Камни полетели сразу со всех сторон. Осколки стекла рассыпались по паркету, образуя причудливую стеклянную лужу.

– На пол! Быстро! – Громкий голос Полипина вырвал Сосновского из оцепенения, заставил действовать быстро. Подчиняясь, он упал на пол, закрывая голову руками. И вовремя: выстрелы последовали за камнями почти сразу. Пули ударили в стену и срикошетили в письменный стол. Перевернув, Володя выставил его как щит между собою и окном.

Там, за окнами, бушевала толпа. Володя чувствовал зловещее дыхание этого монстра, вырвавшегося наружу и поражающего все вокруг адским огнем. Все смешалось в какой-то единый звук разрушения, и Володе вдруг подумалось, что настоящее разрушение должно быть именно таким – крики взбешенных, разъяренных людей, громкие звуки выстрелов, грохот разбитого стекла, и над всем этим – черная обреченность, как облако, повисшая в воздухе. Обреченность и для тех, кто прячется в этих ненадежных стенах, и для тех, кто собрался за ними.

Толпа намеревалась разгромить управление полиции и перебить всех, кто находился внутри. Когда первые камни полетели в окна, Володя и Полипин работали в одной из комнат полицейского управления.

Они почти не разговаривали после трагической гибели Людоеда. Эта страшная смерть произвела на Володю настолько тяжелое впечатление, что он даже собрался уходить из полиции. Но это было до февральского переворота. Потом в городе начался ад.

Грохот усилился – вместе с криками. Можно было определить, что толпа становится больше. Стреляли целенаправленно, в окна, и были отчетливо слышны вопли тех, в кого попали пули, – в управлении было полно людей.

В воздухе запахло гарью.

– Они бросают зажигательные смеси, – сказал Полипин, – надо быстрее убираться отсюда.

– Как мы уйдем? – от ужаса Володя почти кричал.

– Попробуем выбраться через двор. Нужно пробираться к коридору. Будем отстреливаться.

Полипин вытащил оружие и наугад выпустил несколько пуль в окно, прячась за столом, перевернутым Володей. Револьвер в руках Сосновского дрожал. Он никак не решался приподняться над столом и выстрелить. Со стороны окна раздались громкие крики – похоже, нападающие собирались идти на штурм.

– Пробирайся в коридор, я прикрою! – крикнул Полипин. Володе не надо было повторять дважды. Рывком он откатился назад и ударом ноги распахнул дверь, выстрелил наугад в сторону окна. Ползком, по битому стеклу Володя пробирался к выходу в коридор. Осколки стекла ранили его руки, но он не обращал внимания на порезы. Крики усилились. Начался штурм.

Нападавших было много. Володя видел, как в темнеющем проеме окна появился какой-то бандит. Полипин выстрелил в него почти в упор. Раскинув руки в стороны, с воплем бандит рухнул вниз. Но на его месте тут же появились двое других.

Володя был уже в коридоре, когда Полипин приподнялся над столом, прицеливаясь в залезавшего в окно бандита. Грянули выстрелы. Комната заполнилась пороховым дымом. Происшедшее потом Володя запомнил на всю жизнь.

Он был красив и горд, этот старый офицер сыскной полиции, принявший смерть с оружием в руке. Володя никогда не видел в фигуре Полипина столько красоты и достоинства. Это было предсмертное, пугающее мужество. Грянули выстрелы. На спине Полипина расплылись багровые цветы – пули прошили его насквозь. Медленно, все еще сжимая в руках оружие, он стал оседать вниз.

Бандиты были уже в комнате. Один, маленький, белобрысый, в упор прицелился в Володю. Глядя прямо ему в глаза, Сосновский бросил свое оружие в сторону на пол. Бандиты схватили его, швырнули в стену лицом, заломили ему руки, грубо обыскали, пытаясь отыскать оружие, но оружия не было.

Ругаясь, бандиты потащили Володю во двор. В дверях ему удалось обернуться. Последним, что он увидел, были широко раскрытые, направленные ввысь, мертвые глаза Полипина. В них не было ни страха, ни горечи, только спокойствие и удивление при виде неожиданной, внезапно настигшей его смерти.

Оставшихся в живых полицейских выволокли во двор. Их было достаточно много, но еще больше было нападавших – мужчин и женщин с разными лицами, выражавшими почти одинаковую агрессию и свирепость. Крики нескрываемой ненависти заглушили все вокруг.

Полицейских выстроили в ряд, и Володе вдруг показалось, что в толпе бандитов он видит Таню. Нет, это было невозможно. Что могла Таня делать здесь, в окружении уличных банд?

Во дворе в сопровождении вооруженной свиты появился молодой темноволосый человек с раскосыми глазами. Бандиты расступались перед ним, а по толпе, только что жаждущей крови, тут же пронеслось:

– Японец… Король…

Он двигался вдоль ряда бывших полицейских, заглядывая в глаза каждому. Наконец остановился:

– На ваших руках море крови. Целое море людской крови! Так вам и жить дальше с этим. Но на моих руках крови не будет. Убирайтесь!

Полицейские пошли через двор, сопровождаемые насмешливыми криками и улюлюканьем толпы. Володе вдруг снова показалось, что он видит Таню, но он тут же отогнал видение. Сосновский навсегда уходил из здания полицейского управления, из прошлой жизни. Он больше не служил в полиции.

Японец, несколько его адъютантов, Корень и Таня, которая все время была в толпе нападающих, шли по коридорам бывшего полицейского управления. Пожар уже был потушен, но в воздухе невыносимо воняло гарью. Здание не горело, но во дворе люди Японца жгли все полицейские документы, обнаруженные в здании. Из одной двери высунулся Гарик, личный адъютант Японца:

– Нашли! Он там!

Все вошли в комнату, где рядом с перевернутым столом лежал мертвый следователь Полипин.

– Это он, – сказал Японец Тане, останавливаясь над телом, – он велел его арестовать. Полипин. Вел дело Людоеда.

Таня решительно шагнула вперед, остановилась и изо всех сил плюнула в мертвое лицо.

– Почему? – закричала она, повернувшись к Японцу, – почему ты не убил его раньше?

Затем, издав короткое, болезненное рыдание, быстро выбежала из комнаты. Мужчины с горечью смотрели ей вслед.

7 и 8 марта 1917 года, после массового разгрома полицейских участков и жандармских управ в Одессе, когда погибло очень большое количество жандармов и сотрудников полиции, новая власть, назначенная Временным правительством, приняла экстренные меры. Были посажены под арест городской голова Борис Пеликан, начальник сыскной полиции Гиршфельд и все его заместители – всего 14 человек. Жандармское управление и полиция были расформированы. Появилась народная милиция, ее главой стал профессор Новороссийского университета Завьялов. Но чистки и аресты не коснулись многих бывших полицейских. Тем из них, кто не был запятнан в массовых расстрелах гражданского населения и погромах на Молдаванке, было предложено вернуться обратно, уже в ряды милиции, и охранять правопорядок в городе. Новой милиции требовались сотрудники, которые имели опыт в борьбе с мародерством, грабежами и налетами. Володе также поступило подобное предложение.

Он лично встретился с Завьяловым – человеком интеллигентным, но решительным. Как и вся прогрессивная одесская общественность, Завьялов осуждал жестокий террор, развязанный бывшими жандармами и полицией, когда без суда и следствия, по малейшему подозрению, расстреливали людей.

– У вас серьезная слава, – говорил Завьялов Володе, – вы арестовали жестокого убийцу Людоеда, что само по себе праздник. Почему бы вам снова не послужить людям? Мы должны остановить грабежи и разбой.

Завьялов говорил разумно и решительно, но перед глазами Володи все стояло мертвое лицо Полипина. Не отказываясь сразу, он обещал подумать. Но, выйдя из кабинета Завьялова, понял, что не вернется ко всему этому никогда. Володя еще не знал, чем будет заниматься, но всех этих политических игр, сопровождаемых кровью и стрельбой, больше не хотел. Он найдет себе занятие. Может, отыщет Людоеда. Хотя бы ради памяти Полипина. И ради азарта охотника, не выследившего свою дичь и продолжающего идти по следу.

Увидев Таню через весь этот тяжелый промежуток времени, Володя был поражен. Она похудела, осунулась, а по лицу ее время от времени пробегали какие-то мрачные тени.

– Я болела, – прокомментировала Таня его вежливое недоумение (Володя был слишком хорошо воспитан, чтобы спросить прямо, что произошло), – меня неожиданно подкосила испанка. Это ужасная болезнь! Я до сих пор не пришла в себя. Теперь, когда ты стал гражданским, самое время заняться поисками Людоеда. Надеюсь, ты по-прежнему настроен его найти?

– Более чем, – Володя горько улыбнулся, – хотя теперь это уже не имеет никакого значения.

– Это имеет значение для нас, – без тени улыбки сказала Таня. – Надеюсь, ты в курсе, что завтра вечером состоится вторая игра?

Игру, назначенную на конец февраля, из-за политических волнений перенесли на середину марта, и Володя получил специальное уведомление об этом на фирменном бланке китайской чайной «Зеленый дракон». Он воспользовался им как предлогом, чтобы в очередной раз прийти к Тане.

Они разговаривали в гостиной, когда мимо них вдруг прошла женщина в форме медицинской сиделки, неся в руках металлический поднос для шприцев.

– У меня гостит пожилая родственница из Киева, – объяснила Таня. – Она только приехала и слегла. Сердце. Серьезная болезнь. Пришлось нанять сиделку, чтобы она за ней постоянно ухаживала.

– Ты ангел, – сказал Володя, – у тебя золотое сердце.

Но Таня нахмурилась, а в глазах ее сверкнули молнии – она контролировала себя все хуже и хуже, и нервы часто ее подводили.

– Я знаю, что произошло с Людоедом… Вернее, арестованным, как Людоед, – поправила себя Таня. – Я была возле здания суда и даже отдаленно видела взрыв. И там же, у здания суда, в толпе, я услышала одну очень интересную вещь, которая не дает мне покоя. Я услышала рассказ об убийце, который жил в Одессе раньше, об Одиноком Волке. Говорили, что он убивал своих жертв в точности так, как Людоед.

– Как интересно, что ты об этом заговорила! – встрепенулся Володя. – Я даже изучал это дело, специально поднял в архиве! Илья Кодыма, по прозвищу Одинокий Волк, убивал своих жертв действительно так, как Людоед.

И Володя рассказал ей всё, что знал об этом деле. Таня слушала очень внимательно, не перебивая.

– Ты сказал, что у Одинокого Волка была семья. Что же с ней стало?

– Жена умерла, а детей отправили в приют.

– Детей? Их было несколько?

– Я не знаю. Я не искал таких подробностей, – ответил Володя. – Ты думаешь, Людоед имеет какое-то отношение к Одинокому Волку? – удивился он. – Разве такое передается по наследству?

– Но ведь это выглядит логично, не правда ли? – взволнованно произнесла Таня. – Гораздо логичнее, чем все наши предположения, что были до того. Если кто-то из детей Ильи Кодымы выжил, то он вполне может унаследовать больную психику отца. Мы должны узнать, что произошло с детьми. В архиве есть документы?

– Мы можем попробовать их достать.

Проникнуть в архив Володе удалось без труда – он практически не охранялся. Барышня, работающая там прежде, осталась служить в архиве и была уверена, что Володя так же служит в полиции, которая теперь называется по-новому. На следующий день Володя снова был у Тани.

– Очень скупые документы. В них сказано, что двое малолетних детей Ильи Кодымы, 5 и 7 лет, были отправлены в приют на Пересыпи под фамилией Кодыма.

– Двое малолетних детей… – задумчиво повторила Таня. А увидев адрес, вздрогнула всем телом: это был адрес того самого приюта, о котором рассказывал Корень и где главным воспитателем работал палач городской тюрьмы.

Чтобы получить информацию от директора приюта, Таня смело использовала самый простой и понятный способ – взятку, уверенно вложив ему в руку крупные денежные купюры.

– Не знаю, зачем ворошить прошлое… – Но деньги действовали завораживающе, и директор приюта не мог отказать. Он поднял архивные документы.

– Вот, двое детей, Кодыма, 5 и 7 лет. Были доставлены по решению городского суда.

– Когда они вышли из приюта?

– Сейчас посмотрим… – Директор принялся листать толстые архивные книги, – смотрите, интересный документ. Лукерья Кодыма, умерла в приюте в возрасте 8 лет.

– От чего она умерла? – в лоб спросила Таня.

– Ну… – растерялся директор, – болезнь, мало ли от чего умирают дети…

– Ее забили насмерть, – выпалила Таня, вспомнив рассказ Корня. – Это девочка из женского отделения, которую розгами запороли насмерть! Ваш воспитатель, палач городской тюрьмы!

Таня почти физически ощущала, как дрожит рядом с ней Володя, как от страшных ее слов у него поднимаются дыбом волосы.

– Откуда вы знаете? Это несчастный случай! – воскликнул директор.

– Значит, я права, – горько сказала Таня.

– Это была дочь убийцы – кто должен был с ней церемониться? – попытался защититься он. – Но после этого… несчастного случая… я лично запретил применять в женском отделении розги!

– А второй ребенок? Кто это был? Что стало с ним?

– Сейчас поищу упоминание в документах, – директор снова начал листать книги. – Вот запись. П. Кодыма, выпуск. Очевидно, покинул приют в возрасте 16 лет. Записано так.

– П. Кодыма? Как его имя?

– Я не знаю. Надо спросить. Я сейчас, – директор быстро выскользнул за дверь.

– Таня… – начал было Володя дрожащим голосом, но Таня резко перебила его:

– Молчи. Не сейчас.

Вернулся директор очень быстро. Похоже, Тане удалось здорово его напугать.

– Я выяснил имя. Кажется, Паша, – выдохнул он, – его звали Паша.

– Сын… – прошептала Таня, – вторым, пятилетним, ребенком был сын.

– Ты хочешь сказать, что сын вырос и пошел по стопам отца? – спросил Володя.

Они сидели в уютном кафе на Екатерининской.

– Да. Он вырос и стал таким же, как его отец. Думаю, психику его подорвала страшная смерть сестры, он ведь был прямым свидетелем. Скорей всего, он узнал, как убивал своих жертв отец. И решил поступать точно так же, – ответила Таня, доедая пирожное. – Паша Кодыма – это Павел Кодыма. Это и есть наш Людоед. Конечно, он переменил имя, нарастил другую кожу. Но сущность его – это сущность отца.

– И где теперь его искать? – вздохнул Володя.

– На игре, конечно. Он затесался в клуб. Может, он как раз и является владельцем клуба Анубис, кто знает. Кстати, в книге директора приюта, в самом начале, я обнаружила очень интересную вещь. Подсмотрела, пока он ходил узнавать имя. Там идет список тех, кто оставлял крупные денежные пожертвования на этот приют. И среди прочих есть фамилии Коган, Сарзаки и Татарский. А все они были членами клуба! Мальтиец же мог пожертвовать на приют анонимно, как тайный иностранный благодетель.

– Ты хочешь сказать, что из членов клуба Анубис Людоед выбирал тех, кто жертвовал крупные суммы на приют?

– Именно! – усмехнулась Таня. – И в следующий наш визит ты дашь понять, что хочешь пожертвовать на приют крупную сумму. А дальше посмотрим, что будет.

Свет стал тухнуть медленно, вызывая какое-то тревожное ощущение. И в этом мерцании вдруг зазвучал гонг. Он ударил несколько раз.

– Господа, попрошу внимания! – раздался голос хозяина клуба.

Свет погас полностью, и в темноте по краям зала загорелись подсвечники в виде золотых драконов. Самый большой – почти в человеческий рост – осветил небольшое возвышение, на котором стоял распорядитель. За его спиной висел золотой гонг, под которым, на изящном столике, стояла небольшая шкатулка из зеленого нефрита.

– Наступает время пожертвований – право перехода на второй уровень игры, путь к поиску «вечного сердца». – Голос хозяина клуба звучал глухо и завораживающе. – Главной ступенью является сумма пожертвования – мы собираем деньги на сиротский приют. Того, кто готов внести сумму пожертвований и выйти на второй уровень игры, прошу выйти вперед. Сумма нашего пожертвования составляет две тысячи рублей. Господа, прошу.

В зале зашептались: две тысячи рублей были просто невероятной суммой. Однако Володя вспомнил слова Тани о пожертвованиях для приюта. Обернувшись, он увидел ее горящие в темноте глаза. (Снова надев мужскую одежду, она стояла чуть поодаль от него.) И, словно повинуясь какой-то силе, Володя решительно шагнул вперед.

Вместе с ним к возвышению вышли еще пять человек – мужчины пожилого возраста, один из них – совсем старец. Моряка, говорившего с Таней об игре, среди них не было. Он стоял в толпе.

– Прекрасно, господа, – кивнул распорядитель. – Вас шестеро – и это число, сулящее удачу. Сейчас мы будем тянуть жребий. Тот, кто вытянет символ счастья и грядущего путешествия, отправится на второй уровень игры и получит право внести пожертвование. Все остальные смогут попробовать свои силы через обычную игру.

Распорядитель снял со столика шкатулку и подошел к Володе.

– Тяните, прошу вас.

С бьющимся сердцем Сосновский засунул руку под крышку и вытянул стеклянный предмет, показавшийся ему шариком. Разжав ладони, внимательно присмотревшись, он увидел, что вытянул стеклянное сердце – точно такое, что служило ему пропуском в клуб.

– Вам не повезло. Вы не вытянули знак. Сможете попробовать в следующий раз, – улыбнулся Володе распорядитель и пошел дальше. Трое игроков, стоящих за Володей, вытянули сердце – и услышали от распорядителя ту же фразу. А вот следующий мужчина – гигант почти двухметрового роста с густой седой бородой, – разжав ладонь, издал нечто вроде радостного восклицания, увидев на ней небольшое хрустальное ухо.

– Вы избраны, – поклонился ему распорядитель. – Господа, – повысил он голос, – у нас есть избранный. Он получает право на ход к вечному сердцу. Назовите цифру в вашем символе.

– Два, – сказал бородач.

– Через два дня вы вступите в лабиринт, который приведет вас к вечному сердцу. Думаю, смысла тянуть дальше нет. – Распорядитель обратился к последнему участнику. – Господа, вы можете продолжать игру!

В тот же миг подсвечники исчезли, вспыхнул яркий свет. Зал принял прежний вид. За то время, что все напряженно следили за жребием, поставили игровые столики, и теперь все выглядело так же, как в прошлый раз.

Как-то неожиданно появились девушки в китайских костюмах. А бородач вместе с распорядителем исчезли из зала, причем так тихо, что их ухода никто не заметил. Володя подошел к Тане, беседовавшей с уже знакомым моряком.

– Что теперь с ним будет? – спросила она тихо.

– За два дня он должен внести деньги – две тысячи рублей, – пояснил моряк. – После этого его отведут ко входу в лабиринт, и он начнет свой путь. Если ему повезет, он найдет путь к источнику. Если нет – просто прогуляется по лабиринту. Но он может и не выйти. Говорят, те четверо, которые были до него, не смогли самостоятельно покинуть лабиринт, в том числе и мой друг мальтиец.

– А что означает ухо? – спросил Володя.

– Это подсказка. Означает, что он должен слышать и слушать. Четверо, кто был до него, вытягивали другие символы. Нос – запах, значит, находить осязанием. Язык – должен пробовать на вкус, находить с помощью вкуса. Рука – должен щупать, находить на ощупь. И глаз – должен смотреть, искать зрением.

– Стеклянный глаз? – переспросила Таня, вспомнив глаз банкира Татарского.

– Ну да, совсем как настоящий. Прямо жуть! – Моряк передернул плечами.

– А где вход в лабиринт?

– Этого никто не знает. За это и платят такие деньги – а вы как думаете? Здесь все очень хитро продумано! – усмехнулся он. – Но как по мне, это просто надувательство, и нет никакого источника вечной молодости. Поэтому я не собираюсь платить такие деньги за глупую сказку и довольствуюсь первым уровнем. Это вроде и как развлечение, но и стоит дешевле.

– Четверо, – прошептала Таня Володе, когда они отошли к буфету за шампанским. – Нос – Коган. Язык – мальтиец. Рука – Сарзаки. Глаз – Татарский. Ухо – пятая жертва. Мы должны найти вход. Они дают время собрать деньги, а потом… Нужно действовать!

– Но как? – разволновался Володя. – Пока мы будем гадать, его убьют.

– Может, и нет, – Таня прищурилась. – Есть у меня одна мысль…