Тератолог

Ли Эдвард

Уайт Рэт Джеймс

Миллиардер Джон Фэррингтон одержим идеей оскорбить Бога настолько, чтобы тот пожелал явиться к нему лично. Фэррингтон похищает священников и монахинь и вовлекает в сексуальные оргии с участием самых тяжелых генетических калек, каких ему только удается найти. Похищенных людей он держит в состоянии повышенной сексуальной активности с помощью препарата, который производит его компания. Не способные контролировать себя пленники вынуждены без конца заниматься сексом в самый извращенных его проявлениях. Фотографу Уэстмору и журналисту Брайанту предоставляется редкая возможность взять интервью у богатого затворника и увидеть его особняк изнутри. Однако там их ждут невообразимые ужасы и те, кто стал пешкой в таинствах, творящихся за каждой дверью. Фэррингтон уверен, что его план сработает. И он пойдет на все, чтобы встретиться с Богом лицом к лицу…

СТРОГО 18+

 

Шэрон была в состоянии видеть, слышать, и, отчасти, думать. Вот только говорить она не могла, поскольку родилась без голосовых связок. Она не была способна даже пискнуть. По ее мнению это было основной причиной, почему работавшие здесь мужчины любили приходить к ней и делать с ней всякое. Она не могла толком никому рассказать — тому же директору — что подвергается планомерному насилию в учреждении, созданном помогать людям вроде нее. Хотя, с другой стороны, она не то, чтобы возражала. С высокой долей вероятности, ей вряд ли светило что-то другое, учитывая ее состояние.

Они оставляли телевизор работающим, и она тянула к нему голову, пуская слюни на зловонную подушку. Ее визуальная вселенная ограничивалась каналом, который ей включали. Обычно это был «Чэнел Найн» — мыльные оперы и ток-шоу. Такова была ее доля — лежать на приподнятой койке, есть сладкую кашу, которой кормили ее медсестры (у Шэрон не было зубов), смотреть «Шоу Джерри Спрингера» и засыпать каждую ночь после изощренных надругательств.

Отсутствие голосовых связок было лишь одним из последствий гипо-остеопороза, редкого генетического заболевания, называемого в простонародье «синдромом кудрявых костей». Ее «АйКью» был около 70-ти баллов, что квалифицировалось как умственная отсталость, поскольку в младенчестве дефективное развитие черепа воспрепятствовало правильному росту мозга. Голова у нее была деформирована. Все длинные кости были скручены как макаронные «бантики». Ребра с правой стороны загибались внутрь, а с левой — наружу. Вывернутые бедра напоминали раскрытую книгу. «Почему ее просто не убили?» — однажды пробормотала себе под нос уборщик, зашедший сменить у нее «утку». «Такое уродство уже не исправить. Только сосет деньги налогоплательщиков… Да, кто-то должен убить ее». Шэрон не была уверена, хотя ей казалось, что она знает значение слова «убить». И ей не очень хотелось, чтобы кто-то ее убивал. Временами она задумывалась, на что это может быть похоже. Хотя если ее убьют, она уже больше не сможет смотреть шоу Спрингера, а ей нравился Спрингер. Иногда на шоу приводили людей, похожих на нее, и она любила смотреть на них. Возможно, чувствовала, что между ними есть какая-то связь. Особенно ей нравилась девушка без рук и ног, которая передвигалась на ягодицах. Один мужчина даже женился на ней! Возможно, этот факт вселял в нее надежду, учитывая злую шутку, которую сыграла с ней природа.

Хотя, наверное, ни один мужчина не женился бы на Шэрон. Каждую ночь они просто приходили и трахали ее, не обращая внимания на смердящее мочой тело и ужасный запах изо рта.

В десять вечера ночная сиделка выключила телевизор и свет. Она подняла одеяло и принюхалась.

— Неужели Луи не обтирал тебя сегодня мокрой губкой? — спросила женщина, зная, что Шэрон не ответит. — Что-то от тебя неважно пахнет, милочка. Хотя, это не моя проблема. Сиделка ушла, оставив ее в темноте. Шэрон уже знала, что будет потом. Примерно через полчаса дверь открылась, и вошел Луи. В его обязанности входило проверять пациентов несколько раз за ночь, смотреть, не умер ли кто. Шэрон слышала, что в основном обитателями этого государственного учреждения были старики. На самом деле, в своем крыле она являлась самой молодой пациенткой, ей было двадцать пять. Время от времени ее навещали врачи из исследовательских центров и медицинских институтов, чтобы изучать ее. И всякий раз удивлялись, что она все еще жива. Луи тоже иногда шептал ей, лежа между ее деформированных ног: «Надеюсь, ты еще долго не умрешь, сладкая. И в будущем я накидаю тебе еще много палок».

Луи включил лишь маленький светильник на шарнире, висящий над медкартой, чтобы в палате оставалось темно, но Шэрон все равно видела его отчетливо. Высокий, тощий и сутулый. С лысой макушкой и торчащими в разные стороны жесткими седовато-черными волосами. Лицо покрыто рытвинами, как будто кто-то поработал над ним ногтями. — Время любви, сладкая, — объявил знакомый шепот. — Время любви.

— Господи, как же от нее воняет, — шепотом отозвался другой мужской голос. Иногда Луи приводил к ней других мужчин.

— Ага, здорово, правда, Фил? — ответил Луи. — Обожаю вонючек. Я должен мыть ее, но обычно делаю это только раз в месяц.

— Боже милостивый!

Она слышала, как они шумят, видела, как перемещаются по палате. Шэрон никогда раньше не видела другого мужчину, толстяка с одутловатым лицом.

— И ты… ты… ты… собираешься трахать ее? Такую вонючую?

— Ага. Мне нравится. Взгляни. — Луи покрутил светильником, направил его на Шэрон и задрал ей ночнушку. — Разве не клево, Фил?

Толстое лицо Фила залилось краской, щеки раздулись.

— Боже милостивый, — прохрипел он и отпрянул прочь. По шумному журчанию Шэрон поняла, что его вырвало в мусорную корзину.

Луи усмехнулся. Он высморкался в ладонь и намазал мокротой зияющую вагину Шэрон. Затем забрался на нее.

— Боже, от тебя дерьмом несет, — проворчал он и тут же принялся ее долбить. — Черт, меня это просто заводит!

Фил, наконец, избавился от содержимого своего желудка. Он стоял в темноте, прислонившись к стене.

— Ты — больной ублюдок.

— О, да!

— Как у тебя вообще на нее встает? Один запах на год убьет все мое половое влечение.

— Не, старик. Один раз попробуешь, потом не остановишься.

— Хотя бы в задницу трахай. А то, если залетит, будут большие проблемы.

— Черт, Фил. Она — генетический урод. Гены у нее настолько испорченные, что она и через миллион лет не залетит.

Луи продолжал долбить Шэрон, ее безжизненные конечности подпрыгивали на койке. Свесившиеся к волосатым подмышкам груди колыхались, как мешочки с ванильным пудингом.

— В ее убогой утробе ни один зародыш не выживет.

— Да? Она же как-то выжила.

Луи его уже не слушал.

— А… а… а… ты, сраная сучка! Аааа!

Его толчки, замедлившись, прекратились, и Шэрон почувствовала, как в нее течет теплая струйка.

— О, черт. Вот это кайф… — Наконец, Луи скатился с нее, тяжело дыша.

— И как часто ты это делаешь? — изумленно спросил Фил, несмотря на испытываемое отвращение.

— Раза два за ночь. Еще пара других парней на этаже делает это.

Лицо у Фила, казалось, светилось в темноте.

— Вы все — кучка больных уродов. Я никогда в жизни ничего более мерзкого не видел.

Луи усмехнулся.

— Эй, хочешь, заключим пари?

— Какое еще пари?

Луи опять покрутил светильник, направив его между потных ног Шэрон.

— Ставлю пятьдесят баксов, что у тебя духу не хватит полизать ей дырку.

Фил закачался на месте, словно от одних этих слов готов был грохнуться в обморок. — Да я скорее убью себя, чем сделаю это.

— Дилетант! — В своем белом халате, со спущенными штанами, Луи походил на безумного сексуального извращенца. Он протянул руку к бледному, зловонному телу Шэрон.

— Уверен, что не хочешь перепихнуться? Дырка — что надо, мужик.

Фил положил руку на свой круглый живот. Ответ в любом случае был отрицательным.

— Как хочешь. Я должен еще кое-что сделать.

Другой мужчина едва стоял на ногах от ужаса.

— Давай убираться отсюда, пока нас не застукали! Ты уже развлекся, идем. Что значит, еще не закончил?

Широкая зубастая ухмылка, казалось, светилась в темноте.

— Я далеко еще не закончил, братец. Хочешь посмотреть настоящую жесть? Я тебе покажу…

Желудок Фила протестующе заурчал.

— Нет, нет, нет, пожалуйста, боже, нет, — запричитал он. Но Луи, болтая пятнистыми яйцами, уже вскарабкался на койку и встал на колени. Он походил на ребенка, собирающегося толкать носом земляной орех.

— О, да, детка, — хихикнул он, широко раздвигая изогнутые ноги Шэрон. — Это лучше, чем десерт…

— Нет, нет, нет, пожалуйста, боже, нет…

— Да, старик, как большой кремовый торт…

Затем Луи, без колебаний и угрызений совести, принялся исполнять куннилингус пускающей слюни и бесчувственной Шэрон.

— Ла-ла-ла-ла-ла, — бормотал он. Звук был такой, будто огромный голодный пес пожирает груду собачьего корма.

— Как ты можешь делать это? Она же целый день писала и какала в «утку».

— Ла-ла-ла-ла-ла…

Язык Луи погружался все глубже. В какой-то момент показалось, что он пытается зарыться лицом в рыхлое, тошнотворное лоно. До Фила донеслись отчетливые хлюпающие звуки, как будто кто-то допивал через трубочку остатки молочного коктейля в «Макдоналдсе». Только в той грязной дырке не было никакого молочного коктейля. Луи жадно утилизировал свою собственную сперму.

Фил упал на колени, и его снова вывернуло в корзину. Его срыгивания напоминали по звуку засорившийся водосток. Когда в желудке ничего не осталось, он постоял еще какое-то время, судорожно давясь. С губ у него свисали нити желчи.

— Какой ты слабенький, — хихикнул Луи, причмокивая губами. — Это все равно, что есть шоколадный торт.

Он оторвался от промежности и поднял голову. Шеки у него блестели от спермы и экскрементов, вокруг рта прилипли лобковые волосы.

— А хочешь знать, что самое клевое? Я делаю это в рабочее время! Вылизываю эту тупую дырку и получаю восемь баксов в час!

Потрясенный увиденным, Фил был не способен сдвинуться с места. Тем самым ему повезло. Ему не пришлось смотреть, что Луи стал делать потом. Тот принялся облизывать Шэрон пальцы на ногах. С грязными, пожелтевшими, давно не стрижеными ногтями. Член у него тут же отвердел. Он был длинный и тонкий, как и он сам. Головка напоминала пару артритных костяшек с блестящим отверстием посредине. Сменив положение, он раздвинул ягодицы и осторожно присел над широко разинутым ртом Шэрон. Затем принялся энергично мастурбировать. Он то напрягал, то расслаблял мышцы живота, покряхтывая при этом. Затем прошептал:

— Фил, Фил! Гляди, это реально круто! Сейчас я буду срать ей в рот, одновременно кончая.

Продолжая дрочить, он кряхтел все сильнее и сильнее.

— И она будет есть. Тупица думает, что это — хавка.

На самом деле, Шэрон так не думала. Просто у нее не было другого выбора, кроме как глотать то, что он исторгал ей в рот. Иначе она бы подавилась. Даже если б она могла двигаться, ее недоразвитый мозг был бы не способен воспроизводить защитные реакции. Например, заставить ее кусаться. Но она все равно не смогла бы укусить его, поскольку у нее не было зубов. Она просто лежала, задыхаясь от нехватки кислорода. В какой-то момент ее покрытый налетом язык вытянулся вперед и случайно лизнул начинающий растягиваться анус Луи. Его мерзкая мошонка шлепнулась об ее деформированный подбородок…

И тут…

Щелк!

Дзынь!

Тяжесть с лица Шэрон внезапно исчезла. Неужели Луи свалился с нее в запале? Он скрылся за краем койки и больше не показывался. Хотя Шэрон это не особо интересовало. Она инстинктивно втянула в себя свежий воздух освободившимися носом и ртом. Ей показалось, что сбоку к ней приблизилась какая-то тень.

Фил поднялся на ноги, вытирая рот.

— Луи? Ты куда делся?

Щелк!

Дзынь!

Фил рухнул. И тоже исчез из виду.

Голос, приятнее которого она никогда не слышала, обратился к ней. Хотя она не смогла бы уловить разницу, в словах слышался мягкий британский акцент. Голос произнес следующее:

— Привет. Ты, должно быть, Шэрон. Эти плохие люди больше не будут делать то, что делали. Я хочу забрать тебя отсюда. Туда, где тебя будут купать, хорошо кормить. Где о тебе будут заботиться. Ты хотела бы этого, Шэрон? Хотела бы отправиться в такое место?

Шэрон, конечно, не могла ничего ответить. Она лишь содрогнулась в ответ. Да, да, да! — мысленно сказала она. Больше всего на свете она хотела бы отправиться в такое место.

— Тогда позволь мне помочь тебе. Я заберу тебя прямо сейчас.

Ее коснулись руки. Сильные руки скользнули под ее спину и ноги. Подняли ее и очень осторожно посадили в кресло-каталку.

— В путь. Тебе понравится там, куда я тебя отвезу. Обещаю.

Она покатила сквозь тьму. Дверь открылась, и она выехала в коридор. Шэрон редко его видела. В коридоре было светло и очень тихо. Ее деформированная голова была наклонена в сторону, изо рта тянулась нить слюны. Ей нравилось катиться. Хотя в ее поле зрения то и дело мелькало что-то. Люди. То медсестра, то врач, то практикант. Вахтер, еще медсестра, охранник. Все они неподвижно лежали на полу. Вокруг головы у каждого расползался кровавый ореол, блестящий, как еще не высохшая краска. Волнение, растерянность, и банальное слабоумие мешали Шэрон понять, что случилось с этими людьми. Все они были застрелены, убиты в голову пулей малого калибра.

— На улице нас ждет большой, уютный фургон, Шэрон, — услышала она за спиной голос британца. — Там даже есть телевизор. Мы будем смотреть все, что тебе нравится. Как тебе такое?

О, да, да, да, да! — ответил дефективный мозг Шэрон.

Кресло остановилось. Шэрон услышала, как перед ней открылась дверь. Она уронила голову на грудь — у нее почти не получалось контролировать шейные мышцы. Что происходит? Другой голос, на этот раз не британца:

— Эй, вы!

Шэрон не могла пошевелить шеей, но могла двигать глазами. С усилием она посмотрела вперед и направо. В конце коридора стоял один из охранников.

— Часы посещения закончились… — Охранник осекся, заметив лежащие в коридоре тела.

— Я здесь не ради посещений, дружище, — раздался у нее за спиной голос британца. — Я пришел, чтобы похитить этого тяжелого пациента. Кстати, да. Это я убил весь персонал на этаже.

Рука доброго человека метнулась вверх, сжимая что-то. Шэрон видела подобное по телевизору и понимала лишь в общих чертах. Естественно, она не знала, что именно держит в руке британец. Это был «Вальтер ППК» с быстро снимающимся глушителем М9-СД. Потом раздалось:

Щелк!

Это сработал затвор пистолета.

Дзынь!

Это упала на пол использованная латунная гильза от патрона калибра 9 мм. Больше звуков не было. Пуля попала охраннику в переносицу, и тот упал, как утка в тире. Вокруг головы, на блестящем кафельном полу растеклась лужа крови.

— Ну, вот. Теперь мы свободны, Шэрон.

Британец выкатил ее с этажа в теплую, ветреную ночь, где их ждал угольно-черный фургон.

 

1

Чертыхнувшись, Уэстмор закурил сигарету. Рейс Лос-Анжелес-Детройт отложили на час из-за неработающей системы вентиляции.

— Не могу я просто выйти из самолета на пару минут и покурить, пока вы чините эту хрень? — спросил он стюардессу. На что ему было отвечено, что это невозможно, хотя если он хочет, то может воспользоваться услугами другой авиакомпании. А тут еще этот сидящий рядом с ним толстяк, от которого воняло так, будто он год не стирал свою рубашку. Это моя карма, — смирился Уэстмор. Теперь он сидел в баре аэропорта и ждал как-его-там-Брайанта, журналиста. Обычно Уэстмор пил пиво, но после изнурительного перелета ему нужно было что-то покрепче. Он заказал виски с содовой и выдохнул перед первых глотком.

— Я что похож на быдло? — проворчал он барменше. — Я заказал виски с содовой. А здесь содовой кот наплакал.

Та ухмыльнулась в ответ. Слишком много помады, плохая прическа. После химической завивки ее светлые волосы походили на кучу картофельных спиралек фри.

— Большинство пьянчуг не жалуется, когда наливаешь им покрепче.

Уэстмор, на самом деле, ожидал этого язвительного ответа. Он верил, что то, что не убивает, делает его сильнее.

— Вы так быстро меня раскусили?

— Это легко, дружище. Пьянчуги редко оставляют чаевые.

— Вы мне уже нравитесь! Замужем?

Она удалилась по своим делам, а Уэстмор остался цедить свой «скотч». Виски, похоже, был дешевый, на вкус как керосин. Оглядевшись, Уэстмор заметил, что он один в баре. И находящийся за ним главный вестибюль аэропорта словно вымер.

Было еще только одиннадцать утра, но это не помогло Уэстмору избавиться от неприятного ощущения. В этом было какое-то противоречие. С одной стороны — мирное утро, с другой — черная туча, нависшая над его головой. Он не был экстрасенсом, но всякий раз, когда он испытывал нервозность перед фотосессией, его страхи зачастую подтверждались. Как тогда, когда он ездил в Хамптонс брать интервью у известного абстрактного художника в его вычурном пляжном доме. Уэстмору показалось, что его «искусство» похоже на то, будто на холсты поплескали краской. Никакого особого мастерства. Не успел Уэстмор настроить свет, как старикашка захрипел в своем кресле. Сердечный приступ. «И что мне теперь делать?!» — закричал он в сердцах. «Фотографировать гребаный труп?» Потом был случай, когда журнал отправил его в Редмонд, шт. Вашингтон, сделать несколько снимков Билла Гейтса. По пути в аэропорт Уэстмор испытывал серьезные опасения. На Сепулведа, в час пик, таксист проколол колесо, и он опоздал на свой рейс. Самолет разбился.

В данный момент он тоже испытывал весьма серьезные опасения.

В голове у него возникло только одно слово. Точнее, одно имя. Фэррингтон.

Даже имя звучало вычурно, как Карнеги, Ван Бюрен или Ротшильд. Тридцатилетний мультимиллиардер, — подумал Уэстмор. Хотя этим его было не удивить. Он пять лет делал снимки этих снобов в черных шарфиках. «Голубая кровь». У них носовые платки стоили дороже, чем его лучший костюм. Но тогда отчего у него в животе порхают эти чертовы бабочки? Возможно, Брайанту известно больше.

Они работали на журнал «Блю Чип», набравший популярность клон «Форбс». В прошлом они поучаствовали с Брайантом в нескольких совместных проектах — Трамп, ребенок Рокфеллера, и какой-то индийский шеф-повар, владеющий крупнейшим казино в стране (в Коннектикуте, кто бы мог подумать). Лучшим качеством Брайанта было то, что он никогда не валял дурака. Уэстмор сразу начинал делать снимки, Брайант — свои записи, после чего они отчаливали. Он надеялся, что данное мероприятие пройдет точно так же.

Уэстмор раздраженно огляделся. Ему не нравилось быть единственным посетителем в баре. Так он чувствовал себя человеком, у которого есть проблемы. А они у него, определенно, были.

— Эй, а почему в баре никого нет?

— Может, потому что вы здесь? — ответила барменша.

— Очень остроумно.

— Не хотелось вам этого говорить. Но так рано мало кто пьет.

— А, вот оно что…

Барменша удалилась, и в следующий момент над Уэстмором нависла огромная тень.

— Не рановато для выпивки?

Уэстмор нахмурился.

— Что-то сегодня все мне это говорят.

К барной стойке подошел Брайант. Чернокожий, бритоголовый, ростом под два метра и весом за сто кило, при этом ни грамма жира. Барменша подмигнула ему. Понимающе, как показалось Уэстмору.

Брайант не походил на писателя. Скорее на кикбоксера. Он походил на парня, который одной рукой мог расчистить какой-нибудь захолустный бар от деревенских жлобов. На нем был костюм с галстуком, в то время как Уэстмор был одет в джинсы, кроссовки «Велкро» и футболку с надписью: «РЫНОК МОРЕПРОДУКТОВ КАПИТАНА КИДДА, РЕДОНДО-БИЧ».

— Сегодня мы делаем интервью с миллиардером, — напомнил Брайант. — Обязательно нужно было так одеваться?

— Брось, я отдал за эти кроссовки в «Кей-Марте» целых десять баксов.

Уэстмор поднял стакан со спиртным. Рука у него дрожала.

— Что с тобой? — спросил Брайант. — Никогда еще не видел тебя таким нервным, да еще так рано.

Что Уэстмор мог ответить на это?

— У меня просто… нехорошее предчувствие, понимаешь?

— Нет, не понимаю.

— Нехорошее предчувствие насчет него.

— Кого? Фэррингтона? Это всего лишь еще один миллиардер. Мы видим этих парней постоянно. Они как звезды спорта. Все одинаковые и все — засранцы.

— Этому парню всего тридцатник, — отметил Уэстмор. — Как в таком возрасте он сумел стать миллиардером?

— Спотовая торговля на «Форекс». Ежедневный объем торгов в среднем достигает трех триллионов долларов. Фэррингтон — институциональный брокер, его клиентам приходится выкладывать за одну транзакцию минимум по десять миллионов. Он измеряет глобальное колебание валютных курсов на ежеминутной основе. Фэррингтон следит за всем, что происходит, от Нью-Йорка до Токио, от Швейцарии до Гонконга. Следит за долларом и йеной, за немецкой маркой и гульденом, за лирой и рублем. Он жонглирует своими доходами на кредитных и межбанковских рынках. Занимается годовыми облигациями, контрактами в английской валюте, инвестициями в новые конкурентоспособные предприятия.

Уэстмор поморщился.

— Что ж, думаю, все, что только что произнес, ответило на мой вопрос.

— Что тебя так беспокоит? Мы знаем, что он чист. Налоговая служба и комиссия по ценным бумагам и биржам каждый год проверяют этого парня. Что, думаешь, он тайно продает биологическое оружие в Ирак? Или служит ширмой для работорговли? Так ты думал про последнего парня.

— Не знаю, что это. Какое-то странное предчувствие.

— Уэстмор. Это ты — странный. Радуйся за себя.

— Вы еще недавно жаловались, что напиток слишком крепкий, а сами одолели его в два счета, — прокомментировала барменша пустой стакан Уэстмора.

— Дайте мне на этот раз «Корона Лайт», пожалуйста, — попросил Уэстмор. От дешевого виски у него жгло желудок.

— Кажется, так еще называется кончик пениса, — вспомнила барменша, поставив перед ним открытую бутылку.

— Это за счет заведения, верно? — спросил Уэстмор.

— Нет, но если хотите, это может остаться на вашей совести.

Брайант заказал апельсиновый сок. Барменша принесла его ему, она сказала:

— А вот это за счет заведения.

— Это — моя карма, — сказал Уэстмор, оправдываясь. — Но мне все равно. Я кьеркегоровский экзистенциалист.

Уэстмор всегда говорил так, потому что это проще и нет так унизительно, чем сказать: «Я гребаный неудачник, и мне плевать».

— Так, что? Фэррингтон встречается с нами здесь?

— Его люди заберут нас и отвезут к нему домой в Блумфилд Филдз. В том месте самый высокий в мире доход на душу населения. Там живет Якокка, Джон Форд. Трамп, а также президенты всех автомобилестроительных фирм.

— Что еще тебе известно о Фэррингтоне?

— Закончил Корнельский университет, затем получил степень магистра в области международных финансов в Уортонской школе бизнеса, начал карьеру в «Фиделити» на должности инвестиционного аналитика, учился у Питера Линча. Поднялся по служебной лестнице, и был назначен фондовым менеджером. Зарплата у них пара миллионов долларов в год. Все после этого — его собственное творчество. В этой области он проработал пять лет, а потом…

— Потом он стал миллиардером.

— Согласен, несколько необычно то, что парень разбогател так быстро. — Брайант пожал плечами. — Но так бывает.

— Думаю, некоторые парни просто везунчики, — сказал Уэстмор.

— Но это уж точно не вы, — вмешалась барменша. — Бьюсь об заклад, вам никогда не везет.

— Сегодня повезло, разве нет? Я встретил вас.

Барменша потерла средним пальцем уголок глаза.

— Ты прав, — согласился Брайант. — Это твоя карма.

Уэстмор не стал спорить.

— Ладно, об этом парне есть некоторые биографические сведения. Мы знаем, сколько ему лет, а еще я слышал, что он не женат.

— Да, и никогда не был. Ни детей, ни слухов о подружках, ничего такого. Год назад была написана неофициальная биография. Ее автор утверждал, что беседовал со множеством сокурсников Фэррингтона. И все они сказали, что никогда не видели его с девушкой.

— Может, он предпочитает члены, — красноречиво предположил Уэстмор.

— Нет, потому что с парнем его тоже никогда не видели.

— Если бы у меня было столько бабла, сколько у Фэррингтона, я каждый день жил бы с новой девчонкой из «Атланта Чита Клаб». Неужели этого парня никогда не видели с телкой?

— Странно. Парень, написавший биографию, также сказал, что так и не смог раскопать ничего насчет его семейного окружения. А еще нет ни одной его фотографии. Снимки с выпускного отсутствуют.

Уэстмор оживился.

— Так я буду первым…

— Первым парнем, кто официально сделает фото для публикации.

— А что насчет книги? В ней разве не было его фото?

— Нет.

— Черт, я не знал даже, что про этого парня есть книга.

— На самом деле нет никакой книги. Все это мне рассказал автор, один старый придурок из Сент-Питерсберга.

Уэстмор был почувствовал растерянность. Довольно знакомое состояние.

— А сейчас подробнее. Так была книга или нет?

— Тот парень написал ее, получил контракт. Но Фэррингтон, услышав об этом, заплатил издателю сумму, в десять раз превышающую прогнозируемую чистую прибыль, чтобы тот воздержался от публикации. По крайней мере, так мне сказал писатель.

— Фэррингтон напоминает мне Говарда Хьюза, тот был такой же затворник. А потом он вдруг соглашается на интервью нашему журналу?

— Переворот в убеждениях, кто его знает? — сказал Брайант. — Да и кого это волнует?

— Да уж… Господи. — Лицо Уэстмора приняло мечтательное выражение. — Я буду первым, кто сделает его фотографию. Почему я?

— Может, это твоя карма? — подмигнул Брайант. — А что касается деталей, то, думаю, просто буем сидеть здесь и ждать, пока его люди не заберут нас.

Уэстмор посмотрел на свои купленные в «Кей-Марте» часы.

— Я не могу ждать слишком долго. Хотелось бы побыстрее закончить. У меня вылет в одиннадцать, и я хотел бы вернуть сюда свой отягощенный плохой кармой зад часам к семи.

— Почему именно к семи? — поинтересовался Брайант.

— Сегодня «Янкиз» играют с «Бостоном». Мужик, ты чего, не врубаешься? «Янкиз»! Это же «Янкиз»!

— Ага, только смотри, что сейчас идет.

В стоящем в углу телевизоре ведущая новостей «СиЭнЭн» зачитывала главную новость дня.

— … когда фотографии Отца Томаса Корелли попали в почтовые ящики всех зарегистрированных прихожан церкви Св. Саймона. Являющийся весьма авторитетным пастором крупнейшей католической церкви в Техасе, Корелли, со слов администрации епархии, взял в начале прошлого месяца увольнительную. Однако, представители полиции заявляют, что снимки показывают Отца Корелли в различных компрометирующих ситуациях сексуального характера. И правоохранители, и епархия от дальнейших комментариев отказались…

— Похоже, у католиков снова тяжелые времена, — сказал Уэстмор.

— Не только у католиков, — добавил Брайант. — На прошлой неделе был репортаж о сексуальных видеороликах, оказавшихся в распоряжении у местной телестанции в Теннесси. На них был запечатлен парень, насилующий колли. И этот парень оказался высокопоставленным священником баптистской церкви.

Уэстмор ахнул.

— Ты шутишь.

— Нет, ты, что, новости не смотришь? За последние пару месяцев было уже несколько подобных случаев. Еще один — в Южной Каролине, с каким-то евангелистом. Ролики выложили в интернет. Во всех случаях одна и та же схема. Священники либо уходили в отпуск, либо брали увольнительную. Организованная религия стремительно катится в ад.

Мир в полной заднице, — подумал Уэстмор.

Следующий сюжет рассказывал о том, что ВВС США по ошибке сбросили 8-тонную бомбу на продуктовый склад ООН в Афганистане.

Да уж. Действительно, полная задница…

— Мистер Брайант, мистер Уэстмор. — Энергичный, официальный тон голоса застал их врасплох. — Надеюсь, вам не пришлось долго ждать?

Пара быстро повернулась. Уэстмор поднялся на ноги.

— Я — Филип Майклз, личный ассистент мистера Фэррингтона.

Стройный, короткие темные волосы, строгий темный костюм.

— Будьте так любезны, следуйте за мной, джентльмены. Я отвезу вас к дому.

Уэстмор нащупал свою сумку с камерой и уже собирался уходить, как барменша напомнила:

— Эй, папаша, с вас десять пятьдесят за напитки.

Ха! Сперва, хотя бы, поцелуй меня, сладкая! Надо завязывать бухать в аэропортах…

Уэстмор поспешно заплатил, оставив доллар в виде чаевых, и собирался уже снова удалиться, как она сказала:

— Чек не забудьте. Для учета налогов. Мой принцип — никаких поблажек «дядюшке Сэму».

Да, да… Он взял чек и поспешно покинул бар. Собираясь уже сунуть полоску бумаги в карман, он заметил написанный барменшей на обратной стороне телефон. Ну, как тебе такое?

Может, карма улучшается.

Он догнал Брайанта и Майклза, когда те выходили из дверей пункта выдачи багажа. Писатель и «ассистент» непринужденно о чем-то болтали. Уэстмор не слышал, о чем именно они говорили, но его вдруг осенило. Возможно, Фэррингтон был родом из Англии, поскольку его ассистент, Майклз, имел ярко выраженный британский акцент. Он подошел ближе, чтобы подслушать разговор.

— Какой он, это Фэррингтон? Каково работать на этого парня?

— На эти вопросы, к сожалению, я не могу ответить. Все сами увидите.

— Вы серьезно? — спросил Брайант, подозрительно вскинув брови.

— Вполне. Я связан условиями контракта.

— Поэтому вы ничего не можете мне рассказать?

— Могу лишь сказать, что если вы берете у него интервью в надежде выяснить новые перспективы развития, то впустую тратите время. Фэррингтон — своего рода гений.

— Просто так не заработать свыше трехсот миллионов за первый год брокерства. И удваивать эту сумму каждый последующий, без твердого понимания мирового рынка.

— Угу. Кстати, не говорите потом, что я вас не предупреждал. Методики торговли мистера Фэррингтона носят в большинстве своем институциональный характер. Он как хороший теннисист. Чувствует, где находится мяч и куда тот полетит после подачи. И ему нужно лишь оказаться в нужном месте, чтобы извлечь выгоду.

— Ага, с виду все просто, но речь идет о нескольких миллионах долларов, маневрирующих в нестабильной мировой экономической структуре. Это не так просто, как дважды два.

— Что ж, похоже, для мистера Фэррингтона все именно так.

— Подождите! Подождите секундочку! — воскликнул Уэстмор, — вы говорите, что мы не получим от этого парня ничего? То есть, мы проделали весь этот путь, чтобы взять совершенно скучное и неинформативное интервью? Чтобы потом редактор выбросил весь материал в корзину?

— Возможно, вы не получите интервью, на которое рассчитываете, но уверяю вас, оно вовсе не будет скучным и неинформативным, — ответил Майклз и ухмыльнулся так, что Уэстмор внезапно почувствовал, будто под кожу забрался ледяной ветер. Остаток пути они ехали молча. Только Майклз не переставал ухмыляться.

 

2

Фэррингтон вылез из бассейна и стоял нагишом на мраморной плитке, наблюдая как капли воды стекают по его худому, атлетически сложенному телу. Еще одно достижение, к которому ему почти не пришлось прикладывать усилий. У него был метаболизм подростка. Каждая капля сильно хлорированной воды, устремляясь к полу, точно следовала изгибам его четко выраженной мускулатуры. Он напрягся, и его испещренные венами мышцы стали еще более заметными, как на анатомических плакатах, которые висят в смотровых кабинетах больниц.

Джон Фэррингтон был красивым мужчиной, и для него это не было секретом. Безупречный пример Божьего совершенства, хотя он знал, что любое творение далеко от идеального. Бетти улыбнулась ему. Ослепительные алмазы голубых глаз сверкали на трагически прекрасном лице, словно приклеенном к чудовищно уродливому телу. Глядя на это жирное, безногое и безрукое существо, он понимал, что Бог допускал ошибки. Бетти была физической антитезой Фэррингтону. Идеальным примером того, что Божье творчество потерпело крах.

Множество чрезвычайно уродливых людей, чьи умственные способности были развиты настолько плохо, что их мозги превратились в овсяную кашу, оставалось гнить в больницах. По сравнению с ними Бетти была настоящим гением. Она была тайным оружием Фэррингтона в мире экономики. Могучий интеллект, заключенный в бесполезном и бесформенном мешке мяса.

Молодой миллиардер сел на край бассейна и стал наблюдать, как гротескно деформированная «женщина-морж», которую он спас из русского шоу уродцев, скользит по воде в его сторону. В цирке ей позволялось мало физических упражнений, кроме нескольких моржовых трюков — удерживать мячи на носу, ловить ртом рыбу и трубить в рог. Когда его люди обнаружили ее, владельцы цирка демонстрировали ее в неглубоком бассейне, в который Бетти редко погружалась из страха утонуть. Ее малоподвижность привела к избытку жировой ткани, в связи с чем ее вес перевалил за 150 килограмм. Из-за отсутствия рук и ног она напоминала огромный шар с водой.

Бетти родилась без конечностей. Длинный изогнутый торс заканчивался двумя обрубками, которые изначально должны были быть бедрами, но срослись в какое-то подобие хвоста. Половые органы были зажаты между ними, поэтому добраться до них было почти невозможно. Фэррингтон хорошо это знал. Он не раз уже пытался получить к ним доступ. Поэтому ограничивался феноменальным отсосом, который она умела исполнять. Когда он научил ее плавать, она не только слегка сбавила в весе, но и научилась задерживать дыхание на удивительно долгое время. А когда он начал насиловать ее пищевод, она полностью утратила рвотный рефлекс. Теперь она могла теперь пользоваться всей глубиной горла, как никто другой.

Его любимыми точками наслаждения были ее огромная грудь и колоссальный зад. Бетти имела столько морщин и складок, что почти любое место на ее теле, при наличии правильной смазки, могло полностью заменить влагалище. Она была рада доставлять ему удовольствие. Показать свою благодарность за любовь и заботу, которые он давал ей. И Джон наслаждался, почти ежедневно атакуя ее горло и зад. Кроме тех дней, когда берег свои силы для ангелов. Ему нравилось наблюдать, как она почти с детским энтузиазмом глотает его семя. Его эрегированный член пульсировал у нее в горле, ее губы были погружены в его лобковые волосы, а ее глаза смотрели на него, ища одобрения. Ему нравилось, когда она улыбалась ему после того, как омывал ей лицо своей спермой, и та капала с ее губ, век и даже кончика носа. В те минуты она казалась самой счастливой.

Когда ассистент Джона Фэррингтона привез ее сюда, она не могла передвигаться самостоятельно, лишь шевелила головой. Ее тело настолько заплыло жиром, что она скорее напоминала бесформенный ком плоти, чем человеческое существо. Ее скелет был похоронен под многочисленными килограммами бесполезной ткани. Трагедия, от которой Фэррингтон был в полном восторге. Очевидный пример того, чего не должно было быть на самом деле. Явная ошибка природы. «А на девятый день Бог создал Бетти и молвил: Ууупс!»

Ее тело, которое сейчас больше напоминало сосиску, тогда походило на раздувшуюся, насосавшуюся крови пиявку. Гигантские груди были раздавлены в лепешку, и покрыты волдырями и мозолями от постоянного лежания на них. Джон показал ей, что в бассейне она может быть гораздо легче, и научил ее плавать. В первый день, когда Бетти самостоятельно смогла проплыть в бассейне, она визжала от восторга. В ту же ночь Джон впервые совратил ее. И она была более, чем готова проявить свою благодарность. Теперь она практически жила в бассейне. Каждый день ждала, когда Джон придет поплавать с ней, чтобы доставить ему удовольствие. Но сегодня он, казалось, не проявлял к ней интерес.

Бетти подплыла к краю бассейна, где сидел Фэррингтон. Его безжизненный пенис свешивался почти к самой воде. Осторожно приблизившись к нему, она принялась целовать и облизывать его вялый половой орган, но Фэррингтон оттолкнул ее.

— В чем дело, Джон? Ты не хочешь меня?

Если бы кто-то увидел красавца-миллиардера и уродливое существо у него между ног, он счел бы ее вопрос абсурдным. Но Бетти знала, что Фэррингтон обожает ее по какой-то непостижимой причине, и его апатия могла значить одно… он грезил об ангелах.

— Все хорошо, любимая. Просто сейчас я не в настроении. Он устремил свой взгляд куда-то в дальний конец бассейна со скорбным выражением на идеально вылепленном лице. Он даже не смотрел на Бетти, когда говорил с ней.

— Нет, Джон. Не надо. Пожалуйста, не надо, Джон. Не ходи больше туда. Они всегда причиняют тебе боль. Просто позволь мне позаботиться о тебе. Я сделаю все, что захочешь. Ангелы — это зло! Они погубят тебя!

— Может, мне нравится, когда мне причиняют боль, Бетти. Может, я заслуживаю этого.

Фэррингтон поднялся на ноги и вытерся одним из огромных, украшенных монограммой, пляжных полотенец, которые лежали стопкой на стойке возле раздевалки.

— Не ходи, Джон. Я позволю тебе делать, все, что захочешь. Можешь даже снова пописать в меня!

Джон вышел из раздевалки, с отвращением хлопнув дверью. Все еще голый, он прошел по коридору к своему гарему. В конце коридора находились ворота из кованого железа, за которыми скрывалась огромная деревянная дверь. И ворота, и дверь были заперты. Ключи были лишь у Фэррингтона и его слуги, Майклза. Эта дверь разделяла дом ровно пополам. За ней находился целый мир, изолированный от внешней реальности. Здесь, в наготе и великолепии, жили ужас, легенда и трагедия. Природная красота в гротескном упадке возлежала на шелковых простынях и атласных подушках, разодетая в роскошные наряды из кружев, кожи и латекса. Бессмысленные и безответственные генетические сбои, хромающие, ползающие, скользящие, обладающие ужасающе уродливыми формами, либо вовсе бесформенные, были собраны здесь Фэррингтоном, чтобы посрамить самого Бога за недостаточное совершенство его творений. Лишь Фэррингтон был истинно идеален. И в его сознании это давало ему право занять место венца творения.

В этой части дома находилось тринадцать спален. Десять из них были заняты одной или несколькими «возлюбленными» Фэррингтона. Остальные три ждали новых поступлений. Некоторые комнаты он посещал довольно регулярно, другие были зарезервированы для особых, редких случаев, когда лишь наиболее причудливые и отталкивающие экземпляры могли утолить его желания.

Проходя мимо комнаты, где жил его «Монстр», Джон остановился под дверью и прислушался. Внутри он слышал визги и вопли, мольбы и плач, сопровождавшиеся гортанными стонами и кряхтением «Монстра».

— Пожалуйста! Еще! — умолял женский голос. — Господь Всевышний, еще!

Джон вставил ключ в замок и приоткрыл дверь.

«Монстр» лежал на кровати лицом к Джону. Его звали Билли Майерс, и он страдал одной из наиболее страшных врожденных патологий. У него был самый тяжелый случай нейрофиброматоза, который кто-либо видел. Его череп обладал огромными костяными наростами в форме рогов и массивными опухолями, которые торчали у него из макушки, словно орудийные башни. Вся его голова напоминала формой арбуз. Непомерных размеров нижняя челюсть свисала на грудь и была оснащена двумя дополнительными рядами зубов внизу и одним дополнительным — вверху. У лица был абсолютно доисторический вид, скулы выпирали так сильно, что напоминали скорее боевые доспехи. Посреди этого уродливого комка мяса и костей горели глаза. Они светились безумием и злобой такой силы, что смотреть в них было все равно, что на палящее солнце. Один глаз был голубой, другой — зеленый, а сам Билли был черным как обсидиан. А вот с его телом природа обошлась наиболее жестоко. Грудь и живот не были тронуты уродством, как бы намекая на то, каким он мог бы быть. Искусно слепленная, мускулистая грудь как у тяжелоатлета и рифленый, как стиральная доска живот составляли его торс. Правда свисающие по бокам руки были настолько огромными и уродливыми, что казались почти недействующими. Правую покрывали такие крупные опухоли, что она напоминала руку супергероя с детского рисунка. только вместо мускул были шишки и выпуклости. Левая рука была длиннее правой, и представляла собой толстую трубу, без намека на локоть. Бедра были искривлены, из них торчали массивные ноги, похожие на шишковатые стволы какого-то уродливого дерева. Это был «Человек-слон» и Джеймс Дин в одном лице.

Большую часть жизни эта ошибка природы провела в больницах и государственных приютах. Родители отказались от него вскоре после рождения. Всю жизнь он провел в одиночестве, никем не любимый, пока не попал в особняк. Когда Билли исполнилось восемнадцать, Фэррингтон прибыл к нему в колонию для несовершеннолетних, куда тот был помещен за изнасилование при отягчающих обстоятельствах. Достигнув половой зрелости, Билли осознал, что никто не захочет добровольно заниматься сексом с таким уродцем. Поэтому он начал вламываться в дома пожилых женщин и насиловать их в их же кроватях. Никто не знал, сколько у него было жертв, пока его не поймали. Он провел в заключении три года, пока Фэррингтон не пришел забрать юного монстра в свою коллекцию.

Перед Билли на коленях стояла монахиня средних лет. Ее запястья и лодыжки были скованы цепями, сама она была втиснута в латексный бюстье, от чего ее чрезмерно большие груди упирались в шею. На горло у нее был надет ошейник-удавка, с поводком, зажатым у Билли между многочисленных зубов. Когда она пыталась кричать, лицо у нее синело. Но несмотря на этот нездоровый оттенок, в глазах у нее маячила неприкрытая похоть. Нижняя половина у нее была голая… и вся в крови. Пенис у Билли был похож на пожарный гидрант, 20 см в длину и почти 18 в толщину, с головкой размером с яблоко. Он таранил им морщинистый анус монашки, отчего та визжала, причитала и звала на помощь спасителя. Фэррингтон мог лишь надеяться, что тот услышит ее и придет.

«Метопронил» действует лучше, чем кто-либо мог себе представить, — подумал Джо. Кто стал бы спорить? Он вбухал сто миллионов долларов из собственного кармана в «Дайе Фармасьютикалс», с тем, чтобы они продолжили разработку нового сексуального стимулятора, после его запрета Комиссией по контролю за лекарствами. «Метопронил», в идеале, должен был стать следующим поколением Виагра-подобных препаратов. Он не только стимулировал приток крови к паху, но и вызывал либидинозную гормональную активность. В конце концов, исследователи из «Дайе» пришли к мрачному выводу, что маленькая красная таблетка действует слишком хорошо, превращая даже самых равнодушных к сексу в насильников и неутолимых эротопатов. «То, что вы хотите, чтобы я сделал, это незаконно!» — заявил Джону президент «Дайе». — «Это федеральное преступление. Мы не можем больше разрабатывать этот препарат». «Тогда разработайте его эксклюзивно для меня, " — ответил Джон и с этими словами покинул главный офис компании в городе Гротон, шт. Коннектикут. Вот тогда Майклз и начал заносить чемоданы, набитые неотслеживаемой «наличкой!. Деньги решают все.

Их появление имело решающее значение. В глазах должна быть страсть, истинное желание. Иначе видеоролики, фотографии, веб-каналы представлялись тем, чем на самом деле являлись, — принудительной игрой. Одно дело — заставить монашек и священников совершить половой акт, совсем другое — сделать так, чтобы они захотели это сделать. И данный препарат справлялся с этой задачей. Здесь никому у головы не держали ствол, на видео это было бы хорошо заметно. Публика видела целомудренных слуг божьих, одержимых сексом. Священники, с энтузиазмом совокупляющиеся с уличными проститутками? Монахини, стонущие от оргазмического блаженства, насилуемые двадцатью мужчинами и требующие еще? Именно это и было необходимо Фэррингтону для его плана, именно это он и получил благодаря «Метопронилу».

О, чудеса фармацевтической науки…

Джон наблюдал, завороженный, как монашка похотливо улыбается, хотя явно испытывала неописуемую боль.

Ее глаза остекленели от вожделения. Набухший кусок плоти долбил ее кишечник, буквально разрывая ее задницу пополам. Джон видел, как остатки рассудка покидают ее, сменяясь сладострастным безумием. Все жившие в ней добродетели были утрачены. Вместе с верой. Четки, висящие между ее туго перетянутых грудей, раскачивались в такт толчкам монстра.

Звали ее Мать Анжелина. Она обрела всемирную известность благодаря своей гуманитарной помощи жертвам СПИДа и Эболы в Южной Африке, и считалась живой святой. Она вела переговоры с террористами и даже обменивала себя на заложников. Только на прошлой неделе она обратилась к Организации Объединенных Наций с призывом прекратить войну на Ближнем Востоке. А теперь эта святая, почитаемая во всем мире женщина, дюйм за дюймом принимала шишковатый член в свою дряблую задницу, наслаждаясь каждой минутой.

Установленные на потолке камеры фиксировали все ее стоны и визги. Джон улыбнулся и подмигнул своему прекрасному монстру, который, по всей видимости, отлично проводил время. Глубоко сидящие под кроманьонским лбом глаза подмигнули в ответ. Джон надеялся, что его камеры запишут тот момент, когда рассудок матери Анжелины разлетится вдребезги. Все это — вплоть до секунды — было нужно ему для демонстрации через анонимный интернет канал. Позднее, Майклз накачает ее героином и вышвырнет в каком-нибудь злачном районе Сан-Франциско, кишащем трансвеститами и проститутками, либо посреди Таймс-сквер, или даже на Лас-Вегас-Стрип. Он обладал возможностями отправить ее в любую точку мира. На ослиное шоу в Тихуане, или в Гонконг, в один из филиппинских борделей на Лан Квай Фонг. Он мог нарядить ее в платье французской горничной и вышвырнуть в Банкоге, в районе Патпонг, где тайские девушки с помощью натренированных влагалищных мышц умеют стрелять шариками для пинг-понга. Не важно, где она окажется, ее дни в качестве источника вдохновения для миллионов людей закончились. Когда съемка попадет на улицы, это поколеблет веру половины мира. Тогда Богу придется явиться к нему. Ему придется раскрыться во всей своей ущербной и несовершенной славе, и Джон заключил бы его в банку, как светлячка. Тогда у него будет вся необходимая власть, чтобы заставить ангелов полюбить его.

Фэррингтон в последний раз посмотрел на развернувшуюся перед ним сцену. Мать Анжелина сменила позу, свесив груди, и с энтузиазмом принялась сосать Билли его вымазанный нечистотами член. При этом вокруг рта у нее оставались бурые пятна, как у неряшливого ребенка, поедающего шоколадное мороженное.

Миллиардер тихо прикрыл дверь и снова запер. Затем он прошел к следующей двери, за которой находились апартаменты, где жили его прекрасные ангелы.

Ангелы были первым приобретением Джона Фэррингтона. Это были близнецы, гибкие и изящные гиганты ростом за два метра. Альбиносы, гермафродиты, тощие как пугала. Их белоснежные, удлиненные тела были настолько бесцветными, что казались почти прозрачными. Бесплотные призраки, завернутые в белую, тонкую как бумага кожу, больше напоминающую прозрачную ткань, накинутую на тонкие мышцы. Глаза у них были такими же холодными и бескровными, как и плоть, совершенно лишенными пигментации кроме крошечных, с булавочную головку зрачков. Длинные паучьи пальцы заканчивались ногтями, отросшими настолько, что те загибались, сворачиваясь спиралями. Подстригать их себе они не позволяли. Волосы тоже отросли сверх меры. Длинными роскошными локонами они ниспадали им на спины, касаясь кончиками пухлых ягодиц. Их половые органы, как мужские, так и женские, не были полусформировавшимися уменьшенными аберрациями, как обычно бывает у обоеполых существ. У них были длинные, полностью сформированные пенисы, свисавшие над полностью работоспособными, идеальной формы вагинами. В возбужденном состоянии их гигантские члены были размером с детскую руку. Груди, размером с грейпфрут были единственным признаком жировой ткани на их анемичных телах. Джону очень хотелось подержать во рту эти сочные соски, но все попытки пока заканчивались неудачей.

Ангелы были соединены бедрами вплоть до их двенадцатого дня рождения, когда их разделили хирургическим способом. Не при рождении, а в период полового созревания, когда они больше, чем когда-либо нуждались друг в друге. Рука, которую они делили на двоих, осталась лежать на операционном столе, а зигзагообразный шрам от бедра до плеча служил напоминанием о былом союзе. Они никогда не разговаривали и редко признавали существование других человеческих существ. Они жили в своем собственном мире, где были единственными его обитателями. Любая попытка проникнуть в их реальность агрессивно и жестко пресекалась. Джон предпринимал эти попытки уже многие годы.

Он подкрался к двери и был одновременно взволнован и разочарован, услышав доносившиеся изнутри звуки страсти. Вставив ключ в замок, он проскочил в роскошно декорированные апартаменты, где держал взаперти своих любимых ангелов. Из гостиной доносились стоны, вздохи и мускусный запах любовных утех. Джон подкрался на цыпочках и окинул взглядом диван, на котором друг напротив друга лежали Енох и Осия. Голова одного находилась в ногах другого, при этом их половые органы были идеально выровнены — вагина к пенису, что давало возможность трахать и быть трахаемым одновременно.

Фэррингтон смотрел, как невероятно длинные, как минимум 35 сантиметров, члены ангелов-близнецов скользят в волосатых розовых отверстиях, спрятанных между их мраморных ног. Они посасывали друг другу пальцы ног. Стонали и содрогались, совокупляясь медленными, сладострастными движениями. Миллиардер завистливо окинул их взглядом. Его ангелы плыли на волнах обоюдного экстаза в рай, о котором он мог лишь мечтать.

Енох и Осия ускорили ритм, с яростным энтузиазмом долбя друг друга огромными членами в мокрые вагины. Их глаза выдавали почти религиозный экстаз, когда они насаживали друг друга на свои длинные, испещренные венами и налитые кровью пенисы. Они принялись визжать от агонии и экстаза одновременно. Конвульсивный оргазм рвался из них наружу. Их тела содрогались от спазмов такой силы, что казалось, будто они сломаются.

Потом они отстранились друг от друга. Джон в благоговении смотрел, как Енох принялся скользить по телу своего двойника, пока гениталии Осии не оказались прижаты к его бледным губам, а пульсирующий член Еноха не проник в горло брата. Фэррингтон вздрогнул и схватился за свой эрегированный член. Енох же принялся слизывать собственные вагинальные соки с пениса брата, затем сунул язык в его нежное влажное лоно и стал собирать им со скользких складок свое семя. Фэррингтон принялся энергично мастурбировать, наблюдая за этим причудливым и чувственным танцем плоти и влаги. Его собственный член выглядел слабым и жалким по сравнению с величественным органами, которыми обладали мегаломорфные близнецы.

Инцестуозные ангелы обсасывали и облизывали друг друга до состояния полной эрекции. А затем, доведя себя до очередного бурного оргазма, жадно проглотили изверженное семя. Близнецы пили свои ДНК огромными глотками, словно, пролив несколько капель, могли потерять частицу себя. Они поднялись с дивана с блестящими от семени и вагинальной жидкости лицами. И в тот же момент Фэррингтон кончил на то место, где они только что лежали. Глаза их встретились, и ангелы бросились на него в приступе бешеной ярости. Фэррингтон успел достичь двери и запереть ее за собой, не дав ангелам схватить его и разорвать на части. Он прислонился к тяжелой стальной двери, тяжело дыша и слушая, как по другую сторону бушуют близнецы-гермафродиты. Они непременно убили бы его, если б поймали. За то, что он стал свидетелем, за то, что нарушил их интим. Но он не даст им такой возможности… пока не даст.

Фэррингтон был все еще возбужден. Его набухший член напоминал разъяренного зверя. Все его тело затряслось от нарастающего гнева. Он сделал для них все, но ангелы по-прежнему отвергали его.

К горлу покатил комок. Три гневные слезы выступили из уголков его глаз, оставляя теплые, солоноватые следы на щеках, и сползли вниз, увлажнив ему губы. Он был похож на избалованного ребенка. Миллиардер прошагал по коридору и распахнул дверь в жилище монстра. Мать Анжелина по-прежнему находилась в комнате Билли, и теперь, давясь, заглатывала его монструозный, толстый, как свиной окорок орган.

На плечах у нее лежал шест, на котором были закреплены сковывающие ее запястья наручники. Стоя на коленях, она смотрела на мерзкого урода с головой мастодонта, который сейчас рьяно насиловал ее пищевод. Билли повернулся и улыбнулся. Все двести с лишним зубов — недуг, называемый гипердонтия — радостно засветились, когда миллиардер-извращенец вошел в комнату, ведомый своим эрегированным членом.

Фэррингтон подошел к Билли сзади и принялся ласкать огромные утолщения из костей и мяса, растущие из его искривленного позвоночника. Он обильно смазал палец слюной и, засунув в прямую кишку монстра, принялся двигать им туда-сюда. Потом плюнул себе на другую ладонь и увлажнил свой член. Содрогаясь от экстаза, Билли стал таранить горло святой матери еще быстрее, когда миллиардер втиснул свой эрегированный пенис ему в анус.

Вымещая досаду на заднице Билли, он наклонился над плечом монстра и посмотрел на мать Анжелину. Несмотря на очевидную муку, глаза у той горели извращенной страстью. Широко растянутый рот едва вмещал неестественных размеров половой орган Билли.

— Бьюсь об заклад, тебе сейчас кажется, что ты в аду, — сказал Фэррингтон, все глубже толкая член в зад Билли. Тот одновременно вгонял свой в горло матери Анжелине.

— Но, конечно же, это не ад. Это — Земля. Земля, созданная твоим Богом. И этот демон — одно из его творений. Покажи нам сейчас свой альтруизм. Посмотрим, как маленькая божья шлюшка продемонстрирует свое человеколюбие члену моего прекрасного монстра…

Фэррингтон принялся трахать Билли еще жестче, и вскоре монстр уже бурно кончал в обесчещенное горло монашки. Семя, пузырясь, хлынуло у нее изо рта, потекло по подбородку и между ее гигантских грудей. Фэррингтон вытащил член из прямой кишки Билли, в то время как монстр выжимал остатки своего дурного семени на морщинистый лоб монашки. Взяв свой скользкий от дерьма пенис в руку, миллиардер сжал голову монашки и втиснул его ей в рот. Ему потребовалась всего пара толчков, чтобы тоже кончить. Когда первые судороги оргазма стали рваться наружу, он извлек пенис у нее изо рта, оставив на губах следы фекальных масс монстра. Затем нацелил член ей между глаз и окатил ее лицо семенем.

— Сие есть Тело Мое… Сия есть Кровь Моя! — верещал он, пока его пенис побрызгивал струями теплого семени ей на щеки и ресницы. Затем они с Билли принялись мочиться на тело женщины. Золотой дождь обрушился на нее крестильной водой. Билли протянул свою огромную ручищу и сжал матери Анжелине челюсть, заставив открыть рот как можно шире, чтобы Фэррингтон мог попасть струей ей в горло.

— Покажись! Покажись мне! Сколько рабов твоих придется мне унизить, прежде чем ты явишься мне? — кричал миллиардер в пустоту, окатывая при этом пожилую монашку мочой. Он не заметил, как Майклз подкрался сзади, пока не почувствовал у себя на плечах его грубые руки.

— Ваши гости прибыли.

— Что? А, журналисты…

— Да. Мы должны привести вас в порядок и подготовить.

Майклз наклонился и слизнул остатки семени и фекалий с члена своего хозяина. Дабы не остаться в стороне, Билли протянул руку и выдернул огромные груди монашки из латексного бюстье, сжал их так крепко, что те посинели. Затем поднял ее за них с пола, едва не оторвав гигантские молочные железы от грудной клетки. Потом слизал семя, фекалии и мочу с ее лица языком длинным и толстым, как морской огурец. Майклз посмотрел на отвратительного урода, который ухмылялся Фэррингтону, словно ожидая одобрения за это маленькую демонстрацию любви, и с отвращением покачал головой. Затем повернулся, сопроводил своего умалишенного хозяина из комнаты и повел его по коридору.

— Не понимаю вас, сэр. Что вы находите в этих чудовищах? И к чему эта одержимость Богом? Что у этой парочки общего?

Майклз был явно встревожен увиденным.

— Эти уродцы являются лишь средством для достижения цели, Майклз.

— Какой цели? Вы хотите унизить церковь?

— Разве ты не видишь? Я хочу постичь Бога, узурпировать его власть. Я не единственный, кто утверждает, что познать Бога можно лишь через его работу, через его творения. Буддисты созерцают чудеса природы, ручьи и цветы. Ученые исследуют стихийные бедствия и необъятные просторы внутреннего и внешнего космоса. Изучают наиболее впечатляющий аспект создания. Я тоже его изучаю. Все, от нуклеотидов до квазаров. Я проводил в тибетских монастырях долгие часы, наблюдая, как снежинки оседают на склонах холмов. И да, это зрелище вызывало у меня благоговение. Как и у всех остальных, тупое благоговение. Но я пришел к более глубокому пониманию совершенства. Поэтому сейчас изучаю не идеальные творения Бога, а те, что с изъянами. Изучаю его ошибки.

Он жестом показал на Бетти, которая только что покинула раздевалку возле бассейна и, извиваясь студенистым телом, двигалась по коридору к своей комнате. Ее до безобразия жирное туловище, словно в знак протеста, бугрилось и собиралось складками, когда она ползла, сокращаясь и вытягиваясь словно червь.

— А как можно познать творения божьи лучше, чем в библейском смысле?

— Эту часть, по-моему, я понимаю. Но что насчет священников и монахинь?

— О, это ты поймешь довольно скоро.

Когда они проходили мимо апартаментов ангелов, Джон Фэррингтон, остановившись, уставился на дверь.

— Сэр, у нас гости. Мы не можем заставлять их ждать.

Голос Фэррингтона звучал словно издалека. В глазах у него, казалось, стояли слезы.

— Почему они не любят меня, Майклз? Почему?

 

3

Джеймс Брайант и Ричард Уэстмор сидели на кожаном диване, невероятно огромном и мягком, как крайняя плоть пениса. Они смотрели на мраморные полы, блестевшие, как стекло, на стены с искусственным покрытием, отделанные красным деревом. На огромную круглую крышу из витражного стекла. На твердый гранит, нержавеющую сталь, шероховатый мрамор. На мебель из дуба, из вишневого и розового дерева, которая больше походила на произведения искусства, чем на предметы интерьера. В помещении все было совершенно новым и дорогим. Брайант сразу же заметил, что в комнате нет ни одной фотографии или личной вещи. Он ожидал увидеть обязательный портрет над камином, но комната была полностью лишена индивидуальности. Здесь мог жить кто угодно. Кто угодно, обладающий девятизначным капиталом.

— Полагаю, это парень не очень любит антиквариат, хм? — сказал Уэстмор и принялся фотографировать комнату.

— В другой ситуации я решил бы, что он купил всю эту мебель перед нашим приездом. Она даже пахнет, как новая, — отозвался Брайант.

— И к тому же чертовски неудобная! — проворчал Уэстмор, едва не выпав из мраморного, с ручной резьбой кресла без подушки и со спинкой, которая была выше головы обычного человека.

Брайант собирался что-то ответить, когда его уши уловили какое-то движение в коридоре.

Уэстмор и Брайант повернулись и посмотрели в главный холл, где Майклз силой тащил вверх по лестнице какого-то высокого, хорошо сложенного и совершенно голого джентльмена. Мужчина был явно расстроен и продолжал что-то выкрикивать — что-то про ангелов. Что-то вроде «Почему ангелы меня не любят?» Наконец, голый безумец, обливаясь слезами, рухнул в объятья Майклза и позволил отвести себя вверх по лестнице в одну из многочисленных спален на втором этаже.

— Тебе не кажется, что… — начал Уэстмор.

— Надеюсь, что это не так, — предположил Брайант, в недоумении качая головой. — Если это Фэррингтон, то мы имеем дело с полным психом.

— Слава богу, писать об этом будешь ты.

Уэстмор окинул комнату хмурым взглядом и заметил на пристенном столе пепельницу.

— Думаю, это опять моя карма. Мы не пробыли здесь и двадцати минут, а дела уже хреновей некуда. И вот что я сейчас тебе скажу. Это займет больше времени, чем мы думали. И гребаную игру с «Янкиз» я пропущу.

— У нас же не почасовая оплата. Куда делась твоя трудовая этика?

Уэстмор стряхнул пепел.

— Какая еще трудовая этика? И где этот британец? Мы в доме миллиардера. Я думал, британец предложит нам хотя бы выпить.

Брайант ходил по просторной комнате, делая описательные заметки.

— Ты уже достаточно выпил. Так что остынь и сделай пару снимков. А то скулишь, как баба во время месячных.

— Перестань. Просто ощущения сегодня особенно хреновые, вот я и злюсь.

Однако Уэстмор понимал, что нужно сделать больше снимков интерьера. Он подошел к зеркальному окну с видом на тщательно ухоженный сад. Потрогал стекло.

— Это не стекло.

— Что? — раздраженно отозвался Брайант.

— Это лексан или что-то в этом роде. Что-то из поликарбоната. Его используют в банках, потому что не пробивается пулями. И не ломается.

— Напомню тебе, что владелец — миллиардер. Он может позволить себе подобные меры безопасности.

Уэстмор проверил ручки на застекленных дверях. Они были заперты на ключ. Он вернулся погасить сигарету и внезапно обнаружил, что руки у него дрожат.

— Черт!

Брайант не мог не заметить это.

— Ты же еще не старый, а у тебя уже такая трясучка. Может, пора завязывать с выпивкой?

У Уэстмора появилось странное ощущение, какое у него было в баре аэропорта. Он чувствовал, будто какая-то часть его души покинула его. Убежала. Но от чего?

— Просто у меня снова те неприятные ощущения. Плохие предчувствия.

— Держи себя в руках. — Брайант закатил глаза, увидев дымящуюся в пепельнице сигарету. — Это же не пепельница, Уэстмор. Это китайский фарфор. Стоит, наверное, тысячу долларов.

— Черт, — ругнулся Уэстмор. В следующий момент какой-то необъяснимый импульс заставил его повернуться. Дальний угол комнаты оставался темным. Ему показалось, что там кто-то стоит, но, прищурившись, он не увидел ничего, кроме зернистой тьмы.

Брайант усмехнулся.

— У тебя реально крыша едет.

— Знаешь, что? — Уэстмор почесал себе бороду. — А тот британец, Майклз, вполне мог быть самим Фэррингтоном.

— Уверяю вас, мистер Уэстмор, я им не являюсь.

Высокий британец стоял прямо за спиной Уэстмора, когда тот повернулся к холлу лицом. Фотограф испуганно отпрянул.

— Господи, мужик!

Майклз вздохнул, заметив в фарфоровой чаше сигаретный бычок.

— Пожалуйста, джентльмены. Присядьте. Я попрошу, чтобы вам принесли чай, либо, если хотите…

Уэстмор оживился.

— В этом шкафу на самом деле бар.

Уэстмор тут же направился к высокому полированному шкафу рядом с арочным проходом.

— Мистер Фэррингтон будет здесь с минуты на минуту, — произнес Майклз, чеканя слова. Казалось, мыслями он был где-то далеко. — Я должен встретить еще одного только что прибывшего гостя.

— А это не мистер Фэррингтон только что плакался вам в плечо, будучи в костюме новорожденного? — спросил Уэстмор.

— Пожалуйста, присядьте. Я скоро вернусь. Майклз исчез в другой комнате.

— А у тебя язык подвешен, — сказал Брайант. — Правда, не так, как надо.

Уэстмор пожал плечами. Открыв шкаф, он обнаружил стойки с высококачественным спиртным. Впечатленный, он вытащил одну бутылку.

— К черту «Бад Лайт». У этого парня есть «Макаллен» и «Джонни Уолкер Блю».

— Думаю, тем голым парнем был Фэррингтон, — сказал Брайант. — Кажется, этот Майклз — не от мира сего. Какой-то озабоченный, или замороченный.

— Ага, а может, он просто ненормальный. Кому какое дело? По крайней мере, я пропущу «Янкиз» не зря.

Он налил себе выпить и указал на стойку со спиртным.

— Чего хочешь?

— Правильной работы печени.

Брайант заметил, что кофейный столик перед диваном сервирован закусками. Кто-то, должно быть, принес их, пока они наблюдали за нервным срывом человека на лестнице.

— Чего тут только нет, — подметил Уэстмор. Он сделал снимок, потом они оба сели за столик и принялись за еду. Треугольные тосты с копченым лососем и каперсами, белужья икра со сметаной, зеленым луком и вареным яйцом, шляпки грибов, фаршированные крабами, и улитки в чесночном масле. Они не знали названия и половины того, что ели, но вкус был изумительным. В процессе Уэстмор опрокинул в себя еще пару стаканчиков виски.

Они уже доедали остатки икры, когда напротив них, в огромное кресло из нержавеющей стали, которое они приняли за скульптуру из области современного искусства, сел красивый, ухоженный молодой человек в костюме от Армани.

— Добро пожаловать, джентльмены. — Надеюсь, вам понравилась закуска? Меня зовут Джон Фэррингтон.

Это был тот самый человек, который плакался в объятьях Майклза. Только сейчас, в деловом костюме за десять тысяч, он выглядел не таким уж и уязвимым. Точнее, абсолютно неуязвимым. Его глаза светились диким, хищным интеллектом, как будто он готовился к нападению и пытался определить, кто из них сильнейший, а без кого генофонд вполне может обойтись. Казалось, он пытался отыскать их слабые места.

Какое-то время и Брайант и Уэстмор, молча, смотрели на него снизу вверх. Затем оба поднялись на ноги.

— Я — Джеймс Брайант, а это — Ричард Уэстмор. Мы приехали брать интервью для журнала «Блю Чип». Вы не будете возражать, если мой коллега сделать пару ваших фото для обложки?

Пожав руки, они вновь устроились на плюшевом диване. Уэстмор остался стоять и принялся загружать пленку в свой 35-мм «Никон».

— Очень приятно с вами познакомиться, джентльмены. И мне очень жаль, но придется настоятельно попросить вас не фотографировать меня.

Оба журналиста были в шоке.

— Что? Никаких фото?

— Вы можете фотографировать мой дом и мою собственность, но только не меня.

— Но почему? Я думал, что все улажено! — едва не закричал Уэстмор, понимая, что работа ускользает у него из рук.

— Я очень закрытый человек. Не хочу, чтобы меня повсюду сопровождал батальон телохранителей для защиты от уличных попрошаек, похитителей и папарацци. Уверен, вы меня понимаете.

— Нет, я ни хрена не понимаю! — в Уэстморе бурлила смесь раздражения и виски. И это была нехорошая комбинация. Брайант сжал запястье коллеги и заставил его сесть на диван.

— Простите моего друга. Боюсь, он немного перебрал вашего гостеприимства. Алкоголь негативно влияет на его манеры. Конечно, мы учтем ваши пожелания, мистер Фэррингтон.

Миллиардер улыбнулся, явно пораженный реакцией, которую вызвал у своих гостей.

— Извиняться необязательно. Я понимаю, что это в высшей степени необычно не иметь возможности фотографировать главного героя своего рассказа.

— Да, черт возьми, это в высшей степени необычно, — пробормотал Уэстмор. — Что вы хотите видеть на первой странице? Фотографию бассейна или холла?

Брайан еще раз положил руку коллеге на плечо в попытке успокоить, но Уэстмор стряхнул ее. Фэррингтон подался вперед, его лицо кинозвезды, словно шрам, пересекла плотоядная ухмылка. Он сверлил взглядом Уэстмора, словно пытался заглянуть ему в душу.

— Могу я задать вам вопрос?

— Что ж, полагаю, это будет справедливо, — ответил Брайант. Все что угодно, лишь бы сменить тему.

— Вы верите в Бога?

Вопрос сильно удивил обоих журналистов. Они сразу же вспомнили странные слова, которые выкрикивал миллиардер, когда Майклз тащил его по лестнице в спальню. Что-то вроде: «Почему ангелы не любят меня?» Брайант начал задумываться, не является ли миллиардер религиозным фанатиком.

— Как, черт возьми, это связано с тем, что мы будем фотографировать или с тем, как вам удалось самостоятельно стать самым молодым в мире миллиардером? Это наша работа, вы же знаете. Финансовые стратегии, бизнес-планы, немного справочной информации в качестве наполнителя.

— На самом деле, связь есть, мистер Уэстмор. Теперь, пожалуйста, ответьте на мой вопрос.

— Ну… ладно… Нет. Я не верю в Бога, — сказал Брайант. — Я не верю ни во что. Я либо знаю, либо не знаю.

— Весьма достойная, хотя и непростая точка зрения. Интересно, как она вам помогает?

— Ну, на самом деле я просто…

Фэррингтон прервал его на полуслове.

— А как насчет вас, мистер Уэстмор? Вы верите?

Уэстмор нервно взмахнул незажженной сигаретой.

— Я — христианин, если вы это имеете в виду. Хотя, не самый хороший.

Он сделал паузу.

— Поправлюсь. Я — экзистенциальный христианин, кьеркегорианец.

— Хорошо, но вы верите во всемогущественного, всесовершенного, всезнающего, и всемилосердного?

— Конечно.

Фэррингтон усмехнулся себе под нос и закатил глаза к потолку.

— Вы хоть знаете, что это значит? Хотя бы отдаленно представляете, что такое совершенство?

— Извините, но я не понимаю, к чему именно вы клоните, — парировал Брайант.

— Я тоже верю в Бога, мистер Брайант. Верю, что он реален, и что человек создан по его образу и подобию. Дела, которые творю Я, и ты сотворишь; и больше сих сотворишь. Иисус говорил эти слова, и я считаю их пророческими. Полагаю, он хотел сказать, что в каждом из нас есть сила Бога. И я намерен заявить права на эту силу.

— И как, черт возьми, вы намерены сделать это? — Уэстмор стал стремительно трезветь, когда начал понимать, что человек, с которым их послали делать интервью, человек, который менее чем за пять лет заработал сотни миллионов, может быть просто сумасшедшим.

— Я думал, это вы журналист, мистер Брайант. А все вопросы задает ваш фотограф.

— Как я уже сказал, он немного нетрезв.

— Это неважно. Вы задали очень хороший вопрос, мистер Уэстмор. И он заслуживает очень хорошего ответа. Я намерен поймать Бога.

Это заявление протрезвило Уэстмора еще сильнее. Они с Брайантом уставились на миллиардера, раскрыв рты.

— Очень интригующе. — Ответил Брайант.

— Интригующе? Это просто смешно! Как, черт возьми, вы собираетесь поймать Бога?

Миллиардер встал с кресла и повернулся в журналистам спиной.

— Понимаете, джентльмены, любое дело, за которое я брался в своей жизни, я сумел довести до конца. И в целом, с относительной легкостью. Я бегал ультра-марафоны, выигрывал велосипедные гонки на сто миль и триатлоны, взбирался на горы, пересекал пустыни, и заработал миллиарды долларов. Я — перфекционист высшей степени, но если Бог действительно существует, он был бы главным архетипом совершенства. Единственный способ достичь истинного совершенства это самому стать Богом. Но настолько абсолютное совершенство просто невозможно себе представить. Понимаете, человек не может по-настоящему постичь совершенство. У нас нет базовой точки, чтобы понять даже основные принципы.

Он взял библию со столика, стоявшего у противоположной стороны дивана, и бросил ее в камин, где ее тут же поглотил огонь.

— Его здесь нет, — пояснил он.

Он схватил томик Торы и тоже швырнул в камин. Затем Бхагават-Гиту, Коран, Книгу Мормона, «И цзин» и «Дао дэ цзин». Все эти книги он бросил в огонь.

— Его здесь нет. Нет ни здесь, и ни здесь. Все в жизни несовершенно и испорчено, и поэтому Бог остается вечной загадкой. Все наши попытки уловить его суть в литературе, философии и религии редко выходили за рамки детских фантазий и суеверий, основанных на наших страхах и желаниях. Мусор все это.

Журналисты, не отрываясь, смотрели на молодого миллиардера, расхаживавшего по полированному мраморному полу, бешено жестикулируя.

— Это похоже на попытку представить форму или цвет, которые вы никогда раньше не видели, а затем воссоздать их на холсте. Такое просто невозможно.

Брайант внезапно понял, к чему клонит этот человек.

— Но если вы уже видели тот цвет. То есть, если вы уже видели Бога…

— Что ж, если у меня есть истинная и точная картина совершенства, либо чего-то совершенно лишенного изъянов, то будет так, как и со всем остальным в моей жизни. Все, что я могу понять, я могу достичь.

— Ладно, тогда как вы планируете заставить Бога показаться вам?

— Это я объясню потом, но сейчас уже поздно. Майклз покажет вам ваши комнаты. Мы можем продолжить обсуждение за ужином.

— Но у нас самолет сегодня вечером, — вмешался Уэстмор. — А завтра — срок сдачи материала.

— Ваш срок сдачи уже перенесен, — сообщил Фэррингтон, — и ваши планы слегка изменились. Вы останетесь у меня дома на несколько дней. Согласие редактора уже получено.

Фэррингтон удалялся, щелкая каблуками по плиточному полу.

— Можете позвонить ему и удостовериться.

С этими словами он исчез.

— Полный звиздец, — едва не закричал Уэстмор. — Позвони в офис со своего сотового.

— Уже звоню. — Брайант набрал номер и стал ждать. — Согласен, все довольно странно.

— Странно? Да это полный дурдом. Точнее ПОЛНЫЙ ЗВИЗДЕЦ!

Брайант что-то говорил, кивая. Бровь у него поползла вверх, потом он выключил телефон.

— Фэррингтон не шутил. Тэйт только что сказал мне, что все улажено. Хочет, чтобы мы остались на неделю и как следует подготовили статью.

— Удачи. — Уэстмор налил себе еще виски. — И как я уже говорил, чертовски здорово, что писать обо всем будешь ты. Лучше ты, чем я. Успехов в интервью с человеком, который считает, что может поймать Бога.

Уэстмор не смог сдержать смех. Он снова подошел к окну и начал уже, было, успокаиваться, как сердце у него екнуло. Прямо рядом с ним стоял Майклз. Руки сцеплены за спиной, на лице застыла еле заметная улыбка. Он словно материализовался из воздуха.

— Думаю, вы нашли самую интересную тему для интервью с мистером Фэррингтоном.

— Вы шутите?

— Допивайте напитки, а потом я отведу вас в ваши комнаты. Думаю, вы будете удовлетворены.

— Конечно, будем, — сказал Брайант. — И соглашусь с вами, мистер Фэррингтон — очень интересный человек.

Уэстмор выглядел еще более отрешенным. Неосознанно он взялся за ручку застекленных дверей и попытался открыть их, но потом вспомнил, что они заперты.

— Ваш участок, должно быть, нашпигован системами безопасности и датчиками сигнализации. Почему двери заперты?

Майклз продолжал еле заметно улыбаться.

— Разумные меры предосторожности. В этом доме много ценностей, мистер Уэстмор.

Конечно, но… Уэстмор не закончил мысль. Его опять мучили дурные предчувствия. Снаружи, за обширным садом, перед следующим крылом особняка он увидел подъездную дорожку, заканчивающуюся тупиком. Мимо проехал цельнометаллический фургон с надписью «ДАЙЕ ФАРМАСЬЮТИКАЛС, ЛТД» на борту.

Брайант тоже увидел его.

— Не помню, чтобы в профайле мистера Фэррингтона упоминалось, что он владеет фармацевтической компанией.

— Он не владеет ею. Он имеет к ней всего лишь эзотерический интерес.

— Эзотерический? — Брайант бросил на него озадаченный взгляд. — Вы имеете в виду, финансовый.

— Я имею в виду эзотерический.

Но Уэстмор его не слушал. Вместо этого он трогал пальцами окно. Это было не стекло, а что-то сложное по составу.

— Эти окна из лексана, верно?

— Да, именно так, мистер Уэстмор. Внешний вид имеет важное значение, особенно для такого человека, как мистер Фэррингтон, но меры безопасности — не менее важное. Каждое окно в особняке сделано из лексана. Очень дорогой материал. И вы правы, особняк, как и прилегающая территория, оборудованы системой сигнализации. Все двери оснащены электронными замками. Мы не хотим, чтобы кто-то забрался внутрь.

Или выбрался наружу, — подумал Уэстмор.

 

4

Фадден не был знаком с такими аномалиями, но даже если бы и был?

Генетические нарушения отличались многообразием. Энтропия пальцев, лишний большой, и кроме всего, односторонняя гемигипертрофия с врожденной асимметрией, не говоря уже об остром гипопитуитаризме. Лежащую на кровати женщину звали Кэрол, хотя ее имя было так же бесполезно, как и ее жизнь. В двадцатилетнем возрасте лицо у нее было десятилетней девочки. И такое же базовое развитие организма. Базовое развитие организма. Вот именно. Из-за гемигипертрофии одна половина ее полутораметрового тела росла быстрее, чем другая. Правая рука и нога были толще левых в два раза, и на несколько сантиметров длиннее. Большие пальцы рук были размером как сардельки, в то время как остальные пальцы перестали расти еще в пятилетнем возрасте. Хотя ей было почти уже тридцать, она больше напоминала маленького уродливого ребенка.

Фадден проклинал себя, трахая эту женщину-ребенка с такой силой, что почти согнул пополам ее изувеченное тело. Ему не хотелось этого.

Но он ничего не мог с собой поделать.

Кусочки рассудка изредка пробивались сквозь бездумную похоть. Фадден был священником, а также духовным советником при Белом доме. В некотором смысле — епархиальном — он являлся довольно известной личностью. Оказывал психологические консультации и духовное наставничество трем президентам и бесчисленным чиновникам высшего звена. Как верный слуга господень, всю свою жизнь он хранил обет безбрачия.

И теперь этот самый раб Божий исступленно совокуплялся с дефективным инвалидом. И никак не мог насытиться. Он кончил уже три раза, и собирался еще. Его тело содрогалось от удовольствия, когда большой палец Кэрол блуждал в его прямой кишке. Фадден не помнил, как попал сюда. А после того, как его заставили проглотить розовую таблетку, его это уже не интересовало. Похоть бушевала в нем и не собиралась утихать. Каждая сознательная минута — или секунда — напоминала о самом ужасном его грехе. Но он не мог остановиться. Если он не сбавит темп, его хватит удар. На самом деле, какая-то его часть хотела, чтобы это случилось. Казалось, что лишь смерть сможет положить конец его вожделению и возбуждению.

Еще одна аномалия Кэрол называлась «поперечная вагинальная перегородка». Фактически, у нее было два вагинальных канала, умещавшихся в пределах одного. Член Фаддена проникал то в один канал, то в другой. Очевидно, женщине дали такую же таблетку, потому что, несмотря на творящееся в отношении ее гнусное насилие, ей явно было мало. Умей она говорить, то обязательно попросила бы еще.

И Фадден давал ей это.

И уже довольно долго.

За мгновение до критического момента он сумел отстраниться, затем подскочил, сунул пенис ей в рот и кончил. От переутомления сердце у него неистово колотилось. Сперма выскользнула из его члена словно теплый червь. Кэрол жадно проглотила червя, остервенело мастурбируя вымазанным в дерьме большим пальцем.

Боже всемогущий, да что со мной такое? Он едва мог шевелиться, поэтому, тяжело дыша, лег промежностью девушке на лицо. Дай мне силу. Если Бог не может дать ему ее, то кто тогда? Он знал, что силу нужно где-то найти. Фадден был вымотан, истощен, обессилен… и все же по-прежнему был возбужден, обуреваемый похотью. Он кончил всего минуту назад и уже был готов продолжить. Он испытывал неутолимую потребность в этом.

Прости меня, боже. Но я ничего не могу с этим поделать. Прости меня…

Гигантский большой палец обхватил ему член, в то время как крошечные пальчики щекотали ему яички. Вскоре они оказались у нее во рту, и она принялась их посасывать.

Фадден чувствовал себя утратившим разум, тонущим во зле и грехе. Именно это творилось здесь. Почему они так поступают с ним? Какое еще объяснение может быть этому?

Он позволил этой убогой девчонке подержать во рту его яйца еще какое-то время, пока отрешенно смотрел перед собой. В другом конце комнаты стояла еще одна кровать, на которой хасидский раввин, постанывая, трахал сзади уродливое существо, оказавшееся женщиной. Ее конечности выглядели какими-то… изогнутыми. И она дышала словно собака, когда раввин долбил ее в прямую кишку…

Боже милостивый…

Он увидел закрепленные на потолке и направленные вниз камеры, фиксирующее со всех углов безумные разгульства, имевшие место на кроватях. Что эти люди делают здесь?

И кто они?

Разум Фаддена не мог больше размышлять над этими вопросами. Похоть снова испепеляла рассудок. Он вогнал свой некогда целомудренный член девушке в горло до самых миндалин. Затем сполз вниз, и оказался в ее вагине — точнее в одной из двух.

Он будет трахать Кэрол еще четыре раза за этот вечер, а потом умрет от обширного инфаркта. Видео с его сексуальными подвигами попадет в интернет и выпуски новостей национальных телеканалов в течение двадцати четырех часов.

Ее тело никогда не будет найдено.

 

5

Уэстмор проснулся примерно в три часа ночи. Резко сел, обливаясь потом. В последнее время такое случалось с ним довольно часто. Ему уже сорок, и никакой жизни, кроме работы, да еще тех «парочек пива» по вечерам. «Парочка» всегда оборачивалась восьмью или десятью бутылками. Он понимал, что находится в двух шагах от алкоголизма, но никогда сознательно не признавал это. Все фотографы пьют — по крайней мере, все хорошие. Таким было его оправдание. Но выпивка всегда негативно отражалась на сне.

Внезапно проснувшись, он испытал чувство тревоги. Неприятное ощущение, что в комнате находится кто-то еще. На самом деле ему показалось, будто он видит какую-то фигуру, стоящую в зернистой тьме и глядящую на него. Едва не вскрикнув, он щелкнул выключателем.

Естественно, там никого не было. Но что за шепот он тогда услышал, когда включал свет? Ему показалось, будто кто-то произнес, причем довольно отчетливо: «Черт. Ненавижу свет».

Уэстмор чувствовал себя полным идиотом. Это все «Джонни Уолкер Блю», которым он накидался накануне. Крепкая штука. Все, завязываю пить, — решил он, протирая глаза.

Комната походила на президентский люкс в «Фор Сизонс». Горячая ванна, домашний кинотеатр, стены, отделанные инкрустированными панелями, кровать с балдахином. Плюшевый кашмирский ковер стоил, наверное, больше чем его, Уэстмора, квартира. Две такие же, как и на первом этаже, застекленные двери смотрели на восток. За ними был балкон с видом на сад. Сквозь множественные квадратные панели лился успокаивающий лунный свет. Мысль покурить на балконе казалась замечательной, но подергав ручки, Уэстмор обнаружил, что двери заперты. Он потрогал панели. Лексан.

Хватит вести себя как параноик, — сказал он себе. Опять же, если дверь спальни тоже будет на замке, у него появится полное право вести себя как параноик. Но дверь оказалась не заперта. У него было странное ощущение похмелья. Опохмелка, конечно, не лучший вариант, но «Джонни Блю» — хороший виски. Свою одежду он бросил на бирюзового цвета кушетку, которая стояла возле стены, украшенной картиной работы, предположительно, самого Ротко. Абстрактный рисунок напомнил ему о давно утраченной любви — девушке, которую он любил больше всего на свете и которой так и не признался в своих чувствах. Настроение от этого ухудшилось еще сильнее. Все вокруг напоминало о его неудачах. Отчаяние сквозило отовсюду, в такой степени, что он чувствовал себя как дома. Поспешно одевшись, он схватил сигареты и вышел из комнаты.

Да, пить я брошу… но не сегодня.

На главной лестнице было тихо как в морге и темно. Встав возле перил, тянувшихся вдоль гостевых комнат, он окинул взглядом похожий на атриум холл и вспомнил больше деталей о внутренней планировке особняка. Прямо напротив был виден другой коридор. Уэстмор предположил, что там находятся дополнительные гостевые комнаты. Либо, спальня Фэррингтона. Неужели они и вправду видели в тот самом коридоре самого хозяина, голого и хнычущего? Бормочущего что-то про ангелов, насколько помнил Уэстмор. Потом весь этот безумный треп о концепции совершенства и о Боге. Что за псих…

Он стал осторожно спускаться по лестнице. Головная боль не отпускала. Внизу, в главном холле, горело лишь несколько светильников. Он проскользнул в гостиную, где они впервые встретились с Фэррингтоном, и сразу же направился к шкафу. Звякнув бутылками, вытащил «Джонни Блю». Плеснул себе «на два пальца» и поискал глазами штуковину, которая со слов Брайанта не являлась пепельницей.

Где-то в глубине дома тикали часы. Уэстмор выглянул сквозь лексановые панели в сад. Думай, думай.

Что это за место? Что за человек этот Фэррингтон? А тот британец? Первая порция виски проскользнула в горло, но он по-прежнему оставался предельно сконцентрированным. Почему Фэррингтон не хочет фотографироваться? Почему он вообще согласился на интервью? В прошлом он никогда этого не делал. А что насчет того…

На улице завелся двигатель, вспыхнули фары. Из тупика выехал еще один фургон с надписью «ДАЙЕ ФАРМАСЬЮТИКАЛС, ЛТД» на борту.

Что за дерьмо? Почему фургоны фармацевтической компании разъезжают рядом с этим роскошным особняком в три часа утра?

Красные габаритные огни фургона стали меркнуть, а затем и вовсе исчезли. Тишина теперь казалась какой-то обволакивающей. Уэстмор слышал прорывающиеся сквозь нее звуки: шорохи дома, шелест кондиционера. Тиканье часов — где бы они ни были — стало громче и отчетливее. Вдруг он замер. Что это было, стон? Чей-то голос? Он доносился откуда-то из глубин дома. С щелчком открылась и закрылась дверь. Шаги. И снова тишина.

Предчувствия снова накатили на него.

Плохие предчувствия.

Уэстмор покурил в темноте, выпил еще виски. Бухло и сигареты выматывали его. Сама жизнь выматывала. Вымотай меня еще сильнее, — взмолился он. Просто возьми меня. И вымотай так, чтобы ни хрена не осталось…

Он снова был пьян. К Богу ли он обращал свои мольбы? К тому Богу, в которого он, по собственному утверждению, верил? Бог ни хрена для меня не сделает, но… разве он должен? Я этого не заслуживаю. А что насчет Брайанта? Что насчет того психа Фэррингтона и того придурка Майклза? Неужели Бог имеет о разных людях разное представление? Наверное, так. Воистину нет одинаковых людей, и нет одинаковых культур. Слишком много различий. Поэтому один бог не в состоянии спасти всех. Бог должен иметь много обличий, — философствовал Уэстмор, подогреваемый спиртным.

Давай еще выпьем. Только ты и я, хорошо, Бог?

Хмель вынуждал двигаться с большей осторожностью, однако у него не получилось…

Хрясь!

Он забыл, что оставил тиковую дверь шкафа открытой, и вошел лбом прямо в торец. Боль укусила его словно дикий зверь. Вот я пьяный дурак! — успел подумать он, потом поднес руки к голове и рухнул на пол.

Сознание то меркло, то снова возвращалось к нему. Кровь из раны заливала глаза. Боль теперь напоминала питона, забравшегося в черепную коробку. Какое-то время он полежал на полу, слушая стук в голове. Насколько серьезно он пострадал? Разве не так погиб Уильям Холден? Пьяный, ударился головой, а затем истек кровью, поскольку алкоголь затрудняет свертывание. Черт, — мысленно ругнулся Уэстмор. Хоть в этом они будут равны. Когда он попытался встать, боль снова отбросила его на пол, словно ударив ногой в грудь.

Прищурившись, он увидел сквозь туман стоящую перед ним тень. Наверное, тень от двери шкафа, — подумал он. Но это было не так.

Тень склонилась над ним.

— Майклз? — пробормотал он. Наверное, это Майклз.

— Нет, — ответила тень. Голос мужской, только какой-то… странный. Словно доносившийся эхом. Силуэт темный, и сияющий одновременно — невозможно такое описать. Тень была…

Какого черта он делает? Шмонает меня?

Рука ощупывала его рубашку. Вытащила из кармана пачку сигарет и зажигалку.

Щелк. На мгновенье вспыхнул огонек. Тень снова выпрямилась, оглядываясь вокруг. Уэстмору было понятно, куда смотрит тень, по горящему кончику сигареты.

Перед лицом у него заклубился дым, и странный голос раздался снова.

— Откуда я знаю, что твоя мать покинула больницу в тот же день, когда родила тебя? Откуда я знаю, что миссис Корелла едва не сбила тебя на своем «жуке», на Стонибрук-Драйв, на следующий день после убийства Кеннеди, и ты тогда еще нагадил в штаны? Откуда я знаю, что раньше ты мечтал о женщинах в церкви, когда был прислужником?

Пауза, и намек на улыбку.

— Должен признать, некоторые цыпочки там были горячими штучками. Но это всего лишь похоть, а похоть — эгоистична. Мелкий грех.

Голос Уэстмора проскрипел, как старое дерево.

— Кто вы?

— Мое имя является кабалистической тайной. Я не могу тебе его назвать. Мое имя — слово, которое ты не в состоянии понять.

Уэстмор с трудом поднялся на ноги и прислонился к длинному столу. Человек стоял у другого края. В лунном свете половина его лица светилась, словно покрытая фосфором. Уэстмор потряс головой, чтобы вернуть зрению ясность.

— Ваше имя… что?

— Я — ангел. Вот все, что тебе нужно знать.

Уэстмор сполз вдоль края стола еще ниже. Отлично. Выпей-ка еще, Уэстмор.

— Ты мне не веришь?

Кончик сигареты на мгновение вспыхнул, затем появилось новое облако дыма.

— Как иначе я узнал бы про все это? Помнишь парня, которого ты хотел убить в армии, за бараками роты «Браво»? Он назвал тебя сосунком, и вы подрались. Ты хотел убить его, Уэстмор. И убил бы, разве не так? Помнишь?

Уэстмор почувствовал тошноту. Он помнил тот случай.

— Но ты не сделал этого. Почему же?

Уэстмор всматривался в тень, одновременно пытаясь разглядеть свое прошлое.

— Я передумал.

— Ошибаешься. Хочешь знать, почему ты этого не сделал?

— Почему?

— Из-за меня. Это я шептал тебе на ухо. Я был твоим благоразумием.

— Правда? — Уэстмор усмехнулся себе под нос. Ладно, я галлюцинирую. Теперь понимаю. Теперь я могу это понять. И все же он решил бросить видению вызов.

— Зачем вы это делали? Почему шептали мне на ухо?

— Потому что тебе в твоем греховно-послужном списке не нужна запись об убийстве. Ты и так уже по уши в дерьме, уж поверь мне, засранец.

— Отличный у ангелов лексикон, — огрызнулся в ответ фотограф.

— Богу насрать. Главное — то, что у тебя здесь, — ангел коснулся головы, — и здесь, — ангел коснулся сердца. — И то, как ты этим пользуешься в миру.

Ангел указал на окно.

Очередная затяжка. Прищурившись, Уэстмор разглядел больше деталей. Глаза постепенно привыкали к темноте. «Ангел» был одет в темные джинсы и черную футболку с белой надписью, набранной рубленым шрифтом: «ЗИЗИЭЛСЕН». У него были длинные прямые, как у металлиста, волосы, красивое, грубоватое лицо.

— Ты не ангел, а просто гребаный педик.

Фигура кивнула, потом отхлебнула налитый Уэстмором виски.

— К тому же, — добавил Уэстмор, — ангелы не пьют виски и не курят «Мальборо».

— Почему это? Я позволяю себе каждые лет сто — думаю, я заслужил.

— А я думал, что тело является храмом господним.

— Это, засранец, для тебя. Но я от этого застрахован. Я — высшее существо. Сделав еще один глоток, он поставил стакан.

— «Джонни Блю» это ерунда. Ты вот попробуй «Маккаллана».

Ангел сделал шаг ближе, его лицо ушло из лунного света.

— Слушай, и слушай хорошенько. Мы так тут дела делаем. Если что-то не поймешь, все равно слушай. Я принадлежу к ответвившемуся ордену Сарафима. Меня зовут Калигинавт. Ангелы моего ордена добровольно снизошли с неба. Мы что-то вроде божьего разведотряда, его коммандос. Мы акклиматизировались к темноте. Мы… особые ангелы.

— Где твои крылья? У ангелов должны быть крылья.

— Мы отрезали их себе, по закону нашего ордена. Назовем это жертвоприношением, Уэстмор. Мы должны делать это сами, и это ужасно.

Ангел приблизился к застекленным дверям, повернулся и задрал футболку.

— Видишь места соединения?

Уэстмор посмотрел и с трудом сдержал отвращение. Два заросших обрубка торчали из Y-образного хребта на спине.

— Хочешь сказать, вы ампутируете себе крылья?

— Ага. С помощью инструмента, называющегося Скиттаз. Он похож на огромные болторезы. Полная жесть.

Уэстмор почувствовал, что ему не хватает воздуха. Он промокнул рану на голове носовым платком. Невзирая на боль, он продолжил играть с видением.

— Какой Бог может требовать подобное? Какой Бог смирится с подобным актом?

— Он не смирился. Он не хочет, чтобы мы поступали так. Но мы все равно это делаем, потому что НЕ МОЖЕМ иначе. Это такой жест. Единственный способ указать Ему на нашу недостойность.

Недостойность, — мысленно повторил Уэстмор.

Ангел наклонился вперед. Теперь он смотрел прямо перед Уэстмором.

— Все еще не веришь мне, хм? В последнее время стало так мало веры. Помнишь, как тот мальчишка Натан поколотил тебя, за то, что ты спер его солдатиков? Помнишь, как вы с Дуки довели маленького калеку до слез? Когда ты украл его школьный рюкзак. Четвертый класс начальной школы в Саммерсете. Откуда я это знаю?

— Это легко, — парировал Уэстмор. — Ты — галлюцинация, плод моего воображения. Я перепил, и теперь мне мерещится всякое.

— Возможно, ты прав. Если б ты умер, прямо сейчас, то отправился бы в ад. Будь осторожен.

— А разве ад и смерь это не одно и то же?

— И да, — ответил ангел. Далекие часы тикали с долгим интервалом. — И нет. Будь осторожен, Уэстмор.

— Какой ты двусмысленный.

— Нам приходится быть такими. Неисповедимы пути господни. И это лишь потому, что ты и твой род не в состоянии их постичь. Вся жизнь это тайна. Мы — духи, Уэстмор. Мы живем вечно.

Уэстмор уставился в темноту. Всякий раз, когда он пытался сфокусировать взгляд на фантоме — явлении, порожденном его подсознанием — у него начиналось головокружение. Он вздрогнул — ангел коснулся раны у него на лбу. Прикосновение было горячим и вызывало зуд.

— Дешевые фокусы для простаков, — донесся из темноты голос. Кончик сигареты горел красным огоньком. Уэстмор совсем не удивился, когда, дотронувшись до лба, обнаружил, что тот зажил. Ни раны, ни крови. Когда завтра утром я проснусь, все будет на месте. Я знаю, что все будет на месте, потому что я поранил голову. Это просто галлюцинация, белая горячка или вроде того.

Теперь голос напоминал шелест листьев на ветру.

— Хочешь кое-что увидеть, хочешь?

Ангел раскрыл ладонь у Уэстмора перед глазами.

— Помнишь ту девушку, которую ты очень любил, и которой так и не признавался в этом. Взгляни.

Уэстмор увидел ее в темноте. Она была без сознания. И какой-то мерзкий подонок трахал ее. Уэстмор почувствовал ауру этого человека — ауру его сущности. Девушка была для него всего лишь дыркой для траха. Ему было абсолютно на нее наплевать. Он напоил ее, чтобы усыпить ее чувства и оттрахать.

— Ты должен был признаться ей, Уэстмор, — прошипел ангел.

Собственный голос фотографа звучал как-то надломлено.

— Это не имело бы значения.

— Позволь мне рассказать тебе кое-что про правду… — Теперь слова ангела исходили откуда угодно, только не из его рта. — Правда всегда имеет значение…

Уэстмор заскрипел зубами. В уголках глаз выступили слезы.

— А вот жилище маленького калеки. Смотри, смотри…

Офис руководителя, большой стол, на обшитых панелями стенах — таблички и сертификаты достижений. На столе — фотография счастливой семьи в рамке.

— Он — тот, кем ты не являешься. Успешный бизнесмен. Меценат. Он достиг в этой жизни всего. В отличие от тебя.

Уэстмор почувствовал, будто тонет.

Ангел поспешно отступил. Казалось, он был раздражен.

— Грош цена, мужик. Грош цена твоей жизни. Не знаю, почему меня это волнует.

— Почему же тебя это волнует?

Снова похожий на шипение шепот.

— Потому что ты должен любить всех. Ты должен любить всех, как это делал Иисус. Все остальное не имеет никакого смысла. Ты — засранец, но я люблю тебя. Все вы — засранцы. Многие из нас очень злы на вашу расу. Многие из нас были отвергнуты.

— А что насчет тебя? Ты был отвергнут?

— Нет. Я живу ради любви и служу нашему Отцу Небесному. Я — его недостойный слуга на веки вечные.

Слова порхали в воздухе, словно маленькие птички.

— Потому что Бог был прав.

Ангел снова указал ему на лоб.

— Важно то, что здесь, — он коснулся его груди, — и здесь, — он указал на окна. — И то, как ты этим пользуешься в миру. Жизнь это дар. Не облажай ее. Именно это ты сейчас делаешь.

Уэстмор слушал тиканье часов, глядя на тень.

Ангел отбросил сигарету на плитку перед застекленными дверьми.

— Ты не в состоянии это понять — твои мозги слишком малы.

Он постучал пальцем себе по голове.

— Ты не можешь… мыслить. Не можешь… думать. У тебя нет способности к пониманию, мужик. Вот почему мы шепчем вам вековые загадки. Вот почему раскрываемся в виде мифов и легенд. Вот почему Моисей разделил Красное море. Вот почему, когда Иисус сказал «Лазарь, выйди», Лазарь вышел. Но все это — дешевые трюки. Ты не можешь постичь всей картины, никто из твоего рода не может. Бог дал вам рай, дал совершенство и счастье, а вы все равно повернулись к Нему спиной. Послали Бога на хрен. Вы сознательно выбрали ошибку и грех вместо Его совершенного дара. «Вы захлопнули дверь у Меня перед носом, поэтому я захлопну ВСЕ двери у вас перед носом — все, кроме одной. Я по-прежнему люблю вас, засранцев, поэтому оставлю вам возможность спасения. И скажу вам, что вы должны сделать, чтобы получить его. Но это все. Отныне вы — сами по себе. Вы, люди, свернули не на ту дорогу, и теперь вынуждены катить по ней. А по пути вам придется иметь дело со всем, от чего Бог хотел вас защитить. С войнами, ненавистью, болезнями, бедностью, неудачами — со ВСЕМ этим дерьмом. Это — не шутки. С тех пор, как Ева откусила яблоко, а Адам стыдливо напялил тот фиговый листок, право собственности на этот мир — в руках Сатаны».

Уэстмор рассмеялся.

— Брось, мужик. Ты же не хочешь сказать, что все это библейское дерьмо случилось на самом деле? Я всегда считал, что это просто аллегории, своего рода мифы.

— Вера это мощная штука. Она формирует прошлое, как и будущее. Кто по прошествии тысячи лет может сказать, как все было на самом деле? Дело в том, что мы считаем и Бога и рай такими, какими мы их себе представляем через свою веру. Ну, до какой-то степени. Бог обладает определенной природой. И внешний вид его изменчив. Ваша вера формирует его. Существует множество различных типов, как рая, так и ада. И множество различных типов ангелов. Если б ты был буддистом, я явился бы тебе в виде цветущего лотоса.

— Почему не в виде самого Буды?

— Это в моих силах, но за рамками моих полномочий. Это как если бы я явился тебе в образе Иисуса Христа. За такое и самому можно оказаться в Аду.

— Значит, боги тоже бывают разные.

— Нет, бог — только один, но он может принимать разные формы. Все зависит от твоей веры.

— Не понимаю.

— К счастью, это необязательно. Ты просто не в состоянии это понять.

Мысли Уэстмора капали, словно кровь. Он чувствовал себя окутанным тьмой.

Затем ангел произнес:

— В этом доме творится очень серьезное дерьмо. Вот почему я здесь.

— Что за серьезное дерьмо?

— Величайшее поругание. Систематизированное зло. Это побочный продукт вашего выродившегося общества. Единственное истинное общество — это общество Бога.

— Не понимаю, о чем ты, — прохрипел Уэстмор.

— Конечно, не понимаешь, потому что ты слишком глуп. Мы действуем тайно. Кто-то должен знать. Вот почему я здесь. Фэррингтон это адепт, живой символ деградации человечества. Он хочет поспорить с Богом. Он считает, что если заденет Бога за живое, тот проявит себя.

Усмешка, похожая на хруст крошащегося камня.

— Вот что я тебе скажу, Уэстмор. Бог уже задет за живое. Уже пять тысяч лет как рассержен до самых фибр свой души. Он не собирается проявлять себя — ты не стоишь Его времени. Бог ушел. Он слишком занят своими делами, мужик. Он дал тебе шанс. Так используй же его.

Фэррингтон, — подумал фотограф. Как там он сказал? Систематизированное зло? Не намеренно ли ангел напускает тумана?

— Некоторые вещи тебе придется выяснить самому, — сказал ангел.

— Что насчет Фэррингтона? — спросил Уэстмор почти умаляющим тоном. — Ты совсем меня запутал. Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

Ему показалось, что темный силуэт стал еще более зернистым.

— Увидишь.

— Почему ты мне рассказываешь это? — спросил Уэстмор.

Зыбкий смех.

— Я — всего лишь посланник. Задаваться вопросами — не мое дело. Бог захотел, чтобы я пришел к тебе, и я пришел к тебе. Да, пути господни неисповедимы. Это точно, поэтому только так ты можешь получить хоть какой-то шанс увидеть всю картину в целом.

Уэстмору казалось, будто глаза у него удерживаются раскрытыми с помощью крючков.

Ангел начал растворяться.

— Мне нужно идти, но прежде чем я уйду, я скажу тебе кое-что. Хочешь услышать это?

Уэстмор, сглотнув, кивнул.

— Только это — тайна.

— Говори.

Ангел заметался в темноте.

— Если возьмешь стимул творить добро, и стимул творить зло, положишь их рядом и посмотришь на них внимательно, то увидишь.

— Увижу, что? — прохрипел Уэстмор.

— Что они одинаковы по своей силе.

С этими словами ангел исчез.

 

6

Два человека в комнате. Ночь. Тишина.

— Гидроцефал умер, — сказал Майклз. — А у священника случился сердечный приступ.

— Позаботься об этом.

— Уже все сделал.

Фэррингтон сидел в халате из алого атласа и с отрешенным видом потягивал из бокала «Монраше» урожая 1918 гола. Его взгляд блуждал между компьютерным монитором и большим полукруглым окном, обрамленным тьмой и подсвеченным лунным светом. Фэррингтон находился в одном из своих умозрительных настроений. Он размышлял. Майклз знал, что таким образом его хозяин справляется с отчаянием.

— Дальнейшие ассигнования не должны составить труда.

— Нет, не составят. Они уже реализуются, — заверил его Майклз.

Фэррингтон убавил уровень звука на мониторе. С угрюмым видом он наблюдал за разнообразием видеороликов. На первом Бетти болтала своими обрубками в оргазмическом экстазе, в то время как унитарианский священник изощренно трахал ее. Следующий ролик. Программный директор благотворительного фонда «Дорога вместе», пуская слюни, исполнял куннилингус восемнадцатилетней девушке с синдромом Дауна, прогнализмом и кожными выростами на лице. Следующий ролик. Два дьякона из Батон-ружской «Церкви Христовой» остервенело мастурбировали на лицо женщины с врожденным дефектом грудины и генетическим заболеванием, известным как «сращение кишечника». Она родилась без внешнего анального отверстия. Вместо этого кишечник опорожнялся в вагинальный канал. Словно по сигналу, камера наехала на ее раздвинутые ноги, когда она, говоря менее научным языком, вывалила из своей манды впечатляющего вида и размера какашку.

— Ваши инвестиции в «Метопронил» определенно окупились. Люди хотят заниматься этим. Всем чем угодно, с кем угодно, ради получения сексуальной разрядки, — отметил Майклз.

Но Фэррингтон выглядел каким-то скучающим, или несчастным…

Он переключился на следующий сценарий. Это была прямая трансляция из комнаты ангелов. Оба чудовища мирно спали, сплетясь в обоюдных объятьях на фоне белоснежных простыней.

Ну вот, — подумал Майклз. Ему следовало это ожидать.

— Однажды они станут моими, Майклз, — еле слышно произнес миллиардер. — Однажды они меня полюбят.

— Конечно, так и будет, — сказал слуга, не найдя другого ответа. Хотя подумал: Ага, теперь Бог уж точно будет всякий раз заглядывать сюда.

Мой босс сошел с ума.

Майклз вздрогнул от следующего резкого жеста хозяина. Как только слуга закончил свою саркастическую мысль, Фэррингтон бросил на него осуждающий взгляд. Но спустя мгновение, его глаза вновь стали печальными и вернулись к монитору.

— А как там два наших гостя?

Майклз терпеть не мог приносить плохие новости, но до сих пор повода для беспокойства не было.

— Брайанта мы уже взяли. И… не волнуйтесь, но…

Фэррингтон бросил на него еще один резкий взгляд.

— …Фотографа нет в комнате.

— Что?

— Вам не стоит беспокоиться. Наверное, слоняется где-то пьяный. Мои люди избавляются сейчас от священника и ребенка, и они еще не вернулись.

Майклзу очень повезло, что взгляд не мог убивать.

— Мы найдем фотографа, — заверил англичанин. — Он не сможет покинуть пределы дома.

Ответ Фэррингтона прозвучал, как худшее знамение.

— Хорошо, если так.

 

7

Уэстмор пришел в сознание. Он лежал под столом, окутанный тьмой, и не мог ничего вспомнить. Его мысли тикали в такт часам.

Ангел, хм?

Наверно, он вырубился от слишком большого количества виски. И ему все приснилось. Но даже в тусклом лунном свете, сочившемся сквозь застекленные двери, он заметил у себя на рубашке пятна крови. Он ударился лбом о край шкафа, но голова совсем не болела. Он попытался нащупать рану и не нашел ее.

С трудом поднявшись на ноги, он нажал на головку часов, чтобы подсветить циферблат. 4:12 утра. Он пощупал карман рубашки в поисках сигареты, но обнаружил лишь пустую пачку. Может, это ангел спер у меня курево? — в шутку подумал он. Но он не смеялся. На безупречном плиточном полу лежал сигаретный окурок, словно небрежно выброшенный туда кем-то.

Что он скажет Брайанту? Ничего. У меня была галлюцинация, у меня была галлюцинация. Я был пьян. Я ударился головой, но рана, наверное, где-то под волосами. Оттуда и кровь. И это я бросил окурок на пол. А вовсе не сквернословящий бескрылый ангел в черной футболке. Ни в коем случае.

Он чувствовал себя больным, но не от выпитого. У него болело сердце. Опять те предчувствия. Он не собирался руководствоваться таинственными посланиями ангела, но чувствовал, что должен сделать что-то.

«Увидишь», — сказало видение.

Уэстмор глубоко вдохнул, сделал пару шагов, чтобы понять, что в состоянии ходить, затем нащупал путь из комнаты к лестнице. Слова, напоминающие шелест листьев в канавах, преследовали его до самой площадки второго этажа. Величайшее поругание. Систематизированное зло. И еще: В этом доме творится очень серьезное дерьмо.

— Забудь, забудь, — бормотал он себе под нос. — Просто… найди Брайанта.

Он даже не знал, почему именно хотел найти Брайанта. Это был просто какой-то порыв. Возможно, порожденный ощущением бесполезности. Уэстмор чувствовал себя растерянным и бесполезным. А еще напуганным. Он не доверял никому на свете. Всю свою жизнь он растрачивал свое доверие на не заслуживающих того людей, как последний глупец. А теперь даже не знал, доверяет ли себе, особенно, такому бухому.

Хотя он доверял своим порывам. Доверял своим предчувствиям.

— Брайант? — Тихо позвал он, открыв дверь в спальню коллеги и заглянув внутрь.

В комнате было все перевернуто вверх дном. Брайант исчез.

 

8

— С тобой нелегко было справиться.

Сильный британский акцент. Голова у Брайанта звенела. Было ощущение, будто кто-то ударил его по черепу молотком. Черт… Кислотные сгустки воспоминаний продолжали ползти вверх, словно желчь по горлу. Несколько мужчин, — вспомнил он. Они пришли к нему в комнату, когда он спал.

— Вы дали нам достойный бой, — сказал Майклз, глядя на него сверху вниз.

Брайант вспомнил еще. Потасовка. После драки в комнате царил полный хаос, а сам Брайант оказался в смирительной рубашке.

И вот он сидел в другой комнате, связанный по рукам и ногам, не в силах пошелохнуться. Это была не та спальня, которую ему показывали.

Это было какое-то шоу ужасов. Комната с уродами. Брайант лишился дара речи, сперва он даже не поверил своим глазам.

Ярко освещенная комната со слепящими потолочными лампами. А еще ему показалось, что на потолке в большом количестве установлены камеры. В комнате с ним находились… твари. Бледные, трепещущие твари…

— Вот, где мы делаем это, — сказал Майклз. — Это отсюда мистер Фэррингтон бросает вызов Богу.

Когда Брайант впервые осмотрелся, ему показалось, что его вырвет. В комнате стояло несколько кроватей, и на каждой лежало по уродливой, обнаженной фигуре. Какая-то биологическая катастрофа. Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что эти фигуры являются людьми.

— Мы держим здесь монстров, это наша «мастерская», так сказать. Но мы хорошо за ними ухаживаем. Мистер Фэррингтон очень любит их, по-своему. Его восхищает все несовершенное, и производные этого несовершенства.

Какую-то деформированную, пускающую слюни женщину выкатывали из комнаты на кресле-каталке. Брайанту показалось, что из лица у нее растут рога или шипы. Голова у нее была сплюснутой формы. На одной кровати подергивался неестественно худой человек. Он страдал от мышечной и жировой атрофии — натуральный скелет. При каждой судороге его эрегированный член яростно покачивался. В конце концов, мужчины осторожно усадили несчастного в кресло и выкатили из комнаты.

— Во имя Господа! Что вы здесь делаете? — выдавил, наконец, Брайант.

— Во имя Господа, да. Как иронично. В свое время вы поймете. О, и не хочу вам это говорить, но… — Майклз улыбнулся, затем поднял листок бумаги, в котором Брайант сразу же узнал «синий оттиск», он же редакторский пробник. — Можете читать? Или у вас в глазах плывет после драки?

— Что это?

— Ваш некролог.

С бешено колотящимся сердцем Брайант принялся читать текст.

«Редакция журнала с прискорбием сообщает о смерти финансового журналиста Джеймса Брайанта и фотографа Ричарда Уэстмора. Это были хорошо известные в своей области специалисты. Брайант и Уэстмор часто работали вместе, знакомя наших читателей с самыми успешными финансистами мира. В среду оба они погибли в автокатастрофе возле аэропорта Детройт Метро. Нам их будет очень не хватать. Прощание состоится в…

Безумие какое-то, — подумал Брайант.

— Мой босс знает, что мы здесь, кретин. Я разговаривал с ним вчера по сотовому телефону. Из этого дома.

— Мистер Брайант… — Майклз помахал листом бумаги. — Это «синий оттиск» для следующего номера «Блю Чип», журнала в котором работаете вы с Уэстмором. Все было спланировано заранее, и я рад сообщить, что ваш босс оказался весьма сговорчив.

Брайант попытался освободиться от пут, совершенно сбитый с толку.

— Он согласился запустить некролог, зная, что мы еще живы?

— О, да! В прошлом, миром правила мудрость, а сейчас — деньги. И мистер Фэррингтон щедро заплатил вашему боссу, чтобы тот пошел на эту уловку. Тела, конечно же, обгорели до неузнаваемости. И нужные люди были «подмазаны», чтобы подложные данные о ДНК-экспертизе попали куда надо. Для остального мира вы мертвы, мистер Брайант.

— И… что? Вы убьете меня? Это же смешно. Вы не знаете меня. Я не представляю для вас никакой угрозы, как и Уэстмор.

Майклз стоял, не шелохнувшись. Он просто продолжал смотреть сверху вниз, держа руки за спиной.

— Нет, нет, мы не станем вас убивать. Вы нужны нам. Вы будете хроникером, а Уэстмор — фотографом.

— Хроникером чего? Фотографом чего?

— Жизненного пути мистера Фэррингтона, конечно. И его работы. Я не имею в виду его финансовую деятельность — это просто его хобби. А его настоящей работы. Работы, которой он занимается здесь. Вы и Уэстмор уже никогда не покинете этот дом. Вы напишите биографию Фэррингтона и его философское исследование, а ваш коллега будет составлять фотоархив.

— Чего?

— Начинаний мистера Фэррингтона. Ваш труд будет опубликована в далеком будущем, после его смерти. Это будет след, который он оставит на бастионе истории. Вам не стоит беспокоиться. Все ваши потребности будут удовлетворены…

Майклз повернулся на звук открывшейся двери. К кроватям подвезли новых несчастных: Женщина, ростом свыше двух метров, страдающая акромегалией, сиамских близнецов, сросшихся головами, «талидомидная» женщина…

— Это касается и ваших сексуальных потребностей.

С кроватей доносилось мычание и другие странные звуки. В комнату завели нескольких мужчин, краснощеких, с дикими глазами и торчащими эрегированными членами. Казалось, они обезумели от похоти. Забравшись на кровати, те начали…

О, боже! — мысленно воскликнул Брайант. Желудок у него сжался. Но потом, брови у него удивленно подпрыгнули, когда Майклз подошел к нему сзади. Британский слуга развязал ему смирительную рубашку.

— Вы сейчас думаете, что либо я очень уверен в своих способностях самозащиты, — начал Майклз, — либо я слишком глуп. Я снимаю эту смирительную рубашку и предоставляю полную свободу перемещения по дому. А когда найдете своего друга Уэстмора, пожалуйста, оповестите его о текущей ситуации.

Ремни рубахи ослабли. Брайант, будучи весьма крупным мужчиной, стряхнул с себя узы, встал и повернулся, готовый уничтожить Майклза на месте.

— Вот почему вы и пальцем меня не тронете, — с этими словами англичанин протянул Брайанту пачку фотографий. Брайант стал перебирать их. С каждым снимком ему становилось все хуже и хуже. Все мои родственники, — осознал он. На снимках, сделанных, похоже, тайно, из машины, были запечатлены его родители, дядя Элли и тетя Амелия, его сестра, племянник и племянница.

— Теперь вы понимаете, мистер Брайант. Если откажетесь от сотрудничества, либо если я не выйду из этой комнаты через несколько минут, все ваши близкие будут мертвы. Они умрут медленной и мучительной смертью. Для этого мы привезем их сюда. И заставим вас смотреть.

У Брайанта поникли плечи. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким раздавленным.

— И вы упускаете из виду лучшую часть. Рассматривайте наш с вами новый союз как привилегию, приключение, а не как заточение. Если вам повезет, возможно, Фэррингтон достигнет своей цели.

Ухмылка Майклза, казалось, парила в резком свете ламп.

— У вас может появиться шанс встретить Бога.

Брайант снова сел.

— Вы сумасшедший.

— Нет. Не я. А Фэррингтон.

 

9

Позднее.

Ужас усиливался по нарастающей. Научная работа Брайанта заключалась в наблюдении за происходящим. Вот о чем мне придется писать, — подумал он. Попытки сосредоточиться, быть объективным, оказались тщетными.

— Как? Как они могут заниматься сексом с этими уродцами?

Майклз широко улыбнулся.

— Медикаменты, мистер Брайант. Самый мощный афродизиак из когда-либо производившихся. Он называется «Метопронил», его разрабатывает фармацевтическая компания, принадлежащая сейчас мистеру Фэррингтону. Он усиливает активность лимбической системы головного мозга. В частности, активность миндалины — центра ярости или висцерального мозга — которая также контролирует сексуальные импульсы. Препарат резко повышает уровень серотонина, вызывая мощное половое влечение. Фактически изменяет нормальную деятельность мозга, превращая человека в серийного насильника. На самом деле, он был разработан путем изучения мозговой активности насильников, сексуальных убийц и других половых извращенцев.

— Какая же это мерзость. А все те грузовики, снующие туда-сюда. Это они подвозят новый материал?

— Некоторые из них. А некоторые привозят новых гостей. Хотите посмотреть остальную часть дома?

Майклз пересек комнату и направился к двери в дальнем конце коридора. У Брайанта не было другого выбора, кроме как последовать за ним. Он не хотел больше ни секунды проводить в этой комнате.

— Там находятся гостевые апартаменты. Там вы размещаем вновь прибывших, пока они не научатся сотрудничать.

Пройдя по коридору с запертыми дверями с обеих сторон, они вошли в небольшое помещение, похожее на будку охраны крупного казино. Всю стену занимали видеомониторы и двд-рекордеры, документировавшие каждый толчок и стон. Майклз сел перед мониторами и взялся за крошечный красный джойстик, управлявший каждой камерой. Самый крупный экран демонстрировал маленького, бритоголового азиата, сидевшего голым в позе лотоса. Глаза у него были закрыты, и казалось, что он находится в глубокой медитации. Вот только лицо у него было далеко не безмятежным.

Челюсти у него сжимались и разжимались, а по лицу стекали струйки пота. Между скрещенных ног отчетливо просматривался эрегированный член. Очевидно, мужчине был введен «Метопронил», но он сопротивлялся его действию. Эти усилия, казалось, лишали его последних остатков энергии. Брайант видел, как мужчина дрожит, словно пораженный лихорадкой. Напротив него лежала женщина, чьи конечности были скручены словно картофельные спиральки фри. Она тоже была обнаженная, и глаза у нее светились желанием. Они оба, молча, сидели в маленькой комнате, сходящие с ума от похоти.

— Это Сато Масааки. Монах, дзен-буддист и основатель Храма Просветления, с последователями по всему миру. Количества «Метопронила» в его венах хватило бы, чтобы устроить оргию в Мормонском храме. Скоро он сломается.

— Как давно он в таком состоянии?

— Мистер Масааки находится у нас чуть больше трех недель.

— Запертый в этой комнате? С этой уродкой? Накачанный афродизиаками? Боже мой.

— Да, бедная Шэрон, несомненно, страдает больше, чем он. Она не обладает такой силой воли, как у него. А гипо-остеопороз, который скрутил ее конечности, лишил ее возможности к самоудовлетворению.

— Хотите сказать, вы ее тоже накачали?

— Само собой. Если страдать придется только ему, будет уже не так весело. Но теперь его упрямство заставляет страдать кого-то еще. Она не может говорить, но он может слышать ее стоны и всхлипы. Он понимает, насколько тяжело ей справляться с действием медикамента, поскольку сам страдает, пытаясь сопротивляться. Это в сто раз хуже, чем героиновая ломка. Размножение является одной из самых главных биологических потребностей. Каждая клетка вашего тела обладает желанием размножаться. Сопротивляясь действию медикамента, он борется с каждым фибром своего естества, как и она. И, будучи буддистом, он не имеет другого выбора, кроме как сопереживать ей. По его мнению, они с ней являются одним целым, как и со всем сущим в этом мире. Он воспринимает ее боль как свою, отчего его страдания усиливаются вдвое.

— Но почему? Почему вы делаете все это? — спросил Брайант, недоверчиво уставившись на мониторы. Даже в своих самых дичайших кошмарах он не видел ничего более садистского.

— Как мистер Фэррингтон уже сказал. Чтобы разозлить одно всеблагое, очень тщеславное и ревнивое божество. Взбесить его настолько, чтобы оно проявило себя.

— Но это же безумие! Этого никогда не произойдет.

— Возможно. Но мы хотя бы сломаем этого монаха. Это самый благочестивый человек, с которым нам довелось столкнуться. Все остальные прятали в своем сердце грех и тайные желания, которые медикамент смог вытащить на поверхность. Но только не он. Он чист сердцем и душой как наметенный снег. Если мы заставим его трахать эту уродку, пока она не станет звать на помощь Иисуса, Будду, или кого-то еще, это будет наше величайшее достижение. А здесь у нас почтенный Фаррад.

— Почтенный Фар… Вы имеете в виду лидера Чернокожих Мусульман?

— Это он. Будет интересно понаблюдать, как ему понравятся наши ангелы.

— Ангелы?

— Смотрите сами.

Майклз указал на другой монитор. Он покрутил джойстиком, пока камера не навелась на двух тощих и бледных близнецов. Они были такими высокими, что головами едва не задевали потолок. Под яркими флуоресцентными лампами их призрачная белая кожа испускала какое-то неземное свечение. Длинные платиновые волосы развевались вокруг двух гигантов, словно живые. Близнецы приблизились к лысому чернокожему мужчине, чей член уже находился в возбужденном состоянии и блестел от предэякулята. Глаза у него были дикими, он потел и дрожал от действия «Метопронила».

Брайант не мог отвести взгляд от ангелов-близнецов. Он ахнул, пораженный размерами их первичных и вторичных половых органов. Никогда еще он не видел более красивых грудей. А их члены были мечтой любого порно-режиссера. Такие длинные и тяжелые, что в возбужденном состоянии не могли стоять прямо, а заваливались на бок и покачивались словно «волшебная лоза». Под их пенисами, где должны были быть яички, как розы цвели набухшие половые губы. Между них зияли вагинальные отверстия, такие широкие и глубокие, что вместили бы две руки по локоть.

— И с кем такие трахаются? — поинтересовался Брайант. Потом ответил на собственный вопрос, когда два элегантных существа повернулись друг к другу и поцеловались. Их языки выпрыгнули изо ртов как змеи, хищно вытягиваясь и сокращаясь.

Глаза горели животной страстью, воистину пугающей, учитывая их размеры. Два гигантских пениса гермафродитов с легкостью выпотрошили бы беспомощного священника. Брайант понял, почему их называли ангелами. Возможно, они были потомками исполинов, гигантскими гибридами людей и ангелов, которые, если верить преданиям, давным-давно, еще до великого потопа, населяли землю. Брайант испытывал тошноту и озадаченность одновременно.

— Калек вы тоже накачиваете? — спросил Брайант, в благоговении уставившись на гигантские половые органы ангелов.

— Лишь иногда, когда необходимо. Чаще всего, нет. Как правило, они бывают очень довольны всем тем вниманием, которое получают от наших гостей. Хотя не эти двое. Они не очень восприимчивы к другим.

Голый священник стоял на коленях и с рыданием смотрел на двух бледных дьяволов, возвышающихся над ним. Он повернулся на восток и стал молиться Аллаху, чтобы тот избавил его от искушения. Все же, при виде двух прекрасных титанов, его эрегированный член беззастенчиво топорщился.

— Священник верит, что все белые люди это дьяволы, мутанты, созданные пять тысяч лет назад безумным ученым по имени доктор Якуб для порабощения чернокожей расы. Он проповедует сепаратизм и месть, ненавидит все, что связано с белыми. Он также верит, что гомосексуализм это грех. Как будет замечательно, когда «Метопронил» сломает его, и он предастся содомии в руках двух альбиносов-гермафродитов. Он даже не понимает, что находится под воздействием препарата. Мы добавили его ему в еду и в воду. Он решит, что слабость коренится в нем самом. По всей вероятности он убьет себя, когда мы скажем ему, что его грехи записывались и транслировались по всей стране. Если близнецы не убьют его раньше.

Майклз садистски ухмыльнулся, глядя, как священник поднялся с колен, выставив напоказ мощнейшую в своей жизни эрекцию, и двинулся в сторону двух гигантских гермафродитов, которые стояли и разглядывали его с отрешенным любопытством.

Брайант почувствовал, будто что-то внутри него усохло, когда увидел, как горделивый священник упал на колени и принялся лизать и сосать невероятно длинный белый член одного из близнецов. Он заглатывал его, словно голодный младенец материнскую грудь. Брайант не испытывал особой симпатии к традициям Черного Ислама в Америке. Он не мог закрыть глаза на его расистскую политику и деятельность. Он был более чем знаком с утверждением, что ненависть порождает ненависть. Он слишком часто становился жертвой предрассудков, но верил, что не следовало отвечать на предрассудки еще большими предрассудками. Это лишь запускало бесконечный цикл. Он верил, что бороться с ненавистью можно только любовью. Все же он не мог отрицать объединяющее воздействие, которое оказывал этот священник на чернокожее общество. Он умел зажигать людей своими пламенными речами. Умел заставлять их слушать, вызывал в них желание меняться к лучшему. Отчасти он всегда восхищался усилиями этого человека. Он давал миллионам чернокожих людей веру. Можно было любить его или ненавидеть, но он умел зарабатывать уважение. Но теперь никто уже не будет его уважать. После того, как эта запись станет достоянием общественности, Исламское Братство будет мертво.

— Этот препарат действует всегда? То есть, одинаковое ли он имеет на всех воздействие?

— Ну, не бывает ничего на сто процентов эффективного, хотя с мужчинами, кажется, сбоев не было. У женщин, по видимому, лучше получается противостоять его воздействию. Полагаю, если бы Фэррингтон сумел разработать афродизиак, который будет абсолютно эффективен для женщин, ему не потребовалось бы искать Бога. Он сам стал бы Богом. На близнецов «Метопронил» обычно тоже не действует. Возможно, из-за женских гормонов. А если и действует, то недолго. Сегодня нам повезло. Либо дело в препарате, либо им и впрямь понравился этот священник.

Один из близнецов толкал свой сорокасантиметровый фаллос священнику в прямую кишку, в то время как другой пихал свой член Фарраду в горло, отчего тот напоминал свинью на вертеле. Их толчки становились все интенсивнее, подвергая пищевод и анус священника яростному насилию. Вскоре у Фаррада из обоих отверстий пошла кровь. Один из близнецов извлекал свой член у Фаррада из горла, в то время как другой вгонял последние двадцать сантиметров своей эрегированной плоти в недра его кишок, вызывая у него изо рта кровавый фонтан. Когда священник закончил исторгать большую часть своих внутренних органов, другой близнец снова вел свою твердую плоть ему в пищевод и принялся трахать его умирающее тело. Вскоре оба гиганта взревели от оргазма, а у священника из носа и рта хлынуло вместе с кровью семя. Брайант отвернулся. Его мутило.

— Не знаю, действует ли вообще на них препарат. Или это у них проявляются садистские наклонности, и им захотелось затрахать кого-то до смерти.

У Брайанта скрутило желудок.

— Что происходит с женщинами, у которых иммунитет?

— Самое прекрасное в женщинах это то, что у них не нужно спрашивать разрешения на секс.

Майклз указал на висящий над ними экран и наехал камерой с помощью джойстика. Ужас, казалось, продолжался бесконечно.

— Тощий парень с оливковой кожей — это йог Рамакенада. Препарат производит на него замечательный эффект. Тому изможденному пугалу, над которым он собирается надругаться, не так повезло. Она оказалась весьма устойчива к воздействию этой штуки. Ее зовут Летисия Сам… Ммм, вам не обязательно знать ее фамилию. У нее злокачественный гиперметаболизм. Это значит, что ее тело не в состоянии накапливать жир, и все, что она поглощает, тут же выводится из организма. Летисия должна есть каждые полчаса, иначе она умрет. Ежедневно она поглощает 125 % от веса ее тела. Половой инстинкт у нее отсутствует. Единственный инстинкт, который у нее есть, это голод. Когда-нибудь наблюдали, как спариваются богомолы?

Майклз снова ухмыльнулся.

На висящем у него за спиной экране индус в оранжевом халате кусал нижнюю губу и пускал ртом пену, борясь с бушующем в его нервной системе желанием. Невероятно тощая женщина танцевала перед ним, наклоняясь и хватая себя за лодыжки в попытке соблазнить его своим сморщенным задом, который больше напоминал кость, обтянутую бледной пятнистой кожей.

— Похоже, препарат действует. Посмотрите, как она флиртует с ним.

— Она приманивает жертву. — ответил Майклз. — Смотрите сами. Видите, «Метопронил» уже сломил его волю. Йог сейчас умереть готов за кусок ее тощей задницы. Этот индус может, не моргнув глазом, терпеть такую боль, которую сложно себе представить. Он может почти на час задерживать дыхание под водой и втискивать свое тело в коробку не больше ящика из-под молока. Но через несколько секунд он забудет о Дхарме, о жизни и об истине. И будет совокупляться с этим скелетом, пока она не сломается словно ветка. Либо пока она снова не проголодается и не начнет поедать его заживо. Видите ли, как и большинство людей, страдающих от ее специфичного недуга, Летисия является каннибалом.

Йог бросился через всю комнату на женщину, срывая с себя одежду и высвобождая налитый кровью пенис. Он встал в позицию, обычную для млекопитающих, и принялся долбить женщину с такой силой, что было слышно, как щелкают их тазовые кости, словно шпаги фехтовальщиков в маленькой комнате.

— Да. Даааааа, — стонала Летисия, ее глаза были остекленевшими от голода. Она увлекла йога на кровать и, не на секунду не прерывая контакт, развернулась так, чтобы они были сейчас в «миссионерской» позиции. Йог таранил ее, словно пытался проникнуть в матку по самые яички. Летисия потянулась и, обхватив его за шею своими мертвенно-бледными руками, притянула к себе. Когда он уткнулся головой ей в плечо, стараясь еще больше усилить напор, Летисия разинула рот, полный окровавленных, остро заточенных зубов. Ее челюсти сомкнулись у него на горле, и она принялась отрывать огромные куски, тут же поглощая их. Йог же не пропускал ни единого толчка. Крича от боли, он продолжал сношать истощенную женщину, в то время как она отрывала все больше мяса от его шеи. Брайант изумленно замотал головой, глядя, как она, добравшись до шейных позвонков, пыталась перегрызть и их тоже.

Как обезьяна с лапой в банке с печеньем, йог отказывался отстраняться от ее чресл, даже ради спасения собственной жизни. Несмотря на невообразимую боль, они оба, казалось, пребывали в экстазе.

— Мне нужно найти своего фотографа. Вы отведете меня в мою комнату?

— Конечно. Вам будут предоставлены копии всех записей, и вы будете свидетельствовать все эти события, пока мистер Фэррингтон не достигнет свой цели.

— Да… конечно. Послушайте, мне нужно много чего переварить. Позвольте мне поговорить с Уэстмором, а потом мы вернемся к нашему делу.

— Хорошо. Вы можете обсудить это между собой. Но, как я уже сказал, у вас на самом деле нет другого выбора. Вы либо один из нас, либо…

Улыбка сошла с лица Майклза. Только сейчас Брайант обратил внимание, насколько неприятное у человека лицо. Жесткие, угловатые черты и темные, глубоко посаженные глаза, как у Ларча из старого телефильма «Семейка Аддамс». Майклз жестом указал на экран, где труп преподобного Фаррада все еще пронзался чудовищными членами близнецов-гермафродитов. Потом на другой, где ненасытная женщина-каннибал деловито жевала голову йога Рамакенады. Она уже съела большую часть его лица, но он продолжал вилять задом, долбя ее с психопатическим энтузиазмом. Лицо Майклза снова растянулось в улыбке. — …Либо вы один из них.

 

10

Шоколадно-коричневое лицо Брайанта было пепельно-серого цвета. Шатаясь, он ввалился в комнату, словно готов был упасть в обморок. Его бровь удивленно дернулась вверх. Ему показалось, будто из стенного шкафа раздался какой-то щелчок. Он распахнул дверь, и Уэстмор едва не вскрикнул от испуга.

— Наконец я тебя нашел. Их даже не волнует, что ты пытаешься прятаться. Ты не сможешь выбраться. Никто не сможет.

Уэстмор держал в руке сотовый телефон и тщетно пытался поймать сигнал.

— Можешь даже не заморачиваться. Они вынули аккумуляторы. Мы полностью отрезаны от внешнего мира. Мы оба — гребаные трупы.

— Какие трупы? О чем ты? Что с тобой, мужик?

— Мы в беде, Ричард. Точнее, в полной заднице.

Дрожащей рукой он забрал бокал брэнди из руки Уэстмора и осушил его в два быстрых глотка.

— Мужик, ты меня пугаешь. Что происходит?

Брайант принялся, как мог, обрисовывать их непростую ситуацию. Он часто останавливался, чтобы вновь наполнить бокал и опрокинуть в себя жгучий брэнди. Он поведал историю о том, как их обдурили, чтобы сделать из них биографов Фэррингтона. Рассказал даже про фальшивый некролог. Потом про монаха, которого видел запертым в комнате с какой-то уродкой, накачанной стероидным афродизиаком. Вскоре они передавали бутылку друг другу, и пили прямо из горла, как два бомжа.

— Ты, наверное, шутишь? Так это Фэррингтон выкладывает все эти скандальное секс-видео в интернет?? Это он шокировал Южное Баптистское духовенство записями преподобного Уиллиса, которого трахала кулаком в зад самка оборотня.

— Это была девушка, страдающая гипертрихозом. И да, за этим стоял Фэррингтон. И если мы не поможем ему, то тоже окажемся в постели с его уродами.

— Так вот что имел в виду ангел, когда говорил про систематизированное зло.

— Ангел? Ты видел ангелов? — Образ почтенного Фаррада, пронзаемого длиннейшими пенисами ангелов-близнецов, не шел у него из головы. Глаза мужчины продолжали светиться от экстаза, несмотря на то, что его внутренние органы рвались и превращались в кашу под неистовым напором гигантов.

— Только одного, — ответил Уэстмор, возвращая Брайанта из мрачной задумчивости. — Он появился в моей спальне и сказал, что Бог послал меня остановить Фэррингтона.

Уэстмор посмотрел себе под ноги, явно смущенный этим признанием.

— Брось, что ты несешь?

— Рассказываю про ангела. И нет, я не пьян. По крайней мере, не настолько сильно. Он стоял прямо здесь, в ногах кровати. А потом я увидел его внизу, на первом этаже. Он был чем-то похож на Боба Дилана, только волосы темнее. О каких ангелах говоришь ты?

Брайант поведал историю про акромегалических гермафродитов, насиловавших почтенного Фаррада.

— Срань господня. Ты имеешь в виду того знаменитого лидера Чернокожих мусульман? Ничего себе. Думаешь, это те ангелы, о которых говорил Фэррингтон, когда мы видели его на лестнице?

— Уж точно не какой-то там никотиновый наркоман, похожий на Боба Дилана.

— Так что же нам делать?

— Какой у нас есть выбор? Будем подчиняться, пока не выясним, как отсюда выбраться.

— Но… что если у Фэррингтона получится?

— Что именно?

— Знаю, это звучит глупо, но если Бог послал одного из своих ангелов предупредить нас об этом дерьме, то Фэррингтон, возможно, до чего-то докопался. Я имею в виду, что если он сумеет сломать того маленького монаха и у него получится сбросить Бога с небес? Что если у него получится самому стать Богом? Ты захочешь видеть безграничную власть в руках у такого человека? Даже если все это чушь, только подумай о том, сколько жизней он сломает своим крестовым походом против религиозных лидеров? Кто станет почитать людей, которых этот безумец накачал своим препаратом и затрахал до полусмерти с помощью своих чудовищ?

— К чему ты клонишь??

— К тому, что мы не можем просто сбежать. Нам нужно попытаться остановить его.

Уэстмор мрачно кивнул.

— Но как? Мы не сможем выбраться отсюда.

— Без ключей не сможем. Нам нужно найти их, а в процессе наверняка придется кое-кого убить.

— Отлично, — произнес Уэстмор, хотя он понимал, что Брайант прав. — Если не рискнем, мы никогда не выберемся из этого дурдома.

— Верно, тогда не будем попусту тратить время. Давай спалим тут все.

— Такой дом? — с сомнением произнес Уэстмор. — Его будет нелегко сжечь. Смотри. Уэстмор указал на вмонтированные в потолок сопла противопожарных разбрызгивателей.

— Найди способ вывести их из строя. Перекрой воду, например. Это будет твоя работа.

— Моя работа, да? — Уэстмор с хмурым видом закурил. — А какая будет твоя?

— Моя — найти Фэррингтона и убить его, — ответил Брайант. — А еще я отметелю того британца. Не нравится мне его рожа.

— Класс, — согласился Уэстмор.

— Мы можем либо оставаться здесь пленниками до конца своих дней, либо сделаем все возможное, чтобы выбраться отсюда. Выруби эти опрыскиватели и начинай поджигать дом. Если повезет, сможем забрать у кого-нибудь ключи. А возможно, даже спасти в суматохе кого-нибудь из этих калек.

— Ага, а что, если не повезет? — не удержался от вопроса Уэстмор.

— Тогда мы оба умрем. Но я хочу рискнуть.

Брайант огляделся.

— Это место не должно существовать.

 

11

Шэрон трепетала под гнетом смущения и неизвестных ощущений. Она была не достаточно умна, чтобы понять, что с ней происходит. Но каким-то задним чувством она осознавала, что испытывает влечение. Зияющая бездна у нее между ног пылала страстью. Клитор горел незатухающим угольком. Ее состояние, к сожалению, не позволяло ей касаться себя с целью самоудовлетворения. Поэтому она извивалась, сведя искривленные ноги вместе и раскачиваясь взад-вперед, что зажигало ее лоно пламенем страсти. Ей было нужно, чтобы это пламя вспыхнуло в полную силу, но она смутно осознавала, что этого не произойдет, если тот маленький лысый мужчина не коснется ее. Она хотела, чтобы он потрогал ее так, как раньше это делал Луи в центре помощи. Если б она была способна выразить силу своих желаний словами, то попросила бы, чтобы лысый отодрал ее до бесчувствия, утрамбовал как дерн, просто-напросто оттрахал до полусмерти. Больше ее ничего не волновало, и не могло волновать. Шэрон обезумела от неослабевающей похоти.

Она трепетала, лежа в кровати. Слепящий свет потолочных ламп бил в ее уродливое лицо. Она напоминала вспучивающийся, телесного цвета крендель. Ее деформированные конечности и грудная клетка подрагивали. Между тем, лысый монах тоже выглядел безумно, его торчащий член истекал влагой. И все же, Сато Масааки был сейчас больше, чем человек. Он был воплощением силы воли, взявшей верх над природой. Да, в данный момент его воля была сильнее всего на свете. Его страдания были соизмеримы с муками Шэрон, но он все равно не утратил способности сказать нет. Нет — плотскому. Нет — наслаждению. Нет — похоти.

Да — силе духа.

Затем вошел лаборант и сделал ему еще одну инъекцию «Метопронила»…

 

12

Уэстмор проследил, как англичанин выходит из комнаты и исчезает в коридоре. Брайант предложил разделиться. Их целью было найти уязвимое место, слабое звено в цепи. Конечно, дом был настоящей крепостью, но выход должен был быть. Уэстмор решил найти его, однако…

Снова эти ощущения.

Дурные предчувствия.

Похоже, я не выберусь отсюда живым…

Он не знал, хочет ли вообще жить. После того, что Брайант рассказал ему, и после того, что он увидел в тех комнатах? Ангел был прав. В этом доме творится очень серьезное дерьмо. Он бросил лишь несколько полных отвращения взглядов, когда крался по одному из коридоров второго этажа. Религиозные лидеры под действием химических препаратов насиловали инвалидов и калек. Кто мог представить себе подобное? Кому вообще могло потребоваться такое?

Очевидно, Фэррингтону. Это настоящий безумец.

Но тут Уэстмора поразила чудовищная мысль.

Что если он НЕ безумец? Что, если он прав?

Уэстмор не был крестоносцем. Он был жалким, одиноким пьяницей. Но он должен был что-то сделать.

Господь всемогущий! — воскликнул про себя он, проскользнув в комнату, из которой только что вышел британец. Место походило на центр управления, и было напичкано видеомониторами. Сперва он подумал, что это комната охраны, но быстро заметил, что мониторы не подключены к камерам системы безопасности. Они транслировали сексуальные зверства, имевшие место в комнатах другого крыла.

Каждый монитор был глазом, глядящим в ад.

Уэстмора вырвало в угол. Он едва не рухнул на пол. Не, нет, нет, — причитал он про себя. Этому не бывать. Брайант прав. Мы должны сжечь это место дотла и уничтожить Фэррингтона…

Уэстмор не мог больше смотреть на экраны, но обратил внимание на панель с кнопками. Он нажал кнопку с надписью «ГАРАЖ», и монитор переключился на камеру в гараже. Где-то в доме было гаражное помещение. «Ролс ройс уайт шэдоу», несколько «БМВ», и пара тех фармацевтических фургонов. На другой кнопке была надпись «ТЕХПОМЕЩЕНИЕ». Уэстмор нажал ее, посмотрел.

Решение было у него в руках.

Он быстро покинул помещение. И это было к лучшему. Иначе он увидел бы, что происходит в комнате с лысым монахом.

 

13

Как только Сато Масааки достиг высшей стадии духовного совершенства — точки, когда сила воли победила природный инстинкт, подействовала новая доза «Метопронила». Это походило на сон или на какое-то райское видение. Ему показалось, что рядом с ним кто-то есть. Еле заметный свет, казалось, шептал ему, ухмыляясь.

Затем эта сущность, или что бы там ни было, коснулась его. Не физически, а скорее в духовном смысле. И в следующий момент все зло в истории человечества черным потоком хлынуло ему в разум. Он увидел бесконечный калейдоскоп истинной человеческой природы, с самого начала времен. Похоть, жадность, обжорство, гнев. Ненависть.

Да, он увидел все это. Настоящую реальность, истинные составляющие человечества. Но если это были истинные составляющие, куда делась его собственная идеология? Означало ли это, что его собственная правда на самом деле является ложью?

Сато Масааки больше это не волновало. Его решимость рухнула, как ветхий дом.

Следующие несколько часов он будет трахать до бесчувствия свою гипо-остеопезисную соседку.

 

14

Это слишком просто, — подумал Уэстмор. Он больше часа рыскал по дому, пока не нашел техпомещение, увиденное на мониторе. Особняк представлял из себя настоящий лабиринт, с подвальными уровнем, испещренным узкими коридорами. Наконец, Уэстмор нашел дверь в стальной раме, с надписью «ГАРАЖ» и не удивился, обнаружив ее запертой. Чтобы пробить такую, потребуется гребаная гаубица. Но затем он нашел техпомещение и едва не издал торжествующий вопль.

Эта штуковина смотрела прямо на него. Покрашенный красной краской вентиль и табличка с надписью «ОТКЛЮЧЕНИЕ ВОДОПРОВОДА». Да, это слишком просто, мать вашу, — снова подумал он и закурил. В застекленном ящике у двери висел удобный пожарный топор. Разбив стекло, Уэстмор извлек топор и взвесил его в руках. Если Брайант не одолеет Фэррингтона и британца, это сделаю я. Он знал, что ключи от выхода должны быть у них. Если понадобится, я снесу им обоим головы, но ДОСТАНУ эти гребаные ключи.

План был простой и единственный доступный. Сейчас он перекроет вентиль центрального водопровода, чем выведет из строя систему противопожарных разбрызгивателей. Затем примется поджигать дом. Конечно, это было рискованно. И шансы на побег были крайне малы. Но после того, что он здесь увидел? Уэстмор был полностью согласен со своим коллегой. Они не могли оставить здесь все, как есть. Подобное место не должно существовать, и Уэстмор с удовольствием поможет стереть его с лица земли.

Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня, — сказал себе Уэстмор.

Он потянулся к главному водопроводному вентилю и тут…

Чьи-то руки схватили его.

Уэстмор даже вскрикнуть не успел. Он отлетел в другой конец комнаты, словно мешок с упаковочной стружкой. Над ним нависла деформированная тень.

Сперва Уэстмор подумал, что нападающий был самим Дьяволом, но тот оказался еще уродливее. Это был Билли Майерс. Голый великан, чьи уродливые мышцы блестели от пота. Возбужденный из-за душевного недуга, а еще больше от действия «Метопронила». Косые глаза горели огнем. Гигантский, как у слона и налитый кровью пенис, казалось, вот-вот взорвется. Толщиной с пивную бутылку, испещренный венами, напоминающими трубки для капельницы. Многочисленные зубы были стиснуты в ухмылке и, похоже, вымазаны в дерьме. Нейрофиброматоз превратил его голову в орудийную башню. Один глаз был голубым, другой — зеленым. Монстр протянул вниз лишенную локтя левую руку и провел ею по лицу Уэстмора, оставив мазок экскрементов.

Намерения Билли были ясны как божий день. Он возвышался над Уэстмором. Его набухший член с тяжелыми, как сливы яичками упирался фотографу в грудь, Монстр продолжал лапать Уэстмору лицо, трахая его «в сухую». Но Уэстмор ничего не мог поделать, поскольку был пригвожден к полу другой рукой, которая с легкостью обхватила ему горло. Хватка напоминала медленно затягивающийся зажим.

Только не это, только не это, только не это, — умолял Уэстмор. Но к кому он обращал свои мольбы? К Богу? К ангелу? Или к собственной плохой карме? Он знал, что умрет, и, по сути, ему было все равно. Просто он не хотел умирать вот так. Став сексуальной жертвой этого чудовища.

Уэстмор не мог дышать. В глазах темнело. Все, конец. Скоро ему кранты…

И тут Уэстмор услышал звук удара. А затем пронзительный скулящий звук, который не мог принадлежать человеку, и, тем не менее, принадлежал. Монстр, откатился в сторону, содрогаясь и отчаянно пытаясь нащупать что-то у себя в спине. В последние мгновения, движимый скорее рефлекторным инстинктом, чем силой воли, Уэстмор сумел схватить пожарный топор и вонзить его Билли в поясницу. Столбы мышц, которые были ногами чудовища, конвульсивно бились на полу. Уэстмор попятился прочь, но уродливая рука нащупала его воротник и дернула.

Щелк, щелк, щелк.

Двойные ряды зубов защелкали у Уэстмора перед самым носом, потом Билли дернул его к себе. Еще секунда и Уэстмор потерял бы часть своего лица, но он успел ткнуть большим пальцем в зеленый глаз.

Очередной скулящий вой раздался, когда фотограф вытащил топор из спины Билли и погрузил лезвие в промежность монстра, разрубив яйца пополам. Хлынула кровь. Еще один удар, и Уэстмор рассек член Билли надвое. Кровь хлестала из гигантского члена, словно под давлением.

Уэстмор вскочил на ноги, сделал глубокий вздох, и опустил топор на напоминающий груду камней лоб Билли. Кровь фонтаном ударила вверх, забрызгав Уэстмору лицо.

Он прислонился к стене, совершенно обессиленный. Посмотрел на лежащее перед ним месиво — изрубленный труп, длинный кусок отчлененного пениса, лужу крови — и едва не лишился чувств. Затем, пошатываясь, подошел к водопроводному вентилю и перекрыл его.

В последний раз взглянул на тело Билли, потом подумал: — К черту это дерьмо. Мне нужно выпить… Но на это не было времени. На полке стояла банка очищающего растворителя. Уэстмор схватил ее, взял топор и вышел из комнаты. Пора сжечь тут все нахрен.

 

15

Какое-то время Брайант прятался, нырнув обратно в комнату с мониторами. На самом деле, он понимал, что и у него и Уэстмора не так уж и много шансов, однако это осознание лишь придавало сил. Когда ты вычеркнут из жизни, терять уже нечего. Почувствовав запах дыма, он сперва списал это на воображение. Но потом, посмотрев на один из экранов, обнаружил, что тот переключен на техпомещение, и увидел зарубленный труп жертвы нейрофиброматоза. Зрелище было отвратительное, но Брайант был восхищен. Поверить не могу, он сделал это! Перекрыл воду и превратил эту тварь в мясную нарезку. По стрелке на вентиле центрального водопровода он понял, что тот переведен в закрытое положение. Выглянув за дверь, Брайант увидел еле заметную пелену дыма, висящую в воздухе. Уэстмор занялся домом, теперь он должен найти Фэррингтона, где бы тот ни был. По-моему, нужно поддать газку. Прикончу Фэррингтона, заберу ключи, отыщу Уэстмора и будем убираться отсюда.

Подожди-ка! — вдруг сказал он себе.

Вот, он где!

На одном из экранов Брайант уловил движение. Лысый монах жестоко насиловал дефективную жертву, а в углу той же комнаты сидел и наблюдал за происходящим сам Фэррингтон. Он был голый и сидел совершенно неподвижно, пристально следя за ужасом, творящимся на кровати. А между ног у сидела тучная женщина без рук и ног. Она неторопливо делала Фэррингтону минет.

Брайант вспомнил комнату. Туда его изначально отвели, когда надели смирительную рубашку, и там Майкл посвятил его во все детали. Комната находилась дальше по коридору.

Но когда он открыл дверь, чтобы направиться туда, путь ему преградил Майклз, направив в лицо пистолет. Брайант отступил назад в комнату.

— Где ваш коллега, мистер Брайант?

— Понятия не имею.

— Кажется, он бегает по дому и все поджигает. Хотя это пустая трата времени. Этот дом имеет систему противопожарных разбрызгивателей за несколько миллионов долларов.

Можешь уже на нее не рассчитывать, — мысленно сказал Брайант.

— Надеюсь, вы обратили внимание, — сказал англичанин.

— На что?

Майклз указал на экран.

— На эти разгульства. Монах сломался. Утратил силу духа. Теперь он уничтожает эту бедную женщину. Смотрите.

Но Брайант не стал. Он уже видел достаточно.

— Вы думаете, что Бог действительно появится?

— Кто знает?

Ответ, казалось, повис в воздухе.

Ситуация была патовая. Брайант уже знал, что должен сделать, поэтому не стал раздумывать. И просто сделал.

Он развернулся, уменьшая для Майклза площадь вероятного поражения, понимая при этом, что может быть ранен. Это действие действительно заставило англичанина выстрелить.

Щелк!

Дзынь!

Маленький пистолет с глушителем совершил свой цикл. Брайант был настолько заряжен адреналином, что не почувствовал боли. Пуля попала в правую руку, но левой он ударил Майклза в грудь. Тот упал на пол, пистолет вылетел у него из руки. И когда он пришел в себя, пистолет был уже в руке у Брайанта. Он направил его Майклзу в лицо.

— Дай мне повод, — сказал Брайант, проверяя карманы британца. В них не было ничего, никаких ключей.

— Все выходы в этом доме запираются изнутри. Где ключи?

Майклз торжествующе улыбнулся.

— Они открываются с помощью распознавателя голоса. Система реагирует только на мой голос и Фэррингтона. Похоже, вам придется взять меня с собой, хм?

— От тебя слишком много проблем, — ответил Брайант. — И знаешь, что? Мне очень не нравится твое лицо.

Щелк!

Дзынь!

Брайант всадил пулю Майклзу в грудь. Возьму Фэррингтона, чтобы открыть дверь, — решил он. После того, как прострелю этому сукину сыну колени.

Он собрался уходить, когда почувствовал, как что-то дергает его за штанину. Это был Майклз. Он был все еще жив, хотя осталось ему немного. Кровь циклично выплескивалась из раны — пуля пробила аорту.

— Чего ты хочешь? — спросил журналист.

Майклз не мог ответить голосом. Он медленно поднял руку с вытянутым указательным пальцем. Англичанин указывал на монитор, показывающий комнату Сато Масааки.

Брайант недоуменно уставился на экран.

Комната Масааки была залита ярким светом.

 

16

Едва не раздавив умирающего слугу, Брайант выскочил из «диспетчерской» и бросился бежать по коридору к комнате Масааки. Из щелей между дверью и рамой пробивался свет, опаляя краску на противоположной стене. Когда Брайант достиг двери, пронзительный крик ударил по его барабанным перепонка, вызвав дрожь в спине. Кто-то в этой комнате, казалось, испытывал неописуемые муки. Изнутри доносился запах горелого мяса и паленых волос. В носу у Брайанта запершило, к горлу подступила желчь. Журналист остановился возле двери и прислонился к стене, слушая крики боли и пытаясь подавить страх и тошноту. Он нерешительно сунул руку в жгучий свет, исходящий из дверного проема, и почувствовал, как от жары съеживается кожа и раскрываются потовые железы. Но ожога, к счастью, не случилось.

Спасибо небесам за меланин [6]темный пигмент кожи
, — подумал он, готовясь распахнуть дверь и разрядить пистолет в Фэррингтона.

Брайант никогда никого не убивал. Когда ему было шесть лет, родители перевезли его из Окленда в Санта-Круз, шт. Калифорния, тем самым оградив от мира насилия. И вот он стоит, пригнувшись, в коридоре, с заряженным пистолетом, и собирается убить безумца, возжелавшего стать самим Богом. А что, если свет — это то, чего он боится? Тогда он совершит убийство на глазах у Всевышнего.

Этого не может быть. Брайант покачал головой и усмехнулся про себя, глядя на автоматический пистолет у себя в руке.

Какого черта я здесь делаю? Еще вчера он не верил в Бога. А теперь собирается встретиться с ним лицом к лицу.

Он медленно повернул дверную ручку. Сердце у него бешено колотилось, а тело дрожало, словно его окатили ледяной водой и подключили к электрической розетке. Брайант сделал глубокий вдох, снял 9-миллиметровую «Беретту» с предохранителя и приготовился распахнуть дверь. Вдруг она взорвалась изнутри под напором вылетевшего из комнаты тела, приземлившегося в коридоре дымящейся грудой. Брайант посмотрел на мужчину, покрытого волдырями и ожогами третьей степени. Почерневший, обугленный член больше походил на сгоревшую спичку, чем на человеческую плоть. Это был Сато Масааки.

— Зло. Это все зло, — произнес буддист потрескавшимися, обожженными губами, зачарованно уставившись на пылающий в комнате белый огонь. Влага на его сетчатке кипела и испарялась, но он продолжал всматриваться в свет. Прикрыв глаза, Брайант шагнул в комнату.

Потребовалось какое-то время, чтобы он снова смог что-то видеть. Потом он заметил стоящего и торжествующе кричащего Фэррингтона. Из его торчащего пениса обильным потоком хлестало семя. Его эякулят омывал экстатическое лицо сидящей напротив женщины, чье бесформенное тело походило на желатиновый пузырь. Язык ее был вытянут, словно она получала какое-то извращенное причастие. Взгляд Фэррингтона был прикован к другой женщине, стоящей в дальнем конце комнаты. Казалось, свет исходил из нее. Ее тело напоминало выжатую тряпку. Конечности у нее были скручены, словно соломинки-спиральки. Она рожала нечто, нечто слишком большое для ее вагинального прохода, разрывающее ее пополам в своем стремлении родиться. Существо, казалось, состояло из чистого света.

— Бог! Бог явился! — услышал Брайант возбужденный крик Фэррингтона.

Это не может быть Бог. Бог не стал бы разрывать кого-то пополам, — подумал Брайант, глядя, как существо прорывается из бедной Шэрон наружу, одновременно прижигая гигантский разрыв. Оно лезло, извиваясь, из ее утробы, словно водолаз, избавляющийся от мокрого костюма. Буквально выворачивало ее деформированное тело наизнанку. Свет был таким ярким, что Брайант чувствовал, как тот жжет ему кожу.

От этого зрелища Брайант потерял дар речи. Он не знал, что обнаружит, когда вломится в комнату. Все, что угодно, но только не это. Он стоял, как вкопанный, направив бесполезную «Беретту» в пол. Пылающее свечение, казалось, пожирало всю комнату. Стены, потолок, пол, весь особняк исчезли, словно мираж в пустыне. Остался лишь свет, Яркий, как взорвавшаяся звезда. Как будто само солнце сошло к ним с небес. Брайант продолжал смотреть. Его разум разваливался на части, не в состоянии логически объяснить то, что не поддавалось объяснению.

 

17

Пошатываясь, Фэррингтон двинулся вперед. Отпихнув в сторону толстуху, он приблизился к свету и в благоговении упал перед ним на колени. Вот оно. Вот то, ради чего он усердно трудился все эти годы. Наконец, Бог явился к нему. Его голова наполнилась вселенной всех цветов. Звездный свет лился на него, проникая в тело.

— Это так прекрасно! Боже мой! Наконец-то! Ты пришел!

Миллиардер трепетал от восхищения. Прищурив глаза от жгучего света, он пытался разглядеть существо.

— Я ЕСМЬ ВСЕ И ВСЯ! Я ЕСМЬ ИСТИНА! — Голос потряс стены, и, казалось, завибрировал в каждой молекуле.

— Покажись! Позволь мне узреть тебя! — закричал Фэррингтон, слезы радости с шипением текли по его щекам.

Свет постепенно стал меркнуть. Фэррингтон прищурился, раскрыл рот и закричал во все горло, увидев выступившую из света тень.

Материализовавшееся перед ним существо не могло быть Богом. Ни на небесах, ни на Земле не могло быть ничего столь нечестивого и отвратительного. Монструозная тварь являла собой хаос из конечностей и ртов, гениталий всех полов и видов и гноящихся отверстий, предназначение которых, казалось, никак не относилось к кормлению или размножению. Из раздутого туловища во всех направлениях тянулись щупальца. Одни проникали в землю, другие уходили вдаль. Фэррингтон проследил взглядом за одним склизким отростком, который жуткая тварь запустила ему прямо в череп.

— Ч-что ты такое? — прошептал Фэррингтон, глубоко потрясенный вызванной им мерзостью. Он чувствовал, как щупальце твари ползает в его мыслях. Это присутствие было скорее знакомо ему, чем чуждо. Он не чувствовал боли, словно щупальце не вторглось ему в голову внезапно, а всегда было там и только сейчас проявилось.

— Я ЕСМЬ ПОХОТЬ. Я ЕСМЬ АЛЧНОСТЬ. Я ЕСМЬ ЖАДНОСТЬ. Я ЕСМЬ ЛЕВИАФАН!

Голос звучал, словно хор из рева, шипения, воя, стонов и криков. Каждый этот звук преследовал человека в его кошмарах с тех времен, когда он, дрожа от холода в темных пещерах, еще лишь мечтал об огне. Свет полностью исчез, и на его месте появился сырой едкий туман, который, казалось, окутывал все липкой пленкой, как будто тварь выделяла какие-то вредные вещества.

— ТЫ ПРИЗВАЛ МЕНЯ И Я ПРИШЕЛ.

— Но… но я звал не тебя! Я звал БОГА! — закричал Фэррингтон, обезумев от ужаса.

— БОГА? НО Я И ЕСТЬ БОГ. Я — БОГ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. НЕ ТВОРЕЦ, НО ИННОВАТОР. ВО ВСЕМ, ЧТО СОЗДАНО ЧЕЛОВЕКОМ, ЕСТЬ ЧАСТИЦА МОЕГО ВДОХНОВЕНИЯ. Я ЕСМЬ ЗЛО, А ЧЕЛОВЕЧЕСТВО — МОЙ ИНСТРУМЕНТ.

Бескрайнее море ртов на гигантском туловище твари улыбнулось Фэррингтону, выскользнувшие языки облизнули мерзкие губы. Фэррингтон почувствовал, как зашевелюсь у него в голове щупальце. Тварь наклонилась к нему.

— ПОЗВОЛЬ ПОКАЗАТЬ ТЕБЕ, ЧЕМ Я ЯВЛЯЮСЬ.

И Фэррингтон увидел…

Подростки, грабящие старушек, чтобы раздобыть деньги на наркотики. Дети, убивающие сверстников в уличных разборках. Проститутки, разносящие заразу среди сексоголиков в сырых переулках и на заляпанных спермой гостиничных простынях. Насильники, в кровь раздирающие чресла кричащих жертв. Сексуальные извращенцы, с помощью искусственных членов из заточенной стали вскрывающие нежную плоть своих умирающих возлюбленных. Педофилы, растлевающие детей. Террористы, взрывающие посольства. Сатанисты, приносящие в жертву младенцев. Убийцы, каннибалы, воры, домашние тираны, наркодилеры. Все проявления зла в мире. Всем этим безумием манипулировали и дирижировали щупальца демона, Возможно, Бог ценил свободу воли, если таковая вообще существовала. Но для этой твари человек был не больше чем марионетка, игрушка в его порочных развлечениях.

Фэррингтон был потрясен. Это был не Бог, а нечто гораздо лучшее. Другая форма совершенства. Идеальное зло. Нечто, что миллиардер понимал и более того, с чем мог соперничать. Он не обладал щупальцами, с помощью которых мог манипулировать умами человечества, но у него были другие ресурсы. Деньги, компьютеры, целая всемирная сеть. Своими средствами контроля он мог с легкостью превзойти стоявшее перед ним существо. Но это не помогло бы ему обратить на свою сторону ангелов. Для этого ему было необходимо больше власти. Он нуждался в способности контролировать разум и волю, которой очевидно обладала эта тварь.

— Научи меня, — произнес он.

 

18

Уэстмор понятия не имел, с чем ему предстояло столкнуться. Он миновал всего несколько дверей, освобождая религиозных лидеров из плена — по крайней мере, тех, кто еще не успел оказаться во власти «Метопронила " — когда увидел в конце коридора вспышку света и услышал голос, похожий на вопли проклятых. Он сразу же понял, что Фэррингтон вызвал нечто. И уж точно не Бога. Отперев последнюю дверь, он повернулся, чтобы броситься на звуки какофонии, и едва не был растоптан двумя высоченными альбиносами.

Гиганты с телами цвета платины пронеслись мимо него в комнату, из которой исходил уже затухающий свет. Уэстмор узнал их по описанию Брайанта. Ангелы. Схватив топор, он побежал вслед за ними. Страшно подумать, что может случиться с Брайантом, окажись он в той комнате с хозяином того жуткого голоса и этими гигантскими близнецами.

Фотограф успел сделать всего пару шагов, когда перед ним снова возник ангел. Вид у него был еще более неряшливый и потрепанный, чем прежде. Легкая небритость превратилась в полноценную бороду. Двойник Боба Дилана бросил на него сквозящий паникой взгляд. Жутко было видеть его у такого бессмертного существа, как он. Если уж он был напуган, то, что тогда говорить о Уэстморе?

— Торопись! — закричал ангел.

Поток чудовищных образов хлынул в его разум с такой силой, что Уэстмор покачнулся и едва не грохнулся на пол. Он увидел мир, где изнасилования, убийства и пытки были канонизированы, а невинность и любовь — превращены в зыбкое воспоминание. Это был мир, к которому шел Фэррингтон. Уэстмор взял себя в руки и, промчавшись мимо обугленного тела азиата, влетел в комнату. Когда он пробегал мимо монаха, глаза у того открылись и уставились прямо на него.

— Торопись! — прохрипел монах, потом содрогнулся, и его глаза снова закрылись. Уэстмор был уверен, что человек умер. Шагнув в то, что осталось от комнаты, он застал Фэррингтона за общением с демоном. Это была тварь, похожая на какую-то всплывшую из морских глубин анемону. Брайант стоял неподалеку, направив на демона пистолет. По выражению его лица было видно, что сознание покинуло его тело. Уэстмор схватил его за плечи и встряхнул.

— Джеймс! Джеймс, очнись! Ты должен застрелить Фэррингтона! Ты должен убить его!

Ангелы набросились на демона и впились в него своими длинными спиралевидными ногтями. Ногти сломались, едва коснувшись плоти твари. Тогда они вонзили в нее свои зубы и принялись отрывать от туловища куски. Тварь взвыла от боли. Тут Уэстмор понял, что они пытаются сделать. Они пытались оторвать щупальце, которое тварь запустила в голову Фэррингтону. Уэстмор. накинулся на демона с топором и тоже принялся рубить.

— Джеймс! Джеймс! Очнись!

С каждым взмахом топора из твари выплескивалась густая черная жижа. Демон отбивался, заполняя его голову наиболее мерзкими и страшными образами. В животе у Уэстмора закрутило, он покачнулся и выпустил длинную струю рвоты, долетевшую почти до самого коридора. Но топором размахивать он не прекращал.

— Я вижу! Я вижу! — кричал Фэррингтон, в то время, как демон заполнял его разум знанием истинного зла. Жирная, лишенная конечностей женщина, которая еще недавно отсасывала ему член, теперь ползла прочь, пытаясь добраться до двери. Фэррингтон схватил ее за волосы и притянул обратно к себе. Он впился пальцами ей в череп, и тот затрещал. Кровь хлынула у нее из носа, ушей, рта и даже из глаз. Он разорвал ей голову пополам, забрызгав мозговым веществом пол у себя под ногами. Тут ангелы набросились на него.

Отказавшись от попыток отчленить жесткую конечность демона, они схватили Фэррингтона и принялись отрывать ему голову от плеч с помощью зубов.

Уэстмор прыгнул вперед и взмахнул топором, готовый рассечь миллиардеру голову пополам. Но тут прозвучали выстрелы, и грудь мужчины разорвали пули. Уэстмор поднял глаза и увидел, что его коллега стоит над ним, направив пистолет на Фэррингтона, и всаживает тому в торс пулю за пулей.

— Я видел это. Я видел то, чем он пытался стать. Не понимаю, как, но я смог увидеть все.

Брайант стоял над мертвым миллиардером, все еще направив на него 9-миллиметровый пистолет, словно ожидая, что тот воскреснет.

— Это было настолько ужасно, мужик. Ты не знаешь, чем бы он стал. Я должен был убить его. Я не мог ему позволить… это было настолько ужасно… истинное зло.

— Знаю, мужик. Мы все видели. Все в порядке. Ты должен был убить его.

Брайант вдруг вспомнил про демона и повернулся, чтобы разрядить остаток обоймы в жуткую тварь, но та уже уползала прочь. Дым и огонь уже пробрались сквозь половицы и принялись поглощать дом.

— Черт! Я чуть не забыл про огонь! Тут скоро все вспыхнет! — закричал Уэстмор и бросился к двери. Коридор был уже затянут дымом. Стена огня медленно подбиралась к ним, отрезая путь к отступлению.

— Вот, черт! Мы в ловушке! Берегись!

Фэррингтон был еще жив. Его тело стало меняться. Оно ломалось и преобразовывалось. Превращалось в нечто, напоминавшее демона, которого они только что прогнали прочь. Из разорванной груди и живота выползли многочисленные щупальца и потянулись в сторону Брайанта и близнецов. Близнецы оскалили зубы, словно дикие звери, и яростно зарычали. Брайант повернулся и выстрелил. Одна пуля попала Фэррингтону в горло, разорвав гортань и застряв в позвоночнике. Пистолет щелкнул пустой обоймой. Фэррингтон улыбнулся, Он схватил журналиста одним из своих извивающихся отростков и швырнул в пылающий коридор.

— Нееееет!

Увидев, как тело Брайанта пролетело мимо, Уэстмор бросился ему на помощь. Он вытащил коллегу из огня как раз в тот момент, когда он уже начал кричать.

— Он все еще жив! Он все еще жив! — Брайант был близок к панике.

— Мы уже ничего не сможем с этим сделать. Нужно выбираться отсюда. Весь особняк горит!

Они заглянули в комнату и увидели, что Фэррингтон встал и широко раскинул руки, чтобы обнять близнецов. Щупальца вырывались из каждой точки его тела, они становились длиннее и толще. Он улыбнулся, когда ангелы бросились в его объятья, а потом заплакал, когда те впились в него зубами. Втроем они упали на пол, вцепившись в борьбе и пытаясь убить друг друга. Уэстмор схватил Брайанта, и они оба бросились по коридору прочь от огня.

— В конце коридора находится бассейн. В нем есть окна, которые мы сможем разбить. Через них мы сумеем выбраться.

За спиной у них раздались крики миллиардера. Он звал на помощь, раздираемый ангелами на части. Огонь продолжал распространяться по коридору, лизал им пятки и ревел в ушах, высасывая из воздуха кислород и обжигая легкие. Уэстмор и Брайант распахнули дверь в бассейн и ввалились в нее как раз в тот момент, когда спины у них уже начали покрываться волдырями от жара.

Времени на то, чтобы пытаться разбить одно из тех лексановых окон, не было. В пистолете больше не осталось пуль, и в бассейне не было ничего такого, что могло бы защитить их. Брайант и Уэстмор нырнули в бассейн, и в следующее мгновение дверь у них за спиной взорвалась под напором стены раскаленного воздуха.

Погрузившись в хлорированную воду, они продолжали слышать крики Фэррингтона. Ангелы рвали его на части. В любом случае, огонь закончит начатое ими дело. Ничто не способно было выжить в этом аду.

 

19

Вода нагревалась. В бассейне не было легковоспламеняющихся поверхностей. От стен до потолка все было покрыто 40-сантиметровой мраморной плиткой «Джало Антиква», привезенной из Италии, которая мешала огню распространяться. Но остальная часть дома полыхала, и температура воды быстро приближалась к точке кипения.

Окна лопнули от жары. Двое журналистов выскочили из бассейна и со всех ног бросились наружу. Из-за сильной жары кожа у них покрылась волдырями. Глаза слезились, отчего все казалось размытым. Зажмурившись, они нырнули вперед головой в разбитые окна.

Уэстмор пролетел сквозь ряд кустов и выкатился на полукруглую подъездную дорожку, где по-прежнему стоял лимузин, доставивший их в этот дурдом. Он огляделся в поисках Брайанта, но того нигде не было видно. Затем посмотрел на окно, из которого только что выпрыгнул и увидел коллегу. Тот сидел, скорчившись на подоконнике… опутанный щупальцами. Глаза у журналиста вылезли из орбит, а из ушей торчали мозги. Щупальца медленно сжимались, ломая и дробя ему кости.

— Джеймс! Неееет! — закричал Уэстмор, увидев, как тело Брайанта исчезает в огне. Спустя несколько мгновений весь особняк рухнул.

 

20

Прошло больше года, прежде чем Уэстмор вернулся на то место, где когда-то стоял особняк Фэррингтона. Все это время его осаждали просьбами об интервью о кровожадном фанатике и запредельными предложениями о покупке сделанных им в особняке снимков. Но Уэстмор всем отказал. Он не мог заставить себя как-то наживаться на произошедшем здесь. И более того, не хотел, чтобы была обнародована история этого безумца. Именно ради этого тот привез их сюда. Чтобы рассказать свою историю. Вот почему погиб Брайант. Уэстмор не доставит этому сумасшедшему удовольствие. Он заберет эту историю с собой в могилу. И все же он хотел сделать один последний снимок. Это будет единственное, опубликованное им фото этого места.

Ричард Уэстмор осторожно пробирался через щебень и пепел, оставшиеся от поместья Фэррингтона. В конце концов, он нашел место, где держали калек, где творились неописуемые зверства. И там, как и сказал ему ангел, цвел белый лотос. Солнце выглянуло из-за туч, и Уэстмор обратил свой взор к небу. Улыбнувшись, он вытер с глаза слезу, опустился на колени и сделал снимок.

© Edward Lee and Wrath James White 2007

© Локтионов А.В., перевод на русский язык, 2016

Ссылки

[1] «Короной» еще именуют венец головки полового члена (здесь и далее прим. пер.).

[2] культовый американский актер

[3] знаменитый амер. актер

[4] элитный шотландский виски

[5] повышенная волосатость

[6] темный пигмент кожи