Адамов
Меня разбудил звонок в дверь.
Очнувшись, я в одно мгновение вспомнил все, что произошло утром. Паника у метро «Кропоткинская». Брошенная машина. Дорога домой. Пешком по улицам, залитым ревущими толпами. Попытка успокоиться и проверить, что именно выползло за пределы аномальной зоны. Мобильной связи не было. Телевизор не работал. Компьютер загрузился с каким-то зловещим скрипом. Но лучше бы он не включался вообще. На дисплее появилась невиданная жуткая заставка – громадные, во весь экран, буквы WORD. «СЛОВО»! Предупреждение, угроза, или благая весть? Кто? Кто хотел нам его сказать? Я нажимал «пробел», escape и enter, проводил по клавиатуре ладонью, стучал кулаком, но буквы никак не реагировали на нажатие клавиш. Они переливались на абсолютно черном фоне всеми цветами радуги, пока я не вытащил аккумулятор. На кухню! Газовая плита работала. Батареи отопления были горячими. Из кранов бежала вода. Это немного успокоило. Стиснув зубы и оскалившись зверской ухмылкой, я достал мой Зиг-Зауэр. «Проверим!» – сказал я вслух в полной уверенности, что меня слышит тот, кто вывесил на дисплее моего компьютера «СЛОВО». Я навернул глушитель, направил пистолет на диван и нажал курок. Раздался характерный звук приглушенного выстрела, сопровождаемый звоном пули, ударившейся в какие-то металлические детали внутри. Диван дрогнул. Поднялось облачко пыли. Оружие работало. Я подошел к окну. На улице были видны фары медленно ползущих сквозь толпу автомобилей. Значит, двигатели тоже в порядке. Все знакомые здания стояли на своих местах и не делали попыток раствориться в воздухе. «Что? Тяжело сожрать мегаполис?» – сказал я кому-то, глядя в верхнюю треть окна, где не было видно ничего, кроме тусклого городского неба, затем почувствовал смертельную усталость, прилег на простреленный диван и заснул так быстро и глубоко, словно потерял сознание.
…Звонили настойчиво. С пистолетом в руке я подошел к двери. Камера видеонаблюдения не работала, и я заглянул в глазок. С той стороны, упираясь ручищей в стену, над глазком нависал Бур. Лицо его было страшным в своей неподвижности. Я открыл дверь.
– Собирайся! – сказал Бур, войдя. – Поедем к Изюмову. Я только что из конторы. Все сбежали.
Такие конторы, как наша, не сразу разбегаются даже после вооруженного государственного переворота. Однако я немедленно и безоговорочно поверил Буру, просто потому, что говорил он со мной необыкновенно грубо и даже нагло. Люди подобные Витасе всегда резко меняют тон, как только убеждаются, что иерархия рухнула.
– Попов? – спросил я, не выпуская пистолета из руки.
– Нет и Попова. Вообще никого. Ни в кабинетах, ни в камерах. Есть информация, что все руководство – президент, премьер – уехали два часа назад во Внуково.
– Аэропорт? Так ведь самолеты…
– Да и хрен с ними, – сказал Бур, глядя на мой Зиг-Зауэр. – А это можешь выбросить. Лучше бейсбольную биту с собой возьми. Или сковородку.
– Да? – спросил я и посмотрел на часы на стене.
Часы показывали половину двенадцатого.
– Да, – ответил Бур с ухмылкой и кивнул на часы. – Реакция правильная. Ты, конечно, проверял оружие, я понимаю. Но время-то идет. И все очень быстро меняется.
Зрачки Витаси сузились.
– Ну что, едешь со мной? – спросил он. – Быстрее. Пока мой «Ровер» еще на ходу.
– «Еще»? – переспросил я. – Ты думаешь…
– Я уверен.
Я знал, что Бур относится к той поразительной породе людей, которые, не обладая особо развитым интеллектом, тем не менее умеют в критических ситуациях вычленять главное, и если уж пришла пора хватать жирные куски, то, будь уверен, схватят самый жирный. И этот жирный кусок, по его мнению, находился в руках генерала Изюмова.
– А зачем нам сейчас Изюмов? – спросил я, внимательно глядя ему в глаза и желая уточнить.
– Спросить кое-что хочу, – прошипел в ответ Бур. – А у тебя нет вопросов? Ствол-то брось. Говорю же, не пригодится.
Но я не бросил, а в каком-то восторге освобождения направил дуло в зеркало, на свое опухшее усталое отражение, и нажал курок. Бур был прав. Ничего не случилось. Пустой щелчок – и отражение осталось на месте.
Однако, одеваясь, по привычке сунул Зиг-Зауэр за ремень.
Я начинал догадываться, зачем Витасе генерал. И именно поэтому согласился ехать.
Изюмов обычно жил в Жуковке, но кроме этого у него была квартира в Москве, и еще небольшой дом в Балашихе, о существовании которого знали только самые близкие люди.
– Рублевку будут громить, – уверенным голосом говорил Витася, сбегая по лестнице. – Он это дело сообразит. Поэтому в Жуковку не поедет. У него есть где-то еще один домишко. Ты знаешь адрес?
Так вот зачем я оказался нужен Буру. Я не сомневался, что иначе он бы поехал один.
– Хочешь, чтобы я сдал тебе Изюмова?
– Нет, хочу, чтобы, пока есть возможность, мы оседлали правильную лошадь.
– Боливара?
– Какого еще Боливара? – спросил Бур, усаживаясь в свой громадный белый джип.
– Простого. Который не выдержит двоих.
– Не заморачивайся, Адамов, – сказал Бур. – Сейчас куда?
Он понимал, что в лучшем случае я не сразу скажу ему адрес, но не хотел терять времени.
– Прямо. На светофоре налево, – сказал я.
– Мы, Адамов, друг друга знаем давно, – вращая руль огромными костистыми лапами, сказал Бур. – Я тебе в открытую скажу, чего я хочу. Это меня раньше Изюмов мог интересовать. Его положение, связи, секреты гребаные государственные, деньги, продвижение по службе… Все кончено, Адамов. Теперь он никто. Меня, брат, интересует Анжела, его дочка, которая на склады приперлась. Хочешь знать, что в данный момент самое важное?
– Будет ли ядерная атака?
– Ядерная атака ерунда. Да и не будет ее. Самое важное сейчас – это узнать, работает ли у девчонки мобильник.
– И всё?
– И всё.
– А дальше?
– Что дальше?
– Ну, узнал. А дальше что? Какие у тебя планы?
– А зачем об этом сейчас думать? Никто не знает, что будет дальше. Мы даже не знаем, доедем ли до ближайшего поворота, или заглохнем. А может быть, нае…немся, как трубы завода «Фенолит». Растаем, как сигаретный дымок. А, Адамов?
– Хорошо, едем к Изюмову. Но девочку не трогать, – сказал я.
– Даю слово, – сказа Бур. – Только узнаем про мобильник.
– Я спрошу с тебя, если что, – сказал я.
Бур повернулся ко мне и несколько секунд смотрел мне прямо в глаза, потом отвел взгляд, ему нужно было смотреть на дорогу.
– Ты понял? – спросил я.
– Понял, – ответил Витася.
– Тогда давай в Балашиху.
Прозорливость и цепкость Бура в очередной раз поразили меня. Я хорошо понимал, зачем ему Анжела. А он понимал, что я прекрасно это понимаю. Ведь мы, не сговариваясь, зачем-то скрыли вчера ото всех, что девчонка легко включала мобильную связь прямо в эпицентре страшной аномалии. И если кто-то (или что-то) кроме мобильников уничтожил еще и двигатели внутреннего сгорания и вывел из строя огнестрельное оружие, то можно предположить, что Анжела….
Мы ехали непривычно, не по-московски, быстро. Машин почему-то было очень мало, и проезжая часть почти везде была свободна.
По-прежнему на улицах стоял гул тысяч, десятков тысяч, сотен тысяч голосов. Взрослых и детей, стариков и женщин, бомжей и военных, таджиков и славян, офисных работников и милиционеров, в спортивных куртках и норковых шубах, штанах с пузырями и новеньких джинсах, в лыжных шапочках и кепках, с бантами и в галстуках, с детскими колясками и на костылях, больших и маленьких, толстых и худых, решительных и вялых, быстрых и медленных, наверное, умных и, пожалуй, дураков. Однако эти тысячи разрозненных людей больше не производили впечатления напуганной толпы. Они шли по улицам так, как будто им вдруг открылись какие-то простые и ясные цели, как будто они вспомнили, как много хороших дел и приятных встреч их ждут впереди. Чем-то они напоминали тех счастливых рабочих исчезнувшего завода «Фенолит», которые вчера уходили домой по влажной от сошедшего снега обочине.
Куда идут все эти люди, домой или на работу, в магазин или к друзьям, понять было невозможно, но над тротуарами измученного города, над машинами и головами людей словно бежали густые волны радости, возбуждения, и вместе с тем силы и покоя.
– Не думаю, что будут громить Рублевку, – сказал я.
– Зато так думает Изюмов, – ответил Бур, и мне показалось, что он недоволен тем, что видит за стеклами автомобиля.
Чем дальше мы продвигались к востоку, тем больше он нервничал. Я внимательно всматривался в знакомые очертания кварталов и микрорайонов. Дома, заводские сооружения и офисные здания в основном оставались на своих местах. Хотя кое-где уже появились проплешины: не видно было складов у Электрозаводского моста; там, где еще вчера на высоком берегу Яузы стояли корпуса больницы им. Ганнушкина, зеленели девственные холмы; без следа растворились охладители ТЭЦ в Гольяново, в свое время раскрашенные мудрыми руководителями города в синие и красные треугольники.
Нигде не видно было вчерашних грязных сугробов. Вдоль домов пробивалась травка. Дворники, опираясь на ненужные деревянные лопаты, смотрели на пугающе чистые, придомовые территории, как одинокие отдыхающие смотрят на осеннее море.
Сильно потеплело.
– Потеплело, – сказал я.
Бур дико поглядел на меня и ударил громадной ладонью по панели автомобиля.
– Давай, родимый! – попросил он. – Давай! Продержись еще немного.
Мы подъехали к Кольцевой.
– Деньги дерьмо, – вдруг сказал Бур. – Денег я и так, если захочу, возьму, сколько мне надо… Я знаю, ты думаешь, что я хочу ухватить жирный кусок. – Потрясающе! Он буквально читал мои мысли. – Да, я хочу ухватить жирный кусок. Но он имеет для меня значение только в России. А Россия имеет значение, только если она правильно устроена. Для этого нужны такие люди, как мы. Которым не все равно, какой будет страна. Что касается меня, я все силы на это положу. Не веришь?
Я промолчал.
Мне не хотелось отвечать. Мне вообще не хотелось говорить.
В эти минуты я не знал, во что выльется катастрофа, сколько несчастий, разрухи и горя может она принести, кому она нужна и для чего, выдержит ли ее страна, о которой говорит Бур, буду ли я завтра жив, и будут ли живы Бур, Катя, Анжела, Саша Попов, не исчезнет ли через полчаса Кремль, Эрмитаж, Кельнский собор и Египетские пирамиды, встречу ли я снова рыжеволосую (везет на рыжеволосых!) девушку Лену, которую неделю назад защитил от подонков на ночной автобусной остановке у МХАТа, – всего этого я не знал и знать не мог.
Но я знал, что много-много лет, целую вечность, я не испытывал такого ощущения свободы, которое пронизывало меня сейчас – до ногтей, до кончиков волос, до самого дна глубоких внутренних штолен, заполненных неудачами, ошибками и забытыми детскими обидами, до последнего сантиметра той длинной дороги подозрений, злобы и расчетливости, по которой я шагал так одиноко, так устало и так бесконечно давно.
Было ощущение, что полковник Адамов умер, и теперь я (кто я?) мог говорить и делать, все, что захочу. Тогда, когда захочу. И так, как захочу. И если кому-то угодно, пусть спросят с мертвеца.
Нам повезло. «Ровер» заглох, когда до дома генерала Изюмова оставалось всего метров пятьсот.
Мы вышли из машины и огляделись с той особенной, въевшейся в кровь, быстрой осторожностью, с которой раньше приходилось оглядываться, разве что выпрыгивая из вертолета где-нибудь в Чечне или саваннах Центральной Африки.
Однако не заметно было ничего опасного, – никаких признаков разрушений, паники, агрессивной толпы или неадекватных действий военных.
Справа и слева от трассы тянулся лес. Вдали виднелось несколько заглохших автомобилей. По противоположной обочине к автобусной остановке учительница как ни в чем не бывало вела малышей с большими цветными ранцами за плечами. На остановке стояло человек пять молодых парней в военной форме, но почему-то без головных уборов. Это смотрелось странно.
Казалось, никто еще не успел понять, что автобусы больше ходить не будут. Ни школьники, ни военные, ни учителя.
«Домишко» Изюмова располагался на территории воинской части. В начале девяностых с помощью каких-то хитрых манипуляций его воткнул среди военных построек отец Лили, жены Изюмова, в то время служивший командиром части.
Дорога к КПП проходила через редкий, всегда загаженный, лесок, за которым в светлое время суток хорошо просматривалось ограждение из колючей проволоки, которого (конечно же!) теперь заметно не было.
Нужно было идти. Теперь и я торопился. Что, если до Анжелы доберется кто-либо раньше нас?
Но Бур не мог оторваться от своего автомобиля. Автомобиль, можно сказать, умер. Не работали не только двигатель и GPRS c бортовым компьютером, но даже сигнализация и центральный замок.
– Как я его оставлю? – сокрушался Бур, задрав капот и пытаясь соединить какие-то проводки.
А я в тот момент, глядя на омертвелые проводки, вспоминал о сложных системах слежения за спутниками, о регулируемых железнодорожных переездах, к которым несутся нескончаемые цистерны с горючим и разными страшными ядами, о ракетных шахтах, об атомных электростанциях, в конце концов! Я даже начал прикидывать, какая волна радиации накроет нас раньше: с Калининской АЭС или с Нововоронежской. А может быть, на жителей столицы хватит и взрыва реактора «Ангара-5» или термоядерных установок в Дубне?
Весь мир накренился и пополз в пропасть. И расставание Бура с автомобилем на краю этой пропасти напомнило мне хрестоматийного казачьего есаула, который на севастопольском пирсе прощался с конем под ураганным огнем наступающих красных. Но там было живое существо, а здесь – кусок металла с бесполезными проводами и резинками. Кроме того, в отличие от гражданской войны, было совершенно непонятно, кто за кого и чего хочет враг.
– Бросай его! – Я ударил Витасю по плечу, и он очнулся.
Земля в лесу была теплой. Кое-где виднелись уже подснежники и какие-то мелкие фиолетовые цветочки, а рядом – желтые головки одуванчиков, как в мае. И везде – поразительная, небывалая чистота. Ни одной пивной бутылки, никаких полиэтиленовых пакетов, смятых сигаретных пачек, окурков, упаковок из-под чипсов, шприцев, тампаксов.
Я решил еще раз испытать звериное чутье Бура.
– Витася, – спросил я, уже не холодея, как поначалу, при виде необъяснимой чистоты. – Как ты думаешь, кто мог здесь убрать?
– Мы это обязательно выясним, – ответил Бур мрачно. Звериное чутье не помогло.
Он шел левее и несколько сзади, и я виском и затылком чувствовал опасность и думал: «А не убить ли мне его самому, до того, как он попытается избавиться от меня?»
Мне казалось, что Бур стал еще выше, еще тяжелее, еще опаснее, чем всегда. Он шел по лесу как зверь, как хозяин, становилось ясно, что теперь удержать его будет нелегко. Я видел раньше, как во время переворотов в Африке такие вот здоровенные парни из дисциплинированных бойцов мгновенно превращались в жестоких кровавых властителей.
Я прикинул, справлюсь ли с ним, и ответил себе – да, должен. Он был на полголовы выше, крупнее, злее, но я был опытнее и быстрее.
У меня еще оставалось в запасе несколько минут. Теперь я думаю, что, возможно, я использовал их не так, как следовало.
– Витася, – спросил я, – у тебя есть дети?
Оказавшись у дома Изюмова, я позвонил в дверь. Бур тем временем обошел дом с тыла и заглянул за углы.
Внутри раздался какой-то шорох, но никто не открывал.
– Это я, Адамов! – крикнул я. – Все спокойно. Открывайте!
Наконец двери отворились. На пороге стояла Лиля с опухшим от слез лицом и неприбранными рыжими волосами.
– Гарри! – воскликнула она, вспомнив мое студенческое прозвище.
Меня не называли так уже лет двадцать. Плохи дела, подумал я. У людей того типа, к которому относились Изюмов и его жена, романтические пласты сознания обнажаются только под воздействием очень большой беды.
– Скорее! – Лиля бросила затравленный взгляд в сторону улицы (в просвет между мной и Буром) и, как только мы оказались внутри, заперла двери на все засовы.
Мы прошли в гостиную. Изюмов, руководитель одного из самых засекреченных спецподразделений России, сидел в кресле со стаканом в руке. На нем был серый спортивный костюм PUMA и вязаные шерстяные носки коричневого цвета. Толстое лицо его покраснело, редеющие белесые волосы стояли торчком, одна нога была закинута на другую и на подошве вязаного носка отчетливо видна была большая дырка, которую генерал теребил пальцем свободной руки.
– Садитесь. – Пьяный Изюмов показал стаканом на диван, не переставая при этом теребить рваный носок.
Это зрелище, как и вырвавшееся у Лили «Гарри!», отнесло меня на много-много лет назад. В те далекие годы рваные носки у Юры Изюмова скорее были правилом, чем исключением.
«Нам приходится экономить. Мы не можем позволить себе то, что покупаете вы», – говорил мне, жителю барака, обладатель огромной квартиры в обкомовском доме.
И Юра экономил. Мясо ел только в гостях, а дома питался морковными котлетами. Когда собирали деньги на студенческую попойку, давал рубль («у меня больше нет»), а по ходу пьянки еще и пытался подзаработать: однажды за десять рублей съел личинку майского жука – склизкое желтое существо размером с крупную гусеницу. Зато осенью, когда мы надевали свои поношенные курточки, у Юры появлялся новый овчинный тулуп, пыжиковая шапка или даже настоящий кожаный плащ. Сэкономив на друзьях, а также на носках и трусах, он вкладывал деньги в своего рода недвижимость в царстве одежды.
Боги всегда будут смеяться над нами, подумал я. Громадные заводы из бетона и стали таяли на глазах как дымок дамской сигареты, а рваные носки оставались навсегда.
Я сел в кресло рядом с большой пальмой, а Бур сказал: «Как-то не время рассиживаться» и остался стоять.
– Ну, тогда выпейте! – сказал Изюмов и потянулся к столику, на котором стояла бутылка водки, томатный сок и несколько стаканов (как будто он знал, что мы приедем!).
Нога его в рваном носке соскочила при этом с коленки и с сильным стуком ударилась об пол. Изюмов выругался и, с кряхтением перегибаясь через свой огромный живот, стал разливать водку. Потом, расплескивая, толкнул стаканы.
– Пейте!
– Спасибо, – отказался я.
– Пей, говорю!
– Юра, – сказал я. – Ты на нас не кричи! Мы тебе помочь хотим.
– Юра?! Я превратился в Юру. Понятно. А как же «товарищ генерал, разрешите обратиться»? – заварнякал Изюмов. – Когда это я стал Юрой? А? Для него я тоже теперь Юра?
Стаканом он ткнул в сторону Бура, скрестившего руки на груди.
– Говно ты, а не генерал, – спокойно сказал Бур, сузив глаза, и Изюмов как-то сразу сник.
– Нет, никто мне не сможет помочь. Все кончено, – заныл он. – Мы отрезаны от всего мира. Ничего не работает. Мобильники, телевизор, даже видеоплеер… Высшее руководство страны…
Заговорив о руководстве, этот подлец мгновенно поменял тон с ноющего на трагически-официальный.
– Высшее руководство страны, которое пыталось сохранить… Ценой собственной жизни… Их самолет… – Изюмов красочно покрутил стаканом с водкой. – Все акции в жопе! – неожиданно закончил он.
– Какие акции, дружище? О чем ты?
Несокрушимость веры в денежный расчет и сила жадности, не ослабевающая даже перед лицом гибели, всегда казались мне чем-то из разряда невероятных чудес. В принципе, этих явлений не могло быть, но они были. А раз так, то почему тогда в начале марта не могут цвести одуванчики?
– Все оффшорные деньги вложил. В мобильную связь, коммуникации, энергетику. Эта дура нудила, давай, бери побольше, кризис заканчивается, все будет дорожать.
– Да ты сам говорил, что нет ничего надежней энергетических компаний и связи! – огрызнулась Лиля.
«Неужели я мог быть когда-то хоть немного, но влюблен в эту базарную торговку, увешанную дорогостоящими побрякушками?» – подумал я.
– Акции, господа, вам больше не понадобятся, – сказал я коротко, не желая терять времени. – Подумайте лучше о ребенке. Анжела дома?
– Дома, – всхлипнула Лиля, поправляя несвежую рыжую прядь.
– Нам надо с ней поговорить. – Я встал с кресла.
– Нет! Гарри! Нет, не надо. – Лиля вцепилась мне в грудь. – Нет, не пущу! Не трогайте ее!
– Лиля! Ты что? Все в порядке.
– Нет! Нет! – Она колотила меня кулачками.
Похоже, ей нравилось то, что она делает. Какой-никакой, а выход эмоциям. Игра в самоотверженность.
Тем не менее это не очень удачное подражание драматическим сценам из кинофильмов начинало мне надоедать. Я испытывал большое искушение отвесить ей пощечину.
– Успокойся, говорю. Это в ваших же интересах. Помочь хочу. Она в своей комнате?
– Не пущу!
– Слушай, Лиля, внимательно. Если бы мы хотели плохого, я б с тобой не говорил. Мы бы просто свернули вам шеи, и дело с концом… Анжела нам нужна. Она была с нами на объекте, хочу задать ей пару вопросов.
– На каком объекте? – произнесла озадаченно женщина и бросилась к мужу.
– На каком объекте, ты, урод? – Лиля схватила Изюмова за ворот спортивной куртки и стала трясти. – Во что ты втянул нашу дочь?
Изюмов к этому времени, расплескивая и проливая, но все же успел выпить еще стакан и теперь покорно болтал щеками.
– Ладно, я пойду, поговорю с Анжелой, а ты подержи ее пока, – сказал я Буру.
– Да нет уж, – ответил Бур. – Лучше наоборот.
Мы были похожи на двух грабителей, взломавших сейф с бриллиантами и опасающихся оставить один другого наедине с драгоценностями.
– Хорошо, пошли вместе.
– Тогда эту тварь придется связать, – кивнул Бур на Лилю.
Лиля дернулась, как от удара по спине, повернулась к Буру, широко открыла рот и громко прошептала: «Што-о-о?»
– Ничего, – ответил Бур. – У кого-нибудь есть скотч?
Лиля опустилась у ног Изюмова на колени и почему-то на коленях поползла к соседнему креслу. Кое-как взгромоздившись на него, она с ужасом поглядела на нас с Буром и повторила своим потусторонним шепотом:
– Што-о?
– Клейкая лента, в рулончиках таких аккуратненьких, есть у вас? – сказал Бур.
Анжела сидела в наушниках, задрав ноги на стол с тетрадками, и слушала музыку. Наушники были подключены к ноутбуку, на мониторе вспыхивали и опадали какие-то электронные загогулины. За окном, в которое девочка смотрела, покачивая музыке в такт головой, человек двадцать военных в кителях и несколько женщин в расстегнутых куртках и пальто спокойно и деловито обсуждали что-то.
Когда мы вошли, Анжела сказала «Ой!», сняла ноги со стола и поздоровалась.
– Как дела? – спросил я ее.
– Хорошо, – улыбнулась девочка, сдвинув наушники, но не снимая их.
Она, по-видимому, не собиралась долго разговаривать с нами.
– А вы чего такие злые? – спросила она.
– Мы не злые, мы сосредоточенные, – сказал я в некоторой растерянности.
Такие двенадцатилетние девочки даже в лучшие времена приводили меня в замешательство. Всегда казалось, что они знают обо мне нечто такое, чего никогда не знал о себе я сам.
– Особенно Виталий Иванович, – сказала Анжела.
– Можешь называть меня «дядя Витася», – сказал Бур.
– Нет, – покачала головой девочка. – Я только дядю Игоря называю дядей. А вы – Виталий Иванович. Я помню. Очень интересный человек. Который все о себе знает.
– У тебя что, ноутбук работает? – спросил я. – Можно попробовать?
Я шагнул вперед. Но стоило мне нажать на клавиши, как экран погас, и на черном фоне выскочило уже знакомое мне слово «WORD». Сколько я ни пытался убрать заставку, ничего не выходило; жутковатые буквы спокойно переливались всеми цветами радуги, никак не реагируя на мои потуги. Компьютер висел, как мертвый.
– Адамов, не ломай технику! – вылез вперед Бур и своим огромным твердым пальцем нажал на кнопку питания.
Экран погас, а через секунду Бур нажал на кнопку еще раз. Почти мгновенно экран густо почернел, и на нем снова издевательски переливались неуничтожимые буквы.
– В жизни не видел ничего подобного, – тюзовским голосом сказал Бур, явно пытаясь втянуть Анжелу в беседу. – Да, знаний у меня не хватает.
– Виталий Иванович, тут знания ни к чему! – сказала Анжела. – Вот как это делается!
Она легко тронула клавишу «пробел», и переливающиеся буквы мгновенно исчезли, а по экрану снова в замедленном полете поплыли бессмысленные в своей сложности фигуры из цветных электронных линий. В наушниках стала слышна музыка.
Мы с Буром переглянулись.
– А Интернет? – спросил я. – Можешь включить?
– Можно было бы и Интернет, только серверы не работают, а как их запускают, я не знаю, мы это не проходили. А зачем вам?
– Хорошо, – вдруг сузив глаза, сказал Бур и достал из кармана мобильник. – Можешь с него позвонить?
Кажется, Анжела начала понимать, что «дядя Витася» задает не совсем бескорыстные вопросы. Она вопросительно посмотрела на меня. Я кивнул.
– Ладно. – Она взяла его телефон, поглядела на потухший экран и недолго думая просто нажала «трубку».
В ту же секунду все девяносто восемь килограммов моего тренированного тела вздрогнули, как от удара током. В тесном кармане моих джинсов завибрировал и спустя мгновение, оглушительно, как мне показалось, зазвонил забытый мобильник. Я вытащил его и посмотрел на дисплей. Определялся номер Бура.
– Алё! – сказал я, снимая трубку.
– Алё, – послышался смеющийся голос Анжелы.
Он звучал одновременно из трубки и в двух шагах от меня.
– А ну-ка! – Бур выхватил мобильник у девочки.
Телефоны тут же мертво замолчали, исчезли антенны и погасли экранчики.
– Черт побери! – сказал Бур, глядя на дисплей своего коммуникатора.
– Хотите, вам позвоню, Виталий Иванович? – Анжела порылась под тетрадками на столе, достала свою красную перламутровую «Нокию», и в руке Бура раздался «Полет валькирий» Вагнера.
– Откуда ты знаешь мой номер? – спросил Бур.
По его обычно неподвижному лицу пробежала рябь сменяющих друг друга чувств. Я подумал, что он увидел больше, чем ожидал.
– А зачем мне его знать? Я и без номера могу позвонить, – сказала Анжела, задирая голову, чтобы посмотреть в лицо двухметрового громилы. – Вы так не переживайте. Все будет хорошо. Поглядите в окошко. Видите? Все хорошо. Любой вам скажет!
Небольшая толпа за окном начинала рассасываться. Люди и в самом деле, казалось, договорились о чем-то хорошем и, пожимая друг другу руки, расходились с безмятежными и уверенными лицами чемпионов, удачно вышедших на пик формы.
– Тихие? – вопросительно кивнул я в сторону окна. – Уже?
– Ну, в основном, да. Хотя не все. Я пока не пойму, как это работает.
– Кретины, – прошипел Бур.
– Зачем вы так? – строго спросила Анжела.
– Извини, – пошел на попятную Бур. – Понимаешь, это так все неожиданно. Понять, что происходит, любому тяжело. А я человек грубый, военный… Не сдержался. Конечно, это меня не оправдывает, но дело в том, что я просто очень и очень расстроен. Можешь представить, сколько у меня сейчас дел! А машина заглохла. Как думаешь, машину сможешь завести?
– Вы обманываете меня, – ответила Анжела строго. – Вовсе вы не из-за машины. И заводить вам я ничего не буду.
– А смогла бы? – настаивал Бур.
Она снова посмотрела на меня. Я снова кивнул, хотя и не так уверенно, как в первый раз.
– Если вас это так сильно интересует, – сказала Анжела, – то я полчаса назад каталась на скутере Кирилла. Это мой сосед. Он у него заглох, а я завела и поехала. Но потом выскочила мама, загнала меня в дом и заперла.
И тут Бур пошел ва-банк. Медленно и осторожно, двумя пальцами, он вытащил из-под пиджака пистолет. Это был ПБ, бесшумная версия «макарова».
– А ну! Выстрелить сможешь? – Бур протянул пистолет Анжеле.
Не рассуждая даже малейшей доли секунды, я выхватил свой Зиг-Зауэр и максимально точно и коротко ударил им Витасю в висок.