Дядюшка Одиссей стоял почти у самого выхода из своего кафе, небрежно облокотившись на блестящий корпус новенькой автоматической музыкальной машины.
Пока он так стоял, глядя через витрину кафе на потонувшую в сумерках центральную площадь города Сентерберга, лицо его потеряло вдруг свой обычный розовый оттенок и сделалось багровым, как свекла. Но и этот цвет продержался недолго, его сменил бледно-лиловый, который, в свою очередь, уступил вскоре место зеленому и сочному, как первая весенняя трава.
Нет, не подумайте, что дядюшка Одиссей почувствовал тошноту или что-нибудь в этом роде. Вовсе нет! Просто уже несколько дней, с тех пор как в кафе привезли и установили новейший музыкальный автомат, уже несколько дней дядюшка Одиссей почти не отходил от этого автомата... А в автомате все делается автоматически:
ставится и начинает вращаться пластинка, опускается на нее игла, а полукруглое стеклянное окошко, за которым все это происходит, автоматически освещается разного цвета лампочками, свет от которых и падает на лицо дядюшки Одиссея, как, впрочем, и на все другие лица, находящиеся не дальше футов десяти от музыкальной машины...
Итак, дядюшка Одиссей не ощущал никакой тошноты, но зато чувствовал некоторое нетерпение, потому что ему давно уже хотелось отлучиться в парикмахерскую, но Гомера все не было и не было. А ведь обещал прийти пораньше.
И только когда лицо дядюшки Одиссея в семнадцатый раз приобрело бледно-лиловый оттенок, только в этот момент, и ни на секунду раньше, отворилась дверь, и в кафе ворвались Гомер и Фредди.
- Здравствуйте, - сказал Гомер, - Мы немного опоздали, извините. Были в библиотеке, набрали уйму книг. Она ведь закрывается на целых две недели.
- Библиотекарша уходит в отпуск, - объяснил Фредди. - Поэтому мы и взяли побольше. А пока выбирали...
- Я слышал, она уезжает в Еллоустонский парк. - пеЬебил его дядюшка Одиссей, который знал в городе все и про всех. - Вместе с одной вашей учительницей, с той, что работает в шестых классах.
- Да, - сказал Гомер, - и они обещали прислать нам оттуда красивые открытки.
- Это очень хорошо с их стороны, - одобрил дядюшка Одиссей и, не теряя времени, добавил: - Вот что, ребята. Мне нужно ненадолго сходить в парикмахерскую. Так что вы тут орудуйте сами. Можете поесть пончиков... Только смотрите, чтобы все было в ажуре.
- Не беспокойтесь, дядюшка Одиссее - заверил Гомер. - В первый раз, что ли?
И он без видимого нетерпения стал наблюдать за тем, как, прежде чем уйти, дядюшка Одиссей прошел по всему фронту своего автоматического войска: по нескольку раз включил и выключил каждую машину, начиная с пончикового автомата и кончая кофеваркой, похлопал их по блестящим бокам, что-то отвернул, подвернул. И все его действия были разноцветными: похлопывание - розовым, отвертывание - синим, завертывание - багровым.
У дядюшки Одиссея появилась эта немного раздражающая привычка все проверять, с тех самых пор как его пончиковый автомат сошел с ума и никак не хотел остановиться.
С трудом оторвав зеленую руку от зеленого бока кофеварки, дядюшка Одиссей подошел к музыкальной машине, которая недолго думая сделала его лимонно-желтым, и погладил ее особенно нежно. (Нежность дядюшки Одиссея была на этот раз оранжевого цвета.) Затем дядюшка Одиссей нажал кнопку № 5 (пластинка под названием "Симфония буги-вуги") и опустил в машину монетку (синего цвета).
Раздался щелчок, и после этого медленно и важно пластинка № 5 выскользнула из кучи других пластинок, легла на диск и завертелась вместе с ним.
- Ух ты, - сказал Фредди. - Как живая!
Дядюшка Одиссей фиолетово улыбнулся, и все трое стали слушать "Симфонию буги-вуги" в исполнении знаменитого оркестра.
- Здорово! Просто гипнотизирует, - сказал Гомер, глядя словно завороженный на черный вращающийся диск и на игру красок.
- А музыка как запоминается! - воскликнул Фредди. - сто раз лучше, чем при одном цвете.
Дядюшка Одиссей с гордостью кивал головой, кивал почти все время, пока играла музыка, и особенно когда она закончилась и автоматические пальцы медленно и важно подхватили пластинку № 5 и убрали на принадлежащее ей место среди других пластинок.
- Ну ладно, - сказал дядюшка Одиссей. - Работает прекрасно и останавливается тоже хорошо! Вот вам несколько монет, ребята, можете послушать музыку, когда я уйду. Только осторожней!
Гомер и Фредди сказали "спасибо" и, после того как дядюшка Одиссей направился в сторону парикмахерской, сразу пододвинули стулья поближе к музыкальной машине, уселись и некоторое время молча наблюдали за медленной сменой красок внутри автомата.
- Ух, - сказал Фредди, первым нарушив молчание, - ну и страшный ты в синем цвете!
- Сам не лучше, - ответил Гомер. - Посмотрел бы на свою зеленую рожу!.. Ладно, Фредди, хватит любоваться, давай бери пончик, и будем делить библиотечные книжки.
Ребята прикончили по паре пончиков и стали разбирать книги, в жарких спорах решая, какие интересней, что читать сначала, а что потом, и какие именно каждый из них заберет к себе домой.
Как вдруг дверь в кафе открылась, и сквозь нее проник незнакомый мужчина.
Ребятам показалось, что вошел он как-то крадучись, но это, наверно, им только показалось.
- Добрый вечер, - тихо сказал незнакомец, потрясав пло- ским бумажным свертком, который он держал в руке^ {^постепенно меняя свою окраску (вместе со свертком) - с темно-фиолетовой на лимонно-желтую. - У меня тут с собой одна пластинка, - продолжал незнакомец, отчаянными усилиями распутывая веревку и разрывая на свертке бумагу. - Так вот, хочу ее проиграть на вашей музыкальной машине. Это будет, увидите, лучшая пластинка сезона. Включишь - и будешь ты на волосок от...
Незнакомец внезапно оборвал фразу и, видно, очень разволновался. Некоторое время он стоял молча, меняя окраску вместе со своим свертком и постепенно приходя в себя и успокаиваясь.
Гомер и Фредди тоже меняли окраску и тоже молчали, ожидая, чтобы незнакомец договорил. И он договорил, когда пришел в себя настолько, что почти без дрожи в голосе мог произнести:
- Сами услышите, тогда поймете.
Одновременно он развернул наконец свой сверток, достал пластинку и ребята просто обомлели! - кинул эту пластинку под потолок. Но и после этого он вовсе не стал даже пытаться ее поймать, а наоборот - сунул руки в карманы пальто и спокойно стоял, глядя, как она вот-вот упадет и разобьется.
Она действительно упала с громким стуком прямо посреди кафе. Гомер и Фредди вскрикнули, а незнакомец горько рассмеялся.
- Небьющаяся, - сказал он с печальным видом. Он поднял пластинку с пола и согнул ее пополам. - И неломающаяся, - добавил он. - Да, - заговорил он опять, - крепкая до безобразия! Небьющаяся до отвращения! Неломающаяся до... до... не знаю до чего!
Он опять страшно разволновался, а когда немного успокоился, подошел к музыкальной машине и открыл верхнее полукруглое стеклянное окошко над панелью с кнопками.
- Я поставлю ее, - сказал он, - между "Симфонией буги-вуги" № 5 и "Полькой буги-вуги" № 6. Ладно?
И он быстро втиснул свою пластинку в общую кучу.
- Вот, - сказал он, вздыхая с огромным облегчением и меняя в это же самое время цвет лица с желтого на синий. - Вот, значит, таким образом...
Ребята тоже почувствовали себя легче. Уж ьчень странно повел себя незнакомец с самого начала, а вот сейчас, кажется, успокоился наконец, перестал дергаться и переживать неизвестно из-за чего. Гомер вспомнил о своих обязанностях, прошел за прилавок и оттуда спросил:
- Хотите чего-нибудь поесть, сэр? Сандвич? Чашечку кофе? Или, может, вкусный свежий понч...
- Нет! Нет! Нет! - отчаянным голосом завопил незнакомец, прежде чем Гомер успел произнести "ик". - Нет! Нет! Ни за что! - Он извивался всем телом, кашлял и грозил пальцем. - Я никогда, ни при каких обстоятельствах не ем их, - объяснил он, когда немного успокоился. А затем облокотился на прилавок и таинственно прошептал: - Ведь в них, вы это прекрасно понимаете, очень много дырок! Просто полным-полно дырок!
Гомер с минуту подумал, оценивая это заявление, потом по-кал плечами и сказал:
- Ну, может, томатный сок? Он у нас очень...
- Молчи! - трагическим шепотом произнес незнакомец. И громко икнул. Умоляю, ни слова больше! - Он снова икнул. - Я не пью томатный сок! Никогда!
Он замолчал и снова икнул. Гомер быстро наполнил стакан водой и протянул незнакомцу со словами:
- Задержите дыхание, когда будете пить, и сосчитайте до десяти. Я всегда так делаю.
- А еще лучше, - вмешался Фредди, - сказать про себя, например, так: "Икота, икота, перейди на мистера Скотта, со Скотта на кого-то, с кого-то на того-то..."
Или спеть...
- Не нужно! - закричал незнакомец. - Ради бога, не нужно!
- А вообще я не понимаю, - продолжал Фредди, - почему, когда Гомер сказал вам про пончики и про...
- Ни слова больше! - зашипел незнакомец и чуть не выронил из рук стакан. - Умоляю, ни слова! Иначе... Я ведь уже говорил вам, что никогда не ем пончиков...
Он с укором посмотрел на Фредди, потом повернулся к Гомеру и сказал:
- Спасибо. Спасибо за угощение... За воду то есть... Икота у меня почти прошла... А теперь я, пожалуй, пойду. Всего хорошего!
Он ринулся к двери так, словно убегал от чего-то страшного, что вот-вот должно было произойти...
- Одну минуту, мистер! - крикнул ему Гомер. - Вы ведь хотели послушать пластинку... И потом, как она называется?
- Ах да, - сказал незнакомец, останавливаясь в дверях. - Как называется?
Называется она "Пон... сим... пон"... Впрочем, у нее нет названия... И вообще скажу вам, ребята, по правде: не ставьте вы ее! Не надо! Прошу вас... и даже умоляю! Пусть никогда, - голос незнакомца зазвучал торжественно, - пусть никогда не опустится иголка на ее небьющуюся и неломающуюся поверхность, и пускай ни один звук не исторгнет ваща чудесная, ваша прекрасная машина из этой... "Пон...
сим...".
Он внезапно замолчал, а ребята закивали головами и с трудом перевели дыхание.
Они были взволнованы и напуганы поведением незнакомца и особенно последними его словами.
Так же внезапно, как замолчал, незнакомец расхохотался, но при этом лицо его оставалось совершенно серьезным.
- Ха, ха, ха, - произнес незнакомец, и все эти "ха" музыкальная машина немедленно окрасила в зловещий фиолетовый цвет.
- Ха, ха, ха... - И, перейдя на свистящий шепот, добавил: - Но она исторгнет! Вы совершите это своими руками! - Приобретая на прощание кроваво-красный оттенок, он закончил так: - А теперь прощайте, мои милые, чреватые бедами Пандоры' в штанах!
Под эти слова дверь за ним бесшумно закрылась, озарившись зеленым цветом, и ошеломленные мальчишки остались одни.
Долгое время никто из них не произносил ни слова. Потом наконец Фредди повертел пальцем около висками произнес:
- А он все-таки, наверно, того, этот мужчина^А? Как ты думаешь? И потом, что он хотел сказать, когда обозвал нас "чреватыми Пандорами в штанах"?! Наверно, это животное какое-ни-"удь? Почему же этот псих решил назвать нас животными , штанах?
- Чепуха, - сказал Гомер. - Ты думаешь от слова "панда"? то, правда, енот. Живет в Гималаях. А здесь никакая не "панда", "Пандора"... По-моему, это просто девчачье имя.
- Значит, этот тип обозвал нас девчонками! - закричал Фредди, сжимая кулаки. - Да еще сказал, что мы в штанах и чреватые бедами! А что такое "чреватые бедами"?
То же, что "угреватые"?
- Думаю, что нет, - неуверенно сказал Гомер. - И он вовсе не назвал нас девчонками. Во всяком случае, не совсем девчонками. Пандора, мне кажется, это что-то такое знаменитое... Древнее... Вроде какогй-нибудь Навуходоносора или Пенелопы... Где-то я чего-то читал про нее, но вот не помню где и что... Я знаю одно, - голос Гомера сделался увереннее, пока мы не выясним, что за женщина эта Пандора и что она сделала, загадки нам не разгадать! Поэтому начнем с Пандоры, а там доберемся и до этого "чреватого" с его "бедами". Согласен?
Тогда давай разыграем, кому бежать в библиотеку и разыскивать это слово в каком-нибудь словаре.
И Гомер взял одну из монеток, оставленных дядюшкой Одиссеем, и двумя пальцами подбросил ее над прилавком.
- Орел! - сказал он, накрывая монетку рукой.
- Ладно, теперь я, - сказал Фредди. - Тоже орел. Потом они отняли ладони от прилавка и увидели, что обе монеты лежат решкой кверху.
- Еще раз, - сказал Гомер. - Решка! И снова монетки одна за другой блеснули над прилавком. На этот раз Гомер угадал, а Фредди нет.
- Тебе идти, - сказал Гомер.
- Ладно, - ответил с неохотой Фредди. - Пойду, конечно, если надо. Только я все-таки уверен, что этот тип сбежал из сумасшедшего дома... Ладно, пойду, - повторил он. - "Чреватый" я посмотрю в словаре, а вот где я найду "Пандору"? - Наверно, в энциклопедии, - посоветовал Гомер. - Или спросишь у библиотекарши.
Должна же она знать.
- Тьфу! - с отвращением сказал Фредди. - Сколько хлопот из-за этой дурацкой женщины! И он пошел к дверям, со злостью бормоча про себя:
- Милые чреватые бедами Пандоры... Чреватые бедами... Пандоры... Тьфу, язык сломаешь! Пусть он подавится своей Пандорой! Тоже свалился нам на голову! Псих несчастный...
Гомер уселся за прилавком, и выражение лица у него было удивленно-выжидательное.
С таким выражением он и досидел до возвращения Фредди.
- Ну что?! - закричал он, когда Фредди, едва волоча ноги, ввалился в кафе. - Нашел? Говори скорей!
- Да, нашел, - расслабленным голосом сказал Фредди и уселся на стул с видом человека, только что принесшего жертву ради своих ближних. Конечно, нашел, а как же иначе? Действительно, она была не девчонка, а взрослая, из Древней Греции, и у нее был такой ящик, который она ни за что не должна была открывать, хоть ты тут не знаю что!.. А она все-таки взяла да открыла - и оттуда посыпались разные беды и несчастья... Только они, наверно, сейчас уже не существуют, - утешил Фредди, - потому что все это случилось страшно давно.
- А "чреватый"? - спросил Гомер.
- Ну, это самое легкое. Это значит "наполненный чем-то и готовый что-то произвести". Так сказано в словаре. Я точно запомнил... Так что видишь, Гомер, сначала он сказал нам "не надо", потом сказал, что мы все равно сделаем, потом - что мы не должны, а потом этот тип обозвал нас "чреватыми" и значит, мы вроде готовы что-то произвести... Разве не ясно, что он просто сумасшедший... Давай бросать монету - кто первый поставит пластинку!
Гомер ответил не сразу.
- А может, - сказал он потом, - может, лучше не надо? Подождем, пока дядюшка Одиссей вернется?
- Испугался? Так и скажи. А я вот ни капли не боюсь, - сказал Фредди. Да и что может быть от пластинки? Самое худшее, это если она будет хрипеть или завывать каким-нибудь козлетоном! Ну, а тогда мы закроем уши ладонями или просто остановим. Чего тут страшного?
Страшного, в самом деле, как будто ничего не было, поэтому Гомер не нашел что ответить Фредди, а тот продолжал:
- Взрослые всегда так, ты сам знаешь не хуже меня! Говорят: "Не смей смотреть по телевизору про убийства", а сами постоянно включают только про них. Или запрещают читать комиксы, а сами продают их на любом углу, как горячие пирожки... Наша учительница только и знает говорить, что "ни один порядочный человек не должен жевать резинку". А ее муж в своем кондитерском магазине продает, наверно, не меньше ста штук в день этой самой жевательной резинки...
Поэтому я не знаю, чего мы должны бояться.
- Я и не боюсь! - крикнул Гомер, глубоко оскорбленный повторными предположениями о его трусости. - Откуда ты взял?!
С этими словами он сунул руку в карман, достал монету и проследовал прямо к музыкальной машине. Затем решительным движением нажал кнопку на панели под полукруглым стеклянным окошком, ту самую кнопку, которая без номера, и уже менее решительным движением опустил в прорезь монету.
Раздался громкий щелчок, и после этого медленно и важно пластинка без номера выскользнула из кучи других пластинок, легла на диск и завертелась вместе с ним.
Гомер и Фредди напряженно ждали, какие же звуки раздадутся из недр музыкальной машины. Будет ли это что-нибудь таинственное и сверхъестественное, непонятное для нормального уха, или просто какая-то какофония, от которой зажимай уши и беги вон, или, наконец, один только грохот... Ребята стояли выжидательно, как на старте, готовые в любую минуту молниеносно прикрыть руками уши или, если надо, выскочить из кафе на улицу.
Машина издала первые звуки, и то, что мальчики услышали, заставило их вздохнуть с облегчением и улыбнуться. А услышали они всего-навсего веселую легкую мелодию в танцевальном ритме.
- Вот пожалуйста, и ничего особенного, - сказал Гомер, подошел еще ближе к музыкальному автомату и остался стоять там, автоматически меняя цвет лица и покачивая в такт музыке головою.
- А что я говорил? - сказал Фредди и начал притопывать ногой под музыку. - Ух ты, какая хорошая мелодия, правда?
Он еще сильнее стал притопывать ногой, а также кивать головой, и через минуту нога Гомера тоже не удержалась на месте,так что вскоре оба они уже дергались, как в танце, и даже что-то мурлыкали про себя.
Но вот музыкальное вступление окончилось и послышались слова песни вот такие:
Ем я только пончики,
Симпо-симпомпончики!
Пончики, пончики
Целые вагончики!
Чики-пон, чики-пон,
Нет для пончиков препон!
Тесто ем сперва я,
Дырку - на закуску,
Красота какая,
Очень это вкусно!
Пончики, пончики
Целые вагончики!
Чики-пон, чики-пон,
Нет для пончиков препон!
Чтоб они не кончились,
Чтоб они не пончились,
Собирайте дырки
В чистые пробирки!
Пончики, пончики
Целые вагончики!
Чики-пон, чики-пон,
Нет для пончиков препон!
Откусив один кусок
И глотнув томатный сок,
Будешь ты на волосок
От счасть-я!
Откусив другой кусок,
Распусти-ка поясок
И ложись ты на часок
В пос-тель-ку!..
Здесь голос немного передохнул, дал поиграть музыке, а потом продолжал:
Пончики, пончики
Целые вагончики!
Чики-пон, чики-пон,
Нет для пончиков препон!
Чтоб они не кончились,
Чтоб они не пончились,
Собирайте дырки
В чистые пробирки!
Мы облепим дырки тестом,
Будет дыркам в тесте тесно,
Будет тыркам в десте десно,
Будет просто расчудесно!
Пончики, пончики
Целые вагончики!
Голос умолк, послышались заключительные аккорды, и пластинка остановилась.
И сразу Фредди закричал:
- Это, наверно, лучшая пластинка, какую я только слышал! И слова что надо! Давай еще заведем!
Он схватил с прилавка монету, опустил в щелку автомата, и снова они с Гомером стали слушать песню, кивая, притопывая и отбивая ритм пальцами по воздуху и по прилавку. И прежде чем игла дошла до половины пластинки, Гомер и Фредди уже во все горло распевали вместе с музыкальной машиной:
Пончики, пончики
Целые вагончики!
Чики-пон, чики-пон,
Нет для пончиков препон!
Чтоб они не кончились,
Чтоб они не пончились,
Собирайте дырки
В чистые пробирки!..
- Эта пластинка просто симпо-симпомпончик! - сказал Гомер.
- Да, - сказал Фредди, - откуси один кусок и глотни томатный сок. Вот здорово будет!
- Лучше знаешь что? - сказал Гомер. - Откуси другой кусок, распусти-ка поясок и...
- Ой, Гомер! - Перебил его Фредди. - Тебе не кажется, что мы как-то странно говорим?.. Пончики, пончики - целые вагончики!..
- Чики-пон, чики-пон, - подхватил Гомер, - нет для пончиков препон!
- Это все верно, - согласился Фредди, - но все-таки как-то не так... А в общем, чтоб они не кончились, чтоб они не пончились...
- Собирайте дырки в чистые пробирки, - завершил его мысль Гомер и тут же с удивлением сказал: - Что это получается, а? Как мы разговариваем?
- А что такого? - ответил Фредди. - Тесто ем сперва я, "дырку - на закуску...
- Красота какая, - сказал Гомер, - очень это вкусно!
- Пончики, пончики, - запел Фредди, - целые вагончики! И в ответ ему Гомер тоже запел в полный голос:
- Чики-пон, чики-пон, нет для пончиков препон! После этого они уже подхватили дуэтом:
Мы облепим дырки тестом,
Будет дыркам в тесте тесно,
Будет тыркам в десте десно,
Будет просто расчудесно!
Пончики, пончики
Целые вагончики! ...
Ребята закончили песню и замолкли, удивленно тараща друг на друга глаза.
Фредди первым прервал молчание.
- Здорово! - Хотел сказать он, но получилось так, что это слово он не сказал, а спел: - 3до-ро-во!
- Да, - пропел Гомер, - будем мы на волосок от счасть-я! Они пропели все это и с испугом взглянули один на другого.
- Слушай, Гомер, - печально запел Фредди, - что же это... нет для пончиков препон... делается?
- Ох, Фредди, - с не меньшей печалью спел в ответ Гомер, - Я и сам ничего... откусив один кусок... не понимаю... Распусти-ка поясов - повысил он вдруг голос до фортиссимо, - и ложись ты на часок в пос-тель-ку!
- Да, действительно, - чуть слышным пиано пропел Фред-ди, - Будет дыркам в тесте тесно, будет тыркам в десте десно...
- Будет просто расчудесно, - закончили они, снизив голоса до грустного пианиссимо.
А тем временем парикмахер выложил свою карту на стол, за которым, кроме него, сидели дядюшка Одиссей, почтарь Прет и мэр города, и подошел к зазвонившему телефону. Он, наверно, целую минуту с удивленным видом держал трубку возле уха и потом крикнул через плечо:
- А ну, ребята, потише! Ничего не могу понять... Линия, что ли, испортилась?..
Ох, это ты, Гомер, - сказал он наконец. - Никак не мог разобрать... Наверно, радио подсоединилось... Да, он здесь. Сейчас позову.
Парикмахер поманил пальцем дядюшку Одиссея и сказал ему:
- Твой племянник звонит. Говорит про какие-то там вагончики и чтобы ты собирал что-то в чистые пробирки и шел скорей домой... А в общем, поговори сам.
- Алло, Гомер, - сказал в трубку дядюшка Одиссей. - Да, да, слушаю... Что?
Чего?.. Что ты там поешь?! Говори по-человечески! Как не можешь? Что значит не можешь?! - Он помолчал, слушая Гомера. - Постой! - крикнул он потом встревоженным тоном. - Скажи, а машина остановилась или продолжает играть? Что?
Давно остановилась? Ну и слава богу. - Дядюшка Одиссей успокоенно улыбнулся. - Тогда нечего волноваться... Тогда распусти-ка поясок и ложись ты на часок в пос-тель-ку!.. Послушай, Гомер! - опять закричал Одиссей. Что это за песню ты все время поешь? Какой номер пластинки? Что? Спой ее, пожалуйста, еще раз, с самого начала!
И все, кто смотрел сейчас на дядюшку Одиссея, увидели, как он прижал телефонную трубку поплотнее к уху и стал внимательно слушать, раскачиваясь и выбивая такт сначала одной ногой, а потом обеими и еще свободной рукой.
А вскоре, к удивлению присутствующих, дядюшка Одиссей запел:
Ем я только пончики,
Симпо-симпомпончики!
Пончики, пончики
Целые вагончики!
Чики-пон, чики-пон,
Нет для пончиков препон!
Чтоб они не кончились,
Чтоб они не пончились,
Собирайте дырки
В чистые пробирки!
Мы облепим дырки тестом,
Будет дыркам в тесте тесно,
Будет тыркам в десте десно,
Будет просто расчудесно!
Пончики, пончики
Целые вагончики!
Дядюшка Одиссей взял верхнюю ноту, сделал паузу, а затем на тот же мотив поблагодарил Гомера.
- Ой, Гомер, прощай, спасибо! Это просто расчудесно, - пропел он, положил трубку и повернулся к своим друзьям. - Лучше дел в мире нет, как с друзьями спеть квартет! - заверил он их на мотив "чики-пон, чики-пон".
И друзья дядюшки Одиссея вполне одобрили его инициативу. После трех всего репетиций, из которых одна была генеральной, они уже вовсю распевали песню о пончиках - и не как-нибудь, а в склад и в лад, и представляли собой вполне спевшийся, почти профессиональный квартет. К тому же они повторяли эту песню очень много раз и с каждым разом пели все лучше и лучше.
Ко времени, когда дядюшка Одиссей и почтарь Прет начали смутно осознавать, что они уже не в состоянии перестать петь первым и вторым тенором, и когда то же самое стали понимать парикмахер и мэр, певшие соответственно басом и баритоном, к тому самому времени они уже поставили рекорд беспрерывного пения для мужских квартетов в закрытых помещениях. Но мало того, что они поставили рекорд, они продолжали, уже совершенно не по своей воле, увеличивать и увеличивать свое рекордное время и, наконец, увеличили его настолько, что уже сами не выдержали и выскочили из парикмахерской на улицу, ни на минуту не прерывая стройного, гармонического и даже полифони- ческого пения.
Когда дядюшка Одиссей ворвался со своими "симпо-симпом-пончиками" и "целыми вагончиками" в двери кафе, ему пришлось сразу же взять на полтона выше и перейти из мажора в минор. Это ему удалось со второго раза, и тогда его голос зазвучал в унисон с голосами Гомера, Фредди и человек двадцати клиентов, уже набившихся в кафе после окончания сеанса в кино и распевающих ту же песню. Этих людей сразу, как только они вошли выпить по чашечке кофе, поразила и привлекла приятная мелодия с не менее приятными словами, которую непрерывно напевали Гомер и Фредди.
А затем уже по одному, по два, по три посетителя и посетительницы стали присоединяться к поющим, и к приходу дядюшки Одиссея приятная мелодия с не менее приятными словами захватила всех.
Сопрано из церковного хора залезла на самую вершину до-бемоль и заставляла дрожать и звенеть всю посуду на полках кафе, когда произносила слово "вагончики-и-и". И ей неплохо помогал смешанный хор мужских и женских голосов с хористами всех возрастов, а также всевозможных оттенков кожи - благодаря беспрерывно сменяющемуся световому оформлению за стеклянным окошечком музыкальной машины.
Никогда прежде не было еще такого ни в городе Сентербер-ге и, пожалуй, ни в каком другом городе: чтобы эдакую веселую, радостную и легкую мелодию люди пели с такими удрученными, озадаченными и просто несчастными лицами!
Гомер пел и пел вместе со всеми, и вместе со всеми он изо всех сил старался позабыть и веселую мелодию, и забавные слова, только все было напрасно. Пробовал он запеть другие песни, например: "У Мэри Смит овца была" или "Джек и Рой идут горой, несут с водой ведерко", - но все равно и Мэри Смит и Джек со своим другом Роем очень быстро забывали про овцу и прет ведерко и начинали есть только "пончики, симпо-симпомпончики", да еще "целые вагончики" этих "симпомпончиков"...
Гомер со страхом, но и с надеждой смотрел на лица наиболее испытанных и закаленных певцов их города: на сопрано из церковного хора, на священника, на зубного врача и, наконец, на своего дядюшку Одиссея - все они пели уже много лет и легко могли переходить из одной тональности в другую и даже из мажора в минор... Так неужели они не в состоянии остановиться, когда хотят, когда песня, уже в который раз, приходит к концу?!
Нет, видно, не могут, а то бы уже давно это сделали. Они даже не могут петь потише, не то чтобы совсем остановиться!
Страшная мысль мелькнула в мозгу у Гомера: "Что, если мы никогда не остановимся?!"
И тут Гомер вспомнил, что нечто подобное уже случалось с ним как-то, около года назад. Он тогда прочитал в библиотечной книге один стишок и потом долго не мог от него отвязаться - все повторял и повторял против воли и желания. К счастью, в той же книжке был рецепт, как излечиться от этой болезни...
Но вот какой рецепт и что за книга, Гомер не мог сейчас вспомнить хоть убейте!
В перерывах между строчками песни он стал пытаться припомнить хотя бы автора, или, наоборот, название, или что-нибудь о рецепте... Ничего! Все вылетело из головы, как нарочно! Иногда ему казалось, что он уже близок к тому, чтобы вспомнить, что вот-вот он вспомнит... Но, увы, вновь его захватывала неудержимая мелодия, и он беспомощно плыл по ее течению.
"Если не найдется книжка, - думал Гомер, - без нее нам будет крышка! Тесто ем сперва я, дырку - на закуску... Ну и голова я, чтоб мне было пусто!.."
Он выждал момент, когда сопрано закончило свой самый высокий и громкий пассаж, и затем вскочил на прилавок и пропел оттуда, перекрывая могучие звуки хора:
- Ноги в руки, и пошли все скорей за мной в библи... отеку! - добавил он уже без мотива и потом продолжил: - Помню, книжка есть одна, нам помочь должна она!
Обладательница сопрано тут же подхватила на самой высокой ноте:
- Все ступайте за Гомером, он послужит нам примером!.. Собирайте дырки в чистые пробирки!..
И с этими словами танцующая и поющая толпа выкатилась из дверей кафе и понеслась по площади. И песня огласила весь город Сентерберг и даже, наверно, его окрестности:
Ем я только пончики,
Симпо-симпомпончики!
Пончики, пончики
Целые вагончики!
Чики-пон, чики-пон,
Нет для пончиков препон!
Тесто ем сперва я,
Дырку - на закуску,
Красота какая,
Очень это вкусно!
Чтоб они не кончились,
Чтоб они не пончились,
Собирайте дырки
В чистые пробирки!
Мы облепим дырки тестом,
Будет дыркам в тесте тесно,
Будет тыркам в десне десно,
Будет просто расчудесно!
Пончики, пончики
Целые вагончики!
Время было позднее, и библиотекарша собиралась уже домой, тем более что ей надо было уложить вещи: ночным поездом она уезжала в отпуск. И сейчас она стояла у стола и наскоро пересчитывала тридцать два цента, которые набрались со штрафов за сданные не вовремя книги. Она окинула прощальным взглядом помещение библиотеки - полки с книгами, столы, стулья, лестницу на второй этаж, - прикидывая в то же время в уме, всё ли в порядке, не забыла ли она чего-нибудь сделать, перед тем как запереть дверь и на две недели сказать "до свидания" всем этим разноцветным корешкам и переплетам. Внимательно посмотрела она на полку с журналами и напомнила сама себе, что, как только вернется, нужно продлить подписку на "Музыкальный ежемесячник". Потом захлопнула огромный словарь, которым пользовался Фредди и который он оставил открытым на букве "П", - захлопнула, чтобы пыль не осела за две недели на слова, начинающиеся с этой буквы, включая и слово "Пандора".
Наконец ее требовательный взор отметил, что все в абсолютном порядке.
- Ну вот, - произнесла она радостно вслух, - вот и я отправляюсь на отдых. Этого момента я давно ждала!
И в этот момент Гомер протанцевал по вестибюлю, раскрыл дверь в книжный зал и - трррах! - споткнулся о столбик с объявлением "Соблюдайте тишину", опрокинул его и упал сам.
Сопрано в это же время успешно взяло свое самое верхнее до-бемоль и вместе с этим звуком свалилось на упавшего Гймера. За сопрано последовал смешанный квартет, за ним - трио, а потом уже всё перемешалось в этой куча мала: несколько квинтетов, секстетов и септетов, ведущие и неведущие солисты, первые и вторые голоса, и Фредди, который не обладал еще таким вокальным мастерством, чтобы без труда и к тому же совершенно правильно исполнять мелодию в лежачем положении, да еще когда чьи-то ноги колотят тебя по спине.
Прежде чем весь этот клубок людей и обрывков музыкальных фраз окончательно смог распутаться, мэр города успел в бурном темпе поддать дядюшку Одиссея коленом пониже спины (разумеется, не нарочно), и в его стиле невольно действовали также судья Шенк и несколько членов городского управления, которые нанесли подобные же удары начальнику тюрьмы и зубному врачу. И все это, конечно, не переставая петь.
Почтарь Прет тем временем с песней на устах пробивал себе дорогу через барахтающихся людей во главе немалой своей семьи, состоящей из жены, дочерей, зятьев, восьми внуков и пожилой троюродной жениной сестры, которая вовсю использовала свою трость как оружие и как дирижерскую палочку. Гомер одним из первых поднялся на ноги и с песней протанцевал к испуганной до полусмерти библиотекарше.
- Ем я только пончики, симпо-симпомпончики, - сообщил ,ей Гомер и продолжал на тот же мотив:
- За свое вторжение Опросим извинения...
И хор повторил его слова.
А затем все они исполнили песню от начала до конца, и спели ее, надо сказать, лучше, чем когда-либо до этого. Наверно, потому, что хотели загладить свою вину перед библиотекаршей. Их исполнение лишний раз подтвердило тот факт, что в любом деле необычайно важна тренировка.
Библиотекарша была потрясена до глубины души и самой песней, и мастерством исполнения, но, прослушав это музыкальное произведение два или три раза, стала все-таки беспокоиться, успеет ли собрать вещи и не опоздает ли к поезду, поэтому с ми-лой улыбкой она поблагодарила всех за удовольствие и попыталась успокоить их и вежливо выпроводить за дверь.
Но не тут-то было! Во-первых, никто ее не слушал и не слышал, а во-вторых, она сама почувствовала вдруг непреоборимое желание присоединиться к хору своих сограждан.
- Что могу для вас я сделать? - пробормотала библиотекарша, предпринимая героические усилия, чтобы не пропеть эти слова.
- Книжка есть у вас одна, - просолировал ей в ответ Гомер, - нам помочь должна она!
- Как название?! - рявкнула библиотекарша, от страха теряя контроль над собой. - Вспомни номер в каталоге, имя автора припомни!
- Я читал ее зимою, - пропел Гомер, - книжка с желтою каймою, и была тогда она, кажется, потрепана!
- К сожалению, друзья, чики-пон, чики-пон, - ответила библиотекарша, так найти ее нельзя, чики-пон, чики-пон! - И уже по-настоящему запела: Ем я только пончики... целые вагончики!
Но Гомер настойчиво пел свое:
- Помню я, была она здорово потрепана!
- А в каком же переплете? - вдруг пришло на помощь меццо-сопрано троюродной сестры супруги почтаря Прета. - Ты скажи об этом тете!
- Переплет у книжки черные - ответил Гомера - или даже, может, синий, и еще была она здорово потрепана!
И тут грянул хор:
- Все скорей ищите черный или синий переплет, все скорей ищите черный или синий переплет!.. Чики-пон, чики-пон, нет для пончиков препон!
А Гомер добавил приятным дискантом:
- И еще была она здорово потрепана!
После этого все без исключения, и бедная опаздывающая на поезд библиотекарша тоже, стали танцевать вдоль книжных полок, выискивая и вытаскивая каждую книжку, которой привелось родиться в черном или в синем переплете. И делалось все это, конечно, под ту же песню:
Ем я только пончики, , Симпо-симпомпончики! Пончики, пончики - Целые вагончики!
Чики-пон, чики-пон, Нет для пончиков препон!
Так они пели и, танцуя, двигались туда и сюда мимо много-. численных книжных шкафов. И, не переставая танцевать и петь, они находили и снимали с полок все книги в синих и в черных переплетах, и сносили их на середину комнаты, где у большого стола пел и пританцовывал Гомер. Большинство из этих книг, которые были не такие уж синие, или не такие уж черные, или не очень тонкие, а то и слишком толстые, не очень потрепанные или чересчур потрепанные, - большинство из этих книг складывалось возле стола, и бесформенная груда их все росла и росла, вызывая слезы на глазах библиотекарши и привнося в контральто, которым она пела, тоскливые, рыдающие звуки.
Но зато любую книгу, похожую на ту, которую он искал, Гомер быстро перелистывал от начала до конца, мусоля палец, и только тогда откладывал в общую кучу.
- Чтоб они не кончились, чтоб они не пончились!.. - гремел хор, и книги постепенно исчезали с полок, увеличивая и без того огромную гору на полу, на вершине которой, как орел, сидел Гомер и просматривал все новые и новые книги.
Было очень трудно делать несколько дел сразу: петь, танцевать, снимать книги с полок и доставлять их Гомеру, поэтому временами голоса начинали звучать устало.
Но стоило кому-нибудь увидеть на переплете или приклеенную к полке букву "О", или цифру "100", или там "800", как снова гремело могучее:
- Собирайте дырки в чистые пробирки!.. Пончики, пончики - целые вагончики!..
И чем громче они пели, тем быстрее танцевали вдоль полок; а чем быстрее танцевали, тем больше книг они собирали и относили Гомеру на просмотр. И в конце концов он сидел уже так высоко на горе из потрепанных черно-синих книг, что просто было страшно за него, как бы он не упал оттуда и не разбился вдребезги.
Книги, попадавшие к Гомеру, были всякие: по искусству и биографии великих людей; по философии и по географии, по геологии и по зоологии, по анатомии и даже по экономике, не говоря уже о художественной литературе. Но ту самую книгу, которую он читал примерно год назад и где был напечатан рецепт, как избавиться от страшной обрушившейся на них болезни, ту бесценную книгу он пока еще не обнаружил. Он почти готов был плакать от отчаяния, но, во-первых, этому мешало пение, а во-вторых, в нем все еще теплилась надежда, что вот эта... вот следующая книжка окажется той самой, единственной...
И у всех, глядевших на неутомимого Гомера, прибавлялось сил и мужества.
Фредди пел и танцевал уже не на первом этаже, а на втором, на балконе, уставленном книжными полками. Он сбрасывал оттуда синие и черные потрепанные книги прямо на Гомера, а тот ловко ловил их со словами: "Будет дыркам в тесте тесно, будет тыркам в десте десно, будет просто расчудесно!", и на этот раз самый придирчивый хормейстер не уловил бы у него ни малейшего сбива в ритме или в мелодии.
Внезапно Фредди заметил что-то странное: две книги, пущенные его умелой рукой, пролетели мимо Гомера, а тот не обратил на них никакого внимания... В чем дело?
Что он, заснул, что ли? Нет, наоборот, Гомер во все глаза глядел на одну книжку рассказов в синем потрепанном переплете.
И прежде чем вы смогли бы пропеть "чики-пон, чики-пон", Гомер понял уже, что нашел именно то, что нужно. А через несколько секунд это поняли все остальные и столпились у подножия книжной горы, не переставая петь и раскачиваться в танце.
- Луч надежды к нам проник из одной из синих книг! - пропело измученным голосом главное сопрано.
- Тише, тише, тише, тише, - подхватил хор, - пусть сидит на книжной крыше, головой пускай качает, нас быстрее выручает!
Гомер и в самом деле качал головой и вздрагивал в такт песне - словом, делал то же самое, что и другие. Но вот он уставился в книжку, заулыбался...
И вдруг случилось чудо!
В то время как другие качали головой, Гомер стал вздрагивать; когда же другие вздрагивали, Гомер качал головой... Это была огромная победа Гомер вышел из общего ритма и перешел на свой собственный... И потом с вершины книжной горы, перебивая песню о пончиках, Гомер продекламировал такие слова:
Кондуктор, отправляясь в путь, Не режь билеты как-нибудь! Стриги как можно осторожней, Чтоб видел пассажир дорожный:
Синий стоит восемь центов, Желтый стоит девять центов, Красный стоит только три... Осторожно режь, смотри! Режьте, братцы, режьте, Режьте осторожно, Режьте, чтобы видел Пассажир дорожный!' Прежде чем Гомер во второй раз прокричал: "Режьте, братцы, режьте, режьте осторожно...", его сограждане-певцы в первый раз за весь вечер сбились с ритма своей песенки о пончиках. А затем один за другим они принялись выкрикивать вместе с Гомером "Режьте, братцы, режьте, режьте осторожно...", пока наконец, все до единого - да, все до единого! - не начали отбивать ногами совсем другой ритм и радостно и согласованно вопить:
"Кондуктор, отправляясь в путь, не режь билеты как-нибудь!", и так далее.
Эти слова повторял сейчас каждый, кроме Гомера. А он сидел в изнеможении на вершине книжного Эвереста и улыбался.
Все остальные между тем продолжали вопить свое: "Синий стоит восемь центов, желтый стоит девять центов, красный стоит только три... Осторожно режь, смотри!"
- и притопывали ногами так сильно, что люстра качалась, как от бурного ветра.
Качались также немногие оставшиеся на полках книги - те, которым посчастливилось быть красного, или желтого, или зеленого цвета; раскачивались, словно пьяные, столбики с просьбой соблюдать тишину; раскачивались, наконец, сами декламаторы.
Но только не Гомер. Он спокойно сидел на книжном пике и спокойно улыбался.
Потому что он выздоровел! Да, совсем... Стал таким, как прежде.
Окончательно отдышавшись и отдохнув, Гомер, незамеченный, спустился вниз по книжному склону.
А внизу все бушевало по-прежнему, только вместо песни у всех на устах были стихи: "Режьте, братцы, режьте, режьте осторожно!.." И все так были заняты этим кондуктором и его билетами, что совсем не обращали внимания на Гомера и на то, что он собирается делать. А тем временем Гомер, умело избегая столкновений со своими согражданами и лишь один раз случайно получив по спине удар дирижерской тростью от троюродной сестры супруги почтаря Прета, не без труда пробрался к дверям на улицу.
Ему было нужно сейчас одно, только одно, для полного излечения всех тех, кто прежде пел, а теперь декламировал. Ему нужно было как можно скорее найти кого-нибудь, кто еще не слышал "кондуктор, отправляясь в путь, не режь билеты как-нибудь!" И Гомер выскочил за дверь, чтобы поймать такого человека и немедленно привести его сюда.
Вы понимаете, конечно, что шансов на то, что Гомер встретит на улице именно того, кого он встретил, у него было не более, чем сто два к одному, ибо всего только сто два жителя Сен-терберга находились сейчас за пределами городской библиотеки. Но, как бы то ни было, этот один шанс тотчас же и подвернулся Гомеру в образе... кого бы вы думали? Да учительницы шестых классов! И направлялась она прямо в библиотеку, обеспокоенная длительным отсутствием своей будущей попутчицы библиотекарши.
- Что там случилось с Нэнси? - закричала учительница. - Нам уже пора быть на вокзале!
- Вы должны помочь ей, мисс, - сказал Гомер. - И всем остальным тоже. Скорее, если хотите успеть на поезд!
Они помчались в библиотеку, ворвались в дверь, и Гомер сразу же указал пальцем на учительницу шестых классов - хотя вообще это и невежливо - и закричал так громко, как никогда раньше не кричал:
- Скажите ей!!! Скажите ей все, что знаете! И они сказали ей:
Кондуктор, отправляясь в путь, Не режь билеты как-нибудь!
Они сказали ей сначала всего две строчки, но потом великодушно продолжили и выложили действительно все, что знали:
...Стриги как можно осторожней,
Чтоб видел пассажир дорожный:
Синий стоит восемь центов,
Желтый стоит девять центов,
Красный стоит только три...
Осторожно режь, смотри!
Режьте, братцы, режьте,
Режьте осторожно,
Режьте, чтобы видел
Пассажир дорожный!
А их слушательница, как, наверно, все учителя шестых классов, оказалась весьма способной и быстро усваивающей. И не успели они вторично сообщить ей все эти факты, как она уже запомнила все с начала до конца: и про кондуктора, отправляющегося в путь, и про его билеты, которые не рекомендуется стричь как бог на душу положит, а только так, чтобы пассажир непременно видел, как это делается...
И тогда все замолчали и остановились. Все, кроме учительницы шестых классов, которая начала во весь голос декламировать, а также притопывать каблуками. А бывшие солисты, хористы и чтецы-декламаторы уселись кто куда, чтобы отдышаться, снять обувь и дать отдохнуть усталым и гудящим ногам.
Фредди благодаря своему юному возрасту пришел в себя раньше других и сразу же пробрался к Гомеру.
- Ну, и что дальше? - сказал он, кивая на кричащую и притопывающую учительницу шестых классов. - Что будем с ней делать? Или так оставим?
- Она скоро вылечится, - сказал с уверенностью Гомер. - Сразу, как только расскажет эти стихи кому-нибудь еще, кто их не знает... Так же, как это сделал я, когда прочел их всем вам, а потом вы, когда передали ей...
- Значит, их надо передавать, как эстафетную палоч-спросил Фредди. - И если передашь, то уже выздоровел?
- Да, выходит так, - подтвердил Гомер. - Точно, как сказало в книжке.
Фредди с минуту подумал, а потом спросил:
- Слушай, а этот, кому она расскажет, должен будет еще жму-нибудь рассказать, верно? А тот еще... и еще... Когда же это Кончится?
- Наверно, никогда, Фредди, - со вздохом сказал Гомер. - Кто-нибудь обязательно должен декламировать.
Фредди печально покачал головой и снова повернулся в сторону несчастной учительницы шестых классов, которая только что с новой силой принялась читать стихи с самого начала. Послушав их некоторое время, Фредди сказал:
- Вот плохо, если стишок так и не уйдет из нашего города. Будет всю жизнь ходить, как по кругу!
- Выходит, по-твоему, лучше, - спросил Гомер, - чтобы все жители Сентерберга без конца пели песенку про пончики? Так, что ли? И потом, продолжал Гомер, - не забывай, что учительница сейчас собирается в отпуск, верно? Значит, мы должны...
мы должны... Я придумал! Надо сделать так, чтобы, перед тем как сесть в поезд, она никому - ни одной душе! - не рассказала этих стихов. Ни на улице, ни на вокзале - нигде! А когда уж поезд тронется - пусть!.. Тогда наш город будет избавлен от этой болезни!
Мальчики тут же пошли по всему библиотечному залу, подымая усталых людей, помогая им надевать обувь и объясняя, что сейчас нужно делать.
Мэр города оказался, как всегда, на высоте и сразу же приступил к своим обязанностям. Еще не зашнуровав до конца ботинки, он уже назначил Полномочный комитет в составе двух членов городского управления и начальника городской тюрьмы, чтобы сопровождать учительницу шестых классов до поезда и при этом оградить ее от любых контактов с жителями города.
Вскоре все высыпали из библиотеки на улицу. Библиотекарша погасила люстру, которая все еще слегка покачивалась под потолком, и заперла дверь, так и оставив неубранным поле брани.
Машина, вызванная членами Полномочного комитета для доставки учительницы на поезд, уже поджидала у подъезда. Библиотекарша помогла усадить в автомобиль свою декламирующую подругу, втиснулась сама, и они умчались...
- Ой, дядюшка Одиссей! - воскликнул вдруг Гомер. - А ведь за кафе никто не присматривает уже больше часа!
- И правда, - ответил дядюшка Одиссей и с беспокойством поглядел вокруг. - Ты лучше сразу же беги туда. Ладно, Гомер? А я что-то не вижу здесь парикмахера и мэра. Нужно срочно сказать им пару слов... Зайду-ка я на минуточку в парикмахерскую... Ты идешь со мной, Прет? - спросил он у начальника почты.
Миссис Прет нахмурилась, а за ней и все многочисленное семейство почтаря, включая троюродную сестру его жены, и бедному Прету ничего не оставалось, как подчиниться воле большинства и отправиться домой во главе своего семейства.
Дядюшка Одиссей довольно бодро зашагал в парикмахерскую, а главное сопрано и все остальные, с трудом переставляя усталые ноги, разошлись постепенно по домам.
- Здорово нам повезло, Гомер, - сказал Фредди, - что эту книжку никто не взял почитать. А то-бы мы до сих пор еще пели про пончики!
Они с Гомером сидели уже за одним из столиков кафе, перед своими библиотечными книгами, в тех же позах, что и за несколько часов до этого. Сидели, как будто ничего не произошло, как будто не едет сейчас бедная учительница шестых классов в вагоне поезда и не передает, возможно в эту самую минуту, кому-то постороннему все свои сведения о кондукторе, о стоимости билетов и о том, как надлежит с этими билетами обращаться.
Гомер задумчиво кивнул в ответ яа слова Фредди и ничего не сказал. Видимо, вспоминал недавние события.
- А как называется та книжка, которая нас вылечила? - спросил Фредди.
- Это рассказы Марка Твена, - ответил Гомер. - Знаешь, того самого, который написал "Тома Сойера", "Жизнь на Миссисипи" и еще много чего.
- Да, - сказал Фредди. - Такие книжки всегда нужны. С ними нигде не пропадешь.
Чуть что случилось - открыл, прочитал, и, смотришь, опять все в порядке...
Слушай, Гомер, а как эти самые стихи?.. Ты помнишь? Я совсем забыл!
- Я тоже, Фредди, - сказал Гомер. - Это ведь особые стихи: их знаешь, только пока не расскажешь другому. А рассказал - и все: сразу забываешь. Жалко, я не сообразил переписать их из книжки. Теперь жди, пока вернется библиотекарша...
Здравствуйте, шериф! - крикнул Гомер, потому что тот появился в дверях собственной персоной. - Где же вы были весь вечер?
Гомер вспомнил, что не видал сегодня шерифа ни поющим, ни танцующим, ни декламирующим.
- Ездил в главный город штата, - сказал шериф. - Вызывали на совещание...
Голоден, как зверь! Как насчет чашки кофе и хорошего кусочка яблочного пирога?
- Сейчас, шериф, - сказал Гомер, - Фредди, намели свеже-то кофе, а я займусь пирогом.
Мальчики зашли за прилавок и занялись хозяйственными де-лами. И вдруг оба они услышали - щелк! - и от этого звука их 'волосы встали дыбом. Когда же мальчики повернулись, то увидели, что шериф стоит с открытым кошельком возле музыкальной машины, и лицо у него очень довольное, улыбающееся и фиолетового цвета.
- Какую вы поставили?! - заорал Гомер не своим голосом, выскакивая из-за прилавка.
- Эт-та... эт-та... она ссамая... - заикаясь и бледнея, сказал Фредди, вглядываясь в крепкую до безобразия и небьющуюся до отвращения пластинку, которую автоматические пальцы уже вытащили из общей кучи.
Но через секунду и Фредди и Гомер вздохнули с облегчением и окрасились вместе с шерифом в мягкий розовый цвет, а автоматические пальцы быстро и бесшумно перевернули опасную пластинку другой стороной и опустили на диск.
- Ух ты, - сказал Фредди, - чуть-чуть опять не... Вот я перепугался.
Из музыкальной машины полилась веселая, приятная мелодия.
- Какая масивая крузыка, - сказал шериф, с удовольствием покачивая головою в такт.
И тут послышались слова песни:
Жил-был ге, жил-был гу,
Жил-был гиппопотам,
Он сказал: - Не могу
Оставаться я там,
Где повсюду враги,
Где охотников шаги,
Где засилье гитар,
Где поет млад и стар,
Где не трогают гиену,
Где не любят гигиену...
Не будет там моей ноги
Вот какие пироги!
Я не хочу своей погибели!
- Ничего, панятная зесенка, - сказал шериф. - То есть я хотел сказать занятная песенка.
- Гомер, - прошептал в волнении Фредди, - надо немедленно достать эту книгу...
Ну, которую написал твой Марк Твен. Может, через окно, а?.. Знаешь что? Ты беги...ги...ги в библиотеку, а я посмотрю, чтобы пироги...ги...ги...
- Перестань! - яростно крикнул Гомер, - Разгикался тоже! Давай лучше вот что...
Он быстро налил воды в два стакана, и они медленными глотками, каждый раз считая до десяти, выпили всю воду.
- Ффу, - сказал Фредди и малиново улыбнулся. - Сразу легче стало... Слушай, а может, мы все это выдумали? Ничего с нами и не было? А, Гомер?
- Конечно, Фредди, - согласился Гомер. - Нам вообще приснилась вся эта штука.
И потом, после того как из музыкальной машины раздался заключительный аккорд, Гомер повернулся к шерифу и сказал:
- Пожалуйста, вот ваши гиппопироги... ги... ги... И он оранжево подмигнул Фредди.
Конец.