Год 1543, девятнадцатый — двадцатый дни третьего месяца

Я покинула лагерь вечером, с нарисованной от руки картой, что показывала дорогу к трем северным холдам. Они лежали вблизи границы с Руатом, с нетерпением ожидая спасительную вакцину и лекарства. Макабир пытался отговорить меня; я и сама предпочла бы выйти в путь утром, хотя лунный свет был достаточно ярким. Но там, на севере, продолжали умирать люди. К тому же, утром в лагере могла появиться Десдра или еще кто-нибудь из Форт холда; я не хотела, чтобы старые знакомые узнали меня. С леди Нерилкой было покончено — если не насовсем, то надолго.

Я проехала мимо Форт холда, не пытаясь разглядеть в окне фигуру отца, миновала фермы и загоны для скота, рощи фруктовых деревьев с оголенными ветвями. Многие ли из тех, с кем я провела всю жизнь, кого покинула меньше двух дней назад, вспоминали сейчас обо мне? Возможно, сестры… да Анелла, чьи наряды уже не украсятся моими вышивками. Конечно, было глупостью выезжать под вечер. Работа в лазарете вымотала меня, и теперь я дремала в седле, судорожно вцепившись в поводья. К счастью, мой скакун оказался трудолюбивым созданием — он мерно рысил по дороге, все вперед и вперед, не требуя понуканий. Глубокой ночью я достигла первого из холдов и успела накачать вакциной каждого его обитателя раньше, чем свалилась с ног. Мне дали выспаться до позднего утра. Вскочив с постели, я принялась было бранить добрую леди, поджидавшую меня с завтраком, но женщина спокойно объяснила, что к соседям высланы гонцы. Они ждут меня; для них одна мысль о том, что их не забыли, не бросили на произвол судьбы, уже была облегчением. Итак, я отправилась дальше и прибыла во второй холд после полудня. Очевидно, я все еще выглядела утомленной, и мои хозяева принялись настаивать, чтобы я разделила с ними трапезу. По их словам, в последнем, третьем поселении не было ни одного случая болезни, так что я могла передохнуть. Эти люди жаждали новостей, они хотели слышать живой рассказ вместо сухого пугающего грохота барабанов, что день за днем доносился к ним из холда Высокий Холм, места моей следующей остановки.

Высокий Холм лежал на самой границе с Руатом. Когда копыта моего скакуна вновь зацокали по дороге, я молчаливо решила покориться судьбе. Руат! Он был моим предназначением, местом, куда я так долго стремилась, но не могла попасть — в силу причин и обстоятельств, довлеющих над моей жизнью и желаниями. Не в радости, но в горе и печали взметнутся передо мной его башни… Что ж, зато теперь я могла предложить несчастному холду свои руки, свой труд и свое мастерство! Лишь всадники рисковали приземляться в нем, и вести об опустошении Руата, донесенные барабанами, устрашали.

Постепенно я начала все яснее и яснее понимать, что мор не щадил никого; ни возраст, ни положение и власть, ни крепкое здоровье не были преградой для смерти. Конечно, самые старые и самые юные оказались и наиболее уязвимыми, но эпидемия унесла столь многих в расцвете сил, что на плечи выживших свалилась тройная ноша. Не это ли соблазняло меня облечь свои намерения роскошным флером самопожертвования и целесообразности? Главное, чтобы дела двигались — и не важно, явно или тайно я буду направлять их.

Я добралась в Высокий Холм, когда солнце начало склоняться к закату, и тут же была отправлена зашивать длинный глубокий порез, заработанный одним из хозяйских мальчишек. Мои возражения и намеки на собственную неопытность действия не возымели. Их врач ушел в Форт за помощью, как только барабаны принесли вести из Руата. Я ничего не могла сказать им про человека по имени Трельбин, и обитатели холда, печально покачивая головами, решили, что он, вероятно, погиб. Хозяйка, леди Гейна, умела справляться с небольшими ссадинами, но приступить с иглой к серьезной ране побаивалась. Ну, тут я имела больше опыта — мне уже приходилось помогать хирургам.

Сшить неровные края раны гораздо тяжелее, чем два куска ткани; как известно, ткань не жалуется, не стонет и не вертится под руками. В моих тюках был анестезирующий бальзам, и я обработала им порез, чтобы уменьшить страдания паренька. Через полчаса работа была закончена. Леди Гейна, восхищаясь тонкостью наложенного шва, перебинтовала сына; кажется, мое искусство поразило ее.

Потом я занялась прививками. Все обитатели Холма получили положенную дозу вакцины, кроме пастухов с высокогорных пастбищ, которые месяцами не видели чужих и никак не могли заразиться. Леди Гейна, которая побаивалась, что инфекцию разносит ветер, попросила рассказать о симптомах болезни. Я передала ей все, что говорил Макабир; возможно, мои объяснения оказались далеко не полными — все-таки я не проходила обучения в Цехе Капайма — но добрая леди была вполне удовлетворена. Гейна и Беструм, ее муж, сказали, что их сын и дочь отправились на Встречу в Руат в свите лорда Толокампа. Голоса моих хозяев были печальны; ни слова, ни весточки не пришло с тех пор от их детей. Видимо, они надеялись, что я попробую отыскать молодых людей в Руате. Беструм как раз чертил для меня карту, когда наше занятие было прервано возбужденными криками и приветствиями, раздавшимися снаружи. Подскочив к окнам, мы увидели голубого дракона, приземлившегося во дворе и нагруженного десятком тюков. Мы бросились к выходу.

— Я — М'барак, всадник Арита, из Форт Вейра. Подбираю стеклянную дребедень — бутыли, бутылки и бутылочки, — юноша усмехнулся, кивнув на слегка позвякивающий груз своего дракона. — Ну, что вы сможете уделить для спасения Руата?

Молодой всадник учтиво поклонился, когда леди Гейна поднесла ему дымящийся кла и кекс — превосходный кекс, смею заметить! Прожевав первый кусок, он заявил, что скакуны тоже подвержены болезни и нуждаются в вакцинации. Мои хозяева, переглянувшись, не без гордости сообщили, что всем обитателям их холда уже сделаны прививки, и М'барак во все глаза уставился на меня. Брови всадника удивленно приподнялись и лицо приняло такое озадаченное выражение, что я едва не расхохоталась; видимо, он считал меня одной из женщин Высокого Холма. Правда, моя одежда была довольно странной — брюки, тяжелые башмаки и теплый плащ, которым снабдил меня в дорогу Макабир вместе с туникой своего Цеха. Но туника оставалась в одном из тюков, а без нее я совсем не походила на странствующего лекаря.

— Собираешься обратно в мастерскую? — спросил меня М'барак. — Или ты не против заняться скотом и верховыми скакунами? Это принесло бы огромную пользу Руату. Я могу взять тебя туда, — его глаза озорно блеснули, — избавив от долгого и утомительного путешествия. Тьеро, их арфист, отбарабанит в твой Цех, чтобы о тебе не беспокоились. — Всадник вздохнул, снова покосившись на мой странный наряд. — Очень важно собрать людей в помощь Руату… людей, получивших вакцину и не подверженных болезни… Ты ведь ее уже не боишься, верно?

Я только кивнула головой; при этом неожиданном предложении сердце подпрыгнуло у меня в груди. Во мгновение ока я могла очутиться там, куда стремилась так отчаянно и страстно! Когда Суриана еще была жива, Руат казался мне средоточием свободы и счастья; он притягивал, как магнит. И теперь, когда я сбросила ярмо Форт холда — теперь, наконец, я вольна идти в Руат! Лететь в Руат! Именно теперь, потому что его бедствия были равносильны приглашению. Да, Руат претерпел печальные изменения и, вероятно, разительно отличался от холда, описанного Сурианой. Но я могла принести там пользу — как Рилл, не как леди Нерилка. А это являлось тем делом и той целью, которые я искала, не так ли?

— Если нужны добрые конюхи, у меня тут есть двое… — с энтузиазмом начал Беструм. — В ожидании весны парни маются от безделья — вырезают побрякушки из раковин, чтобы скоротать время. Рилл, — он кивнул в мою сторону, — уже успела продырявить им шкуры своей иглой, так что мор этим молодцам не страшен. Так и было решено. Оба конюха — несомненно, братья, — крепкого сложения, флегматичные мужчины — собрали свой нехитрый скарб. Леди Гейна сходила за тяжелыми меховыми плащами, которые должны были защитить нас от ледяного дыхания Промежутка. Она суетилась вокруг нас со своими служанками, собирая провизию — этих запасов хватило бы до лета, как мне показалось. Потом принесла три огромные бутыли, и мы с М'бараком навьючили их на Арита позади остальных тюков. Не первый раз я прикоснулась к дракону, но теперь этот контакт оказался более длительным и тесным.

Кожа его была теплой, гладкой и мягкой. и оставляла на ладони странный запах, похожий на аромат пряностей. Внезапно Арит оглушительно затрубил, но его всадник тут же успокаивающе улыбнулся мне. По словам М'барака, дракон не имел ничего против странной поклажи, которую навалили ему на спину. Мы еще раз проверили свой хрупкий груз, переложив его одеждой; в кладовых Форта было множество таких же бутылей, но я не могла припомнить, что матушка делала с ними. Под конец я бросила последний взгляд на рану мальчика. Все было в порядке; шов не разошелся, и он спокойно дремал после кружки слабого снотворного из плодов лунного дерева. Затем я распрощалась с Гейной и Беструмом. Мы провели вместе лишь несколько часов, но они провожали меня с пожеланиями счастья и здоровья. Я сказала им, что попытаюсь узнать о судьбе их детей и пришлю весточку по барабанной связи. Глаза Гейны наполнились слезами; она знала, что надежда на счастливый исход невелика и, все же, была мне благодарна.

Беструм забросил меня на спину дракона — так, что я шлепнулась прямо за гибким сильным телом М'барака. Надеюсь, я ничего не повредила бедному зверю. Братья-конюхи, Пол и Сейл, взошли на наш летучий корабль с меньшей помпой и уселись сзади. Я почувствовала, как исчез холодок страха, сменившись радостным предвкушением — словно эти двое были каменной стеной, ограждавшей меня от мрака, холода и бесконечной, безбрежной пустоты.

Арит сделал небольшой разбег и прыгнул в воздух; затем его огромные, слегка просвечивающие на солнце крылья развернулись, первым же взмахом подбросив дракона вверх на добрую сотню локтей. Это было восхитительное ощущение! Теперь, когда мощные крылья Арита уносили нас в вечерние небеса, я, казалось, стала лучше понимать всадников. Да, они были особыми людьми… теми, кому доступно счастье упоения полетом, владыками воздушной стихии… Я плотнее запахнула плащ, чувствуя тепло огромного тела дракона; спина М'барака защищала меня от встречного ветра.

Должно быть, он понял мое состояние. Повернув голову, он весело ухмыльнулся и крикнул:

— Теперь держись, Рилл! Идем в Промежуток!

Если полет на спине дракона наполнял душу восторгом, то ледяная тьма, разорвавшая мир пополам, внушала безотчетный ужас. Мрак, холод, пустота… Страх! Горло сжимали тиски удушья, и я не могла крикнуть, позвать на помощь… Какой-то частью сознания я понимала, что мне ничего не грозит — ведь дракон и всадник чувствовали то же самое… они испытали это много раз… И все же панический вопль едва не сорвался с моих губ — в тот самый момент, когда мы снова вырвались под свет солнца, и прохладный воздух высоты потоком хлынул мне в лицо. Мы были над Руатом — там, куда нас перенес безошибочный инстинкт Арита, колдовской непостижимый дар драконьего племени.

Я никогда раньше не посещала Руат, но Суриана не раз посылала мне свои наброски и описания холда. Обширное поселение, выдолбленное в скале, с башнями и мощными стенами… Конечно, оно осталось неизменным — и все-таки было непохоже на рисунки моей подруги. Она восхищалась живительным руатанским воздухом, дружелюбием и гостеприимством его обитателей, так не похожем на засушенную вежливость Форта… Она перечисляла людей — из благородных фамилий и простых странников — посещавших холд и в теплый, и в холодный сезоны. Она писала о садах и пышных лугах, раскинувшихся вдоль реки, о равнинах, по которым стремительно мчатся скакуны… Но в ее посланиях не было ни слова о чудовищных могильных курганах, о чернеющих кругах выжженной земли, о сломанных повозках и рваных шатрах, усеивавших берег реки, на котором еще недавно, под яркими знаменами и пестрыми тентами, бурлила веселая толпа прибывших на Встречу гостей.

Я застыла, потрясенная этим зрелищем; сдавленный возглас за спиной свидетельствовал, что мои спутники тоже не остались равнодушными. М'барак — несомненно, тактичный юноша, — молчал, пока голубой дракон по пологой дуге спускался над разоренным холдом. Теперь я заметила первые признаки жизни — пятеро исхудавших мужчин грелись во дворе под лучами вечернего солнца.

— Дракон, братец, — раздался у меня над ухом негромкий голос, в котором слышалось глубокое удовлетворение.

Бросив взгляд вниз, я увидела огромного бронзового, который высаживал своих пассажиров на широкой площадке перед конюшнями. Бронзовый взлетел, освобождая место Ариту, его крылья сверкнули в солнечных лучах расплавленным золотом, вытянутые лапы с чудовищными когтями мелькнули над нами. Арит, завершив круг, приземлился точно на том же месте, откуда взмыл в небо его собрат.

— Морита, — произнес М'барак, почтительно склонив голову. Стройная женщина со светлыми короткими волосами повернулась к нему. Я невольно вздрогнула — госпожа Форт Вейра стояла бы последней в списке тех, кого я ожидала встретить в Руате.

Воспоминание кольнуло меня — я видела лицо Мориты в тот особый неповторимый миг, когда она, склонив голову и к чему-то прислушиваясь, смотрела на свою королеву… Где это было? Во дворе Форта? Она светилась какой-то внутренней умиротворенностью, безмятежным спокойствием, причину которого я не могла тогда понять. Конечно, она не раз бывала в Форт холде — с тех пор, как приняла власть над Вейром из рук прежней госпожи, Лери. Но то были редкие визиты, по случайной оказии, и хотя я видела ее в главном зале Форта, мы не обменялись ни единым словом. Мне казалось, что она была сдержанной или слишком застенчивой и молчаливой; правда, в присутствии громогласного лорда Толокампа мало кому удавалось вымолвить хоть пару фраз.

— Поторопитесь! — голос М'барака прервал мои размышления. Всадник спрыгнул на землю и повернулся к маленькой группе встречающих. — Помогите разгрузить эти глупые бутылки… И еще — тут люди, которые могут ухаживать за скакунами. Торопитесь! Мне надо вернуться к Падению, — не то Ф'нелдрил сдерет шкуры и с меня, и с Арита!

Двое мужчин и гибкая темноволосая девушка двинулись к нам.

Мгновенно, инстинктивным чутьем я узнала Алессана; девушка; по-видимому, была его сестрой, Оклиной — единственной, оставшейся в живых. Второй мужчина был облачен в голубую тогу арфиста. Пол и Сейл спешились, и я начала передавать им мешки с провизией и бутылки. Огромные стеклянные емкости леди Гейны благополучно перенесли посадку. — Если ты слезешь, Морита сможет сесть, — с извиняющейся улыбкой произнес М'барак.

Итак, мы обменялись местами с Моритой. Мне хотелось бы поговорить с ней — она казалась сейчас не такой далекой и отстраненной, как в Форт холде — но ни повода, ни времени для подобной беседы не оставалось. Несомненно, она не узнала меня. Когда голубой дракон начал разбег, Морита обернулась — но ее последний взгляд тоже был предназначен не мне.

Я посмотрела на Алессана — прикрыв глаза от солнца, он следил за голубым, пока тот не исчез в Промежутке. Затем молодой лорд улыбнулся и приветствовал меня и братьев. Пожатие его руки было крепким и дружелюбным.

— Вы прибыли помочь нам со скакунами? Говорил ли М'барак, что вас ждет на развалинах Руата?

Вначале я решила, что он несколько драматизирует ситуацию — стены холда все-таки оставались целыми — но потом поняла: Алессан не хотел скрывать от нас суровую реальность. Холд — это люди, не камни; а людей-то почти не осталось. И лорд Руата упомянул об этом со свойственным ему суховатым юмором, о котором писала мне Суриана. Суриана! Если бы моя молочная сестра знала, в какое время и при каких обстоятельствах я окажусь в Руате! Она была мертва, а Руат… Руат действительно лежал в развалинах.

— Нас послал Беструм из Высокого Холма, лорд Алессан, — произнес один из братьев — тот, у кого в волосах просвечивала седина. — Я — Пол, мой брат — Сейл. Мы привыкли иметь дело со скакунами… — он сделал паузу. — Беструм передает свои соболезнования и привет… Алессан повернул голову, его улыбчивые зеленоватые глаза остановились на моем лице, и все, что писала о своем муже Суриана, мгновенно всплыло у меня в памяти. Я видела и ее наброски, но либо они слегка приукрашивали действительность, либо внешность Алессана разительно изменилась; теперь он совсем не напоминал беззаботного юношу. В глазах, в линии рта, в слегка нахмуренных бровях читалась твердость — и, в то же время, от его облика веяло печалью. Той печалью, что может поблекнуть, подернуться дымкой времени, но не исчезнет никогда… Он был высохший, изможденный; кости выступали под кожей, заметные даже сквозь ткань туники, руки — огрубевшие, в ссадинах и мозолях, словно у последнего слуги.

— Мое имя Рилл, — сказала я, возвращаясь к действительности из водоворота воспоминаний. Чтобы предупредить дальнейшие расспросы, я добавила: — Мне тоже приходилось иметь дело с животными. Я немного умею врачевать и знаю все целебные травы и корни. Кое-что у меня с собой…

— У тебя есть что-нибудь от этого ужасного кашля? — спросила девушка и ее огромные темные глаза странно блеснули. Вряд ли этот блеск был вызван моими словами или надеждой на целительную микстуру в моем багаже; но лишь много позже я узнала о тех необычных событиях, что разыгрались здесь перед нашим появлением.

— Да, у меня найдется немного настойки… — я потянулась к своим сумкам.

— Холдер Беструм просил узнать о его сыне и дочери, — внезапно произнес седоватый Пол, переминаясь с ноги на ногу; взгляд его брата блуждал по сторонам, избегая глаз лорда Алессана.

— Я справлюсь в Записях, — голос арфиста был спокоен, но мы все заметили, как дрогнула щека Алессана и как тихо, чуть заметно вздохнула его сестра. — Я Тьеро, — продолжал арфист, пытаясь улыбкой снять напряжение. — Ну, Алессан, чем мы займемся сейчас? И таким образом Тьеро деликатно повернул наши мысли от тягостного прошлого к неопределенному будущему. А вскоре мы уже не думали ни о прошлом, ни о будущем; настоящее полностью поглотило нас.

Алессан быстро объяснил, что надо сделать. Во-первых, немногочисленных больных, еще остававшихся в лазарете, устроенном в главном зале, следовало перевести в помещения на втором уровне холда. Затем предстояло отскрести главный зал от пола до потолка. При этих словах Алессан бросил взгляд на рослых братьев; несомненно, я могла заняться полом, но потолок требовал мужской силы и ловкости.

— Мы наладили производство сыворотки, — добавил он и кивнул в сторону широко распахнутой двери. — Кровь можно взять у животных, которые выжили после болезни.

Пол повернулся к пустовавшим на три четверти стойлам, переступил с ноги на ногу и бросил взгляд на брата. Я, ошеломленная, поднесла ладонь к губам. Несчастные звери! Отощавшие — кожа да кости! — с длинными мосластыми ногами и свалявшейся шерстью, они ничем не напоминали крепких, мощных скакунов, гордость Руата. Ходячие скелеты…

Наше замешательство не укрылось от глаз Алессана.

— Почти все скакуны, выведенные моим отцом, погибли, — тихо сказал он. — Но я занимался другой породой… выносливыми животными, бегунами… они мчались, как ветер… Они оказались менее подвержены этой напасти…

— Жаль, как их жаль… — прошептал Пол, покачивая поседевшей головой и не спуская взгляда с ворот конюшни.

— О, я снова выведу эту породу! — лицо Алессана ожило, засветилось.

— Вы слышали про Дага, моего старшего конюха? — спросил он братьев. Оба с интересом кивнули. — Даг сейчас на горных лугах. Мы сохранили несколько жеребых кобыл и молодого самца… Так что есть с чего начать.

— Приятно слышать, лорд, приятно слышать, — казалось, слова Сейла были предназначены покачивающимся в стойлах животным, а не Алессану.

— Но, — руатанский лорд смущенно улыбнулся, — сейчас надо заняться другим. Надо вычистить заразу из холда…

Пол начал решительно закатывать рукава.

— Мой брат и я — мы не многим можем помочь тебе, лорд. Но если надо скрести и мыть, мы будем скрести и мыть.

— Отлично, — усмехнулся Алессан. — И если мы не выполним все как надо, Десдра заставит нас проделать работу с начала. Завтра она появится в Руате, чтобы проверить состояние холда.

Мы подошли к резной двери холда. Рядом, во дворе, Тьеро и еще один человек, Дифер, собирали странное устройство, похожее на мельничное колесо. Им помогали человек десять.

— Это центрифуга для приготовления сыворотки, — пояснил Алессан. — Мы сделали уже несколько штук. Братья дружно кивнули, словно им и в самом деле было понятно, о чем идет речь. На лице Сейла мелькнула сконфуженная улыбка.

Оклина поджидала нас в зале вместе с целым отрядом служанок, вооруженных ведрами с горячей водой, вениками и тряпками. В стеклянных бутылях плескалась голубоватая жидкость, в которой я узнала дезинфицирующий раствор. Теперь мы все закатали рукава, и я заметила, что руки Алессана были красными и воспаленными по локоть; видимо, с раствором работал он сам. Затем мы принялись скрести.

Мы скребли до захода солнца и продолжили это занятие при свете масляных ламп. Мы отмывали потолок, стены и пол, гигантский камин и ступени лестниц, двери и ставни на окнах, крыльцо и ближайшие к залу коридоры. Обжигая руки в горячей воде, мы терли и мыли, чистили, драили и поливали едким раствором. Новые светильники сменяли догоревшие, а мы все продолжали гнуться над ведрами и шаркать тряпками по стенам.

Я вздрогнула, когда Алессан коснулся моего плеча, и подняла голову — все остальные уже закончили работу.

— Наверно, ты и во сне будешь орудовать тряпкой, Рилл, — сказал он с добродушной насмешкой.

У меня еще хватило сил, чтобы подняться вслед за Оклиной в коридор первого уровня и доплестись до своей комнаты. Когда дверь за сестрой Алессана закрылась, я вспомнила, что даже не пожелала ей доброй ночи. В голове у меня вертелись те несколько слов, которые я должна буду завтра шепнуть Десдре… Но я не успела додумать их до конца. Я рухнула на кровать и провалилась в сон.