Пошел Стенька разбойничать

Еще до Разина, услышите на Волге, Ураков разбойничал, только давно уже это было. Стенька совсем мальчишкой, лет пятнадцати, в шайку к нему пришел из Ярославля и в кашевары поступил. Скоро не поладил он с атаманом. Идет раз судно купеческое, Ураков и хотел его остановить, а кашевар кричит:

– Брось! Не стоит: бедно!

Тот и пропустил. Идет другое судно. Стенька опять кричит:

– Бедно! Брось!

Пропустил атаман и это судно, только озлился на Стеньку и ударил в него из пистолета, а Стенька хоть бы пошатнулся, вынул пулю да назад и подает.

– Возьми, – говорит, – пригодится в другой раз.

Ураков со страху наземь упал, а шайка – врассыпную, – потому как такого чуда ей видеть не доводилось. После того Стенька Уракова разряженным пистолетом застрелил и сам атаманом стал. И пошел Стенька разбойничать да вольничать…

 

Разин и Максим Железные Лапы

Был на Волге, близ Нижнего Новгорода, атаман Максим Железные Лапы. Возгордился он и задумал всю Волгу себе покорить и чтобы Степан Разин ему подчинился. А Степан Тимофеевич сказал, что не бывать этому.

– Где хочу, там и хожу. Где хочу, там и хожу. По всей Волге и по всем речкам до тех мест буду доходить, где уж лодка не может идти.

Тогда Максим Железные Лапы разделил Волгу: до сих пор – моя, а там – твоя.

– Я к тебе не буду касаться, и ты ко мне не касайся.

Верховье, значит, Максиму, а низовье – Степану. Так он разделил. И вот доходит до этой дистанции Степан Разин со своими молодцами. Максим Железные Лапы дальше его не пускает. Тогда Степан Разин приказал своим молодцам:

– Постелите мне войлок на воде!

Постелили ему на воде войлок. Садится он на этот войлок и идет на нем, как на лодке, на Максимовы силы. И кричит ему в трубу:

– Хошь живой быть, уходи дальше, а то большую воду напущу и всех потоплю!

И так волны разбушевались, бьют посуду (суда, лодки) одну об другую, вот-вот совсем разобьют и потопят. Максим Железные Лапы испугался и отошел, отвел всю свою посуду. Громогласного голоса его устрашился, а больше того – что он на войлоке, как в лодке, по воде идет и своей волей может ветер напустить и сильное волнение поднять.

 

Разин-еретик

Разин и воитель был великий, а еретик – так, пожалуй, и больше, чем воитель!..

Бывало, его засадят в острог.

– Здорово, братцы! – крикнет он колодникам.

– Здравствуй, батюшка наш Степан Тимофеевич!

А его все знали!

– Что здесь засиделись? На волю пора выбираться.

– Да как выберешься? – говорят колодники. – Сами собой не выберемся, разве твоими мудростями!

– А моими мудростями, так, пожалуй, и моими!

Полежит так маленько, отдохнет, встанет.

– Дай, – скажет, – уголь!

Возьмет этот уголь, напишет тем углем на стене лодку, насажает в ту лодку колодников, плеснет водой: река разольется от острога до самой Волги; Стенька с молодцами грянут песни – да на Волгу!

Ну и поминай как звали!

 

Разин и воевода

Приехал Стенька в Астрахань. Пошел к воеводе… тогда губернатор назывался воеводой.

– Пришел я, – говорит, – к тебе, воевода, с повинною.

– А кто ты есть за человек такой? – спрашивает воевода.

– Я, – говорит, – Стенька Разин.

– Как это ты, разбойник? Который царскую казну ограбил? Столько народу загубил?

– Я, – говорит, – тот самый.

– Как же тебя помиловать можно?

– Был, – говорит Разин, – я на море, ходил в Персию, вот столько-то городов покорил; кланяюсь этими городами его императорскому величеству; а вот его воля: хочет – казнит, хочет – милует! А вот и вашему превосходительству, – говорит Разин, – подарочки от меня.

Стенька приказал принести подарочки, что припас воеводе. Принесли, у воеводы и глаза разбежались: сколько серебра, сколько золота, сколько камней дорогих! Хошь пудами вешай, хошь мерами меряй!

– Примите, – говорит Стенька Разин, – ваше превосходительство, мои дороги подарки да похлопочите, чтобы царь меня помиловал.

– Хорошо, – говорит воевода, – я отпишу о тебе царю, буду за тебя хлопотать; а ты ступай на свои струги и дожидайся на Волге царской отписки.

– Слушаю, – говорит Разин, – а вы, ваше превосходительство, мною не побрезгуйте, пожалуйте на мой стружок, ко мне в гости.

– Хорошо, – говорит воевода, – приеду.

Стенька раскланялся с воеводой и пошел к себе на стружок, стал поджидать гостей. На другой день пожаловал к Степану Тимофеичу – Тимофеичем стал, как подарочки воеводе снес, – пожаловал к Степану Тимофеичу сам воевода!.. Как пошел у Стеньки на стругах пир… просто дым коромыслом стоит! А кушанья, вина там разные подают не на простых тарелках или в рюмках, а все подают на золоте, как есть на чистом золоте! А воевода:

– Ах, какая тарелка прекрасная!

Стенька сейчас тарелку завернет да воеводе поднесет.

– Прими, – скажет, – в подарочек.

Воевода посмотрит на стакан:

– Ах, какой стакан прекрасный!

Стенька опять:

– Прими в подарочек!

Вот и воевода, этот князь, глаза-то бесстыжие, и давай лупить: стал часто к Стеньке наведываться; а как приедет – и то хорошо, и то прекрасно; а Стенька знай завертывай да воеводе:

– Примите, ваше превосходительство, подарочек.

Только хорошо. Брал воевода у Разина, брал, да и брать-то уж не знал что. Раз приехал воевода-князь на стружок к Стеньке в гости. Сели обедать. А на Стеньке Разине была шуба, дорогая шуба, а Стеньке-то шуба еще тем дорога, что шуба была заветная.

– Славная шуба у тебя, Степан Тимофеевич, – говорит воевода.

– Нет, ваше превосходительство, плохинькая!

– Нет, знатная шуба!

– Плохинькая, ваше превосходительство, – говорит Разин.

Ему с шубой-то больно жаль было расстаться.

– Так тебе шубы жаль? – закричал воевода.

– Жаль, ваше превосходительство, шуба у меня заветная!

– Погоди ж ты, шельмец этакий, я о тебе отпишу еще царю!

– Помилуй, воевода! Бери что хочешь; оставь только одну мне шубу.

– Шубу хочу! – кричал воевода. – Ничего не хочу, хочу шубу!

Привстал Стенька, снял с плеч шубу, подал воеводе, да и говорит:

– На тебе, воевода, шубу, да не наделала бы шуба шуму! На своем стружке обижать тебя не стану: ты мой гость; а я сам к тебе, в твои палаты, в гости буду!

Воеводу отвезли на берег; не успел он ввалиться в свои хоромы, как Стенька Разин со своими молодцами, казаками-атаманами, нагрянул на Астрахань. Приходит к воеводе Стенька.

– Ну, – говорит, – воевода, чем будешь угощать, чем потчевать?

Воевода туда-сюда.

– Шкура мне твоя больно нравится, воевода.

Воевода видит: дело – дрянь, до шкуры добирается!

– Помилуй, – говорит, – Степан Тимофеевич, мы с тобой хлеб-соль вместе водили.

– А ты меня помиловал, когда я просил тебя оставить мне заветную шубу? Содрать с него с живого шкуру! – крикнул Разин.

Сейчас разинцы схватили воеводу, повалили наземь, да и стали лупить с воеводы шкуру, да и начали-то лупить с пяток! Воевода кричит, семья, родня, визг, шум подняли. А Стенька стоит да приговаривает:

– А говорил я тебе, воевода, шуба наделает шуму! Видишь, я правду сказал, не обманул!

А молодцы, что лупили с воеводы шкуру, знай лупят да приговаривают:

– Эта шкура нашему батюшке Степану Тимофеичу на шубу!

Так с живого с воеводы всю шкуру и содрали!

Вся Астрахань за Стеньку Разина встала, всю он Астрахань прельстил. Астраханцы, кому что надо, шли к Стеньке Разину: судиться ли, обижает ли кто, милости ли какой просить – все к Стеньке. Приходят астраханцы к Разину.

– Что надо? – спрашивает Разин.

– К твоей милости.

– Хорошо, что надо?

– Да мы пришли насчет комара: сделай такую твою милость, закляни у нас комара, у нас просто житья нет!

– Не закляну у вас комара, – объявил Стенька, – закляну у вас комара, у вас рыбы не будет.

Так и не заклял.

 

Разин и султанская дочка

Захватил Стенька Разин себе полюбовницей дочку самого султана персидского…

Облюбил эту султанскую дочку Разин, да так облюбил! Стал ее наряжать, холить… сам от нее шагу прочь не отступит: так с нею и сидит! Казаки с первого начала один по одном, а после и круг собрали, стали толковать: что такое с атаманом случилось, пить не пьет, сам в круг нейдет, все со своей полюбовницей-султанкой возится! Кликнуть атамана! Кликнули атамана. Стал атаман в кругу, снял шапку, на все четыре стороны, как закон велит, поклонился да и спрашивает:

– Что вам надо, атаманы?

– А вот что нам надо: хочешь нам атаманом быть – с нами живи; с султанкой хочешь сидеть – с султанкой сиди! А мы себе атамана выберем настоящего. Атаману под юбкой у девки сидеть не приходится!

– Стойте, атаманы! – сказал Стенька. – Постойте маленько!

Да и вышел сам из круга.

Мало погодя идет Стенька Разин опять в круг, за правую ручку ведет султанку свою, да всю изнаряженную, всю разукрашенную, в жемчугах вся и в золоте, а собой-то раскрасавица!

– Хороша-то хороша, – на то ему отвечали казаки.

– Ну теперь ты слушай, Волга-матушка! – говорит Разин. – Много я тебя дарил-жаловал: хлебом-солью, каменьями самоцветными; а теперь от души рву да тебе дарю!

Схватил свою султанку поперек да бултых ее в Волгу! А на султанке было понавешано и злата, и серебра, и каменья разного самоцветного, так она, как ключ, ко дну и пошла!

Безбожник был Стенька: грабил он со своей шайкой и обители святые – монастыри. Все Бог Стеньке попускал, только раз остановила его Казанская Божия Матерь. Подошел он к Усть-Медведицкому монастырю и стал требовать с него откуп.

– Не дадите откупа – разорю, – говорит, – и вас, монахов, всех перебью.

Просил монастырь Стеньку повременить до утра. Ночь накрыла; шайка вокруг стен стоит. И явилась ночью Стеньке во сне чудной красоты женщина, явилась и сказала:

– Отойди от этого места!

Утром Стенька пришел в монастырь и требует, чтобы все иконы ему показали, какие есть. Показывают Стеньке иконы – все не та. Наконец, нашли одну греческого письма, – икона была Казанской Божией Матери, – взглянул Стенька и в ней узнал ту женщину, что ночью во сне видел. Зазрила Стеньку совесть: помолился он Владычице, монастырь наградил и ушел, ничего не тронул. После он опять Бога забыл и много погубил христианских душ.

 

Почему Стенька Симбирск не взял?

Симбирск Стенька потому не взял, что против Бога пошел. По стенам крестный ход шел, а он стоит да смеется.

– Ишь, чем, – говорит, – напугать хотят! – Взял и выстрелил в святой крест. Как выстрелил, так весь своею кровью облился, а заговоренный был, да не от этого. Испугался он и побежал.

Один из атамановых полковников, – передает народная память, – по имени Чювич, был разбит наголову на том самом месте в Симбирске, где теперь находится Макин сад. В отчаянии, не зная, как спастись от неприятеля, он кинулся в реку и утонул. С того времени проток между островом и берегом стал называться Чювичем.

Когда Стенька Разин ночью напал на Симбирск, страшно стал стрелять и старался зажечь город, тогдашний воевода послал просить духовенство выйти на Венец-гору со стороны Волги, около собора. Вышел протоиерей со всем духовенством под самые выстрелы; начался молебен о спасении града от врагов, и когда дьякон читал Евангелие, вдруг ударила пуля в самую середину серебряного креста, который держал в руках священник. С этого времени враги точно ошалели, струсили, бросились к берегу Волги и стали садиться в суда. Таким образом Симбирск был спасен.

Под Василем напали стрельцы на удалых молодцов Стеньки Разина. При шайке был сам атаман с есаулом. Вот начали они биться, и не берут разбойников ни железо, ни пули, потому что они все заговорены. Один сержант и догадайся: зарядил пищаль крестом (с шеи снял) да в есаула выпалил. Тот, как сноп, свалился. Стенька видит, что делать нечего, крикнул ребятам:

– Вода! (Спасайся, значит.)

Подбежали к Волге, сели на кошму и уплыли, а есаулово тело тут на берегу бросили, и три месяца его земля не брала, ни зверь не трогал, ни птица. Вот раз кто-то из прихожих мужиков подошел да и говорит:

– Собаке, – говорит, – собачья и смерть!

Как только эти слова сказал, мертвый есаул вскочил на ноги и убежал бог весть куда.

Стенька начальству раз сам дался, руки протянул, и заковали его в железо. После положили и начали пытать: и иголками кололи, и кошками били, – ничего не берет. Стенька знай себе только хохочет. Вот выискался один знающий человек и говорит:

– Да вы чего бьете-то? Ведь вы не Стеньку бьете, и не он у вас в кандалах, а чурбан. Он вам глаза отвел да и хохочет.

Сказал этот человек такое слово: глядит начальство, а и в самом деле не Стенька лежит, а чурбан. Ну, после Стенька уже не мог вырваться; положили его при том человеке, стали бить – пробрали. А то бы он вовсе глаза отвел.

Стенька прежде был умоленный, а теперь его двенадцать раз в год проклинают. Он одних церквей двенадцать штук построил, а потом, значит, своих стал обижать, – за это его и прокляли.

 

Марина-безбожница и Стенька Разин

В Орловском кусте обитала атаманша Марина-безбожница, а в Чукалах – Стенька Разин. Местности эти в то время были покрыты непроходимым лесом. Марина со Стенькой вели знакомство, и вот, когда Марина вздумает со Стенькой повидаться, то кинет в стан к нему, верст за шесть, косырь, а он ей отвечает: иду-де, и кинет к ней топор. Марина эта была у него первой наложницей, а прочих – до пятисот, и триста жен.

И не могли Стеньку поймать. Поймают, посадят в острог, а он попросит в ковшичке водицы испить, начертит угольком лодку, выльет воду – и поминай как звали! Однако товарищей его всех переловили и разогнали, а он сам ушел и спрятался на берегу между Окой и Волгой, и до сих пор там живет: весь оброс мхом. Не умирает же он оттого, что его мать-земля не принимает.

И оставил этот разбойник клад, под корнями шести берез зарыл его. А узнали про это вот как: сидел один мужичок в остроге вместе с товарищем разбойника. Вот тот и говорил ему:

– Послушай, брат, в таком-то месте лежит клад, мы зарыли его под корнями шести берез, рой его в такое-то время.

Стало быть, уж он не чаял, что его выпустят на белый свет, а может быть, раскаялся и дал зарок.

Вышел этот мужик из острога, пошел на указанное место, а березы уж срубили и корней не видать; рассказал он про это всему селу: поделали щупы, однако клада не нашли; а клад-то, говорят, все золото да серебро, целые бочки.

 

Бугры Стеньки Разина

В Царицынском уезде, недалеко от Песковатки, курган небольшой стоит. В нем, говорит народ, положен заколдованный клад – целое судно, полное серебра и золота. Стенька в полую воду завел его на это место. Когда вода сбыла, – обсохло судно, он курган над ним и наметал, а для приметы наверху яблоневую палку посадил. Не простой человек посадил ее: стала палка расти. Выросла палка в большое дерево, и яблоки с него были, сказывают, только бессеменные. Все доподлинно знали, что в кургане клад лежит, да рыть было страшно, – клад не простой был положен, из-за кургана каждый раз кто-то выскакивал страшный-престрашный. Нечистые стерегли Стенькино добро.

Есть еще на Волге Настина гора. Не клад в ней схоронен, а Стенькина полюбовница; сам он в одно время жил здесь, и Настасья при нем жила. Берег атаман Настасью пуще глаза, да не уберег от смерти. Умерла девка. Зарыл ее Стенька на бугре и закручинился: не знает, чем место заметить, чем помянуть. А с бугра все видно: и обозы, и степи, и суда на реке. Вот видит Стенька: едут три воза со стеклами.

– Стой! Опрастывай! Тащи наверх!

В степи взять больше было нечего; на Волге, как на грех, тоже не видать ничего, – высыпал на бугор кучу битого стекла, тем место и заметил, а возчикам на память отвалил не одну меру серебра да по разным дорогам их отпустил. Вот какой был Стенька! Битого стекла и сейчас там много находят.

На Дону у Стеньки камень был, а на Волге – бугор. Атаман на кошме своей то и дело перелетал с Волги на Дон, с Дона на Волгу.

По правому берегу последней реки показывают много Стенькиных бугров. Чуть покруче – глядишь, и его. Народ сам забыл, где настоящий бугор Стеньки Разина, и крестит его именем то один, то другой.

– Тут Стенька станом стоял, – говорят, – вот здесь шапку оставил.

Так и зовут это место: Стенькина шапка. На том бугре он стольничал, там клад положил и заклял.

У всех этих бугров есть общие сходные черты: все они одной крутой стеной обрываются в Волгу, а от соседних возвышенностей отделяются глубокими ущельями. Недалеко от деревни Банновки, между селом Золотым (Саратовской губ.) и устьем Большого Еруслана, обрыв на Волге носит название бугра Стеньки Разина. Народ показывает в бугре яму, где была у Стеньки своя канцелярия.

– Костей в ней много находят, – добавляют рассказчики.

По преданию, Стенька долго жил на этом бугре, жилье у него было богатое: все дорогим бархатом обито, а на самом шихане кресло стояло с насечкой из кости слоновой; с него он суда высматривал и расправу чинил. Только платком, бывало, махнет, – судно сейчас, что надо и высылает. Большой клад в бугре зарыт, только взять его до сих пор никто не может, а один человек, не так давно, пропал через него. Вот как дело было.

Заночевало у Стенькина бугра судно. Один бурлак стал у товарищей спрашивать, согласен ли кто с ним идти на бугор посмотреть, что там есть. Сыскался охотник, пошел. А бурлак-то был из дошлых, хотелось ему клад добыть. Вышел с товарищем на берег да и говорит ему:

– Молчи знай, что бы тебе ни померещилось.

Ну ладно. Влезли на самую вершину, видят: яма не яма, а словно погреб какой, с дверью. Спустились туда, – в землянку попали. В переднем углу пред иконой лампадка горит, и так хорошо устлана землянка, что не вышел бы из нее. Посередине гроб стоит; на гробу три железных обруча, а рядом молоток большой лежит да пучок прутьев железных. А по стенам чего только нет: и бочки с серебром, и бочки с золотом; камней разных, золота, посуды сколько!.. И все как жар горит.

Помолились бурлаки иконе, и дока поднял молот и сбил обручи с гроба долой. Крышка у гроба отскочила, вышла девушка-раскрасавица и спрашивает:

– Чего вам, молодцы, надо? Берите всего, чего хотите!

Красавица эта была Маришка-безбожница. Дока, ни слова не говоря, схватил железные прутья и давай ее полосовать, что есть силы. Товарища даже жалость взяла.

– Что ты, – говорит, – делаешь? Побойся Бога!

Только он эти слова сказал, как в ту же минуту все пропало; подняло его невидимой силой и вынесло наверх. Нет ни ямы, нет ни двери, только слышал из-под земли, как крикнул кто-то «Девятого!». Клад был заклят на много человечьих голов. От страха бурлак обеспамятел, через силу сполз со Стенькина бугра и три года немым был после этой оказии. С той поры не выискивалось охотников клад добывать: кто его знает, на сколько он голов положен.

Выше Камышина, верст за сорок, показывают бугорок Стеньки Разина, а верст на восемь выше слободки Даниловки лежит ущелье Стенькина тюрьма; в старые годы, говорят, оно было окружено таким густым лесом, такой чащей, что пленному выйти некуда было, оставалось только кинуться в воду.

Ниже Камышина, возле Караваинки и у Дубового посада, стоит еще по бугру – и они – Стенькины. Весной в глубокие ущелья первого из них заливается полая вода, и бугор высится над рекой, как скалистый остров.

И Уракову гору укажут вам недалеко от колонии Добринки. Это высокий, саженей в семьдесят бугор, из которого убитый Стенькой Ураков, говорит предание, еще семь лет после смерти кричал зычным голосом проходившим по Волге судам:

– При-во-ра-чи-вай!

Где только не жил Стенька – по рассказам! Пещеру его показывают и в Жигулях; толкуют про подземный ход в несколько саженей, вырытый им. Про Стенькины ходы говорят и в Симбирске. Народ помнит про своего неумирающего атамана, и ни о ком здесь нет столько преданий, как об этом удалом разбойнике – чародее-богатыре.