В предстоящем походе Климент заручился поддержкой духов огня, воздуха и хаоса. Этого должно было быть достаточно, особенно, если учесть их огромный разрушительный потенциал. Огонь и воздух призвать было легко, эти духи были знакомы ему и прикормлены, можно сказать, с детства. Но вот с духом хаоса пришлось попотеть.

Во-первых, ритуал вызова. Банальная пентаграмма, годившаяся для вызова привычных стихийных духов, тут не подходила. Долгие поиски и эксперименты дали в итоге необходимый результат, и пентаграмма, нарисованная мелом на дощатом полу хижины мага, более походила на произведение художника, чем на обычную платформу для призыва с ее грубыми рублеными линиями и осями. Ни одного острого угла, ни одной прямой – Климент строго соблюдал условия. Пентаграмма слабо светилась, оживленная первыми словами заклинания. Только в ней могла разрушаться ткань реальности, открывая врата в царства стихий.

От вида и сложности рисунка зависело, какого духа можно призвать. Также, только в нем можно было заключить с духом договор. Вне пентаграммы неприрученный дух моментально таял, возвращался в свое измерение. Именно в этом заключалась работа мага. Иметь доступ к духам, уметь с ними договорится, «прикормить» их так, чтобы они узнавали волшебника. Знать склонности стихийных созданий. У каждого духа есть свои предпочтения, свои склонности. К примеру, духи воды предпочитают в качестве даров утопленных животных определенных пород, или редкие водоросли, живущие на дне морей. Огненные повелители – пепел живых существ, желательно священников, или ожог на теле мага, призвавшего их. Это очень просто: достаточно вызвать огненного духа и предложить ему обжечь себя. В случае, если он сочтет дар достаточным, вы получаете болезненный ожог второй-третьей степени, и могущественного покровителя в придачу. К сожалению не навсегда, а лишь на ограниченный срок.

Но если дух отвергает, одно за другим, три ваших предложения, то тут выход может быть только один: бегство без надежды на спасение. Поэтому профессия мага так опасна. Поэтому никто из них не доживает до старости. Поэтому многие из них ходят изувеченные, покрытые ожогами, с выдранными волосами (дань духам природы), с неестественно бледной кожей (подарок духам разума). Казалось бы, легко затвердить, что стоит преподносить духам. По этому вопросу видимо-невидимо книг, написанных магами,. Но беда в том, что любой дух – это абсолютно непредсказуемое создание, и если подношение удачно принято в этот раз, не стоит думать, что так же будет и в следующий. Они капризны, нелогичны, противоречивы, мстительны. Еще никому не удавалось понять, от чего зависит расположение духа.

Последовательницы школы Синтии Алейской использовали косметику и макияж, утверждая, что дух «смягчается», видя перед собой красивую волшебницу. Мужчин они не допускали в свою гильдию. Одно время казалось, что их метод верен и учение процветало. Но потом, когда вместе с основательницей ордена, за год погибли десятки напудренных и наманикюренных волшебниц, магическое сообщество с разочарованием и некоторой долей злорадства, отвернулось от чародеек и их методов. Что поделать, маги – народ завистливый и не терпят конкурентов. Особенно женщин.

Климент и его покойный учитель принадлежали к традиционной школе. В основании их учения лежал грамотный, рациональный выбор даров, основанный на опыте предыдущих поколений. Впрочем, учителя Климента это не спасло. Полгода назад он погиб от огненного поцелуя сварливого духа огня, отказавшегося принимать его дары. Климент до сих пор помнил, как учитель, предложив духу третий дар и получив отказ, мгновенно превратился в горящий факел и выбежал на улицу, роняя на землю кусочки живого огня, которые проворно взбирались обратно, сжигая человека заживо. С тех пор, Климент для себя решил, что поведение и расположение духов предугадать невозможно, и, каждый раз, когда открывал ворота в стихийное царство, рассчитывал более на свою удачу, чем на внешний вид, или, к примеру, положение солнца на небосводе. Хотя дары все равно выбирал очень придирчиво.

Несмотря на свою нелогичность и непредсказуемость, духи обладают разумом, это абсолютно точно. С ними можно разговаривать, они узнают мага, постоянно вызывающего их, даже могут дать ему какие-то поблажки, например, четвертую попытку или вообще заключат договор бесплатно. Но могут и, с садистским удовольствием, отвергнуть все попытки договорится, и уничтожить заклинателя. К счастью, такое случается редко. У Климента это случилось лишь однажды – давно знакомый дух воды, не принял одно за другим все три подношения и обрушил на мага снежную бурю, со снежинками, раздирающими лицо. Потом с противным булькающим хихиканьем создал вокруг головы мага непроницаемую сферу из воды. Климент рванул с места, словно заправский спринтер. К счастью, дух не преследовал его, а, как очень редко бывает, остался на месте. Пробежав несколько десятков шагов, Климент, задыхаясь, упал на траву. Водяная сфера рассыпалась брызгами в последнюю секунду, омочив одежду. С тех пор духов воды он вызывал только в случае крайней необходимости и до сих пор непроизвольно напрягался, услышав журчание. К счастью, шрамы на лице зажили довольно быстро.

И в сегодняшний поход духов воды он не взял, опасался. Огненный дух оказался неожиданно непритязательным, принял первое, традиционно нищенское подношение – опаленную в священном огне веточку омелы. Проревев традиционную формулу договора, он, послушно уменьшившись, устроился за воротником Климента, согревая ему шею. Дух воздуха оказался намного капризнее, и, отвергнув два дара, перо грифона и пузырек с дыханием дракона, согласился на обломок небесного камня, упавшего в огненном ореоле на землю. Предлагая последний дар, Климент уже не надеялся на благополучный исход. Однако ему повезло, и дух воздуха, прошептав слова договора, обдал его пряным дыханием южных ветров.

Климент задался амбициозной целью: он хотел раз и навсегда покончить с опасным ремеслом мага, выполнив задание, которое принесет ему больше богатства и славы, чем сотни тысяч призванных духов. Королевские глашатаи давно объявили об отчаянном призыве нового короля. Климент горящими глазами уставился на пергамент, прибитый к стене его скромного жилища. На ней был изображен дракон, величественно восседавший посреди разгромленного королевского дворца. Художник, рисовавший гравюру, впоследствии размноженную королевской типографией, не изобразил множества трупов придворных, окружавших монстра. Климент прикрыл глаза. Он-то помнил появление дракона так, как будто это было вчера.

Весь Лоэрон праздновал вступление нового короля на престол. По случаю коронации были объявлены грандиозные праздники. Столичные плотники прямо на главной площади срубили длинные столы и скамьи, а королевские слуги заставили их немудреными яствами. Но главным был, конечно, фонтан в центре площади. Наняв волшебника Гильдии, король пожелал, чтобы вода, текущая в фонтане, превратилась в превосходное вино. Один удачный договор с духом природы, еще одна обширная проплешина на голове мага, и струи фонтана приобрели благородный цвет бордоского вина. Подданные веселились, славя щедрость нового монарха, и к фонтану выстраивались очереди желающих. Бдительная стража зорко следила, чтобы никто не задерживался у фонтана, наполняя лишь свой кубок. Во дворце же шел настоящий праздник. Здесь собрался весь цвет королевства. Изящные дамы с пышными прическами, молодые и блестящие повесы аристократы, строгие седовласые вояки, приобретшие не один шрам на службе короне – все были здесь, все собрались, чтобы приветствовать нового короля Лоэрона, вступающего на престол после кончины своего отца.

И в этот вечер в город прилетел дракон. Он был огромен, его распростертые крылья затмевали солнце, а пылающее дыхание несло огненную смерть. Камнем упав на заполненную дворцовую площадь, огнедышащая рептилия раздавила и перебила множество простолюдинов. Еще больше погибло в образовавшейся панике и давке. Полыхая огнем, испепеляя немногочисленных защитников, устремившихся на защиту монарха, дракон, извиваясь, вполз под высокие своды тронного зала. Тогда никто не выбрался из пылающего замка, ставшего могилой для короля, его семьи и гостей.

Через час, дракон, проломив черепичную крышу дворца, обрушил свою пламенную ярость на город, в один миг запылавшего сотней пожаров. Тысячи горожан погибли в этом огне, сотни погибли от когтей и клыков адской твари. Климент тогда был на дворцовой площади, среди простого народа. Каким-то чудом ему удалось избегнуть смерти, и он выбрался из горящего города. На опушке леса, в безопасности, он остановился и посмотрел на столицу.

Пугающее зрелище заворожило его – высокие шпили, объятые пламенем, крепостные стены, из-за которых с ревом вырывался огонь, предсмертные крики заживо сгорающих людей, слышимые даже на том расстоянии, на которое отбежал от обреченной столицы молодой маг. И над всей этой картиной разрушения и пылающей смерти царила багровая крылатая тень дракона.

Дракон так и остался в разрушенном городе, облюбовав себе королевский дворец. Прельстился большим количеством еды и богатством королевской казны. Всем известна мистическая зависимость дракона от золота. А еды ему теперь хватало на многие годы. По ночам дракон вылетал на охоту, вынуждая окрестных жителей бежать с насиженных мест. Самая богатая и плодородная область Лоэрона обезлюдела.

За последний год в столице сгинуло больше рыцарей, чем на десяти предыдущих войнах, однако убить или хотя бы изгнать огнедышащую тварь никому не удалось. С течением времени награда за голову чудовища неуклонно повышалась, но все попытки терпели неудачу. Пробовали и маги, но дракон был хорошо защищен от магии, особенно от стихийной.

Корона перешла дальнему родственнику короля, единственному, кто не присутствовал на церемонии. Дело стало для нового короля личным – мало того, что дракон сожрал всю его семью, но он захватил столицу, со всеми богатствами казны, королевской короной и фамильным дворцом. Король не мог использовать армию, чтобы освободить от дракона столицу: на обнажившиеся рубежи государства немедленно накинулись бы алчные соседи. Поэтому призыв короля предназначался, в основном, искателям приключений, свободным магам и рыцарям.

Победителю монстра предлагали поистине королевское вознаграждение. Титул герцога, огромные земельные владения, половину от освобожденной королевской казны, шанс породнится с правящим родом... Из-за того, что в последнее время желающих сразить чудовище заметно поубавилось, награду повысили до заоблачных высот. Все это влекло молодого честолюбивого мага, как пламя влечет мотылька.

– Нельзя более существовать в бедности! – Так рассуждал Климент, взволнованно взирая на попавший ему в руки пергамент с призывом короля. – Прожить жизнь простого мага и сгинуть, в конце концов, не сумев задобрить очередного духа? Жить, обслуживая знатных господ? Рисковать жизнью ради мимолетных прихотей аристократов?

Это было не для него. И тогда в его голове созрел план. Нужно убить дракона! Климент был целеустремленной и сильной личностью. Он ставил перед собой цель и добивался ее любыми способами. Бескомпромиссная натура, он жил только ради своей цели, добиваясь ее, во что бы то ни стало. Так было, и когда он только хотел стать магом, так стало и сейчас. Он поставил свою жизнь на карту, и молил о том, чтобы она оказалась выигрышной. Понимая, что маги, до него пытавшиеся сразить чудовище, испробовали все обычные способы, Климент с головой зарылся в древние тексты, пытаясь найти способ вызвать настолько могущественного духа, который бы победил дракона. Месяцы проходили впустую, к концу подходили деньги и еда. Маг, поглощенный изысканиями, забыл о внешнем мире, запустил себя и стал похож на бродягу. Но когда, казалось, уже была потеряна всякая надежда, когда Климент был уже готов отказаться от своей мечты, судьба подбросила ему запыленный манускрипт.

В нем он прочел о древнем темном ритуале призыва совершенно незнакомого ему духа, духа хаоса. Манускрипт пестрел предупреждениями об опасности и коварстве духов хаоса, но молодой маг с презрением пропустил эти строчки. Он был готов рискнуть!

Потратив еще несколько месяцев на выяснение деталей, Климент теперь стоял перед необычной пентаграммой, украшенной незнакомыми рунами. Призыв духа хаоса должен был стать апофеозом всей подготовки к походу на дракона. Но, что можно предложить ему в качестве дара?

Молодой колдун огляделся и придирчиво выбрал три своих самых главных сокровища – пепел не возродившегося Феникса, глаз морского чудовища Левиафана и крыло влюбленной феи. Последнее было редчайшим раритетом в коллекции любого мага. Дело в том, что феи, вечные, крылатые создания необычайной красоты почти никогда не обращали своего внимания на человеческое племя. Люди жили слишком мало по меркам фей, возраст которых измерялся сотнями веков. Но очень редко, раз в тысячелетие, между человеком и феей вспыхивала любовь, страстная и обжигающая. Тогда, отрекаясь от своего рода, фея, сбрасывала крылья. Так, через кровь и страдания, доселе неведомые волшебному народу, фея становилась человеком, чтобы разделить с любимым одну-единственную жизнь. Это крыло досталось Клименту не совсем законным путем, и он берег его, как самый последний шанс. Теперь настало время использовать и его.

Он взметнул руки к небу, словно большая птица, не умеющая летать, и нараспев, постепенно повышая голос, стал читать древнее заклинание. Слова, не предназначенные для человеческого горла, с трудом, но без запинок складывались в причудливое заклинание, оживляющее пентаграмму. Капли дождя, проникая сквозь дырявую крышу хижины, капали на голову Климента и стекали по его впалым щекам, но он не замечал этого. Его взгляд был прикован к центру пентаграммы. Там клубился мрак, обретая форму.

Словно кусок темноты стоял напротив него, в центре, очерченном белым мелом. Изменяющийся, вылепленный из первородной мглы, дух хаоса смотрел на него глазами и глубокого старца, и ребенка. Его облик всегда пребывал в движении, он таял и плавился, вырастал и расширялся, не зная границ, сковывающих его. От его взгляда замирало все внутри, словно ты заглянул в окно безвременья, вечно кипящего и затягивающего царства энтропии.

Раздался голос, мягкий и шелестящий, но при этом абсолютно чуждый человеческому слуху.

– Человек… Давно не призывал меня человек… Чего хочешь ты от Хаоса, человечек? Что предложить ты мне можешь?

Дрожащими руками Климент схватил пепел не возродившегося Феникса и протянул духу. Тот даже не взглянул на подношение.

– Не это мне нужно, человечек.

Климент судорожно метнулся к столу и протянул духу глаз ужасного Левиафана. И снова ответом ему было отрицание и смех духа.

Тогда Климент с горечью взял свое самое ценное сокровище – крыло феи и предложил духу. Темнота в центре пентаграммы замерла, на секунду приобретя человеческий облик.

– Это редкость великая, – помолчав минуту, сказал дух, – чтобы добыть ее, требуется время, которого у вашего рода совсем мало. Но не нужно мне это, человечек.

Как будто водопад обрушился на Климента, сковав ледяным безразличием его мысли и тело. Молодой маг стоял, словно превратившись в каменную статую. Вот и все. Он поставил на карту все, что у него было – и проиграл. К чему бежать, жизнь в очередной раз обманула его. Интересно, какой будет смерть? Климент на секунду даже испытал гордость: он умрет не от руки банального духа огня или воды, а от древнего и таинственного духа хаоса.

Но смерть все не приходила. Климент осмелился открыть глаза, и посмотрел на духа. Тот по-прежнему колыхался в пентаграмме, задумчиво глядя на него. Неизвестно, сколько так продолжалось, но, в конце концов, дух молвил:

– Я бесплатно помогу тебе. Но должен ты будешь взамен от меня принять дар. Ты согласен? В том случае, если откажешься ты, я убить тебя вынужден буду.

Чародей стоял, остолбенев. О таком никогда не писали никакие книги. Чтобы дух предлагал дар человеку, еще и помогая ему, не требуя ничего взамен? Это было просто чудом.

Климент поспешил произнести свою часть формулы договора.

– Нет, неправильно, – прошипел дух, – я говорить должен первым. Ведь я предлагаю тебе дар, а соглашаешься ты.

И сам сказал то, что всегда говорили маги. Клименту оставалось только повторить за ним. Как будто, не Климент призывал духа, а дух – его, для каких-то своих целей. Его кольнуло недоброе предчувствие, но он оставил его без внимания – слишком чудесным было его неожиданное спасение. Договор был заключен.

Дух Хаоса скользнул к нему и укрылся в тени его плаща, сам став неотличимым от тени.

Вот и все. Три духа собраны. Больше ни один маг не может удержать при себе.

И Климент, взяв заранее упакованный мешок, вышел за дверь. Больше он не вернется в эту лачугу. Либо смерть в когтях дракона, либо слава и богатство.

Путешествие до брошенной столицы было долгим, через половину королевства. Он миновал загадочные Красные мосты – обиталище духов смерти, просочившихся из своего мира.

Когда-то здесь принял бой и погиб великий Король – воин, защищая свои земли от нашествия глубинных тварей. В страшной сече полегла вся армия, и король, отступив на мост, трое суток сдерживал тварей, рвущихся на плодородные равнины. На исходе третьего дня чудовища, устрашенные его доблестью и силой, отступили, но сам король получил смертельную рану и умер прямо на месте, где принял бой. Прошли сотни лет, но Красные мосты, получившие свое название из-за крови, лившейся здесь сотни лет назад, выдержали испытание временем. Можно было бы считать эту легенду просто красивой сказкой, но раз в пять лет на этих ажурных конструкциях оживали призраки мертвых, на несколько суток погружая окрестности во мрак своего безумного послежизненного веселья. Тогда можно увидеть, на гребне моста, среди сонмищ духов, призрак Короля – воина, неотрывно глядящего на юг, в поисках отступившего врага.

Теперь Мосты охранялись верными и бесстрашными Зелеными стражами, каждые пять лет выдерживающими жестокую битву с мертвецами. Климент миновал их, и прошел через поля белых подсолнухов, где кружатся в своих диких и непредсказуемых танцах оборотни. В ответ на предложения танца он распугивал их желтым огнем. Аромат подсолнухов сводил с ума несчастных оборотней, заставляя танцевать и танцевать, до смерти.

Призвав духа воздуха, он пронесся над рекой Воспоминания и Забвения, где струи памяти и беспамятства слились в один бурлящий зеленый поток. Он обошел стороной Лес живых рук, издали глядя, как деревья с мольбой тянут к нему свои длинные, похожие на корявые сучья, пальцы. В последнюю остановку Климента посетили лунные феи, осыпав его сомнительными комплиментами, как свойственно этому легкомысленному народу. Это было хорошим предзнаменованием.

Наконец его взгляду предстала покинутая, испепеленная столица. Но по-прежнему в центре высоко вздымались шпили королевского дворца, как и в ту ночь, когда дракон обрушился на город. Только сейчас королевский штандарт, обгоревший и изорванный ветром, висел без движения, как сморщенная тряпка. Широко распахнутые городские ворота напоминали зев гигантского чудовища, провал беззубого рта мертвеца, широко разинутого в беззвучном хохоте. Климент стиснул зубы, и, стараясь унять непроизвольную дрожь, вошел в город. Улицы были покрыты толстым слоем серого пепла, похожего на грязный снег. Крупные хлопья кружились, взлетали облачками под ногами, и тут же опадали на мостовую. Сгоревшие остовы деревянных домов контрастировали с почти нетронутыми каменными особняками богатых жителей. Молодой чародей старался держаться в тени уцелевших строений, зная насколько зорки и чутки драконы. Тут и там под покровом пепла виднелись холмики. Климент знал, что они скрывают, и не собирался тревожить вечный покой погибших жителей, обходя могилы стороной. Было безветренно, солнце скрылось за толстым слоем свинцовых облаков, словно навсегда нависших над оставленным городом. В городе царил холод, дыхание вырывалось изо рта маленькими белыми облачками, растворяясь в воздухе.

Вот и центральная площадь. Климент ненадолго остолбенел, услышав знакомое журчание – фонтан все еще работал! Багровые струи вина лениво перекатывались за гранитной балюстрадой, издавая призывный плеск. Видно дух слишком серьезно отнесся к своему договору. Интересно, связано ли это с появлением в городе дракона? Климент оторвал взгляд от работающего фонтана и оглядел площадь.

Здесь не было пепла, и выглядела она не такой запущенной, как городские улицы. Камни мостовой влажно поблескивали, словно недавно прошел дождь или кто-то вымыл их. Климент прошел несколько шагов и остановился, пораженный увиденным. На открывшемся фасаде королевского дворца он увидел страшную картину. Лучшие рыцари королевства, отправившиеся на бой с драконом, висели, пришпиленные к розовым мраморным плитам, словно бабочки в коллекции энтомолога. Климент не мог даже вспомнить, всегда ли мраморные плиты имели такой розовый оттенок, или кровь несчастных жертв дракона так пропитала камни? Сладковатый запах разложения и смерти витал над площадью. С содроганием молодой маг увидел среди рыцарей в полном боевом облачении несколько фигур в традиционных для магов балахонах. Фигуры, прибитые к стене копьями, висели, словно в каком-то подобии странной иерархии: некоторые рыцари и маги располагались выше, а другие почти касались ногами земли. Климент еле справился с желудком, внезапно подкатившим к самому горлу. Как он не побежал со всех ног, в первые же секунды, увидев эту тошнотворную картину, было тайной даже для него самого. Наверное, его ноги просто приросли к мостовой, отказываясь повиноваться своему хозяину. Маг глубоко вздохнул несколько раз, прогоняя дрожь и озноб. Надо идти! «Сейчас или никогда», – убеждал он себя, – «нельзя останавливаться!». Перебрав весь скудный запас воодушевляющих фраз, он, наконец, шагнул вперед.

И, внезапно, одна из башенок дворца ожила, зашевелилась, стряхивая пепел, расправила крылья и слегка дохнула огнем. Два огромных черных глаза без радужки пристально уставились на мага. Дракон взмахнул крыльями и неожиданно легко и грациозно поднялся в воздух, мягко опустившись на площадь прямо перед обомлевшим Климентом. В первый раз чародей не смог разглядеть его полностью, но сейчас дракон предстал перед ним во всем великолепии. Рептилия была поистине огромной – больше десяти метров покрытых пурпурной чешуей мускулов. Изящная голова на длинной шее, украшенная небольшими рожками, была слегка наклонена в сторону. Хищно блестели белые клыки, слегка выдающиеся вперед на массивной нижней челюсти. Могучие крылья были не пурпурного цвета, как остальное туловище, а имели перламутровый оттенок, переливающийся при движении. Рептилия производила впечатление стремительного и грациозного хищника, несмотря на свои поистине гигантские размеры. Дракон открыл пасть и изверг клубы оранжевого пламени.

Климент панически закричал, вскинув руки:

– Воздух!

Струя пламени, чуть было не испепелившая человека, под воздействием порыва ураганного ветра, изогнулась вопросительным знаком и исчезла, не дотянувшись до мага какого-то метра. Климент даже ощутил дикий жар, коснувшийся его лица.

Дракон остановился и птичьим жестом повернул голову, взглянув на чародея одним глазом. Он открыл пасть и проговорил насмешливо:

– Волшебник, да? Глупец! Я неуязвим для вашей магии!

Климент был поражен. Он никогда не слышал, чтобы драконы разговаривали.

– Удивлен, что я разговариваю? Еще бы! Я – не чета мелким равнинным ящерицам! Я великий и могучий дракон гор! Я, который возмужал в сражениях с ледяными великанами! И вот теперь клинки ваших рыцарей не могут даже поцарапать мою шкуру! – Он махнул передней лапой в сторону своей ужасающей «коллекции». – А ваши маги даже не могут опалить мои крылья! Я всесилен! Вечен! Кто, кто может сравниться со мной во всем мире?

Дракон горделиво выгнул шею, наступая на мага.

Пораженный увиденным, Климент пятился, пока не ткнулся спиной в стену дома, ограждающего площадь.

– Хочешь убежать и спрятаться? – Вкрадчиво спросил дракон. – Давай, это хорошая игра. Я даже дам тебе час форы. Один рыцарь прятался и убегал от меня по городу почти неделю. Не знаю, чем он питался все это время, хотя и догадываюсь, – дракон засмеялся так, что с крыш домов посыпался пепел, – но мне пришлось целую неделю караулить его, летая над городом. Так что он честно заслужил первое место – он показал когтистым пальцем на обнаженный труп худого мужчины, аккуратно пришпиленный полосатым турнирным копьем на самом верху дворцового фасада, прямо под остановившимися часами.

Но Климент и не думал прятаться. Воспользовавшись тем, что дракон повернул голову, любуясь на свою «коллекцию», он прошептал: «Огонь!», протянув руку.

С кончиков пальцев сорвались маленькие белые искорки, сплетающиеся между собой, разрастающиеся в мощный поток грозно ревущего огня. Столб белого пламени ударился в грудь дракона, окутав его коконом пожирающего магического огня. Климент держал руку, шепотом умоляя духа продержать пламя еще немного. Но тот, исполнив условие контракта, с шелестом пронесся мимо, освобожденный, спеша вернутся в свой мир. Огонь сразу спал. Чародей посмотрел на дракона, изо всех сил надеясь увидеть обугленную тушу монстра. Но наткнулся взглядом на все те же насмешливые черные глаза. Дракон захохотал, упиваясь осознанием собственной неуязвимости и могущества:

– Дурак! Огнем меня вздумал жечь! Да я рожден в огне! Вся магия этого мира не в силах повредить мне! Ну, давай человек, что у тебя есть еще? Вода? Земля? Разум? Мне все нипочем!

И Климент выложил на стол свой последний козырь.

– Хаос!

И перед ним выросла фигура темного духа. На этот раз он был намного больше, и возвышался над домами.

Неожиданно хохот дракона оборвался на высокой ноте. Он попятился, с ужасом глядя на духа.

– Нет… Нет! Глупец, кого же ты призвал! Отзови его, я уйду сам, уйду, клянусь тебе!

– Молчи, ящерица! – Громогласно оборвал его дух. – Имей смелость встретить свой конец!

– Нет! – Дракон развернулся и забил крыльями, пытаясь взлететь.

Но черные нити, вытянувшиеся из фигуры духа хаоса, впились в его перламутровые крылья. Они держали дракона лучше любых цепей. Как ни билась крылатая тварь, желая освободиться, все было безуспешно. Порывы ветра, порожденные взмахами гигантских крыльев, сбили Климента с ног и протащили по площади. Он больно ударился о каменное ограждение фонтана. Нити, проникая все глубже под кожу дракона, вгрызаясь в мускулы и кости, причиняли ему невыносимую боль. Оставив попытки взлететь, он катался по площади, разрушая дома. Нитей тем временем становилось все больше. Они оплетали дракона как черная паутина, с хрустом костей приковывая его к земле, лишая движения. Предсмертные пронзительные крики, полные муки, проникали в сознание чародея. Грузно перевалившись за ограждение фонтана, он плюхнулся в сладкое вино, зажав ладонями уши и зажмурив глаза. Казалось, он вечность лежит так, скорчившись, подтянув колени к груди. Но вот последние крики затихли, и Климент осмелился приоткрыть глаза. Перед ним, возвышаясь на каменной балюстраде, стоял дух, принявший форму человека, и пристально смотрел на него.

– Договор исполнен, человечек. – Мрачно проговорил он. – Теперь мой дар прими, как договаривались.

Из-за широкой спины духа вышла… девушка.

Очень красивая. Кроткие оленьи глаза, узкая талия, длинные светлые волосы, точеные черты лица. Она застенчиво улыбнулась чародею.

Дух посмотрел на мага и прошелестел, постепенно уменьшаясь в размерах.

– Береги ее… И до свиданья…

Несколько секунд – и он слился с тенью от дома, став фактически неотличим от нее. Еще секунда – и он полностью пропал, вернувшись в свое измерение.

Климент в прострации посмотрел на девушку. Кряхтя, он выбрался из фонтана, отстраненно отметив, что в нем снова стала течь вода. Несколько секунд он размышлял, чем же это можно объяснить. И вдруг его словно ударило по голове: ведь дракон-то – мертв! Внутри у него все клокотало: он сделал это, он победил дракона! Прощай нищенская жизнь, прощай опасности профессии мага!

Он радостно улыбнулся своим мыслям.

Девушка застенчиво посмотрела на него, ответив на его улыбку. Она произнесла что-то на незнакомом языке.

– Что? – переспросил Климент. – Я не понимаю тебя.

Она еще раз повторила, коснувшись при этом рукой своей груди:

– Лейяна.

– А! Понял! – просиял Климент. Он ткнул кулаком себя в грудь и представился: – Климент!

Девушка сосредоточенно повторила, нахмурив прелестный лобик и ткнув с детской непосредственностью пальцем в мага:

– Апонялклимент!

Освоив трудное слово, она улыбнулась чародею с видом победительницы.

Климент захохотал, выпуская копившееся в нем несколько месяце напряжение. Он смеялся, оставляя в прошлом кошмарного дракона, свой страх, месяцы недоедания и недосыпа, забывая об ужасе перед своим недавним союзником.

Отсмеявшись, он взглянул на Лейяну, вытирая слезы. Она робко улыбалась ему. Ему! Кажется, жизнь начинает налаживаться.

– Пойдем! – он протянул ей свою руку, в которую она без колебаний вложила свою узкую ладошку. – Тебя ожидает много нового.

Несколько лет прошло. Климент был счастлив так, как только может быть счастлив человек. У него было все. После победы над драконом к нему пришла слава, богатство, титул, признание. Он стал героем, вторым лицом в королевстве после короля. Он навсегда забросил опасные занятия магией, погрузившись в насыщенную жизнь, полную забав и развлечений. У него был прекрасный дворец в восстановленной столице, как раз напротив королевской резиденции. Люди любили его и почитали, называя не иначе как «Победителем дракона». Наверстывая упущенную молодость, проведенную за пыльными свитками и старинными фолиантами, он развлекался, живя полной жизнью. Окруженный всеобщей любовью, он и в своем сердце нашел место для этого чувства. Лейяна… девушка – дар духа хаоса. Он полюбил ее безмерно, без оглядки, привязался к ней всем сердцем. Она отвечала ему взаимностью и, казалось, не было человека счастливей, чем герцог Климент. Она не помнила ничего из своей прошлой жизни, как будто родилась в том миг, когда Климент увидел ее. Нежно прижимаясь к его плечу, она отвечала на его настойчивые расспросы:

– Мое прошлое не имеет для меня никакого значения. Мне не важно случившееся в моем прошлом, его все равно, что не было, ведь в нем не было тебя!

И Климент забывал о своих расспросах, утонув в ее фиалковых глазах.

Так продолжалось и дальше, бежали года, но человеческое счастье никогда не длится долго. Он берег Лейяну как самый драгоценный бриллиант своей коллекции, не замечая, что становится старше, а она по-прежнему блистает красотой и молодостью. И наступил миг, когда его избранницу полюбил другой, а она ответила взаимностью.

Климент проснулся утром от яркого солнца, бьющего прямо в глаза. Последнее время он вставал поздно и сразу же отправлялся вместе с Лейяной ко двору, где обедал вместе с королем. Это было его привилегией, как ближайшего советника государя.

Одевшись, он спустился вниз из спальни и подошел к мажордому, ожидающему распоряжений в гостиной:

– А где Лейяна? – не ответив на приветствие слуги, первым делом спросил Климент.

– Госпожа уже ушла. За ней заехал принц и отвез во дворец на завтрак. Вас решили не будить, господин. Прошу прощения.

– Да ладно… – рассеянно отмахнулся Климент.

Принц, будущий наследник престола, подозрительно часто стал навещать дом герцога. И все больше в то время, когда сам Климент был в отлучке. Сначала Климент не придавал значения частым встречам принца и своей жены. Только злые языки существуют независимо от времени и места. Шепот непрошенных доброжелателей отравил ему существование, навел на первые мысли об измене. Этого оказалось достаточно, чтобы он терял сон и покой, когда рядом не было Лейяны. Климент был сильной натурой и сопротивлялся червячку ревности, точившему его изнутри. Но, казалось, его сомнения имели под собой основания: жена все чаще отсутствовала, все чаще ее замечали в обществе принца и его друзей, все чаще она уклонялась от расспросов. Климент несколько раз пытался откровенно поговорить с Лейяной. Но она уходила от разговоров, не отвечала. Несколько раз он ловил ее на обмане и безумно страдал от этого. Он настойчиво предлагал переехать в их загородный особняк, подальше от королевского дворца. Тогда они поссорились в первый раз. Со слезами на глазах Лейяна говорила о том, что он не любит ее, хочет запереть в золоченой клетке, превратить в затворницу. Климент, обычно непреклонный как скала, в конце концов, уступил. И все продолжилось, словно не было никакого разговора.

Раздраженно запахнув плащ, Климент приказал подать карету. Вот ведь глупость: его дом в пяти минутах ходьбы от королевского дворца, но этикет обязывает явиться в экипаже, запряженным шестеркой лошадей, не меньше. С недавних пор, Климента изрядно раздражало тупое следование этикету.

«Надо будет предложить королю отменить этот церемониал», – думал герцог, устраиваясь поудобнее на мягком сиденье кареты. – «Какая разница, на чем я явлюсь ко двору?».

Королевский двор встретил его приветливо. Но, небольшое отличие все-таки было. Придворные, разбившись по кучкам, о чем-то ожесточенно спорили вполголоса. Однако, стоило Клименту подойти ближе, мгновенно замолкали, и, фальшиво улыбаясь, переводили разговор на нейтральные темы. Это настораживало герцога, который сразу понял, что они обсуждают что-то, связанное с ним.

Климент нигде не мог найти жену. Рассеянно отвечая на приветствия придворных, он прошествовал к королевскому покою. В числе его привилегий была возможность входить к королю в любое время, без предварительного доклада. Разряженные в пух и прах гвардейцы предупредительно распахнули перед ним двери в королевский кабинет.

Король сидел за столом, и что-то писал, скрипя пером по бумаге. Климент остановился перед ним и поклонился. Обычно король сразу же отвечал на поклон герцога, но сейчас, будто не замечал его, продолжая свое занятие. Климент продолжал стоять, согнувшись в глубоком поклоне. Начала ныть поясница.

Наконец, спустя несколько томительных минут, король оторвался от бумаг и взглянул на герцога. Против обыкновения, он даже не приподнялся, только сухим кивком поприветствовал Климента.

Климент, растерянный неприветливым обращением короля, остался стоять, как вкопанный.

– Это хорошо, что Вы зашли.– Король подчеркнуто называл его на «вы», что служило еще одним признаком немилости.

Он порывисто поднялся, схватив со стола бумагу.

– Вот, ознакомьтесь. – Он протянул ее Клименту.

Тот наскоро пробежал ее глазами. Это был донос. Донос на него. Буквы прыгали по бумаге, никак не желая складываться в слова. «Обманом втерся в доверие…», «Использовал свое высокое положение…», «Продавал за границу секретные планы…», «Виновен в государственной измене…». Измена! Климент похолодел. Его обвиняют в измене?

– А я-то думал, откуда Лиасс в курсе всех передвижений нашей армии. – Зло бросил король. – Вы, герцог, оказывается, предатель!

– Нет, нет… – забормотал потрясенно Климент. – Я никогда… Это все наговоры, ваше величество…

Король прервал его.

– Я верил вам, а вы предали мое доверие. Вы не оправдали высокий титул, возложенный на вас! Я полностью доверяю сведениям, полученным мной. Мой сын лично получил их от лица, близкого вам. – Он жестом заставил Климента замолчать. – Я поступлю милостиво, учитывая ваши прошлые заслуги. Титул у вас отнят, а все ваше имущество будет конфисковано в пользу казны. Однако на этом все. Судить вас не будут, но вы должны будете покинуть столицу немедленно. Иначе ваша голова будет украшать ворота замка, как и следует голове предателя. Мне плевать, куда вы отправитесь. Можете убираться в Лиасс, думаю, там вы – желанный гость.

Климент сделал шаг вперед.

– А моя жена? Что будет с ней?

– Вы должны молиться за вашу бывшую жену. Это она умолила меня не предавать вас суду. Если бы не ее заступничество, вы бы сейчас разговаривали с палачом, милый герцог.

Климент больше ничего не мог сказать. В его мозгу отчетливо отпечаталось слово «бывшая».

Король позвонил в колокольчик, стоявший на его письменном столе. В ту же секунду в кабинет ворвались гвардейцы.

– Вон! – коротко бросил король. Климент упал на колени, простирая к королю руки, но стражники бесцеремонно вытащили его из кабинета короля. Гвардейцы проволокли бывшего герцога по всему дворцу. За спиной Климент чувствовал злые, насмешливые и, что хуже всего – сочувственные взгляды.

Наконец, его бросили на холодную мостовую, ту самую, где когда-то дух Хаоса, призванный им, победил дракона. Он встал и взглянул на дворец. На балконе он увидел принца. Он стоял, обнимая Лейяну за талию, самодовольный и гордый своей победой. Лейяна улыбалась принцу и даже не глядела на бывшего мужа, который беспомощно стоял под балконом, словно нищий, ожидающий подаяния.

Мир Климента, некогда устойчивый и счастливый, сорвался с места и с грохотом катился под гору, в пропасть. Мысль о том, что его любимая сейчас с другим, разрушала сознание Климента. Он не покинул столицу. На деньги, вырученные от продажи драгоценностей, он купил маленький домик на окраине столицы, и, скрываясь от стражи, тайком приходил к королевскому дворцу, чтобы только одним глазком взглянуть на свою любимую.

Он начал пить. Осознание собственного бессилия и мысль о том, что, может быть, Лейяна сейчас в объятиях другого, приводили его в бешенство. На него находили припадки безумия, во время которых он метался по комнате, как загнанный зверь, ломал мебель и картины, призывая страшные проклятья на голову короля и принца.

Однажды ему удалось поговорить с ней. Он плакал, преклонив колени, умоляя вернуться к нему. Но она, когда-то ласковая и добрая, отвечала ему твердым отказом. Лейяна изменилась. Она разговаривала с ним так, как будто у нее с ним не было ничего общего, презрительно и холодно.

После этого он пил месяц, не просыхая. Однажды, он пришел к королевскому дворцу, и в приступе безумия, начал громко требовать у короля вернуть ему жену. Конечно же, его сразу схватили стражники, но король оказался милостив – вместо того, чтобы исполнить свою угрозу, он повелел прогнать Климента из города. Изгнанный, он долго скитался по всему Лоэрону и вернулся, наконец, в свою старую хижину, где жил когда-то. Только тогда он был молодым и полным надежд, а сейчас, посмотрев в зеркало, он увидел лишь седую развалину, доживающую свой век. Тогда он не пил, а сейчас не мыслил ни дня без бутылки. Его руки, всегда ухоженные руки настоящего аристократа, теперь щеголяли длинными обломанными ногтями, и были покрыты вечной грязью. Глаза, смотревшие на мир с вызовом и затаенным огнем, потухли и спрятались в глубине глазниц. Спутанные седоватые волосы давно не видели ни мыла и гребня.

Из зеркала, в которое когда-то с вызовом глядел молодой, полный сил и надежд юноша, на него смотрел старик, доживающий в нищете жалкие остатки своих дней.

Только на дне стакана с вином жизнь вновь обретала краски. Ему снова казалось, что он молод и силен. Что он только что вернулся из своего похода на дракона, что ему рукоплещет толпа придворных, и что даже король, пораженный огромными размерами драконьей головы, преклоняет колена перед победителем чудовища. И снова Лейяна держала его за руку, влюбленно глядя на него, только на него одного.

А потом снова – похмелье и жестокая действительность, каждое утро наваливающаяся на несчастного старика всей тяжестью. Сколько дней так прошло? Или, может быть, лет? Климент потерял счет времени.

Но силы не покинули его до конца. Надежда преследовала его и наяву, и во снах. Вкрадчивый голос проникал в его сновидения и нашептывал, соблазнял, уговаривал… Воля Климента, ранее по крепости соперничающая с закаленной сталью, подтачивалась разрушающим пламенем ревности. У сильных людей и страсти сильные. И вот настал момент, когда он более не смог сопротивляться соблазну. Утром, встав с кучи тряпья, служившей ему постелью, он с мрачной решимостью нарисовал на полу пентаграмму. Она была необычной, но он хорошо помнил ее, этот образ, испещренный странными рунами, часто являлся ему во снах, обещая избавление. Когда пентаграмма была готова, он прочитал старинное заклинание призыва, последнее, которое произносил когда-то. Его уже не удивляло то, что он помнит все слова страшного заклинания, словно кто-то подсказывал ему их, складывая за него звуки в слова, а слова – в предложения. Его голос постепенно повышался, срываясь до визга. Страшно болели голосовые связки, не предназначенные для нечеловеческих звуков, но он уже не мог остановиться. Заклинание полностью овладело им, заставляя проталкивать сквозь онемевшую гортань последние обрывки чужих слов.

Дух хаоса не заставил себя ждать. В центре пентаграммы вновь заклубилась первозданная тьма, принимая человеческий образ.

Два зрачка, сквозь которые можно было видеть океаны бушующего мрака, неподвижно уставились в мутные глаза Климента. Он прохрипел, простирая руки к черной фигуре.

– Я… я не знаю, что предложить тебе дух. Верни ее! И я выполню любую твою просьбу. Верни мне свой дар! – простирая к нему руки, молил старик.

– Это по силам мне, человечек – прошелестел дух. – Но будет высокой плата!

– Я готов на все! Только верни ее! Сделай все, как раньше! Я больше не могу так жить! – умолял Климент, упав на колени.

– Тогда дай мне твой мир. Дай мне место в нем. Разреши стать его частью, какой ты являешься. – Слова падали, словно каменные надгробия.

Разбитый Климент простонал, не колеблясь ни секунды:

– Я даю тебе место в моем мире! Живи здесь, если хочешь! Только верни ее! Умоляю!

Он заплакал, скорчившись на полу. Слезы капали из его глаз, давно утративших свой чистый голубой цвет, на заросшие неопрятной щетиной щеки, оставляя в ней мокрые дорожки.

Дух коснулся его.

– Все сделано, – молвил он. – Оглянись.

Климент огляделся. Хижина, в которой он жил, разительно преобразилась. Вокруг лежали дорогие ковры, стояла шикарная мебель, было чисто убрано. Смрад от перегара, царивший в его жилище, пропал, превратившись в запах роз и сандалового дерева. Он взглянул на свои руки. Скрюченные артритом пальцы выпрямлялись, исчезли старческие пигментные пятна. Морщины на лице разглаживались, возвращая его коже первозданную свежесть. Климент с наслаждением разогнулся и расправил плечи, чувствуя, как сила возвращается в руки.

В дверь постучали.

– Открой – мягко сказал дух. – Это она.

И действительно, за дверью стояла Лейяна. Как только Климент открыл дверь, она бросилась ему на грудь, заливаясь слезами и бессвязно бормоча извинения. Он обнял ее, и, прижав к себе изо всех сил, закрыл глаза.

Дух посмотрел на них в последний раз. На скрюченного старика, обнимавшего порождение хаоса посреди грязной и вонючей хижины. На полубезумного человека, впустившего Хаос в свой мир и свою верную прислужницу, которую тот держал в объятиях. Только дух видел ее истинный облик.

Повернувшись, он покинул хижину.

Климент, лишившийся в своем последнем счастье остатков рассудка, обнимал свою любимую Лейяну, орошая ее голову слезами радости и не слышал криков ужаса на улице столицы, не видел, как над миром встала огромная черная тень, покрыв собой всю землю. Его хижина была оплотом радости и счастья в стонущем, умирающем мире. А вокруг… Вокруг бесновался освобожденный им Хаос, дикими волнами мешая землю и небо в единую черную бездну.