Через десять дней он стоял на краю ристалища, у южных ворот, вместе с оружейником и дюжиной стрелков из его отряда. По случаю торжества Тарконес облачился в свою капитанскую форму: белую тунику толстого полотна, широкий кожаный пояс с кинжалом и кожаный шлем с серебряным дельфином вместо шишака. Люди из его отряда, в который входили в основном молодые ремесленники, были одеты точно также, только туники их казались погрубее, а дельфины отливали бронзой.

В прошедшие дни Блейд, последовав совету оружейника, регулярно совершал долгие пробежки в холмах и тренировался с оружием. Он был в прекрасной форме, но хотел, чтобы рука привыкла к мечу. Клинок достался ему великолепный — длинный, обоюдоострый и отлично сбалансированный; оставалось только гадать, по каким причинам таинственные нуры забраковали его. Делали его знаменитые кузнецы из Халлота, крупного сахралтского города на побережье Нурстада, и по зрелом размышлении разведчик решил, что меч вовсе не предназначался для воинов клана Мит'Канни. Скорее всего, халлотцы ковали подобное оружие для себя или для каких-то своих неведомых друзей — в отделке клинка и рукояти чувствовалось особое тщание. На лезвии был вытравлен узор из волнистых линий, похожих на морские волны; у самой гарды он переходил в странный рисунок — сильные пальцы, полусжатые в кулак, пытались раздавить островерхую каменную башню. Чья-то рука, сомкнувшаяся на нурской твердыне? Или все же герб какого-то их клана? Но не Мит'Канни; как сказал Блейду Тарконес, символом князя Фарала была парящая птица.

Ему пришлось не раз встречаться с капитаном-оружейником, и с каждым таким свиданием их отношения становились все теплее. Заказ разведчика — кистень и сумку из толстой китовой кожи — Тарконес выполнил в два дня; такое событие безусловно стоило обмыть, и кувшин доброго вина закрепил их дружбу. Блейд узнал много нового — к примеру, то, что в Териуте было десять отрядов стрелков, возглавляемых капитаном. Шесть — полной численности, по триста бойцов; четыре — так сказать, кадрированных. В этих последних постоянно несли службу по пятьдесят человек, а при необходимости полный состав добирался за счет молодых кузнецов, корабелов, ткачей и плотников. Но Тарконес не помнил, чтобы подобная необходимость когда-нибудь возникала; териоты были мирным народом. Сам оружейник командовал как раз таким кадрированным отрядом и четырежды в месяц нес службу в порту, наблюдая за порядком у причалов.

Для города с населением в треть миллиона войско было очень небольшим. Правда, в других крупных поселениях архипелага тоже имелись отряды стрелков, но вряд ли их общая численность превышала двадцать тысяч человек. Солдаты неплохо владели луком, коротким мечом и дротиками; у них были небольшие щиты, легкие кожаные кирасы и шлемы. Однако все это воинство выполняло, в основном, полицейские функции да еще присматривало за хадрами в каменоломнях. То была легкая пехота, скорая на ногу, мобильная и совершенно бесполезная в бою с тяжеловооруженным противником.

Тарконеса весьма заинтересовало странное оружие, изготовленное по заказу первого архонта, и несколько раз он просил Блейда показать его в действии, Тот отшучивался, обещая продемонстрировать свой кистень в бою. На самом деле разведчик не собирался пускать его в ход; если нур будет равного с ним веса и силы, он уложит противника мечом. Кистень, покоившийся сейчас в чехле, плотно притянутом ремнями за спиной Блейда, был весомым выражением принципа, которому он следовал всю жизнь: кто предупрежден, тот вооружен. Ему очень не нравились намеки Тарконеса на необоримую мощь северных бойцов. При этом ничего конкретного оружейник не говорил.

Не пытался ли Тарконес просто запугать его? Нет! Блейд был уверен в этом. Скорее наоборот, кузнец начал испытывать к нему явную симпатию. Но что-то не давало Тарконесу выложить всю правду, и разведчик был готов поклясться, что помехой являлись инструкции второго архонта.

Сейчас, стоя под южной трибуной, он испытывал чувство тревожного любопытства. Квадратная площадка, ровная и утоптанная, простиралась перед ним словно темный лоскут, брошенный меж белых каменных стен; вверх уходили переполненные народом трибуны, но публика вела себя на удивление тихо. Он не замечал ни ярких одежд, ни украшений; казалось, все эти люди, цвет Териута, собрались на похороны. Ему вспомнилось, как прощались с ним жены: Селла и Нилата плакали навзрыд, и у Эдары глаза тоже были полны слез. Чуть заметно пожав плечами, он усмехнулся; не так-то просто уложить в гроб Ричарда Блейда!

Появился герольд с бронзовым горном в руке. Он встал на краю поля, под ложей, в которой сидели архонты и еще кто-то — Блейд не мог разглядеть ясно с расстояния в сотню ярдов. Затем, повинуясь поданному из ложи знаку, трубач поднес горн к губам, и протяжный долгий звук поплыл над ристалищем, над морем и над затихшей площадью, где ждали те, для кого не нашлось места в цирке.

Блейд повернул голову. Ворота напротив него распахнулись, нур шагнул на арену и остановился, подняв лицо к центральной восточной трибуне. Приставив ладонь ко лбу, он смотрел на солнце, только-только перевалившее за край зубчатого каменного парапета и, казалось, прикидывал, через сколько минут — или секунд — сможет управиться со своим делом и сесть завтракать.

Шумно выдохнув, Блейд вытер со лба обильную испарину. Такого он не ожидал! Чувствуя, как по спине бегут мурашки, разведчик на миг прикрыл глаза, пытаясь успокоиться. «Этого просто не может быть, — сказал он себе. — Стоит поднять веки, и кошмар рассеется!»

Он так и сделал. Нур по-прежнему высился на северном конце квадратной арены, залитый яркими лучами восходящего солнца. Кошмар оборотился явью.

Собственно, пришелец из-за моря совсем не был уродом — скорее наоборот. Красивый рыжеволосый мужчина, примерно одних лет с Блейдом, почти нагой — лишь талию его стягивала короткая клетчатая юбка, да икры крепких ног, попиравших утоптанную землю, обвивали ремешки сандалий. Лицо его являло классический образец нордической расы: серо-голубые глаза, крупный прямой нос, высокий лоб на который спадали медно-красные кудри: большой рот с твердым изгибом губ, квадратный, чисто выбритый подбородок, тяжелые челюсти. Кожа, на теле и на лице, была слегка загорелой, гладкой и чистой, грудь и предплечья, охваченные браслетами из серебра, — почти безволосыми. У бедра, на кожаной перевязи, расшитой мелким жемчугом, висел меч — не очень длинный, но широкий, с массивной бронзовой рукоятью.

Да, видный мужчина! И Блейд, не колеблясь, скрестил бы с ним оружие, если б… Если б нур был человеком.

Люди, однако, не рождаются такими огромными, существует предел, за которым человек превращается в великана. И восьмифутовый рост достаточно близок к этой границе — особенно если все прочие части тела также имеют соответствующие габариты.

Блейду показалось, что шея нура превосходит в обхвате его талию. Возможно, это было иллюзией или некоторым преувеличением, игрой распаленного воображения, но что касается бицепсов этого Голиафа, то они выглядели столь же мощными, как бедра тяжелоатлета. Огромные бугры мышц вздувались — на плечах, стекали к груди — выпуклой и рельефной, как кованый из бронзы римский панцирь, несокрушимая броня мускулов обтягивала ребра, чуть впалый живот будил воспоминания о мраморных статуях Геракла. Ноги… На ноги Блейд предпочитал не смотреть, ибо они не уступали всему остальному. Сильные, а главное — длинные; и это значило, что его противник может шагнуть и прыгнуть в полтора раза дальше, чем он сам.

Сколько мог весить такой исполин? фунтов четыреста? Наверняка и в этом отношении он превосходил Блейда тоже раза в полтора. Конечно, нур обладал и более массивным костяком, поддерживающим всю эту груду мышц, и более прочными и крепкими связками и сухожилиями. Был ли он типичным представителем своей расы или неким монстром, игрой слепого случая, устрашающей шуткой генетических флюктуаций? Этого Блейд не знал. «Надо будет порасспросить Тарконеса, — мелькнула мысль, и он тут же добавил: — Если останусь жив.» Теперь становилось понятным, почему сахралты говорили об обитателях Нурстада так мало и неохотно.

На Земле Блейд никогда не видел подобных великанов. Не встречал он их и в других мирах. Альбиец Хорса и питцин Гутар из Тарна были опытными воинами, но Геторикс Краснобородый, главарь альбийских пиратов, силой превосходил всех. И Блейда тоже, так что лишь счастливый случай да коварная уловка помогли одолеть его. Геторикс, однако, был человеком, рослым, могучим, безжалостным — но все-таки человеком. Его стоило опасаться или страшиться, но исполин, стоявший сейчас перед разведчиком, внушал не страх, не ужас, а изумление и благоговейный трепет.

Тем не менее, Блейд внезапно успокоился. Несомненно, рыжеволосый гигант намного превосходил его телесной мощью и мог прихлопнуть, как муху. Но нельзя ли обратить подобное преимущество против самого врага? Слишком массивные кости, слишком много мышц и плоти… Насколько он быстр и ловок? Насколько опытен и вынослив? Это предстояло выяснить, ибо тут таился шанс на победу. И выяснить наверняка! Сейчас Блейд не хотел полагаться на удачу, как в схватке с Геториксом. Взглядом он измерил клинок нура и свой собственный; его меч был длиннее дюймов на двадцать, что частично компенсировало более высокий рост противника.

Нур уже вытащил свой меч и, разминаясь, сделал несколько быстрых взмахов, сталь серебристой молнией сверкнула на солнце. Тарконес, стоявший позади, подтолкнул разведчика в спину

— Ну, иди, парень! Пора.

Оружейник стащил с головы шлем и потер лысую макушку, опустив глаза под пронзительным взглядом Блейда

— Что ж ты не сказал мне правду, Тарко? Это ведь не просто сильный боец — это чудовище! Я мог бы приготовиться получше…

— Ты и готовился… — возразил Тарконес. — Бегал в холмах! А знай ты заранее, может, убежал бы совсем в другую сторону — в восточные горы, а не в Териут. И что бы мы тогда делали? — он развел руками и с хмурой ухмылкой добавил: — Не лезь на рожон, парень, может и останешься жив… разве что без руки или ноги. А если этот, — он кивнул в сторону великана, — в хорошем настроении, то больше уха не потеряешь. Бывали такие случаи…

Но Блейд не собирался жертвовать ни одной частицей своей драгоценной плоти. Два-три раза всей грудью втянув прохладный утренний воздух — чтобы восстановить дыхание, — он шагнул навстречу гиганту, придерживая меч обеими руками, клинок лежал на его плече. Audaces fortuna juvat — удача покровительствует смелым!

Нур посматривал на соперника пожалуй с некоторым пренебрежительным добродушием. То не был взгляд воина, оценивающего достойного врага; так человек смотрит на кошку или кролика, на забавного мелкого зверька, которому он может в любой момент свернуть шею. Видимо, с точки зрения великана не наблюдалось существенных различий между Блейдом, бойцом опытным и рослым, и теми сахралтами, что выходили на арену три, шесть или девять лет тому назад. Вполне возможно, нур был прав; но Блейд твердо решил наказать его за излишнюю самонадеянность.

Он был спокоен. Все, чем он располагал, находилось при нем: сила и фантастическая реакция, искусство фехтовальщика, опыт десятков стычек и поединков, выносливость и несокрушимое упорство. Вдобавок — добрый меч в руках и сюрприз, затаившийся до поры до времени в сумке за спиной. Блейд поднял клинок, отсалютовал противнику и сделал первый выпад.

Нур подставил меч, и разведчику почудилось, что лезвие с размаху ударило в каменную стену. Хорошо еще, что он нанес пробный и не очень сильный удар, иначе оружие было бы выбито у него из рук. Он затанцевал вокруг рослого противника. Выпад следовал за выпадом, удар за ударом — не слишком сильные и не слишком стремительные и умелые; Блейд не хотел раскрывать свои карты раньше времени. Нур молча оборонялся — с видом человека, отмахивающегося от комара.

Звенели клинки, на трибунах поднялся гул — видимо, зрителям казалось, что на арене идет схватка в полную силу, и что их боец мужественно рубится с северным воином, отстаивая честь Восточного Архипелага. Лишь сам Блейд знал, насколько легковесными были его удары; узкое и длинное лезвие его меча касалось широкого клинка нура и со скрежетом скользило вдоль него, гася инерцию — эффектное зрелище, но и только. Он не рисковал ударить в полную силу, на равных скрестить оружие с соперником; это могло стоить ему онемевшей руки. Играя мечом, он прощупывал оборону гиганта, стараясь выяснить, насколько тот быстр.

Через десять минут этой смертельной кадрили он понял, что враг уступает ему в скорости — однако не в такой степени, чтобы попытаться сразу закончить поединок одним стремительным ударом. К тому же, его клинок мог застрять в этой горе плоти, армированной мощными костями; а если смерть задержится хоть на три секунды, нур успеет покончить с ним. Нет, бить надо наверняка — и, скорее всего, не мечом.

Несмотря на свой рост, великан обладал превосходной реакцией прирожденного бойца, и только массивное и мощное тело не позволяло ему двигаться с той же быстротой, которую мог бы продемонстрировать более изящный противник. Блейд, однако, не собирался этого делать, продолжая свои опасные исследования. Теперь он видел, что гораздо лучше владеет мечом, ибо все фехтовальные приемы гиганта сводились к примитивным отбивам его клинка и сильным рубящим ударам сверху и сбоку.

Чего и следовало ожидать. Меч нура, с лезвием толщиной в палец, напомнил Блейду древнеперсидское оружие — не те изогнутые и сравнительно легкие сабли, которыми иранцы сражались с фалангами македонян и римскими легионами, а гораздо более старые клинки, прямые, широкие, тяжелые и неуклюжие Это было оружие легендарных богатырей «Шахнаме» — Заля и Рустама, Сухраба и Сиявуша; мечи, рассчитанные на чудовищную силу сражавшихся. Вес и размеры клинков определяли и скудный набор фехтовальных приемов — в основном, рубящие удары. Таким мечом нельзя было действовать, как шпагой, и все разнообразие колющих выпадов оставалось недоступным для бойца.

Существовала и еще одна причина. По сравнению с цивилизацией Земли, катразский социум являлся более примитивным и однообразным — во всех своих проявлениях, не исключая и воинского дела. Тут не знали ничего подобного фехтовальному искусству Европы и Востока, которое культивировалось веками, не додумались до огнестрельного оружия, не умели собирать арбалеты, молоть порох, выращивать коней для тяжелой панцирной кавалерии. Во всяком случае, сахралтам, превосходным строителям и корабельщикам, все эти премудрости оставались неизвестными. Может быть, их просто не интересовала война?

Ловко орудуя клинком, Блейд размышлял, как понадежней реализовать имевшийся у него профит в скорости и технике. Преимущество это было весьма относительным — гигантский соперник обладал такой мощью, что один его удар, даже самый неуклюжий, мог превратить разведчика в лепешку. Мало иметь преимущество, надо еще ухитриться использовать его. Утомить противника, потом если не напугать, то ошеломить его… или обмануть… Но как?

В голове Блейда начал складываться план довольно самоубийственного свойства. Надо заставить нура атаковать, хотя такая тактика и связана с чудовищным риском. Пока что исполин оборонялся, небрежно отмахиваясь от танцевавшего вокруг него надоедливого карлика; но если он пойдет в атаку… Блейд ни секунды не сомневался, что не сможет, как говорят боксеры, «держать удар».

Однако он должен заставить нура наступать! Если скорость и мастерство борются против силы, то все решает выносливость. Сумеет ли этот гигант махать тяжелым клинком в течение часа? Или собьет дыхание через десять минут? Существовал только один способ выяснить это.

Стремительно крутанувшись на пятке, Блейд сместился чуть вправо, на миг повернувшись к нуру спиной. В эти считанные доли секунды он просунул клинок под мышку левой руки и, словно скорпион, наносящий удар отравленным хвостом, резко взмахнул лезвием сверху вниз. Услышав лязг и крик боли, разведчик отскочил в сторону. Гигант ревел, потрясая кулаком; его серебряный браслет был разрублен, с запястья капала кровь.

Сагетори, выпад скорпиона… Коварный прием ниндзей, в котором расстояние, скорость и амплитуда размаха клинка рассчитывались с точностью до десятой дюйма. Таким ударом нельзя поразить противника насмерть, но при удачном раскладе удавалось отсечь кисть или вскрыть вену на руке. Великана спас браслет. Хотя Блейд не считал себя великим мастером японского фехтовального искусства, он не промазал; конец клинка рассек предплечье нура и, судя по его воплю, порез был достаточно глубок Эта рана привела исполина в ярость, и теперь оставалось только надеяться, что Блейду удастся совладать с демоном, которого он выпустил на свободу.

Нур мчался на него с искаженным от бешенства лицом, размахивая сверкающей полосой смертоносной стали. На миг разведчику почудилось, что сам разъяренный Один надвигается на него, безжалостный и страшный в своем божественном гневе. Избавляясь от наваждения, он тряхнул головой, боковым ударом направил вражеский меч в сторону и поднырнул под локоть соперника. Тот обернулся — так быстро, что Блейд не поверил своим глазам; он сам выполнил бы этот маневр скорее, но лишь на десятую долю секунды. Серо-стальные глаза нура горели дьявольским пламенем, губы кривились, в уголке рта показалась слюна.

Блейд содрогнулся. Не хватало только, чтобы этот башнеподобный титан превратился в берсерка! Бешенство ускоряет реакцию, во всяком случае — на время… Он повторил тот же самый прием — отклонив меч врага в сторону, поднырнул ему под руку и оказался сзади. Сахралты на всех трех трибунах, северной, восточной и южной, вскочили на ноги и, потрясая кулаками, что-то вопили. Блейд воспринял это, как признак одобрения. В конце концов, он сражался за них!

Нур, если и не сошел с ума, был близок к этому. Круг за кругом он гонял своего увертливого соперника по площадке, рыча и размахивая мечом, словно ветряная мельница. Иногда он останавливался и, не спуская с разведчика злобного взгляда, слизывал кровь, обильно сочившуюся из пореза на левом запястье; Блейд получал секундную передышку. Наблюдая за маневрами исполина, он понял, чего тот добивается. Выйти на длину клинка и одним мощным ударом сверху вниз развалить врага напополам, от плеча до паха! И разведчик не сомневался, что рассвирепевший нур именно так и завершит поединок — при первой же его оплошности.

Он продолжал уворачиваться, легкими, но точными касаниями клинка отклоняя лезвие широкого меча в бок. Ни разу он не попытался парировать удар напрямую, ни разу не ударил сам — любой выпад, финт, обманное движение требовали времени, которого нур ему не давал. Пыль, взбитая ногами бойцов, темным слоем оседала на их лицах и потных телах, превращаясь в жидкую грязь; подбородок и щеки нура были вымазаны кровью, и его физиономия стала напоминать маску какого-то злобного демона. Сейчас оба противника тратили свою энергию и силы с равной интенсивностью: нур непрерывно атаковал, Блейд — убегал и увертывался. Весь вопрос заключался в том, кто выдохнется первым.

Через сорок минут, наполненных дикой гонкой под рев трибун, звоном железа и низким угрожающим рыком гиганта, Блейд заметил, что его противник устает. Нур уже не крутил меч над головой; движения его стали экономнее, голос — тише, на лбу выступила испарина. Солнце уже на пол-локтя поднялось над верхним краем восточной трибуны, и утренняя прохлада начала сменяться зноем. Иногда разведчик слышал, как нур переводит дух; казалось, кто-то выпускает воздух из чудовищных кузнечных мехов.

Но он и сам уже чувствовал признаки усталости. Больше тянуть было нельзя — его план победного завершения битвы строился на одном точном ударе, нанесенном в подходящий момент недрогнувшей рукой.

Нур остановился, жадно хватая воздух распяленным ртом Блейд тоже сделал несколько глубоких вдохов, радуясь передышке; его отделял от противника десяток шагов. Он перебросил меч в левую руку, согнулся и опустил голову, демонстрируя крайнюю степень утомления и безнадежной покорности судьбе. Его правая ладонь, словно стирая пот, скользнула по лбу, по щеке, по шее, пальцы нащупали массивную рифленую рукоять, торчавшую из сумки за плечом. Все в порядке; его тайное оружие было на месте.

Он шагнул вперед, поднимая меч. Нур зловеще оскалился; крупные белые зубы сверкнули на залитом потом, покрытом коркой грязи лице. Подобно башне исполин навис над Блейдом — чудовищно огромный разъяренный человек-гора, готовый растоптать, рассечь на части обессилевшего карлика. В глазах его не было торжества победителя; только злость и досада на собственную неосторожность, словно у прохожего, которого тяпнула за лодыжку жалкая дворняга.

Тяжелый меч мелькнул в воздухе, и Блейд впервые подставил свой клинок, парируя удар. Хотя его левая рука была расслаблена, ее будто пронзило то ком; секунду или две парализованные мышцы отказывались повиноваться. Но сейчас это уже не имело значения — как и потеря меча, описавшего серебристую дугу и воткнувшегося в землю на краю арены

Теперь бойцы сошлись почти вплотную, на два ярда. Нур, казалось, неторопливо выбирал место удара — прямо по черепу или чуть сбоку, в шею. На трибунах царила мертвая тишина, зрители замерли, завороженные ледяным дыханием смерти.

Нур вскинул клинок, сделав, наконец, выбор. Его лицо было огромным и грозным, как пылающий солнечный диск, что медленно карабкался по небу. Прекрасная мишень, подумал Блейд, по такой трудно промазать.

Откинувшись всем телом назад, он нащупал ребристую рукоять за правым плечом и молниеносно вырвал кистень из кожаного чехла. Цепь, раскручиваясь, свистнула тонко и протяжно, тяжелый шипастый шар хищно метнулся к виску великана. Раздался треск сокрушаемых костей и странный звук, будто из туго надутого бурдюка выпустили воздух. Нур не вскрикнул и не застонал, только гулкий выдох, ясно слышимый в тишине, вырвался из его груди.

Затем он рухнул, и земля дрогнула под тяжестью гигантского тела. Блейд посмотрел на то, что еще долю секунды назад было его лицом. Кровавая каша… Удар снес половину черепа, и стальная сфера, усаженная остроконечными шипами, провалилась внутрь, утонув в крови и сероватых лохмотьях мозга.

Он сделал шаг и остановился над застывшим в каменной неподвижности телом — Давид, сразивший Голиафа… Потом поднял широкий меч, которому так и не суждено было добраться до его шеи, и поразился тяжести оружия — фунтов тридцать, не меньше. Нет, такой клинок не для обычных людей! Блейд воткнул его в землю меж раскинутых ног великана как символ своей победы и направился к южным воротам. На нем не было ни царапины, но он страшно устал.

Тарконес уставился на него в немом изумлении, стрелки же смотрели словно на полубога, прикончившего на их глазах саму смерть. Собственно, так оно и было.

— Они что, все такие? — Блейд положил руку на плечо кузнеца, кивнув в сторону поверженного противника.

— К-какие? — от волнения обычно сдержанный Тарконес стал заикаться.

— Огромные…

— Встречаются и поменьше… Да вот, погляди сам!

Обернувшись, Блейд увидел, как с восточной трибуны спускается целая процессия. Впереди шел нур — не старый, но в летах; за ним — восемь сахралтов в кожаных туниках с нашитым на груди знаком парящей птицы. Следом торопились архонты Тери с посеревшими от ужаса лицами.

— Высокородный Ратри, правая рука князя Фарала, — сообщил пришедший в себя оружейник. А эти восьмеро — корабелы из Халлота.

Ратри был облачен в клетчатый кильт до колен, плащ из тонкой шерсти и сандалии; у бедра висел меч — такой же широкий и тяжелый, как у убитого Блейдом воина. Однако этот пожилой северянин оказался значительно ниже погибшего — семь футов три дюйма, определил Блейд. На вид ему можно было дать лет шестьдесят; узловатые мышцы, похожие на корни могучей сосны, бугрились на его руках и обнаженных икрах.

Нур спустился вниз, подошел к распростертому на земле телу и склонился над ним. С минуту он молча глядел в мертвое изуродованное лицо, потом сбросил с плеч плащ и кивнул халлотцам. Те перекатили огромное тело на шерстяное полотенце и, ухватившись по краям, понесли к воротам под северной трибуной; длинные ноги мертвеца волочились по земле. Ратри выдернул из земли клинок своего погибшего бойца и, подняв голову, пристально уставился на Блейда. Полсотни ярдов — половина ристалища — разделяли их.

Внезапно лицо пожилого нура переменилось; оно все еще было мрачным и угрожающим, но тень удивления и странной опаски скользнула по нему. Ратри сделал несколько быстрых шагов вперед, по направлению к Блейду; обнаженный меч мертвого бойца по-прежнему сверкал в его руке. За его спиной бледными тенями маячили четыре териотских архонта.

Блейд окинул взглядом нового противника и сказал кузнецу — небрежно и нарочито громко, так, чтобы слышали и архонты, и сам нур, и приумолкшие зрители на южной трибуне.

— Этого я уложу быстрее. Стар, неповоротлив и наверняка владеет мечом не лучше, чем первый ублюдок.

Он не знал, сумеет ли выполнить свою похвальбу. Мышцы ног еще ломило от непрерывной часовой беготни, но дыхание уже выровнялось и онемение в левой руке прошло.

— Ты! Бастард, проклятый коротышка! — лицо Ратри побагровело от гнева, и было заметно, что нур судорожно подыскивает бранные слова. — Куча навоза! Нурло!

Блейд пристально поглядел на северянина.

— Меня зовут Ричард Блейд. И готов показать тебе с мечом в руках, кто имеет больше шансов стать кучей дерьма.

— Убив сына, хочешь убить и отца? — нур оглянулся на северные ворота, куда его сахралты с натугой затаскивали труп мертвого воина. — Да мой Ристел справился бы с десятком таких, как ты, если б не этот предательский удар!

Значит, это его сын, подумал Блейд. Да, простых воинов в Териут не присылали! Вероятно, этот Ристел был из числа самых рослых, сильных и знатных. И приехал сюда, чтобы одним своим видом устрашить островитян. Еще бы? Такой гигант! Блейд понимал, что справился с ним благодаря точному расчету и хитрости. Но эти мысли он предпочитал держать про себя; вслух же произнес:

— Не хочу порочить мертвеца, но твой Ристел был слишком самонадеян для такого неважного фехтовальщика. Понимаешь, старик, с этой штукой надо уметь обращаться, — разведчик поднял меч и единым движением кисти крутанул его, заставив клинок описать в воздухе сверкающий круг.

Ратри скрипнул зубами, но, кажется, решил не лезть в драку.

— Я расскажу повелителю моему князю Фаралу все, что здесь видел, — зловеще произнес он. — И то, как был убит Ристел, лучший из бойцов Мит'Канни, и про тебя тоже, бастард… Я подробно опишу ему твое лицо! — В этих словах крылся некий странный подтекст, намек, смысл которого Блейд не улавливал.

— Но, господин мой, — робко вмешался Салкас, — бой шел по правилам! Нельзя пользоваться луками, пращами и дротиками, но все остальное…

— Молчи, червяк! — Ратри резко повернулся ко второму архонту и на руке, сжимавшей меч, вздулись огромные мышцы. — Молчи! Посмотрим, как ты запоешь, когда я приведу сюда пятьсот воинов с Нурстада! Слизняк, мокрица!

Гневно нахмурив брови, Блейд шагнул вперед, чувствуя, как от ярости наливается злой силой уставшее тело

— Клянусь хвостом Зеленого Кита, прародителя! Если ты, нур, еще раз оскорбишь почтенного Салкаса, я намотаю твои кишки на свой меч!

Ратри вздрогнул, отступил на шаг и пристально посмотрел на разъяренного противника. Блейд был готов дать голову на отсечение, что в глазах северянина снова мелькнул страх.

— Тот же голос, то же лицо и такой же нрав, — пробормотал нур. Затем повернулся спиной к разведчику и размашисто зашагал к северным воротам.

Тарконес нахлобучил шлем, и его твердая мозолистая рука легла на локоть Блейда.

— Он вернется, Рисарс… И очень скоро!

— Постараемся достойно встретить его, Тарко.

— Но это же война! Разорение! Смерть! — Салкас в отчаянии заломил руки. — Только подумать, какую беду я выторговал у хадров за сто пятьдесят золотых!

— И за право беспошлинной торговли, — не без злорадства напомнил Блейд.