Утро нового дня застало королевских следователей в трактире. Йошка и Платон сидели за отдельным столом и степенно попивали благородный заморский напиток, именуемый кофе. Для юноши сие питие было в диковинку, а потому он пробовал кофе осторожно, как обычно дети пробуют только что подогретое кухаркой на печи молоко, старательно дуя на него сложенными в трубочку губами и обхватив кружку обеими руками. Мастеру же, судя по всему, кофе был не впервой, так как он частенько приглашался чешским королем Рудольфом и во дворец для длительных ученых бесед, а там, как всем было известно, кофе подавали запросто. Пан Паливец, казалось бы, хотел нынче превзойти самого себя в том внимании, которое он оказывал своим высоким гостям, прибывшим из самой Златой Праги. Он так суетился вокруг стола, что в конце концов это надоело обычно спокойному, но ныне явно не выспавшемуся мастеру, который попросил трактирщика не беспокоиться об их, Йошкином и Платоновом, удовольствии, а обратить внимание на других постояльцев.

После завтрака пан Платон Пражский, по своему обыкновению, закурил трубочку, пуская в потолок клубы ароматного дыма, от которых обычно у всех окружающих на душе делалось легко. Йошка тут же пристроился рядом с учителем и потребовал разъяснений вчерашней ночи.

— У меня такое чувство, что все происшедшее вчера только снилось мне, — поделился он, отхватывая, по своему обыкновению, от куска хлеба вкусный мякиш и отправляя его в рот. — И полет по небу на метле, и водяной. Это лишь сказка, приснившаяся мне этой ночью. На самом деле мы с вами, учитель, закончили у мельника третий этап Великого Делания и отправились обратно на постоялый двор, где отужинали в трактире и улеглись преспокойно спать.

Уж не знаю, драгоценный Читатель, думал ли так на самом деле юноша, или же ему хотелось каких-то объяснений от мастера, но только и Платон Пражский повел необычный разговор, полностью согласившись с учеником.

— Конечно, все это тебе только приснилось, — подтвердил он, со значением кивая головой. — Абсолютно все. На самом же деле ты и сейчас спишь.

— Как так? — изумился Йошка.

— А вот так! — развел руками пан Платон, с благодарностью принимая от трактирщика кружку с пивом. — Благодарю вас, пан Паливец, вы очень любезны. Кстати, не могли бы вы нас рассудить, — остановил он трактирщика, собиравшегося было уйти, дабы не мешать мудрой беседе королевских следователей.

— Чем я могу помочь? — изумился пан Паливец, подсаживаясь к столу. — У меня и образования-то нету.

— Тут не в образовании дело, — заметил мастер. — Ну-ну, не прибедняйтесь, пан Паливец. Лучше скажите, считаете ли вы все, что связано с Королевским искусством, плодом воображения?

Трактирщик задумчиво почесал голову:

— Вообще-то все, что с нами происходит в реальной, так сказать, жизни, а уж тем более такое великое событие, как трансмутация, мы не должны воспринимать буквально, — мудро заметил он. — Возможно, что вы сейчас не занимаетесь Великим Деланием, а совершаете совсем иное.

У юноши даже челюсть отвалилась от того, что он услышал из уст трактирщика.

— То есть как не воспринимать буквально? А что мы тогда делаем? — спросил он, ошеломленный неожиданно выдвинутой теорией.

— Возможно, вы, уважаемый пан Йозеф, и вы, достопочтенный пан Платон, в данный момент занимаетесь трансмутацией не первичной материи, а чего-то другого.

При пане Платоне, который собирался после завтрака идти к пивовару, лежал на лавке завернутый в чистое полотенце стеклянный сосуд с живой массой, которая изредка выпускала из-под полотенца вздохи и вообще вела себя самым что ни на есть странным образом. Йошка осторожно приоткрыл полотенце, взяв его за угол двумя пальцами, и заглянул в стеклянную посудину. Да, масса и вправду была удивительной, не похожей ни на что, ранее виденное учеником пана Платона.

— А что мы трансмутируем? — спросил он у трактирщика. — Что это за масса?

Пан Паливец многозначительно пожал плечами. Йошка совершенно запутался, а потому мастер поспешил прийти к нему на помощь, пояснив:

— Уважаемый пан Паливец имеет в виду не то, что лежит в посудине. Он имеет в виду вообще Делание. Возможно, это можем быть даже мы с тобою, — изрек он.

Удивлению Йошки не было предела. Он бегло оглядел себя и, не найдя никаких изменений в своем теле, решил, что просто мастер и трактирщик над ним подшучивают. Юноша уже хотел было сказать что-нибудь смешное в ответ, как в зал трактира вошел толстый, почти такой же толстый, как и пан Паливец, мужчина в красивой одежде и в большом кожаном фартуке с нашитой пивной кружкой, из которой валила, вытекая по стенкам, добрая пена. Фартук указывал на принадлежность толстяка к ремесленному цеху пивоваров. Оглядевшись и заметив сидевших за отдельным столом королевских следователей, пивовар направился прямиком к ним. Подойдя к столу, он с уважением поклонился пану Платону, затем кивнул Йошке и хлопнул по-товарищески трактирщика по плечу:

— Здорово, Паливец.

— Здорово! — воскликнул трактирщик, которому не терпелось познакомить своего товарища с королевскими следователями. — Пан Платон, пан Йозеф, прошу любить и жаловать. Мой старинный товарищ пан Жбанек.

Пивовар учтиво поклонился и, отказавшись от приглашения пана Платона присоединиться к их компании, сказал:

— Паливец мне сообщил, что вы совершаете Великое Делание в нашем Городке. Так вот, я хотел бы помочь всем, чем смогу, благородному Королевскому искусству.

При этом круглое лицо его излучало такое благодушие и доброжелательность, что мастер тотчас же принял приглашение пана Жбанека и вместе с учеником и паном трактирщиком направился к пивоварне.

— Надеюсь, уважаемый пан Жбанек, вы знакомы с дистилляцией? — спросил он, входя в огромную комнату, посреди которой стоял большой медный перегонный куб, начищенный с такой тщательностью, что на его боках отражалось все, что творилось в комнате.

— Вы спрашиваете, знаком ли я с дистилляцией? — изумился пивовар. Он дробно и густо захохотал, отчего живот его заколыхался под фартуком, словно бы взволновалось море во время шторма. — Да каждый уважающий себя пивовар знаком с сим поистине алхимическим способом.

— Прекрасно! — воскликнул мастер. — Тогда пусть Йозеф напомнит нам, что говорится в Библии о четвертом дне Сотворения мира.

Йошка сразу же напрягся, боясь опростоволоситься перед новым знакомым, толстяком пивоваром. Однако напрасно он волновался, священные строки сами всплыли в памяти.

— «И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды. И поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю, и управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы».

— Процесс сей в Великом Делании именуется distillatio, сиречь очистка, то есть дистилляция, — объявил пан Платон, строгим взором окидывая несколько медных перегонных кубов, стоявших в комнате вдоль стены.

Кубы эти были различными по размеру: большими и малыми. Они служили для брожения и очистки, а также для варки пива.

— Однако же, уважаемый пан Платон, у Альберта Великого сей этап называется не дистилляцией, а кальцинацией и проводится совершенно в других условиях, — неожиданно заметил доселе молчавший трактирщик.

— Совершенно согласен с вами, пан Паливец, — тотчас же откликнулся мастер, — но я провожу трансмутацию не по детальным описаниям адептов алхимии, а по дневнику своего товарища, пана Карла Новотного.

Королевский библиотекарь извлек из недр мантии и представил собравшимся в круг исписанные листы бумаги, сшитые грубой черной ниткой, именуемые дневником, который был найден Платоном и Йошкой в склепе. Дневник осторожно переходил из рук в руки, покуда не оказался у пана мельника, неожиданно явившегося в пивоварню. Франтишек бережно взял листы и, пролистав их, с величайшим почтением вернул пану Платону.

— Не смог удержаться, — извиняющимся голосом сказал мельник. — Вы еще не начинали четвертый этап трансмутации?

Мастер успокоил его, что они только лишь начали обсуждение проведения этапа. Неожиданно дверь в пивоварню раскрылась, и перед изумленными алхимиками на пороге предстала жена трактирщика в сопровождении, как всегда, богато одетого бургомистра Городка. Жена пана Паливеца, кою я забыл представить уважаемому Читателю, звалась Анной. Она накинулась было на мужа, назвав его негодным, за то что тот не пригласил ее «на великое таинство, кое проводил глубокоуважаемый мастер пан Платон». Бургомистр тоже неодобрительно заметил, что он, дескать, всегда старался помочь королевскому следователю, а тот ни разу не позвал его поучаствовать в алхимическом Делании.

— Что ж, — развел руками пан Платон, — похоже, что все в сборе. Не хватает только лишь…

— А вот и я! — воскликнула задорным голосом Катаринка, вылетая из большой печи, что стояла посреди комнаты. — Надеюсь, я ничего не пропустила? — с невинным видом поинтересовалась она, оправляя свои цветастые одежды и приставляя метлу в угол комнаты.

— Теперь все, — констатировал Йошка.

Алхимики столпились перед самым большим медным кубом, что стоял во главе остальных перегонных кубов. Пан Платон оглядел куб, развернул белоснежное полотенце и вынул оттуда массу, полученную после вчерашнего брожения в печи мельника, пана Франты. Алхимики осторожно вынули массу, недовольно ворчавшую еще теплыми боками, из стеклянной посудины и положили внутрь перегонного куба. Пивовар, с важным видом потряхивая толстым животом, плотно закупорил крышку перегонного куба и стал возиться с ручками. Он понимал, что сегодня его день, а потому без всяких церемоний распоряжался остальными алхимиками. Мельник бросился по приказанию пана Жбанека осматривать на герметичность соединения с остальными, меньшими кубами. Пан Паливец и его жена разводили маленький огонь, подкладывая в специальный очаг, что находился рядом с кубом, куски угля. Йошка таскал в ведрах воду. Катаринка, не дождавшись приказаний от пивовара, принялась своею метлой подметать пол в большой комнате пивоварни, так как чрезвычайно любила чистоту и порядок. Пан Платон и бургомистр углубились в изучение дневника пана Новотного, поминутно отрываясь от чтения и обсуждая, что имел в виду под тем или иным термином алхимик. В общем, работа кипела весело, и никто даже не заметил, как в пивоварню тихо вошел высокий человек, закутанный снизу доверху в черный плащ. На глаза незнакомца был натянут капюшон. Закутанный в плащ мужчина строго оглядел компанию и, дабы привлечь к себе внимание, кашлянул. Алхимики в мгновение ока обернулись к двери. В воздухе повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь тихим звоном мухи, первой проснувшейся после долгой зимней спячки и жужжащей у оконного стекла. Незнакомец явно наслаждался произведенным на всех присутствующих пугающим эффектом и не торопился что-либо сказать.

Наконец первым нарушил молчание Йошка.

— Кто это? — громко и несколько неделикатно по отношению к незнакомцу спросил он у стоявшей рядом и невольно прижавшейся к нему Катаринки.

— Не знаю, — пожала плечами та. — Хотя нет, постой-ка, постой-ка! — воскликнула девушка. — А не тот ли это вор, что попытался украсть из домика алхимика книги и прочие вещи?

Бургомистр громко цыкнул на Катаринку:

— Думай, что говоришь. Это же наш пастор, пан Антоний.

Священник, а незнакомец оказался именно им — настоятелем местного костела, криво усмехнулся своими тонким и, изгибающимися, словно змеи, губами.

— Именно так, — сказал он. — А тебе, дщерь, — ткнул он пальцем прямо в Катаринку, — следовало бы вернуться в лоно церкви. Иначе тебя ждет костер Священной инквизиции. Впрочем, как и всех вас. — Настоятель обвел тяжелым неприятным взором присутствующих алхимиков.

При упоминании о кострах и инквизиции, свирепствовавшей по всей Европе и сжигавшей во множестве колдунов и ведьм, алхимики испуганно отпрянули. Внезапно к священнику, горделиво взиравшему на запуганных им людей, вышел пан Платон:

— Ваше преподобие, у нас в Чехии инквизиция уже изгнана нашим глубокоуважаемым просвещенным монархом Рудольфом Вторым, а потому ваше замечание неуместно. К тому же вам, служителю Господа Бога, должно быть стыдно запугивать несчастную сироту насильственной смертью.

Йошка тоже выступил вперед и, осмелев, сказал:

— Да, кстати, не будет ли любезен пан Игнат арестовать этого человека в связи с данным ему вчера объяснением относительно ночного происшествия у домика алхимика пана Новотного, подвергшегося разграблению этим паном. — Йошка бесстрашно указал на Антония.

Тот лишь усмехнулся.

Бургомистр, никак не ожидавший подобного официального обвинения, да еще и сказанного устами юноши, подошел к помощнику королевского следователя и спросил тихим голосом, имеются ли у того доказательства обвинения.

— Конечно, — вмешалась Катаринка. — У того ночного вора на лбу должен быть след от удара. Пусть он снимет капюшон, — потребовала она, пренебрежительно кивая в сторону священника.

Антоний перестал улыбаться. И слава богу, драгоценный Читатель, потому что его противная улыбка, вернее, ухмылка настолько раздражала всех присутствующих, что еще немного — и началась бы банальнейшая драка.

Священник повернул голову к бургомистру.

— Пан Игнат! — воскликнул он. — И вы допускаете подобное безобразное отношение к носителю духовного сана? Да еще и поддерживаете сию богомерзкую компанию?

Пан Игнат заколебался. На глуповатом лице бургомистра читалось, что он взвешивает, насколько проявление им характера в нынешней ситуации может в дальнейшем повлиять на его судьбу. Отец Антоний был весьма уважаемым в Городке, к тому же его убежденность в решительных действиях инквизиции пугала пана Игната.

Видя, что один из алхимиков колеблется, Катаринка бесстрашно выступила вперед и засвистела. И тотчас пивоварня наполнилась совами. Птицы влетали через раскрытые окна, двери и даже через дымоход, через который, впрочем, влетела и сама прекрасная ведьмочка. Влетев, совы стали кружиться над головою пана Антония, угрожающе ухая.

— Прочь! Прочь, богомерзкие твари! — закричал приходский священник, отмахиваясь от круживших над ним сов.

Он столь энергично отпугивал от себя птиц, что и не заметил, как капюшон сполз с его головы, обнажив совершено лысый и круглый, как шар, череп. Тут-то все присутствующие в комнате и увидели, кто пытался украсть из домика алхимика книги и лабораторные инструменты. На лбу Антония красовался замечательнейший синяк, переливавший всеми цветами радуги.

— Вот так да! — воскликнул удивленный пан Жбанек. — Пан Антоний, так ты вор!

Священник понял, что его раскрыли. Он погрозил бесстрашной девушке кулаком, накинул капюшон и бросился прочь из пивоварни. Совы вылетели вместе с ним. Они преследовали пана Антония вплоть до костела, изредка подлетая к нему сзади и клюя в зад, что придавало приходскому священнику большую скорость, заставляя его улепетывать так, что только пятки сверкали.

— Нет, ну кто бы мог подумать! — в сердцах воскликнул пан Игнат, которому теперь было стыдно за то, что он заколебался в самый ответственный момент.

— Да, и на старуху бывает проруха, — глубокомысленно заметила Анна, жена трактирщика.

— Что ж, приступим, — подал голос доселе молчавший Платон Пражский. — Пан Жбанек, у вас все готово?

— Конечно, — сказал пивовар и повернул рычаги.

В перегонных кубах что-то сильно заклокотало. Это воздух, нагретый в очаге, ворвался внутрь самого большого куба, ударяясь о его медные стенки.

Все алхимики в ожидании окончания очередного этапа Великого Делания уселись на скамейки, поставленные гостеприимным паном Жбанеком, который принес большую бочку недавно сваренного, своего самого наилучшего пива.

— Все хотел вас спросить, уважаемый пан Жбанек, отчего это у вашего пива такой странный привкус? — поинтересовался мастер, отпивая из кружки пенистого напитка и закуривая по привычке трубочку табаку.

Пивовар расплылся в улыбке.

— Это мой секрет! — многозначительно сказал он. — Но вам, друзья мои, я его раскрою. — Толстяк заколыхал своим большим животом и затрясся в смехе. — Это мой, так сказать, вклад в мирную жизнь нашего Городка. Я, да будет вам известно, давно уже являюсь мистом в алхимии.

— Тоже мне, секрет какой! — хмыкнул мельник. — Да о том, что ты, Жбанек, алхимией увлекаешься, каждый в Городке знает.

— Да? — изумился пивовар. — Вот так да! А я-то, дурак, думал, что это тайна. Еще старался скрывать, а вы, оказывается, все знали. — Он обвел взором присутствующих.

— Конечно, знали, — встряла Катаринка. — По правде говоря, среди нас нет ни одного человека, кто бы не занимался алхимией.

И тут только все неожиданно для себя заметили, что они не зря собрались сегодня в пивоварне. И трактирщик с женою, подобно величайшей чете алхимиков — Никола и Пернель Фламели, и бургомистр Игнат, и мельник Франтишек Непомуцкий, и пивовар Жбанек, да и сама Катаринка — все они объединены одной и той же страстью — страсть к исследованию, к алхимии. Великая страсть к Великому Деланию! Восемь человек сидели сейчас в пивоварне, и это были прекрасные люди, которые в одночасье стали дружны и объединены единой идеей — найти и узнать нечто совершенно новое, неизведанное, удивительное и восхитительное. Склони же голову, Читатель, пред сими достойными людьми, оставившими все другие дела ради новой идеи, способной украсить наш мир.

Первым опомнился пан Платон.

— Так что же вы добавляете в пиво, пан Жбанек? — напомнил он свой вопрос.

Пивовар засмущался. Наконец, после многочисленных уговоров, он сказал:

— Я изготовил порошок счастья. Его-то я и добавлял в готовое пиво. Мне хотелось, чтобы все в Городке были счастливы и честны, чтобы у нас не было никаких мерзостей, коими подвержены другие города и села.

— А ведь действительно у нас нет ни драк, ни воровства, ни обмана! — воскликнула Анна.

— Да? А Антоний? — напомнила ей Катаринка. — Он и еще угольщик чуть было не ограбили домик алхимика.

— Это все потому, что ни Антоний, ни угольщик не пили моего пива, — глубокомысленным тоном заметил пан Жбанек. — Священник принципиально пиво не пьет, а угольщик — из жадности.

Трактирщик подошел к пивовару и звонко хлопнул его по плечу:

— Молодчина, Жбанек!

Бургомистр подхватил:

— Не знаю, как это у тебя получается, но Городок наш, слава Господу, самый наилучший из всех в Чехии!

Пивовар даже надулся от важности, сделавшись совершенно круглым и похожим на большой шар в фартуке. Чтобы скрыть от друзей слабость к похвалам, он подошел к перегонному кубу и проверил, хорошо ли проходит дистилляция.

— Учитель, — неожиданно вспомнил давнишний разговор с паном Платоном Йошка, — как-то вы говорили в самом начале рассказа об «Алом Гримуаре Орфея», что у книги имеется две версии истории. Вы тогда еще рассказали первую историю. А что за вторая история у гримуара? Расскажите.

Тут все присутствующие хором подхватили:

— Расскажите.

Мастер откашлялся и начал:

— Когда Антоний сказал о богомерзком нашем занятии, он позабыл о том, что мистики также ищут не только тайных знаний, подчас действительно противных Господу. Мистики также ищут забытое Слово Божье. — Пан Платон со значением оглядел алхимиков, собравшихся подле него в кружок.

— А зачем алхимикам это Слово? — спросил Франтишек.

— Слово сие было сказано Господом еще в самом начале Сотворения мира, а потому имеет для алхимиков чрезвычайно важное значение. Йозеф, напомни, как говорится в Библии, — попросил пан Платон ученика.

Йошка тут же выпалил:

— «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет».

— Господь Бог сказал некое Слово, кое способно творить чудеса, — продолжил рассказ мастер. — Слово было названо Божественным Глаголом, который и стали искать алхимики-теоретики, к коим тяготеет наш уважаемый пан Франта.

Все присутствующие с уважением посмотрели на мельника. Он смущенно отмахнулся, дескать, не стоит обращать внимания.

— А вы, пан Франта, слышали раньше о Слове? — поинтересовался у него мастер.

— Вообще-то о Божественном Глаголе я впервые узнал, читая Платона, — сообщил мельник. — В том месте, где он описывал некий удивительный остров, именуемый Атлантидой, ваш тезка писал, что тамошние адепты, именуемые Преторианцами, знали некое заветное Слово, способное останавливать наводнения и переносить их с одного места в другое за тысячи дней обычного пути в одно мгновение. Я тогда заинтересовался более историей этих самых Преторианцев, нежели Божественным Глаголом, а потому о последнем знаю немного. Надеюсь, что вы, уважаемый пан Платон, значительно расширите мои знания.

Мастер благодарно поклонился.

— С удовольствием. Божественный Глагол, который, как утверждали древнееврейские каббалисты, являлся сокровенным именем Господа Бога, был передан пророку Моисею вместе со скрижалями. Моисей сохранил заветное Слово Божье. О нем же упоминает в своем Евангелии Иоанн.

Йошка тут же подхватил:

— «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

— Когда столь уважаемые и имеющие наше полнейшее доверие адепты говорят о наличии некоего Слова, — сказал, благодарно кивая ученику, пан Платон, — что Божественный Глагол имеется, значит, его просто не может не быть. Древнееврейская книга «Зогар», например, утверждает, что Слово это — Яхве, тайное имя Бога. Главное, согласно сей книге, как его произносить, то есть вся суть в дыхании. Кстати, в «Зогаре» приводится одна из величайших тайн мира! — Мастер со значением поднял указательный палец вверх. — Знайте же, друзья мои, что Земля наша вращается вокруг себя!

Присутствующие ошеломленно переглянулись.

— Что до «Алого Гримуара Орфея», то в нем, как утверждают иные тайные книги, скрыто правильное написание и произнесение Божественного Глагола, — сказал Платон Пражский. — Слово сие было занесено в гримуар потомком пророка Моисея и сыном Давида царем иудейским Соломоном, известнейшим мистом. Позднее крестоносцы, отвоевавшие Святую землю у мусульман, вывезли из Иерусалима вместе со многими другими дарами «Алый Гримуар Орфея», называемый просто Книгой. Сами же крестовые походы были организованы с целью отвоевать не только Гроб Господень, но и Слово, называемое священниками и папой римским Святым Граалем. Именно под названием Святого Грааля люди, посвященные в тайну, и разыскивали по всей Святой земле Книгу с Божественным Глаголом. При возвращении, дабы Книга не попала в руки постороннего, так как в то далекое время на дорогах было множество препятствий, было решено назвать «Алым Гримуаром Орфея», или же черной книгой мистиков. Тогда о тайне поиска Святого Грааля было уже известно всем, поэтому сия предосторожность не казалась слишком чрезмерной. Это позднее, когда истинное значение Книги было утрачено, за ней закрепилась дурная слава гримуара.

Мастер выпустил в потолок облачко дыма, которое приняло форму сначала толстого книжного фолианта, затем превратилось в чашу, а уже после растаяло под порывом сквозняка. Алхимики, затаив дыхание, слушали рассказ Платона Пражского об удивительной книге.

— И по сей день, как говорится в хрониках, сия Книга принимает самое различное внутреннее содержание.

— Пан Платон, — осторожно подала голос Катаринка, — а как она выглядит, эта самая Книга?

Королевский следователь недоуменно пожал плечами:

— Не знаю.

— Может, в дневнике пана Новотного о ее внешнем виде что-нибудь говорится? — спросил мельник.

— К моему величайшему сожалению, о том, как Книга выглядит, Карл и сам не имел понятия, — констатировал Платон. — Только в самом конце, давая пояснения для того, кто его дневник сумеет отыскать, он указывает, что не стоит искать некую определенную книгу.

— Как так? — изумился пан Паливец. — Что же мы тогда ищем?

Все с удивлением воззрились на мастера.

— Мы ищем «Алый Гримуар Орфея». Или же просто Книгу, в коей заключен Божественный Глагол, — ответствовал тот. — Дело в том, что Книга сия меняет форму в зависимости от того, к кому она попадает в руки. Если человек всю жизнь занимается алхимией, — тут пан Платон поглядел на чету трактирщиков, — то им дается в руки древняя книга по Королевскому искусству. Ежели человеку более интересны оккультные изыскания, — сказал мастер, кивая в сторону чрезвычайно довольного пивовара, — перед ним открываются свитки с ценнейшими мыслями, записанными наимудрейшими из мистов. В случае нахождения Книги теоретиком, как пан Франта, он открывает величественные загадки и парадоксы ума. А что до прекрасной ведьмочки и травницы, — сказал пан Платон, посылая доброжелательную улыбку зардевшейся Катаринке, — думаю, она сама знает, что ей предстоит открыть в Книге.

— Как бы такая Книга не попала в руки угольщика или же самого Антония, — забеспокоился осторожный Йошка.

Пан Платон потрепал ученика по вихрастой голове.

— Думаю, в наших силах не допустить, чтобы пан Антоний со товарищи получил сию величайшую из Книг, — сказал он.

Неожиданно в наступившей тишине раздался голос мельника, доселе предпочитавшего молчать, дабы не помешать умной беседе.

— Друзья, — сказал пан Франта, вскакивая со скамьи и обводя своим ясным взором присутствующих алхимиков. — А давайте сей же час поклянемся, подобно основателям знаменитых монашеских орденов, что сделаем все, чтобы не допустить попадания Книги в руки неправедных сил! Давайте же будем, как прервавшийся тайный орден Преторианцев, защищавший в свое время Землю от нашествия черных сил, едины в общей идее.

— Это благороднейшая из идей, которую мне приходилось когда-либо защищать, — подхватил бургомистр, вставая и становясь рядом с мельником. — Вот тебе моя рука, Франта.

Тут следом за паном Игнатом встали трактирщик со своею женой Анной, Йошка с Катаринкой и пивовар пан Жбанек. Последним поднялся Платон Пражский, который встал посреди круга, образованного новоявленными Преторианцами, и своей могучей дланью накрыл их сложенные друг на дружку руки.

— Да будет так! — громко воскликнул он.

Словно бы в подтверждение того, что само небо благоволит к этому союзу, раздался призывный звон колокольчика, означавший, что дистилляция завершена. Перегонный куб, стоявший в самом конце большой комнаты, самый низкорослый из всех кубов, вздохнул словно живой и выпустил остатки пара. Новоявленные Преторианцы во главе с паном Платоном подошли к перегонному кубу. Пивовар осторожно снял верхнюю крышку, отвинтив один за другим три вентиля. Все с любопытством заглянули внутрь куба. Там, на самом дне, лежал небольшой комочек что-то вроде грецкого ореха. Цвет у нового вещества также был светло-коричневым, с золотистыми переливами.

— Что это? — тихо, словно боясь, будто вещество услышит и обидится на него, спросил у пана Платона трактирщик.

— Не имею понятия, — так же тихо ответил мастер, нагибаясь и беря обеими руками вещество. — Наверное, это Prima Materia, которую упоминал Аристотель.

Он вынул из перегонного куба удивительный продукт четвертого дня Великого Делания и торжественно передал его трактирщику. Тот, внимательнейшим образом рассмотрев вещество, пустил его далее по кругу, пока оно не вернулось обратно к пану Платону. Мастер уже приготовил деревянную шкатулку, вынутую из недр мантии, в которой у учителя, по меткому замечанию Йошки, чего только не хранилось. Спрятав драгоценнейшее вещество обратно в недра мантии, Платон Пражский обратился к трактирщику:

— Уважаемый пан Паливец, а неплохо бы было после многотрудного дня и поужинать.

— Совсем неплохо, — обрадовался такому повороту трактирщик; который уже давно испытывал ощущение голода, но боялся предстать перед остальными новоявленными Преторианцами невеждой, думающим только о первичных инстинктах и забывающим о высоком.

— А под ужин и пиво! — воскликнул пан Жбанек, доставая из погреба большой бочонок с собственноручно сваренным напитком. — Вот, самое наилучшее.

— Ты небось в него и порошка счастья не пожалел? — ехидно спросила пивовара веселая Катаринка.

— А как же, милая панна, отсыпал от всей души, — отозвался пан Жбанек, хохоча так, что его огромный живот просто ходуном заходил.

Преторианцы направились через площадь к постоялому двору, оживленно беседуя по дороге. Проходя мимо костела, все они словно бы по команде замолчали и повернули головы в сторону раскрытых настежь дверей. В дверях костела стоял высокий отец Антоний в праздничной сутане, перед которым столпился немногочисленный люд Городка. По правую руку от священника маячила ссохшаяся фигура угольщицы. Старуха, завидев весело идущих Преторианцев, подняла ссохшуюся руку и, указав на них, заверещала своим противным визгливым голосом, постоянно переходя на крик:

— Христиане! Вот те безбожники, о которых вам вещал отец Антоний! Вот они — нехристи!

Все разом повернулись к Преторианцам. Лица у людей выражали явно не те чувства, кои хотел достигнуть своим особым пивом пан Жбанек.

Преторианцы немного замедлили свой ход. Да они и не смогли бы пройти мимо, потому что толпа, сгрудившаяся у ступенек костела, хоть и была немногочисленной, сумела-таки перегородить им путь к трактиру.

— Если мы такие нехристи, то будь любезна, расскажи, как ты выкапываешь из могил мертвецов, чтобы их потом съесть, — неожиданно для всех встрепенулся Йошка, выступив из стройной шеренги Преторианцев и бесстрашно подойдя к старухе.

Угольщица заворчала и, пригнувшись, засеменила прочь от толпы, в которой люди испуганно зашептались, теперь уже переметнувшись к Преторианцам.

Видя подобное, священник вступил в словесную битву с противниками.

— Братья и сестры! — зычным голосом обратился он к собравшимся у подножия храма. — Это святотатцы! И к тому же еретики!

— Мы не еретики! — тут же отреагировала Анна, жена трактирщика.

— Да! — поддержал жену пан Паливец. — Мы даже все посты блюдем неукоснительно, как бы тяжко нам, с нашими обширными желудками, это не было трудно!

Всеобщий смех потряс собрание. Люди, услышав о многотрудности поста и глядя на упитанных пана Паливеца и его жену, добродушно смеялись, совершенно не собираясь нападать на них, как бы к сему ни призывал отец Антоний.

— Кстати, раз уж вы здесь, ваше преподобие, — обратился к приходскому священнику бургомистр, подходя к нему и позвякивая цепью с медалью, — то будьте любезны ответить на несколько вопросов относительно ночного инцидента у домика алхимика, который вы собирались совместно с угольщиком обокрасть. Итак…

Возмущению жителей славного Городка не было предела. Как, среди них завелся вор! Да еще и священник. Надо напомнить уважаемому Читателю, что в Городке никогда прежде не происходило никаких преступлений. Исчезновение пана Новотного вызвало всеобщий переполох, а тут еще и обвинение в краже.

Отец Антоний отступил и оказался в дверях костела. Только тогда он крикнул:

— Братья и сестры! Это грязная ложь! Неужели вы потерпите, что на ваших глазах светские власти схватят духовное лицо и подвергнут его пыткам, дабы принудить к признанию чужой вины как собственной?

На площади повисла тишина, которую нарушил уже пан Платон. Он подошел к засомневавшемуся было пану Игнату и сказал:

— Люди добрые, вы уже знаете, кто я. Я — королевский следователь, прибывший в ваш славный Городок по личному распоряжению нашего достопочтимого короля Рудольфа II. Насколько я понимаю, об аресте преподобного отца Антония и речи не идет. Пан Игнат хочет лишь задать ему ряд вопросов — и все. Причем прямо при вас, чтобы никто потом не говорил о каких-либо пытках. Пан Антоний, вы готовы ответить на вопросы пана бургомистра? — обратился он самым вежливым тоном к священнику.

Ответом был громкий стук закрываемых в костел дверей. Отец Антоний счел должным спрятаться от нежелательных вопросов.

Первым хмыкнул пивовар. Затем ему вторил его лучший друг, пан Паливец, хмыканье которого подхватила жена. И вот уже вся площадь, все люди один за другим хмыкали, не зная, как еще можно выразить свое отношение к из ряда вон выходящему поведению приходского священника.

— Друзья мои, продолжим наш путь, — предложил пан Платон, и вся компания направилась дальше к постоялому двору, где их уже ждал плотный ужин.

Уже на подходе к владениям пана Паливеца бургомистр отвел мастера в сторону и шепнул ему на ухо:

— Пан Платон, я уж и не знаю, но только очень уж я робок. Да и не всегда стою на вашей стороне. Вот и сейчас засомневался, правда ли отец Антоний виновен. Вы ведь не прогоните меня из Преторианцев?

Королевский следователь внимательно посмотрел на пана Игната своим мудрым взором и молвил:

— Ни в коем случае. Это ведь хорошо, что вы сомневаетесь, пан Игнат. Такова ваша натура — все подвергать сомнению. Главное, что вы не сомневаетесь в благородстве нашей общей идеи.