Вечером объявилась по телефону Катька.

— Ты почему дома? И почему по бабуськиному домику словно мамонт пробежал? — гневалась она. — Приезжаю я, значит, с института, а там… — Она присвистнула, показывая, что «там» было то еще зрелище, а я поскорее рассказала ей, что произошло, чтобы оправдаться в глазах лучшей подруги. Среагировала она бурно: — Кошмар!! Кошмар!! Тебя чуть не убил маньяк, а потом оказалось, что это был тот самый парень в косухе, и он к тому же приходится лучшим другом твоему Ромке, купно с которым они и придумали этот бредовый план, чтобы с помощью тебя вызволить их общего друга из СИЗО?! — на одном дыхании выдала Катя, а я подтвердила, что поняла она все правильно. — Кошмар! Жуть! Как ты это перенесла? — Собеседница сказала ей, что перенесла это крайне плохо. — Бедная моя подруга… Но этот твой! Совсем он ненормальный, что ли?! Законов, поди, не знает. Их дорогого Митяя обязаны были выпустить через сорок восемь часов или же предъявить обвинение. А коли прямых доказательств нет, какое на фиг обвинение?

— Его и выпускали, но только с подпиской о невыезде. А с появлением нового трупа сажали снова. Они и хотели доказать, что он тут вообще ни при чем.

— Ага, и сами стали при чем.

— Они не думали, что я их раскрою.

— Нет, ты их что, оправдываешь? — ополчилась против меня Любимова, которой претила сама мысль о том, что ее лучшая подруга может добровольно позволить мужчине собой манипулировать.

— Не знаю. Я не знаю, как быть, — посетовала я на судьбу. — Он мне очень нравится, но они меня использовали. Причем настолько гнусно и подло!

— Рада, что ты это понимаешь.

— К тому он оказался женатым. И с ребенком.

— Боже! — Катька, по всей видимости, схватилась за голову и стала ею качать, не отнимая рук. Потом все-таки справилась с собой и вновь взяла в руки трубку. — Силы небесные! Покусай его таракан! Вот и верь после этого мужикам! Точнее, наоборот, не верь, Юлька, не верь!

От усталости я плюхнулась в кресло.

— Но он клянется, что его брак на грани развода. И через два месяца он будет свободен. Что мне теперь с ним делать? — Я посмотрела на стену над софой, где висели, тикая, часы в форме сердца. Его подарок. Вот и мое сердце сейчас точно так же тикало, отсчитывая положенное мне до последнего удара время, которое, как мне казалось, в связи с последними напряженными неделями будет печально недолгим.

— Ой, они все клянутся, поверь мне. Но проходит месяц, два, полгода — ничего не меняется. То детей сначала надо в школу отдать. То подождать, когда они ее закончат и станут взрослыми и самостоятельными. Потом начнет жена болеть, а он не сможет бросить ее в таком состоянии. Затем будешь ждать, когда эта жена помрет, прости, Господи. Но так и не дождешься — живучие они, эти чужие жены!

— Откуда ты все знаешь? Об этой жизни? — подивилась я. Вроде подруга лишь на год меня старше, а иной раз кажется, точно лет на пятьдесят.

— Веллера читала? «Все о жизни», так и называется книга. Вот оттуда. Слушай, хочешь мой совет? — Конечно, я хотела, потому и выболтала все подробности своей личной жизни. Совет был мне крайне необходим! — Тебе с ним надо сделать всего один глагол, на букву «з».

— Хм… забодать? Замучить? — включилась я в игру. — Запутать? Задурить? Запудрить мозги?… Ах! — испугалась я догадки, осенившей меня после недолгих раздумий. Жестоко, конечно, но что поделать! Раз Катя говорит — надо, значит, надо! — Замочить! А нас не посадят?

— Подруга, ты че, белены объелась? — отпала Катерина, услышав такое. — Забыть его надо, забыть! Ну или «забить», как тебе больше нравится. То есть сначала забить, а потом забыть. Столько свободных парней на свете, мы тебе получше найдем!

— Ах, забы-ыть! — подивилась я легкости отгадки.

— Именно. А ты сразу — замочить. Экая ты кровожадная!

Неожиданно отключили свет. Из ванной, где мылась мама, незамедлительно донеслось ее возмущенное:

— Ну, Мосэнерго! Чтоб вам всем голой попой на муравейнике сидеть!

В следующее же мгновение, очевидно испугавшись столь неприязненной для заднего места процедуры, работники Мосэнергосбыта электричество вернули. Правда ненадолго.

— Думаю, тебе нужно развеяться, — сказала мне мембрана. — Не нужно даже, а жизненно необходимо. Что ты завтра делаешь? — проявила она любопытство, и свет вновь нас покинул. Забегая вперед, скажу, что на сей раз на более продолжительный период, очевидно, сотрудники, посовещавшись, решили, что против муравейников ничего не имеют.

— Вызываю электрика, — отшутилась я.

— У вас тоже творится этот беспредел? Понятно. Итак, ты ничего не делаешь. А коли так, то завтра отправляешься со мной на ярмарку.

— Что еще за ярмарка? — Держа у уха трубку, я на ощупь переселилась на софу и прилегла.

— С сегодняшнего дня по двадцать четвертое число у «Гиганта» проводится масштабная вещевая ярмарка. Ленка сказала, там дешевое, но в то же время вполне симпатичное барахлишко. Насчет качества она предпочла умолчать, но мы с тобой, Юлёна, не богачи, нам и синтетика сойдет. Ну что, зайдешь за мной где-нибудь в час?

— Не-а. Я ленивая, к тебе подниматься надо. Давай возле подъезда?

— Лады.

На этой веселой ноте мы завершили разговор. Было приятно, что верная подруга готова пожертвовать своим личным временем ради того, чтобы развеселить меня, и трубку я клала с улыбкой на устах.

На следующий день, во вторник, ровно в час дня я была у Катиного подъезда. Сегодня, несмотря на вторую половину марта, было настолько жарко, что я позволила себе облачиться в джинсовку и джинсы с кроссовками. Воистину, скоро в Московском регионе начнут расти пальмы с бананами. Хотя нет: бедняги замерзнут летом.

Подруга выплыла с опозданием в шесть с половиной минут, что было для нее так типично, и выглядела сверхшикарно: не застегнутый белый кожаный пиджачок, черная мини-юбка, черные сетчатые чулки, черные же стрейчевые сапожки до колена и новый пуловер со стразами с приличным вырезом. Катя всегда являлась эталоном изящества, стиля и женственности, и все же яркий макияж и не менее яркий маникюр лучше бы котировались на свидании в ночном клубе, чем во время похода за покупками. Впрочем, кому как нравится.

— Привет, — отбросив с плеча завитый каштановый локон, поздоровалась подруга.

— Привет, — откликнулась я и, наоборот, перекинула светлый хвост через плечо вперед: не все Кате, кокетничая, поправлять прическу, можно и мне разок.

Через пятнадцать минут мы были у «Гиганта». Ярмарка кишела покупателями и пестрела разнокалиберным товаром: от заколок и бижутерии до курток и шуб из натурального меха. Четыре длиннющих ряда палаток заняли почти всю площадь перед дворцом культуры и заканчивались аккурат перед древней, обшарпанной сценой. В наш город давненько не заглядывали звезды, но сегодня они решили сделать исключение в лице недавно созданной группы «Закат» (той, о которой и говорила вчера Лида), что давала сейчас благотворительный концерт просто для фона. Да, приход весны исключительно позитивно влияет на характер и настроение людей. Хотя коллектив, насколько мне известно, родом именно из нашего города, потому их выступление не является таким уж грандиозно добрым поступком.

— Люблю тебя, хочу тебя, — вещал со сцены незатейливые рифмы слабоголосый вокалист — паренек лет пятнадцати с подростковыми прыщами на лице. — И весь я твой, и вся ты моя…

— Давай сюда, — повела меня Катя в первый ряд. — О, косметика!

Оглядев ассортимент — довольно-таки богатый, — глаза у Катьки засветились алчным блеском. Мои же приобрели скучающий вид: я пришла сюда за конкретными вещами, потому мне как-то не улыбалось тратить время возле палатки с тем, чем я практически не пользуюсь.

Испробовав на боковой стороне ладони все тридцать два блеска для губ разных оттенков, Катюха остановила выбор на тоне номер девятнадцать (цвет назвался романтично — «Первый поцелуй», но я бы окрестила его просто как «розовый») и бойко принялась торговаться. Продавец не желала уступать, разговор затянулся, и я решила пройти дальше в поисках летней одежды, посчитав, что авось в одном и том же проходе Любимова меня не потеряет. Вскоре, толкаясь между палатками, изобиловавшими различной продукцией, я налетела на Лидку.

— Ты что здесь делаешь?! — очумела я, совсем позабыв про нашу серьезную ссору.

— Не пугайся, не на ярмарку, — очень даже миролюбиво отозвалась Семенова и улыбнулась. Я также улыбнулась: люблю незлопамятных людей. Однако… могла бы и извиниться! — Ты же знаешь, как я отношусь к ширпотребу. Я на концерт пришла, мне нравится «Закат». Тебя люблю, тебя хочу…

— Чего?! — испуганно дернулась я в сторону, нечаянно ударив локтем какую-то тетку, но тут поняла, что Лида просто подпевает любимому исполнителю.

— …И улечу, я улечу… Ты чего дергаешься? Слушай, за мной сейчас Пусик приедет на новой тачке, и мы прокатимся в Москву, в бутики. Хочу себе еще одну шубу. Я говорила?

— Нет, — нахмурилась я. Зачем человеку две шубы? К тому же, если верить нашей экологичке, вследствие накопления углекислого газа и пыли в атмосфере, что создает парниковый эффект, в ближайшее время миру грозит глобальное потепление. Какие, на фиг, шубы? Бикини нужно покупать.

— Юль, ты чего убежала? — догнала меня Катя. — Я выиграла! Она скинула пять рублей!

— Кать, ты знаешь Лиду? — Я представила их друг другу.

Бывшая одноклассница смерила мою подругу очень неприятным завистливо-агрессивным взглядом, в общем, как одна красивая женщина другую не менее, а то и более красивую, а Катерина, казалось, вообще не обратила на первую внимания. Почему красавицы так ненавидят друг друга, даже не зная внутреннего мира этого человека?

— Ла-апочка моя, вот ты где! — подкатился к нам пузатый дядя маленького росточка, и в связи с этим он казался абсолютно круглым. Круглый, словно мяч, лысый, словно мяч, и маленький, словно… маленький мяч. Одним словом, Мяч.

Лида повернулась к своему мужу с недовольной миной и закапризничала:

— Пусик, почему так долго?

— Прости, За-аинька! — Здесь Мячик заметил нас. — Здравствуйте, де-евоньки!

От этой дурацкой манеры растягивать гласные меня едва не стошнило, и я поклялась себе, что, если он еще раз это сделает, я начну играть им в волейбол. Корзиной будет служить открытое окошко дома через дорогу, авось докину, я довольно меткая. Но Кате, судя по всему, речь Мяча пришлась по вкусу, ведь это было своеобразным заигрыванием, а любое внимание к своей персоне со стороны особей мужского пола Любимова воспринимает как личную победу. Понятное дело, побеждать нравится всем.

Итак, Катюха растянула губы в своей фирменной улыбке и пожала Лидкиному Мячику руку. Сам Мяч тем временем не сводил пристального взора с ее коленок, обтянутых черной сеткой. Видя такое дело, мегера женушка схватила в охапку своего кругленького мужа и, чеканя им, уволокла от греха подальше.

— Вы знаете, что я мастер спорта? — обернувшись через плечо, крикнул Кате уводимый в неизвестность мячеподобный Лев Семенович и через секунду был скрыт с помощью Лиды из нашего поля зрения.

— Интересно, он мастер спорта по борьбе сумо? — подколола Катя.

— Ага. Или по боям без правил.

— В категории супертяжелого веса! — Мы рассмеялись.

Через два ряда бессмысленной толкотни среди многочисленных покупателей под зазывающие крики продавцов я выхватила глазами из толпы два знакомых силуэта, озирающихся вокруг себя в поисках кого-то. Может, меня?

— Кать, смотри. Мой экс со своим дружком.

— Да? Где? — Подруга посмотрела в направлении, которое я ей указала.

Ромка с Родионом тоже заметили ту, которую искали, и пошли в нашу сторону.

— Солнышко, я знал, что встречу тебя здесь! — с чувством выдал Жигунов и распростер перед моим носом свои жаркие объятия, но я не спешила в них падать.

— Вот мы и встретились, детка, — в свою очередь поприветствовал меня Краснов ехидно, что не сулило мне ничего хорошего.

Любимова смерила невысокого узкоплечего Родика в несвежей одежде и с грязными волосами чисто женским презрительным взглядом и спросила меня, скривив при этом мину жующего что-то чрезвычайно кислое человека и выразительно фыркнув:

— Че это за чмо в ботах?

Я еле сдержалась, чтобы не прыснуть от смеха, а Родион незамедлительно уставился на свои черные кеды. Наверно, применял к ним определение «боты». Вообще-то Катька сразу догадалась, кто это. Просто ей хотелось за меня отомстить, хотя бы так.

— Милая, ты подумала над тем, чтобы ко мне вернуться? — Это, конечно, Ромка.

Я нахмурилась.

— Знаешь, Ром, где твой самый большой промах?

— Да, это было жестоко… Этот костюм…

— Да, именно жестоко. Но не костюм. Ты обязан был сказать, что женат.

— Юлечка… — Ромка глубоко вздохнул, точно перед прыжком в воду. — Порядочные девушки вроде тебя, узнав такую новость, тут же машут ручкой. Я хотел, чтобы ты сперва поняла, какой я человек, узнала меня изнутри, так сказать, а не делала бы поспешных выводов при первой встрече. Матрешка моя, потерпи немного! Максимум — два несчастных месяца, они быстро пролетят, и все, я свободен! И мы будем вместе! Я… я женюсь на тебе! Теперь ты знаешь меня. Ты знаешь, что со мной не соскучишься. Да и с тобой тоже… Представляешь, как мы заживем?

— Честно говоря, с трудом. Да и не знаю, нужна ли мне такая жизнь.

— Давай просто попробуем! Ну дай мне шанс! — налились мольбой два синих глаза.

Вот снова возникло это чувство! С первой минуты разговора я была настроена очень сурово и жестко, как-никак парень меня здорово обманул, да и притом ради выгоды своего друга изрядно пощекотал нервы. Но стоило ушам поглубже окунуться в приятный тембр его голоса, как мозги сызнова начали отказывать. Гипнотизер он, что ли?

— Я не знаю… — Это все, что я смогла из себя выдавить. Как всегда — ни да, ни нет. Ни то ни се. Почему же я такая мягкотелая, такая податливая, такая уступчивая, такая лапша?

Катерина, до этого скромно отмалчивающаяся и слушающая наш диалог, едва почуяв в моем голосе слабину, схватила свою непутевую подругу под руку и решительно повела прочь. Ромка, видя такой демонстрационный уход, здравомысляще рассудил, что догонять не стоит: это ничего не даст, однако посчитал нелишним крикнуть вдогонку:

— Я тебе докажу свою любовь! Ты поймешь! Я… я сделаю это! — да таким тоном, что мне стало как-то не по себе. Не хватало, чтобы он с моим именем на устах сиганул с крыши, оставив маленького сына сиротой.

Я поделилась с Катей своими опасениями, и та тут же остудила пыл подруги:

— Фуфлогон твой Жигунов! Ничего он не сделает, вот увидишь!

— У меня такой сумбур в голове, — пожаловалась я ей.

— Ничего страшного, — оптимистично заявила она в ответ. — У тебя всегда были с этим местом немалые проблемы.

— Ну спасибо! — Вместо того чтобы обидеться, я рассмеялась. Наверно, «немалые проблемы» действительно имеют место. Впрочем, вероятнее всего Катя добивалась именно этого — поднятия настроения, а вовсе не обиды. — Ну, на самом деле, Кать, как после всего этого можно… Я даже не знаю, можно ли такое простить? И как вообще на это реагировать?

— Не хочешь — не прощай! — Судя по интонации, Любимова сама не хотела, чтобы Ромка был прощен. — И вообще, хватит о нем! — категорично заявила подруга и сунула мне в руки симпатичную розовую маечку. Батюшки! А я и не заметила, как мы успели пройти целый проход и остановиться возле одной из палаток. — Советую взять. Как раз твой размер. Очень дешево.

— Конечно, дешево! — бесцеремонно встряла продавец-прилипала, которую, кстати говоря, никто ни о чем не спрашивал. — Дешевле, чем у меня, нигде не найдете! Посмотрите еще эту расцветочку… И этот еще фасончик… — посыпалась из спортивной сумки на хрупких девушек куча-мала тряпок.

Тетка рьяно растягивала разнообразные майки и футболки, демонстрируя, что они и на слона влезут — излюбленное, но слегка неадекватное телодвижение всех продавцов одежды, — однако мы-то далеко не слонихи, и нам, наоборот, нужно было посмотреть, не велико ли это будет. Но вопреки всем уговорам показать товар в исходном размере, иначе элементарно не понять, на нас это либо же на мам, продавщица с упертостью осла и с еще большим энтузиазмом растягивала одежки.

Короче, отвлечься от мыслей о Ромке мне все же удалось, но через небольшой промежуток времени пришлось опять на него переключиться. И вот почему.

Когда динамики в сороковой раз пропели свое «люблю тебя, хочу тебя», на сцене стало твориться что-то невообразимое, я даже искренне пожалела, что, исходя из нашего с Катей местоположения, не имею возможности ее видеть.

— Отстань!.. Охрана!.. — пищал вокалист, разбавляя эти слова обильными междометиями и громким пыхтением с всхлипами, будто бы с кем-то дрался.

— Уйди… Уйди… Дай мне!.. Дай я… — в ответ солисту доносился из динамиков… Ромкин голос.

Я дернула подружку за рукав кожаного пиджака. Та прислушалась, после чего у нее вытянулось лицо.

— Вот свинья! — выругалась Катерина. — Когда только нажраться успел, алкаш буйный?

— Он не свинья! И не алкаш! — запротестовало все мое женское существо. — Просто он вправду любит меня!

Словно на крыльях, я полетела долой из прохода на узкую площадку перед сценой, волоча за собой яростно сопротивляющуюся подругу. И вовремя: Жигунов все еще воевал с пацаном за право обладать микрофоном.

— Как не стыдно бить маленьких! — крикнула ему Катька, но Роман не откликнулся. Зато откликнулись ярые фанаты «Заката», которым сильно не понравилось то, что их обожаемого кумира обозвали мелким.

— Пшла отсюда! — донеслось со всех концов.

— Захлопни варежку, мелочь пузатая! — ответила Катька сразу во все эти самые концы.

— Кто не любит наш «Закат», быстрой смерти будет рад! — впарили они ей устрашающего смысла лозунг.

С рифмоплетством у подруги всегда было отлично, так что:

— Лучше вовсе умереть, чем на «закатников» смотреть!

«Мелочь пузатая», возраст которой варьировался от десяти до пятнадцати лет, будучи неспособной простить столь нелестные отзывы в адрес кумиров, кинулась бить мою подружку. Ой, зря они это! Екатерину Михайловну голыми руками не возьмешь. Она и раньше умела постоять за себя, а после того, как прошла в каком-то спортклубе курсы по самообороне, и вовсе стала непобедимой. В своем кругу мы зовем ее Женщина-кошка. Короче, в результате короткой потасовки малолетки разлетелись кто куда с красочными фингалами на лицах и конечностях.

Но я, честно признаться, ничего этого вокруг себя не замечала (это потом мне рассказали очевидцы да и, немного смутившись, сама Катя), так как всем моим вниманием в тот период времени всецело завладел объект на сцене.

Наконец, «закатники» решили, что отдых им не помешает, и, объявив во всеуслышание конкурс «Алло! Мы ищем таланты», уступили лидерство Жигунову, лишь лениво подыгрывая ему на акустической гитаре.

— Я хочу посвятить эту песню, — перед исполнением сообщил экс со сцены, — своей любимой девушке Юле. И пусть она поймет, как сильно я люблю ее, и простит меня. Слова и музыка не знаю чьи, наверно, народные. — Ромка глотнул для храбрости из бутылки, имеющей этикетку со словом «пиво», которую все это время держал в руке, и начал позорить меня на весь город. — Для меня нет тебя-а прекрасней! Но ловлю я твой взор напрасно! — завел он оглушающе громко и постыдно фальшиво. И в самом деле — пьянь. Толпа одобряюще заулюлюкала. Оглядевшись, я подивилась тому, что циркачество Жигунова, едва начавшись, собрало куда больше зрителей, чем часовое выступление «Заката».

— Это Юрий Антонов, придурок! — высказалась Катя, но ее никто, кроме меня, не услышал.

— Как виденье, неу-у… ик!.. ловима, каждый день ты прохо-о-одишь мимо. Ля-ля-ля! И еще раз! Ик… — Все начали подпевать, на радостях аплодируя. — Как виденье, неу-уловима…

— Болван, — послышалось слева пренебрежительное. Это явно была не Любимова, ибо она стояла справа от меня.

Я оторвала-таки взгляд от подвыпившего выступающего и глянула налево. Родион! Ну конечно, как это я не поняла сразу?

И тут волей-неволей я увидела в толпе… Пашу! Самойлова! Он стоял неподалеку от нас с Красновым, но смотрел, не как все, на кренделя Жигунова, начавшего уже с пьяных глаз творить на сцене натуральную свистопляску, а на меня. Было видно, что он не сводит своего печального взора с моего глупого, счастливого лица уже давно. (Это с одной стороны позорно, когда пьяный великовозрастный дебил прославляет твое имя своим посредственным пением с беспорядочными телодвижениями туда-нога-сюда-рука, лишь отдаленно напоминающими танец, а с другой — приятно все ж таки.) Люди ходили мимо, толкались, а он все смотрел, ни на что не реагируя, на то, как радовалась я Ромкиным выходкам, как опрометью летела к сцене, как улыбалась, слушая его вой, только по недоразумению могущий назваться пением. Такой удрученный, печальный, несчастный, полный бездонной боли от неразделенной любви взгляд, но в то же время осуждающий: как ты, Образцова, предательница, можешь обращать внимание на пьяные выходки многократного обманщика и не замечать свысока такого чистого, преданного обожания?

И теперь я смотрела на Пашу. А он продолжать смотреть на меня. Вдруг что-то больно кольнуло изнутри в самое сердце. Что это было? Откуда это взялось? Что это значит?

Мне почему-то стало противно смотреть на сцену. Хотя Ромка там вовсю отплясывал румбу, совершенно не попадая в ритм собственного пения.

— Но в глазах твоих ле-о-од и стужа. Ха! Ведь тебе я совсе-ем не ну-ужен! А я повторяю вновь и вновь: не умирай, любо-овь! — доносилось из колонок, но моя душа и Пашины глаза подсказывали, что вовсе не Роман поет мне эти слова. Ромкиным голосом их говорил мне Павел.

Когда боль в сердце отступила, я обернулась на Катю: та внимательно изучала дисплей своего розового мобильного телефона.

— Не пойму… Без десяти три?! Быть этого не может! Юль, погляди на своих!

— А в чем дело? — крикнула я: из-за шума со сцены мы плохо слышали друг друга, но она сама взяла мою руку и посмотрела на циферблат наручных часов, после чего ответила с вопиющим ужасом в голосе:

— Блин, у меня на три назначено собеседование! Я забыла тебе сказать, что моя соседка работает бухгалтером в районном МФЦ, она обещала устроить меня к себе!

— Так чего мы ждем? Бежим! — МФЦ располагалась довольно далеко от места, где мы находились. Но если повезет и сразу подъедет нужный автобус… В принципе, успеть нельзя, но получится опоздать всего на чуть-чуть. На любимые Катины шесть с половиной минут.

Мы кинулись вон с ярмарки, но не тут-то было: во-первых, свора людей становилась все плотнее и отзывалась на все наши телодвижения агрессивным толканием, а во-вторых, Жигунов, сволочь такая, углядел со сцены мое бегство и ринулся за нами. Догнав у первого ряда палаток, уже неподалеку от дороги, он посмел развернуть настоящий спектакль в духе шекспировских страстей: эмоционально хватал за руки, театрально бросался в ноги, произносил трогательные, слезливые и пламенные речи, губительно рыдал. В общем, всячески мешал дезертировать.

Кое-как выбившись из его цепких объятий, мы с Катей умудрились добежать до дороги, понимая, однако, что автобусом так и так не успеем. Жигунов, прихватив Родика, следовал за нами. Еще немного, и они снова возьмут нас в плен. Мне-то ничего, всего-навсего неприятно, да и только, а Любимова может лишиться тепленького местечка, уготованного для нее доброй соседкой.

Скорый взмах Катиной руки — и возле нас затормаживает желтое такси, по счастливой случайности проезжавшее мимо и оказавшееся свободным. Мы мгновенно отодвинули переднее сиденье двухдверного «Фольксвагена» и плюхнулись назад. Автомобиль тронулся.

— В МФЦ на Чехова, пожалуйста, — взмолилась подруга, хотя шофер и не думал спрашивать, куда нам надо, а ехал, казалось бы, по собственному маршруту. — И будьте любезны, побыстрее!

Водитель выполнил просьбу, после чего мы с Любимовой начали вслух поражаться, как вовремя он оказался поблизости, как здорово нам подфартило, что для нашего (в особенности — моего) везенья большая редкость, и огромное ему за это спасибо. Сидевший за рулем мужчина средних лет по-прежнему молчал, кивая в такт нашим восхищенным признаниям. Казалось, он привык к благодарности клиентов за то, что вечно бывает в нужное время в нужном месте. Однако, когда мы задали ему вполне доходчивый и целесообразный вопрос о том, в какой же фирме он трудится и номер их горячей линии, поскольку на самой машине это не было указано, и водитель в ответ опять-таки промолчал, это уже выглядело более чем странно.

Совсем неожиданно, но одновременно мы с Катей осознали, что везут нас почему-то в абсолютно другом направлении, чем мы договаривались. Я серьезно сдрейфила, а подруга, вспомнив о том, что она Женщина-кошка, полезла выяснять отношения: холерик — он и в такси холерик.

— У тебя че, компас загнулся? Не видишь, куда прешь? Нам же в другую сторону! — и тому подобное.

Здесь впервые удалось девушкам услышать голос впереди сидящего человека. Голос этот был серьезным, рассудительным, мужским баритоном с приятной хрипотцой, который сообщил нам вот что:

— Там ведутся ремонтные работы. Делают новую дорогу. Едем в объезд.

Это объяснение нас успокоило, мы расслабленно откинулись на спинку сиденья и блаженно прикрыли глаза. Все плохое — позади.