Галина вышла из ворот электростанции, потянулась к берегу Урала, где уже сидело и стояло несколько человек в ожидании катера: правобережники. На широком плесе яркими бликами переливалось солнце. Утро, а уже такая теплынь. Наконец-то пришло лето!

После нелегкой ночной смены приятно было погреться на солнышке, подождать, пока придет катер.

Там, на правом, пока пустынно. Но уже маячат на бугорке два кирпичных дома. В одном из них, а точнее, в первом, Галина получила комнату. Окно отсюда видать, вон крайнее справа! В комнате центральное отопление, стены и потолок хорошо выбелены, гладкий ксилолитовый пол. Никогда в такой не жила! Со временем все рабочие переселятся на правый, об этом говорил еще Орджоникидзе. На левом — останется лишь завод. Так будет, но пока всего два дома.

Галина довольна, что перешла сюда, в степь. Утром откроет окно — с поля аромат… Неудобства пока с переправой, но это, как ей кажется, временно. В газете писали, скоро начнется отсыпка дамбы, а на середине плеса, над самой глубиной — повиснет мост. Пойдут трамваи, автобусы…

А пока — катер. Он привозит людей на работу и увозит обратно. Вот и сейчас, рассекая широкий плес, курсирует от одного берега к другому. Хотя так бывает не всегда. Иной раз приходится долго ждать.

Сойдя с катера, Галина сорвала колокольчик: какой красивый! Залюбовалась. Вот бы Аленке показать. Шла, сшибая ногами одуванчики, думала. Сейчас напьется чаю, посидит немного — и в постель! Прежде всего надо выспаться. С двадцати четырех опять на работу. Заболела сменщица, и заменить больше некому. Придется пропустить занятия в институте.

Пока закипал чайник, развернула старый журнал, который взяла почитать у соседки, и увидела фотографию, знакомую еще с прошлого года: Молотов и Гитлер стоят рядом. Стало как-то не но себе.

Но когда прочитала статью, вроде отлегло от сердца. Советский Союз и Германия, оказывается, после заключения пакта о ненападении договорились о развертывании торговли… Что ж, очень хорошо! Кому она нужна, война, — людей убивать?.. И Галина прочитала дальше: «Ненападение — это значит жить в дружбе и согласии, обмениваться делегациями, торговать, делать все, что присуще нормальным людям, и ни в коем случае не браться за оружие». И вдруг опять сомнение: а не подвох ли это? Не прикидывается ли волк овечкой?..

Раздумывая, она не могла не вспомнить заявление Сталина о том, что войну против Советского Союза развяжут скорее всего немцы. И этот разбойник Гитлер, наверное, не случайно пытается скрыть шило в мешке. Маскируется под миротворца. А ведь по его указке раздавлены Австрия, Чехословакия, Польша… Видать, мало этого — готовится отхватить кусок пожирнее. Взглянула еще раз на фотоснимок, и опять Гитлер показался не то шулером, не то промотавшимся дельцом, который однако претендует на порядочность. Что-то неясное, затаенное было в его обличий. Но бог с ним! Торговля, добрососедство — куда лучше, чем война!

В комнату неожиданно вошла соседка Катя:

— Тебе телеграмма, — сказала она. Еще ночью принесли. Срочная!

Галина схватила телеграмму: как же она ждала ее и вот наконец-то! Пробежала глазами лаконичные строки. Повеселела, стала благодарить соседку. Предложила стакан чаю, но та отказалась: посоветовала ложиться спать, ведь устала на работе.

Платон и раньше писал, что приедет в отпуск, но то было предположительно, а теперь… Перечитала еще раз телеграмму и, не сдержав нахлынувших чувств, с радостью воскликнула:

— Едет! Уже едет!..

— Кто? — не поняла соседка.

— Да он же, Платон! Не опоздать бы!

Засуетилась, стала искать, во что бы переодеться. Достала из чемодана любимое кремовое платье, новые туфли… А выйдя из подъезда, подобрала подол — и бегом к переправе! Вокзал на левом берегу, до него не близко. И, увидя, что катер, стоявший у пристани, отчаливает, замахала руками:

— Обо-жди-те-е!

Перевозчик однако не стал ждать. Не обратил на нее, запыхавшуюся, никакого внимания; отвалил от стенки. Не заметил? Нет, не захотел взять: мало ли их, пассажиров, желающих сесть в последнюю секунду!

Катер быстро удалялся. Галина смотрела вслед чуть не плача: когда он теперь вернется? Ждать его — значит опоздать к поезду. Что же делать? Прямо-таки хоть лезь в воду — и вплавь до того берега…

— Не пруд — море! — словно угадав ее мысли, сказал рыбак, сидевший с удочкой у переправы. — На тот берег не доплыть!

Катер вернулся минут через тридцать, и Галина поспешила занять место в его открытом, пустом салоне. Полагала, перевозчик отдохнет минуту-две и быстро доставит ее на ту сторону. Но тот не спешил, развалился в кресле, задымил папиросой.

— Одну, что ли, повезу?

Стала просить, умолять, да куда там, и слушать не хочет. Дососав папиросу, вынул из пачки новую.

Подошли еще трое рабочих. Оторвав билеты, перевозчик сунул деньги в карман, но на их просьбы — скорее отчаливать — лишь пробурчал что-то насчет инструкции.

Пришлось ждать.

Наконец, оказавшись на левом берегу, Галина первой соскочила с катера, сняла туфли и босиком, не боясь наколоть ноги, побежала через пустырь к трамваю. Обулась лишь в вагоне. Еще издали увидела вокзальные часы и облегченно вздохнула: успела-таки!

В зале ожидания пахло карболкой. Дезинфекция в неблагоустроенном городе — обычное дело, однако сидеть и вдыхать этот запах было невмоготу. Потянулась к двери, собираясь выйти на перрон, кстати, там кто-то уже прохаживается. Пожилой привратник грубо остановил ее:

— Билет, гражданка!

— Я пришла, чтобы встретить…

— Перронный билет, говорю! — уточнил блюститель вокзальных порядков.

Она давно никуда не ездила и ничего не знала о бог весть когда и кем установленных поборах. На перрон вообще легко пройти без всякого билета: вокруг вокзала никакой изгороди. Да уж ладно, порылась в сумочке, подала рубль в кассу. Подошел поезд, и она, заглядывая в окна, живая и радостная, пошла вдоль вагонов. Где же он? Столько народу, что и проглядеть можно! Наверное, там, в хвосте… Потянулась в конец поезда, и опять тщетно. Скорее всего, не заметила, как он прошел к трамваю. Подхватилась — и бегом!

На трамвайной остановке толпа, сутолока. У каждого свои дела, свои заботы — всем надо ехать — и единственный вагон без прицепа люди брали штурмом. Не торопился лишь старый казах. Подобрав под себя ноги, он сидел на траве в теплом стеганом халате и не без удивления разглядывал трамвай.

— Случайно моряка не заметили? — спросила Галя. — Красивый такой… Матрос… Понимаете?

— Давно сидел зыдесь. Транвай никогда не видел. Умный человек придумал, — отозвался старик.

— Матрос, говорю, не проходил?

— Нет, нет, зачем неправда говорить, восемьдесят лет на свете живу, никакой транвай не видел. Сколько людей повез — ни коня, ни верблюда не надо.

— Моряк, понимаете, моряк!..

— У меня ухо болел, ничего не слышу… А транвай — хорошо! Ни копя, ни верблюда…

Расстроенная, вернулась в зал ожидания, опустилась на жесткую, пропахшую карболкой, скамью. Что же случилось? Опять вынула из сумочки телеграмму: «Жди двадцать первого, двадцать второго». Что ж, все правильно. Завтра она снова приедет на вокзал. Сегодня же — выспаться: без сна смену не выстоять.

Добралась домой сравнительно быстро. Завесила окно черным одеялом, легла в постель, но еще долго не могла уснуть. Тревожили мысли о нем: не дай бог, что случилось! Да нет же, что это она, все будет хорошо. Не приехал сегодня, будет завтра. Нелегко, наверное, с пересадкой в Москве. Да и без гостинцев он не может.

Вздремнула под вечер, но тут у дома заиграла гармонь, и резкий высокий голос пропел:

И совсем стало не до сна. Узнала по голосу Ваньку Сучкова. Озорник. Хорошо, что его в армию забирают — человеком вернется. Подошла к окну, приподняла одеяло: на улице темно. Растаяли голоса, не стало слышно гармони…

Спала не более трех часов: зазвонил будильник, вскочила с постели, стала одеваться: не опоздать бы на работу!

После смены было собрание, а когда оно кончилось, Галина решила домой не ехать: посидит возле электростанции, у пруда, подышит свежим воздухом и отсюда — прямо на вокзал. А там скоро выходной — отоспится. И опять не могла не думать о Платоне, о новой встрече с ним. Казалось, после того, как не дождалась его со службы, смотреть на нее не станет, а он такой же добрый, ласковый, по-прежнему боготворит ее. Какие письма пишет!.. А еще до слез трогает его внимание к Аленке… Да если бы знала тогда, за сто верст обошла бы этого дурака, Вадима!

Поезд из Москвы почему-то опаздывал. А когда показался, стал приближаться, Галина, улыбаясь, поспешила ему навстречу: Платон должен увидеть ее непременно веселой! Давая гудки, паровоз тихо подтягивал состав. Волнуясь, Галина готова была крикнуть показавшемуся в окне машинисту: скорее! Мало того, что опоздал, так еще и здесь растягиваешь! Пропустив первые вагоны, остановилась: вот-вот появится Платон, ступит на землю, и она, забыв про все на свете, бросится в его объятия.

Один за другим сходили пассажиры, пустели вагоны, а его не видно. С болью сжималось сердце, и эту его боль, казалось, ничем не унять. На глазах выступили слезы. Прикрыла лицо ладонью, отвернулась: такова, видать, ее женская доля!

Вернулась домой страшно уставшая, но все еще питающая надежды. Уверяла себя: ну, конечно же, задержался в Москве! Там у него — знакомые. Приедет, не может быть, чтобы не приехал. Иначе, зачем же телеграмму давать. Глянула в зеркало и ужаснулась: у виска — седой волос. Всхлипывая, упала на койку…

Когда успокоилась, прежде всего подумала об Аленке. На левом берегу она — в круглосуточном садике. Сюда-туда — двух часов мало. Но взять ее на выходной крайне необходимо. Жутко одной в комнате, с ума сойти можно! И опять побежала к переправе, будто от этого зависела вся ее жизнь.

Ворвалась, как вихрь, в помещение детского садика, заявила — пойдет с дочкой в кино и боится, как бы не опоздать. А у самой сердце чуть не выскакивает.

Аленка шла рядом в красных ботинках, которые еще зимой пришли в посылке из Ленинграда. Она весело щебетала, а мама больше молчала. Едва подошли к причалу, как оттуда, с правого берега, показался катер. Вот кстати! Но странно, катер летел по гладкому плесу, и на нем не было ни одного пассажира. Впустую. «Не имел права», — подумала Галина.

Пристав к пирсу, перевозчик выскочил на берег и как-то необычно, с болью, произнес:

— Немцы перешли границу!.. Бомбили!..