Маэль Эйнсворт

Больница VI округа, 12.08

Мне снился такой странный сон. Словно я покидаю этот мир. Но я слышал какие-то голоса. Врачей, медсестер… Холодные и жестокие голоса. Они мне незнакомы. Я опять в больнице? Может, это наркоз? Нет, наверное, я просто сплю. И очень скоро проснусь.

– Он безнадежен. Он умирает. Мы вынуждены отключить его. Месяц комы. Время пришло…

Но я не мог открыть глаза. Тело словно онемело, я ничего не чувствовал. Зато слышал какие-то звуки.

Опять проваливаюсь в пропасть. Много света, слишком много, он просто пожирает меня.

Я наконец-то открываю глаза.

Три недели моей жизни после комы прошли в больнице. Ничего не изменилось. Опять разъяренные голоса родных, которые говорят с врачом, медсестры, которые суетятся надо мной. Подумать только: целый месяц я провел в коме. Один раз я уже впадал в кому, но тогда мне не было и десяти лет, да и проспал я всего лишь три дня.

Я узнал о том, что если бы не очнулся тогда, то меня бы отключили от аппарата жизнеобеспечения. Мрази. И как меня только угораздило проснуться вовремя? Мне кажется, что я все слышал. Не знаю, как это точно описать. Словно очень четкий сон.

Проблема в том, что я ужасно разговариваю и еле хожу. Видимо, придется учиться заново.

Я решил попробовать встать самостоятельно. Получилось, мягко говоря, не очень… Я опять упал на кровать. Чувствовал я себя ужасно, тело не слушалось.

Я снова попытался подняться и ухватился за край кровати. С трудом, но я оказался на ногах. Честно говоря, ноги были похожи на неудобные протезы. Продвигаясь ползком по стене, я добрался до двери, открыл ее и выбрался из чертовой палаты. Дальше было труднее. Я понял, что не знаю, где здесь выход.

О, вот он! Огромная стеклянная дверь вела на улицу. За пару минут я устал так, будто все это время поднимался по отвесной стене.

Я очутился в небольшом парке, где никого не было. Меня это даже порадовало. Никто не будет пялиться на меня и разглядывать эти уродские трубки, торчащие из моего носа.

Дойдя до огромного дерева, я лег прямо под ним и уставился на пасмурное небо, затянутое серыми тучами. Хорошо, что зима у нас в городе не снежная и теплая. Деревья еще зеленые, но листья уже опадают. Ветер дул все сильнее, и листва шумела все громче и громче. Скоро будет дождь, но мне все равно. А может, настоящая гроза. Вот прикол будет, если меня убьет молнией. Она изуродует меня до такой степени, что все побоятся смотреть на мой труп. Был у меня в детстве друг, которого убило молнией. Мне даже не разрешили приходить на его похороны, чтобы не «травмировать детскую психику». А хоронили его в закрытом гробу.

Жизнь – такая странная вещь. Кто знает, что произойдет через пару мгновений? Кто-то живет больше, а кто-то – меньше. Я понятия не имею о том, когда я умру. С самого рождения врачи давали неутешительные прогнозы: что с таким сердцем я доживу только до двадцати семи лет. Мне уже двадцать три. Значит, осталось еще… один, два, три, четыре… Четыре года – и все. Естественно, родные не дадут мне умереть и будут искать донора до последнего.

Возможно, никто не сможет мне помочь. Если мне суждено умереть, то пусть так и будет. Я устал бороться.

Раскат грома заставил меня вздрогнуть. Я закрыл глаза и сосредоточился на ощущении капель дождя на лице. Так я чувствовал себя живым и полным сил. Счастливым быть очень легко.

Минут сорок я лежал в полнейшем спокойствии, пока меня не нашли. Одетт помогла мне встать и сказала, что нужно возвращаться назад. Были бы у меня силы, я бы просто так не сдался, но пришлось подчиниться.

Как же больно ходить. Чувства постепенно возвращались ко мне. Когда я оказался в палате, то сразу же рухнул на кровать. Родные с беспокойством наблюдали за мной. Их пугало мое молчание. Они хотели, чтобы я хоть что-нибудь сказал. А я не мог.

– Как ты себя чувствуешь? Уже лучше? – спросила бабушка, присаживаясь на край кровати.

Я лишь смотрел на нее пустыми глазами.

– Пожалуйста, Маэль, ну хоть головой кивни… – умоляла она.

Но я не мог. Как мне кивать, если я плохо себя чувствую?

– Видимо, все слишком плохо. Они предупреждали, что мозг может сильно пострадать, – в разговор вмешался дед, который с важным видом стоял у окна.

Я видел, с каким ужасом в глазах взглянула на него Одетт.

Внезапно в палату вошел доктор.

– Ну как он? Сам ходить уже пробовал? – спросил он, осматривая меня.

– Да он уже в парк сбежать умудрился, – иронично сказал дед и вновь отвернулся к окну. Я знаю, что мое поведение вызывало у него раздражение.

– Это уже хорошо. Пускай, ему это только на пользу пойдет, – ответил доктор.

– Вы уверены, что в его мозгу не произошло никаких изменений? – с волнением в голосе спросила бабушка.

– А вы как думаете? Если он уже попытался сбежать из палаты, то ничего страшного точно не произошло, – шутливо сказал врач.

– А когда он начнет говорить? – не унималась она.

– Это уже от него самого зависит. Пусть учится. И вы больше с ним разговаривайте, – сказал доктор и вышел из кабинета.

Одетт тяжело вздохнула, обняла меня и, как обычно, заплакала.

– Если бы я только могла взять всю твою боль себе…

Бабушка часто говорила эту фразу. Только зачем постоянно повторять то, чего никогда не будет?

Дед отошел от окна и направился к выходу.

– Я жду тебя в машине, – сказал он ей и вышел.

Она с печалью посмотрела на меня и вытерла слезы. Я бы хотел пожалеть ее, но не мог.

Одетт встала и тоже направилась к двери.

– Я еще приеду. Только никуда не убегай, пожалуйста, – попросила она и с убитым видом вышла из палаты. Я лишь молча кивнул и, выждав минут десять, решил прогуляться по коридорам больницы.

Тут оказалось довольно просторно. Куча разных кабинетов и палат, автоматы с шоколадками и свой сад. Правда, слишком скучно, даже несмотря на то что я оказался в детском отделении. Делать тут абсолютно нечего. Когда мне надоело слоняться по белым больничным коридорам, я отправился в сад.

Как же мне хотелось уехать домой. Но это невозможно, так что придется вернуться в палату и скучать там. Хорошо, что я взял планшет с собой. Проблема в том, что у меня нарушилась координация, из-за чего печатать неудобно. Ну ничего, как-нибудь приспособлюсь…

Интересно, что произошло за этот месяц? Я пропустил Рождество и Новый год. Так ждал их, и вот тебе раз.

Я открыл планшет и начал пролистывать ленту. Оказывается, мне пришло огромное количество сообщений. Друзья, знакомые и незнакомые люди желали мне скорейшего выздоровления, писали слова поддержки и говорили о том, что молятся за меня каждый день. Мне было очень приятно: знать, что ты небезразличен людям, когда тебе плохо.

Я нашел себе занятие на вечер. Буду отвечать на сообщения и тренировать пальцы банальным «спасибо». Все лучше, чем просто лежать и смотреть в потолок. Как только я твердо встану на ноги, сразу же сбегу. Сниму квартиру или пойду к друзьям. Ладно, пару дней на разработку плана у меня есть. А может, и больше.

Все спрашивали, как я себя чувствую, и говорили, что мое выздоровление – настоящее чудо.

Внезапно мой взгляд упал на страницу Кэрри Блейк. Ностальгия накрыла меня с головой, и мне захотелось вновь с ней поговорить. Как назло, ее не было в Сети. Меня это не остановило, я все равно написал ей.