* * *

В небрежно зашторенное окно бил яркий солнечный свет, я с трудом разлепила глаза. Зря все-таки вчера снова напилась снотворного: с утра голова гудит, как медный колокол! Я взглянула на часы – уже без пяти двенадцать! Снова проспала все на свете, а вставать отчаянно не хочется. Нет никаких сил, последнюю энергию как будто высосало.

Собрав в кулак остатки воли, стащила себя с постели. Контрастный душ немного привел меня в чувство, но не сильно. Я решилась на крайнюю меру: тяжело вздохнув, достала из-за дивана свернутый коврик для занятий йогой и обреченно расстелила его посреди комнаты.

– Не смей расслабляться, Карина! Соберись немедленно! Чувствуй в себе всю гармонию вселенной! – привычно начала я проговаривать аффирмацию уверенности в себе, как учил мастер на последнем курсе аутотренинга, недавно пройденном.

Усевшись в позу лотоса, я постаралась глубоко дышать на счет и получать из космоса живительную энергию. Промучившись так минут десять, бросила это бесполезное занятие. Закурила и пошла варить крепкий кофе. Никто пока не изобрел лучшего лекарства от затяжного стресса, даже продвинутые йоги, увы.

По пути нашла на тумбочке мобильный и машинально включила. Вдруг что-нибудь хорошее с утра? Например, Пашка позвонит, одумавшись? Я все еще лелеяла эту дурацкую мысль!

Действительно, тут же раздался резкий противный звонок, я шкурой почуяла неприятности. Это был совсем не Пашка.

– Карина! Ну где же ты? У нас съемка срывается! Мы тебя уже пятнадцать минут в бутике ждем! – истерично завизжал в трубку знакомый голос. – Еще и телефон не берешь! Что за дела?

Это Женя, молодая, но очень строптивая журналистка, с которой я в последнее время работала для одного модного глянцевого журнала. Недавно она вступила в романтические отношения с главным редактором Сергеем Краснодольским и, как иногда бывает у молоденьких девчонок в таких случаях, почувствовала себя очень уверенно, обнаглела. Короче, началась «звездянка». Бедняжка, она еще просто не узнала от более продвинутых коллег, что она как минимум третья такая за последний год. Не считая более простых случаев… И не стоит делать из этого скандала.

Меня пробил холодный пот. Точно, сегодня на час дня запланирована фэшн-съемка в одном из самых крутых бутиков в Третьяковском проезде!

– Да я тут так… в пробке застряла! – прокричала я в ответ, уже пытаясь как можно быстрее втиснуться в джинсы. – Скоро буду!

Плеснула на лицо тональник, нарисовала глаза и губы, причесалась, схватила кофр с камерой и чемодан с прочими фото-прибамбасами и через две ступеньки, тихо поминая недобрым словом глянцевые журналы, журналисток и редакторов, рванула к машине. Черт, завалена снегом! Пара движений щеткой – и сугроб на колесах срывается с места. Утро понедельника обычного фэшн-фотографа глянцевого журнала, черт бы всех побрал! Нагло прорулив по встречке, к счастью, не нарвавшись на мздоимцев с полосатыми палочками, через полчаса я оказалась в Третьяковском проезде.

Вбегая в бутик, я успела одновременно скинуть куртку, надеть дежурную улыбку и расчехлить камеру. Обычно на публику это сразу действует примиряюще.

– Привет! Будем работать?

Помещение мгновенно окинуто натренированным взглядом. Старший менеджер и несколько сотрудников сидят с напряженными лицами, как будто кол проглотили. На столе – маленькие чашечки с остывшим кофе. Я вижу, какая гамма чувств проходит по лицу Жени. Ей двадцать четыре, и ей кажется, она опытна и очень хорошо знает жизнь. Только вот пока плохо справляется с мимикой. Это проходит через пару лет работы в модной журналистике. Если после расставания с Краснодольским она в ней продержится, конечно, хотя бы несколько месяцев.

– Приношу извинения. Пробки. Москва-столица…

Все нормально, сотрудники бутика сразу зашушукались и заулыбались. Не обращая на них никакого внимания, я быстро выставила свет и попросила принести мне кофе. Одна из продавщиц едва не проглотила вешалку от моей наглости и взглянула на старшего менеджера. Та незаметно кивнула. Продавщица кисло улыбнулась и удалилась походкой вышедшей в тираж провинциальной модели. Я продолжила возню с софитами и зонтиками. С презрительной улыбкой на поджатых губках продавщица принесла мне кофе. Жадно выпив его большими глотками, я вошла в привычный рабочий ритм, стало полегче.

– Карина, мы должны отснять сумки, ремни и другие аксессуары. И несколько моделей из новой коллекции… – жеманно поводя плечиками, произнесла Женя. У нее это вторая съемка в жизни. У меня – тысяча вторая. Поэтому я прекрасно знаю, что, даже если бы я опоздала на час, продавщица все равно сделала бы мне горячий кофе. А старший менеджер вежливо улыбнулась, поскольку их прямая пиаровская заинтересованность – засветиться в одном из самых популярных глянцевых журналов. И ради этого с высоты своего пафоса не грех и потерпеть идиотские опоздания и прихоти раздолбаев-фотографов и стремных журналистов.

Съемка прошла нормально. Продавцы и менеджер охотно позировали на фоне своей сверхдорогой и временами довольно безвкусной, надо признать, продукции. Больше всех, по неопытности, в кадр лезла Женя. Она же пыталась выстроить композицию и ракурсы. Я послушно фотографировала, следуя ее указаниям, сдерживаясь из последних сил. Малышка, она еще просто не знает, что все равно фото с ее смазливой глупой мордашкой гламурный самодур-редактор никогда не опубликует, даже несмотря на внезапно возгоревшуюся интимную близость.

После двухчасовой съемки Жене, как автору будущего хвалебного материала, торжественно вручили двадцатипроцентную скидочную карту, а мне достался фирменный пакетик, в котором сиротливо лежало несколько пробников весьма неплохих духов. И на том спасибо!

Я подумала вдруг, что вряд ли что-то в профессии и извилистом течении псевдогламурной жизни сможет меня удивить. Жить вовсе не страшно, как модно сегодня говорить. Жить – скучно.

Распрощавшись с подобревшими вдруг продавцами и менеджером, которые сладко попросили меня закинуть им по возможности лучшие фото, я прыгнула за руль своей видавшей виды «тойоты».

Куда дальше? Я колебалась ровно пару секунд. В этот момент снова затрещал мобильный.

– Карина, ты не могла бы прямо сейчас заехать в редакцию? – строгим голосом спросила меня Лола, заместитель главного редактора.

Она – нормальная баба, уверенная, сильная, только чересчур зацикленная на моде и конченная шопоголичка, увы. А все от чего? От несчастной личной жизни, конечно. Гламурный фасад и престижная работа – не гарантия успешного брака. Или хотя бы продолжительного романа.

– Да, скоро буду!

– Давай в кафе рядом с редакцией, чаю попьем! Надо поговорить!

– Отлично!

Я уже поняла, что у нее ко мне некий приватный разговор, наверняка неприятный. Через сорок минут я добралась до кафешки и кое-как втиснула машину поперек бордюра. Лола уже заждалась меня. По выражению ее лица было видно, что она слегка взволнована.

– Каринка, ты опять за свое! – сразу накинулась она на меня. – Ты сегодня сильно опоздала на съемку!

– А что, наша звездулька уже нажаловалась? – ухмыльнулась я.

– Мне еще один свежевыжатый апельсиновый сок! – бросила Лола официанту.

– А мне – двойной эспрессо!

– Сколько можно пить кофе, Карина? Это же вредно для здоровья! – картинно всплеснула ручками подруга.

– Наплевать! Хоть при мне выйди из образа, плиз. Ты переигрываешь. Жить – вообще вредно, ты лучше меня знаешь! Так что там еще случилось? – Я закурила, с удовольствием наблюдая, как шарахнулась от меня Лола.

Она курила всю жизнь, а в прошлом году бросила, поскольку курить в Москве нынче не модно. Хотя иногда не выдерживает и курит тайком за углом редакции, но все делают вид, что не знают об этом.

– Женя позвонила в редакцию и настучала главному, что ты снова опоздала. И была очень нервной, вела себя вызывающе.

– Это кто еще нервный! – снова ухмыльнулась я. – И что? Ты сомневаешься в моей профессиональной квалификации?

– Да нет, что ты! – моментально дала обратный ход Лола. – Ты же знаешь, как я к тебе отношусь! Но Краснодольский… Он был в ярости. Я старалась тебя отмазать, как могла.

– Ясен пень, ночная кукушка дневную перекукует. Если журнал хочет расстаться со мной… – Я взяла театральную пау зу, балуясь колечками дыма.

– Каринка, перестань ломать комедию! Никто не собирается с тобой расставаться. И в квалификации твоей никаких сомнений нет. Все знают, что ты в фэшн-фото одна из лучших!

– То-то же! – удовлетворенно кивнула я. – Тогда какие проблемы?

– А такие! Пойми, я твой друг! – сказала Лола, беря меня за руку. – Я знаю, что у тебя в последнее время проблемы. В личной жизни и вообще… Но это не должно отражаться на работе, понимаешь?

Я кинула на Лолу быстрый вопросительный взгляд и нервно хихикнула.

– Что, уже и в редакцию донесли? Кто, интересно?

– Ты же знаешь, в какой мы тусовке – это же натуральный гадюшник! – после секунды замешательства вздохнула Лола. – Когда я три года назад разводилась с Антоном, все тоже знали и обсасывали это на каждом углу – некоторые с сожалением, большинство с радостью! Поэтому и про твою историю с Павлом, увы, всем уже известно. Но ты не переживай, скоро всем надоест ее обсуждать, появится что-то свеженькое… Вот, например, Анжелика, ведущая с МТВ, себе грудь пришила. На следующей неделе из клиники выйдет. Был первый размер – стал пятый. Чем не повод для новых сплетен?

– А про меня-то что известно? Что Пашка меня бросил? – все же немного занервничав, спросила я и заказала коньяк. – Красивый мальчик из модельного бизнеса предпочел стареющую бизнес-леди неуравновешенному и эмансипированному фэшн-фотографу?

– Ну перестань, Каринка! Ты не банальный фэшн-фотограф, зато она – старая карга с большими бабками и пластикой всего тела… И это тоже всем известно. У нее на бедрах страшный целлюлит, между прочим! Мало ли что мелют. Не смей пить, ты же за рулем! И мне не наливай! Я… вообще не пью!

– И давно ли? – хмыкнула я. – Эти байки ты своим гламурным мальчикам рассказывай! Выпьешь за подругу, ничего не случится. Я с тобой три года назад, наверное, бочку всякой дряни выпила! – Мы чокнулись пузатыми бокалами. – Так что говорят? Ну, не бойся, только честно!

– Что Пашка ушел от тебя, поскольку хотел спокойную, обеспеченную жену со стабильным финансовым положением, которая восхищается им, пытается его понять, а не бегает с утра до ночи по фотосессиям… – пролепетала Лола и покраснела.

– Все ясно, я мало восхищалась его неземной красотой и мало зарабатывала! – мрачно сказала я и заказала еще выпить. – А долги его карточные чужой дядя платил! И съемки рекламные на TV устраивал через своих знакомых тот же дядя. Ладно, проехали. Дядя был полный идиот. И что в нашей редакции по этому поводу говорят?

– Ржут в основном. Никто с самого начала не верил, что у вас что-то путное выйдет. Вы слишком разные. Было же понятно, что он у тебя – от большого отчаяния.

– Надо же, какие все умные! – хмыкнула я.

– Пашка – смазливая мордашка! Краснодольский сказал, что в принципе его понимает. Марго – очень удачная, редкая партия!

– Еще бы! Сам-то и полгода ни с кем не продержался! Обеспеченная вдова – мечта любого пидора! – в сердцах заявила я. – Все мужики вокруг импотенты и инфантильные нарциссы в душе! Она его кинет.

– Я и не сомневаюсь. Пашка – игрушка на час, только ты его два года терпеть могла, со всеми изменами и тараканами! А еще говорят… Только ты не обижайся, Карина. Ты же моя подруга, мы столько лет… Я тебя так понимаю!

– Да уж не бойся, режь всю правду! Раз пошла такая пьянка.

– Говорят, ты много работала последнее время, очень устала. А тут еще вся эта история с Пашей… И она не первая такая у тебя. Короче, я думаю, тебе надо отдохнуть.

– Значит, ты озвучиваешь коллективное мнение редакции? Что, уже и в психи меня записали? – Я хлебнула коньяка и, морщась, закусила лимоном. – В буйные?

– Не то чтобы… Но почти. Ты такая нервная последнее время стала, везде опаздываешь, хамишь, выглядишь неважно. Еще и по тренингам ходишь, по психологам разным. От них – один шаг до психиатров! А народ не фильтрует разницу.

– И про это уже знают! Молодцы! Быстро.

Лола закатила глазки и пожала плечами, что в ее системе координат означало утвердительный ответ.

– И что мне теперь делать? Я при таких раскладах в редакцию больше ни ногой! Чтобы все смотрели и думали, как меня Пашка кинул… И смеялись надо мной! Нет уж! – Всхлипнула я.

– Да, ты права. Надо взять паузу, чтобы все утряслось! Мой тебе совет, – сразу оживилась Лола, – уезжай из Москвы, отдохни. Все образуется. Вот увидишь!

– Если честно, меня до смерти заели эти съемки в бутиках! – вдруг, допив коньяк, сказала я. – Ненавижу их! Надоели эти брендовые шмотки, тысячедолларовые сумки, продавщицы с улыбками удавов. Манекенщицы-дуры и дешевые проститутки, которые спят и видят, как бы им завалящего олигарха отхватить. Все надоело!

– Да что ты городишь, Каринка! Ты напилась просто… И я вместе с тобой. Средь бела дня! Ужас какой! Ничего, завтра будет новый день и все наладится. Только не говори никому, что я с тобой пила! Не поймут ведь! Я же – за здоровый образ жизни! У меня даже рубрика такая!

– Ничего больше не наладится, Лола! – меня потянуло на откровения. – Я тебе честно скажу. Когда-то я мечтала работать для глянцевых журналов, это казалось верхом успеха для девчонки, как я. Но сейчас все изменилось. Мне скучно. Все одно и то же: модели – бутики – шмотки, шмотки – бутики – модели. Никакого творчества, фантазии, полета! Все фигня.

– Ты хочешь творчества и полета? – изумленно посмотрела на меня Лола. – Но тебе же платят реальные деньги, очень неплохие, и к тому же терпят все твои опоздания, капризы, причуды… Ты всегда в гламурной тусовке, среди знаменитых людей. Разве это не творчество?

– А мне это не надо! Может, я совсем другого всю жизнь хотела.

– Чего еще тебе надо, Каринка? Ты точно устала! – озабоченно посмотрела на меня Лола.

– Я сама не знаю…

– Ничего-ничего! – Успокаивающе погладила меня по плечу подруга. – Мы дадим тебе отпуск. И премию. Поезжай на месяц-полтора, отдохни где-нибудь. Забудь вообще про моду. Оттянись по полной! Море, СПА, новые впечатления – лучшее лекарство! Мы как раз закроем последними фотками следующий номер. Выплатим тебе гонорары авансом. Понимаешь, Краснодольский сказал, что не будет больше терпеть тебя в таком состоянии…

– Да я этого козла, знаешь, где видала? Я сама его терпеть больше не могу! Пусть его Женька терпит! – огрызнулась я, потом тормознула и потерла ладонью лоб. – Ты на самом деле думаешь, что мне нужен отдых?

– Однозначно! – воодушевилась Лола. – А потом с новыми силами… Такое творчество замутим, конкуренты умрут от зависти! Однозначно. Я же знаю твои таланты! Придумаем что-нибудь крутое, революционное!

– Может быть, и правда уеду… – растерянно произнесла я. – Только куда, с кем?

– Слушай, у тебя в телефоне сотни контактов. Позвони кому-нибудь! – пожала плечами Лола. – Определяйся и дуй на все четыре, чтоб я тебя тут больше в таком настроении не видела! Только не забудь, нам завтра нужны фото с сегодняшней сессии!

– Да сделаю, сделаю, не волнуйся! А ехать-то куда? Там еще и Новый год на носу.

– Вот и здорово! Езжай, куда бог пошлет!

– Хорошенький ответ!

Мы распрощались, и я закоулками, чтобы на ментов случайно не нарваться, тихонько порулила в сторону дома. Меня не покидала глубокая задумчивость. Может быть, Лола права и мне действительно просто надо отдохнуть, сменить обстановку, и все наладится?

* * *

Вечером я дремала перед компьютером, редактируя съемку, когда снова зазвонил телефон. Никакого покоя в жизни – ни днем ни ночью!

– Кариночка, ты? – защебетал в трубке веселый голос с выраженным акцентом. – Как я рада тебя слышать! Это Мила, Мила Зильберштейн, ты помнишь? Твоя одноклассница. За одной партой в школе сидели. Я у тебя еще математику списывала все время. Помнишь?

– Милка? Ты неужто? – остолбенела я и сразу встряхнулась. – Как ты меня нашла?

– Очень легко! – на том конце раздался заливистый смех. – Сейчас все кому не лень друг друга через Интернет находят. Я тоже вот недавно зарегистрировалась на одном таком сайте, сразу тебя искать стала. И нашла! Ты почти не изменилась.

– Милка! – Мне показалось, в моей жизни начинается нереальный камбэк. – Ты же уехала, когда мы были…

– В восьмом классе! – снова рассмеялась моя школьная подруга. – Потом ты тоже куда-то пропала…

– Знаешь, учеба, смены адресов, съемные квартиры…

– Вот и у меня так же! Закрутила жизнь!

– Милка! Как вообще твои дела? – вдруг взорвалась приступом неуместной радости я. – Если бы ты знала, как я рада тебя слышать! У меня тут такое происходит…

– Я тоже очень рада, ищу тебя последние года три. Ни в одной редакции не дают твоих телефонов. Как я? Нормально. Уехала в Израиль, отслужила в армии, вышла замуж, развелась. Сейчас владею небольшой туркомпанией, живу в Тель-Авиве. Все неплохо! Только скучаю иногда по прошлому времени. Все классно, но вроде чего-то не хватает. Ностальгия, наверное.

– А дети есть?

– Да, дочка Дана, учится в школе. Настоящая израильтянка! Ты не поверишь!

– Ну ты даешь… – выдохнула я. – Не верю до сих пор, что ты меня нашла!

– А как ты? Все в порядке? Я видела в Интернете, ты известный фотограф, лауреат нескольких премий… Молодчина! Наверное, зарабатываешь хорошо.

– Да ладно тебе! На жизнь хватает. Но это все неважно. Так, все по-старому. Детей нет, мужа нет, последний бойфренд ушел месяц назад… К сорокапятилетней вдове! Она миллионерша. Я этого не переживу, наверное, – снова начала хлюпать носом я.

– Бедная моя! – сочувственно вздохнула Милка. – А ты знаешь, приезжай ко мне! Я помогу тебе с визой. Отдохнешь немного. Израиль – очень красивая страна. Многое увидишь сама. К тому же познакомлю с классными мужиками. Не пожалеешь! А может, и замуж сосватаю. У меня рука легкая.

– Правда? Ты меня что, прямо в гости приглашаешь? – не поверила я. – Я только сегодня думала, куда бы поехать, чтобы сменить обстановку и в себя прийти немного. Одна ездить за границу не привыкла.

– Вот и здорово! Приезжай! Поживешь в Тель-Авиве, придешь в себя. У нас тут весело! Будет желание – поездишь по стране с экскурсиями… Нет – потусуешься на пляже. Встретим Новый год. Поболтаем, наконец! Сколько мы не виделись?

– Лет пятнадцать? – навскидку предположила я.

– Шестнадцать с половиной! – уверенно сообщила Милка. – Я тебе сброшу в почту все, что ты должна делать, чтобы быстро получить визу. Бери отпуск – и никаких отговорок! Мы с Даной тебя ждем!

Я окончательно вышла из транса и в состоянии внезапной эйфории сразу перезвонила Лоле.

– Ты была права. Мне нужен отпуск. Я решила – лечу в Израиль!

– Ну ты даешь! Скорость, как у самолета! – изумилась та. – Вот молодец! В Израиле хорошо с мужчинами, кстати, обрати внимание! Молодые сефарды прелесть как хороши.

– Сефарды? – рассеянно переспросила я и тут же встала в стойку. – А вот тут лучше обойтись без сефардов! Был у меня тут один сефардский активист местного еврейского движения – знал, где общинный дом находится да на какое место кипу надевать. А еще пугал всех своих любовниц тем, что никому ничего не оставит, а все свои деньги завещает на покупку нескольких израильских танков, чтобы они на его наследство губу не раскатывали. Жмот был страшный, в постели – никакой, с хроническим страхом перед браком к тому же. Так вот он, когда новых девочек окучивал, себя иначе чем потомком великих сефардов, знатоком Торы, не называл. Типа, еврейская белая кость!

– Это ты о ком? – насторожилась Лола.

– Да о Вите Пферде, ты его прекрасно знаешь. Если все сефарды такие же ничтожества и моральные уроды – лучше держаться от них подальше! – сказала я.

– Тебе просто не повезло! – убежденно сказала Лола. – Я думаю, Витя Пферд никакой не сефард, а просто дерьмо на палочке. Если хочешь знать мое мнение – просто латентный гомик! И нечего на него обижаться. Я тебе еще тогда по поводу вашего романа высказывалась, но ты не слушала!

– Ты думаешь, у меня с ним ничего не получилось бы?

– Уверена в этом! У него ни с кем не получится. В Израиле все по-другому! На самом деле, секс с обрезанным евреем вообще не поддается никаким описаниям! Евреи – суперлюбовники. Это я тебе как эксперт говорю. У меня всякое в этом плане бывало, даже при Антоне. Тебе обязательно надо с кем-то переспать, чтобы забыть про Пашку!

– А это мы еще посмотрим, кто со мной переспать захочет, – хмыкнула я. – Героев что-то немного в последнее время. Да и кого еще я захочу – большой вопрос! Расскажу тебе все через месяц! Фотки завтра в редакцию с утра на диске закину. И будь что будет!

– Ты только не пропадай! – попросила Лола. – Звони! А если подходящий жених для меня подвернется – тоже не теряйся! Сразу скажи, я быстренько подъеду. И привези мне солей для ванны с Мертвого моря. В Москве так много подделок… Блин, завидую я тебе!

* * *

Через неделю я с новой стильной прической от модного парикмахера, у которого стрижется вся наша тусовка, и новыми ожиданиями приехала в аэропорт, чтобы зарегистрироваться на рейс компании «Эль-Аль».

– Вы летите одна? – с подозрением спросил меня молодой широкоплечий человек, регулирующий очередь.

– Да.

– Проходите к третьей стойке.

Я послушно прошла.

– Служба безопасности «Эль-Аль». Мы зададим вам несколько вопросов, касающихся безопасности вашего полета, – как робот, сообщил мне неулыбчивый человек в темном костюме. – Какова цель вашего визита в Израиль?

– Меня подруга пригласила… Представляете, с восьмого класса не виделись!

– Первый раз в Израиль?

– Да.

– Вы всегда летаете одна?

– Да, частенько.

Молодой человек посмотрел на меня с большим подозрением.

– А как зовут вашу подругу в Израиле?

– Мила Зильберштейн. Точнее… так ее звали шестнадцать лет назад. Сейчас – Мила Грубер.

– А где она живет?

– В Тель-Авиве, у нее своя квартира.

Офицер, казалось, был удовлетворен ответом.

– Мы осуществим проверку вашего багажа. В нем есть предметы, связанные с электричеством? И что в вашей большой сумке?

– Я фотограф. У меня с собой камера, объективы, зарядные устройства к батареям фотоаппарата…

– Мы должны их проверить.

Мой бесценный кофр и чемоданчик с аппаратурой унесли. Минут пятнадцать ожидания оказались достаточно нервными.

– Вы можете забрать ваш фотоаппарат, – сообщил мне наконец молодой человек, – но кофр мы оставим у себя до посадки. Кстати, что именно вы собираетесь фотографировать в Израиле?

– Все! – опешила я. – Достопримечательности, евреев, арабов, Иерусалим, сектор Газа…

– Сектор Газа? – вскинул брови офицер. – Подождите тут!

Я попыталась возмутиться – тщетно! После некоторой паузы и тщательного перебора трусов в чемодане, сборки-разборки штатива мне выдали-таки на руки заветный посадочный талон и паспорт, отпустив для прохождения паспортного контроля. Я насилу упросила стража порядка хоть кошелек из кофра забрать, чтобы кофе выпить. Хорошенькое начало путешествия!

Но этим дело не закончилось. На входе в самолет меня ожидал очередной сюрприз.

– Карина Малинина? – спросил меня сотрудник службы безопасности. – Пройдите, пожалуйста, со мной.

Я прошла в стеклянный аквариум, печально наблюдая за тем, как в самолет пропускают других пассажиров. Гораздо более подозрительных, на мой взгляд.

– Отдайте нам вашу камеру!

– Но ее уже досматривали! – возмутилась я. – Что за дела?

– Необходим повторный досмотр!

Тон офицера был непреклонным, я повиновалась.

– Пройдите, пожалуйста, сюда! – меня пригласила за занавеску строгая девица в форме. – Раздевайтесь!

– Как, совсем?

– До нижнего белья.

– Но почему?

– В интересах безопасности авиалиний.

Я повиновалась. Искать в моих трусах, кроме ежедневных прокладок и недавней эпиляции, было решительно нечего.

Девица долго досматривала меня газоанализатором, это было похоже на издевательство.

– Может, еще в задницу мне эту штуку засунете? – не выдержала наконец я. – Вдруг там что-то неожиданное обнаружится?

– Понадобится – засунем! – невозмутимо ответила сотрудница «Эль-Аль». – А будете хамить – снимем с рейса.

Я наконец-то поняла, что лучше мне заткнуться.

– Ваши сапоги мы вынуждены сдать в багаж! – огорошил меня на выходе из кабинки офицер.

– Но почему? Вы объясните. Что, есть какие-то подозрения по их поводу?

– Имеются… – отводя глаза, сказал офицер. – У вас в чемодане есть другая пара обуви?

Еще через пятнадцать минут на борт подняли мой чемодан. Перерывая содержимое, уже изрядно помятое и прощупанное сотрудниками «Эль-Аль», я извлекла на свет божий старые добрые кроссовки.

– А сапоги хоть можно в чемодан положить? – с надеждой спросила я.

– Нет, – офицер уже заворачивал их в целлофан. – Они полетят отдельно.

– Но это очень дорогие сапоги, «Эскада», – взмолилась я. – Каблук может сломаться.

– Нечего летать в такой обуви, к тому же на шпильке! – отрезал офицер. – Вы не на парад мод едете, ничего страшного! И заберите ваш кофр! Чемодан с аппаратурой полетит в спецотсеке, получите его на выходе.

– Удивительно, что вы там ничего не обнаружили! – съязвила я.

Злая как черт, я последней вошла в самолет. Стюардессы посмотрели на меня неприязненно. Рейс уже задерживался.

Соседнее с моим место украшал черноволосый молодой человек. Прижимая к груди кофр с камерой, я протиснулась на свой трон.

– Простите.

– Ничего страшного! – улыбнулся он.

– Ваши места расположены рядом с запасным выходом! – нависая, пророкотала стюардесса. – Ваша ручная кладь должна быть наверху!

Проклятый кофр! Чертыхаясь, я полезла обратно к проходу. Вежливый молодой человек приподнялся.

– Там есть место! – доверительно сообщил он. – Давайте я помогу!

– Замечательно! – сквозь зубы пробормотала я, с шумом открывая багажное отделение. – Сама справлюсь!

Оценила обстановку. Наверху лежала пара пакетов, кейс и черная шляпа, занимавшая половину отсека. Я без колебаний взяла шляпу и попыталась пристроить ее на пакеты, чтобы освободить место для кофра. В этот момент, вскочив со своего места, истошно заголосил еврей с рыжей жидкой бороденкой и едва не набросился на меня.

Я вскрикнула и обернулась.

– Да что ему-то от меня надо? – взорвалась я, не выпуская из рук злополучной шляпы.

– Просто шляпу его на место положите, – смеясь, сказал мой сосед.

– Да пусть он подавится своей шляпой! – Я швырнула ее в руки все еще вопящему еврею. Он мгновенно замолк, однако через пару секунд с оскорбленным видом потребовал к себе бортпроводницу.

– Да что он орет как резаный? – в сердцах спросила я у соседа.

– Просто это ортодокс, – с хитрой улыбкой ответил он. – Ты не имела права трогать его шляпу. Твои руки ритуально нечисты. Ничего, что я на «ты»?

Я не поняла, шутит он или нет, но разозлилась еще сильнее.

– Ничего! Тоже мне богатство нашел! И не такие шляпы видали. А у кого руки чистые – точно не ему судить! К тому же он едет как буржуй, один на трех креслах, ничего страшного не случится, если он положит свою драгоценную шляпу рядом с собой.

– Нашла дурака! – с улыбкой отозвался сосед. – А спать потом как? Это еще хорошо, что ему к женщинам прикасаться нельзя, иначе накостылял бы тебе по первое число.

К возмущенному ортодоксу прибежала взволнованная бортпроводница, громко посокрушалась на иврите и кое-как пристроила злосчастную черную шляпу поверх моего кофра. Пострадавший на некоторое время умолк, поглядывая в мою сторону торжествующе. Самолет набрал высоту, и уже через пять минут ему принесли еду. Он потребовал пива, которое было ему незамедлительно подано.

– А нам почему еду еще не принесли? – громко спросила я, поскольку мне тоже давно хотелось есть.

– Нам во вторую очередь! – спокойно отозвался сосед.

– Это почему?

– Ортодоксам положено – все самое кошерное! И сразу!

– Ко… ка… какое?

– Кошерное. Ты разве не знаешь?

– Нет!

– Сама невинность! Ничего, раз летишь в Израиль, узнаешь, – успокоил он меня. – Вот и нам закуски принесли. Читай, что на бумажке написано!

– Подтверждение кошерности! Что это значит?

– Значит, эту еду могут есть самые правильные евреи, вроде этого. Контроль качества! Все сделано по еврейским правилам.

– Что за правила?

– О! – хлопнул меня по плечу сосед. – Да у тебя все совсем запущено. Счастливый ты, оказывается, человек! Кашрут – правила еврейской чистоты во всем, в том числе в еде с точки зрения Галахи – еврейского закона. Кошерным может быть все – начиная от человека, заканчивая выпивкой!

– И что, интересно, для таких деятелей чисто? А что нет?

– О, это сложный вопрос! Без вина не разберемся. Пей, оно, кстати, тоже кошерное! Но для жизни не опасное.

Мы чокнулись.

– Так, о кашруте поподробней, пожалуйста! – попросила я. – А то мне в Израиле пару недель прожить предстоит… Подготовиться морально надо! Чтобы с голоду сразу не умереть!

– Не умрешь! – успокоил сосед. – В Израиле у всех туристов обычно другая проблема – лишнего веса поменьше набрать! А с кашрутом все сложно. Если в общих чертах, то запомни главное: из мяса можно есть жвачных парнокопытных, например телятина – кошерна. А свинина или верблюжатина – нет. Хищные, болотные и водоплавающие птицы нечисты и их яйца тоже. Нечисты еще яйца, если вдруг в них есть кровь. А также все пресмыкающиеся и насекомые…

– Фу, гадость какая! – поморщилась я.

– Но и это не все! Кошерных животных еще необходимо правильно забить, с использованием особых инструментов, за этим следят специально обученные люди. Важно, чтобы в мясе крови не было, она вся стечь должна. Правильные резники называются шахетами. Мясо потом еще солят или обжаривают. Не все части туши можно есть, в задней надо обязательно удалять жилу. А еще надо непременно разделять мясное и молочное… Короче, полно геморроя. Может, лучше тебе не заморачиваться сразу?

– Ужасы ты сплошные рассказываешь! – Меня передернуло. – Я вообще-то вегетарианка, мяса никакого не ем… Хотя иногда люблю рыбку и морепродукты!

– Тем сложнее для тебя! – воскликнул сосед. – Запомни, из морепродуктов правильные евреи едят только то, что имеет хотя бы один плавник и легко отделяемую чешую.

– Например?

– Ну, креветок, раков, крабов точно есть нельзя. Некоторые виды тунца некошерны. Зато рыбу святого Петра – мушт – можно запросто лопать в любых количествах!

– А что с овощами, фруктами? – забеспокоилась я, предчувствуя гастрит.

– Главное, чтобы их правильно выращивали и в них не было личинок насекомых, а так – все разрешено. И с мясом, и с молоком! Да, еще забыл: посуда должна быть правильная, разная для всех видов продуктов. В холодильнике продукты не должны соприкасаться. Уже давно для особо религиозных дела ют большие сдвоенные холодильники, с двумя дверьми. Или вообще в доме бывает два холодильника. Ортодоксы в одном и том же холодильнике держать мясное и молочное никогда не будут, даже в разных углах. И мыть посуду после мяса и молока надо отдельно. А если пищу готовит нееврей – пиши пропало! Она некошерна. Бишуль акум, понимаешь!

– А ты сам кашрут соблюдаешь? – спросила я, подозрительно глядя на соседа.

– Я что, похож на больного? – расхохотался он. – В Москве кошерных ресторанов меньше, чем пальцев на одной руке. Ем что придется. Не страдаю при этом. И в Израиле кошерным ресторанам предпочитаю обычные, что и тебе советую. Там вкуснее. Кашрут когда-то был актуален из-за гигиены еды, сейчас все иначе. Значит, не имеет смысла особо напрягаться.

– А разве не все рестораны в Израиле кошерные? – изумилась я.

– Совсем нет! Полно марокканских, ливанских, русских. Многие израильтяне вообще едят в основном питы с индюшатиной, в них сверху для запаха еще кусок бараньего жира кидают, причем поедают все это дело на ходу. Слышала про «фалафельный фастфуд»?

– Нет!

– Это типично израильская заморочка, на каждом углу увидишь. И плевать большинству граждан на кашрут и прочие штучки.

– Удивительно! – задумчиво сказала я, переваривая услышанное. – В мозгах не укладывается. Даже не знаю, как к этому относиться.

– Не все так страшно! На месте увидишь, что съестное в Израиле очень даже и ничего! – успокоил жизнерадостный сосед. – Это точно у нас не самое страшное!

Между тем я с опаской поковырялась в принесенной еде. На первый взгляд ничего особенного. Больше всего мне понравился мягкий белый сыр типа брынзы.

– Национальный еврейский продукт! – сообщил мне сосед. – Можешь пробовать и есть везде – самое безопасное!

– Про кошерность я, конечно, не все поняла, а вино вот неплохое!

– Израильское вино замечательное, даже если оно кошерное! Хотя лучше всего – обычные вина Голанских высот. Попробуй, не пожалеешь! Судя по всему, у тебя нет еврейских корней?

– А у кого в России их нет? – рассмеялась я. – Стоит только покопаться… Прабабушка моя, как говорят, была еврейка, Мария Моисеевна. Но это было давно и почти неправда.

– Ничего подобного! – воодушевился сосед. – Ты можешь доказать свое еврейское происхождение! И получить гражданство. Кстати, меня Арон зовут, – вдруг переключился он.

– Ой, никогда не буду этого делать! Не смеши! Я – Карина, – переключилась и я. – Приятно познакомиться! У меня есть и армянские предки, и многие другие. Жгучая смесь кровей! Что, теперь принадлежность к каждой доказывать?

– Это ты зря, – задумчиво сказал Арон. – Еврейская кровь особенная, она все равно о себе напоминает! Наверняка тебя в твоей жизни тянуло на жгучих еврейских мужчин! Ты не замужем?

– Да ладно… Не замужем и не собираюсь пока! – Я между делом припомнила своих мужчин – Рома Мюллер, Шурик Гейман, Алик Розенберг, Витя Пферд, Паша Левкин… Мне захотелось промолчать.

– Еврейская кровь притягивает свою кровь! – авторитетно сообщил мне Арон. – Все равно полюбишь еврея!

– А это мы еще посмотрим! – ухмыльнулась я. – А тебе с твоим именем в Москве не доставалось?

– Да нет… – Арон задумался. – Школу-то я в другом месте заканчивал. Ты будешь смеяться, но все думают, я армянин. Обычно Арой зовут, я и откликаюсь. А менты часто документы требуют.

– А меня, наоборот, за армянку никто никогда не принимает!

– Вот видишь! Ведь ты в первый раз в Израиль летишь? А знаешь, какие препоны поджидают на выходе незамужних девушек, летающих в одиночестве?

– Какие еще препоны? Мне их в Москве хватило! – напряглась я. – Понятия не имею.

– Не пугайся, если тебя суровые мужики в форме потащат в службу безопасности, учинят там подлинный допрос по всем позициям… – зевнул Арон. – Еще кредитки обязательно проверят, платежеспособна ли ты.

– Да что же за зверства такие со въездом-выездом?

– Это меры для обеспечения национальной безопасности! Я часто летаю, такого понагляделся…

– Так это ради безопасности с меня сапоги сняли? И переобуться заставили? Ну, хоть знать буду! – снова вскипела я.

– У сапог, небось, две металлические пряжки были? Могло сработать зарядное устройство. Это молодцы наши стражи порядка, что тебя в такой обуви не пропустили!

– Куда я лечу? – задалась я риторическим вопросом, прикрыла глаза и уж совсем здраво продолжила: – И зачем мне это надо?

– А на самом деле, зачем? – то ли съязвил, то ли проявил интерес потомок Моисея.

– Да просто к подруге я лечу! Отдохнуть, повидаться. Шестнадцать лет не виделись! В школе за одной партой сидели! Нас столько всего связывало! А ты? – Я подозрительно посмотрела на Арона.

– А я – израильтянин. У меня паспорт синий. Только я не дурак, в Израиле не живу. Только отдыхать приезжаю. Да родственников навестить. Все деньги делаются в Москве. Знаешь совковый анекдот про два парома? Он не потерял своей актуальности!

– Нет…

– На одном пароме евреи-репатрианты плывут из Одессы в Хайфу. На другом бегут обратно из Хайфы в Одессу. Посередине пути паромы встречаются. И пассажиры обоих дружно крутят пальцами у виска…

Я рассмеялась.

– А как же ты тогда гражданином Израиля оказался?

– Очень просто. В начале девяностых с гражданством никаких проблем не было, у меня все евреи в семье. Получил даркон.

– Хотя, если честно, ты и вправду больше не на еврея, а на… выходца с Кавказа похож! – сказала я. – И внешностью, и акцентом таким… гортанным.

– Это все говорят. Я привык и не обижаюсь, – расхохотался Арон. – Просто я на самом деле из Баку. Там мое детство прошло. Эх, люблю этот город!

– А что, разве в Баку евреи есть? – выпучила глаза я. – Я думала, там одни азеры!

– Конечно, и сейчас есть, а было – еще больше! Баку был одним из самых многонациональных городов Союза, кого там только не было: и русские, и твои соплеменники армяне, и азербайджанцы, и евреи… Их еще называют горскими. Кстати, евреи не только в Баку жили, в разных селениях Азербайджана, бок о бок с мусульманами. В Дербенте много синагог было…

– А какой же язык у тебя тогда родной?

– В семье на иврите говорили. Отец был владельцем одного из крупнейших антикварных магазинов в Баку, отлично в предметах старины разбирался. Его в городе все очень уважали. А учился я в русской школе. На улице с пацанами и по-азербайджански говорить приходилось. И представляешь, все мирно жили до некоторых пор! А потом, когда весь бардак начался с национальной рознью, Сумгаитом, Карабахом… Меня однажды шальной пулей ранило на улице. Вот, шрам до сих пор остался. – Арон закатал рукав рубашки и продемонстрировал синеватый рубец. – После этого отец скрепя сердце решил, что надо бежать. Я ведь в семье единственный сын. У меня четыре младшие сестры… Кому-то надо обо всех заботиться. Продали имущество за бесценок и уехали. Отец, правда, без Баку любимого недолго прожил. А мать с сестрами нормально, акклиматизировались в Израиле. Сестры замуж повыходили. Не сильно счастливы, но живут пока. Там от мужа особо не уйдешь!

– А что же ты обратно в Россию уехал?

– Просто на святой земле выжить не смог! – вздохнул Арон. – Высшего образования законченного у меня не было, единственное, в чем хорошо разбирался, – в антиквариате, как отец научил. Но тут своих таких знатоков – пруд пруди. И пришлось мне работать строителем, слесарем, грузчиком, короче, везде, где брали. Сутками пахал, а деньги платили – копеечные просто! Двух лет репатриантского ада там мне хватило. Поехал в Москву на заработки, стал заниматься тем же, чем и отец когда-то. Сейчас я признанный эксперт по антиквариату, у меня несколько магазинчиков. Вещи ко мне на оценку привозят из разных городов. Знаешь, я семье помогаю и сам неплохо себя чувствую!

– Это заметно! – подмигнула я, показывая на его дорогие, но неброские часы. – И костюм у тебя хороший, из последней коллекции.

– Ты что, в моде хорошо разбираешься? – удивился он. – Я понятия не имею, какой у меня костюм. Пришел в магазин, приглянулась вещь – взял, купил. Ну и что, что недешевая.

– Значит, просто со вкусом у тебя в порядке! А с модой я действительно имею некоторое соприкосновение. По долгу службы.

– Как интересно! Может, встретимся где-нибудь в Тель-Авиве? Вина выпьем? О моде поговорим?

– А как же это? – Я показала на безымянный палец с тонким обручальным кольцом.

– А как иначе? – пожал плечами Арон. – Я же восточный мужчина, женился по воле семьи рано. На той женщине, которую родители мне выбрали, из хорошей семьи, тоже горских евреев. Теперь жена с детьми живет в Израиле, а я в Москве. Навещаю их время от времени, помогаю материально. Что с того?

– Нет, братец! Не выйдет! – рассмеялась я. – Я хоть и не совсем восточная женщина, но с женатыми мужчинами не встречаюсь! У меня тоже есть некоторые принципы!

– Ну, Карина… Это же так несовременно!

– Закрыт вопрос! Лучше давай еще выпьем! Вино и вправду хорошее!

Мы выпили еще по бокалу вина, и я задремала. Когда проснулась, самолет уже снижался. В иллюминаторе показались силуэты небоскребов и длинные песчаные пляжи.

– Родной мой Тель-Авив! – протянул задумчиво Арон. – Что ж, Карина, добро пожаловать в Эрец Исраэль! Наверняка ты откроешь тут много нового!

– Мои открытия уже начались! – улыбнулась я. – Спасибо, что просветил насчет горских евреев! И особенно – по части кашрута!

– То ли еще будет! Ты звони, если что. Вот тебе мой номер телефона.

– И не надейся, восточный мужчина! – самоуверенно заявила я, но визитку на всякий случай взяла.

– Тебя хоть встречают?

– А то! Лучшая школьная подруга! Милка! Мы давно не виделись, но я помню ее, школу до мельчайших деталей!

– Ну ладно. Бывай тогда!

– Пока, Арончик! Привет семье!

Миновав таможню на сей раз с минимальными сложностями, я получила багаж и переобулась в злополучные модные сапоги, которые по-сиротски прилетели в Израиль в отдельном отсеке, обмотанные целлофаном. Вышла через зеленый коридор, с чемоданом, кофром и аппаратурой, штатив – только что не в зубах. Еще умудрилась в самолете пару бутылок виски купить, чтобы было чем встречу с подругой отметить. Стою, кручу головой, кругом толпа разноголосая, шумная. Милки нет.

Я прошла к небольшому книжному магазинчику и еще раз внимательно осмотрелась. Может, время прошло, подруга юности изменилась и я ее просто сразу не узнала? Зато меня и теперь не узнать сложно: я такая одна во всем самолете – с кофром и штативом наперевес. Странно!

Со всех сторон на меня посматривали мужчины арабской наружности, парочка из них и вовсе стала прохаживаться рядом со мной. Что делать-то? И Арон уже смылся, как на грех. Его встречал здоровенный джип. Я впервые почувствовала себя полной дурой на святой земле.

Глубоко вздохнула несколько раз, прочитала аффирмацию, взяла себя в руки и вспомнила, что еще в Москве записала мобильный телефон Милки в память телефона. Стала лихорадочно набирать номер.

– Аллоу? – прозвучал в трубке ее расслабленный голос.

– Ну слава богу! С меня тут уже семь потов сошло! Милка! Ты где?

– А где ты? – удивилась она, что-то дожевывая.

– Я тут стою в аэропорту около книжного киоска… И рядом полно арабов!

– Ты что, уже прилетела?

– Да. Конечно!

– А что, самолет прилетел раньше?

– Нет, все по расписанию…

– Ой, тогда я опять что-то перепутала. Со мной всегда так! – хихикнула Милка. – Я еще только выезжать собиралась. Слушай, подруга, бери-ка ты такси и приезжай ко мне сама! Так быстрей будет!

– А ехать-то куда?

– Как бы тебе объяснить… – на мгновение задумалась Мила и вдруг быстро и нечленораздельно затараторила на иврите. Из всего сказанного я расслышала только нечто похожее на русское слово «яма».

– Стой, стой. Я ничего не поняла! Какая еще яма?

– Ну, скажи, что тебе нужно в Тель-Авив, в район набережной. Пусть тебя высадят рядом с отелем «Хилтон», там я тебя встречу. Живем мы неподалеку. И отель я для тебя рядом с домом сняла, недорогой, но вполне нормальный.

– Отель? – снова обалдела я, но быстро вернула себе самообладание. – Но я-то думала, я к тебе в гости еду!

– Так будет для всех удобнее, поверь. У меня небольшая квартира, дочь, к которой вечно подруги приходят. У меня тоже гости бывают. Да и ты взрослая женщина… К тому же отель со скидкой, совсем смешных денег будет тебе стоить, а завтрак уже включен в прайс.

– Ясно! – постаралась я ответить очень весело. – Уже беру такси и еду!

– Ой, как я тебя жду! – защебетала Милка как ни в чем не бывало. – Приезжай скорее! Не верю, что мы увидимся!

Я отключила мобильный, без удовольствия отметив, что мы проболтали пятнадцать минут в роуминге. Но что поделать? Я снова загрузилась своим барахлом, как ишак, и поплелась искать такси. Интересно, как тут это делается?

Наверное, я чересчур беспомощно озиралась по сторонам. Ко мне тут же подошел молодой любезный человек арабской внешности:

– Такси? Русски?

– Да! – обрадовалась я. – Такси! Такси!

– Ноу проблем! – Он уже подхватил одной рукой мой чемодан. – Ого! А куда едем?

– Набережная Тель-Авива, отель «Хилтон».

– Прекрасный отель! – Лицо таксиста мгновенно просияло и приняло почти праздничное выражение. – Едем!

Он попытался вырвать у меня из рук тяжеленный кофр с фотоаппаратурой, но я не поддалась.

– А далеко ехать? – с опаской спросила я.

– Ну… До Тель-Авива час точна будет, а там – как с пробка повезет. Ты садись в машина скорей!

Такси оказалось очень немолодой европейской машиной, я даже марки впопыхах не разглядела. Никаких особых опознавательных знаков на ней не было. Мимо проезжали нормальные такси, с табличками. Я попыталась было сделать шаг в их сторону, но расторопный араб меня притормозил.

– Эй, ты куда? Садись. У меня дешевле будет. И без очереди.

Я почему-то испугалась и подумала, что с ним лучше не спорить. К тому же по-русски говорит, разберемся в случае чего.

Прижимая к сердцу бесценный кофр, я опасливо уселась сзади и смотрела, как араб с трудом запихивает в багажник чемодан и пакеты, а вслед за ними и штатив. Радостно напевая что-то, таксист уселся за руль, врубил восточную музыку, и мы лихо стартанули.

– А мы что, не в Тель-Авиве сейчас? Тогда в каком городе? – спросила я.

– Аэропорта Бен-Гурион! – отозвался таксист и покачал головой. – Иерушалайм и Тель-Авив далеко!

Я немного струхнула. К тому же меня вдруг озарило, что я не успела поменять деньги.

– Стой! Мне обменник нужен!

– Что? – удивился он.

– Мани чейндж! У меня шекелей нет.

– Ноу проблем! – мгновенно успокоился и ощерился таксист. – Доллары?

– Да.

– О’кей! – заверил он.

– А где ты русский учил?

– Учился в Ленинград. Встречался с русски девушка! Все русски девушка красивый!

Я отвернулась к окну. Только этого еще не хватало! За окном пролетали невразумительные пейзажи. Я вдруг поняла, что мне жарко в теплой куртке и пора раздеваться. За бортом, несмотря на декабрь, было, наверное, градусов пятнадцать тепла. Время от времени приветливо помахивали резными листьями вечнозеленые пальмы. Ничего себе зима! Живут же люди!

Тель-Авив в первые минуты произвел на меня странноватое впечатление. Стеклянные небоскребы соседствовали с полуразрушенными панельными домами, к многоуровневым автомобильным развязкам прижимались узкие улочки – смешение всех возможных стилей, полная эклектика, по ощущениям немного напоминает Москву.

В глаза бросилась живописная пестрота населения: тут и мужчины в черно-белых одеждах a-la сюртук и уже знакомых мне шляпах, и девицы с глубокими декольте, и дамочки в платках и юбках до пят! Интересно, что у них тут с модой происходит?

Только когда мы выехали к набережной, я радостно оживилась: перед глазами успокаивающе плескалось лазурное, почти летнее море! Город как будто наступал на него своими небоскребами, а полоска пляжей казалась границей между безжизненным урбанизмом, которого мне в Москве выше крыши хватило, и ласковым южным пейзажем…

Из созерцательной задумчивости меня вывел голос водителя:

– Отель «Хилтон», – показал он пальцем на высокую бетонную коробку. – Приехали. С тебя сто пятьдесят доллар.

– Сколько!?

– Сто пятьдесят.

Водила смотрел на меня веселыми наглыми глазами. Было понятно, что меня дурят.

– Но это же дорого… – неуверенно пролепетала я.

– Надо было сначала договариваться! – тут же сменив тон, наехал он на меня. – Мы ехали долго, далеко, пробки, бензин… Да и вообще я не таксист. Надо была обычный таксист искать! Ты живешь в такой дорогой гостиница и тебе жалко сто пятьдесят доллар!

На меня обрушился колоссальный по интенсивности и громкости словесный поток. Араб кричал на незнакомых мне языках, извергая десяток слов в секунду, агрессивно жестикулировал, строил страшные рожи. У меня начала болеть голова. Я полезла в кошелек и вытащила деньги.

– Забирай! Вот тебе сто баксов. И ни баксом больше!

Араб довольно осклабился, как будто даже и не рассчитывал на такую сумму. Я, в свою очередь, мечтала только об одном: поскорее вылезти из этого такси и увидеться с Милкой. Водитель, громко пыхтя, выгрузил мои вещи и исчез, взвизгнув тормозами.

– Кариночка, дорогая! – услышала я и мгновенно оказалась в чьих-то мягких жарких объятиях. – Неужели ты? Сколько лет, сколько зим? Что-то ты долго ехала. Я тебя заждалась уже!

– Милка! – завопила я в ответ. – Ура! Мы нашли друг друга!

– Дай на тебя поглядеть! – эмоционировала Милка. – Ой, какой ты куреночек! Худенькая какая, бледненькая! Не изменилась совсем, только косы отрезала!

– А ты…

Я открыла было рот и нешуточно растерялась. Передо мной как монумент стояла с трудом утянутая в черные блестящие бриджи рыжеволосая дородная тетя, которой я бы в жизни не дала меньше сороковника. И это моя Милка, девочка-ромашечка, школьная подружка, которая больше всего на свете терпеть не могла математику? Я диву далась такой перемене.

– Ты так прекрасно выглядишь! – наконец выпалила я.

– Спасибо, дорогая! – крутобедрая Милка, подбоченившись, поправила рыжую копну на голове. – И правда, от мужиков отбою нет.

– Понятное дело… – протянула я, все еще приходя в себя.

– Что ж мы встали-то посреди улицы! – спохватилась подруга. – Ты же устала с дороги, наверное. А тут еще я, рассеянная! Пошли скорей, заселю тебя в отель. Он тут, тоже на Тайелет Хоф А-Ям, ближе к порту. Потом и наболтаемся. Мне тебе столько всего рассказать надо…

Милка легко подхватила мой чемодан и резво понеслась вперед по улице, в сторону от набережной. Я с тоской посмотрела на море, подняла кофр, пакеты с подарками и поняла, что в моем багаже чего-то не хватает.

– Блин, Мила, у меня, кажется, водитель штатив стырил!

– Штатив? – нахмурилась Милка. – Это что такое?

– Такая штука, на которую фотоаппарат ставят. Она еще вот так раздвигается, – попыталась показать я.

– Наверно, подумал, что это оружие… – флегматично заметила Милка. – А сколько ты ему заплатила?

– Сто баксов.

– Сколько? – Подруга чуть чемодан из рук не выронила и заметно побледнела даже сквозь густой южный загар и обильные румяна. – Сто?

Я кивнула.

– А что, это много?

– Да это ты ему целое состояние подарила! Еще и штатив упер, подлюга! – вскипела Милка. – Сейчас мы его разыщем! Он из какой компании был? Мы его уволим к чертовой бабушке!

– Понятия не имею… Вообще-то он сам по себе был.

– Где ты его нашла такого? – изумилась Милка. – В Бен-Гурионе нормальная станция такси, там девушки-дайелат всем талончики дают, все организовано! Потрясающе просто и быстро!

– Со мной всегда так! Коллекционирую приключения! – развела я руками. – Это не я его, а он меня нашел, сам в аэропорту подошел и так быстренько меня поехать позвал.

– Все ясно. Такие случаи у нас единичны, но ты как раз попала! Надо же! Так ты и номер машины не запомнила?

– Нет…

– Ну, пиши пропало… – взмахнув руками, расстроилась Милка. – А так бы мы на него бумагу накатали в министерство транспорта, в полицию и в суд бы подали. Бедный бы он у нас был!

– Да ладно… – отмахнулась я. – Он вообще не таксист был, бомбила какой-то левый. Разводка на лоха. Ничего страшного, впредь внимательней буду! Проехали. Это ерунда! Главное, что мы увиделись.

– И то правда! – все еще расстроенно ответила Милка. – Долетела-то хоть нормально?

– Тоже с приключениями! – Я кратко изложила подруге свои мытарства в аэропорту.

– Обычное дело! – пожала плечами она. – Ты в первый раз летишь в Израиль, еще и одна. Зато «Эль-Аль» – самая безопасная авиакомпания в мире! А вот и отель, где ты будешь жить.

* * *

Мы вошли в небольшой, малопрезентабельный отель «Шалом». Стены обшарпаны, звездочки не указаны, и, войдя в лобби, я подумала, будет очень хорошо, если в нем хотя бы парочка наберется. Маленьких таких.

Номер оказался неуютным пеналом. Я с трудом протиснулась в него с чемоданом.

– Ну как? – радостно спросила Милка. – В тесноте – не в обиде. Зато дешево, море рядом. И я живу через квартал. Тебе же тут только ночевать надо! Ну, еще завтракать.

– Отлично! – заверила я ее с некоторым скепсисом и вручила Милке купленный в дьюти-фри алкоголь. – Остальные подарки потом!

– Ладно! – кивнула Милка. – Ты принимай душ, переодевайся, приходи в себя! А я сбегаю домой, проверю, как там дела. И через час за тобой зайду. Пройдемся по набережной, в ресторанчике поужинаем. Идет?

– Отлично!

Милка отправилась домой, я наконец с радостью скинула с себя свитер и джинсы и отправилась в душ. Кое-как одолев смеситель, выяснила, что вода из крана течет или очень холодная, или очень горячая. Других вариантов не было. Я сполоснулась холодной, на скорую руку, вытерлась полотенцем не первой свежести и быстро распаковала чемодан. Что у меня есть для вечерней прогулки и похода в ресторан? Я вытащила длинное трикотажное платье с разрезом до середины бедра, накинула шерстяную шаль и слегка подкрасилась. Вроде бы нормально.

Когда я спустилась, портье об меня чуть глаза не сломал, а Милка даже по телефону говорить перестала. Она была одета так же, как и днем: в непонятного вида обтягивающих бриджах и серой бесформенной хламиде.

– Я готова! – весело произнесла я.

– Ну ты и вырядилась!

– А что?

– Вообще-то тут так никто не ходит. Ну, только в исключительных случаях… Все прохожие будут знать, что ты только что из России.

– Почему это?

– Только ваши тут так наряжаются!

– Но это последний тренд сезона! – обиженно сказала я.

– Не знаю я, какие там у вас тренды-шменды. А у нас все по-другому!

– Ничего страшного, прохожих переживем! А потом я пригляжусь, как у вас одеваются, ладно? А сейчас идем, не терпится по вечерней столице пройтись. – Я взяла Милку под руку, и мы вышли из отеля. – Может, расскажешь, где мы находимся?

– Это Тайелет Хоф А-Ям, знаменитая прогулочная зона Тель-Авива. Тут все лучшие отели стоят. Влево – пляжи, вправо – порт. К югу – старый Яффа, откуда все начиналось. Мы с тобой сейчас к порту направляемся. Там самые хорошие рыбные ресторанчики.

На набережной было прохладно и довольно пустынно. В ресторанчиках тоже было немноголюдно. Мне приглянулся один, у которого, несмотря на зиму, работала открытая веранда.

– Хочешь сесть здесь? – искренне изумилась Милка.

– Да. Воздух, море, закат… Благодать! А в Москве, между прочим, мороз минус двадцать и все в снегу!

– Но здесь же холодно! Все нормальные люди сидят в ресторане, внутри. Хотя, как скажешь… – сдалась она. – Просто ты приехала не в самое лучшее время: у нас зима, дожди, вечера вот холодные.

– Да все замечательно! А виды какие потрясающие! – Я уже представила, как завтра в это же время приду сюда с фотоаппаратом.

– Да так, ничего особенного, – оглядевшись, пожала Мила плечами, – давай будем заказывать.

Пока мы изучали меню, нам принесли громадных размеров лепешки и большое блюдо с несколькими тарелочками, в которых были оливки, маслины и какая-то разноцветная жижа.

– Это что еще такое? – опасливо принюхалась я.

– Тут хумус, тут тхина! – сообщила Милка. – Смотри, как это едят.

Она отломила добрую половину лепешки, глубоко окунула ее в одну из тарелочек и смачно откусила здоровенный кусок.

– Ммм… вкуснятина! Пробуй!

Я для начала взяла небольшой кусочек лепешки и по чуть-чуть попробовала того и другого.

– И как? – продолжая с аппетитом жевать, спросила Милка.

– Ну… есть можно, – смущенно пожала плечами я.

– Мне сначала тоже не нравилось! – доверительно ска зала подруга. – А потом втянулась. Теперь ужин без хумуса – и не ужин уже. Хотя вот за последние годы двадцать пять лишних кило набрала. Тут это называют хумусной задницей. Все пытаюсь худеть, но куда там! У нас жратва – национальный вид спорта! Израильтян еще мангалоидами называют.

– А почему это монголоидами? – впала в ступор я, тщетно пытаясь припомнить что-то из антропологии.

– А потому, что жизнь без мангала и шашлыка для израильтянина – не жизнь вовсе! – расхохоталась Мила.

Продолжая уплетать лепешки и подтверждая только что сказанное, она заказала себе на горячее мясо на гриле. Я решила попробовать креветки. Запить все это дело мы решили вином.

Когда была опустошена первая бутылка и съедены все лепешки, наконец принесли горячее. Порции были просто невероятных размеров!

– Вот, всегда тут так! – вытирая губы, печально сообщила подруга. – Сначала хумуса с лепешками натрескаешься, а потом нормальную еду несут. И есть уже вроде бы не хочется, и оставлять жалко. Вот и приходится напрягаться… Так тяжело порой бывает! Но куда деваться?

– Ты о себе расскажи, как ты тут живешь, как привыкла? – попросила я. Выпитый алкоголь располагал к приятной задушевной беседе. В воздухе остро пахло рыбой и морем.

– Да все нормально сложилось. Приехали, жили сначала в кибуце, как новые репатрианты, язык в ульпане учили. Потом я в армии была…

– И как тебе это далось?

– Сначала не очень легко, конечно, потом привыкаешь. Тут все служат. Вот у дочери моей, Даны, подружка старшая, соседка наша Сонька, сейчас как раз на курсах молодого бойца. Познакомлю вас завтра, она приехать должна на выходные. Поболтай с ней – она тебе все расскажет. Курс молодого бойца – в армии самое сложное. Проходишь его – потом уже все проще становится.

– А училась ты где?

– Закончила специальные курсы, работала медсестрой. Чтобы на врача нормально выучиться, деньги нужны. А их не было… Родители тоже по специальности работы не нашли, да и с языком проблемы были, перебивались, как могли. Сейчас они на пенсии.

– Но они же у тебя в России вроде оба инженеры, с хорошей работой были!

– Знаешь, сколько тут таких советских инженеров! – махнула рукой Милка и закурила. – Как собак нерезаных! Для многих работать кассиром в магазине – большое счастье. Пробиться очень трудно.

– А личная жизнь?

– По-всякому было. Познакомилась на пляже в Натании с Дороном, он коренной израильтянин – в третьем поколении. Хотя бабка тоже с Украины была, из Умани. Вышла за него замуж, в девятнадцать лет Данку родила…

– А что муж?

– А ничего, объелся груш. Пять лет назад разошлись. Все-таки тяжело с ними, с сабрами, жить. И скучно. Мне какого-то движения хотелось, а Дорону ничего не надо было, все деньги экономил. Это тут тоже национальное хобби. Хотя мы бизнесок тут раскрутили, и не один, у него с приданым от родственничков и так все в порядке было – они недвижимостью занимались. Но каким же он оказался жутким жмотом, ты бы знала! Мы с ним за границей в путешествии даже ни разу не были, он считал, это лишние траты. В общем, развелись мы по согласию, слава богу, осталась мне квартира в Тель-Авиве и небольшая турфирма. Так я ею одна занималась все последние годы, дела хорошо пошли, теперь у меня туристов – лом. Особенно из России. С каждым годом – все больше! Кстати, хочешь завтра на экскурсию поехать? – вдруг хлопнула себя по лбу Милка. – У меня VIP-группа в Иерусалим едет, всего четыре человека, а автобус – на шестнадцать.

– Конечно, хочу!

– Замечательно. К тому же поедет мой лучший экскурсовод, Шмуэль, между своими отзывается на Шмуль или Шмулик. Он тут уже лет тридцать живет, все знает. Очень умный и рассказывает хорошо, только стеснительный очень. Не обращай внимания!

– А ты сама не поедешь?

– Нет, – отрицательно покачала головой подруга. – Не люблю я Иерусалим, если честно. Мне мой Тель-Авив больше по душе. Молодой, в нем всегда кипит жизнь. Пусть снобы и говорят, что это город израильского порока, выросший вокруг кладбища, в котором нет истории… Мне дела до таких разговоров нет. Знаешь, как я люблю эти улочки, пабы, ресторанчики!..

– А как же Иерусалим, вечный город?

– А что Иерусалим? Он мне кажется мертвым, застывшим… Чувствую там себя пришибленной, скованной, чужой. Хотя это религиозный центр, святыня трех религий, я все понимаю. Город, где жил царь Давид, царем Соломоном был построен Храм и все такое. Но я не очень-то религиозный человек. Если честно, мне все это фетиши напоминает, мозги грузит. Это странно, – Милка вплотную приблизилась ко мне и, дохнув перегаром, сказала шепотом: – Там даже машины как-то по-другому водят, более тормознуто. Я люблю Тель-Авив, его свободу, суету улицы Шенкин, автобусную станцию Арлозоров, вывески, бурные ночки в шумных кафе. Такая я, грешница. Ты знаешь, как переводится «Тель-Авив»?

– Нет! – подняла брови я. – И как же?

– «Весенний холм»! Это город жизни, любви, движения. У нас говорят, по жилам жителей Тель-Авива вместо крови течет адреналин. Мне это нравится! А Иерусалим – застывший призрак истории. К тому же иерусалимцы – все снобы, они нас презирают.

– Интересно, – протянула я. – У нас в России противопоставляют обычно Москву и Питер. А тут тоже свое соперничество городов. А как в Иерусалим одеваться надо?

– Ну ты даешь, Каринка. Скажи еще, тебя правда мода беспокоит? – Хорошо поддатая уже Милка расхохоталась.

– Ага… – Я попыталась наконец-то поведать о наболевшем.

– Да, впрочем. Я же читала! Ты в глянце работаешь, фото моделей делаешь, – опять хлопнула себя эмоционально по лбу Милка. – У нас тут в Израиле своя мода. Точнее, ее полное отсутствие. Каждый ходит как хочет, полная свобода! Хотя Иерусалим – особая песня. Там и одеваются иначе. Строже, что ли. С голыми плечами нельзя, в шортах тоже!

– А брендовые шмотки носят?

– Да ты что! – презрительно хихикнула Милка. – У нас таких модников сразу фраерами называют. Никто не хочет быть фраером. Фраер – это тот, кто платит много за то, что на другом углу можно купить лучше и дешевле.

– А у нас как раз в этом главный смысл и есть! – Я рассказала Милке анекдот про спор о том, чей галстук дороже. Она хохотала до слез.

– Есть же придурки! В Тель-Авиве на площади Государства в бутиках в основном русские отовариваются. Или откровенные фраера. А ты, извини, выглядишь тут как полная идиотка в своем наряде. Видишь, даже официанты над тобой смеются? Нам надо тебя переодеть!

– Может, в другой раз? – спросила я неуверенно. – Мы выпили… Уже поздно.

– И что? Сейчас поедем с тобой на улицу Шенкин, приоденем тебя нормально. Можно было бы и на Дизенгоф рвануть, там в торговом центре тоже иногда интересные вещички попадаются, или на рынок в Неве-Цедек, но уже поздно…

– Это вообще-то «Ферре», – обиженно показала я на платье, которое было моей гордостью.

– Не знаю ничего про твоих фере-хере, надо тебя нормально одеть, как приличную израильтянку!

– Можно зеленого чая? – спросила я у официанта.

Тот удивленно вылупился на меня, потом на Милку, они что-то живо обсудили, как будто я попросила филе инопланетянина.

– А какой это зеленый чай ты хочешь? – спросила она. – С травой, что ли? С мятой?

– Да нет, обычный, зеленый. Можно с жасмином.

Моя подруга и официант еще о чем-то довольно эмоционально говорили минут пять. Потом он ушел и вернулся с чашкой, в которой плавало несколько зеленых листьев мяты и пакетик-утопленник с черным чаем.

Удивлению моему предела не было.

– Пей что дают! И нечего выпендриваться! – ответила Милка на мой незаданный вопрос и зевнула. – А я вот диетическую колу буду. Надо как-то фигуру соблюдать, калории считать… И поторопись, мы едем на Шенкин!

Я поняла, что с подвыпившей Милкой спорить бесполезно. К тому же мне хотелось повнимательней присмотреться к местной моде.

– Ладно, едем. Можно, я заплачу за ужин?

Милка для виду поломалась, но с нескрываемой радостью разрешила. Мы поймали такси и поехали покупать мне одежду.

– Видишь, в нормальных такси можно сразу согласовать цену, – сказала мне Милка. – Или попросить включить счетчик. Тогда точно никаких проблем не будет!

– И что, у вас много женщин водителями работают? – удивилась я, увидев за рулем лихую дамочку средних лет.

– Да полно! Ничего особенного. Я так как-то и привыкла уже, внимания не обращаю.

– А что это за улица, куда мы едем?

– Шенкин? – переспросила Милка и глаза ее задорно блеснули. – Это мое любимое место в этом городе. Ты увидишь ее и сразу влюбишься. Иначе – невозможно! Когда-то там жили евреи-ортодоксы. А сейчас – это одно из самых веселых мест нашего города!

– А что значит «Шенкин»? Перевод есть?

– Кажется, был такой политик, сионистский деятель с трагической судьбой, Менахем Шенкин, только не вспомню точно сейчас… – неуверенно сказала Милка. – Улицу в его честь назвали. Да какая тебе разница! Все, приехали!

Она рассчиталась с таксисткой, и мы вылезли из машины. Уже стемнело, и кругом зажглись яркие неоновые огни.

– Я считаю, тут лучшие бутики во всем Тель-Авиве! – заявила Милка. – У модельеров нет раскрученных имен, но вещи – классные. Все в одном экземпляре. Давай заходить и смотреть!

– Это Поль Готье? – спросила я, увидев знакомую модель. – Ой, нет, это что-то местное, но дизайн – один в один! Правда, шовчик кривоват и строчка подгуляла…

– Зато стоит сто шекелей. Меньше тридцати долларов. Не то что твой Гадье! Подходит?

– Еще как!

Я просто не верила своим глазам. Ультрамодная Лола умрет от зависти! Надо ей потом тоже будет что-то приобрести, в том же духе. Вряд ли сразу догадается, что паленка.

В этом бутике мы купили мне кофточку и авангардные штаны. В следующем – несколько футболок и джинсы. Пакеты множились, настроение улучшалось. В последнем бутике я сняла наконец вечернее платье и туфли, переодевшись в свежекупленную кофту типа «капуста», широкие штаны и кроссовки.

– Это уникальная одежда! В одном экземпляре, – наперебой уверяли продавцы.

Почему-то мне хотелось им верить. Кажется, я тоже начала входить в бесшабашный ритм Тель-Авива.

– Вот, теперь немного на человека похожа! – удовлетворенно сообщила мне Милка, разглядывая меня. – Хотя тебя не мешает откормить! Гляди, груди совсем нет! Пошли в кафе!

– Да мы вроде ужинали недавно… – засомневалась я.

– Пошли-пошли. Посидим в кафе. На Шенкин надо обязательно посидеть в кафе!

Мы вошли в один из ярко подсвеченных баров и сели за столик.

– Еще вина? – спросила Милка.

– Почему нет? Кстати, тут все так пьют?

– Еще хлеще! А курят и вообще все поголовно. Правда, теперь штрафы большие ввели за курение в общественных местах, причем штрафуют и курильщиков, и хозяев – они это дело блюдут. Неудобно очень всем нормальным людям! – сказала подруга. – Кроме религиозных, конечно. Им нельзя ни пить, ни курить. А нам, простым девушкам, надо обмыть покупки!

– А ты права, – сказала я, прихлебывая вино, – на Шенкин есть очень интересные вещи.

– А то! – довольная собой, закивала Милка. – Это тебе не какая-нибудь Кикар-а Медина, площадь Государства! А если бы мы сюда днем пришли, во вторник или пятницу! На пересечении Шенкин и Алленби, вон за тем перекрестком, начинается улица Нахалат Биньямин. Какой там рынок бывает! Можно почти задаром купить уникальные вещи. Очень рекомендую.

– Винтаж есть?

– Вина у нас везде полно, и винтажного, и другого разного!

– Я не о том… Как бы тебе объяснить… – Я постаралась скрыть улыбку. – Короче, блошиные рынки, как во Франции, в Израиле есть?

– Обижаешь! Конечно! Надо поехать в Яффу. Там за бесценок можно купить все, что хочешь, если ты что-то в этом понимаешь. А то впарят какую-нибудь лажу обязательно, с наших людей станется!

В этот момент в бар зашел интереснейший персонаж. Его пол я смогла определить не сразу. Несмотря на мини-юбку, белокурые локоны парика и пышно вздымающуюся грудь, он был больше похож на мужчину, чем на женщину. Лет ему было что-то около пятидесяти, хотя густая штукатурка явно была призвана закамуфлировать возраст.

– Мила! – бросилось оно на шею моей подруги.

– Нехамочка! Дорогая!

Последовала долгая сцена трогательных объятий. Моя подруга поболтала с персонажем о чем-то на иврите и снова весело расцеловалась с ним на прощание. Он уселся за столик в углу, где уже сидело человек пять.

– Что это было? – спросила я.

– О! Местная достопримечательность! – переходя на шепот, сказала Милка. – Просто она по-русски хорошо понимает.

– Это все-таки она?

– Да. В прошлом он, правда. Был одним из первых, кто в Израиле операцию по смене пола сделал. Сейчас лидер движения геев и транссексуалов. Вон глянь, они там за столиком все такие… С ними еще Рони, лидер движения местных нудистов.

– И что, много у вас таких, как Нехама?

– Полно! – кивнула Милка. – У нас свободная страна, люди делают что хотят. Про Дану Интернэшнл слышала?

– Конечно! Помню «Евровидение»… А потом Филипп ту знаменитую песню на русском перепел!

– Так вот и это наша легенда! Победа израильского таланта над предрассудками. Каждый год они в Тель-Авиве парады любви проводят. Прикольное зрелище! Меня всегда посмотреть приглашают. А что плохого? Люди собираются на площади Ицхака Рабина, потом идут в парк Аяркон на митинг, проходят по городу. Поют, танцуют, все яркие, кто в трусах, кто в костюмах, прикольные такие чудики! В прошлый раз танк в розовый цвет покрасили, все чуть со смеху не поумирали!

– И как к этому ваши власти относятся? – спросила я. – У нас вот мэр Москвы категорически против гей-парадов возражает!

– Это неправильно! – погрозила в пространство пальцем изрядно захмелевшая подруга. – Ущемление прав человека! Вот наш мэр и депутаты кнессета речи перед ними на парадах произносят. Даже в Иерусалиме один раз парад проходил. Ведь разные лесбиянки, транссексуалы и геи не виноваты, что они такие. Это природа. К тому же они ничего плохого не делают. Я вот с ними дружу, многие через мою турфирму приезжают. Ничего плохого в этом не вижу! Для них есть клубы и бары специальные, но нет ничего страшного, если они и в других местах тусуются – они же обычные люди! Просто другие немного… Еще у нас секстиваль проходит, против этого тоже никто особо не возражает.

– А это что такое?

– Все, что есть в сексе в последнее время! – рассмеялась подруга. – Последние новинки стриптиз-клубов, секс-шопов и все такое. Занятно, ничего не скажешь. Я там такое белье купила, уму непостижимо!

– А в париках у вас тут только представители меньшинств ходят? – спросила я, глазея на Нехаму и ее приятелей. – Или обычные женщины тоже их носят?

– Ну что ты! – захохотала Милка, сгибаясь пополам. – Ты только это вслух нигде не скажи! В первую очередь все религиозные женщины обязаны носить парики, чтобы не смущать мужчин видом своих волос, демонстрируя это свое богатство лишь супругу.

– А разве париком нельзя смутить? – с сомнением спросила я и снова уставилась на платиновую блондинку Нехаму.

– Считается, что нет. Волосы религиозной еврейки могут быть распущенными только в чрезвычайных ситуациях! Многие женщины вообще бреются наголо и всю жизнь носят парики. Поэтому Израиль – крупнейший покупатель натуральных волос по всему миру. Это целая многомиллионная индустрия! Так что если ты видишь в Москве объявления, что покупают волосы, с большой вероятностью – это в Израиль! При этом раввины постановили, что, например, волосы индийских женщин для этих целей – некошерны.

– Это еще почему?

– А потому, что индуски сдают свои волосы языческому богу Вишне, в одном из крупнейших храмов Индии. Это не может считаться правильным по еврейским законам. Теперь бедные еврейки жгут парики из натуральных волос и переходят на искусственные…

В этот момент у Милки зазвонил мобильный. Она заворковала на иврите, а я засмотрелась в окно, где в ярких вспышках рекламных огней продолжалась ночная жизнь веселой улицы Шенкин. Сидя здесь, в компании с разбитными девицами, раскрашенными транссексуалами и заводными юнцами, никогда не поверишь, что ты находишься в религиозном государстве. Которое к тому же все время вынуждено себя защищать.

– А что это у тебя на шее? – спросила я, показав на шестиконечную звезду. Меня давно занимал этот вопрос.

– Маген Давид, щит Давида, – ответила Милка, нежно погладив кулон.

– А что он означает?

– Точно не знаю. Наш символ. И защита от сглаза… – ответила она. – Давай лучше еще выпьем!

– Давай!

Мне определенно понравилась свободная праздничная атмосфера улицы Шенкин.

* * *

Ровно в пять тридцать утра я проснулась от телефонного звонка. Голова еще была очень тяжелой от выпивки и бурного дня накануне.

– Здравствуйте! – услышала я немного смущенный мужской голос. – Это Шмуль, ваш экскурсовод. Вы сегодня едете с нами в Иерусалим, сказала мне Мила. Я должен вас забрать и буду у отеля через пятнадцать минут. Не забудьте теплые вещи, в Иерусалиме зимой всегда холодно.

– Прекрасно! Я уже готова!

Я вскочила с кровати. После вчерашних поздних посиделок больше всего хотелось просто отоспаться. Да и не привыкла я к таким ранним подъемам. Я быстро влезла в новые джинсы, натянула кофточку с рукавом, прихватила куртку, – Мила предупреждала, что в Иерусалим нужно одеваться именно так, – и повесила кофр на плечо. Меня встретил застенчивый лысеющий человек с печальными карими глазами.

– Я – Шмуль, ваш гид, – представился он и сразу покраснел. – Живу в Тель-Авиве.

– А я – Карина. Из Москвы.

– Очень приятно. Сейчас мы с вами проедем в старый Яффа, чтобы забрать остальных туристов.

Шмуль усадил меня в микроавтобус.

– В первый раз в Израиле? – спросил он.

– Да.

– Понравился Тель-Авив?

– В принципе да, хотя я еще немного видела. Живой город, столица, веселая ночная жизнь. Непривычно все: люди, архитектура… Так хочется поскорее увидеть Иерусалим. Говорят, это очень разные города.

– Увидите – сами для себя решите. Ведь «Белый город» в Тель-Авиве тоже неповторим! А сейчас мы поедем через старый Яффа, я покажу вам несколько любопытных мест.

– Это будет замечательно! Яффа – это соседний городок?

– Нет, это старейшая часть Тель-Авива, город официально так и называется – Тель-Авив – Яффа. Совсем недавно на месте нынешнего Тель-Авива были лишь пустыня и холмы! Сейчас трудно представить, что этому городу скоро сто лет исполнится!

– А на «ты» можно?

– Можно… – Мне показалось, что Шмуль снова густо покраснел. – Мы тут в Израиле люди простые, всегда на «ты» разговариваем, но русские на это по-разному реагируют, особенно VIP-туристы. Им кажется, что это проявление не демократизма в общении, а неуважения. Вот и перестраховываемся.

– Понятно! – улыбнулась я.

– Смотри, это уже Яффа! Отсюда пошел Тель-Авив! У нас есть минут двадцать, да и туристы все равно опоздают, я с ними уже несколько дней езжу. Хочешь, пройдемся немного? Рассвет в Яффе уже много тысячелетий очень романтичный.

– Отлично! – Я с удивлением взглянула на Шмуля, быстро открыла кофр и извлекла фотоаппарат. – Идем!

Мы вышли на мощеную пешеходную улочку, вдоль которой лепились почти игрушечные старые дома. Занимающийся рассвет окрашивал стены и арки в неповторимые бледно-розовые оттенки. То и дело я останавливалась и щелкала затвором фотоаппарата.

– Ты рассказывай, не обращай на меня внимания. Я буду снимать и слушать тебя. Грех пропустить такой рассвет!

– Ты фотограф?

– Да. Но раньше мне казалось, что я могу снимать только моделей, показы и бутики, а пейзажи и бытовые зарисовки – это сопли в сахаре, не мое призвание. А сейчас мне вдруг захотелось поснимать этот город, его порт и улочки. Красиво, необычно!

– Хорошо… Смотри, в Яффе нет никакого пафоса, но есть история, которой много тысяч лет, это один из древнейших сохранившихся городов мира. В каждом камне – легенда. Говорят, Ной именно здесь ковчег построил, отсюда пророк Иона в свое опасное путешествие отправился. В доме Симеона-кожевника находился в заключении, получал откровения и совершал чудеса апостол Петр, которого, кстати, католическая традиция считает первозванным. А само название города, по легенде, связано с именем одного из сыновей Ноя – Яфета. Говорят, именно здесь прекрасную Андромеду, предназначенную в жертву чудовищу, приковали к скале. А потом, как известно, ее спас Персей. Хотя я лично думаю, что название все же происходит от ивритского «яффа» – красавица. Есть и другие варианты. Например, очень романтичный: через сорок лет после Всемирного потопа город основала Иоппа, дочь бога ветра Эола. Это версия Плиния.

– А Яффа всегда был еврейским городом? – спросила я, не отрываясь от объектива.

– Да что ты! – сокрушенно взмахнул рукой Шмуль. – В Израиле каждый клочок земли, от Эйлата до Голан, много раз переходил из рук в руки. Так и Яффа: в нем были египтяне, филистимляне, финикийцы, арабы, потом крестоносцы, потом турки… Эти мостовые помнят поступь солдат Наполеона! Особенно легендарен порт Яффа. Говорят, именно через него в бытность царя Соломона сплавлялись ливанские кедры для строительства первого Храма. И многочисленные паломники, и первые переселенцы когда-то на Святую землю именно через порт Яффа попадали. Историческое место! Лишь при Маккавеях оно стало еврейским, превратилось в торговый центр. Хотя и сейчас тут живет много арабов.

Я отстранилась от фотоаппарата и взглянула на Шмуля с интересом.

– Ты что, серьезно считаешь, что у библейских легенд были реальные исторические корни? Это не вымысел историков и политиков?

– Я не считаю, я просто уверен в этом! – убежденно заявил Шмуль. – Израиль – это магический кристалл истории. Только загляни в него – и поплывут воспоминания тысячелетий, отражаясь в настоящем времени, перетекая в будущее! Например, я знаю точно, что мой род восходит к первосвященнику Аарону. Мы из колена левитов – единственного, пожалуй, еврейского колена, которое хранит сегодня ясную родовую память.

– А куда делись другие колена? Их же, кажется, двенадцать было? – заинтересовалась я. – И откуда у тебя такая уверенность, что лично ты от Аарона происходишь?

– Колена Иуды и Вениамина считаются предками современных евреев. Что случилось с остальными коленами Израилевыми – тема отдельных исследований. Споры не прекращаются уже много столетий. Пропавшие колена ищут в Афганистане, на Аравийском полуострове, в Иране, Индии, Армении, Северной Америке, даже в Японии и России, – вздохнул гид. – И находят массу подтверждений своим гипотезам, что характерно! На мой взгляд, все было довольно банально. Со временем более сильные колена ассимилировали слабые. Великое рассеяние и ассимиляция с другими народами – вот что на самом деле с десятью коленами случилось! А колен было не двенадцать, а тринадцать, просто колено потомков сына Иакова Левия – левитов – было вынесено за рамки, как род священников, не подлежавших военной службе и не имевших земельных наделов. Моя фамилия – Коэн. В России она звучала как Коган.

– А Коган и Коэн разве одно и то же?

– Да, по сути. Коган, Каган, Каганович и, ты удивишься, Кац, Кан – тоже однокоренные фамилии. Знаменитая в России роковая женщина Лиля Брик, в девичестве Каган, – моя очень дальняя родственница. Ее, кстати, выдали замуж за еще одного представителя древнего рода Коэнов – Осипа Брика, его фамилия представляет собой аббревиатуру, как многие другие еврейские фамилии. Такова была традиция.

– Вот это новости! Красотка и энкавэдэшная закладка Лиля Брик – из рода первосвященников! – присвистнула я. – А я и представить себе такого не могла! Не стыкуется одно с другим, ну никак!

– У моей фамилии вообще интересная история. Как я тебе уже сказал, мы прямые потомки первосвященника Аарона, брата Моисея, который стал первым священнослужителем по велению Всевышнего. Дальше священнослужителями в Израиле становились потомки Аарона и его сыновей.

– То есть ты тоже можешь при желании стать священником?

– Нет! – покачал головой Шмуль. – Для этого нужно соблюдать слишком много правил. Коэн, например, должен жениться только на еврейке по рождению, ему нельзя бывать на кладбищах и прикасаться к мертвецам, нужно строго соблюдать все еврейские законы, быть чистым, стремиться к святости. Это точно не мой случай. Хотя одна моя старая тетка, Эстер Коэн, говорила, что все равно в нашем роду в поколениях передается нечто особенное. Она вот ясновидящей слыла… Да и много других выдающихся людей среди моих родственников было. Я думаю, в этом правда что-то есть.

– А исторические доказательства того, что ты рассказываешь, существуют? – все еще сомневалась я. Шмуль показался мне натурой увлекающейся и чересчур романтичной.

– Конечно! Ты поживешь немного в Израиле и перестанешь задавать, честно говоря, такие дурацкие вопросы о необходимости доказательств. Это ваш европейский аналитический ум их требует. А мы стараемся жить не только рассудком, но и сердцем. Хотя вокруг нас и доказательств предостаточно. В Торе много намеков и иносказаний, естественно, полностью она открывается только великим мудрецам, но от исторических подтверждений описанного в великой книге никуда не деться. Есть и прямые исторические свидетельства.

– А кто сегодня живет в Яффе? – спросила я, разглядывая вьющиеся вверх и вниз переулки.

– Сейчас здесь в основном богема обитает, много художников. Место с особой творческой энергетикой, так они сами говорят. Работается здесь хорошо. Стоит заглянуть на местные блошиные рынки, просто посидеть в кафе, поболтать вечером с рыбаками в порту. Впечатления – удивительные! А кто ты по знаку зодиака?

– Весы! Вечный поиск покоя и невозможность его обрести! – рассмеялась я. – А что? Евреи разве признают гороскопы?

– Ну, отношение к ним неоднозначное, конечно… Но я слышал, многие каббалисты астрологию воспринимают вполне серьезно. И раньше так тоже было. То, что я тебе покажу, – живое напоминание о том, что звезды связаны с людьми! – Шмуль быстро повел меня по узким улочкам и наконец произнес торжествующе: – Это здесь! Загадывай желание! Мы на улице, посвященной Весам!

– А что, в Яффе есть улицы всех знаков зодиака? – удивилась я, таращась на стену дома со знаком Весов.

– Да, представь себе! Говорят, у тех, кто тут впервые, желания всегда исполняются. Так что поторопись. И надо двигаться дальше – нам пора забирать туристов!

Я загадала желание и посмотрела на каменистые лабиринты улочек старого города Яффа. Не зря приехали – фотографии должны получиться замечательные.

* * *

Мы подъехали к отелю, и к нам присоединились несколько туристов – ярко раскрашенная тетка лет сорока пяти, весом не менее центнера, при ней тщедушный нервный супруг, зевающий розовощекий отрок, которому, очевидно, все было по барабану, и энергичная бабулька с перманентом – собственно группа, для которой Шмуль должен был проводить экскурсию в Иерусалиме.

– Это кто еще? – спросила хабалистого вида объемная тетка с массивным крестом на груди, которую Шмуль назвал Ритой. – Что она тут делает?

– Это Карина, фотограф, она готовит буклет для нашего агентства, – после минутной заминки нашелся Шмуль.

– А, ну ладно. А то я подумала, вдруг кто на халяву едет за наши кровные.

– Нет-нет! – замотал головой Шмуль. – Наоборот, она увековечит в фотографиях наше путешествие.

– Кто как, а я спать, – объявила Рита. – Ты классный мужик, Шмулик, но сейчас нас своими рассказами не отвлекай. До Иерусалима – качественно отдыхаем.

Семейка разбрелась по микроавтобусу и завалилась спать. Только энергичная бабулька уселась, открыла зеркальце и принялась наводить марафет.

– Сложная группа, – шепотом сказал мне Шмуль. – Миллионеры из Сургута. Рита не работает, но в семье она всем заправляет. В это трудно поверить, ее муж Сергей – крупный шишка в нефтянке, но слова ей поперек сказать не может. А мать Риты – Тамара Ивановна – жуткая тряпичница, к тому же сплетница страшная. В прошлом – партийный работник. Очень молодиться старается, просто со смеху умрешь, все время сидит и губы подкрашивает. Сын Риты, Ромка, – полный оболтус. Хотят все увидеть, но слушать из истории ничего не желают. При этом огромные деньги за экскурсии платят, а еще большие чаевые дают. Мне даже неудобно бывает. Говорят, совершают паломничество. Вчера в магазине, где косметику Мертвого моря продают, они там всякого барахла почти на десять тысяч долларов накупили! Мариновать они его теперь у себя в Сургуте будут, что ли?

– Шмуль, Мила сказала, ты давно живешь в Израиле. Как ты себя здесь чувствуешь?

– Да хорошо, в целом. Я приехал, когда еще ребенком был, бар-мицва уже тут происходила. Привык!

– А по-русски замечательно говоришь – правильно и образно! Не все москвичи так рассказывают!

– У меня просто мать – преподаватель русского языка, а отец – историк. Настоящая русская интеллигенция. Так все и сложилось, – застеснялся Шмуль.

– А в России бывал потом?

– Да, два раза, в Москве и в Питере, а еще на родине, в Саратове. Там все чужое, непривычное. Хотя здесь тоже скучно бывает. Говорят, русская душа – это диагноз… Я на себе это чувствую, несмотря на то что вырос в Израиле. Впрочем, хватит об этом. Я же экскурсовод! Мы сейчас едем по шоссе № 1. В Израиле интересная система нумерации трасс: дороги с нечетными номерами – направление восток – запад – восток, всегда перпендикулярно морю. Четные магистрали идут параллельно морю в направлении север – юг – север.

– А это кто еще такие? – изумилась я, поглядев в окно, и схватилась за фотоаппарат. – Притормози, пожалуйста!

Вдоль дороги стояли колоритнейшие пейсатые евреи в шляпах, размахивая флагами и изображениями седого бородатого мужика. Они что-то вразнобой довольно громко голосили. Рядом стояла машина, у которой на крыше было установлено непонятного назначения сооружение, похожее на традиционный еврейский семисвечник, но отчего-то с восемью свечами.

– Это хабадники, у них тут поселение рядом.

– «Хабадники»? Какое смешное словечко, однако! Что означает?

– ХаБаД – религиозное направление хасидизма, основанное на понимании и познании Создателя с помощью трех интеллектуальных качеств: Хохма (Разум), Бина (Понимание) и Даат (Знание). Первые буквы этих трех слов на иврите составляют аббревиатуру ХаБаД. В иврите многие слова так образуются. Идеологи движения ХаБаД – ребе Любавичские. От остальных евреев хабадники отличаются тем, что ждут не просто Машиаха, как все мы, а весьма конкретного. Они считают Машиахом не так давно отошедшего Любавичского ребе, ты его на фото видишь. Сейчас Ханука, вот они и ждут своего мессию, вдруг придет.

– А флагами-то зачем махать?

– Чтобы Машиах вдруг по рассеянности мимо не прошел! – давясь от смеха, сказал Шмуль. – Это еще ладно, бантики, а если серьезно – их община владеет приличным куском земли неподалеку от аэропорта, так они там выстроили точную копию дома, в котором Любавичский ребе в Нью-Йорке жил. Чтобы, когда он вернется, он все узнал и к новой жизни в старых обстоятельствах привыкал быстрее.

– Чудеса! – рассмеялась я.

– А ржать потише можно? – раздался сзади громкий недовольный голос Риты.

Мы переглянулись и перешли на шепот. Милка была права: Шмуль оказался удивительно интересным гидом. Он рассказал мне про Аялонскую долину и Иисуса Навина, древнюю Лиду, «виноградный городок», ныне арабский, Абу-Гош…

– В стороне остается городок Кирьят Яарим, где был дворец царя Давида. Говорят, именно там он подглядывал за купающейся Вирсавией, мужа которой, Урию, отправил на верную гибель, чтобы самому жениться на красотке. От этого брака родился царь Соломон, построивший Первый храм. А еще там хранился ковчег Завета…

– Подожди! – перебила я. – Но я только про Ноев ковчег слышала. И читала еще, что его так и не нашли, хотя искали на Арарате. При чем тут тогда Кирьят Яарим?

– Это два разных ковчега! – оживился Шмуль. – Ковчег Ноя – это построенный руками праведника корабль, на котором Всевышний спас его семью и еще каждой твари по паре. А ковчег Завета – это арон, специальный ларь, в святая святых скинии и Первого храма, в котором хранились скрижали Завета, первого – разбитого и второго – целого. Возможно, там было и имя Бога… Рядом хранился свиток Торы, написанный самим Моисеем! А также сосуд с манной небесной, расцветший жезл Аарона и многие другие древние еврейские святыни. Это место было под покровительством Всевышнего и овеяно Шехиной, поэтому входить туда можно было только первосвященнику, да и то раз в году в Иом-кипур. Ковчег был установлен на специальном камне, называемом краеугольным. По преданию, ковчег мог издавать звуки и метать молнии! Между ангелами с распростертыми крыльями возникал глас Божий.

– Слушай, все хочу спросить, даже неудобно как-то… – помялась я. – Кстати, о Моисее. Почему его везде с рогами рисуют? Он что, такой рогоносец был?

– Моисей с рогами? – рассмеялся Шмуль. – Ты юмористка, однако! Это вовсе не рога! Это лучи, вроде ауры. Моисей был действительно святым человеком, праведником. Поэтому ему и передал Господь заповеди.

– А как выглядел этот ковчег, где они хранились? Есть какие-то идеи?

– Он был сооружен по точным указаниям Бога, которые были даны Моисею. Говорят, даже чертежи были! Открой Тору, не поленись, посмотри, там есть весьма подробные описания. Ковчег служил вещественным доказательством связи между Всевышним и народом Израиля. В ковчеге была такая сила, что от приближения к нему люди воспламенялись! Прикасаться к нему было смертельно опасно.

– А как же его переносили с места на места? Ведь Моисей евреев через пустыню вел к Земле обетованной после того, как получил заповеди? – наморщила я лоб, припоминая.

– Переносили ковчег после специальной молитвы только потомки Левия, то есть выходцы из колена левитов. Его тщательно укрывали от посторонних глаз. Во время стоянок устанавливали в центре. Над ним всегда висело облако, как символ высшего присутствия. Несколько раз ковчег захватывали враги Израилевы. Каждый раз у захватчиков были огромные проблемы…

– И где сейчас этот ковчег? – заинтересовалась я. – Интересно было бы глянуть!

– Он пропал перед разрушением храма Навуходоносором. Есть версия, что потомки царицы Савской увезли его, самоотверженно спасая. У эфиопов есть легенда, что где-то в их краях есть тайный монастырь, в котором ковчег и сегодня хранится. Но это – сокровенное знание. Другие говорят, что он до сих пор спрятан на горе Нево. Ждут его появления к моменту строительства Третьего храма. Есть тысяча легенд и версий! Кто только не искал ковчег – крестоносцы, тамплиеры, мистики, археологи! Современные ученые пытаются его воссоздать, но ничего не выходит, как будто утеряно главное звено. Я почему-то думаю, ковчег сам даст о себе знать – в свое время. Как появившиеся в середине прошлого века Кумранские свитки.

Я примолкла, переваривая услышанное. Все для меня было совершенно новым! Время в пути пролетело незаметно! Шмуль мне понравился. В отличие от большинства известных мне мужчин, с ним было очень интересно.

– А сейчас, Карина, – гид перешел на серьезный, даже торжественный тон, – мы на подъезде к Иерусалиму, городу, история которого насчитывает более трех с половиной тысяч лет. Кстати, в Израиле говорят, что спускаются к югу, поднимаются – к северу, а в Иерусалим – всегда поднимаются, неважно, в каком географическом направлении едут. И из него – всегда спускаются. В Торе город упоминается впервые под именем Шалем… Здесь правили легендарные цари, Иерусалим завоевывал Александр Македонский и Селевкиды, а вслед за ними тут были посланники Древнего Рима, Византии, а также арабы, сельджуки, рыцари-крестоносцы…

Я вновь схватилась за фотоаппарат, ожидая после слов Шмулика увидеть нечто особенное, невероятное, мгновенно потрясающее взгляд и воображение – Вечный город! Но перед глазами на холмах раскинулись совершенно обычные бетонные офисные здания-коробки, между которыми петляли улицы с блочными жилыми домами.

– Мы заезжаем со стороны делового квартала, здесь находятся многие министерства и ведомства. Я подумал, тебе интересно будет. Вот в этом здании за шлагбаумом заседает кнессет, наш парламент. Видишь, прямо перед зданием стоит бронзовая менора? Увы, ближе не подъедем – не положено. А вот то здание, увитое лозами, – наше министерство финансов. Его еще в шутку называют стеной плача…

– И это – Иерусалим? – разочарованно вздохнула я. – Я себе этот город немного иначе представляла.

– А ничего! Мне даже нравится! – бодро сообщила проснувшаяся бабулька, весело глазея по сторонам. – На Сургут похоже!

– Подожди немного! – подмигнул мне Шмуль. – Тем разительней контраст будет!

И действительно, быстро пролетев по утренним оживленным улицам делового центра, мы выскочили на довольно узкую, идущую вверх дорогу.

– Поднимаемся на Масличную гору! – сообщил Шмуль. – Пора будить наших туристов. Это то, что они хотели увидеть.

– Че, уже приехали? – недовольно протирая глаза, спросила Рита. – Это Иерусалим, что ли?

Ее отпрыск фыркнул нечто нечленораздельное, отвернулся и продолжал спать, с головой укрывшись курткой.

– Сейчас будет остановка. Все выходим на Масличной горе, в русской традиции – Елеонской. Это особое место в Иерусалиме: здесь царь Давид поклонялся Богу. Возможно, на южном склоне этой горы царь Соломон строил капища для своих нееврейских жен… Говорят, вон там, внизу, был алтарь древней богини Астарты. В эпоху Второго храма Масличная гора была соединена мостом с Храмовой горой. Позже здесь назначали членов синедриона.

– А почему у горы название такое? – полюбопытствовала Тамара Ивановна. – Тут, наверное, оливы росли?

– По одной из легенд, именно здесь происходила процедура помазания первосвященников, – ответил Шмуль. – Отсюда открывается один из самых замечательных видов на Иерусалим. Смотрите, оттуда, – гид показал рукой за крепостную стену, – поднимаются ввысь молитвы на разных языках. Там находятся основные святыни трех религий.

Я посмотрела, куда показывал Шмуль, и сердце у меня неожиданно екнуло. Я припомнила, что многократно видела эту панораму с крепостной стеной и золотым куполом над ней на чужих фотографиях. Передо мной, спокойный и бессмертный, расстилался Старый город. Тут я страшно пожалела, что со мной нет штатива. Снимать такие панорамы можно только не торопясь, с расстановкой, фиксируя малейшие детали.

– Купол золотой – это и есть храм Гроба Господня? – нараспев спросила, перекрестившись на него, Рита.

– Нет, – ответил Шмуль. – Это символический Купол Скалы, Куббат ас-Сахира, монумент, возведенный над камнем мироздания, великая святыня, один из главных памятников исламской архитектуры. Рядом – мечеть Аль-Акса. По преданию, это место называется Горой Мориа, где Авраам едва не принес в жертву своего сына Исаака. Издавна оно почитается как центр мироздания.

– Свят, свят, свят! – отмахнулась от Шмуля Рита и ненадолго примолкла.

– А это че, кладбище, что ли? – притихшим и немного испуганным голоском спросила обычно крикливая Тамара Ивановна, показывая пальцем прямо перед собой.

– Да, кладбище, одно из древнейших, первые захоронения на нем появились еще во времена царя Давида, – кивнул Шмуль. – Его особая святость определяется непосредственной близостью к ущелью Кидрон. Здесь же находятся знаменитые могилы библейских пророков. На этом кладбище, наверное, самые дорогие в мире места упокоения. Они стоят около миллиона долларов.

– Но почему так дорого?

– По преданию, когда придет Мессия и прозвучит трубный глас, все тела умерших покатятся под землей к границам древнего Эрец Исраэль, а этим покойничкам катиться далеко не надо будет. Они уже и так тут. Просто восстанут из гробов – и будут первыми в очереди!

– А кто тут похоронен?

– Известные люди: политики, раввины, знаменитости. Например, ваша звезда эстрады Алла Пугачева и Иосиф Кобзон, как я слышал, хотели бы быть похороненными именно здесь.

– Сергей! – строго нахмурила брови Рита. – Надо подумать, может, прикупим здесь для себя местечки? Вернемся в Сургут, перетрем этот вопрос.

– Ага, – покорно кивнул тщедушный супруг.

– Вообще-то кладбище это еврейское, – усмехнулся Шмуль, кивком показывая на нескольких религиозных евреев, читавших Тору перед воротами. – И частенько местные арабские вандалы тут могилы разоряют.

– Это меняет дело! Похоронимся в другом месте, чтобы нас потом никакие ханурики не беспокоили!

– Мама, можно о чем-то другом поговорить! Кошмар какой! Приперлись на кладбище и базарите черт-те о чем! – Прыщавый отпрыск интенсивно зажевал жвачку. – Может, пойдем отсюда? Я есть хочу!

– Подожди ты, нехристь малолетняя! Мы в святых местах! К смерти надо готовиться при жизни, чтоб потом не стыдно было! – Залепила ему изо всех сил затрещину Рита.

– Справа от нас – Гефсиманский сад, – сказал Шмуль, благоговейно показывая рукой на золотые маковки церквей, утопающие в зелени. – С 1681 года он находился под контролем францисканцев. Сейчас там несколько христианских церквей.

– Неужто тот самый сад, где Господь наш молился перед тем, как его жиды проклятые распяли? – удивилась Рита и перекрестилась три раза.

– Сад тот самый, в котором Иисус провел последнюю ночь перед арестом. Только вот проклятые евреи его не распинали, это распространенное заблуждение, – вздохнув, сказал Шмуль. – Иисуса, как известно, распяли римляне.

– Какая разница? – передернула плечами бабулька. – Все равно евреи во всем виноваты!

– Ну что вы, мама… – попытался робко одернуть ее Сергей, но теща метнула в него такой взгляд, что он предпочел ретироваться.

– А вот там – русская православная церковь Марии Магдалины, построенная на деньги русского императора Александра III в память о его матери Марии Александровне. Эта церковь хранит иконы, написанные известным художником Василием Верещагиным. При храме сейчас находится женский Гефсиманский монастырь. А в самом низу – церковь Страстей Господних. Там растут уникальные оливы, еще с Иисусовых времен. Те деревья многое помнят… Им более двух тысяч лет, это ученые доказали!

– Круто! – авторитетно кивнула Рита.

– Около Гефсиманского сада находится церковь Могилы Святого Семейства, перестроенная в XII веке на месте, где в 326 году императрица Елена воздвигла первую церковь. Там, по преданию, находятся гробницы родителей Девы Марии Иоакима и Анны и Иосифа Обручника. В самой нижней части храма, если спуститься вниз на 47 ступеней, в пещере, закрытой мраморной плитой, находится гробница, куда апостолами было якобы положено тело Девы Марии после ее смерти. Сейчас церковь принадлежит грекам и армянам. Хотя историки и исследователи называют еще несколько предполагаемых мест, где похоронена мать Иисуса… В честь Гефсимании в России названы Гефсиманский Черниговский скит близ Троице-Сергиевской лавры и Гефсиманский скит на острове Валаам.

– А солдаты-то что тут делают? – испуганно спросила бабулька, показывая на группу молодых ребят, которые, не выпуская из рук оружия, полукругом уселись на ступеньках, неподалеку от смотровой площадки. – Не война ли начинается, товарищ экскурсовод?

– Нет, Тамара Ивановна, они просто ребе слушают. У них что-то вроде духовного ликбеза тут происходит, для усиления эффекта – с видом на священный город, обычное явление, – успокоил ее Шмуль. – А вон там, вдоль стены, Кидронское ущелье, которое и мусульманская традиция считает местом Страшного суда. Над ним от Храмовой горы до площади ас-Сахира, которая станет местом воскрешения мертвых, будет переброшен мост «тоньше волоса и острее меча». А вот – Геенна Огненная, где будут мучиться грешники. Ее изначальное название – Гей Бэн Хинном. В ней, как известно, червь не умирает и огонь не угасает. Когда-то в этом месте приносили в жертву языческим богам младенцев. Сейчас там тоже много захоронений, проложена канализация, а также находится многовековая свалка мусора.

– А какая гиена? – встрепенулся первым вопросом пубертатный отрок Рома.

– Геенна Огненная, дурачина! За что мне такое наказание? – Рита снова залепила сынуле подзатыльник. – Вырастешь оболтусом – точно будешь там гореть вместе с другими грешниками.

– В Геенне Огненной очень необычный энергетический фон, – наклонившись ко мне, негромко произнес Шмуль, косясь на семейное сражение. – Приборы показывают значительные отклонения от нормы. Я как-то возил группу российских экстрасенсов, они специально что-то замеряли там, сказали, что сильная отрицательная энергия идет из-под земли, людям туда ходить не рекомендуется. А еще там почва такая, что иногда она гудит под ногами, как будто стонет. Нехорошее местечко!

Я отошла чуть в сторону, чтобы сфотографировать узкую дорожку, вьющуюся между еврейским кладбищем и монастырскими заборами. По ней медленно и забавно семеня, поднималась процессия арабов на осликах.

Не успела я скомпоновать кадр, как невесть откуда подлетел чернявый мальчонка и стал совать мне в руки путеводитель по Иерусалиму на русском языке.

– Не бери! – крикнул мне Шмуль. Но было поздно. Я уже взяла книжку и полистала ее.

– Все, теперь покупай! – сокрушенно сказал наш гид.

– Почему это?

– Тут такое правило: если что-то в руки взял – значит, купил. Отмазки не принимаются. А то и поколотить могут. Это вроде бы шутка. Но серьезного скандала не оберешься…

И действительно, вокруг меня сгруппировалось уже человек пять таких же черноволосых мальчуганов разных возрастов, которые громко лопотали на своем языке, как-то не по-доброму зыркая в мою сторону. Я втридорога купила путеводитель – ничего не поделаешь.

– Тут и шины в автобусе проколоть могут, и стекло разбить запросто, лучше не ходить в чужой монастырь со своим уставом, – сказал Шмуль, когда мы садились обратно в микроавтобус.

– А сейчас вези нас, Сусанин, к храму Гроба Господня! Надо помолиться как следует! – заявила Рита.

– А как же Стена Плача? Мы ее увидим? – спросила я.

– Обязательно! – ответил Шмуль. – Западная стена – одна из главных достопримечательностей Иерусалима. Ей две с половиной тысячи лет, она была построена царем Иродом, это все, что осталось после разрушения Второго храма. Он был возведен на месте Первого храма, построенного на Горе Мориа еще царем Соломоном. Место было выбрано не случайно: именно там состоялось легендарное жертвоприношение Авраама.

– И эта стена что, разве тоже наша, православная святыня? – с подозрением спросила Рита.

– Это единственная стена, оставшаяся после разрушения Храма, главной святыни евреев… Перед ней приносят присягу солдаты Армии обороны Израиля. По окончании Войны за независимость Израиля в 1948 году вся Храмовая гора вместе с Восточным Иерусалимом перешла под контроль Иордании. До 1967 года евреи к Стене Плача не допускались. Во время Шестидневной войны в ходе боев за Иерусалим израильские войска заняли Старый город, и весь Иерусалим оказался под контролем Израиля!.. – начал было оживленно рассказывать Шмуль.

– Нам туда не надо, ко всяким Соломонам! – авторитетно заявила Рита, нарочито крестясь и завязывая платок. – У нас свой Спаситель!

– Ты действительно хочешь к Стене Плача? – осторожно спросил меня Шмуль.

– Да…

– Я найду способ! – подмигнул он и объявил громко: – А скоро у нас на пути замечательная сувенирная лавка.

– О! – в один голос воскликнули Рита, ее супруг и Тамара Ивановна. Отрок Рома доедал второй гамбургер с демонстративной безысходностью на лице.

– Мы будем неподалеку от Мусорных ворот. К Стене Плача пройдешь туда, – шепотом сказал Шмуль, показывая мне дорогу, когда мы остановились и наши туристы рванули в сувенирную лавку. – Справа – женщины, слева – мужчины. Хочешь сделать ритуал? Или ты тоже ревностная христианка?

– Нет, я не была крещена, мой папа наполовину еврей, наполовину – татарин, а у мамы есть армянская, польская и французская кровь. Мне никакие ритуалы не страшны!

– Все понятно, ходячий динамит! – рассмеялся Шмуль. – Как выйдешь на площадь перед Стеной Плача, увидишь краники с водой и пластмассовые плошки с двумя ручками. Посмотри, как умываются другие люди: по три раза каждой рукой споласкивают руки и лоб. А потом идут к Стене. Прикоснешься к ней лбом, можешь записочку оставить, а потом иди, не разворачиваясь, спиной назад метров пятнадцать. И плечи не открывай, а то не пустят!

Я ничего не поняла, но смело двинулась через металлоискатель вперед, к главной святыне иудаизма. По пути, естественно, я забыла все, о чем говорил мне Шмуль. Плеснула несколько раз в лицо водой из краника и огляделась. С женской стороны толпилась приличная очередь. С мужской – почти никого не было.

Я решила: чем черт не шутит, может, с мужской быстрей пройду. По крайней мере, меня бородатые мужики в шляпах нисколько не смущают и на мои духовные процессы никакого влияния не оказывают!

Я сделала несколько шагов в сторону великой Стены с мужской стороны. Что тут началось! Ко мне с разных сторон с искаженными от ужаса лицами бросились охранники, зеваки, мужики в шляпах. Все они одновременно что-то вопили, выталкивая меня в сторону, прочь от святыни.

– Да ладно-ладно, не кричите вы так! – успокаивала их я. – Не хотите – не надо. Я сама уйду.

Меня разобрала злость. Как будто я пришла в православный храм в Москве в брюках и без платка, а меня там бабки обругали. И тут – то же самое. Дурацкие условности! А еще – Вечный город!

Мне захотелось развернуться и уйти, но все же из принципа я отстояла очередь на женской половине, делая попутно фотографии людей, которые казались мне забавными. Моя злость отступала, сменяясь любопытством. Особенно веселили мужики: у них мало того что пейсы из-под шляп торчали, так еще и бахрома по бокам болталась. Чудно! Они тряслись всем телом, когда читали Тору.

Наконец я медленно подошла к Стене Плача. В расщелинах Стены везде торчали записочки, причем почти все приходящие, подпрыгивая, пытались засунуть их как можно выше.

Я прикоснулась лбом к древней, щербатой Стене. Она оказалась удивительно теплой, несмотря на то что воздух был прохладным. Но удивиться по-серьезному я даже не успела: вдруг меня точно током ударило, так сильно, что я отшатнулась, а потом схватилась двумя руками за выпуклые камни Стены, чтобы не упасть. У меня разве только искры из глаз не посыпались. Я озадаченно огляделась. Кругом молились, плакали, стояли, сидели на пластиковых стульях, закрыв глаза, женщины. Старые, молодые, в платках и без оных. Никто из них не обращал на меня никакого внимания.

Оторвавшись наконец от Стены, я начала медленно пятиться назад. У меня кружилась голова. Незнакомая женщина в платке осторожно развернула меня и довела до умывальника, жестами показывая, что надо умыться. Мне стало немного легче.

– Что это было? – спросила я.

Женщина улыбнулась и сказала что-то на иврите, показывая на Стену.

Я, все еще покачиваясь, медленно пошла в сторону нашего микроавтобуса. Через несколько шагов та же женщина догнала меня и тронула за плечо. У нее в руках была моя камера, которую я забыла около умывальника.

– Спасибо! – сказала я, подумав о том, что впервые в жизни где-то оставила камеру. И даже не заметила этого!

– Шалом! – ответила она и улыбнулась.

Я подошла к микроавтобусу, около которого сидел, жмурясь на декабрьском солнышке, Шмуль.

– Ну как? – спросил он, внимательно глядя на меня.

– Ты знаешь, со мной что-то произошло. Я сама не знаю что. Может, это недосып? Голова закружилась, я чуть в обморок не грохнулась. А потом еще и камеру забыла… И представь, мне ее вернули!

– У меня так каждый раз нечто вроде транса бывает, когда я к Стене подхожу, – покачал головой Шмуль. – Необычное состояние!

– Так это не случайность?

– Думай как хочешь… Ты записки не оставляла?

– Нет. Но заметила, что многие пытались оставить, подпрыгивали повыше…

– В основном так поступают туристы. Сами израильтяне нечасто записки в Стене оставляют, – сказал Шмуль.

– А что с этими записками дальше происходит?

– С ними есть особый ритуал! Каждые два года их собирают раввины и хоронят на еврейском кладбище. Выбрасывать их нельзя.

– Скажи, а что за бахрома торчит из-под одежды у религиозных дядечек?

– Ты про цицит, что ли? – рассмеялся гид. – Это важная деталь мужского туалета, она должна быть всегда на виду. Это для того, чтобы религиозные евреи регулярно вспоминали заповеди. Какими узлами цицит вяжут и что при этом с нитями происходит, я тебе точно не скажу, сам не знаю. Это целая наука. Знаю только, что одна нить должна быть особая – окрашенная тхелет. Когда-то очень длинные кисти были у фарисеев. А маленькая шляпка на лбу – это тфилла. Говорят, если у еврея есть цицит на одежде, тфилла на лбу и мезуза на двери – он полностью защищен от прегрешения.

– Ты тоже так думаешь? – подмигнув, спросила я. – Мезуза… Звучит красиво! Мезуза Горгона – отличный псевдоним для начинающей светской львицы! Кстати, что такое мезуза?

– Мезуза – это пергаментный свиток, на котором написаны вручную два особых отрывка из Торы. – Шмуль снова покраснел. – Он сворачивается в футляр и прикрепляется к дверному косяку справа. Его касаются пальцами, а потом их целуют. Даже многие евреи полагают, что футляр – и есть сама мезуза… Кстати, я не думаю, что это панацея от грехов!

– А туристы наши где застряли?

– Все еще в магазине. Затарились хамсами так, будто весь Сургут благословить и осчастливить решили, а теперь золотишко покупают на метраж. Там такие бобины стоят с дешевым золотом. Так бабулька на локоть наматывает – отмеряет, а Рита считает локти и берет! – усмехнулся Шмуль. – Ты сказала, у тебя есть армянская кровь?

– Да.

– Хочешь, провезу тебя через Армянский квартал? – шепнул мне гид, когда туристы загрузились в мини-бус и увлеченно рассматривали покупки. – Нашим-то друзьям все равно, где ехать. А тебе поснимать интересно будет. Да и посмотреть! Я покажу тебе старый армянский патриархат!

– Замечательно! Моя мама будет счастлива, что я тут побывала. А когда армяне появились в Иерусалиме?

– Вообще-то армяне тут появились очень давно, но армянская община сложилась только во времена крестоносцев, вокруг Армянского монастыря, – ответил гид. – Главная армянская святыня здесь – церковь Святого Иакова, построенная в ХI веке на месте более древней.

– А когда армяне вообще приняли христианство? От бабушки я слышала, что они были одними из первых! Это предмет особой национальной гордости!

– Точно. Армяне приняли христианство примерно в 301 году нашей эры, причем все разом. Таким образом, Армения стала первой в мире христианской страной. В 638 году тут был создан армянский патриархат. Смотри. Мы сейчас на Араратской улице!

Мы ехали по узким улочкам Армянского квартала. У меня защемило сердце. В центре Иерусалима оказались места, где все вывески были только на армянском, а на стенах развешаны карты геноцида армян. К своему удивлению, я даже разбирала некоторые слова.

На несколько секунд мне показалось, что я попала в благословенные кварталы Еревана, каким я помнила его еще по детству, – старинные каменные здания, арки, цветы под узкими окошками.

– Лучший фарфор в Иерусалиме – армянский, – начал было Шмуль и мгновенно пожалел об этом.

– Что? – сразу встав в стойку, спросила счастливо отоварившаяся золотишком Рита, мирно жевавшая бутерброд. – А почему мы тогда не останавливаемся?

– Мы вообще-то едем на Виа Долороза и к храму Гроба Господня… у нас уже не так много времени… – пролепетал гид.

– Фарфор надо брать! – тоном, не допускающим возражений, сказала Рита. Наверное, с неменьшей решимостью гангстеры брали какой-нибудь манхэттенский банк.

Шмуль покорно остановил машину на аварийке около одного из армянских магазинчиков.

– У них там что, в Сургуте своего фарфора нет, чтобы отсюда переть? – вздохнул он. – Хорошо, хоть за стоянки в неположенном месте тут не штрафуют, если кто-то в машине сидит.

Пока туристы отоваривались, я поснимала затерянные уголки Армянского квартала. Зашла в несколько лавок, встретила настоящих армян, выросших в Иерусалиме, но сохранивших национальные корни.

– Фамилия моего прадеда – Аветисян! – сказала я.

– Добро пожаловать! А мы – Карапетяны. Наши предки тут живут с 1902 года. Они работали в армянской типографии. Здесь расположено много достопримечательностей, в том числе Ассирийский монастырь, заложенный на месте дома матери апостола Марка – Анны. Согласно преданиям, именно в этот дом пришел святой апостол Петр, выведенный из темницы ангелом. Ты знаешь, что именно в этой церкви находится купель, где была крещена Дева Мария?

– Нет, не слышала никогда!

– То-то же. У нас в квартале много достопримечательностей. Большинство армян депортировались сюда во время геноцида, в начале прошлого века. Тут до сих пор отправляют службы на древнем арамейском языке. Хотя иерусалимские армяне изъясняются в основном на западном диалекте, а мы – на восточном. Западный, конечно, древнее, с добавлением турецких и арабских слов, а восточный – более советский, в нем немало русскостей. Соседи иногда по нескольку раз переспрашивают – тогда мы переходим на иерусалимский диалект армянского.

В небольшой мастерской сидели несколько пожилых женщин и вдохновенно раскрашивали эмали. «Мир вашему дому» – прочитала я на армянском по слогам. И вдруг подумала: а почему всю жизнь я считала, что мое призвание – модная съемка для глянца в Москве, если в мире столько восхитительных мест и лиц?…

* * *

– Мы входим в город через Львиные ворота, – сказал Шмуль. – Налево – мечеть Аль-Акса, священное для мусульман место, поэтому арабов тут всегда много. Внутрь пускают только мусульман, но даже их проверяют на знание двух сур Корана.

– Еще нам только этих хасидов-террористов не хватало! – поджала губки Тамара Ивановна.

– Не хасидов, а шахидов, мама! – смущенно поправил тещу очкастый Сергей.

– Да какая разница! Все головорезы! – со знанием дела отрезала Рита.

– А почему ворота – Львиные? – спросила я. – При чем тут львы и Иерусалим? В Венеции со Святым Марком и крылатым львом еще понятно…

– Ну, начнем с того, что и в Израиле до конца IX века настоящие львы водились, пока их люди не истребили. А вообще лев – символ колена Иегуды и царского дома Давида. Кроме того, лев – знак летнего месяца ав, в котором были разрушены оба Храма. Поэтому и Мессию ждут именно девятого ава, в тот же день, когда произошли оба разрушения. Почти два тысячелетия лев был также символом императоров Эфиопии, род которых берет начало от царя Соломона, сына царя Давида… Ты знаешь почему?

– Нет!

– Однажды царь Соломон встречался с царицей Савской. Она была очень хороша собой, умна и неприступна. Но царь Соломон был хитрей! Он пригласил царицу Савскую к себе в спальню и сказал, что овладеет ею, если она попросит что-то из вещей и предметов, ему принадлежащих. Их трапеза затянулась за полночь. Блюда были острыми, и царица… попросила у Соломона стакан воды. Уехала обратно она уже беременной. Так, по легенде, появились эфиопы, дети царицы Савской. Они необыкновенно гордятся своим происхождением от самого царя Соломона!

– Да что вы про львов и царей заладили! Мы уже выходим на Крестный путь Господа нашего Иисуса Христа или еще нет? – раздраженно спросила между тем Рита, и ее лицо приняло сосредоточенно-скорбное выражение.

– Да, мы пройдем по Виа Долороза одну за другой так называемые стоянки, связанные с различными вехами на пути Иисуса к распятию, зафиксированными в Библии, – сказал Шмуль. – Ближайшая к нам стоянка – Литостратус, где происходил суд над Иисусом и его бичевание. Двор или площадь, где происходил суд, был покрыт камнями, отсюда название – Литостратус. Здесь сейчас находится католический монастырь сестер Циона.

– А Спаситель что, к распятию прямо по этой улице шел? – спросила любопытная Тамара Ивановна.

– Виа Долороза – это не улица, это путь. Идентификация этого пути проводилась в XVI веке францисканскими монахами по тем улицам, которые существовали в то время и не совпадали с улицами города времен римского владычества. До прихода францисканцев никаких попыток отождествить Крестный путь с современной иерусалимской топографией не делалось. Некатолические конфессии не делают этого до сих пор. Православная церковь лишь частично признает ныне существующую Виа Долороза. Он ведет по нескольким улочкам и переулкам от места, где находилась резиденция Понтия Пилата, и приводит к храму Гроба Господня, – терпеливо ответил гид.

– А разве святые места находятся не в собственности государства, не являются неприкосновенными музейными памятниками? – изумился вслух тихий Сергей.

– Нет, представьте себе! – улыбнулся Шмуль. – Они выкуплены разными конфессиями и религиозными организациями. Их, в принципе, в любое время можно перекупить и перепродать… К тому же местонахождение тех или иных стоянок все время оспаривается разными церквами!

– Уму непостижимо! – пробормотал Сергей.

– Русские паломники всегда пользовались здесь особыми правами и льготами, – сказал Шмуль. – Когда за паломничество взимала дань турецкая администрация, русские паломники от нее освобождались, поскольку русский царь присылал богатые дары в виде мехов, икон, богослужебных книг, предметов церковной утвари. А в 1847 году на Святой земле была открыта русская духовная миссия!

– А какие-то известные персоны из царской семьи в Иерусалим приезжали? – снова спросил Сергей, явно заинтересовавшись темой.

– Да, ваш тезка великий князь Сергей Александрович посвятил много времени тому, чтобы доказать, на каком именно месте находится Голгофа. Сейчас существует Александровское подворье, где можно увидеть в оригинале картину Репина «Голова Христа» и множество других даров.

На каждой стоянке Рита вставала на колени, истово крестилась и доставала из сумки перетянутую резинкой массивную пачку долларов, из которой, послюнявив палец, делала щедрые пожертвования.

Я немного оторвалась от экскурсии и фотографировала неповторимые иерусалимские уголки, лица прохожих и паломников. Сюрпризом для меня стало, когда Виа Долороза вдруг неожиданно превратилась в настоящий арабский базар с прилавками, шмотками, пряностями и дешевыми украшениями.

– Тут можно купить все, даже оружие, не говоря о наркотиках! – шепнул экскурсовод.

Это было похоже на правду. То и дело мы останавливались около магазинчиков, и Рита с мамой прикупали сувениры. Несчастный Сергей с грудой пакетов и пакетиков напоминал навьюченных осликов, которые то и дело тормозили движение.

– Торжище в центре святого города? – удивленно посмотрела я на Шмуля. – Глазам своим не верю! Я совсем иначе представляла себе Иерусалим!

– Вечный город вечных контрастов, – рассмеялся он и добавил: – Здесь все рядом. Этот город учит терпимости и пониманию многообразия мира!

Арабские женщины в платках прямо на улице пекли ароматные лепешки. Время от времени попадались солдаты в форме ЦАХАЛа. Арабские мальчишки клянчили у туристов папиросы и тут же их курили. Мимо нас несколько экзальтированных граждан европейской внешности со скорбными лицами волокли здоровенный деревянный крест.

– Ничего особенного, тут часто такое бывает, – объяснил Шмуль. – Люди стремятся буквально повторить то, что написано в священных текстах, думая, что это добавит им святости и по-быстрому избавит от грехов. А вот и храм Гроба Господня!

– Тот самый! – охнула Рита и рухнула на колени. За ней последовали Тамара Ивановна и Сергей. Оболтус Рома, экскурсовод и я остались стоять, переглядываясь.

– Строительство храма было начато императором Константином на развалинах древнего языческого храма, где стояли статуи Юпитера, Юноны и Венеры, – продолжил гид. – Тут был римский Форум и Капитолий. В IV веке его мать императрица Елена, о которой я уже рассказывал, хотела найти евангельскую Голгофу. Елена вела раскопки много лет, в результате были обнаружены остатки полусгнивших крестов римских времен и трещина в близлежащей скале, правда, как выяснилось, явно сейсмического происхождения. Царица решила, что искомое место найдено, тем более что в нескольких десятках метров от него была также обнаружена пещера со вскрытым каменным гробом. Однако это место принадлежало одному местному арабу. Елена заключила с ним договор о бессрочной аренде этой земли. Храм был построен примерно в 335 году. По сей день действует договор царицы Елены об аренде, он давно стал символичным. Каждое утро в четыре часа глава семейства, чей предок когда-то отдал в аренду землю под церковь, открывает древним легендарным ключом храм, а в восемь вечера его запирает. Желающие могут купить свечи и зажечь их в храме от благодатного огня…

– И что, он так и стоит с того времени, как был распят Иисус? – спросила бабулька.

– Храм Гроба Господня много претерпел от разных правителей Иерусалима, разрушений, пожаров, землетрясений и войн. Сейчас он совсем другой, чем базилика, которую возводили некогда Константин и Елена. В настоящее время храм принадлежит общинам римских католиков, православных греков, армян, коптов, сирийцев и эфиопов. В храме несколько этажей и запутанные переходы. Площадь перед ним носит название Атриум!

Рита купила несметное количество свечей, каждая из которых состояла из тридцати трех тонких белых свечек.

– По числу лет Иисуса! – пояснил экскурсовод.

Мы вошли в храм Гроба Господня. Шмуль провел нас по внутренним пространствам этого самого необычного из виденных мною храмов. Собственно, храмом в привычном понимании его можно назвать с большой натяжкой.

Храм Гроба Господня – это объединенные общей крышей и переходами многочисленные священные места, галереи, пещеры и закоулки, связанные с последними часами земного бытия Иисуса и его земной смертью, царицей Еленой, а также действующими монастырями и конфессиями. Так, церковь францисканцев и Алтарь гвоздей принадлежат католическому ордену св. Франциска, храм равноапостольной Елены и придел «Три Марии» – Армянской апостольской церкви, могила святого Иосифа Аримафейского, алтарь на западной части Кувуклии – Эфиопской (Коптской) церкви. Но главные святыни – Голгофа, Кувуклия, Кафоликон, как и общее руководство службами в храме, принадлежат Иерусалимской православной церкви.

– Вот, загляни сюда, если не боишься, – сказал мне Шмуль, пока остальные отвлеклись. – Это одна из самых бедных частей храма, в ней нет золотых убранств, зато там можно увидеть пещеры, действительно похожие на те, что были в Иисусовы времена.

Я быстро сделала несколько снимков. В полумраке сирийского закоулка было прохладно и влажно, как в склепе. Мне стало не по себе, и я поспешила выйти.

– Тут еще интересен коптский уголок! – сказал Шмуль. – Место, где покоилась голова Иисуса!

Мое внимание привлекла белая мраморная плита, вокруг которой на коленях стояли паломники. Кто-то ее целовал, кто-то сосредоточенно скреб ногтями. Рита, охнув, грохнулась перед плитой на колени и начала поспешно раскладывать на ней купленные сувениры.

– Что они делают? – тихо спросила я у Шмуля.

– По преданию, это плита, на которую положили тело Иисуса после распятия для умащения ароматическими веществами перед погребением, – ответил гид. – Ее еще называют Камень помазания. Говорят, он мироточит. Во всяком случае, я свидетель того, что время от времени на плите появляется какая-то маслянистая субстанция с приятным запахом, можешь сама проверить. А паломники приспособились тут не только масло выковыривать, но и вещи освящать… Голгофу, точнее то, что от нее осталось, ты видела, вообще под стекло поставили. Иначе ее давно бы по кускам растащили.

– А теперь свечи от благодатного огня зажжем! – сообщила Рита, которая закончила возиться у плиты. – Кстати, а мама где?

Тамара Ивановна давненько исчезла из поля нашего зрения.

– Да уж за маму не волнуйся, она точно не пропадет! – едко ответил Сергей. – Давай уже закругляться, есть охота. Да и сын устал.

– Да что ты вечно о мирском! Мы в святом месте! – прикрикнула Рита. – Вставайте в очередь!

Я фотографировала людей, которые опаляли иерусалимские свечи от благодатного огня, а потом гасили их специальным колпачком.

– А когда первый раз увидели благодатный огонь? – спросила я.

– Первым свидетелем был апостол Петр, он увидел чудесное сияние над пеленами Христа… Подождите! Нельзя свечи так поджигать – по нескольку сразу! – остановил Риту Шмуль, когда та попыталась опалить разом несколько свечей. – Нужно каждую вязанку отдельно, и только со светлыми мыслями. Особенно если в подарок. Нужно думать о том человеке!

Для меня Шмуль сам специально опалил одну иерусалимскую свечу.

– Когда будет на душе нехорошо, грустно или плохо, доставай из нее по одной свечке и жги дома. Может, меня вспомнишь…

Я была очень тронута. Мы вышли из храма дожидаться наших спутников на улице, пока те пытались воссоединиться с заблудшей Тамарой Ивановной.

– Видишь это? – привлек мое внимание Шмуль к глубокой темной трещине на воротах храма. – Говорят, однажды священники решили брать плату за вход в храм на Пасху, когда благодатный огонь сходит. Тысячи людей не смогли войти и остались у ворот. И тогда благодатный огонь снизошел не внутри храма, а снаружи и опалил ворота. С тех пор вход в храм стал снова бесплатным, а напоминание вот – осталось.

– А что ты вообще думаешь о благодатном огне? Ты же здравый человек… Я слышала много разных мнений!

– В Израиле много чудес, не стоит сразу ничего отвергать, – задумчиво сказал Шмуль. – Я знаю только одно, что я из интереса несколько раз был тут на Пасху, видел, как люди ждут этого чуда. Предварительно помещение обыскивается полицейскими и мусульманами. Потом во всем храме гасят огни. На середине ложа Живоносного Гроба ставится лампада, наполненная маслом. С ней рядом кладутся тридцать три свечи – по числу лет земной жизни Христа. Внутри остаются православный патриарх и представитель Армянской церкви. Идет молитва. Вход в часовню запечатывается большим куском воска. Человеку очень часто нужны доказательства, чтобы верить. Благодатный огонь – весьма сильное доказательство. Он действительно приходит из ниоткуда и не жжет руки в первые минуты, на себе проверял. Говорят, год, когда он не придет, станет последним годом человеческого бытия.

– У нас мама пропала! – вылетела из храма и фурией накинулась на нас Рита. – Мы ее нигде найти не можем!

– Ну, подождем еще, – спокойно ответил Шмуль. – Вы можете идти перекусить в ливанское кафе напротив, а я тут еще подежурю. Там очень вкусный фалафель, рекомендую.

– Спасибо, Шмулик! Жрать ужасно хочется! – расцвела Рита и увлекла туда своих мужчин.

– А я пойду, пожалуй, пофотографирую… Скоро закат, тени становятся длинными. На стенах Старого города они должны смотреться изумительно!

– Я тебе сам хотел это предложить! – сказал Шмуль. – У нас еще были лавки и магазины по плану. Вряд ли тебе это интересно. Поброди по Еврейскому кварталу, дойди до могилы царя Давида… Только не лезь в Восточный Иерусалим, пожалуйста!

– Где встречаемся?

– Там же, у Львиных ворот. В восемь вечера. Не заплутаешь? В принципе тут все рядом… На холме Памяти Иерусалима расположился самый печальный музей Израиля – «Яд Вашем» – мемориал холокоста, можешь прогуляться туда, если хочешь. Тогда погибли шесть миллионов евреев. В музее есть уникальный детский комплекс. Не забыты и те, кто спасал евреев в те страшные годы, вдоль аллеи, ведущей к парку, в память о них посажены деревья. Но эта экскурсия – не для слабонервных! Я бы отправлял туда всех, кто высказывает сомнения в реальности холокоста!

– Нет, я думаю, не пойду туда сейчас, погуляю по окрестностям! Позвоню в случае чего. – Я записала мобильный номер Шмуля.

– Ты мне что, с московского номера звонить будешь? – испугался он. – Не звони! Это же для тебя так дорого будет. Купи местный, это гораздо дешевле!

Я рассмеялась, подхватила фотоаппарат и пошла бродить по Вечному городу.

* * *

Снимки в тот вечер получились действительно удивительные. Я снимала религиозно сосредоточенных молодых людей на фоне йешив, уже знакомых мне хабадников с портретами седовласого ребе, православных паломников, места раскопок, руины храмов крестоносцев, узкие улочки и шумные базарные уголки. Нигде в мире я не видела подобной эклектики!

В Еврейском квартале я прошла по улице Кардо и забрела к четырем древним синагогам, построенным сефардами в XVI веке. Как рассказывала табличка, именно здесь Иоханан бен Заккай, величайший знаток талмудического учения своего времени, в последний раз молился перед уходом из Святого города, осажденного римлянами. Здесь же на протяжении веков посвящался в сан главный раввин сефардов, носивший титул Ришон Лецион.

Мне очень захотелось наконец доподлинно выяснить, кто же такие сефарды. Даже спустя много лет моя идиотская история с Витей Пфердом не давала мне покоя. Около синагоги я приметила троих мужчин в кипах, беседующих по-русски.

– Извините за дурацкий вопрос, – спросила их я. – Вы не подскажете, кто такие сефарды? А то хожу, мучаюсь…

– Исторически сефарды это евреи, которые жили в Португалии и Испании, но были изгнаны оттуда в конце XV века, – объяснил мне один из них. – После этого они расселились в Африке, особенно в Марокко, а также двинулись в Европу. В Израиле сефардами часто называют евреев, которые имеют не ашкеназское, то есть не восточноевропейское, происхождение.

– Но какое-то превосходство у сефардов над всеми остальными евреями есть?

– Да что ты городишь, конечно, нет никакого! – расхохотались, переглянувшись, мои собеседники. – В Израиле лучше быть ашкенази. Именно ашкенази занимают большинство важных государственных постов, владеют крупным бизнесом. Сефардов тут даже шпыняют немножко. А что?

– Да так, старая история. Спасибо!

– К тому же что-то я сомневаюсь, чтобы в России сейчас оставались сефарды. Как фамилия-то у твоей истории?

– Пферд. Он говорил, его фамилия восходит к древнеарамейскому и представляет собой аббревиатуру…

Мужики снова расхохотались. Они перекинулись между собой на иврите, и их потряс новый приступ хохота.

– Да никакой твой Пферд не сефард, а конь педальный, успокойся! Болтун он просто, как многие евреи. Пферд – ну совсем не древнеарамейская фамилия. А сефарды не говорили на арамейском. У них был особый язык – ладино назывался. Сейчас на нем не говорят уже. Засохшая ветка.

– Да, я всегда думала, что Витя мастер сказки рассказывать.

– Ну и плюнь на него! Другие будут! – пошутили мужики. – Лучше в синагогу войди. Там очень красиво!

Я последовала их совету. На душе отчего-то полегчало. Даже стало смешно.

Войдя внутрь, я с удивлением отметила, что знаменитые синагоги – всего лишь скромных размеров молельни. Особое впечатление произвела на меня синагога имени рабби Иоханана бен Заккая. Ее стена у амвона была украшена росписью по иерусалимским мотивам в голубых и золотых тонах. Оттуда же вели двери к остальным синагогам.

Дальше по улице Мишмарот а’Шхуна я вышла к красивейшей древней синагоге. Рядом с ней бродила группа школьников с надписями на футболках «В Израиль – по праву рождения», с которыми экскурсовод разговаривал по-русски. Я прислушалась.

– В 1267 году эта синагога была основана в честь знаменитого рабби Моше Бен-Нахмана, Маймонида, выходца из Испании. Рамбам – аббревиатура его имени. Если подняться от нее по ступенькам, нам откроется синагога Хурва, построенная в XIX веке, на месте более древней синагоги. Если мы пойдем дальше, по улице Тиферет Исраэль, мы увидим арочный пролет – все, что осталось от синагоги Нисана Бека…

Я пошла дальше и от руин упомянутой синагоги свернула на улицу с названием Караимская. Сняв обувь, я зашла, точнее, спустилась в древнюю караимскую синагогу, которая находится ниже уровня земли. На меня сразу нахлынули воспоминания: я вспомнила, как случайно побывала в ка раимских кенассах во время отдыха в Евпатории пару лет назад.

Тогда все почему-то ездили на машинах в Крым – ностальгия по советским временам, наверное. И мы со знакомыми журналистками на двух машинах взяли – и поехали! За сутки с ветерком и остановками дорулили до Евпатории. Чтобы спрятаться от жары, бродя по отреставрированному Малому Иерусалиму, мы забурились в караимский музей, там же была кенасса. Мне запомнились мраморные плиты с вязью на иврите, старинные могилы и скамейки под виноградными лозами. Тогда это было развлечение, ничего серьезного… Большую часть времени вообще в караимском кафе просидели, где все восхищались лепешками и бульоном с крошечными пельменями. Я даже толком не поняла тогда, кто они такие – крымские караимы.

Внутри пожилая пара негромко говорила по-русски. Я прислушалась.

– Я тебе уже рассказывал, караимские евреи – особенные, нас можно назвать хранителями веры, – говорил мужчина. – Мы свободны от позднейших толкований и украшательств религии. Мы отрицаем Талмуд и Мишну, признаем только письменную Тору. Мы – истинные люди Писания, хотя несведущие нас часто называют сектой в иудаизме. Это в корне неправильно.

– Это что, и все отличия между караимами и евреями?

– Их много, все не расскажешь в короткой беседе… – сказал старик. – У нас другой календарь, даже не все праздники совпадают. Еврейскую Хануку мы вообще праздником не считаем. А в субботу у нас гораздо больше запретов, чем известные еврейские тридцать девять. Мы считаем, что в субботу главное – молиться Всевышнему, как он нам заповедовал. А не изобретать разные обманки, чтобы этого избежать. К кашруту у нас гораздо более жесткие требования. И мяса большинство караимов не употребляют. Мы специально называем наш молельный дом кенассой, чтобы не путали его с синагогой.

– А можно я вмешаюсь в ваш разговор? – сказал невысокий мужчина, стоявший неподалеку. – Меня зовут Леонид, я исследую различия и взаимосвязи между евреями и караимами. Мы, ученые, считаем, что караимы и евреи – иудеи. Достаточно обратиться к ивриту, корень «лавор» – это люди, перешедшие реку.

– И что вы этим хотите сказать? – прищурившись, спросил пожилой караим.

– Только то, что иудеи – вариант веры колена Иуды, собственно единственное оставшееся, так как они полностью ассимилировали колено Беньямина. Караимы, на наш взгляд, безусловно, этой же веры. Вопрос для науки только в том, вариант какого из десяти исчезнувших колен иудейских они исповедуют. Возможно, мы имеем дело с симбиозом колен, ведь каждое из двенадцати колен имело определенные отличия во взглядах на Тору и обряды.

– Я не понимаю вашей науки! – отмахнулся от ученого, занервничав, старик. – Я коренной крымский караим. Мои родители, дед и бабка – караимы. Я вам точно могу сказать, мы – не иудеи. В синагогу не ходим! И я даже слышать ничего об этом не хочу!

– А когда впервые стало известно о караимах? Они же, как я знаю, выделились из иудаизма? – успокаивая его и кидая гневные взгляды на ученого, спросила женщина.

– Первые упоминания о караимах относятся к багдадскому периоду, VIII век нашей эры, тогда караимское движение родилось как противовес традиционному, талмудическому, – нараспев поведал старик. – Анан бен Давид первым сказал, чтобы люди искали все ответы только в Торе и не полагались ни на чье мнение. Поэтому изначально караимов в его честь ананитами называли. Потом стали называть караимами, от слова «карай» – читающий. Из Вавилона караимы расселились в Византию, Северную Африку, Испанию, Крым, потом – Литву и Восточную Европу.

– Про караимов не очень-то в России услышишь. Известные-то люди есть среди них? – тихо спросила его спутница.

– Наберется немаленький список. Ну, например, Маршал Советского Союза Родион Малиновский, министром обороны был, великая балерина Анна Павлова, ученый и дипломат Шапшал… Русская элита! Хотя я тут с несколькими людьми разговаривал, они говорят, проклятые мы, караимы. Даже кенасса эта для евреев считается запретной.

– Почему? – Дама вскинула брови.

– Рассказывают разные небылицы. Что, дескать, караимы закопали знаменитого мудреца Рамбама по пути к этой синагоге, чтобы его ногами топтать. И якобы евреи благодаря одному чувствительному раву это обнаружили. И что в XVIII веке тогдашний рав, которого турки звали хахам-башим, проклял нас на смертном одре, чтобы нас всегда было настолько мало, чтобы никогда не собрать миньян.

– А что такое миньян?

– Это кворум из десяти взрослых мужчин, необходимый для богослужения. Говорят, тут до сих пор это проклятие действует, и поэтому опасаются караимы сюда переезжать. Но это неправда. Много караимов в Ашдоде, мошаве Раннен, БеэрШеве. Хотя особого статуса у общины нет, существует собственный религиозный суд.

– А правда, что во время Второй мировой войны караимы Германии обратились в рейх с просьбой об официальном непризнании их евреями?

– Да, был такой эпизод. Гитлер несколько раз рассматривал вопрос об этнических и религиозных корнях караимов, – немного помедлив, ответил старик. – На большинстве оккупированных территорий караимы действительно не подвергались преследованиям. А вот в Киеве караимы разделили участь всех невинно убиенных. Но надо сказать, что и в царские времена в России караимы всегда были на особом положении, от воинской повинности были освобождены…

Сполна глотнув еврейской древности, я вернулась в христианский квартал. Перекусить села в небольшом кафе, рядом с женщиной в платочке и длинной юбке, которая читала Библию на русском языке. Оказалось, Людмила – эмигрантка, паломница из Америки и приехала в Иерусалим пожить в православном монастыре на Елеонской горе.

– В первый раз в Иерусалиме? – спросила она.

– Да.

– Это большая радость, детка. Всем, кто сумел сюда доехать, дается большая радость. Что ты уже увидела?

Я вкратце пересказала.

– Длинный день! Даже устала немного…

– А день между тем еще не закончен! – философски отозвалась Людмила. – Ты заметила, что этот город – уникален? Рядом мечеть и храм дервишей, синагога и христианская церковь… Даже время в нем течет по-другому. Когда я здесь, я с раннего утра молюсь, посещаю святые места, просто брожу по городу, разговариваю с людьми. Но всегда при этом успеваю к вечерней службе в монастырь. Такого со мной никогда не бывает в Нью-Йорке. Там дни короткие и нервные, вроде и сделать ничего не успела, а уже без сил и пора спать…

Я мысленно согласилась с ней. За последние два дня со мной столько всего неожиданного приключилось!

* * *

Уже возвращаясь к Львиным воротам, я забрела в арабскую лавочку, которая внешне ничем не отличалась от всех остальных на улице. Мое внимание привлекли русские старинные иконы, выставленные в витрине.

– Интересуешься иконами? – Из лавчонки вышел, широко улыбаясь, симпатичный молодой араб. В белой рубашке и джинсах «Армани» он радикально отличался от остальной арабской публики, которую мне уже довелось понаблюдать.

– Ты что, тоже в России учился? – улыбнулась я, вспомнив «таксиста».

– Да, на врача. Но по специальности не работаю. У нас магазин, семейное дело. Зайди, покажу. Не пожалеешь: это один из лучших магазинов в Иерусалиме!

Я вошла и сразу поняла, что действительно не пожалею. Местечко было необычным. Прямо передо мной расстилалась полутемная анфилада комнат. Отраженные зеркалами, вокруг нависали и множились арки. Внутреннее пространство казалось бесконечным.

– Еще мой прадед купил эту землю под магазин, – сообщил мне араб с гордостью. – Кофе выпьешь?

– С радостью.

Мы были одни в пустом гулком помещении. Наши голоса разлетались и дальним эхом парили в исчезающих друг в друге комнатах. На стенах были развешаны иконы, картины, артефакты. Вот зал оружия, где клинки и шпаги. Вот ювелирный салон с неярко поблескивающим старинным золотом. Этот магазин напоминал музей и был прекрасен!

– Тебе пойдут эти серьги, – сказал вкрадчиво араб, подходя сзади с крупными мерцающими в полутьме сережками. – Россия, XVIII век. Их носила какая-нибудь знаменитая красавица. Примерь!

Завороженная, я послушно надела старинные бриллианты.

– Приподними волосы! – приказал араб и легко коснулся моей шеи. – Графиня!

Из мутного зеркала в тяжелой раме на меня взглянуло почти незнакомое лицо из далекого прошлого. Как будто черты стали тоньше. Неужели я?

– Мне это не по карману! – призналась я, снимая сережки и стряхивая наваждение. – Хотя очень красиво!

– Пойдем. Я тебе кое-что покажу! – сказал араб. – То, чего ты точно никогда не видела.

Через галерею комнат мы пришли в одну из самых дальних.

– Тут что, как у сестер Циона, раскопки были? – изумилась я.

– Да, почти, – кивнул араб. – Этой мой дед раскапывал. Перед тобой – настоящая часть Виа Долороза. Времен Христа. То, что там, на улице, – это ерунда. Настоящая Виа Долороза скрыта от толпы на глубине!

Я заглянула в яму с небольшого мостика. Раскоп метров на десять, не меньше. Передо мной действительно был кусок древней улицы. Внизу чуть заметно поблескивали ветхозаветные камни.

– Потрясающе! – искренне сказала я. – Можно я тут пофотографирую?

– Да. А потом пойдем кофе пить, поговорим.

Араб усадил меня на низкие подушки в одной из комнат и поднес крошечную чашечку с густым, как глина, и головокружительно ароматным кофе.

– Как тебя зовут?

– Карина.

– Необычное имя. А я Хасан.

– Тебе принадлежит сейчас этот магазин?

– Мне, отцу и четверым моим братьям. Уже больше ста лет наша семья тут живет. Прадед купил землю, потом дед докупил часть дома… На верхнем этаже, где я живу, вид на мечеть Аль-Акса.

– Здорово! А увидеть можно? – набралась я наглости.

– Нет… – помотал головой араб. – Там только семья.

– А иконы настоящие? – спросила я, впервые в жизни прихлебывая настоящий кофе по-арабски.

– Конечно, обижаешь! – осклабился Хасан. – Настоящие русские старинные иконы, из разных монастырей. Мне нравится русская северная школа. Посмотри, какие строгие глаза у богородиц!

– Откуда они?

– Ворованные, наверное, я точно не знаю, – пожал плечами Хасан, и я не поняла, шутит он или нет. – А ты думала? Обычно я этого туристам не говорю, но кто понимает – тот понимает. И старое русское золото, драгоценности тоже ко мне откуда попадают? Мы называем это «каналы» и не интересуемся происхождением вещей. Покупатели всегда есть. Ты хочешь купить иконы?

– Возможно! – вдруг нашлась я. – Для начала я хочу их сфотографировать и подумать.

– Пожалуйста! Только думай не очень долго, их купят.

– Ладно.

Очарование от необычного магазина мгновенно рассеялось. Я сфотографировала иконы и драгоценности и заторопилась уходить – от греха подальше.

– Спасибо, Хасан!

– Красавица, ты разве не хочешь посидеть со мной в кафе в Старом городе? – спросил араб и нахмурился. – Прокачу с ветерком! У меня один из лучших «мерседесов» в Иерусалиме. На весь Израиль таких всего три!

– Нет, извини. На «мерседесы» я и в Москве насмотрелась. А сейчас мне надо бежать. Меня ждет гид…

– А… – разочарованно протянул Хасан. – Ну, ты заходи, Карина, если что-то у меня купить надумаешь. У меня лучшие иконы в Иерусалиме.

– Ладно!

Я опрометью выскочила из магазина и припустила в сторону Львиных ворот. Уже смеркалось, но на улицах было по-прежнему многолюдно. Мне захотелось скорей оказаться рядом с гостеприимным и застенчивым Шмуликом. В Вечном городе были свои тайны, которые он не собирался раскрывать чужестранцам. А как иначе?

* * *

Когда я прибежала к микроавтобусу, в нем, к моему удивлению, сидел один Шмуль, который, взволнованно размахивая руками, с кем-то говорил по телефону.

– Слава Богу, хоть ты пришла! – Чуть не бросился он мне на шею. – Ты в порядке?

– Да, – я взглянула на часы. – Опоздала немного… С арабом одним заболталась. Такой интересный субъект оказался. А где остальные?

– Ты не представляешь, что произошло! – вскрикнул Шмуль. – Тамара Ивановна потерялась.

– Как?

– Мы ждали ее до семи часов. Потом я связался с врачами. Знаешь, иногда такое бывает с паломниками: им в святых местах плохо становится от обилия впечатлений и все такое. Но никого амбуланс из храма сегодня не увозила… И происшествий в этом районе тоже не было. Надо ждать. В консульство мы пока не заявили. Может, заблудилась старушка, кто-то ее на ночь приютил… Хотя не похоже: такая активная, любопытная бабулька!

– И что будем делать?

– Мила сказала отвезти тебя обратно в Тель-Авив. Для Риты и компании я уже снял отель неподалеку. А что делать? Отвезу тебя – вернусь обратно. Если до утра не найдется – будем обзванивать больницы и морги. Ужас, а не день.

– Сочувствую! – протянула я.

– Да ладно! – отмахнулся Шмуль. – Не в первый раз. С этими туристами чего только не случается! То метанола напьются, то заблудятся, то еще что-нибудь… Мне не привыкать. Едем!

Я молчала под впечатлениями прошедшего дня. Слишком много событий! Интересно будет посмотреть фото.

– Скажи, Шмуль, а ворованными иконами в Иерусалиме могут торговать?

– Тут может быть все, что угодно. Хотя скорее всего чаще встречаются подделки.

– Ясно…

– Помнится, ты интересовалась подлинностью исторических мест и библейских историй, – сказал вдруг Шмуль. – Мы сейчас проезжаем по Арабскому кварталу, напротив Шхемских ворот, где расположена одна из альтернативных святынь – Садовая могила. Протестанты и англикане считают ее подлинной Голгофой.

– Как интересно! А поближе взглянуть можно?

– Думаю, да. Сейчас только припаркуемся…

Шмуль ловко воткнул микроавтобус на газон, и мы вышли.

– А как получилось, что в Иерусалиме официально есть еще одна Голгофа? – взволнованно спросила я.

– Да если бы одна! Знаешь, сколько версий и мнений! До сих пор споры идут. И неясно, кто прав. Идея насчет конкретно этого места принадлежит английскому офицеру Чарльзу Брауну. Он оспаривал подлинность Голгофы, расположенной в центре города. Если следовать тексту Нового Завета, настоящая Голгофа находилась вне пределов Иерусалима…

– Смотри, гора с этого ракурса похожа на человеческий череп! – перебила его я.

– Правильно. Название «Голгофа» произошло от слова «гульголет», в переводе с иврита означающего череп. Есть два объяснения: первое, что гора похожа формой на череп, и второе, что, по легенде, под ней находится череп Адама. Правда, евреи определяют его местонахождение под Храмовой горой. Схожесть горы с формой человеческого черепа и послужила одним из оснований для провозглашения этого места новой Голгофой! Кроме того, в Евангелии от Иоанна сказано, что на месте распятия Иисуса был сад, что также противоречит идее Голгофы в центре Иерусалима. А здесь обнаружены остатки цистерн для полива земли и прессы для давления масла. Поэтому это место зовется порой Садовой могилой… Кстати, священное место и для мусульман.

– Надо же, как все неоднозначно! – изумилась я. – А я всегда думала, что в Израиле точно установлены все места, связанные с Христом, особенно уж Голгофа… А оказывается, их как минимум две!

– Английская Голгофа тоже вряд ли реальна… Есть сведения, что Иисуса должны были похоронить в могиле Иосифа Аримафейского, это его дядя по матери, ессей и известный человек того времени. Но тут ничего подобного не просматривается. У ученых-археологов есть и другие варианты, еще более фантастические. Прошло две тысячи лет, трудно что-то утверждать наверняка, – сказал Шмуль. – Людям нужны культовые места, и они их старательно создают и культивируют, как некогда евреи делали золотого тельца в отсутствие Моисея. Ты еще молода и наивна. Но ум у тебя пытливый. Поэтому я тебе все эти места и показываю. Возможно, ты расскажешь кому-то, и это подвигнет еще нескольких людей как минимум внимательно перечитать Тору и Новый Завет или приехать в Иерусалим, все почувствовать, увидеть самостоятельно.

Мы сели в микроавтобус и двинулись через Арабский квартал Иерусалима дальше. Шмуль в основном молчал, изредка ругаясь вполголоса на безбашенных водителей. Арабы ездят по Иерусалиму примерно так же, как недавно спустившиеся с гор кавказцы по Москве.

– Мы сейчас Латрун проезжаем, – вдруг нарушил молчание он, когда мы уже прилично отъехали от Иерусалима. – Чуть севернее – библейский Эммаус.

– Как ты сказал? – оживилась я. – Библейский Эммаус? А я думала, Эммаус – это прикольное название поселка в Тверской области, где большой рок-фестиваль каждый год проходит. Ну, пиво рекой, музыка, танцы и все прочее. Мы еще с Лолой думали, кто такое дурацкое название для тусовочного места придумал, с мышами связанное.

– Видишь, сколько нам открытий чудных… – усмехнулся Шмуль. – А на самом деле это известное историческое местечко: под Эммаусом было сражение еврейских повстанцев во главе с Иегудой Маккавеем с селевкидами. Потом город, населенный иудеями и самаритянами, был сожжен за неповиновение римлянам. И говорят, еще неподалеку Иисус являлся путникам… А теперь тут иерусалимцы в парке отдыхать любят.

– Мне стыдно, я этого не знала. – Я опустила глаза. – Теперь всем в Москве расскажу, что такое Эммаус на самом деле.

– Да ладно, не переживай! Я тоже когда-то деталей не знал. Почитай Иосифа Флавия! – успокоил меня гид. – Хорошего вина хочешь?

– С чего бы это? Хотя хочу, конечно. Денек боевой был!

– У меня тут монах знакомый живет в Латруне. Вообще-то магазин в монастыре давно закрыт, но мы попробуем…

– Так в Латруне сейчас монастырь?

– Да, уже давно! Это старинный монастырь Богородицы, основанный рыцарями! На французском его название звучало как «рыцарская крепость». Потом упростилось, стало Латруном. Поселились тут некогда рыцари-крестоносцы, а во времена Наполеона в монастырь французские виноградные лозы завезли. С тех пор тут вино делают, а еще оливковое масло и классный чесночный уксус. Его рецепт в секрете держат, но вкус уникальный! Его еще ваш певец-кулинар Макаревич в своей передаче расхваливал. Подожди минутку!

Шмуль выскочил из микроавтобуса и постучал в тяжелые ворота. Ему отворили, минуту он что-то объяснял охраннику, и его впустили.

Вышел он в сопровождении монаха, который издалека приветливо махнул мне рукой.

Шмуль торжествующе потряс у меня перед носом бутылкой вина.

– Латрун резерва! Редкое. Обычные вина у них так себе, посредственные. Остановимся где-нибудь на море, выпьем?

– Но тебе же потом обратно ехать?

– Я немного. Хотел, чтобы ты вино рыцарское оценила.

Некоторое время мы ехали молча.

– Шмуль, почему ты со мной носишься? – не выдержала наконец я. – Давай начистоту. У тебя, как я понимаю, большие проблемы с этой бабкой. Ты спокойно мог посадить меня на автобус или такси до Тель-Авива. Теперь еще это вино поздним вечером…

– Просто я немного устал от туристов, которым ничего не интересно, ты сама видела, с кем приходится дело иметь, – честно сказал Шмуль. – Впервые за долгое время я увидел в твоих глазах реальный интерес к городу, а не к лавкам и сувенирам. И мне захотелось показать тебе то, что нравится мне, о многом рассказать… Мне просто очень приятно разговаривать с тобой – и все!

Мы приехали на вечерний пляж где-то в районе Тель-Авива.

– Зима, у моря будет холодно! – предупредил Шмуль. – Но у меня в багажнике есть одеяло и подушка. Я иногда сплю в машине, когда туристов ждать приходится, работа у меня такая. Накидывай куртку и вылезай. Я сейчас к тебе присоединюсь.

Я вышла к морю, действительно, было довольно прохладно. Мы спрятались в укромном месте, за каким-то полуразрушенным строением. Как школьники, уселись на одеяло, брошенное на холодный песок.

– За тебя, Карина! – Шмуль разлил по пластиковым стаканчикам вино. – Ла бриют, как у нас говорят. Твое здоровье!

– Спасибо!

– У нас с тостами негусто. А русские все позабыл, – разоткровенничался Шмуль. – Только туристы иногда и напоминают! Но ваши тосты такие витиеватые, все равно забываются быстро.

– Ничего страшного! Я вообще тосты терпеть не могу!

Мы выпили, закусывая сыром и шоколадом, которые откуда-то взялись волшебным образом.

– Шмуль, ты женат? – спросила я, довольно быстро захмелев. Хваленое вино было крепким и довольно сильно отдавало спиртом. Зато я быстро согрелась.

– Разведен. А ты?

– Не была и желания не возникает! – привычно отшутилась я.

– А зря… Таких женщин, как ты, в Израиле днем с огнем не сыщешь!

– Да ладно! Почему это? – обалдела я.

– В Израиле женщины такие… – Шмуль подбирал слова. – Очень эмансипированные, самостоятельные слишком. К ним просто так не подойдешь познакомиться – можно и судебный иск сразу схлопотать. У нас от этого никто не застра хован, даже высшее руководство. Одно только дело Моше Кацава чего стоило! А ты такая красивая, нежная, немного беззащитная… Хотя и хорошо маскируешься, отдам должное!

Я просто лишилась дара речи. Чтобы в Москве мне мужчина такие слова сказал! То ли от выпитого, то ли от усталости я расчувствовалась и немного всхлипнула.

– Шмулик, все не так. Я противная и вредная. У меня куча комплексов, оттопыренные уши, посмотри в профиль. К тому же я фотограф и абсолютная раздолбайка по жизни. Меня все мужики бросают потому, что я много работаю и многого от всех требую, а иначе не могу! Кому я нужна такая?

– Перестань, Карина! – Шмуль продолжал сидеть на почетном расстоянии от меня. – Ты замечательная. Я был бы так счастлив…

– У тебя тоже щит Давида, – задумчиво сказала я, потрогав кулон у Шмулика на шее. – От сглаза защищаешься?

– Нет! Маген Давид весь мир символизирует. В нем соединяются небесное и земное… Смерть и жизнь, разлука и любовь… – Он слегка наклонился ко мне, переступая границы интимного пространства.

– Шмулик, тебе еще в Иерусалим возвращаться, – мягко напомнила я, испугавшись неожиданного поворота разговора. – А я очень устала, впечатлений даже с перебором. Вот, даже батарея у фотоаппарата разрядилась…

– Да-да… – Шмуль резко отпрянул от меня и густо покраснел. – Ты права, конечно. Извини, что я так…

– Это был очень хороший день! Спасибо тебе!

Я обняла Шмулика на пороге гостиницы и поднялась в номер, где меня хватило только на то, чтобы поставить на зарядку батареи, раздеться и рухнуть в постель.

* * *

Утром ко мне в номер поднялась Милка и сразу затарахтела:

– Ты знаешь, что в Иерусалиме произошло? Ужас, просто ужас!

– С Тамарой Ивановной, что ли? – спросила я, протирая глаза. – Потерялась вроде бабулька у главной христианской святыни.

– Думали, ночью вернется! Не вернулась. Шмуль начал морги обзванивать. Туристы в панике…

– Надо же, а такая бабулька бойкая, я думала, в жизни не заблудится…

– Теперь нас такой геморрой ждет, ты не представляешь! – нервничала Мила. – Но ничего не поделаешь. Шмуль там всем занимается, он ответственный. Странно, что у него туристка пропала. Такого никогда не было.

– И что теперь?

– Да ничего. Сегодня поищем в моргах и больницах. Если не найдется, завтра сообщим в консульство… Мне для счастья именно этого не хватало! Слушай, Карина, а какие у тебя планы на сегодня?

– Если честно, ничего особенного. Хотела поснимать на городском пляже… Там потрясающие виды!

– Давай, только смотри в оба по сторонам и не теряйся. Пляж – излюбленное место для знакомства. А вечером приходи, у нас девичья тусовка будет. Поболтаем, с моей дочерью и ее подругами познакомишься.

– Договорились!

– До вечера тогда! – нахмурилась Мила. – Я пошла Шмулю звонить. Кстати, он о тебе спрашивал. А ты уже на завтрак опоздала, эх!

– Ничего страшного! На набережной перекушу. Никогда не ем с утра.

– Как знаешь, ведь завтрак включен в стоимость… – разочарованно пожала плечами Мила. – Чего деньги-то палить понапрасну…

– Ерунда! До вечера!

– Пока!

Я снарядила технику и отправилась на набережную. Мне повезло. Ярко светило солнце, день был великолепным! По-московски – почти майским. Море фантастически изум рудное.

На берегу в наглухо застегнутых куртках, спасаясь от невыносимого холода в плюс пятнадцать, группками и по одному расслабленно сидели тельавивцы. Кто дремал на солнышке, кто читал газеты, кто травку покуривал, кто с собаками баловался. Тяжелые будни бездельников!

Я шла по пляжу и фотографировала волны, лица, яхты. Контрастность цветов и их выразительность вдохновляли! Мне было так тепло, что я сняла кроссовки и шлепала босиком по морской воде. Вдруг я обратила внимание, что за мной на пионерском расстоянии, опустив очи долу и делая вид, что оказался тут совсем случайно, следует симпатичный молодой человек в длинном пиджаке и кипе. Яркий кудрявый брюнет, он обалденно смотрелся на фоне моря, взволнованного барашками.

– Я могу вас сфотографировать? – спросила я по-английски, делая шаг ему навстречу.

– Конечно! – неприлично обрадовался он. – А как тебя зовут?

– Карина.

– А я – Йоси. Очень приятно познакомиться.

– Мне тоже.

– Ты – русская репатриантка?

– Нет, русская туристка, – рассмеялась я.

– У тебя хороший дорогой фотоаппарат, – с уважением посмотрел Йоси на мою камеру.

– Я фотограф. Работаю для журналов.

– Как замечательно! – снова расцвел Йоси. – Это хорошая, прибыльная работа. Посидим в кафе?

– Я не против.

Йоси заказал вино и фруктовый салат. Этому красавцу было от силы лет двадцать пять. Мне уже стало весело.

– Что ты делаешь в Тель-Авиве, Карина?

– Приехала в гости к подруге, она живет здесь уже много лет.

– Тебе тут нравится?

– Да, очень. Погода потрясающая! В Москве холод и мрак. А тут – такое солнце! И море!

– Ты замужем?

– Нет! Не берут, – пошутила я и осеклась. Кажется, мой знакомый юмора не заметил.

– А ты хочешь семью, детей? – настаивал Йоси.

– В принципе не против, а что?

– Кажется, у меня есть что обсудить с тобой, – лицо Йоси приняло решительное выражение. – Карина, ты еврейка?

– Любого русского поскреби – обнаружится еврей. Или татарин, или армянин, или еще кто-нибудь неожиданный, – засмеялась я. – И то, и другое, и третье – мой случай. А что?

– Карина, я думаю, что мог бы на тебе жениться, – вдруг на полном серьезе сказал Йоси. – Я приличный человек, госслужащий. У меня хорошая зарплата и квартира в Бат-Яме, недалеко от моря. Мне всегда нравились русские женщины! Но есть одно «но»…

– Какое? – Я усилием воли подавила приступ смеха. Впервые в жизни мне предложили выйти замуж. И кто! И при каких обстоятельствах!

– Ты должна пройти гиюр, раз ты не еврейка!

– Гиюр – это как? Мне что-то отрежут?

– Отрезают, а точнее, обрезают мужчинам, обряд брит мила называется, он означает союз с Всевышним, и это не повод для насмешек, – нахмурился Йоси, не оценив моего юмора, – а ты должна проникнуться нашей великой религией и культурой и стать настоящей еврейкой!

– Что для этого надо? – все еще не в силах перестать смеяться, спросила я. Уж очень комичным и милым был этот Йоси.

– Гиюр обычно длится года полтора, – сказал мой потенциальный еврейский жених и почесал затылок, – ты за это время должна выучить иврит, еврейскую историю и традиции. Рабанут припишет тебя к какой-то религиозной семье, ты будешь с ними часто общаться, особенно в праздники. Они будут тебя обучать и контролировать, как ты познаешь и соблюдаешь обычаи, становишься правильной еврейкой. Ты должна будешь много времени проводить в общине. Потом у тебя будут экзамены по еврейской истории и культуре, знанию Галахи в специальном раввинатском суде. Если ты их выдержишь, ты станешь еврейкой, и мы сможем пожениться. Только ты не должна говорить ни в коем случае, что пошла на гиюр из-за мужчины. Раввины этого очень не любят!

– А тебя жена из России не смущает?

– Нисколько! – вздохнул Йоси. – Ты бы знала, сколько я уже тут израильтянку приличную ищу! Замаялся. Гиюр – нормальное дело. Несколько моих друзей женились на русских женщинах, которые прошли гиюр. У них все здорово! Русские женщины к тому же очень сексуальны!

– А тебе важно, чтобы свадьба была именно по еврейскому обычаю? А если невеста возражать будет?

– Мы живем в религиозном государстве, – резюмировал Йоси. – А значит, надо следовать его нормам. Арабы плодятся резвее кроликов. И нам надо не отставать…

– А сколько детей ты хочешь?

– Ну, я еще довольно молод! – сказал жених. – Штук пять-шесть вполне потяну!

– Ничего себе! – охнула я, представив возможное развитие событий.

Я вежливо поблагодарила Йоси за роскошное предложение, выпила вина и весело распрощалась с милым чудаком, подумав, что для раввинатского суда и гиюра я еще не дозрела. Это приключение позабавило меня, особенно если учесть, что Йоси был как минимум лет на семь моложе меня.

* * *

Вечером у Милки было шумно от гостевой молодежи. Квартирка, в общем, небольшая, по московским меркам: холл, гостиная, две спальни и кухня. Правда, с балкона, если встать на цыпочки, немного видно море.

– Ты Карина? Как я рада! Много слышала! – Бросилась мне на шею молоденькая девчонка. – А я Дана, дочь Милы.

– Очень приятно!

– Проходи, дорогая! – вышла навстречу Мила, попыхивая сигаретой. – У нас тут балаган небольшой, но ничего страшного.

– Просто моя подруга с курса молодого бойца на выходные приехала! – объяснила Дана. – У нас тут все одноклассники и друзья из школы собрались.

Я прошла в гостиную. На диванчике целовались двое. Я покашляла и присела в кресло.

– Вы Карина? – спохватилась молодая, бойкая девица с живыми карими глазищами. Она говорила по-русски, но с выраженным акцентом. – А я Соня, соседка и подруга Даны. А это Ханох, мой бойфренд…

Я понимающе улыбнулась. Мила притащила в комнату еще вина и закусок.

– Соня в первый раз с курса молодого бойца приехала, – объяснила она. – По другу очень соскучилась! Она умница у нас, успешно прошла психотест и, видимо, будет служить в рядах морских коммандос! Хотя пока проходит курс на Маханей Шмоним, это база для девочек.

– А что такое военный психотест? – поинтересовалась я.

– Что-то вроде IQ на военный лад. С его помощью определяют, где человек служить будет, – сказала Мила. – Многие предпочитают служить в МАГАВе, это пограничники. Но морские коммандос – это действительно круто! После службы получают полоску, через год сержантами становятся. Я это все сама проходила!

– Уважаю, ясное дело.

Мы с Милой, чтобы не смущать молодежь, переместились на кухню. Поболтали немного о гиюре, мужчинах и еврейском счастье. Прояснилась история со сватовством Йоси: набережная в Тель-Авиве – место, где множество таких одиночек прогуливаются с надеждой обрести семейное счастье. С виноватым лицом к нам заглянула Дана.

– Мама, Соня хочет с Кариной поговорить. Это очень важно!

– Пусть приходит! – ворчливо ответила Мила. – Что ей еще надо?

В кухню, нервно переминаясь, вошла Соня.

– Мила, Карина, вам, наверное, это странным покажется… – начала она. – Мне, правда, очень неудобно!

– Да ладно, рассказывай! – Мила снова закурила. – Сигаретку дать?

– Ага! – сказала Соня, опустив глаза. – У меня тут такая ситуация… Ханох, мой друг, сюда специально из Зихрон-Якова приехал и останется до завтра…

– И что? – прищурилась Милка.

– Мила, Карина так молодо выглядит! – вдруг радостно сообщила нам непосредственная Соня. – И она так на меня похожа! И Дана, и Ханох мне сказали…

– Чем же я могу тебе помочь, такая молодая? – рассмеялась я, чуя подвох.

– Даже не знаю, как сказать, Карина… – замялась Соня. – Я так устала от курса молодого бойца, просто сил нет. А тут Ханох на несколько дней приехал, завтра я могу еще с ним остаться…

– На что это ты, Соня, намекаешь? – строго спросила Мила.

– А не могла бы Карина на день, всего на день, меня заменить на курсе молодого бойца? – неожиданно, набравшись смелости, спросила Соня. – Там ничего особого не требуется. Только изображать мое присутствие. Я так устала, так соскучилась… Вы просто не представляете, как это для меня важно!

Мы с Милой переглянулись.

– Подсудное дело, вообще-то, – нахмурилась моя подруга. – Все рано или поздно получают восьмую форму и проходят курс молодого бойца. Мне с Даной еще предстоит эта трогательная сцена: автобусы с восемнадцатилетними красотками, слезы, махания ручками и все такое…

– Ничего страшного не будет, Мила, никто не узнает! – залепетала Соня. – Мои подруги в курсе, они помогут. Я им только что позвонила. Ничего особенного не требуется, просто завтра в пять утра быть на базе…

Мы с Милкой опять переглянулись.

– Уже и позвонила! Ну шустра! – усмехнулась я, вопросительно глядя на Милку.

– Это довольно опасно… – сказала она.

– Кариночка, ну пожалуйста! – жалобно попросила меня Соня. – У меня в следующий Шаббат дежурство, я не смогу приехать. А я так по Ханоху скучаю!

– Карина, это же моя хорошая подруга. Помоги ей! – подключилась Дана. – Тебе же это ничего не стоит! Вы так похожи!.. Ведь всего один день!

– Только я ее постарше… лет на десять с плюсом! – парировала я.

– Но ты такая девочка, такая худенькая, черненькая, молоденькая! – хором сказали Дана с Соней. – Никто не узнает! Нужно-то всего один денек!..

– А что мне надо будет делать? – сдаваясь, спросила я. За один день – столько комплиментов! Устоять невозможно.

– Да ничего особенного! Просто день пробыть на базе, заменяя меня! Переодеться в форму и быть рядом с моими подружками! Они помогут и все подскажут, что надо делать.

– И когда надо тебя заменить? – обреченно спросила я.

– Завтра…

– Но я не говорю на иврите совсем! – вдруг опомнившись, испугалась я.

– Это не страшно. Многие учатся в военном ульпане и на иврите еще плохо говорят! Конечно, Сонечка – умничка, но ведь можно помолчать! Всего день!

– Наверное, можно… А дедовщина у вас в армии есть? А то изнасилуют еще ваши офицеры! – пошутила я.

– Да что ты! – вскинулась Соня. – У нас офицеров уважают. Они иногда выпендриваются, конечно, но по делу. Никого у нас не унижают, не бойся. Даже если бы хотели, у них просто такой возможности нет. Все прозрачно, мы регулярно общаемся с семьями, друзьями. Тут такие номера не проходят.

– Ты совсем не обязана это делать! – захлопала крыльями Мила. – Это опасно! Если тебя накроют…

– Соня, я согласна, – неожиданно для всех объявила любопытная я и подмигнула девчонкам. – Жду инструктажа!

– Кариночка! Милая! Как я тебя люблю! – Бросилась мне на шею Соня. – Тебе это свыше зачтется!

– Только на один день, ни минутой больше.

– Спасибо!

Под негодующим взглядом Милы я только улыбнулась. Как будто мне было что терять в этой жизни. А у девчонки – любовь…

– Соня, что тебя ждет после курса молодого бойца? – спросила я. – И как долго он длится?

– Три – шесть месяцев, – вздохнула Соня. – А потом служить, как работать. Счастливые джобники получают постоянную службу-работу, иногда даже рядом с домом. Они тогда служат с восьми до семнадцати, например. Но не всем так везет. У некоторых график четыре на четыре: четыре дня служат, на четвертый уезжают домой. А есть и те, кто и вообще служит на передовой, у них опасней всего…

* * *

На следующее утро меня подняли в четыре часа, когда даже солнце еще и не думало вставать.

– Мил, может, попозже поедем? – отчаянно спросила я. – Спать хочу – не могу!

– Пообещала девчонке – не дрейфь уже! – строго ответила подруга. – Нечего соглашаться на такую авантюру было! Я тебя предупреждала, добром это не кончится.

– Жалко Соньку!.. Она так влюблена! Помнишь, как у нас с тобой в восемнадцать это было? У меня, по крайней мере…

– Одевайся, дурища! Если тебя расколют, скандала не оберешься. Главное, молчи, о чем бы тебя ни спрашивали! – инструктировала меня Мила, выдавая мне военную форму. – Делай вид, что у тебя маленькая голова!

– Что?

– Выражение есть такое в Израиле. Означает: включай дурака на полную катушку!

– Все понятно. Как ты считаешь, я буду достаточно сексапильна в хаки? – рассмеялась я. – Может, какого офицера соблазню?

– Все бы тебе прикалываться! – нахмурилась подруга. – А мне отдуваться потом, если что! Я тут за тебя ответственная. Бери автомат, тебе Сонька оставила.

– Как это брать автомат? – испугалась я.

– А вот так. И два магазина патронов, поскольку считается, что у нас мирное время. Было бы военное – тогда четыре. Без оружия тебя на базу не пропустят. Имей в виду, оружие должно храниться под двумя замками. Первым считается квартирный замок, вторым – замок в комнату. Главное правило – автомат нигде не оставлять и не бросать. При входе в помещение и при выходе – перезаряжать.

Я слегка струхнула, но взяла документы Сони и оружие. Автомат довольно тяжелый оказался. Мила сама повезла меня на базу.

– Вечером Сонька позвонит тебе, и вы договоритесь, как она тебя сменит! Твоя задача – продержаться день!

– Да что такого, и не такое выдерживали, – натянуто улыбнулась я. – Мое оружие обычно всегда при мне: это фотоаппарат. Кстати, а его на базу с собой взять точно нельзя было?

– И не думай даже о таких глупостях! – вскипела Милка. – Твоя задача сегодня – не привлекать к себе никакого внимания. Будь как все. Молчи больше. Не лезь никуда. Девчонки выручат, если что.

Милка высадила меня рядом с КПП в пять утра.

– Покажешь спокойно охране теудат хайяль, – инструктировала она, – они глянут и пропустят. Говорить ничего не надо. Если что – срочно звони! Завтра утром тебя сменит эта бл… ща Сонька, черт бы ее побрал вместе с ее Ханохом!

– Не надо цинизма! Может, у девчонки любовь!

– Да какая там любовь! Химия это у нас называется! – усмехнулась Милка. – Ну, держись!

Я выпрыгнула из машины и пошла через пропускной пункт. Дежурный солдат мельком взглянул в мое удостоверение личности и махнул рукой. Есть!

Сразу за КПП меня встретила подруга Сони Илана, которая довольно сносно говорила по-русски.

– Сейчас будем переодеваться, – сказала она. – У нас расчет и утренняя пробежка вокруг базы.

Мы переоделись в военную форму защитного цвета: рубашка, брюки, пилотка, ботинки. Неплохо, стильно даже!

– А с волосами что делать? – спросила я у Иланы, показывая на мои топорщившиеся из-под пилотки кудряшки.

– Это не страшно! – сказала она, придирчиво оглядывая меня с ног до головы. – К этому у нас не придираются.

На расчете все прошло нормально. Я внимательно смотрела вокруг и держалась так же, как остальные девчонки. Первый этап пройден!

Утренняя зарядка молодых бойцов заключалась в пробежке вокруг базы.

– Ну, что же ты, беги же, пожалуйста! Это так легко! – бормотала Илана, которая бежала рядом. – Днем на марш-броске еще хуже будет.

– Что может быть хуже? – чертыхалась я. – Мне кажется, я сейчас умру!

Оказалось, хуже могут быть многие вещи. Например, практические занятия по сбору-разбору оружия на время. И стрельбы.

Давненько на меня так не орали, как на этих занятиях! Все девчонки довольно оперативно исполняли команды, отдаваемые, естественно, на иврите, за считаные секунды собирая и разбирая автоматическую винтовку М-16. Разобрать автомат я еще как-то разобрала, Илана и другие девчонки тихо подсказывали, что делать. Но вот собрать – толку никак не было! Я почувствовала себя полным деревом. Стояла и усиленно делала по совету Милки «маленькую голову», хлопая глазами, пока меня строгим голосом отчитывала девчонка-лейтенант, примерно моя ровесница. Кажется, из-за меня Соня потом получила какой-то выговор. Но это уже ее проблемы. Я старалась, как могла!

На стрельбах дела пошли немного лучше. Оказалось, я могу вполне сносно стрелять из винтовки. Пару раз лейтенант поправил оружие у меня на плече, но результатами, видимо, остался удовлетворен. Это было для меня большим открытием. Значит, у меня неплохо получается щелкать не только затвором фотоаппарата!

А лекции по теории обращения с оружием и моральному облику солдата ЦАХАЛа прошли вообще как по маслу. Я по старой студенческой привычке дремала в уголке с умным видом и открытыми глазами, на меня никто никакого внимания не обращал.

Главный кошмар начался после обеда. На меня напялили каску, рацию и прочую амуницию общим весом килограммов двадцать.

– И что теперь? – спросила я, прогибаясь под тяжестью груза.

– Бежать, как обычно, – хладнокровно ответила Илана. – Это тренировочный марш-бросок! Еще спасибо, что сегодня не жарко и мы не в Негеве!

– Как бежать? Я же пошевелиться не могу! Навьючена, как ишак! Да что ты? Точно, с места не сдвинусь! – заголосила я.

– Беги потихоньку.

– А сколько бежать надо?

– Пять километров.

– Сколько? Я – пас. Остаюсь тут, сбрасываю с себя всю эту хрень и никуда дальше не бегу! Не могу, сил нет.

– Пожалуйста, Кариночка, беги. Не спеша, как сможешь… Иначе ты Соньку подведешь, ей потом очень плохо будет!

– И зачем только я на все это согласилась! – взвыла я. – У меня же инфаркт будет! Надо было Милку слушать. Дура сентиментальная!

Мы побежали. Сонькина подруга дергалась, но старалась не вырываться особо вперед, чтобы не бросать меня в самом хвосте.

Вскоре нас с Иланой настиг молодой парень-лейтенант, который громогласно начал выяснять у нее что-то на иврите. Я не придумала ничего лучшего, как согнуться пополам, застонать и изобразить на лице максимальную степень страдания.

– Все нормально! – прошептала Илана, когда лейтенант отошел. – Я сказала кацину, ты совсем плохо чувствуешь себя сегодня, у тебя все болит – горло, зубы, голова, но бежишь, тем не менее…

– Это ад какой-то! У меня, правда, все болит! И зачем только я согласилась на эти муки? – прошептала я, обливаясь потом. – Не могу больше…

Не знаю, как я пробежала этот дурацкий кросс, большая его часть протянулась в бесконечном тяжелом тумане. Пот с меня лился в три ручья. Я была последней, но все же не упала в обморок, не сбросила с себя каску и проклятую рацию. Зато потом грохнулась на землю и лежала минут десять, пошевелиться не могла.

Девчонки помогли дойти до раздевалки. Там при первой возможности достала мобильный и набрала Милу.

– Забирайте меня отсюда! – орала я в трубку. – Пусть чертова Сонька скорей приезжает! Еще день тут я не выдержу! Я сегодня на марш-броске едва концы не отдала! Вставь ей от меня как следует!

– Я тебя предупреждала!

– Но я же не знала, что тут так…

После ужина и вечернего построения, на которое меня девчонки под руки притащили, я рухнула в постель как подкошенная. В теле не было даже самой крошечной мышцы, которая не болела бы. Уроки физкультуры в школе с ненавистными двухкилометровыми кроссами по стадиону показались детской забавой. Я тихонько постанывала под одеялом и до слез жалела себя.

Наш с Сонькой обмен был похож на детектив в духе Джеймса Бонда. На следующее утро, во время пробежки вокруг базы, бодрая веселая Сонька с улыбкой до ушей выскочила из кустов и сменила меня, подавая изо всех сил мне радостные знаки. Я едва успела передать ей документы и автомат, погрозить кулаком и поковыляла к машине, поскольку бежать уже не могла. Милка буквально впихнула меня в микроавтобус, сразу дав по газам. Я еще долго беспокойно оглядывалась, ожидая погони.

– И как тебе курс молодого бойца? – спросила она. – Впечатлил?

– Ужас! – выдохнула я. – Думала, не выдержу! Как у меня все болит! Это же издевательство просто!

– А бедные дети по нескольку месяцев так! И ничего, терпят. Зато у нас самая боеспособная армия в мире…

– И что, неужели откосить от такого кошмара не пытаются? Взятки дать? Справки предъявить? – простонала я, распластавшись в кресле.

– Официально в Израиле из евреев не служат только ортодоксы. А религиозные девушки могут служить по желанию. Есть, конечно, отморозки, которые от армии косят, в Индию, например, бегут, но таких единицы. Для всех остальных – служба это в некотором смысле почетно, а в конечном итоге – пропуск в дальнейшую нормальную жизнь.

– Как это? – изумилась я. – У нас армия для дальнейшей жизни ничегошеньки не дает. А вот проблем прибавить – это запросто!

– У нас для отслуживших ребят назначается еще год полуработы-полуслужбы, когда они могут работать в сфере обслуживания или в охране разных учреждений. Зато потом государство может оплатить им отпуск или дальнейшее обучение, что является солидным стимулом.

– И что, даже дети высокопоставленных чинуш тоже в армию идут?

– Естественно! Ты пойми, у нас в армии таких проблем нет, которые в российской всех пугают. Я о дедовщине в первую очередь. Все знают: новичкам сложнее всего. Да ты сама это только что видела. Курс молодого бойца – самое трудное испытание, прошел его, дальше все легче пойдет. Конечно, девчонки плачут на первых порах, домой просятся, но деваться некуда. А старших по званию просто уважают. Это нормально… И бардака у нас такого в армии нет.

– Ну и дела… – вздохнула я, растирая коленки. – Все-таки жаль, что у меня фотоаппарата не было. Я такие там картинки видела… За пределами воображения!

* * *

Весь оставшийся день я, постанывая, бездарно провалялась в отеле. Хваленый завтрак оказался холодной яичницей в томате и чашкой кофе. Рум-сервиса в этой дыре не было, поэтому к вечернему приходу Милки я основательно проголодалась.

– Ну что, пришла в себя немного, воительница-партизанка? – с усмешкой посмотрела она на меня.

– Ой, не спрашивай… Есть хочется! Но это уже прогресс. Вчера хотелось умереть!

– Пошли, пройдемся. В баре посидим. Подкрепишься немного.

– Пошли!

Я с трудом сползла с кровати. Тело ломило так, словно пара медведей мной в футбол играли. Постанывая и принимая немыслимые позы, я кое-как надела джинсы.

– Куртку прихвати! Ветрено…

– Только недалеко. Пожалуйста! – взмолилась я, с трудом переставляя ноги.

Мы сели в небольшом прокуренном пабе в паре кварталов от отеля. Пока я тупо пялилась в меню и прихлебывала вино, Милка возбужденно болтала по телефону.

– Что? Нашлась карга старая? А мы-то уже и консульство, и полицию на ноги поставили! Черт бы ее побрал, эту бабку!

Милка закончила разговор и треснула рукой по столу.

– Блин! – выругалась она. – Ты представляешь, что происходит?

– Неужели Тамара Ивановна нашлась? В Иерусалиме?

– Она самая! Старуха оказалась сексуально озабоченная! Прикинь, в храме Гроба Господня эта краля познакомилась с каким-то дедком, он ей в уши о любви и страсти насвистел, она с ним и пошла. У них, видите ли, были незабываемые ночи! Вернулась окрыленная! А у Шмуля едва инфаркт не случился. И у ее доченьки тоже. Один зять, похоже, был тихо счастлив, только виду не показывал.

– Да… Чудеса тут у вас на Святой земле происходят! – расхохоталась я.

– Еще какие. Тут вот у моего знакомого полковника, тоже нашего репатрианта, дочь-красавица за марокканца выходит. Чудеса в решете. Кстати! – хлопнула она себя по лбу. – На свадьбе еврейско-марокканской погулять хочешь? У уважаемых людей?

– В смысле еврейка выходит замуж за араба? – удивилась я. – А такое бывает?

– А ты думаешь среди марокканцев одни арабы? – раскатисто расхохоталась Милка.

– А разве нет?

– Знаешь, евреи – удивительный народ. Это не нация, а диагноз. То есть – вероисповедание. Поэтому евреи есть и среди марокканцев, и среди эфиопов, и среди индусов. Особенно занятно: негр – еврей!

– Прикольно… А кто женится-то?

– Ой, ты знаешь, – зарделась и немного смутилась Милка, кокетливо опустив глаза. – Тут такая история вышла. Я сама лично невесту, Юдифь, не знаю. И жениха ее марокканского Ади тоже. Зато отец невесты – Шломо Штерн – известный в Израиле человек, полковник. Настоящий полковник, ты понимаешь? Боевой! Он в ЦАХАЛе долго служит!

– И что? – зевнула я.

– Я его сначала по телевизору несколько раз видела. Он мне сразу понравился! Такой симпатичный, очень мужественный. Немного седоватый. В кнессете выступал. Как раз мужик в моем вкусе. Обеспеченный к тому же.

– Как же вы познакомились? Ты написала письмо на телевидение?

– Просто так получилось, что приезжали военные из разных стран на какое-то мероприятие в Минобороны, и у нас под это дело мини-бусы заказывали. Так я с Шломо и познакомилась лично. Наверное, это судьба! Потом еще пару раз по тем же делам общались, я ему скидку всегда делала, естественно. И вот недавно была хина у его дочери. Знаешь про хину?

– Таблетки вроде такие, – припомнила я. – От поноса, что ли?

– Сама ты таблетка от поноса! Это ж надо! – всплеснула Милка руками. – Хотя откуда тебе знать? Рассказываю: хина – это вроде предсвадьбы у марокканских евреев, когда все самые близкие, одетые в золотые одежды, собираются, человек двести, и молодых поздравляют! Подарки дарят для дома.

– Ничего себе – самые близкие! – присвистнула я.

– На обычной свадьбе гостей побольше будет – может, шестьсот, может, восемьсот. Или даже тысяча… Тут это нормально. Надо пригласить абсолютно всех соседей, сослуживцев, знакомых, иначе – обидятся, не поймут! Так вот, те, кто на хине был, говорят, жениху с невестой столько подарков подарили, что им пришлось даже грузовик вызывать! А Юдифь, говорят, очень красивая была в золотой накидке и в диадеме!

– А ты-то тут при чем? И я – тем более?

– Я такой шанс, естественно, упустить не могла. Позвонила после хины сама, поздравила Шломо. А он такой душка оказался, меня на свадьбу пригласил, она в следующее воскресенье будет. Такая вот честь. Давай туда вместе пойдем. Прямо сейчас в зал торжеств позвоним, – Милка деловито вытащила телефон, – и узнаем про ману.

– Что такое мана? – спросила я, когда Милка закончила щебетать.

– Это стоимость ужина на свадьбе. Мы с тобой должны будем заплатить за себя. Обычай тут такой. Зал хороший, в Хайфе, будет стоить недешево – двести пятьдесят шекелей. Но ради такого мероприятия…

– Слушай, а интересно! – оживилась я. – Никогда в жизни не видела еврейской свадьбы. Пойдем обязательно!

– Эй, вы там тоже о еврейских свадьбах рассуждаете? – махнул нам вдруг молодой подвыпивший парень из шумной компании за соседним столом. – И мы. Больная тема! Присоединяйтесь! Познакомимся! Заодно арбитрами будете. У нас тут спор небольшой вышел.

– Легко! – Милка, несмотря на комплекцию, пташкой выпорхнула из-за стола, вслед за ней к ребятам поковыляла и я.

– Они там не ссорятся, случайно? – переспросила я у нее шепотом, на всякий случай. – Громковато у них!

– Да нет, в Израиле обычно так разговаривают, не обращай внимания, – улыбнулась Милка, привычно строя глазки новым знакомым.

– Мы тут обсуждаем, надо ли закон принять о светских браках, – сообщил нам парень, представившийся Мишей. – Галя у нас активистка, письма в кнессет пишет. А Изя ей возражает. А Хана с Гошей вообще на Кипре женились…

– Я продолжу! – запальчиво сказала Галя. – Я считаю, мы должны жить, как все нормальные люди во всем мире, и иметь возможность жениться и выходить замуж так, как мы хотим… А не быть подневольными раввинов!

– Но Израиль – религиозная страна! – запротестовал Изя. Он единственный из присутствующих был в кипе. – И в этом наше преимущество, но и наша ответственность! Мы сохраняем религию предков, наши традиции!

– Ты хочешь, ты и сохраняй! Я разве тебе препятствую? – набросилась на него со всем пылом Галя. – А я хочу иметь возможность пойти и просто поставить государство в известность о браке, без всякой там религиозной чехарды. Я не понимаю, почему я из своего кармана должна кормить каких-то там раввинов на собственной свадьбе!

– Вот-вот! – вступила Хана. – Я считаю себя еврейкой. Все мои предки – евреи. А Гоша – еврей наполовину, хоть и репатриант. Мало того что ему для брака гиюр надо проходить…

– Но он же приехал в страну, обычаи которой он должен уважать! – вспыхнул Изя. – Зачем тогда было репатриироваться? Возвращайтесь в Россию и живите как хотите!

– Но я хочу жить здесь! – твердо сказала Хана. – Я люблю эту страну, это моя земля. Я свободный человек. Израиль везде называет себя демократической страной. А на деле это фигня, пыль в глаза. Процветает косность и средневековый мрак! Все, чего я хотела, – выйти замуж по любви, чтобы родить здесь детей. Но когда я увидела, что нас ждет… Мало этого гиюра, так что начинается потом! Это же просто ад какой-то!

Справку оттуда, бумажку отсюда. Раввину заплатить за то и за это… Потом еще хупа. Что за бред – я должна советоваться с рабанит по поводу выбора дня собственной свадьбы исходя из срока месячных! А может, я таблетки противозачаточные пью, что тогда? Не удастся все равно сразу расплодиться. А она мне еще о сексуальной жизни за мои деньги рассказать должна. Да я им всем такую лекцию прочитаю… И почему я должна еще все это унижение и профанацию оплачивать?

– Не кипятись, Ханушка. Короче, посчитали мы… – печально сказал Гоша, – подумали и поняли, что на самом-то деле вариантов у нас нет.

– Неужели оформить брак на Кипре дешевле, чем тут? – удивилась я. – И почему на Кипре? Разве поближе никак нельзя?

– Это моя подруга Карина, она только из России приехала, – снисходительно объяснила присутствующим Мила. – Не в курсе наших порядков.

– Меня уже звали здесь замуж, и я знаю, что такое гиюр! – обиделась я.

– Брак на Кипре на круг дешевле выходит, – кивнул Гоша, – а главное – быстрее. За день обернуться можно. Там есть специальный нотариус, который все регистрирует, про цедура отлажена. Надо только позвонить и договориться заранее, а то у него очередь. А браки, заключенные на Кипре, тут признаются. Поэтому мы поехали, зарегистрировались, отпраздновали событие в ресторанчике на берегу, а вечером – назад. И никаких проблем.

– Это происходит в том случае, когда гиюр делать не хотят? То есть когда один в паре еврей, а второй нет? – уточнила на всякий случай я.

– Да нет! Не только! – замахала руками Галя. – Я подписи в кнессет собирала, знаю. Полно еврейских пар, когда люди просто не хотят всех этих проблем с рабанутом. Мы же в двадцать первом веке живем! На фига нам условности, которые, может, и важны для ортодоксов, но для нас уже нет? А мы и есть многочисленные простые граждане Израиля.

– Я знаю одного раввина, – подмигнув, сказала Мила. – Он все быстро проведет. И без всякого лишнего геморроя. На Кипр ехать не надо.

– Реформатор, что ли? – хмыкнул Миша.

– Он самый.

– А кто такие реформаторы? – озадаченно спросила я.

Все дружно расхохотались.

– Это долгая история. Расскажу тебе хороший еврейских анекдот, ты все поймешь без лишних объяснений, – сказал Миша. – Если у раввина беременна жена, значит, он ортодокс. Если дочь – консерватор. А если сама раввин беременна – она из реформаторов.

– Правда, все понятно! – просмеявшись, ответила я. – А что, женщина тоже может быть раввином? Вот в православии женщин-священников нет.

– У реформаторов – может! В их среде признают не только смешанные браки, но и однополые! Полная демократия. А консерваторы пытаются найти компромисс между теми и другими. Золотая середина – мне по душе, – высказалась Милка.

– Это конец Израиля! – схватился за голову Изя, и спор покатился по новой.

– А я считаю, это глупость, пытаться кого-то обманывать, идти к реформаторам, мышковать, прятаться. Вы почитайте чаты, чего люди только не натерпелись в нормальном желании пожениться здесь! Я хочу честно прийти в загс и зарегистрировать свои отношения. Не понимаю, почему я не могу сделать этого у себя на родине? – снова вошла в раж Хана.

– Ну и живите где-то в другом месте, где загсы есть! – повторил Изя.

– В каком это другом месте? Ты на что это намекаешь, а? – поставила руки в боки Мила. – Да кто тогда тут всех бездельников-ортодоксов кормить-то будет? Полстраны же уедет. А половина – уже свалила, кто в Канаду, кто в Штаты. Думай, что говоришь! Это и будет настоящим падением еврейского государства.

– А мы этого не хотим! – хором сказали Галя и Хана.

– Но вы способствуете этому! – желчно резюмировал Изя.

– И что думает по поводу браков наша гостья из России? – спросил Миша.

– Если честно, это все так удивительно! – сказала я, пытаясь подбирать слова. – Я еще не очень понимаю, что тут происходит. Но мне кажется, раз такая проблема возникает, и у многих…

– Еще как у многих, раз мы добились ее вынесения на заседание кнессета! – с гордостью сказала Галя.

– Значит, надо ее как-то решать! Глупо делать вид, что нет проблемы. Если что-то замалчиваешь, оно рванет рано или поздно. А все эти браки у реформаторов и на Кипре, видимо, очень нехорошие симптомы. Я думаю, надо обсуждать и как-то решать эту проблему… Искать компромисс.

– Не будет никакого компромисса! – нахмурился Изя. – Пока стоит это религиозное государство!

– Мы все равно будем бороться за принятие закона о светских браках! – сообщила Галя. – Израиль должен быть демократичным!

– В общем, евреи поговорили… Давайте лучше выпьем! За Израиль! – Поднял стакан с пивом Гоша. – Лехайм!

– Лехайм! – Все спорившие обнялись и весело чокнулись.

– Завтра у меня заказана экскурсия на джипах в пустыню, русские менеджеры, молодые ребята! – сказала, зевая, Мила, когда мы шли домой. – Поедешь с ними?

– В пустыню? – обрадовалась я, несмотря на ноющие конечности. Когда еще выпадет такой шанс. – Конечно, поеду!

– Тогда Шмуль заедет за тобой в шесть утра. Постарайся выспаться…

* * *

Шмуль позвонил мне в условленное время. На сей раз я уже была готова и снаряжала фотоаппарат.

– Бегу! – весело сказала я и с трудом заковыляла по лестнице. Последствия героического марш-броска все еще давали о себе знать.

– Рад тебя видеть! – сказал Шмуль и, застеснявшись, протянул мне маленький букетик розочек. – Значит, едем вместе в пустыню?

– Едем! – бодро ответила я. – А тебя, я слышала, можно поздравить со счастливо найденной туристкой?

– Ой, не вспоминай. Я поседел за эти дни. А бабулька просто загуляла. Кто бы мог подумать. В ее возрасте…

– Любви, как известно, все возрасты покорны! – рассмеялась я.

– В моей туристической практике это впервые! Мы думали, кранты бабушке. Дочь уже заупокойную молитву в храме заказала… А эта престарелая красотка вернулась – глаза горят! По ее милости полиция все кварталы Иерусалима уже прочесала. А ей – хоть бы хны. Вот дочка из нее отбивную теперь сделает, могу представить!

– А в какую пустыню мы едем?

– В Иудейскую. Сейчас заберем группу туристов-экст ремалов – и вперед! Они там на верблюдах кататься собираются.

– Тоже мне невидаль!

– Для кого как. Однажды возил туда школьников. Одна меня так разозлила, требуя, чтобы я ее на верблюде до самого дома в Тель-Авиве довез, что я ее шлепнул слегка. Так она на меня заявление в полицию накатала вместе со своей сумасшедшей мамашей. У нас – все просто с этим.

– И что?

– Меня спасло только то, что до этого они написали еще штук пять заявлений – на учителей, горничных… Неадекватные, короче. Скандалисты-чемпионы, пытаются на этом бизнес сделать. Иначе суда не избежать было бы.

– Ничего себе! – сказала я.

По пути мы забрали человек пять дюжих молодцов в возрасте до сорока. Оказалось, они менеджеры одной довольно крупной питерской фирмы, приехали в Израиль на семинар, а заодно решили осмотреть местные красоты. Причем весьма причудливым образом. Инсентив-тур, короче.

Их веселое времяпрепровождение началось уже в машине. По пути они выпили бутылку виски. Потом – еще одну. У них с собой целый ящик выпивки был, экскурсия-то обещала быть длинной. За окнами занимался рассвет, было удивительно красиво.

– Ты помнишь, в прошлый раз в Яффе мы с тобой тоже видели рассвет! – робко сказал Шмуль.

Я кивнула, делая вид, что необыкновенно озабочена съемкой через стекло машины. Шоссе то спускалось, то слегка поднималось, чем дальше – тем больше становилось поворотов. Горы и холмы вокруг были удивительного цвета! Кругом козы, овцы пасутся. Мирная, почти идиллическая картина.

– А когда пустыня-то будет? – наконец хмуро спросил один из мужиков. – Камни да холмы кругом!

– Да мы уже фактически минут двадцать по ней едем! Иудейская пустыня – место особенное. Она каменистая, тут полно пещер и обрывов. Это не барханы песка, как вы себе представляете.

– Шмуль, а у меня вопрос созрел! – хрюкнул другой менеджер. – Мы вот в России едим апельсины, мандарины израильские. Ими все супермаркеты завалены. Но где они растут-то, если тут везде пустыня?

– Между прочим, в Израиле площадь пустынь с каждым годом все меньше, – с чувством гордости произнес гид. – Мы с ними боремся всеми новейшими методами. В частности, в нашей стране действует капельное орошение, что позволяет не расходовать зря воду, но при этом обеспечить достаточный уровень полива. Хотя пустыни, конечно, занимают значительную часть Израиля. Но из этого не следует, что они безжизненны. В пустынях обитают бедуины, например. А в Иудейской пустыне, по которой мы едем сейчас, было совершено много религиозных подвигов.

– Каких еще подвигов? – хором удивились туристы. – А мы думали, в пустыне только на верблюдах кататься можно!

– Не только, поверьте! Место, конечно, романтическое. Привлекало издавна повстанцев и отшельников. Если слышали про Иоанна Предтечу, то именно в этой пустыне он жил, крестил людей в Иордане. Сюда же приходил Иисус, размышляя, преодолевая искушения… Памятник его подвига – Сорокадневная гора. Там стоит монастырь Искушения. В Иудейской пустыне сейчас много монастырей, мест религиозного паломничества. А сейчас слева от нас Иерихон…

– Это где труба громко гудела? Бу-бу-бу! – раздался сзади радостный вопль.

– Точно! Это была одна из самых известных побед Иисуса Навина, великого полководца, которого считают родоначальником современного ЦАХАЛа. Он совершил обход города с тем самым ковчегом Завета, и стены Иерихона рухнули. Сейчас много версий, почему это произошло. Говорят, метеорит. Или сильное землетрясение… Раскопки подтвердили пожар и сильные разрушения. Никто не знает, что на самом деле было.

В этот самый момент нас обогнал и со страшным ревом пронесся вперед израильский военный джип. Лихо развернувшись, он выпустил очередь по одному ему ведомой цели где-то впереди. Через мгновение последовал взрыв, и в небо поднялся столб темного дыма. Наши спутники мгновенно протрезвели.

– Это что, война? – взвизгнул один из них. – Эй, шеф, останавливай машину, прятаться надо!

– Не надо прятаться. Это просто Армия обороны Израиля совершает точечную спецоперацию, – спокойно ответил Шмуль. – Наверное, ликвидировали очередного террориста… Вам повезло, такое тут в последнее время нечасто увидишь.

Джип мгновенно исчез из поля зрения. Мужики в машине примолкли. Шмуль немного притормозил, обращаясь ко мне:

– Вот там, слева, находится монастырь Святого Герасима, в услужении которого был лев. Сейчас там живут несколько монахов. А за монастырем – Иордан и то место, где, по легенде, был крещен Иисус.

Один из мужиков лихорадочно орал в мобильник:

– Слышь, Сева, мы тут, блин, сейчас такое видели! Какого-то террориста прямо рядом с нами из пулемета мочканули. А еще тут монастырь, где Герасим со львом сожительствовал. Нет, не «Муму» начитался. Да нет, не пьяный. Почти… Тут так круто!..

Наконец мы свернули на грунтовку и поехали среди холмов и камней. Зрелище безлюдной мертвой пустыни на самом деле завораживало. Шмуль покатал нас часок среди каменистых уступов и наконец привез на стоянку, где нас ждали верблюды.

Мы погрузились на корабли пустыни и тронулись в путь маленьким веселым караваном. Менеджеры громко верещали, свистели и фотографировались. Один из них сразу слетел с верблюда, перевернувшись через голову. Пока Шмуль возился с ним, я решила пойти поснимать пустынные пейзажи в сторону от веселой компании.

– Мы тут на привал остановимся, – сказал мне гид. – Ты только далеко не уходи, держи нас в поле зрения.

– Да разве тут можно заблудиться? – улыбнулась я. – Все рядом!

Я взяла пару яблок, кофр и отправилась снимать пустынные пейзажи.

– Ей-богу, просто Марс какой-то, – бормотала я, глядя вокруг через видоискатель. – Затерянный мир!

Шмуль был прав: пустыня оказалась совершенно необычной, с изрезанным каменистым ландшафтом. Пропасти чередовались с холмами и песчаными проплешинами. Мне даже удалось забраться в пару пещер, представляя, как там совершали свои религиозные подвиги монахи средневековья. Непонятно только, что они тут ели?

Очнулась я, только когда солнце стало садиться и тени заметно удлинились. Я взглянула на часы. Боже мой, я бродила по пустыне уже пять часов подряд! Увлеклась немного, со мной бывает. Необыкновенные впечатления! Я решила возвращаться, на ходу снимая совершенно преобразившиеся в закатном солнце склоны. Пустыня как будто расцвела в вечерних красках, становясь еще более похожей на таинственную мертвую планету.

Обогнув холм, за которым, как предполагала, меня должны были дожидаться мои спутники, я, к своему изумлению, никого не увидела. Прошла еще метров сто. Тоже никого! Я решила забраться на высокий каменистый холм и осмотреться. Солнце между тем уже почти совсем село, становилось прохладно. Я застегнула куртку и полезла вверх, оберегая камеру от ударов. С испугу я даже забыла, что за плечами болтается кофр. Расцарапав руки и пару раз едва не сорвавшись, я кое-как влезла на вершину склона.

И тут мне едва не стало худо. Вправо и влево вокруг меня, темнея на глазах и погружаясь в ночную мглу, лежала безмолвная пустыня. Никаких следов верблюдов, пьяных менеджеров, милого Шмуля. Замечательное место и время для совершения какого-нибудь религиозного подвига. Который сейчас мне почему-то абсолютно не захотелось совершать.

– Вот сволочи! – выругалась я, вспомнив, что мы в XXI веке и у меня под рукой, к счастью, надежное средство связи. – Нет чтобы позвонить хотя бы, побеспокоиться. Тоже мне, экскур совод-растеряха! Напились там, наверное! И про меня забыли.

Собираясь разнести Шмуля на чем свет стоит, я со злостью вытащила из кармана мобильник. И похолодела. Связи не было. Я приподняла трубку, потом опустила, отвела руку в сторону. Это не помогло.

– Только не паниковать, Карина Юрьевна! – твердо сказала я себе. – Тут связи нет, в другом месте будет. Уж я вставлю этому Шмулю и Милке на него нажалуюсь!

Когда я спустилась с обрывистого холма, стемнело уже окончательно. Но хуже всего, что я начала замерзать. Температура упала очень резко.

– Блин, я ведь даже не спросила, а есть ли тут какие-то животные. Может, тут шакалы или койоты водятся. Потом даже косточек моих не найдут…

Я всхлипнула, но снова взяла себя в руки. Успокаивало только то, что ни Иоанна, ни Иисуса тут и в худшие времена никто не съел, а львов – друзей местного Герасима, как я вспомнила, в Израиле давно нет.

Что делать? Я тупо тыкала в кнопки телефона и бродила туда-сюда, надеясь поймать сигнал. Глухо! Между тем продолжало холодать, изо рта даже пар пошел. В небе, как грациозная лодка, медленно проплывала ярко-желтая луна. В другое время я непременно восхитилась бы этим зрелищем, но сейчас было не до того.

– Карина, чтобы не околеть, главное не сидеть на месте! Двигайся!

А между тем усталость тоже давала о себе знать. Походив кругами еще часа полтора, я поняла, что дело мое – дрянь. Зуб не попадал на зуб, пальцы одеревенели. Хорошо, хоть кофр с собой! Я убрала камеру, сегодня она мне уже точно не пригодится.

Темень вокруг была такая, что двигаться дальше становилось просто опасно. Я уже пару раз упала, расцарапала колено и чуть не свалилась в пропасть, хорошо, вовремя подсветила спуск экранчиком телефона. Когда я уже совсем впала в отчаяние, ноздри мне царапнул дымок. Показалось?

– Люди! – закричала я. Гулкое эхо еще долго пинало мой крик по окрестным склонам. Я уже была рада кому угодно: хоть бандитам с большой дороги, лишь бы увидеть человеческое лицо в кромешной мгле проклятой пустыни. Я покричала еще.

Через несколько минут я услышала, что неподалеку вроде бы хрустнули камни. Я вжалась спиной в холодный склон и приготовилась к обороне. Передо мной возникли две бесшумные фигуры в платках.

– Кто вы? – опасливо спросила я и нащупала удостоверение. – Я журналистка, пресса, меня нельзя трогать!

Вдруг в лицо мне направили фонарик. Я закрыла глаза руками. Люди передо мной шушукались.

– Вы говорите по-английски? Кто вы? – отчаянно вопила я, пытаясь придумать, что делать. Я уже заметила, что передо мной стоят два мужика в платках и с ружьями. Вдруг один из них протянул мне руку.

– Нет! Я не пойду с вами! – Я отчаянно замотала головой. Я даже не заметила с перепугу, как один из мужиков исчез и вернулся в сопровождении молодого парня.

– Ты кто? – улыбнувшись, вполне доброжелательно спросил он по-английски.

– Я русский фотограф, заблудилась в пустыне, – затараторила я, не веря своему счастью. – Я приехала на экскурсию с Шмулем…

– Шмуль? – вдруг переспросил один из мужиков и что-то сказал остальным. Они засмеялись добродушно и о чем-то переговорили.

– Мы приглашаем поужинать и переночевать в нашей палатке, тут рядом, – сказал парень. – Ты ушла километров на пять от того места, где обычно проводит экскурсии на верблюдах Шмуль. Завтра мы доставим тебя к нему. А сейчас следуй за нами.

– Кто вы? – шепотом спросила я, цепенея от страха.

– Бедуины, – рассмеялся парень. – Не бойся, мы не причиним тебе вреда.

– А что вы тут делаете?

– Да живем мы тут. Просто живем. Не бойся!

– Слава Богу! – прошептала я.

Выхода у меня не было. Я промерзла уже до костей и, спотыкаясь и озираясь в темноте, медленно пошла следом за бедуинами.

Меня привели к довольно просторной палатке, перед которой горел костер. Мужики пошушукались снова и ушли. Со мной остался молодой парень.

– Сними обувь! – шепнул он мне перед входом в палатку. Я послушалась и вошла внутрь. – Меня Алей зовут.

– Я Карина.

– Русская?

– Да. Как догадался?

– Вас не перепутаешь. Проходи сюда.

На мое удивление, в палатке было довольно тепло. Алей сказал несколько слов по-арабски, и сидящий на цветных подушках мужчина неожиданно улыбнулся мне и пригласил сесть кивком головы. Еще через мгновение рядом появились две женщины и начали собирать на стол.

– Садись. Это мой отец, – сказал Алей. – Сейчас мы накормим тебя ужином. А потом ты пойдешь спать на женскую сторону.

Мне принесли чашечку густого горячего кофе. Казалось, я уже давно не была так счастлива.

– Грейся! – сказал Алей. – Курить будешь?

По палатке стелился сладковато-приторный, смутно знакомый запах.

– Нет, – сказала я на всякий случай.

Мужчины закурили.

– А откуда ты знаешь Шмуля? – спросила я, немного отогреваясь после кофе.

– Да его тут все знают, до самого Эн Геди. Он уважаемый человек, нас никогда не обижал. Туристов привозит в пустыню. А как ты заблудилась?

– Мы сделали остановку, я пошла фотографировать, заплутала… – улыбнулась я, немного расслабившись. – А можно я тут в палатке немного поснимаю?

Алей спросил о чем-то отца, тот благосклонно кивнул. Женщины, однако, мгновенно испарились куда-то. Я достала камеру и сделала несколько снимков, которые тут же показала Алею.

– Классная штука! – протянул он, поглаживая фотоаппарат. – Я бы тоже хотел научиться снимать. Но отец не дает. Говорит, глупости это. Не мужское дело.

На широком медном блюде нам принесли ужин – еду, ставшую мне в Израиле уже привычной. Густую тхину, лепешки, свежие овощи. Только сейчас я поняла, как проголодалась. Отец Алея смотрел, как я ем, курил и похихикивал в усы.

Внезапно он начал отбивать ритм какой-то деревянной штукой. Алей легко подхватил его, постукивая по медному блюду. И оба они затянули заунывную песню, от которой у меня мурашки поползли по коже. Быть может, в этих краях бедуины так же пели и тысячу лет назад?

– Пожалуй, я пойду спать, – сказала наконец я.

– Хочешь, я сделаю тебе настоящий бедуинский массаж? – предложил мне Алей. Я немного смутилась. Отец Алея никак на это не прореагировал, продолжая задумчиво смотреть в пространство.

– Мне надо раздеться? – обреченно спросила я, готовясь к расплате. По крайней мере, молодой мускулистый Алей был еще не самым худшим вариантом.

– Носки сними, – улыбаясь, сказал он.

Я послушалась. Парень осторожно взял в руки мои ступни и начал поглаживать, сначала легко, потом все сильнее. Я почувствовала, как из меня вытекала усталость и стресс последних дней.

Пару раз в жизни я делала китайский массаж точек на ступнях. Но то, что проделывал Алей, не шло ни в какое сравнение! Уже через пять минут я была расслаблена и готова абсолютно на все. Но Алей только продолжал улыбаться, не делая никаких попыток переместить массаж на другие части тела.

– Где ты учил английский? – спросила я сонно.

– Жизнь заставила, приезжих много, – ответил он.

Я еще находилась в состоянии легкой эйфории, когда женщины проводили меня на свою половину. Я рухнула на матрас и немедленно уснула, все еще продолжая испытывать кайф.

* * *

Меня разбудили очень рано и напоили горячим кофе с лепешками.

– Ну что, выспалась? – спросил через переводчика Алея глава семьи, пред жгучие очи которого я предстала.

– Еще как!

– Может, еще останешься?

– Да нет! – испугалась я. – Меня там, наверное, Шмуль обыскался уже!

– Шмулю привет! – степенно ответил отец и проводил нас с Алеем до порога палатки. При утреннем свете оказалось, что она больше напоминает восточный шатер. Неподалеку было нечто вроде загончика для верблюдов.

Алей помог мне взобраться на корабль пустыни, и мы двинулись в путь. Ориентируясь среди совершенно одинаковых ущелий и скал по абсолютно не понятным мне приметам, Алей уверенно шел в одному ему ведомом направлении.

– Ты знаешь, куда мы едем? – наконец спросила я, вспоминая о своих неприятных приключениях накануне.

– Обижаешь! Я тут родился и вырос, знаю каждый камень. Никто не ориентируется в пустыне лучше бедуинов! Это у нас в крови. А хочешь, я тебе воду тут найду?

– Да ладно! – усомнилась я. – Тут же одни камни!

Алей подмигнул мне, и минут пятнадцать мы ехали молча.

– Тут! – вдруг сказал он, тормознув своего верблюда. – Можешь проверить.

Мы спешились и присели на корточки. Алей отодвинул камень и предложил мне самой вырыть ямку под ним. Я недоверчиво согласилась. Буквально через пару сантиметров песок под моими руками стал влажным. Я отошла на два шага в сторону и попробовала повторить то же самое, заподозрив обман. Но песок оставался сухим.

– Как ты узнал, что там вода? – спросила я, когда мы поехали дальше.

– Я не могу тебе объяснить. Я просто чувствую это. Меньше чем через полчаса мы будем у цели. Сейчас перевалим вот тот склон – и приехали. Кстати, Шмуль не один, – Алей прислушался. – С ним еще несколько человек.

Я притихла, изумленная. До стоянки мы доехали молча.

Шмуль увидел нас издалека. Он радостно замахал руками и побежал навстречу. Несчастный экскурсовод был взлохмачен, а его глаза слезились после бессонной ночи.

– Карина! Ты вернулась! Я уже хотел вызывать вертолет на подмогу, не знал, что делать! Что случилось? Алей, где ты нашел мою туристку? – От возбуждения бедный Шмуль переходил с английского на русский и иврит, потом наоборот. – Я думал, ты упала где-то в пропасть!

– Ей повезло, она попала к дружественным бедуинам! – заявил Алей. – Вчера вечером ее подобрали наши пастухи. Ты знаешь, ночи в пустыне сейчас холодные, могла и замерзнуть.

– Этого я и боялся! – взвился Шмуль. – Здесь же связи нет. Менеджеры в стельку упились с горя, везти их обратно я не мог. Развел костер, так и заночевали тут. Сами едва не окоченели! Ящик виски, наверное, выпили. И не лень было с собой волочить!

– Зато пригодился!

– Да уж…

– С тебя причитается! – ухмыльнулся Алей.

– Не волнуйся, все туристы, и группы, и индивидуалы, будут ваши! – заверил Шмуль.

– Договорились! – весело подмигнул бедуин и распрощался.

– Хороший парень! Сын местного уважаемого бедуина, старейшины, я с ними давно знаком, – посмотрел ему вслед Шмуль. – А уж как ты меня напугала, стрекоза! Я не знал, как Милке сказать, что ты пропала. И вообще, что это у меня туристы исчезать стали? То эта озабоченная бабулька, то ты теперь… К чему бы это?

– Они мне предлагали остаться еще, – пошутила я. – Я подумала, может, принять такое чудесное предложение? Люди гостеприимные!

Шмуля эта новость явно не обрадовала.

– Да, у бедуинов любому путнику можно жить трое суток без объяснения причин, – проворчал он. – Гостеприимные они, даже чересчур! Только этим часто разные бандиты и воры пользовались. Вот теперь старейшин обязали регулярно в полицию докладывать про всех странников. И про тебя доложили бы…

– О! Нашлась наша пропажа! – зычно хмыкнул протрезвевший менеджер Саша, подходя к нам и хлопая меня по плечу. – Ну и ночка была! Натуральный экстрим. Мы тут чуть не сдохли от холода.

– И от страха! – допивая что-то из бутылки, добавил другой. – Думали, это кранты! Правда, будет что ребятам в офисе рассказать!

– Мне очень стыдно! – сказала я. – Зато такие снимки получились!

– Черт бы тебя побрал с твоими снимками! – в сердцах сказал Шмуль. – В следующий раз за руку водить буду и фотоаппарат отберу, чтобы неповадно шляться где попало было! Ладно, будем собираться в обратный путь. Милка там, наверное, тоже c ума сходит. И за джип, и за верблюдов неустойка будет…

Еле живые, мы кое-как добрались до нашего джипа. Шмуль долго ругался и любезничал с владельцем верблюдов. Однако ему предстоял еще непростой разговор с Милкой.

– Фу, еле уболтал, – облегченно сказал он после беседы с моей подругой. – Рассказал, как ты к бедуинам попала, а мы тебя спасали.

Всю обратную дорогу Шмуль не мог успокоиться и распекал меня, как школьницу.

– Ты что, не понимаешь, где мы? Что с тобой могло приключиться?

– Эти арабы были весьма доброжелательны, даже предложили еще остаться. А Алей сделал мне настоящий бедуинский массаж…

– Массаж мозгов тебе нужен, Карина! Бедуины – не арабы, ты их смертельно оскорбишь, если так назовешь.

– Но говорили-то они на арабском!

– И что? Друзы тоже говорят на арабском. Бедуины – потомки наббатеев, которые жили тут когда-то. У них даже царство было, знаменитая Петра – его древняя столица. Ученые проводили исследования, они даже генетически от арабов отличаются. Но бедуин бедуину – рознь. Тебе повезло, что попались те, которых я хорошо знаю, они зарабатывают на туристах. А если бы другие?

– И что бы было?

– Да что угодно! – вскипел Шмуль. – В Израиле становится колоссальной проблемой исчезновение молодых женщин, особенно репатрианток из бывшего СССР. В районе Беэр-Шевы просто бедствие. Бедуины увозят их в пустыню, и они бесследно пропадают! Случаев – десятки! Галилейские бедуины – еще ничего, их к земле привязать удалось. А эти-то – кочевники…

– Как это – привязать к земле? – удивилась я.

– А так. В Израиле целый план разработан был, как этих бродяг на землю посадить. Им давали кредиты на домики, с условием, что там надо прожить не менее пяти лет, после чего кредит прощается. Так что они делали: ставили рядом с домами свои палатки и жили там своим укладом, а годы шли. Потом эти дома сбрасывали за бесценок. Только на севере план удался, там сейчас кочующих бедуинов нет. А в пустыне – пожалуйста! Ты сама видела.

– А какая у них тогда религия?

– Ислам, – вздохнул Шмуль. – Мало кто знает, но Саддам Хусейн – как раз из бедуинов. И Муамар Каддафи тоже. Он этим гордится. Непростые они ребята, бедуины!

* * *

Несколько дней я приходила в себя после приключений в пустыне. Наконец в интернет-кафе нашла возможность написать Лоле в Москву, а заодно отослала моему самолетному знакомому эксперту Арону фотографии икон. Интересно, что он скажет? Наверное, иконы – действительно подделки, но так, на всякий случай…

В среду вечером Милка огорошила меня неожиданным сообщением:

– Завтра я еду к каббалистам, в Цфат. Едешь со мной?

– Еду, конечно! А что ты будешь у них делать?

– Вообще-то я тут серьезно увлеклась каббалой, это такое древнее мистическое учение, – вздохнула Милка и закурила. – Сначала была такая эйфория, мне казалось, я знаю ответы на все вопросы. А потом бамс – и тупик. Оказалось, для каббалы надо иврит хорошо знать. И не тот, на котором мы все после ульпанов тут трещим, а настоящий. В этом языке мистика есть. Знаешь, там числа, буквы, их соотношения… Голову сломать можно! Нормальному человеку лучше в это сразу не лезть.

– А в Москве курсов сейчас полно, типа «каббала за три дня». Книжек тоже много…

– Да фигня это все! Настоящая каббала открывается немногим избранным. Говорят, только еврейские мужчины после сорока, которые глубоко знают Тору, могут приступать к изучению каббалы.

– Странно… А у нас на курсы всех принимают.

– Да дурят вас просто, как лохов! – не выдержала Милка. – Настоящие каббалисты живут на Святой земле, учат только тех, кого считают нужным. И это тяжелый труд… Не для средних умов! А город Цфат – это центр тех, кто соблюдает еврейские традиции, каббалистов там тоже много. Третий по святости у евреев, кстати. После Иерусалима и Хеврона. Иногда некоторые принимают и светских людей, помогают им.

– Тебе-то в чем помощь нужна?

– Да нет у меня мужика… – тяжело вздохнула Милка. – То есть есть, конечно. Но все не то, мельтешатся под ногами. А мне крепкий мужик нужен, настоящий! Чтоб сказал – как отрезал. И врезать мог, и приласкать. А тут все какие-то вели ковозрастные детишки. До шести лет с соской, а потом все то же самое, но без нее. На фига лично мне такие нужны?

– У меня та же проблема. Но каббалисты-то при чем?

– А мне рав Йегуда обещал очистительный ритуал провести. Он подозревает, что на мне порча есть.

– А разве на Святой земле вся эта ерунда действует? – воскликнула я. – Не может быть!

– Еще как действует! Всякой бесовщины тут тоже полно. Я подозреваю, что меня соседка-арабка сглазила. Она на меня так смотрит завистливо…

– Да… – только и могла сказать я. – Ну что ж, едем в Цфат!

Дорога в этот мистический город мне показалась не слишком интересной, хотя иногда Милкины комментарии были занятны.

– Посмотри вон туда, – сказала она вдруг. – Там находится Ольгина Горка. Это место назвали так в честь Ольги Ханкиной. Ее жизнь была очень занятной, хоть роман пиши. Бедная баба, сколько отстрадала! Туда моя подруга ездила от бесплодия лечиться. Говорит, очень помогло! Двойню родила! Правда, не от мужа, а от любовника. Но это – большой секрет.

– Расскажи! – заинтересовалась я.

– Про мою подругу? Ее любовник – известный политик…

– Да нет! Про Ольгу Ханкину!

– А… Так бы сразу и сказала! – разочарованно протянула Милка. – История была такая. Жила в Питере Ольга Белкинд, еврейка, акушеркой работала. Говорят, у нее легкая рука была. Зато личная жизнь уж больно несчастливая: любила она парня, офицера Сергея Федорова, но им суждено было расстаться. А в 1886 году поехала Ольга в Землю обетованную, где познакомилась с Иехошуа Ханкиным, из первой алии.

– И кто он такой был?

– Да ты что! – вскинулась подруга. – Это же один из наших героев. Он земли выкупал у турков для Эрец Исраэль. Много выкупил. Только у них с Ольгой проблема была: она постарше его оказалась лет на десять. Ну и родители Иехошуа на дыбы встали. Белкинды тоже были не в восторге, но куда деваться? Они все равно поженились, Ольга стала Ханкиной. И продолжала тут тоже работать акушеркой, кроме того что мужу помогала с покупкой земель. В иврите до сих пор выражение есть – «ходить к Ольге на горку», это означает рожать. У Ольги был огромный авторитет, особенно среди богатых арабов. Говорят, она могла помочь в самых сложных случаях. У нее в доме всегда много дорогих шалей было – в них люди ее гонорары заворачивали. А она потом в этих же шалях деньги для бедных детишек передавала… Для Ольги муж построил роскошный дом, только пожить ей там не удалось. Умерла она, когда ей за девяносто перевалило. Муж ее на три года пережил. Теперь в Израиле есть их музей…

– Действительно интересная история!

– Но самое-то главное я тебе пока еще не рассказала. Все эти годы, живя в счастливом вроде бы браке с Иехошуа, она каждый день писала письма тому офицеру Федорову, которого любила в молодости. Описывала в деталях все, что делала, а потом рвала их. Сергей даже приезжал в Палестину, чтобы найти ее. Но не судьба была им остаться вместе, хотя они очень любили друг друга. Такая вот женская доля…

– А дети у Ольги были?

– Нет, – развела руками Милка. – Не дал Всевышний. Зато теперь к ней на могилу ездят молиться, чтобы забеременеть. Впрочем, в Израиле несколько таких мест есть.

* * *

Цфат с первого взгляда заворожил меня своей строгостью. Что-то было в этом городе такое, что мне как-то неудобно стало даже доставать камеру и фотографировать. В этом городе я почувствовала силу, родственную внутренней силе старого Иерусалима. Сила традиции? Энергетика древности? Трудно сказать.

Все люди, которые попадались навстречу, пока мы довольно круто поднимались на машине вверх по извилистой узкой улочке, были в религиозной одежде. Даже черноглазые пейсатые детки все были в кипах и жилетках.

– А почему они от меня отворачиваются? – спросила я недоуменно.

– Это религиозные. Ты отвлекаешь их своей суетой. Это люди Книги, они должны думать о Торе. А если сюда приедешь в субботу на машине, то и камнем в стекло получить можно. В субботу город кажется вымершим…

– Они и вправду соблюдают субботу?

– А ты думала! Видела когда-нибудь холодильники с педалькой?

– Нет.

– А тут они везде. И в Цфате по определению невозможно, чтобы магазины по субботам работали, как в Тель-Авиве! Там есть сеть, основанная русскими, работает без выходных. Пользуется популярностью среди населения, кстати! Но даже против этого ортодоксы протестуют, требуют закрытия этой торговой сети. Хотя в таких магазинах работают лишь атеисты да арабы!

– А что еще в Шаббат не работает? – испуганно спросила я.

– Да практически ничего, особенно в небольших городах. Тель-Авив – исключение, конечно. Во многих дорогих отелях даже нормальную горячую еду не подают, как будто все туристы – евреи! – обиженно сказала подруга. – Есть еще специальные шаббатные лифты, которые на каждом этаже останавливаются. Не дай бог в них в небоскребе попасть! На машине нельзя ездить, огонь зажигать. Кофе кипятят в специальных термосах. Еще, например, нельзя комаров убивать и узлы вязать, круто? Еще некоторые кредитки местных банков в Шаббат нельзя использовать!

– Да! Впечатляет!

Мы оставили машину на стоянке.

– Ты пока поснимай, если хочешь, – сказала Милка. – Я встречусь тут с друзьями. А потом вместе пойдем, посмотришь, как со мной ритуал очистительный будут делать.

– Ладно!

Я огляделась. Мы находились в одной из самых высоких частей города. Отсюда открывался потрясающий вид вниз, на озеро. С противоположной стороны белел снегами горный пик. Красота!

Я пошла вдоль по улочке. На ней художники продавали картины, а мастера – разные поделки, в основном с еврейской символикой.

Мое внимание привлек высокий мужчина, который гордо шествовал мне навстречу, в традиционном бело-черном одеянии и почему-то в огромной меховой шапке. У него в руках была книга. Я навела камеру… В ту же минуту он что-то пробормотал, очевидно, недоброе в мой адрес, развернулся на сто восемьдесят градусов и резво почесал вверх по лесенке, уткнувшись глазами в книгу.

– Что, сбежал клиент? – рассмеялся кто-то за моей спиной. Я обернулась. Рядом стояли два загорелых русских парня с рюкзаками.

– Привет! Вы откуда тут взялись?

– А мы из Тверии автостопом приехали. А вообще – новосибирцы. Я Андрей, он – Макс. Давно хотелось древний Сафет, столицу каббалы увидеть. Вот, ходим, смотрим. А ты кто и откуда?

– А я Карина из Москвы, фэшн-фотограф. Пока подруга тут со знакомыми общается, я вот город снимаю. Только ни фига не получается. Даже дети – и те разбегаются! А мужик… да вы сами видели! Только пятки сверкали. Не знаете, кстати, почему он в такой шапке смешной? Голова не упарится?

– Да хасид он, – сказал Макс уверенно.

– Я уже хасидов много в Тель-Авиве и Иерусалиме видела, они там в шляпах ходят, – попыталась возразить я.

– Да у них направлений в хасидизме полно! Эти в меховых шапках – какая-то секта. А шляпы – они тоже разные. Типа как знаки отличия. Они так узнают, кто к какой синагоге относится. Хасиды разных течений хранят аутентичный облик своих дедов, сформировавшийся за сотни лет. Знающие люди по цвету чулок, материалу, из которого сшита одежда, и ее покрою могут безошибочно определить: это йерушалми, это хасид такого-то адмора, это бахур, а этот уже женился. В Цфате полно разных синагог.

– А эти кудряшки вдоль лица, которые пейсы? Что, тоже отличительный символ?

– А это уже из Торы, там черным по белому написано: «Не стригите краев волос вокруг головы вашей…» Вот – и не стригут по заповеди. Пейсы и кипы обязательны для каждого иудея. По цвету кипы можно тоже многое понять. Ортодоксальные иудеи носят черные кипы. Если кипа белая – то это религиозный сионист. Они еще любят вязаные кипы. Марокканские евреи предпочитают разноцветные кипы. Что касается пейсов – то если их совсем нет, значит, человек не придерживается обычаев. Умеренные ортодоксы носят символические пейсы в один-два сантиметра. А ультраортодоксы, например, йеменские евреи, в том числе и хасиды, носят длинные пейсы. И бороды, кстати. Пошли, посидим, что ли, в кафе, о жизни поболтаем.

– Пошли! – обрадовалась я.

В городе было полно синагог и детских площадок, а вот кафе мы нашли не сразу. Даже хозяин – и тот взглянул на нас как-то не очень добро.

– Ну, рассказывайте, – сказала я, отпивая кофе, – каким ветром вас из Новосибирска сюда занесло.

– Да особо рассказывать нечего, – сказал Макс. – Однажды в универ к нам еврей приперся, начал со студентами общаться, листочки раздавал, где треугольники и кружки нарисованы были. Занятно! Потом стали книжки читать про каббалу. И захотелось самим все увидеть.

– Вы сами-то евреи? – осторожно спросила я. Кип на ребятах не было.

– Не, мы вообще-то оба крещеные, – переглянулись они. – Но разве это помеха к изучению древней науки?

Я пожала плечами, вспоминая рассказ Милки, и решила не развивать тему.

– А как вышло, что именно Цфат считается центром каббалы?

– Старая история. Когда-то тут зелоты оборонялись, потом крестоносцы крепость поставили. А в Средние века, после того как евреев из Испании и Португалии погнали, сюда переселились несколько известных раввинов-мистиков. Так и пошло… Цфат всегда мудрецами-талмудистами славился. Тут их могил полно вокруг. Нам один парень, который в Тверии живет, рассказывал, на могилах тут такое творится! Не хуже чем у нас у мощей разных святых. Тоже люди приходят, просят, молятся…

– Люди – везде люди, – философски заметил Андрей.

– А в каббале вас что интересует? Мистикой увлекаетесь?

– Да ну ее в баню, мистику! – сказал Макс. – Современная каббала, как нам тот учитель объяснил, дает возможность управлять сознанием других людей, добиваться успехов в бизнесе. Типа как НЛП или даже круче. Вот мы и решили посмотреть сами… Только пока не нашли ничего подходящего тут. Одни бородатые дядьки с книгами! Наверное, они и сексом через простыню занимаются!

– Что это значит? – удивилась я.

– Для правоверных евреев есть только один способ заниматься сексом для продолжения рода, – хмыкнул Макс, – чтобы тела не соприкасались. Я слышал, для этого покупается специальная простыня с дыркой, которой укрывают женщину. Причем с головой – целоваться тоже нельзя.

– Дикость какая! – поморщилась я.

– Хотя в секс-шопах в Тель-Авиве мы видели и ортодоксальные религиозные пары! – сказал Андрей. – Нас это просто поразило!

– Да уж…

– Ах вот ты где! – в кафе заглянула Милка. – Конечно, куда еще ты могла тут пойти! Только в кафе. Собирайся, скоро ритуал начнется!

Я распрощалась с ребятами, и мы выдвинулись куда-то в сторону от города. Там на поляне был начерчен круг, вокруг которого уже сидели несколько десятков зрителей, преимущественно иностранцы. В центре круга неловко мялось несколько человек.

– А разве ритуал не должен быть тайным? – спросила я.

– Раву лучше знать! Совсем неподалеку отсюда, на горе Мерон, была создана главная книга каббалы – Зогар! Представляешь, какие места? Ну, с Богом! – Милка решительно пошла в центр круга.

Деловые мальчики-помощники стали устанавливать видеокамеру рядом со мной. Странный ритуал, однако!

Вскоре появился сам рав. Это был дородный еврей в кипе, черном балахоне и очках. Помощники принесли ему несколько вязанок здоровых свечей. Желающие снять порчу и очиститься выстроились в очередь. Посередине круга был разожжен огромный костер. Мне стало не по себе, как будто я собиралась подглядывать за чем-то очень интимным. Остальные зрители, однако, вели себя раскованно и громко разговаривали на разных языках.

Рав прочитал молитвы или заклинания хорошо поставленным голосом. Потом вызвал знаком первую жертву. Это был худой мужичок в бейсболке. Рав стал ходить по кругу, жестом приказав исцеляемому следовать за ним. Мужичок ссутулился, нахохлился и потрусил за ним. Дальше стало интересней: нараспев читая молитвы, рав сделал знак помощнику, и тот швырнул ему вязанку свечей. Рав поколдовал над ними и ловко, как волейбольный мяч, перебросил их ничего не подозревающему мужичку. Тот от испуга чуть не умер, но вязанку поймал. И, повинуясь строгому раву, бросил свечи в костер. Так повторилось несколько раз. Костер угрожающе зашипел и стал плеваться воском.

Милка была следующей. Она довольно грациозно, по привычке активно работая женским обаянием то ли на рава, то ли на публику, которая периодически начинала подбадривать исцеляемых, принимала и бросала свечи. Раскрасневшаяся, с разметавшимися рыжими волосами, она выглядела на удивление сексуально. Сидящие вокруг мужики начали подбадривать ее особенно интенсивно. Они-то уж точно не понимали, что именно моя подруга там с помощью рава снимает.

Часа через полтора, когда все желающие получили шанс очиститься, рав еще несколько раз провел их по кругу под заунывные распевы. Мужик с видеокамерой куда-то исчез.

После мероприятия состоялось всеобщее братание с едой и вином. Каждому участнику процедуры на память раздали какие-то бляшки и конверты.

– Что там? – полюбопытствовала я у Милки.

– Талисман от рава на удачу и диск с записью ритуала.

– Что? – Я чуть в осадок не выпала. – Так это же конкретное разводилово, причем на коммерческой основе! Сколько ты заплатила за это счастье?

– Тссс! – испугалась Милка. – Не надо тут такого говорить! Это один из самых уважаемых равов. К нему со всего Израиля и мира ездят. Он много не берет…

– В Москве тоже есть разные госпожи, к которым со всего мира ездят, – процедила сквозь зубы я. – Это еще не гарантия. С одного немного, с другого, так и набирается.

– Просто ты стала слишком светская и циничная. Эта Москва тебя испортила! Я сразу заметила, – безапелляционно заявила мне Милка. – Как хочешь, а я еще к Амуке поеду.

– Какой такой Амуке? – испугалась я. – Тебе что, очищения огнем не хватило? Хочется полного катарсиса? Смотри, стемнело уже. Я вашими бедуинами сильно напуганная!

– А к Амуке и надо только ночью ехать, – обиженно поджала губки Мила. – Не хочешь – высажу тебя на заправке, посидишь в кафе, меня подождешь часок-другой.

– Нет уж! – решительно сказала я. – К Амуке – так к Амуке! Одна я в вашей веселой стране ночью больше не останусь.

Мы погрузились в машину и поехали по горной дорожке куда-то в сторону. Темно было – хоть глаз выколи.

– Ты туда уже не в первый раз едешь? – осторожно спросила я.

– Нет, конечно! Место святое, сильное… А после рава Йегуды может особенно подействовать!

– Да что за место-то? – взвыла я. – Расскажи хоть.

– Там похоронен один известный раввин древности…

– Так, опять раввин! – нахмурилась я. – На сей раз – усопший! Он-то чем тебе поможет?

– Не перебивай! – огрызнулась Милка. – Его звали Бен Узиель. Он женат не был, но при жизни обмолвился, что кто придет к нему на могилу и помолится как следует, создаст семью в скором времени. Вот я и хочу помолиться… У него такая сила была, что когда мимо пролетали птицы, они сгорали!

– Надеюсь, он не бросал их в огонь вязанками? – съязвила я.

– Это от силы молитвы! – благоговейно сказала Милка, будто и не услышав меня. – Ну, мы приехали.

Я обреченно вылезла из машины. Вот еще только по могилам праведников в горах я ночами не шаталась! Глаза с трудом привыкли к полной темноте. К моему удивлению, мы были не одиноки. Около могилы толпилось как минимум пятнадцать женщин. Все они сосредоточенно что-то шептали. Потом стали происходить и вовсе странные вещи. Одна женщина, не переставая молиться, стянула с себя колготки. Другая – кофточку. Я на всякий случай отошла подальше, к дереву: мало ли тут могильная оргия какая намечается. С Милки станется!

На дереве болтались какие-то тряпки.

«Наверное, как у нас на Алтае к веткам привязывают платочки на счастье, пережиток язычества» – подумала я.

И тут действительно одна из женщин устремилась к дереву и что-то на него привязала. Следом – другая.

– Эй, Каринка, помоги! – раздался рядом громкий горячий шепот. Это Милка ко мне пришла.

– Чем? – озадаченно спросила я.

– Трусы хочу снять, – объяснила она незатейливо.

– Трусы? – Я уже окончательно перестала понимать, что тут происходит. – Ты в своем уме? Зачем?

– Ну, можно и колготки, конечно. Или лифчик. Но я думаю, трусы надежней! С самого, так сказать, главного места. Хочу привязать к дереву, чтобы замуж поскорей выйти!

Я даже не нашлась что ответить. Поняла только, что возражать бесполезно.

– Да ты хоть все с себя сними и привязывай, только скорее! Мне тут не нравится. Мутное место!

– Дура ты! Молись уже, может, хоть замуж наконец возьмут.

Я, конечно, хмыкнула. Но чем черт не шутит! Может, не зря сюда ночами еврейские бабы несколько столетий подряд приезжают? Пока Милка, пыхтя, с титаническими усилиями стягивала с себя нижнее белье, я поддерживала ее за руку и заодно, извиняясь за участие в этом мероприятии, просила того самого покойного рава, около могилы которого творилось такое безобразие, посодействовать моему скорейшему бракосочетанию. Вдруг, правда, услышит?

Полный бред. Похоже, это заразное.

Еще минут десять я наблюдала, как Милка суетливо пыталась найти на ветках местечко получше, чтобы привязать трусы. Дамы толкались и шипели друг на друга. К моему изумлению, их все прибывало. И каждая вновь подъехавшая так и норовила подпрыгнуть и повыше привязать к веткам какой-нибудь очень интимный предмет. Массовое помешательство.

Когда мы отъехали от этого местечка, я вздохнула с облегчением. А Милка была просто счастлива и улыбалась блаженно.

– Какой прекрасный день! – философствовала она. – Ну, теперь женихов ждать будем! У нас же скоро светский выход – свадьба Юдифи. Это должно быть нечто! Мне уже тут подружки рассказали. Какая подготовка идет! Может, Шломо наконец обратит на меня внимание как мужчина и у нас все сложится?

– Да на тебя невозможно не обратить внимания! – совершенно искренне сказала я. – Ты всегда накрашена ярче всех. И разрезы на юбках у тебя самые глубокие. Да твой Шломо просто упадет, когда тебя увидит!

– Скорей бы! – томно вздохнула Милка.

* * *

В воскресенье, день свадьбы, моя подруга вырядилась в лучших праздничных традициях: длинное платье с широкой юбкой, накрученные рыжие букли, яркий макияж. Вдобавок – не меньше килограмма украшений из массивного желтого золота на разных местах.

– Ну как? – спросила она кокетливо, когда я садилась в машину.

– Умереть и не встать! – сказала я, подумав, что, если бы она вышла куда-то в таком виде в Москве, больше ей можно было бы уже нигде не появляться. – А что, так много золота везде – это нормально?

– Хороший тон! – благостно отозвалась Милка. – Куда же бабе без золота? Достаток демонстрирую. На самом деле это у нас в крови. Когда-то еврейский муж мог выйти на улицу и трижды прилюдно сказать, что он хочет развестись. После этого его жена должна была сразу уйти из дома в том, что на ней было. Поэтому еврейские женщины и навешивали на себя максимум украшений, чтобы быть готовыми к такому повороту событий.

– Ничего себе! – ахнула я.

– Может, это и байка, но поучительная. А ты что, так и пойдешь на свадьбу? – скептически осмотрела подруга мое черное скромное платьице. – Заморыш просто. Да так ты жениха никогда не найдешь! У нас надо, чтобы все было ярко, пышно, красиво!

– Ну их, женихов! – со смехом сказала я. – Мы же к Амуке съездили, теперь они сами нас отлавливать должны. Буду скромно сидеть в уголке, может, поснимаю немного… Просто посмотрю – очень интересно!

– Ты еще и камеру взяла с собой? – укоризненно спросила Милка. – Когда же ты танцевать собираешься? А знакомиться? Ох, точно упустишь шанс, отпугнешь всех мужиков.

– Да и ладно! Испугаются – значит, не судьба. Нам такие трусы не нужны. А с подарками-то что?

– А ничего. Деньги молодым оставим. Тут подарки на свадьбу дарить не принято.

– Мудро!

Незаметно, болтая и слегка препираясь, мы доехали до зала торжеств, где должна была состояться свадьба. Машин вокруг было уже полным-полно, мы с трудом нашли место для парковки.

– Ну, посмотри на меня! – Милка выпрыгнула из машины и покрутилась на каблуках, взбивая и без того крутые кудри. – Все о’кей?

– Более чем! – заверила я ее.

Мы подошли к входу в зал. К моему удивлению, нас встретила пара охранников и здоровый ящик-сейф, к которому прибывающие гости подходили по очереди, опуская в него надписанные конверты.

– Что это? – спросила я.

– Сейф для маны. Мы туда сейчас опустим деньги на свадьбу и наш подарок.

– А у меня конверта нет! – сказала я растерянно. – Я думала, это как-то по-другому делается.

– Балда ты все-таки! – в сердцах сказала Милка. – Ладно, давай ману и сколько ты хочешь дать сверху, положим все в один конверт, припишем еще твое имя. Чтобы знали, что ты не с пустыми руками пришла!

– Давай!

Рядом с сейфом лежали листы красивой бумаги и ручки. Мы отошли в сторонку, чтобы надписать конверт.

– Добрый вечер! – раздался сзади приятный мужской голос. – Вам помочь чем-нибудь?

Милка обернулась, непринужденно поправила грудь и начала щебетать приторно-кокетливо:

– Ой, Шломо! Какая радость! Какой праздник! Я вас от души поздравляю!

Я подняла глаза от конверта и встретилась взглядом с насмешливыми черными глазами. Они горели, как два уголька. Я невольно улыбнулась в ответ и наконец разглядела того самого Шломо, про которого за последние дни Милка прожужжала мне все уши.

Передо мной стоял высокий мужик лет пятидесяти в хорошем костюме с темным галстуком. Я сразу решила, что он совершенно не в моем вкусе, – крепко сбитый, коротко стриженный, с седеющей узкой бородкой. Куда ему до наших московских томных красавцев! Вдобавок через все лицо у него был шрам. Тот еще персонаж, на улице встретишь – испугаться можно, принять за бандита! Я удивилась, что он говорил по-русски почти без акцента. Почему-то, по рассказам Милки, я думала, что он коренной израильтянин.

В общем, любовь зла. Шломо оказался еще страшнее, чем я думала, слушая Милкины рассказы про бравого вояку. Хотя не без обаяния, надо признать. Я вздохнула и сделала подруге большие одобрительные глаза.

– Здравствуйте! – сказала я полковнику, отчего-то зацепившись взглядом за его шрам.

– Это Карина, моя подруга из Москвы, – засуетилась Милка, пытаясь заслонить меня от мужчины мечты своим мощным телом. – Она фотограф и никогда не была на еврейских свадьбах. Я решила ее взять с собой…

– И правильно сделала! Добро пожаловать! – улыбнулся он мне. – Меня Шломо зовут, я отец невесты.

– Поздравляю! – Я снова улыбнулась из-за Милкиного плеча. – Наверное, это очень волнительный день?

– Не говорите! Вся семья не спит уже неделю, начиная с хины. А сегодня вообще бессонная ночь. С утра Юдифь красили-наряжали, потом была фотосессия на заброшенной ферме…

– Это сейчас в Израиле модно, – встряла Милка, – устраивать свадебные съемки в разных кибуцах и на фермах, на фоне тракторов, сеновалов… Романтика!

– Неожиданно! – сказала я. – Но интересно! Надо в Москве такую традицию ввести! Могу себе это представить! Свадебная съемка для VIP-клиентов в бывшем подмосковном сов хозе «Черные грязи» на фоне ржавеющей сельхозтехники!

Шломо продолжал насмешливо смотреть на меня в упор. Я смутилась, почувствовав, что между нами пробежала неожиданная искорка.

– А как у хатана самочувствие? – спросила зардевшаяся до самых ушей Милка. – Хорошо погулял с друзьями?

– Отлично! – сказал Шломо и вновь обратился ко мне: – Это у нас традиция такая: накануне свадьбы хатан, то есть жених, дома не ночует, с друзьями гуляет, что-то вроде русского мальчишника.

– Понятно! – кивнула я. – Хотя гулянка накануне свадьбы может быть чревата неожиданностями.

– Обалдел, наверное, хатан, когда свою калу в свадебном наряде увидел? – продолжала между тем Милка, пытаясь привлечь к себе внимание Шломо.

– Да уж… Чуть не упал, бедняга. У нас тоже до дня свадьбы жених невесту в праздничном платье видеть не должен, – объяс нил мне Шломо.

– Надо же, у русских и евреев, оказывается, так много общего, даже приметы! – сказала я и набралась смелости: – А можно я немного поснимаю? Не каждый день удается на настоящей еврейской свадьбе погулять! Да и будет что потом в Москве подругам показать.

– Конечно! Только меня не снимайте! Я не слишком фотогеничен! – Шломо показал на шрам. Мы дружно рассмеялись.

– Ладно, буду снимать издалека! – подмигнула я.

– Договорились! Я сейчас иду с отцом жениха бумаги подписывать, вы развлекайтесь пока, выпейте! А там и веселье начнется! Увидимся еще! – сказал Шломо и ушел. Я заметила, что он обернулся и внимательно посмотрел на меня еще раз. Мне отчего-то стало не по себе от его взгляда.

– Ты поняла, какой он классный? – затараторила Милка. – Настоящий мачо, красавец! А как держится! Герой!

– Да, интересный, пожалуй, и в общении очень легкий… – рассеянно сказала я. – А он женат? Ты что-то мне ничего не говорила.

– Женат, конечно! – хитро улыбнулась Милка. – Но ходят слухи, что с женой у него не очень хорошо. Значит, у меня есть шанс! Только надо вести себя умно!

– Да уж! Ты смотри, не переборщи только! А то жена еще обидится ненароком, потом проблем не оберешься, – усмехнулась уже достаточно наученная горьким опытом я. – А какие это бумаги он подписывать ушел?

– А у нас традиция такая. Отцы и раввин должны подписать бумагу, в которой оговорено, за какую сумму продают невесту. То есть то, что жених должен будет компенсировать в случае развода. Потом жениха вызывают, чтобы он тоже руку приложил. Как только бумага подписана – брак юридически состоялся. Без присутствия невесты, заметь! В итоге все участники процедуры радуются, веселятся и держат друг друга за руки.

– Неплохо! Патриархат у вас тут дремучий, значит, процветает! А как сумму выкупа определяют, интересно?

– Ее раввин назначает, разную в каждом случае. А уж как он ее высчитывает, по каким старинным книгам – тайна, покрытая мраком. Но интуиция мне подсказывает… – Милка подмигнула мне, – что в этом случае выкуп не будет маленьким! Что, пошли?

Мы опустили надписанный конверт с деньгами в сейф и пошли в зал. Там происходило нечто вроде фуршета: вино, легкие закуски. Гостей было видимо-невидимо. Думаю, больше тысячи человек.

– Просто филиал бейт-кнессета на выезде, – хмыкнула моя подруга, скептически оглядывая собравшихся.

У большинства мужчин на головах были кипы. И вообще, религиозных людей в черно-белых одеждах и шляпах тоже было много. А дамы были разодеты примерно как Милка – в пышных открытых платьях с большим количеством украшений.

– А где молодые-то? – спросила я недоуменно.

– А им еще не время появляться. Сидят с друзьями-охранниками в специальной комнате, пока отцы бумаги подписывают.

– Охранники-то им зачем?

– Да чтоб жених не сбежал!

– Везде одна и та же песня!

Милка бросилась с кем-то обниматься-целоваться, я осталась в одиночестве.

В зале было довольно шумно, люди громко болтали, смеялись. Я немного поснимала – когда еще увижу столько колоритных лиц в одном наборе? Но в целом я чувствовала себя чужой на этом празднике жизни.

В это время открыли двери в просторный парадный зал, и все гости устремились туда. Я стояла, оглядываясь в поисках Милки. Но ее и след простыл. Я, как и все, пошла в зал. Зрелище было впечатляющим: очень дорогой, хотя и немного аляповатый декор, музыка, большое пространство для еды и танцев.

Через весь зал к странной конструкции с балдахином вела ковровая дорожка. Пока я разглядывала убранство зала, ко мне подбежала взволнованная Милка.

– Сейчас начнется! Смотри, хатана ведут!

И действительно, Шломо и еще один мужик в кипе, улыбаясь, под руки вели к балдахину слегка взбледнувшего молодого парня, который изо всех сил старался держать лицо.

– Правда, хорош? – спросила Милка.

– Кто, жених? Ну, ничего, только испуган немного… Молодой еще! Зеленый!

– Да нет, не жених, балда! Шломо! Мой полковник!

– Шломо как Шломо. А это что еще такое? – спросила я, указывая на странную конструкцию, у которой, очевидно, была важная роль во всем процессе.

– Хупа это! – громко прошептала Милка. – Там сейчас все происходить будет. А вот и невеста! Правда, красотка? Ей всего восемнадцать. А какое платье… Наверное, кучу денег стоило и шили по специальному заказу! Но Шломо может позволить дочери такую роскошь. Не то что некоторые: шьют, а потом возвращают обратно или вообще напрокат берут!

Гости начали радостно вопить, все громче и громче. Жениха развернули лицом к дорожке, по которой разодетые в пух и прах матери вели невесту. Юдифь была в платье с широким кринолином, а лицо девушки скрывала наброшенная вперед фата. Видимо, чтобы жених не сбежал в последний момент, голосящие гости образовали вокруг него живые стены.

– Ой, щас заплачу! – умиленно сказала Милка. – Какое счастье! Мне бы так!

Хатан и кала стояли друг против друга. Зал неистовствовал. Жених немного запутался в фате невесты, но наконец ему удалось ее приподнять. По залу прошел многоголосый рокот. Жених торжествующе оглядел присутствующих.

– Это он убедился, что невесту не подменили! – сообщила мне Милка. – Теперь самое главное.

Пара медленно прошествовала к хупе, где уже собрались отцы брачующихся и раввины. Они довольно живенько прочитали молитвы, жених поклялся в вечной верности невесте, а уже хорошо разогретой публике предъявили брачный договор. Молодые обменялись кольцами, причем палец невесты еще и веревкой обмотали. Для особой крепости брака, вероятно. Закончилась процедура под хупой поочередным выпиванием вина и разбиванием хатаном бокала под дружный рев публики.

На этом официальная часть, как я поняла, подошла к концу.

– Все, можно наконец подкрепиться! – заявила Милка.

– Но мы вроде только с фуршета…

– Да что фуршет? Тут такая еда должна быть! Шломо не поскупится. А потом пойдем танцевать! Потрясем телесами!

Столы действительно ломились от всевозможных яств. Народ жадно поглощал все подряд, как будто именно еда и была главным поводом для торжественного мероприятия. Собственно, а какое отличие от русской свадьбы? Мне снова стало немного грустно.

– Скучаете? – вдруг раздалось сзади. От неожиданности я вздрогнула. Это был Шломо.

– Да нет… Просто не знаю тут никого. А вообще – очень занимательно!

– Могу вас успокоить: я тут тоже мало кого знаю, – улыбнулся полковник. – Я буду рядом, чтобы вы не скучали. Принесу вам вина. Выпьем за молодых. У них первый танец…

– Красивая пара!

– Да! Очень!

Молодые медленно танцевали на подиуме под ослепительным дождем из блесток. Я улыбнулась и начала искать глазами Милку. То-то радость ей будет: кавалер сам подплыл.

Через минуту в моей руке красовался бокал с красным вином. Мы чокнулись.

– Мазл тов! – сказал Шломо.

– Пусть будут счастливы! – отозвалась я.

– И как вам еврейская свадьба?

– Интересно, только очень шумно…

– Держитесь, дальше все расслабятся, и будет еще громче. Как в анекдоте: сейчас отойдет еврейская группа, и вы услышите шум Ниагары. А вам удалось что-то поснимать?

– Да, немного.

– Покажете потом?

– Передам диск через подругу, если хотите. Вот и она, кстати.

Я решила, что пришло время улизнуть, оставив Милку наедине с предметом ее дамского вожделения.

– Пойду, посмотрю на жениха с невестой поближе, – сказала я, подмигнув Милке. – Может, и сама потанцую.

– Только вы возвращайтесь обязательно! И поскорее! – обеспокоенно сказал Шломо. – Или я вас сам найду.

Между тем в зале начинались танцы. Это тоже было интересное зрелище. Религиозные женщины танцевали за отдельной перегородкой, без мужчин. Все остальные выплясывали кто во что горазд. Национальные еврейские песни сменялись вполне европейским диско и даже техно. Ничего неожиданного, в общем. Жениха и невесту танцующие подняли на плечи, и они продолжали танцевать, раскачиваясь на высоте. Гости расслаблялись на глазах.

Я обратила внимание, что нарядная, броско наштукатуренная жена Шломо танцует одна, изо всех сил стараясь казаться веселой.

– Вы обещали мне танец! – между тем раздалось рядом. Шломо снова меня отыскал!

– Может, лучше с женой? – язвительно спросила я. – Она там без вас заскучала что-то.

Не обращая никакого внимания на мою реплику, Шломо взял меня за талию и увлек на танцпол.

– Но у меня камера… Неудобно танцевать будет! – все еще сопротивлялась я.

– Ничего страшного. Я ее у вас заберу.

Шломо решительно снял с меня фотоаппарат и закинул себе на спину. Мы начали танцевать. Полковник прижал меня к себе довольно крепко. Я попыталась отстраниться, но не тут-то было. Руки у Шломо были очень сильные. Он наклонился ко мне, и я почувствовала его парфюм – густой, древесный, мужской. Он смешивался с незнакомым для меня запахом табака.

Неожиданно для себя я ощутила, что у меня по всему телу побежали мурашки. Ерунда какая! Полковник как будто случайно коснулся ладонью глубокого узкого выреза сзади на моем платье.

– Вы замерзли?

– Нет, ничуть! – быстро ответила я.

– У вас очень красивое платье. Вы в нем просто неотразимы. Похожи на француженку.

– Разве? – рассмеялась я, и ледок между нами подтаял. – Я заметила, что у вас одеваются по-другому.

– Это неважно. Вы выглядите потрясающе элегантно! Я давно такого не видел!

– Спасибо.

Мне снова стало неловко. Я поймала спиной колючий вопросительный взгляд жены Шломо и попыталась высвободиться. Куда там! Полковник только крепче прижал меня и не отпустил, даже когда стихла музыка. Как завороженные, мы станцевали еще два танца подряд. Рядом подвыпившие гости кричали и подкидывали вверх жениха. В воздухе мелькали подошвы его ботинок. Театр абсурда – ни больше ни меньше.

Потом, на мое счастье, раскрасневшаяся веселая невеста выкатила откуда-то передвижной бар и начала угощать гостей текилой. Шломо увлекли к дочери. А я отправилась искать Милку.

– Мы с Шломо так славно поговорили! – волнуясь, бросилась она ко мне. – У нас такое понимание…

Я слушала ее вполуха, находясь под впечатлением от странных танцев. Я все еще чувствовала руки Шломо у себя на плечах.

– Все, сейчас молодых отправят в шикарные номера для молодоженов в отель, а веселье гостей продолжится! Еще поедим? Сладости принесли!

– Пошли! – как зомби, ответила я.

Я молча пила вино и рассеянно смотрела, как Милка наворачивает пироги.

– Это у меня на нервной почве, – сказала она, запихивая в рот очередной кусок. – Завтра буду худеть!

Между тем гости всей оравой высыпали на улицу. Оказалось, за молодыми прилетел вертолет. Их торжественно проводили, и гулянка продолжилась с новой силой. Я начала уставать от шума и гвалта. Милка основательно напилась.

– Слушай, может, уже пойдем отсюда? – спросила я.

– Да ты что, все еще только начинается! – сказала Милка и споткнулась. – А впрочем, ты права… У меня что-то голова болит и кружится так. Пойду только Шломо поищу, попрощаюсь.

– Иди. Я загляну в туалет и подожду тебя на улице, у выхода.

Милка вышла минут через пятнадцать, счастливая и совершенно пьяная.

– Ты представляешь, – сказала она, – Шломо меня в щеку поцеловал. И еще спросил, в каком отеле мы останавливаемся. Я сказала, что через дорогу… Ты же меня доведешь?

– Доведу! – вздохнула я. – А что делать?

– Шломо пошел деньги считать, вместе с отцом жениха… – бормотала подруга, ковыляя еле-еле, – наверное, много им гости накидали… Внакладе не останутся. Вон сколько народу было.

Мы кое-как добрели до отеля, вместе с консьержем транспортировали Милку по лестнице в номер, где она сразу отрубилась, не снимая своего богатого платья. Я постояла на балконе, слушая, как орут продолжающие веселиться гости. На душе было смутно и волнительно. Наверное, свадьба так подействовала…

Меня снова резануло острое чувство одиночества.

Внизу мелькали вспышки фотоаппаратов. И тут меня как холодным душем обожгло. Где мой фотоаппарат? Его со мной не было! А я даже не вспомнила об этом. Совсем с ума сошла! Я начала лихорадочно откручивать назад события вечера. Шломо! От сердца немного отлегло. Ладно, только бы не потерял там, в суете. Мой внутренний голос твердо сказал: «Не потеряет!»

Ну что ж, у Милки будет дополнительный повод встретиться со своим героем. Я легла спать, успокоенная этой мыслью.

* * *

На следующее утро меня разбудили настойчивые автомобильные гудки прямо под окнами отеля. Что еще за напасть? Милка спала как убитая. В комнате пахло перегаром.

Я вышла на балкон и чуть не упала от неожиданности. Внизу танцевал вальс военный автомобиль. Что это именно вальс, я разобрала не сразу. Но, вслушавшись в сигналы и вглядевшись в странные дерганые движения авто, поняла, что машина действительно пытается танцевать, в такт сигналам выписывая квадраты и поднимая облака пыли. Несколько человек внизу гоготали и аплодировали. Портье тщетно пытался что-то объяс нить водителю машины, но тоже покатывался со смеху.

Что за чудеса? Я перегнулась через перила, пытаясь рассмотреть, кто сидит в машине. В этот момент автомобиль замер. Через секунду оттуда выскочил сияющий мужик и весело замахал мне букетом. Я не сразу узнала в нем Шломо: шутник был в джинсах и клетчатой рубашке с закатанными рукавами. Я тоже рассмеялась и помахала ему в ответ.

– Что там происходит? – держась за голову, выползла на балкон заспанная Милка в измятом платье, с размазанной через все лицо косметикой. – Ой, как тяжело… Зато жрачка какая классная вчера была, ведь правда?

– Смотри! – Я жестом показала вниз. – Кажется, к тебе кавалер приехал. Он только что на машине пытался танцевать под твоим окном! Просто трубадур какой-то!

Милка ойкнула и мгновенно спряталась за занавеску.

– Что же делать? – растерянно спросила она меня, пытаясь одновременно пригладить растрепанную шевелюру и подтянуть безнадежно помятое платье. – Я же не могу к нему такая выйти.

– Эй, Карина! – зычно донеслось между тем снизу. – Выходи! Вальс получается так себе, но как бы я мог его сделать на льду!

– Карина? – спросила Милка, и лицо ее приняло озадаченное выражение.

– Я просто вчера в зале фотоаппарат забыла, – нашлась я. – Шломо, наверное, мне его привез… Я на минуту спущусь – и сразу назад.

– Ах вот ты как! – Милка сообразила что-то и прищурилась. – Мужиков у меня отбивать вздумала! Я тебе этого не прощу! Сука ты. Убирайся отсюда!

Подруга детства со всей дури запустила в меня тяжелой пепельницей. Я подумала, что лучше на самом деле будет ретироваться, быстро выбежала из отеля и попала прямо в объятия Шломо.

– Сволочь! Дрянь! – летело сверху.

– Что это там такое происходит? – удивился полковник, осторожно сажая меня в машину.

– Не обращай внимания. Подруга к тебе приревновала. На пустом месте, замечу. Ты-то что приперся, тоже мне молодец? – разозлилась я. – Еще и весь отель перебудил!

– Едем скорее из этого бардака!

– И не будет тебе, полковник Штерн, больше у меня никаких скидок! – крикнула вдогонку подруга. – И не рассчитывай!

Тут Шломо расхохотался и стукнул себя по лбу.

– А я-то, идиот полный, думаю, что эта рыжеволосая нимфа вокруг меня вертится. Такая предупредительная, скидки в своем турагентстве делает. Я конченый идиот!

– Испортил мне всю поездку, – кипятилась я. – Что теперь будет?

– А ничего, все в порядке будет. Вот, мы уже на «ты» перешли, хорошо! – вдруг совершенно серьезно сказал Шломо. – Кстати, у меня для тебя еще букет есть! Держи!

– Вот уж спасибо! – отмахнулась я. – Лучше бы фотоаппарат отдал.

– Он там, сзади лежит, в целости и сохранности. Несмотря на то, что его владелица такая растеряша.

– У меня впервые такое, нет, вру, второй раз! И все тут! – буркнула я, вспомнив про Стену Плача. – Наверное, перебрала вчера. Или ваша страна на меня так действует.

– Не беда! Едем! – весело сказал полковник, и машина сорвалась с места.

– Куда едем, позволь поинтересоваться?

– Купаться в Хамат-Гадер! – сообщил он мне. – После вчерашнего стресса надо как следует расслабиться. Мне по случаю свадьбы дочери сегодня дали выходной. Я решил его использовать правильным образом!

– Но… – попыталась запротестовать я.

– Возражения не принимаются!

Полковник был весел и жизнерадостен, лихо рулил и насвистывал что-то себе под нос. Я сидела, вжавшись в кресло, и думала, что мне делать дальше. События принимали совсем уж нехороший оборот, мне было очень неудобно перед Милкой. К тому же совершенно непонятно, что на уме у этого полковника и куда он меня везет купаться. Последнее и вовсе не входило в мои планы!

Я машинально наклонилась и понюхала розы. От них шел легкий, едва уловимый аромат.

– Вообще-то цветы в Израиле не пахнут – слишком жарко. Но я специально заехал утром в один кибуц…

– Зря заехал!

– Эй, кончай дуться. Посмотри вокруг! Мы едем с тобой в сторону Голанских высот. Впереди – озеро Кинерет, оно же Тивериадское, Генисаретское или Галилейское, кому как больше нравится. Здесь – уровень моря, вон, даже табличка висит. Дальше будем круто спускаться вниз, может уши закладывать.

– Ты не гони так…

– А просто я не умею медленно ездить. Я же в прошлом гонщик. Просто дыши глубже!

– Гонщик? – Я посмотрела на Шломо с интересом.

– Ну, и не только… – опустил глаза, вдруг смутившись, он. – Я тебе, может быть, потом расскажу.

– Ладно, я, в общем-то, и не настаиваю, вижу тебя второй раз в жизни и, несомненно, последний, – вздохнула я. – Кстати, что за дурацкая манера носить футболку под рубашку?

– А у нас все так ходят! Местный стиль! – расхохотался Шломо. – Тоже мне, знаток моды! Я ее терпеть не могу. И всех, кто ею интересуется, тоже!

– Час от часу не легче, – пробурчала я. – Можно я лучше пейзажи поснимаю?

– Конечно! Говори, где остановиться. А впрочем, я и сам знаю!

Мы остановились в небольшом кибуце. Аккуратные скромные домики, стриженые газончики, припаркованные у бордюров тракторы. Мирный руральный пейзаж. Наверное, в таких местах проводят свадебные фотосессии местные любители понтов.

– Может, хоть ты мне расскажешь внятно, что такое кибуц, – попросила я, понемногу переставая сердиться и бояться.

– Конечно, расскажу! Присядем, поговорим. Я тебя сюда не зря привез. Тут лучшие в округе солености и пряности. Иди, выбирай, что тебе больше понравится.

Я вошла в зал вроде небольшого магазинчика-закусочной, и глаза разбежались. В жизни не видела столько сортов маслин и оливок, фиников и других сухофруктов. Набрала всего понемногу, получилось несколько тарелок. Мой запоздалый протест против Пашки и ему подобных, кто не давал мне есть то, что я хочу и когда хочу, пугая тем, что наберу лишние килограммы и потеряю товарный вид.

– А такая худенькая… Куда в тебя только все влезает? – увидев мою добычу, рассмеялся Шломо. – Пробуй все. Обалденно вкусно! А я между тем выбрал вино. Тоже местное, столовое, но не хуже многих французских.

– Ты еще и во французских винах разбираешься? – съехидничала я.

– А то! Пивали мы и бордо за три тысячи франков бутылка в свое время… Но это неважно, – осекся Шломо.

Мы сели за дощатую лавку под навесом. К нам сразу подвалило несколько кошек, которые стали агрессивно требовать лакомства.

– Национальное бедствие! – кивнул на них Шломо.

– Они замечательные! А главное, не боятся ничего, боевые! – Я бросила котам немного еды.

– И очень наглые. Зазеваешься – и при тебе живо в тарелку влезут, – парировал полковник. – Ты меня про кибуцы, кажется, спрашивала?

– Угу, – я навалилась на оливки. – В жизни не ела такой вкуснятины! Они все разные! Одни посолоней, другие – более острые. Класс!

– Мы с тобой сидим в ресторанчике, который находится рядом с общественной столовой кибуца. В домиках вокруг кухонь нет. Это особенность кибуца – совместное питание. По крайней мере, так было в прошлом, сейчас многое изменилось, но об этом позже. В принципе идея кибуца такая же, как и идея колхоза, точнее – последняя с кибуца и слизана. Не кибуц есть колхоз, а колхоз есть кибуц! Первые кибуцы начали создаваться в начале прошлого века, когда на земле Палестины стали обосновываться еврейские поселенцы. В идеале кибуц – общая коллективная собственность, социалистическое хозяйствование: все в хозяйстве общее, права у всех равные, обязанности тоже. Все в общий котел! Кибуц – самостоятельная, самоуправляемая организация, при вступлении в которую кибуцник должен был передавать ей все свои материальные накопления. А кибуц, в свою очередь, удовлетворяет в разумных пределах все потребности его членов.

– Но это же утопия!

– Тем не менее в Израиле она воплотилась в жизнь. На первом этапе занимались созданием кибуцев социалисты-сионисты, многие из них вообще не были религиозными. Не без проблем и перегибов, конечно… В некоторых кибуцах за шли так далеко, что объявили общественной собственностью не только земли и сельхозтехнику, но и мужчин и женщин. Общие жены, общие дети… И кибуцный раввин, принимающий решение о том, кто, когда и с кем занимается любовью.

– Припоминаю некоторые идеи Инессы Арманд! – воскликнула я. – Только у нее обошлось без раввинов.

– Да-да, именно. Но идея разрушения института семьи среди евреев не прижилась. Скоро от нее отказались, уже в 20-30-е годы кибуцы стали более религиозными. Сейчас там живут и работают в основном семейные люди. Некоторые кибуцы сделали упор на кооперацию в хозяйствовании и получили название мошавов. Там существует частная собственность.

Шломо достал портсигар и закурил. Я удивилась тому, что простой полковник ЦАХАЛа курит дорогие кубинские сигары. Да и зажигалка у него была необычная…

– Иногда позволяю себе расслабиться, – сказал Шломо, поймав мой удивленный взгляд.

– Картье? – удивилась я и даже перестала жевать. Вот уж неожиданность так неожиданность – золотая зажигалка из лимитированной серии, с крупным бриллиантом!

– Да, – снова смутился Шломо и быстро спрятал зажигалку в карман. – Было дело. Очень дорогой для меня подарок. Когда-то я здорово помог одному человеку, банкиру из Германии, он меня отблагодарил. Осколок прежней жизни. Но возвращаемся к кибуцам… Первым в мире кибуцем считается кибуц Дгания, образованный на стыке озера Кинерет и реки Иордан в 1910 году. Название, кстати, переводится как «пшеница».

– Там что, пшеницу выращивают? – догадалась я.

– Выращивали когда-то, теперь все больше бурильными установками занимаются, – усмехнулся полковник. – Знаковое местечко, основано выходцами из России. Там родился знаменитый военачальник и политик Моше Даян, жила поэтесса Рахель. Очень боевое поселение, к тому же там жители не только сельским хозяйством занимались, но и с сирийцами регулярно сражались, поскольку граница совсем рядом. На въезде в кибуц до сих пор обгоревший сирийский танк стоит. Кибуц Дгания довольно долго служил символом кибуцного движения. Там выращивали фрукты, разводили домашних животных, молоко производили. Но недавно на общем собрании жителей кибуца было принято решение о приватизации земли и техники. В прошлое ушли бесплатный транспорт и бесплатная столовая. Условия жизни полностью изменились: теперь они сами оплачивают коммунальные расходы и все остальное.

– Ничего удивительного! – авторитетно сказала я. – Рынок есть рынок. А кто в основном живет в кибуцах? Семьи или холостяки, которым податься больше некуда? А тут вроде халява получается…

– «Халява» – это бесплатное молоко для детей, к твоему сведению. Золотой век кибуцев был в 60-70-е годы, когда быть членом кибуца считалось очень престижным. В коллективной собственности были машины, детей отправляли учиться в университеты за общественный счет. У кибуцев были свои бассейны, стадионы, они заботились о своих членах. Жили семьями, естественно. Из кибуцев, кстати, вышли два израильских премьера – Давид Бен Гурион и Голда Меир. То есть все возможности для личной реализации у кибуцников были.

– То есть члены кибуца могут свободно и в политической жизни участвовать?

– Еще как! Существует несколько федераций кибуцев, крупнейшая из них – «Такам» – примыкает к Партии труда. Поэтому в нашем парламенте – кнессете – всегда есть представители кибуцев. Интересно, что с изменением ситуации в экономике многие кибуцы в Израиле прошли процесс приватизации. Фактически это уже мошавы, только с прежним названием. Их члены могут иметь квартиры, машины, банковские счета. Теперь там трудятся не только члены кибуца, но и наемные рабочие – из Молдавии, Таиланда… Так экономически выгодней получается.

– И какое будущее, на твой взгляд, ждет кибуцы? – с сомнением спросила я. У меня закружилась голова от крепкого запаха сигары.

– В принципе они будут вынуждены адаптироваться к новым условиям, – подумав, сказал Шломо. – Раньше их число во многом поддерживалось за счет новых волн иммиграции. Сейчас дела иначе обстоят: кибуцы нанимают работников. Но сохранились еще и кибуцы старого образца, например, в Беэр-Шеве есть кибуц Таммуз, где по-прежнему действует правило общественной собственности на все, в том числе на зарплату кибуцников. Существуют строгие религиозные кибуцы с особыми правилами, где живут только глубоко верующие евреи. Из них молодежь часто разъезжается в города, кибуцы становятся банкротами.

– И что, сохранять кибуцы при таком раскладе по-прежнему бывает экономически выгодно? Или все-таки все кибуцы находятся на самоокупаемости или сидят на дотациях, оставаясь живой израильской легендой? – допытывалась я.

– Слушай! Посмотри сама: сколько разной сельскохозяйственной продукции только в этом маленьком кибуце. Конечно, государство помогает с финансированием, закупками и сбытом. Есть кибуцы, которые специализируются, например, на выращивании и сборе черешни. Или разведении рыбы. Но более 80 процентов сельхозпродукции в Израиле производится кибуцами и мошавами! Некоторые кибуцы стали заниматься и промышленным производством: например, мебель и оборудование выпускают. А тут неподалеку, на Голанских высотах, есть кибуц Эль Ром. Так там кибуцники вообще занимаются переводами и дублированием голливудских фильмов! Выживают кто как может.

– Ни себе чего! – присвистнула я. – Вот тебе и колхоз!

– Даже то замечательное местечко, куда мы сейчас направляемся, Хамат Гадер, тоже расположено на землях, принадлежащих кибуцу. А там кроме купален еще прекрасный гостиничный комплекс, парк и рестораны. И никакие попытки государства вернуть его в свою собственность пока успехом не увенчались. Многие кибуцы держат небольшие гостиницы, ресторанчики для туристов. Это тоже дополнительный неплохой заработок.

– Расскажи, а наши-то репатрианты, из бывшего СССР, что, тоже живут в кибуцах? И как это у них получается?

– Некоторые живут, – хмыкнул Шломо язвительно. – Но большинство, как ты, наверное, догадываешься, все же предпочитают города, с презрением отзываясь о менталитете кибуцников. В кибуцах широкой русской натуре развернуться негде, да и впахивать реально приходится. Тут в кибуцах с русскими иммигрантами такие чудеса происходят. Вот недавно слышал, в одном кибуце они на православную Пасху яйца накрасили. Так с ними потом такую воспитательную работу проводили! Ты насытилась?

– Не то слово! – сказала я. – Все же вкусно они готовят, в этих кибуцах.

– Едем дальше! – сказал полковник. – Уже недалеко. Остановимся еще в одном интересном месте, где, по легенде, Иоанн Креститель уверовавших крестил.

У него зазвонил мобильник. Мне был хорошо слышен истеричный женский голос:

– И где ты, интересно знать?

– На базе, – бросил он.

– Я туда уже звонила, там тебя нет!

– У меня дела в другом месте.

– Какие еще дела?

– Бай, Элина.

Через пять секунд телефон зазвонил снова, Шломо сбросил звонок. Потом еще и еще. Он извинился и отключил телефон. Я прилежно сделала вид, что ничего не поняла. Только семейных разборок и не хватало!

Вскоре мы подъехали к Иордану.

– И это – великая библейская река? – удивилась я, глядя на неширокую полоску спокойной темно-зеленой воды, в которой плавали неспешные жирные сомы. Не менее тяжеловесные чайки, пикируя, пытались отобрать у них корм.

– Да, представь себе! – кивнул Шломо. – Сюда обычно привозят туристов. Или тех, кто желает исцелиться… Я потом покажу тебе и другой Иордан! Который очень люблю.

Как раз в этот момент в воду полезло несколько человек в белых крестильных рубахах. Они троекратно ныряли с головой в воду, а потом выскакивали как ошпаренные.

– Это больные раком, – негромко сказал полковник. – Их сюда специально из клиники привозят.

– И что, помогает?

– Говорят, у воды Иордана действительно целебные свойства. Хочешь искупаться?

– Нет, пожалуй. Не тут…

В этот момент к Шломо подбежал араб и что-то сказал на иврите, показывая на меня. Полковник отмахнулся.

– Что он сказал?

– Предложил мне хорошие комиссионные, если затащу тебя в сувенирную лавку. Тут везде так – даже в святых местах…

* * *

Вдоль извивающейся, как лента, ныряющей вверх-вниз двухполоски по обе стороны пошла колючая проволока. Местность стала безжизненной, немного похожей на печально знакомые пейзажи Иудейской пустыни.

– Что это означает? – с тревогой спросила я.

– Там, – Шломо показал рукой, – граница с Иорданией. Видишь желтые треугольники? Местность заминирована. По ту сторону – блиндажи. А если вдруг начнется перестрелка и ты будешь проезжать здесь одна…

– Надеюсь, такого не случится! – саркастически заметила я.

– Мало ли… Предупрежден – значит, вооружен. Короче, если слышишь выстрелы, бросаешь машину и ползешь вон за те бетонные блоки. И там лежишь, пока не приезжают наши ребята.

– Это что, шутка, что ли? – недоверчиво посмотрела я на полковника. Но он и не думал шутить.

– Все вполне серьезно! Смотри, вот въезд в Хамат Гадер, – Шломо притормозил машину. – Справа проволока и слева. А между ними – разрыв!

– Я правильно понимаю, что… – осторожно начала я.

– Правильно! На самом деле Хамат Гадер расположен на иорданской территории, но между государствами существуют некоторые договоренности, которые позволяют нам, израильтянам, хорошо проводить тут время! Когда-то тут неподалеку проходила железная дорога на Дамаск… А вообще название местечка происходит от имени некогда богатого города эллинизма – Гадера. Хамат Гадер был его пригородом.

Мы въехали на территорию Хамат Гадера через аллею пальм. По обочине дороги зеленели кусты с цветами. После голых склонов Голан местность показалась настоящим оазисом.

– Конечно, купальника у тебя с собой нет, – утвердительно сообщил Шломо, – но это не беда. Мы его тут в магазинчике купим.

– Мы действительно собираемся купаться? – вскинула я брови.

– А то! Римляне, чай, не дураки были – такое место нашли. Тут замечательные термальные воды. Всю усталость рукой снимает, вот увидишь. Но сначала прогуляемся по территории, я покажу тебе кое-что интересное.

Мы прошлись по парковой зоне. Оказалось, тут же был и маленький зоопарк, театр попугаев и даже бассейн с крокодилами разных мастей. Несмотря на понедельник, было полно туристов и отдыхающих.

– Это еще что! – сказал Шломо. – Ты бы видела, что тут в сезон происходит! А на римских развалинах пофотографировать хочешь? – спросил Шломо.

– Конечно! – обрадовалась я. – Только они же огорожены, и вон табличка висит: вход воспрещен!

– Для кого запрещен, а для кого и нет! – подмигнул мне полковник. Судя по всему, он был настоящий экстремал.

Оглядевшись, Шломо подвел меня к довольно неприметному кусту, за которым висел замок ограды. Пара ловких движений – и замок оказался открытым. Вот это да!

– Вот так я всегда и наручники расстегивал! – хвастливо сказал полковник. – Пролезай! Только быстро! И смотри под ноги, можно с большой высоты на камни навернуться.

– Нас не арестуют?

– Волков бояться… – рассмеялся Шломо.

Мы быстро пошли вперед по полуразрушенной стене римской купальни. Внизу, в заросших травой каменных нишах, местами все еще стояла вода. Я сделала несколько снимков.

– Римляне очень любили это место! Заложили тут термы во втором веке нашей эры воины Десятого легиона. Эти купальни, между прочим, считались одними из красивейших в империи, – сказал Шломо, опускаясь на теплые камни за высокой аркой, вдалеке от любопытных глаз, и раскуривая очередную сигару. – А вон там был когда-то театр для римских воинов. В зале искусств проходили знаменитые оргии… На раскопках нашли прекрасно сохранившиеся мозаики, они сейчас в Иерусалиме. Вообще-то, кроме римлян тут еще турки строили. Вот и мечеть сохранилась.

– А вода тут действительно целебная?

– Вера в нее была некогда так велика, что раненые воины лежали у воды по нескольку суток в надежде, что у них руки и ноги заново отрастут. Здесь любые ранки и царапины на глазах заживают, на себе проверял! Римляне ночами тут разрешали купаться прокаженным. Говорят, через неделю они излечивались. В воде не только сероводород – минералов много. Для омоложения души и тела тоже хорошо. Но ты у меня и так – юная нимфа, тебе это не нужно.

– Ой, вот только этого не надо! – разозлилась я. – Ты знаешь, сколько мне лет?

– Двадцать пять, – уверенно ответил Шломо и немного поправился под моим скептическим взглядом: – Ну, от силы двадцать семь…

– Тридцать три! Ты разочарован?

– Вовсе нет! Мне гораздо больше! – рассмеялся он.

Мы прошлись по остаткам римских построек и выбрались обратно к людям. К счастью, наши похождения остались для охраны незамеченными.

– А сейчас – купаться! – провозгласил Шломо. – Марш за купальником – и в воду. Я тебя буду у бассейна ждать.

Когда я, уже переодевшись, подошла к бассейну, Шломо сидел в воде по самый подбородок. Над мутной водой, широко улыбаясь, колыхалась только его мокрая голова с закрутившимися кудряшками и хитрющими черными глазами.

– Ты не представляешь, какой кайф! – сообщил он мне. – Залезай! Почувствуй себя древним римлянином, точнее – римлянкой!

– А вода горячая? – спросила я, осторожно потрогав ее мизинцем.

– Вода замечательная, в этом бассейне – 42 градуса. А в дальнем – все 52 будет. Настоящая сковородка! Нам повезло: сейчас лучшее время, чтобы отдыхать здесь. Уже через пару месяцев будет слишком жарко. Не понимаю тех, кто в сорокаградусную жару еще тут в воду лезет!

– Наверное, я плохо выгляжу в этом купальнике… – Я очень комплексовала по поводу дурацкой зеленой тряпки стоимостью в десять долларов.

– Ты – красавица! – совершенно серьезно ответил Шломо.

– Да перестань…

Я бочком влезла в бассейн и встала под массажную струю. На самом деле, дышалось легко, и вода не показалась такой уж горячей. Ко мне тут же подплыл улыбающийся, всем своим видом напоминающий проказливого мальчишку Шломо. Меньше всего в этот момент он был похож на действующего полковника одной из самых боеспособных армий в мире.

– А это что еще у тебя такое? – На шее Шломо я увидела массивную золотую цепь с хитрым плетением.

– Талисман, – нехотя сказал он и ушел под воду с головой.

– Но это же… дурной тон! – не выдержала я, когда он вынырнул. – Так ходили в России бандюки в начале девяностых.

Шломо ничего мне не ответил, только посмотрел внимательно и немного насмешливо и отплыл в сторону.

Я еще немного побултыхалась в горячей воде и вылезла на сушу. Забралась в шезлонг, растянулась на полотенце. Прохладно, свежо. Красота!

Следом из бассейна вылез полковник. Не сказав ни слова, он куда-то ушел и вернулся с бутылкой ледяного белого вина.

– Выпей немного! – Он налил вино в бокал. – После горячей воды будет хорошо. Это мое любимое вино Голанских высот. Хотя, конечно, главным израильским виноделом всех времен считается барон Ротшильд. Когда-то на его средства была куплена земля в Палестине, организованы поселения, в которых начали культивировать виноградные лозы. Очень многие вина теперь существуют благодаря барону…

С плеча Шломо соскользнуло полотенце. Я, к своему ужасу, увидела на его плече татуировку. С кем же я все-таки имею дело? – в очередной раз испугалась я, припомнив его странный пассаж про наручники.

Полковник поймал мой взгляд и прикрыл плечо полотенцем.

– Это тоже с тех времен, не обращай внимания. Дурак был.

– Что значит – с тех времен? – робко спросила я. – Я ведь ничего о тебе не знаю, кроме того, что мне Милка рассказала, – боевой полковник ЦАХАЛа, герой. Женат к тому же, отец взрослой дочери… И вижу я тебя всего второй раз в жизни!

– Это не страшно. А о тех временах я тебе как-нибудь попозже расскажу. Долгий непростой разговор. Вот ты мне о себе тоже ничего еще не рассказала…

– А что рассказывать? – вздохнула я и нацепила привычную московскую улыбку, больше похожую на гримасу. – Ничего особенного. Точнее, все очень здорово! Работаю фэшн-фотографом в глянцевых журналах, живу в Москве, купила квартиру в кредит… Занимаюсь модой, снимаю на престижных показах, в дорогих бутиках. Армани снимала, Валентино, когда они в Москву приезжали. В общем, мечта!

– Ты замужем? Дети есть?

– Нет, – смутилась я.

– А почему? – огорошил меня вопросом Шломо.

– А не хочу! – решительно сказала я и допила залпом вино. Полковник незаметно подлил мне еще.

– Не ври! – сказал он. – И не выделывайся!

– А я и не вру… – попыталась я встать в позу и вдруг начала всхлипывать.

– Да что ты? – обнял меня слегка струхнувший полковник. – Ну, перестань.

– У меня все замечательно! – пыталась вырваться и сквозь слезы что-то доказать ему я. – Лучше всех!

Шломо гладил меня по голове и бормотал что-то ласковое. Я понемногу успокаивалась, вытирая лицо его фут болкой.

– Ну вот, другое дело! – сказал он, когда я наконец подняла на него глаза. – Не надо тут ничего из себя строить, девочка. Я тебя насквозь вижу. Что у тебя там не в порядке? Рассказывай…

Незаметно для себя я все рассказала Шломо про сволочь Пашу и моих предыдущих горе-кавалеров и предателей-любовников. Насколько я устала от этих самодовольных нарциссов и метросексуальных импотентов, которые вечно ищут для себя сапог потеплее. Про то, как задолбало меня снимать тупых моделей для тупых журналов, которые множат глянцевые сказки для уродливых идиоток, мечтающих походить на Пэрис Хилтон. Про подруг, любая из которых готова сдать и подставить при первом удобном случае, не говоря уж перспективного мужика увести. О том, как я окончательно запуталась в том, что делать дальше со своей жизнью, никакие психологи не помогают. А тут еще вся эта фигня с Милкой…

Полковник внимательно слушал и курил. Я попросила у него сигару и мгновенно закашлялась от горьковатого дыма.

– Успокойся! – твердо сказал Шломо. – Теперь ты под защитой. Ты не зря сюда приехала. Знаешь, на Святой земле иногда у людей прояснения в мозгах происходят, перевороты на сто восемьдесят градусов. Только надо быть к ним готовой, поняла меня? И ничего не бояться.

– Угу, – кивнула я, еще всхлипывая. – Прости, что я на тебя все это вывалила. Я не хотела. Не знаю, что со мной такое.

– Все в порядке. Никаких больше слез! Я их терпеть не могу, особенно не по делу. Пошли купаться! Вода все смоет.

Шломо решительно скинул полотенце. Оказалось, татуировок на его накачанном теле было несколько. Я последовала за ним.

– В той стороне – водопад и фонтанчики! – весело крикнул мне полковник. – Окунись и плыви сюда.

Я поплыла навстречу Шломо. В отгороженной от основного бассейна круглой купальне снизу били довольно мощные струйки. Я попыталась встать на один из фонтанчиков, но не удержалась, и меня резко откинуло в сторону горячим потоком воды. Окунулась в воду с головой и неожиданно снова оказалась в крепких объятиях Шломо. Уже ничего не стесняясь, он прижал меня к себе и поцеловал в шею. На этот раз я не сопротивлялась и уткнулась носом к нему в мокрое плечо, прямо в татуировку.

– Эй, ребята, только не тут! – помахал нам охранник.

Полковник нехотя выпустил меня. Мы долго вопросительно смотрели друг на друга. Похоже, Шломо, как и я, не очень понимал, что происходит, но держался немного уверенней.

– Смотри, вон наши вояки! – через несколько секунд нашелся он и показал на площадку перед бассейном. Туда пришли несколько пацанов, в плавках и с автоматами через плечо. – Наверное, с ближайшей базы, отдохнуть вырвались.

– Ты знаешь, а я ведь тоже побывала на курсе молодого бойца! – с гордостью сказала я.

– Как тебе это удалось? – изумился полковник.

Я рассказала в двух словах. Шломо хохотал так, что едва тоже не нахлебался сероводородной водички.

– А ты ведь такая же безбашенная, как и я! – наконец сказал он, вытирая слезы. – Не думал, что у нас такое возможно! Я скажу знакомым офицерам с Маханей Шмоним, чтобы они серьезно занялись внутренней дисциплиной! Это ни в какие ворота не лезет!

– Только не выдавай Соньку! – испугалась я.

– Я еще в жизни никого не выдавал! – подмигнул мне Шломо.

Между тем мальчишки побросали оружие около бассейна и полезли в воду, завозились рядом с нами в воде, как щенки. Шломо нахмурился и по-военному громко и отрывисто что-то им сказал на иврите. Парни как ошпаренные выскочили из воды и схватились за автоматы.

– То-то же, – вздохнул Шломо. – Понаберут детей…

После купания мы пошли в местный ресторанчик. Полковник заказал мне здоровенную рыбу-мушт, которая на тарелке выглядела устрашающе из-за своих колючек.

– Я не буду это есть! – сказала я.

– А я тебе почищу!

Он моментально разделался с этим чудищем. На удивление, у страшной рыбы оказалось нежное, вкусное мясо. Шломо ударил по говядине. Вдруг его лицо исказилось, и он тихо ойкнул, схватившись за щеку.

– Что такое? – насторожилась я.

– Оставлю тебя на минутку! – сказал полковник и удалился из ресторана.

Он все еще держался за щеку, когда вернулся после недолгого отсутствия. Увидев мой обеспокоенный взгляд, Шломо вдруг рассмеялся.

– Все в порядке, не волнуйся. Просто челюсть выпала. Точнее – ее часть.

– Ты шутишь? – Я начала смеяться так, что люди за соседними столиками стали удивленно оглядываться.

– Никак нет! – продолжая ржать, выдавил из себя он. – Просто у меня своих зубов нет. Все при ранении вышибло. Хожу с мостами уже два года. Вот, один отвалился… От избытка чувств, наверное! Вот такой я пылкий любовник!

Я давно так не смеялась. А главное, меня поразила реакция полковника, который практически не смутился и гоготал задиристо вместе со мной.

– Ты был ранен? – просмеявшись, спросила я.

– Да, и не один раз.

– А зубы-то где выбило?

– Тут, неподалеку. Была одна операция, спасали наших заложников, – неожиданно став совершенно серьезным, сказал Шломо. – Пришлось принимать все решения на месте, ждать приказов от политиков было некогда. Никто не хотел брать ответственность на себя. Ребят удалось вытащить. А в мой бронетранспортер прямой наводкой стрельнул один гад… Я видел его через прорезь, но уже ничего нельзя было сделать.

– Сильно ранило? – осторожно спросила я, догадываясь теперь, откуда шрам через все лицо.

– Лицо снесло на хрен. Бровь болталась где-то на уровне рта, щеки оторвало. Но ничего, видишь, все пришили. Стал как новенький. У нас чудесная медицина, а ты говоришь – зубы…

– А что с заложниками?

– Каждый год получаю подарки в день их освобождения. А от военного руководства был серьезный выговор.

Обратно мы ехали молча. Уже стемнело. Я была под таким впечатлением от рассказа Шломо, что даже ничего утешительного сказать не могла. Он после разговора о ранении тоже стал печальным и задумчивым.

– Слушай, – сказала я наконец. – Отсюда до Тель-Авива далеко пилить. Ты посади меня на автобус, а сам поезжай домой. Тебя там ждут, наверное. Ты и так со мной сегодня весь день провозился.

– Всего неделю здесь, а уже говоришь как настоящая израильтянка! – усмехнулся Шломо. – Жители Хайфы годами не бывают в Иерусалиме, поскольку им, видите ли, ехать далеко! Скажи лучше, это был хороший день?

– Очень! – искренне сказала я.

– Вот и замечательно. Ни в какой Тель-Авив ты у меня не поедешь. Я поселю тебя в хорошую гостиницу в Хайфе, на горе Кармель, переночуешь, а дальше – будет видно.

– Но в Тель-Авиве остались мои вещи… – робко сказала я. – Ничего важного, но…

– А вещи я попрошу кого-нибудь забрать с оказией. А возможно, я сам завтра там буду, у нас в штабе совещание намечено.

Тон Шломо не подразумевал дискуссий. Я снова притихла.

Разместив меня в номере небольшого отеля в Хайфе, высоко на горе, полковник задержался в дверях.

– Ну, я поехал.

– Домой?

– Ага, – кивнул он и нахмурился. – Ну, пока…

– Шломо! – остановила его я. – Почему ты приехал ко мне сегодня? Только правду скажи!

– Потому что хотел тебя снова увидеть. И еще… ты извини, я посмотрел твои фото на карте в камере. Там была не только свадьба, видимо, еще съемка предыдущего дня…

– Ах ты… – попыталась разозлиться я.

– Мне просто хотелось узнать о тебе больше. К тому же, прости, я должен был убедиться, что ты не из разведки. Иначе у меня были бы серьезные проблемы.

– Ну и ну! – только и выдавила из себя я.

– И знаешь, мне очень понравилось, как ты снимаешь. На твоих портретах – удивительные лица. Ты занимаешься своим делом! Я думаю, нормальные люди это оценят. Не всю же жизнь тебе моделек снимать!

– Спасибо, – не нашлась что ответить я. Злость как рукой сняло.

– Тогда до завтра. Приеду, как смогу. Позвоню предварительно.

– Хорошо!

– За подругу не волнуйся. Все решим. У меня уже есть план…

Шломо быстро поцеловал меня в щеку и ушел. Я упала на кровать в полном шоке от всего, что так стремительно происходило со мной в последнюю неделю.

* * *

В шесть утра меня разбудил требовательный стук в дверь. Я проснулась и испугалась, не понимая, где я и что случилось.

– Эй, Карина, открывай! К тебе свежие цветы приехали! – задорно раздалось из-за двери.

Я вскочила как ужаленная. Глянула в зеркало. Без косметики, после вчерашнего длинного дня, в футболке… Видок еще тот!

– Подожди! – крикнула я и заметалась по номеру, натыкаясь на мебель. Господи, куда подевалась проклятая расческа? Никто никогда не видел меня с утра в таком ужасном виде. Оставаясь на ночь с любовниками, я всегда ставила будильник, чтобы проснуться первой и успеть навести марафет.

– Ты что там, снова уснула?

– Ладно, заходи! – решилась наконец я, опасаясь, что веселый полковник разбудит всю гостиницу. – Только закрой глаза. Я в душ.

Кое-как я привела себя в порядок, умылась холодной водой и окончательно проснулась.

– Так нечестно! – возмущенно сказала я, выскальзывая из ванной в длинном полотенце, в поисках одежды.

Но Шломо и не думал подглядывать. Он меня даже не слышал, просто стоял на балконе и курил. Впервые я увидела его в военной форме. Обычная форма, как у тех офицеров, с которыми я общалась на базе для девочек. Никаких знаков отличий. На голове – кепка с длинным козырьком.

У меня на кровати лежал букет свежесрезанных роз. Я быстро оделась и поставила цветы в вазу.

– Очень красиво, спасибо! – сказала я, выходя на балкон. – Только уж очень неожиданно! Ты чего это в такой ранний час?

– Могу сегодня на базу чуть позже приехать, – сказал полковник. – Хотел увидеть тебя и встретить с тобой рассвет. Ты готова, наконец? Сколько можно собираться? Едем скорее!

– Куда? – озадаченно спросила я.

– В центр города. Прогуляемся немного. Выпьем кофе… Видишь, я в форме. Обычно нам вне службы нельзя так ходить, но я отсюда сразу в штаб округа еду.

Мы спустились на машине с холма, на котором стоял отель. Спуск был долгим и живописным. Остановились полюбоваться видами на смотровой площадке. Утренний холодок бодрил.

– Когда-то тут были дивные виноградники! – сказал Шломо.

Полковник скинул с себя военную куртку и набросил на меня. Прямо перед нами вставало солнце. На сверкающей поверхности моря и силуэтах кораблей играли разноцветные блики.

– Перед нами – порт Хайфы, крупнейший порт в Израиле. А вон там, в стороне, торговый центр. Он был разрушен попаданием снаряда в 2006 году, а теперь снова восстановлен.

– А что, снаряды даже сюда долетали?

– Еще как! Поэтому цены на недвижимость на севере после второй ливанской войны резко упали. А в районе Тель-Авива, наоборот, выросли.

– А Хайфа – тоже библейский город? – спросила я.

– Нет. В Торе и Новом Завете Хайфа не упоминается. Когда-то на месте города находились две деревни – деревня Салмона и рыбацкий поселок Шикмона. В период арабского владычества Хайфа, как называли эти два поселения, разрослась, увеличилось и еврейское население. Хотя действительно мощно Хайфа начала развиваться только в середине прошлого века, постепенно превратившись в один из крупнейших городов Израиля.

– А там что за красота? – спросила я, показав рукой на аккуратно постриженные, лесенкой спускающиеся вниз газоны.

– Это сады бахаи, одно из красивейших мест в Израиле. Всего восемнадцать террас! Обязательно приди сюда прогуляться днем, зайди в храм ради интереса. Его купол из всех мест города видно. Вообще в Хайфе расположены двадцать пять храмов различных конфессий: монастырь и храм кармелитов Стелла Марис, храм и пещера Ильи Пророка. Даже есть особый квартал Кабабир, где живут последователи мусульманской секты Ахмеда. Но храм бахаи – все равно особенный. Его не зря называют восьмым чудом света.

К стыду своему, я понятия не имела о том, кто такие бахаи и что у них за особенный храм в Хайфе.

– Расскажи! – попросила я.

– Если кратко, это универсальная и самая молодая религия, довольно агрессивная, – сказал Шломо. – Она объединяет в себе основные принципы всех мировых религий. Бахаи считают, что будущее в мире – за единой религией. Возможно, они правы. И еще в них во всем мире закачивают очень много денег.

У меня в памяти зашевелились смутные ассоциации. Примерно полгода назад Краснодольский вернулся из Индии и взахлеб рассказывал про храм всех религий в Дели, он был в форме лотоса.

– А в Индии храм бахаи есть?

– Да, есть. Там очень необычный дизайн – в форме цветка. Говорят, сегодня храмы бахаи есть уже на каждом континенте. Все производят серьезное впечатление!

– Тогда я поняла, о чем речь! Я слышала об этих последователях единой религии! – обрадовалась я тому, что не оказалась полной серостью, каковой здесь себя в последние дни неоднократно ощущала. – Шломо, прости… А ты сам – еврей? И какой веры придерживаешься?

– По матери я еврей, она была польская еврейка, после всех переселений и мытарств в Питере оказалась, Штерн – как раз фамилия ее родового древа, – кивнул Шломо. – Мой отец, ты удивишься, испанец, музыкант, приезжал в Россию в составе одной культурной делегации. Мать тогда работала в консерватории. У них случился роман бурный, но короткий, увы. Времена такие были. Потом она рассказывала, он был дирижером одного знаменитого оркестра в Мадриде. Мы виделись с ним всего несколько раз, незадолго до его смерти. Так что я – гремучая смесь!

– То-то я смотрю, ты свои мысли выражаешь не как военный! У тебя прекрасный русский язык! – воскликнула я. – Я еще думаю, с чего бы это?

– Еще бы, моя бабушка в питерском университете столько лет преподавала!

– Как интересно! А музыкой ты тоже занимался?

– Конечно. Окончил музыкальную школу, едва в консерваторию не поступил, мать об этом мечтала. Так что теоретически могу сыграть даже на балалайке!

– Ничего себе военный! Такое вообще бывает? – поразилась я. – Скажи, а тебя всегда… Шломо звали?

Полковник взял длинную паузу, глядя вперед, в сторону моря.

– Нет. Когда-то меня звали Александром, – наконец сказал он.

– А как ты стал Шломо Штерном? Когда сюда приехал?

– Да, многие репатрианты меняют имена на еврейские, которые соответствуют Галахе, – сказал полковник. – Светы становятся Эстер, Леши и Левы тут частенько – Ари, Михаилы превращаются в Михаэлей, а Даши – в Юдифь. Имена заменяют по-разному: кто-то переводит, кто-то меняет на близкое по звучанию. Выбрать есть из чего: только в Торе упомянуто несколько тысяч имен! А ведь есть еще имена из идиш – Голде, Фриде…

– Надо же, как неожиданно все, что ты говоришь! А мое имя какой-то аналог имеет?

– Здесь тебя бы звали Карен, – кивнул полковник.

– А правда, что есть такое имя – Сруль?

– Есть, есть, – усмехнулся Шломо. – И герой местных комиксов есть такой знаменитый – Срулик. И даже имя Пися есть. И не считается крамольным!

– Пися? – ухмыльнулась я.

– Да, это уменьшительное от Пинхас. У меня парень служит, Пися Прицкер. Так его в России в школе так задразнили, что он жизнь самоубийством пытался покончить. А тут – все нормально, Пинхас, библейское имя, звучит гордо! А я вот стал Шломо. Одновременно – и о царе Соломоне напоминает, и о воинском шлеме, я же тут сразу в армию пошел.

Мне хотелось подробней расспросить Шломо о его прошлой жизни, но я не стала, заметив, что эти воспоминания явно не радовали его.

– А ты считаешь себя иудеем? На свадьбе ты был в кипе, как все.

– Я живу в Израиле и в самом прямом смысле проливал кровь за эту страну, – совершенно серьезно сказал Шломо. – Я уважаю ее традиции и законы. Но я считаю себя свободным современным человеком. И с уважением отношусь к другим религиям. Но ни на чем не зацикливаюсь, не соблюдаю тупо ритуалы. В идеях бахаи есть что-то правильное, как мне кажется… Но едем дальше!

Мы выехали на прямую и довольно широкую по местным масштабам улочку.

– Мы в интересном месте! Улица Бен Гурион, – широко развел руки полковник. – Одна из центральных улиц. Тут есть кафе, которые работают с раннего утра. Выпьем по чашечке кофе? Кстати, посмотри, прямо в центре Хайфы араб совершает намаз. Разве было бы возможным для еврея помолиться, например, в центре сектора Газы? Его бы убили через тридцать секунд! А у нас – демократия…

Кроме нас, в кафе никого не было. Полковник заказал себе термоядерной крепости эспрессо кацар, а я взяла привычный американо.

– Город Хайфа интересен тем, что тут всегда проживали люди разных национальностей. Например, сорок процентов земли в городе и сейчас принадлежит арабским семьям. А этот район был основан выходцами из Германии, назывался «Мошават Германит» – Немецкая колония.

– Почти как Немецкая слобода в Москве. Там при Петре Первом тоже немцы поселились.

– Выходцев из Германии называли здесь темплерами…

– Тамплиерами? – глубокомысленно переспросила я, наблюдая, как в кафе зашли два туриста, говорящих по-английски, очевидно, отец и сын. Они были увешаны фотоаппаратами и видеокамерами и что-то обсуждали взволнованно.

– Да нет, тамплиеры – это легендарные рыцари храма, – рассмеялся Шломо. – А темплеры – переселенцы из Германии в Хайфу. Можешь себе такое представить, с приходом к власти Гитлера в 1933 году они активно поддержали НСДАП, даже основали в Хайфе отделение партии и переименовали эту улицу в Гитлерштрассе!

– Не может такого быть! Нацисты – в Израиле?! Бред какой-то. И что было дальше?

– Когда началась Вторая мировая война, контролировавшие город англичане собрали темплеров и вывезли их от греха подальше в Австралию. А вот, кстати, обрати внимание на тех двоих, в углу. Вы, случайно, не из Австралии? – обратился к ним по-английски Шломо.

Мужики вздрогнули от неожиданности. Потом разулыбались. Я в очередной раз удивилась непосредственности и общительности полковника.

– Да, – смущенно кивнул один из них. – А как вы догадались?

– Разговор случайно услышал, – сообщил Шломо. – Впервые в Хайфе?

– Я – нет! – сказал тот, который постарше. – Уже в третий раз приезжаю посмотреть на дом, в котором вырос мой отец. Это тот самый дом! А теперь вот привез сына показать ему родные места… У меня сохранились фотографии от отца. В соседнем доме жил его друг, тут почти все, как было тогда! – Мужик начал совать нам старые пожелтевшие фото. – Только дома перестроили немного. И пооткрывали кафе на первых этажах.

– Все ясно, – кивнул Шломо. – Удачи вам! Побродите по окрестным улочкам, тут много чего с тех времен осталось…

Туристы радостно закивали и помахали нам на прощание рукой. Мы вышли из кафе.

– Довольно частая история, – прокомментировал полковник. – Потомки тех темплеров приезжают сюда и льют слезы на местах, где жили предки-нацисты.

– Хорошо, что эта страшная страница истории уже в прошлом…

– Ничего подобного! Ты будешь, наверное, удивлена, но и сейчас в Израиле есть те, кто называет себя нацистами-антисемитами и неофашистами.

– Да ты что? Как такое возможно?

– Проблема в том, что в Израиль в последние десятилетия разными путями приехало много народу, которые не являются евреями даже по крови – не то что по вере. Они не хотят знакомиться с культурой и религией Израиля, язык даже иногда не учат. Вот и возникают разные перекосы. То свастики на стенах рисуют, то антисемитские лозунги пишут. Среди этих экст ремистов, кстати, полно выходцев из бывшего СССР. Они даже умудряются нацизм тут пропагандировать. Ортодоксов бьют. Недавно молодые ублюдки, называющие себя сата нистами-нацистами, публично сожгли флаг Израиля. Еще один выходец из России, проживая здесь, создал антисемитский сайт, отрицающий холокост. Но верх абсурда – осквернения синагог! В Петах-Тикве в одной синагоге на ковре краской нарисовали свастику, изрисовали нацистскими лозунгами колонны и скамейки, хорошо хоть до свитков Торы не добрались. Раньше такое тут и вообразить нельзя было!

– Это безумный мир! Неофашисты в Израиле, являющиеся его гражданами, – страшный сон! – воскликнула я. – Как ты думаешь, эта дикость когда-то закончится?

– Как это ни печально, я думаю, надо готовиться к худшему, – сказал Шломо. – Есть у меня подозрение, что такие проявления будут усиливаться. Если государство нормальных мер в ответ не предпримет. А тут уже политика – отношения с алией и все такое… Но если ситуацию упустить – проблемы могут быть гораздо более серьезные!

В этот момент у Шломо зазвонил телефон.

– Кэн. Беседер… Лех к ебене матери! – услышала я и, отвернувшись, прыснула от смеха.

– Мне пора на базу! – невесело сказал Шломо, отключив мобильник.

– А я правильно расслышала…

– К ебене матери? – засмеялся Шломо. – Правильно! Это ненормативное выражение прочно перекочевало в иврит. Тут так посылают. В переводе означает – очень далеко. Многие израильтяне на полном серьезе рассказывают, что это выражение пришло к нам из арабского!

– Нарочно не придумаешь! – расхохоталась я.

– Точно. Но мне правда пора. Если смогу, приеду к тебе вечером, поужинаем вместе. Да, кстати. Я купил для тебя телефонную карточку, чтобы мы были на связи. Через Москву тебе слишком дорого звонить!

– Спасибо… – растерялась я.

Никто еще никогда так ненавязчиво не заботился обо мне. И тут же испугалась, заподозрив Шломо вновь не в самых лучших намерениях.

– Там записан мой номер. В случае чего – звони без стеснений!

– Ладно…

– Отвезти тебя в отель? Отоспаться? Подъем-то ранним был! Ты, сдается, непривычная к таким побудкам! – подмигнул полковник.

– Нет, я лучше погуляю по городу, раз уж такая возможность выпала, – вздохнув, ответила я.

– Тогда пока!

Полковник целомудренно чмокнул меня в щеку, прыгнул в военную машину и умчался. Я медленно пошла вдоль улицы Бен Гурион в направлении садов бахаи. Интересное выдалось утро! Наверняка с этим веселым полковником у меня будет еще много приключений.

* * *

Заинтересовавшись новой для меня религией бахаи, по бесконечным лесенкам и ступенькам я потихоньку поднялась наверх, к бахаистскому храму. Хотя была альтернатива – фуникулер. Но подниматься интересней, весь город открывается как на ладони. У входа меня придирчиво обыскали охранники – обычное дело.

Я вошла в зеленый оазис прихрамового парка и поразилась тому, с каким вкусом и любовью была ухожена территория. Для Израиля, как я уже успела заметить, не такой уж частый случай. Сочно зеленеющая декабрьская трава и кустарники была аккуратно пострижены. Вдоль дорожек стояли фонарики с изумительным художественным литьем. Я вышла к небольшой смотровой площадке с двумя позолоченными орлами, откуда открывался вид на хайфский порт. Ко мне подошел молодой человек и остановился рядом, улыбаясь.

– Ты уже была в храме? – вкрадчиво спросил он.

– Нет пока. Вот, парком любуюсь… Очень красивый парк!

– Его архитектором был Фариборс Сахба. Он мечтал создать место, где каждый человек испытает чувство радости и душевного подъема.

– Мне кажется, ему это удалось! – улыбнулась я в ответ.

– Меня зовут Арик, – сказал молодой человек и протянул мне руку, – пойдем, я проведу тебе небольшую экскурсию. Ты откуда?

– Из Москвы.

– В последнее время у нас все больше гостей из России, общины бахаи есть во многих российских городах, да и просто интересующиеся приезжают, – сказал он. – Милости просим! С Россией у последователей веры бахаи давние связи. Первая в мире организованная община бахаи появилась в Ашхабаде, на территории Российской империи в начале восьмидесятых годов позапрошлого века. Именно русский был первым европейским языком, на который были переведены священные писания бахаи.

– А когда был построен этот храм?

– Сравнительно недавно, в 1957 году. Его строили десять лет. Камни обрабатывали в Италии и везли морем в Хайфу. Это был грандиозный процесс!

– А деньги кто на такую стройку выделил? Судя по всему, строительство такого храма не было дешевым. И его содержание наверняка серьезных вложений требует, – сказала я, обводя взглядом масштабное здание.

– Храм в Хайфе, как и все остальные храмы бахаи в мире, построен на пожертвования членов общины, – с гордостью сказал парень. – Его строительство обошлось нам в 250 миллионов долларов.

– А дальше, за храмом, что за постройки? Они тоже принадлежат бахаитам?

– Да, это административные здания Всемирного центра бахаитов, архив, библиотека. Здесь заседает высший управляющий орган веры бахаи – Всемирный дом справедливости, выборы в который проводятся раз в пять лет. Бахаи – единственная религия, управление в которой осуществляется на основании свободного избирательного процесса, в котором принимают участие все последователи, достигшие двадцати одного года. После смерти последователей Бахауллы Абдул-Баха и Шоги Эфенди никто в системе управления не имеет личной власти. Все решения принимаются исключительно коллегиально!

– Арик, так ты сам бахаит? – наконец догадалась я. – Поэтому так детально все знаешь?

– Да, уже десять лет я последователь веры бахаи. И хочу тебе немного больше рассказать о нашей религии и этом замечательном месте. Наша религия зародилась примерно полтора века назад, сейчас в мире около шести миллионов последователей бахаи. Только в Северную Корею пока не пришла наша вера, но мы работаем над этим. Первым годом новой эры человечества мы считаем 1844 год, когда человек по имени Али-Мухаммад из иранского города Шираз провозгласил себя Махди – тем, кто пришел восстановить справедливость на земле и принести откровение. Он назвал себя предтечей мессии, который придет следом за ним, чтобы исполнить пророчества, и принял имя Баб.

– Баб? – Я невольно рассмеялась. – Извини, у нас это имя собственное еще кое-что означает.

– Баб в переводе – врата, – пафосно сказал Арик. – Поэтому Хайфа – очень святое место для бахаитов всего мира. Здесь, в храме с золотым куполом, расположена гробница великого Баба. Он был признан официальными властями Ирана возмутителем спокойствия, бунтовщиком и казнен в 1850 году в Тебризе. Его останки последователи тайно переправили в Палестину и захоронили здесь в 1909 году, в капелле, над которой и сооружен этот храм!

– И что, мессия тоже следом за Бабом пришел, как тот и предсказывал? – скептически улыбнувшись, спросила я.

– Да, конечно! Его звали Мирза Хусейн-Али, а Баб дал Ему имя Бахаулла, что означает – Величие Бога. Бахаулла за свою веру подвергался гонениям, был брошен в тюрьму, потом скитался по разным странам. В конце концов он был сослан в город-крепость Акку в Палестине, она неподалеку, откуда и возвестил миру о своей миссии. К сожалению, его голос тогда остался не услышанным большинством глав правительств и государств того времени… В Бахджи, где он прожил последние годы, находится его гробница – святое место для всех последователей веры бахаи. Ты хочешь войти в храм?

– Ой, даже не знаю! – смутилась я, припомнив, как иногда шипят бабки в храмах в Москве. – Я не имею никакого представления, как себя в вашем храме вести. Вдруг там служба идет?

– Не волнуйся, у нас нет служб! – успокоил Арик. – Вообще никаких церемоний. Наши храмы открыты для всех. А служат там волонтеры. Люди просто приходят, молятся. На стенах храма написаны молитвы… Бахаулла и Баб оставили нам много священных текстов на разные случаи жизни. Но вся жизнь человека, каждая ее минута является по нашей вере богослужением. Если человек трудится, приносит пользу окружающим, стремится стать ближе к богу – это и есть его ежечасное богослужение!

Мы обошли храм слева.

– Здесь надо снять обувь! – сказал Арик. Я послушно сняла кроссовки и вслед за ним, в одних носках, протопала к входу в храм.

– Для туристов можно попасть только в одно из трех помещений, – шепнул бахаит. – Проходи!

Внутри было очень красиво. Сразу вспомнились сказки из «Тысячи и одной ночи». Хрустальные люстры, на полу – мягкие ковры, приглушающие шаг, и подушки. Умопомрачительный Восток! Персия!

– Там, за решеткой, главная святыня – усыпальница Баба. Сейчас туда нельзя. Но можешь взглянуть через решетку…

Ничего особенного я там не увидела, кроме монумента, орлов и красивых орнаментов. Несколько человек, видимо бахаитов, экстатически подняв к небу руки, молились.

– Расскажи мне немного, в чем основной смысл веры бахаи, – попросила я Арика, когда мы вышли из храма. – В чем отличие от остальных мировых религий? Я не очень сильна в этом…

– Ничего страшного! – успокоил Арик. – Основатель религии бахаи Бахаулла говорил, что земля – одна страна, а все человечество – ее народ, рано или поздно все будет единым для всех! Учение Бахаи основывается прежде всего на Писаниях Бахауллы – основателя религии бахаи. Нашими священными писаниями считаются также Писания Баба, предтечи Бахауллы.

– А на каком же языке эти уважаемые люди творили?

– В основном на арабском и фарси. Бахаулла оставил больше пятнадцати тысяч трудов… У нас существует центр изу чения священных текстов, мы переводим их на основной международный язык – английский.

– А другие религии вы признаете или как?

– Основные принципы нашей веры такие: Бог един для последователей всех религий, через все существующие религии в мир шла информация об одном и том же. Поэтому мы признаем священные писания других религий: Библию, Коран, Авесту, «Бхагавадгиту». Скоро у народов мира уйдут все различия, которые сейчас кажутся непреодолимыми. Мы за равенство всех людей и за то, чтобы отношения между ними строились на принципе духовности. Религия должна объединять людей, делать их лучше, стать основой дальнейшего развития, а не сеять вражду между народами! Мы еще защищаем меньшинства, заботимся о социальной сфере. Донесение этой информации до всего человечества – основной смысл миссии последователей веры бахаи.

– А священники в вашей религии монахи? – спросила я. – Или они, как, например, ортодоксы, могут создавать семьи? И что они делают, если у вас церемоний в храмах нет?

– У нас нет ни церемоний, ни священников! – воскликнул Арик. – У нас минимум обрядов, они простые и понятные. Мы выступаем против изображений, чтобы они не превращались в объекты поклонения. Бахаи выступают за то, чтобы религия была единой и доступной для всех. Чтобы она не уводила людей от жизни на паперти и в монастыри, а, наоборот, способствовала гармонизации и процветанию людей, созданию счастливых семей, рождению здоровых детишек! Нищих, юродивых наша религия тоже не признает.

Я внимательно слушала рассказ и смотрела на Арика. Он говорил очень правильные вещи. Но что-то меня слегка настораживало: то ли немного застывший взгляд на фоне широкой американской улыбки, то ли заученные наизусть, немного казенные фразы?

– Спасибо за рассказ, думаю, мне пора! – попыталась ретироваться я.

– Согласна ли ты с тем, что я тебе говорил? – спросил Арик.

– В принципе да…

– Тогда прими религию бахаи! – провозгласил он.

– Ну, наверное, это довольно долгий, сложный процесс, к которому надо подготовиться, как гиюр у евреев… – попыталась вывернуться я.

– Ничего подобного! У нас нет лишних условностей. Ты можешь принять бахаи прямо здесь и сейчас! Для этого надо пройти совсем короткую церемонию. Пойдем! – Арик почти силой потащил меня в храм. На счастье, в кармане зазвонил мобильник.

– Как ты там? – раздался в трубке озабоченный голос Шломо. – Все в порядке?

– Да, уже бегу, бегу! – громко сказала я, махнула рукой растерявшемуся и немного разочарованному Арику и быстро пошла по аккуратно посыпанной гравием дорожке в сторону выхода, так и не став последовательницей великих Баба и Бахауллы.

* * *

Пляжи Хайфы романтичны и прекрасны даже зимним вечером, в этом я сама убедилась, отправившись туда на прогулку. Настроение было превосходным. Прямо в лицо соленым ветерком дышало прохладное Средиземное море. Вдоль пляжа сиротливо стояли закрытые летние кафе, которые уже через пару месяцев начнут наполняться посетителями. А летом тут, наверное, и вовсе яблоку упасть негде…

Я шла, завернувшись в куртку, по самой кромке безжизненного пляжа и наслаждалась декабрьским вечером, похожим на московский апрельский, слушала, как у самых ног бьется море, и совершенно не чувствовала себя одинокой.

Шломо намеревался приехать, чтобы вместе поужинать. Слегка озябнув, я решила заглянуть в открытый бар. Внутри все оказалось немного неожиданным: в полумраке я разглядела, что стены разрисованы психоделическими картинками кислотных цветов, а в низких креслах сидела расслабленная молодежь. Несколько человек топтались на танцполе под монотонную трансовую музыку. В воздухе кружился сладковатый знакомый запах.

Ко мне подошел официант в пестрой индийской рубахе и улыбнулся.

– У вас чаю попить можно?

– Конечно! – улыбнулся он. – Какого?

– Травяного. У вас есть?

– Да, – официант хитро посмотрел на меня.

– И бокал красного вина, – добавила я, подумав.

Кивнув, официант испарился. В помещении было довольно тепло, я скинула куртку и с любопытством стала разглядывать это необычное местечко. По углам мигали разноцветные фонарики, которые делали яркие картинки на стенах еще более неожиданными. Временами – устрашающими. Казалось, я попала в ночной кошмар продвинутого любителя ЛСД.

Минут через десять ко мне подсели двое молодых ребят и девчонка.

– Ты что сидишь одна? Скучаешь?

– Да нет… просто настроение такое. Гуляла по пляжу, немного замерзла. Вот и зашла на огонек!

– Всегда плохо быть одной! – заявила девчонка. – Меня Никой зовут. А это мои дружки – Слава и Игорон.

– Я Карина.

– Ну, за знакомство!

Официант как раз принес мне вино, чай и странный пакетик. Мы выпили. Ребята закурили траву.

– Слушайте, мы же в общественном месте, – сразу напряглась я, увидев такое дело. – Вас полиция не арестует?

– Да ты что! – расхохоталась Ника. – Это же Израиль! Тут все курят. Вот. И тебе тут тоже кое-что принесли.

– Что это? – я с испугом посмотрела на странный пакетик. – И опять чай обычный, черный, хотя я просила – травяной…

– В этом баре слово «трава» означает только траву! – авторитетно сказал Слава, затягиваясь. – Косяк будешь?

– Нет! – твердо сказала я.

– Ну и зря. Если не будешь, давай нам в общак свою пайку! – Он забрал у меня пакетик, чему я была несказанно рада.

– Может, пошли потанцуем? Меня вставляет! – громко сообщила Ника и начала движение в сторону танцпола.

– Я посижу, пожалуй, – сказала я. Со мной остался Игорон, который не курил со всеми траву, но, очевидно, находился под действием какого-то препарата, поскольку сидел и блаженно улыбался, уставившись на картинку с психоделическим тонконогим верблюдом в духе Дали.

– Слушай, Игорон! – сказала я, потормошив его немного. – А что, разве в Израиле наркотики вот так свободно достать можно? В обычном баре на пляже?

– Ну, ты наивняк! – снисходительно посмотрел на меня Игорон и похлопал по плечу. – Да у нас наркотик даже в супермаркете иногда купить можно, не то что в баре. Про арабские лавки я вообще молчу. Там есть все, что хочешь! Арабы, они странные… Сами листья каты жуют, как этот верблюд – жвачку. Часами могут жевать. Потом их торкает, они новую порцию листьев берут – и снова жуют. И так – целыми днями… И не лень им?

– Как тебе музычка? – спросила, навалившись на меня сзади, вернувшаяся с танцпола Ника. – Тут рулит диджей Ицик – один из лучших в Израиле, мой старый дружок, у него всегда классный транс.

– А в России как-то транс не очень любят… Или я просто на такие тусовки не попадала, – сказала я.

– Да вы в России ничего не понимаете вообще! Просто пьете слишком много, – сказала Ника, падая в кресло. – Мне Ицик говорил, что первым трансовым музыкантом был чувак, которого звали Орфей, из Греции. Он когда играл, все сразу в измененное состояние сознания входили – и люди, и звери. Вот это круто, я понимаю! А вот и сам Ицик! Он тебе сейчас все расскажет!

К нам подошел длинноволосый парень с не первой свежести дредами, в широких затертых джинсах и белой майке с ярко-зеленым листом конопли и надписью «Рожден, чтобы быть счастливым!». Он обнял Нику и по очереди поздоровался с каждым из нас.

– Это Карина, из Москвы! – сказала Ника капризным голосом. – Она говорит, в Москве транс не любят. Не то что у нас!

– Да уж. У нас и на свадьбах, и даже на бар-мицвах транс бывает! – подхватил Игорон. – Народная музыка!

– Это потому, что Израиль – лидер в трансовой музыке, никто лучше нас ее не чувствует и не понимает! Только у нас на транс-пати самые лучшие музыкальные трансовые коллекции и подборки. Израиль – страна с древнейшей мистической культурой и постоянным стрессом выживания, что позволяет делать классный транс! Мы – лучшие, это во всем мире признают. Я сам на фестивалях играю и в Европе, и на ГОА! – с выраженным акцентом гордо сказал Ицик, присаживаясь за наш столик.

– И давно у вас трансовой музыкой занимаются? – спросила я.

– Как движение транс-музыка у нас началась только после 1988 года, и сначала все транс-пати были подпольными. Потом были столкновения с полицией, фестивали и уход в андеграунд… В итоге саунд стал еще насыщенней и жестче, как будто все у нас происходит последний раз. Транс начинает возвращаться к истокам – в глушь, к природе. Тусовки становятся все более дикими и закрытыми. Немыслимый драйв!

– А чтобы узнать, где такие транс-пати проходят, надо просто прийти к Ицику… Или в Тель-Авиве прогуляться по Шенкин и получить флаер или приглашение… – встряла Ника. – Я сама так часто делаю.

– Ицик! Если честно. Я вообще не очень понимаю, что такое трансовая музыка и в чем ее особенность. Считайте, что я из самой забитой деревни.

Ребята прыснули и переглянулись.

– Как все запущено!

Ицик разочарованно покачал головой, но остался совершенно серьезным.

– Идея транса – в обращении к подсознанию человека, к раскрепощению его «я», к первобытным силам во всех нас, – сказал он с видом профи, – это нечто вроде шаманских ритмов, ритуальной музыки древних индейцев. В ней нет каких-то особых музыкальных изысков и фигур – главный смысл в монотонном повторении одного сигнала через определенные промежутки времени, подсадка на ритм. Знаешь, от чего обычный человек легче всего входит в транс?

– Нет, – я пожала плечами.

– От ритма обычного метронома! – сказал диджей. – Есть разные направления трансовой музыки: гоа-транс, трип-транс, транс-поп, евро-транс, псайкотик машрум-транс, эйсид-транс… Но все это – психоделик! По сути, древнейшее направление музыки, возрождением которого мы занимаемся. С ней человек начинает видеть мир по-другому…

– Но за счет чего это получается?

– Отключается мозг, глубинные пласты подсознания начинают работать интенсивно. У людей появляются видения, новые образы. Кому повезет – выходят в параллельные миры!

– То есть глюки?

– Не глюки, а новое видение пространства! У тебя уходят защитные барьеры, ты осознаешь свои действительные потребности и желания, становишься сильней и свободней! Наши транс-пати проходят обычно в дни полнолуний, это здорово усиливает эффект от музыки!

– Ты просто очень закрепощенная! – сказала Ника. – Сидишь тут в транс-баре одна, траву не куришь, умную из себя строишь!

– Она права! Тебе надо раскрепоститься! – поддержал ее Ицик. – Пойдем танцевать.

– Нет-нет! – вцепилась я в стул. – Я вообще плохо понимаю, как под такую музыку танцевать можно.

– Все ясно! – сказал Ицик. – Бокалом красного вина не отделаешься. Тебе нужна скорая медицинская помощь! Я сейчас!

Он сбегал куда-то и вернулся с несколькими бело-голубыми таблетками.

– Не бойся, это не химия! – уверенно сказал он. – Но это то, что поможет тебе раскрепоститься!

– Что это?

– Ты уже слышала про кат? – спросил он. – Так вот, это фактически тот же самый кат, только измельченный. У тебя на вечер какие планы?

– С мужчиной встречаюсь, вроде свидание, – помявшись, сказала я.

– Тем более! – обрадовался диджей и тряхнул дредами. – А то сидишь тут, почти засыпаешь. Вся скованная, зажатая. Пара таблеток – и энергии сразу прибавится! Раскрепостишься легко! Твой мужик просто обалдеет! Это же не наркотик, а так – легкий стимулятор. Привыкания не вызывает, а заряд энергии – суперский!

– Ты думаешь, стоит попробовать?

– Да не бойся ты! – сказал Игорон. – Это детский лепет. Мы такие перед дискотеками по десять штук едим. И всю ночь потом до утра пляшем. Глотни парочку – станет сразу веселее!

– Нет, две не буду! – сказала я. – Вы уверены, что моя следующая остановка не будет называться «морг»?

– Не будет! – хором уверенно сказали мои знакомые.

Я нехотя приняла таблетку. Ребята снова закурили. Минут через пять в одно мгновение мир перед моими глазами вдруг перевернулся вверх дном.

– Я падаю! – последнее, что я успела сказать, прежде чем провалиться в темную глухую бездну.

Я пришла в себя от того, что меня куда-то за руки и за ноги тащили по песку. Голова запрокидывалась, мне было больно. Я попыталась открыть глаза и что-то произнести, но не смогла.

– Неси скорее! Главное, чтобы она у нас в клубе не откинулась. Это будет трындец.

– Может, все же врача, – заикаясь, сказал другой голос. – Что ты ей дал все-таки?

– Ничего особенного. Может, у нее сердце слабое… Хрен ее знает. Ты же видел, пульса почти не было… Никаких врачей! Загребут – не отмоемся. Бару хана будет.

Я изо всех сил пыталась подать знаки, что пришла в себя, но у меня ничего не получалось. Тут в моем кармане зазвонил мобильный.

– Возьми скорей телефон! – сказал один голос другому. – Да брось ты ее на песок. В кармане мобилу поищи…

– Але? – заикаясь, сказал другой, нашарив у меня мобильник. – Ничего страшного, ей просто стало немного плохо… около психоделик-бара на пляже, вы знаете? Подъезжайте скорее! Мы ее тут, на лежак положили…

– Ну, что? Кто-то за ней приедет? – отрывисто спросил первый.

– Ага, сказал, через десять минут будет.

– Все, тикаем. Да голову ей повыше подними, чтобы не задохнулась. Вот так…

Шаги и голоса исчезли во тьме. Я лежала, слушая близкое море. Сколько я была без сознания? Не помню… Холодный ветер понемногу прояснял мозги. Но пошевелиться я по-прежнему не могла…

– Карина! Карина! – раздался издалека знакомый голос.

Я узнала Шломо и хотела крикнуть ему в ответ, но губы были деревянными. Подсвечивая путь фонариком, полковник подбежал ко мне.

– Боже мой! – закричал он. – Ты живая? Ответь мне хоть что-нибудь!

Он схватил мою руку, считая пульс, потом стал трясти и бить по щекам. Я всем телом пыталась подать какой-то ответный сигнал, но не могла.

Полковник грохнулся на колени в песок рядом со мной и стал покрывать поцелуями мои щеки. Я почувствовала, что он плачет.

– Карина! Ну, хоть какой-то знак. Самый маленький! Ну, ресничками шевельни, чтобы я только знал, что ты меня слышишь!

Я собралась с силами и качнула ресницами. Потом мне удалось открыть глаза.

– Что для тебя сделать, скажи, что? У тебя плохо с сердцем?

Мои силы закончились, я снова перестала подавать сигналы. Теперь глаза, наоборот, не закрывались. Я тупо смотрела в темноту. Полковник посидел минуту рядом и начал причитать, бегая вокруг:

– Всевышний, Господи Иисусе, Пресвятая Богородица, архангелы Михаэль и Гавриэль, все силы небесные, кто там еще, черт возьми, есть, сделайте же что-нибудь! Я прошу, я вас умоляю!

Шломо зачепнул в пригоршню воды и плеснул мне в лицо.

– Попробуй пошевелить глазами. Вправо – да, влево – нет. Ты поняла меня?

Он склонился над моим лицом, и я почувствовала его знакомый табачный запах. Я повела глазами вправо.

– У тебя плохо с сердцем?

– Нет, – показала я глазами влево.

– Мне надо вызвать врача?

– Нет.

– Ты можешь пошевелиться?

– Нет.

– Ты пила?

– Да.

– Наркотики?

– Да.

– Боже мой! – схватился за голову Шломо. – Все понятно! Тогда я буду действовать так, как считаю нужным. Терпи.

Он быстро стащил с меня куртку. Потом туфли, майку и джинсы. Я чувствовала себя кулем с песком, но не могла сопротивляться.

– Держись! – Шломо взгромоздил меня на плечо и понес к морю. – Сейчас будет холодно. Очень холодно. Но это должно помочь. Мне так говорили…

Не снимая ботинок и брюк, полковник вошел в волны и, охая, присел. Он аккуратно опустил меня на морской песок, и меня мгновенно окатило ледяной волной. Потом второй, третьей. Я слабо застонала.

– Тебе лучше, родная? – обрадовался Шломо. – Полежи еще. Блин, как же холодно! Должно помочь…

– Забери меня отсюда… – наконец, стуча зубами, смогла произнести я.

– Сейчас, заберу, заберу, милая… Такая маленькая, а тяжелая…

Шломо неловко подхватил меня и вынес из воды, завернув в свою куртку. У меня начала появляться чувствительность в пальцах. Как могла, я вцепилась ему в шею.

– Теперь ложись! Сейчас я тебя вытру… и отвезу в отель. Там ты согреешься, – бормотал Шломо. – Слава вам, все силы небесные, царь Давид и царь Соломон и предок мой Самуил, что помогли мне. Век не забуду.

Слушая бормотание Шломо, я подумала, что неизвестно еще, кому хуже. Если бы у меня были силы – я бы рассмеялась, наверное. Но даже мизинцем пошевелить не могла.

Шломо довез меня до отеля и на руках отнес в номер. Охранник криво посмотрел на него, взъерошенного и мокрого до пояса, но ничего не сказал.

– Теперь будет горячая ванна и горячий сладкий чай! – бодро сообщил он. – И хватит меня пугать своими синюшными губами!

Я заметила, что у него самого дрожат руки и сам он неестественно бледный. Укрыв меня одеялом, он залпом выпил полбутылки коньяка, который стоял у меня в комнате.

– Ох, и испугался же я… – шепотом сказал он, присматриваясь ко мне. – Ты как?

– Холодно! – сказала я.

– Сейчас отнесу тебя в ванну!

В горячей воде мне сразу стало легче.

– Не бойся! Я уже оживаю, – сказала я. – Чаю!

– Сейчас! – засуетился Шломо. – Уже закипает.

Через минуту он по ложечке вливал в меня горячий сладкий чай.

– Пей больше! Надо, чтобы из тебя вся дрянь вышла!

Я выпила две чашки чаю. Шломо допил коньяк. Его тоже знобило. Только сейчас он заметил, что до сих пор ходит в мокрых брюках. Он стащил их смущенно и завернулся в полотенце.

– Спать! – сказала я, чувствуя, что после чая у меня закружилась голова и я снова отрубаюсь.

Как ребенка, Шломо уложил меня в постель.

– Все, спи. Я буду рядом, буду держать тебя за руку всю ночь. Если станет плохо или что-то будет нужно – сожми мою руку, я сразу тебе помогу.

* * *

Утром я проснулась на груди Шломо. Он еще спал, обнимая меня одной рукой, другой крепко сжимал мою ладонь. События вчерашнего вечера встали передо мной во всей своей неприглядности. Я попыталась высвободиться из крепких рук военного, но не тут-то было!

– Мацав! – вдруг заорал полковник, вскакивая с кровати. Я вздрогнула, испугавшись не на шутку.

– Шломо, что с тобой? – шепотом спросила я.

– Ничего! – Полковник еще смотрел на меня круглыми глазами секунд двадцать. Потом его лицо приняло со страдальчески-испуганное выражение, он бросился ко мне.

– Извини, военная привычка. Срочный подъем! Тебе стало лучше? Может, все-таки врача?

– Нет. Не надо! Голова еще немного болит, а так уже нормально. Хочу пить!

– Ты у меня не только пить, но и есть будешь! – сказал полковник озабоченно.

Шломо заказал завтрак в номер. Я медленно встала и сама дошла до ванной. Там я обнаружила постиранное и аккуратно развешанное свое белье, майку, джинсы и куртку. Когда он это успел?

Мы позавтракали в молчании. Полковник заставил меня съесть яичницу с овощами и два бутерброда с сыром. После третьей чашки кофе я почувствовала, что силы ко мне возвращаются.

– Ну и напугала ты меня вчера! – только и сказал полковник, тяжело вздохнув. – Чуть концы не отдал!

– Спасибо тебе! Я потом все тебе расскажу, можно?

Шломо кивнул. Я подошла к нему и обняла сзади. Полковник замер и сидел, не шевелясь.

– Ну, раз уж мы с тобой уже все равно провели вместе ночь… – сказала я и осторожно поцеловала Шломо. Мне показалось, он не поверил собственному счастью. К моему удивлению, он оказался очень стеснительным, хотя и страстным. Нежность нахлынула на меня водопадом и отпустила только спустя несколько часов.

– Что теперь будет? – тихо спросила я.

Полковник глядел в потолок и курил, вытянувшись в кровати и обнимая меня. Мне показалось, он думает о чем-то очень далеком.

– Не знаю, – наконец сказал он. – Сейчас поеду на базу, там у меня кое-какие дела остались. А вообще-то я хотел сделать тебе сюрприз – взял отпуск на Новый год. Из Тель-Авива твои вещи я уже забрал. Забудем обо всем и поедем с тобой в теплые края! Но перед этим мне надо будет сделать несколько звонков.

Я не знала, что и сказать в ответ. Полковник между тем снова стал серьезным и собранным.

– А можно я поеду с тобой? – спросила я. – Не хочу лежать тут одна!

– А ты сможешь?

– Думаю, да! – храбро сказала я. – Мне так даже легче будет!

– Ну… – полковник задумался. – В принципе, можно. Эх, была не была! Покажу тебе кое-что интересное! Что не каждый израильтянин-то видел, не то что турист! Собирайся!

Мы спустились с горы Кармель в сторону Голан.

– Ну, рассказывай, красавица, что с тобой приключилось!

Я, сгорая со стыда, рассказала.

– Вот сволочи! Вино и наркотики! Да они тебя на тот свет запросто отправить могли! – сказал Шломо и резко развернул машину. – Подожди, я заеду в этот проклятый бар.

– Может, не стоит… – неуверенно сказала я.

– Стоит! Как, ты говоришь, звали этого мерзавца диджея?

– Ицик. Не надо, Шломо!

Шломо припарковал машину у знакомого мне бара и вошел внутрь. Минут через десять он вернулся, багровый от ярости.

– Этому подонку повезло, – бросил он. – Его там не оказалось. Зато я купил вот это!

Он показал мне знакомую бело-голубую таблетку.

– Зачем? – выдохнула я испуганно.

– На экспертизу отправлю, чтобы знать, чем тебя траванули. А у этого бара будут большие проблемы. Я уже связался с моими друзьями в полиции. Все знают, что тут происходит, но закрывают глаза! Не первый случай отравления. Торгуют какой-то паленкой. Ты бы видела, что тут летом на набережной творится! Можно совершенно спокойно купить любую дрянь. Но ты мне должна обещать одну вещь.

– Какую? – спросила я.

– Ты никогда в жизни, нигде, ни при каких обстоятельствах больше не будешь пробовать наркотики. Никакие – ни траву, ни таблетки, ни лекарства, ни что-либо другое из этой дряни! Ты поняла?

– Да.

– Обещай!

– Обещаю. Мне и вчерашнего выше крыши хватило! Я точно не по этой части!

– То-то же, – вздохнул Шломо. – Наркотики в Израиле – огромная проблема, особенно для молодежи, почти все их так или иначе как минимум пробовали. Дело в том, что они тут очень доступны. А у арабов гашиш или листья каты вообще ничем противозаконным не считаются. Им нельзя употреблять алкоголь, а наркоту – пожалуйста. Вот и процветают тут наркоманы всех мастей. Моя дочь тоже этого не миновала, еле вытащили…

– Твоя дочь? – удивилась я. – Юдифь?

– На самом деле Дашка она. Ты пойми, девчонка росла здесь. Связалась с плохой компанией, точнее, с ее заводилой. Дискотеки, тусовки, а там без наркоты не обходится. Она подсела на экстази и прочую химию. Несколько месяцев лежала в специальной клинике, вышла оттуда другим человеком, потом познакомилась с будущим мужем… Сейчас все хорошо.

– А наркотики делают в Израиле или привозят откуда-то? Как ваше государство вообще такое допускает? Насколько уж Москва порочный город, но так свободно ничего не купишь! Ты мне объясни, реально законом наркотики запрещены или нет?

– В основном наркотики контрабандные, хотя гашиш и трава и местные есть. У нас на границе с Ливаном мы с этим имели дело несколько раз, перехватывали товар. Из Египта в Беэр-Шеву большие партии наркотиков везут. Из Голландии химию разную постоянно завозят. При желании можно тут купить и кокаин, и героин, и даже психотропы вроде ЛСД. Но самые популярные наркотики – трава, гашиш, экстази. Конечно, все это запрещено. В последнее время участились смерти из-за нового наркотика хагигат – это гремучая смесь нескольких наркотиков, включая героин. У меня есть подозрение, что его-то ты и попробовала. Я сначала испугался, подумал, что тебе перепала таблетка из партии ядовитых экстази, которые недавно к нам завезли, но там симптомы другие…

– Откуда ты это все знаешь, Шломо? – обалдела я.

– В моем подчинении много людей, в том числе молодых, – сказал полковник. – Я отвечаю за безопасность нашего государства в некотором роде. Я должен быть в курсе того, что происходит, чтобы быть нормальным командиром! Я считаю, что в Израиле чересчур либерально относятся к наркотикам. У нас даже политическая партия есть, которая выступает за легализацию марихуаны. И давай больше не будем об этом!

– Давай! – с облегчением ответила я.

– Это что еще за дела? – вдруг нахмурился Шломо, увидев, что на выезде из города перекрыта дорога и полно полицейских. – И тут балаган! Пойду разберусь, в чем дело!

Он вышел из машины и несколько минут говорил с полицейскими.

– Поедем другой дорогой, – сказал он, разворачивая автомобиль.

– Почему? Что там случилось?

– Полицейская облава. Накрыли подпольное казино. И бордель при нем! – сказал Шломо. – Прикинь, властям настучали жены посетителей!

– Классно! А в Израиле что, запрещены казино? – удивилась я.

– Конечно! Это же Святая земля, религиозное государство! – хмыкнул полковник. – А не то я бы показал тебе, как надо правильно играть в покер! Раньше казино были на кораблях, курсировали в нейтральных водах по Эйлатскому заливу. Весело там бывало! А потом их все в один день позакрывали, так и стоят теперь на приколе эти памятники порока. Ортодоксы считают неприемлемой легализацию азартных игр в стране. Сейчас серьезные люди играют за рубежом. А для всех остальных здесь в последние годы подпольных казино развелось – видимо-невидимо. На любой вкус. В основном «однорукие бандиты», конечно. Но есть и посерьезней штуки. У казино колоссальный оборот черных денег!

– И часто их находят и закрывают?

– Да иногда с десяток в неделю! Но закрывают одни – открываются новые. Ты же знаешь, как в Союзе когда-то: расцветает то, что запрещают. Сладость запретного плода – повышенная! С борделями та же штука. Вроде бы они запрещены официально, а на самом деле их сотни – на любой вкус и кошелек. А если обратиться к истории, то, как и у многих других народов, среди евреек тоже была широко распространена проституция, особенно – храмовая. Между прочим, единственной женщиной, которую пощадили евреи в Иерихоне, была проститутка Рахав, которая помогла израильским разведчикам. Проститутки тогда не объявлялись вне закона. Помнишь знаменитый спор о младенце двух женщин, пришедших к царю Соломону?

– Конечно!

– Обе они были проститутками, между прочим. И это не помешало мудрейшему из царей общаться с ними.

– Ничего себе! – глубокомысленно вздохнула я. – Такого я себе точно представить не могла!

– Поверь, бывает и не такое. Только не стоит быть ханжами и притворяться, что ничего не происходит и мы живем в чистеньком религиозном государстве! Что греха таить, я бывал в паре роскошных публичных домов, расположенных под землей, в военных бункерах, но я тебе этого не говорил! Остановимся на небольшой перекур? – спросил Шломо. – Ночь была тяжелой. Хочу еще кофе выпить. Глаза слипаются. Если честно, я здорово струхнул с тобой вчера…

– Да уж. Классный сюжет для желтой прессы: женатый израильский полковник и его русская подружка-фотограф, объев шаяся наркотиков в психоделик-баре, зимней ночью купаются в море!

– О, и не говори даже!

Мы остановились на берегу уже знакомого мне озера Кинерет. Пока шли к ресторанчику, Шломо в двух словах рассказывал об окрестностях.

– Озеро Кинерет длиной двадцать один километр, шириной двенадцать, а глубина его достигает сорок восемь метров. На его берегах расположен священный для евреев город Тверия. По берегам Кинерета места сплошь святые и для христиан. В Тавхе Иисус совершил чудо, накормив пятью хлебами и двумя рыбами пять тысяч голодных людей. Вон там, на горе, до сих пор сохранилось селение Магдал, откуда Мария Магдалина родом была. А где-то здесь на берегу Иисус с рыбаками разговаривал. Рыболовством занимались и на родине святого Петра, в Капернауме. По этому озеру Иисус шел аки посуху.

– Ты думаешь, это действительно могло быть?

– Ты знаешь, Карина, я довольно долго живу на свете и слишком много понял, чтобы удивляться чему-то и что-то сразу отрицать. В боях я несколько раз видел, как люди проявляют настоящие сверхспособности. Про Иисуса говорят, у него они от рождения были. Ведь иудеи не оспаривают тот факт, что он был необычным человеком. Споры идут только вокруг его мессианства. Я полагаю, он мог и по воде пройти, и руками исцелить, и еще много чего сделать – из разряда чудес. Хотя тут многие скептики, из ортодоксов, утверждают, что просто на Кинерете частенько туман по воде стелется и апостолы не заметили лодку… Если честно, я в это не верю. Как тогда быть с Петром, который тоже на воду ступил, а потом стал тонуть, оттого что усомнился?

– Шломо, а что за розовые купола на том берегу?

– Там живет в одиночестве грек, православный монах, и создал там дивный оазис. Тишина, павлины по дорожкам ходят, поле цветущее рядом. Люблю туда заезжать иногда, просто так, в тишине посидеть… – сказал Шломо задумчиво. – Там в храме такая фреска есть, она всю человеческую жизнь отражает: на ней рядом ангелы и слуги дьявола, все борются за душу человека – от рождения и до смерти, и особенно после…

У меня в ногах прошмыгнул зверек, вроде хомяка. Я непроизвольно взвизгнула и уцепилась за руку полковника.

– Кто это? Большая крыса? Или сурок?

– Нет, не сурок! Дорогая, тебе повезло. Мимо тебя только что прогулялся даман, ближайший родственник слона. Примитивное копытное, травоядное. Хорошо одомашнивается, кстати! Правда, не является кошерным, поэтому евреям его есть нельзя! А шапки мы зимой не носим. Наверное, потому они и сохранились!

– Что? Издеваешься?

– Нисколько!

Мы вошли в ресторан. Несмотря на неурочное время, там было довольно шумно. За сдвинутыми столами сидела компания человек тридцать православных батюшек при полном параде. Они шумно чокались и пили водку.

– О! Группа российских православных паломников на Святой земле! – сказал Шломо. – Поедем дальше?

– Карина! Ты? – Кто-то бросился из угла мне навстречу.

– Ой, Шмулик! Какими судьбами? – удивилась я. Мы с гидом радостно обнялись.

– Что еще за Шмулик? – грозно нависая над нами, спросил полковник. – Где я уже тебя видел?

Бедный гид смотрел то на меня, то на Шломо, растерянно хлопая длинными ресницами.

– Шломо, знакомься, это Шмуль, экскурсовод, он у Милы, той моей подруги, с которой мы на свадьбе были, в турфирме работает, – затараторила я, вклиниваясь между полковником и экскурсоводом. – Я с ним в Иерусалим и Негев ездила.

– А, Мила… Ну, здравствуй, Шмулик! – протянул полковник руку.

– Шломо Штерн? – неожиданно просиял Шмуль. – Добрый день! Вы меня не помните, я вас отвозил в мини-бусе, когда вы с американскими военными встречались.

– Точно! Все, вспомнил я тебя! – расслабился Шломо и улыбнулся. – Что тут у вас за балаган происходит?

– Ой, это не просто балаган, это кошмар какой-то! – залепетал Шмулик жалостливо. – Уже три часа пьют. До этого мы на экскурсии были на горе Фавор, у них был просто экстаз! Такие благостные, так истово молились! Перед облаком на колени вставали! Я чуть не прослезился. Потом попросили в хороший ресторан отвезти, рыбки поесть. У меня с хозяином тут договор, вот я и привез. Они сначала вина чинно выпили, за то, что сподобились на Святую землю приехать и великие святыни увидеть. А потом как пошло…

– Вы хотите, мы вам споем? – спросил подошедший к нам хорошо поддатый священник. – У нас сегодня такая радость – по святым местам поездили. Душа размаха просит!

– А гора Фавор издалека так похожа на женскую грудь! – восторженно вклинился в разговор еще один батюшка. – Совершенная форма! И монастырь на ней как сосок!

– Какая редкая наблюдательность! А вы что, хор, чтобы петь? – насмешливо спросил Шломо.

– Да, точно, хор священнослужителей, – обрадованно закивал мужичок. – Сейчас как разойдемся, ух!

– Ну, спойте, интересно послушать! – подмигнув нам, сказал Шломо. – А ты, Шмулик, не переживай. Выручку ресторану сделают, тебе же комиссионные побольше упадут.

– Да я не знаю, как их обратно повезу! – переживал Шмуль. – Неудобно же!

– Как военных отвозил, помнишь? И батюшек так же отвезешь. Так что расслабься и попробуй получить удовольствие, хоть от пения!

В это время священники выпили еще для пущего куража-вдохновения и, несколько нетвердо, поднялись со своих мест.

Маленький батек вспорхнул на стул, расправил грудь и взмахнул руками. Полилось дивное пение – «Ликуют ангелы вси». Хозяин ресторанчика, оба повара и официанты примчались в зал и встали в дверях как вкопанные. Я боялась вздохнуть, чтобы не помешать волшебной многоголосице литургии.

– Вот уж правда! Талант не пропьешь! Впервые в жизни такое слышу! – взволнованно прошептал мне Шмуль. – Кстати, Карина, хочу тебя предупредить. У тебя могут быть неприятности. Мила, ну, ты знаешь… Она встречалась с Элиной, женой Шломо. Мне кажется, они что-то затевают! Теперь я, кажется, понял, в чем дело!

– Ничего страшного! – шепнула я в ответ. – Разберемся!

– Я тебя предупредил! – озабоченно сказал он в ответ.

Священники пели часа полтора, изредка прерываясь на новые тосты. Фрагменты разнообразных литургий сменяли монашеские распевы. Закончили почему-то гимном СССР, но это не имело никакого значения.

Все посетители ресторана были просто потрясены. Растроганный хозяин на радостях притащил еще несколько бутылок водки за счет заведения. Батюшки повторили, и несколько человек выразили желание искупаться в святом Тивериадском озере.

– Что же я делать буду? – схватился за голову и засуетился Шмуль. – Они же все разбредутся сейчас, я их не соберу. А если еще кто простудится? Или, не приведи Всевышний, утонут! Мне же отвечать!

– Не дрейфь, Шмулик! – сказал Шломо. – Армия обороны Израиля придет к тебе на помощь в трудную минуту.

Он ненадолго вышел и вернулся, картинно передернув затвор автомата. Испуганные батюшки мгновенно замерли и вытянулись по струнке.

– Полковник ЦАХАЛа Штерн приказывает: всем быстро расплатиться и погрузиться в автобус под присмотром вашего экскурсовода Шмуля!

Несколько батюшек хором ответили:

– Есть, товарищ полковник! – И отдали Шломо честь.

Остальные засуетились, вытаскивая деньги и собираясь в автобус.

– Ты меня выручил! Спасибо, Шломо! – протянул полковнику руку Шмуль. – Я твой должник.

– Не за что! – ответил полковник. – А пела братия отменно, молодцы! Чувствуется – профессионалы!

Мы поехали дальше. Я все еще продолжала удивляться неожиданностям, подстерегавшим меня на Святой земле.

* * *

– Ты помнишь, я обещал показать тебе другой Иордан, который я лично гораздо больше люблю? – спросил Шломо, когда мы отъехали.

– Да!

– Сделаем небольшой крюк и заедем в одно красивое место, называется Баниас! Горы и потоки: талые воды ледников падают с горных склонов. Отсюда вытекает один из истоков реки Иордан – Баниас или Хермон, как его еще тут называют, поскольку течет он с той самой знаменитой горы, которая сейчас стоит вся в снегу. Израильтяне там на лыжах катаются. А место не только красивое, но и историческое. Ты знаешь, что на территории Палестины бывал Александр Македонский?

– Да, слышала, что он захватил Палестину и оттуда двинулся в Египет.

– Кроме города Газа, ему здесь никто серьезного сопротивления не оказал, – подхватил Шломо. – Так вот, он, говорят, тоже это местечко посещал. Баниас – это исковерканный Паниас, название эллинистического города, построенного наследниками Александра – Птолемеями. Арабы его потом Баниасом называть стали. То, как наследники за те места двадцать лет боролись, подробно у Иосифа Флавия описано. А знаешь, почему Паниас? – хитро прищурился полковник.

– Нет…

– Потому что там, по легенде, сам бог Пан родился! Вылезай из машины, все сама увидишь.

По дорожке мы вышли к огромной пещере, похожей на чей-то хищный зев. Чуть в сторону от пещеры находились древние руины эллинистического города.

– Это та самая пещера? – спросила я отчего-то шепотом. – Мрачноватое местечко!

– Да. Впечатляет, не правда ли? Даже Моисей – и тот мечтал ее увидеть. Пан – бог ручьев и лесов, где еще он мог родиться, как не здесь? Деревья, реки, ручьи, густой кустарник… Необычный пейзаж для Израиля. Когда-то в нишах здесь стояли статуи Пана и сопровождавших его нимф. Когда Пан сердился, он сбрасывал с гор валуны. Люди его побаивались…

– Зато сейчас тут довольно много народу! – заметила я, оглядывая туристов и отдыхающих, расположившихся неподалеку от пещеры на травке.

– Ты бы видела, что тут в Шаббат делается! Яблоку упасть негде. Баниас – излюбленное место отдыха всех, кто живет на севере. Тут и шашлыки пожарить можно, и отдохнуть у воды. А еще расскажу тебе маленький секрет. Говорят, у мужчин, которые посещают это место, резко повышается сексуальная энергия, поскольку бог Пан был невероятно сексуален и обладал колоссальной мужской энергией! Лично я прямо сейчас ощущаю воздействие этого места на себе… Действует покруче любой виагры!

Шломо обнял меня и крепко поцеловал. Я рассмеялась и вырвалась из его теплых рук.

– Бог Пан соблазнял нимф и пастушек! К тому же он был рогат, мохнат и с копытами! Я знаю, что некоторые православные его вообще к бесам относят!

– Точно. Некоторые паломники прежде называли это место обиталищем лешего! Хотя сейчас оно святое и для христиан.

– Как это?

– В Новом Завете есть упоминание о том, что в Кейсарии Филипповой, так назывался Паниас позже, останавливался Иисус с учениками. А Пан, кстати, не так уж страшен: он был весьма музыкален и прекрасно играл на дудочке! Все пастушки танцевали под его музыку! А если в пещеру крикнуть, будет эхо. Можешь попробовать. Это память о несчастной нимфе Эхо, спутнице Пана. Она была слишком болтлива, и боги обрекли ее повторять только окончания слов, вон там даже табличка на греческом висит.

– Наверное, храмы Пана есть еще где-то в Греции… – предположила я. – Хотя, когда я там была, мне лично они не попадались!

– Нет, представь себе, это единственное место в мире, где когда-то стоял храм бога Пана. Даже в Афинах храма, ему посвященного, не было, только пещера. Уж очень легкомысленный и веселый был этот бог, покровитель тайных любовников и извращенцев! Спустимся к истоку Иордана? Я покажу красивую тропу!

Через полчаса, миновав старинную мельницу и навесной мостик, мы вышли к настоящему водопаду. Вода летела с высо ты метров десяти, разлетаясь сверкающими брызгами, и дальше уносилась вниз по течению бурным пенным потоком.

– И это – тоже Иордан? – изумленно спросила я.

– Да, я очень люблю это место. Когда дует хамсин и кругом жара немыслимая, здесь бывает прохладно. Такая река мне очень близка по духу – порожистая, быстрая, нервная. Она падает с гор и стремительно бежит дальше, как будто торопится и боится не успеть. Тут иногда у меня пишется музыка.

– Ты пишешь музыку?… – обомлела я.

– Да, иногда. Даже записал несколько сюит.

– Я могу послушать?

– Может быть…

Шломо стал серьезным и задумчивым. Я продолжала изумляться, с каким необычным человеком свела меня судьба.

– А вот здесь я, пожалуй, искупаюсь! – сказала я после недолгой паузы. – Захотелось!

– Да ты что! Холодно же. Вода – прямо с гор, ледяная! Тебе вчерашнего купания в море мало было? – испугался Шломо. – Я так боялся, что ты простудишься…

– Во-первых, сейчас не так уж холодно, на солнце градусов двадцать точно есть! Во-вторых, я всегда мечтала искупаться в настоящем водопаде. Ты только посмотри, какая энергия! Вот уж где точно всю грязь смоет. А у меня голова еще со вчерашнего вечера болит…

– Немудрено! Ну, раз так, то и я вместе с тобой, – вздохнув, сказал Шломо. – Только отойдем в сторону от водопада. На самом деле тут везде как раз купаться и нельзя – очень опасно. Раздевайся, я буду держать тебя за руки, чтобы водой не смыло. Течение очень сильное!

– Буду настоящей нимфой! А ты – моим Паном! – сказала я, встав одной ногой на камень в ледяной воде. Меня сразу едва не сшибло потоком – хорошо, полковник крепко держал меня.

– А теперь – на раз, два, три – окунаешься с головой три раза. И крепко держишься за мои руки! – сказал Шломо.

– Хорошо!

Я трижды окунулась с головой в бурные воды юного Иордана и выскочила на берег, где Шломо уже был наготове и обернул меня в свою рубашку. Он тоже быстро окунулся и выбежал на берег.

– Ты – сумасшедшая! – сказал он, стуча зубами.

– Нет – ты!

Одевшись и обсохнув немного, мы вернулись к машине. Окружающие с подозрением смотрели на наши мокрые головы и закатанные до колен джинсы. А мы смеялись, держась за руки, и нам было на все наплевать.

– Такая ты мне нравишься гораздо больше! – сказал Шломо, когда мы сели в машину. – Кажется, ты наконец вылечиваешься от дурацких московских комплексов! Становишься естественной, такой, какая ты и есть на самом деле. Кстати, я хотел тебе сказать. Я развожусь с женой.

– Что? – я потеряла дар речи, потом обиделась. – Не шути так!

– Без всяких шуток. Я уже утром сказал ей об этом по телефону.

Пока мы ехали к базе, я переваривала новость, которая свалилась на меня как снег на голову. Шломо, наоборот, был очень весел и разговорчив.

– Почему нужно это было делать так резко? – спросила наконец я. – Ты подумал, как Элина на это отреагирует?

– Может быть, я собирался это сделать последние лет пятнадцать, но сил не хватало! Откуда ты знаешь? А тут – собрался наконец. Ты не переживай, наша лодка давным-давно о быт разбилась. Я женился когда-то на одной из победительниц конкурса красоты, так в нашем кругу престижно было. А потом оказалось – у нее в блондинистой головке мозгов вообще нет! Но родилась дочь, и мне не хотелось разводиться тогда, ее травмировать. Потом были другие непростые события… Я никогда ее ни в чем не ограничивал. И не думаю, что теперь она будет возражать против такого расклада. Тем более что наша дочь выросла и вышла замуж. Нас больше ничего не держит вместе. Я свои обязательства перед ней, и особенно дочкой, выполнил с лихвой. Жаль, что она этого, скорее всего, понять не в состоянии.

– Это мы еще увидим, что там будет! – скептически протянула я, вспомнив предупреждение Шмуля, и посмотрела в окно. – Надо же, Голанские высоты и не высоты вовсе, а больше на плато похожи!

– Точно, – кивнул Шломо. – Это и есть плато, расположенное на высотах, стратегически важных.

– Скажи, а почему за колючей проволокой ходят коровы? Ведь висит значок «заминировано»? – спросила я.

– Это саперы! – хмыкнул полковник.

– Как так?

– Очень просто. Здесь когда-то были сирийские базы, между сирийцами и израильтянами шли тяжелые бои. Местность стратегически важная, отсюда израильский танк до Дамаска за час добраться может. Все кругом заминировано. А почвы базальтовые, обычная техника работает плохо. Вот, когда осваивают очередной квадрат, и выпускают коров. После того как стадо прожило на данной местности четыре года, участок считается разминированным. Можно начинать мирную жизнь, например, заниматься сельским хозяйством.

– Но коровы-то взрываются, наверное!

– Ты думаешь, лучше, когда взрываются люди?

Возразить было нечем. Я замолчала, глядя на пучки антенн и вышки вдали.

– А ты знаешь, почему на Голанских высотах много эвкалиптов? – спросил Шломо и хитро улыбнулся.

– Понятия не имею! Вряд ли для красоты! – нахмурилась я, предчувствуя очередной подвох. Откуда он только все знает, этот Шломо!

– История интереснейшая! Когда видишь эвкалипты на Голанах – знай всегда, что тут была сирийская военная база.

– Ну, я ж сказала, что не для красоты! – разочарованно протянула я.

– Красота на базе – понятие относительное! – усмехнулся полковник. – Скоро сама оценишь. А посадить эвкалипты сирийцам «посоветовали» наши военные, через разведсеть в Дамаске. В итоге у израильских летчиков появились точные ориентиры, куда сбрасывать бомбы. Это здорово помогло!

– Хитро! – оценила замысел я. – Только страшно очень. А это что, разбомбленная мечеть?

– Да, все, что осталось от одной из самых крупных сирийских баз. Здесь шел очень тяжелый бой. Видишь, крылышки на стене нарисованы? Это знак нашей дивизии «Голани», которая тут сражалась.

– Знаешь, что мне напоминают эти места? – поежившись, произнесла я. – Затаившуюся ничью землю. Землю, которая еще ждет того, что с ней будет дальше. Здесь нет ни людей, ни домов. Только минные поля, коровы и эвкалипты на месте разрушенных баз. Вроде бы ни войны, ни мира, но все может рвануть в любой момент. Мне страшно!

– Не бойся, малышка! Ты под защитой Армии обороны Израиля. И мы с тобой уже приехали на базу. Судя по всему, нам придется здесь переночевать. Ехать куда-то на ночь не имеет смысла.

– А разве мне сюда можно?

– Со мной – да! – усмехнулся Шломо.

Через шлагбаум мы въехали в ворота базы. Оказалось, военная база – это не просто набор строений, как я себе представляла, побывав на тренировочной базе для девочек, а еще и огромная территория земли, где проходят реальные военные учения. Вдали темнели силуэты нескольких танков.

– Домой после учений возвращаются! – вздохнул Шломо.

– А фотографировать можно? – Я уже начала расчехлять камеру.

– Ни в коем случае! Я тебя завтра отвезу специально в другое место, если ты поснимать хочешь. А тут – ни-ни, не подводи командующего! Мы в зоне особой секретности.

– Мне секреты не нужны. Я хочу спать спокойно. Ну а на танк забраться можно? – набралась смелости я. – Давно хотелось!

– На танк забраться можно! – подумав, кивнул Шломо. – Сейчас они вернутся, будет техническая проверка. Вот перед ней я тебя могу с ветерком прокатить!

– Здорово! А как называется этот танк?

– «Меркава»! – с гордостью сказал Шломо. – Что в переводе означает «боевая колесница». Слово из ТАНАХа, символ мощи и движения. Он был разработан генералом Исраэлем Талем, который считается отцом наших бронетанковых войск.

Через полчаса я уже красовалась на башне железного чудовища. Полковник лихо развернул огромную махину, и вправду похожую на боевую колесницу. Оказалось, он прекрасно пилотирует не только автомобиль, но и танк!

Я спустилась и приникла к бинокулярному аппарату. Едва заметные деревья оказались на расстоянии вытянутой руки!

– Надо же! Он просто огромный внутри! – изумилась я. – Я думала, в танке совсем тесно!

– «Меркава» задумана для круглосуточного использования, чтобы в ней могли одновременно находиться два экипажа. А посмотри, какие тут системы управления огнем!

– Ты что, и стрелять из него умеешь? – задала я дурацкий вопрос.

– Стрелять в любом положении из любого вида оружия – это то, чем я занимался последние десять лет, – спокойно ответил он. – Ты довольна?

– Еще как! – воскликнула я.

– Понаберут детей! – хмыкнул Шломо. – Вылезай!

Вечером полковник сновал туда-сюда по базе, отдавал распоряжения, принимал расчеты, а я сидела на диванчике в комнате отдыха и смотрела телик. Мне было строго приказано никуда не высовываться.

Нереальное ощущение! За окном – решетка, кусты и колючая проволока. Я на одной из баз ЦАХАЛа, сижу, пью чай и смотрю местный израильский канал на русском языке, откуда тоже не вылезают юмористы. Только юмор еще топорней, практически идеал тупости. Хотя и знакомые лица мелькают – я узнала нескольких журналистов, когда-то работавших на центральных российских каналах.

Наконец Шломо освободился.

– Ну, можно и отдохнуть! Кажется, все!

– Скажи, Шломо, а если в израильской армии служат евреи, то у них и какой-то свой капеллан есть? – спросила я.

– У нас есть военные раввины! Обрати внимание, это офицерская должность, поэтому они проходят военную подготовку наравне с другими солдатами! – сказал полковник. – Главный военный раввин назначается из Генштаба. А сам военный раввинат был создан в 1948 году.

– А что раввины делают в армии?

– Поддерживают моральное состояние солдат и офицеров прежде всего! Проводят беседы, в случае необходимости – практическим советом помогают. Стараются, чтобы бойцы всех национальностей в армии мирно уживались. Если вдруг кто-то погибает, то ритуал проводят. Служба – не из легких, поверь!

В дверь постучали. Шломо мгновенно вскочил и выбежал в коридор.

– Что такое? – спросила я встревоженно, когда он вернулся.

– Прорыв ограждения, – сказал Шломо. – Пошли узнавать, что такое. Штатная ситуация.

Через пять минут постучали снова. Полковник вышел и вернулся, хихикая в кулак.

– А теперь?

– Сходили, проверили. На проволоке – следы шерсти.

– Может, животное какое? – настороженно предположила я.

– Ага, кабан. Но надо убедиться.

Вскоре состоялся новый разговор в коридоре, потом еще и еще. Наконец я услышала, что Шломо на кого-то здорово прикрикнул на иврите.

– Он сходил еще раз, – рассказал полковник, не переставая смеяться, – наконец-то посмотрел по моему приказу на следы. Оказалось – копыта. Потом выяснил, куда они ведут, – в кусты. Сунулся – а там сидит здоровый кабан и жрет ягоды. Теперь вся база гоняет кабана! Есть чем заняться израильским военным на северной базе!

– Ты шутишь?

– Нисколько. Обычная ситуация на базе. Так и приходится учить их всех. Между прочим, это я общался не с новичком, а с руководителем подразделения следопытов, бедуином. Сказал ему, что нажалуюсь его отцу, что он все навыки растерял. Тот так испугался! Может, теперь служить лучше будет и инициативу больше проявлять. Проблема израильской армии в том, что никто не хочет брать на себя ответственность – слишком опасно, у нас же ситуация, приближенная к боевой.

Когда я проснулась на следующий день, Шломо рядом не было, зато на столике стояли кофе и булочки. Он появился примерно через полтора часа.

– Совершали облет границы, – коротко бросил он. – Собирайся, едем на фотосессию!

На сей раз мы отправились в путь на машине устрашающего вида. На крыше у военного джипа стоял настоящий пулемет.

– А это еще зачем?

– Ты же хотела увидеть нечто особенное? – прищурился полковник. – Теперь не дрейфь!

– Куда мы едем?

– В приграничную зону. Вообще-то для туристов она закрыта. Но меня пропустят. Сзади лежит автомат, если что.

– Я даже стреляла из такого два раза! – со смехом сказала я, оглянувшись. – У меня получилось!

– Надеюсь, твои редкие умения и навыки нам не пригодятся сегодня!

– Скажи, Шломо, а зачем тут камни вдоль дорог в кучи навалены? – спросила я.

– Это самый быстрый способ за пятнадцать минут перекрыть все дороги. Подъезжает бульдозер, куча сдвигается на проезжую часть – и все. Дешево и сердито! А ты обратила внимание, что эта дорога – особенная?

– Ну, вся в выбоинах, как будто ее давно не ремонтировали. Трясемся, как по стиральной доске!

– Это потому, что во время второй ливанской тут шли наши самоходки. И гусеницами дорогу изрешетили.

– Что такое «самоходка»? – задала я тупой вопрос.

– Танк себе теперь представляешь? – спросил Шломо.

– Да! – радостно ответила я.

– У него орудие – такая длинная штука – поворачивается по радиусу. А у самоходки движется вверх-вниз.

– Все поняла! – обрадовалась я.

– А вон та дыра справа в ограждении и яма рядом – след от упавшей «катюши».

– Но тут же прямо рядом кибуц, люди живут! Они и его обстреливали?

– Первым! – вздохнул Шломо. – Им тут больше всех досталось. А вообще многие города на севере пострадали. Из Кирьят-Шмоны люди бежали, взяв с собой только документы. Там потом много случаев мародерства было.

– Как страшно это слушать! – сказала я.

– Это – наша жизнь. Каждый день – как на пороховой бочке. А тут неподалеку кладбище есть… Там тоже упала «катюша», как раз в тот момент, когда там наши офицеры сидели, ждали автобуса после траурной церемонии. Все погибли. С тех пор там фотографии висят на тех местах, где кто из ребят сидел. И кусок от снаряда-убийцы там же лежит.

Вскоре мы миновали блокпост. На нем крупными буквами было написано: «Проезд запрещен! Военная зона». Шломо притормозил у шлагбаума и что-то сказал солдатам. Они отдали честь и пропустили нас.

– Здесь находятся станции наблюдения, видишь два ряда колючей проволоки? – сказал полковник. – В частности, бездельники из ООН тут стоят, «голубые каски». Индусы в основном. Посмотри на ту сторону – там пост «Хезбаллы». Видишь их флаг на здании?

– Ты сказал, тут можно снимать? – изумилась я.

– Только делай все быстро!

– А из машины выйти можно?

– Ну, выйди, если надо…

Я пулей выскочила из джипа, прикручивая на аппарат телевик, и сделала несколько кадров. Потом отступила на шаг и сняла еще. Вдалеке раздались несколько хлопков.

– Эй, быстро в машину! – закричал Шломо. – Пригнись!

– Что случилось?

– Нас только что обстреляли.

– Может, поедем назад? – испугалась я.

– Молчи! Поздно. Расстреляют.

Полковник вытащил рацию и начал быстро и отрывисто говорить на иврите. Я сидела рядом, до смерти перепуганная.

– Сейчас сюда вылетят два наших вертолета, и будет маленький ад для этих козлов! – сказал Шломо. – А это еще что такое?

Я обернулась и увидела, что несколько вооруженных людей с ливанской территории приближаются к нам, из автоматов целясь прямо в джип. Рядом снова прозвучали выстрелы. Не спрашивая разрешения, я молниеносно включила фотоаппарат и сделала снимок крупным планом, потом другой.

– Брось его к чертям! – заорал Шломо. – Бери автомат! Быстро!

Я полезла назад и достала оружие.

– Я прикрою сверху. Стреляй в них. Нам надо продержаться пять минут. Только пять!

Сверху раздалась непрерывная стрельба, значит, полковник уже в деле. Я высунула из окна автомат и, пригнувшись, не глядя тоже выстрелила несколько раз, потом еще. До полной разрядки магазина.

У меня заложило уши от стрельбы и грохота. Я не видела, что происходит, но чувствовала, что идет настоящий бой. Наконец сверху раздался шум лопастей и двигателей, звуки выстрелов, от которых я закрыла руками голову. Потом все стихло.

– Ты как там? – спросил полковник, вытаскивая меня откуда-то из-под сиденья. – Молодец! Классно отстреливалась. Мы их сделали!

– Мне было очень страшно! – сказала я и попыталась расплакаться. – Это я во всем виновата, да? Теперь у тебя будут проблемы?

– Увидим! – сказал Шломо, вздохнув. – Не в первый раз! Сейчас действуем так. Я возвращаюсь на базу, тебя оттуда отвезет кто-то из солдат, куда я скажу. Я сам с тобой свяжусь. И никто не помешает нашему отпуску на Мертвом море!

* * *

От базы меня забрал смурного вида офицер Зеев. Всю дорогу он молчал, изредка мрачно поглядывая на меня в зеркало заднего вида. Я свернулась клубочком на заднем сиденье и думала о том, чем закончится для меня и для Шломо сегодняшняя дурацкая выходка. Но фото должны получиться уникальные! Я попробую отослать их в российские газеты.

В конце концов, не мы первые начали стрелять!

– Куда мы едем? – наконец спросила я.

– Командир приказал отвезти тебя в друзскую деревню, к Али, – отрывисто сказал офицер. – Больше ничего не знаю.

Мы приехали в небольшой населенный пункт с простенькими белыми домиками в один-два этажа. Около одного из них с развевающимся пятицветным флагом Зеев остановился. Дверь открылась, и на крылечко вышел чернявый мужичок арабского типа, в смешной шапочке, с длинными усами и в широких шароварах, лет пятидесяти. Он без всякого удивления взглянул на военную машину. Зеев сказал ему несколько слов на иврите.

– Шломо! – широко улыбнулся мне Али и заговорил по-английски: – Брат мой! Проходи, Карина! Благословен входящий в этот дом! Ты от него – значит, своя!

Зеев тут же ретировался, а я осталась один на один с Али. Он жестом предложил мне присесть на низкий диван в гостиной. Внутри дом казался гораздо просторней, чем снаружи.

– Сейчас будем ужинать! – сказал Али и хлопнул в ладоши. Откуда-то сверху спустилась усталая немолодая женщина, одетая в длинные черные шаровары, юбку и кофту с длинным рукавом. Ее голову покрывал белый платок, из-под которого черные выразительные глаза сверкали в мою сторону с неподдельным интересом.

– Моя жена Амаль, – сказал друз. – Она приготовит ужин.

Амаль улыбнулась, опустив глаза, и молча прошла на кухню, захлопотала у плиты. Чуть позже спустилась юная девушка изумительной восточной красоты. Она кивнула нам и исчезла так плавно, словно растворилась наверху.

– Назима, моя дочь! А ты, стало быть, будущая жена храброго полковника Шломо? – спросил друз, широко улыбаясь. – Замечательно! Когда свадьба?

– Ну-у-у-у-у-у… Не знаю, – еле нашлась я, обомлевшая от такого вопроса.

Скорость распространения слухов, похоже, тут тоже неслабая.

– Он очень сладкий и мягкий внутри, как все сабры, хотя колючий снаружи, – сказал Али, оставляя без внимания мое ерничанье. – Знаю его сто лет.

– Откуда же? – решила поддержать беседу я, заодно пытаясь узнать побольше о моем нечаянном женихе.

– Он – правильный военный. Все время беседует со старейшинами, чтобы решать наши проблемы. Он – умный и чуткий. И всегда нам помогал, как мог. Мы этого не забываем. И внуки будут помнить. Ты уж мне поверь. У нас с традициями строго.

Я осмотрелась в гостиной. Вполне европейского вида комната с аркой, отгораживающей гостиную от кухни. Огромных размеров плазменный телевизор, навороченный холодильник. На стенах – десятки фотографий в красивых рамках. Изображение одного седовласого благородного старика в белой чалме привлекло мое внимание. Внимательный Али это заметил мгновенно.

– Мой отец! – с гордостью сказал он. – Старейшина, подлинный уккаль. Мудрец, каких сейчас мало. Знает твоего Шломо много лет.

Между тем Амаль собрала на стол. Ничего особенного – свежие овощи, щедро приправленные оливковым маслом, мясо, лепешки, блюда в виноградных листьях. Я попробовала одну лепешку – и обомлела. Необыкновенная вкуснятина! Внутри было что-то вроде мягкого белого сыра. Я слегка расслабилась и осмелела.

– Али, расскажи мне про друзов. Чем они отличаются от остальных?

К своему стыду, я просто не представляла, с кем имею дело. С арабами? С евреями? По виду Али был похож на араба. Да и телевизор, как я заметила, у него был настроен на сирийский канал. Но чем черт не шутит!

– Тебе это, правда, интересно? – недоверчиво спросил Али.

– Да, очень! – изо всех сил закивала я, пережевывая лепешку с лабанэ.

– Некоторые не очень сведущие люди, – начал Али, – считают нас арабами. Но это худшее оскорбление для нас. Мы не арабы, хотя говорим по-арабски. Ислам мы принимаем как исторический факт, но не следуем ему. Я тебе скажу больше, мы не любим, когда нас называют друзами, мы себя называем «муахиддун» – единобожники. Про нас ходит много страшных легенд, но это все неправда. Друзом нельзя стать, нельзя перей ти в нашу веру. Мы рождаемся друзами и ими умираем. Мы верим в то, что все предначертано свыше, и полагаемся на это знание. Муахиддун считается только ребенок, у которого оба родителя – нашей веры. Душа женщины снова переходит в женское тело, а мужчины – в мужское.

– Вы верите в перевоплощения? – изумилась я. – Как буддисты!

– Да, мы признаем это как факт нашей жизни. Все деяния души будут сочтены на Страшном суде! Нас не может стать больше – только меньше! Умершие души находятся в хранилище душ, оттуда они приходят в наших младенцев.

– А когда появились друзы?

– Когда-то муахиддун жили в Египте. Проповедников новой религии было много, но история не сохранила их имена. Остался только Аль-Хаким. Он принял от Всевышнего послание о необходимости создания новой религии и был последним воплощением Бога. 30 мая 1017 года он сообщил об этом людям. Тех, кто был способен понять и записать его откровение, было всего двое – Наштаки аль-Дарази, по имени которого нас и именуют сейчас друзами, и Хамза ибн Али. Но Наштаки аль-Дарази совершил предательство, пал духом и начал выдавать сторонников новой религии. Известно еще, что Хамза и его ученики в том же 1017 году отправились в разные концы арабского халифата. Они ходили двадцать шесть лет, дошли до Урала, Сибири, Индии и всюду, где жил хотя бы один суфий, проповедовали новую веру. А потом закрылись врата проповеди, те, кто стал друзом, – стали ими. Остальные остались за вратами. Нашим главным пророком считается Итро.

– Кто он такой?

– Тесть Моисея. Он тоже был муахиддун. Как и евреям, муахиддун пришлось бежать из Египта.

– А друзы, то есть муахиддун, живут только здесь, на Голанских высотах?

– Нет, девочка! – усмехнулся Али. – В том-то и проблема. Много муахиддун живут в Сирии, некоторые – в Ливане и других странах. Даже в России есть наши люди, но они называют себя по-другому. По нашему закону у нас никогда не будет своего государства. Мы обязаны уважать обычаи страны, в которой живем, и не кичиться нашими особенностями.

– А в чем тогда различия между вами и мусульманами?

– Различий – множество! – заволновался Али. – У нас другие культовые места, укрытые от людей. Обрезание мы делаем не по религиозным мотивам, а по гигиеническим. Вместо поста возможен период молчания. Мы моногамны, придерживаемся других взглядов относительно пищи. В случае развода мы действуем по абсолютно светским правилам. У нас есть только два праздника – жертвоприношения и траурный день ашура. Мы считаем праведниками в том числе и Адама, Ноя, Авраама, Моисея, Иисуса, Мухаммеда, которые тебе, несомненно, хорошо известны! Мы принимаем Коран, Библию, но у нас есть и свои тайные книги, которые недоступны представителям других религий.

– А можно увидеть ваши храмы?

– Нет, Карина. Они доступны только для муахиддун. Наши молебны проходят в хальвах по четвергам, после захода солнца. Хотя все дни у нас святые, и муахиддун сами решают, когда работать, а когда – отдыхать.

– Что, большинство муахиддун религиозные?

– Вовсе нет! Посмотри на меня! Я вполне светский человек! – засмеялся Али.

– Я бы так не сказала! – ответила я, выразительно посмотрев на его наряд.

– Просто мы чтим наши традиции. Религиозных среди нас – процентов двадцать, не больше.

– А чем занимаются муахиддун в обычной жизни? – осторожно спросила я.

– Лучше Шломо спроси! Он знает! – сказал Али. – Мы служим в израильской армии и полиции, поскольку мы издавна – прекрасные воины! Нынешний руководитель Северного округа Израиля – муахиддун. Часто после военной службы представители нашей веры работают в государственных органах или даже правительстве. Даже в войсках специального назначения есть наши люди! Если наши дети отказываются служить, мы выгоняем их из дома – что может быть для муахиддун худшим наказанием? А другие муахиддун занимаются сельским хозяйством, выращивают овощи и фрукты. Например, у меня – лучшее оливковое масло в здешних местах!

– А гонений никогда не было от иудеев или мусульман за то, что вы – иные?

– Конечно, все бывало, – ответил друз. – Но наша религия разрешает приспособление. Наши тайные книги велят лояльно относиться к государству, в котором мы проживаем. Во имя нашей веры мы можем приспосабливаться к другим религиям, стараться мирно жить со всеми. Мы никогда не критикуем другие обычаи и ни с кем сами не воюем. Самое главное для нас – сохранить свою веру! Любым способом!

– То есть браки у вас возможны только среди своих? И это жесткое правило?

– Да, мы имеем право жениться только на муахиддун! – Друз утвердительно покивал головой. – Если муахиддун женится на женщине иной веры, он становится чужим, перестает быть муахиддун. Поэтому мы стараемся совершать браки только между своими. В Израиле нас не так много. Многие наши родственники живут в Сирии. Поэтому и некоторые браки совершаются между израильскими муахиддун и сирийскими.

– И как это происходит? – взволнованно спросила я.

– Очень сложно! Я сейчас сам в такой ситуации. Моя единственная дочь выходит замуж за сирийского муахиддун. До 1981 года у нас было гражданство Сирии. После закона об аннексии мы приняли израильское гражданство. Однако не все муахиддун поступили так, как мы. Они думают, что Голанские высоты рано или поздно отойдут Сирии. Время от времени даже тут, в Израиле, возникают такие разговоры. Многих муахиддун с Голанских высот не берут в армию по этой причине, но мои два сына тем не менее уже отслужили, и я горжусь этим! Зато с дочерью Назимой сложности…

– Как же можно выдать ее замуж в Сирию, если она гражданка Израиля?

– Завтра мы пойдем в Долину Плача, что между горами Хермон и Хермонит, чтобы переговорить с сирийскими родственниками. У нас неспокойно сейчас, а моей доченьке Назиме надо выходить замуж. В Иордании есть агентства, которые занимаются нашими свадьбами. Мы туда обратились через сирийских родственников. Теперь мою милую дочь Назиму надо переправить в Сирию через Иорданию. Скорее всего, она никогда не сможет сюда вернуться… Это очень тяжело!

Амаль принесла черный, как деготь, кофе в крошечных пиалах. В этот момент в дом вошли несколько мужчин и взволнованно заговорили с Али на арабском, косясь на меня подозрительно.

– Что-то случилось? – спросила я озабоченно.

– У нас сейчас волнения… – через паузу ответил Али. – Такое бывает каждый год. Но мне тоже надо принимать в этом участие, поскольку я сын старейшины. Завтра надо будет поучаствовать в мероприятии.

– А можно мне с тобой пойти? Пофотографировать? Я работаю фотографом в Москве…

– Почему нет? – развел руками Али. – Только держись подальше от беспорядков, если такие будут. Я отвечаю за тебя перед моим братом Шломо.

Утром Амаль ласково разбудила меня. Я ночевала вместе с женщинами, наверху. Мы выпили кофе с лепешками и лабанэ, и Али засобирался.

– Ты точно не боишься? – спросил он. – У нас могут быть проблемы.

– Они у меня и так есть! – ответила я.

Мы поехали. Еще издалека я увидела толпу мужиков в широких шароварах и женщин в белых платках. У многих в руках были плакаты: «Воссоединимся с Сирией!» и «Израиль! Верни Голанские высоты Сирии». Чуть поодаль стояли вооруженные израильские солдаты. Это я не могла не фотографировать.

По сути, ничего особенного не происходило. Друзы митинговали и понемногу задирались к израильским солдатам. Те хранили молчание и изредка лязгали затворами. В стороне возникла небольшая потасовка.

– Карина! Что ты-то тут делаешь? – Вдруг ко мне бросился увешанный оружием Шломо. Он был очень зол. Пальцы, сжимавшие автомат, были белы. – Али, где у тебя мозги? Немедленно убирайся отсюда! Я же тебе сказал: беречь ее как зеницу ока!

– Шломо! – Я бросилась ему на шею. – Что там у тебя?

– Ничего особенного! – нахмурился он. – Признался вчера, что был полным долбоебом. А тут – как раз волнения друзов. Меня срочно простили и бросили сюда. Максимум завтра заеду за тобой. Поезжай обратно в деревню! Чтобы я тебя тут не видел, твою мать!

– Ладно. Только ты… береги себя! Пожалуйста! – неожиданно для самой себя всхлипнула я.

– Ладно! – проворчал Шломо и начал скороговоркой с кем-то переругиваться по рации.

По приказу полковника Али отвез меня обратно в деревню, а сам вернулся на стихийный митинг. Я осталась дома с женщинами, которые с трудом говорили по-английски. Назима болтала немного легче, чем мать. Если бы не наряд, она казалась бы вполне современной девушкой. Они готовили обед, дружно выпекая тонкие, почти прозрачные друзские лепешки. Это было похоже на священнодействие.

– Может быть, я могу помочь? – спросила я.

Женщины одновременно отрицательно замотали головой.

– Выпей! – Амаль налила столовую ложку оливкового масла и протянула мне.

– Ой, а можно я не буду? – уклонилась я.

– Выпей! – настойчиво попросила Амаль.

Я закрыла глаза и с трудом проглотила ложку густого и пахучего оливкового масла.

– Очень полезно! – сказала Амаль. – Вот такого, глубокого темно-зеленого цвета должно быть настоящее масло из олив. Мы каждое утро пьем по ложке масла, и у нас нет никаких болезней! Когда в нашей деревне стали работать мобильные телефоны, от рака умерло сразу два человека. Мы протестовали против вышек. После этого у нас нет мобильной связи.

– Вы сами делаете масло?

– Да, у Али тут производство налажено. У нас прекрасные оливки, масло получается особенным. К нам со всей округи за ним ездят!

– А мне очень понравилось ваше фирменное блюдо, лабанэ! – сказала я с искренним восхищением.

– Когда-то женщины-муахиддун давали мужу в поле с собой четыре лепешки с лабанэ, и ему хватало на целый день! Вкусно и питательно. У нас еще прекрасные яблоки есть, угощайся! Необыкновенные яблоки Голанских высот!

Мне налили крепкого, пахучего кофе и порезали яблоки дольками.

– Я слышала, у Назимы скоро свадьба? Поздравляю!

– Да, дядя в Сирии нашел жениха, Мухаммеда, я уже видела фото! – кивнула Назима радостно. – У нас же тут проблема, муахиддун – не так много. Больше в Сирии и в Ливане. Еще наши люди по всему свету рассеяны, даже в России есть. Вот и приходится знакомиться заочно, в других странах. Мы с Мухаммедом уже несколько раз в Ущелье Плача разговаривали. Он мне понравился. У нас нельзя насильно выдавать замуж девушку, если ей не нравится жених. А здесь мне никто не нравится…

– А как можно разговаривать в ущелье? – поинтересовалась я. – Вот и Али мне вчера об этом рассказывал… Только я не совсем поняла.

– Там хорошая слышимость. Если громко кричать, то можно все разобрать. Раньше израильские солдаты мешали нам это делать, ставили глушилки, теперь не мешают, – сказала Назима. – Приходят родственники и знакомые с нашей стороны и с той и переговариваются. Так и женихи с невестами иногда знакомятся.

– Иногда печальные истории бывают, – вздохнула Амаль. – Если парень-муахиддун полюбит девушку другой веры или наоборот. Если они решат пожениться, то муахиддун перестает быть муахиддун и дети тоже никогда не будут муахиддун. Таким парам приходится уходить из деревень, иногда даже уезжать в другую страну. Такие бывают трагедии!

– Как в фильме «Сирийская невеста»! – подтвердила Назима. – Недавно из нашей деревни один парень уехал. Влюбился в туристку-англичанку. Его тут затравили…

– Какая у вас одежда интересная! – сказала я между тем, рассматривая наряды женщин. – Даже дома вы так заку таны…

– Традиция! – вздохнула Назима. – Ничего не поделаешь! Мне иногда тоже хочется, как ты, надеть яркую кофточку, джинсы, украшения на шею повесить. Или по улице в туфлях на высоких каблуках прогуляться. Некоторые молодые девушки в нашей деревне так и поступают. Но мне – нельзя. Мы из семьи старейшины. Должны носить только черно-белые одежды и обувь без каблука.

– И у ваших мужчин тоже наряды необычные, – подхватила я. – Одни шаровары чего стоят! У нас продвинутые рэперы похожие носят!

Женщины переглянулись и зашушукались на арабском.

– Дело в том, Карина, – наконец, подбирая с трудом слова, сказала Амаль, – что ты, наверное, совсем не знаешь нашу религию. Мы ждем мессию.

– Да, Али говорил. Но штаны-то тут при чем?

– По преданию, родить мессию должен религиозный мужчина-муахиддун. Причем никто не знает момента, когда именно это произойдет. Поэтому религиозные мужчины всегда носят такие шаровары, чтобы, если вдруг младенец-мессия родится, он не упал на землю и не ушибся… Об этом даже ваша великая женщина-эзотерик Блаватская писала!

– Понятно… – пристыженно сказала я. – Скажите, а поснимать в доме можно?

– Только чтобы люди на фото не попали, – был ответ Назимы.

Вскоре пришел Али. Женщины сразу усадили его за стол ужинать.

– Ну как? – спросила я. – Все завершилось?

– Да, в общем, – мрачно сказал Али. – Вечером будет совет старейшин. Трудно быть иногда между двух огней!

– А в политике вы как-то участвуете?

– В кнессете в разных партиях есть наши люди. Но единой израильской партии нет. Хотя в Сирии есть партия друзов.

– Скажи, – спросила я, – неужели тебе так плохо в Израиле живется, что ты участвуешь в волнениях? У тебя бизнес, прекрасная семья, дети, дом. Друзы участвуют в политической жизни Израиля. Шломо, израильский полковник, твой брат…

– Ты не понимаешь, – ответил Али. – У меня еще сотни родственников в Сирии, которые не принимают текущей ситуации с Голанами. Я вынужден это делать, чтобы у меня не было проблем с ними!

– А компьютер у тебя дома есть?

– Есть, как без него! – ухмыльнулся Али. – С родственниками не только перекрикиваемся – еще и переписываемся!

– А можно мне воспользоваться?

– Конечно. Он у меня в кабинете.

У меня созрела немного диковатая идея. Я собрала свои лучшие израильские снимки – всего штук тридцать, включая фото перестрелки с «Хезбаллой» и волнения друзов, – и отправила в один из крупнейших мировых журналов, посвященных географии и этнике. Я не была до конца уверена в правильности моих действий, но я чувствовала, что попала в затерянный и потрясающе интересный мир.

* * *

На следующее утро за мной заехал усталый Шломо. По его лицу было видно, что ночь выдалась бессонной. Полковник был в гражданской одежде и на обычной машине. Гостеприимная семья друзов отпустила меня, только когда уложила в кофр литровую бутылку оливкового масла, которое я пообещала пить натощак по столовой ложке каждый день.

– Мы едем на Мертвое море! – сказал полковник.

– А почему не в Эйлат? Это же главный израильский курорт, как я слышала…

– А что там делать? – искренне удивился он. – Там даже пляжей толковых нет. Так, обычное курортное место. Да, хорошие отели и рестораны… Отлично можно пожить в машине-караване на берегу моря, в стороне от суеты. Но не более того.

– Как все прошло? – спросила я, намекая на неприятные события накануне.

– Если ты про друзов, то все разрулили. Не в первый раз. Да и не в последний, – отрывисто сказал Шломо. – Тебя там только и не хватало. Зачем полезла? Шальную пулю захотела? Могли же быть провокации!

– Мне было интересно!

– А если бы подстрелили нечаянно?

– Да кто бы говорил! – скорчила я страшную рожу. – А правда, что друзы – эзотерическая мусульманская секта? Я вчера в Интернете прочитала.

– И да, и нет. Они когда-то отпочковались от исмаилитов, хотя этого никогда не признают. Говорят, у них есть сокровенные знания, возможно, переданные еще Гермесом Трисмегистом. Большинство друзских молитв – неписаные, они их изустно передают. Никто и никогда не узнает сокровенных тайн друзов! Отец Али – один из самых уважаемых ныне живущих муахиддун, он людей насквозь видит. У него несколько учеников. Но сколько бы я ни стремился узнать подробней об их учении – молчат, черти. Правда, отец Али обещал мне резкую перемену в судьбе примерно в это время. Может, она и приключилась. Увидим!

– А правда, что эзотерик и мистик Блаватская действительно писала про друзов? Мне Назима сказала…

– Какие продвинутые друзские детишки пошли! – удивился Шломо. – Да, слышал я тоже такое. Блаватская говорила, что они – одна из самых мистических сект, кто никому не раскрывает свои эзотерические тайны. Она, если мне память не изменяет, называла друзов наследниками Белого Братства… Они действительно хранят в строгой тайне свои мистические знания! В наших краях вообще этническо-религиозный состав пестрый. Тут еще поблизости веселые люди есть – черкесы. С ними тоже история довольно темная.

– А откуда в Израиле черкесы? – изумилась я.

– Дела давно минувших дней. Деревня Кфар-Кама, что в двенадцати километрах от Нацарета, основана еще в 1876 году. Тогда в Палестину через Турцию бежали черкесы-мусульмане после присоединения к Российской империи Северного Кавказа. Большинство черкесов, кстати, осело в Турции. Но некоторые и до нас добрались, и до Иордании. Там они вообще служат в личной гвардии короля, причем носят свою национальную одежду!

– И много черкесов в Израиле?

– Не так много, как друзов, конечно, в Кфар-Каме их примерно три тысячи человек, да еще тысяча в Рахании, в Верхней Галилее. Но, заметь, все говорят на черкесском, пишут кириллицей и свято чтут национальные традиции, хотя уже больше сотни лет прошло! Если к ним приехать, они обязательно расскажут, что история их народа насчитывает более пяти тысяч лет, связана с хазарами. Черкесы нормально уживаются и с евреями, и с арабами. У них тоже свои мистические откровения, отличные от традиционных мусульманских. Они не верят в загробную жизнь, зато верят в параллельные миры, куда человек уходит после смерти, продолжая существование. То есть он и не умирает вроде бы вовсе, а просто начинает другое существование.

– А они как-то включены в израильскую жизнь или существуют обособленно?

– После войны за независимость они совершенно лояльны Израилю. Занимаются сельским хозяйством, служат в армии и полиции, налоги платят. Правда, совершают намазы и хаджи в Мекку, берегут свои кинжалы как зеницу ока. Но это их право.

– Стоило съездить в Израиль, чтобы понять, что тут живут не только евреи и арабы! Я о других и понятия не имела! – воскликнула я. – Ой, а это что за строение за колючей проволокой на перекрестке? Тоже какая-то военная база?

– Ничего подобного! Это обычная тюрьма.

– Прямо так, посреди дороги? – изумилась я.

– У нас обычаи британской пенитенциарной системы. Тюрьмы строятся в людных местах, чтобы напоминать всем о необходимости соблюдения закона. В этой тюрьме, в частности, содержатся кухонные бойцы, а есть тюрьмы, уходящие на много этажей вниз, под землю. Там сидят арабские террористы.

Дорога до Мертвого моря – удивительная! Особенно по пустыне. Пару раз мы делали остановки, чтобы поснимать, один раз – чтобы перекусить. Это было какое-то бедуинское или арабское кафе.

Шломо попросил мясо.

– Это белое мясо, – с ударением на цвете сказали ему.

– Отлично!

– Неужели свинина? – изумилась я.

– В Израиле почти все продается и покупается, – рассмеялся Шломо. – Кроме родины! Я лично не имею ничего против свинины, еще со времен России. Ну, грешник. Что с того?

– Еще и необрезанный грешник к тому же! – подмигнула я.

– Есть такое дело! Но разве это так уж важно? – отмахнулся Шломо. – Сейчас мы поедем по территории Палестинской автономии. Приготовь паспорт на всякий случай! Могут проверить.

Разница между территорией автономии и всем остальным, что я видела в Израиле, была примерно как между Москвой и какой-нибудь деревенькой в Урюпинской губернии. Вдоль дороги валялись кучи мусора и стояли полуразвалившиеся хибары. На одну из них Шломо указал с улыбкой.

– Как ты думаешь, что это такое?

– Ну, сарай, – не задумываясь ответила я.

– Это местная авторемонтная мастерская!

Особое зрелище – полиэтиленовые пакеты, которые порывы ветра нанизали на колючую проволоку. Вдоль дороги – сплошной шелестящий забор из пакетов! И сидящие расслабленные мужики с расфокусированным взглядом.

– Тут-то фотографировать можно? – с испугом спросила я. – Чтобы только обойтись без перестрелок?

– Тут – можно, – засмеялся Шломо. – Хотя у меня оружие всегда готово к бою!

– Тогда будем иногда останавливаться!

– Командуй!

– А фрукты тут купить можно? Вон стоит лоток у дороги…

– Ни в коем случае! – замахал руками полковник. – У арабов здесь лучше ничего не покупать. Никто не знает, чем накачаны эти фрукты! С их угощениями можно и до заката не дотянуть.

Мы поехали дальше. Смеркалось.

– Смотри вон туда! – сказал Шломо, показывая на море огоньков. – Это сектор Газа. Поэтому когда у вас будут рассказывать про то, что плохие евреи несчастным арабам опять вырубили электричество, – не верь!

– А почему вы все время с Газой воюете? – спросила я. – Как ни включишь телик, каждый раз расскажут, что в ходе очередной операции израильтяне поубивали мирных детей или женщин, а то и журналистов.

– Понимаешь, Карина, – полковник мгновенно стал серьез ным, в голосе появился металл, – а у вас по телевидению говорят о том, что каждый день по Израилю бьют касамами? Днем все жители Газы – исключительно мирные собиратели оливок, а ночью – терроризм начинается!

– А что такое «касам»?

– Это такое оружие, его арабы делают почти на коленке, из обычных труб. Касамы бывают разные, с большим или меньшим радиусом боя. Выглядит обстрел примерно так: араб вылезает с трубой в штанах и пускает на удачу эту самоделку в сторону Израиля. Потом звонит по мобильному местным арабам-сообщникам и узнает, куда же он на самом деле попал. Если рядом с целью, то обстрел продолжается. На юге есть несколько городов, по которым бьют все время. Особенно страдает Сдерот. А в последнее время в число таких городов попал и Ашкелон. Препятствовать этому – очень тяжело. В Газу регулярно завозят оружие и боеприпасы, вместе с гуманитарной помощью.

– Но почему мы не слышим об этом из прессы?

– Потому что мы постоянно проигрываем арабам информационную войну, надо это признать, – нахмурился Шломо.

– А возможно, просто всем выгодна война. Иногда и такое бывает, правда?

Полковник глухо отмолчался. Поздно вечером мы оказались в городишке Арад.

– Купим каких-нибудь фруктов? Вина в номер? – предложил Шломо.

– Давай!

Мы зашли в супермаркет, набрали целую тележку всякой всячины. На кассе продавец прокатила карточку и изменилась в лице.

– Минуту! – сказала она обеспокоенно и вышла из-за кассы.

– Обычное дело! – успокоил меня Шломо. – Какая-нибудь ерунда с техникой.

Тетка не появлялась минут пятнадцать. Ровно до тех пор, пока в помещение не вошли дюжие полицейские.

– Шломо Штерн? – спросили они.

Полковник кивнул. В ту же минуту его скрутили и надели наручники.

– Карина! Поезжай в отель на машине! Что бы ни было, с тобой свяжется мой адвокат! – крикнул Шломо. – Бери ключи из кармана!

– Это какая-то ошибка… – пробормотала я. – Куда ехать-то?

– Прямо! – Сверкнул он глазами. – Увидишь.

Своей карточкой я расплатилась за продукты и вышла к машине. Села за руль, завела машину. Медленно поехала по серпантину вниз, к Мертвому морю. На одной стоянке остановилась, включила аварийку, хотя машин на дороге не было. Я думала, в Израиле нет такого неба. Звездного, низкого, сияющего. Оказалось – есть. Постояла, полюбовалась созвездиями, думая о Шломо, и двинулась дальше.

Устроилась в отель, вышла на балкон, где было большое, человека на четыре, джакузи. Одиночество с новой силой придавило меня. Шломо не звонил.

Попивая вино, я встретила рассвет, разглядев наконец сквозь редеющие сумерки прозрачную бирюзу Мертвого моря. И зачем только я оказалась здесь одна?

Утром на завтраке в ресторане я познакомилась с группой российских журналистов. Они были в тихой панике. Оказывается, накануне они хорошо погуляли. И вот их фотограф нахрюкался до такой степени, что с утра не смог встать. А попытки опохмелиться с помощью виски только добавили проблем. Фотограф был совершенно нетранспортабелен. Остальные бились в истерике. Срывался важный материал в один из ближайших номеров.

– Вам куда по делам ехать-то надо? – спросила я.

– В Рамаллу. У нас несколько встреч там и надо отснять все. Не представляем, что делать! Работка – не бей лежачего. Два дня на Мертвом море и выезд в Рамаллу на интервью и съемку. Нужен всего лишь нормальный репортаж… А тут! Петька просто в хлам, никакой!

– В принципе, я – профессиональный фотограф, – вздохнув, призналась я. – Помощь нужна?

– Еще как! – обрадовались они. – А у тебя что, и техника с собой? Ты вообще где работаешь?

– Работаю в глянце много лет, техника – своя. Только у меня, кажется, есть некоторые проблемы… И объясните мне, наконец, Рамалла – это где?

– Нет, подруга, с нами у тебя не будет никаких проблем! Мы едем по приглашению руководства Палестинской автономии. Скажем, произошли изменения в списках… Рамалла – временная столица Палестинской автономии, находится на Западном берегу реки Иордан. Вроде был основан как христианский город, но сейчас там одни арабы живут.

– Ну, давайте я прокачусь с вами, что ли! А то сойду тут с ума на нервной почве! Пока все равно ничего не понятно…

Ребята были готовы меня расцеловать. Я на всякий случай оставила Шломо записку и поехала в мини-бусе с надписью «Пресса» в Рамаллу.

– Когда нас из Москвы сюда отправили, мы, честно говоря, все завещания написали, – откровенно поведал мне Костя, журналист из центральной российской газеты. – Тут же как на передовой! МИД предупреждает, чтобы сюда не совались… Вот Петька со страху и нажрался! А ты не боишься?

– Уже нет! – буркнула я, вспомнив эпизод на Голанах.

– А мы вот боимся все!

При въезде в Рамаллу у нас срочно появилась охрана в виде местной полиции. Старенький джип с мигалкой и местными номерами.

– Снимай все, что увидишь! – сказал мне Костя. – Должен быть хороший фоторепортаж!

Я послушно снимала могилу Ясира Арафата с симпатичным бассейном с голубой водой и почетный караул рядом с ней, площади, улицы, жилые дома и административные здания.

– Сейчас у нас будет важное интервью, – шепнул Костя. – Идешь с нами!

На входе в здание – тщательный досмотр. Как всегда, больше всех досталось мне с моей техникой. В сопровождении вооруженной охраны в камуфляже мы поднялись вверх по лестнице. Ребята взмокли – то ли от напряжения, то ли от страха. Наконец нас провели в кабинет какой-то шишки из местной администрации. Пока журналисты задавали вопросы, я послушно снимала происходящее, краем уха прислушиваясь, о чем идет речь. Интервью велось через переводчика.

– Палестинцы только за мир и мирное сотрудничество с Израилем! – провозгласил политик. – Мы не понимаем, почему израильтяне не идут нам навстречу!

У меня язык чесался спросить про касамы, но я сдержалась.

– Какие милые люди! – разглагольствовал Костя за обедом, который нам организовали в одном из лучших ресторанов Рамаллы. Специально для обеспечения безопасности нашей группы все вокруг оцепила полиция. – Это израильтяне сами виноваты в том, что с арабами нет мира!

– А один цахаловский полковник мне сказал, что, если вы сели с ними за стол переговоров, для арабов это означает только две вещи: либо у вас патроны кончились, либо вы испугались, – сказала я.

Над столом повисла напряженная тишина.

– А какая все-таки еда вкусная! – наконец, натянуто улыбаясь, нашелся один из журналистов.

Костя погрозил мне кулаком под столом.

– Ты что несешь! Тут же кругом их люди! – прошептал он.

После обеда нас доставили обратно в отель на Мертвом море. К этому моменту проспался фотограф Петя.

– Все, парень, думаю, ты уволен! – сочувственно сказал Костя. – Завтра будешь иметь разговор с главредом.

– Но я…

– Карина, нам нужны фото! Прямо сейчас!

– Будут!

Я послушно сгрузила фото на диск и передала Косте. Просмотрев несколько из них, он был в восторге.

– Слушай, ты бы хотела работать в нашей газете? У тебя классная съемка! На днях тебе перешлют гонорар.

– Пока не знаю. Подумаю…

– Оставь свои координаты! Мы свяжемся с тобой!

– Ладно… – Я оставила Косте мобильный.

– Могли бы и дальше вместе куда-нибудь ездить! – шепнул мне Костя многозначительно. – У нас часто интересные командировки бывают!

Ближе к вечеру журналисты уехали. Я снова осталась одна. Посидела в лобби с репатрианткой из Самары, которая с гордостью сообщила мне, как хорошо живется ей в городке Арад и что перед отъездом из России у нее было всего две пары штанов, а сейчас – двадцать восемь.

Я поужинала в номере, посидела на балконе в безразмерном джакузи, любуясь звездным небом, и легла спать в полной растерянности, не зная, что делать дальше. Отель был оплачен еще на неделю вперед. А ровно через сутки – Новый год. Как я его здесь встречу? Неужели придется быть совсем одной?

* * *

Рано утром в отель прибыл Шломо. Небритый, невыспавшийся, злой как черт.

– Что случилось? – вскинулась я. – Где ты был все это время?

– Плохи наши дела! – сказал полковник. – Жена подала в суд и заблокировала мои кредитки. У меня больше нет денег. Я имею в виду, живых.

– Как? – изумилась я.

– Израиль – идеально правовая страна, где все права на стороне женщины. Не дай бог мужчину ловят на измене… Он может потерять все. А то еще и загреметь куда-нибудь подальше.

– Да проходи ты уже, – втащила я Шломо в номер. – Сделать ванну? Тут такое обалденное джакузи на балконе!

– Как раз для пылких любовников! – хмуро сказал полковник. – А давай, страшно хочется в горячую воду! Карина, я тебе вынужден сделать нехорошее признание…

– Валяй!

– Мы вообще без денег! Жена заблокировала все счета. Поэтому меня и арестовали до выяснения личности. Кредитка числилась в розыске. Я не думал, что она поведет себя так!

– У меня тоже есть кредитка, не переживай. Там негусто, конечно. Но на эти дни хватит. Тем более, я вчера еще немного подзаработать умудрилась! – подмигнула я.

– Я так не могу!

– Отдашь потом. Ты тоже много чего сделал для меня.

– У меня есть еще одна неприятная новость.

– Какая? – Я опустилась на стул, не зная, чего еще ожидать.

– Твою визу аннулировали. За тобой охотятся сотрудники ШАБАКа, есть вероятность, что они скоро припрутся сюда. Тебе надо было улетать из страны еще вчера! Мне ребята оттуда про какие-то бумаги сказали, что ты связана с русской мафией и разведкой, а то и с обоими сразу. Чушь полная, но факт в том, что сейчас ты уже на нелегальном положении. А ты еще и в Рамаллу непонятно зачем поперлась. Ты сумасшедшая! Ты просто не понимаешь, что могло быть!

– Как? – обомлела я. – Я на нелегальном положении?

– Не бойся, что-нибудь все равно придумаем! – задумчиво сказал Шломо. – Про меня не зря говорят, что я, как кошка, всегда падаю на четыре лапы. Только я тебя до отъ езда больше от себя не отпущу. Ни на шаг! Отель заказан на мое имя, вроде искать тебя тут прямо сейчас не должны. В любом случае, пойдем искупаемся, потом я отвезу тебя в Кумран и на Масаду, у нас же каникулы! А там что-то придет в голову!

– А как же Новый год?

– Пока не знаю, – опустил голову Шломо. – Больше всего на свете мне хотелось бы провести его с тобой, хотя я его много лет уже не праздную вовсе – включился в местную жизнь, привык. Здесь это обычный день.

– Но меня хоть не арестуют?

– Не волнуйся! Скоро я скажу тебе, что делать.

– Ладно, поверю тебе. Что мне остается, впрочем? А Кумран – это то место, где жил когда-то Иисус? – ухватилась я за знакомое название, чтобы уйти от тревожных мыслей.

– Точно!

Шломо плюхнулся в джакузи. Я – следом. Долгая нервная ночь обернулась тихим утром любви. Я лежала и смотрела, как на вершинах гор и спокойном, как зеркало, сине-зеленом море появляются необыкновенные ярко-розовые тени.

– Шломо, расскажи мне о твоем прошлом!

– Ты не боишься? Зачем тебе знать?

– Уже не боюсь. Сам посуди, чего мне теперь бояться? – хмыкнула я ядовито. – Поздно пить боржоми!

– Ладно… Я был крупным бизнесменом в конце восьмидесятых – начале девяностых. Тогда это автоматически означало связь с преступным миром.

– Сейчас это означает ровно то же самое, – прошептала я, ныряя с головой в ванну.

– Не настолько! Деньги были шальные, они валились отовсюду. Я покупал себе «мерседесы», костюмы по двадцать тысяч долларов, дома в разных странах мира. Мы купались в бассейнах из шампанского. У меня были любые женщины, которых я хотел! И я не знал, на что еще можно потратить эти проклятые доллары! Это становилось навязчивой идеей. Я снимал стресс, участвуя в автомобильных гонках. Мне уже тогда было не страшно разбиться.

– И тогда зачем тебе сейчас я? – надула я губки. – Тоже для снятия стресса?

– Ты ничего не поняла! Тогда мы не знали, как потратить деньги. Несколько раз мы с партнерами собирались на берегу Москвы-реки и просто их жгли. Ты знаешь, как дико смешно, когда в костре пачками горят доллары? Тысячи долларов?

Сотни тысяч? Это было очень занятно. Мы катались от смеха по земле.

– Не представляю… И не понимаю совсем, если честно! Это попахивает безумием.

– Возможно. Я был дурак. В последние дни я думал, что было бы, если бы наши отношения начались тогда. А потом понял: в той жизни просто ничего бы не было! Я бы тебя не увидел, не понял, не оценил! Я был не способен на это. У меня были совсем другие приоритеты и ценности. Возможно, чтобы сказать тебе это сегодня, мне надо было пройти все, что я прошел за последние годы.

– Что же изменилось? – спросила я. – Говорят, люди не меняются.

– Это чушь собачья. Изменилось все! Я купил один из крупнейших алюминиевых комбинатов в России, за который шла жестокая война. Этого мне не простили. Я оказался за решеткой и лишился почти всего, что заработал. У меня просто отобрали недвижимость, имущество, бизнес.

– Ты действительно сидел? – похолодела я.

– Более того, я был коронован. Перед тобой известный вор в законе, криминальная кличка – Терновый.

– Как ты это выдержал?

– Трудно, врать не буду. Я сидел три года, должен был семь. Несколько раз мне предлагали побег, однажды уже и вертолет наготове был. Но я понимал, что тогда буду точно обречен. Меня застрелят при попытке к бегству. Слишком многим я перешел дорогу… Хотя и помогал – многим! Не один человек поднялся рядом со мной. Но в беде большинство предпочли сделать вид, что не знают меня.

– Что ты делал в тюрьме?

– Думал и читал в основном. Ни до, ни после я не читал столько книг. Именно в камере я лучше узнал историю еврейского народа и Израиля, заинтересовался ею. Кстати, в тюрьме я тоже впервые узнал, что блатная феня, арго, во многом состоит из исковерканных еврейских слов на идише и иврите.

– Например?

– Знаешь, во сколько проводился обыск в одесской тюрьме?

– Нет! – удивленно покачала головой я. – А это тут при чем?

– А при том! В восемь вечера! – торжественно изрек полковник. – А восемь на иврите – шмоне.

– Шмон! – сообразила я. – Классно!

– Точно! Что я еще в тюрьме делал? Сочинял музыку, правда, в голове все больше. Ленился записывать. Может, когда-нибудь вернусь к этому.

– И как ты оказался в Израиле?

– Когда меня арестовали, я уже был гражданином этой страны. Мне помогли уехать сюда по поддельным документам и покончить с прошлым. Это был непростой выбор. Вся старая жизнь осталась на первой родине. Мосты были сожжены: я не могу больше въехать в Россию – меня сразу арестуют. Я по доброй воле стал «сухарем», мои капиталы – в общаке. Я нисколько не жалею об этом. Ты спрашивала про цепь. Таких в свое время сделали семь. Сейчас из всех в живых остался я один. Моего последнего друга из прошлого убили в Греции. Давно.

– Шломо, так ты правда вор в законе? – все еще не веря услышанному, спросила я. – Но у тебя же нет звезд на плечах!

– Вором в законе я был когда-то. А звезды на плечах – это все фишки для тех, кто на самом деле далек от криминала. Ты, наверное, сериалов насмотрелась. Там все врут! Я и не думал, что кто-то сможет освежить мои воспоминания о том времени! Мне казалось, я все это вычеркнул из памяти, – хмыкнул полковник. – Теперь я – орденоносный полковник ЦАХАЛа, известный здесь человек с древними еврейскими корнями. Мой род восходит к пророку Самуилу.

– Удивительно, что здесь все помнят свои корни! До самых пророков! – вздохнула я.

– А это и есть то, что важно. Все остальное – в темном российском прошлом, об этом почти никто не знает. Ты уважаешь меня меньше? Ты боишься меня? Относишься по-другому? Только честно!

– Нет, я не боюсь тебя. Ничего не изменилось. Я встретила тебя уже таким, и ты был мне интересен. Просто не ожидала подобного поворота событий…

– Ты единственная, кого я хочу.

– Да ладно тебе! – Я откинулась в джакузи. – Как ты сам пережил такие метаморфозы? И с ума не сошел? Не понимаю!

– Не слишком легко! – скривился Шломо. – За короткий отрезок времени я увидел другие стороны жизни. Узнал близких людей другими. Однажды при мне в камере ногами забили человека. И все сделали вид, что ничего не произошло… С тех пор я считаю, что человеческая жизнь вообще не имеет особой ценности. Как и все деньги мира. Я не застрелюсь, даже если однажды потеряю все. Я не боюсь смерти. Поэтому я пришел в армию. Мне было нечего терять, я участвовал во всех самых опасных операциях здесь, поэтому довольно быстро для репатрианта стал полковником.

– А как вела себя в эти годы твоя жена?

– Нормально! Путешествовала. Жила в Париже. Одевалась от Диора. С тех пор я, кстати, ненавижу все, что связано с модой и шмотками. Худшая пытка для меня – хождение по магазинам. Элина очень не хотела сюда переезжать, но пришлось…

– Что будет дальше с ней?

– Ничего особенного. Бракоразводный процесс. Возможно, долгий. Она уже показала, что не хочет все решать мирно, это ее выбор. Она будет жить, как жила все годы до этого, – ей нужны только мои деньги. И я это прекрасно знаю. Меня это не расстраивает. Я был к этому в принципе готов. Просто надеялся еще, что удастся нормально договориться. Все-таки много лет прожили, хотя и разными жизнями. Я ее никогда не любил, думаю, и она меня тоже – это была обоюдная сделка. Больше всего на свете она любит деньги.

– А армия? Ты будешь продолжать служить?

– Если честно, я давно хотел погибнуть на поле боя. Жизнь утомила меня, стала неинтересной. Я не думал, что смогу увидеть и почувствовать что-то новое. Я мечтал умереть как настоящий мужик, по-гумилевски! Не при нотариусе и враче. Но Всевышний не давал мне смерти. Только несколько тяжелых ранений, после чего мое лицо исказилось до неузнаваемости. Я все не понимал, почему мне не дают умереть! Теперь я думаю, я кое-что понял, и мои планы изменились. Ты представляешь, какой у нас может быть беби?

– Беби? Ты о чем вообще? – испугалась я и быстро вылезла из джакузи, закуталась в полотенце, подошла к краю балкона. У меня началось сильное сердцебиение. Никто из моих мужчин никогда не говорил со мной о детях. Все бежали от этой темы как от огня.

– Если он будет мальчик, то воин, как я. Если девочка – принцесса, как ты, – продолжил Шломо.

– Нет, остановись тут! Поехали-ка лучше в Кумран! Слишком много всего для одного разговора! – сжала я руками виски.

– Я должен был тебе сам рассказать эту историю, иначе рассказали бы другие. Ты бы перестала мне верить.

– Я смутно догадывалась! Но не обо всем.

У меня зазвонил телефон. Мы оба вздрогнули.

– Если номер незнакомый, не бери трубку!

– Нет, это Арон, – сказала я.

– Какой еще Арон?

– Потом расскажу.

– Карина, ты где? – сразу огорошил меня вопросом Арон. – Прости за ранний звонок. Надо срочно увидеться! Это очень важно!

– Я не смогу… – помявшись, сказала я.

– Ты не понимаешь! – воскликнул он. – Ты мне прислала фото украденных несколько лет назад в России ценнейших икон северной иконописной школы. Их ищут по всему миру! Я уже связался с российским Минкультом. Опиши, где ты это засняла. Туда немедленно выедут люди из нашего посольства! Тебе светит крупная премия за вклад в сохранение культурных ценностей!

– Арон, у меня проблемы… – сказала я. – Я не смогу сейчас приехать!

– Нет нерешаемых проблем! Объясни, что у тебя там!

– Не могу. А где видела иконы – расскажу. Только я не знаю точного адреса, могу описать место, только очень примерно.

– Тут есть хоть что-то опасное, во что ты не ввязалась еще? – вздохнул Шломо, послушав мой разговор.

Мы сели в автомобиль и поехали по извилистой дороге, с одной стороны которой зеленело и голубело самое соленое в мире море, а с другой – высились голые, безжизненные скалы.

– Ты можешь себе представить, что это – соль? – спросил меня Шломо, остановив машину на одной из живописных стоянок.

– С трудом… – Я потрогала породу, больше похожую на камень.

– Когда-то здесь был древний океан Тетис… Под Мертвым морем – залежи соли на сотни метров в глубину. Ты себе можешь такое представить? Никакая жизнь невозможна в этой воде. Мы сейчас находимся в самой глубокой впадине земного шара! Здесь все необычно – и вода, и воздух, рассветы и закаты. Краски – неповторимые!

– Я заметила. И даже кое-что запечатлеть успела.

– Даже когда ты просто дышишь тут, это уже хорошо. И загар здесь получается особый.

– А что это за канавка, которая как бы между разными частями моря прорыта?

– За последние годы Мертвое море сильно обмелело. В него впадает несколько пересыхающих ручьев и река Иордан, они не спасают положение. Мои друзья построили восемь лет назад отель на берегу. А теперь возят туристов к морю за полтора километра на электромобилях. Так море отступило! Сейчас придумывают много разных проектов по его спасению. Посмотрим, что будет!

– Мы с тобой искупаемся в нем потом?

– Обязательно! – заверил Шломо.

Я заметила, что в его голосе нет прежней уверенности. Он был сумрачен и задумчив. Несколько раз озабоченно разговаривал на иврите по телефону.

– Посмотри налево, сейчас мы проезжаем легендарную Масаду, древний памятник героизма еврейских воинов.

– Ничего об этом не слышала… – призналась я, взглянув в иссиня-фиолетовое небо, над которым острым выступом возвышался стометровый утес. – А Масада и «Моссад» – одно и то же?

– Не совсем! – усмехнулся Шломо. – Будешь себя вести дальше в том же духе – узнаешь, что такое «Моссад»! А Масада – древняя крепость, одна из неприступнейших своего времени. В 37 году до нашей эры, воцарившись в Иудее, Ирод превратил Масаду в мощную крепость, которая могла бы служить убежищем в случае восстания или вторжения войск египетской царицы Клеопатры. Там была автономная система водоснабжения, ни одна капелька дождевой воды не пропадала зря, и огромные запасы продовольствия. Через Масаду шли важнейшие торговые пути того времени. Купцов парили в римской бане и убеждали продать товары за полцены и следовать обратно. На этом обогащалась Масада.

– А потом?

– Через 75 лет после смерти Ирода, во время восстания иудеев против римского владычества, группа иудеев захватила крепость. После падения Иерусалима и разрушения Храма к ним присоединились зeлоты с семьями, бежавшие из разгромленного города. Говорят, и члены кумранской общины тоже были тут. В 72 году нашей эры Масада осталась единственным очагом восстания против римлян в стране, и Флавий Сильва осадил крепость силами знаменитого Десятого легиона. Вокруг крепости было разбито не менее восьми лагерей. Естественные подходы к крепости, кроме «змеиной тропы», почти невозможны. Поэтому римляне насыпали осадный вал высотой около 70 метров, по которому передвигался таран. Когда, после длительной осады, им удалось пробить брешь в крепостной стене, глава восставших Эльазар убедил защитников покончить с собой, чтобы не попасть в руки римлян. Масада встретила захватчиков дымящимися развалинами и горами трупов.

– Откуда это известно? – похолодев, спросила я.

– Иосиф Флавий, ссылаясь на рассказ двух женщин, которые с пятью детьми вопреки приказу спаслись в пещере, повествует о последних часах защитников крепости: мужчины убили жен и детей, а затем по жребию среди десяти – друг друга.

Последний из 960 осажденных поджег крепость и покончил с собой. После падения Масады там размещался римский гарнизон. Сейчас здесь торжественно принимают присягу новобранцы бронетанковых войск! Масада – символ великого героизма! Еще тут люди из Голливуда снимали фильм. Некоторые декорации остались…

– А кто был этот Иосиф Флавий? Когда-то в универе нас заставляли читать его, но я не осилила, если честно!

– На самом деле его звали Иосиф бен Маттитьяху, он происходил из семьи священников. Какое-то время жил отшельником, близким к ессеям. Потом Флавий возглавлял силы еврейских повстанцев в Галилее. Он укрылся в пещере вместе с другими повстанцами, но, когда было принято решение умертвить друг друга, чтобы не попасть в плен к римлянам, Флавий сумел хитростью оказаться одним из двух последних оставшихся в живых. Потом он убедил своего соратника выйти из пещеры и сдаться на милость победителя. Веспасиан заключил Флавия в оковы, однако сохранил ему жизнь. Иосиф Флавий оказался мудрым и дальновидным политиком: используя еврейские пророчества, он предсказал Веспасиану безграничную власть. Когда пророчество сбылось, с Флавия сняли оковы. После взятия Иерусалима сыном Веспасиана Титом Иосифу Флавию было разрешено спасти из руин города то, что тот пожелает. Он спас священные еврейские книги. Ему было даровано римское гражданство, денежное содержание и предоставлено право жить при дворе императора. Там он провел свои последние годы. С евреями у Иосифа Флавия потом были весьма напряженные отношения.

– А когда обнаружили руины Масады?

– Начитавшиеся трудов Флавия археологи уже давно пытались разыскать Масаду. Точное место расположения крепости было найдено в 1842 году, но исследовать ее начали только в 60-х годах прошлого столетия, по большей части силами археологов-энтузиастов. Тут еще работы на несколько поколений археологов хватит! Дворец Ирода только недавно раскопали, еще и не отреставрировали толком. Старую и новую кладку в Масаде разделяет черная смоляная черта, всегда можно увидеть, что сохранилось, а что восстановлено заново.

– А что это? – вдруг изумленно спросила я. – Радуга над Масадой?

– Представь себе, да! – не менее удивленно ответил Шломо. – Редчайшее явление! Советую сфотографировать! Здесь обычно дождь не долетает до земли. Я никогда не слышал о том, что тут может быть радуга. Знак Завета! Хороший знак! Об этом напишут в газетах.

Незаметно мы приехали в Кумран.

– И это – то самое легендарное место? – разочарованно спросила я, оглядывая голые скалы.

– А чего ты хотела?

– Не знаю… Мне казалось, тут что-то особенное должно быть!

– Когда-то свитки Мертвого моря в одной из этих пещер случайно обнаружили бедуины, – сказал Шломо. – Пастушонок Мухаммед эд-Дхиб пошел за беглой козой и наткнулся в пещере на странные сосуды. Некоторые уже были разбиты. В них были непонятные свитки, завернутые в льняную ткань. Мальчишка хотел нарезать из них ремешки для сандалий, но, к счастью, пергамент оказался слишком хрупким. Потом рукописи за бесценок перепродали, они сменили нескольких владельцев. Когда истинная ценность находки стала ясна, бедуины и охотники за древностями перерыли все окрестные пещеры, открытий стало еще больше!

– А где сейчас находятся свитки? Их можно увидеть?

– Они хранятся в Храме Книги среди множества уникальных книг и рукописей. А само здание интересно как образец современного архитектурного искусства. Температура в нем поддерживается за счет потоков воды, которые стекают на крышу. Любые другие способы поддержания температуры были бы чересчур радикальными и разрушили драгоценный пергамент.

– Ну а чем они так ценны для истории? Что там такого удивительного?

– Их значение в том, что они подтвердили – буква к букве – подлинность текстов Торы. Прежде ученые скептически относились к их историчности. Более того, в рукописях присутствуют целые отрывки из Нового Завета! И тексты некоторых апокрифов. За это христиане их не очень жалуют, делают вид, что этих текстов просто нет. Это связано с тем, что многие тексты рукописей описывают Общину Завета и Избранника, Учителя Праведности, по многим признакам напоминающего Христа. Но делают это гораздо раньше, чем был составлен Новый Завет. Получается, многие христианские идеи были высказаны задолго до Христа. К тому же в них присутствует учение о реинкарнации!

– Как у друзов! – удивилась я. – Но ведь современное христианство жестко отрицает реинкарнацию! А на каком языке эти тексты?

– Некоторые – на древнеарамейском. Другие – на древнееврейском.

– Почему же ессеи их спрятали, раз они представляют такую ценность? – удивилась я.

– Дело в том, что, вероятно, члены кумранской общины получили предупреждение о том, что в их направлении движется уже известный тебе Десятый легион под предводительством Веспасиана. Ничего хорошего им эта новость не сулила.

Было ясно, что штурм неизбежен. Поэтому они спрятали библиотеку.

– А что, ессеи – на самом деле мистическая секта?

– Что-то особенное у них, безусловно, было. Я говорил об этом с несколькими раввинами, – задумчиво сказал Шломо. – В остальном – источники разнятся. Есть версия, что у них была коллективная собственность на все имущество. Они проповедовали нравственную чистоту, праведность, любовь, но при этом обет безбрачия был обязателен не для всех. В общине были женщины и дети. Ессеи носили белые одежды. У них был особый религиозный календарь. И еще они считали, что после смерти будут пребывать в безграничном свете!

– Но что же Иисус? – взволнованно спросила я. – Он и вправду тут вырос?

– Точно неизвестно. Некоторые исследователи говорят, что Иисус бывал тут проходом, другие считают – он провел тут много времени и воспитывался вместе с Иоанном Крестителем. Как бы то ни было, кумранские свитки показывают, что христианство было всего лишь одной из сект в иудаизме, опирающейся на более ранние источники. Только апостол Павел, жестокий Савл, изначально – гонитель последователей Христа, смог реально превратить секту в действующую новую религию.

– Здесь так много пещер… – сказала я, оглядываясь на подъеме в гору.

– Никто толком не знает, в какой из них нашли свитки!

– Скажи, а ты веришь в непорочное зачатие?

– Честно – нет. Есть несколько версий. По одной из иудейских, Мария забеременела от сына первосвященника и была вынуждена выйти замуж за плотника Иосифа, который был сильно старше ее, чтобы сохранить жизнь себе и ребенку. По другой – она понесла от римского легионера.

– А версия мистического ессейского зачатия? Я читала в Москве несколько книг…

– Имеет право на существование. Но не факт… Факт в одном – Иисус был человек с огромными мистическими возможностями, что подтверждено документально. И многие свои знания и умения он почерпнул именно здесь, в ессейской секте.

Мы поехали обратно, в сторону нашего отеля. Полковник много говорил по телефону и хмурился еще больше.

– Ты хотела искупаться? – вдруг спросил он. – Давай это сделаем, не заходя в отель! На общественном пляже!

– Почему?

– Так будет лучше! Только имей в виду – вода холодная! Зима все-таки!

– После ледников – ничего не страшно! – смело сказала я.

Взявшись за руки, мы вошли в воду. Шломо вдруг снова стал удивительно нежным.

– Ложись на живот, только осторожно, – сказал он, поддерживая меня.

Я плюхнулась на живот, по привычке задрав ноги вверх. В ту же секунду вода спружинила, и я оказалась с задранными ногами и опущенной в воду головой.

– Что ж ты делаешь! – испугался Шломо. – В глаза не попало? А то может быть шок!

– Нет вроде! Только лицо очень щиплет!

– Лучше сбегай в душ, умойся!

Я последовала его совету. Потом вернулась и теперь уже осторожно легла на спину. Вода держала, как упругая подушка.

– Вот и хорошо… – сказал полковник, нежно поглаживая мой живот. Вода казалась маслянистой, как будто по коже разлили оливковое масло. Я едва не замурлыкала от удовольствия.

– А теперь слушай внимательно, моя любимая девочка! – продолжая меня гладить, сказал Шломо. – Сегодня нам будет нужно расстаться. В отеле нас уже с нетерпением ждут. Причем сразу несколько человек.

– Кто это нас ждет? – изумилась я.

– Во-первых, моя замечательная жена, которая с утра уже устроила там страшный скандал и чуть не сломала дверь в номер, башкой в нее колотилась. Ее насилу угомонили. Я знаю, у нее бывают нервные срывы. Более того, она давно сидит на особенных таблетках… Найти нас ей помогла твоя так называемая подруга Мила. Час назад сюда прибыл и адвокат жены. Это означает, по нашему закону, они попытаются зафиксировать мою измену, подать в суд еще один иск, и Элина будет официально претендовать на все мои деньги. Это уже война, увы. Иногда легче с арабами сражаться, чем с женщинами, тем более – с такими дурами. Там хоть понимаешь, что делать!

– А еще кто?

– А тебя ждут полицейские и сотрудники военной контрразведки, которые мечтают побеседовать с тобой на разные темы: и про фото на Голанах, и про Рамаллу, и про наши с тобой отношения.

– Что же делать? – схватила его за руку я. – И откуда ты это знаешь? Может, все не так страшно?

– Мне доверенные люди сообщили, – ответил полковник. – Сейчас мы попрощаемся. Я только еще несколько раз поцелую тебя… Я не знаю, как я смогу – нацеловаться!

Он нагнулся и бережно поцеловал меня в губы, потом в щеки.

– Соленая! Твой фотоаппарат в машине?

– Да.

– Документы?

– Тоже.

– Выносные диски или флэшки, куда ты все фотки скидывала?

– Диск в рюкзаке.

– Хорошо. Сейчас мы примем душ, заберем твой рюкзак из машины…

– И что? – с дрожью в голосе спросила я, сильней прижимаясь к Шломо.

– Я посажу тебя в другую машину, на которой ты поедешь в Эйлат. Ты же хотела там побывать? Мои люди будут тебя охранять. Переночуешь там, где я скажу. Это будет самая необыкновенная новогодняя ночь в твоей жизни, точно тебе говорю! А завтра утром с новыми силами пересечешь границу с Египтом. Тебя встретят надежные люди и отвезут в аэропорт Шарм-эль-Шейха. Электронный билет получишь в аэропорту. И – привет, Москва! По пути ни с кем не общайся. Если в Москве тебя будет доставать Элина, а она, по моим сведениям, уже обратилась в одно детективное агентство, не обращай внимания. С тобой рядом будут доверенные люди, они сами на тебя выйдут. Если забеспокоятся ваши спецслужбы – строй дурочку. А ты и в самом деле ничего не знаешь.

– А ты?

– Я человек подневольный, у меня приказ. Отпуск закончен. Сегодня вечером срочно выдвигаюсь в одну горячую точку. Мне страшно не хочется с тобой расставаться!

– Это опасно?

– Посмотри на меня. В моей жизни было много опасностей! – грустно ответил Шломо. – Но теперь я совсем не хочу умирать на поле боя! Не будем затягивать прощание. Тебя уже ждет машина. В душ – и вперед! Дольше задерживаться нельзя! А то скоро все наши друзья тут будут.

– А мои вещи? – робко спросила я.

– У тебя там разве что-то ценное было? – усмехнулся Шломо. – Постараюсь, если не возражаешь, сохранить для истории. А уж если не выйдет – не обессудь. В чем пришли – в том и уйдем!

Мы еще постояли, обнявшись, минут пять под ледяным душем, наскоро обтерлись и оделись. Метрах в двухстах стояла военная машина.

– Ее никто не остановит, не бойся! – шепнул Шломо. – Я свяжусь с тобой, как только смогу. Береги себя.

– И ты!

Вдруг разрыдавшись, я упала на шею полковника. У него на глазах тоже, кажется, выступили слезы.

– Я так и знал, что мне будет тяжело отпускать тебя, – пробормотал он.

– Ну почему все так? Идиотски, глупо!

– Во всем есть промысел, даже если кажется, что его нет. Я теперь это точно знаю! Пусть для осмысления нужны годы мытарств и ошибок. Все, Карина, пора. Только возьми вот это! Мой новогодний подарок тебе. – Он сунул мне в кулак небольшой предмет. – Это осталось от моей матери. Она говорила, ему несколько сот лет – передавался из рук в руки. Его древние каббалисты для одного из моих предков сделали. Я хочу, чтобы он был у тебя! И всегда охранял, как щит, когда меня не будет рядом.

Почти силой он подвел меня к машине, усадил и закрыл за мной дверь. Машина моментально сорвалась с места. Шломо пошел в противоположную сторону, не оборачиваясь. Я сидела, хлюпая носом.

В машине уже сидели двое вооруженных военных. Я отвернулась к окну. За всю дорогу они не проронили ни слова. Я разжала кулак и посмотрела, что дал мне Шломо. У ме ня в руке блеснул уже знакомый Маген Давид. Очень старинный.

В какой-то момент мне показалось, что параллельно машине бегут страусы. Уж не глюки ли возникли у меня в сумерках? Я ужаснулась и закрыла глаза.

Через пару часов мы подъехали к Эйлату, но неожиданно свернули в другую сторону.

– Куда мы едем? – забеспокоилась я.

– В надежное место! – как бы нехотя произнес один из военных. – Ты переночуешь там, мы будем неподалеку. Утром тебе объяснят, что делать дальше.

Меня привезли на дикий морской берег и высадили из машины. Я огляделась. Узкая полоска песчаного пляжа, темнеющее вечернее море, пустынная автомобильная дорога. По другую сторону, как и на Мертвом море, – безлюдные, как будто лунные холмы. Мне стало страшно. Рядом не было никакого намека на жилье – только несколько страшных старых автомобилей-фургонов. Половина из них – без колес.

Военные подошли к одному из фургонов, на крыше которого красовалась большая спутниковая антенна. К ним вышел длинноволосый поджарый мужик лет сорока, с голым торсом, дочерна загорелый, с отличной фигурой. Мои провожатые что-то сказали ему и показали на меня. Он улыбнулся и крикнул:

– Ну, что ты там стоишь, входи быстрее! Меня Бенни зовут.

– Карина!

В фургончике были две небольшие комнатки – спальня и гостиная. Они разделялись занавеской. В гостиной стоял столик, пара стульев и телевизор, в спальне – кровати в два этажа.

– Располагайся! – широким жестом показал Бенни на свои хоромы. – Сейчас выпьем кофе! И отпразднуем немного. Все же Новый год российский!

Он проворно собрал на стол фрукты, сыр, откуда-то взялась бутылка вина.

– Лехайм!

– Лехайм.

Я почувствовала, что страшно проголодалась и с удовольствием поела. Бенни смотрел на меня со странной улыбкой.

– Ну, отошла немного? Не бойся. Шломо для меня – авторитет! Я тебя не обижу.

– Бенни, почему ты в машине живешь? – спросила я.

– А что такого? Где хочу – там и живу! Я свободный человек в свободной стране. И чем, собственно, мое жилье хуже любого другого?

– И давно ты так?

– Лет пять уже точно! До этого все было как у всех. Переехал из России, когда мне было двадцать три. Помыкался тут, поработал черт-те где – и грузчиком был, и подсобным рабочим. А я, между прочим, закончил истфак МГУ! Только кому наш истфак тут нужен? Жил на съемных квартирах, которые за бешеные бабки снимал. А потом подумал – да на фиг мне все это надо?! Купил у арабов этот фургон, стал в нем жить. Сначала он был на колесах, естественно, так я передвигался по стране. А потом окончательно осел тут…

– И что делаешь?

– Ничего особенного. Тут рядом небольшое ранчо, а я с детства лошадей люблю. Познакомился с хозяином, он оказался мировой мужик! Так теперь я у него работаю. Когда туристы приезжают – совершаю с ними конные прогулки по округе. Кого-то кататься учу, как придется. Летом работы – невпроворот. Зимой поменьше… Климат прекрасный, купаюсь круглый год. А что еще надо?

– А Шломо ты откуда знаешь?

– Так он тоже однажды с высокими чинами сюда приезжал, они катались на лошадях!

– Он еще и наездник, блин? – вздохнула я.

– И классный при этом! – кивнул Бенни. – Мы с ним много за жизнь говорили. Он мудрый. Потом он нам помог немного. Нас же отсюда выселить пытались. Вон, вокруг меня целый поселок сложился! А Шломо как-то сделал, что нас трогать перестали. А мы тоже помогаем чем можем, например наблюдаем за дорогой!

– Ясно, – пробормотала я.

– Хочешь, искупаемся? У меня правило: каждый вечер – купание в море! В любое время года! В том числе – в Новый год! Будешь потом вспоминать! – подмигнул он.

– Так прохладно же… – поежилась я.

– Чтоб ты знала, в Эйлатском заливе круглый год одна и та же температура – плюс двадцать четыре градуса! Не бойся, не околеешь! А уж если продрогнешь, согреемся у костра.

– Ладно! Пошли! Попробуем…

Вода на самом деле оказалась гораздо теплей, чем воздух. Вылезать не хотелось.

Потом, укутанная в полотенце, я сидела на берегу. Бенни разжег небольшой костерок.

– Рыбку пожарим! Ребята как раз наловили! – Нам помахали рукой из соседних фургонов.

– С Новым годом! – раздалось оттуда по-английски.

– С Новым годом! – хором ответили мы с Бенни.

– Там живет англичанин, Джек. Он музыкант, в прошлом – очень известный. Сбежал сюда, чтобы его поклонники не доставали. Сейчас время от времени на страусиной ферме работает, неподалеку. Привозит страусиные яйца – редкий деликатес! Прикинь, несколько лет назад у них сбежали страусы, теперь живут в пустыне своей жизнью, благо климат подходящий… Плодятся и размножаются успешно!

– Ты меня успокоил, я уж думала, пока мы ехали, что мне страусы с горя померещились, – сказала я. – Бенни, а любимая девушка у тебя есть?

– Была да сплыла! – махнул рукой он. – Кому же грузчик нужен? Я страдал, а потом перестал. Понял, что раз ушла – значит, не моя женщина. Вот, жду с тех пор… И очень хорошо себя чувствую. Нахожусь в гармонии с собой и миром. Встаю когда хочу, обычно – с солнышком, позже не получается. Купаюсь. Когда надо смотаться в город – иду пешком. Или прошу, чтобы меня подвезли, тут с автостопом все в порядке. Еда – свежая. Работу свою – обожаю, денег на все мои потребности хватает! Общаюсь – с кем хочу. Даже антенну спутниковую прикупил, чтобы быть в курсе последних новостей. Французский язык вот на досуге выучил – всегда мечтал, но только времени не было. Скоро хочу книжку начать писать о своих встречах с разными интересными людьми. Встреч у меня тут было – жаловаться грех. А чего еще надо для счастья?

К нам подошел загорелый рыжий парень с бутылкой шампанского.

– С Новым годом, ребята!

– С Новым годом!

– Меня Лева зовут, – сказал парень по-русски. – Я капитан на яхте, которая стоит в Эйлате. Завтра мы с тобой, Карина, поплывем с ветерком.

– Как поплывем? Куда? – обреченно спросила я.

– Не волнуйся, все будет о’кей! Счастья вам!

На следующее утро Бенни поднял меня еще до рассвета. Мои знакомые вояки уже были рядом.

– Сейчас к берегу подойдет яхта с Левой и его ребятами, – сказал Бенни. – Ничего не бойся. Яхта выйдет в нейтральные воды, там будет ждать другой корабль, который доставит тебя в Египет. В условленном месте ты пересядешь в микроавтобус, и тебя отвезут в аэропорт. Тебя посадит в самолет наш человек. В Москве проблем не будет. Говорить никому ничего не надо, объяснять – тоже. Все запомнила?

– Да.

– Удачи!

Вскоре к берегу неслышно причалила небольшая парусная яхта. В утреннем тумане она казалась похожей на корабль-призрак.

– Спускайся в каюту! – приказал Лева, затащив меня на борт.

Я послушно спустилась вниз, яхта сразу отчалила от берега. Минут через сорок Лева меня окликнул.

– Карина, выходи!

Я вышла на палубу. Слева вдалеке развевался флаг Иордании. Где-то за спиной остались роскошные отели Эйлата. Прямо по курсу на якоре стояла другая яхта. Наш корабль осторожно пришвартовался к ней. Лева повернулся ко мне:

– Прыгай! Удачи!

Остаток дня я провела как в тумане. Меня высадили в незнакомом маленьком порту без названия, где уже ждал микроавтобус с двумя хмурыми египетскими военными. В аэропорту передали в руки смуглого брюнета в военной форме, который быстро оформил все документы на посадку в самолет. Уснуть я смогла, только когда самолет взлетел. Это был самый ненормальный день в моей жизни.

* * *

Через пару дней в Москве мне позвонила вдруг Милка. Я как раз разглядывала Маген Давид и задумчиво палила иерусалимские свечи. Вот уж неожиданность была!

– Кариночка! – прощебетала она. – Дорогая! У нас были небольшие недоразумения, но, надеюсь, они в прошлом.

– А что, были недоразумения? – осторожно спросила я.

– Я на днях познакомилась с потрясающим мужиком! Он молодой военный пенсионер, бригадный генерал, к тому же вдовец, в отличие от некоторых. Я так счастлива! Прости, у нас было недопонимание. Но я хочу тебе сказать, Шломо меня больше не интересует вообще. У него такой ужасный шрам по всему лицу. Сейчас он еще и в длительном бракоразводном процессе, который сделает его нищим. Это я тебе могу сказать как подруга Элины. Я даже рада, что все так сложилось. Проблемный оказался тип! Вряд ли он сможет остаться финансово состоятельным. Его жена написала в полицию заявление, что ты проститутка, и тебе больше никогда не дадут визу… А я очень счастлива с генералом Полонски, он раньше служил на северной базе, у нас все хорошо!

– Я рада!

– Ты не держи зла! Все бывает – это жизнь. И приезжай снова в гости, если вдруг получится! Наверное, мы скоро заключим с генералом брачный договор…

– Поздравляю!

– То, что было, это же не повод, чтобы портить наши отношения? Ведь мы со школьной парты дружим!

– Вовсе нет! – Кажется, я только сейчас поняла, в чем заключался план Шломо относительно Милки, и усмехнулась.

С Лолой мы встретились в том же кафе, где пили коньяк незадолго до моего отъезда. Я пришла пораньше и заказала кофе. После арабского московский двойной эспрессо показался мне чересчур жидким.

Я достала бумагу, ручку и начала писать.

– Боже мой! Ты ли это? – остолбенела Лола, увидев меня. Она, как обычно, была в голубой норковой шубке, на высоченных каблуках и в провокационном мини.

– Я! А что?

– Ты… очень изменилась!

– Изменилась? Наверное! – усмехнулась я.

– Карина, что с тобой! Эти ужасные штаны и хвост… Ты поменяла стиль? Или еще просто не отошла от отдыха?

– Нет, мне просто так комфортней!

– Ну надо же… Твой свитер ужасен! – скорчила она кислую мину. – А загар в этом сезоне не в моде! Нужно иметь белое чистое лицо, почти без румян, как у аристократок XVIII века. Ничего, и загар тоже скоро сойдет. В крайнем случае – отбелишь. Москва быстро поставит мозги на место. Ну, рассказывай, как твой отдых?

– Зашибись! – ответила я и рассмеялась. – До сих пор в себя прихожу. Вот, привезла тебе солей Мертвого моря!

На самом деле я купила их в аптеке напротив и отодрала российские этикетки. А кто заметит разницу?

– Вот это супер! – обрадовалась Лола. – Ну, ничего, в колею ты быстро после расслабухи войдешь! В понедельник – на работу… Там как раз несколько съемок по графику.

– На работу я больше не приду, – негромко, но уверенно ответила я. – Только что написала заявление об уходе по собственному желанию. Сейчас поболтаем с тобой – и занесу его Краснодольскому.

Мне интересно было наблюдать, как меняется выражение лица Лолы. Из удивленного оно превратилось в озадаченное, потом сочувственное и, наконец, совершенно непонимающее.

– У тебя что, крыша поехала? Или ты замуж в Израиле собралась?

– Ни то ни другое, – я закинула ногу на ногу, наслаждаясь реакцией Лолы.

– Тогда что?

– Просто я ухожу на другую работу. После этой поездки мне сделали сразу два предложения. Фотокором в одну центральную газету. Там мой репортаж из Рамаллы на передовицу и целый разворот дали. Отзывы великолепные были. Мне сам главный редактор звонил, я с ним уже встречалась. Договорились, что буду время от времени свои снимки туда давать.

– Я не верю, что после глянца ты уйдешь в газету! Глупости! – скептически посмотрела на меня Лола. – Это что, шантаж? Ты требуешь повышения гонораров? Так и скажи, мы подумаем! Нужно студию переоборудовать? Так ты намекни просто!

– Вовсе нет! Ничего не надо! – улыбнулась я. – А еще мне предложили работу в популярном международном журнале о путешествиях и природе. Там через номер тоже выйдет подборка моих фото об Израиле. А послезавтра улетаю в Южную Африку, Намибию и Зимбабве, снимать природу, аборигенов, пустыни и водопады, уже по их заказу. К тому же меня попросили написать для журнала путевые заметки! Мне в голову никогда не приходило, что я смогу это сделать! Вот и попробую. Да, чуть не забыла! Еще я стала членом специальной комиссии по возвращению украденных икон в Россию. Так что – прощай, фэшн!

– Каринка! Ты очень пожалеешь об этом! – всплеснула руками Лола. – Ты же не сможешь без бутиков, модельных съемок, показов. Это же наркотик! Вот я бы – никогда не смогла! Какие иконы, о чем речь? И с кем ты собираешься встречаться в Африке? С людоедами? Спидоносцами? А я вот буду брать интервью у Миуччи Прады или Натальи Водяновой!

– На здоровье! Я тебе говорила, что давно поняла, чего мне не хватало все последние годы. Творчества! И в Израиле я снова к нему вернулась. К тому, от чего ушла, занявшись фэшн-съемками. Мода – классный опыт, но теперь – уже пройденный этап! Ладно, мне пора! Сегодня еще много дел! Осваиваю новую технику съемки!

– Эй, Каринка! – попыталась удержать меня Лола. – Тебя Пашка искал! По-моему, он хочет вернуться к тебе… Может, поговоришь с ним?

– Передай ему от меня вот что! – Я подняла вверх средний палец. – И страстный поцелуй! Да, кстати, Витя Пферд – никакой не сефард, а полное трепло! И фамилия у него не сефардская! И знаток Торы он – хренов. Это я теперь точно знаю! Так ему можешь и передать. И пожалуйста, ничего не перепутай!

– Точно, с ума сошла… – прошептала мне вслед ошалевшая Лола, хватаясь за телефон. Сейчас по очереди обзвонит всех общих знакомых.

Мне было наплевать!

Я была в аэропорту и готовилась вылететь в Йоханнесбург, когда вдруг позвонил Шломо.

– Как ты? – отрывисто спросил он.

– Отлично! – рассмеялась я. – Чувствую себя даже не подружкой Джеймса Бонда, а им самим! Из наших органов меня тоже побеспокоили, на беседу вызывали, про тебя спрашивали и про твою службу. Но я включила дурака, сделала «маленькую голову», и они отвязались. Горжусь собой! А как ты?

– На передовой. Вырвался позвонить тебе. Ты приедешь ко мне еще? Хочешь, я куплю яхту, и мы уйдем в кругосветное путешествие, подальше от всех? Я впервые в жизни понял, что я люблю…

– Ты разведись сначала, герой! Да и мне пока хватило приключений, по самое некуда! Ты знаешь, я ушла с прошлой работы. Ты не представляешь, как здесь оценили мои репортажи!

– Я счастлив! Мне этого для тебя очень хотелось. Я знал, что так будет! И это только начало.

– А сейчас я улетаю в Африку, на съемки. Очень ответственное дело, мой первый проект с международным журналом…

– У тебя все получится!

– После Израиля мне ничего не страшно!

– Щит с тобой?

– Да.

– Тогда я спокоен.

Мы помолчали. Мне хотелось сказать Шломо что-то особенное, нежное, но отчего-то я не находила подходящих слов. Все казалось неуместным.

– Я очень хочу, чтобы мы снова увиделись, – тихо произнес он. – Я хочу тебе сказать… Я сейчас в Газе… Наверное, это моя последняя боевая операция. После нее я хочу уйти на покой. Мечтаю написать о тебе сюиту. О том, какая ты нежная, красивая, страстная…

В трубке запиликали короткие гудки. Связь прервалась.

Я улетала в незнакомую Африку, было легко и спокойно на душе. За один месяц моя жизнь перевернулась с ног на голову, и это было прекрасно. Было ощущение, что я вырвалась из застоя на чистый воздух. А значит, все к лучшему. И впереди меня, несомненно, ждала совсем новая, удивительная полоса.

Может быть, это и вправду Святая земля, где время течет по своим законам, раз одна короткая поездка так сильно изменила меня?

– … Дорогая, ну все-таки стоит или не стоит ехать в Израиль? – томно поглядывая в пудреницу со стразами, спрашивала в зале вылетов моя соседка другую. – Или это чересчур примитивно, и сейчас все ездят в Бахрейн и Оман?

– В Израиль съездить – стоит, еще как стоит! – нагло влезла я в их разговор. – Там, если повезет, можно многое увидеть и посмотреть на себя с другой стороны! Попробуйте – не пожалеете!

Мои соседки примолкли, переглянувшись. Я усмехнулась и погладила Маген Давид под свитером. Как взглянул на него Арон, когда увидел!

– Карина, я могу помочь тебе продать его через мой магазин, ты получишь кучу денег. Это очень редкая вещица! Похоже, сефардского происхождения…

– Нет! – Я отрицательно помотала головой. – Я никогда его не продам. Оно мне очень дорого. Как память.

Если бы он только знал, в чем была для меня главная ценность этой вещицы.

Я вспоминала странные дни и ночи, проведенные в Израиле. И значит, у меня появилась моя тонкая ниточка пульсирующей связи с этой необычной страной, где так странно соседствуют жизнь и смерть, настоящее и прошлое, вымысел и реальность, где человеческие судьбы переворачиваются и скрещиваются, вроде бы вопреки любой здравой логике. Я уже точно знала, что когда-нибудь обязательно снова вернусь в Израиль, ставший мне таким близким и родным. И даже если не вернусь. Благодаря ему я уже стала совсем другим человеком. Человеком, способным увидеть и запечатлеть мир с необычного ракурса, который, возможно, будет интересен и другим людям.

– Вы хотите увидеть еврейскую общину в Кейптауне? – спросил меня седовласый старик, сидящий впереди. – Приезжайте к нам обязательно! Евреи давно живут в Африке. Мы покажем вам все наши достопримечательности!

– Обязательно приеду! – сказала я, понимая, что мое родство с Израилем становится глубже. И где-то в Газе сейчас проводит спецоперацию непредсказуемый полковник Шломо, а древний щит его рода охраняет меня, и сейчас ежесекундно напоминая обо всем, что действительно было…