Теперь Бриджет поняла, почему первый месяц после свадьбы называют медовым. Началась неторопливая, невероятно приятная жизнь. Чудесный день незаметно сменялся не менее восхитительной ночью, и вереницы тех дней и ночей, словно соединившись в единый ручей, разливались волшебным озером наслаждений.

Однако после стольких лет трудной жизни без чьей-либо заботы и поддержки она привыкла ощущать твердую почву под ногами. Поэтому даже сейчас, окруженная любовью и вниманием, время от времени Бриджет напоминала себе, что никакой рай не может быть вечным. Избыток сладостей в конце концов приводит к пресыщению.

Тем не менее этого не случилось.

Она не переставала изумляться силе Эйвена и тому, насколько ему удавалось деликатно подчинять ее себе. Прошла всего неделя, а она уже знала, как разжечь в муже пламя страсти. Она знала его любимые блюда, запахи и музыкальные пристрастия. Она забрасывала его вопросами и получала на них ответы. Иногда это были шутки, иногда поцелуи или объятия, заставлявшие ее забывать свой вопрос.

Кое-какие факты Бриджет все-таки выцарапала. Отца Эйвена звали Симон Катберт Синклер, мать — Мэри Элизабет. У него были брат и две сестры, но все трое умерли в детстве. Он увлекался плаванием, верховой ездой и фехтованием. Раньше любил охоту, сейчас сохранил интерес к рыбалке. Эйвен признался, что получает удовольствие от хорошего боксерского поединка, ежедневно уделяет внимание газетам и старается прочитывать по книге в неделю. Конечно, все это было до того, как она, Бриджет, вошла в его жизнь. Теперь чтение будет забыто надолго, объяснил он.

О каких-то вещах муж рассказывал весьма охотно, например о детстве, школе и экзотических местах, которые повидал, находясь вдали от родины. На некоторые вопросы Эйвен отвечал неохотно, и то только если она настаивала.

Как-то раз в саду Бриджет стала расспрашивать его о пребывании на континенте.

— Да, иногда приходилось рисковать, — сказал он, отвечая на вопрос о своей работе на Англию. — Не вижу в этом ничего особенного. Многие из моих друзей подвергали себя опасности постоянно. Они проливали кровь на поле брани, а я сражался с Наполеоном в салонах и на балах. На них сыпались картечь и удары сабель. Их разрывали на части артиллерийские снаряды. Пока они были в самом центре адского пекла, я выуживал крохи драгоценной информации в чужих спальнях и за карточным столом. Что касается опасности или страха, то такой вопрос вообще никогда не вставал.

— Но если б тебя, раскрыли, ты бы погиб!

Эйвен пожал плечами:

— Это же война. Я должен был помогать Англии. В армию меня не взяли, как единственного сына. Не мог же я из-за этого отсиживаться дома. Для мужчины есть кое-что поважнее собственной жизни.

— Честь и достоинство.

— И любовь, — добавил Эйвен.

Были вещи, которые ей очень хотелось знать, но спросить язык не поворачивался. И все-таки однажды — это было глубокой ночью, когда они лежали в постели, только что насладившись друг другом, — Бриджет набралась смелости, благо Эйвен не мог видеть ее лица, и спросила:

— Ты помнишь, как было в прошлый раз? Ты так внезапно отстранился, прежде чем…

Бриджет говорила очень торопливо, так как сильно волновалась. В голосе у нее появились обычно несвойственные ей неприятные визгливые нотки. Раньше это всегда вызывало у нее раздражение. Но сейчас она не могла ничего с собой поделать. Ей было очень неловко обсуждать подобные вещи, хотя многие из них она сама теперь совершала.

— Почему ты сделал это? Тогда ты сказал, что хотел избавить меня от ребенка. Но вспомни, что ты говорил, когда женился на мне… Тебя беспокоило здоровье твоего отца, и ты хотел подарить ему наследника.

Часы медленно отсчитывали минуту за минутой, а Эйвен все не отвечал.

— А, ты про тот разговор! — сказал он наконец. — Тогда я был на дюйм от лжи. Можно даже сказать, солгал. Но я убедился, что обманывал самого себя. Милая Бриджет, дорогая моя Бриджет, мне стыдно сейчас признаваться тебе, но действительно я сказал тебе только часть правды. Как ты помнишь, я сказал, что не хочу лишать тебя удовольствия. Это только одна причина, вторая связана с моей привычкой.

Бриджет лежала очень тихо, а он поглаживал ее плечо и продолжал низким певучим голосом:

— Дорогая моя, тебе хорошо известно, что до встречи с тобой я вел отнюдь не монашескую жизнь. У меня было много женщин, очень много, и мне совершенно не хотелось плодить внебрачных детей. Поэтому я выработал в себе привычку… Ну ты понимаешь. А в тот раз, наверное, меня просто заклинило. Ты же сама видишь, что со мной делаешь. Но подожди, мы еще посмотрим, как это у тебя дальше получится.

Что он хотел этим сказать? Что способен превратить кровь в ее жилах в огонь? О, это она и так усвоила!

Однажды прекрасным теплым утром, когда они прогуливались вдоль реки, Бриджет, собравшись с духом, спросила напрямик, не хочет ли он приоткрыть завесу вокруг интересующего ее вопроса.

— Ты имеешь в виду мою жену? — Эйвен помолчал с минуту и, тщательно подбирая слова, ответил: — Да, она была красивая. И молодая. Как и я, впрочем. Но мы пробыли вместе не слишком долго.

Бриджет радовалась игре тени и света под сенью листвы, потому что таким образом в какой-то степени скрадывался ее шрам, о котором временами она почти забывала. Но только не за пределами дома.

— Наверное, для тебя это была настоящая трагедия? — нерешительно спросила Бриджет.

Постоянно настороженное отношение Эйвена ко всему, что касалось его личной жизни, не позволяло задать этот вопрос раньше.

— Бриджет! Откуда такая робость? Неужели ты думаешь, что я скорблю о ней? Или сравниваю с тобой? Выкинь эти мысли из головы. Я ничуть не жалею. И никогда не жалел. Да, собственно, и не о чем.

— Но почему-то ты никогда не рассказывал о жене. Совсем ничего. Мне хочется знать, какая она была. Блондинка? Брюнетка? Меньше меня ростом или…

— Это не важно, — сказал Эйвен, подобрав камешек и кидая его в воду. — Сейчас это не имеет никакого значения, И прежде тоже не имело. Наши отцы хотели, чтобы мы поженились, а мы с ней согласились. Мы были послушными детьми, — добавил он с иронией и усмехнулся.

— Но когда она… когда ее не стало, ты начал заниматься сбором секретных сведений за границей. Ты делал это для того… Вероятно, таким образом ты хотел забыть ее?

— Так все думали. А я никого не разубеждал. Зачем? Ведь это так понятно. Молодой человек с горя пустился во все тяжкие. Передо мной сразу распахнулись двери в самые разные места. И я бездумно предался развлечениям.

— И это соответствовало действительности?

— В одном — несомненно. Тогда у меня не было никаких дел, которые требовали бы немедленного возвращения в Англию. Я не замечал, как шло время, но война затянулась, и вместе с ней мое пребывание в Европе. Таким образом, через несколько лет я успел забыть первопричину. Только не надо меня жалеть, Бриджет. Конечно, ситуация прискорбная, но я извлек из нее какую-то пользу. Теперь все это уже в прошлом. Давай не будем говорить о бесполезных вещах! Тем более грешно делать это в такой прекрасный день. — Помолчав, он поспешил сменить тему: — Скажи-ка мне лучше, хочешь ли ты научиться ловить рыбу? В доме наверняка найдется несколько удочек. Или ты боишься червей?

— Не могу сказать, чтобы они мне очень нравились. Но если ты обещаешь, что не будешь вешать их мне на нос, как сынишка кузины Сильвии, я переживу.

— Даю слово! Пойдем скорее, пока погода не испортилась.

Эйвен схватил ее за руку, и они, смеясь, побежали к дому.

— Да, милорд, — хихикала она ему в ухо, когда часом позже, пресыщенные, они лежали в залитой солнцем спальне, — замечательную удочку вы мне преподнесли!

— Зато посмотри, что я поймал! — Эйвен набрал и поднял вверх пригоршни ее волос, а затем позволил им плавно упасть и накрыть их обоих. — Эта рыбка намного лучше. Такая гладкая. И у нее очень горячая кровь. Мне безумно нравится держать ее в руках. Так приятно чувствовать, как она извивается и трепещет. Господи! Бриджет, можешь ты мне объяснить, что это такое? Я не успеваю отлавливать тебя, как тут же сам оказываюсь в сетях. Скажи, будет когда-нибудь конец этому?

Однако, похоже, их желание не иссякало. Они все больше входили во вкус, как любой человек, быстро привыкающий ко всему, что доставляет наслаждение.

И все же на душе у Бриджет было неспокойно. Сначала это была неопределенная, лишь слегка осознаваемая тревога. Но день ото дня неприятное щемящее чувство нарастало. И вот однажды Бриджет поняла причину.

В то утро она снова принялась писать матери, и, пока обдумывала, что бы еще сообщить, ее взгляд случайно упал на дату, проставленную в верхнем углу листка. Бриджет ужаснулась. Две недели! Прошло полмесяца, а они все мешкали с отъездом из «укромной обители», продолжая беззаботно предаваться любовным утехам, совершенно не думая о будущем, словно его у них не было.

Между тем лето приближалось к своему апогею. Время шло, а она так и не заняла должного места в жизни Эйвена: все еще не познакомилась ни с его отцом, ни с кем-либо из его родственников, не знала никого из его друзей, за исключением Рейфа из Лондона и нескольких человек, присутствовавших на бракосочетании. И не было никакой возможности прояснить свое положение, Эйвен увез ее из Лондона и устроил медовый месяц вдали ото всех. С первого дня пребывания в Брук-Хаусе она оказалась замурованной в этом сияющем дворце, как мошка в янтаре. Ее грызли сомнения, она беспокоилась за будущее и в то же время осуждала себя за неблагодарность.

— Откуда этот мрак? — спросил Эйвен, выйдя из своей ванной, растирая волосы полотенцем. — Каким ветром его надуло?

Бриджет в растерянности подняла глаза.

— Просто я задумалась.

— Я вижу. И все твои думы прописаны у тебя на челе. Разве что-то случилось? Почему такое трагическое выражение?

— Нет, Эйвен, это только… Эйвен, ведь уже две недели как мы поженились!

— В самом деле драматическое событие! Но вместе с тем такое счастье, о каком мы и не подозревали. И продлится оно три недели! Хотя, если ты уже сейчас впадаешь в уныние, мне страшно подумать, что ты будешь чувствовать потом.

— Эйвен, дело не в этом. Никто из твоих близких меня не знает. Конечно, твоя семья и друзья осведомлены, что мы поженились, но все равно для них это только слухи. С таким же успехом я могла бы жить на Луне.

— А-а, понимаю! Ты хотела бы провести медовый месяц в более широкой компании?

— О нет! Я имею в виду совсем другое. Поверь, то, что происходило между нами все это время, сплошное очарование. Я предпочитаю, чтобы это продолжалось до бесконечности, хотя надеюсь, встреча с твоим отцом уже не за горами. Впрочем, так же, как и со всеми остальными. Меня смущает твое поведение. Посмотри, мы здесь две недели, но я до сих пор… Должны же быть у тебя какие-то знакомые в округе!

— Так ты думаешь, я прячу тебя? — спросил Эйвен, вдруг становясь таким же серьезным, как она. — Хорошо. Против этой печали лекарство найти несложно. Сегодня же поедем в Литтл-Ньютон. Надевай свою лучшую шляпку, и я повезу представлять тебя местной знати. Да, не забудь о великосветских манерах!

Вероятно, это выглядело глупо — так разволноваться из-за предстоящей поездки в крошечный городишко. Но Бриджет, чуждая чванливости своих привилегированных сограждан, никогда не воротила нос от простых людей. Будучи компаньонкой в провинции, она часто совершала подобные поездки, и посещение близлежащих деревень было ее единственным развлечением. А сейчас предстояло посетить местечко вблизи родового гнезда Эйвена. Как же она могла оставаться спокойной!

Литтл-Ньютон был похож на обычную деревню. В городке было всего две утопающие в зелени улицы. На самом высоком склоне была видна церковь, ниже находились кузница и лавка бакалейщика, а также несколько других заведений с настолько выцветшими вывесками, что прочитать надписи не представлялось возможным. Имелась здесь и скромная гостиница с маленьким садиком.

— Исторической достопримечательностью это, конечно, не назовешь, — сказал Эйвен, бросая вожжи, — хотя само по себе местечко старинное. Можно пройтись пешком и немного потолкаться на улицах, — с улыбкой продолжал он, — но прежде я предлагаю перекусить в таверне. Пусть сначала городок посмотрит на нас, а потом мы на него. Верно, дорогая?

В таверне царил полумрак. Когда они с Эйвеном вошли в зал, несколько пожилых мужчин посмотрели в их сторону, узнав Эйвена, притронулись к кепкам и сразу же вернулись к разговору вполголоса. Эйвен повел ее к столику у окна. Хозяин таверны тотчас устремился к ним принимать заказ.

— М’лорд, — сказал он, проглотив первую гласную. — Мэ-эм, — нараспев продолжил он, обращаясь к Бриджет, затем сурово посмотрел на нее и быстро отвел глаза. — Мясо и сыр — наши знаменитые блюда. Желаете попробовать? Хорошо. Тогда я велю Сьюки принести их как можно скорее. И конечно, эль для вас, милорд?

Эйвен кивнул.

— А леди, может быть, угодно выпить лимонаду? Я только что приготовил свежий.

— Это было бы замечательно, — сказала Бриджет и, как только хозяин отошел, нахмурилась.

— Тебе не нравится лимонад? — спросил Эйвен, откидываясь в своем кресле и изучая ее лицо.

— Дело не в лимонаде. Просто я подумала, если это твои родные места, то встреча могла бы быть и потеплее.

Он засмеялся.

— Вряд ли? Я не так часто бываю здесь. Приезжаю всего несколько раз в году на денек-другой, от силы — на неделю или две. И то, как правило, останавливаюсь в Брук-Хаусе, один или с друзьями, которых привожу с собой. А большинство из них в отличие от тебя не так одержимы желанием общаться и не рвутся сюда. Поэтому здешний народ меня не очень хорошо знает. А те, кому что-то известно о моем прошлом, держат меня за безнадежного распутника, если им вообще есть до меня какое-нибудь дело.

— О-о, — разочарованно протянула Бриджет.

Она не видела смысла встречаться с людьми, которые плохо думают о ее муже.

Однако служанка, несомненно, так не думала и подошла к их столику, улыбаясь во весь рот, но только Эйвену. Она, казалось, принесла на подносе и свой бюст. Бриджет не без волнения отметила, что светловолосая девушка с ямочками на щеках очень миловидна.

Бриджет посмотрела на Эйвена. Ее муж с жадностью смотрел на свою любимую холодную говядину, а отнюдь не на пышную живую плоть, выставленную ему на обозрение. Девушка наконец поставила блюда и с недовольным видом ушла.

— Мог бы и улыбнуться ей, — заметила Бриджет. — Я ничего не имею против. Я знаю, ведь ты обратил внимание на нее.

— Улыбнуться? — игриво сказал Эйвен. — Улыбка вместо удовлетворения? Я полагаю, для голодного тела это ничто. Конечно, я все заметил, но меня это мало интересует. Запомни, дорогая, улыбка для этих женщин — своего рода приглашение. Бриджет, не надо меня испытывать. В конце концов, ты доверяешь мне или нет?

— Извини. Я тебе доверяю. Хотя, наверное, немного опасаюсь. Только не знаю, нужно ли об этом говорить. Разве есть прок от таких разговоров?

— Еще какой, — пробормотал он.

До конца трапезы им прислуживала другая служанка, на сей раз женщина спокойная, сдержанная. Эйвен смотрел на нее весьма нелюбезно.

— Что-то не так? — удивилась Бриджет. — Ты недоволен едой?

— Не едой, а обслуживанием, — проворчал он. — Думаю, мне следует сказать пару слов хозяину.

Бриджет была озадачена. Обслуживанием? Она не видела ничего предосудительного в поведении женщины. Конечно, та была не очень обходительна, но работу свою выполнила аккуратно и быстро. Может; Эйвен расстроен уходом первой девушки?

Это предположение вызвало в ней какое-то нездоровое беспокойство.

— О, тебя больше устраивает пышная блондинка?

— О той и говорить не приходится, — мрачно ответил Эйвен. — У нее вообще никаких манер!

Бриджет нахмурилась, решив, что он слишком придирчив. Правда, чуть позже она поняла, что муж подразумевал под манерами, и. рассмеялась:

— Ах, вот ты о чем! Ты имеешь в виду, что она уставилась на меня? Я думаю, ты ошибаешься. Твоя белокурая красавица, по-моему, отказывалась меня замечать.

Эйвен не улыбнулся. Тогда она дотронулась до его руки и зашептала:

— Не надо устраивать шума. Я уверена, у служанки не было ничего дурного на уме. Просто это бросается в глаза, и люди не могут ничего с собой поделать. Я не обижаюсь.

— И напрасно.

— Почему? Это же получается непроизвольно. Ты же знаешь, как ведут себя люди при виде уличного происшествия. Посмотрят и отводят глаза, потому что больше не могут переносить страшное зрелище. Чем эта женщина хуже других? Хозяин сделал то же самое, ты видел. Я уже привыкла. Это правда, — грустно добавила она. — Но мне непонятна твоя реакция.

— Моя?

— Да. Ты сам говорил, что тебя это не волнует.

— Вовсе нет. Я сказал, что это подчеркивает твои достоинства. Пожалуйста, не искажай мои слова. Ох, Бриджет, ну что мне с тобой делать? Я должен признаться тебе, иногда я просто жажду поцеловать этот рубчик. Ты понимаешь? Да, может, тебя это шокирует, но мне хочется притронуться к нему губами, даже провести по нему языком… чтобы признать его не только твоим, но и своим. Много раз меня подмывало сделать это, но я боялся, что ты не так меня поймешь. Не думай, что я какой-то извращенец и в этом желании есть нечто противоестественное, — с иронической усмешкой добавил он. — И не считай, что я жалею тебя или пытаюсь таким образом пролить бальзам на старую рану. Все это глупости. А хочется мне этого потому, что если б не этот рубчик, я бы никогда не встретил тебя. Тебе это не приходило в голову?

Бриджет слегка нахмурилась, размышляя над его откровением.

— Нет! — твердо заявила она. — Я думаю, просто это самый милый комплимент.

— Ну что ж, учту на будущее и придумаю что-нибудь получше, — произнес Эйвен, возвращаясь к мясу.

Закончив трапезу, они все еще продолжали сидеть за столом, глядя в небольшое окно на немноголюдную улицу.

— Ты, кажется, хотела взглянуть на мир поближе, — наконец сказал Эйвен. — Если хочешь, можем пройтись.

Они дошли до церкви, а затем повернули обратно к экипажу. К концу прогулки лицо Эйвена сделалось мрачнее тучи. Встреч на улице было немного, и те люди, с которыми он заговаривал, вели себя не слишком любезно.

Священник поприветствовал их вежливо, но сдержанно. Кузнец, которому Эйвен представил Бриджет, старался не смотреть на нее. А какой-то пожилой мужчина, увидев Эйвена, быстро кивнул, а потом начал откровенно разглядывать ее шрам.

— Половина из них просто невежи, — сердито бормотал; Эйвен, помогая ей садиться в экипаж. — А есть злопыхатели. Видимо, моя подмоченная репутация долго еще будет идти впереди тебя. Извини, милая.

— За что? Этим ты отпугнул от себя, всех приличных женщин, иначе бы не осталось места для меня. Разве твоя репутация и мой шрам не помогли нам? Посмотри, как мы счастливы.

Однако ее слова прозвучали совсем не так весело, как рассчитывала Бриджет.

Эйвен вдруг заторопился, сказав, что собирается дождь.

По дороге они говорили о погоде и других ничего не значащих вещах, но Бриджет не могла избавиться от тягостных мыслей. Своей глупой затей она доставила Эйвену только неприятности.

Оставшуюся часть дня Бриджет чувствовала себя неуютно и неспокойно. Эйвен пошел писать письмо отцу.

Она тоже написала матери, но затем порвала листочек и тяжко вздохнула, предчувствуя, что счастливое время близится к концу. Задумавшись, Бриджет не заметила, как Эйвен подошел, и опомнилась, лишь почувствовав, что он коснулся губами ее шеи,

— Давай возместим издержки, — прошептал он. — Устроим себе пышное празднество. Я думаю, после неудачного дня мы заслужили изысканный ужин со множеством свечей. Посидим и заодно подумаем, как провести остаток вечера. Согласна? Тогда я ухожу к себе переодеваться. Встретимся в семь в столовой.

— К чему эти церемонии, Эйвен? Можно подумать, будто мы и не женились вовсе!

— А может, мне хочется еще поухаживать, чтобы закрепить наш союз.

Эйвен ушел.

На душе у нее по-прежнему было тоскливо. «Неблагодарная! — упрекала Бриджет себя. — Катаешься как сыр в масле и все равно недовольна. Что с тобой?»

Причиной ее капризного настроения, как выяснилось в туалетной комнате, было вполне естественное для женщины физиологическое явление. Она огорчилась еще больше.

Эйвен не зря сказал, что собирается снова ухаживать за ней. На ужин он пришел в черном костюме. Его темные вьющиеся волосы были зачесаны назад. Когда лучи солнца упали ему на лицо, подчеркнув золотисто-бронзовый загар, его глаза засияли еще ярче. Он взял ее руку и поцеловал.

Бриджет была готова расплакаться.

— Эйвен… — начала она и запнулась, видя, что лакей еще не закончил сервировать стол.

После ухода слуги Эйвен сам взял ее тарелку и положил ветчину, говядину и дичь. Потом стал предлагать что-то еще. И каждый раз Бриджет кивала. Наконец он остановился.

— Скоро тебе потребуется вторая тарелка, хотя ты не выглядишь голодной. Тебе чего-то не хватает, дорогая?

— О, Эйвен… Не знаю, как тебе объяснить…

— Что случилось? — спросил он с тревогой в глазах.

— Это глупо с моей стороны, но я не смогу… — торопливо шептала Бриджет. — Ты хотел, чтобы сегодняшний вечер был особенным, романтическим, но… вряд ли это получится, потому что у меня начались месячные.

Эйвен запрокинул голову и расхохотался. Он смеялся громко и долго.

— Это не смешно, — сердито сказала Бриджет. — Я ума не приложу, что мне делать… как быть с тобой. О небо! Я знала, что когда-нибудь это произойдет, и с ужасом ждала этого дня. А сейчас просто теряюсь. Как говорить с тобой о таких вещах?

— Так же, как обо всем другом. Дорогая моя, ведь мы же договорились. Абсолютное доверие и никакого стеснения.

— Я знаю, — взволнованно продолжала она, обескураженная и польщенная его словами; чувствуя, как краска заливает ей щеки, Бриджет вдруг вспомнила о том, как совсем недавно обсуждала с ним столь же откровенно другой интимный вопрос. — Но ведь мы не сможем сегодня… Или сможем? Есть что-то еще, что я могу сделать для тебя? А если не обращать внимания и…

— Бриджет, — ласково сказал Эйвен, — мы должны делать только то, что приятно нам обоим. Воображаю, как ты сейчас себя чувствуешь. Как будто конница прошла по животу? Да?

Она кивнула.

— Болит?

Она снова кивнула.

— Тогда о чем мы говорим! Совсем неподходящее время для любовных игр. Конечно, есть другие вещи. Можно заняться ими при желании. Но я не вижу никакой необходимости начинать именно сейчас. Ты думаешь, я и ночи не могу обойтись без плотского удовольствия?

— Но это может быть не на одну ночь. Три, а то и четыре ночи.

— Так долго? О Боже! Как я выживу?! — Эйвен перестал смеяться. — Спасибо, что ты такого высокого мнения о моих способностях, но меня это не радует, — глухо сказал он и, не дав ей возразить, поспешно забормотал: — Впрочем, в том, что ты так думаешь, виноват прежде всего я сам. Верно, я был темпераментным поклонником, ухаживая за тобой. Но я делал это ради сладострастия и слишком мало внимания уделял другим вещам. И тогда, и после. Кроме телесных ласк, есть много приятных занятий совсем иного рода. Главное, что мы вместе и впереди еще столько времени для удовольствий. А пока ни о чем не думай.

Его уговоры подействовали. После ужина они совершили чудесную прогулку. Перед сном Эйвен играл ей на пианино, а Бриджет ему спела несколько старинных песен.

— Спи, — прошептал он в постели. — Я устал, мне сейчас ни до чего. И до города слишком далеко, чтобы удрать, пока ты спишь. А потом, кто знает, может, у смазливой блондинки в таверне то же самое сейчас, что и у тебя?

Бриджет приподнялась и запустила в Эйвена подушкой. Хорошо, что у ее мужа к ней нечто большее, чем плотское желание, подумала она и, довольная, стала засыпать, не зная, что завтра ее ждет печальное известие.

Утром Эйвен скажет, что уезжает.

Эйвен сидел в столовой за первым завтраком. Ранние лучи солнца светили ему прямо в глаза, не выражавшие ничего, кроме уныния. И ничего другого он не увидел в лице Бриджет, когда сообщил ей, что должен немедленно уехать.

— Нет-нет, это не из-за отца. С ним, слава Богу, все в порядке. Я получил депешу из Лондона. Из того министерства, с которым была связана моя работа на континенте. Я не имею права разглашать эти сведения. В общем, до нашей секретной службы дошли… кое-какие слухи с острова Эльба. Человек, занявший мое место, еще не освоился. А я хорошо знаю, кому можно доверять, а кому нет. Мне нужно поехать и помочь.

Бриджет издала тревожный вздох.

— Во Францию?

— Ни в коем случае. В этой стране я слишком хорошо известен. Сейчас мое пребывание там небезопасно. И не только для меня, но и для любого, кто будет поддерживать со мной контакт. Я должен проинструктировать моего преемника. И еще нужно прояснить несколько вопросов по некоторым сведениям, добытым за границей. Я думаю, что долго не задержусь. День — туда, день — на дела и еще один — на обратную дорогу. Всего три дня, самое большее — четыре. А сейчас, милая, я должен уезжать.

— Я пойду собирать свои вещи, — вскочила Бриджет. Он удержал ее за руку.

— Нет. Тебе нельзя ехать со мной. В самом деле. Я поеду верхом налегке, возьму с собой только седельные сумки. Камердинер поедет со мной. Я хочу, чтобы он забрал твой гардероб, пока мы будем в Лондоне. А тебе удобнее остаться здесь. Я быстро. Прежде чем ты хватишься, что меня нет, я уже вернусь.

— Просто невероятно, — прошептала Бриджет.

Во время прощания она держалась молодцом, но Эйвен видел, какого труда ей это стоило.

Они остановились на круговой аллее перед домом. Камердинер уже сидел в седле и дожидался своего хозяина.

— Не надо так волноваться. Я уезжаю всего на несколько дней.

Эйвен держал обе ее руки в своей. Его спокойные немигающие глаза стойко выдержали взгляд Бриджет.

— Я знаю и понимаю, что это глупо, но мне тяжело отпускать тебя. Теперь, когда тебе надо уезжать, мне хочется спросить у тебя гораздо больше, чем раньше.

Она пыталась проглотить комок в горле и еле сдерживала душившие ее слезы.

Эйвен считал, что такое упадническое настроение является результатом ее временного недуга. Что страшного, если он уедет на несколько дней? Но, рассуждая так, он все же не мог отделаться от ощущения, что это будет и опасный вояж.

— Я тоже хотел выяснить у тебя ряд вещей, — сказал он. — И кроме этого, сам собирался сказать тебе кое-что. — Он умолк, обдумывая каждое слово, а когда снова заговорил, его голос звучал менее уверенно. — Вот уж не думал, что мне захочется сделать такое признание. Когда все только начиналось, я не представлял, что такое может случиться со мной и тобой.

Эйвен произнес эти слова с таким чувством, что сам был поражен. Он никогда не предполагал, что ему будет больно расставаться с Бриджет, и еще неделю назад ни за что не поверил бы в это.

Больше ему было нечего сказать. По крайней мере не здесь и не сейчас. Вернее, он должен сказать ей слишком много, но прежде чем сделать это, надо было все продумать. Эйвен не имел привычки прислушиваться к голосу сердца, так как не доверял ему.

Вместо слов он подарил любимой легкий поцелуй. Потом, чуть слышно бормоча что-то под нос, заключил ее в объятия, крепко поцеловал в губы и с трудом оторвался от нее, но в следующий миг снова поцеловал с нежностью. Как тяжело было отпускать ее! Но он не мог допустить, чтобы Бриджет видела его слабость.

Эйвен заметил слезы, блестевшие в ее глазах, а шрам теперь почему-то особенно четко выделялся на бледной коже. Он не мог без боли смотреть на это родное лицо.

— Дорогая, наше расставание напоминает сцену из мелодрамы! — с нарочитой беспечностью воскликнул он и, смеясь, поспешно вскочил на лошадь. — Радость моя, я надеюсь, наша встреча будет такой же пылкой, как это прощание. Береги себя, милая моя Бриджет! Думай обо мне, а я не. забуду тебя.

До сих пор ему были неведомы такие удивительные, искренние чувства. Виконт Синклер безумно хотел оглянуться, но не отважился.