Который год Александр Бобров — писатель и тележурналист — ведёт под рубрикой "Мой месяцеслов" в газете "Советская Россия" свой календарь наиболее значительных общественных, культурных и политических событий, и мы уже привыкли к нему, ждём его, располагаемся перед чтением поудобней, предвкушаем удовольствие от острого, порой язвительного и всегда наблюдательного вездесущего голоса. Александр Бобров — поэт, и о чём бы он ни писал, какую бы мерзость текущей российской "демократии" ни выставлял на всеобщее обозрение, какому бы празднику ни радовался — всё у него имеет поэтический канон, во всём слышится поэтический размер.

И вся отечественная поэзия — и не только поэзия — в помощь ему для уяснения предмета новой жизни и новой культуры, обрушившейся на Россию. Тут и Пушкин, и Тютчев, и Блок, и Есенин, и славянофилы, и Достоевский, и историки, и полководцы, и древние. И всегда — к месту, всегда в поддержку.

Но эрудиция автора, разумеется, не только в цитировании, но прежде всего в точных и остроумных суждениях, одетых в пронзительную простоту, по поводу общественных и духовных завихрений, которыми так богата наша действительность.

Никто из противоположного лагеря (я имею в виду противоположение главным образом духовное) не мог быть способен на этот жанр, удачно найденный и много говорящий, потому что для владения им требуется, помимо таланта, ещё и правота.

"Нет лучше русской истории", — писал Пушкин Чаадаеву. Право, не скажешь, входит ли новейшая наша история в это "нет лучше". Несмотря на всё неприятие происходящего в стране последние пятнадцать лет, может быть, и входит. Если удастся России стряхнуть с себя чужебесие и остановить развал, вновь стать собою, если крайнее напряжение нашего духа не даст обрыва, мы могли бы в очередной раз гордиться своей способностью, запустив дело спасения до последнего предела, тем не менее подняться и выпрямиться. Тогда бы это и было продолжением "нет лучше". И тогда "Месяцеслов", эта своеобразная летопись одного из самых опасных и интересных периодов смуты, мог бы явиться бесценным документом этого выпрямления.

Но, полагаю, задачи у него скромнее, и пишется он не для историков. Пишется он — для нас. "Прейдёт лик мира сего", — сказано в Евангелии. Чтобы в будущем "лике" были мы не старческой морщиной, а полновесной чертой, и требуются нам эти постоянные собеседования. Уж чего нет и быть не может в "Месяцеслове" от Александра Боброва — ни в одной букве ни слабости, ни уныния.