Литературный фельетон

Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына.
Гомер

Слышу божественный звук умолкнувшей эллинской речи.
Пушкин

Зять Аполлона Харон у Стругацких из философистов.
Краснобрыжий

Как мы его ждали! Как соскучились без него! Как часто сетовали на то, что наша критика суха, рассудочна, до приторности вежлива… Где острые перья, где задор и огонь? — спрашивали мы и не находили ответа.

Но теперь всё изменилось. Пришла весна, и об руку с нею вступил танцующей походкой в литературу Иван Краснобрыжий.

Неудивительно, что эта фамилия пока что говорит так мало. Перед нами юное дарование, ещё не оперившееся, но такое звонкоголосое…

Ведь если первое же произведение молодого автора глубоко поражает ум и сердце, если оно по-настоящему волнует, — разве это не вернейший залог блистательного будущего?

А фельетон Ивана Краснобрыжего «Двуликая книга» в мартовском номере «Журналиста» нельзя читать без слёз.

Вспоминается собственный робкий дебют, такой похожий на тысячи других… Как мешала нам всем эта ветхая традиция, эта въевшаяся с детства привычка уважать чужой труд, эта почтительная любовь к литературе…

И вот, наконец, приходит юноша и смело топчет ногами оковы надоевшего приличия, путы хорошего тона и синтаксиса, постылые авторитеты, — и горько становится на душе. Обидно: зачем же нам внушали так долго, что якобы нельзя промышлять писателей, как зайцев? О разных там капканах, стрельбе с автомобиля и других усовершенствованиях — молчок. Невозможно, дескать. А ведь вот — очень даже возможно, оказывается.

Нет, неправы скептики и пессимисты! Не перевелись ещё на Руси острые перья!

Досадно, что в журнале «Журналист» нет портрета Ивана Краснобрыжего. Так хотелось бы взглянуть в его невинное, талантливое лицо, мысленно восклицая: — Да где же вы раньше-то были, дорогой Иван? Где пропадали? Мы уж и заждались!

Но боюсь, что восхищение опять увлекло нас на ложный, привычный путь пустых похвал. А что Ивану Краснобрыжему наши похвалы? Теперь, когда его произведение стало литературным фактом, важно только одно: все должны понять, что писать по-прежнему больше нельзя.

Он не то чтобы открывал новые дороги — он делает больше: расчищает старые, довольно-таки запущенные, позаросшие всякой чепухой за сто с лишним лет. Как отважный путешественник на необитаемом острове, он углубляется в чащу, размахивая топором.

Последуем же за ним, поучимся у него древнему полузабытому искусству пасквиля, войдём — как говорили доселе, но уже не будут говорить впредь, — в его творческую лабораторию.

«Фантастика в наше время всё больше и больше завоёвывает сердца читателей. На этой ниве трудится много советских писателей».

Ведь простая мысль, а как изящно выражена! Заметили внутреннюю рифму? Обратили внимание на образ нивы? Какой недюжинной сметкой надо обладать, чтобы вот так, сразу, взять читателей за живое?

«Две фантастические повести „настрогали“ и братья Борис и Аркадий Стругацкие. И в обоих (как это смело — в обоих братьях! — С.Л.) — космические сюжеты. Одна называется „Стажёры“, другая — „Второе нашествие марсиан“ с пометкой „записки здравомыслящего“. Принесли (кто принёс, что принёс? — какой простор открывается читателю для самостоятельной работы! — С.Л.) в издательство ЦК ВЛКСМ „Молодая гвардия“. Там повести издали стотысячным тиражом».

Ну разве не чудесно? В одном этом абзаце больше отваги и раскованности, чем во всей современной литературе. Ну в самом деле, подумайте: разве часто щекочет наши ноздри столь изысканный каламбур: Стругацкие — «настрогали»? (И ведь что характерно, начинающий автор, без всякой профессиональной подготовки, Иван Краснобрыжий чутьём понимает, что такими блестящими находками нельзя сорить попусту: он проводит этот остроумный консонанс, тонко варьируя, через всё своё произведение. Вот черта истинно способного человека!)

А какое серьёзное, вот уж точно диалектическое представление об издательском деле: «принесли-издали»! А сколько глубокого смысла в незначительной на первый взгляд замене слова «подзаголовок» словом «пометка»! Разве всё это встречается каждый день? Но самое главное не в этом, и даже не в том, что приведенный абзац, несмотря на свой малый объём, вместил, кажется, всю информацию, которая содержится в статье Ивана Краснобрыжего.

Самое главное достоинство цитированных строк — в непринуждённой и непривычной для ушей рутинёров откровенности, с какой автор даёт понять читателям, что он прежде никогда не слыхал о братьях Стругацких и не читал ни одной их книги. Какими скупыми средствами достигается этот смелый эффект! Всего несколько слов: «Две фантастические повести „настрогали“ и братья…» — и становится совершенно ясно, что воображению автора рисуются не то что известные писатели, авторы многих книг, получивших (как и повести, о которых идёт речь) высокую оценку в советской печати и переведённых на различные языки мира, а просто какие-то ловкие аферисты, мелкие жулики, вроде детей лейтенанта Шмидта.

Так и представляешь себе Ивана Краснобрыжего (всё-таки очень жаль, что нет в «Журналисте» его портрета!) стоящим в недоумении перед прилавком. Так и видишь, как растерянно вертит он в руках эту «двуликую книгу», которую продавщица настойчиво пытается ему всучить. Что уж теперь, после статьи Ивана Краснобрыжего скрывать: всякое бывает и в книжной торговле…

Можно часами говорить об этом удивительном абзаце, но ведь надо дать тем, кто ещё не достал мартовского номера журнала, хотя бы беглый отчёт о содержании статьи.

«Редактировала книгу Б. Клюева, оформлял художник Г. Перкель, а предисловие написал Р. Подольный».

Сколько такта! Вот пример следования традиции — но традиции хорошей, новой, лишь недавно введённой журналом «Журналист». Как это важно — привлечь внимание читателя к работе тех, о ком так незаслуженно мало пишет критика. А ведь именно люди эти скромных профессий — редакторы, художники — в первую очередь должны понести материальную ответственность за выпуск столь ужасных книг…

«Своих героев братья Стругацкие пытаются укрыть территориально (?! — С.Л.?! — С.Л.) древнегреческими именами, лишили их принадлежности хотя бы к какому-либо (что за слог! — С.Л.) племени, не говоря уже о нации (?!! — С.Л.). На первых страницах повести им это кое-как удавалось, но дальше… Хвост вытянут (?! — С.Л.) — нос увязнет, нос вытянут (!? — С.Л.) — хвост прилипнет (??! — С.Л.)».

До чего сноровисто — и откуда что берётся? — подготавливает юный критик читателя к разоблачению тайных намерений братьев Стругацких! В самом деле, о каком-таком «безымянном государстве» идёт речь в повести «Второе нашествие марсиан»? Сейчас мы это выясним. Наш вундеркинд не навязывает своего мнения, о нет! Продуманной системой доказательств он загоняет читателя в угол, прижимает его к стене неопровержимыми уликами. Можно ли, например, считать случайностью, что повесть написана русским языком?

«В повести… проиллюстрированной двуликими и трёхликими (! — С.Л.) портретами героев, вся нечисть (! — С.Л.) выражается пословицами (!! — С.Л.): „Не наводи тень на ясный день“, „Лес рубят — щепки летят“, кур называют „пеструшками“, ходят „утицей“, курят сигареты „Астру“ (это очень важная улика, обидно только, что с падежами такая путаница — С.Л.), анекдоты у них „солёные“…»

Казалось бы, всё ясно. Но добросовестность молодого исследователя не позволяет ему удовольствоваться сделанным. У него припасено решающее доказательство:

«Всякая человеческая нечисть (вполне извинительный повтор, правда, этот приём используется слишком часто — С.Л.) в трактирах „дует первач-синюховку“…»

Вот теперь уже всякие сомнения развеяны, теперь, наконец, Иван Краснобрыжий может быть уверен, что читатель понял, о каком именно «племени, не говоря уж о нации», ведёт он речь…

Читать и перечитывать Ивана Краснобрыжего — громадное удовольствие. К сожалению, обо всём не расскажешь. Можно только посоветовать желающим как можно скорее раздобыть журнал, в котором дебютирует столь многообещающий автор. Я представляю, в какой восторг придёт читатель, когда он убедится, что, например, лексика статьи ещё богаче, чем логика и грамматика! Пренебрегая нудными и чужеродными терминами — такими, скажем, как «сатира» (а это ведь тоже надо уметь — рассуждение-то ведётся о сатирической повести), автор зато налегает на великий и свободный доселе русский язык. Одни только эпитеты чего стоят: «патриоты-алкоголики», «шельмец», «плешивый старикашка», «дрянь», «старый прелюбодей», «алкоэкземопечёночник»!!!

А глаголы? Нет, никак нельзя не сказать о глаголах. «Бедолажиться», например, или «околпачивать» в смысле «выколачивать» («можно околпачивать на семьдесят-восемьдесят процентов больше!»)… Нет, никак не рассказать обо всём!

Да разве только в глубине мысли и в самобытности слога заключаются достоинства краснобрыжевского шедевра?

А умелый (не устаёшь удивляться столь рано пришедшему мастерству!) пересказ содержания, в результате которого становится совершенно очевидным, что Стругацкие не имеют ни малейшего представления о сюжете и ни единой, даже грошевой идеи за душой?

А заново открытый способ цитирования, при котором собственные фразы вставляются в чужой текст без каких-либо «пометок»?

Всё, всё говорит о том, что перед нами вполне законченный мастер, будущее которого соразмерно его дарованию.

Тех, кто ещё сомневается в этом, убедит заключительный пассаж статьи Ивана Краснобрыжего, и потому нет надобности отказываться от искушения привести этот пассаж целиком.

«Сгрёб старикашка Аполлон свои „здравомыслящие“ записки и решил отнести их зятю Харону в газету, чтобы тот их там (аллитерация! — С.Л.) тиснул. А братья Стругацкие тут как тут (Ещё аллитерация, и какая! Чудится, что идёшь по лесу, утешаясь незатейливой песенкой дятла. — С.Л.): „Отдохни, дорогой кунак (?? — С.Л.)! Ты и так (! — С.Л.) намаялся за свою жизнь немало. Мы твои записки мигом в издательство сволокём (!! — С.Л.). Там сделают всё посолидней: критик Подольный их (? — С.Л.) прокомментирует, художник Перкель двулико (! — С.Л.) проиллюстрирует, редактор Клюева многоликости не заметит, и пойдут они гулять по белу свету (??? — Вот это уже не совсем хорошо. — С.Л.) стотысячным тиражом (А! Это другое дело. „Гулять тиражом“ — оборот, правда, несколько вычурный, но ведь речь идёт о „записках“! — С.Л.). И тебе честь, старче, и нам кое-что на молочишко перепадёт (!! — С.Л.)“».

Молодец Краснобрыжий! Так их! Жаль, не указана сумма (хотя бы в рублях), полученная писателями, и обойдён молчанием вопрос об её распределении и употреблении. Сведения об этом автор деликатно переносит в план стихотворного орнамента, украшающего его произведение:

А по части «забытулить» – Их водой не разольёшь.

Правда, в стихах Ивана Краснобрыжего речь идёт о героях повести «Второе нашествие марсиан», но ведь мы знаем теперь, что и сами Стругацкие ничуть не лучше всех этих «плешивых прелюбодеев». По всей вероятности, «та же дрянь, но дрянь на одно пятнышко чище». Так что только из стыдливости (естественной для человека в столь нежном возрасте, как и отвращение к корысти) употребляет Иван Краснобрыжий термин «молочишко». Наверняка тут пахнет напитками покрепче — может быть, даже первачом-синюховкой…

Но мы незаметно для себя подошли уже к финалу статьи о «двуликой книге». Грустно расставаться с автором, который доставил столько наслаждения и вселил столько надежд, а что поделаешь — надо! Утешает лишь то, что Иван Краснобрыжий сумел скрасить нашу временную разлуку с ним. Он припас для заключительной фразы такой сюрприз, такой поворот, что дух захватывает и невольно пробуждается завистливая жажда подражания.

Автор статьи предусмотрел: читателя может беспокоить мысль о том, что, взявшись за две совершенно разные повести, он, автор, ограничился пересказом лишь одной из них. Как же он вывернется? — думает читатель в тревоге за полюбившегося ему критика.

И нельзя не прельститься лёгкостью, с которой Иван Краснобрыжий разрубает этот гордиев узел:

«А повесть „Стажёры“? Почему о ней ни слова?

Достаточно того, что сказано об одной повести».

Достаточно, вполне достаточно. Но дело даже не в том, что Краснобрыжий прав здесь по существу. Тут завораживает суровая мужественность интонации. Хочется немедленно взять её на вооружение, перенять. И повод, к счастью, есть.

Ведь преждевременная зрелость Ивана Краснобрыжего не является, по-видимому, результатом его одиночных усилий в работе над собой. Судя по всему, на небосклоне отечественной словесности взошла целая плеяда юных следопытов. В этой обнадёживающей мысли укрепляет хотя бы тот факт, что в февральском номере «Журналиста» появилась статья о новой книге Андрея Битова, и написана эта статья словно бы родным братом нашего дебютанта. Вряд ли, конечно, мы и впрямь имеем дело с братьями Краснобрыжими (это было бы слишком хорошо), но наблюдается, так сказать, некоторая одноликость.

Февральская статья «Журналиста» (она подписана Сергеем Лисовским) уступает, разумеется, мартовской по части художественной бдительности и по богатству словарного запаса. Но, перенимая опыт Ивана Краснобрыжего, мы осмеливаемся сказать: не надо читать статью Сергея Лисовского о Битове! Не надо. Вполне достаточно и Краснобрыжего.

Он скоро появится снова и принесёт много-много радости. Надо только уметь ждать. Ждать следующего номера «Журналиста». Ах, как хотелось бы узнать поскорей, в кого будет пущен новый камешек из тех, что лежат на дне его души и отягощают редакционный портфель.

Знает об этом, конечно, редакция «Журналиста», но Краснобрыжего тайну не выдаст она ни за что.