Императорскую карету, которая везла императора с императрицей по улице Лепелетье на праздничное представление в «Гранд-опера», эскортировали конные уланы, а следом за ней ехало еще два экипажа с членами свиты. Стефани, сидевшая рядом с Пьером в карете, следующей сразу же за императорской, разглядывала в окно толпы людей, собравшихся на освещенных улицах и громогласно выражающих свою любовь и верность. Наверное, думала она, Евгения, которую жадно разглядывает народ, напоминает им сказочную фею в своих бриллиантах и белых кружевах, отвечающую на их возгласы ослепительной улыбкой и взмахом руки. Многие явно завидуют «безоблачному» существованию императрицы, даже не догадываясь, что император взял в любовницы жену министра иностранных дел, о чем Евгении уже давно доложили.

Неужели все мужья изменяют своим женам? Стефани покосилась на Пьера, который сидел, положив ногу на ногу, и лениво смотрел в другое окно. Она еще ни разу не дала ему повода для измены. После их свадьбы прошло четыре месяца, а Стефани любила его так же страстно и беззаветно, как раньше, и у нее не было причин полагать, что он в ней разочаровался. Напротив, он с нежностью хвалил ее за ее способность удивлять и радовать его, и Пьер мог надеяться, что она не утратит своего таланта смешить его. Например, когда она шепотом комментировала какой-нибудь скучнейший официальный прием, он улыбался, глядел на нее так, как не смотрел даже во время близости. Она не знала, почему так. Иногда Стефани вспоминала Луизу, и ее начинали терзать сомнения и неуверенность. Может быть, он до сих пор не может забыть девушку, но что бы там ни было в прошлом, все это уже отдалилось. Теперь она, Стефани, его настоящее и будущее.

Карета замедлила ход.

Через окно было видно, что императорский экипаж остановился у ступенек «Гранд-опера». Ощутив острый прилив нежности, Стефани повернулась и протянула ему руку. Этот импульсивный порыв и то, что она отвернулась от окна, спасли ей лицо: на улице послышался оглушительный взрыв, ее волной швырнуло на Пьера, на них посыпались осколки выбитого стекла.

Стефани закричала, Пьер повалил ее на пол кареты, накрыв своим телом, среди поднявшегося на улице столпотворения послышался следующий взрыв. Стало совсем темно, все газовые фонари, освещавшие улицу и фасад театра, погасли, усилив всеобщую панику, на лежавших на ступеньках с грохотом свалился навес. Снова ослепительная вспышка — уже третьей бомбы. Людские крики и вопли смешались с ужасающим ржанием изувеченных лошадей.

Воздух был насыщен запахом дыма и взрывчатки. Пьер, лежавший на ней, поднялся и усадил Стефани на сиденье.

— Ты в порядке? — кричал он.

Она кивнула, дрожа от шока.

— Да, кажется. — Она посмотрела на мужа и снова вскрикнула: — Что это у тебя?

По его лицу струилась кровь из пореза на голове, но он этого даже не чувствовал.

— Сиди здесь, я сейчас вернусь за тобой, — приказал он. — Надо подойти к императору.

Если он еще жив, мрачно добавил он про себя, выпрыгивая из кареты. В театре уже засветили фонари, и в лучах света показались тела убитых и раненых, туши умирающих и уже затихших лошадей. Вдруг показался человек, он вышел из какого-то узкого проулка и с пистолетом в руке подошел к императорской карете, из которой выходила Евгения. Пьер с криком бросился к убийце, но жандармы его уже схватили, скрутили и повалили на землю. Евгения сохраняла ледяное спокойствие, казалось, эту женщину совсем не испугала эта последняя попытка лишить жизни ее и ее супруга. Тот отделался царапиной на носу да нелепой дырой в шляпе. У Евгении была ссадина возле глаза и кровь на юбке.

Пьер хотел помочь ей выйти из кареты, но она отказалась, отвергла и помощь, предложенную другими. Выпрямившись с подлинно царственным видом, она холодно произнесла:

— У нас больше мужества, чем у убийцы. Пусть все в этом убедятся.

Луи Наполеон, оглушенный, вылез из кареты вслед за ней. Он, никогда не страшившийся смерти, был шокирован безумной выходкой подрывника, который, не задумываясь, лишил жизни стольких ни в чем не повинных людей. Император издал отчаянный стон при виде раненых, среди которых были и его уланы, он хотел было подойти к ним, но Евгения, уже поднимавшаяся по ступеням театра, резко его остановила:

— Не валяйте дурака! — грозно прошипела она, приводя своего супруга в чувство. — Давайте не будем превращать это в фарс!

Он послушно подошел к ней. Члены их свиты, почти все с порезами и синяками, последовали за ними. Пьер уже собрался вернуться за Стефани, когда его внимание привлекла молодая женщина. Свет фонарей, с которыми со всех сторон появлялись желающие помочь раненым, случайно выхватывал тех, кто получил незначительные травмы в последовавшей вслед за взрывами панике. Он бросился к молодой женщине, которая стояла, прислонившись к стене здания, еле держась на ногах.

— Луиза!

И увидел, с какой неприкрытой любовью и облегчением она посмотрела на него и инстинктивно потянулась к нему, но тут она все вспомнила, и между ними снова разверзлась пропасть. Луиза опустила протянутые руки, вцепившись в складки своего плаща.

— Ты ранен, — сказала она в замешательстве.

— Пустяки. — Пьер вынул платок и вытер со лба кровь. — Как ты? Что с тобой?

— Меня сбило на землю, когда все бросились бежать. — И она вздрогнула от ужаса, когда улан выстрелил в лошадь, прекратив ее мучения. — Несчастные люди! Несчастные лошади!

Он подвинулся, загородив собой эту сцену.

— Поезжай домой. Я тебя отвезу.

— Нет-нет. Это не так далеко отсюда, я доберусь сама. Благодарю. — Луиза сделала порывистое движение, чтобы уйти.

— Постой! — Он настиг ее одним прыжком и посмотрел ей в глаза. — Скажи… ребенок… кто родился?

И в ее остекленевшем взоре отразились страдания.

— Мальчик.

— Его имя?

— Поль Мишель.

Пьер смотрел ей вслед до тех пор, пока ее стремительно удаляющаяся фигура не скрылась в темноте. Потом повернулся и пошел к карете, где возле открытой двери его поджидала Стефани. Наверное, она все видела и сейчас станет расспрашивать.

— Эту молодую женщину смяли в толпе. Я просто хотел убедиться, что она не ранена.

— Я узнала ее. Она работает в ателье.

— Вот как? — И он резко перевел разговор: — Бери меня под руку. Остальные уже вошли.

Стефани послушно взяла его под руку. Он почувствовал, что она дрожит, как пойманная птичка, но решил, что это вызвано пережитым страхом от взрывов. Громом приветствий зрители встречали императора с императрицей, которые появились в императорской ложе. Стефани не услышала ни единого такта из «Вильгельма Телля». У нее перед глазами стояли лица ее мужа и этой женщины. Всякие сомнения, кто отец Луизиного ребенка, исчезли.

Луиза еще долго приходила в себя после той ужасной ночи, когда из профессионального интереса решила посмотреть, какое платье наденет императрица по случаю праздничного представления. Свыше ста пятидесяти людей были убиты и ранены во время взрывов, устроенных итальянским заговорщиком Орсини и его приспешниками. Луиза пережила такое глубокое потрясение, что была вынуждена прежде времени отнять сына от груди. Ее успокаивала мысль, что, когда Уорт откроет свой салон, она сможет спокойно вернуться на работу. Одна ее соседка, надежная женщина, чьи собственные дети всегда были чистыми и ухоженными, согласилась присматривать за Полем Мишелем за умеренную плату. А пока Луиза работала над заказами, которые ей удалось получить, и старалась не вспоминать ту случайную кошмарную встречу с Пьером.

Наконец настал день, когда Уорт, надев новый безупречного покроя сюртук с бархатным воротником, обошел свои заново отделанные и обставленные владения. Он еще никогда не был так счастлив. Мари была в восторге от их нового дома, в нем было так много комнат, что они смогли обустроить себе комфортабельную квартиру, смежную с ателье. У Отто Боберга было в Париже собственное жилье, и он с удовольствием стал компаньоном, решая хозяйственные проблемы предприятия, и у него даже оказались аристократические шведские связи, что позволило ему без труда собрать необходимые деньги. Заказ на два платья от шведской королевы, перед которой замолвила словечко семья Боберга, был первым внесен в журнал заказов, предвещая успешное будущее.

Уорт тщательно отобрал себе персонал. В мастерских трудились самые квалифицированные служащие, и за столами было еще достаточно мест, чтобы впоследствии их заняли и другие. Луизу он назначил старшей примерщицей. Роберт и еще несколько молодых людей, высоких и до известной степени привлекательных, заняли свои места за прилавками с тканями. Больше половины служащих были англичанами. Уорт по-прежнему был твердо убежден, что его соотечественники и соотечественницы способны придать уважаемому заведению утонченность и блеск, и мистер Элленби оказал ему неоценимую помощь, прислав прекрасных специалистов, которые в своем стремлении работать превзошли Роберта Престбери.

Данное в газеты объявление уведомило публику, что Уорт и Боберг открыли элитный магазин, торгующий платьями, шалями, шелками и последними новинками моды. Но, если не считать королевского заказа из Швеции, нельзя было сказать, чтобы работа кипела, и им стало очевидно, что намеченная клиентура появится еще не скоро. Цены пришлось назначить умеренные, иначе даже те клиенты, которые пришли к Уорту, испугались бы, если бы платить пришлось больше, чем у Гажелена и Обиге.

Мари, наконец-то обустроившая свою комфортабельную квартиру рядом с ателье, была на седьмом небе от счастья. Теперь ее сыновья всегда рядом, и она могла прибежать к ним, просто проскользнув через дверь. К ним, как и раньше, была приставлена добросовестная няня, хотя мальчикам с самого начала было позволено носиться по салону, где они вызывали большой переполох как среди служащих, так и среди покупательниц. Если Мари иногда позволяла себе бездельничать, то только для того, чтобы поухаживать за своими мальчиками — завить волосы Гастону или укоротить естественные кудряшки Жану Филиппу. Гастон стоически мирился с папильотками, а вот Жан Филипп был не такой покладистый. Мари оказалась необыкновенно ласковой матерью.

Поль Мишель развивался не по дням, а по часам. Он рос смешливым добрым ребенком, у него были отцовские черные волосы и точно такие же глаза. У него уже резались зубы, он рьяно пытался вставать и ползать. Луиза знала, что ей достаточно отправиться на какую-нибудь императорскую процессию или парад, чтобы увидеть Пьера, но она старалась избегать подобных мероприятий, стремясь как можно скорее залечить свою сердечную рану. Однако несколько месяцев спустя она все-таки увидела его. Роберт пригласил Луизу в театр «Комеди Франсез», где они заняли отличные места. Она смотрела в его бинокль, когда во втором акте подняли занавес, и, заметив краем глаза, что в ложу зашли двое опоздавших, автоматически перевела бинокль на них. И у нее сжалось сердце. У куртизанки, пришедшей с Пьером, были огненные волосы и внушительная сливочно-белая грудь, выпиравшая из низкого выреза платья. Луиза опустила бинокль, сосредоточившись на сцене, но не могла не видеть пальцы куртизанки, густо унизанные кольцами, то и дело извлекавшие засахаренные каштаны из гофрированной коробки. Когда в антракте зажгли свет, в ложе осталась только пустая кондитерская коробка. Пьер со своей куртизанкой исчезли. Луиза пожалела Стефани и поняла, что ее наконец-то забыли. Как ни странно, но это только усилило ее мучения.

И именно в этот вечер, поддавшись тоске и одиночеству, Луиза впервые ответила на поцелуй Роберта. До этого она лишь позволяла ему себя целовать. В ней вдруг против воли пробудились скрытые желания. Хотя Роберт казался ей довольно привлекательным, она не хотела заводить с ним роман, что с самого начала ясно дала ему понять.

Луиза думала, что знает его уже достаточно хорошо. Недостатков у него нашлось множество, но она была с ним терпима как ни с кем, постоянно напоминая себе, что он пытался защитить ее и остался рядом с ней, когда ей был нужен друг. С ним оказалось очень весело, если у него водились деньги, он бывал непозволительно щедр, если же не было, то не гнушался занимать у нее, порой забывая возвращать долг. Когда он был в настроении, то мог всучить покупательнице почти все, что угодно, но ему это слишком быстро надоедало, он выказывал решительное предпочтение молоденьким и хорошеньким клиенткам, в особенности замужним, остальных умудрялся сваливать на других продавцов. Не пользуйся он покровительством мистера Элленби, чем однажды не преминул похвастаться, он бы не задержался надолго у Уорта. Тот был, безусловно, очень терпелив.

— Это все ты виновата, — Роберт дружелюбно отвечал Луизе, когда она пыталась урезонить его, заставить быть более ответственным. — Разве можно быть сосредоточенным и трудолюбивым, когда ты разрушаешь каждый день моего существования, отказываясь верить, что я в тебя по уши влюблен.

И так было всегда. Даже в шутку он умудрялся переложить вину на кого-то еще, но был при этом настолько обаятелен и улыбался такой обезоруживающей улыбкой, что не простить его оказывалось невозможно.

Евгения проявила поразительное милосердие к заговорщику Орсини, пытаясь спасти его от казни. Она считала, что ему надо сохранить жизнь. Он был итальянским патриотом, решившим убить императора, чтобы это террористическое деяние подвигло Францию на революцию, что, в свою очередь, послужило бы примером для Италии, которая стряхнула бы иго австрийского владычества. Императрица осуждала методы насилия, но в душе была солидарна с мечтой революционеров о свободном отечестве и убедила мужа, что пришло время исполнить свое давнее желание и освободить Италию, в которую он влюбился еще в юности. Луи Наполеон стал готовиться к войне.

Луизу приводили в отчаяние все эти приготовления: марширующие солдаты, плакаты с патриотическими призывами на стенах, газетные статьи, в которых говорилось о тирании и агрессивности Австрии. Луиза думала о том, сколько людей будет убито и ранено, сколько останется вдов и сирот. Она постоянно вспоминала Пьера, чаще встречалась с Робертом, тот ошибочно принимал ее потребность в общении за более глубокие чувства и с новой надеждой стал дожидаться возможности переспать с ней.

Войну объявили в конце апреля, а несколько дней спустя, теплым майским днем император уезжал на итальянский фронт. Луиза нарушила свое правило никогда не смотреть на императорские процессии. На улицах были толпы людей, и в давке ее оттеснили в первые ряды, когда показался император со своим эскортом, и все стали радостно кричать и приветствовать его. Луиза увидела Пьера. Он проехал на расстоянии вытянутой руки. Тут ее оттеснила толпа, и он пропал из поля ее зрения, но в последнюю секунду, неожиданно для себя самой, она крикнула:

— Пьер! Удачи!

Каким-то чудом он ее услышал. Пьер обернулся в седле, но так и не увидел, как она помахала ему на прощание.

Война оказалась непродолжительной и кровопролитной. В начале июня была одержана великая победа при Мадженте. В Париже в честь этого события палили пушки. Через несколько дней красильные фабрики работали на всю мощность, и вскоре на прилавках Уорта лежали рулоны пурпурных тканей — тканей цвета мадженты — шелковых, парчовых, шерстяных. Рекой полились заказы на платья такого цвета, а почти сразу же вслед за этим возник спрос на новый оттенок, названный сольферино в честь триумфального разгрома австрийцев французской армией в одном местечке на севере Италии, носящем это название. Дел было столько, что даже Роберт был вынужден поднапрячься за своим прилавком, что было ему совсем не по душе. Но еще больше Роберт обозлился, когда получил письмо с приказанием немедленно возвращаться домой. У его отца, здоровье которого улучшилось, случился рецидив. Роберт, знавший, что его мать может поднять суматоху из-за чепухи, был уверен, что все далеко не так плохо, как она пишет. Но надо было ехать.

— Мне осталось обучаться два месяца, — сообщил он Уорту, — я с радостью вернусь сразу же, как только улажу все дела дома.

Уорт вздохнул про себя. Ему бы очень хотелось больше никогда не видеть этого молодого человека, испорченного и слабовольного, профессиональный уровень которого был ниже среднего. Уорт не предвидел ничего хорошего для семейного дела Престбери, когда управление перейдет Роберту, но себя ему упрекнуть было не в чем — он сделал все возможное, чтобы хоть чему-то обучить этого молодого лентяя.

— Отлично, Престбери. Передайте мой самый теплый привет мистеру Элленби.

Роберт удивился:

— Э-э-э… да, мсье Уорт.

Когда он вышел из его кабинета, Уорт сел в кожаное кресло и в раздражении швырнул на стол перо, которое держал в руке. По реакции Роберта было очевидно, что этому эгоистичному повесе и в голову не пришло лично выразить признательность своему благодетелю, мистеру Элленби, дважды в год щедро увеличивавшему то мизерное содержание, которое выделил ему отец. Уорт терпеть не мог неблагодарности, особенно к таким добрым людям, как мистер Элленби.

Уорт стал рассматривать свои последние эскизы. Расширить кринолин еще больше казалось уже невозможно, к тому же он смертельно от него устал. Он недавно придумал новый вид юбки, клиньевой юбки, и, хотя ткани на нее уходило еще больше — зачастую до двадцати — тридцати метров, юбка имела изящные контуры, у женщин она пользовалась огромным успехом. Но женский пол был по-прежнему одержим кринолином и ни в какую не соглашался его отменить. Им, казалось, было безразлично, что он очень неудобен: были случаи, когда из-за него женщина заживо сгорала в своей клетке из обручей, задев юбкой огонь в камине или опрокинув лампу или свечу. Более того, Уорт уже давно считал кринолин совершенной нелепостью, ведь за несколько месяцев до войны пришлось в Тюильри сократить число гостей, чтобы там могли уместиться все эти громадные юбки. Даже актрисы в театрах и в опере надевали кринолин, хотя действие могло происходить в средневековье или в Древней Греции, и эффект от представления был просто смехотворный. Никто не разделял его желания переменить силуэт, и меньше всех — его обожаемая Мари.

Уорт постоянно придумывал новые линии кроя и силуэты, но впервые против него восстал весь женский пол. Что же делать? Он вскочил со стула и, подойдя к окну, стал рассеянно разглядывать улицу. Он справится с этой трудностью, если только отыщет какую-нибудь смелую женщину, имеющую значительный вес в обществе, которая согласится надеть платье другого фасона. Многие его клиентки вращались в высшем свете, но ему нужна была законодательница мод, обладающая природным шармом, который вполне оправдал бы подобное новшество. И он криво ухмыльнулся. Нечего обманывать самого себя. Он хочет нарядить в свои платья саму императрицу Евгению. После того как она надела одно-единственное его платье, выпущенное под маркой «Мезон Гажелен», чтобы позировать Винтерхалтеру, весь Париж кинулся заказывать такие же бело-сиреневые наряды. Что выберет императрица, то будут носить все. Но для императрицы, даже если она и слышала его имя, он не более чем очередной портной. Чарльз резко вздернул голову, когда вдруг задрожали оконные рамы, и уже через секунду со стороны отеля инвалидов докатился грохот орудийного залпа. Очередная победа? Он торопливо вышел из кабинета и велел служащему узнать, что произошло. Юноша вернулся с ликующими новостями. Война окончилась! Длилась она меньше одиннадцати недель. Посетители и служащие бурно выражали свою радость. Луиза невольно стиснула платье цвета сольферино, которое как раз держала в руках, переполненная радостью.

Через несколько дней за ней послали, чтобы снять мерки с клиентки, впервые пришедшей в ателье Уорта. К ужасу Луизы, в примерочной ее дожидалась жена Пьера.

— Как поживаете, Луиза? — спросила она с робкой улыбкой.

— Прекрасно. Вы, надеюсь, тоже?

Стефани кивнула:

— Теперь можно не волноваться из-за мужа. Он не получил ни единой царапины во всех этих сражениях.

Луиза сдерживалась изо всех сил, чтобы не показать своего огромного облегчения. Она постоянно просматривала удручающе длинные списки убитых и раненых, и от ужаса, что среди них может оказаться и его имя, ей становилось плохо, но сейчас она узнала, что он жив. Это была для нее самая лучшая новость.

— Я очень рада, что с ним все хорошо, — произнесла она спокойно.

Стефани смотрела на нее задумчиво.

— Благодарю вас за вашу доброту. Мне надо выглядеть как нельзя лучше к приезду мужа. Он вернется вместе с императором. Мсье Уорт пообещал мне сшить к этому времени шесть красивых платьев.

— Я немедленно примусь за работу. — Луиза сняла с шеи сантиметр и достала маленький блокнот с карандашом, чтобы записать мерки.

— Сколько сейчас Полю Мишелю? — отчетливо произнесла Стефани.

Луиза торопливо поправила сантиметр, он едва не выскользнул у нее из рук.

— Год и восемь месяцев. — Луиза замялась. — Откуда вы знаете, как зовут моего сына?

— Случайно услышала.

Стефани не стала ей говорить, что узнала об этом, ужасно разругавшись с Пьером после той ночи, когда Орсини взорвал свои бомбы. Она выхлестнула на него свою боль, злость и ревность. Если бы она не увидела их вместе, все было бы как прежде, и она по-прежнему упивалась бы блаженным самообманом, воображая, будто способна заставить его позабыть всех других женщин. Она была бы все так же счастлива, но теперь ее брак дал трещину. Стефани слишком поздно поняла, что, если бы промолчала, как поступила бы более опытная и мудрая жена, то по-прежнему смогла бы тешить себя иллюзиями. Но она вынудила его признаться, что он все еще не может забыть Луизу и что именно Луиза настояла на том, чтобы между ними все было кончено. Какая жестокая откровенность. И тогда Стефани потребовала, чтобы Пьер честно все рассказал, и он так и сделал, не понимая, как она жаждала получить от него лживые уверения, что ему нужна только она, его жена.

Зачем она пришла сюда? Ведь мадам Пальмир совсем недавно нашила ей целую кучу платьев. Может, поняла, что только в нарядах Уорта сможет выглядеть особенно элегантно? Стефани всем сердцем надеялась, что они с Пьером еще смогут примириться. После той ссоры у них произошел серьезный разрыв, но перед его отъездом в Италию они сделали вид, будто позабыли все происшедшее. Накануне войны Стефани потянулась к нему, мучительно надеясь на примирение, и он страстно заключил ее в объятия, заставив поверить, что он все-таки питает к ней более или менее глубокие чувства.

Стефани покосилась на Луизу, которая делала записи в блокноте. Да, любому мужчине непросто забыть такую женщину. Этот профиль, эти необыкновенные чарующие глаза, длинная белая шея, прекрасная фигура. Но жена есть жена, а старая любовница рано или поздно исчезнет из его жизни, даже несмотря на то что родила от него ребенка.

— Сняли все мерки? — выговорила она с усилием. — Хорошо. — Она заправила волосы под шляпку и взяла у Луизы свой зеленый шелковый зонтик. — Полагаю, вы будете делать примерки, как и у Гажелена?

Луиза спокойно на нее посмотрела.

— Если хотите, мадам.

— Хочу. До свиданья.

Теперь, когда Пьер вот-вот должен вернуться, Стефани был необходим друг, который укрепил бы ее веру в себя и в свою способность устранить возникшее между ними отчуждение. Луиза — девушка сильная, она помогала ей и раньше. Ситуация щекотливая, но Стефани почему-то казалось, что она поступает очень разумно.

Палящее лето медленно подкатило к августу. Домой стали возвращаться французские войска, одержавшие победу в итальянской кампании. Мари носилась по дому, подготавливаясь к смотру большого парада. Она радостно щебетала с Жаном Филиппом.

Жан Филипп, которому было уже три года, восторженно смотрел на нее, восхищаясь не столько ее словами, сколько ею самой.

Перед уходом Мари перебросилась парой слов с мужем:

— Ты ведь позволишь своим подчиненным выйти на балкон, когда парад будет проходить по улице? — требовательно спросила она.

Он снисходительно хмыкнул:

— Даже если бы мне не хотелось доставить тебе такое удовольствие, моя голубка, разве я смогу справиться со всеми этими женщинами, и с продавщицами, и с клиентками, которые непременно ринутся поглазеть на нашу бравую солдатню?

Она со смехом взяла лежавшие на столе букеты для себя и для ребенка и уже собралась поцеловать мужа на прощание и уйти, но он задержал ее, нежно сжав в объятиях. Мари была очаровательна, и в который раз Чарльз счел преступлением то, что ей приходится прятать свои прекрасные волосы, уложенные в узел, под дурацкий назатыльник, который традиционно уродовал женские шляпки безобразнейшими оборками.

— Сними шляпку, — нежно попросил он. — Мне не нравится назатыльник.

— Что с ним не так? — встревожилась она, развязывая ленты.

— Только то, что он есть, — уклончиво ответил он. — Только и всего. — Он взял ножницы, и она ахнула от изумления, когда он распорол нитки, которыми был пришит разноцветный кусок шелка. Одним движением своих ловких пальцев он соорудил из отрезанной ткани плоский бант, прикрепил его к тулье шляпки и торжествующе покрутил на указательном пальце преображенный головной убор. — Вуаля! Теперь сам император сможет полюбоваться великолепными волосами моей жены.

Мари была довольна. Она склоняла голову то так, то эдак, рассматривая себя в ручное зеркальце. Теперь действительно были видны волосы, ими она по праву гордилась. И Мари с легким сердцем вышла из дома с сыном.

У входа их дожидался Гастон, переполненный впечатлениями от увиденного. Все улицы в Париже были украшены флагами, знаменами и триумфальными арками, а балконы затянуты тканями. На Вандомской площади они заняли зарезервированное место на одной из трибун, специально воздвигнутых для тысяч зрителей. Мари слышала, как женщины сразу стали обсуждать ее шляпку, как всегда шептались по поводу ее великолепных платьев. Она улыбалась. Мари даже не сомневалась, что уже к завтрашнему утру будет искромсана не одна шляпка. Она заметила неподалеку Стефани де Ган, они поздоровались. Как странно, думала Мари, что Стефани с Луизой возобновили свое прежнее знакомство У Стефани есть все основания ненавидеть Луизу, да и Луизе все это должно казаться чрезвычайно странным.

На Жана Филиппа произвело незабываемое впечатление то, что они сидят на трибуне на Вандомской площади.

— Смотри! — сказала Мари, показывая на вход в министерство юстиции, где под балдахином с золотой бахромой на фоне малинового бархатного занавеса с золотыми наполеоновскими пчелками показалась величественная дама. — Это императрица.

Вся площадь наполнилась звуками военного оркестра, возглавлявшего парад, их инструменты сверкали на солнце, когда они показались во всем своем поражающем взор великолепии. Жан Филипп затаил дыхание от восторга.

Прошел последний ряд музыкантов, вслед за которыми на приличествующем расстоянии, сверкая золотом треуголки и эполет, ехал сам император впереди марширующей колонны, как всегда, глядя перед собой с ничего не выражающим лицом и великолепно управляя лошадью. Когда копыта его лошади аккуратно прошлись по цветам, Луизе пришла мысль, что он, должно быть, безумно наслаждается устроенным ему восторженным приемом. За ним следовала длинная колонна кавалерии, растянувшаяся до бульвара Капуцинов, походившая на бесконечную гигантскую гирлянду необыкновенной ширины: у всех офицеров и солдат были цветы и букеты в руках или на штыках винтовок. Прямо под балконом проплыли сверкающие шлемы и развевающиеся белые плюмажи Са-Гард, и, как ни разглядывала их Луиза, она все равно не рассчитывала увидеть среди них Пьера, но ее утешало, что он точно среди них. Она бросила последние остававшиеся у нее в руках цветы, и Роберт достал из корзины другие и передал ей. Он вернулся в Париж после поездки в Англию и теперь позволял себе фамильярно обнимать Луизу за талию.

— А вечером мы устроим свой праздник, ты и я, — напомнил он.

— Жду не дождусь, — ответила Луиза, и это была правда.

С Вандомской площади докатился оглушительный крик одобрения. Император величественно пришпорил коня, чтобы отдать честь своим верным полкам, завоевавшим ему победу, принял из рук императрицы наследного принца и усадил его перед собой в седле. «Дитя Франции», как называли его в народе, был в форме императорской гвардии. Маленький мальчик со всей серьезностью скопировал жест отца в знак уважения к параду, что необычайно взволновало толпу. Еще никогда народ так не любил императорскую семью, как в этот знаменательный день.

Ночью весь Париж высыпал на улицы танцевать. Все кафе и рестораны были переполнены, повсюду, где только можно, ставили столики, даже на тротуарах. Война прошла, и город остался таким же веселым и сумасшедшим, таким же неутомимым в погоне за наслаждениями. Исполняющие канкан танцовщицы, поддавшись пьянящему настроению, сбрасывали свои юбки, приводя в неистовый восторг мужчин, повсюду беспрестанно хлопали пробки от шампанского, вспотевшие повара готовили одно блюдо за другим, выполняя заказы официантов, и по всему городу звучали мелодии Оффенбаха и Штрауса. Роберт еще накануне заказал в ресторане столик, довольно уютно расположенный в уединенном углу, и они роскошно поужинали. Когда подали кофе, он подвинулся к Луизе поближе и взял за руку.

— Ты хоть понимаешь, что скоро мое обучение у Уорта закончится? — начал он. — Довольно скоро я навсегда уеду в Англию.

Луиза знала, что будет скучать по нему. Они не всегда ладили, порой ей просто не хотелось его видеть, иногда они ссорились, но всегда потом мирились.

— Что слышно о твоем отце? — спросила она. — Ему не стало хуже?

— Нет, но ему уже все равно пора на покой. Я так сильно люблю тебя, Луиза, так сильно. Приехав в Лондон, я пробыл там меньше, чем следовало, и умчался в Париж только потому, что не мог дождаться, когда же я снова тебя увижу. Я прошу тебя стать моей женой и уехать со мной в Англию.

Луиза была потрясена. Он давно за ней увивался, но она даже представить себе не могла, что Роберт питает к ней серьезные чувства.

— Мне не хотелось бы уезжать из Парижа, Роберт. Впрочем, я не собираюсь выходить замуж.

— Но ты должна выйти замуж. Хотя бы ради сына. Я буду ему хорошим отцом. Он будет учиться в самой лучшей школе. Тебе надо подумать о нем, а подумав о нем, вспомнишь обо мне.

Она улыбнулась, но улыбка вышла грустной. Изворотливость Роберта и здесь подсказала ему, как лучше всего настоять на своем, он выдвинул самый убедительный аргумент.

— Но ты не особенно любишь детей. Насколько я помню, ты даже ни разу не посадил мальчика к себе на колени.

— А разве я в этом виноват? Стоит мне подойти к нему, как он начинает плакать и прятаться за твои юбки, да и неудивительно, ведь он живет среди одних женщин. — Роберт понял, что попал в точку. Надо ковать железо, пока горячо. — Я знаю, что ты не любишь меня так, как люблю тебя я, нам не придется притворяться. Но я верю, что со временем смогу заставить тебя полюбить меня так же, как я люблю тебя, а это сейчас самое главное. Ты давно мечтаешь о собственном деле, а со мной ты сможешь его организовать. Мы с тобой будем компаньонами в «Престберис». Там все придется переделывать, и ты все устроишь по своему усмотрению. Организовать уголок парижской моды в самом сердце Лондона — своего рода достижение.

Луиза молча качала головой:

— Пожалуйста, не говори больше ничего. Я не могу выйти замуж…

Роберт крепко прижался к ней и закрыл ей рот поцелуем.

— Я не позволю тебе отказывать мне прямо сейчас. Обдумай мое предложение. Я люблю тебя. Ты нужна мне. Не заставляй меня уезжать из Парижа без тебя. — И он снова поцеловал ее. — Будем танцевать с тобой всю ночь напролет.

Он велел официанту подать счет и скоро закружил любимую в танце, задыхающуюся от беспомощного смеха, прерываясь лишь затем, чтобы, как мальчишка, покачаться на ветке или швырнуть монетку цветочнице за букетик ромашек, одну из которых он засунул в вырез ее платья, вторую — себе в петлицу, а остальные подбросил в воздух, и они разлетелись звездным дождем. Уже рассвело, когда они подошли к дверям ее дома, он горячо поцеловал и крепко обнял ее. Роберт шепотом повторил свою мольбу:

— Подумай о том, чтобы провести всю оставшуюся жизнь со мной. И все всегда будет так, как теперь.

— Ответ — нет, дорогой мой Роберт, — мягко возразила Луиза, — нет.

Он покачал головой:

— Я ни слова не расслышал. Видимо, внезапно оглох. И слух вернется ко мне лишь тогда, когда ты дашь мне правильный ответ. У тебя еще есть время его обдумать. Спокойной ночи, дорогая.

Но ее решение было твердым, и в последующие дни она думала только о том, как бы окончательно ему отказать, постаравшись при этом не причинить ему боли. Но потом решила, что будет просто игнорировать любые разговоры на эту тему. Луиза не могла представить, как сложатся обстоятельства, которые заставят ее изменить решение.