Ночь прошла спокойно. До самой темноты я слышал, как кричат перепелки. Это были мексиканские голубые перепелки, которые чаще бегают по земле, чем летают, иногда собираясь в стаю по тридцать-сорок птиц.

Мы долго говорили, собравшись вокруг маленького костра. Каждый из нас понимал, что апачи пойдут по нашему следу и ни за что не отступят от своего — ведь мы вторглись на их землю и похитили пленников.

Лошадям нужен был отдых. На покинутом ранчо была вода и много густой, сочной травы, его при необходимости легко можно было защитить. Я в жизни не видел такого удобного и красивого места и поделился мыслями с Дорсет.

— Оно действительно выглядит очень красиво и мирно, — согласилась она. — Удивительно, почему его бросили.

— Из-за апачей, они разорили огромные пространства. Люди вновь и вновь пытаются построить здесь дома, наладить жизнь, но ничего не получается.

— Когда уедем с ранчо, — продолжил я, — нам придется бежать. Нас ждет адское испытание, пока не доедем до пограничных поселений.

— Почему она так поступила, Телль? — спросила вдруг Дорсет. — Почему она хочет, чтобы вас убили?

— Я и не знал об этом.

— Телль, неужели вы не можете понять, что не было никакого Орри Сакетта? Она солгала вам. Индейцы украли только троих детей — двоих ребятишек Крида и мою сестру. Гарри похитили давным давно, а других попросту не было.

Меня мысль об Орри тоже беспокоила. Стоило задуматься и над словами Дорсет, потому что если у брата не было сына, зачем посылать меня неизвестно для чего на смертельно опасную территорию? Если только Лаура действительно не хотела моей смерти. А если так, остановится ли она на этом? Допустим, она снова попытается меня убить, когда я объявлюсь живой и здоровый? Если вообще объявлюсь…

Я не мастак раздумывать над сложными проблемами. Если дело касается работы, путешествия или драки — тут я могу найти ответы на любые вопросы, но никогда не мог понять, почему люди творят зло.

— Дорсет, не могу придумать, почему кто-то хочет меня прикончить таким вот образом. Да ведь из-за нее со мной могли погибнуть и мои товарищи.

— Возможно она хотела отомстить вашему брату. Возможно она ненавидит всех Сакеттов.

Это не имело смысла, но с другой стороны, она направила меня в Мексику выручать ребенка, который не существовал.

Кто-то может подумать, что нам следовало поискать подольше, но не те, кто знает апачей. Если они брали в плен белого, это тут же становилось известно всем — у апачей мало секретов друг от друга. Оставалось одно: меня послали по ложному следу в надежде, что я здесь погибну.

Даже вернувшись, я едва ли буду в состоянии что-нибудь доказать: Лаура просто скажет, что я вру, что ничего такого она не говорила… если она еще в городе.

Она будет знать, что я не смогу избить или застрелить женщину. Мы, Сакетты, всегда обращаемся с женщинами хорошо, даже если они этого не заслуживают.

Если бы дело касалось только меня, я бы посчитал, что меня обвели вокруг пальца, и на этом все и оставил бы, хотя сама мысль меня бы, конечно, не обрадовала. Но она же рисковала жизнью моих друзей.

Мы пережидали на заброшенном ранчо три дня, и не только потому, что устали мы или наши лошади. Дело еще в том, что человек, который сидит на одном месте не оставляет следов, а апачи будут искать наши следы. Они, естественно, подумают, что мы без остановки рванули до границы, и не найдя отпечатков наших лошадей, отправятся туда по разным тропам, обмениваясь по дороге дымовыми сигналами. Сидя на ранчо, мы заставим индейцев заподозрить, что выбрали никому неизвестный путь.

На утро четвертого дня мы двинулись дальше. Тампико Рокка сказал, что в двадцати с лишним милях на запад есть ранчо, и мы направились туда, стараясь держаться низин и используя любую уловку, чтобы скрыть отпечатки копыт.

Но мы не слишком на это полагались и ехали с винтовками наготове, настороженно осматривая все вокруг. В первый день лошади шли ходкой рысью, потому что нам хотелось отъехать как можно дальше от места стоянки.

Это была суровая земля, и чтобы понять, насколько суровая, ее нужно было видеть. Вода и деревья встречались все реже, а кактусы — все чаще. Время от времени по пути попадались антилопы, а однажды увидели пустынных баранов, у которых необыкновенно вкусное мясо. Но мы не собирались стрелять и тем самым предупреждать индейцев о нашем присутствии.

Приблизившись к ранчо, мы обнаружили, что оно довольно большое и лежит рядом с извилистым ручьем на открытой местности. Ручей был перегорожен плотиной и образовывал приличных размеров пруд. Кругом росли деревья, преимущественно тополя, а посреди них стоял просторный, построенный в испанском стиле, дом. В нем жили.

Мы осадили лошадей на гребне невысокой гряды холмов среди зарослей кактусов окотильо и изучили округу, поскольку не собирались подъезжать к незнакомому месту, не убедившись, что оно безопасно.

Из трубы медленно поднимался дымок, от колодца доносился звук ворота кто-то набирал воду. Из задних ворот выехала пара вакерос и направилась к холмам, лежащим на юго-западе. Они ехали спокойно и беззаботно, развалившись в седлах, как будто ни один из них не знал штуки под названием несчастье.

Мы поехали вниз по склону, стараясь держаться подальше друг от друга.

— Кто-то за нами наблюдает. — Рокка указал на низкую смотровую башню, и мы увидели блеск солнечных лучей, отраженных от бинокля или телескопа.

Наблюдавший наверняка заметил детей и решил, что нам можно доверять, потому что большие деревянные ворота открылись, хотя никого не было видно.

Однако когда мы подъехали, то увидели нацеленные на нас черные дула нескольких винтовок. Мы миновали ворота, и они закрылись. Во дворе стояли человек шесть, а на широкую веранду вышел высокий седой старик с гордой осанкой, в руке он держал тонкую кубинскую сигару.

Спускаясь по ступенькам, он обежал нас взглядом умных и проницательных глаз и, по-моему, понял, в чем дело, раньше, чем я открыл рот, потому что измученные лошади и дети — причем один из них был в одежде апачей — сказали ему все.

— Buenos dias, senores, - сказал он и перешел на английский. — Мой дом — ваш дом.

— Может вы и не захотите, чтобы мы оставались, сеньор, — сказал я. Мы отбили этих детей у апачей, они ищут нас.

— Они уже приезжали к нам, к тому же по менее важной причине. Вы мои гости, джентльмены. Меня зовут дон Луис Сиснерос.

— А меня Телль Сакетт, — и я представил остальных.

Он поздоровался со всеми, потом посмотрел на меня.

— Ваша фамилия мне знакома, — сказал он. — Один из Сакеттов женился на внучке моего давнего друга.

— Это мой младший брат Тайрел. Он породнился с семьей Альварадо.

— Входите, — сказал дон Луис, и когда мы очутились в дышащем прохладой доме, добавил: — Моя семья давно дружит с семьей Альварадо. Я много слышал о вашем клане. Когда у Альварадо возникли сложности, ваш брат встал на его защиту.

Несколькими часами позже, после того, как мы помылись и пообедали, все расселись в гостиной с сигарами. Я мало курил, но на этот раз решил присоединиться.

Дорсет с детьми ушли играть с дочерьми дона Луиса, а мы с ребятами остались с хозяином.

— Перед вами лежит опасный путь, — сказал он. — Я могу дать вам десяток своих всадников.

— Нет. Они вам могут понадобиться, а мы как-нибудь выдюжим.

Откинувшись в большом, удобном кресле, обитом коровьими шкурами, я рассказал дону Луису всю историю с самого начала, и он выслушал ее не перебивая. Когда я закончил, он несколько минут молчал.

— Я могу сообщить некоторые новости о вашей семье. Жаль, что вы не узнали их раньше. Женщина, о которой вы говорили, была замужем за вашим братом Оррином, но они расстались. Она дочь Джонатана Приттса, человека, который, сколотив банду головорезов, пытался завладеть землями Альварадо. Именно ваш брат Тайрел вывел его на чистую воду и с помощью друзей разгромил банду, а когда Оррин обнаружил, что она тоже участвовала в афере, то бросил ее. Она ненавидит все, что связано с Сакеттами. По ее расчетам, вы должны уже быть покойником, приятель.

Мне казалось невозможным, чтобы женщина дошла до того, чтобы возжелать смерти человеку, который не сделал ей ничего плохого, но все кусочки мозаики складывались в ясную и четкую картинку, и я никак не мог изменить ее. Может быть лучший способ рассчитаться — это вернуться живым, так что ее усилия пойдут прахом.

В спокойной тишине очаровательной старой гасиенды все, что лежало за ее стенами, казалось очень далеким, но в глубине сердца мы понимали, что ждет нас впереди. Между ранчо и относительной безопасностью Тусона протянулись долгие мили, которые могут стать для нас страшным кошмаром. Мы понимали это, но не сейчас хотели думать о будущем.

Дон Луис спокойно и легко рассказывал о трудностях жизни на земле апачей. Он выжил здесь, к югу от границы, предпринимая такие же меры предосторожности, что и Пит Китчен, живущий к северу от нее. У него была своя маленькая армия испытанных и преданных вакерос, каждый из которых был настоящим бойцом.

Разговаривая, дон Луис то и дело поглядывал на Рокку.

— Если вам когда-нибудь понадобится работа, сеньор, — наконец сказал он, — приезжайте ко мне. На ранчо всегда найдется место для вас. У меня есть два человека, которых тоже воспитывали апачи.

— Ранчо у вас хорошее, — сказал Рокка. — Может в один прекрасный день я приеду.

Друзья ушли спать, а мы с доном Луисом еще долго сидели у него в кабинете и беседовали. Стены комнаты сплошь были заставлены шкафами с книгами в добротных кожаных переплетах, здесь было больше книг, чем я видел за всю свою жизнь, и он говорил о них, о том, сколько они для него значили и чему научили.

— Это мой мир, — сказал дон Луис. — Родись я в другое время или в другом месте, я бы стал ученым. До меня здесь жил отец, он послал за мной в Испанию, я приехал и не жалею об этом, потому что вижу, как зреет урожай и тучнеют стада, и если я не оставил следов на страницах научных трактатов, как мне всю жизнь хотелось, я оставил их на станицах книги жизни, которая была открыта для меня.

— Когда я смотрю туда, — он махнул в сторону окна, — я чувствую себя молодым. Тружусь не пером и чернильницей, а плугом и винчестером. Мне нравится скакать верхом, жить в постоянной опасности и каждый день создавать что-то новое. Я знаю, как живут и думают апачи. Они любят свою землю так же, как я, и вот теперь он видит, что образ жизни белого человека вытесняет привычный. Самые умные из них понимают, что выиграть в этой борьбе невозможно, потому что не мы разрушаем старые устои, а время. Все меняется. Одни существа уступают место другим, более приспособленным для выживания. Точно так же и нас когда-нибудь вытеснят другие, разрушив наш мир — так уж устроена жизнь.

Каждый из нас так или иначе борется против перемен. Новому будут противиться даже те, кто считает себя самыми прогрессивными, потому что все мы полагаем, что наш образ жизни — лучший.

Я прожил здесь хорошую жизнь, и мне хочется, чтобы она продолжалась как можно дольше, но понимаю, что всему наступает конец. Даже эти книги когда-нибудь исчезнут, но мысли, заложенные в них, проживут дольше. Книгу уничтожить легко, но идеи, которые принял человек, выкорчевать невозможно.

Он помолчал и спросил:

— Вам, должно быть, надоело слушать болтовню старика?

— Нет, сэр. Я вас слушаю и учусь. У нас у всех тяга к учебе… я имею в виду Сакеттов. Наша земля в холмах Теннесси скудная и не дает ничего, кроме самого необходимого. Мы не представляли, как многое нам неизвестно, пока не приехали на Запад.

Я посмотрел на него, и мне стало стыдно.

— Я едва умею читать, сэр, с трудом разбираю слова и их значения. Некоторые откапываю, словно койот кролика. Вот сейчас гляжу я на ваши книги, сэр, и думаю, сколько нового они могли бы мне рассказать.

Я встал, потому что внезапно почувствовал, как навалилась усталость.

— Моими учебниками были горы, — сказал я. — А также пустыни, леса и прерии. Теперь должен учиться, читая книги.

Дон Луис тоже встал и протянул руку.

— Каждый из нас учится по-своему. Возможно, нам стоило бы поделиться знаниями. Спокойной ночи, сеньор.

Выйдя из дома, я подошел к воротам, чтобы подышать прохладным ночным воздухом. У стены недалеко от меня тлел огонек сигареты.

— Как дела? — спросил я на испанском.

— Хорошо, сеньор.

Вакеро держал сигарету в кулаке. Он наклонил голову, чтобы не показываться над стеной, и глубоко затянулся. Огонек ярко разгорелся и опять потускнел.

— Мы не одни, сеньор. Ваши друзья — и наши тоже — ждут там, за воротами.

Значит, индейцы нашли нас. Что ж, в Соноре наступают веселенькие времена.

Повернувшись, я направился обратно в дом. Дон Луис как раз выходил из своего кабинета.

— У вас много лошадей? — спросил я.

— Столько, сколько вам понадобится, — заверил он.

— Вы можете дать нам по три на каждого? Сейчас я не могу вам заплатить, но…

— О плате не может быть и речи, — прервал он. — Ваш брат — муж внучки моего старинного друга. Лошади в вашем распоряжении. — Он внимательно посмотрел на меня. — Что вы собираетесь делать?

— Ваш вакеро сказал, что индейцы поблизости. Думаю, он прав, поэтому нам остается только бежать. Будем менять лошадей, не останавливаясь, может быть удастся удрать.

Дон Луис пожал плечами.

— Может быть. Скажу, чтобы лошадей приготовили к рассвету.

— За час до рассвета, — сказал я, — и спасибо вам.