«Это даже хуже, чем собрание капитанов», — подумал Симеон.

Попросту удивительно, как мало слухов успело просочиться наружу. Даже это свидетельствовало о том, что они, возможно, сумеют успешно справиться со сложившимся положением. Персонал SSS-900-С обладал невероятной способностью держать рты на замке, а сейчас молчание было дороже золота.

Но не на этом собрании, где все возмущались одновременно — за исключением Чанны и Амоса — и никто не слушал ни единого слова выступавших.

Собрание проводилось в самом большом зале. «Который, слава Гу, — с облегчением подумал Симеон, — все же был недостаточно велик, чтобы вместить все население станции». Трезвомыслящие остались у себя дома, чтобы наблюдать по головидению этот эксцентричный спектакль. Команда, которая теперь управляла станцией, проведет собственный брифинг попозже. «И как бы мне хотелось убрать звук с домашних экранов, — устало подумал Симеон. Он был уже по горло сыт мнениями, которые высказывались в этой аудитории. — Кажется, впервые в жизни мне хочется проспать это событие. Правда, я в любой момент могу выключить трансляцию… Нет, это ни к чему не приведет».

Он обратился к Чанне через имплантат в ее височной кости.

— Мы допустили ошибку. Надо было ненадолго собрать здесь глав служб и секторов, которые провели бы брифинги со своими помощниками, и так далее. Это не довело бы панику до критических пределов. — По каким-то причинам крики в зале становились все громче и громче. — Они вот-вот начнут так громко вопить, что шум разнесет станцию на куски, и этим проклятым пиратам попросту нечего будет тут делать.

— Задним числом, — спокойно сказала она, — всегда виднее. Пока, по-моему, люди скорее разозлены, чем напуганы. Мне гораздо чаще доводилось чувствовать в воздухе страх, чем хотелось бы, но тут пахнет чем-то другим. Я, конечно же, не слышу, что они говорят, — все орут одновременно.

С помощью направленных сенсоров Симеон уловил отдельные фразы из общего шума.

— …эти чертовы придурки с колониального транспорта…

— …угу, сколько еще способов они придумают, чтобы нас уничтожить…

— …где же эти бездельники с Флота? Вот что я хотел бы знать. Они душат нас налогами, а…

— …это безумие. Может быть, они даже не знают, что произойдет? А я в это время торчу здесь, теряя свои деньги… чего они ждут от нас?

— ЧЕГО МЫ ОТ ВАС ЖДЕМ? — переспросил Симеон голосом, перекрывающим всю эту пустопорожнюю болтовню. Он добавил и ультразвук, чтобы оглушить и испугать всех присутствующих.

Шум резко стих, что доставило ему огромное удовольствие.

— Для начала заткнитесь! — предложил он уже тише, более приемлемым для слуха тоном. — Мы ожидаем от вас, что вы серьезно отнесетесь к объявлению на станции боевой тревоги, будете слушать инструкции и выполнять их.

Он сделал короткую паузу, чтобы смысл сказанного дошел до всех.

— На этом собрании вы услышите все, что должны знать о том, как вести себя во время предполагаемой оккупации. Запомните: того, что вы не знаете, вы не сможете выдать. Поэтому я напоминаю вам, что слухи помогают врагу, а не вам, не мне, не станции. Если вы узнаете, что кто-то распространяет слухи, доложите об этом начальнику вашего отсека, который обычно возглавляет мероприятия по эвакуации. Если это подтвердится и будет связано с вашей безопасностью, то он обязательно примет это к сведению. Если он не знал об этом, то сможет проверить или опровергнуть эти сведения с моей помощью. Я обязательно докопаюсь до правды. Не распространяйте слухов. Запомните это. Мы уверены, что вскоре станцию оккупируют вражеские силы с очень дурной репутацией — космические пираты.

Эчел Макки, новый литейщик станции, размахивал обеими руками, призывая обратить на него внимание. Симеон предоставил ему слово.

— Пиратами? — переспросил он. — Это еще одна из твоих дурацких игр, Симеон?

— Вовсе нет. Эта угроза совершенно реальна и смертельно опасна. Они будут здесь меньше чем через три дня. Мы уведомили Центральную и Флот, которые заверили, что спасательная миссия уже в пути. Но она, скорее всего, прибудет сюда уже после того, как прилетят пираты. Следовательно, станция и ее персонал должны избрать такую тактику, которая задержит их здесь как можно дольше. Нам необходимо остаться в живых! — После этого замолкли последние голоса, раздававшиеся с разных концов зала.

— Почему нам не сообщили об этом раньше? Последний корабль уже улетел, а мы торчим здесь! — На лицо Макки стоило посмотреть — такая ярость была на нем написана.

Чанна подалась вперед, к краю трибуны.

— Вам ничего не сказали, потому что мы использовали все бывшие в нашем распоряжении корабли для эвакуации детей и больных, — холодно сказала она. — Вы имеете что-то против, мистер Макки?

— Как я уже говорил, — продолжал Симеон, — мы не только ожидаем, что будем оккупированы, но и надеемся на это. — Он вновь сделал паузу, чтобы посмотреть, как обитатели станции воспримут это обстоятельство. Он гордился своими людьми! Они моментально все поняли! Испуганные, бледные, они одобряли даже то, о чем ему, по крайней мере, не пришлось говорить вслух.

— Теперь слушайте внимательно. Это приказ управляющего станцией. Никому не оказывать непосредственного сопротивления. Сотрудничать с врагом, если это необходимо, но ничего не делать добровольно. Мы считаем, что большинство пиратов не говорит на стандарте, поэтому не понимайте их, если будет такая возможность. Отвечайте как можно более кратко, когда нельзя молчать. Если вы чего-то не знаете, сообщите об этом, но ничего не рассказывайте, если знаете. Как можно дольше находитесь в жилых отсеках. Приготовьте скафандры. Обращайте больше внимания на информацию, передаваемую командирами групп, чем на ту, которую увидите на экранах. Помните, мы с вами. Они всегда останутся вашими врагами.

Наконец, — сказал он, — это Симеон-Амос. — Амос встал и вежливо поклонился. — Это единственный Симеон на станции, титул «Симеон» означает одного из управляющих. У нас существует традиция — присваивать управляющим-мужчинам это имя. Так повелось в честь одного из первых управляющих. На этой станции нет ни «мозга», ни «тела», да и никогда не было. Капсульники служат только на космических кораблях.

Он выдержал паузу, чтобы оценить реакцию, изучая угрюмые лица.

— Если пираты не узнают обо мне, я по-прежнему продолжу управлять станцией, оставаясь «за сценой». Если они отсоединят меня от станции — а они обязательно сделают это, если узнают обо мне, — всем нам грозят крупные неприятности. Так что с настоящего момента и в течение всей оккупации я просто не существую. Это Симеон-Амос — один из управляющих вашей станцией.

Амос кивнул и улыбнулся. Аудитория замерла, приготовившись закипеть. Теперь на лицах присутствующих можно было прочитать самые разные выражения: тревогу, недоверие, скептицизм.

— Этот… этот грязный босяк из отсталого мира будет управлять нами во время оккупации? — спросил кто-то надменно, как говорят рожденные в космосе. Подбородок Амоса задрался, и он уставился на незнакомца, так что его классический прямой нос, принадлежащий, по меньшей мере, десяти поколениям аристократов, оказался выше глаз нахала.

— Сделать вид, что все обстоит именно так, — сказал Симеон. — Более того, он добровольно вызвался стать для меня прикрытием! А это совсем не та роль, на которую при подобных обстоятельствах нашлось бы много претендентов, — добавил он, услышав, как несколько человек одобрительно фыркнули. — Поэтому, перед тем как кто-то усомнится в руководящих способностях Симеона-Амоса, я хочу показать этого человека в деле. Эта запись подлинная. Я ее проверял. — Никто не смог бы сделать этого лучше «мозга».

Симеон показывал отрывки, которые ему удалось извлечь из файлов Гайона. Запись начиналась с исчезновения невыносимо ярко вспыхнувшей стены, за которой показались воины в черных скафандрах, рысью пробегавшие по горящим улицам, окруженным зданиями из дерева и кирпича. Сенсор был установлен очень низко, где-то в подвальном окне или отверстии в земле. Через дорогу из окна свешивалась человеческая фигура, с длинных черных кос на дорогу уже стекла лужа крови. Здесь же лежало и тело ребенка: судя по раздробленному черепу, его швырнули в стену.

Экран неожиданно погас. Затем он осветился вновь, на сей раз блеклым туманным светом.

Записанный на пленку голос Амоса прорвался сквозь пятна ревущего пламени.

— Время пошло, — сказал он.

Изображение содрогалось, когда поднялась земля, а горящие стены каскадами падали на улицы, погребая черные фигуры под волной кирпича, стекла и горящего дерева. Их противники бросились вперед — судя по разношерстной импровизированной униформе, они были жителями Бетеля. Когда первые обладатели бронированных доспехов начали выбираться из-под развалин, защитники были уже готовы. Их возглавлял Амос с реактивным отбойным молотком в руках. Он направил его на массивный покатый шлем, показавшийся из руин, и шлем вместе с головой превратились в пар.

Изображение на экране вновь сменилось, теперь в фокусе был богатый дом с несколькими пятнами гари на стенах, а его окружали строго распланированные парки и сады. Пехота захватчиков ворвалась туда без всяких проблем; изображение немного отсвечивало и расплывалось в зависимости от того, насколько была удалена камера. Бронированные боевые машины группами расположились на лужайках, их пушки были направлены по кругу, легкое оружие, установленное наверху, палило в небо. Над их головами замедлило ход какое-то воздушное судно. Высадились громоздкие фигуры в доспехах, причем одна из них была изукрашена необычными гербами, состоящими из углов и причудливых изгибов.

Ракурс изображения изменился, став крупнее, когда группа молоденьких девушек в длинных одеждах высыпала из передних дверей замка, многие из них — со свертками в руках. Они преклонили колени перед орудиями чужаков, одна открыла шкатулку, наполненную маленькими хрустальными пузырьками. Девушка улыбалась, показывая на пузырьки, открывала их, нюхала и протягивала воину в костюме с гербами. На вид ей было около шестнадцати. Имеется в виду, стандартных. Она была очень красива, а ее классические черты лица напоминали Амоса. Пират поднял обе латные рукавицы к шлему, снял его и взял под мышку. На открывшееся лицо наложили свой отпечаток годы: огрубевшая кожа была покрыта пятнами, оставленными радиацией, густая щетина, редеющие светлые волосы, на фоне темной кожи. Он улыбался…

«Плотоядный взгляд, — подумал Амос, тоже смотревший эту сцену. — Я слышал это выражение и прежде, но никогда не понимал, что оно значит»

Лицо пирата недолго демонстрировалось на экране. Едва он наклонился, у него на лбу появилась красная точка. А еще через секунду голова просто превратилась в пар.

Труп в бронированном костюме так и остался стоять. Кровь рекой хлынула из обрубленной шеи. Как только кровь омыла ее, девушка со шкатулкой улыбнулась светло и радостно. Это продолжалось до тех пор, пока другой воин не выступил вперед, чтобы сжать ее голову мощной латной рукавицей; Она моментально превратилась в фонтан из окрашенной розовым кости и серого вещества. Остальные девушки взялись за руки и пели, пока плазменные ружья не оставили от них только дым и пепел.

Кого-то в зале вырвало, несколько человек застонало.

— Смерть кольнари была вызвана метким выстрелом, — сказал Амос, и архаичный акцент еще больше подчеркивал мрачный тон его голоса. — Главной героиней была моя сестра. Сара во главе своих горничных добровольно пошла на этот подвиг. Я не знал, что они планировали. Я пытался добраться до поместья раньше врагов. Мы думаем… мы думаем, что погибший негодяй был четвертым или пятым в пиратской табели о рангах.

Головы всех присутствующих одновременно повернулись к нему, его же собственная немного склонилась.

— Таким был Бетель, когда к нам прилетели кольнари, — сказал он. — У них души… — Он произнес непонятное слово.

— Крыс, — подсказал Симеон.

— …крыс, принявших облик людей. Они убивают только ради того, чтобы убивать, насилуют, мучают и грабят, а то, что не могут забрать с собой, попросту портят.

На экране появилась еще одна голография.

— Керрис, — сказал Амос. Теперь в зале воцарилась абсолютная тишина. Город в бухте между двух рек, с более низкими зданиями, чем в мирах, на которые влияет архитектурная мода Центра, раскрашенными в яркие цвета и утопающими в роскошных садах. Группа зданий повыше, и одно среди них, заставляющее взгляд подниматься все выше и выше по каскаду куполов и башен. Передающее устройство было установлено очень далеко. — Храм, — сказал Амос. — Это кадр из последних новостей, сделанных непосредственно перед его исчезновением.

Вспыхнул белый свет. Город постепенно исчезал с лица земли, по мере того как здания сметало ударной волной. Замедленная демонстрация изображения придала ему какую-то кошмарную притягательность: деревья моментально загорались от выброса тепловой энергии, рассыпаясь меньше чем через мгновение, вода в бухте поднялась гигантской волной выше, чем холмы.

— Так пал Керрис, — прошептал Амос.

— На этот раз я не буду просить никого молчать, — сказал Симеон, стараясь подражать его тону. — Если у кого-то есть сомнения, пусть выскажется.

Ответом ему была тишина.

— Кто-нибудь еще считает, что сможет сыграть мою роль лучше Симеона-Амоса? — Никто не стал ему противоречить. — Угрожающая нам опасность слишком реальна. До прибытия помощи нам придется полагаться лишь друг на друга. Я верю, что мы способны выдержать это, — доверительно сказал он. — Если бы каждый из вас не был необыкновенно храбрым и независимым человеком, он бы попросту никогда не прилетел на эту станцию. Вы бы обосновались на какой-нибудь планете и ломали голову, как извести жучков на овощных плантациях.

«Эта шутка вызвала больше смеха, чем заслуживала», — подумал он, но всем надо было как-то расслабиться, сбросить напряжение.

Тут поднялась Чанна с неизменным электронным блокнотом в руке.

— В два часа состоится собрание членов совета, — объявила она, — а в четыре — руководителей эвакуационных отрядов. После этого соберутся сами эвакуационные группы, в то время, которое назначат их руководители. Вопросы не принимаются, так как мы сами еще многого не знаем. Благодарим вас за сотрудничество. Леди и джентльмены, собрание закончено.

— Эй, слушайте, пустоголовые истуканы, — повысил голос Гас.

Уровень шума в шлюзовом отсеке снизился моментально, как по волшебству. «Вполне естественно» — подумал Гас. Это же были профессиональные космонавты, а не сплетники или любители зрелищ. Около пятидесяти из них уставились на него, словно он сам устроил этот кризис. В доке виднелись лишь громадные очертания челноков и кораблей минеров, словно столпившиеся у людей за спиной, остававшиеся в тени, потому что все лампы, кроме одной, прямо у Гаса над головой, были выключены. Лампа отбрасывала мутный свет на собравшихся внизу пилотов и членов команд. Гас так оформил сцену для этого собрания по совету Симеона, чтобы они почувствовали себя единым коллективом.

— Вы знаете, какое несчастье вот-вот обрушится на нашу станцию, — сказал он напряженным голосом, ничуть не повышая его. — Все корабли, способные к межзвездному плаванью, ушли со станции.

— Не все, — сказала одна из минеров, размахивая над головой рукой с вытатуированными голограммами.

— Конечно, Шабла. Твоя посудина, если сразу не развалится, еще может пройти около десяти тысяч световых лет в поисках минералов.

Она пожала плечами, улыбаясь столпившимся вокруг нее.

— Все, что у нас осталось, это буксиры, — подытожил Гас, — и несколько разведывательных кораблей-шахтеров. Не слишком много против четырех военных кораблей класса «фрегат».

— Практически ничего, — ответил кто-то еще. — Если ты, конечно, не хочешь, чтобы мы расколошматили их вдребезги.

О взрыве, без сомнения, не могло быть и речи: разнеся быстро приближающееся к тебе судно на маленькие кусочки, можно лишь приумножить проблемы. Для обеспечения собственной безопасности их придется уничтожать лазером, полностью испаряя, или изменять направление их движения. Все присутствующие понимали принцип этой операции и ограниченность возможностей.

— О подрыве речи не идет, — ответил Гас, качая головой, хотя все же и удостоил свою команду кривой усмешки. — Не при таких обстоятельствах, когда у нас полностью отсутствует лучевое оружие, которое они наведут на нас без малейшего зазрения совести. Но, — он подождал, пока схема обычного буксира не высветилась на экране у него за спиной, — чем оснащен буксир? Большим двигателем для нормального космического пространства с мощной энергетической установкой и удобоваримым для гуманоидов гравитационным полем. Оснащение разведывательных кораблей-шахтеров приблизительно такое же, лишь с небольшим лазером для взятия образцов. Так что нет смысла вести неравные бои с военными кораблями. — До него донесся прокатившийся по доку всеобщий вздох облегчения. — Но все же… — он поднял вверх один из узловатых пальцев, — есть кое-какие вещи, которые мы можем сделать.

Затем он схематично обозначил необходимые изменения на экране у себя за спиной. Довольные, с хитрецой улыбки сменили нахмуренные брови, когда он объяснил, какая стратегия будет при подобных обстоятельствах наиболее эффективной.

— Эй, подожди, — крикнула Шабла. — У меня есть муж — ну, на самом деле даже два на этой консервной банке. Ты хочешь, чтобы я оставила их здесь, пока она будет оккупирована?

— Именно так, — заявил Гас, выдерживая ее взгляд. — Ну, и что же, черт возьми, ты можешь сделать для них, оставаясь здесь? Протянуть ноги? Начать перестрелку в коридоре и нарушить герметичность корпуса? Вдали отсюда у нас есть возможность сделать хоть что-то ради спасения наших шкур. И жизней тех, кто остается здесь. Кто согласен со мной?

Одобрительные возгласы едва не перешли во всеобщие овации.

«Он действительно гораздо более привлекателен, когда не думает о флирте, — мрачно подумала Чанна. — Или когда работает». Чем он и занимается в данный момент.

— И уже так долго, — пробормотала она про себя.

Амос обернулся к ней.

— Что-то тебя волнует, Чанна? — Он улыбнулся. — Кроме нашей возможной скорой кончины?

Она ответила ему желчной улыбкой. «Он вспомнил об этом, — подумала она, — как раз когда я увлеклась настолько, чтобы выбросить все грустные мысли из головы. Что ж, раз мы все можем погибнуть, почему бы мне не решиться на этот шаг?»

— Это начинает доходить даже до меня. Я чувствую себя… такой одинокой.

Его глаза зажглись, и необыкновенно легкое тепло разлилось внизу ее живота. Амос поднялся со своего места и сел рядом с ней, чтобы их бедра слегка соприкоснулись. Он взял ее руку в свои.

«О-о-о, — подумала Чанна. — Если бы это демонстрировалось по головидению, все полотенца в доме стали бы мокрыми от слез».

— Ты не одинока! Я с тобой, — сказал он проникновенным голосом.

Час спустя развитие событий дошло до той точки, когда они, взявшись за руки, переместились в комнаты Чанны. «И пошел Симеон вместе с его мнением к черту, — подумала она. — Я собираюсь получить удовольствие».

Они были раздеты уже на три четверти и распалились еще больше, когда Симеон имитировал стук в дверь и кашлянул из гостиной.

— Симеон-Амос, сюда идет Рашель. — Его голос был нейтральным, но Чанна с яростью подумала, что различает в нем едва сдерживаемый смешок.

— Что?! — бессильно вскрикнул Амос, в то время как они моментально сели, вытянувшись по струнке.

— Сюда? — переспросила Чанна. — Что ты имеешь в виду под словом «сюда»?

— Она в коридоре, снаружи, — жизнерадостно сообщил Симеон. — Впустить ее?

— Минуточку, — безнадежно изрек Амос, вскакивая с постели и спешно собирая одежду.

— Это мое, — заявила Чанна, вытаскивая из кучи свою рубашку.

Амос стрелой вылетел из ее комнаты, открыл дверь в свое жилье, бросил туда одежду и побежал к дверям гостиной. Поняв, что на нем надето одно белье, он бегом вернулся в свою комнату, схватил одежду и попытался натянуть ее через голову, врываясь обратно в гостиную. Рукава завязались и запутались настолько безнадежно, что ему показалось, что комбинезон ожил и начал ему сопротивляться.

Чанна закатила глаза, вздохнула и отправилась в ванную.

— Холодный душ и полотенце, — сказала она аппаратуре. «Все, что мне было нужно для полного счастья, так это Рашель под дверью», — подумала она.

Амос сделал глубокий вдох, наконец-то натянув на себя комбинезон.

— Почему я так нервничаю? — спросил он у самого себя. — Мне никому не надо отчитываться за свои поступки. Надо мной нет никакой власти. — С другой стороны, Рашель могла закатить ужаснейшую сцену. Но по крайней мере ее разгневанный отец, брат, дядя или кузен едва ли ворвутся сюда с охотничьими ружьями, чтобы разрядить их в него.

Он пошел открывать. Ему удалось отскочить назад как раз вовремя, чтобы избежать удара кулака Рашели, направленного в дверь гостиной.

— Рашель! — выпалил он.

Она остановилась, глядя на него. Она тяжело дышала: ноздри раздувались, на бледно-оливковой коже блестел пот.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

Амос уставился на Рашель в изумлении.

— Тебе прекрасно известно, что я здесь делаю, — ответил он. Амос уже достаточно овладел собой, чтобы говорить с обычно присущей ему вежливой властностью, и теперь видел, что она дрогнула. — Я живу в предназначенном управляющему жилье, потому что являюсь одним из управляющих станцией. Я постоянно и очень усердно учусь, чтобы оправдать возложенную на меня честь. Я же говорил тебе об этом. Я рассказывал всем. — Его глаза слегка расширились — просто оскорбленная святая невинность.

Ее глаза, наоборот, сузились.

— Это правда, Амос, что ты говорил всем. Но ты не сказал мне!

— Ладно, — успокаивающе сказал он, — хорошо, заходи.

Он вежливо положил ладони ей на плечи и подвел ее к кушетке.

— Садись!

Она посмотрела вначале на него, затем на кушетку, словно подозревала в этом какую-то ловушку, перед тем как осторожно присесть на нее. Не отрывая от него взгляда, она похлопала ладонью по месту рядом с ней.

— Тоже садись, — настаивала она.

— Хочешь чего-нибудь из прохладительного?

— Нет. Я жду объяснений.

Он взял черный стул с прямой спинкой, поставил его перед ней и сел. Теперь ее глаза расширились, и она выпрямилась, выглядя еще более оскорбленной, чем прежде, если это еще было возможно.

— Я глубоко извиняюсь, — сказал он, — если обидел тебя, но я был очень занят. — Он не сказал то, что подразумевалось само собой — и она должна была работать, устраивая собрания среди бетелианцев, чтобы помочь им вжиться в свои временные роли. — Я рассказал Джозефу о наших планах и считал, что он должен будет все тебе объяснить.

— О! — иронично заявила она. — Ты рассказал Джозефу. Ладно, тогда, конечно же, было совсем не нужно просвещать меня! Он мог сказать мне о твоих планах все, что ему угодно, и этого было бы вполне достаточно. Значит, этой ночью я отправлюсь спать с мыслью, что ты переехал сюда не ради этой сучки, последней потаскухи.

— Рашель бинт Дамскус! — моментально прервал он. — Вы забываетесь.

Она подняла кулаки над головой и закричала:

— Это не я развлекаюсь с дочерьми язычников, что запрещено в каждой строчке Священного писания! И не Джозефу указывать мне, что делать. Тебе, только тебе! Разве мы не должны обручиться?

Он в изумлении уставился на нее.

— Нет, — ответил он искренне. — Как такая мысль могла прийти тебе в голову?

Рашель прищурилась.

— Нет?

— Нет, — повторил он, отрицательно качая головой.

Краска отхлынула от ее лица. Она вдохнула и выдохнула через нос, и этот звук напомнил Амосу звук раздираемого шелка. Рашель дрожала, пытаясь заговорить, но из горла вырвался лишь непонятный звук Потом ей все же удалось сказать скрипучим голосом:

— Она соблазнила тебя.

— Нет, — ответил он, снова отрицательно качая головой, но избегая встречаться с Рашелью взглядом.

— С первого дня, — хрипло сказала она, — когда мы встретились, я знала, что ты мой. Мой!

— Нет, — ответил он. — Ты предназначена Джозефу, который всегда любил тебя. Он сделает тебя счастливой, к тому же он хочет тебя. — Амос с трудом заставил свой голос звучать вежливо. «Она стала неуравновешенной», — в отчаянье подумал он. И случилось это в самое неподходящее время! Он считал ее более склонной к истерике, чем к сексу, но что-то заставило ее измениться: возможно, психологическая травма, полученная после нападения, возможно, слишком большая доза препарата, который они приняли во время полета.

Ее глаза расширились и заблестели. В них появилось безумное выражение. Амос слышал о подобных вещах, но никогда не видел их, за исключением одного случая, когда древний отшельник впал в транс и начал прорицать.

«Мне стоило бы уделять больше времени подготовке в области оказания первой медицинской помощи», — с горечью подумал Амос. Возможно, тогда он бы знал, что делать с ее неуравновешенностью. Но какими бы недостатками Рашель ни обладала, она пожертвовала всем, когда последовала за ним. Она оказала поистине бесценную помощь в хаотических схватках последних дней на Бетеле. «Дорогой друг, я не оправдал твоих надежд».

— Он хочет меня, — выговорила она тем же низким хриплым голосом. — А ты нет?

Ее рот искривился, и она закусила губу, повернув голову из стороны в сторону и кивнув несколько раз. Неожиданно она поднялась и вышла за дверь, прежде чем Амос успел встать со стула.

Он обеими руками схватил себя за волосы и резко рванул.

— А-а-а! Симеон, — спросил он, — что я наделал?

— Отбрил Рашель, я бы так выразился.

Амос вздохнул, а затем застонал.

— Нет, — в отчаянье констатировал он. — Я поступил еще хуже. Я позволил отговорить себя от того, что, по моему мнению, надо было сделать. В глубине своего сердца я понимал, что ее надо было эвакуировать, но Джозеф упросил меня позволить ей остаться. Возможно, я дал тебе сегодня неверный ответ, друг мой. Возможно, я не смогу играть твою роль, если меня так легко убедить сделать что-то, вопреки моим лучшим побуждениям.

— Ты считал, Джозеф сумеет держать ее в узде?

— Да. Я надеялся на это, потому что он должен быть рядом и думать о ней, чтобы она обращала больше внимания на него и меньше на меня.

— Неплохой довод, — искренне ответил Симеон. — Отослав ее отсюда, мы могли окончательно порвать ту нить, которая пока соединяет ее с реальностью.

Амос выглядел очень обеспокоенным и еще более несчастным, чем обычно. Возможно, он и был очень красивым мужчиной, но, без сомнения, обладал целой коллекцией самых грустных выражений лица.

— Сегодня вы довольно корректно напомнили мне, что старше меня и во многих отношениях мудрее. И мне стоило вести себя мудрее. — Он покачал головой и поплелся в свою комнату, сгорбившись, как старик.

«Да, — подумал Симеон, — интереснейший вечер! Вот какая она, настоящая любовь — вовсе не спокойная и безмятежная». Как замечательно можно подразнить Чанну. Просто искушает посмотреть, как она отреагирует. Нет! Ему надо заниматься более важными вещами. Например, Рашелью! Как она вылетела из комнаты после разговора с Амосом, словно он сорвал с нее одежду! «Лучше не спускать с нее глаз», — сказал Симеон самому себе. Этим займется и Чаундра, если у него останется время. Зачастую обострение душевных заболеваний носит химическую природу или может быть купировано с помощью нейтрализующих препаратов.

С усталым стоном доктор Чаундра сел за стол и, поставив кофейную чашку на не заваленный всякой всячиной участок, начал просматривать почту. Прошло уже два дня с тех пор, как ему выдалась возможность прочитать ее. Двадцать пять попыток самоубийства, четыре из них среди беженцев с Бетеля, выбравших отвратительно старомодные методы. Одна из них действительно повесилась! Хорошо хотя бы в одном отношении — проще было оживить ее, хотя возможна частичная потеря памяти из-за кислородного голодания, и ему придется применять нервное шунтирование. Чего стоил один вид раздувшегося синюшного лица с высунутым языком: оно все еще стояло у него перед глазами.

Он постарался взбодриться и успокоиться, хотя одному богу известно, что с ним будет после такого количества кофеина, который он регулярно употреблял. К тому же надо продолжать работать над этим мерзопакостным вирусом, хотя он врач, а не генный инженер! Его тревожило то, что приходилось создавать очень опасный вирус, слишком напоминающий биологическое оружие. Чаундра вырос на планете, где жестокость медицинского персонала была очень распространена и врачи вносили личный вклад в те страшные события, что происходили в мире. Его собственная семья придерживалась пацифистских традиций, а пребывание в иных мирах еще более усилило его приверженность к ним.

«По крайней мере, хотя бы Селд сейчас вдали от всего этого», — подумал Чаундра с облегчением.

В первой записке содержалась очередная просьба об успокаивающих средствах. Он подписал ее: машинам, синтезирующим органические вещества, придется работать гораздо дольше положенного срока. А обратят ли пираты внимание на необыкновенное спокойствие жителей станции? Врач мстительно усмехнулся по этому поводу и дал машине распоряжение вывести на экран следующее сообщение. Оно было обозначено как личное, что само по себе было довольно странно. Он погрузился в чтение.

Сердце защемило: он ощутил боль в грудной клетке, но она казалась далекой и неважной. Все перед глазами смешалось, превратившись в серый туннель; прошла не одна минута, прежде чем он смог заговорить.

Наконец он умудрился прохрипеть:

— Симеон? Симеон!

— В чем дело, Чаундра?

«Мне не нравится, как он выглядит». Даже голос доктора звучал настолько тревожно, что Симеон активировал визуальные сенсоры. Врач заметно устал, но, если учитывать груз, который он взвалил себе на плечи, усталость была вполне нормальным явлением. Вполне обычным для Чаундры, который буквально привык доводить себя до ручки. Если бы и Симеон мог страдать от утомления, он бы свалился с ног прямо сейчас. Лицо у худощавого мужчины посерело, а на лбу выступил пот. Симеон запустил диагностическую программу: дела обстояли плоховато. Чрезмерный стресс, вплоть до степени, угрожающей здоровью. Чаундра был уже далеко не молод и за время работы не раз подвергался вредному воздействию окружающей среды. Не упоминая уж о сегодняшних проблемах.

— Это сообщение… — Чаундра умудрился показать на экран.

«Дорогой папа», — прочел Симеон.

— Почему же, Боже мой, мои сторожевые программы не проследили за этим рейсом — мне бы стоило ради всего святого упрятать Джоат куда-нибудь подальше…

«…прости, я не могу улететь. Я надеюсь, что ты сможешь понять и простить меня, но, если что-то случится с тобой, а меня здесь не будет, я этого себе не прощу. Я должен остаться здесь, потому что с тобой нет мамы. Я тебя люблю.
Селд».

— Ох! — Симеон замолчал, полностью понимая состояние Чаундры. — Но разве ты сам не посадил его на…

— Нет, — ответил Чаундра срывающимся от волнения голосом. — Он стоял в очереди, практически пересек контрольную черту в шлюзовую камеру. Потом я получил звуковой сигнал — код, которым мы пользуемся только в случаях крайней необходимости. Селд просигналил, что я должен ответить. Он знал, что я это сделаю. Мы обнялись, попрощались, и я оставил его там.

Чаундра вяло махнул рукой, сил на что-то большее у него просто не было.

— Он уже практически сел на корабль. Как, черт возьми, это могло случиться?

— Извини. У меня есть одна идея по этому поводу! — сообщил ему Симеон. — Я постараюсь выяснить, где сейчас находится эта подлая плутовка. — Он имел в виду вовсе не Селда, но не стал объяснять, к кому относится красноречивый эпитет. После секундной паузы он продолжил уже без эмоций: — Я его не нашел: где бы он ни был, он слишком надежно спрятался. Это может послужить тебе утешением, Чаундра, — его голос прозвучал очень настойчиво. — Если даже я не могу отыскать его, этого не смогут сделать и наши незваные гости. Я продолжаю поиск Ты можешь на меня положиться!

«Искать каждым глазом, который у меня есть», — мрачно подумал Симеон. Как мог воспитанный и обладающий такими хорошими манерами Селд пасть жертвой происков Джоат? И какую роль играет при ней этот парнишка: «А за создавшуюся ситуацию и головную боль Чаундры стоит винить только меня». Джоат так хотела учиться, и он не считал нужным лишать ее терминал доступа ко всем системам. Теперь Симеон просто не представлял, что она могла вытворить.

«У меня по станции бегает ученая идиотка, — с горечью подумал он. — Двенадцати лет от роду, акселератка в области техники и инженерного дела с нравственным развитием пятилетнего ребенка». Эгоизм маленького ребенка может вызывать умиление, когда он не приносит особого вреда. В подростковом, в замечательном подростковом возрасте эти возможности выходят за все мыслимые и немыслимые границы.

— Значит, Селд где-то здесь! — заявил Чаундра, достаточно оправившийся, чтобы кричать и бушевать от ярости. — Судя по времени, его корабль ушел за десять часов до того, как была отправлена эта записка!

— Я знаю, я видел. Не волнуйся, Чаундра. Мы найдем его.

— Я понимаю, что мы найдем его. Меня волнует то, что ему придется прятаться! То, что он сейчас не находится в безопасности, как я рассчитывал. Ты меня понимаешь? Мой сын может умереть. Мое сердце разрывается от волнения.

Симеон еще раз быстро просканировал станцию, на сей раз в том числе и жилые отсеки, опустевшие после эвакуации.

— Я по-прежнему ищу его. Существует множество мест, где он может спрятаться, — сказал он, чтобы успокоить Чаундру. — Он уже взрослый и сильный парень, который вполне может позаботиться о себе. — «Так же, как и любой из нас», — подумал он. Шансы выжить для каждого жителя станции были не так уж и велики, но напоминать об этом Чаундре сейчас не было никакого смысла.

— Нет, — ответил врач сквозь сжатые зубы, — он совсем не «взрослый и сильный парень» и не может сам о себе позаботиться. Он никогда не станет сильным. Болезнь, которая унесла его мать, нанесла сильный ущерб и его нервной системе.

— Ущерб нервной системе? — недоверчиво переспросил Симеон. Регенерация нервных тканей применялась уже давно, к тому же была прекрасно изучена. Без этого было бы невозможно создание капсульников, так как благодаря тем же технологиям их нервные системы соединялись с оборудованием, которое поддерживало их существование и которым они командовали.

Чаундра покачал головой.

— Я сделал все возможное, чтобы шунтировать её, но, если подвергнуться слишком сильному напряжению… — Его голос затих, и, когда он поднял лицо, на экране Симеона стало очевидно, что он превратился в старика.

— Понимаешь, наша клиника была маленькой. Мэри была медсестрой, я врачом. Новый континент в недавно колонизированном мире. Много работы — мы получали научную стипендию. Потом люди неожиданно начали умирать. Я не мог ничего поделать… Установили карантин — карантин в наши дни! Когда я понял, что произошло, для Мэри было уже поздно. Вирус… был гибридом. Местный вирус скрестился с земным аналогом вируса энцефалита. Он обмотался вокруг земного, понимаешь. Поэтому иммунная система не смогла распознать его и оказать ему сопротивление. Земной элемент позволил ему парализовать нашу ДНК… Селд был очень болен. Потребовалось три года лечения, чтобы он смог нормально ходить, говорить и двигаться.

Чаундра повернулся, собирая вещи со своего стола и бросая их в ящик.

— Но он никогда не станет сильным. Если его схватят, он будет столь же беспомощен, как и любой ребенок вдвое младше его. У него могут начаться конвульсии: стресс усиливает ущерб, нанесенный нервной системе. А любые стрессы со временем накапливаются в организме. Почему, как ты думаешь, я согласился занять этот пост? Мой сын должен постоянно находиться там, где ему могут оказать первую медицинскую помощь. Он может даже не подвергнуться чрезмерному стрессу, но результат будет подобен снежной лавине. Последствие этого — шок паралич и, может быть, даже смерть.

Чаундра упал на стул: в нем не было ни злости, ни даже волнения, когда он обхватил голову руками.

— Значит, мы должны сделать так, чтобы кольнари не причинили ему вреда, — мрачно сказал Симеон. — Но вначале надо найти его. Он, скорее всего, с Джоат.

— Селд рассказывал о ней, — голос Чаундры звучал совсем глухо. — У него много друзей, но о ней он говорил… совсем по-другому.

— Так и есть. О да, она совсем другая, он прав. И она тоже никуда не захотела улетать. Так что в каком-то отношении мы с тобой находимся в одной лодке.

Чаундра провел рукой по рту и подбородку. Его усы торчали дыбом — непривычное зрелище, так как обычно доктор выглядел очень элегантно.

— Да, — сказал он и саркастически рассмеялся, — и эта лодка вот-вот пойдет ко дну.

— Не обязательно, — твердо сказал Симеон, надеясь сам поверить в собственные слова. — У Селда есть одно преимущество.

— Неужели?

— Да. У Селда есть Джоат, а у Джоат необыкновенно развит инстинкт выживания, так что, даже если станция взорвется, она найдет способ остаться в живых… и сохранить жизнь Селду. Вообще-то ему с ней значительно безопаснее, чем с любым другим. Так что я не стал бы волноваться по поводу его болезней или стрессов. Хотя мне даже страшно думать об этом, я не знаю никого, кто бы сумел лучше сохранить его нервную систему, чем Джоат!

— Селд, — позвал Симеон. — Селд Чаундра, выйди куда-нибудь, чтобы я смог тебя увидеть.

В поле его зрения неожиданно появилась Джоат, нарочито протиравшая глаза.

— Зачем так орать, Симеон? — спросила она, зевая.

— Отошли его наверх, Джоат. Это единственное место, где его жизни не угрожает опасность.

Джоат, вызывающе сонно потянувшись, скрестила руки на груди.

— Твой отец очень обеспокоен, Селд, — продолжал Симеон. — Он хотел отослать тебя подальше отсюда, чтобы ты оказался в безопасности, сам же прекрасно понимаешь. Ты прекрасно знаешь, что он не убьет тебя, хотя вообще-то ты и заслуживаешь этого.

Селд появился позади Джоат, которая толкнула его в плечо.

— Говорила же я тебе — держись вне поля его зрения!

Он, свесив голову, сказал:

— Я знаю. Но я не могу позволить, чтобы ты получила из-за меня выговор. Маме бы это во мне не понравилось. По крайней мере, отец рассказывал, что она сказала бы это. — Он пожал плечами, невыразительно улыбнувшись.

Джоат закатила глаза.

— Делай что хочешь, — заявила она самым язвительным тоном и исчезла.

— Вообще-то, — сообщил Симеон им обоим, — пока я не вижу особых причин для беспокойства. Почему бы не спать в собственных постелях, пока существует такая возможность, есть то же самое, что и все остальные, потому что мы, без сомнения, не собираемся оставлять это пиратам. Я бы предпочел, чтобы вы спрятались, как только сюда заявятся пираты. А пока, Селд, доставь отцу удовольствие — пообщайся с ним: он нуждается в твоем обществе. Соблюдай нормальную диету, Джоат. Ешь с нами. Питайся лучше. Пока еще есть время.

Он встретился с ее взглядом, полным отвращения, а затем она вышла оттуда, откуда ее было видно: по-прежнему со скрещенными на груди руками и демонстративно дерзким выражением лица.

Симеон вновь почувствовал к ней симпатию. «Вряд ли я тоже был когда-нибудь так молод, — подумал он, — но я знаю, что при виде ее у меня возникает желание стать столь же раскрепощенным».

— Ладно, ребята, идите.