Уход Боба стал катастрофой для меня. Он был моим мужчиной, моей силой, моим сердцем.

Я не сталкивалась со смертью в семье с детских лет. Теперь как будто отсекли часть меня, эмоциональную и духовную, даже физическую — потому что его отсутствие ощущалось и на этом уровне. Проснуться утром и не иметь возможности взглянуть на него было физически тяжело. Я не считаю смерть концом жизни, я верю, что дух продолжает жить, и верю в реинкарнацию в хорошем смысле. Но я впервые по-настоящему поняла это ощущение отсутствия, когда человек физически покидает этот мир.

Боб скончался примерно через месяц после получения ямайского Ордена за заслуги, одной из высших наград страны. Я перевезла его останки из Майами в Кингстон — мы могли бы доставить его в любое место, которое он выбрал бы, но мы вернули Боба на Ямайку — это было уместно, хотя еще уместнее было бы похоронить его в Африке, в земле, о которой он мечтал и которую потом увидел наяву. Мы надеемся когда-нибудь это сделать. Пусть хотя бы посмертно сбудется его мечта, и его косточки найдут покой в земле Африки.

Два дня тело Боба было доступно для прощания на Национальном стадионе в Кингстоне. Одна его рука покоилась поверх гитары, в другой была Библия. Десятки тысяч людей пришли отдать ему последний долг. На каждой улице Кингстона можно было слышать его музыку. Не только вся Ямайка, но и представители со всего мира прибыли на похороны. Выступили лидеры обеих политических партий. Играли «The Wailers» вместе с «I-Three», пела мать Боба, а также новая группа Марли — Шэрон, Седелла, Зигги и Стивен — они назвали себя «The Melody Makers». Затем гроб отвезли за семьдесят пять миль в Сент-Энн и поместили в мавзолей, сделанный из местного камня.

Мы, семья Марли, организовали похороны с помощью Элинор Уинт и Лорны Уэйнрайт, моих самых близких подруг — вместе, разумеется, с Минни, Марсией и Джуди. Я также должна упомянуть, что заметную поддержку мы получили от Бэбси Грэйндж, которая впоследствии стала сенатором от Ямайской трудовой партии. Она приложила все усилия, чтобы Бобу были отданы официальные почести по высшему разряду. Мне повезло, что у меня были подруги — сестры, — которые, когда ко мне еще не вернулась ясность мысли, говорили: «Слушай, нам надо сделать то-то и то-то. Как именно ты хотела бы все организовать? Мы тебе поможем, скажи как…» Некоторые вещи надо было сделать обязательно, и они говорили: «Не вздумай останавливаться, пока не добьешься задуманного». Без этой помощи и поддержки я бы не смогла осуществить все церемониальные и общественные аспекты похорон. Тетушка тоже там была. Она прожила еще довольно долго после смерти Боба, ей удалось застать лучшие времена.

Я находилась в странном состоянии: была в самом центре организационных забот и конечно понимала, что происходит, но в то же время не верила, что все это правда. Внутренне я впала в отрицание. Нет-нет, этого не может быть. Еще не конец. Все это дурной сон. Я оставалась в таком состоянии еще долгое время. Боб — он устал, он очень устал. И я видела, как он исчез. Но до сих пор, если мне говорят: «Когда Боб умер», я поправляю: «Боб не умер», — и люди смотрят на меня, как на ненормальную. Но у меня все еще осталось это чувство, что он не умер. Пусть он не здесь, но я еще увижу его.

После похорон проблемы посыпались как из ведра. У меня не осталось времени для скорби, потому что я сразу оказалась на перепутье, где встретилось все хорошее, плохое и очень плохое. И то, что Боб не оставил ни завещания, ни даже письма, только осложняло положение.

Когда я не увидела Питера и Банни на похоронах, я обратила на это внимание. Они не предложили никакой помощи, не участвовали ни в каких церемониях. Это поразило меня, тогда я подумала: «Невероятно!», но у меня не было времени сосредоточиться на них. Но несколько месяцев спустя, когда на меня свалились все эти трудности с наследием Боба и я почувствовала, что одной мне не сдюжить, я решила обратиться к Питеру и Банни за содействием. Речь не шла о деньгах; имущество — в основном музыка — было ценнее денег и одновременно не имело ценности без правильного управления. Требовалось все хорошенько продумать, поскольку без завещания всякое могло случиться.

Я позвонила Банни и Питеру и пригласила их на встречу в оффисе «Tuff Gong» на Хоуп-роуд, 56. Я сказала им:

— По-моему, самое разумное для нас — объединить усилия.

Про себя я помолилась, чтобы они согласились, хотя и знала про различные конфликты и сложные ситуации, из-за которых группа распалась. Но я закрыла на это глаза и сказала себе, что, если есть шанс все начать с чистого листа, надо его использовать.

Однако когда Питер и Банни прибыли на встречу, они были настроены агрессивно. Началось с того, что они обругали охранника на входе. Я отвела их наверх в офис. На Хоуп-роуд все говорило о Бобе — магазин пластинок, постеры, фотографии, разные реликвии. Неожиданно, к моему ужасу, Питер начал срывать фотографии Боба со стен со словами, что ему не хочется смотреть на мертвецов. С ума сойти! Не хочешь видеть мертвеца — сорви его со стены! И года не прошло, как Боб умер, все еще скорбели по нему!

Я не могла поверить своим глазам. Я не представляла себе глубину ненависти Питера, силу противоречий между ними, обиду, которой даже смерть была нипочем. И Банни был не лучше, совершенно непробиваем. Его позиция состояла в том, что смерть Боба наступила как результат «грехов и разложения». Я пообещала себе тогда, что я когда-нибудь расскажу обо всем этом, потому что люди должны знать правду. Смотреть на наших бывших друзей было тяжело.

Помня о своем намерении вовлечь их в общее дело, я сказала:

— Давайте держаться друг друга и работать вместе.

Но они возразили, что пришли все вернуть и сделать по-своему, изменить одно, исправить другое. Они не желали видеть портреты Боба, потому что он уже мертв. И теперь я будто бы должна закрыть компанию и сделать все по-новому.

Я сохраняла спокойствие и сказала, что очень удивлена их реакции, хотя в глубине души чувствовала, что все бесполезно. Потом Банни заявил — я ждала двадцать лет, прежде чем опубликовать его слова, — что если бы я пришла и стала работать на них, бросила начатое… Я смотрела на них и думала: они рехнулись! А потом вспомнила, как озадачена и шокирована была, когда после общения с тетушкой и подобными ей женщинами обнаружила, что для некоторых ямайских мужчин женщины существуют только для секса, готовки, стирки, деторождения, только для того, чтобы удовлетворять мужчин и помалкивать.

Когда они ушли, я подумала: «Нет-нет, пора надеть бронежилет и сражаться. Потому что явно назревает война». Боб умер в 1981-м, а в 1982-м началась битва. Нам пришлось создать фонд по управлению имуществом, чтобы юристы не давали посторонним лезть в наши дела. Все теперь должно было делаться по закону, с участием жены, детей и фонда. Потому что, если Банни и Питеру удалось бы все забрать, мы с детьми остались бы с дырой в кармане. Это было настоящее сражение. Люди, о которых я думала, что они протянут мне руку помощи и поддержат в сохранении наследия Боба, эти люди были полны злобы и зависти, они хотели только одного — отомстить. Когда я поняла это, то обсудила все с семьей, и мы пришли к общему мнению, что нельзя позволить этим людям все разрушить. И я создала собственную компанию, «RMM», что одновременно значит «Роберт Марли Мьюзик» и «Рита Марли Мьюзик».

Иногда приходится очень непросто, когда на твою долю выпадает то, к чему ты не готов. Я не могла не стать менеджером наследия Боба, хотя мне этого совершенно не хотелось. Но выбора не оставалось, никто другой не мог взять на себя эту ношу, и мне пришлось изучать многое на ходу. Это тяжело, говорить себе каждый день: «Если бы я знала это раньше, если бы я была в курсе с самого начала…» Но потом знания накапливаются. Теперь я многое знаю.

У разных людей было много всяких идей по поводу наследия Боба, особенно после того, как я занялась управлением. Оказалось, что ситуация могла бы быть хуже, если бы Боб написал завещание и назвал меня и детей в качестве правообладателей, потому что тогда нас ненавидели бы как наследников. Теперь же меня обвиняли в том, что я не имею этих прав и сражаюсь за них, потому что Боб мне ничего не оставил. Хотя я была его женой, мне все равно приходилось сражаться — не только за себя, разумеется, но за всю семью, потому что закон говорит: если человек умер, не оставив завещания, его имущество переходит в государственную собственность, а ты должен доказать, имеешь ли ты право участвовать в разделе имущества.

По закону фонд должен был пригласить всех, кто претендовал на наследство. Каждый, кто рассчитывал на часть имущества или утверждал, что он ребенок Боба Марли, имел десять дней, чтобы заявить о себе. Некоторые из этих претензий были просто невероятными! Люди намного старше Боба утверждали, что он их отец, другие заявляли, что они мои приемные дети! Один парень говорил, что он появился в результате сделанного мной аборта, но не умер, хотя я об этом не знала! Были люди, которые доказывали, что Боб обещал о них заботиться до конца их дней, и теперь они якобы разочарованы, что он нарушил обещание! Маразм крепчал с каждым днем.

Возникли большие проблемы с налогами, с так называемыми друзьями и так называемыми менеджерами. Перед смертью Боб вызвал одного из своих юристов и пообещал вернуть все права на ранние работы с «JAD» и передать их его семье — это тоже создало большую проблему. Находились люди, которые утверждали, что «создали» Боба. Их было так много, что впору было усомниться, делал ли сам Боб хоть что-то в жизни. Все они настаивали на том, что «мы» сделали то, и «мы» сделали это. Множество людей пытались воспользоваться моей неопытностью. Людей, которые считали: что бы я ни получила, все будет слишком много для меня. И каждый из них рассчитывал урвать кусок.

Я чувствовала, что попала в западню. Существовало три человека, знавших реальное состояние дел: менеджер Боба Дон Тейлор (уволенный во время последнего турне), его юрист Дэвид Стайнберг и бухгалтер Марвин Золт. С ними мне и приходилось общаться, чтобы по-настоящему понять, что к чему. Как я уже говорила, после работы с «JAD» я никогда не принимала участия в деловом аспекте карьеры Боба, большая часть которой проходила вне Ямайки. Совсем другие люди отвечали за бизнес, мне хватало забот в студии, на сцене и дома с детьми. Я вовсе не была такой деловой женщиной, какой стала позже.

Меня привлекли к судебному разбирательству в Штатах, которое продлилось целых полгода, — я будто бы потратила деньги на то, что фонд счел не относящимся к Бобу Марли. Жалоба управляющего заключалась в том, что я действовала незаконно, что Дон Тейлор сообщил им, будто я трачу миллионы долларов, живу как королева и заслуживаю тюрьмы. Он пытался выставить меня молодой черной дурочкой, чей муж умер и оставил ей состояние. Тейлор обманывал меня, но мне все равно приходилось слушать его, потому что он съел с Бобом не один пуд соли и много знал. Так что я просто слушала и мотала на ус, потому что мне не хватало информации. Некоторое время после смерти Боба я позволяла Дону Тейлору руководить моими действиями, хотя и не доверяла ему полностью — в прошлом я не раз спасала его шкуру от Боба, который ловил его на растратах, а иногда и на кокаиновых загулах, когда Дон присутствовал на работе, но ни на что не годился из-за своего состояния. И я — думаю, по глупости — всегда была очень милосердна и говорила Бобу: «Ой, бедный Дон, не выгоняй его». Теперь тот же самый Дон Тейлор говорил фонду, чтобы меня посадили за решетку, потому что я тратила миллионы на «посторонние нужды» — на заботу о наших детях, о матери Боба, на такие вещи, которые Боб сам бы делал, будь он жив.

Поразительно, с какой легкостью можно обирать овдовевшую женщину, а потом сделать разворот на сто восемьдесят градусов и обвинить ее в тех самых делах, в которые сам ее и втянул. Как-то Дон Тейлор убедил меня купить квартиру, которую он снимал в Нассау, — он говорил, что это неплохое вложение, а ему самому не хватает денег. Он привел меня туда и познакомил с владельцами, отвез в банк оплатить покупку, а потом пришел в фонд жаловаться, что я купила дом за границей! Всю дорогу, зная до тонкостей дела Боба, он был в курсе, что не существовало никаких миллионов, о которых он болтал людям. Если бы Боб был так богат, ему было бы не нужно работать в таком напряженном режиме перед смертью. У нас на Ямайке есть поговорка, которая очень подходит к Дону Тейлору: пожалеешь хромую собаку, она же тебя и укусит.

Разбирательство было результатом иска против бухгалтера и юриста Боба, к которым фонд присоединил меня, в результате нам удалось повернуть дело вспять и засудить фонд. Получалось, что нас собирались наказать за изобретательность, за то, что мы поступали с имеющимися деньгами логично и правильно, и более того — так, как было необходимо. Мне было необходимо купить участок, где мы теперь живем, фабрику на Маркус-Гарви-драйв, студию на Ямайке, в которой мы сейчас работаем. Мне надо была готовить «The Melody Makers», «The Wailers» и «I-Three» к очередным турне, чтобы сохранить дух Боба — он сам попросил Зигги об этом: «Когда будешь подниматься, возвышай и меня». Кроме того, правильно было — и я знаю, что Боб это одобрил бы, — дать детям попробовать себя в деле (что, как каждый может видеть, привело к замечательным результатам). Я должна была снабжать деньгами «The Wailers» и «I-Three», чтобы они продолжали работать с «Tuff Gong». Мне пришлось выплатить множество долгов, которые, как мне сказали, оставил Боб. Я должна была дать деньги матери Боба, чтобы закончить выплаты за дом в Майами, где она живет с детьми, потому что Боб купил его в рассрочку. И все это хотели повернуть против меня — и посадить за благие дела в тюрьму.

Но все, что я делала, было законно. Я слушалась Дэвида Стайнберга и Марвина Золта, потому что Боб всегда им доверял. Я считала, что это верный ход — спрашивать совета у тех, к кому обращался Боб, особенно ради дел, которые он сам бы сделал и которые планировал вместе с ними. Я ничего не делала сама по себе, всегда слушалась их рекомендаций. Поэтому я могла прийти в суд и рассказать все как было, и показать судье, что сделала лично я. Что я изменила, использовав деньги Боба, какие инвестиции сделала, насколько больше пластинок за счет этого продано. И присяжные увидели, что я действовала с лучшими намерениями — разве можно красть у самой себя?

У меня есть стенограмма всего процесса. Он был сложным, но мы выиграли, и между прочим, никого из обвинителей, включая Дона Тейлора, уже нет в живых.

Еще один процесс, через который мне пришлось пройти, был связан с тем, что Дэнни Симс пытался отсудить у нас права на записи, которыми владел Боб. В защиту позиции Дэнни Симса его адвокат пригласил людей, которые не постеснялись присягнуть, что песни Боба принадлежали Дэнни! Это испытание прекрасно иллюстрирует песню Боба о том, что «твой лучший друг может быть злейшим врагом, а твой злейший враг — лучшим другом». Я была в турне во время той части разбирательства, которая проходила в суде Манхэттена, и поскольку я думала, что мне не стоит там показываться, я попросила человека из сопровождающих — нашего повара по имени Обедайя — заглянуть в суд и посмотреть, что происходит. Так получилось, что он вошел в зал как раз в тот момент, когда Дон Тейлор рассказывал судье, что Боб Марли был одним из самых опасных людей на Ямайке. Тут Дон заметил Обе дайю и заявил судье, что я подослала его убить Дона, — и попросил его выдворить!

За все это время судов и прочих бедствий я не сделала ничего, заслуживающего порицания. Потому что я просто пыталась помочь тому, кто ушел слишком рано, тому, кто принес свет в мою жизнь и наставил меня на путь истинный, когда я была молода.

Мне хотелось бы, чтобы все это поняли. Я считаю, что Боб сделал очень важное дело и помог мне найти себя. Да! Кому еще могла я отдать себя? Если бы я досталась другому мужчине, я бы стала совсем другой. Но тогда я слушалась его, потому что он говорил очень важные вещи: «Ты — это ты, ты черная, и ты красивая». И я знаю, что многие, очень многие тоже нашли себя благодаря ему.

Мне по-прежнему нелегко, но сейчас стало немного проще, потому что дети теперь берут на себя часть моих трудов и ответственности. «Так делал мой папа, это ему не понравилось бы, такого он не делал, это он хотел сделать». Так что мы вместе решаем некоторые вещи. Мы упустили много денег, которые могли получить. Но таков уж был Боб. Он был заинтересован не столько в деньгах, сколько в том, чтобы донести свои слова и свою музыку до всего мира. Поехать в Италию и собрать бо́льшую аудиторию, чем Папа Римский, — это для него было важнее миллиона баксов!

В последние двадцать лет мое внимание было сосредоточено на делах Боба и на его музыке, что я говорю не из тщеславия, а чтобы объяснить: если бы никто за этим не присматривал, его наследие могло бы погибнуть. В 1984 году я предложила Крису Блэкуэллу продолжить дело Боба, поддержать «The Wailers» и «I-Three» и отправить их в турне.

Крис сказал:

— Это не имеет смысла, потому что Боб кончился, и через пару лет его музыка перестанет продаваться в таких количествах, так что не стоит тратить деньги на тур.

Я возразила:

— Ты жестоко ошибаешься, Крис! Этого не будет, пока мы живы. Потому что мы были частью того времени, Боб работал не один, мы поддерживали его и будем продолжать нести его музыку людям. Мы можем, и мы должны это делать.

И мы начали с тура в поддержку альбома «Legend».

Тогда я была сосредоточена на том, чтобы развивать импульс музыки Боба, сохранить то уважение, которое люди питают к нему, сохранить путь, по которому могли бы пойти его дети, — и в то же время быть скромной, не выставляться, не дать собственным амбициям взять верх. Потому что я работала не ради себя самой. Напротив, я старалась — и, думаю, мне это удалось — слегка отодвинуть на время свою карьеру. Мы знали: пусть Боб и сделал многое, еще оставались вершины, которых он мог бы достичь, почести, которых он не получил при жизни. И это была наша работа — и задача его поклонников — добиться, чтобы эти почести были отданы. Например, имя Боба Марли было занесено в список Зала славы рок-н-ролла посмертно — нам удалось это сделать только благодаря тому, что наследие Боба продолжало жить. И благодаря любви его старых фэнов, а также новых, кому не повезло увидеть его на сцене, но кто любит его музыку с той же силой.

Часто наша работа становилась в большей степени тяжелым трудом и ответственностью, нежели радостью. Публичная природа этой ответственности пугала тетушку — мою дорогую тетушку, продолжавшую поддерживать меня все это время. Она твердила мне: «Тебя убьют» или «Пожалуйста, не заводи бойфренда». Как будто ход моей жизни теперь определяли другие люди. Но я отвечала, что не допущу этого, не позволю посторонним влиять на мои действия. Я видела, как Боб растратил всего себя на случайных людей, и выучила этот урок. Я никому не доставлю подобного удовольствия. Я не должна забывать о Рите, потому что я знаю: есть опасность потерять Риту. Не из-за Боба, а из-за того, что существуют люди, которые пытаются использовать меня за счет имени Боба. И я видела это и понимала: если я соглашусь, то ничего от меня самой во мне не останется. Я должна хранить себя, чтобы растить моих детей — теперь это были только мои дети, и еще совсем юные — в 1985-м самой старшей, Шэрон, было девятнадцать, а самой младшей, Стефани, всего одиннадцать, и психологические нагрузки на них были намного выше, чем на их ровесников, потому что они были детьми знаменитости. Так что я должна была оставаться сильной, напоминать себе, что я прошла хорошую школу и готова к сопротивлению. Боб не виноват в наших невзгодах, потому что его такому не учили, но я теперь знала достаточно, чтобы защитить свои права.

Я была не одинока в своей борьбе, у меня были хорошие юристы и бухгалтеры, надежная команда и верные сторонники. Друзья, стоявшие за меня стеной и помогавшие принимать трудные решения. И у меня была моя вера.

В 2000 году журнал «Time» назвал «песней века» композицию Боба «One Love», а «альбомом века» — наш альбом «Exodus». Эти почести, ради которых Боб приложил столько усилий, были отданы ему людьми, относившимися к его музыке так, как она того заслуживает. Боб Марли занял заслуженное место в истории музыки.

Когда я думала о сохранении памяти Боба и плодов его труда, первое, что приходило в голову, — организовать культурно-образовательный центр в доме на Хоуп-роуд. Это привело к некоторым разногласиям, потому что мать Боба хотела сохранить дом, чтобы там можно было жить, приезжать с друзьями и семьей. Но в результате переговоров мы приняли решение, которое устроило всех, — организовали там Музей Боба Марли. Я чувствовала, что должна учредить такой музей. Ведь я думала о миллионах людей, разделявших вдохновение Боба, — многим из них было бы интересно увидеть, где претворялась в жизнь музыкальная история.

Я уже упоминала, что, когда Боб начал пользоваться этим домом, пришлось учитывать специфику его расположения. Здание находилось не только в одном квартале от офиса премьер-министра, но и недалеко от Кингс-хауз, где по приезде на Ямайку останавливается английская королева. Жалобы, которые мы слышали еще тогда, — «нельзя строить абы что на этой улице, кто вам позволил?» — теперь были направлены в мой адрес: «Рита Марли сошла с ума, устраивает бардак в серьезном районе!» Но теперь мы можем с гордостью поднимать наш растаманский флаг, и флаг Ямайки реет рядом, вместе с флагами других стран. Боб до такого не додумался бы, ему бы не пришло в голову, что подобное возможно. Я так и слышу, как он говорит: «Рита, так нельзя, кто тебе позволит! Ты в своем уме?»

Но по сравнению с концом 70-х некоторые важные стороны жизни изменились на Ямайке, как и во всем мире. Тогда невозможно было увидеть портрет Боба Марли во всю стену или людей с дредами в рекламе кока-колы. Если бы Боб не достиг успеха, если бы он не добился победы, будучи растафари, все сложилось бы иначе. Хотя, конечно, смысловое наполнение тоже поменялось — сейчас не нужно читать Библию, чтобы носить дреды. Мы должны были читать по главе в день, должны были знать, почему встали на этот путь. А сегодня достаточно пойти к парикмахеру и посидеть часок в кресле: был такой — стал другой. Подумать только! Мы прошли долгий путь с тех пор, когда меня обвиняли, оскорбляли, презирали, даже плевали в меня: «Ты только глянь на нее — тетка учит-учит ее, и посмотри, что делается!»

Хоуп-роуд, 56, остается почти таким же, как в те времена, когда Крис Блэкуэлл купил дом и отдал его Бобу. Это старое деревянное здание, которое сохраняется за счет непрерывных усилий спасти его от разрушения. Частично древесина осталась со времен первоначальной постройки, частично была восстановлена, чтобы сохранить колорит. Музей управляется Фондом Боба Марли, благотворительной организацией; сотни тысяч людей со всего мира посетили его. Постепенно мы добавляли новые элементы в экспозицию — благодаря, главным образом, Невиллу Гаррику, который вложил много вдохновения, времени и сил в поддержание этого проекта. Помимо исторических артефактов, автографов и снимков, теперь там есть выставочный зал и театр на восемьдесят мест. Проводятся экскурсионные туры, продаются видеозаписи концертов Боба. Различные съемки из жизни Боба и другие специальные фильмы показывают в конце каждой экскурсии.

Члены семьи Марли — тоже часть этого места. Посетители всегда удивляются, когда видят кого-нибудь из родственников Боба на территории музея. Они тут же спешат взять автографы, которые мы с удовольствием даем. У нас есть магазин сувениров и бутик с африканским прикладным искусством — им заведует Стефани. Недавно мы добавили маленький магазинчик под названием «Bob's Cream», там мы продаем мороженое и натуральные закуски. Ресторан «Царица Савская», который по-прежнему работает и является частью музея, предлагает фруктовые напитки и натуральную пищу. Мы привозим приправы прямо из Эфиопии и подаем эфиопские блюда — «доро ват» и другие похлебки, вино, сделанное из меда (оно называется «тег»), овощи, все, что можно найти только в эфиопском ресторане. Мы воскуриваем эфиопские благовония, чтобы посетители сразу чувствовали себя на эфиопской земле, и вообще стараемся сделать все как можно аутен тичнее — столы в ресторане сделаны из эфиопской соломки, стулья тоже эфиопские, и мы пытаемся говорить по-амхарски — «теналистилин» значит «здравствуйте»!

В «Universla Studios» в Орландо во Флориде теперь существует отдел под названием «Боб Марли. Посвящение свободе». Там также можно увидеть различные реликвии, связанные с Бобом, которые мы им передали. Это была наша инициатива с целью распространения музыки Боба, на которую Крис Блэкуэлл, по-прежнему помогающий нам принимать некоторые решения, согласился не сразу. Поначалу он сказал: «Бобу это не нужно, Боб уже на небе». Но моя позиция такова: если можно поднять его выше, то нужно попробовать. Пришлось потрудиться, но я чувствовала, что это поможет сделать Боба более известным — так и получилось. Мы устраиваем там концерты каждый год 6 февраля, в его день рождения, с участием наших детей, Зигги Марли и «The Melody Makers», Каймани, Дамиана и Джулиена Марли, меня самой и «I-Three». Боб поддерживает огонь в нашей музыке. Я счастлива быть ее частью и считаю, что мы хорошо делаем нашу работу. Я горжусь тем, что я не просто вдова Боба Марли, а человек, поддерживающий его наследие, которое так много значит для всего мира. Не только люди моего возраста интересуются этой музыкой, но и молодые поколения по-прежнему воспринимают идеи Боба, поют его песни на концертах и носят футболки с его портретом.