Макейр остановился на углу Грант-стрит. Повернулся в седле.

— Здесь ваше путешествие кончается?

— Да. Займусь поисками работы на строительстве судов.

— Счастливо вам. Мы проделали вместе долгий путь, и хотел бы я, чтобы вы ехали с нами до конца. Вы мужественные и честные люди, вы и ваш спутник, и я спокойно спал все эти ночи, помня, что вы рядом.

Даже мисс Мейджорибанкс обернулась на спине своего коня, и мне почудилось, будто ее лицо при взгляде на меня немного смягчилось.

— Не люблю прощаться, — сказала она, — поэтому не буду.

— Я тоже, — спокойно ответил я, — и я не завидую вашему странствию. Прошу вас, будьте осторожны: я считаю, есть такие, которые знают, куда и зачем вы направляетесь, и которые не хотят, чтобы кто-либо появился поблизости и мог видеть, чем они заняты.

— Как-нибудь управлюсь, — пообещала она.

После чего они повернули на боковую улицу к Пенн-стрит, где у мисс Мейджорибанкс жили друзья, у кого она собиралась остановиться. Что до Жобдобва и меня, друзей в городе у нас не было и места, где поселиться, — тоже, кроме того, что могут купить нам наши деньги.

Питтсбург аккуратно улегся между речками Аллегейни и Мононгахилой, соединяющимися здесь, чтобы образовать третью реку — Огайо. Форт-Питт, много лет назад построенный тут на пустом месте, послужил сценой многих боев между индейцами и белыми, а также между французами и англичанами, и расположение его являлось весьма важным.

Мы отыскали гостиницу вплотную к набережной и недалеко оттуда поставили на конюшню наших лошадей. Я предвкушал, как поднимусь к себе в комнату и влезу в горячую ванну, но Жобдобва отправился в общий зал за рюмочкой рома.

Калгари Батлин следил, как он уходит, и затем сказал мне:

— Пройдусь вдоль улицы. Здесь должен быть народ с гор.

Мы с ним не обсуждали ни западные дела, ни Торвиля, поэтому я попросил его:

— Сам ничего не говори, но если услышишь что о человеке по имени Чарльз Мейджорибанкс, я бы тоже хотел это знать.

Он внимательно посмотрел на меня, потом произнес:

— Загляну к тебе на минуту. Кое-что надо бы уточнить.

У меня в комнате он сел на банкетку, занимавшую оконную нишу, ноги калачиком, как ему больше нравилось.

— Это родственник молодой леди?

— Ее брат, — пояснил я. — Она едет на Запад, чтобы его разыскать. Уверена, что он угодил в какие-то неприятности.

— Что угодил, то угодил, — скривился Батлин. — Перебежал дорожку довольно-таки опасным личностям.

— Откуда тебе это известно?

Обратил ко мне прямой взгляд.

— На Западе секретов не существует, хотя находятся такие, кто верит в обратное. Там шагу не шагнешь, чтобы кто-нибудь этого не видел, и слова не промолвишь, чтобы кто-нибудь не слышал. Индейцы — публика любопытная. Чудные вещи, которые творят белые, их интригуют, и за трубками частенько ведутся разговоры об этих интересных загадках. Сейчас некоторые индейцы говорят о войне. Об оружии, о том, как от моря привезут много винтовок. Из племени в племя ходят люди, с ними недовольные индейцы, и передают, что многие слушают, развеся уши.

— А Чарльз Мейджорибанкс? — спросил я.

— Время от времени говорят и о нем.

Было темно, когда я снова вышел на улицу. На водах Мононгахилы сияли отраженные огни. Несколько минут я стоял на улице, просто глядя на реку и прислушиваясь.

Дальше по улице затренькало пианино, кто-то торжествующе завопил. Мимо меня прошли двое, распространяя дух вина и смолы, оба не слишком тверды на ногах. Откуда-то рядом доносился приятный запах свежераспиленного дерева. А вот и оно: громадные штабеля досок, уложенных сушиться на солнце, клети толстых брусьев и мачтовых деревьев.

А все-таки думается про мисс Мейджорибанкс и как она поедет на Запад. Не по себе, что обещал Тэйту… но ведь обещал-то я только доставить ее в целости досюда. Сейчас же она отправится в Сент-Луис, а если и там не разузнает о брате, двинется вверх по Миссури или Платт.

Незачем мне себя грызть. Макейр мужик крепкий. Как каменная стена.

Тем не менее я беспокоился. Уж очень она молода и сверх всякой меры самоуверенна, по всей видимости.

Я зашагал вдоль речного берега. Несколько кильботов строятся. По крайней мере один корпус станет пароходом, плавающим по Миссури, судя по плоским очертаниям.

В будке около дальних штабелей леса светится огонек. Позади нее берег уходит откосом в воду, и видны причаленные вдоль реки дощаники. С некоторых долетают голоса, в окнах кают горит свет. На этих баржах живут. Сплавляют их вниз до Нового Орлеана, продают и оплачивают проезд обратно вверх по реке.

Вот это да! Я замер на полушаге, с напряжением вглядываясь в собирающуюся черноту. Из воды поднималась голова гигантского морского чудовища или дракона. Несущего на спине пароход.

Я спустился к пирсу. «Западный механик»! Так вот какое оно, судно, отправившееся с экспедицией майора Стивена X. Лонга на Запад. Даже в Канаде, далеко отсюда, слышали новости об этом предприятии. Тридцать пять дней от Питтсбурга до Сент-Луиса, с несколькими остановками по дороге. Я отыскал глазами название, написанное на борту, потом принялся разглядывать длинное, точно покрытое чешуей, похожее на змею судно. Голова поднимается до самой палубы. Хвостовые плавники скрывают от взгляда с боков кормовое гребное колесо.

Есть на что полюбоваться, даже в сумраке, окружавшем пароход, когда я подошел. Говорили, его построили с расчетом напугать индейцев. Я знал кое-кого из индейцев и сомневался, чтобы кто-то из них мог перепугаться надолго. Однако он должен был выглядеть впечатляюще, плывя под парами против течения, дыша дымом из ноздрей, оставляя позади вспененную воду.

— Нравится?

К поручню, шедшему вдоль чешуйчатой спины, прислонился человек.

— Наверно, здорово было его строить.

— Строить? Да… я к этому рук не прикладывал, но на реке он ведет себя отлично. По-моему, это безобразие.

— Какое безобразие?

— Его построило правительство, а теперь он правительству надоел. Хотят отвести его повыше по Огайо и пустить на слом.

Я глянул на корпус. Примерно семьдесят пять футов в длину.

— Какая у него осадка?

— С полным грузом девятнадцать дюймов. Как раз для западных рек, там то и дело воду с собакой искать надо.

— А как с котлами?

— Полный порядок. Хорошее судно… что называется хорошее. Дело просто в том, что его послали выполнить задачу, а получилось, что выполнили только наполовину. Так ведь это люди виноваты, которые плыли на нем, ну и объявившиеся трудности.

Мы поговорили еще немного, и, боюсь, я спрашивал об условиях, существующих в верховьях реки, столько же, сколько о возможности построить корабль. Начал чувствовать лихорадку, вот ведь что.

Прибыв в Питтсбург, Цинциннати или Лексингтон в ту пору, человек только и слышал что о Западе. От людей со всех концов света. Каждый либо побывал там, либо туда собирался. Велись разговоры про индейцев, бизонов, дичь, но больше всего говорилось о самой земле, о прериях и горных цепях.

Иногда происходящее трудно было взять в толк. Люди, имеющие хорошую работу, доходные профессии, процветающие деловые предприятия, — и говорят, что отправляются на Запад. Многим из них достаточно оставаться, где они есть, чтобы разбогатеть, но живущее в них стремление не считается ни с деньгами, ни с успехом. Это было стремление исследовать неизведанное, освоить новую страну, заселить огромные пустые земли за горизонтом.

Это стремление пронизывало воздух, которым я дышал в городе, граничащем с новыми краями, а в Сент-Луисе, куда, казалось, решил отправиться весь Питтсбург, должно быть, дело обстоит куда хуже. Уже обсуждают открытие торговли с Санта-Фе, упоминают Калифорнию — это еще где?

Мой собеседник тоже заразился. Звали его Джон Масман, он дважды ездил в Сент-Луис, а до этого поднимался на кильботе по Миссури.

— Индейцы? Видел полно. Неплохой народ, но взбалмошный. Раз-два, и передумают, а белых в грош не ставят. Большинство мало кого нас встречали, и кто ни приди к индейцам — торговать хочет. Убеждены, что белым без них никуда. Для индейца бизоньи одеяла — это все, а про нас думают, будто у нас нет бизонов и не на кого охотиться, поэтому и приходится ехать на Запад, чтобы раздобыть меха у индейцев.

Некоторые из них бывали на Востоке и видели города. А другие им не верят. Обзывают лжецами и говорят, что им затуманило разум белое колдовство. С индейцами надо полегоньку, пока не расчухаешь, откуда ветер. Они много между собой воюют, нападают на деревни, перехватывают охотничьи партии, даже женщин, собирающих хворост… Убивают и снимают скальпы. Если ведешь дела с каким-нибудь племенем, другое племя может посчитать тебя за врага. Приходится действовать с оглядкой, пока не разберешь, кто в каких отношениях.

Звучало, как хороший совет, а я в таких нуждался.

Теперь лихорадка овладела мной полностью.

Я расстался с Масманом и долго ходил по улицам. Когда вернулся в отель, было очень поздно. Жобдобва сидел в зале, расчесывал бороду и бурчал себе под нос. За гребешок он брался, когда что-то его расстраивало. Расстраивало и сейчас.

Перед ним стоял стакан рома, и по раскрасневшимся щекам я угадывал: это не первый. А ведь он был из тех, кто пьет немного и головы при этом не теряет.

— Они тут, паренек, — сообщил он мне, — нагнали нас.

— Кто «они»?

— Маклем и та шайка. Только их больше стало. И чудорезная же эта компания! Снюхались еще с восемью — десятью подонками Бог знает откуда и налаживаются отправиться на Запад.

— К нам это не имеет отношения. — Я пожал плечами. — Чем раньше они уберутся, тем лучше.

Он метнул в меня жесткий взгляд. Глаза слегка вылезают из орбит — так с ним бывало, когда он выходил из себя.

— Не имеет отношения, говоришь? Можно считать и так, а я вот думаю, что мы с ними накрепко связаны, и вместе будем плыть или тонуть, пока кто-то не захлебнется!

Глотнул рома.

— Этот, со змеиными глазами… он заходил сюда, про тебя спрашивал. Меня не видел. — Он указал назад. — Я стоял там сзади, у двери, и он прямо про тебя и спросил.

— Ну хорошо, теперь он знает, где я остановился.

— Это еще не все. — Жобдобва вытер бороду тыльной стороной руки. — Он спросил про юную мисс.

Внутри меня все заледенело. Жоб полностью овладел моим вниманием и понимал это.

— Спросил про нее?

— Ага. Но здесь никто про нее ничего не знал, и он ушел, прежде хорошенько оглядевшись. Недоверчивый тип, каких мало!

Я упал в кресло напротив. Спрашивают о мисс Мейджори-банкс, значит! С какой стати?

Обо мне пусть разузнают сколько угодно, это не важно. Я в состоянии о себе позаботиться — попытаюсь, во всяком случае. А с ней история другая. Деликатно воспитанная, гордая молодая леди, понятия не имеющая, во что ввязывается. Макейр ей тоже этого растолковать не может, а что до другого ее приятеля, молодого…

Хочет поискать на Западе своего братца, обнаружившего какой-то там заговор. Или решившего, что обнаружил. Впрочем, подобный план может существовать в действительности, ведь и раньше стряпалось много таких. Некоторые по земле с ума сходят. Просто то, что есть такая огромная неразведанная территория, не давало покоя каждому авантюристу и джентльмену удачи, и всякий из них спал и видел, как бы в одночасье стать королем. Королем над собственным обширным краем, равным по площади Европе, как намекали слухи.

Успех похода Льюиса и Кларка только подбавил жару их мечтаниям, потому что раз шестнадцать человек — или около того — могли пройти материк поперек, почему бы нескольким сотням не захватить его себе?

Я торопливо пересмотрел в уме создавшееся положение. Нужно четко определить проблему, только потом можно ее решить.

Она едет на Запад. Они — туда же. Серьезность того, с чем связался — или что подметил — ее брат, оценивать я не гожусь.

Всего несколько недель прошло, как я набрел на умирающего человека, замешанного в тот самый заговор либо очень похожий. Убийца в этот момент мог находиться в нескольких минутах ходьбы оттуда.

Так называемый полковник Маклем остановился в ближайшей гостинице, с ним кучка людей, если не являющихся негодяями, то выглядящих убедительно в этой роли.

Маклем доказал, что исключительно опасен, убив Сэма Перди.

Теперь тот самый Маклем ошивается здесь, в Питтсбурге, наводя справки — или поручив одному из пособников навести справки — о мисс Мейджорибанкс.

Ну да, я предостерегал ее, но она отнеслась к моему предостережению весьма небрежно.

— Меня это не касается, — сказал я наконец. — Ее предупреждали.

— Ха! — взорвался восклицанием Жобдобва. — Предупреждали! Где это видано, чтобы такая заносчивая девица послушалась предупреждения?

— Ее дело.

— Ее ли? А я-то смекал, что ты имеешь на нее виды! Винить я тебя не виню, парень. Девка прелесть, конфетка просто!

Я проворчал себе под нос, сам не разобрал чего, и опрокинул в рот свой глоток рома.

— Я пошел спать, — раздраженно объявил я, — а она может делать, что знает. — Поднявшись на ноги, прибавил: — Во всяком случае, у нее есть Макейр.

— Макейр! Думаешь, он устоит против тех людей? Маклем — дьявол. Сам дьявол, говорю тебе. Макейр человек сильный, не трус, но Маклему в подметки не годится. Тот его проглотит, только косточки выплюнет.

— Я плотник, — упрямо произнес я. — Приехал строить корабли.

— Да, а девушка пускай пропадает.

— Ты кто такой, мораль мне читать? Пират чертов!

Он засмеялся, обнажив неприглядный ряд зубов.

— Пират, вот как? Это ты мне? Твоя собственная пиратская кровь течет по жилам неразбавленной. Думаешь, я купился на твоего Джона Даниэля? За последнего остолопа меня держишь? Я вашего брата где угодно узнаю, ты же носишь знаки Талона на себе. Тебе еще клешню вместо руки, вылитый был бы старый дьявол!

Ничего себе! Я глядел на него во все глаза. Кто он, пришедший из ночи и болота и знающий меня по имени?

Кроме нас, мало народу оставалось в зале, и наши голоса звучали приглушенно, но звенели напряжением. Несколько пар глаз повернулось в нашу сторону. Высматривают начинающуюся ссору — как они считают.

— Талон так Талон, — сказал я. — Жан Даниэль Талон, Я если уж тебе приспичило знать, и поговаривают, что основатель нашего рода был пиратом… или капером. Тебе что до этого?

Он успел наполовину встать со стула, теперь опустился обратно.

— Сядь, прах тебя побери, побеседуем. Ты вот меня пиратом окрестил. А я и был пиратом, и не только. Лучшего артиллериста, чем я, моря никогда не видали, а иногда я плавал под черным флагом, но это не важно. Думаешь, те, кто бороздил индийские воды, забыли Старого Когтя? Они •помнят. Помнят, поверь мне, и как он сам-друг взял крепость Джинджи, тоже помнят.

— Он ее не брал. Просто побывал там.

— «Побывал», говоришь? Да, побывал, вошел, где не могла пройти армия, взобрался по стенам и башням прямо во внутренние комнаты и бросил вызов матерому льву в его собственном логове. Ухватил за бороду и подровнял ему уши, потом прикончил и унес с собой мешок добычи, которого хватило бы, чтобы выкупить половину европейских королей! Кому в тех водах неизвестна эта история? Я сам смотрел на стены Джинджи спустя эти многие годы и содрогнулся, помыслив о человеке, посмевшем в одиночку подступиться к ним.

Над столом воздвиглась человеческая фигура. Подняв взгляд, я увидел, что это человек с парохода, Джон Масман.

— Может быть, я пойду с тобой на пару плотничать. Работа-то моя кончилась. Продали суденышко.

— «Западного механика»?

— Ага. Спустили девчонке по имени Мейджорибанкс, или как ее там.

Внутри у меня что-то оборвалось.

— Мисс Мейджорибанкс?

— Ей. — Событие, очевидно, переваривалось отставным речником плохо. — Я хотел еще рейс сделать… хорош пароход-то. А капитан говорит «нет». У него своя команда.

— Ее капитан?

— Ну да, эта девица времени не теряет. Глазом не моргнуть, уже и пароход есть, и команда набрана. Надеется погрузить провизию и топливо и отойти за несколько часов, и, если я понимаю в людях, этот Маклем организует ей такое. Надсмотрщик с плантации, вот что он есть. Умеет людей погонять.

— Маклем?

— Угу. Капитан Маклем нынче, с инструкциями плыть до Сент-Луиса и иных пунктов назначения к Западу.

Масман опустился на стул.

Мой взгляд переместился на Жобдобва. Триумфа в нем не было. Ничего похожего на «я же тебе говорил!». Лишь разочарование… и страх.

Мисс Мейджорибанкс отплывает на «Западном механике» с Маклемом в качестве капитана, и брат, которого она собирается спасать, вполне может оказаться пленником той самой своры, которая составляет команду ее судна!