— Ми-ра! Ми-ра! — скандировала разгоряченная толпа, а Натали казалось, что это никогда не кончится.

Она чувствовала, как ломит руки, как они ноют от напряжения, — уже второй час подряд она держала на руках малышку Миру, которая для своих шести месяцев слишком увесистая девочка. Голубые, с фиалковым оттенком глазенки изумленно таращились на людское море. Натали стояла на круглой сцене среди этого моря и казалась самой себе жертвой кораблекрушения, крепко вцепившейся в днище перевернутой посудины.

— Ми-ра! Ми-ра! — не унималась возбужденная толпа, которую до столь сильного экстаза довели своими речами женщины из их организации. Особенно преуспела Агнес Морган, старшая подруга и наставница Натали.

Сколько можно кричать? — подумала Натали, но быстро прогнала несвоевременную досаду. Она должна улыбаться, повыше подбрасывать Миру, она должна испытывать неизъяснимый восторг от того, что видит перед собой. Постеры с мордашкой Миры колыхались над толпой, женщины целовали их, словно ее дочь была для них святыней.

Я обязана все это принять, отработать, твердила себе Натали, хотя уже сбилась со счета — сколько похожих встреч они с Мирой пережили.

Причем не только в Соединенных Штатах. За последний месяц они объехали пол-Европы, а очень скоро им предстоит совершить бросок в Азию.

Мира что-то кричала в ответ, словно понимала, что все эти страстные вопли и крики обращены к ней. Она давно отзывалась на свое имя, судя по всему оно ей нравилось, хотя девочка не могла знать, что на одном из славянских языков ее имя означает покой и благоденствие.

Натали гордилась дочерью — большая, спокойная, она, похоже, лучше своей матери переносила бремя славы. Стоит поучиться у малышки, заметила себе Натали.

— Мира с вами! — крикнула Натали, поднеся микрофон к губам. — Она только что сказала мне на ухо, что любит вас всех! Каждую из вас!

Толпа взревела, в небо метнулись разноцветные шары, а Мира захлопала в ладоши.

— Молодцы, девочки, — услышала она отчетливый шепот Агнес в наушнике, который скрывался под густыми темными волосами Натали. — Еще немного, и они раскроют свои кошельки. — В ухе Натали прохрипел низкий смех Агнес. — Наша организация почтет за счастье принять пожертвования ради мира на планете. Скажи им…

Натали снова оглядела толпу, в глазах помутилось от пестроты красок и лиц. На стадионе городка Орландо, штат Флорида, где они проводили эту акцию, народу собралось больше, чем на недавнем хоккейном матче.

Она вдруг подумала, что не такая уж нелепая мысль пришла ей в голову насчет кораблекрушения и собственного спасения. Она и на самом деле его потерпела, но Агнес Морган втащила ее на перевернутую лодку, спасая их вместе с Мирой.

Натали тотчас почувствовала на лбу холодную испарину, стоило ей вспомнить то, что произошло больше года назад.

— Агнес… Я… я…

— Ты беременна, Натали. — Агнес жестом остановила ее лепет. — Я знаю, какой у тебя срок.

И улыбнулась. Серые глаза смотрели внимательно, будто Агнес пыталась понять, что чувствует Натали.

— Ты знаешь? — Натали открыла рот, который на бледном лице казался слишком красным от помады. Потом закрыла, губы сами собой сложились так, словно она собиралась заплакать.

— Да, знаю. Это произошло в Париже, в Булонском лесу, в самом конце Марша мира. — Агнес говорила спокойно, как о чем-то обыденном.

— Ты… знаешь, кто он?

— Бьорн Торнберг. Швед.

— Да… — Натали опустила голову, лицо ее густо покраснело.

— Ты влюбилась в него? Или…

— О, Агнес… Это… просто наваждение. — Натали подняла глаза на Агнес, темные, как антрацит, они блестели. — Едва я увидела его… это было еще в Лондоне, в самом начале марша, когда к нам присоединилось европейское крыло… Помнишь, в Гайд-парке? Тогда шел дождь, на соседней трибуне выступал мужчина с рыжей хромой собакой? Пса звали Рекс, я почему-то запомнила…

Агнес кивнула.

— Да. Он хотел пойти с нами, но только в том случае, если мы объявим себя защитниками бездомных животных. — Она усмехнулась. — Я сказала ему, что, защищая мир от угрозы атомной войны, мы защищаем и его пса. Но он заявил, что животных следует защищать от людей, и остался мокнуть в Гайд-парке.

— Бьорна Торнберга я увидела в тот день, но познакомились мы позже.

— Понимаю. Он, конечно, особенный мужчина, — согласилась Агнес. — Мне всегда нравились похожие на него, — добавила она, улыбаясь. Натали показалось, будто в улыбке Агнес мелькнула печаль, и она решила, что это из-за нее. — Он знает, что ты забеременела от него?

— Нет.

Натали покачала головой и опустила глаза. Она сжимала и разжимала комочек, в который превратился бумажный носовой платок.

— Почему?

— Ох, Агнес. — Она подняла покрасневшие глаза. — Я… не могу. Он уехал так внезапно. Мы даже не простились… после той ночи в Булонском лесу. Утром Бернар Констан…

— Третий из вашей маленькой компании? Тот француз-музыкант?

— Да. Утром он сказал мне, что Бьорн срочно улетел в Стокгольм. — Натали поднесла бумажный комочек к носу и выдохнула: — Из-за девушки.

— Ясно.

— Я не хочу, чтобы он узнал. — Натали вдруг выпрямилась, ее глаза стали большими и круглыми, она посмотрела на Агнес и с неожиданной уверенностью в голосе заявила: — Это мой ребенок. И ничей больше!

— Ага… Значит, как я понимаю, ты хочешь его оставить?

Натали открыла рот.

— О чем ты говоришь?! — Она была похожа на ошпаренную кошку. Казалось, еще минута — и Натали вцепится зубами в руку Агнес, которую та протянула к ней. — Это мой ребенок! Я уже люблю его! У тебя нет детей, ты не понимаешь, что это за чувство…

— Тихо, Натали. Мой тебе совет: никогда не стоит произносить ничего лишнего. Такого, о чем потом пожалеешь или из-за чего будешь мучиться. Хорошо? — Серые глаза Агнес обрели стальной оттенок, в голосе зазвучал металл. — Сейчас речь о тебе.

Агнес встала и пошла в кухню. Оттуда она вернулась с зеленоватой бутылкой минеральной воды. Она наполнила стакан и протянула Натали.

— Вот, выпей.

— «Перье»… — узнала Натали.

— Да, с лаймом. Вкус Парижа. — Агнес улыбнулась. — Тебе придется очень кстати.

Натали взяла стакан и залпом выпила воду. Горьковатый, с легким кисловатым оттенком вкус удивительно точно соответствовал ее нынешнему настроению.

— Ну вот, а теперь давай поговорим. — Агнес села напротив Натали и улыбнулась.

— А мы разве сейчас не говорили? — Натали бросила бумажный шарик в корзину для мусора, которая стояла под столом.

— Нет. То был пролог к настоящему разговору. — Агнес откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. — Потому что результатом настоящего разговора является конструктивное решение.

На солнце волосы Агнес отливали золотом, и Натали показалось, что она видит над головой подруги нимб. Что ж, в самом деле, сейчас ей могут помочь только высшие силы, и они, вероятно, собираются сделать это через Агнес.

Внезапно в голове прозвучал детский голосок, нараспев произносящий строчки простенькой молитвы, которой одна монахиня научила Натали, когда она ходила в монастырскую школу. «Ангел мой, пойдем со мной, ты впереди, я — за тобой».

Стоило взглянуть на Агнес, как становилось совершенно ясно, что она не намерена выслушивать Натали. Агнес заговорила сама:

— Итак, ты закончишь курс в университете. Ты родишь ребенка. Тебе нужно жилье. Значит, нужны деньги. — Агнес умолкла и налила себе воды, чтобы смочить горло.

Натали молча смотрела на нее, ожидая продолжения.

— Знаешь ли, Натали, жизнь проживают по-разному. Твои годы могут пройти под знаком тяжелого монотонного труда. Неинтересно, скучно, верно? А можно прожить успешно. Ты скажешь: кто этого не хочет? Отвечу: не всякий человек умеет правильно повести себя в самом начале взрослой жизни. Я хочу… немного подтолкнуть тебя, воспользоваться ситуацией, которую ты сама себе создала, и обернуть ее тебе на пользу.

— Что я должна делать? — быстро спросила Натали.

По ее лицу, на котором отразилось новое чувство — Агнес назвала бы его любопытством, — стало ясно, что девочка готова попробовать.

— Рождение твоего ребенка станет акцией нашей организации.

— Акцией? — насторожилась Натали и сцепила руки на коленях, обтянутых голубыми джинсами.

— Вкладом в дело мира, — продолжала Агнес. — Твой ребенок станет символом женской организации Сан-Франциско. Понимаешь? Наша организация сыграет роль отца для твоего ребенка, а малыш явится своеобразным вкладом в борьбу за мир. Тебе ясно?

Натали смотрела на Агнес круглыми глазами.

— А что я должна делать?

Агнес улыбнулась.

— Ты член нашей организации. А теперь станешь сотрудником моего отдела. Тебе придется работать и получать зарплату.

Натали молчала, ее щеки порозовели.

— А потом, когда родится малыш и немного подрастет, вы с ним начнете выступать перед разными аудиториями. Мы добьемся, чтобы фонды, с которыми мы тесно сотрудничаем, взяли на себя обеспечение твоего ребенка — символа мира, рожденного сразу после Марша мира. Они оплатят детский сад, учебу в хорошей школе, дадут стипендию для учебы в престижном университете.

— Ну да!.. — прошептала Натали.

— Да, — подтвердила Агнес. — Тебя будут наблюдать врачи лучшей клиники, ты родишь чудесного ребенка. Доктора, которые помогут тебе и малышу, станут знаменитыми без всякой платной рекламы.

— Агнес… ты… ты просто…

— Я просто женщина, которая гораздо дольше прожила на свете и больше узнала о жизни. Вот и все.

И еще я помогу тебе сделать то, чего не удалось мне самой, хотела добавить Агнес, но промолчала.

Все, о чем тогда говорила Агнес, стало реальностью. Родилась Мира — чудесная девочка, большая, особенно для такой хрупкой матери, как Натали. Доктора, осмотрев роженицу, пришли к единодушному заключению — незачем мучить мать и дитя, это опасно, и Натали сделали кесарево сечение.

— Кесарята растут более шустрыми, — уверяла Агнес. — Они не испытывают родовых мук, а вся боль, удушье, напряжение, которые младенец испытывает при рождении, навсегда остаются с человеком, не отпускают его в течение всей жизни. Правда, — она улыбнулась, — существует и другая точка зрения. Те, кто родились с помощью кесарева сечения, не всегда адекватно оценивают мир, в который пришли. Появившись на свет без мук, они воспринимают мир как безоговорочно прекрасный, словно он только и делал, что ожидал их прихода. Частенько, получив щелчок по носу в новом для них мире, они прячутся, обидевшись на него. Но с Мирой этого не произойдет. Потому что она на самом деле задумана как подарок миру. Ее ждут здесь с нетерпением, чтобы любить ее и восхищаться ею.

Шло время, Натали Даре на самом деле становилась героиней движения борцов за мир. У нее брали интервью, ее фотографии печатали журналы и газеты. Английские матери прислали приданое для малыша. Когда стало ясно, что родится девочка, Натали завалили платьицами, туфельками, ленточками для волос, а экзальтированные африканки из Танзании прислали национальный расписной наряд для малышки.

— Ну как, — спрашивала Агнес, — ты согласна, что наше решение было правильным?

Дом для Натали и Миры был обставлен и готов к приему жильцов. Его арендовала женская организация Сан-Франциско, он был небольшой, всего с двумя спальнями, со светлой мебелью из сосны. Большой холодильник всегда был полон продуктов, детского питания. А шкаф забит подгузниками, памперсами, кремами для младенцев, присыпками, шампунями и прочими необходимыми вещами.

Однажды Агнес приехала среди дня и сказала:

— Ну что ж, девочки, сегодня состоится ваша премьера. Приготовьтесь. Будет телевидение, радио, газеты. Все должны увидеть наш чудесный подарок миру и услышать резвый голосок.

С тех пор все и началось. Сказать честно, шумиха пришлась по сердцу Натали и по нраву Мире. Ребенок с врожденным спокойствием скандинава легко переносил переезды в детском креслице на машине от одной площадки к другой.

Мира охотно улыбалась беззубым ртом, а камеры щелками с восторгом, чтобы потом на первой полосе какого-нибудь женского издания появилась славная мордашка ребенка. Казалось, даже не от самой Миры, а от ее фотографий исходило спокойствие. Некоторые женщины говорили и писали в письмах, что они, глядя на эти снимки, подзаряжаются невероятным покоем.

Так длилось несколько лет, эта круговерть закружила Натали, она вовлекалась в нее настолько, что, казалось, так будет продолжаться вечно. Ее жизнь предопределена — быть матерью символа.

Но однажды Агнес позвонила ей рано утром и сказала:

— Нам надо поговорить, Нат. Я жду тебя сегодня на ланч в ресторане «Пиранья», что на молу.