За две недели, проведенные Данни в училище, она испытала множество новых и ярких ощущений. Но лишь сегодня ее охватило отчаяние. Усевшись на кровати, она уныло уставилась в одну точку, подавленная мыслью о неминуемом скором отъезде из «Эротического цирка». Ее совершенно не тянуло в свою квартирку в Лондоне, ей хотелось подольше побыть среди новых друзей.

Как странно, однако, что за столь короткое время она успела привязаться к своим наставникам, актерам цирка и другим учащимся. Ей всегда казалось, что требуется провести на новом месте многие годы, чтобы освоиться и прикипеть к нему душой и сердцем. Теперь она поняла, что заблуждалась.

Оказывается, дело совсем не в том, чтобы, ежедневно встречаясь на улице с одними и теми же людьми, здороваться с ними. И даже не в том, чтобы обмениваться формальными любезностями со старухой соседкой по лестничной клетке, имеющей девять кошек и запущенную астму. Нужно досконально изучить окружающих, понять их сущность, научиться предугадывать их поведение в различных ситуациях. За всю свою жизнь Данни не испытывала ни к кому такой духовной и телесной привязанности, какой она прониклась к обитателям «Эротического цирка». И даже Фов стала ей как родная, как это ни странно.

Дверь спальни внезапно открылась, и в комнату заглянула Роза.

— Что, скучаем? Не лучше ли позавтракать? — дружелюбно воскликнула она.

Улыбка на ее лице моментально погасла, когда Данни молча покачала головой и отвернулась, пытаясь скрыть предательские слезы, навернувшиеся на глаза. Однако от Розы было не так легко отделаться.

— Что случилось? — спросила она, проходя в комнату и садясь рядом с Данни на край кровати. — В чем дело, объясни?! Тебя кто-то обидел? Почему ты плачешь?

Роза обняла Данни за плечи и прижала к себе.

Данни посмотрела на нее: на бледном остреньком личике отчетливо обозначились веснушки, особенно много их высыпало на горбинке носа. Именно по этому признаку и можно было различить сестричек-близнецов: на лице Летти веснушек было значительно меньше.

— Я не хочу уезжать отсюда, — откровенно призналась Данни и разрыдалась у Розы на плече. Горькие слезы покатились по ее щекам и подбородку. Данни жалобно шмыгнула носом и затравленно огляделась по сторонам.

— О, да тут не обойтись без носового платка! — заметила подружка. — А у меня с собой нет даже бумажной салфетки. Сошли бы и прокладки, но их я тоже не захватила.

Данни снова шмыгнула носом и расхохоталась. Изобразив улыбку на лице, она пробормотала:

— Я понимаю, что выгляжу идиоткой. Ничего, как-нибудь переживу. Извини!

Роза несколько отстранилась и, внимательно посмотрев на нее, задумчиво произнесла:

— Возможно, и так. Но мне кажется, что ты вряд ли успокоишься. — Она поморгала, подбирая подходящие слова. — Мне кажется, подруга, ты такая же, как мы с сестренкой. Не удивляйся, я знаю, что говорю! Нам с Летти тоже было дьявольски грустно, когда пришло время покинуть цирк. И мы решили уйти из дому и остаться здесь. И не пожалели об этом!

— Фов разрешила вам остаться? Просто из человеколюбия? — изумилась Данни. — Неужели такое возможно?

Роза долго не отвечала, раздумывая над ответом. Наконец осторожно сказала:

— Ну, не совсем так, как ты думаешь. Все совсем не просто. Она устроила нам допрос с пристрастием. Выпытывала, почему мы хотим остаться в цирке, что нас здесь привлекает, помимо непринужденной и дружественной атмосферы.

— И что же вы ей сказали? — оживилась Данни.

— В конце концов мы ей во всем откровенно признались.

— В чем же, если не секрет? — удивилась Данни.

— Честно говоря, это не твоего ума дело, подруга, — довольно резко ответила Роза. — У каждого своя жизнь. Одно я могу тебе сказать: Фов обожает, когда с ней откровенничают. Если только она решит, что ты ничего не утаиваешь, если она тебе поверит, тогда она станет твоей лучшей подругой на всю жизнь.

Роза встала и поцеловала Данни в щеку.

— Не грусти, подруга! Соберись с духом и поговори с Фов по душам. Она не укусит!

У Данни сразу полегчало на душе. Все вокруг словно бы озарилось ярким светом. Но тотчас же тень сомнения промелькнула на ее лице: а вдруг Фов не позволит ей остаться при цирке? Что, если француженка испытывает к ней антипатию? Или ревнует к Айвену? Да и в ее способностях к трюкам она вполне может усомниться, ведь за две недели Данни мало чему научилась, уж слишком невелик срок!

— Я поговорю с ней, — решительно сказала она и, встав с кровати, пошла в ванную, чтобы привести себя в порядок.

Роза подождала, пока она умоется и прочистит нос, и они вместе отправились завтракать.

После завтрака Данни пошла в кабинет Фов. Она впервые очутилась в нем и поразилась тому, насколько сильно он отличается от остальных помещений коттеджа.

Здесь тесно переплелись современный и старинный стили, что создавало ощущение домашнего уюта. Антикварные столики из ореха со вставками из ценных пород дерева соседствовали с троноподобными стульями с металлическим каркасом и железной картотекой. Оплот хозяйки кабинета — ее письменный стол — был выполнен из черного дерева с лакированной поверхностью. На стене висела панель с типичной китайской картиной: храм на горе и люди в национальных костюмах. И конечно же, в углу стоял компьютер, без которого нельзя себе представить ни одну контору.

Загадочная француженка сидела за столом в вертящемся кресле на колесиках и с черной кожаной спинкой. На кончике носа у нее держались изящные очки для чтения, сквозь половинчатые стекла которых она смотрела на раскрытый ежедневник. Объемистый, в переплете из черной кожи, он придавал своей владелице респектабельность опытного делового человека.

Хозяйка кабинета вопросительно взглянула на Данни, застывшую в дверях.

— Я постучалась, — виновато пролепетала девушка.

Француженка окинула ее внимательным взглядом поверх очков и кивком предложила сесть на один из стульев.

— Чем я могу тебе помочь, милочка? — захлопнув свой деловой дневник и откинувшись в кресле, спросила она.

— Я даже не знаю, с чего начать, — замялась Данни.

Фов сняла очки, положила их на стол, вновь откинулась на спинку кресла и, закинув ногу на ногу, положила на колено сцепленные руки.

Данни скользнула взглядом по ее длинным ногтям, покрытым красным лаком, и пожалела, что пришла сюда. Но, не сделай она этого, потом бы горько пожалела, мысленно возразила себе Данни и судорожно сглотнула подступивший к горлу ком.

Фов ободряюще улыбнулась:

— Не волнуйся, я тебя не тороплю. Ну, рассказывай!

И Данни выплеснула все, что ей с утра хотелось рассказать подруге. Как и предупреждала Роза, француженка попросила ее в деталях описать свои переживания, поделиться с ней сокровенными желаниями и планами на будущее. Слова для откровенного ответа нашлись сами собой.

— Мне не хочется даже думать, что я должна вернуться к прежнему образу жизни! — в сердцах воскликнула Данни, завершая свой монолог. — Я стала совсем другой, пока жила здесь!

Фов долго молчала, уставившись в окно. Данни терпеливо ждала решения своей участи, поглаживая черного лабрадора, положившего голову ей на колени.

— А ты понравилась собаке, — сказала Фов и улыбнулась.

Данни кивнула, мысленно отметив, что это обстоятельство вряд ли послужит основанием для того, чтобы ее здесь оставили.

Тяжело вздохнув, Фов встала и, подойдя к окну, села на подоконник, скрестив на груди руки. На ней были те же джинсы, что и в день приезда сюда Данни.

— Не знаю, что и сказать тебе, милочка, — наконец проговорила она.

Данни едва не застонала от отчаяния: вот он, роковой отказ, которого она так панически боялась!

— Однако, — добавила француженка, улыбнувшись, — мой внутренний голос подсказывает, что торопиться с отказом не стоит. По-моему, все это нужно обсудить с Айвеном. Мне важно услышать его мнение о тебе.

— Он еще ничего не знает, — поспешно сказала Данни. — Я решила поговорить сначала с вами.

Фов удивленно вскинула брови.

— В таком случае я, пожалуй, поговорю с ним сама: в конце концов, мы партнеры.

Данни покинула этот кабинет с тем же тревожным чувством, с которым вошла в него. Участь ее так и не была решена. Айвен заметил, что Данни чем-то огорчена, когда они встретились на арене, но, по-видимому, подумал, что она волнуется по поводу предстоящего шоу.

— Сегодня мы с тобой тренироваться не станем, — заявил он и увлек ее к выходу с манежа. — Алдоус будет проводить здесь генеральную репетицию перед выступлением. А мы отдохнем и посмотрим фильм.

— Фильм? — удивилась Данни. — О чем?

— О цирке, разумеется. О чем же еще! — ответил Айвен, обнимая ее за плечи.

Впервые за это утро на душе у Данни полегчало.

«Ах, если бы все кинотеатры были такими же уютными и удобными!» — подумала она, усаживаясь на диван напротив экрана в гостиной, окна которой были плотно зашторены. Это была единственная комната в доме, где имелся телевизор с видеомагнитофоном.

Видеофильм, который они собирались посмотреть, был посвящен истории цирка — от древних времен и до современной эпохи. Создатели фильма включили в его сюжет и бои гладиаторов, и жестокие схватки людей с хищниками на арене, и «Большой цирк компании “Ринглинг-Барнум”» в Америке. Данни узнала, какие цирки-шапито разъезжают по свету, какие оригинальные трюки и фокусы выдумывают актеры в разных странах, какое используется при этом хитроумное оборудование. Немало полезного почерпнула она для себя, внимательно следя за оригинальной техникой работы на трапеции знаменитых артистов.

— Восхитительно! Феноменально! — то и дело восклицала она, хлопая в ладоши.

Айвен был очень доволен такой ее реакцией.

— Я знал, что тебе понравится, — с улыбкой сказал он.

Они посмотрели и кадры с бесстрашным Элвином Бейлем, исполнителем трюка на колесе-юле, и головокружительный номер воздушного гимнаста Фатини из Блэкпула, и выступления дрессированных львов и тигров. Когда кино закончилось, Данни позабыла о своих опасениях и тревогах, ее темно-зеленые глаза светились восхищением и восторгом.

— Мне хочется сейчас же отправиться в цирк и летать на трапеции под куполом, как птица! — воскликнула она. — Я готова жонглировать и делать сальто до бесконечности, пока хватит сил!

— Я в этом и не сомневаюсь, — ответил Айвен. — Ведь у тебя врожденный талант цирковой актрисы.

— Ты так считаешь? — опешила Данни.

Ей никто раньше такого не говорил, если не считать родителей, полагавших, что у нее природный дар все ломать и крушить. Собравшись с духом, Данни рассказала Айвену о разговоре с Фов.

— Теперь понятно, почему она попросила меня пообедать с ней, — сказал Айвен. — Как она отреагировала на просьбу оставить тебя в цирке?

— По-моему, без особого энтузиазма, — пожала плечами Данни.

Айвен погладил ее по волосам и плечам, словно маленькую, и улыбнулся:

— Фов не любит выказывать эмоции. Она предпочитает казаться загадочной дамой, невозмутимой, как китайский мандарин. Но ты произвела на нее хорошее впечатление.

— Мне бы очень хотелось здесь остаться, — призналась Данни. — Я нигде еще не встречала таких дружелюбных и милых людей. Здесь я чувствую себя свободной, раскованной. Ты меня понимаешь?

— Конечно, малышка! — Айвен поцеловал ее в лоб. — Но тебе пора идти, Данни! Уже одиннадцать часов, тебя ждет на арене Алдоус. А мне еще нужно умаслить этих деревенских идиотов. Нельзя допустить, чтобы они сорвали завтра наше представление! А то еще, чего доброго, устроят здесь пикеты.

— Неужели дело может принять такой скверный оборот?

Данни не на шутку встревожилась. Ей вовсе не хотелось бы стать участницей шумного скандала или быть застигнутой врасплох фотокорреспондентами бульварного журнала и попасть на страницы «Сан» или «Ньюс» в обнаженном виде. Что скажут родители! Она побледнела как мел.

— Может быть, все обойдется, — сказал Айвен.

Понимая, что ей самое время уйти, Данни кивнула ему на прощание и побежала в шатер разыскивать Алдоуса.

В субботу Данни проснулась с таким странным ощущением, словно наступило рождественское утро или же по крайней мере утро последнего дня летних школьных каникул. Вечером ей предстояло участвовать в большом шоу. Она страшно волновалась. И для этого у нее имелись две веские причины.

Во-первых, в цирке ей предстояло выступать впервые. Во-вторых, это первое выступление должно было неминуемо стать и последним. Раздираемая противоречивыми чувствами — радостью и огорчением, — она и отправилась на завтрак.

После завтрака Фов предложила всем актерам пройти в гостиную и посмотреть костюмы. Данни ждала, что француженка скажет ей что-то ободряющее. Со вчерашнего утра ни Фов, ни Айвен не обмолвились ни словечком о просьбе оставить ее в цирке. А уж он-то мог хотя бы намекнуть: ведь эту ночь он провел в ее постели.

Эта ночь показалась Данни необыкновенной еще и потому, что могла стать последней наедине с возлюбленным. В субботу вечером ей предстояло участвовать в сексуальном шоу для избранных, но она не была уверена, что в нем будет участвовать Айвен. А потому отдавалась ему неистово.

Стрелки часов показывали, что до пяти осталось десять минут, когда Фов, идущая впереди Данни по коридору, замерла, прекратив вилять бедрами в обтягивающей черной юбке, и, подбоченившись, окинула взглядом гостиную.

Данни заглянула через ее плечо в комнату и обмерла: ее взору открылись десятки рядов вешалок со множеством ярких костюмов. Подобно драгоценным украшениям эти великолепные наряды сверкали и переливались всеми цветами радуги. Здесь были изделия из атласа, шелка, лайкры, газа, в большинстве своем — прозрачные и легкие, как паутина.

Бедра миниатюрной француженки снова пришли в движение, и следом за ней артисты вошли в помещение. Выстроившись в ряд, они стали терпеливо ждать, пока Фов отберет для каждого из них наряд: пару гаремных атласных шаровар, полупрозрачную розовую сорочку или трико шута с белыми и черными ромбами.

— Это для тебя, — проворковала француженка, протягивая Данни ее костюм.

Он был сшит из небесно-голубого шифона и представлял собой короткое воздушное платье, абсолютно прозрачное. Именно последнее обстоятельство омрачило радость Данни, что немедленно заметил Айвен.

— Не огорчайся, моя сладенькая! — прошептал он ей на ухо. — Ты будешь выглядеть в нем великолепно!

— Но как же я предстану в таком наряде перед незнакомыми людьми? — воскликнула Данни. — Тем более их наберется едва ли не триста человек!

— Ты станешь украшением финальной части представления, малышка! — Айвен ободряюще хлопнул ее по круглой попке. — Только помни, что ты обязана обворожить всех своей внешностью и очаровать искусством любви.

Фов не дала Данни времени на то, чтобы возразить: она вручила ей нечто, похожее на бикини. Сделанное из черного атласа, изделие имело пикантные особенности. В бюстгальтере имелись прорези, а на трусиках — большой вырез в промежности. Отверстия были обшиты серебристо-белыми блестками, очевидно, чтобы привлечь к ним внимание окружающих.

— А это ты накинешь на плечи. — Фов протянула Данни черную пелерину из шифона и тафты с усыпанным блестками воротником и большим капюшоном.

— Под капюшоном мне будет легче скрыть краску стыда, — пробормотала Данни, вертя пелерину в руках.

Фов и Айвен переглянулись и пристально посмотрели на нее. Француженка положила руку ей на плечо.

— Мы решили, что ты можешь остаться в цирке, если не передумала.

Смысл этих слов дошел до Данни не сразу.

— Это правда? Вы не шутите?

Фов и Айвен широко улыбнулись, и француженка чмокнула Данни в обе щеки.

— Добро пожаловать в «Эротический цирк», — хрипло сказала она, несколько взволнованная случившимся. Моментально взяв себя в руки, француженка громко хлопнула в ладоши, привлекая к себе внимание присутствующих. Алдоус, Гвидо, Рэнди, Миа и сестры-близнецы, Летти и Роза, обернулись и посмотрели на нее.

— Довожу до вашего сведения, — объявила Фов, — что Данни стала постоянным членом нашего маленького, но сплоченного коллектива.

Это сообщение было встречено всеобщим ликованием. Айвен откупорил бутылку шампанского и, разлив его по бокалам, стоявшим на подносе на лакированном сервировочном столике, предложил тост:

— За Данни!

— За Данни! — хором прокричали все, поднимая бокалы.

Виновница торжества засветилась от радости. Теперь она действительно почувствовала себя артисткой труппы «Эротического цирка».

Спустя некоторое время, разобрав костюмы, все разошлись по комнатам. Данни пригласила Алдоуса, галантно вызвавшегося донести ее наряд, к себе выпить чего-нибудь освежающего: их комнаты находились рядом.

— У меня от шампанского пересохло в горле, — рассмеявшись, сказала она. — Странно, правда?

— Куда повесить эти вещи? — спросил Алдоус, озираясь по сторонам.

Она забрала у него свой наряд и повесила его на крючок на двери ванной. И только потом ей бросилось в глаза, что сегодня волосы ее наставника не стянуты на затылке в хвостик, а ниспадают на плечи.

— Какие же они у тебя красивые! — Данни погладила его шелковистые каштановые локоны.

— Женщинам нравятся! — воскликнул Алдоус.

Он сжал ей руку и поцеловал ладонь.

Данни почувствовала, что она тает: Алдоус тоже нравился ей, он был один из самых симпатичных мужчин, которые ей встречались.

— А что же мы стоим, присаживайся! — произнесла она, смущенно пряча глаза.

— Признаться, я предпочел бы лечь вместе с тобой, моя сладенькая крошка, — поедая ее глазами, сказал он интимным баритоном.

Данни едва не упала, пронзенная сладкой истомой. Слегка пошатываясь, она подошла к кровати и прилегла на нее. Не теряя ни секунды, Алдоус стянул с нее майку и лег рядом.

Он погладил ее ладонью по голому животу, и все завертелось у нее перед глазами. Груди под атласным лифчиком набухли, соски затвердели. Алдоус начал снимать с нее шорты и трусики, и она закрыла глаза, млея от мысли, что отныне такое с ней будет происходить ежедневно. Перемена сексуальных партнеров станет нормой ее жизни. И если раньше она боялась даже мечтать об этом, то теперь воспринимала вполне спокойно, как нечто столь же естественное, как дыхание и прием пищи. Иного в «Эротическом цирке» и быть не могло.

Изучение чувственности и эротическое наслаждение являлись неотъемлемыми составляющими философии этого заведения. Секс и любовь должны были стать основными ее занятиями. Она понимала, что кто-то из труппы непременно полюбит ее и она ответит этому человеку взаимным чувством. Смущало Данни только одно: все люди, с которыми она общалась на протяжении двух недель, относились к ней настолько доброжелательно, что она затруднялась сказать наверняка, кому отдает предпочтение.

Справедливости ради приходилось признать: все, что с ней здесь произошло, соответствовало ее желаниям. И даже когда сестрички позабавились с ней, воспользовались ее беспомощностью, она не обиделась, потому что была готова к этому и желала новых острых ощущений. Ведь ей достаточно было сказать им решительное «нет», чтобы они оставили ее в покое. Однако она не сделала этого, следовательно, хотела стать жертвой насилия.

— О чем ты размечталась, моя сладенькая? — вывел ее из задумчивости хриплый от возбуждения голос Алдоуса. — Раздвинь-ка лучше пошире ноги! — добавил он, вставая на колени.

— Я думала о том, какая я все-таки счастливая!

Данни улыбнулась и глубоко вздохнула.

Алдоус раздвинул ее срамные губы и лизнул. Его шелковистые кудри приятно щекотали ей живот. О смысле жизни Данни размышлять расхотелось. Она закрыла глаза и сладострастно застонала, уносясь под облака. Язык Алдоуса проникал в ее лоно все глубже и глубже.