I

Несмотря, на обжигающий утренний мороз и окостеневшие после двух недель в седле и ночевок на голой земле мускулы, дух Каспара парил высоко, когда он скакал по запруженным народом улицам города. Прошлой ночью он долго наслаждался горячей ванной, смывая глубоко въевшуюся грязь приключений в кислевской глуши, а потом рухнул в кровать и уснул еще до того, как голова коснулась подушки.

Проснувшись посвежевшим, он оделся и послал к Анастасии гонца с сообщением, что он навестит ее за завтраком. Он с радостью предвкушал их скорую встречу: не только потому, что уже много лет не делил постель с привлекательной женщиной, но еще и оттого, что она стала бальзамом для его души. Ему нравилась ее шаловливость и обворожительность непредсказуемости; Каспару приходилось все время гадать о ее истинных мыслях. Эта женщина была для него и знакомой, и загадочной разом.

Поверх длинного черного камзола с серебряной вышивкой на широких лацканах и простой хлопковой рубахи посол надел выстиранный и высушенный меховой плащ. На голову Каспар водрузил треуголку с серебряным орлом, старомодную, но привычную и удобную. Рядом с ним скакали четверо Рыцарей Пантеры, расчищая послу дорогу широкими грудями своих жеребцов.

По городу уже разнеслась новость о том, что Каспар способствовал поимке Мясника, и на его пути куда чаще, чем раньше, снимали шапки, обнажая чубы.

В северо-восточной, богатой части города улицы стали шире, хотя даже сюда проникло опустошение войны. Семьи и группки кислевских крестьян жались к стенам, соорудив из своего скудного скарба жалкие щиты от ледяного ветра, мечущегося по городу. Он проскакал мимо замерзших и голодных беженцев, направляясь к Магнусштрассе, к дому Анастасии, и, свернув на широкий мощеный бульвар, обнаружил, что и он точно так же населен.

Тополя напротив дома Анастасии исчезли, от них остались лишь пеньки, а когда Каспар въехал в открытые ворота ее дома, то увидел несколько сотен людей, стоящих здесь лагерем. Дом Анастасии был построен со вкусом, из темно-красного камня, он располагался в дальнем конце аллеи, окаймленной вечнозелеными кустами, – впрочем, Каспар заметил, что многие растения болезненно пожелтели. Возможно, холода оказались слишком свирепыми даже для этих обычно стойких кустарников, хотя низкая температура, кажется, совершенно не беспокоила крыс, снующих в чахлой траве.

Не узнать хозяйку, Анастасию Вилкову, облаченную в длинный белый плащ, отороченный мехом снежного леопарда, с ее ниспадающими на плечи черными как смоль волосами, было невозможно. Она раздавала наиболее нуждающимся одеяла.

Женщина оглянулась на стук лошадиных копыт, и Каспар заметил, как ее лицо дрогнуло, прежде чем расплыться в радостной улыбке.

– Каспар, ты вернулся!

– Да, – кивнул посол. – Я же обещал, что вернусь целый и невредимый, разве не так?

– Ты сдержал обещание, – согласилась Анастасия.

Он перебросил ногу через седло и спрыгнул с коня со словами:

– Две недели в заснеженной степи – более чем достаточно для любого.

Анастасия, все еще держа охапку одеял, потянулась, чтобы поцеловать его, а грум в зеленой ливрее принял у посла поводья Магнуса.

Мужчина страстно ответил на поцелуй, вновь наслаждаясь мягкостью ее губ. Через мгновение женщина отстранилась. В глазах ее плясали озорные искры:

– Ты скучал по мне, а? – рассмеялась она, поворачиваясь и протягивая последние одеяла людям, обосновавшимся на ее дворе.

– Ты даже не поверишь, как сильно,– кивнул Каспар, следуя за Анастасией к ее дому. – Многовато же у тебя гостей.

– Ну, места у меня во дворе довольно, вот я и решила, что имеет смысл позволить этим несчастным воспользоваться им.

– Ты всегда пытаешься помочь другим, – восхитился Каспар.

– Когда и чем могу.

– Как жаль, что такие, как ты, редко встречаются!

– Помнится, я когда-то говорила нечто подобное о тебе.

Каспар рассмеялся:

– Да, я помню, в тот первый раз, когда я заглянул сюда. Возможно, мы оба одной породы?

Анастасия кивнула, ее нефритовые глаза полыхнули тайным весельем.

– Думаю, ты прав, Каспар, но даже не догадываешься, насколько.

Они подошли к черной крашеной двери дома Анастасии, и женщина толкнула ее:

– Заходи, на улице холодно, а я хочу услышать все о твоих приключениях на севере. Трудно там было? Ой, как глупо, ну конечно трудно. Поймать и убить чудовище вроде Кажетана – дело нелегкое.

Каспар качнул головой:

– Да, поход был не из легких, но я не убивал его.

– Ну конечно нет, полагаю, это сделал один из твоих храбрых рыцарей.

– Нет, я хочу сказать, что Саша не мертв, мы взяли его живым.

– Что? – Рот Анастасии приоткрылся, а кожа стала бледнее зимнего неба. – Саша Кажетан все еще жив?

– Да.– Холодный тон Анастасии удивил Каспара.– Он в темнице под посольством, и, как только мы позавтракаем, я отвезу его к чекистам Пашенко.

– Ты не убил его? Каспар, ты же обещал! Ты обещал обезопасить меня!

– Я знаю, и от слова своего не отрекаюсь, – сказал Каспар, сконфуженный ее бурной реакцией. – Сейчас Саша Кажетан лишь пустая оболочка того человека, каким он был когда-то, Ана, он больше никому не причинит вреда. Я обещал всегда защищать тебя, так и будет.

– Каспар, но ты обещал! – Глаза Анастасии наполнились слезами. – Ты говорил, что убьешь его.

– Нет,– твердо ответил Каспар.– Я никогда не говорил, что убью его. Я не мог сказать ничего подобного.

– Но ты сказал, клянусь, сказал, – рыдала Анастасия.– Я знаю, ты сказал. О Каспар, как ты мог предать меня?

– Не понимаю.

Каспар попытался обнять женщину. Анастасия отступила на шаг, скрестила руки на груди и заявила:

– Каспар, думаю, тебе лучше уйти, я не могу больше говорить с тобой.

Каспар хотел было пообещать, что все равно позаботится о ее безопасности, но все слова вылетели у него из головы, когда он заметил ледяную враждебность в глазах Анастасии – и вспыхнул сам. Чего она хочет от него? Разве не скакал он ради этой женщины, выбиваясь из сил, по дикой глуши этой суровой страны?

– Что ж, – бросил он несколько резче, чем намеревался. – Тогда желаю тебе доброго дня. Если захочешь повидаться, ты знаешь, где меня найти.

Анастасия кивнула, и Каспар повернулся, сделав конюху знак, чтобы тот привел его лошадь. Он передаст Кажетана чекистам, и все будет кончено.

II

Дыхание сгущалось у его лица облаками пара, тонкое одеяло, которое дали ему тюремщики, не защищало от пробирающего до костей холода темницы. Саша Кажетан сидел на тощем матраце, единственной, за исключением ведра для нечистот, «мебели» в крошечной клетушке в подвале посольства. Он дрожал; впрочем, мороз притупил боль, которую причиняли раны.

Вся верхняя часть его тела была изрезана и покрыта свежими шрамами – зашитыми ранами, полученными в битве с курганцами, хотя самая большая пришлась на бедро, в которое вонзил свой меч посол, отказавшись предать бойца смерти, которую он – Кажетан это знал – заслуживал.

Саша жалел, что фон Велтен не убил его. Женщина, давшая ему пощечину,– женщина, которую еще недавно он считал своей любимой матушкой, – пообещала, что посол поможет ему, но она солгала. Посол не помог Кажетану умереть, но наоборот, сохранил ему жизнь, продлив мучения, и теперь Саша плакал горькими слезами разочарования, зная, что слишком слаб, чтобы самому оборвать свою жизнь, и слыша издевательский хохот своего истинного «я», гулким эхом отдающийся в глубинах его сознания.

Истинное «я» все еще жило там, прячась в засаде, точно скрытая хворь, но вместо того, чтобы проглотить его целиком, как оно делало раньше, оно грызло и трепало остатки рассудка Кажетана. Саша выставил перед собой трясущиеся руки с почерневшими кончиками пальцев, стершимися и отмороженными, когда он выкапывал из могилы труп матери, раздирая голыми руками стылую землю. То, что он сделал, не искупить ничем, хотя он надеялся, что клинок посла дарует ему отпущение грехов, которого он так страстно желал. Он знал, что чекисты повесят его за преступления, но, пусть и приветствуя забвение, которое принесет веревка палача, он мучился подозрением, что такая смерть не станет ему достаточным наказанием. Он не знал, почему посол не убил его. Тот, с кем он так ужасно поступил, должен был зарубить его, как бешеного пса!

Но посол этого не сделал, и Сашу терзала необходимость узнать почему.

С кристальной четкостью, рожденной приятием смерти, Саша понял, что их с послом судьбы все еще переплетены и что драма, в которой участвуют они оба, не завершена.

Фон Велтен оставил его в живых, и истинное «я» продолжало разъедать ему душу, и так, что Саше Кажетану оставалось надеяться лишь на то, что послу не придется пожалеть о своем милосердии.

III

Павел Коровиц открыл глаза и громогласно рыгнул; высохшая слюна склеила губы. Яркие лучи света копьями врывались в высокое окно, жаля глаза, и он застонал, когда на голову обрушились удары молота-боли.

– Ради Тора, моя голова… – пробубнил он, потирая тыльной стороной ладони лоб. Кислевит мрачно приподнялся в постели и скривился: головная боль усилилась, а желудок, видимо из, сочувствия к голове, подпрыгнул.

Павел почувствовал, что от него резко воняет потом и дешевым квасом, и увидел, что рухнул спать полностью одетым. Он не знал, когда мылся в последний раз, и ощутил знакомый стыд и отвращение к себе, когда на поверхность сознания сквозь дымку алкогольного тумана начали всплывать смутные воспоминания. Надо чего-нибудь поесть, хотя он и сомневался, что сумеет удержать хоть кусочек внутри.

Он свесил ноги с кровати, сбросив три пустые бутылки из-под кваса – они разбились вдребезги о каменный пол. Дрова в жаровне давно уже прогорели до золы, и ледяной клинок мороза резал сквозь одежду. Павел, кряхтя, поднялся, стараясь не наступить на груду битого стекла.

Где он шлялся прошлой ночью? Он не мог вспомнить. Бродил по каким-то темным переулкам, сидел в грязных притонах, вновь топя рассудок в океане пенного кваса.

Таким способом легко притупить вину – вину за то, что заставил его сделать Василий Чекатило много лет назад. Как она может глодать тебя, если ты едва способен вспомнить собственное имя?

Хотя это случилось шесть лет назад, Павел прекрасно помнил убийство, которое он совершил для Чекатило. Он все еще слышал ужасный хруст черепа мужа Анастасии Вилковой, на который он с размаху опустил железный прут; видел, как мозги несчастного расплескались на булыжники, чувствовал запах крови, скопившейся красным озерцом вокруг головы мертвеца.

Он стыдился убийства – и тогда, и сейчас.

Но худшим предательством Павел считал свой поступок, когда он сознательно сделал Каспара, своего самого старого и верного друга, должником Чекатило. Он говорил себе, что это помогло послу найти Сашу Кажетана, но это было правдой лишь частично…

Пытаясь исправить одну ошибку, он допустил другую, большую, и теперь за это придется расплачиваться не только ему.

Как он мог позволить себе пасть так низко?

Ответ пришел довольно легко. Он был слаб; ему недоставало силы духа, которая делала таких, как Каспар и Бремен, уважаемыми и благородными людьми, людьми чести. Павел уронил голову на руки, желая повернуть вспять впустую растраченную жизнь.

Несмотря на мерзкий привкус во рту, головную боль и кручение в желудке, больше всего сейчас он хотел выпить. Это было знакомое ощущение, оно наваливалось на него каждый день с тех пор, как он отправился в бордель Чекатило и продал остатки своей гордости и самоуважения человеку, которого ненавидел.

Он рывком поднял свое гигантское тело с постели и покачнулся – ноги под ним подгибались. В седой бороде застряли крошки, и кислевит, выгребая из всклокоченных кудрей черствые объедки, побрел к полированному деревянному сундуку в углу комнаты.

Перед сундуком Павел упал на колени и поднял крышку, принявшись рыться в его содержимом в поисках бутыли с квасом, которая – он знал – должна была лежать там.

– Не это ищешь? – поинтересовался голос за его спиной.

Павел застонал, узнав ледяной тон Софьи Валенчик. Он оглянулся и увидел, что она стоит перед открытой дверью, с перевернутой и совершенно пустой бутылкой в руках.

– Будь ты проклята, женщина, это была моя последняя бутылка.

– Нет, не последняя, но другие искать не стоит, я их все вылила.

Плечи Павла поникли, и он захлопнул крышку сундука, прежде чем встать и повернуться лицом к лекарше посла.

– Зачем ты сделала это, чертова гарпия? – рявкнул Павел.

– Потому что ты слишком глуп, чтобы увидеть, что с тобой творится, Павел Коровин, – отрезала Софья. – Когда ты в последний раз смотрел на себя в зеркало? Ты выглядишь хуже попрошаек на проспекте Урского, а воняешь гаже крысолова, свалившегося в сточную канаву.

Павел сердито отмахнулся от ее слов, вернулся к кровати и наклонился, чтобы поднять с пола сапоги. Он присел на краешек постели и принялся натягивать их, борясь с приступом тошноты.

– Куда ты отправишься теперь? – спросила Софья.

– Не твое дело.

– Нет, это мое дело, потому что я врач, Павел, и не в моем характере сидеть сложа руки, когда другой человек пытается уничтожить себя с помощью алкоголя, и неважно, насколько он упрям и туп.

– Я не пытаюсь уничтожить себя, – буркнул Павел, хотя и видел, что Софья не поверила ему.

– Нет? Тогда возвращайся в постель, а я приготовлю тебе что-нибудь поесть. Тебе нужны сон, еда и ванна.

Павел качнул головой:

– Я не могу спать и не думаю, что у меня получится проглотить что-нибудь.

– А придется, Павел, – сказала Софья. – Позволь мне помочь тебе, потому что, если все это будет продолжаться, ты умрешь. Ты этого хочешь?

– Тьфу! Ты преувеличиваешь. Я сын Кислева, я живу на квасе.

– Нет, – горько ответила Софья, – из-за кваса ты погибнешь. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.

– Не сомневаюсь, – буркнул Павел, вставая и протискиваясь мимо Софьи, – но прежде, чем ты попытаешься спасти кого-то, убедись, что он хочет быть спасенным.

IV

К тому времени, как Каспар вернулся в посольство, на Кислев опустился туман, накрыв город заглушающим все звуки одеялом льдистой дымки. Мороза страшнее Каспар не помнил – даже на крайнем севере, в глухой степи, где они преследовали Кажетана, было теплее.

Рыцари Пантеры подготовили Кажетана к путешествию в застенки чекистов, закутав его в шкуры и плащ с капюшоном, скрывающим лицо. Весь город уже знал, что за убийства Мясника ответствен Саша Кажетан, а Каспар не желал, чтобы толпа, узнав его, совершила над ним самосуд.

Туман тоже был им на руку, и, затягивая подпругу Магнуса, Каспар смотрел, как Валдаас помогает Кажетану взобраться на лошадь; со связанными запястьями и щиколотками тот вынужден был сидеть в седле по-дамски. Кажетан оглянулся, словно почувствовав взгляд Каспара. Глаза его были пустыми и безжизненными, совершенно лишенными человеческих эмоций, и это пробрало Каспара сильнее, чем знобящие лохмотья тумана.

Каспар содрогнулся, ощутив пустоту души Кажетана. Этого человека, из которого словно выкачали все чувства, разрывал изнутри вакуум. Боец не отреагировал на то, что его вывели из темницы, и Каспар боялся, что они так и не узнают, какие извращенные иллюзии заставили Кажетана убить так много людей.

– Мы готовы ехать, посол, – сказал Курт Бремен, выводя Каспара из задумчивости.

– Хорошо, – кивнул он. – Чем скорее он исчезнет отсюда, тем счастливее я буду.

– Да, – согласился Бремен. – Из-за него я потерял отличных людей.

– Тогда что ж, давай кончать с этим. Я уверен, что Владимир Пашенко жаждет заполучить Мясника.

– Думаешь, он сдержит обещание и не повесит Кажетана, как только представится возможность?

– Не знаю. Мне не нравится Пашенко, но я верю, что он человек слова.

Бремен бросил на посла скептический взгляд, но кивнул и повернулся, чтобы принять у грума поводья.

– Но на что ты рассчитывал, сохраняя Кажетану жизнь?

Каспар вставил сапог в стремя, оттолкнулся другой ногой от земли, тяжеловесно взгромоздился на спину коня, поправил свой плащ, легший на круп животного, потуже затянул пояс с пистолетами и только тогда ответил:

– Я хочу знать, почему он убил столько людей и что могло заставить человека делать все эти чудовищные, немыслимые вещи. Что-то направило его на этот путь, и я хочу знать что.

– Помнится, я как-то спросил тебя, уверен ли ты, что действительно хочешь знать ответ? Вопрос все еще в силе.

Каспар кивнул, направляя коня к воротам посольства.

– Больше чем раньше, Курт. Я не знаю почему, но чувствую, что от этих ответов зависит многое.

Бремен поднял затянутый кольчугой кулак, и рыцари с Кажетаном посередине тронулись; кольцо стали не позволит бойцу сбежать, а мстительной толпе – покуситься на убийство.

Каспар и Бремен скакали впереди, двигаясь к площади Героев. Туман был так густ, что они едва различали стены домов по бокам.

Мрачная процессия выехала на площадь. Белая мгла умерщвляла звуки, заставляя рыцарей держаться края открытого пространства из страха потерять ориентиры. Позвякивание конской сбруи и глухой скрип снега – вот и все, что тревожило зловещую тишину, сковавшую город.

Они ехали мимо вырисовывающихся силуэтами лагерей беженцев, время от времени видя мерцание костров, но безмолвие и чувство оторванности от всего мира тревожили, особенно в городе, битком набитом народом. Люди двигались в тумане зыбкими призраками, то выплывая из пелены, то скрываясь за белесой завесой.

В конце концов, Каспар и Бремен добрались до Урского проспекта, главной дороги города, ведущей к Зимнему Дворцу царицы и зданию чекистов. Названный в честь расположенной в конце проспекта усыпальницы с останками величайших героев Кислева, широкий бульвар тоже был странно тих, хотя, взглянув вверх, Каспар увидел слабые лучи солнца, пытающиеся разорвать плотный туман.

Впереди уже маячили сквозь белую муть мрачные стены здания чекистов. У черных ворот застыла пара вооруженных людей в доспехах. Каспар натянул поводья и поравнялся с Сашей Кажетаном. Боец поднял глаза, но, ничего не сказав, снова уставился на снег.

– Саша! – окликнул его Каспар.

Боец не ответил, затерянный где-то в своих мыслях, мечущихся в его измученной душе.

– Саша, – повторил Каспар, – ты знаешь, куда мы едем? Я везу тебя к Владимиру Пашенко, к чекистам. Ты понимаешь?

Каспар думал, что придется повторять снова, но Кажетан едва заметно кивнул.

– Они меня повесят… – прошептал боец.

– В конечном счете – да, повесят, – подтвердил Каспар.

– Я не готов умереть. Еще нет.

– Уже слишком поздно, Саша. Ты убил очень много людей, и правосудие должно свершиться.

– Нет, – ответил Кажетан, – я не это имел в виду. Я знаю, что заслужил смерть за свои поступки. Я хотел сказать, что еще остались вещи, которые нужно сделать.

– То есть? Какие вещи?

– Еще не знаю, – признался Кажетан, поднимая голову и останавливая на Каспаре мертвый взгляд. – Но знаю, что это касается тебя.

Мурашки рябью пробежали по коже Каспара. Неужели Кажетан угрожает ему? Бессознательно рука посла скользнула к пистолету, большой палец приподнял кремень – Каспар только теперь сообразил, как далеко от него Рыцари Пантеры. До них всего несколько шагов, но это все равно что миля, поскольку Каспар знал, как стремительно и беспощадно может действовать Кажетан. Что, если Саша только притворялся покорным, чтобы сбежать и продолжить свою грязную работу?

Но, кажется, мысль о насилии не приходила Кажетану на ум, – голова его снова упала на грудь, и Каспар облегченно вздохнул, но затем глаза его сузились, а брови в замешательстве сошлись на переносице – он увидел нечто необычное.

Мерцающий зеленый свет задрожал на животе Кажетана. Каспар наблюдал, как пятно медленно поползло вверх и остановилось в центре груди бойца.

Озадаченный Каспар разглядел тонкий изумрудный луч: луч, который наверняка остался бы невидимым, если бы не туман, – прямой, точно полет стрелы, луч взмывал от груди Кажетана куда-то в мутную мглу.

Посол поднес руку к свету и почувствовал сквозь толстую перчатку горячее покалывание. Он попытался проследить путь зеленого луча, но вскоре потерял его в тумане. Однако, когда дуновение ветра на миг приподняло густую вуаль, он увидел на крыше одного из красно-кирпичных зданий проспекта темную фигуру в капюшоне, плоский силуэт на фоне низкого солнца, держащий что-то похожее на длинную винтовку, хорошо знакомую снайперам Хохланда.

Сердце Каспара подпрыгнуло, и он, осознав, что только что увидел, потянулся к курку.

– Рыцари Пантеры! – гаркнул посол и, услышав резкий щелчок наверху, рванул Кажетана за ворот.

Боец инстинктивно вывернулся из хватки Каспара, и двое мужчин рухнули в снег. Что-то пронеслось возле головы Каспара и взорвалось, ударившись о стену позади них, превратив кирпичи и штукатурку в порошок.

Каспар перекатился на бок, рана на плече горела – видимо, разошлись швы. Он еще барахтался в снегу, а пленник уже вскочил на ноги.

– Курт! На крыше! – прокричал Каспар Рыцарям Пантеры, которые поспешно разворачивали коней и строились попарно.

Громыхнул еще один выстрел, и Каспар с ужасом увидел, как дернулся ближайший к нему рыцарь – из его плеча фонтаном брызнула кровь. Солдат, надрываясь от крика, упал, и Каспар увидел наверху размытую зеленую кляксу дыма – стреляли оттуда.

Он с трудом поднялся и схватил за руку Кажетана, а солдаты в доспехах уже образовали вокруг них защитный кордон. Валдаас поднял упавшего, а Каспар выхватил пистолет и торопливо прицелился. Шансы попасть, конечно, невелики, но он все равно нажал на курок. Дернувшийся в руке пистолет перекрыл обзор.

– Посол! – рявкнул Курт Бремен. – Вы ранены?

– Нет, я цел, но нам надо убираться с улицы! Немедленно!

Бремен кивнул, отдал приказ рыцарям, и отряд начал пятиться к зданию чекистов. Каспар полунес, полутащил Кажетана – веревки на ногах ограничивали скорость передвижения пленника.

– Пашенко! Владимир Пашенко! – рявкнул Каспар. – Открывай ворота! Это посол фон Велтен! Ради любви Сигмара, открывай ворота!

Солдаты в черном, которых заметил у ворот Каспар, вынырнули из тумана с дубинами наготове, но, увидев смятенную группу имперских рыцарей, торопящихся к ним, бросились отворять ворота.

Каспар знал, что искусный стрелок может перезарядить оружие и выстрелить три или четыре раза за минуту, но длинная винтовка требовала чуть больше времени – ей нужен и порох получше, и более тщательная подготовка. Он не знал точно, сколько именно времени понадобится напавшему на них, но секунды шли, и он ждал нового выстрела.

Однако выстрела не последовало, и они поспешно скрылись за толстыми воротами чекистов, оказавшись на широком мощеном дворе перед похожей на крепость штаб-квартирой внушающих страх органов правопорядка Кислева. Два чекиста торопливо закрыли за ними тяжелые створки, и Каспар толкнул Кажетана на землю. Он вытащил второй пистолет и показал его бойцу на случай, если тот замыслил воспользоваться замешательством и сбежать. Но пленник, склонив голову, просто опустился на колени в снег.

Валдаас уложил на землю стонущего рыцаря и быстро, но осторожно сорвал с него грудную пластину и наплечники, чтобы добраться до раны.

Из главных дверей здания бежали чекисты – среди них Каспар увидел Владимира Пашенко.

– Еще кто-нибудь ранен? – прокричал Бремен.

Нет, больше никого не задело, и Каспар слегка расслабился, но вдруг раздался глухой треск, и часть ворот разлетелась в щепки, словно кто-то протаранил створки. Тут же где-то рядом раздался крик, и стоявший перед Каспаром чекист упал с дымящейся кровавой дырой в груди. Рыцари и чекисты бросились на землю, объятые ужасом перед тем, что пробило толстые бревна ворот.

– Все внутрь! – гаркнул Каспар, откатился в сторону и оказался лицом к лицу с Пашенко.

Глава чекистов кивнул ему и помог подтащить Кажетана к дверям здания. Рыцари и чекисты пятились к дому, тревожно озираясь на высокую линию крыш в поисках стрелка.

Пашенко пинком распахнул дверь, и Каспар буквально ввалился внутрь, рухнув у стены коридора. Кажетан привалился к нему, отодвигаясь от открытого проема.

Когда последний рыцарь шагнул в безопасность здания, Пашенко захлопнул дверь, задвинул тяжелый железный засов и только после этого сполз по стене к остальным.

– Кровь Урсана, что это было? – Лицо Пашенко превратилось в маску ярости.

– Я точно не знаю, – ответил Каспар. – Мы ехали по Урскому проспекту, и кто-то начал стрелять в нас.

– Кто?

– Я не смог разглядеть, видел только темный силуэт на крыше, какую-то фигуру в капюшоне.

– Но из чего он стрелял? Снаряд пробил целую пядь выдержанной древесины, и силы его еще хватило, чтобы убить человека. Какое оружие, кроме пушки, способно на такое?

– Из тех, что может держать в руках человек, – никакое, это точно, – сказал Каспар. – Даже новые хитроумные изобретения альтдорфской Инженерной школы не настолько мощны.

– Повсюду тебя сопровождают неприятности, – заметил Пашенко.

– Мне ли не знать, – согласился Каспар, когда два чекиста подняли Кажетана и повели его в подземные темницы.

– Смею предположить, ты пока останешься здесь, посол.– Пашенко встал и принялся приводить в порядок форму. – По крайней мере, пока мои люди не убедятся, что тот, кто напал на тебя, кем бы он ни был, не бродит где-то рядом, дожидаясь, когда ты появишься на улице.

Каспар тоже встал и кивнул, хотя, глядя на удаляющегося Кажетана, он почувствовал, что, какова бы ни была цель этой атаки, главной мишенью служил не он.

V

Ночи в борделях всегда оживленные, они наполнены мужчинами, боящимися умереть и доказывающими, что они еще живы, самым древним из всех возможных способов. Чекатило обычно не затруднял себя посещением главного зала, но сегодня он отчего-то решил выпить и покурить среди простого народа. Большинство собравшихся здесь были выходцами с севера и знать не знали, кто он такой и как его зовут, но боялись его все, поскольку за креслом Чекатило стояла впечатляющая фигура Режека, не оставляющая сомнений в том, что с этим человеком шутить не стоит.

Чекатило наблюдал за толпой, видя в каждом лице одно и то же болезненное отчаяние. Вот мальчишка, вряд ли нуждающийся в бритве, с энтузиазмом и восторгом совокупляется с женщиной в красных шелках и мехах. Рядом мужчина, похожий на юнца как две капли воды, достаточно старый, чтобы быть его отцом. Чекатило догадывался, что отец сделал сыну последний подарок: если сын умрет, то умрет мужчиной, а не мальчиком.

Подобные патетические сцены разыгрывались по всему борделю: сюда стекались старики, желающие унести в следующую жизнь сладкое воспоминание, юнцы, чье существование было одним долгим капризом, и те, кто уже приготовился к тому, что жизни больше нечего им предложить.

– Такие места воняют поражением, – пробормотал Чекатило себе под нос – Чем скорее курганцы сожгут город дотла, тем лучше.

Наблюдая за разворачивающимся перед ним парадом человеческих страстей, убогости и страдания, он все больше убеждался в правильности своего решения покинуть Кислев. Чекатило не питал великой любви к своей стране, ее суровая природа и провинциальность душили этого честолюбивого человека. Мариенбург, космополитичный Мариенбург с его суетливыми доками – вот отличное место для него. Чекатило заработал в Кислеве немало денег, но, вне зависимости от того, чем он обладает, ему никогда не избавиться от своего происхождения. Уважение и почет – это для знати, а не для грязного крестьянина, ухитрившегося выволочь себя из дерьма сточных ям и унавоженных полей.

В Мариенбурге никогда не придется тревожиться из-за морозных зим и набегов северян. В Мариенбурге он сможет жить как король, его станут уважать и бояться.

Он невольно улыбнулся этой мысли, хотя, как сказал Режек, до Мариенбурга путь долог – через Талабхейм, к Альтдорфу и наконец, на западное побережье. Ему понадобится помощь, чтобы добраться туда в безопасности, но он точно знал, как и где ее добыть.

Дверь в бордель открылась, и Режек заметил:

– Так-так, смотри-ка, кто пришел.

Чекатило поднял глаза и ухмыльнулся, увидев Павла Коровица, подрагивающего и сбивающего снег с тяжелых сапог.

– Павел Коровиц, чтоб мне провалиться, собственной персоной, – рассмеялся Чекатило. – А я думал, он больше никогда сюда не заявится.

– Коровиц? – хмыкнул Режек. – С тех пор как он приходил умолять тебя помочь послу, он бывает здесь каждый день, до рассвета лакает квас бутылка за бутылкой, а потом кое-как добредает до двери.

Чекатило увидел, что Коровиц заметил его, и в ответ на короткий кивок великана выдохнул кольцо дыма. А гигант добрался сквозь толпу до стойки и швырнул на прилавок пригоршню монет. Выхватив из рук бармена бутыль с квасом, Коровиц отступил к свободному столу и принялся топить горести в вине. Чекатило хотел было подойти и заговорить с ним, но отказался от этой идеи. Что он может сказать? Зачем попусту тратить на пьяницу слова.

В углу зала что-то мелькнуло, и Чекатило вздрогнул, когда нечто щетинистое коснулось его ноги. Испуганно взглянув вниз, он заметил лоснящееся, покрытое черной шерстью тельце, метнувшееся под его кресло.

– Чтоб тебя! – с отвращением выругался он, когда еще одна крыса размером с небольшую собаку присоединилась к первой. – Режек!

Но еще до того, как выкрикнуть имя помощника, Чекатило увидел много крыс – десятки, сотни крыс, серым кипящим морем выплескивавшихся из своих невидимых нор и затопляющих его публичный дом. Секунду спустя раздались вопли – хищники атаковали людей, набрасываясь на них клубящейся пищащей массой и впиваясь в обнаженную плоть бритвенно-острыми зубами.

Чекатило вскочил с кресла, перевернув его. Режек наступил на одну из крыс, ломая ей хребет. А главарь преступного мира Кислева в ужасе попятился при виде юноши, повергнутого весом насевших на него грызунов, с кровавой маской вместо лица, от которой крысы жадно отрывали длинные полоски мяса. Мужчины и женщины извивались на скользком от крови полу, не в силах поверить в случившееся с ними.

Какой-то голый человек бился с двумя крысами, пока остальные грызли и царапали нижнюю половину его тела, добираясь до костей. Одной твари он раздробил череп о стену, но другая прыгнула с лестницы и вонзила зубы в его шею, разрывая мощными челюстями артерию. Хлынувший из раны алый фонтан забрызгал стены, человек упал, а запах его крови еще больше разъярил животных.

– Идем! – рявкнул Режек, толкнув Чекатило к двери, ведущей во внутренние покои.

Крики и стоны наполнили пространство, смешиваясь со звоном разбивающегося стекла, треском ломающейся мебели и крысиным писком. Сотни черных тел мчались по комнатам и коридорам борделя, словно направляемые каким-то злобным разумом, вереща и щелкая зубами, режущими почище ножей.

Обезумевшая, бессмысленно молотящая руками женщина, подвергшаяся нападению крыс, смахнула с подставки на стене лампу. Та упала и разбилась об ее голову, выплеснув горящее масло. Женщина закричала, когда голодное пламя начало пожирать ее одежду, и заметалась по комнате, поджигая мебель, разлитый спирт и посетителей публичного дома. Огонь взревел, распространяясь по помещению с дикой скоростью.

Когда Режек подтолкнул его, Чекатило увидел Павла Коровица, на которого напало с дюжину крыс, кусая его за руки и за ноги, царапая грудь острыми коготками. А он, орудуя разбитой бутылкой и топча грызунов, пятился к закрытому ставнями окну. Пара крыс прыгнула на великана-кислевита, но тот отбросил бутылку и перехватил их в воздухе, раздавив в кулаках, затем швырнул обмякшие тельца на пол, сорвал с петель ставни и прямо сквозь осыпавшееся осколками стекло выбрался на улицу.

Чекатило взвыл, почувствовав острую боль, и тут же забыл о Павле Коровице – крыса впилась в его лодыжку. Он нагнулся, схватил крысу за загривок и оторвал ее от себя вместе с куском плоти, не обращая внимания на боль и кровь, хлынувшую из раны.

Крыса извивалась и кусала его за руки, когти чертили на коже Чекатило багровые полосы. Он свернул ей шею и увидел Режека, вытаскивающего из ножен короткий кинжал – меч был длинным и оказался неэффективным средством против этих мелких и юрких врагов. Наемник колол и резал каждого приближавшегося к нему грызуна, топча и пиная тех, кого не мог убить клинком.

Океан крыс смыкался вокруг них, но, когда очередной гигантский паразит бросился на него, Чекатило налетел на заднюю дверь. Он пригнулся, и крыса врезалась в стену. Прежде чем она успела оправиться, он развернулся и обрушил на грудь твари сапог, с наслаждением услышав хруст ломающихся ребер.

Дым, жар и огонь наполнили публичный дом. Режек вытолкнул хозяина за дверь и молниеносно захлопнул ее за собой – с другой стороны послышались тяжелые шлепки. Створка содрогалась – крысы штурмовали ее. Затем послышались треск и царапанье – твари принялись прогрызать себе путь.

– Идем! – снова крикнул Режек. – Дверь долго не продержится!

Наемник тащил своего хозяина в его покои под скрежет расщепляемого дерева, но тот не мог оторвать взгляда от длинной, мокрой от крови морды, высунувшейся из дыры, прогрызенной в закрытой двери. Гигантские зубы расширяли отверстие, и Чекатило, не веря своим глазам, наблюдал за тем, как сверхъестественных размеров тварь протискивает свое извивающееся тело в дыру. Создание уставилось на человека глубоко посаженными черными глазками. Оно взвизгнуло на высокой ноте, словно обиженный ребенок, разбрызгав хлопья розовой слюны, стук и скрежет на той стороне двери усилились.

Чекатило на одеревеневших ногах последовал за Режеком, все еще не в силах поверить в разумность крыс. Кто бы мог подумать, что хищные грызуны нападут таким количеством и с такой яростью? Он никогда не слышал ни о чем подобном и лишь качал головой, словно отвергая такое безумие.

Огонь распространился по всему зданию, своим ревом приглушая крики, доносившиеся из главного зала, и Чекатило понял, что с борделем покончено. Впрочем, это неважно, у него есть и другие притоны, и потеря одного мало что значит.

Но, убегая с Режеком из горящего публичного дома, он почувствовал, как похолодела кровь в его жилах, и это не было связано с теми ужасами, которым он стал свидетелем. Чекатило вспомнил о крысе, прогрызшей дверь и встретившейся с ним взглядом. Он видел в этих бусинках глаз жестокий разум, и неколебимая уверенность внезапно охватила его.

Он знал, что в глазах смотревшей на него крысы светилось нечто большее, чем голод.

Крыса искала его.