Во вторник, шестнадцатого октября, сержант Бен Викслер находился на службе с девяти до пяти вечера и приехал домой на попутной патрульной машине, дежурившей с шестнадцати до полуночи и направлявшейся привести в чувство пьяного дебошира, случайно объявившегося по соседству с домом сержанта. Должность начальника отдела давала ему право пользоваться служебным «седаном» с шофером, но всегда при этом он чувствовал себя неловко: вроде бы похваляется. Вот когда он станет лейтенантом… а как сказал ему Мэтхьюз, приказ о повышении должен прийти со дня на день.

Ребята высадили его у самого дома, и, выходя, он заметил Бетт, выглянувшую из окна. Дом был небольшой и стоял на участке именно такой величины, какую позволял максимум денежной ссуды из банка. Даже в такой пасмурный день дом выглядел приветливо. Бен сначала с большим недоверием отнесся к идее Бетт окрасить его в красный цвет, а рамы сделать белыми. Ему хотелось видеть дом белым, а рамы — зелеными. Но она настояла на своем, и теперь он вынужден признать: смотрится хорошо. Крыша выложена дранкой, а широкая, низкая труба — белая.

Открыв ему дверь, жена с плутовской улыбкой воскликнула:

— Дети, вашего несчастного отца опять доставила домой полиция!

Поцеловав, он шутливо ткнул ее пальцем в живот:

— Вот именно — дети! Никакого чувства меры, женщина! Если я не разучился считать, а в последние дни не уверен и в этом, ты уже носишь четвертого. А где остальные чудовища?

— Смотрят телевизор. Старый вестерн, тот, который без конца повторяют.

— Значит, совершенно бесполезно пытаться сказать им «добрый вечер».

Повесив в шкаф пальто и шляпу, прошел из прихожей в гостиную. По решению родителей телевизор спустили в подвал — в бильярдную. Сквозь пол глухо доносились звуки перестрелки.

— Должна сказать, — заметила Бетт, — мне начинают нравиться твои постоянные рабочие часы.

— Только не очень привыкай. Сейчас затишье, как перед бурей. Тогда все сразу перевернется. Что ж, давай наслаждаться тишиной, пока можно.

— У тебя хорошее настроение? Отличное?

Он нахмурился:

— Поцарапала крыло машины? Нет. Собираемся в гости? Тоже нет. — Он оглядел гостиную. — Хмм… Будут гости. Гос-споди! Твой брат!

Бетт, присев на ручку кресла, погладила его волосы — короткие, жесткие, покрывающие густой шапкой округлый череп.

— Мм… колючий, как щетка.

— Не пытайся меня уговорить, женщина.

— Хэнк мой брат.

— Не спорю.

— Хэнк крикливый невежа. Он обращается с тобой свысока. Хэнк задает вопросы и не слушает твоих ответов. Его драгоценная женушка Элинор имеет столько же очарования, сколько его в угольном транспортере. Но, возлюбленный мой, Хэнк, несмотря на все, мой брат.

— В высшей степени неудобное родство. Ого-го! Ладно уж, потерплю. Стану улыбаться, пока лицо не закоченеет. Стану расхваливать его удачные сделки. И одним ухом прислушиваться к телефону. — Он повернулся к жене. — Но если он опять начнет нудить, что пора повзрослеть и бросить игры в полицейских и воров, что у него для меня есть теплое местечко, клянусь, моя радость, я вышвырну его прямо на улицу.

— Думаю, больше он не осмелится после того последнего раза, — сказала она со смехом. — Кстати, они не собираются у нас ужинать. Договорились на полдевятого и к двенадцати наверняка уйдут. Три с половиной часа. А теперь иди под душ, милый поиграй в тюленя.

Он прошел в спальню раздеться. Он храбрился при Бетт, якобы не воспринимает Хэнка серьезно, однако чувствовал: жена понимает, как сильно раздражают его поучения брата. Мнение Хэнка, к сожалению, разделяли многие, считая работу в полиции нечестной, особенно в Хэнкоке, где в течение ряда лет открылось слишком много случаев взяточничества среди полицейских и полиция постоянно вынуждена была идти на компромисс с мощным, организованным преступным подпольем.

Хэнк вообще не понимал, в чем дело.

В сорок втором Бен Викслер, оставив университет, записался в армию. В конце основного курса обучения его определили в офицерскую школу, и он выбрал пехоту. В двадцать один год это был уже сформировавшийся, зрелый человек — такой же, как и теперь, в тридцать пять. Крупный, рослый, спокойный и надежный — человек, внушающий уважение и почтительность. Сталкиваясь с глупостью или беспечностью, действовал спокойно и решительно, вызывая страх, сохраняя бесстрастное, невозмутимое выражение на лице, только серые глаза загорались, сверкая, как раскаленная сталь. К друзьям и близким относился с откровенной любовью и великодушной терпимостью. Ему знаком был страх, но он научился побеждать его. В сорок четвертом дослужился до капитана и командовал ротой. Его роту «Б» выбирали для опасных заданий, к примеру, чтобы обезвредить остатки частей противника в захваченных маленьких городах. Такая работа требовала высочайшей дисциплины и профессионального чувства риска. Любой парень из части «Б» проклинал задания, которые им поручали, но в глубине души гордился своей ротой, твердостью, силой Викслера, его способностям и безупречностью. И поступавшее пополнение — новички — очень быстро проникалось теми же чувствами, поэтому рота имела самые низкие потери во всей дивизии.

Бен Викслер отказался остаться в армии и после победы над Японией демобилизовался в звании майора запаса. В Хэнкок возвратился в ноябре сорок пятого. Он собирался со второго семестра продолжать учебу в университете. Отец его был основателем и директором кредитно-банковской компании в Хэнкоке, и считалось само собой разумеющимся, что Бен, сдав выпускные экзамены, начнет работать в банке. Перспектива эта не особенно вдохновляла его и до армии, а годы войны, когда он распоряжался людьми, отвечая за сотни жизней, и вовсе отбили охоту к банковским операциям. Расставшись с военной службой, он постоянно испытывал раздражение, недовольство самим собой, слишком много пил, раздумывая, не лучше ли было остаться в армии.

В эту кризисную пору отец, человек весьма наблюдательный, представил сына Хэнку Страйкеру — шефу городской полиции. Отец Бена был одним из немногих влиятельных лиц, понимавших серьезные проблемы, волновавшие полицию, и он одобрял методы ее шефа при их решении. Были они близкими друзьями. Бен Викслер произвел хорошее впечатление. Шеф полиции был убежден, что в один прекрасный день могущество всяких бухардов и кеннеди удастся подорвать, лишив политической поддержки, из-за которой полиции приходилось решать скорее, что выгоднее, чем действеннее. Чтобы ускорить наступление такого дня, чтобы полиция оказалась готовой к эффективным операциям, уже сейчас она нуждалась в порядочных, интеллигентных молодых людях вроде Бена Викслера.

Страйкер побеседовал с Беном — доверительно, долго и в высшей степени откровенно. Говорил и о неблагодарности общества, которой следует ожидать, и о неизбежных разочарованиях. Запалил костер, который уже не угасал. Викслер сменил учебное заведение и через два года закончил Полицейскую академию в Норт-вестерне, но еще во время учебы, в каникулы, работал в канцелярии полицейского управления Хэнкока. После выпускных экзаменов его взяли на испытательный срок, и уже тогда он выловил известного громилу. Бена назначили патрульным. Через одиннадцать месяцев отличной службы его перевели в детективы Отдела по расследованию убийств, руководил которым капитан Роубер. Бен понимал, что ему повезло: из всех оперативных отделов именно здесь меньше всего зависели от внешнего давления. При всех других преступлениях и нарушениях широко практиковались взятки. При убийствах — никогда.

В пятидесятом, спустя полгода после смерти Страйкера и через месяц после рождения первого ребенка, Бен Викслер стал сержантом. Бетт как нельзя лучше подходила его характеру, и их брак слыл одним из самых удачных. Ему при женитьбе было двадцать девять, а ей — тоненькой девчушке, темноволосой и смуглой, — двадцать один год. Отец невесты, состоятельный делец в строительном бизнесе, не одобрял этот брак. Однако их счастью способствовало одно событие, которое вначале огорчило Бена, но потом ему пришлось признать, что им действительно повезло. Бетт, достигнув двадцати одного года, получила небольшое наследство, оставленное дедушкой. Годовой доход от него составлял чуть меньше тысячи ста долларов. В конце концов Бен смирился с подарком судьбы, объявив Бетт, что подобный доход не должен зависеть от очаровательных брюнеток, его следует целиком отдавать полицейским — на масло, чтобы скромный полицейский хлеб не утратил вкуса.

Рано или поздно он станет лейтенантом — это неизбежно. Когда Бен пришел в Отдел по расследованию убийств, капитан Роубер — твердый, осмотрительный, энергичный — успешно возглавлял группу. Однако в последние два года здоровье его, к несчастью, сильно пошатнулось: стремительно прогрессирующий склероз мозга неумолимо вел к преждевременной старости. Роубер стал раздражительным, проявлял нерешительность, отдаваясь дурным предчувствиям и даже мании преследования.

По мере развития болезни проблемы руководства отделом тяжким бременем ложились на плечи заместителя начальника — лейтенанта Гэби Грея и сержанта Бена Викслера. Однако на Грея нельзя полагаться — приближался к шестидесяти. По политическим соображениям его посадили сюда еще до сороковых годов, так как он был племянником первого лица в городе, скончавшегося четверть века назад. Пока Роубер распоряжался сам, Гэби Грей ни за что не отвечал. Но без Роубера Грей явно не мог самостоятельно руководить отделом: трясся от страха, потея и сваливая ответственность за любое решение на Викслера.

Новый шеф полиции, на счастье, был скроен по образцу Страйкера. Джеймс Парвис — невысокий, сдержанный, одаренный человек с властным характером, — предупрежденный о беспорядке в отделе, быстро и основательно расследовал причины. В его распоряжении имелись разные возможности наведения порядка, перемещения сюда новых кадров. Но одним из ценнейших приобретений Парвиса стала небольшая записная книжка с личностной оценкой каждого служащего отдела, которую передал ему Страйкер. Изучив записи, Парвис предпринял энергичные меры. Роуберу до пенсии оставалось четыре месяца, и ровно на такой срок его направили в санаторий для лечения. Гэби Грея Парвис перевел в центральную картотеку, где вред от него окажется минимальным. Бен Викслер был назначен исполняющим обязанности начальника Отдела по расследованию убийств, а инспектора Вендела Мэтхьюза шеф освободил от некоторых поручений, чтобы приглядывать за работой отдела. Произошло все это год назад, и тогда же Бену было твердо обещано: как только придет приказ о его повышении в звании, станет начальником отдела. А пока следует соблюдать осторожность, по крайней мере в замене персонала. Но он уже уяснил себе, от кого необходимо избавиться, и держал на примете несколько молодых людей, которых пригласит в свой отдел.

До полуночи оставалось двадцать минут, а Бен успел подавить столько зевков, что ломило челюсть. Хэнк как раз дошел до середины занудливо-подробного повествования о том, как расширил свой магазин, открыв отдел «Сделай сам», когда зазвонил телефон. В пять шагов одолев расстояние до аппарата в прихожей, Бен при втором звонке уже схватился за трубку.

— Викслер.

— Бен, это Колин. Убийство. Домохозяйка в Бруктоне. Минз уже в пути, минуты через три-четыре будет у тебя.

— Спасибо, Шортли.

Он вернулся в столовую.

— Приношу извинения милому обществу. Придется браться за работу.

Бетт лишь смиренно вздохнула, как всегда в таких случаях. Зато Элинор не удержалась.

— Мы все равно уже уходим. Я очень рада, что у Хэнка постоянные часы работы.

— Тебе действительно повезло, дорогая.

Бен зашел в спальню, чтобы взять револьвер и полицейский значок, достал из шкафа в прихожей пальто, шляпу. Попрощавшись с гостями, поцеловал Бетт, и, когда спускался по ступеням, перед калиткой остановился «седан». Пробежав по дорожке, нырнул в машину, и в тот момент, как захлопывал заднюю дверь, «седан» уже тронулся с места. Рядом с ним на заднем сиденье расположился детектив Дэн Минз, а на переднем, возле шофера, — Эл Спенс.

Обошлись без приветствий:

— Десять двадцать четыре, Аркадия-стрит. Миссис Бронсон. Звонил муж. Патрульная машина номер восемнадцать побывала на месте — пришло подтверждение. Похоже, убита прямо на кухне.

— Ничего себе, — сухо заметил Бен. — А что показывает время?

— Первый звонок поступил в одиннадцать двадцать восемь, подтверждение — в одиннадцать тридцать четыре. Вероятно, подъедем туда одновременно с экспертной группой.

Бен откинулся на сиденье. Он хорошо знал, как обычно случается такое: сначала много выпивки, потом семейная ссора, затем ударит по пьянке, не рассчитав. Надеялся, что нет детей, — это самое худшее. Найдут там какого-нибудь гнусного пьянчугу, теперь поди протрезвевшего, да поздно. Станет рвать на себе волосы, кричать о страшном горе, проклинать себя. При небольшом везении, подумал Бен, в час уже сможет лечь в постель.

— У тебя гости? — спросил Дэн.

— Всего-навсего брат жены.

— Опять предлагал теплое местечко?

— В этот раз нет.

— Может, стоило и согласиться, Бен.

Эл Спенс, обернувшись, перекинул руку через спинку сиденья:

— Попросите у него теплое местечко и для меня, сержант. Что-нибудь поинтереснее, например, пересчитывать доски или водить грузовик с древесиной.

— Кажется, теперь направо — к следующему кварталу, — сказал Бен.

Перед домом стояли четыре машины, из них две — «скорые». На веранде горел свет, перед ней переговаривались соседи, многие в халатах. Полицейский теснил их, освобождая дорожку, ведущую к дому. Когда Бен выходил из «седана», подъехал фургон-лаборатория. Он подождал, пока подойдет первый эксперт, а второй тем временем открыл заднюю дверь фургона.

— Кто еще с вами, Кетелли?

— Френчи подъедет на своей машине, пора ему уже быть здесь.

— Идите все на веранду и подождите немного, пока я осмотрюсь.

На веранде Бен увидел знакомую коренастую фигуру полицейского, стоявшего рядом с высоким, красивым, спортивного вида мужчиной в плаще и со шляпой в руке.

— Привет, Торми!

— Хэлло, Бен. Это Бронсон. Там его жена — на кухне.

Бен взглянул на Бронсона — похоже, трезвый, но оглушенный, в растерянности.

— Меня зовут Викслер. Я занимаюсь расследованием. Это вы нам звонили?

— Да. Вернулся домой, зашел через задний ход и…

— Приехали на машине?

— Да.

— Когда?

Бронсон посмотрел на часы.

— По-моему, около половины двенадцатого.

Бен кивнул Элу Спенсу, и тот завернул за угол дома. Он знает, что делать: осмотрит машину, проверит, теплый ли мотор, охладитель и воздушный фильтр, и весьма точно установит время возвращения Бронсона.

— Где вы были?

— У заведующего кабинетом английского языка в Бруктонском колледже. Я там преподаю. Был у доктора Хогтона.

— Когда уехали из дома?

— Приблизительно в половине восьмого, плюс-минус несколько минут. Дорога занимает полчаса. Оттуда уехал в одиннадцать, может, чуть раньше.

— Ваша жена оставалась одна?

— Да.

— Она кого-нибудь ждала?

— Ничего такого не говорила.

Викслер вроде бы случайно приблизился к Бронсону, желая удостовериться, что от него не пахнет спиртным. Было в нем нечто, сбивавшее с толку, Бен не мог определить, что именно. Казался по-настоящему ошеломленным случившимся, такую реакцию невозможно сыграть, подделать. Викслер при любом расследовании полагался в известной мере на свою интуицию. Он считался с мгновенной реакцией подсознания, дополненной многолетним опытом. Если к этому сочетанию он сумеет добавить факты, можно исходить из того, что имеем дело с порядочным человеком, оглушенным горем.

По ступенькам поднялся мужчина с вопросом:

— Что если я пощелкаю труп, Бенджамен?

Викслер, обернувшись, посмотрел на Билли Салливана — на моложаво-старческое, красивое, безмятежное лицо невероятно пронырливого, чрезвычайно способного репортера криминальной хроники из самой крупной местной газеты.

— Пора уже соображать, Билли, — с осуждением ответил он.

Возвратился Эл, бросил вполголоса: «Порядок». Значит осмотр машины подтвердил слова Бронсона. Эксперты из лаборатории внесли на веранду приборы, инструменты. Осадив суровым взглядом Салливана, Бен обратился к Торми:

— Вы с мистером Бронсоном подождите в прихожей.

Викслер, Спенс и Минз прошли в дом. Викслер шагал медленно, засунув руки в карманы плаща, остальные следовали на полшага сзади. Бен попытался оценить атмосферу гостиной. Арендуемый дом с арендуемой мебелью, дополненной вещами Бронсона. Много книг, гораздо больше обычного. Две хорошие репродукции в рамках. Дом не очень ухоженный, под диваном клочья пыли, мусор в небольшом камине. Вошли в кухню. Он долго разглядывал рассыпанные продукты. Заметил след туфель — кто-то стоял там, вытряхивая содержимое банок на пол.

— Что думаешь, Дэн?

— Там стоял мужчина, верно? Что-то искал, поэтому все высыпал.

— А в гостиной не искал, — заметил Эл.

— Значит, или нашел там, где искал, или запаниковал и удрал, — сделал вывод Бен.

— На его одежде, на туфлях должна остаться мука или что еще, — добавил Дэн.

Они шагнули к трупу. Бен показал на пол, все пригнулись, а сам он, присев на корточки, внимательно рассмотрел лицо. С недовольным ворчанием поднялся.

— А фигурка какая, — с сожалением констатировал Дэн.

— Позови Кетелли и его людей. Нужны фотографии, поинтересуйся, смогут ли получить слепки следов от туфель, а то придет доктор и все затопчет.

Викслер, Спенс и Минз стояли в стороне, пока работала тройка экспертов из лаборатории. Слепки следов получить было невозможно, и возле отпечатков туфель положили линейку, сделав Тщательные замеры. Явился полицейский врач, дежуривший в эту ночь, — молодой, с желтоватым, нездоровым лицом, усталый, затурканный. После того как мелом отметили контуры тела, труп осторожно приподняли, чтобы проверить, есть ли мука под ним, — ее оказалось довольно много. Врач осмотрел лицо, измерил температуру под мышками, согнул руки в локтях и кисти. Сидя на корточках, поднял глаза на Бена:

— Если на глазок, прошло часа четыре. Сейчас четверть первого. Я бы сказал, умерла в промежутке от без четверти восемь до без четверти девять. Не думаю, что после детального осмотра можно определить точнее, разве что знать наверняка, когда в последний раз принимала пищу. Причина смерти — скорее всего, многократные тяжелые удары в области лица, повлекшие нарушения черепа. Здесь по меньшей мере три раны, каждая из которых смертельная.

Врач поднялся.

— Могли ударить ею о плиту?

— Да. Характер ран соответствует. И удары наносил мужчина, очень сильный. Наверное, после первого она потеряла сознание. А потом он поднимал уже бесчувственное тело.

— Сможете над ней поработать сейчас же, ночью?

— Займемся, — кивнул врач.

Труп, положив на носилки, убрали. Бен уже распрощался с надеждой вернуться домой к часу. Дэн Минз с ребятами Кетелли осматривали дом, снимали отпечатки. Бен повернулся к Спенсу:

— Начнем, пожалуй, так. Она его впускает. Он что-то ищет.

— А что если она возвращается и находит его здесь? Идет куда-нибудь поразвлечься и, вернувшись, обнаруживает его тут?

— Посмотри, как она одета!

— Н-да. Сдаюсь. Хорошо — впускает его.

— Он стоит на одном месте, возле тех жестянок. Потом убивает ее. Возможно, она пыталась вытащить нож из этого выдвинутого ящика. Мука под телом означает, что убил ее позже, после того как проверил банки. Наверно, на его одежде и туфлях тоже осталась мука — стряхнулась, когда бил ее о плиту.

Кетелли они нашли в спальне — снимал отпечатки. Неизбежная повинность, которую он не терпел. За пятнадцать лет работы в криминальной лаборатории еще ни один обнаруженный им отпечаток никак не способствовал разгадке убийства.

— Бронсона обработали?

— Да. Френчи осмотрел одежду, обувь. Дали из шкафа другую пару, а туфли с ног забрали.

Бен обратился к Минзу:

— Останься здесь, может, примешь еще что-нибудь. Мы с Элом заберем Бронсона. Опечатай дом, когда закончишь.

Ли Бронсона привели в маленькое помещение для допросов на втором этаже и оставили одного. Викслер уже очень давно позаботился, чтобы комната производила гнетущее впечатление: голые стены, никакого вида из окна. Крохотный радиатор под узким окном, квадратный стол, три стула и пепельница, сделанная из банки от арахиса, — и все.

Викслер продержал там Бронсона минут пятьдесят. За это время он сверил показания Ли и доктора Хогтона, узнав при этом о Бронсоне много нового. Теперь ему было известно о полицейских досье его брата и самого Ли, о том, как его когда-то арестовали, но выпустили. За пять минут до возвращения к Бронсону появился Дэн Минз с конвертом, обнаруженным в гостиной — в запертом ящике письменного стола. Кетелли уже снял с него отпечатки. Викслера смутили двадцать купюр по пятьдесят долларов — это не сходилось с его представлением о Бронсоне. Положил конверт в карман.

При его неожиданном появлении Ли Бронсон вздрогнул.

— Я не хотел напугать вас, мистер Бронсон, — вежливо извинился Викслер, закрывая за собой дверь. Неторопливо уселся за стол, закурил.

— Не могу поверить, — заговорил Бронсон. — Я же видел ее, все равно не могу поверить. Нужно сообщить ее родственникам. Боже мой, мне страшно подойти к телефону.

— Вы представляете, кто это мог сделать?

Бронсон замешкался с ответом, и Викслер ощутил глубоко внутри знакомый прилив волнения, никак, впрочем, не отразившийся на лице. Его методы допроса в большинстве случаев были успешными и эффективными. Никаких оскорбительных реплик, угроз, устрашения — только спокойный разговор, вежливость, одобрительное поощрение — все это расслабляет, притупляет бдительность допрашиваемого.

— Вы говорили с доктором Хогтоном?

— Я — нет. Но у меня есть его показания. Он подтвердил, что в указанное время вы находились у него. Как свидетель, доктор очень к вам расположен.

— Мне бы хотелось, чтобы вы с ним поговорили. Пусть он расскажет, что я ему сообщил. Я ведь приехал к нему посоветоваться. Доктор решил, что я должен обратиться в полицию. Завтра я хотел идти к вам, окончательно решился. Было бы лучше… если вы услышите все от него.

Викслер безучастно разглядывал струйку дыма от своей сигареты.

— Это касается Дэнни?

Бронсон удивленно раскрыл глаза:

— Да! Но как…

— Представьте себе, Ли, что я доктор Хогтон. Забудьте, что случилось ночью, расскажите мне все, что изложили бы ему. Точно так же.

Бронсон рассказал о посещении Кифли, о своей уверенности, что Люсиль солгала, о деньгах, оставленных у нее братом двадцать восьмого сентября. Сказал об угрозах Кифли, о своем уязвимом положении. Когда Викслер поинтересовался причиной уязвимости, Ли объяснил, при каких обстоятельствах был когда-то задержан полицией. В досье о них не упоминалось. Охарактеризовал свои отношения с Ником Бухардом и с Дэнни — как они ему помогали.

В эту минуту Эл Спенс, по их давнишней договоренности, открыв дверь, спросил Бена, не хочет ли он кофе. Если допрашиваемый упорствовал, Бен говорил: «Попозже», а если ничего не скрывал, Викслер отвечал: «Да, не мешало бы». Так что немного погодя Спенс доставил на подносе облупленный, исходящий паром кофейник, толстые белые чашки, молоко и сахар.

И тут Викслер неожиданно резким тоном, отчего Эл с удивлением посмотрел на него, распорядился:

— Мне нужен Джонни Кифли. Отыщите его, доставьте сюда и подержите. Ничего не объясняйте. Пусть попыхтит, попотеет, когда я за него возьмусь.

Как только Эл удалился, Викслер, достав из кармана конверт, бросил его на стол.

— Вот это Дэнни оставил у вас?

Бронсон, оглядев конверт, тоскливо посмотрел на Викслера:

— Хорошо еще, что я сам упомянул о нем, правда?

— Это имело значение. Мы с вами думаем об одном, Ли. Для вас, конечно, дьявольски мучительно так думать. Но будет лучше, если назвать вещи своими именами. Не вы первый оказываетесь в подобной ситуации. Ваша жена убита, и вы знаете, о ком мы оба думаем.

— О Дэнни, — почти беззвучно произнес Ли. Сжав пальцы в кулак, трижды слабо стукнул о край стола. Лицо его исказилось мукой, сжатые губы побледнели.

— Давайте немного подумаем. Он навестил ее больше двух недель назад, когда вас не было дома, и оставил деньги. Вы их забрали и спрятали. Сегодня вечером он пришел за ними и, не найдя, потерял голову — убил ее. Согласны?

Ли медленно покачал головой.

— Нет. Дэнни не такой… не убийца. Если бы он явился за деньгами, она бы сказала, что они у меня, и легко догадалась, что заперты в ящике стола. Ему ничего не стоило сломать замок и взять их.

— Человек, разыскиваемый полицией, может легко выйти из себя.

— Его и раньше разыскивали.

— Но не так долго. А если ему могли пришить еще что-то, когда схватят, — другая причина, и серьезная. Дали бы пожизненную отсидку как рецидивисту.

— Нет, не получается, сержант. Не могу представить себе Дэнни, как он убивает Люсиль. Возможно, вы считаете меня сентиментальным, ведь это мой брат, но просто не в силах представить. И не понимаю, зачем бы ему открывать банки, вытряхивать из них все. Ведь деньги Люсиль туда не прятала — положила в коричневую сумочку, которая висела в шкафу, у задней стенки.

— Может, он прятал у вас еще что-то. Попробуем исходить из этого. Она обманула вас: может, оставил гораздо больше денег — огромную сумму.

Викслер зорко следил за сменой чувств на лице Бронсона: безучастность, глубокие размышления, сомнение и, наконец, догадка.

— В последнее время она вела себя немного странно. Может, как раз поэтому. Дэнни что-то готовил, возможно, не один. А за деньгами пришли его сообщники. Если Дэнни знал, где они припрятаны, с чего бы стал вытряхивать все три банки?

— В каждой могло быть что-то спрятано.

— О-о! Мне это не приходило в голову. Но, предположим, спрятал в каждой, разве Люсиль не отдала бы ему это? Ведь прятала она для него же.

— А вдруг денег было так много, что ваша жена решила рискнуть и присвоила их. Вы меня извините, но я выяснил, что ваш брак оказался не из самых счастливых.

— Вы правы. — Бронсон нахмурился. — Знаете, сегодня она была необычно… внимательна. Превратила обед в настоящую церемонию. Для нее это совершенно несвойственно.

— Вроде бы устроила вам прощальный обед?

— Возможно… вполне вероятно.

— Предположим, Дэнни явился не вовремя — как раз, когда она собиралась сбежать.

— Все равно он сумел бы ее заставить сказать, где они. В таком деле он… мастер. Ник и Кеннеди использовали его именно тогда, когда нужно кого-то вынудить. Незачем было ее при этом убивать.

— Разве что если могла проговориться о чем-то для него опасном.

— Так он не поступил бы. Не действовал бы так… неумело. Ведь он профессионал.

Викслер утомленно подумал, что Бронсон, пожалуй, прав. Убийство носило явные признаки необъяснимой злобы, бессмысленной жестокости дилетанта. Насколько удобнее все-таки просто уговорить себя, что преступление совершил Дэнни Бронсон. Интересно, а как дела у Кетелли? Может, удалось что-то еще обнаружить.

— Выпейте пока еще кофе, Ли, а я скоро вернусь.

Кетелли почти закончил. Только что вынес из темного чулана готовые снимки и сейчас нумеровал их. Информацию преподнес Бену, как всегда, беспорядочно.

— У парня на туфле кровь — на левой, с внешней стороны у пальцев. Приблизительно здесь. Сделал на кухне два шага, других следов нет. Есть еще след ступни у задней двери, земля была мягкая, а тот мерзавец дальше пошел по асфальтовой дорожке, так что больше нет ничего. Ну, а вот отпечатки с самой большой банки — где была мука. Эти ее. Два хороших, а один просто отличный.

— Свежие?

— От масла, сегодняшние или вчерашние. И вот еще один, старый. Половинка кончика среднего пальца. Маловато, чтобы делать заключение, но Дэн Минз надоумил сравнить с отпечатками из досье Дэниела Бронсона, и все отлично сошлось.

— Такой же свежий, как ее?

— Нет, вовсе нет. Если основываться на чистых догадках, думаю, так, недельной давности. Он же не очень качественный.

— Но приемлемый? Можно его использовать?

— Как это не приемлемый? Сравните сами, видите эту извилину, а здесь шрам вроде как от пореза. Кроме того, у меня есть еще один — лучший.

— Откуда?

— Дэн Минз сказа мне: судя по ее фигуре, надо бы сосредоточиться на спальне. Вы помните ночной столик между кроватями, а на нем стекло? Мечтаю, чтоб на все столы в мире сверху клали стекло. На нем полно ее отпечатков и мужа. А теперь взгляните на эти. Большой и указательный пальцы правой руки. Чужие! Вот фотография стола, я обвел кружком место, где их обнаружили. Дэниел Бронсон — ясно, как божий день. Даю слово, если это поможет прижать его к стенке, начну верить в такую безделицу, как отпечатки пальцев.

Викслер задумчиво разглядывал фотографию стола. Чтобы оставить отпечатки в таком месте, человек должен лежать или сидеть в постели.

— Степень давности, Кетелли?

— Не такие старые, как на банке с мукой, сержант, более поздние. Но и не совсем свежие. Не ловите меня на слове. Скажем так: если ее отпечатки на банке сегодняшние, а его — недельной давности, то эти оставлены когда-то посередине. Три, пять дней назад. Черт возьми, откуда мне знать точно?

— Но вы можете присягнуть, что оставлены не в один и тот же день?

Кетелли оскорбился:

— Уверен — не в тот же самый. Масло было…

— Хорошо, хорошо. А как насчет денег, обнаруженных Минзом?

— Глухо. А вы чего-то ожидали?

— Да нет, собственно. А дверные ручки, задвижки?

— Ничего. Даже на внутренней ручке задней двери никаких отпечатков. Она очень тугая, так что он, вероятно, был в перчатках. Или протер ее.

Бен возвратился в кабинет, где оставил Ли. Тот смотрел на него со страдальческим выражением на лице.

— Что-нибудь случилось?

— Я как раз вспомнил свои последние слова, сказанные ей. Склонился над ней, закричал прямо в лицо: «Глупости!» и уехал.

Викслер попробовал избавить Ли от горького чувства вины. Конечно, доставит ему новую боль, но она будет другой, и, может, Бронсон перестанет так сурово казнить себя. Бесстрастным, протокольным тоном изложил факты, обнаруженные Кетелли: улики, свидетельствующие по крайней мере о двух посещениях Дэнни, и место, где оставлены самые свежие отпечатки.

— Три или пять дней назад? — переспросил Бронсон потухшим голосом. — И в спальне?

Резко поднявшись, отошел к окну, уставясь в каменную стену, подходившую почти вплотную. Викслер ждал. Так, не оборачиваясь, Бронсон стоял не менее двух минут. Потом медленно повернулся, сел на место.

— Вот это Дэнни действительно сделал бы. Но не без предложения с ее стороны. И не думаю, что просто случайно сел на кровать, наблюдая, как она прячет деньги. Это не в его духе. Хотелось бы только знать, сколько таких предложений она раздавала и сколько из них было принято.

— Спокойнее, спокойнее.

— Чувствую себя последним дураком. Должен был это предвидеть, ведь я ее изучил. Когда найдете Дэнни, хочу с ним встретиться.

— Возможно, завтра мне потребуется снова поговорить с вами.

— Вы не арестуете меня?

— Нет оснований. Но одно все же могу сказать. Если бы вы носили туфли сорок пятого размера, а не сорок второго, возможно, проблема вашего обитания обернулась бы иначе. Меня больше устраивает, если вы не вернетесь домой. Хотя вряд ли вам захочется оставаться там, так ведь?

— Нет.

— Я скажу детективу Спенсу — он отвезет вас домой и подождет, пока вы уложите самое необходимое. Когда решите, где остановитесь, позвоните мне и сообщите адрес. Кстати, доктор Хогтон позаботится о замещении ваших уроков. В газетах будет много шума.

Они вместе спустились вниз. Ли Бронсон протянул руку, и Викслер, чуть замешкавшись, пожал ее со словами:

— Думаю, все прояснится, как только отыщем вашего брата.

— Спасибо, сержант, вы вели себя… очень порядочно.

Викслер смотрел, как в дверях к нему присоединился Эл Спенс, и оба вышли. Перед кабинетом медицинской помощи встретил Дэна Минза.

— Отыскал Кифли?

— Пятнадцать минут назад, Бен.

— Давай поработаем над ним вместе.

— Никогда мне не нравился этот тип, поверь.

— Не тебе одному. Веди его наверх.

Кифли вошел, трясясь от возмущения.

— Не понимаю, Викслер, что вы о себе воображаете. Хватаете человека за работой прямо на улице, как последнего бродягу.

— Где он был?

— В баре на Пятой улице, — ответил Минз.

— Я там был по делу, кое-кого искал, — огрызнулся Кифли.

— Сядьте и говорите потише, Кифли.

Поколебавшись, Кифли с заносчивым видом уселся.

— Кое-что напомню вам, Кифли. Вы уже не полицейский служащий.

— Можно подумать, что…

— Заткнитесь!

— Мне разрешено носить оружие, а ваши бездельники его отобрали…

— Я велел вам заткнуться. Не хотите — даю слово, проведете ночь в камере, а утром поговорим.

Кифли обвел взглядом обоих, утерся ладонью.

— Ладно. Так чем я вдруг не угодил?

— Вы доложили, что Дэнни Бронсон нарушил закон о надзоре.

— Верно.

— На этом ваши полномочия кончились.

— Ну нет! Если мне удастся найти его, вовсе нет.

— Ваши полномочия кончились. Если у вас мало работы, попросите еще. А искать Бронсона — дело полиции.

— Но он ведь все равно у меня под надзором. Дайте инструкцию, покажите параграф, где мне запрещается искать его.

— Вы угрожали полноправному члену общества — мистеру Ли Бронсону.

— Он такой же мерзавец, как его вонючий брат.

Бен повернулся к Дэну Минзу:

— Думаю, мне придется писать докладную, Дэн. По-моему, этой жирной кобре нужна совсем другая работа.

— Не забывай — он ведь герой. Влепил пулю в лоб четырнадцатилетнему мальчишке, когда ребеночек прострелил ему руку.

— Я уверен, что мистеру Кифли нельзя разрешать носить оружие, и убежден — ему следует покончить с запугиванием порядочных граждан. Думаю, завтра утром мы сразу займемся этим.

Вскочив, Кифли с визгом и воем взорвался, брызжа слюной, колотя здоровой рукой по столу, неся околесицу, из которой нельзя было разобрать ни слова. Викслер бесстрастно наблюдал за истерикой, но когда бессвязная речь опять оформилась в доступные слова, насторожился.

—…прекрасно знаю, как работает ваша полиция. Где же тогда Дэнни? Схватите, когда я вам его преподнесу. У меня-то есть сведения. А что известно вам, умникам? Я-то знаю, что он решился на вымогательство, работает один или с какой-то бабой; когда вы меня зацапали, я уже шел по следу конверта с его сообщением, который он у кого-то запрятал.

— Стоп! — гаркнул Викслер.

— Как же! Теперь послушайте вы. И пошевелите мозгами. Так-то.

— Какого конверта? Откуда вам известно о конверте?

— Раз я не полицейский, это мое личное дело.

— Отведи его в камеру, Дэн.

— Что вы на меня вешаете? В чем дело?

— В сокрытии улик. Совершено преступление, Джонни. Убита Люсиль Бронсон. Что-то искали в доме Бронсонов. Так что советую все рассказать. Иначе арестуем вас как любого преступника.

— Так… Конверт вас интересует. Ладно, в четверг я был в городе, как и Бронсон. В прошлый четверг. И не нашлось ни одного сообразительного полицейского, чтобы его зацепить и отправить в камеру. Заявился к адвокату, хотел, чтобы тот — зовут его Пол Вэрни — взял на хранение документ. Вэрни не понравилось, как он себя вел, и он отказался, а потом навел о нем справки и связался со мной. Назвал мне два имени — Фред и Томми, вроде бы это дружки Бронсона, у которых тот мог оставить конверт. Я отобрал в картотеке типов с такими именами и проверяю их по своему списку. А конверт все время был у брата Бронсона. Я в субботу съездил к нему, и они оба с женой мне соврали. Его уже арестовали? Мне нужно побеседовать с этим парнем.

— Сядьте. Не будете ни с кем беседовать.

Кифли оскорбленно уселся.

— Почему с вами связался Вэрни?

— Выяснил, что Дэнни мой поднадзорный.

— Вы собирались опять посетить Ли Бронсона?

— Хотел потрясти их как следует, выжать, что знают о письме, которое Дэнни наверняка оставил у них. Вы же видите, ребята, какая от меня польза, так кончайте свои шуточки, будто выпихнете меня из Отдела по надзору. Я же готов выполнять кучу работы, и она мне нравится. Давайте помогу разобраться с этим убийством.

Бен Викслер молча смотрел в длинное лицо с дряблым ртом, отмеченное признаками вырождения. Кифли в точности представлял из себя тип полицейских, которых Викслер глубоко презирал и не переносил.

— Вам, Джонни, я не позволил бы даже перевести слепого через улицу. И думаю, следует запретить также любые ваши отношения с условно осужденными, подлежащими надзору. Наверное, было ошибкой поручать вам такую работу. Я лично прослежу, чтобы у вас ее отобрали. Полицейской пенсии вполне хватает на жизнь. Но если обнаружим, что опять суетесь в дела полиции, уверяю, будем действовать со всей строгостью. И не тычьте в нос свои полицейские заслуги — они мне хорошо известны. От них дурно пахнет. И влиятельными друзьями не грозите, так как я уверен — в этом городе у вас нет ни одного друга. А теперь можете идти.

Наверно, целых десять секунд Кифли сидел не двигаясь. А затем закатил скандал, по сравнению с которым предшествующий взрыв возмущения показался бы спокойным и разумным. Викслер смотрел, как судорожно дергается лицо Кифли, слышал грязные ругательства и оскорбления и вдруг, без особого даже удивления, понял, что перед ним безумец, психически больной человек. Взглянув на Дэна — тот понял без слов, подошел к Джонни поближе. В потоке яростных выкриков что-то настораживало, вызывало тревогу. Викслер заставил себя вслушаться: умер какой-то Моуз — ему вспороли ножом живот… прозвучало несколько имен. В упоминаниях о смерти чувствовалось странное, извращенное удовлетворение… Рильер. Дженетти. Кэси.

— …вы — слюнтяи! — яростно вопил Кифли. — Все! Идиоты! Дебилы! Вы обязаны убирать таких мерзавцев, заполучить любой ценой. Очистить от них улицы. Неважно как. Должны достать их, как я заполучил Ковалсика. Все они отребье, мерзавцы. Убили Моуза. И меня хотели убить. А вы, слабаки, и не знаете, что значит быть полицейским. Вы не…

Бен Викслер, отключившись, не обращая внимания на выкрики, мысленно перелистывал старые досье, ворошил картотеку, перебирал забытые имена. Список нераскрытых убийств в Хэнкоке, к сожалению, был длиннее допустимого. Многие из них совершены задолго до его прихода в полицию, но на такие досье срок давности не распространяется. В памяти всплыли пожелтевшие листы в захватанной папке, такие папки теперь уже и не используют. Ковалсик, Джилберт Ковалсик. Перед глазами возникла тусклая фотография обезображенного трупа. Замучен насмерть. Тело обнаружено в озере.

— … только попробуйте отнять у меня работу, ты, пустобрех слюнявый, увидите, обойду все газеты в городе и…

— Молчать! — рявкнул Бен. Дэна Минза этот рык ошеломил не меньше, чем Кифли. Тот осекся, съежившись на стуле.

— Хотелось бы услышать побольше о том, как вы «заполучили» Джилберта Ковалсика, Джонни, — тихо произнес Бен. — Расскажите-ка об этом подробнее.

Кифли, сначала уставясь на Викслера, перевел взгляд на Минза. Широко раскрытые, вытаращенные глаза были пустыми, бессмысленными, как у человека, внезапно пробудившегося от глубокого сна. Затем, опустив взгляд, посмотрел на свою искусственную руку и нарочито небрежно произнес:

— Ничего я не говорил о Джиле Ковалсике. С чего вы взяли?

Бену не нужно было даже обмениваться взглядом с Дэном, чтобы тот моментально среагировал:

— Мы оба слышали, Джонни. Выкладывайте.

— Рассказывайте, — настаивал Бен. — Сначала вы назвали его просто Ковалсик. Я сказал — Джилберт Ковалсик, а вы теперь говорите — Джил. Выходит, очень хорошо его знали.

— Джил? Ну как же, Джила я знал. Еще мальчишкой. Кажется, его убили, нужно вспомнить. Но это, по-моему, случилось уже давно.

— Ну-ну, Джонни! Вы не говорили, что убили, такого слова не было. Вы сказали — заполучил его. Думаю, вам хотелось втолковать, как настоящий полицейский может распоряжаться законами. Мы оба слушали, Джонни. Нам нужно только узнать, как вы заполучили Ковалсика.

— Да вы с ума сошли, парни. Ничего о нем я не говорил. Вы меня просто не поняли.

Бен склонился над ним.

— Понимаете, Джонни, у нас впереди целая ночь. Вся долгая ночь, Дэн, разыщи-ка папку с делом Ковалсика. И выясни приблизительное время смерти. Пошли кого-нибудь в архив, пусть найдут рапорты Кифли в предполагаемое время смерти. Доставь все сюда. И принеси кофейник с кофе.

— Ребята, вы дали маху, — забормотал Кифли.

— Времени у нас сколько угодно, Джонни.

«Седан» отъехал, и Бен сквозь сероватый предрассветный сумрак двинулся по дорожке к дому. Ему удалось раздеться так бесшумно, что Бетт не проснулась. Но когда укладывался рядом, постель прогнулась, и жена открыла глаза.

— Привет, милый, — шепнула она. — О боже, ведь уже почти утро.

— Спи, маленькая.

Приподнявшись на локте, Бетт вгляделась в лицо мужа.

— Ты расстроен, да? Плохая ночь?

— В девять опять нужно быть в отделе. Ночка выпала бурная. А впереди тяжелый день. Но все-таки, думаю, ночь оказалась неплохой: раскрыли старое дело — из архивов. Получили признание, с подробностями. И сделал это полицейский.

— Ох, милый! Конечно, для тебя это ужасно!

— Бывший полицейский, но когда совершил преступление, служил в полиции и, думаю, с рождения был психически ненормален, а действовал так, что меня прямо вывернуло наизнанку и… А, черт с ним! Доброй ночи, малыш.

Она поцеловала его:

— Спи скорее, дорогой, осталось так мало времени.