Коули гнал свой видавший виды «хаммер», выделывая на перекрестках такое, что у него самого дух захватывало. Редкие в этот час автомобили шарахались от клепаного чудища, видом напоминавшего броневик. Только Коули знал, как на самом деле мобильна и легка в управлении его машина. Вот уже много лет никому из коллег так и не удалось уговорить его расстаться с нею.
Когда в четверть второго Мэри не сняла трубку, Коули прошиб холодный пот. И теперь его «хаммер» летел, словно какой-то жуткий призрак, по улицам ночного города туда, где Коули готов был увидеть что угодно.
Неужели он успел полюбить эту женщину? Полнейшая чушь! Нет, не чушь – он любил ее всегда, всю жизнь, только ее одну, хотя у нее были другие лица, другие имена… И Джей – его сын, а Джереми Уаттон не имеет к мальчику ровным счетом никакого отношения!
«Раненой девочкой с небесным ликом» назвал ее учитель, и нельзя было подобрать ей лучшего имени. Именно ему, сержанту полиции Кристоферу Коули, суждено исцелить ее раны. И он исцелит их, чего бы это ему ни стоило. Даже если сейчас она мертва, он вдохнет в нее жизнь…
Первое, что увидел Коули, переступив порог, – открытую дверь ванной. Содержимое аптечки частично валялось на коврике, кое-что стояло на полочке рядом с шампунем и зубной пастой.
На пороге спальни неподвижно сидел Снайп, держа в зубах пустой пузырек. Коули не нужно было даже читать надписи на нем. Все было ясно и так…
Прошел только час с небольшим. Даже если снотворное очень сильное, они успеют, решил он, но, подойдя к постели, увидел ее глаза и испугался… Совершенно пустые и мертвые, словно выброшенные морем на песок куски янтаря, они глядели сквозь него, глядели туда, где никто больше не мог причинить ей боли. Она неотвратимо уходила…
Действовать надо было быстро. Применив испытанный способ овладеть собой, мысленно изъяв себя из волнующей ситуации и глядя на нее как бы со стороны, он сгреб Мэри в охапку и понес вон из спальни. Спускаясь по лестнице, он машинально отметил, как она легка, век бы носил такую на руках… Ты последний кретин, Коули, мысленно осадил он себя, устраивая ее на переднем сиденье и обнимая за плечи одной рукой, а другой, включая зажигание. Снайп прыгнул на заднее сиденье, так и не выпустив из зубов пузырька…
В больнице оказалось, что Снайп был совершенно прав, прихватив с собой пузырек.
Взглянув на этикетку, молодой врач присвистнул и поспешил вслед за каталкой.
Возвратился он часа через полтора.
– Несчастная любовь? – со знанием дела подмигнул он Коули.
– Несчастнее не бывает. Как она?
– Выкарабкается. Правда, пришлось основательно попотеть: либо у нее индивидуальная реакция на препарат, либо нервная система вконец расшатана. Я оставил бы ее тут эдак на недельку.
– Я забираю ее, – решительно заявил Коули.
Снайп коротко тявкнул. Врач поднял брови.
– Да, что ты говоришь? – обратился он к псу. – Ну, если твой хозяин испытывает комплекс вины… Послушайте, – он пристально поглядел на Коули, – предмет ее увлечения – вы?
– Мечтал бы им быть, – чистосердечно ответил Коули.
– Ого!.. – Врач почесал в затылке.- Н-ну, в таком случае забирайте свою малютку.
Первые несколько часов ее будет колотить, не исключено, что она станет нести всякую чушь… Это все неважно. Главное – не давайте ей спать, как минимум, часа четыре. Хотя с этим, – он весело усмехнулся, – думаю, проблем не возникнет…
Коули твердо решил, что домой Мэри не повезет. Ей там решительно нечего делать. Чем дольше Джереми не услышит ее голоса, тем скорее «засветится». К тому же, если верить врачу, в ближайшие часы ей будет явно не до разговоров по телефону. На судьбу Джея это существенно повлиять не должно, – разве что в лучшую сторону. Подонку не надо будет заставлять ребенка рыдать в трубку.
Вспомнив доверчивые глаза Джея, Коули скрипнул зубами. Почему учитель назвал Джереми мертвецом? Что это за неугомонный покойник, который норовит утянуть за собой в могилу родных ему людей?
Тебе и во сне не приснится, девочка, о чем я передумал, пока дожидался тебя в больнице. Сейчас ты со мной, и я люблю тебя. Но тебе-то что в этом проку? Не знаю, на сколько лет ты меня моложе, да и не в этом дело. Ведь когда я гляжу в твои глаза, мне чудится, что ты старше меня на целую жизнь… И вот я сам едва тебя не убил, оставив одну.
Держись, девочка. Теперь я тебя никуда не отпущу и никому не отдам – ни живым, ни мертвым.
Затормозив у своего подъезда, Коули вновь подхватил Мэри на руки, а лифт мигом домчал их и пса до нужного этажа. Чтобы отпереть дверь, Коули пришлось поставить Мэри на ноги и поддерживать ее лишь одной рукой. Она пошатнулась, но устояла.
Она пребывала в странном состоянии, которое, наверное, более всего походило на наркотическое опьянение. Ее трясло мелкой дрожью, лоб покрылся испариной. Правда, сейчас на нее было уже не так страшно смотреть, хотя веселого тоже было мало: волосы спутались, под глазами залегли глубокие тени, а губы пересохли и покрылись темной коркой.
К тому же она, очевидно, не вполне понимала, что происходит с нею, но, слава Богу, не сопротивлялась, когда Коули стянул с нее джинсы и уложил в постель, прикрыв одеялом до самого подбородка. Снайп улегся возле кровати и закрыл глаза…
Вернувшись из кухни с чашкой крепкого кофе, Кристофер увидел, что прогнозы медика оправдываются. У Мэри зуб на зуб не попадал, она сжалась в комочек, которого почти не было видно под одеялом, влажные волосы прилипли ко лбу. Коули попытался усадить ее, но тщетно: голова падала на грудь, все тело сотрясалось…
И Кристофер решился – вернее средства согреть ее он просто не видел. Уже раздеваясь, он спросил себя, выдержит ли, и твердо ответил самому себе: «Да!»
Скользнув под одеяло в одних плавках, он крепко обнял Мэри, прижав к себе. Ступни ее и ладони были холодны как лед. Согревая дыханием руки Мэри и вдыхая аромат ее волос, едва уловимый, похожий на запах жасмина, Коули пьянел, словно подросток от первого в жизни глотка спиртного.
Вовремя опомнившись, нечеловеческим усилием воли он овладел собой, запретив себе сейчас видеть в ней женщину. Теперь она была для него кем угодно: другом, дочерью, раненой птицей на ладони… Спустя минут пятнадцать он почувствовал, как дрожь ее малопомалу унимается. Тело Мэри согрелось в его объятиях, дыхание стало ровнее. И вдруг…
Когда это случилось, Коули едва не умер от разрыва сердца. Руки Мэри неожиданно обвились вокруг его шеи, а сухие губы прильнули к его груди. Она выгнулась, прижимаясь к нему и сладко постанывая.
Словно все вокруг на мгновение заволокло горячим красноватым туманом – такого жгучего желания он никогда в жизни не испытывал. В какой-то миг он готов был на все, даже мелькнула подлая мысль: все равно она ничего не вспомнит потом… И тут его как громом поразило – она обнимала вовсе не его!
Кого ты видишь сейчас, моя маленькая, безмолвно спрашивал он, отбрасывая влажный локон с ее лба. Неужто этого сукина сына, твоего мужа, который так и не понял, какое счастье на него свалилось? Этого несчастного, который променял тебя и сына на чертово зелье, превратившее его в монстра?
Кристофер зажмурился изо всех сил, стараясь справиться с душевной болью. Губы Мэри зашевелились, она зашептала что-то неразборчивое.
– Не бросай меня… – едва расслышал он.- Я умру без тебя…
Глаза ее широко раскрылись. Огромные, они глядели прямо на него, а не сквозь. Коули мог поклясться, что она прекрасно его видит. И тотчас усомнился в этом, когда услышал:
– Любимый мой… Не уходи, не оставляй меня…
А ведь врач предупреждал, что она будет нести чушь, вспомнил Коули, но на один короткий миг вдруг представил себе, что слова эти обращены к нему, и его сердце переполнилось невероятным счастьем.
– Я никогда тебя не покину, – прошептал он, словно давая клятву. – И даже если ты прогонишь меня прочь, все равно я буду с тобой, девочка.
Наверное, Мэри услышала его. Она слегка отстранилась и вдруг приникла к его губам таким обжигающим поцелуем, что у Коули помутился разум. Не думая уже ни о чем, он принялся стремительно расстегивать пуговицы ее рубашки, но вскоре понял, что это немыслимо, и просто стянул ее через голову.
Мэри не сопротивлялась, скорее даже помогала ему. Когда ее обнаженная грудь прильнула к его груди, она вновь поцеловала Коули, да так, что сердце у того едва не остановилось. Будь что будет, решил он, теряя последние остатки разума. Рука его скользнула по ее слегка влажной спине, нашла упругие ягодицы. Прерывисто вздохнув, Мэри подалась вперед…
Как ни привык Коули к неожиданностям, но то, что за этим последовало, буквально потрясло его. Глаза Мэри вдруг закатились так, что видны остались лишь синеватые полоски белков, все тело ее содрогнулось, руки уперлись в его грудь с силой, немыслимой для столь хрупкого существа.
– Не смей! – хрипло выкрикнула она. – Не дотрагивайся до меня!
– Очнись… очнись, – шептал он, испугавшись не на шутку.
Снайп забеспокоился, встал лапами на постель и, предостерегающе зарычал, но Коули прикрикнул на пса, и тот поплелся в прихожую, где растянулся на коврике.
– Успокойся, девочка, – приговаривал Кристофер, гладя ее по волосам.
А она вдруг, совершенно по-звериному оскалив белые зубы, впилась изо всех сил в его плечо.
– Отпустите, подонки! Кто-нибудь, на помощь! – Она уже задыхалась, лицо ее стало синеватым. – А-а-а! Джереми, спаси меня! Что ты стоишь? Мне больно…
Все это сильно смахивало на судорожный припадок, которых Коули немало перевидал на своем веку. Но речь ее оставалась вполне связной, а на губах не было пены. Нет, это не эпилепсия, сообразил вдруг Коули, это борьба с призраками, которых вызвало к жизни его страстное прикосновение. И до него мало-помалу стало доходить, что происходит…
Крепко сжимая ее руки, чтобы она ненароком не ударилась обо что-нибудь, Коули проклинал беспросветную свою тупость. Теперь он диву давался, как можно было сразу не понять что к чему. Части головоломки наконец-то сложились, все встало на свои места: и просторные ее рубахи, и очки, и дурацкая бейсболка, и патологическая стыдливость, приличествующая разве что юной монашке…
Мэри тем временем мало-помалу начала затихать – и вдруг зарыдала отчаянно, совсем по-детски. Впервые видел Кристофер, как она плачет. Выпустив ее руки, которые тотчас безвольно упали, он стал покрывать поцелуями мокрые щеки, изумляясь тому, как сильно, оказывается, слезы на вкус напоминают кровь… Господи, как она это пережила? Если он все правильно понял, то…
– Сколько их было, девочка? – тихо спросил он, не надеясь получить ответ.
– Пятеро… – Мэри еле разлепила вспухшие губы. – Шестой… не решился.
– А Джереми? Что делал он?
– Он… смотрел. Улыбался… Когда шестой отказался, он… сломал ему челюсть.
– Как… как ты сказала? – не понял Коули. – Погоди… Он…
– Он все подстроил. – Мэри судорожно всхлипнула.- Хотел наказать меня…
– И только после этого ты с ребенком убежала?
– Я… – Губы ее страдальчески искривились. – Я умерла тогда…
Коули раскрыл было рот, чтобы переспросить, но тотчас раздумал: он обо всем догадался и так. Теперь предстояло лишь разобраться, вполне ли понимает Мэри, что говорит и кому говорит.
Чашка остывшего кофе все еще стояла на столике. Коули поднес ее к губам Мэри, уговаривая сделать хотя бы пару глотков. Она послушно выпила полчашки. Затуманенный взгляд скользнул по его лицу с полнейшим безразличием. Тут Коули опомнился.
– Погоди, девочка, я сейчас…
Выпрыгнув из постели и схватив на бегу джинсы, он кинулся в ванную, где первонаперво сунул голову под ледяную воду. Немного помогло… Теперь самое время натянуть штаны, чтобы не напугать ее до смерти, – она вот-вот вполне придет в себя.
Вернувшись в спальню, он увидел, что Мэри сидит в постели, завернувшись в одеяло.
Глаза ее, слегка прояснившиеся, устремились на него, и у Коули закружилась голова. Губы ее слегка приоткрылись, и он понял: что бы ни случилось, солоноватого вкуса этих губ он не забудет до гробовой доски…
– Где мы? – едва ворочая языком, спросила она.
От этого «мы» Коули едва заметно вздрогнул, но спокойно ответил:
– Мы у меня дома.
– А где твоя красавица? – Уголки губ Мэри дрогнули, но улыбки не получилось. – Хотя я, кажется, понимаю…
Коули виновато потупился.
– А что я делаю тут? – задала вдруг Мэри странный вопрос.
Однако Коули было уже ничем не выбить из колеи.
– Ты тут сладко спишь, девочка. И я с тобой за компанию…
С минуту она молча изучала его голый торс. Видно было, что глаза у нее отчаянно слипаются. Четыре часа прошли, отметил про себя Коули, лучше всего будет, если она теперь уснет. Сейчас не время выяснять, что она помнит, а что – нет.
Несказанно радуясь тому, что предусмотрительно записал телефон Лурдес, Коули присел на краешек постели и потянулся к аппарату. Он был готов к тому, что Мэри, вздрогнув, отшатнется от него. И совершенно растерялся, когда она ткнулась носом ему в голое плечо и закрыла глаза.
– А пластырь ты уже снял, – задумчиво произнесла она. – Кажется, я снова тебя тяпнула… Похоже, это у меня уже входит в привычку.
– На мне все заживает на удивление быстро, – ответил Коули, боясь шевельнуться.
– Что мне теперь делать? Я как во сне… Все помню… – Все ли? – с легким ужасом подумал Коули.- Но сердце уже не болит. Наверное, я израсходовала весь запас боли. И сил тоже… Помоги мне, сержант.
Из-под одеяла выскользнула тонкая рука и осторожно легла на грудь Коули. Опасаясь, как бы бешеное биение сердца не выдало его с головой, он убрал эту руку снова под одеяло, – один Бог знал, чего это ему стоило! – и уложил Мэри на подушки. Глядя прямо в ее золотые глаза, он заговорил, сам несказанно изумляясь тому, что за слова срываются с его губ:
– Я люблю вас, леди. Давным-давно. Хотя вы можете сейчас меня не понять, да это и неважно… Я отдал бы все на свете, чтобы не расставаться с вами ни на миг, даже сделал бы вас своей приемной дочерью. Но этот вариант я оставляю на крайний случай, а пока прошу вас стать моей женой…
Ладонь его легла на ее влажный лоб, и глаза Мэри медленно закрылись.
– Как хочется спать… – прошептала она. – А может, я все еще сплю? Или…
– Да, ты спишь… – Коули склонился и едва коснулся губами ее виска. – Спишь сладко, крепко… А когда проснешься, все дурное будет уже позади.
– Обещаешь? – сонно улыбаясь, спросила она.
– Я клянусь, – коротко ответил он.
Минуту спустя она уже глубоко и ровно дышала во сне. Лишь тогда Коули позвонил мексиканке, продиктовал ей адрес и велел взять такси. Лурдес появилась на пороге минут через двадцать. Коротко объяснив ей что случилось и успокоив женщину, он взял пса на поводок и вышел.
Телефонный звонок он услышал еще на лестнице. Войдя, направился прямиком в гостиную и снял трубку.
– Где она, коп? Где моя жена? Куда ты уволок ее, говори!
С трудом сдерживая слепящую ярость, Коули ответил:
– Ты убил ее.
– Что ты сказал? Повтори!
– Она умерла этой ночью. Ее нет больше, Уаттон. Разве не этого ты хотел?
Джереми долго молчал.
– Что… К-как это произошло? – Голос Джереми звучал глухо.
– Снотворное. Ее не удалось спасти. Ты удовлетворен?
– Послушай, коп, – Джереми мало-помалу приходил в себя, – я любил ее… Хотя где тебе понять…
– Я и впрямь не понимаю такой любви.
– И она меня любила, а потом подло бросила! – почти закричал Джереми. – Бросила, как раз тогда, когда я в ней более всего нуждался! Не такой легкой смерти я для нее хотел!
– Довольно, Уаттон. – Коули еле сдерживался. – Я хочу видеть твои глаза!
– А ты найди меня, коп. – В голосе Джереми звучала издевка. – Нью-Йорк – городок немаленький… Рискни, парень! – И он бросил трубку.
Перезвонив в полицейское управление, Коули, как и ожидал, получил данные весьма приблизительные: звонивший находился в радиусе мили от дома Мэри. Это ничего ему не давало. А счет времени шел, возможно, на минуты.
В разговоре с Джереми Коули намеренно ни словом не обмолвился о ребенке. Это могло толкнуть Уаттона на что угодно, ведь настоящим отцом Джея тот никогда себя не ощущал.
Теперь же мальчик перестал быть для него полезным орудием… Если, конечно, Джереми поверил в смерть жены. Коули понимал, что играет ва-банк, но иного выхода не видел.
Уаттона надо было разыскать как можно быстрее. И Коули предстояло сделать это любым способом.
«Куда ты уволок ее, говори!» Господи, какой же я идиот! Значит, Джереми видел, как я увозил Мэри!
Коули показалось вдруг, что он слышит дыхание подонка, так отчетливо ощутил его близость. Закрыв глаза, Коули расслабился и включил внутренние зрение, призывая на помощь учителя, но дело отчего-то не ладилось. То ли он устал, то ли перенервничал…
Почему в голову лезли коты? И это уже не впервые. Поджарые звери крались по разогретым утренним солнцем и загаженным голубями крышам. Коули мысленно сосредоточился на одном из котов – крупном, сером в разводах. Выйдет ли? Но попробовать стоило…
Коули сам не отследил момента, когда стал смотреть на мир кошачьими глазами. Все вокруг тотчас утратило краски, став черно-белым, но очертания предметов сделались необычайно отчетливыми. «Вперед, котик! Слушаешься? Замеательно. Так, а теперь – в чердачное окошко. Не спеши, зверь. Загляни осторожно… Вот так…»
Какие-то груды хлама, стоящая столбом пыль… Кто-то был тут совсем еще недавно…
Что это в углу? Или… кто?
Тихие всхлипывания оглушили Коули. Он вскочил так стремительно, что Снайп вздрогнул и зарычал, оскалив устрашающие клыки. Впрочем, Коули тотчас расплатился за свою поспешность: голова пошла кругом, перед глазами заплясали искорки. И поделом, подумал он, сжимая пальцами виски, ведь то, что он проделал минуту назад, требовало полнейшего хладнокровия и неторопливости. Плохо сейчас и ни в чем не повинному коту.
Зато теперь Коули знал, что малыш жив, что он на чердаке…
И чердак этот находится всего несколькими этажами выше! Джереми избрал себе надежное убежище, именно поэтому его никак не удавалось засечь. Человеку с такой спортивной подготовкой, как у Уаттона, ничего не стоило спуститься с крыши при помощи веревки, а окошко детской няня, уходя, распахнула настежь.
Через несколько минут Коули был уже на верхнем этаже. Снайп выразительно смотрел то на чердачный люк, то на хозяина. Коули приложил палец к губам и принялся осторожно открывать люк. Тот даже не скрипнул, чему было весьма простое объяснение: Джереми наверняка предусмотрительно смазал петли.
Джереми и был предусмотрительным во всем. Сейчас он стоял, выпрямившись во весь рост, глядя на Коули и прижимая к груди ребенка. Ни один мускул не дрогнул на его лице – смуглом и необыкновенно выразительном, если бы не глаза, лишенные всякого выражения, полуприкрытые тяжелыми веками.
Как же красив этот человек! Словно бронзовое изваяние, сколь совершенное, столь и холодное. Холодное как лед… Коули на мгновение увидел его глазами Мэри, и кулаки его сжались сами собой. Но волноваться ему сейчас было никак нельзя. Коули медленно поднял обе руки.
– Оставь ребенка, Уаттон. Поговори со мной.
– Оставить ребенка? Хорошо. До края крыши совсем близко…
И Джереми сделал шаг. Джей не шевельнулся – глаза малыша были закрыты, ручки болтались, словно у крепко спящего или… или мертвого. Их разделяло всего метра четыре.
Целых четыре метра. Коули понимал, что не успеет. И вдруг…
Он сам поначалу не понял, что происходит, – огромный серый кот в разводах, возникший невесть откуда, совершив рекордный для представителей своей породы прыжок, вцепился когтями в лицо Уаттона. Тот от неожиданности выпустил ребенка. Малыш упал ничком и застыл без движения. Короткая борьба Джереми с разъяренным животным оказалась роковой для человека. Коули лишь безмолвно наблюдал, как Джереми пятится к краю крыши, как отчаянно балансирует…
А ведь Джей просил не убивать этого ублюдка! И учитель говорил о том же…
Джереми тем временем удалось освободиться от кота, разодравшего ему когтями лицо, но еще миг и он сорвется с края крыши. Однако этого мига хватило Коули, чтобы преодолеть разделявшие их проклятые четыре метра и вцепиться мертвой хваткой в руку Джереми, когда тот уже падал…
Неумолимо соскальзывая по скату крыши и глядя в застывшее словно маска лицо врага, Коули ни о чем не думал. Будучи легче противника фунтов на двадцать, он никак не смог бы его удержать. Но и выпустить его руки тоже не мог. Коули не анализировал сейчас, что им движет, – просто отчаянно сопротивлялся законам природы. Он успел лишь изумиться тому, что Джереми и не думает цепляться за него, когда ощутил мощный рывок. Кто-то дернул его сзади за брючный ремень. Глухо рыча, Снайп отчаянно боролся – когти скребли по гладкой жести, мускулы напряглись, шерсть стояла дыбом… Опомнившись, Коули стал помогать собаке. И вот все трое уже на безопасном расстоянии от края.
Глупость какая-то, думал Коули, глядя на неподвижного Джереми, лежащего ничком. Я ведь и не ударил его ни разу…
Разве что изодрал ему все лицо когтями, осенило вдруг Коули. Или это чистейшей воды случайность и кот проделал это всецело по собственной инициативе? Но на этот вопрос мог дать ответ только учитель. А вот кое-что другое Коули твердо знал: если бы он нанес противнику хотя бы один-единственный удар, то убил бы его на месте.
Защелкивая наручники на запястьях Джереми, Коули глядел на Джея. Глаза мальчика были крепко зажмурены, колени подтянуты к животу. Снайп сидел рядом с ребенком, вылизывая ему лицо.
– И все равно вам не взять меня, – хрипло выговорил Джереми, не открывая глаз. – Я все равно уйду от вас… Ах, как здорово я наколол вас, парни в нашивках!
– Заткнись! – оборвал его Коули, рывком поднимая Джереми на ноги и толкая в сторону чердака…
Наряд полиции прибыл минут через пять. Коули воспользовался мобильным телефоном Джереми, найденным тут же, на чердаке. Сдав Уаттона коллегам с рук на руки, Коули занялся мальчиком. Джей был явно в сознании, но не произносил ни слова. Это встревожило Коули: неужели у ребенка шок?
– Ты как-то спрашивал меня, малыш, что нужно делать, чтобы быть сильным, – говорил Коули, неся мальчика к машине. – В детстве я не был крепышом, меня колотили все кому не лень…
Джей молчал, крепко обхватив Коули за шею. Слышит ли он, понимает ли? Неважно… И Кристофер продолжал:
– Так продолжалось до тех пор, пока на моих глазах не стали избивать одного малыша, щупленького и хилого. Я не понял даже, откуда взялась у меня сила свалить с ног двух крепких парней… Наверное, тогда я и решил, что стану полицейским. Запомни, ковбой: если защищаешь слабого, одолеешь сильного. Остальное – дело наживное. Обещаю, что научу тебя. Слышишь?
Усадив Джея на сиденье автомобиля, Коули склонился над ребенком. Ему показалось, что малыш хочет что-то сказать. Губы Джея кривились, но с них не слетело ни звука. Лишь глаза его, огромные и чуть раскосые, с мольбой глядели на Коули.
– Погоди-ка, – Коули полез в карман. – Вот она, твоя зверюшка. – Он протянул малышу Тамагочи, которого подобрал в детской. – Я тут покормил его пару раз. Он у тебя классный, совсем не капризный. Вы недолго пробыли в разлуке, он и соскучиться толком не успел…
Снайп тыкался мордой в колени Джея, норовя лизнуть игрушку. Дрожащие губы ребенка вдруг сложились в улыбку, он часто задышал. И вдруг протянул ручки к взрослому.
Подхватив его на руки, Коули закрыл глаза.
Будь ты проклят, Джереми Уаттон! Я убью тебя! Сам, своими руками!
«Оставь в своем сердце уголок для жалости», – отчетливо услышал он голос учителя, словно тот стоял у него за спиной. Боже праведный, о какой жалости может идти речь, если эта кроха едва не лишилась жизни?..
– Спа-а.. спасибо, сержант, – раздался едва сльшный шепот. – Я не с-смог с ним ссправиться…
– Ты боролся, парень? – Коули едва не сделалось дурно, когда он вообразил себе эту борьбу.
– Да… Я п-почти сбежал от него… Я не был трусом…
– Он бил тебя?
– Один р-раз. Я… Знаешь, я тоже хочу быть полицейским. К-как ты…
И ребенок прижался к Коули.
– Хочешь, отвезу тебя к маме? – хрипло спросил Кристофер.
– А она не будет ругаться?
– Нет. Это я могу тебе обещать.
Впервые в жизни Коули вел машину, держа на коленях ребенка. И диву давался тому, как это, оказывается, приятно. Джей слегка посапывал, он заснул почти сразу же, как машина тронулась с места. Одной рукой обнимая малыша, Коули чувствовал, как согревается его сердце. Сейчас он впервые в жизни ощутил себя отцом, словно воскрес вдруг из мертвых его не рожденный ребенок. Это было, в сущности, единственной потерей в его жизни, о которой он глубоко скорбел. Тогда он почему-то не сомневался, что у них с Кэтти был бы сын…
Входя в лифт, Коули мысленно взмолился: «Господи, сделай так, чтобы она все еще спала!» Тихо открывая ключом замок, умолял: «Еще минуту…»
Мэри сидела в постели. Бледное лицо ее обращено было к двери. Когда он переступил порог, мексиканка ахнула и всплеснула руками, а Мэри лишь слегка приоткрыла губы… и глаза ее засияли вдруг таким светом, что Коули едва не зажмурился…
Глядя на нее, прижимающую к груди крепко спящего сына, он знал, что удостоился великой милости. Знал, что, как бы ни сложилась дальше жизнь, он никогда не забудет, как любовался живой мадонной. Красоту лица этой женщины невозможно было описать средствами, доступными человеку, – ни пером, ни кистью, ни словами…
Лурдес как-то незаметно исчезла, а Коули так и остался стоять посреди комнаты.
Двигаться он был не в состоянии.
– Скажи, я все еще сплю? – прошептала Мэри, глядя на него сияющими глазами.
– Нет,- также тихо ответил Коули. – Кажется, теперь сплю я.
Чуть погодя он отнес малыша в гостиную и удобно устроил на софе, а сам возвратился к Мэри. Она прилегла на подушки, но глаза ее, не отрываясь, глядели на Коули. Присев на краешек постели, он раскрыл было рот, чтобы поведать ей о случившемся, но она жестом остановила его.
– Не надо. Я все знаю. Я все видела…
– Во сне? – только и спросил Коули.
– Да. Ты спас его…
И до Коули каким-то непостижимым образом дошло, что она говорит о Джереми.
Видимо, чувства его были столь ясно написаны на его лице, что Мэри слабо улыбнулась. И вдруг спросила:
– Почему ты не обнимешь меня?
Коули показалось, что у него что-то со слухом. Уставясь на нее, он молчал как последний идиот.
– А во сне ты так меня обнимал, что дух захватывало, – снова улыбнулась она. – И целовал… и еще говорил…
– Я говорил, что люблю тебя,- обрел, наконец дар речи Коули.
– А что я ответила?
– Понимаешь, ты тогда…
– Обними меня, – тихо попросила Мэри.
– Я боюсь,- честно признался Коули.
Медленно сев в постели, она дотронулась ладонью до его лица. Глаза ее глядели слегка вопросительно.
– Ты… знаешь?
– Знаю, – кивнул Коули, прекрасно понимая, что она имеет в виду.
Челюсти у него вновь начало сводить. Будь ты проклят, Уаттон! Те пятеро ублюдков были всего-навсего пятью пальцами перчатки, надетой на твою руку!..
– И поэтому боишься?
Густые ресницы ее дрогнули и опустились, руки судорожно прижались к груди. Обозвав себя мысленно дураком, Коули взял эти тонкие руки в свои.
– Посмотри мне в глаза! – властно сказал он.
Мэри яростно замотала головой.
– Не надо! Я не лев из зоопарка! Я не хочу…
– Зато я хочу! Хочу, чтобы ты знала: для меня ты чище всех девственниц мира! Я хочу быть с тобой всегда, каждую секунду, и боюсь, что ты не захочешь этого! Боюсь, как мальчишка, черт меня подери!
Карие глаза вновь взглянули на него, огромные и удивительно ясные.
– А в моем сне ты ничего не боялся…
– Я боюсь сделать тебе больно, девочка, боюсь не сдержаться и…
– А вот я отчего-то не боюсь.
И вновь, как тогда ночью, она обвила руками шею Коули и поцеловала его. Потом ладонь ее коснулась его груди. Даже сквозь ткань рубашки Коули ощутил жар, исходящий от этой ладошки. Вот уже ответный жар охватил его тело, заставляя сердце колотиться как бешеное…
– И теперь боишься, сержант полиции Кристофер Коули? – раздался тихий шепот.
Его словно обожгло. Неужели таким способом она хочет отблагодарить его за спасение сына? От этой мысли Коули сделалось не по себе.
– Послушай, девочка. – Коули решительно отнял от груди ее горячую ладонь. – Ты ничего мне не должна.
Мэри вздрогнула, словно от удара. Секунду она непонимающе смотрела на него… и вдруг начала смеяться, сперва, тихо. Но вот она уже хохотала неудержимо, содрогаясь всем телом и пряча лицо в ладонях.
Неужели у нее истерика? Коули не на шутку перепугался, вскочил, заметался по комнате… Но смех внезапно оборвался.
– Ну, ты даешь! – изумленно выговорила Мэри.- Наверное, ты и в самом деле круглый дурак… И как только взбрело тебе на ум сочинить себе красавицу жену?
Такого осла еще земля не рождала, подумал Коули, обнимая Мэри и прижимаясь лицом к ее волосам, от которых исходил еле уловимый запах жасмина.
– Просто я отчаянно хочу, чтобы она у меня была – женщина по имени Мэри, нежная, как цветок, храбрая, как львица, светлая, как небо. Конечно, муж из меня никуда не годный, да и работа моя не подходит для семейного человека. Но сейчас все это кажется мне такой ерундой.
– Так оно и есть. – Пальцы Мэри скользнули по его щеке, едва касаясь кожи. – Никто, кроме Бога, не знает, сколько, кому из нас суждено прожить и что нас ждет. Я поняла это после того, как…
– Не надо, – тихо попросил Коули, согревая дыханием ее висок. – Я не хочу, чтобы ты вспоминала об этом.
– Нет, надо. Это необходимо для нас обоих. После того, как меня изнасиловали…
Ладонь Коули зажала ей рот, но Мэри решительно высвободилась.
– Неужели ты трусишь, сержант? Боишься призраков? Но от них нельзя бежать, их надо победить. Кажется, я почти справилась с этим – с твоей помощью. Не иди на попятный в самый последний момент, выслушай меня…
Коули молча кивнул. У него перехватило горло от ее взгляда, такого внимательного, излучавшего спокойную мудрость.
– Моя любовь к Джереми была слепой и глухой ко всему на свете. Даже тогда, когда он уже перестал быть собой. Даже когда он перестал быть мне мужем… – Мэри опустила глаза, но лишь на миг, и вот они снова смотрели на него, ясные и чистые. – Когда в тот вечер на меня напали шестеро парней, я пришла домой с одной мыслью – поговорить с Джереми, заставить его услышать меня. Я ни на секунду не переставала думать о нем! На меня налетели, сшибли с ног… Потом… Ты знаешь, что было потом.
Коули снова кивнул, мысленно умоляя ее замолчать. Но Мэри продолжала:
– И все же кое-что ты должен понять. Когда я увидела тогда глаза Джереми, неподвижно стоящего у стены, я ничего уже больше не чувствовала – ни боли, ни ужаса.
Ничего. Стало уже неважно, что делают с моим телом, оно было мертво, как и моя душа. Я до сих пор не могу вспомнить, как убежала тогда из дому с Джеем на руках, где была три дня… Когда я очнулась, то увидела малыша на руках у какого-то грязного старика. Я лежала на продавленном матрасе, в пропахшем плесенью подвале… Были там и еще какие-то люди, они входили и выходили, словно не видя меня.
– Бездомные? – спросил Коули.
Мэри кивнула.
– Старика все называли «преподобный Брэдли», он и вправду был бывший священник, спившийся и опустившийся. Это он подобрал нас в какой-то подворотне. Я навсегда запомнила его глаза – почти совсем прозрачные, словно капли родниковой воды. Ни у кого больше я не видела таких. Ему я рассказала все… когда смогла говорить. Самым поразительным было то, что он ничему не удивился. Лишь кивал, слушая меня, словно все знал заранее. Потом сказал: «Иногда легче умереть, чем жить, когда умирает любовь». Эти его слова – словно эпитафия на надгробном камне моей любви к Джереми. Лишь то, что случилось, окончательно освободило меня, но я была уверена, что прежней Мэри больше нет…
– Ты осталась такой, какой была, – нежной, ранимой, ласковой. Именно такую Мэри я полюбил, – забормотал Коули, прижимаясь лицом к ее волосам.
– Нет. – Мэри отстранилась от него. – Если бы так… Я перестала быть женщиной, став бесполым существом. И радовалась этому. Ведь ты все видел сам… На всем свете для меня остался единственный мужчина – Джей. Ради него я выжила, только вот одного понять не могла: безоглядная моя любовь, в конце концов неминуемо превратила бы его в некое подобие Джереми. Но лишь сейчас стала я такой умной. – Мэри улыбнулась, и от этой улыбки сердце Коули запело. – В этом твоя заслуга, сержант.
Во взгляде ее светилась такая нежность, что у Кристофера язык прилип к гортани. Он лишь глядел на нее как зачарованный, вдыхая исходящий от нее еле уловимый аромат.
– Когда я приняла решение навсегда заснуть, от меня оставалось совсем немного, так, оболочка. Но вот когда я проснулась, то… – Мэри запнулась и потерла виски. – Словно что-то изменилось во мне, и я вновь почувствовала себя прежней. И рядом был ты.
Думаешь, я не помню, как целовала тебя? – Глаза ее снова засияли каким-то неземным светом, а руки обвились вокруг шеи Коули. – Ведь это тебя я просила никогда не покидать меня… До сих пор не понимаю, как это случилось, но я… я люблю тебя, сержант. И ничего не могу с этим поделать…
Коули тоже ничего не понимал, кроме того, что нежные, слегка солоноватые губы целуют его, а горячие руки блуждают по его груди. – И страх окончательно покинул его.
Мгновение спустя ему уже казалось, что эта маленькая женщина вечно принадлежала ему, только ему одному. Ощущая ладонями шелковистость ее кожи, он мог поклясться, что тело ее знакомо ему до мельчайших подробностей. Его собственное тело безошибочно угадывало, что и как делать. Или знало об этом?..
Сейчас, почти лишаясь рассудка от нежности, он испытывал то, чего не испытал ни с одной из своих подружек. Впервые, в сорок лет, он понял, что это такое – любить душой и телом, и пережил сильнейшее потрясение за всю свою жизнь.
Ему казалось, что она создана для него – такая маленькая, хрупкая и одновременно очень сильная. С какой стати он в свое время решил, что ему нравятся женщины другого типа?.. Впрочем, теперь Коули уже не был в этом уверен…
Хрупкость ее оказалось обманчивой, она была гибка, словно ивовый прутик, который трудно переломить. Теперь он уже не боялся причинить ей боли, всецело отдаваясь страсти, так долго дремавшей в нем…
Как послушна она, как нежна – и одновременно горяча и сильна! Сколько в ней нерастраченного огня… Вскоре он уже не понимал, кто верховодит в этой захватывающей дух игре, да и не хотел понимать. Словно теплые волны несли их обоих туда, где лежали неведомые земли, хранящие заповедные тайны, и не удивился тому, что берега они достигли одновременно. На мгновение им открылись сияющие дали волшебной страны, границу которой они пересекли рука об руку, ошеломленные и счастливые.
Хватая ртом воздух, Коули прижимал к груди задыхающуюся Мэри. Что это было? Ведь не мальчик же он, в конце концов, впервые познавший женщину! Что открылось ему в краткий миг высшего наслаждения? А она? Видела ли то же, что и он?
Глаза Кристофера с немым вопросом обратились к Мэри. Лицо ее, пылающее румянцем, светилось неземной красотой, но она, казалось, была еще далеко. Вдруг глаза ее широко раскрылись, и ему на миг почудилось, что он заглянул в бездну. Губы ее пошевелились, разомкнулись…
– Знаешь, обычно об этом не спрашивают… – Голос ее звучал тихо. – Но я все-таки спрошу. Тебе было хорошо со мной… там?
Уже не удивляясь ничему, Коули ответил вопросом на вопрос:
– Ты еще возьмешь меня туда?
Ответом ему был серебристый смех. Мэри приподнялась на локте и взглянула ему в глаза так, что последние сомнения покинули его.
– А ты меня? Ведь я никогда бы не очутилась там без тебя…
Нежные руки медленно сомкнулись вокруг его шеи, сияющие глаза оказались возле самых его глаз. И Коули понял, что готов немедленно повторить это захватывающее дух путешествие.