Склепы, как правило, не делают в виде металлических цилиндров высотой двести футов, но если бы их делали, эта опора Х-13 стала бы сенсацией. Как склеп, конечно. Здесь было холодно, сыро и темно; мрак не рассеивался, а лишь подчеркивался тремя слабыми светильниками вверху, посередине и внизу; все выглядело жутковато и зловеще и вселяло ужас; многократное эхо голосов наполняло темную, похожую на пещеру, конструкцию — все это напоминало апокалипсическую картину, когда ангел выкликает твое имя в день Страшного Суда. По такому месту, должно быть, проходят после смерти, мрачно подумал я, а не при жизни.

В качестве склепа это место прекрасно, а когда через него предстоит пройти, — ужасно. Единственно, что связывало верх с низом, — несколько железных лестниц, приваренных к клепаным стенам опоры. Лестниц было двенадцать — в каждой по пятнадцать ступеней, и никаких площадок для отдыха. На плече у меня висел тяжелый мегометр, а ступени были мокрыми и скользкими, и, чтобы не сорваться с лестницы, мне приходилось цепляться за ступени изо всех сил, отчего мышцы рук и плеч страшно болели. Второй раз подряд я этот путь не прошел бы.

Обычно в незнакомом месте хозяин показывает дорогу, но Вайленд пренебрег своими обязанностями. Пожалуй, он боялся, что, если пойдет первым, я исхитрюсь врезать ему по голове ногой и он упадет и разобьется.

Как бы то ни было, я полез первым, а Вайленд и двое его парней с холодными глазами, ждавшие нас в помещении наверху, полезли вслед за мной. Ларри и генерал остались наверху, но ни у кого не сложилось впечатления, что Ларри способен укараулить кого-нибудь. Генерал был волен делать что угодно, но Вайленд, похоже, не боялся, что генерал воспользуется свободой, чтобы подложить ему свинью. Это казалось необъяснимым, но сейчас я знал ответ на эту загадку. Или мне казалось, что знал, и если я ошибался, то погибнут невинные люди. Я выбросил эту мысль из головы.

— Отлично. Открой люк, Сибэтти, — распорядился Вайленд.

Более мощный из двух парней наклонился, отдраил и поднял крышку люка.

Я уставился на узкий стальной цилиндр, который вел к стальной кабине под батискафом, и сказал Вайленду:

— Полагаю, вы знаете о необходимости заполнить эту входную камеру водой, когда отправитесь искать сокровища Черной Бороды?

— Это что еще за новости? — Он пристально, с подозрением посмотрел на меня. — Зачем это?

— Вы что, собирались оставить ее незаполненной водой? — недоверчиво спросил я. — Но входная камера обычно заполняется водой, как только начинаешь погружение. И это на поверхности, а не на глубине в сто тридцать футов, на которой мы сейчас находимся. Конечно, она выглядит прочной, возможно, даже выдержит давление и на вдвое большей глубине, я этого не знаю. Но знаю, что для плавучести она окружена баками с бензином, в которых около восьми тысяч галлонов бензина, и внизу эти баки выходят в море. Давление в этих баках точно соответствует давлению воды, поэтому они изготовлены из тонкого металла. Но если внутри входной камеры будет воздух, на ее стенки извне будет оказываться давление по меньшей мере в двести фунтов на квадратный дюйм. Такого давления камера не выдержит. Ее стенки продавятся, бензин вытечет, положительная плавучесть исчезнет, и вы останетесь на глубине четырехсот восьмидесяти футов. Навсегда.

Из-за царившего мрака трудно сказать что-либо определенно, но я мог поклясться, что Вайленд сильно побледнел.

— Брайсон не сказал мне об этом, — дрожащим голосом прошептал он.

— Брайсон? Это ваш друг-инженер? — Вайленд не ответил, и я продолжил:

— Думаю, он и не сказал бы. Ведь он не был вашим другом, Вайленд, не так ли? Он работал под дулом пистолета и знал, что кто-нибудь нажмет на курок, когда в нем перестанут нуждаться. Так на черта ему было говорить вам об этом? — Я отвернулся и поправил висевший на плече мегометр. — Я пойду вниз один. Чье-либо присутствие будет только нервировать меня.

— Ты надеешься, что я отпущу тебя одного? — холодно спросил Вайленд.

— Чтобы ты надул меня?

— Не глупите, — устало отмахнулся я. — Я могу встать перед электрическим распределительным щитком или предохранительной коробкой и сделать так, что этот батискаф больше никогда не двинется с места, и никто из ваших друзей ничего не заметит. В моих же собственных интересах заставить этот аппарат работать, и как можно быстрее. Чем быстрее, тем лучше для меня, — я посмотрел на часы. — Без двадцати одиннадцать. Чтобы найти неисправность, мне потребуется по меньшей мере три часа. В два я сделаю перерыв. Постучу в люк, и вы выпустите меня.

— В этом нет необходимости, — Вайленда явно не радовало мое предложение, но он не мог сказать, что я обманываю его, и не мог отказаться от моих услуг. — Внутри кабины установлен микрофон, а приемная аппаратура в помещении наверху. В кабине есть кнопка вызова. Дай знать, когда закончишь.

Я кивнул и начал спускаться по ступенькам, приваренным к стенке цилиндра. Отдраил верхний люк входной камеры батискафа и протиснулся через него — нижняя часть цилиндра, охватывавшая верх входной камеры, была шире лишь на несколько дюймов и не позволяла открыть люк полностью, — нащупал ступеньки, захлопнул и задраил люк и начал пробираться к находившейся под камерой кабине. Последние несколько футов пришлось пробираться под острым углом. Я открыл тяжелую стальную дверь кабины, протиснулся через узкий проход и задраил за собой дверь.

В кабине ничего не изменилось. Она была просторней, чем на более ранних батискафах этой серии, и слегка овальной, а не круглой, но потеря в конструктивной прочности с лихвой компенсировалась большей свободой действий в кабине. Кроме того, батискаф предназначался для спасательных работ на глубинах до 2500 футов, и относительная потеря прочности не имела значения. В кабине было три иллюминатора конической формы, сужавшихся вовнутрь, так что давление воды только вдавливало их поплотнее. Один иллюминатор был в полу. Иллюминаторы казались хрупкими, но я знал, что самый большой из них — внешний диаметр его составлял не более фута выполнен из специально разработанного плексигласа и мог выдержать давление в 250 тонн, что намного превышает давление воды на тех глубинах, на которых должен работать батискаф.

Сама кабина была шедевром. Одна стена — если примерно шестую часть сферы можно назвать стеной — была полностью занята приборами, круговыми шкалами, предохранительными коробками, переключателями и различной научной аппаратурой, которая нам не понадобится. На одной стороне этой стены находились устройства запуска двигателей, управления режимами их работы, управления прожекторами, захватами, свободно свисавшим гайдропом, который устойчиво удерживал батискаф около дна за счет того, что часть его свободно лежала на дне, чуть облегчив батискаф и позволяя ему удерживаться в равновесии. И наконец, здесь были ручки точной настройки устройства поглощения выдыхаемого углекислого газа и регенерации воздуха.

С одним рычагом управления я раньше не сталкивался, и это несколько озадачило меня. Он представлял собой реостат с маркировкой по обеим сторонам от центральной ручки, и под ним крепилась табличка с надписью «Буксирный трос». Я понятия не имел, что бы это могло означать, но через несколько минут догадался. Вайленд или, скорее, Брайсон по приказу Вайленда установил на батискафе барабан с электрическим мотором и прикрепил конец троса к нижней части опоры, когда она была еще поднята.

Идея заключалась не в том, что они могли бы теперь подтащить батискаф, если бы что-то сломалось — это потребовало бы намного большей мощности, чем могли развивать двигатели батискафа. Нет, это решало очень сложную навигационную задачу — найти дорогу обратно к опоре. Я включил прожектор, отрегулировал луч и посмотрел в иллюминатор под ногами: на дне виднелся глубокий кольцеобразный след от когда-то стоявшей здесь опоры. Если пользоваться им для ориентирования, совмещение верхней части входной камеры с цилиндром внутри опоры станет не очень сложным делом.

Теперь мне хотя бы стало ясно, почему Вайленд не очень сильно возражал против моего пребывания в батискафе в одиночку. Если бы я сумел, заполнив водой входную камеру и раскачав батискаф, запустить двигатели, то смог бы оторваться от резинового уплотнения и уплыть в батискафе на свободу, но с тяжелым тросом, крепившим батискаф к опоре Х-13, я далеко бы не ушел. Вайленд мог быть пустозвоном в одежде, манерах и речах, но в делах он был весьма неглуп.

Кроме приборов в кабине имелось три обтянутых брезентом стула и полка с различной фотоаппаратурой и лампами заливающего света.

Первый осмотр кабины не занял много времени. Прежде всего мое внимание привлек микрофон около одного из стульев. Вайленду явно хотелось знать, работаю ли я на самом деле. Ему ничего не стоило перебросить концы так, чтобы при выключенном микрофоне он работал. Но я переоценил Вайленда: с проводкой все было в порядке.

В следующие пять минут я проверил все оборудование, кроме рычагов управления двигателями — сумей я запустить их, любой человек, ждущий внутри опоры, сразу же почувствует это по вибрации.

После этого я открыл корпус самой большой распределительной коробки, выдернул около двадцати разноцветных проводов из гнезд и оставил их висеть в страшном беспорядке. К одному проводу я подсоединил вывод мегометра, затем снял крышки с двух других распределительных и предохранительных коробок и высыпал почти все инструменты на маленькую рабочую скамейку.

Получилась весьма убедительная картина напряженного труда.

Я не мог вытянуться во весь рост на узком дощатом настиле, но это было неважно. Я не спал всю ночь, через многое прошел за последние двенадцать часов и очень устал, так что в любом случае должен был заснуть.

И заснул. Последнее, о чем я подумал, прежде чем вырубился: море и ветер не на шутку разгулялись. На глубине свыше ста футов волнения моря почти или совсем не чувствуется, но батискаф явно покачивался, хотя и слабо. Это покачивание и усыпило меня.

Когда я проснулся, часы показывали половину третьего. На меня это не было похоже — обычно мой внутренний будильник поднимал меня точно в назначенное время. На этот раз он подвел меня — и неудивительно: голова страшно болела, а в кабине нечем было дышать. Я допустил ошибку, проявив небрежность, и поспешил исправить ее, включив на максимальную мощность поглотитель углекислого газа. Минут через пять, когда в голове начало проясняться, я включил микрофон и попросил открыть люк в полу опоры.

Сибэтти спустился, помог мне выбраться из батискафа, и через три минуты я уже стоял в маленьком стальном помещении наверху.

— Припозднился ты, — раздраженно бросил мне Вайленд. Кроме него и Сибэтти, который закрыл за мной дверь, здесь уже был и Ройал — второй рейс вертолета закончился удачно.

— Вы же хотите, чтобы эта проклятая штука когда-нибудь заработала? так же раздраженно ответил я. — Я здесь не забавы ради, Вайленд.

— Это точно. — Матерый уголовник, он не любил настраивать против себя без надобности. Он пристально посмотрел на меня:

— С тобой что-то случилось?

— Случилось то, что я четыре часа кряду работал в тесном гробу, кисло ответил я. — Да еще очиститель воздуха был плохо отрегулирован. Но сейчас все в порядке.

— Есть какой-нибудь прогресс?

— Очень небольшой, черт возьми. — Я поднял руку, заметив, что его брови поползли вверх, а лицо потемнело от злости. — Это не из-за недостатка прилежания. Я проверил каждый контакт и каждую электрическую цепь и лишь двадцать минут назад начал понимать, в чем дело.

— Ну и в чем же дело?

— В вашем покойном инженере Брайсоне, вот в чем. — Я внимательно посмотрел на него. — Вы намеревались взять с собой Брайсона или отправиться одни?

— Мы собирались сделать это вдвоем с Ройалом. Мы считали...

— Правильно. Какой смысл брать его с собой? Мертвый человек может сделать немного. Вы, видимо, намекнули, что не возьмете его с собой, и он понял — почему. И тогда решил отомстить вам хотя бы после своей смерти.

Или он так ненавидел вас, что собирался прихватить вас с собой. На тот свет, конечно. Ваш друг изобрел очень умную штуку, но не успел закончить ее — «кессонка» скрутила, — вот почему двигатели не работают. Он сделал так, что батискаф прекрасно работал бы — двигался бы вперед, назад, вверх, вниз — куда угодно, но только до глубины триста футов. На большей глубине сработали бы гидростатические выключатели. Прекрасная работа! — Я мало чем рисковал, рассказывая все это: я знал, что в этих вещах они глубоко невежественны.

— И что тогда? — напрягся Вайленд.

— А ничего. Батискаф не смог бы подняться выше трехсот футов. А через несколько часов истощились бы аккумуляторы или вышло бы из строя устройство регенерации воздуха — и вы задохнулись бы. Но до этого вы сошли бы с ума.

Я внимательно посмотрел на пего. Если раньше мне могло показаться, что Вайленд несколько побледнел, то сейчас в этом не было сомнений — он побледнел и, чтобы скрыть свое смятение, достал из кармана пачку сигарет и дрожащими руками прикурил. Сидевший на столе Ройал лишь улыбнулся загадочно и продолжал равнодушно покачивать ногой. Не то чтобы Ройал был храбрее Вайленда, возможно, у него просто было более скудное воображение.

Профессиональный убийца не может себе позволить иметь богатое воображение, ведь ему приходится жить наедине с призраками своих жертв. Я посмотрел на Ройала еще раз и поклялся: добьюсь, чтобы это лицо исказил страх — такой же, какой искажал лица многих людей, когда они в последний момент, перед тем как он нажимал на курок своего маленького пистолета, понимали все.

— Славненько, да? — хрипло сказал Вайленд, к которому вернулось некоторое самообладание.

— Неплохо, — согласился я. — По крайней мере мне нравятся его виды на будущее, цель, которую он преследовал.

— Забавно, действительно забавно, — иногда Вайленд забывал, что хорошо воспитанный магнат никогда не сердится. Он посмотрел на меня с внезапным интересом в глазах.

— у тебя самого, Толбот, надеюсь, нет подобных мыслей? Или желания надуть меня, как Брайсон?

— Это, конечно, привлекательная идея, — усмехнулся я, — но вы считаете меня глупым?! Если бы у меня были такие же намерения, стал бы я рассказывать вам о них? Ну, а кроме того, я собираюсь вместе с вами отправиться в это путешествие. По крайней мере надеюсь.

— Да? — Вайленд снова взял себя в руки. — Что-то уж больно внезапно ты начал сотрудничать ("нами, Толбот. Это — подозрительно.

— Если бы я сказал, что не хочу идти с вами, вы бы начали подозревать меня еще больше. Не будьте ребенком, Вайленд. За последние несколько часов положение изменилось. Вспомните слова генерала о гарантиях моей жизни. Он не шутил. Попробуйте избавиться от меня, и он избавится от вас. А вы слишком деловой человек, чтобы пойти на такую невыгодную сделку. Ройалу придется лишиться удовольствия пристрелить меня.

— Убийство не доставляет мне удовольствия, — тихо произнес Ройал. Это прозвучало как констатация факта, и я вылупился на него, временно выбитый из колеи абсурдностью его заявления.

— Ты действительно сказал это или мне показалось? — медленно спросил я.

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы землекоп копал из удовольствия?

— Кажется, я понял тебя. — Я окинул его долгим взглядом: оказалось, он даже более бесчеловечен, чем я думал.

— Во всяком случае, Вайленд, теперь, когда мне не грозит смерть, у меня появился иной взгляд на вещи. Чем раньше мы закончим это дельце, тем раньше я окажусь подальше от вас и ваших ребяток. И тогда, думаю, я смогу попросить у генерала несколько тысчонок. Вряд ли он захочет, чтобы стало известно о его соучастии в преступной деятельности крупных масштабов.

— Ты собираешься шантажировать человека, спасшего тебе жизнь? Некоторые вещи все еще могли изумлять Вайленда, — Да ты хуже любого из нас.

— А я и не утверждал, что лучше вас, — равнодушно ответил я. Наступили тяжелые времена, Вайленд. Человек должен как-то жить. И я спешу.

Вот почему и предлагаю вам взять меня с собой. Да, я согласен, что и ребенок сможет управлять батискафом, прочитав инструкции, но спасательные работы — не для любителей, поверьте мне, Вайленд. Вы — любители. Я же специалист. Это единственное, чем я хорош. Итак, я отправляюсь с вами, да?

Вайленд окинул меня долгим внимательным взглядом и мягко произнес: Да мне и во сне не могло присниться отправиться без тебя, Толбот.

Он повернулся, открыл дверь и жестом приказал мне идти впереди. А сам с Ройалом двинулся за мной, и, проходя по коридору, мы услышали, как Сибэтти захлопнул дверь, задвинул тяжелый засов и повернул ключ в замке.

Все надежно, как в «Бэнк оф Ингланд», за одним лишь исключением: в том банке условный стук не открывает автоматически дверь к сейфам. А здесь открывал, и я запомнил этот стук, а если бы даже и забыл, то мне его тут же напомнили, ибо Вайленд таким же образом постучал в дверь в пятнадцати ярдах по коридору.

Дверь открыл близнец Сибэтти. Это помещение было обставлено не так плохо, как то, из которого мы только что вышли, но все же мало отличалось от него. На стенах не было обоев, на полу — ковриков, не было даже стола; зато вдоль стены стояла мягкая скамья, на которой сидели генерал и Мери.

Кеннеди очень прямо сидел на стуле в углу, а Ларри с пистолетом в руке и бегающими, как всегда, глазами расхаживал взад-вперед с важным видом, сторожа их. Я мрачно окинул их всех одним взглядом.

Генерал был все таким же бесстрастным и все так же безупречно контролировал свои мысли и чувства, но под глазами у него появились темные круги, которых я не замечал еще день назад. И на бледном, но спокойном лице его дочери тоже выделялись темные круги под глазами. Однако в отличие от отца в ней отсутствовала твердость, правда, мне никогда не нравились женщины с железной волей. И больше всего мне хотелось обнять ее чуть поникшие плечи, но не здесь и не сейчас, ибо реакцию присутствующих нельзя было предсказать. Кеннеди сидел с отсутствующим видом, его ничто не волновало. Я заметил, что темно-бордовая униформа сидит на нем лучше: ничего не выпирало подозрительно — кто-то забрал у него пистолет.

Когда мы вошли. Мери встала. В глазах ее горел гнев — возможно, у нее более сильная воля, чем мне казалось. Рукой она показала на Ларри:

— Это действительно было необходимо, мистер Вайленд? — холодно спросила она. Нас что же, считают преступниками, находящимися под стражей?

— Не стоит обращать внимания на этого мальчонку, — попытался я ее успокоить. — «Пушка» в его руке ничего не значит. Это он со страху.

Кокаинисты — нервные люди, и один взгляд на оружие успокаивает их; он просрочил прием очередной дозы, но как только примет ее, сам себе будет казаться на десять футов выше.

Ларри быстро подскочил ко мне и ткнул ствол пистолета в живот. Нельзя сказать, что он сделал это нежно. Глаза его остекленели, лицо горело, воздух со свистом вырывался сквозь стиснутые зубы.

— Я предупреждал тебя, Толбот, — прошептал он. — Я предупреждал тебя, чтобы ты не смел больше издеваться надо мной. Это было последний раз...

Я посмотрел через его плечо и улыбнулся:

— Посмотри за спину, сосунок, — нежно сказал я, снова посмотрев череп его плечо и слегка кивнув.

Он был слишком возбужден и неуравновешен, чтобы не попасться на мою уловку. Я же был настолько убежден, что он клюнет, что моя правая рука потянулась к его пистолету еще до того, как он начал поворачивать голову, и к тому моменту, когда он отвернулся, я уже схватил его за руку и отвел пистолет в сторону вниз, чтобы никого не ранило, если пистолет выстрелит.

То есть чтобы не ранило напрямую — я не мог сказать, каков будет рикошет от стальных стен и пола.

Ларри повернулся ко мне, лицо его перекосилось от ярости и ненависти, он тихо, но гнусно ругался. Свободной рукой он попытался оторвать мою руку, но поскольку самый тяжелый труд, которым он когда-либо занимался, заключался в нажатии на поршень шприца, он попусту терял время. Я вырвал пистолет, шагнул назад, ладонью ткнул его в лицо, вынул из пистолета обойму и бросил ее в один угол, а пистолет — в другой. Ларри полускорчился у дальней стены, к которой я отбросил его, из его носа текла кровь, а по щекам струями бежали слезы ярости, разочарования и боли. Один его вид вызывал у меня тошноту.

— Все в порядке, Ройал, — сказал я, не поворачивая головы. — Можешь спрятать пистолет, концерт окончен.

Но концерт продолжался. Кто-то жестко сказал:

— Подними пистолет, Толбот, и обойму. Вставь обойму на место и отдай пистолет Ларри.

Я медленно повернулся: Вайленд держал в руке пистолет, но я не придавал большого значения побелевшим костяшкам пальца на спусковом крючке. Казалось, он, как всегда, держит себя в руках, но то напряжение, с которым он держал пистолет, и чуть участившееся дыхание выдавали ею. Это удивило меня. Люди, подобные Вайленду, никогда не срываются эмоционально, особенно из-за таких дурней, как Ларри.

— А не пошел бы ты...

— Считаю до пяти.

— А потом?

— Потом стреляю.

— Не посмеешь, — презрительно бросил я. — Ты не относишься к людям, нажимающим на курок, Вайленд. Именно поэтому ты нанимаешь этих здоровенных головорезов. И кроме того, кто тогда займется батискафом?

— Начинаю считать, Толбот. Раз... Два...

— Хорошо, хорошо, — оборвал его я, — считать ты умеешь. Ты отлично считаешь. Бьюсь об заклад, что ты даже умеешь считать до десяти. Но бьюсь также об заклад, что ты не сможешь сосчитать те миллионы, которые потеряешь только из-за того, что мне не хочется поднимать пистолет.

— Я найду других людей, чтобы отладить батискаф.

— Но не по эту сторону Атлантики. И у тебя нет столько времени, Вайленд. Ты уверен, что целый самолет агентов ФБР не направляется сейчас в Марбл-Спрингз, чтобы расследовать случай со странной телеграммой, отправленной Яблонски? Ты уверен, что они не стучат в двери виллы и не спрашивают: «Где генерал?», а дворецкий не отвечает: «Генерал только что отправился на Х-13», а агенты ФБР на это не говорят: «Нам надо срочно связаться с генералом, необходимо обсудить с ним важные вопросы»? И они появятся, Вайленд, как только кончится шторм.

— Боюсь, что он прав, мистер Вайленд, — неожиданно помог мне Ройал. У нас нет столько времени. Вайленд долго раздумывал, затем опустил пистолет и вышел.

Ройал, как всегда, не испытывал никакого напряжения или эмоций. Он с улыбкой сообщил:

— Мистер Вайленд пошел на ту сторону платформы, перекусить. Ленч рассчитан на всех. — Произнеся это, он посторонился и пропустил всех в дверь.

Странный и непонятный случай. Размышляя, я пытался найти хоть какое-нибудь объяснение, пока Ларри подбирал пистолет и обойму, но не мог.

Кроме того, я внезапно понял, что проголодался.

Я посторонился и пропустил мимо себя всех, кроме Ройала. Но не из вежливости, а для того, чтобы Ларри не выстрелил мне в спину, а затем чуть убыстрил шаги, чтобы догнать Мери и Кеннеди.

По пути на другую сторону платформы мы должны были перейти буровую палубу шириной сто футов, на которой я сегодня ночью беседовал с Джо Курраном. Клянусь — это были самые длинные, самые мокрые и самые продуваемые ветром сто футов за всю мою жизнь.

Поперек палубы протянули пару проволочных штормовых лееров; нам же требовалось минимум пять. Ветер дул с фантастической силой, и теперь я знал, что до конца шторма до Х-13 не сможет добраться ни судно, ни вертолет. Мы были полностью отрезаны от мира.

В половине третьего дня было темно, как в сумерках, и из черных туч, стеной окружавших нас, ветер обрушивался на Х-13 так, словно хотел вырвать ее с корнем, опрокинуть и похоронить в пучине. Ветер визжал в переплетении металлических конструкций. Чтобы удержаться на ногах, нам пришлось сгибаться почти пополам и прямо-таки повисать на штормовых леерах. Стоило только упасть, и ветер тут же сдул бы пас в море. Он не позволял дышать, и брызги дождя под его напором секли незащищенные участки кожи, как мелкие свинцовые дробинки.

Первой шла Мери, вплотную за ней, одной рукой держась за леер, а другой обхватив Мери, — Кеннеди. В другое время я поразмышлял бы на тему о том, как везет некоторым и как они умеют устраиваться, но сейчас меня одолевали более важные проблемы. Я приблизился к Кеннеди и прокричал ему в ухо, перекрывая рев шторма:

— Есть новости?

Он был умен, этот шофер — не остановился, не повернул головы, а просто легонько покачал ею.

— Черт возьми! — выругался я. Нескладно получалось. — Ты позвонил?!

Он снова покачал головой. Поразмыслив, я не стал винить его. Много ли он мог услышать или узнать, когда Ларри всю дорогу хвастался своим пистолетом, возможно, прямо с того момента, как они прибыли на Х-13.

— Мне надо поговорить с тобой, Кеннеди! — проорал я.

И на этот раз он услышал меня — едва заметно кивнул головой, но я заметил этот кивок.

Мы перебрались на другую сторону, прошли в тяжелую дверь и сразу очутились в другом мире. И дело было не только в наступившей тишине, охватившем нас тепле и отсутствии ветра и дождя, нет — по сравнению с той стороной платформы эта напоминала роскошный отель.

Стены здесь не были мрачными стальными переборками — их облицевали пластиковыми панелями приятных пастельных тонов. Пол покрывала толстая звукопоглощающая резина, и по всему коридору тянулась дорожка. Вместо резкого света редких ничем не закрытых ламп коридор освещался мягким, рассеянным светом скрытых светильников. По обеим сторонам коридора располагались двери; одна или две были открыты, и я заметил, что комнаты так же отлично обставлены, как каюты старших офицеров на линейных кораблях. Добыча нефти предполагает суровую жизнь бурильщиков, и такой комфорт, почти роскошь, на марсианской металлической конструкции в десятке миль от берега казался несколько неестественным и совсем неподходящим.

Но больше всего меня порадовало наличие скрытых динамиков, из которых лилась спокойная, но достаточно громкая для моих целей музыка. Когда мы вошли, Кеннеди повернулся и спросил у Ройала:

— Куда мы идем, сэр? — Да, он был отличным шофером. Любой, кто называет Ройала «сэром», заслуживает медали.

— В каюту генерала. Показывай дорогу.

— Обычно я ем в рабочей столовой, сэр, — сказал Кеннеди.

— Но не сегодня. Давай побыстрее. Кеннеди поймал его на слове. Вскоре все, кроме меня, отстали на десять футов, но я знал, что у меня мало времени. Я зашептал, наклонив голову и не глядя на него:

— Отсюда можно позвонить?

— Нет, без разрешения нельзя. Один из людей Вайленда сидит с оператором коммутатора. Он проверяет все поступающие и исходящие сообщения.

— С шерифом виделся?

— С заместителем. Он взял сообщение.

— Как они дадут нам знать?

— Сообщением. Генералу. О том, что ты или человек, похожий на тебя, арестован в Джексонвилле, по пути на север.

Мне захотелось громко выругаться, но я удовольствовался тем, что выругался про себя. Возможно, лучшего за столь короткое время они придумать не могли, но это был весьма ненадежный способ оповещения.

Обычный оператор коммутатора действительно мог передать сообщение генералу, и я мог бы оказаться в это время рядом; но ставленник Вайленда, надзирающий за оператором, поймет, что сообщение ложное, и доложит о нем, возможно, через несколько часов в виде шутки. И не было никакой уверенности, что новости дойдут до моих ушей. Все, абсолютно все могло пойти насмарку, и могли погибнуть люди только из-за того, что я не получу нужного мне известия. Неприятно. Я был глубоко разочарован и раздосадован.

Музыка внезапно прекратилась, но мы как раз повернули за угол, который скрыл нас от остальных, и я воспользовался предоставившейся мне возможностью:

— Оператор радиостанции дежурит постоянно?

Кеннеди призадумался:

— Не знаю. Думаю, что установлен вызывной звонок.

Я понял, что он имел в виду. Там, где по каким-либо причинам невозможно установить постоянное дежурство у радиостанции, монтируют устройство, которое при получении сигнала вызова на требуемой частоте включает вызывной звонок.

— С коротковолновым передатчиком работать умеешь? — прошептал я.

Он покачал головой.

— Ты должен помочь мне. Важно, чтобы...

— Толбот! — раздался голос Ройала. Он слышал мои слова, в этом я был уверен. Если у него зародились хоть малейшие подозрения, то это были наши последние с Кеннеди слова, и со мной кончено. Но я не рванул вперед и не остановился на полушаге, а постепенно замедлил шаги, не спеша повернул голову и вопросительно посмотрел на него. Ройал находился футах в восьми сзади, и на его лице я не заметил подозрительности или враждебности, но это ничего не значило — уже давно Ройал научился сохранять бесстрастность.

— Подожди здесь, — коротко приказал он. Прошел вперед, открыл какую-то дверь, заглянул, затем огляделся по сторонам и кивком подозвал нас:

— Нормально. Входите.

Комната была большая — более двадцати футов в длину и прекрасно обставлена. Красный ковер от стены до стены, красные шторы на окнах, обитые красным и зеленым мебельным ситцем кресла, стойка для коктейлей с обтянутыми красной кожей стульями в одном углу, облицованный пластиком стол на восемь персон около двери, в противоположном от стойки для коктейлей углу закрытый занавеской альков. Слева и справа находились две двери. Это была столовая — здесь компенсировались неудобства, которые испытывал генерал, когда приезжал на Х-13.

Вайленд ждал нас. Похоже, самообладание вернулось к нему, и должен признать — он хорошо смотрелся в этой комнате.

— Закрой дверь, — приказал он Ларри, повернулся ко мне и кивком указал на альков:

— Ты поешь там.

— Естественно, — согласился я, — наемная рабочая сила питается на кухне.

— Ты будешь есть там по той же причине, по какой не встретил никого, когда шел сюда. Нам не надо, чтобы рабочие бегали по Х-13 и кричали, что видели Толбота — разыскиваемого убийцу. Не забывай, что здесь есть радио, а вертолет ежедневно доставляет свежие газеты... Думаю, что теперь мы можем позвать стюарда, генерал.

Я быстро сел за небольшой столик за занавеской. Меня трясло. Я должен был почувствовать облегчение от того, что Ройал ничего не заподозрил, а просто проверял, нет ли кого на нашем пути, но меня тревожила моя ошибка.

Мое внимание так поглотили неотложные проблемы, что я забыл о своей роли убийцы. Будь я настоящим и разыскиваемым убийцей, прятал бы лицо, шел бы в середине группы и со страхом заглядывал бы в каждый угол. Я же ничего этого не делал, а если у Ройала возникнет вопрос, почему я ничего этого не делал?

Дверь открылась, и кто-то, думаю, стюард, вошел. Снова генерал был хозяином, главным, а Вайленд — его сотрудником и гостем; способность генерала менять маски, его безупречное самообладание в любых обстоятельствах поражали меня все больше. Я начал надеяться, что сделаю правильный ход, если посвящу генерала в кое-что происходящее здесь и попрошу его помощи — теперь я точно знал: он умеет вводить в заблуждение и проявлять двуличие, если того требует обстановка. Но мои надежды вступить с ним в контакт были столь же несбыточными, как если бы генерал находился в тысячах миль отсюда.

Генерал отдал распоряжения, стюард вышел, и с минуту в комнате стояла полная тишина. Затем кто-то встал, прошел по комнате, и я услышал звон бутылок и стаканов. Такие пустяки, как убийство, принуждение и погружение за миллионами на дно морское, не могло помешать соблюдению правил старого доброго южного гостеприимства. Я мог побиться об заклад, что в роли бармена выступал сам генерал, и оказался прав; я мог поставить еще большие деньги, что генерал обойдет своим вниманием Толбота-убийцу, и ошибся.

Занавеску отдернули, и генерал лично поставил передо мной стаканчик.

Секунды на две он склонился над моим столиком и посмотрел на меня, но не так, как смотрят на известного убийцу, который похитил дочь и угрожал убить ее. Он смотрел на меня долгим, оценивающим взглядом, в котором светился интерес. Затем неожиданно улыбнулся мне краешком рта и подмигнул.

Мгновение — и он отошел, задернув занавеску.

Все это мне не померещилось. Генерал видел меня насквозь. Когда он раскусил меня — я не знал, как не знал и обстоятельств, которые позволили ему сделать это. Но был уверен в том, что узнал он все не от дочери, которую я убедил хранить тайну.

В комнате громко заговорили, и я узнал голос генерала:

— Чертовски оскорбительно и возмутительно, — такого тона — сухого, ледяного — я раньше от него не слышал, наверное, он давал эффект, когда генерал подавлял сопротивление непокорного совета директоров. — Я не виню Толбота, он все же убийца. Но запугивание пистолетами, сторожа — это должно прекратиться.

Я настаиваю на этом, Вайленд. Боже мой, все это не нужно. Никогда не думал, что такой человек, как вы, может пойти на такие мелодраматические действия. Посмотрите, какая погода! Никто не сможет выбраться отсюда, по меньшей мере в ближайшие двенадцать часов. Мы не причиним никаких неприятностей, и вы же знаете: я сам меньше всего хочу неприятностей.

Лично могу поручиться за свою дочь и Кеннеди.

Генерал был хитрый человек, более хитрый, чем Вайленд или Ройал. Он несколько запоздал с протестом против наблюдения, но мне кажется, что на самом деле он стремился получить свободу передвижения, возможно, для себя, но более вероятно, для своего шофера. Однако более важно то, что он получил ее. Вайленд согласился, но с условием, что генерал, его шофер и Мери останутся в помещении в опоре вместе с остальными людьми Вайленда, когда сам он и Ройал отправятся в батискафе за миллионами. Я все еще не имел представления о том, сколько людей Вайленда находится на X-13, но, вероятно, кроме Ларри, Сибэтти и его друга, здесь было еще трое. И телосложением они не должны были уступать Сибэтти.

В дверь постучали, и разговор прервался. Стюард расставил приборы и хотел было начать носить еду, но генерал отпустил его. Когда дверь за стюардом закрылась, генерал предложил:

— Мери, не отнесешь ли чего-нибудь Толботу?

Послышался звук отодвигаемого кресла, а затем голос Кеннеди: Разрешите мне, генерал?

— Спасибо, Кеннеди. Минутку, сейчас дочь соберет.

Занавеска отодвинулась, и Кеннеди аккуратно поставил передо мной блюдо. Рядом с ним он положил маленькую книжечку в голубом переплете, посмотрел на меня без всякого выражения и ушел.

Он ушел прежде, чем до меня дошло значение того, что он сделал. Он прекрасно знал, что любые уступки относительно свободы передвижения, которые выбил генерал, на меня не распространялись: я буду под наблюдением каждую секунду, и поговорить нам не удастся. Но пообщаться мы сможем — с помощью этой маленькой книжечки.

Собственно, это была не книжечка, а нечто среднее между дневником и тетрадью расходов. В специальном кармашке торчал небольшой карандаш. Такие книжечки владельцы гаражей и автомобильные маклеры раздают сотнями тысяч, обычно под Рождество, наиболее кредитоспособным клиентам. Почти каждый шофер имел такую книжицу для записи в соответствующей графе стоимости бензина, масла, обслуживания и ремонта, пробега автомобиля и расхода топлива. Подобные вещи не интересовали меня. Меня интересовали лишь чистые странички и маленький синий карандаш.

Глядя одним глазом в книжечку, другим — на занавеску и прислушиваясь к голосам и звукам, я добрые пять минут писал, вслепую тыкая вилкой в блюдо. Я пытался быстро и кратко написать все, что мне хотелось сказать Кеннеди. Закончив, я почувствовал законное удовлетворение.

Минут через десять Кеннеди принес мне чашку кофе. Книжечки не было видно, но он, не раздумывая, сунул руку под лежавшую на столе скомканную салфетку и, достав книжечку, незаметно спрятал ее. Я почувствовал большое доверие к Саймону Кеннеди.

Минут пять спустя Вайленд и Ройал отвели меня обратно на другую сторону платформы. За прошедшие полчаса ураган не утих, а темнота сгустилась.

В двадцать минут четвертого я снова очутился в батискафе и задраил за собой люк.