— Что-то ты притих с утра, Йорг.

Я разламывал хлеб, прихваченный еще из Логова, вчерашний, слегка заплесневелый.

— Все еще шахматы покоя не дают? — Он подошел ближе, и я уловил запах гвоздики. — Я же говорил тебе, что умею играть с шести лет.

Хлебная корка треснула, посыпались крошки.

— Приведи сюда Риккарда, а?

Макин встал, поставил кофе — холодное вонючее варево, столь любимое гвардейцами. Ушел, не задавая вопросов: Макин хорошо разбирается в людях.

Риккард явился несколько мгновений спустя, втаптывая грязь в устилающие пол шкуры и разбрасывая застрявшие в желтых усах крошки от завтрака.

— Сир? — Он поклонился, наверное, Макин его предупредил.

— Я хочу, чтобы ты поехал в Логово. Проведи там часок, поговори с канцлером Коддином и королевой. Потом нагонишь нас как можно быстрее. Если услышишь что-то о человеке с белой кожей, привези черный сундук из моей сокровищницы, тот, у которого серебряный орел на крышке, и пусть его охраняют десять человек. Коддин все устроит.

Макин поднял бровь, но ни о чем не спросил.

Я подтянул шахматную доску ближе и взял со стола яблоко. Откусил, и сок брызнул на черные и белые квадраты, капельки заблестели. Фигуры выстроились рядами. Я поставил палец на голову белой королевы и медленно прокрутил ее. Либо сон был ложный, Катрин научилась придумывать более изощренные пытки, чем прежде, и с Мианой все хорошо, либо я видел вещий сон, и с Мианой тоже все хорошо.

— Еще партию, Йорг? — спросил Макин.

Отовсюду было слышно, как сворачивают лагерь.

— Нет. — Королева упала и сбила две пешки. — Мне не до игр.