Незадачи

Бывает в жизни человеческой так, что вдруг после ряда успехов выпадает полоса незадач, именно незадач, а не неудач: не то чтобы не удавалось задуманное, то есть предварительные планы того или другого дела оказывались плохо продуманными, а потому и исполнение их не смогло удаться – такие неудачи зависят уже от самого человека, – а вот когда вдруг что-то стихийное врывается совершенно непредвиденно, и прекрасно продуманные и обстоятельно обоснованные планы вдруг рушатся сами собой, на первый взгляд, без всякого постороннего вмешательства – это уж именно незадача. Не задается, да и все…

Именно такая полоса незадач постигла Кобылкина. Лошадка бежала быстро, рабочая окраина осталась позади, и по обе стороны мелькали двухэтажные простоватые домики, среди которых высились громады всевозможных фабрик и заводов.

Все это навело Кобылкина на мысль о таинственном мастеровом, гулявшем на полотне с погибшим Кондратьевым.

„Да, да! Человек не иголка, а вот как тут его разыщешь?… И мои-то, мои-то как опростоволосились! Ничего не видали, ничего не слыхали! Вместо того чтобы с этого Кондратьева глаз не спускать, они даже и издали не следили за ним… Ай, Савчук, Савчук, Савчук! – Мефодий Кириллович, хотя никого с ним не было, укоризненно закачал головой. – И тут я вижу борьбу… борьбу такую, какой мне еще не приходилось вести никогда. Мой неведомый противник не только ловок и хитер, но и умен… о, очень умен… Если судить по частям, то приводится в исполнение какой-то стройный план, обдуманный со всех сторон. Только где план, там и цель, а какая? Если бы знать ее, если бы только знать! Все бы тогда узнал, и держись тогда, господа невидимые синьоры, уж были бы вы у меня в кулаке“.

Теперь Мефодий Кириллович рассмеялся, но в его смехе звучала все-таки скрытая досада. Его окликнули.

Мефодий Кириллович оглянулся. На извозчике догонял его Пискарь, которого он посылал в Финляндию, чтобы узнать, зачем понадобилась там справка о Кудринском. Кобылкин узнал его и остановил свою лошадь.

– Ну, отпускай извозца, садись ко мне, – крикнул он Пискарю после обычных приветствий.

Тот кинул извозчику мелочь и вскочил в шарабан.

– Что, как съездил? В чем дело? – сыпал вопросами Кобылкин.

– Сущие пустяки, Мефодий Кириллович!

– Пусть так, а дело-то в чем?

– Изволите ли видеть, Иматра, водопад, выбросил труп, избитый и обезображенный так, что кто это был при жизни – невозможно узнать.

– Так, того, Кудринский-то при чем?

– А Кудринский ведь перед этим приехал в Иматру.

– Так его подозревают? – воскликнул Кобылкин, и в голосе его послышалась радость.

– Да нет, Мефодий Кириллович, не то, совсем не то!

– Что же? Говори скорее! Мямлишь, мямлишь!…

– Сами же вы меня перебиваете… Кудринский приехал и уехал через несколько часов, не дожидаясь поезда, на лошадях сперва на Малую Иматру, а затем к верховью реки. Финляндцам показалось, уж и не знаю с чего, – не он ли был выброшен Иматрой?

– Фу, бессмыслица! Да ведь он уехал, его, стало быть, видели?

– Видели, отвозили, а тем не менее в Выборге все-таки нашли нужным справиться, жив ли он?

– И только?

– Больше ничего… Пустая формальность…

Кобылкин задумался.

– А все-таки это мне на руку, – как бы сам с собою проговорил он, – у меня есть повод поговорить с ним.

Мысль так и заработала, но Кобылкин, продолжая думать о Кудринском, торопливо рассказал Пискарю о происшествиях этих дней.

Он стал серьезен и сообщил Пискарю, что направляется теперь к дочери несчастных Кондратьевых.

– Ничего я, вернее всего, не узнаю, – говорил он, – а посмотрю на девицу, какая она из себя.

Они были уже в городе и выехали даже за это время на Пески.

* * *

Свернув в одну из малооживленных улиц, Кобылкин остановил шарабан у ворот большого дома и, сойдя на панель, властно дернул звонок у ворот.

Вышел дворник.

– Послушай, Анну Кондратьеву из семнадцатого номера вызови! – приказал ему Кобылкин.

– А вам зачем? – полюбопытствовал тот.

– Говорят, так зови! – рассердился Мефодий Кириллович.

– А как ее звать, коли ее нет! Фью, пропали, уехали!

Это сообщение было так неожиданно, что даже привыкший к неожиданностям Кобылкин оторопел.

– Как уехала, куда? – несколько растерянно спрашивал он.

– Кто же ее знает? Народ ноне вольный!

Кобылкин тут до крови прикусил губу.

– Одна уехала? – спросил он.

– Пришел тут ночью не то господин, не то кто его знает… двугривенный мне дал… Ну, мне что же? пропустил… Много ведь их к Анютке ходило… А потом, гляжу, под утро Анютка с ним выходит и узел у ней… „Куда собралась?“ – спрашиваю. Смеется: „Далеко, – отвечает. – За город…“

Кобылкин только головой покачал.

„Кондратьев и Кондратьева погибли, дочь увезена, – думал он, – именно увезена, хотя, вернее всего, уехала по доброй воле. Стало быть, эти люди владели какою-то тайной… имели, может быть, сами того не зная, – гм, гм! Опять что-то проясняется“…

Недовольный вернулся он к себе. Десятки всевозможных дел уже ожидали его. Приходилось разрываться на части, думать и ломать голову над такими вопросами, которые в это время были совсем неинтересны.

Явился Савчук с подробным докладом обо всем происходившем в домике Кондратьевых. Ровно ничего нового не было; все было так, как предполагал Мефодий Кириллович. Впрочем, теперь Савчук, передавая некоторые подробности осмотра, сообщил, что заметил легкий беспорядок в вещах Кондратьевых, находившихся в сундуке, даже не имевшем замка.

– Как будто кто искал что-то! – сказал он.

Кобылкин особенного внимания не обратил на это сообщение, но по привычке все-таки запомнил его.

Вскоре после Савчука явился и Пискарь. И у него не было ничего, что могло бы пролить свет на внезапное исчезновение Анны Кондратьевой. Действительно, она накануне вечером даже и не думала никуда уезжать. Поздно ночью явился к ней посетитель, которого никто в квартире не видел до того. О чем он говорил с Анной – никто тоже не слыхал, но ночью девушка вдруг собралась, объявила хозяйке квартиры, что уезжает на неделю, а может быть, и долее, куда – этого она не сказала, но заплатила все, что была должна, и ушла с виду довольная и счастливая.

– Счастье мне такое привалило, – объяснила она подругам, – что отказываться нельзя…

Все это было совершенно в порядке вещей, но Кобылкин почувствовал, что невидимые враги нанесли ему и на этот раз поражение…

„Ловко, – подумал он, – пока что – разбит по всем пунктам!“ Однако эти поражения, и он был в том уверен, только разжигали теперь его энергию и заставляли желать полной победы во что бы то ни стало.