Ермак Тимофеевич

В царствие Ивана Грозного жил на Руси великий богатырь, по прозванию Ермак Тимофеевич. Роста он был исполинского, а силы неизмеримой. Пошел он завоевывать Сибирское царство, проходил он и места, где находится город Верхотурье. Шел Ермак по реке Туре, перешагивая с берега на берег, с камня на камень (скалистый берег, каменистый утес). На какой камень Ермак ступит, тот под ним так и шатается, и на камнях остаются углубления – следы ног его.

Стал Ермак подходить к инородческому селению Нером-Кар, что стояло при устье реки Неромки, впадающей с левой стороны в реку Туру. Инородцы, услышав о приближении русского богатыря, испугались, побросали жилища свои, позабирали все богатства свои: золото, серебро, платину, камни самоцветные и меха пышные, и всеми семьями бросились бежать вниз по течению реки Туры. Перейдя на правый берег, нашли они высокую гору, с громадной пещерой внутри. Сильно обрадовались они этому обстоятельству, – скрылись все в пещере и попрятали с собою все богатства свои.

Между тем Ермак шел по реке Туре, переступая с камня на камень, с горки на горку, и дошел до той горы, в которой скрывались нером-каровцы. Гора под Ермаком дрогнула, зашаталась, обрушилась в реку Туру и запрудила ее. Все неромкаровцы были заживо засыпаны и похоронены под обрушившейся горой. Эта гора, от множества пролитой в недрах ее крови, стала называться Кровавою горою, горою Красною. А река Тура навсегда изменила в том месте свое течение и обошла гору с левой стороны, отчего сделала около Красной горы большую дугу; там и поныне еще видно ее старое русло. В горе той, говорят, и поныне лежат неоткопанные богатства неромкаровцев.

 

Про Никитушку Ломова

На Волге в тридцатых годах ходил силач-бурлак Никитушка Ломов. Родился он в Пензенской губернии. Хозяева судов дорожили его страшной силой: работал он за четверых и получал паек тоже за четверых. Про силу его на Волге рассказывают чудеса; памятен он и на Каспийском море.

Плыл он раз по этому морю, и ночью выпало ему быть вахтенным на хозяйском судне. Кругом пошаливали трухменцы и частенько грабили русских: надо было держать ухо востро. Товарищи уснули. Ходит Ломов по палубе и посматривает. Вдруг видит лодку с трухменцами, человек с двадцать. Он подпустил их вплоть. Трухменцы полезли из лодки на борт, а Ломов тем временем, не будя товарищей, распорядился по-своему: взял шест, в руку толщиной, и ждет. Как только показалось с десяток трухменских голов, он размахнулся вдоль борта и смел их в воду. Другие полезли – то же. Те, что в лодке остались, пошли наутек, но и их Ломов в покое не оставил: взял небольшой запасной якорь с кормы да в лодку и кинул. Якорь был пудов пятнадцать; лодка с трухменцами потонула. Утром на судне проснулись, он им все и рассказал.

– Что же ты нас не разбудил?

– Да чего, – говорит, – будить-то? Я сам с ними управился.

В другой раз взъехал он где-то на постоялый двор, а после него обозчики нагрянули. Ему пора выезжать со двора, а те возов перед воротами наставили – ходу нет.

– Пустите, братцы, – говорит Ломов, – я раньше вас приехал, мне пора. Впрягите лошадей и отодвиньте воза!

– Станем мы, – говорят возчики, – для тебя лошадей впрягать! Подождешь!

Никитушка Ломов видит, что словами ничего не поделаешь, подошел к воротам, взял подворотню и давай ею возы раскидывать во все стороны. Раскидал и выехал.

С одним купцом на Волге он хорошую штуку сыграл. Идет как-то берегом, подходит к городу (уездному). Стоит город на высокой горе, а внизу пристань. Вот идет он и видит: мужики около чего-то возятся.

– Чего вы, братцы, делаете?

– Да вот такой-то купец нанял нас якорь вытащить.

– За много ли нанялись?

– Да всего за три рубля.

– Дайте-ка я вам помогу!

Подошел, раза три качнул (а якорь не меньше как в двадцать пять пудов) и выворотил якорь с землей вместе. Мужики подивились такой силе. Бежит с горы купец, начал на Ломова и на мужиков кричать.

– Ты зачем, – говорит, – им помогал? Я тебя рядил?

Вынул вместо трех рублей один рубль и отдал мужикам. Те чуть не плачут.

– Будет, – говорит, – с вас!

Сам ушел домой. Ломов и говорит:

– Не печальтесь! Я с ним сыграю штуку…

Взял якорь на плечо и попер его в гору. Навстречу баба с ведрами попалась (дело было к вечеру), увидала она Ломова, думала, что сам нечистый идет, вскрикнула и упала замертво. Ломов взошел на гору, подошел к купцову дому и повесил якорь на ворота. Вернулся к мужикам и говорит:

– Ну, братцы, теперь он и тремя рублями не отделается; снимать-то вы же будете! Смотрите, дешево не берите!

Мужики его поблагодарили и после большие деньги взяли с купца.

На Волге, бывало, Ломов шутки с бурлаками шутил.

– Ну, братцы, кто меня перегонит? Я побегу бечевой, под каждую руку по девятипудовому кулю возьму, а вы бегите порожние.

Ударятся бежать, и всегда Ломов выигрывал.

 

Бой казачки с богатырем

Появился раз в Москве богатырь; никто на бою с ним сладить не мог.

Только одна казачка в лавочке, на торгу сидела (сердце у нее разгорелось) и говорит:

– Я с ним драться пойду!

Стали ее уговаривать:

– Куда тебе?

То, другое, нет – пойду да пойду. Говорит казачка богатырю:

– Хочешь со мною до разу биться?

– Пожалуй, – говорит.

Богатырь выпил в кабаке восемнадцать шкаликов, а казачка – всего семь. Вышли. Заклад был положен за богатыря двести рублей, а казачка сама за себя положила – за нее никто не клал. Стали конаться, кому первому бить. Выпало бить богатырю-бойцу.

Вот он развернулся да как ударит – казачка посинела индо вся и упала; потом опамятовалась, пошла-выпила восемнадцать шкаликов, сняла с себя всю одежу – осталась только в одной рубашке, в коротеньких рукавичках и говорит:

– Ну, теперь стой! Я ударю.

Тот говорит:

– Да я тебя с ног сшиб, чего же бояться-то?

– Если б, – говорит, – ты меня убил, тогда так, а я еще жива.

Ну, присудили сызнова им стать. Вот казачка развернулась да как ударит в самый хрип московского богатыря – так индо сердце на кулаке так и вынесла.

– Вот как, – говорит, – по нашему-то бьют!

Богатырь и не дрогнулся.

Все диву давались, откуда у казачки сила такая.

А у нее муж был.

– Не стану, – говорит, – я с такой жить. Какая ты баба? Ты меня убьешь, пожалуй!

Казачка и говорит:

– Нет, я против тебя моего закона ничего не сделаю, все от тебя перенесу.

И зажили опять, а то было муж бросить ее хотел.

 

Силач Пашко и разбойники

Пашко, уроженец деревни, до сих пор называющейся именем богатыря – Пашкиной, раз пахал землю на берегу реки в то время, когда по реке плыли сверху семь человек разбойников. У разбойников было крепкое, темное слово. Сказали они это слово на ветер. Нес это темное слово ветер на заказанное место – и стала у богатыря лошадь как вкопанная и не шла по полосе дальше вперед.

Не стерпел силач Пашко обиды такой, а замка от заговору темный человек не знает. Надо донять злых людей хитростью и мощью своей. Посылает он своего работника по берегу наследить за разбойниками, куда они придут, где остановятся, и только бы на одно место сели: на воде они сильны, не одолишь. Разбойники свернули на реку Пёзу – так работник и сказывает.

Рассказывают также и другое, что Пашко не сробел, когда встала его лошадь. Он послал и свое запретное слово – и лодка разбойничья стала и с места не тронулась. Да атаман был толков, знал замок и сказывал:

– Братцы! Есть кто-то сильнее меня, побежим!

И побежали. Зашел Пашко по пути за товарищем Тропой, таким же, как и он, силачом, и с его деревни, и с ним вместе повернул на лес. Нагнал Пашко разбойников на реке Пёзе. Разбойники наладились кашу варить, да видит атаман кровь в каше, пугается крепко и товарищам сказывает:

– Беда-де на вороту, скоро тот, кто сильнее нас, сюда будет!

И не успел слов этих всех вымолвить, явился и сам Пашко: одного разбойника убил, и другого, и всех до седьмого. Остался один атаман. Бегает он кругом дерева, и исстреливает Пашко все дерево в щепы и не может попасть в атамана. Накладывает на лук последнюю стрелу и крестит ее крестом святым. Валится от этой честно́й стрелы враг его и супостат на веки вечные.

И до сих еще пор старожилы показывают на пёзском волоку между Мезенью и Печорой то дерево, которое исщепал своими стрелами богатырь Пашко. И до сих еще пор всякий проезжий и прохожий человек считает неизменным и безотлагательным долгом бросить охапку хворосту на проклятое, окаянное место могилы убитого атамана. Там уже образовался огромный курган. А за Пашко осталось на веки вечные от этого дела прозванье Туголукого.

 

Гусь-богатырь

Вверх по реке Сойде есть ручей Гусинец, подле которого жил когда-то Гусь-богатырь. Подле ручья, текущего в левую сторону реки Сойды, есть Гусева поляна, теперь сделавшаяся бором, на котором растут огромные сосны. Здесь еще видно место, где было Гусево жилище, по остаткам груды каменьев. Недалеко есть большой порог, вниз по реке Сойде. В этом месте жил богатырь со своею семьей, которая состояла из жены, дочери и маленького сына.

В давние времена ходило по Руси много разбойников. Одни из разбойников со своим атаманом, после грабежей и убийств, привыкли ходить в одно уединенное и сокрытое место для пристанища. Атаман хотел убить Гуся по любви к его жене. Убить, однако же, не мог: не хватало сил против богатыря. Раз жена подпоила своего мужа хмельными напитками и стала спрашивать:

– Скажи, дружок, чего ни уж ты боишься? Чего ни есть такое, от чего ты слабеешь?

Тогда Гусь сказал:

– Боюсь я женских волос: если хоть одним волосом обмотаешь мою руку, я не могу тронуться с места.

Тогда жена перевязала сонного мужа своими волосами. Он проснулся и понял свою ошибку. А жена уж спала в виду мужа с разбойничьим атаманом. Дети Гуся еще не спали. Дочь была старше, сын младше. Свеча на столе горела. Гусь тогда велел дочери взять свечку и пережечь на руках матери волосы. Дочь ответила:

– Я как скажу на тебя молодому батюшке, так он тебе задаст!

Отец велел дочери замолчать.

Когда дочь уснула, маленькому сыну, сидевшему на шестке, стало жаль отца – он взял свечу и пережег волосяную перевязку. Тогда отец вскочил с печи и тихонько подошел к бане, в которой спало сорок разбойников. Он выдернул баянну матицу и свалившимся потолком убил сорок разбойников. Сам же пошел и лег на печь по-старому. Атаман проснулся утром и спрашивает у Гуся:

– Каков ты сон видел?

Гусь отвечал:

– Поставил я во сне слопец (пасть, кляпцы), в которой попало сорок тетеревей; один еще ходит, и тому не миновать.

Атаман понял, в чем дело, стал ругать Гуся. А Гусь схватил палицу и зараз снес ему голову. Жену и дочку связал вместе спинами и пустил на плоту с речного порога вниз по реке Сойде. Они пропали без вести. Сам Гусь с сыном переселился в Каргополь и вскоре умер.

А сын его уже давным-давно писал из Питера к ухтозерским крестьянам, чтобы они искали на Гусевой поляне богатство, покрытое сверху каменьями и бороной. Ухтозеры искали этого клада, но нашли только куски какой-то истлевшей материи.

 

Про Рагну

За Рындозером есть деревушка Рагнозеро, километров двадцать от Рындозера. А название ее от Рагны пошло: там был один сильный мужичок такой – Рагна.

Из деревни той ходили в Москву на заработки – вяленцы катали, канавы рыли, шерсть били и на плотницкие работы ходили, когда Москва строилась. Вот в это время они случились, когда там был кулачный бой. Из московских кулачников никто не мог победить одного варяга (они ведь отовсюду приезжали).

Вот эти мужички и говорят меж собой:

– Вот если бы был тут наш Рагна, он бы победил этого варяга.

Тут все это слышали приближенные царя и донесли ему об этом. Вот царь приказал поймать этих мужичков и привезти их к себе. Они пришли, пали на колени (испугались, конечно). Царь им предложил садиться и предложил рассказать про Рагну – кто он есть?

– А вот, говорят, ваше царское величество, Рагна у нас такой есть, он на себе зараз принесет на семеро дровней весь провиант для полозьев, вязьев, копыльев (это будет около сотни пудов). Он бы мог и этого варяга победить вполне.

Царь этих мужичков задерживал как заложников и послал двух гонцов к Рагне. Когда приехали к Рагне, его не случилось дома, он рыбной ловлей занимался и дровни делал. У него была одна жена – старушка, детей не было.

Когда ее спросили, где ваш муж, она объяснила, что он ушедши в лес за провиантом для дровен. Им только предупредила:

– Когда придет с лесу голодный, то с ним не начинайте говорить, а то он вам навредит много, а когда покушает, тогда разговаривайте!

Через немного времени из лесу явился Рагна, познакомился с незнакомыми людьми, поздоровался.

У хозяйки был приготовлен обед, он сел обедать. Когда он покушал, послы приступили к нему с допросом, а силу его видели, когда принес на себе дровни. Обратились к нему, что вот, имея такую силу, он должен по приказу московского царя ехать на кулачный бой. Ну, конечно, он дал согласие (как подчиненный московский) ехать в Москву.

Переночевали у него, утром предложили ему ехать с ними на лошадях.

– Вы поезжайте, говорит, а мне старуха стопит баню, я вымоюсь и на лыжах вперед вас буду в Москве.

И он действительно сходил в баню, вымылся и отправился в Москву прямо лесом на лыжах. И на лыжах он почти на полсутки раньше попал в Москву их. Раньше дороги были плохие, а пока там они доехали, он прямиком через лес на лыжах.

Через день-два состоялся кулачный бой. Он варяга этого победил и даже расшиб совсем его. Тогда царь расспрашивает:

– Что тебе надо в награду?

– Ничего мне не нужно, ваше царское величество, только дайте мне наше озеро в вечное пользование, чтобы никто там и рыбы не ловил, кроме меня, и правов не имел.

С тех пор и пошло Рагнозеро…

Раз ночью напали на него разбойники (они у него рыбу ловили в озере, воровали), так он их всех прикончил, кому руку, кому ногу оторвал, всех покалечил, с тех пор его никто и не трогал.

 

Стиккоев

Крестьянин Стиккоев отличался необыкновенною силой. Он жил один в лесу, сам молол для себя хлеб на домашнем жернове, а зерно крал на полях у других жителей в снопах, верст за двадцать пять от своего жилья; он уносил на себе разом по сто снопов, т. е. целый воз. Долго крестьяне не знали, кто у них ворует хлеб, полагая, что его тратят лошади или медведи; наконец, по следам вора, добрались до его избушки и бросились на Стиккоева. Силач схватил свою пятипудовую ступу и ударил ею одного из десяти нападавших мужиков так сильно, что тот упал мертвым и отлетел саженей на десять; товарищи убитого тотчас разбежались. В другой раз, нарвавшись на медведя, Стиккоев обнял его обеими руками и находившеюся в них палкой прижал его к себе так сильно, что хребетная кость у животного переломилась и медведь околел. Говорят, Стиккоев, или кто-то из его также сильных потомков, убил вздорного и неполадливого своего соседа и за то был приговорен к телесному наказанию, но, продав свои поля и покосы, он успел откупиться. Поля эти и доныне находятся в ведении церкви и носят название Стиккоевых.

 

Иван Лобанов

Где-то под Архангельском был Ванька Лобанов, неженатый человек. Сестра у него – такая же сильная. Сколько он хлопотал, чтобы жениться на ней – не разрешили.

…Дом надо построить. Иван Лобанов в лес пошел.

– Почему ты бревна без спроса рубишь? – лесник спрашивает.

– Я бревна не рублю, у меня это жердьё.

– Как жердьё? Я сейчас смеряю.

Ванька Лобанов бревна торчмя в снег ставит:

– Полезай, меряй!..

Ванька Лобанов у мужиков бабу – сваи вбивать – унес.

– А четверть водки купите, так обратно принесу…

Его отравили силачи. Взяли Ивана в цирк, а он всех правил не знал. В охапку схватит да положит. Никто его побороть не может. Всем завидно и стало. Нюхательным табаком сыпнули в глаза, а потом слепого и отравили.

Ванька Лобанов бревна носил. Лесничий запретил:

– Ты почему бревна воруешь?

– А если надо, так и тебе эти бревна принесу к дому…

Это было годов пятьдесят тому назад, до революции еще. Он с Северной Двины сам…

Он был уроженец с Великого Устюга. И у него была сестра такая же, как он. Его Бог силой наградил. Небольшие с тех пор века прошли.

Раньше ходили бурлачить и забивать сваи, так он эту бабу ту (не поладил с артелью или служащими-приказчиками) так один поднял и унес бабу в сорок пудов.

Я слыхал: с сестрой они наносили лесу из запрещенного лесу. Следу нет, а лес теряется…

Он там побаривал кого-то, так, говорят, его отравили. А эту сестру (завидовали ее силе)… она утром все ходила за водой, так они журавль подпилили, а она пришла за водой – журавль дернула, а он длинный такой, да и упал ей на голову. Она и погибла.

Иван Леший – прозвище Ваньки Лобанова Леший. Его все боялись: сильный он был. Если ему хозяин не угодит, то унесет он сваю – и все:

– А поставьте четверть – принесу.

Выпивал он четверть водки сразу.

Так у нас все и говорили, бывало:

– Я не Лобанов, да и не Леший.

Как что пропадет, так говорят:

– Леший унес, Лобанов унес…