I

Точно медленно всплывающий труп утопленника, из щели между крышкой и стенками поползли лохмотья искрящегося тумана и донесся низкий стон. Гроб дребезжал и трясся, зажив своей чудовищной жизнью. Извивающиеся змеями жгуты радужной пелены взметнулись из порченых глубин, когда крышка откинулась и изнутри фонтаном забил переливающийся свет, окутанный паром.

Первым погиб стирландский копейщик – радуга обвила его мерцающей дымкой, срывая с костей плоть и выворачивая ее наизнанку своей страшной меняющей силой. Крик человека перешел в невнятное бульканье, когда освобожденные мускулы и органы рассыпались дымящейся грудой. Свет проглотил еще одного, и он умер, пустив странные побеги из каждого дюйма тела: крохотные руки, ноги, головы расщепляли кости, разрывали кожу и высовывались наружу в потоках крови.

Все, к чему прикасалось сияние порчи, обретало новую причудливую и отвратительную форму. Мужчины превращались в бескостное мясное желе, женщины раздувались, становясь жирными, лоснящимися гарпиями с вялыми рудиментарными крыльями. Сама земля искажалась, тронутая туманом, покрываясь узорами ярко расцвеченной травы и диковинными растениями, тянущимися вверх из сделавшейся вдруг неестественно плодородной почвы.

Каспар в ужасе отпрянул от гроба, который уже почти скрылся под разноцветной шапкой пены, с каждой секундой становящейся все пышнее. Испуганные вопли и плач бежали перед меняющей все силой, и посол проклинал себя за то, что не выстрелил чуть раньше.

Он и его рыцари кинулись к лошадям, но Каспар не желал спасаться бегством от этой адской энергии. Он знал, что возникший в его голове план погубит его, и надеялся лишь, что справится с этой порожденной демонами энергией, прежде чем она убьет все живые души.

Рыцари вскочили в седла и поскакали. Каспар с тяжелым сердцем смотрел им вслед. Они служили ему верой и правдой, а он не успел даже сказать им, как он уважал их, как помогло ему их присутствие в Кислеве. Свет порчи почти настиг его, и посол засомневался, сумеет ли он хотя бы добраться до гроба и закрыть его прежде, чем эта сила превратит его в какую-нибудь адскую мерзость. Да и остановит ли надвинутая крышка туман?

Он не знал, но должен был попытаться.

Смутные фигуры колебались в зыбком свете, и Каспар был счастлив, что не видит их отчетливо; их жалобные крики агонии и без того разрывали его сердце. Чудовищные силуэты бились в судорогах смерти, а твари-мутанты, бывшие когда-то людьми, уже пировали на телах погибших.

Каспар взобрался на Магнуса и повернулся, услышав стук копыт и выкрикнутое кем-то свое имя. Поискав глазами источник звука, он заметил Сашу Кажетана, который скакал к нему, огибая радужный свет. Посол схватился за пистолеты, не сразу вспомнив, что уже разрядил оба, – тогда рука его метнулась к мечу.

Выдернув ноги из стремян, Кажетан спрыгнул со своего скакуна и врезался в посла. Двое мужчин покатились по земле. От толчка из легких Каспара вылетел весь воздух. Он, задыхаясь, метнул свое тело в сторону и попытался подняться, но упал – поврежденное колено предательски подвернулось.

Кажетан навис над ним, и Каспар не мог не содрогнуться при виде развалины, которой стал этот человек. Исчез тот свирепый, гордый боец, который дрался когда-то во дворце, – осталось лишь иссохшее, опустошенное создание, полное боли и отчаяния. Каспар, застонав от напряжения, кое-как встал на колени и вытащил из ножен клинок со словами:

– Не подходи, Кажетан.

Слепящий туман полз вперед.

– Посол фон Велтен… – прошипел Кажетан, и Каспар заметил, что боец серьезно ранен. Режек погиб, но и противник его не ушел невредимым.

Боец посмотрел на радугу, текущую из гроба, и сказал:

– Я говорил тебе, что есть вещь, которую я еще должен сделать.

– У нас нет на это времени, Кажетан. Я должен остановить это зло, – ответил Каспар, выставив перед собой меч.

– Я говорил тебе, что есть вещь, которую я еще должен сделать, – повторил боец, словно не слыша слов Каспара. – И я говорил, что тут замешан ты.

Кажетан отвел взгляд от посла, услышав приближение какого-то всадника.

– Нет времени, – сказал он и потянулся к Каспару. Каспар взревел и сделал выпад – клинок погрузился в живот Кажетана и высунулся из спины кислевита. Кровь толчком выплеснулась из раны, и боец хрюкнул, обрушивая кулак на челюсть посла. Каспар упал, но Кажетан поднял его на ноги и толкнул не сопротивляющееся тело в сторону рыцаря, с яростным ревом мчащегося галопом к ним.

Курт Бремен поскакал назад сразу, как только осознал, что посол не бежал вместе с ними, и теперь несся на Кажетана с занесенным для удара мечом.

– Ты! – выдохнул Кажетан. – Возьми его и убери отсюда!

Опешивший Бремен опустил оружие, сообразив, что задумал Кажетан. Рыцарь сунул клинок в ножны, принял от бойца бесчувственного посла и уложил его поперек спины своего скакуна. Затем он кивнул, благодаря Кажетана, в замешательстве глядя, как тот тяжело взбирается в седло с все еще сидящим глубоко в животе мечом Каспара.

– Я сказал – уходите! – крикнул Кажетан, прежде чем погнать коня к адскому эпицентру пестрого переливчатого кошмара.

II

Боль угрожала сокрушить его, но Саша держался, скача сквозь искрящийся светом туман. Существа, бывшие недавно людьми, метались вокруг него, жалобно пища что-то; дикие заросли беспрестанно меняющихся растений насыщали воздух своим ароматом, делая его совершенно непригодным для дыхания.

Впрочем, дыхание тоже ожило, охваченное силой порчи, оно трепыхалось невесомыми светлячками возле прикушенных от боли губ. На краткий миг человек задумался, какие черные чудеса и мрачные дива творятся сейчас с другими телесными жидкостями: его слюной, его кровью, его семенем.

Он почувствовал, как лошадь пошатнулась под ним, – энергия изменения добралась до нее. Бока животного вспучились, закипев зыбкими пузырями, и оно закричало, когда из тела вырвались нескладные оперенные крылья, бесформенные и студенистые. Конь споткнулся, рухнул, сбросив человека со спины, и забился в судорогах. Кажетан сильно ударился о землю и покатился, мучительно вскрикнув, когда клинок, пронзивший его тело, повернулся, расширяя рану.

Саша вырвал меч и отбросил его в сторону, упав на колени от невыносимой боли, стиснувшей клещами все его тело. Из дыры хлынула кровь, и он понял, что в его распоряжении остались в лучшем случае секунды. Безобразные цветы вылезали из земли там, куда падала его кровь, и у каждого было лицо его матушки. И все же Кажетан выпрямился.

Он покачнулся и побрел к телеге с гробом, кружащие голову огни метались перед глазами, но он не знал, смерть ли это дотянулась, наконец, до него или дело в льющейся из гроба энергии.

Ослепляющая корона света окружала повозку, так что Саше пришлось заслонить ладонью глаза, когда он вскарабкался на телегу и заглянул в сияющие недра гроба.

Обнаружить в гробу тело – неудивительно, удивительно то, что у этого трупа по венам бежал жидкий огонь, а глаза, центр творения, полыхали немыслимым светом. Кажетан чувствовал могущественную магию, заложенную в это существо: смертельное, тайное знание подземного народа и темное колдовство Хаоса.

Глаза повернулись в глазницах, остановив на нем взгляд, в котором было все, что мог вместить в себя один день существования в этом мире. Он чувствовал, как невиданная сила раздевает его, как она пожирает его чернеющую на костях плоть. Но у него остался последний дар этому свету, последний способ достичь искупления, которого он так жаждал.

В желудке заворочалась тяжесть, и он наклонился вперед, вглядываясь в горящие глаза корчащегося, сияющего трупа. Вялая челюсть тела отвисла, и дыхание его было самим творением.

Но если его дыхание было творением, то дыхание Саши несло разрушение, и он выплеснул свою смертоносную пенную черную рвоту в лицо мертвеца. Свет мгновенно померк – клейкая черная жидкость неумолимо разъедала труп, сжигала его, плавила, обращала в зловонную слизь. Зло вопило в голове человека, но он знал, что оно бессильно предотвратить свой конец.

Мир Саши стал болью, а боль – миром, тело его горело от чистой магической энергии, покидающей распадающийся труп, но он продолжал изрыгать черную рвоту, опустошая себя, пока, наконец, не рухнул на хлюпающие останки.

Грудь его поднялась, он попытался пошевелиться, но от него уже совсем ничего не осталось.

Боец улыбнулся, увидев лучистый свет, встающий за медленно открывающимися вратами. Он потянулся и прикоснулся к сиянию.

И вся его боль, и вина, и ужас, и гнев, и даже истинное «я» улетучились, не оставив ничего, кроме Саши Кажетана, прекрасного принца своей матушки.

У него не было больше дел.

Теперь он мог умереть.

III

Зло, выпущенное на волю Анастасией Вилковой, забрало ровным счетом триста семьдесят душ, большинству из которых повезло погибнуть в первые секунды рождения радужной воронки. Других, менее удачливых жертв с плачем пристрелили позднее аркебузьеры или закололи объятые ужасом копейщики.

Остальные создания, отвратительные, дико мутировавшие, бежали в степь, чтобы выть на луну и звезды от ненависти к тому, чем они стали. Место бойни стало проклятым, уже через час эту часть лагеря забросили, оставив палатки и все пожитки. Никто не осмеливался приблизиться к развалинам телеги, лежащим в центре площадки, а ночью ледяной ураган, пронесшийся над порченой землей, уничтожил все, что там оставалось живого – радужную траву, странные растения,– и стер страшное пятно Хаоса.

Поутру на этом месте сверкала хрустальная пустыня – вчерашний ужас был навсегда похоронен под толстым слоем нерушимого вечного льда.

Подходящая гробница для Саши Кажетана, подумал Каспар. Место, где его никогда уже не будут мучить демоны его прошлого или вселенные в него заклятия.

Несмотря на все, что случилось, посол не мог заставить себя ненавидеть Сашу – человека, который дважды спас ему жизнь. Софья была права: Кажетан не родился чудовищем, его сделали таким, а последний его человеческий поступок сохранил тысячи жизней… Что ж, на взгляд Каспара, искупление состоялось.

Уравновешивает ли это искупление зверства, учиненные Мясником, посол не знал, но надеялся, что Саша, по крайней мере, заслужил шанс на прощение в ином мире.

Он отвернулся от ледяного пятачка, зная, что тело Анастасии тоже погребено подо льдом навсегда, и чувствуя в душе странную смесь гнева, грусти и вины, накатывающую на него каждый раз, когда он думал о ней. Она готова была убить десятки тысяч людей, но это не меняло и не делало легче того факта, что он застрелил женщину в спину. Каспар знал, что поступил правильно, но ему никогда уже не забыть того неверящего, полного боли взгляда упавшей на землю Анастасии.

Хотя Каспар и не видел последнего броска Кажетана в смертельный туман, Бремен потом рассказал ему о вспышке энергии в центре сияющей пелены перед тем, как она стремительно угасла. Что сделал Кажетан, чтобы остановить убивающую всех и каждого порчу, оставалось загадкой, которая, как полагал Каспар, никогда не будет разгадана.

Он направил лошадь к городу, медленно минуя отряды солдат, готовящихся к маршу на север, к встрече со страшным врагом. Воины отдавали послу честь, весть о его новом звании быстро распространялась по подразделениям. Хотя он все еще носил черный с золотом мундир Нулна, Магнус уже красовался в зелено-желтой попоне цветов Стирланда: Каспар показывал своим людям, что он теперь один из них.

На собрании имперских офицеров он снова внес предложение передать ему командование обезглавленной армией Стирланда. Спицзанер ясно выразил свое несогласие, но, поскольку никто больше не обладал способностями руководить таким количеством людей, его слова не имели большого веса.

Когда идет война, часто открывается, что отличные командиры отрядов идут ко дну, если им приходится переходить на более высокий уровень, или что люди, направляющие силы целой провинции, понятия не имеют, как отдавать приказы батальону. В армии Империи большинство командиров не выходили за рамки своей компетенции, к тому же до сих пор никто, кроме Каспара, не вызвался взять бразды командования в свои руки.

Мысль о том, что он поведет людей в бой, каждый раз рождала в нем трепет предвкушения, и, хотя он и знал, что это глупо и что он будет сожалеть о своем решении в тот момент, когда прольется первая кровь, посол обнаружил, что он, словно желторотый рекрут, жаждет сражения. Чтобы добраться до Урзубья раньше Верховного Зара, армии союзников выступят завтра же на рассвете: войско Стирланда возглавит он, армию Талабекланда – Клеменц Спицзанер, а кислевские полки поведет сама Ледяная Королева.

Двадцати пяти тысячам воинов, которых уже называли Урзубским полком, предстояло встретиться с – по слухам – сорока тысячами бойцов противника. Боярин Куркоз выступил на восток с почти двадцатью тысячами, но маловероятно, что он успеет к месту до начала сражения.

Если они победят армию Верховного Зара, это будет самая впечатляющая победа со времен Великой Войны против Хаоса. Но если проиграют…

Каспар до сих пор не совсем понимал, какая сила может покоиться в стоящих камнях Урзубья, но кислевиты, очевидно, находили ее достаточно важной, чтобы идти на риск открытой битвы с превосходящими силами противника.

Во всем этом было какое-то восхитительное безумие, но Каспар прекрасно знал, какая участь ждет их впереди. Кровь и смерть, ужас и потери. Цинвульф никогда не знал поражений и твердо намеревался разгромить союзников.

Каспар не питал иллюзий относительно их шансов расправиться с Верховным Заром.

Павел говорил, что люди будут рассказывать истории об их храбрости даже в Магритте, и Каспар верил ему. Он лишь надеялся, что истории эти не обратятся горестными погребальными песнями.

IV

Весь гарнизон охранников посольства выстроился перед железной оградой, готовый выступить к городским воротам и присоединиться к Урзубскому полку. Никто из них не был обязан делать это, но вернувшегося прошлым вечером в посольство Каспара встретил решительный Леопольд Дитц, сообщивший, что все его люди жаждут отправиться на север вместе с послом.

Каспар с гордостью принял предложение и в свою очередь удостоил Леопольда Дитца чести нести посольское знамя. Они пожали друг другу руки, и вот теперь стражники и Рыцари Пантеры ждали приказа выступать. Рыцари были великолепны в отполированных до зеркального блеска доспехах, под пурпурно-золотой хоругвью, поднятой к небесам Валдаасом. Свежие, ухоженные кони красовались в новых ярких чепраках. Да, командовать такими отличными воинами – великая честь.

Сам посол облачился в стеганый камзол, выдержанный в цветах Нулна – черном и золотом, простую, безо всяких украшений, кирасу, наручи и поножи. Одежда была чистая и удобная – ведь Урзубскому полку предстоял десятидневный переход, прежде чем они достигнут лощины Зубов Урсана. Закутанная в красно-черно-золотистую меховую накидку, Софья молча стояла рядом, пока Каспар затягивал подпругу Магнуса. Ее темно-рыжие волосы свободно рассыпались по плечам, а застывшее лицо не скрывало тревоги.

– В Кислеве есть обычай оплакивать тех, кто едет на войну, как уже мертвых, – сказала она, наконец.

– Я слышал о нем, – ответив Каспар. – И всегда считал эту традицию ненормальной, а в чем-то и патологической.

Софья кивнула:

– Да, потому-то я и не стану этого делать. Я каждое утро буду молиться о твоем возвращении.

– Спасибо, это много значит для меня, Софья.

Каспар взял женщину за руку.

Она уронила голову.

– У нас никогда не было времени, правда?

– Нет, – грустно согласился Каспар. – Но когда мы победим армию Верховного Зара, я вернусь к тебе.

– Ты действительно веришь, что вы способны победить его?

– Да, верю, – солгал Каспар.

Ложь далась ему тяжело, но по глазам женщины он видел, что ей нужна надежда, так что посол пошел наперекор своим убеждениям и произнес неправду, чтобы не омрачать мгновения расставания.

Софья кивнула с облегчением, и Каспару захотелось заплакать. Она подняла руки, расстегнула цепочку подвески, сняла ее и вложила в ладонь Каспара.

Женщина надевала этот кулон на званый ужин царицы – гладкий голубой камешек в серебряной паутинке, и Каспар был тронут: столько чувств заключалось в этом простом жесте.

– Носи его возле сердца, – попросила она.

– Спасибо, я так и сделаю, – пообещал он.

Ему хотелось сказать больше, но он не мог придумать ничего, что не прозвучало бы банально или слишком мелодраматично. Он видел, что Софья едва сдерживает слезы, и изнемогал от желания подхватить ее на руки, заверить, что все будет хорошо, что он вернется, что они будут вместе, но не мог выдавить ни слова.

Вместо этого он просто обнял ее и сказал:

– Я увижу тебя в своих снах.

Она кивнула, вытерла глаза краем шерстяного платка, Каспар повернулся и вскочил в седло.

Когда он натянул поводья, Софья произнесла:

– Пообещай, что вернешься ко мне.

– Обещаю, – ответил он, хотя и не был уверен, сможет ли выполнить это обещание.

Софья грустно улыбнулась и отступила, а посол поскакал к воротам, чтобы встать во главе Рыцарей Пантеры, отсалютовав своим воинам, которых уважал и которыми гордился.

Каспар фон Велтен вскинул руку, давая знак выступать, и повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Софью, но ее нигде не было видно – двери посольства уже закрылись за ней.

V

Путешествие на север области прошло гораздо легче, чем в прошлый раз. Зима отступала, хотя землю еще укрывал глубокий снег и резкий ветер проникал даже под самые толстые меха. Урзубский полк передвигался довольно быстро по этой глуши, дикие ангольские конники скакали далеко впереди солдат, разведывая, нет ли где следов армии Верховного Зара.

Они маршировали по безбрежной заснеженной пустыне, под изумительным, пронзительно-голубым, словно окоченевшим, небом, по жесткой степной траве, редкими цветными лоскутками разнообразящей белую простыню ландшафта. Однако ощущение, что земля оживает, было почти осязаемым – словно степь дремала все долгие, темные зимние месяцы и теперь просыпалась, чтобы выставить напоказ всем свою суровую красоту. Эта страна была дикой, пропитанной древними страстями и первобытными эмоциями, и Каспар, оглядывая неприрученные просторы степей, легко представлял, как у кислевитов сформировался характер.

Во время похода Каспар позаботился о том, чтобы лучше узнать офицеров, которые будут служить под его командованием, – узнать их силу, их слабости, их характер. Все они оказались умелыми и надежными, не люди – орлы, и он был горд, что им предстоит сражаться рядом, когда придет время. Они уже прошли через две серьезные битвы и рвались в новый бой.

Некоторые офицеры говорили об остландских алебардщиках – мол, повезло им, что отправились домой, но что они еще позавидуют тем, кто победит на поле брани. Каждый раз, когда Каспар слышал упоминание об отсутствующем подразделении, на него наваливалось тяжелое чувство вины: именно этот отряд он отписал Чекатило, когда думал, что жизнь Анастасии в опасности. Он выбрал их, поскольку остландцев набралась всего сотня, да к тому же они просидели в Кислеве почти год, застряв здесь после бойни у Ждевки. Каспар понимал, что они будут только счастливы возможности вернуться в Империю, но это не снимало с него вины.

После провала плана Анастасии уничтожить Урзубский полк Каспар и Бремен поскакали к чекистам и во всех подробностях рассказали Владимиру Пашенко все, что происходило в последние шесть месяцев. Вместе они прочесали город в поисках Чекатило, но безрезультатно. Великан-кислевит исчез. Остландские алебардщики пропали вместе с ним, и все его известные чекистам притоны оказались заброшены.

Лишних людей, которые продолжали бы охоту на Чекатило, не было, и Каспар вынужден был смириться с тем, что этот мерзавец благополучно избежал топора палача, которого он заслужил как никто другой. Посла мучил тот факт, что это именно из-за него Чекатило не заплатит за содеянное им.

Каждую ночь, когда полк останавливался на ночевку, Каспар объезжал солдатские костры, рассказывая бойцам длинные истории о своих прошлых битвах и деля с ними еду и питье. Это была утомительная работа, но он понимал, что его люди должны знать своего командира, должны доверять человеку, чьи приказы могут послать их на смерть.

Утром двенадцатого дня похода, когда вдруг повалил последний зимний снег, передовые всадники принесли весть о войске Цинвульфа. Если верить им, а Каспар не имел оснований сомневаться в словах разведчиков, Верховный Зар находился менее чем в двух днях пути от устья лощины.

Нервное ожидание распространялось по полку вместе с сообщением о продвижении врагов, но во время ночного обхода Каспар с радостью обнаружил в своих солдатах спокойное мужество. Эти люди уже сражались и побеждали войска грозных северян прежде и готовы были сделать это снова. Каспар сказал, что гордится ими и что барды Альтдорфа сложат о них песни, которые переживут века.

Снегопад продолжался весь день, и когда солнце взобралось в зенит, Урзубский полк дошел до лощины, в честь которой и был назван. Земля здесь была грубее и тверже, чем в степи, и сквозь белые хлопья Каспар различил две поднимающиеся из земли скалы и широкий провал между ними.

Глубокая лощина с крутыми склонами из темного полосатого камня вклинивалась в степь. Эхо далеких криков авангарда летело назад, к войску, достигшему устья ущелья, и взгляд Каспара невольно устремился вверх.

Несмотря на многомильное расстояние, посол разглядел зазубренный черный каменный пик, первый из менгиров, стоящих вдоль лощины и давших ей имя.

Урзубье. Зубы Урсана.

Суровая красота этой земли ошеломляла, но в его восхищении здешним величием звучали ноты печали и сожаления, ведь Каспар понимал, что смотрит на мирное ущелье в последний раз.

Сегодня оно прекрасно, а завтра станет ненавистным, залитым кровью полем боя.

Небо окрасилось темно-багровым цветом свежего кровоподтека, когда Каспар и Курт Бремен отправились к лазоревому шатру Ледяной Королевы. Несмотря на мороз и мерно падающий снег, окружившие палатку царицы стражники были обнажены по пояс и не выказывали ни малейших признаков неудобства. Они забирали оружие у всех входящих в шатер, не желая рисковать безопасностью своей королевы после нападения в Зимнем Дворце.

Каспар отдал пистолеты и клинок, Бремен расстегнул перевязь с мечом. Гигант-воин с длинными кинжалами, убранными в «ножны» его грудных мускулов, и высоким коком навощенных волос откинул холстину, прикрывающую вход, и впустил гостей в палатку.

Внутри вокруг ревущего очага, над которым один из охранников царицы поворачивал вертел с насаженным на него жарящимся кабаном, собрались имперские офицеры и кислевские бояре. Сладковатый дымок улетал в дыру в центре крыши шатра. От аромата потрескивающего мяса рот Каспара наполнился слюной.

Из земли вздымались заледеневшими волнами столы и стулья, а поддерживающими шатер столбами служили высокие рифленые снежные колонны. Царица восседала на позолоченном троне, как всегда величественная в своем искрящемся платье цвета сливочного мороженого. Несмотря на суровые условия двенадцатидневного марша, Ледяная Королева выглядела безукоризненно, и Каспар задумался, сколько же усилий потребовалось ей, чтобы сохранять такую внешность.

Но, взглянув на обожающие лица бояр, он понял, что не простое тщеславие заставляет ее поддерживать показное совершенство, а необходимость. Для своих подданных Ледяная Королева была возлюбленным символом отстраненности, царского величия, и увидеть ее в чем-то, кроме изящнейших и тончайших нарядов, было бы для них настоящим святотатством.

Клеменц Спицзанер и избранный круг его штабных офицеров заняли места как можно ближе к Ледяной Королеве, и Каспар кивнул, приветствуя коллегу-генерала. Спицзанер натянуто поклонился, все еще недовольный присутствием Каспара. Впрочем, его здравого смысла хватало на то, чтобы не поднимать вокруг этого шума.

Каспар поздоровался с офицерами Стирланда и взял у разносящего напитки слуги бокал эсталийского бренди. Он сделал глоток, наслаждаясь разливающимся в животе теплом.

– Вот цивилизованный способ ведения войны,– сказал он, обращаясь к Курту Бремену, и приподнял бокал.

Рыцарь кивнул и налил себе воды из кувшина, вырубленного все из того же мерцающего льда. По шатру слонялись многочисленные бояре, отрезая себе куски жареной свинины и громко хвастаясь славой, которую заработают завтра утром. Каспар заметил по ту сторону огня талийца, Альберталли, и поприветствовал его поднятым кубком.

Генерал наемников широко улыбнулся и тоже поднял бокал. Он обогнул очаг и встал рядом с Каспаром и Бременом.

– Генерал фон Велтен, – заговорил он, – Рад видеть вас снова. То, что человек с вашими заслугами сражается рядом с нами, вселяет в меня надежду.

– Спасибо, генерал, примите и вы мои комплименты, – ответил Каспар. – По пути я слышал много хорошего о ваших солдатах. Говорят, ваши люди удерживали позиции у Красино пять часов, отражая атаки курганцев.

Альберталли скромно улыбнулся:

– На самом деле три, но да, мои солдаты – славные парни, дерутся они с душой. Можете смело рассчитывать, что и завтра утром они не подведут.

– Хорошо, – сказал Каспар. – Нам нужны воины, которые встретят свирепый напор Верховного Зара.

– Да, – согласился Альберталли. – Завтра нас ждет жестокая работа.

– Разве она не всегда такова? – заметил Каспар.

Тут Ледяная Королева поднялась со своего трона.

Разговоры мгновенно умолкли, все глаза повернулись к царице.

– Кислев – земля, и земля – Кислев, – произнесла она в тишине.

– Кислев – земля, и земля – Кислев,– хором повторили бояре.

Ледяная Королева улыбнулась и сказала:

– Оглянитесь, друзья мои. Всмотритесь в лица людей вокруг вас и запомните их. Завтра вы будете сражаться с ними бок о бок, и от них будут зависеть ваши судьбы. Нам предстоит великое и страшное дело. Я чувствую отливы и приливы земли подо мной, она кричит от прикосновений Хаоса. Если мы потерпим поражение, то земля, которая так дорога нам, исчезнет и никогда не вернется, и все, что мы знали и любили когда-то, будет уничтожено.

Люди в шатре молчали – единственным звуком, нарушающим тишину, было шипение жира, капающего в огонь. Когда Ледяная Королева проходила мимо, Каспара пробрал озноб. А она заговорила снова:

– Завтра мы встанем перед врагом, во много раз превосходящим нас числом. Воинов Верховного Зара пьянит резня и победа, среди них будут чудовища из наших худших ночных кошмаров и создания со дна мира. Я чувствовала каждый их шаг по нашей земле, а теперь они явились сюда, чтобы уничтожить нас. И без вашей храбрости, без вашей силы им это удастся. Мощь Кислева заключена в каждом из вас. Земля призвала вас всех сюда, и здесь осуществится проверка вашей силы в битве с Хаосом. Энергия этой земли побежит завтра по вашим венам. Используйте ее на общее благо.

– Да, моя королева, – торжественно отозвались кислевские бояре.

Затем заговорил Клеменц Спицзанер:

– Завтра мы выйдем из этой лощины и все вместе разгромим грязных варваров.

Он поднял бокал. Тяжелое молчание встретило его слова, и Ледяная Королева повернулась к имперскому генералу.

– Генерал Спицзанер, – сказала она, – полагаю, вы, должно быть, неправильно меня поняли. Выйдем из лощины? Нет, мы никуда не пойдем, мы останемся здесь, в ущелье.

– Что? – вскинулся Спицзанер. – Ваше величество, я возражаю против этой стратегической уловки.

– Слишком поздно для другого плана, генерал Спицзанер. Решение принято.

Каспар нахмурился, видя, что кое-кому из бояр тоже не улыбается перспектива драться в скалистой лощине. Тогда он шагнул вперед и заявил:

– Ваше величество, кажется, мнение генерала Спицзанера о том, что Верховному Зару надо дать бой в степи, разделяет большинство собравшихся. Действительно, ущелье обладает рядом тактических преимуществ, но у него есть и один недостаток, о котором вы, возможно, не осведомлены.

– Не осведомлена, генерал фон Велтен? Что ж, тогда просветите меня.

– Есть лишь один путь в лощину или из нее, – сказал Каспар. – Если мы станем проигрывать, то отступать будет некуда. Нас уничтожат всех до единого.

– Значит, мы должны приложить все усилия, чтобы не проиграть, так?

– Конечно, но факт остается фактом, а возможно все.

– Вы доверяете мне, генерал фон Велтен?

– Тут дело не в вере, это…

– Дело всегда в вере, Каспар фон Велтен. И вы, как никто другой, должны это знать.

Каспар почувствовал на себе ледяной взгляд и понял, что она права. В бою все сводится к мгновениям веры. Веры в сталь человека рядом с тобой, веры в приказы офицеров, веры в храбрость войска, веры в то, что твои командиры знают, что делают. Сейчас был как раз такой момент, и Каспар добровольно сдался, приняв план Ледяной Королевы, ощутив при этом зябкий, но не неприятный трепет.

– Отлично, – решительно сказал он, – если Ледяная Королева Кислева желает остаться здесь, то армия Стирланда поступит так же. Мы не подведем вас.

Царица улыбнулась:

– Я верила в вас, генерал фон Велтен. Спасибо.

Каспар поклонился, но генерал Спицзанер настаивал:

– Ваше величество, пожалуйста. Несмотря на слова герра фон Велтена, меня терзают серьезные сомнения относительно этого плана.

– Генерал Спицзанер, – сказала Ледяная Королева, – решение принято, и другого пути нет. Мы будем сражаться вместе или будем разбиты. Все просто.

Каспар видел злость Спицзанера, которого так провели, но, к чести командующего, он не стал высказывать дальнейших сомнений в плане царицы перед своими братьями-офицерами.

Он коротко поклонился:

– Тогда армия Талабекланда с гордостью станет сражаться рядом с вашей.

– Спасибо, генерал Спицзанер, – ответила Ледяная Королева, и слуга протянул ей ледяной бокал с бренди. – За победу! – крикнула она, осушила бокал и швырнула его в огонь.

Все собравшиеся в шатре подхватили тост и стали кидать бокалы в пламя. Огненные языки взмыли ввысь, отразив страсть, горящую в сердцах воинов.

– Смерть или слава, – сказал Курт Бремен, предлагая Каспару руку для братского воинского пожатия, запястье к запястью.

– Слава или смерть, – согласился Каспар, принимая руку рыцаря. – Это все равно…