— Кто ты, отрок?

— Мое имя Орландо, наставник.

— Из какого ты рода, Орландо?

— Я наследник благородного дома Седрика Смелого, наставник.

— Какому богу ты служишь?

— Я служитель Хейра Пламенноокого, наставник.

— Ведомо ль тебе предназначение твое?

— Вернуть в мир изгнанного бога…

Затверженные ответы срывались с губ без запинки. Привычный ритуал вызывал почти раздражение. Пустые слова!.. Раз за разом старик заставляет его твердить одно и то же. Словно что-то непоправимое случится, если в день посвящения наследник Западного Дома ошибется хоть в единой букве!

Даже мысль о всех бесчисленных предках, что, достигнув возраста мужчины, повторяли до него этот древний обряд, не вызывала у мальчика трепета. Да и что может заставить дрогнуть сердце отрока в тринадцать лет, когда он грезит лишь победами на поле брани и любовном ложе! Уж, по крайней мере, не замшелые легенды и россказни об усопших богах.

Легенды… При одной мысли о полутора тысячах стихов «Песни о Четырех», которую ему пришлось заучить наизусть перед церемонией, мальчика пробирала дрожь. И надо признать, крепкая рука не скупящегося на подзатыльники Вегура, его наставника, помогла здесь куда больше, чем все назидания жрецов. Зато теперь Орландо, хоть среди ночи его разбуди, с любого места мог отбарабанить бесконечную историю борьбы Хейра, Друззы, Фригги и Тунора, четырех духов стихий, издревле соперничавших за власть на земле.

"В начале времен Властитель Ветров Тунор Небесный сочетался браком с Друззой Среброволосой, Хозяйкой Тверди. Пенорожденная Фригга, Несущая Воду, наречена была супругою Хейра Пламенноокого, Кующего Молнии. Но возжелал Тунор Небесный Фриггу Белопенную и поведал Фригге о страсти своей. Трижды преклонял он колени перед насмешницей, и трижды тушила она хладностью своей пламень, его снедающий. И семь раз преклонял он колена сызнова, и семь раз ускользала струйкой водяной прелестница. И тринадцать капищ сотворил он ей, и тринадцать ристалищ посвятил он ей, и тринадцать рубищ уготовил он ей.

Выл стылый Норд Северный — но не любила она… Нес зной Зюйд Южный — но не любила она… Ткал вуаль Ост Восточный — но не любила она… А унес страсть Вест Западный — и покорилась она…

И соединились на ложе порока Вода и Воздух. И имя сему было — Блуд.

И праведен был гнев Хейра Горны Возжигающего. И обратил он пламя праведное на вотчину Тунора Легковейного. И раскален был воздух добела, и почернели облака, и треснул от жара Свод Небесный. И взмолился Тунор Неправедный, и пришла блудница на помощь своему греховному пастырю, и разверзлись хляби небесные, и сто дней и ночей истекал водой Купол Над Миром.

Еще пуще разгневался Хейр Бронзоволикий, и поклялся он отомстить надругавшимся над очагом его…

И снизошел он на землю, к верным аколитам своим, и выковал в потайной кузнице два талисмана: Меч и Амулет. И наречен был Меч — Асквиоль, и наречен был Амулет — Ариан, и была заложена в них тайная смертоносная Власть Пламени. И должен был Асквиоль принести погибель Тунору Быстролетному, а Ариан — изменнице Фригге Полноводной, но лишь когда те обретут сущность земную в телах людских.

Но проведала о том Друзза Опустошенная, покинутая и униженная, отринутая и поверженная. Сперва предложила она Хейру Всепожирающему союз, семенем страсти скрепленный. Трижды алкала она стать наперсницей Того, Кто Несет Огнь Во Взоре, и трижды отверг он любовь Нивы Благословляющей, и породил в сердце Матери Тверди страсть. И было имя той страсти Отмщение. И поклялась она на хрустале, на малахите, на песке, на горе, на глине, на сланце, на яхонте и льде, что Будет Сделано…

Беззвездной и безлунной ночью, наслав на Хейра Мерцающего чары сонные, пришла она к аколитам его и, заплатив бесстыдством своим за сокровище, обрела Асквиоль. А потом пришла она сызнова и, заплатив бесстыдством своим за сокровище, обрела Ариан. Но не успела скрыться чаровница с добычей своей, ибо очнулся от дремы Хейр Обжигающий и рек: «Трепещи!» И скакал он на Медведе Черном, имя которого Ночь, но не настиг. И скакал он на Коне Медногривом, имя которому Утро, но не настиг. И скакал он на Саламандре Огненной, имя которой Отчаяние, и была она без изъяна.

И настиг.

Настиг.

Настиг!

И покарал.

Покарал, обратив ее в Древо Древнее и вознамерившись испепелить сие Древо.

И воззвала тогда Друзза Опаленная к супругу своему неверному, Тунору Взыскующему. И услышал ее клич Тунор Неистовый, протрубил в рог заоблачный, и пробудились в небесных пещерах Псы Разрушения — Вихрь, Шквал и Смерч.

И дрогнул Хейр, Страха Не Ведающий, ибо бессильно пламя первородное пред стихией воздушной, неукротимой и необузданной…

Сорок дней бушевали стихии. Сорок дней горела земля. Сорок дней ветры задували пламя. Но никто не мог взять верх. И тогда вступила в битву Фригга Злокозненная…

И дрогнул Хейр, Страха Не Ведающий, ибо бессильно пламя первородное пред стихией воздушной, неукротимой и необузданной… Но еще более бессильно Пламя Первородное пред Влагой Всепоглощающей.

И стали вершить суд свой над Поверженным Блудница, Стыда Не Знающая, и Прелюбодей, Спелой Плоти Алкающий.

И минуло сто лет…

И минуло трижды сто лет…

И минуло трижды по трижды сто лет…

Но не хватило сил им уничтожить Хейра Пламенноокого, ибо неистребимо до конца Пламя Первородное. И наложили они заклятье ужасное, заковав Душу Огнедышащую в талисман магический, и сокрыли тот талисман в глубокой пещере, в самом дальнем уголке Альбы, страны, что на краю Мира.

И возрадовались они, ибо не осталось, по их разумению, ни следа, ни памяти о мятежном боге.

Но ждали своего часа смертоносный Асквиоль и прекрасный Ариан… "

Мальчик перевел дух. Помимо воли, напевный речитатив этих старых преданий зачаровывал воображение, тревожил и не давала покоя. И, как ни храбрился Орландо, он вынужден был признать, что предстоящая завтра церемония внушает немалые опасения.

Конечно, за право взять в руки настоящее боевое оружие и срезать ненавистную детскую прядку он готов был заплатить любую цену… но в душе не мог малодушно не позавидовать сверстникам-приятелям и младшим братьям, для коих обряд взросления не принесет столь мучительных испытаний. Однако положение Наследника обязывало…

Ибо он был не просто наследником королевства, не просто первым среди нобилей этого края. Орландо Западному надлежало со временем сменить отца на посту Пурпурноликого, как издревле именовали верховного жреца запрещенной веры огнепоклонников. И, как в свое время отцу его, деду и прадеду, дать обет и посвятить всю жизнь свою тому, чтобы вернуть в мир пламенноокого Хейра…

***

В одиночестве шагая по пустынному коридору, скупо освещенному смоляными факелами, вставленными в скобы на каменной стене, мальчик подумал о том, какой недоброй усмешкой проводил его в путь отец. Седрик Смелый, жесткий, фанатичный, подверженный частым приступам беспричинной ярости, не внушал сыну ничего, кроме страха. Всеми силами в обычные дни Орландо старался лишний раз не попадаться на глаза отцу — да и тот не слишком интересовался успехами своих детей, посвящая жизнь молитвам и фехтованию.

Но сегодня дело иное. И правитель края, Пурпурноликий, собственноручно возглавил церемонию посвящения сына. Сам прочел молитвы, выслушал ответы на ритуальные вопросы, помазал фосфором веки, обрядил Орландо в священную мантию, вытканную из алого виссона, испещренного таинственными рунами, и сопроводил к Вратам, ведущим в подземелье

И теперь, слушая, как гулким шепотом отдаются его шаги в прорубленном в скале проходе, в этой плотной, давящей тишине, оставив уже всякие попытки взбодриться — ибо пение и свист его звучали здесь испуганно-фальшиво, и он предпочел в конце концов молчание, — теперь Орландо вспоминал последний их с Седриком разговор, у самого порога.

— Куда ведет этот ход? — спросил он отца.

Кустистые брови нахмурились, глаза грозно сверкнули из-под век, изъеденных многолетними втираниями. Должно быть, правитель считал, что наследнику пристало бы шагнуть в неизвестность безмолвно… Но все же отозвался.

— В тайное святилище Хейра Кующего Молнии.

Орландо знал, что время слов истекло. Но медлил, всеми силами оттягивая момент перехода из пасмурного дождливого утра в темный коридор, из которого, казалось, нет возврата.

— А что я должен там делать… отец? — Боги, он чуть было не сказал «папа»!

— Увидишь сам, — неожиданно Седрик улыбнулся. — Хейр ждет тебя. Иди…

Мальчик почувствовал, как его пробирает дрожь. Он не хотел покидать этот мир, мир скользких камней крепостных стен, мир свинцового северного моря, прелой осенней листвы и скупого солнца. Но, чувствуя напряженные взгляды за спиной, он превозмог себя и сделал первый шаг.

Коридор выглядел бесконечным. Казалось, он вышел уже далеко за пределы замка. Может быть, уже идет под лугом, или даже приближается к лесу, что едва зыбился у бледного окоема, если взглянуть с крепостной стены…

Орландо неудержимо захотелось развернуться и побежать обратно, выскочить из подземелья, оказаться на воздухе, вдохнуть полной грудью его свежесть, насладиться солнечным светом… Но он не мог! Он должен был идти вперед. Вперед. Вперед…

Его била дрожь, то ли от холода, то ли от волнения, а быть может, от страха. Орландо прикрыл горящие воспаленные веки. Нет, он не боится… Здесь просто очень сыро, и в этом причина… И, запахнув поплотнее на обнаженной груди ритуальную красную накидку, потирая руки в жалкой попытке хоть немного согреться, мальчик ускорил шаг.

Вскоре он ощутил, как что-то неуловимо изменилось вокруг. Пол коридора, до того ровно уходивший под уклон, выпрямился. Откуда-то неожиданно донеслось дуновение ветерка — дрогнул огонь факелов, заметались по стенам длинные изломанные тени. Скоро должна быть развилка…

А, вот и она! Левый ход выводит на поверхность, к лесу; посвященные в замке частенько пользовались им. Ему же надо направо. Туда, куда лишь раз в поколение ступала нога Наследника Рода.

Вегур накануне вечером объяснил мальчику план подземелья. Да, с этого места начинается настоящий лабиринт. Теперь самое главное — не ошибиться… Он остановился, припоминая.

Вчера все казалось так просто… Направо, второй направо, пятый налево, прямо, направо, прямо, тридцать шагов — отметина на стене. Он старался как можно точнее выполнять все наставления, но страх нарастал с каждым шагом. А что, если он все же перепутал?.. Где-то ошибся… И теперь угодит в одну из смертоносных ловушек, которыми так стращал его наставник! Или заблудится и будет бродить здесь, как привидение, до конца дней своих…

Орландо остановился. Его била дрожь — и теперь он ясно знал, что это не от холода. Пятый налево — или направо? Или четвертый? Он так долго идет уже по этому коридору… проход все сужается, а пятого поворота нет как нет!..

Ему захотелось кричать, но он знал, что от крика станет только хуже. И, упрямо стиснув зубы, двинулся дальше.

Последний факел остался далеко за спиной. Впереди была кромешная тьма, и, мало-помалу погружаясь в нее, мальчик все больше замедлял шаг. Словно входишь в холодную черную воду… При мысли о чудовищах, поджидающих его во мраке, к горлу Орландо подступила тошнота. Он внезапно ощутил напряжение в мочевом пузыре и, подойдя поближе к стене, торопливо справил нужду, коря себя за святотатство. Подумать только — осквернить священный лабиринт… Он вжал голову в плечи, ожидая, что праведный гнев бога испепелит его на месте. Он выждал минуту-другую, но ничего не произошло. Все было по-прежнему. В вязкой тишине был отчетливо слышен шум падающих вдалеке капель…

«Надо идти, — сказал он себе. — Если я ошибся где-то в начале, то теперь уже поздно возвращаться. Дороги все равно не найти…» Казались, кто-то стер все воспоминания, словно по грифельной доске прошлись мокрой тряпкой… Он помнил лишь, что по последнему коридору остается сделать тридцать шагов.

Тридцать шагов… Неуверенных, на подгибающихся ногах, с остановками и тщетными попытками разглядеть хоть что-нибудь в чернильной тьме…

Тридцать шагов… Ему показалось, что тридцать вечностей миновало с тех пор, как он пустился в путь. Но вот и нужная отметина на стене! Глубокая зазубрина в камне, трещина, куда надо всунуть пальцы, нащупывая рычаг заветного механизма… Из последних сил мальчик нажал на него — и едва не упал, когда стена подалась под его руками.

Слепо, по-совиному моргая от непривычно яркого света, Орландо завертел головой. Перед глазами плыли багрово-черные круги, ноги подкашивались. Отступив на шаг, он прислонился к стене, чтобы не упасть

Но вот постепенно зрение его прояснилось, и чудесное зрелище предстало взору.

Он находился в хрустальной пещере.

Пол, стены и потолок сияли всеми цветами радуги, вспыхивали алыми, зелеными, синими, золотыми огнями, мерцая, светясь и переливаясь, словно он оказался внутри хрустальной шкатулки, играющей в солнечных лучах. Пораженный, мальчик зажмурился на миг, не в силах поверить в это великолепие, и губы его, помимо воли, зашептали молитву Хейру Неистовому.

При звуках его голоса зал славно ожил. Огни вспыхнули ярче, разбегаясь по стенам тысячами искристых метеоров, словно одно лишь имя бога огня пробудило их к жизни. Но теперь мальчик заметил и другое — источник свечения, которого он не видел прежде, на алтаре у дальней стены.

У него не было сомнений, что это именно алтарь. Как не было сомнений и в том, что пещера эта и есть истинный храм божества. На массивном столе из чистого хрусталя лежало то, что должно было считать главной реликвией. То, ради чего — теперь Орландо осознал это с непреклонной ясностью — он и пришел в святилище.

Секира! Огромный бронзовый топор!

В игре слепящих огней мальчик даже не сразу понял, что это боевое оружие. Искристая пелена окутывала его так платно, что очертаний топора почти невозможно было разглядеть, но каким-то шестым чувством он уже знал, что это отличное оружие, знал, как уверенно и надежно ляжет оно в руку, как силен будет замах, как засвистит отточенное лезвие…

Не видя ничего вокруг, слепо и бездумно, обуянный единой внезапной страстью, он шагнул вперед.

«Хейр, Отец Огня, — шептали пересохшие губы, — раб и слуга твой пришел к тебе… Пламени твоего жаждущий пришел к тебе… Тепла взыскующий пришел к тебе… Опали и очисти душу мою, дабы мог я служить тебе в свете и упоении…»

Его никто не учил этим словам; они пришли сами, из неведомых глубин, проложили себе путь из тьмы, обожгли губы. И, словно отвечая на зов, топор вспыхнул еще ярче.

Кто ты, отрок? — вспомнились ему слова обряда. Но теперь они не казались более пустыми и бездушными; они исполнились смысла, обрели суть, запылали негасимым светом в душе.

Кто ты, отрок?

Мое имя Орландо.

Из какого ты рода, Орландо?

Я наследник благородного дома Седрика Смелого.

Какому богу ты служишь?

Я служитель Хейра Пламенноокого.

Известно ли тебе предназначение твое?

Вернуть в мир изгнанного бога.

Вернуть в мир изгнанного бога…

Вернуть в мир…

Вернуть…

Изгнанного — вернуть!..

Мальчик сделал еще шаг вперед. Еще. И еще.

Каждый шаг давался с неимоверным трудом, словно он пробирался сквозь вязкую непреодолимую субстанцию, сковывающую движения. Она выталкивала его, отвергала, вытесняла из себя — но он не замечал ничего. Упрямо, на волосок за раз, не спуская глаз с топора, продвигался он вперед. И на каждое его усилие алтарь отвечал новой огненной вспышкой.

И вот ему осталось всего три шага. Два. Один.

Полшага, и чуть потянуться… Сопротивление становилось все сильнее. Все силы уходили на неравную борьбу… Топор притягивал к себе… Орландо был не волен более над своими поступками и движениями, высшие силы вели борьбу за его тело — борьбу, в которой он стал не более, чем безвольной пешкой. Он чувствовал, как его разрывает на части.

…И пальцы его сомкнулись на рукояти топора. Огненная вспышка расколола мозг мальчика на части. Мир закружился в бешеном круговороте и погрузился во тьму. Сжимая вожделенную добычу, Орландо без чувств рухнул на хрустальный пол.

***

В себя его привел голос.

— Кто ты, отрок?

Вечная игра в вопросы и ответы. Почти не задумываясь, он покорился ей.

— Мое имя Орландо. Я наследник Западного Дома.

Но в ответ, вместо ожидаемых слов, раздалось вдруг злобное пронзительное завывание.

— Орландо! Орландо из Западного Дома!

Тысячами надтреснутых колокольчиков жуткий вопль отразился от хрустальных стен, эхо искажало его, делая еще страшнее.

— Ор-лан-до… Ор-ла-нд-о… 0-р-л-а-н-д-о…

Изумленный, мальчик нерешительно приоткрыл глаза. В пещере все было по-прежнему — первым делом он убедился, что топор у него в руках — и ни следа невидимого собеседника.

— Кто ты такой?

Оружие придало ему уверенности. Он понемногу начал приходить в себя. Вой зазвучал громче, так, что закладывало уши, — и вдруг прекратился, внезапно, словно ножом отрезало.

Зловещий голос ворвался в уши сотней раскаленных игл.

— Ты проклят, несчастный! Отныне жизнь твоя превратится в ад. Ты проклят, ничтожный червь, отродье жалкого рода! Ты проклят с той минуты, когда коснулся этого топора… И будет выть ветер в разрушенных стенах ваших домов, и вороны будут клевать мертвые глазницы ваших воинов, смерть будет уделом всего, чего коснутся твои ладони, несчастный… Трепещи же, ибо своими руками ты обрек себя на вечные мучения…

— Что? — Орландо вдруг почувствовал, что его нерешительность сменяется яростью, и крепко сжал рукоять тяжелого топора. — Как ты смеешь оскорблять мой род, тварь! Выходи! Выходи, и я покажу тебе силу будущего Пурпурноликого! Клянусь, кто бы ты ни был, я покараю тебя! Покараю — за то, что ты посягнул на честь слуги Хейра Горны Возжигающего! Выходи, не прячься!

— Хейр — падший бог! — Бесплотный голос сочился ненавистью. — Клянусь Пенорожденной Фриггой! Я лишен обличья своего и сущности в вашем измерении, и не могу сражаться с тобою, ничтожный Я Тот, Кто Без Имени, обреченный Истинными Богами сторожить реликвию. Девяносто девять потомков вашего рода пытались проникнуть сюда, не ведая, что стремятся они навстречу гибели своей. Тридцать три из них дошли, но ни один не посмел прикоснуться к бронзовому лезвию. Последний из тридцати трех был твой отец…

— Мой отец, — выдохнул Орландо, — он дошел сюда…

— Он дошел сюда, — эхом отозвался Тот, Кто Без Имени, — дошел, но не посмел взвалить на себя ношу, которую не смог бы вынести, ибо радости бытия — густое вино да семя, проникающее в лоно девы, звон золота, мечей и пышные пиры — сладостней печали, благостней горя, праведней смерти… Но было сказано: сотый изопьет до дна чашу скорби — и оборвется Род, Пламени Взыскующий…

Орландо прислонился к стене. Несмотря на холод, пот стекал по его лицу, разъедая намазанные фосфором веки.

— Откажись… — голос стал тягуч и вязок, как мед лесной, — откажись, пока не поздно… Проклятие Истинных Богов обретет силу только тогда, когда ты покинешь эту пещеру вместе с топором… Откажись…

— Что будет со мной? — Орландо пытался унять дрожь в руках, но тщетно.

— Ты будешь проклят навеки! Ты будешь источать вокруг себя разрушение и тлен! Все, кого ты любишь или полюбишь в грядущем, будут обречены… Ты никогда не сможешь познать прелесть семейного очага, ты не сможешь зачать потомков, ибо уже в утробе матери дни станут мгновениями… Ты должен будешь истребить в себе все чувства, но ни одному человеку еще не удавалось сотворить это… Ты будешь носить на себе Печать Зла, заражая проказой все вокруг… Ты…

Мальчик поднял лицо к потолку грота, и мерные слова зазвучали у него в голове.

«Но не хватило сил им уничтожить Хейра Пламенноокого, ибо неистребимо до конца Пламя Первородное. И наложили они заклятье ужасное, заковав Душу Огнедышащую в талисман магический, и сокрыли талисман магический в глубокой пещере, в самом дальнем уголке Альбы, страны, что на краю Мира…»

Орландо крепче сжал рукоятку топора, и лезвие его вспыхнуло ярким светом. Казалось, Поверженный Бог говорит с ним.

«Ты должен!»

Он встал.

Выпрямился.

Расправил плечи.

— Чего стоит жизнь человека и даже целого рода, когда речь идет о богах? — отчеканил он, и сам удивился собственным словам. — Я готов принести в жертву себя и всех своих близких во имя Хейра Пламенноокого! Он основал наш род. Мои предки ковали Асквиоль и Ариан Я должен возродить его любой ценой!

— Этого не случится, ничтожный, ибо сильны Фригга Водами Окаймленная и Облачный Тунор, и страшен гнев их! Но ты — выбрал! Иди же! Иди и вкуси горечь божественного проклятья!..

***

Как он выбрался из хрустальной пещеры, как проделал обратный путь по подземным коридорам, мальчик не помнил. Должно быть, волшебное оружие само вело его. Но когда он вошел наконец в верхний храм, то со всех ног кинулся к выстроившимся в ожидании жрецам в алых одеждах.

— Послушайте! Вы только послушайте!.. — Сейчас это был обычный мальчишка, возбужденный, слегка испуганный и довольный собой. — Послушайте, что со мной было!

Но ему не дали договорить.

Высокая мрачная фигура выступила навстречу. Отец! Угрожающим жестом он вскинул руку. Сердце у мальчика сжалось.

— Что это такое? — Седрик стал белым как мел. На висках вздулись синие вены. — Как ты осмелился, как… — Он кивнул на топор в руках сына. — Где ты взял это? Отвечай!

— В святилище…

— Что-о?! — Гнев отца обжег мальчика. Он вдруг вспомнил, что, если верить стражу-призраку, у Седрика не достало смелости и истинной веры вернуть реликвию миру. Может, поэтому он и превратился в фанатикабезумца, искупая давнишний юношеский позор, усердно творя молитвы в пламенном круге. Но недетские мысли эти унеслись так же быстро, как и появились. И Орландо сжался, пытаясь уйти от ярости правителя.

— Бог велел мне взять этот топор, — тихо сказал он.

— Бог?! — В негодовании Седрика теперь звучала неприкрытая насмешка, — Бог — велел — тебе — взять — топор? Тебе? Да как ты посмел, святотатец? — Голос его сорвался на визг. — Хватайте его! Во имя Хейра Золотоглазого! Этот дерзкий щенок посягнул на святилище нашего Бога!

Повинуясь жесту Пурпурноликого, жрецы бросились к мальчику. В потрясении своем он и не помыслил о защите.

Оглушенный, остолбеневший, словно со стороны он наблюдал, как обезоруживают его жрецы, заламывают за спину руки, срывают с плеч алый виссон. Он силился понять происходящее — и не мог. Лишь одно слово билось испуганной птицей в мозгу: Проклятье… Проклятье. Проклятье!

Голос сказал, что отныне он проклят. Что все, кто любил его, отвернутся от него. Что все, кто полюбит его в будущем, примут смерть от его же руки. Что он обречен на скитания, одиночество и предательство. Что он не найдет покоя, пока не исполнит свое предначертание. Но, обещал голос, предначертания этого не исполнить ему во веки веков… И вот проклятье начало сбываться!

Молча, не пытаясь ни защищаться, ни возражать, выслушал он молниеносный приговор.

За святотатство и осквернение святилища, за оскорбление божества и кражу отец приговаривал его к лишению права наследия и вечному изгнанию. Кроме того, на левом плече его будет выжжено клеймо преступника. До тех же пор стражам надлежало препроводить его в темницу и держать там на хлебе и воде, покуда…

…Ему не удалось дослушать грозную речь повелителя. Гулкий набат колоколов ударил в уши, заставил затрепетать сердце, разлился по венам, наполнив душу смятением.

По ком звонит колокол, наставник мой?

Он проклинает Орландо.

А кто это — Орландо, пестун мой?

Звереныш, в сумрак ушедший…

А в чем же вина его, пестун мои?

Он в душу впустил проказу…

Запыхавшийся перепуганный гонец ворвался в храм, спеша пасть ниц перед жрецами. Но прежде, чем те успели возмутиться новому богохульству, тот успел выкрикнуть, задыхаясь:

— Господин мой! Враг в крепости!

Седрик воздел обе руки, призывая к молчанию. Гомон мгновенно стих.

— Враг?! — рявкнул властитель. — Какой еще враг? Что ты мелешь, ублюдок?

— Помилуй, господин! Хорса Изрольский, бастард, твой племянник, побочный сын твоего изгнанного брата, обманом привел свою дружину через северный лес… Изменник Вегур, наставник сына твоего, открыл им ворота. Они перебили охрану и захватили твою жену и дочерей, повелитель!

Седрик Смелый взревел от бешенства, пена выступила у него на губах. Один взмах отнятого у сына топора — и голова гонца запрыгала по брусчатке пола. Густая струя темной крови забрызгала алые мантии жрецов, и те в панике бросились врассыпную.

Пурпурноликий схватил Орландо за волосы и притянул к себе голову сына.

— Смотри и торжествуй! Смотри на дело рук своих! Слушай колокола своей скорби! Ты погубил свою мать и сестер и предал огню наше родовое гнездо! Смотри и торжествуй! Недолог тот час, когда реки крови потекут по нашей земле, а поля будут удобрены телами твоих братьев… Ты, ты осквернил нашу землю, притащив из пещеры этот ужас! Чего ты добился, мразь! Тридцать три наших благородных предка, тридцать три нобиля предпочли собственное бесславье смерти близких. Смелость не в том, чтобы принять ношу; смелость в том, чтобы отказаться от нее. Но я успею еще кое-что сделать в своей жизни! Я раздавлю ядовитую гадину, которая принесла чуму в Дом Седрика…

Он взмахнул топором. Раздался свист лезвия, рассекающего воздух. Орландо втянул голову, ожидая удара, но ничего не произошло. Когда мальчик открыл глаза, то увидел тело отца, нелепой куклой валявшееся на полу, а рядом — своего двоюродного брата Хорсу. Тот вытирал клинок об алую виссоновую мантию павшего Пурпурноликого. Потом он вырвал бронзовую секиру из мертвых рук Седрика и, заметив, что Орландо открыл глаза, криво ухмыльнулся.

— Давно я мечтал перерезать глотку дядюшке! С тех самых пор, как он изгнал из феода своего брата, а вместе с ним и меня… Теперь представился случай… — Хорса взмахнул топором. — Эй, я не хочу лить кровь своих родичей, поэтому можешь убираться на все четыре стороны. Теперь наша ветвь рода будет властвовать на этих землях… И я, бастард Хорса, сяду на трон из ясеня… Хвала Тунору!

Орландо стоял, не в силах вымолвить ни слова.

Снаружи доносились дикие крики, топот множества ног, звон стали и предсмертные хрипы раненых. Потянуло паленым…

Хорса торжествующе захохотал. В глазах его багровели отблески далеких пожаров.

Последний оплот огнепоклонников в Альбе был уничтожен. Тунор праздновал победу.

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Х. Л. Борхес