— Что это? — Аманда сонно посмотрела на предмет, висящий над кроватью.

Он был похож на паутину, закрученную вокруг древесных веток. В паутину были вделаны маленькие блестящие камни, а выше, почти под потолком, к предмету были прикреплены какие-то мешочки.

— Это ловец снов, — Кайова лег на бок, придвигаясь ближе к Аманде. Одна его рука оказалась у нее под головой, другой он обнял ее, прижимая к груди.

— Я слышала о таком.

Она нахмурилась. Кайова хмыкнул.

— Моя мать по крови наполовину принадлежала к индейцам племени Кайова. Она сплела ее еще до того, как я и мой дед уехали. Считается, что ловец снов дает хорошие сны. Он может поймать в свою паутину хорошие сны, а кошмары прогонит, чтобы они больше не появлялись.

Она с любопытством склонила голову.

— Большинство Пород напоминают коренных американцев, почему?

Он вздохнул в ответ на ее вопрос, откинувшись на спину, чтобы поглядеть на ловца снов.

— Генетически измененные сперматозоиды содержат ДНК коренных американцев. Ученые решили, что индейские гены в сочетании с генами животных помогут создать более жестоких солдат.

Он пожал плечами.

Аманда наклонила голову, глядя на сложные хрупкие переплетения и мелкие кристаллы, которые выглядели как роса на паутине.

— И он помогает тебе видеть хорошие сны? — спросила она, повернувшись, чтобы взглянуть на него.

На лице Кайовы была написана смесь сожаления и признания. Он не был зациклен на прошлом, но и не намеревался его обсуждать.

— Это всего лишь память.

Он отвернулся от нее, и Аманда поняла, что это было гораздо больше, чем просто память. Она молча продолжала глядеть на него.

— Ты когда-нибудь видел свою мать после того, как твой дедушка тебя увез? — спросила она.

Сама Аманда не могла представить свою жизнь без семьи. Они могли раздражать ее и злить, но они были ее семьей.

— Никогда, — ответил он тем же ровным тоном.

Кайова поднялся с кровати, и она поняла, что маска бесстрастности снова на месте.

— Будешь завтракать?

Аманда расслабила мышцы и охнула от боли. Он взял ее ночью снова, овладел ее с неистовством и жаром, который чуть было не уничтожил их обоих несколько раз.

— Кайова, — сказала она тихо. — Вот почему я убежала от тебя прошлой ночью. Если ты не собираешься ничего со мной обсуждать, нам никогда не стать настоящей парой.

Он крякнул в ответ.

— Последнее, что я от тебя слышал — это то, что ты в любом случае не собираешься здесь оставаться, — он двинулся к комоду и достал чистую одежду. — Я собираюсь принять душ. А потом приготовлю завтрак. Ты можешь тоже искупаться, пока я буду готовить.

Аманда опустила голову, нервно кусая губу.

— Я все равно сбегу, Кайова.

Он остановился. Она заметила, как мышцы играют под смуглой кожей его рук.

— Ты снова сбежишь, и я заставлю тебя об этом пожалеть, — голос звучал ровно, глаза, когда он повернулся, чтобы посмотреть на нее, были совершенно пусты. Аманда поразилась его умению прятать боль и злость, которые он наверняка сейчас ощущал. — Не совершай эту ошибку еще раз, Аманда. Ради нас обоих.

***

— Женщина, которая родила тебя, прислала тебе этого ловца снов, — Дед указал на висящую в углу гостиной паутину, украшенную кристаллами и перьями… — Она заставила меня пообещать, что я буду хранить его для тебя. Но у животных нет снов, ведь так, щенок? — рявкнул он сердито. — Чтобы видеть сны, нужна душа.

Кайова опустил голову, уставившись на свои руки. У него были сны, в которых мягкий нежный голос матери пел ему колыбельные и шептал ласковые слова.

— Будь хорошим мальчиком, Кайова. Найди свою душу…

Его душа.

«Что такое душа?» — спрашивал себя мальчик снова и снова.

Если бы у него была душа, его бы не бросили, говорил себе он. Никто бы не оставил его одного, во тьме, наедине со страхами и странными снами.

«А у матерей есть душа? — задавался вопросом маленький Кайова. — Почему матери отдают своих детей таким людям, как его дед?»

— Тебя создали, Кайова, — рычал дед. — Создали и поместили в беспомощную женщину. Тебя создало зло, и это зло тебя однажды уничтожит. Надо было утопить тебя, как щенка, еще когда ты родился.

***

Кайова стоял под душем, чувствуя, как хлещет по телу вода, и вздыхал. Это были ужасные воспоминания, те, которые он хотел бы навсегда изгнать из своей головы. Ему следовало бы дважды подумать, прежде чем отказываться от жизни, которую он вел, и браться за работу, которая заставляла его воспоминания оживать.

Но Аманда была как воплощение нежности и мягкости, о которой он столько грезил в детстве. В четырнадцать лет, покинув горы, Кайова поклялся, что вернет себе все то, что отнял у него дед. Но почти сразу же узнал, что волшебная жизнь, которую он видел по телевизору, была обманкой, иллюзией. Он не позволял себе верить иллюзиям все эти годы. До Аманды.

Мягкая, нежная Аманда.

Ее смех украл его сердце задолго до их поцелуя. Волшебство ее улыбки и нежность ее голоса успокаивали его, приносили покой. Она была его мечтой — и это было больно.

Его губы сложились в брезгливую усмешку. Он взял с полки губку и быстро намылился.

Спаривание было биологической, гормональной реакцией. В нем не было эмоций. Эти гормоны не могут заставить Аманду полюбить то, что она не может принять. Как не сможет и материнство.

— Они рассказали ей о том, что засунули ей в живот, — набросился на него дед, когда Кайова осмелился предположить, что он ребенок, а не животное. — Они показали ей существа, которые родились от других женщин. Они скулили и выли, как щенки, а не как дети. Ты такое же отвратительно маленькое животное, как и они. Они заставили ее. Она родила тебя, потому что ее совесть не позволила ей поступить иначе. Но ты был противен ей с самого рождения.

Кайова вспоминал его слова, натирая лицо губкой. Все уже давно кончилось, но сердце до сих пор обливалось кровью. Аманда смотрела на него, как на животное, с которым ее заставляют спариваться. Ей нужно было больше, чем он мог ей дать. Кайова признался себе, что тут он бессилен. Он просто не мог дать ей большего.

У него было достаточно денег, хоть и заработанных не совсем легально, и она бы с ним не нуждалась. Но она все-таки дочь Президента Вернона Мэриона. По понятиям того общества, в котором она жила, брак между ней и отбросом человеческой расы был неприемлем. А Кайова был отбросом. Черт, иногда ему казалось, что в нем почти не осталось человеческого.

Долгие минуты спустя, контролируя выражение своего лица, он вышел из ванной в футболке и черных джинсах и уставился на Аманду. Она сидела на кровати и тоже смотрела на него, в ее карих глазах светилась обида.

— Я приготовлю завтрак. У тебя есть полчаса, — сообщил он ей спокойно, отодвинув желание и гнев глубоко на задворки сознания — туда, куда привык прятать чувства за все эти годы.

— То есть, у тебя есть полчаса, чтобы подумать, — она поднялась с кровати, высокомерно на него глядя. — Мы можем обсудить это и прийти к разумному решению, или тебе стоит начать думать, где меня лучше запереть. Потому что это не будет продолжаться вечно.

— Я надеюсь, ветчина и яйца на тебя подействуют, — сказал он спокойно. — Чуть позже я схожу на склад.

Ее губы яростно сжались.

— Как угодно, черт возьми. Будешь завтракать один, Кайова. Завтракать — и думать. Голосование по Закону Пород уже послезавтра. Как долго ты сможешь удерживать меня, когда все решится?

Она пронеслась мимо него в ванную с гордо поднятой головой, ее волосы развевались за ней волной.

— Я и не собирался тебя удерживать силой, — пробормотал он тихо. — Но наверное, стоит попробовать.