Всегда терпеть не мог единорогов. Первый раз я столкнулся с этими тварями, когда мне было лет пять. Помню яркий солнечный день, меня ведет за руку дядя Бенедикт, от него вкусно пахнет кожей, моя ладошка тонет в его огромной лапище. У меня замирает сердце. Сейчас я увижу ИХ! Могучих и мудрых существ, символ нашего королевства. Мы попадаем в полумрак огромной конюшни. Стоим в начале длиннющего центрального прохода, по бокам стойла, пол усыпан соломой, и невыносимая вонь, от которой меня сразу же начало подташнивать и заслезились глаза.

Дядя Бенедикт подозвал старшего конюха, и тот подлетел склонившись в почтительном поклоне.

— Карл, покажи нам Старого единорога.

— Конечно, ваше высочество, пойдемте.

И мы пошли вглубь конюшни, за запертыми дверьми в стойлах кто-то фыркал, раздавался короткий стук копыт и тихое ржание. И воняло, как же там воняло!

Карл открыл одну из дверей, и мы вошли. Дядя Бенедикт придержал меня за плечо и вовремя. На нас неслось огромное чудовище. Шерсть единорога была отнюдь не белой, как на гобеленах в тронной зале. Она была серой, цвета старых грязных простыней. И глаза у него были не мудрые и добрые, а налитые кровью и безумные. Из оскаленной пасти с кривыми желтыми зубами вырывался приглушенный хрип и летели клочья пены. Дядя Бенедикт шевельнул рукой у меня на плече, и меня унесло назад, в безопасность центрального прохода. Шлепнувшись на задницу, я смотрел, как мой дядя коротко и резко бьет единорога в морду, чуть ниже длинного, грязно-желтого витого рога. Зверь всхрапнул, осел назад и завалился набок всей тушей. Некрасиво мелькнули в воздухе его ноги, единорог дернулся и затих. Конюх Карл стоял ни жив ни мертв… Принц Бенедикт всегда отличался буйным нравом и сейчас мог без предупреждения врезать несчастному в лоб. Обычно после таких ударов устраивались похороны. Но дядя только посмотрел на единорога печально и вздохнул: «Совсем старый стал… Поглупел». И вышел из стойла. А я разревелся.

С тех пор я обходил единорожьи конюшни стороной. А потом и вовсе перестал показываться в служебной части замка. Было не до того. Отец периодически приходил в бешенство, когда обнаруживалось, что наследный принц, который по правилам этикета должен стоять по правую руку от короля во время торжественного приема послов, снова пропадает на охоте или просто не в состоянии исполнять свои обязанности, поскольку спит тяжелейшим похмельным сном после трехдневной гулянки с курсантами столичной военной академии и блядями.

Поскольку я и сам был курсантом той же академии, то отцовский гнев выражался еще и в том, что на следующее утро, проспавшись и прибыв в казармы, я рявкал «Есть!» и инструктор по фехтованию со злорадной улыбкой предлагал мне выбрать оружие. Был и другой вариант — я отправлялся чистить сортиры.

В день окончания Академии, которую я окончил, как ни странно, в числе первых, я и двое моих приятелей жутко надрались. Это переполнило чашу терпения короля, который по совместительству был моим отцом, и я был отправлен в один из самых дальних пограничных гарнизонов, где постоянно происходили мелкие и не очень стычки с бандами контрабандистов и торговцев рабами. Правда, был в этом назначении и приятный момент — в тех местах не водились единороги.

* * *

В следующий раз я увидел королевский дворец только через три года. Отец устраивал грандиозное празднество, желая примирить на нем глав нескольких древних аристократических родов, которые уже долгие годы мечтали только об одном — перерезать друг другу глотку. В качестве сына и героя приграничных сражений был вызван в столицу и я.

И вот, стоя в углу одной из террас и ища взглядом слугу с подносом, на котором были расставлены кубки с вином, я смотрел на клубящуюся толпу, слушал полупьяные разговоры и мне было тошно. Хотелось обратно в гарнизон. Приехать, скинуть плащ на руки адъютанта, потребовать дешевого кислого вина и завалиться спать. А на следующее утро устроить учения или рвануть в конный патруль в надежде на то, что какие-нибудь идиоты попытаются перейти границу. Правда, стараниями моих людей и моими собственными этого уже давненько не случалось. Аж скучно.

Вместо этого я скрывался от присутствующих, улыбался, если меня замечали, говорил какие-то умные слова, как то и приличествует наследному принцу, и потихоньку напивался. В какой-то момент я почувствовал, что больше не могу находиться среди этой толпы идиотов и лизоблюдов, и тихонько вышел в сад. Бесцельно побрел по его аллеям и не заметил, как оказался возле единорожьих конюшен. Вот тут я и вспомнил дядю Бенедикта. Увы, ныне покойного. Обидно… Самый порядочный был из всей семейки. И умер как мужчина. Покушение, конечно, было совершенно идиотски организовано, но цели своей достигло. Правда, дядя успел положить две трети налетчиков, пока его не ударили в спину длинной охотничьей пикой. Месть моего отца была страшной, и из организаторов покушения не осталось в живых никого. Но дядю это конечно не оживило.

Прослезившись и вспомнив, как дядя Бенедикт бил морду престарелому символу королевства, я решил посмотреть, что сейчас творится в конюшнях. Наверняка тот единорог давно уже подох… Но, может, мне повезет, и я смогу отплатить единорожьему роду за детский, глубоко внутри меня сидящий страх, отлупцевав другого представителя породы? И я ввалился в конюшни.

Мутным глазом обвел темное помещение, утер рукавом сопли и, шатаясь, двинулся по проходу. А вот и то стойло, в котором столько лет назад произошла та схватка. За ней послышалось тихое всхрапывание, и я открыл дверь. Престарелая скотина стояла задом ко мне и преспокойно жрала. Я привалился к косяку и стал разглядывать единорога. Ноги его подрагивали мелкой стариковской дрожью, зверь всхрапывал поглощая пищу. Потом замер на мгновение и оглушительно выпустил газы. Удовлетворенно вздохнул и вернулся к жратве. Тварь явно была уже в маразме.

Я сделал шаг вперед, и стремительный вихрь рванул мне навстречу. Мне повезло, что единорог все же был уже в весьма преклонном возрасте. Он не попал рогом мне в грудь, а только боднул башкой, но и этого хватило. Я почувствовал что лечу, по затылку мне ударили чем-то тяжелым и твердым, и стало темно.

Когда я очнулся наутро, мне сказали, что в эту ночь убили моего отца, а бароны, объединившись с соседним государством, подняли мятеж.

* * *

Столица горела. Вместо командования гарнизоном мне пришлось командовать отступлением королевской армии. В том числе и вывозом единорогов. Я смотрел, как конюхи пытаются организовать разбредающееся стадо, и искал своего обидчика. Его пытались утихомирить сразу двое, повиснув на концах накинутой на шею животины веревки.

Плюнув и выругавшись, я дал шпоры коню и уехал к войскам. Серый изнуренный поток армии, обросший беженцами, бродячими торговцами и проститутками, отходил все дальше в глубь страны. Впереди были горы, а сейчас, осенью, я мог провести всю эту толпу только одним путем. Через ущелье Единорога.

Уже одно название этой узкой щели внушало мне отвращение, но другого выхода просто не было. Бароны с союзничками наседали и надо было поторапливаться. Оставив с собой отряд из солдат моего первого пограничного гарнизона, я распорядился об отходе через ущелье. И остался в арьергарде. Пусть я и терпеть не мог двор и все, что с ним связано, но увы — теперь я был королем и считал, что мои подданные должны видеть, что их повелитель не улепетывает в первых рядах, а наблюдает за тем, что происходит с людьми, и готов их защитить. Глупость, конечно…

Когда последние повозки втягивались в ущелье, на дороге показался всадник на взмыленной лошади. Вестовой из арьергардного разъезда скатился с лошади и подбежал ко мне: «Ваше величество! Передовые части противника будут здесь через полчаса!».

Ну и что мне было делать? Вот вход в ущелье, вот спины отступающих, а вот мы — я и двести моих бойцов. Да еще десяток конюхов и пятнадцать оставшихся единорогов, которых я из какой-то смутной жалости не стал резать. Я тяжело вздохнул и рявкнул: «Командиров ко мне!». Надо было дать людям хоть какое-то время. Хотя бы выйти подразделениям из ущелья и развернуться. А в идеале — дать отойти как можно дальше.

Я отослал вестового вперед, с приказом найти моего министра обороны, который был где-то в середине отступающей колонны, а сам спешился и встал в строй. На нашей стороне было только одно преимущество: навалиться всей массой на нас противник не мог, к ущелью вела довольно узкая дорога, которая лишь немного расширялась и превращалась в поляну, так что можно было какое-то время повеселиться. Что мы и сделали.

Конюхи, которыми были в основном отставные солдаты, хлестанули единорогов по загривкам и попрятались с мечами в руках за камнями. Из-за поворота дороги вылетели первые ряды баронской конницы и свалились, скошенные арбалетными болтами. Прикрываясь щитами, поперла тяжелая пехота. Хорошо хоть относительно небольшими порциями. Я рубил, колол, отскакивал, перезаряжал арбалет и с одной руки выпускал очередной болт в упор. Сначала рядом было много моих людей, потом меня вынесло на поляну, я прижался спиной к небольшому дереву, подхватил в левую руку чей-то меч, и карусель завертелась по новой. Через какое-то время я оглянулся и увидел, что основная схватка переместилась в глубь ущелья, а рядом со мной только два сержанта — прикрывают меня с боков. Впрочем и это ненадолго, один из них упал, захлебываясь кровью из перерубленного горла, а второй, тихо пища, пытался запихнуть вывалившиеся кишки.

Я вздохнул, оттолкнулся от ствола и приготовился умирать.

И тут сзади раздались топот копыт и крики боли. Что-то ужасно вонючее и страшное пронеслось мимо меня, и тяжелые единорожьи копыта раскроили череп бегущего ко мне меченосца. Старый единорог скосил на меня налитый кровью, слезящийся глаз и придвинулся ближе. Так мы и стояли, прикрывая друг друга, я рубил мечами, он — лупил копытами. Потом он хрюкнул и ткнулся в меня носом. Из его бока торчало две длинных стрелы. Я потрепал его по загривку и вернулся к работе. Все же они очень хотели взять меня живым. Пока один из лучников не промазал. Я почувствовал что не могу дышать, скосил глаз и увидел древко стрелы, торчащее из шеи. И упал, зарывшись носом в вонючую шерсть.