Вторжение. Смерть ночи

Марсден Джон

Продолжение книги, на основе которой был снят захватывающий фильм «Вторжение. Битва за рай»!

Прошло уже несколько месяцев, с тех пор как Элли и её друзья вернулись из похода и обнаружили, что их страна захвачена ненавистным врагом. Подростки приняли сложное решение: они должны не просто выжить, но и оказать врагу сопротивление. Однако о себе дают знать первые неудачи и поражения (Корри в больнице, в коме, Кевин в плену). Отныне каждый из молодых людей ведёт борьбу не только с оккупантами, но и с собственными разочарованиями и бедами, рухнувшими иллюзиями и противоречивыми чувствами. Им приходится принимать болезненные решения и даже убивать врага. К тому же выяснилось, они не единственные партизаны этой войны, но всем ли кажущимся союзникам можно доверять? Напряжение нарастает, кольцо врагов сужается, группа несёт потери...

Впервые на русском языке!

 

1

Пропади они пропадом, эти записи! Я бы предпочла поспать. Боже, как бы мне хотелось поспать! Но не могу. Прошло много времени с тех пор, как я мирно спала ночью. И ни разу это не получалось с тех пор, как я забралась сюда и очутилась в этом непонятном месте под названием Ад.

Когда удаётся прилечь, чего уж я только не пробую! Считаю разных овец: бордер-лейстеров, мериносов, корридейлов, южных саффолкских... Думаю о родителях. Думаю о Ли. О Корри, Кевине и обо всех моих друзьях. Иногда я крепко зажмуриваюсь и приказываю себе спать, а когда это не помогает, то приказываю бодрствовать. Реверсивная психология.

Я много читаю, пока есть дневной свет или когда мне кажется, что на это стоит потратить какую-то часть батареек. Но вскоре глаза мои устают, веки тяжелеют, я выключаю фонарик и откладываю книгу. И это маленькое движение внезапно возвращает меня к действительности. Будто я иду по длинному коридору, а как только добираюсь до вожделенной двери, она резко захлопывается у меня перед носом.

Поэтому я снова начинаю писать. Это помогает убить время. Нет, буду честной: в этом есть нечто большее. Я выплёскиваю на бумагу то, чем полны моя голова и сердце. Это не значит, что там ничего не остаётся. Оно там навсегда. Но когда я записываю, то внутри у меня как будто появляется больше свободного пространства для других вещей. Заснуть всё равно не удаётся, но это лучше, чем лежать в палатке и ждать погружения в сон.

Сначала всем очень хотелось, чтобы я принялась за записи, ведь они должны были стать нашей летописью, нашей историей. Всех так взволновала эта мысль! А теперь едва ли кого-то интересует, пишу я или нет. Отчасти потому, что друзьям не понравились кое-какие из моих последних записей. Я объяснила, что намерена быть честной, и все сказали — отлично, но, когда прочитали текст, он не доставил им удовольствия. В особенности Крису.

Сегодня вечером очень темно. Осень крадётся сквозь буш, роняя то тут, то там листья, раскрашивая ежевику, остужая ветер. Холодно, и очень трудно одновременно писать и сохранять тепло. Я скрючилась в спальном мешке, как какой-нибудь горбун, и пытаюсь справиться с фонариком, бумагой и моей ручкой, не слишком высовываясь при этом на холодный ночной воздух.

«Моя ручка».

Как забавно: я написала это неосознанно. Просто «фонарик», просто «бумага», но — «моя ручка». Наверное, это отражает, что означают для меня записи. Моя ручка — это некое связующее звено между моим сердцем и бумагой. Пожалуй, самая важная вещь из тех, что у меня есть.

И всё равно в последний раз я делала записи сто лет назад, после той ночи, когда Кевин уехал от нас в тёмном «мерседесе», увозя раненую Корри, лежавшую без сознания на заднем сиденье. Помню, я думала, что, если бы мне предложили загадать одно-единственное желание, оно было бы таким: пусть они доберутся до госпиталя и с ними там хорошо обойдутся. А уж если бы мне пообещали выполнить два желания, то я хотела бы, чтобы с моими родителями тоже всё было в порядке, пусть даже они заперты в павильоне для скота на территории ярмарки. А напоследок, третьим пунктом, я бы пожелала, чтобы всем в мире жилось хорошо, и мне в том числе.

Очень многое случилось с тех пор, как уехали Кевин и Корри. Пару недель спустя Гомер собрал нас всех. Нами всё ещё владели тревога и страх, и, возможно, это был не лучший момент для собрания, но мы уже достаточно долго мучились каждый сам по себе. Мне казалось, что всё ещё слишком подавлены и не в силах много разговаривать или строить планы, но я в очередной раз недооценила Гомера. Он всё обмозговал. Нет, он так не говорил, но это стало очевидно из его речи на собрании. Было время, когда размышляющий Гомер показался бы мне чем-то вроде летающего утконоса, и я, похоже, всё ещё не привыкла к подобной перемене. Но когда он собрал нас у ручья, выяснилось, что он вовсе не погрузился в глубокое уныние, как некоторые из нас.

Гомер встал перед нами, прислонившись к большому камню и засунув руки в карманы джинсов. Его смуглое лицо было серьёзно, карие глаза всматривались в каждого мгновение-другое, словно оценивая то, что видели. Сначала он взглянул на Ли, сидевшего в стороне у ручья и смотревшего на воду. Ли держал в руках прут и медленно ломал его на мелкие кусочки, бросая их в ручей один за другим. Когда в бурлящей между камнями воде исчезал очередной обломок, он отделял новый. Ли не поднимал головы, да если бы и поднял, я знала, что в его глазах — только печаль, которая казалась невыносимой. Мне хотелось разогнать её, но я понятия не имела, как это сделать.

Напротив Ли устроился Крис. Он держал на коленях блокнот, куда постоянно что-то записывал. Он словно жил в своём блокноте, а не рядом с нами. Крис не разговаривал с блокнотом — ну, по крайней мере, вслух, — но он спал с ним, держал при себе, когда ел, и ревниво оберегал от всяких любопытных вроде меня. Думаю, Крис продолжал сочинять стихи. Когда-то он постоянно показывал мне свои вирши, но очень серьёзно обиделся на мои записи о нём и с тех пор почти со мной не разговаривал. Вряд ли я сказала о нём что-то уж слишком плохое, но Крис мог всё воспринять по-своему. Мне ведь нравились его стихи, пусть они и ставили меня в тупик. Просто правилось звучание слов.

Запомнила я только это:

В тёмном холоде рык грузовиков На дороге к отчаянию. Солнца нет, и нет облаков, Нет флагов сияния. Люди шагают, головы свесив. В них нет любви, поделиться нечем.

Рядом со мной сидела Робин, самый сильный человек из всех, кого я знаю. Но с ней происходило нечто даже забавное. Чем дольше продолжаются все эти ужасы, гем хладнокровнее она становится. Да, она была угнетена происшествием с Корри и Кевином, но это не помешало ей оставаться спокойной. Робин много улыбалась, особенно мне. Не все мне улыбались. Робин держалась храбро в самые тяжёлые для нас моменты, когда нужно было под градом пуль на скорости в девяносто километров вести тяжёлую машину. Именно она помогала мне сохранять здравомыслие. Думаю, останься я одна, я замедлила бы ход и позволила вражеским автомобилям догнать нас. Или остановилась бы где-нибудь на пешеходном переходе, чтобы пропустить солдата с автоматом. В ту ночь я заимствовала храбрость у Робин, и в другие моменты тоже. Надо надеяться, я не исчерпаю её до дна.

Напротив Гомера устроилась у ручья Фай, опустив в воду изящные, как у балерины, ножки. Она выглядела такой же, как всегда: словно готова была налить чай для бабушки и подать его в фарфоровой чашке «Ройял Далтон». Или сфотографироваться для обложки каталога одежды «Вестерн роуз». А может быть, разбить сердце какому-нибудь парню, заставив другую девушку ревновать и завидовать, или вынудить вашего собственного отца краснеть, хохотать и болтать, словно он стал вдруг лет на двадцать моложе. Да, это была всё та же Фай: умная, очаровательная и хрупкая. И эта самая Фай кралась в одиночку в ночи, высматривая вражеские патрули, поджигая пропитанный бензином фитиль, чтобы взорвать мост, мчалась на мотоцикле через пустоши, спасаясь от обстрела...

Я ужасно ошибалась насчёт Фай.

И до сих пор в ней не разобралась. После того как мы взорвали мост, она, хихикая, сказала: «Поверить не могу, что я это сделала! Давайте ещё что-нибудь устроим!» А когда Кевин уехал, увозя на заднем сиденье раненую Корри, Фай плакала неделю.

И именно Фай сильнее всех задели мои записи. Крис злился, но Фай было по-настоящему больно. Она сказала, что я нарушила доверие, выставила её и Гомера кем-то вроде придурков, детишек и что я обманула её, не рассказав о своих чувствах к Гомеру. Я знаю, что мои записи плохо отразились на их отношениях. Они стали неловко себя чувствовать рядом друг с другом, очень неуютно. Следовало бы мне понять, что такое может произойти. Я сглупила.

Гомер гоже был расстроен, хотя прямо не сказал ничего. А это плохой знак, потому что обычно он болтал со мной обо всём. Но теперь он, казалось, испытывал затруднения. Если мы вдруг оставались наедине, Гомер тут же бормотал извинения и стремительно убегал куда-нибудь. И меня эго очень огорчало, может быть даже сильнее, чем испорченные отношения с Фай.

Ох уж эта мне сила письменного слова!

Но понемногу всё сглаживалось. В такой маленькой группе мы просто не могли долго оставаться врагами. Мы слишком сильно нуждались друг в друге. Думаю, половина проблемы состояла в том, что все очень устали, были напряжены, как провода под током, а потому мгновенно реагировали на любую мелочь. Мне же просто отчаянно хотелось, чтобы всё вернулось на круги своя. Только на Ли и Робин всё написанное мной не произвело особого впечатления. Они общались со мной как всегда. С Ли я испытывала другую сложность: он исчезал в самом себе, буквально куда-то удалялся прямо у меня на глазах. И вернуть его обратно становилось всё труднее.

Вообще всё было трудно. Когда мы несколько месяцев назад затевали поход, то, конечно, и представления не имели о том, что вступаем в самое великое и печальное приключение в нашей жизни. Мы понятия не имели, что вместе нам придётся быть не какую-то неделю, а в течение совершенно неопределённого периода времени. Но пока мы оставались здесь, бродили в буше, ели, спали, разговаривали, мы даже не догадывались о вторжении огромной массы вражеских солдат в нашу страну. Всё было так отлично организовано, что закончилось прежде, чем кто-либо успел осознать происходящее. Когда удивление слишком велико, а страна не готова к обороне (а наша оказалась совсем не готовой), сопротивление всегда бывает слишком слабым.

Да, мы не были сложным препятствием.

Выбравшись из буша, мы обнаружили великую пустоту. Наши родители, братья и сёстры исчезли, домашние животные умерли и пропали, стада погибли в загонах... Мы проводили в онемении дни, недели, пытаясь понять, что случилось, и решая, можем ли на что-то повлиять. И как было сказано, кое-что удалось: например, взорвать мост в Виррави.

Но нам пришлось за это заплатить. Конечно, пришлось. Именно поэтому, когда Гомер собрал нас, все пребывали в подавленном состоянии.

Не знаю, вообще-то, почему мы называли это собраниями. Ничего официального в таких разговорах не было. Хотя, как правило, руководил Гомер, все в равной мере могли высказаться и говорили что хотели.

Но это собрание проходило иначе. Было очевидно, что лишь Гомер хочет высказаться. Он явно нервничал и далеко не сразу справился с собой. А мы не слишком ему помогали, просто таращились на воду, когда он начал говорить. Ли продолжал ломать прутик на кусочки, Крис всё так же строчил в блокноте. Я, не проявляя особого интереса, царапала по камню осколком кости.

— Ребята, пора нам снова включать мозги. Можно, конечно, просто сидеть и ждать, когда что-то произойдёт, а можно отсюда выбраться и заставить что-то произойти. Мы можем, как те обломки прута, плыть по течению, куда занесёт. Или изменить русло ручья, вытаскивать из него камни, пока не сгладятся пороги. Чем дольше мы ждём, тем труднее и опаснее будет сделать что-то. Я знаю, иногда всё кажется ужасно запутанным. Мы будто оказались где-то в стороне от жизни. Но надо помнить, что мы не сидели всё время сложа руки. Мы уничтожили нескольких солдат, вытащили из города Ли, когда он был ранен, а потом даже взорвали чёртов мост. И для кучки дилетантов это совсем неплохо. Не знаю, как вы, а мне здесь не по себе, потому что мы никуда не движемся. Наверное, всё из-за того, что мы потеряли Корри и Кевина, и как раз тогда, когда четверо из нас возвращались с такой гордостью и радостью. Разгромить мост — это здорово, и тут вдруг, сразу за этим, такое несчастье... Нечего удивляться, что все мы чувствуем себя несчастными и злыми, огрызаемся друг на друга, хотя к тому нет никаких разумных причин. Ведь никаких ужасных ошибок никто не совершал. Да, мы ошибались, но ничего страшного в этом нет. Да, Корри подстрелили, но это не наша вина. Риска не избежать. Как говорил Кевин, те чёртовы турки, или кто они там, появились буквально ниоткуда. Нам не защититься от всех возможных нападений и не удастся остаться в безопасности круглые сутки. — Гомер энергично тряхнул головой, хотя вид у него был усталый и грустный. — Но вообще-то, я хотел поговорить не о том. Мы уже достаточно долго всё это обсуждали. Я хочу поговорить о будущем. Это не значит, что мы забудем прошлое. Ни в коем случае. И вы сами это поймёте. Но сначала хочу сказать, о чём я думал больше всего. О храбрости. О силе духа. Вот о чём.

Гомер сел на корточки, подобрал с земли сухую травинку и принялся её жевать, глядя вниз, и, хотя было видно, что ему немного не по себе, он продолжал говорить. Намного тише, зато с большим чувством.

— Может быть, всё это для вас вполне очевидно. Может быть, вы все уразумели, когда ползали вокруг того моста, пугая кузнечиков, а я оставался в стороне... Но мне только неделю назад пришло в голову, как всё работает, — я о храбрости. Это всё только у нас в голове. Мы не рождаемся с этим, нас не учат этому в школе, мы не узнаем об этом из книг. Просто такой способ мыслить, вот и всё. Нечто такое, чему ты учишь свой ум, заставляя его поступать именно так. Я только что начал это осознавать. Когда что-то кажется опасным, твой ум сначала теряется от страха. Он бросается наутёк, вроде как на пустоши, в буш. Он видит змей, крокодилов или людей с автоматами. Но это лишь твоё воображение. Оно не помогает тебе, когда дело касается таких вещей. И потому первое, что надо сделать, — обуздать воображение, набросить на него поводья. Приходится быть суровым с собственным рассудком. Храбрость — просто вопрос выбора. Надо сказать себе: «Я буду храбрым и не поддамся страху и панике».

Гомер даже побледнел от желания убедить нас, он говорил с пылом, но по-прежнему смотрел в землю, лишь изредка бросая взгляд то на одного, то на другого из нас.

— Уже несколько недель мы топчемся на месте. Мы были расстроены и напуганы. Но пришло время снова включить мозги, стать храбрыми, делать, что должно. Это единственный способ сохранить рассудок, держать голову высоко и шагать гордо. Мы должны выключить мысли о пулях, крови и боли. Что случится — то случится. Каждый раз, впадая в панику, мы слабеем. Но, думая смело, становимся сильнее. Надо сделать кое-что прямо сейчас. Приближается осень, дни уже короче, а ночи чертовски холодны. Мы должны подумать о запасах еды на зиму. Когда придёт весна, посадим побольше овощей. Нам нужно больше запасов, и над этим придётся поработать. Надо решить, что именно нужно запасти, учитывая, что подножного корма у нас нет. Тёплой одежды у нас достаточно, дров тоже, пусть даже их иной раз нелегко добыть. Но это лишь основные вещи, необходимые для выживания. Я говорю о том, что мы не должны здесь просто прятаться, как змея под колодой, а выбираться отсюда и действовать, причём храбро. И, думаю, кое-что мы просто обязаны сделать. Первое — попытаться найти других людей. Должны же быть группы вроде нашей, мы ведь слышали по радио про партизан, про растущее на оккупированных территориях сопротивление. Надо связаться с этими людьми и действовать вместе. Мы живём тут в полном неведении, не знаем, где что происходит. Но прежде всего, думаю, мы должны найти Кевина и Корри.

Для стороннего наблюдателя — надеюсь, такого не было — это, наверное, походило на некий танец на свежем воздухе. Мы все начали медленно разгибаться и поворачиваться в сторону Гомера. Ли уронил свой прут. Крис отложил блокнот и карандаш и выпрямился. Я встала и перешла к камню повыше. Найти Кевина и Корри? Ну конечно. Эта мысль одарила нас надеждой, волнением, наполнила дерзостью. Никто из нас об этом вообще не думал, потому всё это казалось невозможным. Но слова Гомера чудесным образом перенесли эту задачу в область выполнимого, и стало казаться, что только этим нам и следует в ближайшее время заняться.

Его слова словно устранили все наши сомнения. Такова сила произнесённого слова. Гомер вновь поставил нас на ноги и заставил двигаться. Слова хлынули потоком, заговорили все сразу. Стало очевидно: необходимо действовать. Впервые мы не спорили, не обсуждали, не сомневались в правильности или нравственности наших поступков. Мы говорили лишь о том, как именно это сделать, а не о том, стоит ли это делать вообще.

Все вдруг позабыли о еде и припасах, о дровах и могли думать теперь только о Корри и Кевине. Мы наконец осознали, что действительно можем что-то для них сделать. Я чувствовала себя ужасно глупой, ведь мне это в голову не пришло.

 

2

Спустя всего пару месяцев после вторжения всё вокруг стало выглядеть иначе. Перемены были очевидными: никто не собирал урожай, дома стояли безжизненными, в загонах лежало всё больше мёртвых животных. Фрукты гнили на деревьях и на земле. Была разрушена ещё одна ферма, Блэкморов: то ли её подожгли случайно, то ли туда упал снаряд. Дерево рухнуло на крышу сарая для стрижки овец у дома Уилсонов, да так и лежало там в груде листов жести и сломанных стропил. Кроликов вокруг стало больше, и мы уже заметили прямо средь бела дня трёх лисиц, что было совсем необычно.

Но некоторые из перемен не так бросались в глаза. Брешь в изгороди там, сломанный ветряк здесь... Усики плюща, ползущие прямо из окна какого-нибудь дома...

Присутствовало и ещё кое-что — некая гнетущая атмосфера. Земля словно дичала, становилась чуждой. Мне всё ещё приятно было по ней бродить, но я уже чувствовала себя здесь не такой важной. Я теперь имела не намного больше значения, чем какой-нибудь кролик или лисица. По мере того как буш возвращался на фермерские земли, я могла бы превратиться в ещё одно маленькое существо, живущее в зарослях, рыскающее в них, почти не задевая почвы. Как ни странно, я ничего не имела против этого. Такая жизнь казалась более естественной.

Мы не спешили, держась подальше от дороги, пробираясь через загоны в тени холмов, используя для прикрытия деревья. Мы не разговаривали, но всех нас охватил некий порыв, в нашей крови кипела энергия. Мы дошли до развалин дома Корри, там немного передохнули, обшарили их маленький фруктовый сад в поисках еды. Большую часть яблок уже обгрызли опоссумы и крупные попугаи, но нашлись и целые, которыми мы подкрепились. Но позже, двинувшись дальше, мы потеряли из-за этого не меньше часа: яблоки переполнили наши желудки так же легко, как вода затопляет Венецию.

Ну, это не важно.

Мы просидели рядом с домом Маккензи до самой темноты, рассчитав, что там вполне безопасно: дом давно превратился в груду мусора, а значит, ничто не привлечёт к нему внимание солдат. Наверное, мне следовало бы расстроиться при виде разрушений, но я была слишком возбуждена мыслью о предстоящем. Если говорить честно, к тому моменту благородные мечты о спасении Корри и Кевина отошли на второй план, и больше я думала о том, как бы самой остаться в живых. Мне даже пришла в голову мрачная мысль, что скоро моё тело уподобится дому Корри, постепенно исчезавшему в окружающем его пейзаже.

Но хуже всего была мысль, что Корри уже мертва. Каждый раз, когда эта мыслишка возникала, я старалась избавиться от неё, но, казалось, просто так с этим не справиться. Возможное известие о смерти Корри могло стать концом и для меня. Не знаю, как именно оно могло меня прикончить, но я была убеждена, что не смогу жить дальше, если мою подругу убила пуля, выпущенная солдатом армии вторжения во время войны. В самом ли деле я не смогла бы этого пережить? Да наверняка никто бы такого не пережил — слишком уж такое событие выходило за пределы нормы.

С того момента, когда Гомер предложил нам отправиться в город на поиски Кевина и Корри, мы изо всех сил старались не думать о том, что кто-то из них, а то и оба могут оказаться мёртвыми. Поиски друзей придали нашей жизни смысл, и мы не намерены были потерять его вновь.

В одиннадцать часов мы направились в сторону Виррави: двигались парами, на расстоянии пятидесяти метров друг от друга, по траве на обочине дороги. Едва мы отошли от дома Маккензи, Ли, к моему удивлению, взял меня за руку и сжал её, я ощутила тепло его ладони. За несколько недель он впервые сделал нечто подобное. Инициативу проявляла только я, и хотя Ли почти каждый раз откликался, это заставляло меня чувствовать себя беззащитной, будто его всё это не слишком интересовало. Поэтому идти под плотным чёрным небом рядом с Ли, держась за руки, оказалось очень приятно.

Мне ужасно хотелось что-нибудь сказать, какую-нибудь тривиальность, просто чтобы дать Ли понять, как счастлива я снова ощутить себя желанной. Я тоже слегка сжала его руку и сказала:

— Мы могли бы поехать на велосипедах, хотя бы до дома Маккензи.

— Кто знает, что изменилось за это время... Лучше проявить осторожность.

— Ты нервничаешь?

— Нервничаю?! Думаешь, у меня только из-за яблок штаны слетают?

Я рассмеялась:

— А знаешь, эго первая твоя шутка за несколько недель.

— Правда? Ты что, считала?

— Нет. Но ты выглядел таким грустным.

— Грустным? Наверное, я таким и был. И сейчас такой же. Похоже, нам всем невесело.

— Да... Но ты так глубоко уходишь в себя, я не могу до тебя достучаться.

— Извини.

— Тут не за что извиняться. Ты просто такой, какой есть. Тут уж ничего не изменишь.

— Ладно, тогда не извиняюсь.

— Ого, вторая шутка! Ещё немного, и ты сможешь выступать в ночном клубе Виррави.

— В ночном клубе Виррави? Похоже, я что-то пропустил. Наш ресторан — вот что больше всего похоже на ночной клуб Виррави.

— Помнишь, в школе все вечно жаловались, что в Виррави нечем заняться? И в особенности возмущались, что нет ночных клубов. У нас была дискотека, но никто не думал о том, чтобы открыть ещё одну. Да, там было весело, но...

— Да. Мы с тобой танцевали.

— Разве? Я что-то не помню.

— А я помню.

То, как он это произнёс, как сжал мою руку, удивило меня. Я посмотрела на него, но в такой темноте выражения лица было не разобрать.

— Ты так хорошо это помнишь?

— Ты сидела вместе с Корри, под флагом, в одной руке держала стакан, а другой обмахивалась. Ты раскраснелась и смеялась. Там было очень жарко, и перед тем ты танцевала со Стивом. Я хотел тебя пригласить с того момента, как вошёл туда. Собственно, только ради этого я туда и пришёл... Но у меня не хватало смелости. А потом вдруг оказалось, что я иду к тебе. Даже я сам не понял, как это случилось. Я точно превратился в какого-то робота. Пригласил тебя, и ты секунду смотрела на меня, словно я полный идиот, а я в тот момент гадал, как ты откажешься, в какой форме. А ты вдруг молча отдала Корри стакан и встала, и мы танцевали. Я надеялся на долгий медленный танец, но заиграла мелодия «Convicted of Love». Не слишком романтично. Потом, под конец музыки, Корри потащила тебя к закускам, на том всё и кончилось.

Моя ладонь стала влажной от пота, возможно, и ладонь Ли тоже — не знаю. Я просто поверить не могла в услышанное. Неужели Ли давно испытывает ко мне нежные чувства? Невероятно, чудесно...

— Ли! Ты такой... Почему ты не сказал мне всего этого сто лет назад?

— Не знаю, — пробормотал Ли и замолчал так же быстро, как заговорил.

— Но ты всегда казался таким... Я не знала, интересую ли тебя вообще.

— Интересуешь, Элли. Просто меня и многое другое интересует, прежде всего мои родные. Я так устал думать о них, что не оставалось сил на что-то ещё.

— Я знаю. Это уж точно. Но мы не можем остановить свою жизнь до тех пор, пока наши родные выберутся... Надо жить дальше, а значит, думать и чувствовать, и... просто двигаться вперёд. Ты понимаешь, о чём я?

— Понимаю. Только иногда это трудно.

Мы уже проходили мимо здания церкви Слова Христова на окраине Виррави. Гомер и Робин, шедшие впереди, остановились, и мы вместе с ними подождали немного отставших Фай и Криса. С этого момента и впредь не будет больше рассуждений об эмоциях, о том, кто кому нравится. Я должна оставить в стороне изумление, в которое меня повергла глубина чувств Ли. Теперь надо быть настороженными, сосредоточенными. Мы в зоне войны, направляемся в самое её сердце. Даже в маленьком Виррави солдат должно быть с сотню или больше, и каждый из них мог убить нас, в особенности после того, что мы сделали с их приятелями.

Все три пары разделились, по человеку на каждую сторону улицы. Я шла по правой стороне, Ли — по левой. Мы выжидали шестьдесят секунд после того, как тёмные фигуры Гомера и Робин исчезали, потом шли следом. Мы двигались вдоль Уорригл-роуд, и дом Матерсов стоял на холме над нами. Я гадала, что, должно быть, чувствует Робин, проходя мимо него. Мы повернули на Хани-стрит, как и договорились заранее, и дальше крались вдоль тротуара. В этой части Виррави огни по-прежнему не горели, и я лишь изредка видела Ли. Остальную четвёрку я вообще не могла рассмотреть, так что лишь надеялась, что все мы идём с одинаковой скоростью. Хани-стрит выглядела нормально, если не считать какого-то автомобиля, врезавшегося в телеграфный столб. Эту тёмно-синюю машину трудно было заметить, так что я едва не налетела на неё. Как обычно, мои мысли тут же принялись блуждать: я стала думать, как бы объяснила полицейским то, что наткнулась в темноте на стоящее авто... «Ну, сержант, я шла на восток по Хани-стрит, примерно со скоростью четыре километра в час, и вдруг увидела прямо перед собой машину. Я ударила по тормозам и вывернула вправо, но всё равно задела её боком...»

Да, куда и когда бы я ни шла, чем бы ни занималась, в голове у меня вечно происходило чёрт-те что. Больше всего мне нравилось что-нибудь считать. Например, я знаю количество электроприборов у нас дома (шестьдесят четыре, признаюсь со стыдом), или песен, в название которых входили дни недели (вроде «Let’s Make It Saturday»), или комаров, которые никогда не появятся на свет из-за того, что я только что убила одного (шесть миллиардов в течение полугода, если бы каждая самка отложила тысячу яиц).

Но я должна была перестать думать о всякой ерунде, когда шла по городу, битком набитому жаждущими моей смерти солдатами. Удивительно, что даже в такой ситуации мне трудно было сосредоточиться. Минут десять я держалась, а потом что-то меня отвлекало, и ум тут же заполнялся разной чушью. Невероятно, но факт. Сейчас, в военной обстановке, в моей голове происходило то же самое, что и на каком-нибудь уроке географии в школе. Я боялась, что однажды дофантазируюсь до смерти.

Мы срезали путь, свернув с Хани-стрит в маленький парк, не имевший названия, и попали на Баррабул-авеню. Мы все встретились, как было условлено, в палисаднике перед домом учителя музыки Робин, и там, под перечным деревом, устроили краткое совещание.

— Везде тихо, — сообщил Гомер.

— Слишком тихо, — с лёгкой улыбкой откликнулся Ли.

Похоже, военные фильмы он тоже частенько смотрел.

— Может, они уже ушли? — предположила Робин.

— Мы в полутора кварталах, — сказал Гомер. — Идём дальше, как и планировали. Все довольны?

— Умираем от счастья, — буркнул Крис.

Робин и Гомер тихо ушли за деревья. Через несколько мгновений мы услышали, как под их ногами хрустнул гравий, когда они спрыгнули с задней стены ограды сада на дорожку.

— Можно, мы следующие? — шёпотом спросила Фай.

— Конечно. А что?

— Не могу ждать, сил нет.

Фай выглядела такой тоненькой в темноте, призрачной. Я коснулась её холодной щеки, и она едва слышно всхлипнула. А я и не представляла, что Фай напугана до такой степени. Всё время, которое мы провели, прячась в Аду, она скрывала свои страхи.

Но теперь, выйдя на улицы, мы должны были стать сильными, выносливыми. И Фай была нам нужна, если мы собирались как следует проверить госпиталь.

Поэтому я только и сказала:

— Главное — мысли, Фай.

— Да, верно...

Она повернулась и пошла за Крисом, а Ли снова взял меня за руку.

— Хочу, чтобы мы с Фай стали близки, как прежде, — сказала я ему.

Ли не ответил, просто сжал мою ладонь.

Мы опять вышли на Баррабул-авеню и разделились, каждый двигался по своей стороне улицы. Теперь наконец я смогла сосредоточиться. Конечно, по логике вещей, территория вокруг госпиталя не более опасна, чем любая другая часть города, — к тому же мы были уверены, что госпиталь не слишком усердно охраняют, — но, поскольку именно он являлся нашей целью, нашей мишенью, я стала настороженной и внимательной.

Госпиталь Виррави стоял на левой стороне Баррабул-авеню, ближе к вершине холма. Это было одноэтажное здание, к которому из года в год что-нибудь пристраивали, так что у него теперь имелось множество крыльев, и оно походило на букву «Н», приставленную к букве «Т». Место было вполне знакомое, так что мы могли составить достаточно хороший план. Каждый внёс свой вклад в сбор информации. Ли, например, посещал госпиталь каждый раз, когда рождался очередной его младший братик. Робин провела там несколько дней с переломом лодыжки (она получила его во время бега но пересечённой местности).

Бабушка Фай лежала там несколько месяцев, прежде чем умерла. А я ходила туда на рентген плеча, в аптеку за таблетками для папы, навещала друзей, когда они оказывались на больничной койке. Да, все мы были знакомы с госпиталем.

Но мы не знали, что изменилось там с момента вторжения. Те взрослые пленные, с которыми мы как-то разговаривали, сказали, что в госпитале до сих пор лежат больные, но едва ли их оставили в лучших палатах. Скорее, отправили куда-нибудь на автомобильную парковку. До вторжения парадный вход и вестибюль госпиталя располагались в перекладине буквы «Н», и справа от него находились травматология и амбулатория, а также кабинет рентгена, а слева — палаты. В горизонтальной части условной буквы «Т» находились административные помещения, а в более вытянутой вертикальной — палаты для стариков.

В целом наш госпиталь, скорее, походил на дом престарелых: в Виррави ведь не делали операций на открытом сердце или пересадку почек.

Был час тридцать пять ночи, когда мы подошли к месту. Электричество в этой части города было, свет горел всякий раз, когда мы посещали Виррави. Правда, не уличные фонари, а огромный прожектор на парковке. И сам госпиталь освещался, но в основном — его коридоры и фойе. В других же помещениях света почти не было.

В час сорок пять, как мы и договорились, Гомер и Робин сделали первый ход. Из-за деревьев на другой стороне улицы, напротив парковки, мы с Ли увидели две тёмные фигуры, двинувшиеся к дальней стороне амбулатории. Робин шла впереди, Гомер постоянно осматривался по сторонам. Меня удивило, какими маленькими они казались. В конце здания была дверь, которую мы сочли наиболее безопасным входом в госпиталь и надеялись обнаружить незапертой. Но уже через мгновение Робин отошла от двери и начала проверять окна, выходящие в нашу сторону, а Гомер исчез за углом. Через несколько минут он вернулся, Робин присоединилась к нему, и они быстро отступили к деревьям. Значит, вариант оказался неудачным.

Пять минут спустя Фай и Крис вышли из своего укрытия за каким-то сараем немного выше по холму. Их целью было здание в форме буквы «Т» — офисы администрации и палаты стариков. Им понадобилось около десяти минут, но результат оказался таким же: всё было заперто, как в банке. Крис посмотрел в нашу сторону и вскинул руки ладонями вверх. Он не мог нас видеть — по крайней мере, я на это надеялась, — но приблизительно знал, где мы должны находиться. Потом они с Фай отступили в укрытие, предоставив нам поле деятельности. Ли посмотрел на меня и округлил глаза, я в ответ усмехнулась, надеясь, что выгляжу не такой испуганной, какой была на самом деле.

Мы выждали условленные пять минут. Было два часа девять минут. Я коснулась руки Ли, он кивнул, и мы тронулись с места. По хрусткому гравию, вдоль цветочного бордюра из встрёпанной желтофиоли, к боковой двери главного крыла. Мы шли медленно, примерно на расстоянии трёх метров друг от друга. Я дышала тяжело, как будто бежала кросс, и уже вспотела с головы до ног. От пота стало жутко холодно, словно он тут же превращался в лёд. В горле застрял огромный ком, — казалось, я проглотила целого цыплёнка. В общем, чувствовала я себя ужасно. И очень, очень боялась. Я уже почти забыла чувство, которое привело нас сюда, — любовь к Корри и Кевину. Хотелось просто покончить со всем этим, найти их или не найти, а потом сбежать куда подальше. Вот и всё.

Я добралась до двери, она сама находилась в тени, но над ней горел зелёный огонёк, обозначавший вход. Я медленно повернула ручку, толкнула, потом потянула на себя. И эта дверь тоже оказалась крепко запертой.

Мы с Ли разделились, как это сделали и другие пары, и отправились проверять окна. Те, что выходили из коридора, были заперты, но на другой стороне нашлось несколько открытых. Вот только располагались они высоко — без лестницы не забраться. Я уже очутилась слишком близко к потоку света, падавшего из фойе, так что вернулась и рядом с запертым входом встретилась с Ли. Разговаривать тут было чересчур опасно, и мы отошли к сараю, стоявшему метрах в сорока в стороне, — маленькому запертому деревянному строению — и спрятались за ним.

— Что думаешь? — спросил Ли.

— Не знаю. Те открытые окна могут быть в комнатах охраны. Вряд ли нам захочется оказаться у них в руках.

— К тому же они слишком высоко.

— Да.

Последовала пауза. Я представления не имела, что делать дальше.

— Жаль, что наших рядом нет. Может, они знают, как быть?

— До времени отступления всего десять минут.

— Мм...

Прошла ещё минута. Я вздохнула и хотела уже встать на ноги. Не было смысла задерживаться в таком опасном месте. Но едва я шевельнулась, как Ли схватил меня за руку:

— Тсс! Погоди. Там что-то...

В это мгновение я тоже услышала: звук открывающейся двери. Я осторожно выглянула из-за угла сарая, Ли — с другой его стороны. Это была та самая дверь, которую мы надеялись найти незапертой. Из неё выходил человек в военной форме. Мы отлично его видели, сзади на него падал неяркий свет из коридора. Он даже оглядываться по сторонам не стал, просто прошёл немного вдоль бордюра, что-то доставая из кармана. Лишь когда он поднёс руку ко рту, я поняла, что он зажигал сигарету. Просто вышел покурить. Этим людям, как и всем нам, не разрешалось курить в госпитале. Я была потрясена. Я-то думала о них как о животных, чудовищах, но у них тоже есть свои условности, свои правила поведения. Наверное, это прозвучит наивно, но я впервые почувствовала что-то общее с ними. Странно...

Досадно было прятаться за сараем и смотреть на открытую дверь. Из-за жёлтого света, исходившего изнутри, казалось, что я всматриваюсь в какую-то золотую шахту. Я отчаянно искала в уме идею, как проникнуть туда. Но потом мои мысли были прерваны. Откуда-то слева, из-за деревьев, послышался крик, стон, как будто там рожал водяной зверь бинайп.

Я с головы до ног покрылась мурашками. Повернулась к Ли, схватила его за руку и в ужасе вытаращила глаза. Мои брови полезли на лоб. Крик и стон повторились, ещё более протяжно и ужасно. Роды явно шли с осложнениями.

— Это Гомер, — шепнул мне в ухо Ли.

Как только он это произнёс, я всё поняла. Гомер пытался заманить солдата подальше, оставив дверь распахнутой. Мы с Ли вернулись на наблюдательный пункт. И были потрясены. Вместо того чтобы героически ринуться к деревьям, солдат рванул обратно. Он проскочил внутрь и с грохотом захлопнул дверь за собой. Даже с такого расстояния мы услышали, как он задвигает засов и щеколду, а потом и вторую.

— Чёртов Гомер! — пробормотал Ли. — Ему всё кажется, что это игра.

— Будем надеяться, у них нет огнестрельного оружия, — сказала я. — А если что, доставят его не сразу.

— Я-то думал, солдаты у них уверенные, хорошо обученные профессионалы.

— А ты помнишь, что мы уже слышали? Профессионалы у них есть, но есть и множество призывников. Новобранцев. Судя по всему, они вовсе не рады тому, что их призвали.

— Нам лучше уйти отсюда.

Мы отступили и через двадцать минут встретились с остальными у дома учителя музыки. Гомер выглядел немного смущённым. Он не мог, конечно, в одночасье стать человеком полностью зрелым и ответственным. В нём всё ещё таился слегка диковатый и безумный подросток.

— Ладно, вперёд, валите всё на меня, — пробурчал он, прежде чем я успела произнести хоть слово. — Но мне показалось это неплохой идеей, вот и всё. Если б он пошёл посмотреть, в чём дело, Ли с Элли могли бы проскочить внутрь, и вы целовали бы теперь меня в обе щеки и платили бы за моё пиво.

— Надо бы дать тебе пинка под зад, — пробормотал Ли.

— Это было глупо, — заявил Крис. — Будь у солдата оружие, он бы тебя застрелил. А безоружным он ни за что не полез бы посреди ночи в кусты разбираться, в чём дело. В любом случае это было глупо.

Добавить к этому было нечего. Мы все устали и пребывали в дурном настроении. Предоставив Гомеру первому встать на стражу, мы устроились спать на первом этаже дома. Это был самый безопасный дом из всех, что мы знали, потому что здесь было множество выходов с верхнего этажа — по толстым ветвям деревьев. И к тому же отсюда отлично просматривалась дорога, так что никто не мог подойти незамеченным.

На меня сильно подействовало то обстоятельство, что я очутилась в настоящей кровати, в спальной комнате. Это было прекрасно, спокойно, удобно — настоящая роскошь. Я отстояла на страже с шести до восьми, а потом проспала до самого обеда.

 

3

Весь день мы провели в безделье, пытаясь придумать какой-то идеальный способ проникнуть в госпиталь. Я почти всё время сидела на полу, завернувшись в клетчатый плед. Помню, как я смеялась над Крисом, который делал вид, что смотрит телевизор. Он гримасничал перед плоским серым экраном, словно там шло какое-то шоу или комедия. Казалось странным, что телевизор раньше играл такую большую роль в нашей жизни, а теперь, при отсутствии электричества, этот ящик стал самой бесполезной вещью в доме.

В этот день я почти всё время чувствовала себя счастливой. Это оттого, что мы вновь взялись за дело. Конечно, пока мы сделали мало, но даже такая малость стала для меня пищей, питьём, воздухом, жизнью. Другие думали, что я сурова и независима, но я нуждалась в этих пятерых куда больше, чем в ком-либо раньше.

Но мы пока что не могли придумать, как попасть в госпиталь. Приблизилась ночь, потом она сгустилась и наконец накрыла землю. А мы так ни до чего и не додумались. Я рассеянно думала о нелепой отвлекающей тактике Гомера. Мне вдруг показалось, что в этом что-то есть. Просто Гомер неправильно подошёл к вопросу. Что-то копошилось в моём мозгу, будто там застряла крошечная мышка. И если бы я нашла ключ, то смогла бы её выпустить.

Я заговорила, когда Ли вернулся с дежурства, где его сменила на посту Фай.

— Ли...

— Да, моя прекрасная сексуальная гусеница?

— Гусеница?

— Ты очень похожа на неё в этом пледе.

— Большое спасибо. Послушай, ты помнишь, о чём мы говорили там, за сараем, когда Гомер перестал завывать?

— И напугал бедного невинного солдатика до полусмерти? Да, помню.

— Что именно мы говорили? Что-то в том разговоре не даёт мне покоя.

— Гусеницам всегда что-то не даёт покоя. На то они и гусеницы.

— Очень смешно. Но я серьёзно.

— Что именно мы говорили? Не знаю. Мы просто говорили о том, что это, скорее всего, Гомер там шумит.

— Да. А потом?

— Не могу вспомнить. Я просто смотрел, как тот парень рванулся к двери и запер её за собой. Запер надёжно.

— Да. И что-то о... О том, как именно он её запер.

— Ты что-то сказала...

— Да, что-то сказала. — Я разочарованно уставилась на него.

— А это действительно важно? — спросил Ли.

— Не знаю. Может, это просто глупость. Но мне кажется, если я вспомню... Это как наблюдать за рождением телёнка. Видишь голову, но что будет дальше, на что он будет похож...

Я встала и принялась бродить по комнате. Мы находились в верхней гостиной, которую мисс Лим, похоже, использовала как классную комнату. Здесь стояло прекрасное небольшое чёрное пианино, повёрнутое к окну. Гомер написал пальцем на его пыльной поверхности: «Тяжёлый рок». Рядом с инструментом, подняв крышку, стоял Ли, его дрожащие пальцы порхали над клавишами... А на его лице отражалась такая страсть, какой не было, когда он смотрел на меня. Я остановилась в дверях, наблюдая. Заметив меня, Ли быстро, с почти виноватым видом опустил крышку и сказал:

— Надо бы сыграть воинственный гимн. Призвать наших солдат раздобыть пушки, как во время Первой мировой.

Я не ответила, пытаясь понять, почему Ли всегда обращает в шутку свои самые сильные чувства. Бывало, что меня просто мутило от этих его шуток.

Но теперь я прошла через комнату, опустила жалюзи, крутанула стул перед пианино, стёрла надпись Гомера, поправила ноты, открыла дверцу напольных часов, снова закрыла...

— Давай устроим повторный показ, — предложил Ли, наблюдая за мной.

— Ну, не совсем повторный... — откликнулась я, садясь на стул перед инструментом и поворачиваясь к Ли. — Но давай.

— Хорошо. Не думаю, что мы много сказали до того, как солдат рванул к двери и закрыл её. Мы немного рассердились на Гомера, и всё.

— А потом мы говорили о том, как крепко он запирается.

— И о том, что должны быть профессиональные солдаты и призывники, как мы думаем. И что этот парень, скорее всего...

— Стоп! — Я сжала голову руками. Внезапно всё прояснилось. Я встала. — Вспомнила. Пошли, найдём остальных.

В ту ночь, когда мы из нашего укрытия наблюдали за Гомером, мне вновь подумалось, что есть свои выгоды в положении самого неуправляемого парня в школе. Гомер знал много удивительных штук. Пока все остальные изучали тонкости экономических наук и всякое прочее, Гомер и его дружки учились быть городскими хулиганами. Интересно, откуда они узнали многое из того, что умели.

Гомер снова подкрадывался к амбулатории, но на этот раз за ним следовала Робин, с промежутком метров в пятьдесят, она была наблюдателем. Гомер добрался до двери в конце здания, до той, которую они с Робин проверяли и прежде. На этот раз Гомер не стал испытывать дверь, а вместо того подошёл к дверце в подвал, в нижней части здания. Чтобы подобраться к ней, ему пришлось пролезть через кусты лаванды, но мы с нашего места хорошо его видели. Гомер подёргал дверь, но она, как и ожидалось, тоже была заперта. Тогда он взялся за стамеску, пытаясь с её помощью справиться со щеколдой, но ничего не получилось, хотя дверь и выглядела довольно хлипкой: это были просто четыре белые доски, соединённые двумя перекладинами.

Но Гомер хорошо подготовился и неудача его не остановила. Его рука снова нырнула в сумку с инструментами и выудила оттуда отвёртку. Гомер принялся за дверные петли. Это заняло у него минут пять-шесть, а потом он крепко взялся за дверь и аккуратно снял её. Даже не оглянувшись, Гомер червяком прополз — а он ведь крупный парень, этот Гомер, — в проем.

Мы теперь его не видели, но я точно знала, чем он там занимается. Мы с Ли напряжённо ждали своей очереди вступить в игру. Я буквально видела Гомера, огромным червём пробиравшегося сквозь тёмный холодный подземный мир. Он как будто сразу преисполнился уверенности в том, что план удастся, стоило мне только подать ему идею. Но в конце концов, Гомер ведь просто повторял одну из своих самых нахальных школьных выходок.

Он должен был найти место, где удалось бы проделать дыру в полу. Та часть здания, куда он пробрался, была старой и ветхой, весьма подходившей для нашей затеи, а Гомер прихватил с собой ещё узкую ножовку и коловорот. Мы всё тщательно продумали. Не хотелось оставлять никаких следов нашего визита: именно поэтому мы и собирались действовать через дыру в полу, хотя значительно проще было бы разбить окно и швырнуть внутрь одну из бомб Гомера. В общем, мы наблюдали и ждали, дрожа и поглядывая на часы, потом друг на друга, а потом снова на амбулаторию.

Приступив к своей затее, мы не стали терять времени зря и вечером обшарили дом за домом на Баррабул-авеню в поисках шариков для пинг-понга. Гомер обещал нам достойный результат, заворачивая эти шарики в фольгу Мы, не смея сомневаться, зачарованно наблюдали за ним, так как отлично помнили эвакуацию всей школы всего полгода назад. Тогда шарики точно сработали. Сработали они и нынче. С той стороны здания, где находился Гомер, ночной воздух внезапно прорезали предупреждающие окрики. На английском, и достаточно громко, чтобы мы их услышали. Похоже, голоса зазвучали по всему госпиталю — думаю, это была запись, которая включалась автоматически. Первым было: «Код два, код два, код два», и это повторялось каждые пятнадцать-двадцать секунд. Через минуту или около того зазвучало следующее сообщение: «Зона четыре, зона четыре, зона четыре». Потом: «Уровень три. Уровень три». К этому времени уже весь госпиталь ожил. Везде вспыхнули огни, мы слышали крики людей. Тревожное сообщение начало повторяться сначала, вроде бы точно таким же, только я уже не слушала. Мы с Ли поползли вперёд, выжидая своего шанса. Я не видела, чтобы над амбулаторией действительно поднимался какой-то дым, но люди, выбегавшие из комнат для солдат, спешили именно в ту сторону. Там было двое солдат, бежавших бегом, за ними несколько мужчин и женщин в гражданской одежде, потом женщина в халате медсестры и ещё три или четыре человека в пижамах. Их лиц я не видела, так что не могла бы сказать, друзья ли они нам. Но для двух часов ночи народу было многовато.

Мы не хотели чересчур пугать больных людей. Дымовые шашки Гомера гарантировали, что пожара не будет, и мы надеялись не настолько обеспокоить штат госпиталя, чтобы началась эвакуация пациентов. Ведь должна там существовать система противопожарной сигнализации, и она наверняка до сих пор работает. Мы были почти уверены в этом. А сотрудники отреагировали так, как и должны были. Они побежали туда, откуда раздавались сигналы тревоги. И все двери оставили открытыми.

Времени у нас было совсем немного. Краем глаза я заметила, как Фай и Крис спешат к дверям административной части. Мы с Ли должны были бежать к крылу для стариков, в длинной части здания в форме «Т». Оттуда выскочил только один солдат, захлопнув за собой дверь с такой силой, что та снова распахнулась.

Я мчалась вперёд, обогнав Ли. Расчёт был, что нам удастся проскочить через парковку незамеченными, но когда мы приблизились к этой огромной, голой чёрной пустыне, я поняла, что надежда только на скорость. Я наклонила голову и рванула изо всех сил, в уверенности, что позади меня слышен топот ног именно Ли, а не кого-то ещё. Ночной воздух обдавал моё лицо холодом, но шея и спина тоже, казалось, окоченели — от страха, что вот-вот меня настигнет пуля. Я подбежала к двери, задыхаясь, отдуваясь и благодаря судьбу за то, что жива.

Время летело так быстро... Сразу я смогла лишь заглянуть в дверь и бросить взгляд направо и налево. Коридор со старыми деревянными стенами был пуст, и я вошла внутрь, уверенная, что Ли идёт следом. Так оно и было, и шёл он столь близко, что я чувствовала его дыхание на своей шее.

Хотя в коридоре мы никого не встретили, всё равно ощущалось, что в здании полно людей. Не знаю, в чём тут дело, — может, слышались какие-то лёгкие звуки: скрип досок или шорох ног... А может, это был запах человеческих тел и дыхания или тепло, наполнявшее здание, знакомое влажное тепло, какого не дают никакие обогреватели. Так что я сразу поняла, что люди тут везде, за всеми закрытыми дверями вдоль коридора. И внезапно, не имея на то никаких конкретных причин, решила повернуть направо. Просто повернула, и всё, быстро шагая вдоль дверей и пытаясь понять, в какую нужно войти, страстно желая при этом обрести рентгеновский взгляд...

Мы прошли мимо маленькой кухни, дверь которой была открыта. Там было темно и пусто. На следующей двери стояло обозначение: «В-7». Света за ней не было. Я остановилась, оглянулась на Ли и взглядом указала на эту дверь. Ли пожал плечами и кивнул. Я глубоко вздохнула, напрягла плечи и, стиснув ручку, повернула её. Дверь открылась.

Внутри стояла полная темнота. Не только не горел свет, но и занавески были задёрнуты. И всё равно я знала, что здесь много людей. Комната казалась маленькой и битком набитой. Слышалось дыхание, кто-то дышал медленно и глубоко, кто-то неровно и протяжно. Я пыталась привыкнуть к темноте, не зная, стоит попробовать заговорить или нет. Но Ли легонько похлопал меня по плечу, и я попятилась за ним в коридор.

— Это чертовски рискованно, — сказал он.

Ли сильно вспотел. Мы услыхали шум дальше по коридору и резко повернулись в ту сторону. Дверь, ведущая с автомобильной парковки, снова была открыта. И тут у нас не осталось выбора. Мы бросились к двери с номером «В-8». Я старалась открыть её как можно тише, но времени на изыски уже не было. Мы вместе ввалились в комнату, и не бесшумно. Ли быстро закрыл за нами дверь, и чей-то голос тут же агрессивно спросил:

— Кто это?

Мне стало несравнимо легче от того, что вопрос прозвучал по-английски. И это был женский голос, молодой, — скорее всего, женщине было лет двадцать пять — тридцать.

— Мы ищем друга, — поспешила ответить я.

Это был мой первый разговор со взрослым человеком с момента вторжения.

— Кто вы? — снова спросила женщина.

Я замялась и наконец честно ответила:

— Я не знаю, безопасно ли говорить это.

Последовала пауза.

— То есть вы не пленники? — Голос женщины дрогнул от явного изумления.

— Так и есть.

— Ну, чёрт побери! А я и не думала, что вообще кто-то остался.

— А мы тут в безопасности? — спросил Ли.

— Сколько вас?

— Всего двое, — ответила я.

— Ну, до утра, по крайней мере, вам ничто не грозит. Уж извините, что я на вас рявкнула, когда вы вошли, но ничего ведь не знаешь заранее. А нападение — лучший способ защиты. Слушайте, рядом со мной старая миссис Симпсон, она лежит на настоящей кровати — единственной здесь, — так что вы можете спрятаться, на случай если кто-нибудь включит свет. Чёрт, я просто поверить не могу!

Мы ощупью добрались до кровати и заползли под неё. От миссис Симпсон очень плохо пахло, но мы старались не обращать на это внимания.

— Что вообще происходит? — спросила я. — Кто вы? Кто ещё здесь?

Ну, я Нелл Форд, раньше работала в парикмахерской. Мой муж Стюарт работал у Джека Калвенора. Мы строили кирпичный дом на Шерлок-роуд, за стоянкой грузовиков.

— Вы тут лечитесь?

— Да, Стюарт лечится. Нужно быть очень больным, чтобы сюда попасть. Но меня выставят завтра или послезавтра. Снова на ярмарку.

— Значит, все пациенты здесь — пленники?

— В этом здании — да. Они нас сюда натолкали, как сельдей в бочку, а все хорошие палаты забрали себе, в главном отделении.

— А сиделки тут есть? И доктора?

Женщина рассмеялась, но весьма горько:

— Да, одна медсестра есть. Филис де Стейгер. Знаете её? И докторам иногда разрешают заходить, когда они не заняты солдатами. Если мы их видим в течение получаса через день, то, считай, повезло. В основном приходится самим друг за другом ухаживать. А это довольно сложно.

— Сколько человек в этой комнате?

— Семь. Это свалка для инфекционных. Но всё-таки что вы здесь делаете, ребята? Говоришь, кого-то ищете?

Лёжа рядом с Ли на пыльном полу под кроватью и говоря шёпотом, я напряглась, почувствовала, как мои собственные ногти вонзаются в ладони.

— Вы знаете Корри Маккензи? — спросила я. — И Кевина Холмса?

— О, так вы из одной компании? — сказала женщина. — Ну, тогда всё сходится. Теперь я знаю, кто вы такие. Вы взорвали мост.

Я жутко вспотела. Даже не предполагала, что мы так прославились. Отвечать я не стала, и Нелл засмеялась.

— Да не пугайся ты! — воскликнула она. — Я не доносчица. Наверное, хотите узнать, где ваши друзья?

— Да, пожалуйста... — прошептала я.

— С Кевином теперь всё в порядке. Его отослали на территорию ярмарки. А вот бедняжка Корри... — Она умолкла.

Я ощутила жуткую, невыносимую тяжесть в груди. Моё сердце превратилось в камень.

— Что? Что?

— Ну, милая... Знаешь, она в довольно плохом состоянии...

Я поняла только, что Корри всё-таки жива.

— Где она?

— Да тут, рядом. Через две двери. Но я же говорю, с ней неладно.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, дорогая, она всё ещё не с нами, понимаешь? Без сознания. Так и лежит всё время. В общем, плохо.

— А мы можем туда пойти и увидеть её?

— Конечно можете, милая. Но лучше ещё немного подождать. Скоро охрана начнёт обход. Они только один раз за ночь его делают, но недавно была пожарная тревога, так что, наверное, задержатся.

— Это из-за нас, — похвастал Ли. — Мы только так могли их отвлечь, чтобы пробраться сюда.

— Мм... Да, говорят же люди, что вы очень умные детки.

— Расскажи нам ещё о Корри, — попросила я. — Расскажи всё!

— Ох, дорогуша... — вздохнула Нелл. — Хотелось бы мне порадовать тебя. Но, видишь ли, с ней всё довольно плохо. Кевин привёз Корри прямиком в приёмный покой, и поначалу солдаты разрешили доктору её осмотреть, но, когда поняли, что ранение огнестрельное, сразу изменили отношение. Её тут же заперли в какой-то комнате и никому не разрешали туда входить, пока не пришёл доктор. Но он пришёл не скоро, ещё дольше ей не давали каких-либо препаратов. Потом её перевели сюда, и мы наконец смогли о ней позаботиться. Солдаты твердили, что это «плохая девушка, плохая девушка». Может, ей даже повезло, что она без сознания. Так даже лучше. Но бедняжка теперь просто лежит там. Ей наконец-то поставили капельницу, но не похоже, чтобы это помогало. Мы делаем, что можем. Она одна в той палате, но с ней кто-нибудь постоянно сидит. Сегодня ночью это миссис Слейтер. Вы её знаете.

Последовало долгое молчание. Я впервые почувствовала настоящую ненависть к солдатам. Это было настолько тёмное чувство, что я испугалась. Как будто я вдруг наполнилась чёрной ядовитой рвотой... Точно некий демон внутри меня изрыгнул море грязи... Я была напугана, напугана всем сразу: и собственной ненавистью, и состоянием Корри, и тем, как мы с Ли рисковали, находясь здесь.

— А вы знаете, где наши родные? — спросил Ли.

Нелл чуть слышно хихикнула.

— Прежде чем ответить, я должна узнать, кто вы такие, — сказала она. — Я была права чуть раньше?

И мы ей рассказали. Мы всё же не знали, можно ли ей доверять, но потребность узнать хоть что-то оказалась сильнее осторожности.

Нелл, будучи парикмахершей, конечно же, знала всё обо всех. С моими родителями всё было в порядке, хотя моему отцу в первый день вторжения ткнули в живот винтовкой, потому что он держался слишком уж агрессивно, и потом его ещё пару раз сбили с ног по той же причине. Я именно этого и боялась. Фермеры слишком привыкли быть сами себе хозяевами. Им не нравится, когда им кто-то указывает, что делать, пусть даже собственная дочь. Папа был просто вне себя, поняв, что эти люди из какой-то чужой страны собираются его запереть и понукать им в течение ближайших лет, а то и всю оставшуюся жизнь.

Родные Ли тоже были живы, хотя и у них поначалу возникли трудности. Они попытались сопротивляться, когда явились солдаты и стали выгонять их из собственного ресторана. Наверное, им было даже тяжелее, потому что они азиаты. Ну, короче, отец Ли схлопотал перелом руки, а мать — синяки под глазами, но малыши, к счастью, были лишь напуганы.

И похоже, с родными большинства из нас тоже всё было более или менее неплохо, не считая брата Гомера, Джорджа, который сильно порезал руку, когда готовил овощи для обеда, а у младшей сестрёнки Фай случился приступ астмы. Но похоже, людям на территории ярмарки приходилось нелегко, содержали их в ужасающих условиях. Нелл сказала, что там их слишком много, канализация не справляется, иногда еды хватает не всем. В конском павильоне есть две душевые кабины для конюхов, но пользоваться ими никому не разрешают, так что все воняют и чешутся. Любые порезы моментально начинают гноиться, и люди постоянно чем-то болеют. Сейчас там распространилась ветрянка, до этого была свинка. Все подавлены, пребывают в ужасном настроении, устали. И постоянно ссорятся между собой, кто-то с кем-то не желает разговаривать. Было несколько попыток самоубийства, с десяток человек умерли — в основном пожилые, те, кого выгнали из госпиталя. Но умер и один младенец, и одна девушка двадцати лет, Анджела Бейтс, её убили. Об этом никто ничего не знает: просто её тело нашли как-то утром возле туалета. Конечно, все уверены в том, что это сделали солдаты, но жаловаться на них бессмысленно. И убийство остаётся нераскрытым.

Когда людей ловили и загоняли на территорию ярмарки, случилось несколько изнасилований, но потом такого уже не было. Нелл сказала, что в основном солдаты держатся дисциплинированно, но они избили множество людей, не подчинявшихся их приказам. Одному парню, Спайку Фарадею, который жил где-то рядом с Чампион-хилл, выстрелили в колено за то, что он напал на солдата, а тех шестерых, что пытались бежать, страшно избили и уволокли в тюрьму в Виррави. Потом ещё постоянно избивают другого Спайка, Флоренса, так как он не желает покориться и сопротивляется охране.

Всё оказалось гораздо хуже, чем мы предполагали. То немногое, что мы узнали в своё время от пленников, входивших в рабочие группы, и из сообщений по радио о «чистом вторжении», вселило в нас ложный оптимизм. А на деле же... Ничего «чистого» в этом захвате не было. Мне сразу захотелось пойти и помыть руки.

И ещё Нелл, лежавшая на полу на своём матрасе, сказала кое-что не на шутку меня изумившее. Первое — очень многие стараются сотрудничать с солдатами. Я была потрясена, когда это услышала. Я почти не читала книг о войне, да и военных фильмов видела не много, но у меня сложилось впечатление, что тяжкие обстоятельства всех превращают в героев. Ты встаёшь на одну сторону или на другую, присоединяешься к хорошим или к плохим, и так и стоишь до самого конца. Нелл же говорила, что некоторые просто подлизываются к солдатам, ходят за ними по пятам и, что гораздо хуже, готовы активно им помогать, предлагают делать любую работу для охраны, то есть всячески поддерживают врагов. А кто-то и ночи с ними проводит.

Мы с Ли не могли в это поверить.

— Но почему? — спросил Ли. — Почему они всё это делают?

Нелл снова негромко, горестно рассмеялась.

— Послушайте, милые, — зашептала она. — Я парикмахерша, а все парикмахеры — психологи-любители. Мы думаем, что если всё знаем о людях, то понимаем их. По я видела там, на площади, такое, что мне никогда и в голову бы не пришло, проживи я хоть миллион лет. Кто знает, что происходит в мозгах тех выродков? Некоторые, конечно, поступают так из страха. Другие — ради еды, сигарет, выпивки или даже ради того, чтобы просто принять душ и получить бутылочку шампуня. А есть такие, кому хочется самим иметь какую-то власть, мне так кажется. Остальные же — просто овцы, делают, что велят. Им всё равно, кто именно отдаёт приказы, раз уж нашёлся кто-то, чтоб приказывать. Лично я думаю, они сумасшедшие. И из-за них всё будет хуже и хуже.

Снова наступило молчание, пока мы с Ли переваривали услышанное. Я, похоже, не могла сосредоточиться ни на чём, кроме слова «овцы». Большинство людей относится к ним без почтения, но среди фермеров вы вряд ли найдёте такого, кто мог бы говорить об овцах подобным образом.

— Ты ошибаешься насчёт овец, Нелл. Им не нравится подчиняться приказам. И они совсем не так глупы, как кажется многим людям. У них отличные инстинкты, они умеют выживать.

— Ох, Элли, да замолчи ты! — услышала я утомлённый голос Ли.

Но разве я могла не высказаться?

Нелл начала рассказывать дальше, и я испытала второе потрясение. Она сказала, что множество людей — наших людей! — с нетерпением ждут того, что солдаты называют «колонизацией». То есть, когда военные убедятся, что полностью контролируют всю страну, они привезут к нам миллионы своих соплеменников. Каждая семья вновь прибывших получит несколько акров земли и будет фермерствовать на ней, а мы станем их рабами. Нас будут использовать для всяких работ: мы будем ухаживать за овцами, копать канавы, сажать картошку, чистить лошадей.

— И почему им этого хочется? — шёпотом спросила я.

Ужас начинал пропитывать меня насквозь. Казалось, всё становится непоправимым и ни для кого из нас уже не остаётся никакой надежды...

— Ну как же, — ответила Нелл. Она тоже устала и говорила как-то рассеянно. — Они просто... ну, если бы вы очутились на территории ярмарки, вы бы поняли. Там так ужасно, такая толпа... Очень хочется оттуда выбраться. Вдохнуть свежего воздуха, пройтись... Именно поэтому люди сами вызываются работать в городе. Для них любая перемена — это перемена к лучшему.

Но тут Нелл поспешила нам сообщить, что солдаты начали проверку. Впрочем, мы уже и сами это услышали — солдаты вовсе не старались вести себя тихо. Они распахнули дверь в комнату и включили свет, но через секунду снова выключили его. А я уже так давно не попадала в комнату с электрическим освещением, что меня как будто ударили по голове. Свет был таким ярким! Мы с Ли распластались на полу, вдыхая пыль и запах старого дерева.

— Обычно они света не включают, — прошептала Нелл, когда солдаты ушли. — Похоже, ваша пожарная тревога их перепугала.

Но я была уверена, что источника дыма солдаты не нашли, иначе они бы устроили куда более серьёзный обыск. Гомер знал, как обращаться с дымовухами. И всё, что могли увидеть солдаты, так это комнату, полную дыма, без каких-либо видимых причин. Гомер сознательно нацелился на отделение рентгенологии, ведь там имелось множество всякого сложного электрического оборудования, на которое можно свалить задымление.

Мы слышали топот ног, когда солдаты возвращались по коридору на свой пост. Наконец настал момент, о котором я молила. Мне отчаянно хотелось этого, и одновременно я испытывала огромный страх. Почему? Наверное, просто не знала, что увижу в комнате «В-10»: мою лучшую, самую давнюю подругу Корри или некое неузнаваемое чудище, овощ...

— Ну, теперь вам ничто не грозит, — прошептала Нелл. — Только будьте поосторожнее.

Вот уж в каком совете я вовсе не нуждалась! Я и не думала скакать по коридору или бегать наперегонки со столиками на колёсах.

Мы с Ли выскользнули из-под кровати, как змеи из-под куста ежевики.

— Удачи! — кивнула Нелл.

— Мы к тебе заглянем перед уходом.

— Отлично, милые.

Я осторожно приоткрыла дверь и выглянула в коридор. В нём было темно и пусто. И холодно — после замкнутого, тёплого, вонючего пространства палаты «В-8». Как можно тише я двинулась по коридору, зная, что Ли идёт следом. Но когда мы дошли до палаты Корри, у меня не хватило храбрости открыть дверь. С момента начала вторжения мне много раз приходилось проявлять смелость. И к моему удивлению, она всегда находилась во мне, хотя иногда приходилось здорово покопаться внутри, чтобы отыскать её, и порой её оставалось так мало...

Но сейчас я просто бессильно прислонилась к двери и прижалась к ней лбом. Это было не слишком умно — не так глупо, как устраивать гонки в инвалидных креслах, но и не намного лучше. Ли обнял меня за плечи, я обернулась и прижалась к его груди. Я не плакала, но была благодарна за крепкие объятия, за его молчаливое понимание. Похоже, в глубине души Ли сохранилось нечто такое, чего у меня, как мне казалось, уже не оставалось. Может, именно там рождалась музыка.

Но как бы там ни было, я на несколько минут ощутила с ним связь и немножко набралась сил. Как при переливании крови.

— Может, ты войдёшь первым? — спросила я, наконец-то отрывая голову от тёплой груди Ли.

Он так и сделал, повернул ручку двери и открыл её. Вошёл внутрь, придержал дверь для меня. Я тоже проскользнула в темноту.

— Кто здесь? — прошептал испуганный голос.

На мгновение мне показалось, что это Корри, и я задохнулась. Я подумала, вдруг это призрак или же свершилось чудо: Корри вдруг пришла в сознание и заговорила с нами. Потом вспомнила о миссис Слейтер.

— Это я, миссис Слейтер. Элли. И Ли тоже здесь.

— Элли! Ох... Ли!

Она вскочила, обо что-то ударившись.

Мы очень хорошо знали миссис Слейтер. Она была из тех людей, у которых в сутках не двадцать четыре часа, а тридцать два. Её муж погиб несколько лет назад в результате несчастного случая с трактором, и с тех пор миссис Слейтер сама справлялась с фермой, растила детей, написала две книги по садоводству, научилась каллиграфии и шитью, получила кучу степеней по разным видам искусств в Открытом университете. Она даже находила время для работы в школьном буфете: её младший сын, Джейсон, учился в десятом классе.

Однажды миссис Слейтер сказала мне: «В мире есть два типа людей, Элли. Одни просто смотрят телевизор, а другие что-то делают».

И вот теперь она обняла меня так крепко, как никто никогда не обнимал, и я наконец заплакала. Миссис Слейтер стала первой из знакомых мне взрослых, кто меня обнял, первым звеном, связывающим меня с прежним, любимым, счастливым миром. Первым звеном связи с моими родителями, потому что она была хорошей подругой мамы.

— Ох, Элли! — воскликнула она. — Бедная девочка... Ну и пахнет же от тебя!

— Миссис Слейтер...

Она заставила меня рассмеяться, и я шутливо ткнула её кулаком. А потом она обняла Ли.

Похоже, мы в Аду так долго жили рядом друг с другом, что просто перестали замечать, как от нас воняет. Мы, конечно, регулярно купались в ручье, но вода становилась всё холодней, и мы не могли в ней засиживаться.

— Ничего, не беспокойтесь, — сказала миссис Слейтер. — На территории ярмарки все пахнут ещё хуже. Намного хуже. Здесь пациентам разрешается принимать душ каждые два дня, так что мы малость подзабыли, каково там.

Но я её уже не слушала. Я повернулась к кровати, где тихо лежала Корри. Свет в палату проникал лишь с парковки, и можно было разглядеть запотевшие окна. В палате свет был тусклым, как в церкви в конце дня, перед тем как зажигают свет. Вещи, на которые свет не падал, выглядели очень тёмными, а те, на которые падал, — очень светлыми. Шкафчик у стены казался шрамом. Тумбочка у кровати была белым пятном, притаившимся рядом с Корри, она казалась очень яркой. Простыня буквально светилась. Голова же Корри на подушке была маленьким чёрным пятном, неподвижным круглым камнем. Я не могла рассмотреть лицо подруги. Попыталась увидеть её глаза, нос, губы. Я вдруг испугалась этого чёрного пятна, словно это и не человек, и вовсе не Корри.

Я всматривалась и всматривалась, пытаясь удержать страх где-то в желудке, не дать ему подняться выше. Что там такое? Её губы или просто тень? И глаза это или просто чёрные пятна, игра света? Я не замечала ни Ли, ни миссис Слейтер. Они словно перестали существовать. Остались только я и тёмная тень на кровати. Я наконец медленно сделала три шага вперёд. И внезапно, из-за того, что теперь свет передо мной падал под другим углом, я вновь обрела Корри. Да, это она — её нежная кожа, пухлое лицо, закрытые глаза. Мой рот сам собой слегка приоткрылся от изумления, потому что она не была прежней Корри, но не походила и на ту Корри, которую рисовало моё перепуганное воображение.

Подруга не выглядела исхудалой, измученной, избитой, но она не была и счастливой, живой, разговорчивой. Она стала похожа на восковую куклу, на точную копию настоящей Корри. Я видела, как её губы слегка шевелятся при каждом вдохе и выдохе, но никакого другого движения не наблюдалось. Да, Корри жива, но почему-то не с нами.

Я не боялась её, но мне было страшно к ней прикоснуться. Я собиралась спросить миссис Слейтер, можно ли потрогать Корри, не опасно ли это, но теперь эта мысль выскочила у меня из головы. Подождав немного, я наклонилась вперёд и кончиком дрожащего пальца провела по правой щеке подруги. Это не была Корри, которую я обнимала, колотила и использовала как подушку, и не та Корри, которая часто усаживалась ко мне на колени в переполненном школьном автобусе. Та Корри тихо ускользнула от нас, оставив вместо себя мирно дышавшую бледную копию. Наклонившись ещё ниже, я поцеловала её в лоб, потом положила голову на подушку рядом с головой Корри. Я ничего не сказала и даже не думала ничего. Кожа у Корри была прохладной, но в тот момент я этого не заметила и лишь позже об этом подумала. Я щекой ощущала её дыхание. И в таком положении я на какое-то время замерла.

Наконец я выпрямилась и прошептала ей в ухо:

— Ты там поосторожнее, Корри. Позаботься о себе.

И вышла в коридор, чтобы там дождаться Ли. Я даже не попрощалась с миссис Слейтер, что было слегка невежливо.

Ли вышел не сразу, поэтому я спряталась пока что за корзиной для белья. Наконец он появился.

Я выскочила из укрытия и пошла обратно к комнате «В-8», чтобы попрощаться с Нелл.

— Эй, ты как, дорогая, в порядке? — спросила она. — Расстроилась?

Но я не стала отвечать. Вместо того я задала ей мучивший меня вопрос:

— Вы ведь говорили, что с Кевином теперь всё в порядке?

— Я так сказала?

— Да. Что значит это «теперь»?

Нелл попыталась придумать какую-нибудь утешительную ложь, но не сумела. Помолчав с минуту, она сдалась и призналась:

— Его здорово побили, Элли.

Мы с Ли проскользнули по коридору к выходу. Мы уже знали от Нелл, где должна находиться охрана — в комнате медсестёр рядом с выходом. Спрятавшись в маленькой кухне метрах в двадцати от этого места, я обхватила Ли за шею и притянула к себе, чтобы прошептать ему на ухо:

— Хочу найти нож.

— Зачем?

— Убить солдат.

Я почувствовала, как Ли вздрогнул всем телом, будто его ударило током. Но он ничего не говорил с минуту, просто стоял выпрямившись, а я продолжала прижиматься к нему, подобно какому-нибудь зверьку, в которого я и превратилась. Потом Ли снова наклонился ко мне и зашептал мне на ухо:

— Ты не можешь этого сделать, Элли.

— Почему?

— Они тогда нападут на пациентов.

Больше мы не разговаривали, а просто ждали. Мы ждали момента, когда у нас появится возможность проскользнуть мимо солдатского поста. Было слышно, как охранники время от времени переговаривались на каком-то незнакомом гортанном языке. В их голосах звучало нечто вроде заунывной музыки, почти привлекательной. И ещё мы время от времени слышали женский голос, низкий и хриплый, женщина то и дело смеялась, иногда что-то говорила, вроде бы по-английски, но слишком тихо, чтобы мы могли разобрать слова. После того, что рассказала нам Нелл, я заподозрила, что девица там занимается чем-то непотребным, и переполнилась ненавистью к ней.

Один из солдат прошёл мимо нашего укрытия к туалету, но мы не могли понять, где находится второй, так что не рискнули тронуться с места. Было уже три сорок пять. Солдат вернулся через несколько минут, и до двадцати минут пятого не было никакого движения, но потом в туалет отправился второй. Через несколько секунд высокая девушка лет девятнадцати на вид появилась у двери кухни и прошептала в темноту, стоя лицом к нам:

— Быстрее, второй заснул! Только не шумите!

Мы были ошеломлены и на мгновение даже усомнились, что она обращается именно к нам. Потом наконец поняли, что так оно и должно быть. Мы встали и, обойдя столики на колёсах, шарахнулись к двери. Девушка уже исчезла. Кем она была? Откуда узнала, что мы в кухне? Я и до сих пор не знаю ответов на эти вопросы; но кем бы она ни была и что бы там ни делала, мы ей многим обязаны.

 

4

На Гомера произвело немалое впечатление то, что мы оказались такими известными, такими прославленными.

— Давайте-ка им покажем, что мы всё ещё в деле! — заявил он, улыбаясь самой своей неторопливой, самой опасной улыбкой.

Я слегка вздрогнула. Несмотря на мой внезапный порыв в госпитале, желание схватиться за нож, я всё же не привыкла ещё подвергаться опасности, просто стоять и махать смерти ручкой, так, как это, похоже, нравилось делать Гомеру. Нравилось ли? Я помнила, как он говорил, что храбрость есть некое состояние ума, и потому пыталась настроить свой ум соответственно. Это действительно работало, ну немножко. Я вдруг заметила, что присоединилась к разговору, словно мы обсуждаем игру в футбол или тест по химии. Мы говорили о мишенях, тактике, риске, идеях. Это заняло нас на полтора дня, что было довольно странно. И за всё это время мы ни разу не поспорили. Никто не кричал, даже не повышал голос. Но мы и не шутили. Возможно, из-за того, что мы с Ли рассказали им о Корри, Кевине и о людях, запертых на ярмарочной площадке, которые начали ломаться. А ещё в нас возникло некое новое чувство: мы — немногие оставшиеся на свободе и потому обязаны бороться.

Теперь мы стали ужасно серьёзными. Я именно это и имею в виду: «ужасно».

Мы решили, что не Виррави должен стать нашей главной целью. Пусть мы очень любили свой Виррави, пусть он был средоточием нашей жизни, но судьба страны не может зависеть от маленького городка. Чтобы нанести врагу серьёзный удар, мы должны найти более важное место их операций, а это значило, что нужно вернуться к шоссе от залива Кобблер. Когда мы проходили там в последний раз, грузовиков на шоссе было как грязи — залив Кобблер был, похоже, главным пунктом высадки, и грузовики шли оттуда к местам главных сражений. Взрыв моста осложнил захватчикам жизнь, поскольку теперь им приходилось делать на дороге крюк. Но это вовсе не означало, что они проиграют войну.

Поэтому мы снова отправились в долгий поход. Мы вышли из Виррави в половине третьего ночи, когда уже сильно замёрзли и очень устали, и потащились в нужную сторону, повторяя ради безопасности всё, что стало уже привычным: шли парами, внимательно осматривались на каждом перекрёстке, помалкивали, пока шагали по городским улицам. Мы направлялись к мосту, которого никто из нас не видел с той великой ночи бензиновой вечеринки. На этот раз я шла с Фай, потому что мне необходимо было оторваться от Ли. Хотя я была всё ещё очень подавлена «встречей» с Корри, но слегка взбодрилась, увидев, какие разрушения мы причинили мосту. Он выгорел до самой земли. Или до реки, если говорить точнее. Мост был старым, деревянным и после взрыва загорелся столь сильно, что едва ли можно было что-либо предпринять для его спасения. Осталось лишь несколько почерневших опор, торчавших из воды, кроме них, не было никаких свидетельств, что здесь вообще был мост.

Однако на берегу со стороны города лежали длинные ряды бетонных плит. Похоже, Виррави вот-вот обретёт новый мост, которого так долго ждали горожане, и он наверняка окажется прочнее старого.

Мы с Фай постояли немного, обмениваясь широкими ухмылками. Мы и гордились собой, и не верили, что это наших рук дело. Короче, мы были потрясены... По крайней мере, я точно была потрясена. За Фай говорить не могу. Мы так часто ездили по этому мосту! Мне бы и в голову не пришло, что однажды я его уничтожу. И мы уже вошли в местную историю как люди, взорвавшие мост! Мне-то хотелось бы, чтобы меня запомнили как человека, который что-то строит, создаёт, а не разрушает. Но ведь это сделано не без причины. Так много всего изменилось в результате войны, и одной из этих небольших перемен стала возможность для группы подростков свободно бродить по пустошам, взрывать всё, что вздумается, да ещё и получать за это похвалу. Когда в школе шли занятия по выбору профессии и миссис Гош раздавала анкеты для заполнения, я уж точно не стала бы искать пункты «террорист» или «партизан».

Мы перебрались через реку примерно в километре вниз по течению, там, где через неё была перекинута огромная труба на деревянных опорах. Может, это была труба канализации или ещё какая-то, я не знаю. Но было страшновато оказаться на открытом пространстве, когда мы переходили реку. Мы пошли поодиночке, но всё равно вся группа оказалась бы абсолютно беспомощной, если бы вдруг появились солдаты.

Дойдя до шоссе, мы обнаружили, что и там кое-что изменилось. Машины шли по нему непрерывно, даже в ночной час. За девяносто минут мы увидели две небольшие колонны, шедшие от залива Кобблер, и одну встречную. Только грузовики покидали шоссе около Джигамори и дальше ехали по Баттеркап-лейн, мимо земли Джейкобсов. Да, это было нечто новое, но вполне ожидаемое. Мы давно предположили, что объезд будет именно здесь, хотя машинам и приходилось какое-то время идти по бездорожью. Дальше, примерно в восьми километрах, был другой мост, способный выдержать такое движение.

— Могу поспорить, его теперь основательно охраняют, — с лёгкой улыбкой сказала Робин.

Другой важной переменой стало уменьшение количества солдат в патрулях. Мы увидели две пешие группы: одна состояла из трёх человек, вторая — из четырёх. Вот это было совершенно непонятно. Может, враги теперь уверены, что эта часть страны находится под их полным контролем, хотя прошло совсем немного времени с тех пор, как мы взорвали мост через Герои. А может, они так отчаянно нуждались в солдатах в других местах, что вынужденно сократили их количество в окрестностях Виррави? Хотя малочисленность патрулей вроде как была нам на руку, на самом деле всё только усложнялось. Большую группу солдат легко заметить, ведь они изрядно шумят. А эти два патруля двигались очень осторожно и подошли так близко, что могли нас заметить. Может, как раз для этого и уменьшили их состав?

Но прежде, чем мы в этом разобрались, забрезжил рассвет, обозначив линию горизонта, и нам пришлось едва ли не бегом возвращаться в наше укрытие в Виррави. Словно мы боялись угодить в час пик! Впрочем, в Виррави в час пик никогда не возникало особых проблем с движением, будь то хоть вражеское вторжение, хоть нет, — просто хорошие мальчики и девочки отправлялись домой на обед, а мы и были хорошими мальчиками и девочками. Но то, что последние минуты мы шли по улицам в уже забрезжившем свете, меня напугало до полусмерти. Мы услышали, как по Мэлдон-стрит проехал грузовик, увидели две легковые машины, промчавшиеся через перекрёсток... Но наконец добрались до дома, разузнав всё, что было необходимо.

Выспавшись, мы продолжили строить планы, но на этот раз обсуждали детали: время, место и снаряжение.

Частью плана стало решение позволить себе хороший ночной отдых перед тем, как совершать очередную вылазку. Мы были довольны собой, поскольку готовились к делу всерьёз. Мы не знали, конечно, ждёт нас удача или невезение. Наблюдая за улицей из окна верхнего этажа во время дневного дежурства, я видела рабочие группы с территории ярмарки, которых провозили мимо в старых грузовиках и автобусах, и гадала, нет ли среди этих людей моих родителей, чувствуя себя при этом странно спокойной и уверенной. Это было ощущение нашей правоты: мы снова готовились к действию, а не продолжали киснуть в Аду. Действие — тоже своего рода размышление. Мы должны были бороться с врагом, который стал раковой опухолью, забравшейся в нашу жизнь. Мы должны были стать хирургами, смелыми и умными, а не просто фантазёрами и болтунами.

Тем не менее следующий день полз очень медленно. Как будто в песочные часы насыпали глины. Я приказала себе не смотреть ни на какие часы, но спустя десять минут мой взгляд снова упёрся в циферблат.

Когда закончилось моё дежурство, я отправилась поискать компанию, чтобы отвлечься, и в верхней гостиной нашла Криса, который снова таращился на телевизионный экран.

— Что, нравится? — спросила я, падая на диван рядом с ним.

— Мм... Неплохо. Но в общем, не так уж чтобы.

— А что ты смотришь?

— Э-э... канал MTV.

— Какая-то новая группа?

— Да, это совершенно новый музыкальный стиль. Пустой рок. Почти неуловимый.

— Да, похоже на то. А странно всё-таки: я почти не думаю о телевизоре. Правда, я и раньше не слишком много его смотрела.

— А я постоянно смотрел. Телевизионная зависимость. Но не скажу, что очень по нему скучаю.

Крис вдруг со смехом повернулся ко мне, собираясь что-то сказать. Но через мгновение, ещё до того, как он заговорил, до меня донеслось его дыхание, и я почуяла сладкий запах виски. Я была так поражена, что даже не разобрала слова Криса, — что-то он говорил насчёт проведения радио в спальню, чтобы он мог слушать телевизионные передачи, лёжа в кровати. Ещё утро, половина двенадцатого, а Крис уже пьян! Я изо всех сил постаралась скрыть переполнявшую меня злобу. Почувствовав алкогольный дух, я заметила и ещё кое-что: Крис с трудом выговаривал длинные слова, его взгляд не мог ни на чём сосредоточиться, а улыбка выглядела кривоватой. Я что-то пробормотала насчёт того, что мне нужно в ванную комнату, и вышла, чувствуя, как горит моё лицо.

Я просто не могла всё это осмыслить. Через четырнадцать часов мы собирались напасть на колонну грузовиков, и нам придётся полагаться на пьяного!

В поисках местечка поспокойнее я действительно отправилась в ванную комнату, закрыла дверь и села на унитаз. Наклонившись вперёд, я обхватила себя руками. Мне стало страшно за всех нас. Корри в госпитале, Кевин в плену, а теперь ещё и Крис тайком напился! У нас были серьёзные проблемы. Мы терпели крушение. Одного или двоих, а то и всех шестерых могли подстрелить ближайшей ночью. И кто останется к завтрашнему дню? Пять бездыханных тел и пьяный Крис? Говорят, Бог благоволит младенцам и пьяницам. Мне хотелось снова стать младенцем. Я прижала руки к животу, почему-то там болело сильнее всего. Я попыталась представить, что будет, если у меня случится приступ аппендицита. Может, Гомер меня прооперирует с помощью своего швейцарского ножа? Я прикусила сбоку левую ладонь, продолжая прижимать правую к животу. И долго так сидела. До этого я слишком остро ощущала время, теперь же вообще перестала его осознавать. В конце концов я так замёрзла, что казалось, я и встать не могу, и не смогу больше двигаться, а если попытаюсь выпрямиться, то мои кости захрустят и сломаются.

Потом кто-то постучал в дверь, послышался голос Робин:

— Элли, ты там? Ты в порядке?

Я не ответила, но она всё равно открыла дверь и вошла.

— Элли! Что случилось?

— Кажется, у меня аппендицит, — пробормотала я.

Робин засмеялась, но коротко и тихонько, за что я была ей благодарна.

— Ох, Элли, да это просто паника! Чёрт, мне знакомо это чувство. Начинаешь воображать все существующие болезни, убеждая себя, что они неизбежны. И вскоре ты уже уверена, что они у тебя имеются.

Робин села на край ванны. Мне хотелось рассказать ей о Крисе, но я не знала, как это сделать. И вместо того спросила:

— Как думаешь, мы сходим с ума?

Робин не стала отвечать наобум, как сделало бы большинство людей. Это было в стиле Робин. Она какое-то время подумала, а потом сказала:

— Нет, я так не думаю. Мы держимся неплохо. Ситуация ведь очень необычная. Даже и сравнить не с чем. Но мне кажется, мы хорошо справляемся.

— Но всё это так тяжело... Я не представляю, как мы выживем. Может, вообще свихнёмся. А может, уже свихнулись, просто не понимаем этого.

— Знаешь, что мне всё это напоминает?

— Что?

— Седраха, Мисаха и Авденаго.

— Что ещё за чертовщина?

— Это из моих любимых историй. Мои лучшие герои.

— Звучит, как название русской рок-группы.

— He-а... Не то! — засмеялась Робин.

— Так расскажи.

Я предположила, что это нечто из Библии. Когда дело касается религии, Робин тверда как камень, но я ничего не имею против. Да к тому же мне нравятся разные истории. А эти три имени показались мне смутно знакомыми, но я не знала, где могла их слышать.

— Ну, Седрах, Мисах и Авденаго жили в Вавилоне, давно, очень-очень давно. Они не хотели поклоняться золотому идолу, и потому тамошний царь приказал отправить их в печь, которая была столь горячей, что даже люди, которые бросали туда юнцов, обожглись до смерти. Никто не мог подойти к ней близко. Но царь с того места, где он стоял, мог рассмотреть три фигуры в огне и дыме. И вот что любопытно: ему вдруг показалось, что там четыре человека, а не три. А ещё более странным было то, что, как бы сильно ни горело пламя, люди переходили с места на место, точно огонь не задевал их. Поэтому, когда пламя потухло, царь приказал открыть дверцу печи. И оттуда вышли все трое, Седрах, Мисах и Авденаго. А царь вдруг понял, что с ними в печи был ангел. И тогда он осознал, что Бог, который был с этими людьми в печи, куда сильнее любого золотого идола, и уверовал в Него.

— Мм... неплохая история, — сказала я.

Мне нравилось, что Робин не читала мне наставлений и никогда не пыталась этого делать. Помолчав, я спросила:

— Какое отношение это имеет к нам?

— Ну, мы тоже в печи.

— С ангелом?

— Иногда я ощущаю, что кто-то с нами есть, кто-то нас поддерживает.

— Но не постоянно?

— Думаю, постоянно. Я просто не могу объяснить, почему происходят некоторые события, ну, вроде ранения Корри. Иногда кажется, что ничто не может остановить смерть, даже сам Бог. Смерть просто ходит вокруг, размахивая своей косой, и может скосить тебя, а может и не скосить. Или, другими словами, иногда Бог спасает тебя, а иногда — нет. Не знаю, почему Он выбирает то или другое, — я просто должна доверять Ему и верить, что у Него на то веские причины.

— Ну-у...

В дверь постучали — это был Гомер.

— Входи! — откликнулись мы с Робин.

Гомер вошёл.

— Ну, знаете ли... — удивился он. — Девицы в ванной комнате. Кто-нибудь мог бы сочинить целый телесериал о девушках в ванных.

Гомер хотел проверить список необходимого. Там значились несколько нужных нам вещей, которые можно было отыскать на фермах. Мы спустились в столовую, развернули на столе его список и принялись за работу. Я уже не в первый раз удивлялась знаниям Гомера, — и где только он этому научился? И ещё ему отчасти помогал Крис, помнивший множество странных фактов. Я заподозрила даже, что на уроках химии он был куда внимательнее, чем казалось. Конечно, я не сомневалась, что он умный парень, но не думала, что его слишком уж интересует наука.

Список был не слишком длинным, но стало очевидно, что нам придётся выйти из города сразу после наступления темноты. А это немного увеличивало риск, но иначе нам было не раздобыть необходимое.

Поэтому мы отправились в путь около девяти вечера, двигаясь с предельной осторожностью. Пройти нужно было немалое расстояние. Было очевидно, что к утру мы все очень устанем. И мне ужасно хотелось бы раздобыть мотоциклы, на которых мы сбежали от моста, они до сих пор лежали в укромном местечке. Но безопасность важнее. Мы и шагу не делали, не оглядевшись по сторонам.

Большую часть нужных нам вещей мы нашли в доме Флитов, в котором нам уже приходилось прятаться. Труднее всего оказалось найти длинные и крепкие гвозди. После долгих поисков и упражнений в плотницком деле мы в половине второго ушли с фермы Флитов, задержавшись там немного дольше, чем предполагали. Ещё через полтора часа мы приближались к цели — крутому подъёму на Батгеркап-лейн. Наверху густо росли кусты. Услышав приближение колонны машин, мы успели нырнуть в них. А как только добрались до насыпи, Фай, шедшая впереди, подала сигнал снова прятаться. Это наверняка был патруль, гак что я мгновенно съёжилась и попятилась в кусты. Позади метнулась тёмная тень — это Ли спрыгнул с насыпи и приземлился в паре метров от меня. Остальных я не видела. Крис и Гомер были где-то неподалёку, Робин — вроде бы впереди, вместе с Фай. Едва я спряталась, послышался скрип ботинок: трое солдат лениво шагали вдоль дороги. Я ещё сильнее прижалась к земле и понадеялась, что другие тоже спрятались. Вдруг шаги замедлились, а потом и вовсе стихли. Я рискнула выглянуть из ветвей и увидела спину одного из солдат, медленно удалявшуюся от меня. Вроде бы это была женщина, но через мгновение она уже оказалась вне поля моего зрения.

Я не знала, как быть. Почему солдаты остановились? Разве что заметили кого-то из нас... Но тогда бы они нас окликнули, наверное. В голове метались отчаянные мысли. Что я должна сделать? Я приподнялась и проползла вперёд около метра, боясь, что если двинусь чуть дальше, то могу угодить в ловушку. А потом резко распласталась на земле: справа от меня прогремел выстрел, так близко, что у меня в ушах зазвенело. Я лежала, не в силах даже вздохнуть. Потом я услышала несколько вскриков, затем вопль, хриплый и ужасный. Прозвучал ещё один выстрел, на этот раз немного тише. Я почуяла кисловатый запах пороха. Понадеявшись, что стреляли из двустволки и другого оружия у патруля нет, я ринулась вперёд и выскочила на дорогу.

Сначала был слышен звук шагов: кто-то в панике мчался по дороге. Я видела лишь тёмную тень, но это был один из солдат, а не кто-то из нас. Потом из кустов послышался какой-то грохот. Я развернулась, гадая, не смерть ли догнала меня, не последнее ли это движение в моей жизни и не последнее ли, что я увижу. Но это был всего лишь Гомер, который, спотыкаясь, бежал ко мне, а следом за ним — Крис, он издавал ужасные звуки, его рвало. Когда Гомер приблизился, я увидела, что вся его рубашка спереди в крови, густой и липкой. Остальные тоже выбрались из своих укрытий и спешили к нам. Распахнув на Гомере рубашку, я стала ощупывать его грудь и плечи, но не нашла ран.

— Нет-нет, — сказал Гомер, отталкивая меня. — Я не ранен.

— Что случилось?! — закричала я, окончательно растерявшись. — Ты отобрал у них ружьё?!

Гомер покачал головой и развёл руками. Он, кажется, не знал, что ответить. Тут Крис, который всё ещё дрожал, теперь вдруг стал на удивление спокойным и ответил за него:

— У Гомера было ружьё в рюкзаке. Обрез.

Фай задохнулась от ужаса. Мы все потрясённо уставились на Гомера. Мы много раз говорили о скудости наших запасов оружия и решили вообще не брать его с собой. Потому что если нас поймают с оружием, мы пропали, сто процентов против одного.

Меня раздирали противоречивые чувства: гнев, растерянность, недоверие. Но я должна была их временно подавить. Отпустив наконец подол рубахи Гомера, я закричала на Криса:

— Что вообще случилось?! Что случилось?!

— Да, всем невезениям невезение. Их было трое: двое мужчин и женщина. И мужчины решили отлить, именно там, где мы прятались. Бросили винтовки на дорогу и спустились к кустам. Они были уже в трёх шагах от нас и продолжали приближаться, расстёгивая ширинки. Точнёхонько должны были на нас наткнуться. Рюкзак Гомера лежал рядом с ним, и он держал в нём руку, наверное, сжимал обрез. А потом внезапно вытащил его, вскинул и выстрелил.

Крис говорил быстро, воспроизводя в памяти события, пытаясь ничего не пропустить, как будто смотрел какой-то фильм у себя в голове.

— Солдат упал на спину. А второй заорал и бросился на Гомера. Гомер вроде бы повернул обрез... он ведь всё так же лежал на земле. Тот солдат упал на Гомера, потом раздался второй выстрел, и вся эта кровь выплеснулась на Гомера, а Гомер вылез из-под солдата, и мы побежали сюда. Женщина сиганула по дороге, но тут уж мы ничего не могли поделать. Обрез двуствольный, и я не знаю, есть ли у Гомера ещё патроны, да и всё равно перезаряжать было некогда. Она умчалась со всех ног.

— Давайте уйдём от дороги, — сказала Робин. — А лучше и вовсе уберёмся отсюда.

Пока она говорила, я заметила вдали огни: слабый свет фар колонны, начавшей долгий подъём с нижней дороги к насыпи. Мысли в моей голове неслись с такой скоростью, что, казалось, наталкивались друг на друга и путались. Колонна приближалась с другой стороны, не с той, куда убежала женщина. Сколько ей понадобится времени, чтобы позвать на помощь? Сможет ли она как-то связаться с колонной? Я схватила Криса за руку.

— Проверь дорогу. Где они бросили винтовки?

— Вон там.

— Забери их! И что там ещё найдётся. А все остальные — наверх! Фай, ты с Гомером. Доставайте гвозди и будьте наготове.

Я побежала наверх вместе с Крисом. Мы нашли две винтовки: одну старую, вторую современную, автоматическую, незнакомой мне конструкции. И ещё там был небольшой рюкзак. Я быстро открыла его и нашла именно то, на что надеялась, — маленькую двухканальную рацию. Едва ли у каждого патруля было больше одной рации.

— Где ваши вещи? Твои и Гомера?

— Да всё там же. — Крис показал на кусты за нашими спинами.

Я включила свой фонарь и посмотрела на Криса.

— А что, если они ещё живы? — спросил он.

Я помолчала, потом пожала плечами и пошла к кустам. Нужно было пройти всего несколько метров. В свете фонаря я увидела на траве кровь, потом какие-то царапины на земле. Они привели меня к телу: солдат лежал на спине с открытыми глазами, но он был мёртв. Его грудь выглядела так, словно какие-то гигантские руки впились в неё и разорвали. Я повернула фонарь и увидела два рюкзака, а рядом с ними — окровавленный обрез. Крис подобрал рюкзаки, а я подняла обрез, стараясь не содрогнуться, взявшись за липкий приклад. Я выпрямилась — и в это мгновение услышала наихудший на земле звук: короткое всхлипывающее рыдание. Я направила туда луч фонаря. И увидела метрах в десяти от себя ботинки солдата, торчавшие из-под маленькой акации. Я пошла туда, а Крис попятился. Мне и самой хотелось отступить, но я шагнула вперёд. Раздвинув ветки кустарника, я осветила мужчину фонарём. Удивительно, что он сумел проползти даже несколько ярдов. Солдат лежал на боку, согнувшись, его правая рука вцепилась в один из тонких стволов куста. Другой рукой он держался за живот. Время он времени солдат стонал, но не думаю, что он был в полном сознании. Вокруг были лужи крови, кое-где она уже впиталась в землю, но из-под прижатой к животу ладони она продолжала вытекать. И казалась густой и вязкой. Ладонь солдата словно пыталась собрать вместе обрывки живота, но я видела выпавшие наружу внутренности. Я пошла к Крису. Я понимала, каким выглядело моё лицо: холодное и жёсткое, без выражения.

— Где рюкзак Гомера? — спросила я.

Крис отдал его мне, и я пошарила внутри. Внутри было не меньше дюжины патронов, просто валявшихся на дне. Я взяла один, зарядила обрез, быстро вернулась к солдату и прижала ствол к его виску. А потом, господи Исусе, ничего не думая, намеренно не позволяя себе думать, нажала на курок.

И после этого всё понеслось как безумное. Пожалуй, у нас было около двух минут. В ушах у меня продолжал звучать выстрел. Я не обращала на это внимания и старалась не думать о том, что сейчас сделала. Мы помчались со всех ног к насыпи. Нужно было раскидать гвозди. Я сама чуть не наступила на один из них. Они были около пятнадцати сантиметров длиной, и каждый мы вбили в деревяшку, позволявшую им оставаться в вертикальном положении. Фай ждала нас. Она была так бледна, что у меня мелькнула мысль, не превратилась ли она в альбиноса.

— Кто там стрелял? — дрожа с головы до ног, спросила Фай.

— Не важно, Фай. Держись. — Я коснулась её руки и поспешила к остальным. — Мы готовы?

— Да, но... как насчёт той, что сбежала? Что, если она...

— Не думаю. Я нашла рацию. Вряд ли у них есть вторая.

— Будем надеяться, ты права, — сказала Робин.

— Она права, — мрачно произнёс Ли.

И тут, озарённая внезапным всплеском интуиции, я поняла, как Ли хотелось совершить это нападение. Если бы даже прямо на нас попёрли танки, он и с места не сдвинулся бы. Он пылал местью.

Гомер выглядел спокойнее, но не разговаривал. И держал в каждой руке по бутылке.

Я уже слышала гул грузовиков, первые сбросили скорость — видимо, перебирались через насыпь на дорогу по другую её сторону. Я схватила свои бутылки и нашла в кармане зажигалку. Смутный свет фар первого грузовика показался за деревьями. Фары машин всегда чем-то прикрывали, чтобы свет падал только на дорогу. Наверное, солдаты боялись воздушной атаки, но мы что-то не замечали в последние дни наших самолётов, так что водители, скорее всего, особенно ничего не страшились.

И мы надеялись это изменить.

Но вот моторы стали работать мягче — машины снова прибавили скорость, проезжая вдоль насыпи. Мы устроились на её краю, чтобы быть над машинами, когда они минуют поворот. Предполагалось, что колонна будет двигаться быстро, поскольку дорога здесь вполне приличная, и не замедлится на плавном повороте. И мы оказались правы. Водители явно спешили — уже через мгновение авангард колонны должен был оказаться рядом с нами. Рёв моторов вдруг обрушился прямо на нас, его не заглушали теперь деревья или насыпь. Я отлично видела три первые машины, три грузовика, тёмно-зелёные, их кузова были затянуты брезентом. И тут всё словно обезумело. Водитель первого грузовика словно налетел на стену. Это было похоже на бомбу. Чертовски сильный взрыв. Меня поразило, насколько это оказалось громко, сколько дыма повалило... Обрывки резины полетели вдоль дороги. Грузовик на полной скорости сорвался с дороги, тормоза завизжали, и машина врезалась в дерево.

Второй грузовик, похоже, проскочил мимо всех гвоздей, его шины уцелели. Но он пытался избежать столкновения с первой машиной, а потому завилял по дороге, несмотря на все усилия водителя. Наконец грузовик выровнялся метрах в пятидесяти от нас и помчался прочь. Мне стало противно. Я поверить не могла, что водитель вот так обошёлся с пострадавшим товарищем. Но куда интереснее было, что станет со следующими машинами колонны. У третьей лопнула передняя шина, с таким же грохотом, и над дорогой поднялось столько белого дыма, что почти невозможно было что-либо рассмотреть. Но всё же увиденного мне хватило, чтобы почувствовать себя удовлетворённой, потому что и этот грузовик отправился вслед за первым. Он буквально слетел с дороги и врезался в первую машину. У четвёртого грузовика лопнуло заднее колесо, и он развернулся на триста шестьдесят градусов, остановившись метров через пятьдесят посреди дороги. Пятый затормозил так резко, что мгновение-другое буквально подпрыгивал на месте... пока в него сзади не врезалась следующая машина. Раздалась ещё пара громких ударов, но понять, что там произошло, было невозможно. Вокруг поднялось столько дыма и шума, что казалось, наступил конец света.

Увидев пылающий факел, промчавшийся в воздухе к пятому грузовику, я поняла, что Ли начал действовать. И это вернуло меня к реальности. Я тоже зажгла горючий коктейль и швырнула в ту же сторону, что и Ли, а потом как можно скорее отправила вслед за ним второй.

Остальные также присоединились к делу. С минуту воздух был буквально наполнен горячими падающими звёздами. Сквозь дым я увидела большой огонь, что-то там точно загорелось, но взрывов не последовало. Зазвучали выстрелы, похоже из автоматического оружия, и сначала пули летели в деревья над нами, но вскоре солдаты прицелились получше, и теперь пули свистели прямо над нашими головами.

Мы поспешили отступить, прижимаясь к земле и продираясь сквозь колючие заросли ежевики. Гомер был прямо передо мной, я заметила, что он до сих пор держит в руках свои коктейли Молотова. Он не бросил их в грузовики.

— Эй, брось бутылки, Гомер! — окликнула я его.

Он так и сделал, и на мгновение мне показалось, что я спровоцировала катастрофу, потому что в то самое мгновение, когда бутылки ударились о землю, прозвучал взрыв такой силы, что земля у меня под ногами покачнулась. Мне понадобилась целая секунда, чтобы осознать: взрыв раздался позади нас, а вовсе не из-за бутылок Гомера. Потом меня, едва не сбив с ног, ударила в спину взрывная волна, а за ней последовал ещё один удар — жара, сухого, безвоздушного жара. Как будто кто-то открыл дверцу плавильной печи. Я на мгновение остановилась, приходя в себя, и тут же пустилась бегом. Остальные — те, кого я видела, — сделали то же самое. Я слышала, как трещали деревья, ломаясь и падая сзади. Да, приза за охрану окружающей среды мы бы точно не получили.

Я мчалась без оглядки, но не очень-то боялась, прекрасно понимая, что солдаты никогда, ни за что не погонятся за нами сквозь буш. Это была наша естественная среда обитания. Здесь я чувствовала себя так же легко и свободно, как какие-нибудь опоссумы, или вомбаты, или какаду. Никакой чужак не мог вторгнуться сюда, никакой захватчик не станет блуждать по этим территориям! Это была наша земля, и её мы собирались защищать.

 

5

Очень странное чувство посетило меня, когда я возвращалась обратно через загоны: будто моя огромная тень движется по небу, шагая в ногу с маленьким телом на земле. Это пугало, по-настоящему пугало, но изменить я ничего не могла. Тень нависала надо мной, молчаливое тёмное существо, растущее из моих ног. Я знала, что если наклонюсь и потрогаю его, то ничего не почувствую. Такова уж природа теней. Но одновременно мне казалось, что, пока тень цепляется за меня, воздух вокруг становится холоднее и темнее. Я гадала, не станет ли с этого момента вся моя жизнь вот такой, и не будет ли тень с каждым убитым мной человеком становиться больше, темнее, страшнее...

Затем я оглянулась на остальных, пытаясь сосредоточить взгляд на них. И постепенно, по мере того как я концентрировалась, моя тень сокращалась. Наконец словно пелена слетела с глаз, и я увидела всех ясно, отчётливо. И остро осознала, как выглядит каждый. Может, всё дело было в освещении или ещё в чём-то. Мои друзья обрисовались на фоне облаков и темнеющего неба как на огромном киноэкране. Не то чтобы я увидела всех, будто в первый раз, нет, скорее, как если бы их увидели другие. Я взглянула на друзей глазами чужака, постороннего.

Мы все были одеты в неброскую одежду. Теперь мы одевались именно так. Мне иной раз страстно хотелось снова надеть что-нибудь яркое, светлое, но такой возможности не было. Однако в этот день я только и хотела быть в сером или в хаки, хотела, чтобы одежда прилипла к телу, стала моим траурным нарядом.

Мы пересекали два пастбища на довольно открытой местности. Это было, конечно, рискованно, но не слишком. Единственная настоящая опасность грозила с воздуха, но мы считали, что шум самолёта или вертушки услышим заранее и успеем найти укрытие. Деревьев вокруг хватало.

Это был долгий путь. Боже, как я устала! Мы все устали. Крис шёл, свесив голову и слегка волоча ноги. Своими новыми глазами я видела, как он худ и хрупок: серьёзный светловолосый мальчик, казавшийся немного младше остальных. Метрах в пятидесяти от него, немного впереди, шла Фай, и даже теперь, обессиленная, она шагала грациозно, словно при движении вперёд её ноги лишь слегка задевали траву. Фай на ходу оглядывалась по сторонам, как дикий лебедь, ищущий воду. И уже не в первый раз мне захотелось быть хотя бы на четверть такой же изящной. Глядя на Фай, вы забывали, что одежда на ней столь же мешковатая, как у всех, а тело столь же грязное и дурно пахнет. Она была прекрасна, не осознавая этого, в том-то и был её секрет, — никогда мне не обрести ничего подобного.

Ну что ж, нет — значит нет.

В сотне метров слева от меня шёл Гомер, его почти не было видно за рядом молодых тополей, высаженных в качестве защиты от ветра. Гомер был большим и крепким, и сейчас, когда он шёл, ссутулившись, наклонив голову навстречу ветру, он больше, чем когда-либо, походил на медведя. Трудно сказать, как он переживает все эти события. Он за свою жизнь столько раз попадал в разные неприятности, что, наверное, уже привык к этому. Но теперь всё было немного по-другому. И я до сих пор не понимала, сердиться мне на него или нет. Гомер нарушил один из наших договоров, но мою злость заглушали жалость и ужас перед тем, что он сделал, и растерянность, потому что Гомер, скорее всего, был прав, а я — нет. Да и не время было выяснять, что он чувствует, проверять, всё ли с ним в порядке. Эго могло подождать до тех пор, когда мы вернёмся в тихое надёжное укрытие Ада. А пока, похоже, размышляя, как чувствует себя Гомер, я отвлекалась от мыслей о том, что ощущаю я сама.

По другую сторону от меня шла Робин. Глянув на неё, я вспомнила героев былых времён. Например, древних королей, к именам которых всегда добавлялись какие-то особые титулы: Эдуард Мученик, Этельред Неразумный, Вильгельм Завоеватель. Робин была Робин Неустрашимая. Пока всё вокруг тихо и спокойно, она держалась в тени. Но когда дела шли плохо, Робин хватала боевой топор, раскручивала его над головой и нападала на врага. Она проявляла себя в самые пугающие, самые ужасные моменты. Похоже, её ничто не могло остановить. Может, Робин ощущала, что ей ничто не грозит. Не знаю. Но и теперь она вышагивала легко, высоко вскинув голову. Казалось даже, что она что-то напевает и слегка похлопывает в такт музыке левой рукой по бедру.

Ли гоже пребывал в прекрасном настроении. В ту ночь, когда мы взорвали мост, он был счастлив, хотя сам и не в состоянии был сделать многого из-за раненой ноги. На этот раз мы устроили настоящий разгром, мы это знали, и Ли находился в самой гуще событий. Он и всегда-то двигался, как чистокровный скакун, если нам приходилось пересекать открытое пространство или просто идти очень далеко, а уж теперь буквально излучал энергию, смотрел вперёд, его длинные ноги легко покрывали километр за километром. Время от времени Ли оглядывался, улыбаясь и подмигивая. А я не знала, радоваться мне или тревожиться из-за того, что он наслаждается убийством людей и уничтожением имущества. Но для него жизнь явно стала проще.

А моя голова была так набита разными мыслями, что они просто из ушей лезли. И я бы не удивилась, если б они, например, начали капать из носа. Слишком многое нужно было понять, осознать. Но я вместо того всё отпихнула в сторону и начала повторять неправильные французские глаголы: «Je vis, tu vis, il vit, nous vivons, vous vivez, ils vivent. Je ineurs, tu meurs, il meurt, nous mourons, vous mourez, ils meurent». Это казалось намного безопаснее, чем думать о нашем нападении, и, кажется, чуть-чуть сокращало огромную тёмную тень над моей головой.

Мы добрались до моего дома в последних лучах дня. На этот раз я не вошла внутрь. Дом уже начал казаться мне незнакомым, будто это было просто старое здание, в котором мы когда-то жили, давным-давно. Сразу было видно, что дом необитаем. Лужайка жутко заросла, она выглядела встрёпанной и неопрятной. Одно из окон эркера столовой треснуло сверху донизу, не знаю уж почему. Может, об него ударилась какая-нибудь птица. Половина виноградных лоз упали со шпалер и валялась теперь поперёк дорожек и цветников. Это уж моя вина. Папа раз десять мне говорил, что нужно подвязывать их покрепче.

Верный «лендровер» терпеливо ждал в зарослях, скрываясь от чужих глаз. Я подвела его к сараю и залила бензин. Нам повезло, что бензин у нас хранился в ёмкости, стоявшей высоко, и в бак машины он лился просто благодаря силе притяжения. Хотя, конечно, рано или поздно топливо кончится. Не представляю, что тогда мы будем делать. Я вздохнула, согнула шланг, прекратив подачу, и забралась на опору ёмкости, чтобы закрыть клапан. Горючее было лишь одной из множества наших проблем.

Наши вечерние дела только-только начинались. Мы отправились к дому на склонах холмов. Это было небольшое хозяйство, о котором я совсем забыла, принадлежавшее семье Кинг, я встречалась с её членами лишь однажды, на почте. Мистер Кинг трудился в госпитале на полставки, был социальным работником, а его жена преподавала музыку в начальной школе два дня в неделю. Но их настоящей страстью было самообеспечение. Они построили своё маленькое жилище из необожжённого кирпича на куске земли, который купили у мистера Раунтри — тоже не богача, заплатив непомерную цену. Папа считал, что их просто ободрали как липку. Но тем не менее они поселились в конце просёлочной дороги, без электричества, без телефона, обзавелись коровами и свиньями, курицами и гусями, и ещё стадом пёстрых овец, кроме того, у них была парочка очень неловких, очень застенчивых детишек.

Их владения теперь выглядели весьма уныло. Разрушающиеся строения и изгороди, много мёртвых животных, голодные овцы в загоне — они давно съели всё, что у них было, отощали и едва держались на ногах. По крайней мере, их мы спасли, открыв ворота загона. Я считала, что солдаты позволят рабочим отрядам кормить и перегонять животных, ведь многие из них нуждались в уходе, зимой их надо было кормить, и кое-где уже следовало начинать это делать, если кто-то вообще хотел сохранить скот в приличном состоянии.

Я надеялась, что Кинги могли до сих пор оставаться на своей земле, прячась где-нибудь, но никаких следов присутствия людей мы не заметили. Наверное, миссис Кинг была на ярмарке вместе с учениками, они должны были там играть на скрипках, так что, скорее всего, их семейство попало в плен вместе с остальными. Но в этом доме и в новеньком железном сарае за ним мы сорвали настоящий джекпот. Мы нашли мешки с картошкой и мукой, банки разных домашних заготовок, целый ящик консервированных персиков, правда, все банки были помяты и свалены в кучу. Корм для кур, чай и кофе, с десяток бутылок домашних наливок и пива, которые Крис тут же радостно утащил в машину. Рис, сахар, овсяная крупа, растительное масло, варенье, соус чатни... К сожалению, не было шоколада.

Закончив с этим, мы собрали все мешки, какие удалось найти, и отправились к фруктовым деревьям. Деревья были молодыми и, несмотря на опоссумов и попугаев, неплохо плодоносили. Мне никогда не забыть вкуса свежего, хрусткого, сочного яблока Джонатан, которое я подобрала с земли. Никогда раньше я не видела такой белой и чистой мякоти, не пробовала чего-то настолько фруктового, если можно так выразиться. Несколькими днями раньше мы ели яблоки в саду Корри, но они были совсем другими. То есть вряд ли это зависело от яблок — другой, наверное, стала я сама. Я искала оправдания, прощения, и каким-то непонятным образом яблоко дало мне его. Конечно, потеряв однажды невинность, её обратно не вернёшь, но безупречная свежесть плода заставила меня ощутить, что далеко не всё в мире сгнило и испортилось, кое-что ещё по-прежнему чисто. Сладкий сок наполнил рот, а несколько капель даже скатились по подбородку.

Мы обобрали все деревья. Джонатан, гренни, фуджи, груши, айва... Я съела пять яблок, у меня даже появилась оскомина. Но после сбора прекрасных фруктов в тот прохладный ветреный вечер я почувствовала себя немного лучше, ожила.

Наша последняя находка оказалась абсолютно случайной. Мы уже сели в машину и медленно ехали по дороге, все молчали. Я включила подфарники — мы оставались под покровом деревьев, так что это представлялось вполне безопасным. Ехать ночью совсем без света подобно ночному кошмару. Из всего, что мы делали с начала вторжения, это было, пожалуй, самым страшным. Будто едешь в никуда, в некое тёмное чистилище. Да, ужасно, и сколько бы раз я это ни делала, привыкнуть не могла.

Но даже при небольшом свете, который я рискнула включить, невозможно было не заметить две пары глаз, с любопытством смотревших на нас. Большинство существ, мимо которых мы проезжали за последние дни, уже вполне одичали и убегали прочь, но эти маленькие животные никуда не спешили. Так уж им не повезло. Это были два ягнёнка, примерно шести месяцев от роду, чёрные, похоже от одной овцы. Видимо, их мать погибла, но они к этому моменту были вполне в состоянии продержаться самостоятельно. Во всяком случае, истощёнными они не выглядели.

— Жареная баранина! — воскликнула я, ударяя по тормозам.

Да, это был внезапный порыв, но я тут же подумала: «А почему нет?»

Я окончательно остановила машину и оглянулась на остальных.

— Мы хотим жареной баранины? — спросила я.

Похоже, все слишком устали, чтобы думать, а тем более отвечать, но Гомер среагировал. Он выказал куда больше энтузиазма, чем я наблюдала в нём в последние двадцать четыре часа. Он выскочил из машины с одной стороны, я — с другой. Ягнята глупо стояли на месте. Да, глупо, по-овечьи, и я не собираюсь искать другое слово. Тут наконец Робин и Ли тоже проявили признаки жизни, видимо при мысли о хорошей еде. Никто из нас не был вегетарианцем — быть вегетарианцем означало нанести величайшее оскорбление нашей части мира. Мы схватили ягнят и перевернули вверх ногами, потом нашли какой-то шнур и, связав им ноги, каким-то образом втиснули их в машину.

— Они не сожрут нашу картошку? — встревоженно спросила Фай, пытаясь отодвинуть тяжёлый мешок с картофелем от головы одного из ягнят.

— Нет, Фай, и сахар они тоже не тронут.

Когда мы вернулись к моему дому, я, едва переставляя ноги, пошла набрать мяты. Эта короткая прогулка едва не прикончила меня. Наклонившись, чтобы сорвать растения, я вдруг почувствовала, что огромная чёрная тень вернулась и нависла надо мной, словно коршун. Было страшно поднять голову. Конечно, ночь уже достаточно сгустилась, но я знала: какими бы тёмными ни были небеса, моя упорная тень ещё темнее.

Ошибкой было отправиться за мятой в одиночку. После стрельбы по солдату на Баттеркап-лейн я впервые осталась наедине с собой. И казалось, стоило мне удалиться от друзей, как небеса заполняла эта чудовищная тень.

Пару минут я провела, согнувшись над мятой. По спине побежал холод, и я больше не ощущала запаха мяты, хотя касалась лицом её высоких стеблей. Через какое-то время я услышала голос Гомера, окликавшего меня, а потом раздались и его тяжёлые шаги, и он сам прорвался ко мне через разросшиеся цветы бордюра. Гомер не сразу меня отыскал, потому что я просто не в состоянии была откликнуться на его зов, но я слышала, как его голос раздаётся всё ближе и ближе и звучит всё более обеспокоенно. Когда Гомер нашёл меня, он повёл себя на удивление мягко, погладил меня по шее и пробормотал что-то утешительное.

К машине я вернулась вместе с ним. Не сказав никому ни слова, ни на кого не посмотрев, я повернула ключ зажигания. Мы наконец-то медленно приближались к месту, ставшему для нас домом, — к Аду. Мы спрятали «лендровер» в обычном месте, взяли кое-что из припасов, привязали ягнят, оставив им ведро воды, и дальше пошли пешком. Правда, «пошли» — слишком сильно сказано, это было скорее спотыкание, нежели ходьба. Мы уже достигли предела во всех отношениях — физическом, умственном и эмоциональном, и я лишь радовалась, что никто и не пытался обнаружить в себе какие-то сохранившиеся в глубине запасы энергии. Да и вряд ли у кого-то они имелись. С трудом переставляя ноги, я думала, что могла бы делать это вечно, вот только на спуске пришлось чересчур напрячь мышцы бёдер.

Когда мы добрались наконец до лагеря, Гомеру пришлось ткнуть меня кулаком, чтобы остановить, точно на кнопку нажать. Мы ввалились в палатки и, кое-как пожелав друг другу спокойной ночи, тут же рухнули — каждый в раковину своего личного сна.

Мне, вопреки ожиданиям, удалось заснуть. И всю ночь мне снился кто-то большой, злобный, нависавший надо мной и говоривший так громко, что его голос отдавался во всём теле.

Проснулась я рано, прижимаясь к Фай. Я не понимала, что происходит: меня как будто преследовала мысль о том, что я должна спрятаться, не должна оставаться одна... И сохранялось ощущение, что тень так и висит надо мной, и я, как крыса, за которой гонится сова, хотела забраться под какой-нибудь камень. Вот только, в отличие от крысы, я предпочла спрятаться под человеком, а не под камнем.

Похоже, именно с той ночи я стала меньше спать, есть и меньше разговаривать. Казалось, я перестала ощущать себя личностью, потому что убила умиравшего солдата.

Наконец я встала и умылась.

День пополз своим чередом, час за часом. Никто ничего особенного не делал. И уж точно никто не говорил о чём-либо важном.

Большую часть припасов мы оставили в «лендровере». И весьма соблазнительной казалась мысль оставить их там навсегда. Но во второй половине дня, немного подремав, — это был дневной отдых из тех, после которых чувствуешь себя хуже, чем прежде, — я заставила себя поднять остальных. В первую очередь я думала об овцах, и ещё мне хотелось доказать всем, что могу принести пользу и не такой уж плохой человек, пусть даже и убиваю людей.

Однако оказалось очень нелегко убедить всех отправиться в путь.

— Да неужели это не подождёт до завтра? — сразу заныл Крис и, не глядя мне в глаза, снова заполз в свою палатку.

Гомер спал так крепко, что мне и будить его не захотелось. Ли тоже не горел желанием куда-то идти, но был слишком горд, чтобы признаться в этом, и потому без слов отложил в сторону книгу. Робин привела мне двадцать причин к тому, что нет необходимости куда-то идти до следующего дня, но в последний момент, когда мы уже уходили, передумала и отправилась с нами. Фай держалась лучше всех: она выбралась из спального мешка со словами:

— Упражнения! Отлично! Это то, что мне нужно: побольше нагрузки.

Я простила ей сарказм, потому что Фай выглядела бодрой, а мне как раз и нужна была малая толика бодрости.

Мы отправились около четырёх часов дня. Физическое движение пошло мне на пользу, вернув энергию телу и уму. Мы уже так хорошо знали тропу, что при желании могли болтать на ходу, не слишком сосредоточиваясь на том, куда ставить ноги. Мы прошли тропу по той части, что огибала утёсы, потом сквозь кусты, через прекрасный резной мост ручной работы, оставленный здесь единственным человеком, некогда жившим в этой дикой каменистой впадине. Если б тот старый отшельник вдруг вышел из своей хижины, когда мы двигались по мосту, он, наверное, от изумления проглотил бы собственную бороду. Разве мог кто-нибудь предсказать, что от Ада будет какая-то польза и как именно его станут использовать? И раз мы не могли предвидеть этого, то, быть может, нас точно так же изумит и какое-то грядущее событие, которое покончит с войной. Этой мыслью я утешала себя, пока мы тащились к Вомбегону.

Мы ни о чём особо не говорили. Через какое-то время я осознала, что остальные стараются держаться весело и бодро, только чтобы поднять мне настроение. Фай предложила поиграть в «А я помню», эта игра с некоторых пор стала нашей любимой. Она была отличным способом провести время и достаточно простой: начни со слов «А я помню» и убеди всех, что это чистая правда.

Мне кажется, мы полюбили эту игру потому, что она помогала нам вернуться к нормальной жизни, к жизни до вторжения. Правда, сейчас я была не в том настроении, чтобы играть, но заставила себя присоединиться к остальным.

Начала Фай:

— А я помню, как родители Салли Геддес взяли меня с собой в ваш ресторан, Ли, и я заказала баранью отбивную, потому что китайские названия показались мне уж очень странными.

— Они не китайские. Тайские и вьетнамские, — пробормотал Ли и продолжил громче: — А я помню, как у меня болели пальцы от игры на скрипке, а мой учитель велел мне играть ещё час.

— А я помню, как мне показалось, будто мистер Оутс сказал, что после церкви будет фейерверк, и я очень обрадовалась, но выяснилось, что он говорил о занятиях в церковном хоре.

— А я помню, как впервые увидела ночное движение на дороге, с огнями.

— Ох, Элли! Да ты настоящая деревенщина!

— А я помню, как готовила желе, внимательно следуя инструкциям, и третьим пунктом там значилось: «Дать постоять в холодильнике», и я подумала: «С какой стати я должна стоять в холодильнике?»

— Фай! Ты это выдумала!

— Правда, клянусь!

— А я помню, считал, что нравлюсь всем учителям, а однажды, во втором классе, услышал, как учитель говорит, что я из тех ребят, из-за которых он готов сбежать из города! — Это сказал Ли.

— А я помню, как в седьмом классе Элли всегда занимала для меня место, но один раз не сделала этого. И знаешь, Элли, мне показалось, что настал конец света. Я заплакала и ушла домой.

Я тоже это помнила и теперь чувствовала себя виноватой. Но тогда мне немного надоела компания Робин и хотелось чего-то другого.

— А я помню, один раз в детстве шёл мимо коровы, которая... так скажем, плохо себя чувствовала. Она задрала хвост и сделала кое-что прямо мне на голову!

— А я помню, как в первом классе объясняла учительнице, что нашу кошку вычистили, но та никак не могла понять, о чём это я.

— А о чём ты говорила?

— Что её стерилизовали! — Фай тихонько засмеялась, как будто зазвенели маленькие колокольчики.

— А я помню, как в бассейне по ошибке зашёл в раздевалку к девочкам.

— По ошибке! Ну конечно, Ли, конечно!

— А я помню, как была влюблена в Джейсона, постоянно ему звонила и болтала часами. Один раз я говорила-говорила, а когда замолчала, в трубке была тишина, я подождала немного и повесила трубку. На следующий день в школе я спросила у Джейсона, что случилось, и он признался, что заснул, пока я болтала.

— А я помню, что ужасно волновалась из-за первого дня в школе, поэтому надела форму под пижаму и легла в ней спать, — призналась я.

Да, с тех пор моё отношение к школе слегка изменилось.

— А я помню, мои родители хотели отправить меня в школу-интернат, но я сбежала и пряталась под домом четыре часа, пока они не передумали.

— А я помню, как во втором классе обменял свою скрипку на батончик «Марс», и когда мои родители об этом узнали, их чуть удар не хватил, они тут же стали звонить родителям того мальчика, чтобы отменить сделку. А я даже не помню, с кем тогда поменялся.

— Я помню, — сказала Фай. — Это был Стив.

— Точно, — подтвердила я.

Да уж, Стив, мой Стив, то есть мой бывший Стив, всегда умел уговорить кого угодно на что угодно.

— Твоя очередь, Робин, — кивнула Фай.

— Ладно, просто я ещё думаю... Ну, я помню, как дедушка поднял меня на руки и прижал к себе, вот только забыл, что во рту у него сигарета, и обжёг мне щёку.

— А я помню, в детстве подсматривала, как Гомер писает, и решила, что тоже хочу делать это стоя, так что сняла трусики и попыталась... Получилось, правда, не очень хорошо, — добавила я без особой необходимости.

— А я помню, как в последний раз видела своих родителей, — проговорила Фай. — Мама сказала, что если я отправляюсь в буш, то это вовсе не значит, что не надо чистить зубы каждый раз после еды.

— А я помню, папа сказал мне, что мы самая неорганизованная компания из всех, какие он только видел, и что если бы мы нанялись к нему работать, он бы всех сразу же и уволил, — вне очереди заговорила я. На меня снова наваливалось тяжёлое уныние. — А потом уехал на мотоцикле и даже не попрощался.

— А я помню, как папа беспокоился из-за этой поездки, — признался Ли, — и всё твердил мне, чтобы я был очень осторожен и ни в коем случае не рисковал.

— А ты вот так и послушался, — улыбнулась Робин. — Ну, что-то мы уж очень загрустили... Давайте я вам расскажу, как в последний раз видела своих родителей. Я открыла дверь их спальни, чтобы попрощаться, а они прямо на покрывале страстно занимались любовью. К счастью, они меня не услышали, так что я тихонько прикрыла дверь и, выждав минутку, постучалась к ним и как можно громче крикнула, что уезжаю, и сразу побежала к машине.

История Робин достигла цели: все рассмеялись.

— А я-то думала, что это ты хихикаешь, садясь в машину, — сказала Фай, когда все наконец отхохотали. — И подумала, что ты безумно рада видеть меня.

— Ну и это тоже было, конечно.

Мы наконец добрались до вершины Вомбегону.

На открытом месте было холодно, нас уже не укрывала чаша Ада. Небо оставалось чистым, но ветер дул сильно, резко. Редкие облачка, лёгкие, как клочки шёлка-сырца, и такие близкие, что до них, казалось, можно дотянуться, нерешительно ползли над нами. Погода очень долго стояла сухая, но теперь порывы холодного ветра намекали на возможные перемены. Из-за дальних вершин выглядывало густое белое облако. Оно как будто затаилось там, выжидая. Я пыталась рассмотреть залив Кобблер, мне хотелось сосчитать корабли, если они там стояли, но было слишком темно и ничего не видно.

Мы посидели на вершине минут пять, чтобы перевести дух, и всё это время любовались красотой нашей родины в последних лучах дневного света. Теперь я понимала, почему в течение многих лет всё это казалось мне таким пугающим. Даже когда мы узнали здесь всё очень хорошо, в пейзаже словно таилась некая скрытая угроза, как иногда она ощущается в зверях, сидящих в клетке. А может быть, дело было во мне самой и мне теперь всё казалось угрожающим. Ад выглядел как единая живая масса деревьев и камней, тёмно-зелёного и красновато-коричневого, серого и чёрного... Он был похож на некую свалку, устроенную богами, огромный конгломерат жизни, существующий без какой-либо помощи или руководства, подчиняющийся лишь собственным первобытным правилам. И сейчас для нас это было самым подходящим местом.

Мы взяли с собой радиоприёмник Корри, который включали лишь изредка, так как немногие ещё оставшиеся у нас батарейки быстро садились. Но мы уже знали, где искать новости, и поймали американскую волну. Послушали несколько минут, но теперь — уже недели две — наша страна не была главной новостью. Мир быстро забывал о нас. Да и сообщать было особо-то не о чем. Экономические санкции действовали, и предполагалось, что они даже оказывают какое-то влияние. Мы потеряли все, кроме заброшенных окраин и нескольких городов. Американские военные самолёты любезно увезли наших главных политиков в Соединённые Штаты, и там они разрывались между воодушевлёнными речами о храбрости и страстным отрицанием своей вины в ослаблении страны, что привело к столь печальным последствиям. Когда Ли слышал такое, трудно было удержать его от желания разбить приёмник.

В каких-то областях продолжали действовать партизаны, но большая часть страны находилась под контролем врага, и даже прибыли первые колонисты с семьями. Только Новая Зеландия оказывала нам прямую военную помощь, присылая солдат и вооружение. Ещё была неофициальная, частная помощь из разных мест, прежде всего из Новой Гвинеи, правительство которой ужасно боялось, что таким образом их страна привлечёт к себе внимание и они могут стать следующими.

Баланс сил в Азии и Тихоокеанском регионе изменился настолько, что ему до сих пор не находили определения. Какая-то женщина-политик из Индии пыталась организовать с помощью ООН мирные переговоры, но все её предложения пока что категорически отвергались.

Следующей темой новостей была сломанная нога прославленного баскетболиста в Чикаго.

Новости привели нас в уныние. К «лендроверу» мы подошли в молчании. Мыс Робин взвалили на себя по ягнёнку, а остальные нагрузились всем, что только могли унести. Но чтобы забрать оставшееся, нужно было прийти к машине ещё раз. Нам повезло, что мы вдруг вспомнили о маленькой ферме Кингов. Их запасы гарантировали нам питание на зиму и даже дольше. Могло ведь настать и такое время, когда нам пришлось бы воровать еду с ферм, занятых врагами, но теперь некоторое время не нужно было тревожиться о пропитании.

 

6

Мы с Ли сидели перед дверью хижины Отшельника. В этом крошечном убежище человек, сбежавший из тёмного и страшного мира, нашёл некое подобие покоя. Возможно. Точно это не известно. Нам тоже пришлось бросить уродливый мир, но не отрезать себя от него, как сделал наш предшественник. Часть потерянного мира мы принесли с собой, и нам приходилось совершать вылазки в пространство, оставшееся снаружи.

И тем не менее в этой старой хижине я ощущала некоторый покой. Нам не найти было места, более удалённого от человечества. Иногда я забиралась сюда по руслу ручья, как больная собака заползает в гущу кустов, чтобы лежать там, пока не умрёт или не поправится. Иногда приходила, чтобы убедиться, что некогда здесь жили и другие человеческие существа. Когда я забиралась сюда, у меня возникала смутная идея, что в этом приюте можно найти ответы, которых нет в других местах. В конце концов, Отшельник очень долго жил в одиночестве. Его не отвлекал шум внешнего мира, у него была масса времени, для того чтобы размышлять, и мысли могли возникать необычные. Или это наивно?

Я начала приводить в порядок хижину, медленно, не спеша, время от времени ко мне присоединялся Ли. Разумеется, здесь никогда не навести такого блеска, как бывало в загородных домах, но левая часть жилища выглядела уже вполне аккуратно, и всё это отчётливо выделялось среди кустов, едва не поглотивших строение. В мирное время я никогда не была фанаткой домашних дел, но теперь гордилась тем, как мы тут прибрались.

Но в этот день, вскоре после нашего нападения на автомобильную колонну, я не хотела продолжать уборку. Сидела, прислонившись к тёплой груди Ли, позволяя его длинным рукам обнимать меня, а тонким музыкальным пальцам делать, что им вздумается. Я надеялась, что если он будет обнимать меня достаточно крепко и касаться достаточно пылко, это послужит доказательством, что мы всё ещё живы, а может быть, даже прогонит прочь нависшую надо мной тень. Денёк стоял серый и холодный, холод ощущался и снаружи, и изнутри.

Мы никогда по-настоящему не говорили о нападении на грузовики, то есть никто из нас, не только я и Ли. Это было необычно. Как правило, мы жарко обсуждали всё происходящее. Может, на этот раз событие оказалось слишком значительным. И дело не во взрыве грузовиков — это было грандиозно, да, но больше похоже на подрыв моста — театрально, пугающе, волнующе. Куда хуже было всё, что касалось каждого из нас. Гомер, не сказавший нам о ружье, Гомер, стреляющий в солдат, я, убившая раненого солдата... Всё это было настолько личным, что говорить о таком я не могла. Это всё равно что рассказывать о своих женских кровотечениях.

И всё-таки в тот день мы с Ли накоиец-то заговорили о насущном, о том, что действительно имело значение.

— Как ты себя чувствуешь после той стрельбы? — спросил Ли.

— Не знаю. Я вообще ничего теперь не знаю.

— Но ведь что-то ты чувствуешь?

Рука Ли скользнула под мою футболку, поглаживая мой живот.

— О да! — улыбнулась я. — Есть парочка-другая чувств. Но ничего хорошего в них нет.

Последовала пауза, и лишь через несколько минут Ли спросил:

— Что это за чувства?

— Страх. Гнев. Подавленность. Сойдёт для начала?

— И ничего положительного?

— Ни грамма.

— Совсем?

— Знаю, чего ты от меня ждёшь. Что-то вроде того, что я тебя люблю и так далее.

— Нет, я не хотел, чтоб ты говорила об этом. — Голос Ли прозвучал огорчённо. — Я вообще на эту тему не думал. Просто беспокоюсь за тебя.

— Извини. Извини. Похоже, я не в состоянии теперь мыслить, как нормальный человек. Всё так перепуталось. Ты можешь поверить, что другие страны ничего не хотят сделать для нас?

— Ну, мне кажется, есть несколько стран в мире, в которые тоже когда-то вторглись, а мы ничего для них не сделали.

— Мне казалось, что мы от них отличаемся, что нас все любят.

— Думаю, мы им просто нравились. А между «любить» и «нравиться» — огромная разница.

— Ммм... объясни-ка. Что в таком случае происходит в тебе? Я тебе нравлюсь или ты меня любишь? — Я спросила беспечным тоном, но в ожидании ответа напряглась.

— Вопрос серьёзный...

Ли обвёл пальцем мой пупок, потом его ладонь поползла выше. Моя кожа сразу загоралась там, где он ко мне прикасался, хотя всё остальное было по-прежнему холодным. Наконец Ли заговорил очень медленно:

— Ты мне нравишься со всеми недостатками, Элли, и я думаю, что это любовь.

Сначала я немножко рассердилась, подумав обо всех недостатках Ли: о его раздражающем молчании, перепадах настроения, о его одержимости местью... Но я ведь понимала, что и у меня недостатков хватает: я чересчур склонна командовать, порой бестактна, слишком сурова к другим. И тут до меня дошло, какой большой комплимент сделал мне Ли, какие серьёзные слова произнёс.

Да, он прав, существует большая разница между тем, что ты чувствуешь до того, как узнаешь человека ближе, и тем, что происходит потом. Со мной случались приступы влюблённости, которые я принимала за любовь, такое бывает: увидишь кого-то невероятно красивого и привлекательного — и кажется, готов следовать за этим человеком до конца жизни, просто любоваться им. Но такая влюблённость ничего не значит. Это то же самое, что заявления школьников о «безумной любви» к какой-то кинозвезде или рок-певцу. Это не любовь. А Ли говорил о чувствах огромных, как окружавшие нас горы. И на мгновение в моём сознании приоткрылся новый мир — мир, где я была взрослой, много работала, вела за собой людей как руководитель... И с немалым потрясением поняла, что думаю о материнстве! Забыть немедленно! Это не то, что нужно.

Я выпрямилась и отвела руку Ли от своей груди.

— Что-то не так? — спросил он.

— Я не хочу, чтобы всё зашло слишком далеко.

— Нет, хочешь.

— Ли! Не смей мне объяснять, чего я хочу!

Он засмеялся в ответ:

— Ну, если ты не понимаешь, что это такое, я могу объяснить.

— Ну надо же!

— То есть ты знаешь, что это такое?

— Да уж конечно!

— Ладно, тогда начинай, — кивнул Ли.

— О чём ты?

— Если точно знаешь, что именно чувствуешь, вперёд — расскажи мне! Дождаться не могу, так хочется узнать.

— Ох, Ли. Ты меня просто бесишь! Ладно, что я чувствую? Ну... Ага... Э-э-э... Ладно, поймал. Я себя чувствую растерянной.

— Вот видишь! Я прав! Ты не осознаешь собственные чувства.

— Осознаю! Я чувствую себя растерянной, как только что тебе и сказала.

— Но растерянность — это не чувство.

— Нет, чувство!

— Элли, опять ты за старые фокусы! — Ли снова прижал меня к себе. — Слишком много мыслей, маловато чувств.

Он крепко поцеловал меня, и целовал долго, пока я не ответила ему с такой же энергией. Потом поцелуи стали мягче, но всё равно это было приятно. Однако меня по-прежнему беспокоило другое. Поэтому, когда мы прервались, чтобы отдышаться, и Ли ткнулся носом в моё плечо, я вновь завела разговор:

— Ли, ты меня целуешь, чтобы заставить молчать, но я же всерьёз, я действительно тревожусь о нас, о тебе и обо мне. Я не знаю, что будет дальше, к чему мы придём. И не надо говорить глупости вроде «никто не может предвидеть будущее». Скажи мне что-нибудь такое, чего я сама не знаю.

— А что ещё я могу сказать? Будущее... Я не знаю, что такое будущее. Это ведь чистый лист бумаги, и мы чертим на нём какие-то линии, но иногда что-то мешает нашей руке, и линии получаются не такими, как мы хотели.

Ли произнёс это задумчиво, глядя на шатёр ветвей над нами, но на меня его слова произвели большое впечатление.

— Ты до этого только что додумался?

— Более или менее. Раньше я об этом думал, но немного иначе. Но в любом случае так оно и есть.

— Ну... да, наверное. Но здесь, в Аду, мы по большей части рисуем те линии, какие хотим... Теперь нам это удаётся лучше, чем прежде. Вокруг нет взрослых, которые удерживали бы наши руки.

— Нет, но у нас есть собственные мысли, способные делать то же самое. И то, как мы тут держимся, это доказывает. Могу поспорить, очень многие ждали бы от нас, что мы займёмся сексом, или увлечёмся наркотиками, или начнём объедаться шоколадом, но мы ведь держимся. Пока что.

— Вот как? Что бы это значило?

— Ты знаешь.

— А ты что имеешь в виду — секс, колёса или шоколад?

— Ну, я знаю, что именно для меня имеет самое большое значение, и это уж точно не шоколад.

— Ты думаешь, мы должны этим заняться?

— Этим? — поддразнил меня Ли. — Что такое «это»?

— Ты знаешь.

— Да, думаю, должны.

— Я так и знала, — вздохнула я.

Но вообще-то, я не поняла, говорит Ли всерьёз или шутит.

— И тебе тоже этого хочется.

— Иногда хочется, — признала я, слегка краснея.

— И на самом деле мы говорим именно об этом, ведь так?

— Может быть... — Я снова вздохнула и отвела упавшие на лицо волосы. — Слушай, Ли... — заговорила я, внезапно поворачиваясь к нему и хватая его за рубашку. — Иногда мне этого так хочется, что кажется, я вот-вот лопну!

— А как ты думаешь, Гомер и Фай уже этим занялись?

— He-а... Фай мне сказала бы.

— Девочки вообще очень смешные, рассказывают друг другу такое!

— А ребята не рассказывают? Ну, это ты зря. Давай передохнем.

— Как бы то ни было, после того как Фай прочитала всё, что ты о них с Гомером написала, она может и не поделиться с тобой.

— После того что я о них написала, они вообще друг друга не касаются.

— Да, они ведут себя забавно. Эй, погоди-ка, а ты что, собираешься записать и этот разговор?

— Если и запишу, никому не стану показывать.

— Да уж, лучше не показывать. Ладно. — Ли взял мою руку и начал её поглаживать. — Итак, в чём суть, Элли? Что происходит? Почему мы вообще вот так разговариваем?

— Я не знаю. Я просто до безумия тревожусь обо всём... Например, иногда я думаю, что мы с тобой вместе потому, что никого больше рядом нет. Если бы мы по-прежнему учились в школе и не случилось никакого вторжения, вряд ли мы подружились бы. То есть получается, что так и должно было случиться? Или это мог быть один из тех лёгких летних романов, которые часто показывают в американском кино, — всё это кажется не совсем реальным и очень быстро заканчивается.

Ли хотел что-то сказать, но я его остановила:

— Ладно, я знаю, ты собираешься сказать, что я слишком много думаю. Это так. Но возможно, я просто ухожу от серьёзной темы. А серьёзная тема... ну, это вроде того, что ты говорил. Мы уже некоторое время вместе, и нам хорошо вдвоём. Но во мне есть что-то...

желание идти дальше, и я не имею в виду физическую сторону, хотя и её тоже... — Я впервые подумала: а что же это может быть? — Думаю, это имеет отношение к тому, что с нами произошло. Вторжение, и то, что мы здесь, и то, что мы, выбираясь отсюда, устраиваем взрывы, убиваем людей... Я будто спрашиваю себя: теперь вся наша жизнь будет такой? Мы будем сидеть здесь, и только? Каждые несколько дней устраивать вылазки, убивая по паре-тройке солдат? Если это всё, что может предложить нам жизнь на следующие лет пятьдесят, плевать мне на это! Я хочу двигаться вперёд, и не важно, что вокруг происходит! А с тех пор, как мы забрались сюда, мы не сделали ни шагу вперёд. Мы ничего не создали, разве что загон для куриц. Мы ничему не научились. Мы не сделали ничего хорошего!

— Мне кажется, мы многому научились.

— Да, наука выживания. Но я не о таком обучении. Я имею в виду нечто само по себе бесполезное и всё равно прекрасное, если ты понимаешь, о чём я. Ну, названия созвездий, например, и то, как они выглядят в небе. Росписи Микеланджело в Сикстинской капелле и то, как он их делал, лёжа на спине, а краска капала ему в глаза... Математика... положим, последовательность Фибоначчи... или японская чайная церемония, или названия французских железнодорожных станций. Вот о чём я говорю. Неужели непонятно?

— Думаю, понятно. Ты хочешь сказать, что если мы потеряем всё это, то в любом случае проиграем, и не важно, что ещё произойдёт, не важно, какие военные победы мы одержим.

— Именно так. Ты понял! Мы должны делать то, что говорит «да», а не только то, что говорит «нет». Сажать овощи — это хорошо. Но мы должны посадить и цветы тоже! Отшельник это понимал. Именно поэтому он тут посадил розы, а когда строил мост, то не просто перебросил через ручей несколько брёвен. Он сделал нечто прекрасное, и оно проживёт сотни лет. Мы должны создавать что-нибудь и думать о будущем. Оставить что-то после себя, для других. Да! Жизненные правила!

Я вскочила и выбежала из тёмной хижины Отшельника, чтобы вернуться с горстью лепестков роз, которыми осыпала лицо Ли. Но этого оказалось недостаточно. Я вдруг так переполнилась энергией, что могла бы посадить тысячу деревьев, расцеловать тысячу мальчишек, построить тысячу домов! Но вместо того я со всех ног помчалась обратно к нашему лагерю, по ручью, по поляне, а потом полезла наверх, чтобы увидеть закат солнца со Ступеней Сатаны.

Когда стемнело и мухи отправились на ночлег, мы с Гомером забили одного из наших ягнят. Я держала его, а Гомер перерезал ему горло, а потом я оттянула назад голову животного, сломав ему позвоночник, кровь хлынула наружу, и жизнь вытекла вместе с ней. Мы вместе освежевали его, и тут очень пригодились сильные руки Гомера. Я вовсе не жаждала делать всё это, но пришлось. Если бы я задумалась, то, наверное, не сумела бы — это могло вернуть меня к ужасным воспоминаниям... Тем не менее ничего не случилось. Я не знаю, возможно, разговор с Ли очистил моё небо от угрожающей тени, но, схватив ягнёнка, я машинально стала действовать так, как не раз делала прежде. Дома мы всегда сами забивали скот. Такое не может стать рутиной. Например, когда ты вынимаешь из груди животного сердце, оно всё ещё хранит в себе следы жизни, и это сильное ощущение, сколько бы раз ты это ни делал. Поэтому невозможно исполнять это механически, будто лущишь горох. С облегчением я обнаружила, что дело идёт точно так же, как всегда... Да, это действительно было для меня немалым облегчением.

Мы отрезали ягнёнку голову и бросили её в яму, которую Фай специально выкопала для разных остатков. В ту ночь я не смогла заставить себя ободрать шкуру с головы или вырезать вкусный язык.

Потом мы подвесили тушку на ветке, чтобы выпотрошить. Всем так хотелось поскорее зажарить мясо, что пришлось заняться этим сразу, хотя куда лучше было бы подождать, пока ягнёнок остынет. Но мы быстро и весьма грубо отрубили первые куски, которые тут же отправились на огонь. Была уже полночь, когда наши голодные рты наполнились горячим розовым мясом. Мы наслаждались едой, посмеиваясь друг над другом, когда наши жирные, чёрные от сажи пальцы разрывали мясо. Смерть одного может быть рождением чего-то другого. Я была полна новой решимости, новой уверенности и новых мыслей.

 

7

То, что случилось позже, было моей идеей, признаю. И произошло всё от беспокойства, от ощущения, что мы делаем недостаточно. Я всегда считала, что должен быть какой-то путь на другую сторону Ада, что в качестве тропы можно использовать ручей. В конце концов, куда-то ведь он бежал, и вверх он никак не мог забираться. В соседней долине текли реки Холлоуэй и Рисдон. Я понятия не имела, смогут ли по ручью пройти люди, но думала, что попытаться стоит. Мне страстно хотелось найти новые места, новые пейзажи, а может, и других людей. Похоже на ожидание каникул. Невзирая на новости, которые сообщало радио, и на наш собственный здравый смысл, оставалось смутное ощущение, что по ту сторону гор всё иначе и мы можем спуститься к некой новой зелёной долине, в мирный край, оставив страхи и отчаяние Виррави позади. Другим о своих мечтах я не говорила. Я просто сказала, что нам нужно иметь запасной путь к отступлению, поэтому необходимо выяснить, что творится в долине Холлоуэй. Знание — сила, в конце-то концов.

Идея всем понравилась, никого особо уговаривать не пришлось. Гомер тоже несколько раз говорил, что мы должны найти других людей, встретиться с другими группами, и, безусловно, есть шанс, что это произойдёт в долине реки Рисдон. Кроме того, я полагала, что все мы уже готовы испытать нечто новое. Это помогало нам ощущать себя способными к разумным действиям. Только Крису хотелось остаться на месте. Конечно, неплохо, чтобы кто-то оставался в лагере, присматривал за курицами и вторым ягнёнком, но я не была уверена в том, что Крис — лучшая кандидатура для этого. Он всё больше отдалялся от всех, что-то писал в своём блокноте, сидел один в сторонке, глядя на скалы. Он, видимо, уже выпил всё пиво, доставленное от Кингов, — когда я спохватилась и стала его искать, ничего не нашла, и Ли не имел представления, куда оно исчезло. Но больше у нас спиртного не было, и я подумала, что именно из-за этого у Криса дурное настроение. Иногда, правда, он взрывался энергией, — например, построил отличный дровяной сарай, чтобы сохранить топливо сухим. На это ему понадобилось три дня, и он никому не позволил помогать, однако, как только закончил, снова стал бездельничать.

Мы знали: на поход до Рисдона нам понадобится несколько суток, так что набили рюкзаки как следует, взяв с собой спальные мешки, свитера и тёплые носки. Вместо палаток мы прихватили несколько водонепроницаемых простыней, потому что они были легче и вполне нас устраивали.

Немало мы спорили о том, как именно идти по руслу. Гомер, к которому понемногу вернулась самоуверенность, твердил, что мы должны отправиться в ботинках, потому что так меньше вероятность поскользнуться на камнях. Я считала — нужно идти босиком, чтобы ботинки оставались сухими и тёплыми, когда мы наконец выберемся из ручья. Но мало кого привлекала перспектива долгое время тащиться босиком по холодной воде, ведь в свои права уже вступала осень.

Этот спор в итоге вывел нас на тему, которую следовало обсудить давным-давно, — о том, что у Гомера во время нашей прошлой вылазки было оружие.

Началось это так. Гомер заявил что-то в своём духе, вроде:

— Лично я буду в ботинках, и мне плевать, как пойдут все остальные.

— Отлично! — ответила я. — А когда ты набьёшь на ногах волдыри, нам придётся, видимо, тащить тебя на себе? Если ты не позаботишься о своих ногах, пользы от тебя не будет!

— Да, мамочка! — ответил он, сверкнув глазами.

При разговорах с Гомером у меня всегда возникало ощущение, что я ни при каких условиях не должна сдаваться или мне конец. Гомер силён, он многих пугает, и я даже думаю, многих он презирает именно потому, что они слишком слабы, дабы ему противостоять. Поэтому я всегда ему противоречу, и в этот раз поступила так же.

— Интересно получается! Когда я говорю кому-то, как лучше поступить, ты тут же вставляешь что-нибудь вроде: «Да, мамочка», а когда сам указываешь другим, что делать, то почему-то ждёшь, что тебя сразу послушаются. Ты не мог бы проявлять поменьше женоненавистничества, а, Гомер?

Это было всё равно что спрашивать рыбу, не слишком ли она мокрая.

— Элли, я знаю, ты терпеть не можешь, когда тебе мешают поступать по-своему.

— Вот как? И когда это я в последний раз поступала по-своему, не думая ни о ком?

— Ох-ох! Ты меня спрашиваешь? Вспомни сегодняшнее утро, когда ты не дала Крису разжечь огонь. А пару часов назад ты не позволила Ли открыть консервированные персики!

— Ага, ты ничего не заметил общего в этих двух случаях? Я же просто стараюсь, чтобы все мы остались в живых! Если кто-нибудь увидит дым от костра, нам конец. Если мы сразу сожрём все припасы, нас ждут большие проблемы. Я не только за себя беспокоюсь, и не потому, что мне так уж нравится слушать собственный голос.

— Тебе бы побольше прислушиваться к другим, Элли. А тебе хочется единолично командовать, ты вообще по сути одиночка.

Тут уж я разозлилась не на шутку:

— Большое спасибо! Никогда я не хотела командовать единолично. А ты сейчас просто подтвердил всё, о чём я говорила недавно. И кстати, ты создаёшь проблем больше, чем кто-либо. Ты оказался тем идиотом, который тайком изготовил обрез и тайком взял его с собой, а ведь мы договаривались, что ничего огнестрельного при нас быть не должно. Ты подверг риску наши жизни, Гомер, решив, что ты самый главный, и сделал это совершенно спокойно. Я никогда ничего подобного не совершала. Ты всегда уверен в собственной правоте, и тебе плевать, что думают остальные.

— Но ведь я оказался прав! Мы с Крисом были бы мертвы, если бы у меня не оказалось обреза! Да мы все могли умереть тогда. Я тебе жизнь спас, Элли. Я же герой!

— Тебе просто повезло. Ты вообще чёрт знает какой везунчик, Гомер, и пока что сам этого не понимаешь. Если бы у тех парней, когда они пошли в кусты, винтовки были с собой, ты не успел бы даже достать свой драгоценный обрез!

— Я его держал наготове. Не такой уж я заторможенный, Элли.

— А представь, что появился бы патруль и нас поймали с обрезом? Да нас тут же поставили бы к дереву и расстреляли, и на твоих руках была бы кровь пяти человек!

— Но ведь этого не случилось. А значит, я прав.

— Ничего подобного! Это просто случайность!

— Нет тут никакой случайности. Просто мы хорошо спрятались, поэтому ничего не случилось. В гольфе говорят: хорошему игроку всегда везёт. И пока мы ведём себя осторожно и умно, нам будет везти. Я не верю в случайности. Я всё рассчитал ещё до того, как взял с собой обрез.

— Гомер! Ты просто сумасшедший! Там могло случиться что угодно! Не веришь в случайности? Значит, ничего не понимаешь в жизни! Она вся — сплошная случайность! Ты действуешь, будто всё в твоей власти. Ты себя богом считаешь! Чёрт, да ведь даже в гольфе мяч может удариться о дерево и отскочить прямо в лунку! Как ты это объяснишь? Ну всё равно, суть не в этом, — быстро сказала я на тот случай, если Гомер вдруг решил бы возражать. — Суть в том, что ты должен подчиняться решению группы. Ты не можешь плевать на всех нас и вытворят что вздумается. Мы тут все вместе. И незачем называть меня одиночкой и командиром. Это ты одиночка, настоящий бродяга!

— Стоп, ребята, передохните! — вмешался Крис.

Остальные реагировали на нашу стычку по-разному. Робин стояла, опираясь на мотыгу, и с большим интересом наблюдала. Фай, ненавидевшая ссоры, ушла к кустам, метров на пятьдесят от нас. Ли читал книгу под названием «Красная смена» и ни разу не поднял головы. Крис выстругивал из деревяшки нечто вроде дракона. Он в последнее время постоянно этим занимался, и у него действительно хорошо получалось. Но его явно огорчала и сердила наша ссора. Перебив нас, он отошёл к ручью, а остальные начали готовиться к экспедиции.

Укладывая вещи, я продолжала кипятиться и рычать на всех. Только когда Фай вернулась обратно, я немного успокоилась. Точнее, это она меня успокоила. Фай подняла палку, которую я отшвырнула в сторону, — на таких палках мы сушили одежду, — и попыталась вернуть её на место. Один конец палки должен был лежать в развилке дерева, но Фай не хватало роста туда дотянуться, так что я подошла и приподняла её. К моему ужасу, Фай вздрогнула, когда я к ней прикоснулась. Это было едва заметно, но на мгновение лицо Фай изменилось, будто ей почудилось, что я собираюсь её ударить.

— Ох, Фай... — выдохнула я.

Меня это по-настоящему огорчило.

— Извини, Элли, — ответила Фай. — Ты просто застала меня врасплох.

Я села на землю рядом с палаткой и скрестила ноги.

— Фай, я что, стала настоящим чудовищем?

— Нет, Элли, конечно же нет! Просто столько всего случилось... Трудно привыкнуть...

— Я сильно изменилась?

— Нет-нет! Элли, ты человек сильный, а когда рядом другие сильные люди, ты вспыхиваешь. Я хочу сказать, что и Гомер, и Робин сильные, да и Ли оказался куда сильнее, чем о нём думали. И тут неизбежны столкновения.

— Все люди сильны по-своему. Я никогда не считала сильным Кевина, пока он не уехал с Корри в госпиталь. А как ты держалась, когда мы взрывали мост!

— Но с людьми я не могу так держаться.

— Ты, наверное, до сих пор меня ненавидишь за то, что я написала о тебе и Гомере?

— Нет! Ну что ты, нет, конечно! Я просто была поражена, когда это прочитала, вот и всё. Ты написала всё то, о чём многие люди думают, но никогда не говорят. Или же записывают в дневники, которые никогда никому не показывают.

— Но вы с Гомером продолжаете держаться порознь.

— Да, но вряд ли из-за твоих записей. С ним очень трудно. Иногда он такой любящий и нежный, а потом вдруг ведёт себя так, словно меня и на свете не существует. Это расстраивает.

Похоже, в тот день на меня свалилось слишком много важных разговоров. Может, мы просто дошли до такой стадии, когда все вдруг начинают говорить. Последним стал разговор с Крисом, и он оказался ещё труднее, чем спор с Гомером. Я нарочно пошла к ручью, чтобы найти Криса, чувствуя себя виноватой из-за того, что в последнее время не обращала на него внимания. Чем более угрюмым и замкнутым он становился, тем больше я его избегала. Да и все остальные тоже. И я предположила, что от этого Крис чувствовал себя ещё хуже. Поэтому святая Элли решила всё исправить и отправилась в путь, полная решимости сделать в кои-то веки нечто хорошее.

Крис сидел на камне и смотрел на свою босую левую ногу. Сначала я не поняла, на что именно он смотрит, а потом увидела отвратительный чёрный бугор на его коже, похожий на длинный уродливый водяной пузырь. Я вздрогнула, однако, присмотревшись, поняла, что это всего лишь пиявка. Крис сидел совершенно спокойно, наблюдая, как пиявка разбухает от его крови.

— Эй! — заговорила я. — Ты зачем это делаешь?

— Просто тяну время, — пожал плечами Крис.

Он даже не взглянул на меня.

— Нет, серьёзно, зачем?

На этот раз он вообще не ответил. Пиявка же оставалась на месте, разбухая и чернея. Трудно было беседовать по душам при таких обстоятельствах. Я не могла оторвать глаз от этой твари. Но завести разговор попыталась.

— Ты, наверное, пришёл заглянуть за плоский камень? Блоссом всё ещё откладывает там яйца.

Блоссом была рыжей курицей весьма неприятного вида, другие птицы её не любили.

— Конечно.

— А зачем тебе тянуть время, если мы собираемся уходить?

— Но я-то не пойду.

— Крис, с тобой всё в порядке? Ты в последние дни как-то отдалился... Мы тебе неприятны или что-то ещё? Может, тебя что-то гнетёт?

— Нет-нет. Всё в порядке.

— Но мы раньше говорили с тобой на разные темы. А теперь почему-то перестали.

— Да неохота. Не о чем говорить.

— Но столько происходит вокруг! Мы же очутились в центре грандиозных событий, ничего подобного нам и в голову прийти не могло. Столько всего навалилось!

Крис снова пожал плечами, не сводя глаз с противной твари на ноге.

— И мне бы хотелось увидеть ещё что-нибудь из того, что ты написал, твои стихи, — не унималась я.

Крис долго таращился на пиявку и молчал. Наконец заговорил:

— Ну, мне понравилось, что ты сказала о тех стихах... — А потом, как будто обращаясь к самому себе, добавил: — Может, и следовало бы. Может, да, а может, нет.

Он обернулся и потянулся к своей куртке, что лежала рядом на камне. Я машинально подняла её и передала ему. И тут я снова уловила сладковатый застоявшийся дух алкоголя в дыхании Криса. Значит, у него до сих пор имелись какие-то тайные запасы. Крис достал из кармана коробок спичек. Меня он словно бы не замечал. Я почувствовала себя вдруг маленькой и никчёмной. После разговора с Фай настроение у меня поднялось, но теперь вновь упало. Я слышала, как издали меня зовёт Робин, — экспедиция была готова к выходу.

— Ну ладно, пока, — сказала я Крису. — Может, через пару часов увидимся, а может, через пару дней.

Крис не счёл нужным ответить. Я поднялась по склону, схватила рюкзак и зашагала к тому месту, где ручей уходил в густые заросли кустарника, превращаясь в дорогу к хижине Отшельника и дальше. Фай, Гомер и Ли уже были там, меня дожидалась только Робин. Я сняла ботинки и носки. Мы пришли к компромиссу — решили идти в ботинках, но носки сохранить сухими, — так что я снова обулась и следом за остальными ступила в холодную воду. Удачной ли была идея такого похода? Меня это не слишком беспокоило. Главное, мы начали действовать, и, если будем осторожны, ничего страшного с нами не случится. Разве что отморозим себе что-нибудь, думала я, чувствуя, как вода щекочет пальцы ног. И ещё пиявки... Я то и дело нервно посматривала вниз, чтобы убедиться: ни одна из этих тварей пока что не напала на меня.

Мы миновали старую маленькую хижину и пошли дальше. Теперь мы вступили на незнакомую территорию. И очень скоро нам стало не по себе. Наклоняясь под ветками, скользя на камнях, чувствуя, как от холода начинают болеть ноги, я ворчала, с трудом продвигаясь вперёд. Я постоянно пыталась поудобнее устроить на спине рюкзак, с каждой минутой всё больше ощущая себя подобием черепахи.

— Трудновато так добывать средства к существованию, — сказала я в спину Робин.

Она засмеялась. Ну, во всяком случае, мне так показалось.

Слегка повернув голову, Робин спросила:

— Эй, Элли, а раки кусаются?

— Да, так что на остановках не забывай пересчитывать пальцы ног. Они ужасно прожорливы, эти мелкие твари.

— А стрекозы?

— И они тоже.

— А баньши?

— О, эти похуже всех будут!

Нам приходилось наклоняться всё ниже, ветки цеплялись за наши волосы. Так что разговоры пришлось отложить.

Мы шли так довольно долго. И когда я к этому привыкла, всё стало казаться не таким уж ужасным. Бывает ведь: в первые минуты потеешь и мучаешься, а потом входишь в ритм и просто плывёшь по течению, начальное напряжение исчезает. Так что я топала и топала, следуя за Робин, которая шла за Ли, который шёл за Фай, которая шла за Гомером. Временами ручей становился шире и его дно покрывал гравий, что было приятно, потому что облегчало ходьбу. Иногда я поскальзывалась на гладких камнях или чувствовала, что ступила на острый обломок, иногда нам приходилось обходить глубокие заводи. В каком-то месте ручей тёк по прямой метров восемьдесят, и здесь его дно было песчаным, а ветки поднялись высоко, так что мы смогли разогнуться и промаршировали по этому отрезку с гордо поднятыми головами, будто шли по шоссе.

Я всегда думала, что Ад — это некий провал, чаша, но на самом деле доказательств тому у меня не было. С гребня Тейлор-Стич дальняя сторона Ада выглядела как каменный хребет, поросший деревьями, намного ниже, чем Тейлор. И от этого создавалось впечатление, что стоишь на одной стороне впадины и единственная высокая точка — вершина Тёрнер. Но ведь за Адом лежала долина Холлоуэй, и ручей должен был выбираться где-то там.

Мы тащились по ручью пару часов, спускаясь всё ниже. Я уже гадала, сумею ли я вообще когда-либо выпрямиться, или мне придётся застыть в такой позе, превратиться в горбатого монстра из буша. Внезапно я обнаружила, что Робин ушла куда-то в сторону и удаляется от меня, — вообще-то, она поднималась, вылезая из ручья. Робин карабкалась вверх, чтобы присоединиться к остальным, а те уже уселись на берегу, снимая ботинки. Все принялись растирать ноги, пытаясь вернуть их к жизни и испуская при этом стоны. Впервые после выхода из лагеря мы очутились на поляне, свободной от кустов. Она была невелика, всего несколько квадратных метров, но этого было вполне достаточно. На поляну даже падало немного тёплого солнечного света. Деревья в этом месте расступились, и мы увидели чистое бледное голубое небо.

— Мм, как приятно! — пробормотала Робин.

— Слава богу, что нашлось такое местечко, — сказала я. — Я уже не в силах была идти дальше. Чья вообще эго была идея?

— Твоя! — ответили мне одновременно четыре голоса.

Я стянула с ног мокрые ботинки и огляделась вокруг, растирая ступни и лодыжки. Ручей спокойно тёк мимо, но немного дальше вода шумела иначе. Я услышала более резкий, громкий, как бы отдельный звук. И сквозь деревья там пробивалось больше солнца, и даль казалась голубой, а не тёмно-зелёной или коричневой. Ковыляя, как едва вставший с постели больной, я вслед за Гомером добралась до конца поляны. Мы на несколько метров углубились в полосу деревьев и остановились. Перед нами лежала долина Холлоуэй.

Множеству людей она, наверное, не показалась бы прекрасной. Лето стояло сухое, и хотя берега реки оставались зелёными, пастбища за Рисдоном выгорели до светло-коричневого цвета, и это представилось мне частью моей жизни, частью меня самой. Пышное цветение наших вёсен и раннего лета длится недолго. Я гораздо больше привыкла к однообразной желтизне, до такой степени привыкла, что иногда уже не понимала, существую ли вообще отдельно от этого ландшафта. Я помню, как в школе мистер Кассар рассказывал нам, что, когда он вернулся домой после года жизни в Англии, его сердце болело от любви при виде выжженной солнцем равнины. И я его прекрасно понимала.

Но жёлтое, конечно, не было полностью жёлтым. Встречались и тёмно-зелёные пятна деревьев, полосы лесозащиты, яркие пятна крыш из оцинкованного железа, похожие на маленькие квадратные озерца, а ещё баки, сараи, запруды, бесконечные скучные изгороди. Это была моя страна, даже больше моя, чем буш и горы, и уж определённо — более родная для меня, чем посёлки и города. На этих жарких, сухих пастбищах я чувствовала себя дома.

Но от долины нас отделяла ещё гряда утёсов и густые заросли кустарника. Мы обошли вершину Тёрнер, даже не заметив этого, и теперь она осталась слева от нас. Мы с Гомером стояли на одном из самых низких утёсов, здесь ручей переливался через камни, превращаясь в длинную тонкую струю, падавшую вниз метров на пятьдесят, а потом, бурля, снова скрывался в кустарнике. Буш внизу выглядел таким же густым, как во впадине Ада.

— Хорошо, что Кевина с нами нет, — сказал Гомер, глядя вниз.

— А? Почему это?

— Неужели не знаешь? Он до жути боится высоты.

— Боже мой! А есть хоть что-то, чего он не боится? Он ведь всегда держался неплохо...

— Ну, наверное, в конце концов как-то справился.

— Похоже на то.

Мы вернулись к остальным и сообщили о том, что увидели. Оставив рюкзаки, мы прошлись вдоль утёса в поисках возможности спуститься.

— Ну, если только по верёвке... — минут через десять предложил Ли.

— Но нам же надо будет ещё и назад вернуться, — возразила практичная, как всегда, Робин.

Утёсы в этом направлении быстро становились непроходимыми, здесь густо росли деревья и в нескольких местах зияли расщелины, к тому же встречались опасные осыпи. Мы сдались и отправились в другую сторону, опять перейдя ручей и миновав несколько складчатых сланцевых пластов. Здесь мы нашли только один вариант: какое-то дерево упало вершиной вниз и засохло. Его голый белый ствол теперь опирался на каменную стену, а ветки, как кости, торчали по обе его стороны, образуя нечто вроде естественной лестницы.

— Чёрт побери! — уныло воскликнула Фай, когда мы остановились, рассматривая дерево.

— Невозможно, — заявил Ли.

— Почему это нет? — спросила Робин.

— У меня нет медицинской страховки, — пояснил Ли.

— Нам нужно принести какую-нибудь верёвку, — сказал Гомер.

— Лучше бы — какой-нибудь эскалатор.

— А мне кажется, это возможно, — сказала я. — Пусть кто-то из нас попробует пробраться сначала налегке. И если это удастся, подумаем, как быть с рюкзаками.

Все уставились на меня, когда я заговорила, да так и таращились, пока мои слова не иссякли. Мне стало даже неловко.

— Кто вообще придумал этот поход? — снова спросил Гомер.

И опять все уставились на меня.

Я вздохнула и начала снимать рюкзак. Может, это воображение разыгралось, но мне показалось, что все меня немножко подталкивали, пока я шла к краю утёса. Я опустилась на четвереньки и спиной вперёд стала спускаться вниз с края утёса.

— Держись за мою руку, — предложил Гомер.

— Смысла нет. Если спуститься можно, только держась за кого-то, то за кого будет держаться последний?

Верхушка дерева находилась метрах в трёх внизу, но мне казалось, я вполне могу до неё добраться. Край утёса не был острым, он был обветрен, и осыпавшиеся камешки представляли серьёзную проблему, мне ведь нужно как-то поставить ногу на ствол дерева... Следуя подсказкам Робин, я вытянулась во весь рост, потом на несколько секунд повисла. Мне нужно было обрести большую веру. Ну, или хотя бы маленький ломтик веры. Глубоко вздохнув, я разжала руки. Я скользила какую-нибудь секунду, которая оказалась чудовищно долгой из-за мысли, что я могу промахнуться, не попасть на дерево и провалиться. Я сильнее прижалась к сыпучей стене, цепляясь за неё ногтями. Потом мои ступни ударились о ствол, и почти в тот же миг я скользнула дальше и обхватила старое белое дерево обеими руками, зажмурив глаза и прижавшись к нему щекой.

— Эй, ты как там? — окликнула меня Робин.

— Нормально. — Я открыла глаза. — Просто я не подумала о том, как вскарабкаться обратно.

Я посмотрела вниз, в поиске места, куда можно поставить ногу. Ветки дерева аккуратно выстроились подо мной, до самого дна. И выглядело это вполне надёжно. Я поставила левую ногу на первую ветку и оперлась на неё всем весом, выпрямляясь с некоторым облегчением. Ветка тут же хрустнула. Я снова обхватила ствол, а на меня сверху посыпались советы:

— Не опирайся на неё всем весом!

— Сначала проверь как следует!

Эго были вполне разумные подсказки, но до всего этого я могла и сама додуматься. Я чувствовала, как мою рубашку начинает пропитывать пот, а лоб становится горячим. Стиснув зубы, я стала нащупывать следующую ветку.

Передвигая ноги вплотную к стволу, я двигалась дальше. Ботинки вовсе не идеальная обувь для таких упражнений, но ничего другого у меня не было. Мне понадобилось пять минут, которые тянулись как пятнадцать, но наконец я оказалась, обезумевшая от радости, у основания ствола, спиной к бушу.

— Давайте сюда! — крикнула я.

— А как насчёт рюкзаков?

— Переложите всё бьющееся в карманы и бросайте рюкзаки вниз!

Они так и сделали. У нас было не слишком много хрупких вещей — радиоприёмник, фонари, бинокль. Так что мне почти сразу пришлось уворачиваться от падающих рюкзаков. Нет, я не думаю, что ребята нарочно целились в меня. И я удержалась от искушения тряхнуть дерево, когда все начали осторожно, один за другим, спускаться вниз.

— Надо поискать где-то верёвку, — сказал Гомер, когда все уже стояли внизу, слегка задыхаясь. — Может, где-то у Рисдона. Тогда сможем вернуться.

Тропы сквозь буш тут не было, а деревья росли очень густо. Путь предстоял нелёгкий. Наконец мы наткнулись на небольшой овраг, тянувшийся вдоль скал, и шли по нему, пока он не кончился. А потом дело застопорилось. За час мы едва проходили километр.

— Я бы лучше вернулась к ручью, — сказала я Фай.

И именно в этот момент мы услышали голоса.

 

8

В первый раз мы увидели «Героев Харви» с невысокой каменной гряды над их лагерем. Мы подкрались к нему так осторожно, что уже могли отчётливо разобрать голоса. И с великим облегчением поняли, что говорят люди по-английски. Мы лежали там, вытаращив глаза, наблюдая за происходящим и изумлённо переглядываясь. Месяц назад мы бы сразу заорали и замахали бы руками, привлекая к себе внимание, но теперь мы стали куда осторожнее, и если бы нам подарили лошадь, то сначала взглянули бы на её зубы, в нос и уши, а лишь после этого приняли бы дар. Нет, ещё потребовали бы документы.

И всё же у нас не оставалось сомнений в том, что эти люди — настоящие австралийцы. Некоторые были в военной форме, у большого эвкалипта в центре поляны стояли винтовки, а палатки были замаскированы свежими зелёными ветками. Я насчитала по меньшей мере двадцать палаток, и за несколько минут мы заметили человек двадцать, в основном это были взрослые мужчины. Они ходили по лагерю тихо. Вид у них был спокойный, и это внушало симпатию.

Встревожило меня лишь то, что охраняли они свой лагерь плоховато, раз мы могли за ними следить, оставаясь незамеченными.

— Ну, пойдём туда? — спросил Гомер.

Ли собрался было встать, но я одёрнула его.

— Погоди, — сказала я. — Что мы им скажем?

— Насчёт чего?

— Ну... — Я и сама не знала, что обеспокоило меня. Наконец я сказала единственное, что смогла придумать: — Мы расскажем им об Аде?

— А почему бы и нет?

— Не знаю. По какой-то причине мне этого не хочется. Лучше сохранить в тайне наше убежище.

Гомер некоторое время молчал.

— Ну, думаю, вреда не будет, если мы об этом умолчим. Во всяком случае, пока не разберёмся в этих людях.

Мне пришлось удовлетвориться таким ответом. Гомер встал, и мы последовали за ним. Мы прошагали метров десять, прежде чем нас кто-то заметил. Один мужчина в зелёном камуфляже вышел из палатки с лопатой в руках и, увидев нас, изумлённо разинул рот, а потом выпрямился и защебетал по-птичьи. Наверное, он хотел изобразить крик большого зимородка, но получилось так себе. Однако это сработало. Через несколько секунд нас окружили мужчины и женщины, выскочившие из разных частей лагеря. Их было человек тридцать-сорок. Некоторые женщины, к моему огромному удивлению, были накрашены. Но странным прежде всего казался их подавленный вид. Кое-кто похлопал нас по спине, но большинство просто молчали. Они плотно окружили нас, настолько плотно, что мы ощутили запах их пота, волос, дыхания. Нельзя сказать, чтобы они казались враждебными, нет, но они были насторожены. Будто чего-то ожидали.

Я заговорила первой:

— Привет! Мы очень рады вас видеть. Мы так долго были одни.

Сквозь толпу пробился невысокий полный мужчина лет тридцати пяти. У него были чёрные волосы, пухлое лицо и крупный острый нос, придававший лицу властность, а голову он держал странно, слегка наклонив в сторону и немного откинув назад. Одет он был в выцветший желтовато-зелёный камуфляж с галстуком цвета хаки, как и рубашка, но без головного убора. Остальные немного попятились, освобождая для него место. Мужчина мгновение-другое рассматривал нас, потом сосредоточился на Гомере.

— Привет, молодёжь! — произнёс он. — Добро пожаловать к «Героям Харви». Я — майор Харви.

— Спасибо, — неловко отозвался Гомер. — Просто фантастика, что удалось вас найти. Мы и не думали, что здесь кто-то может быть.

— Ладно, идёмте со мной, поговорим.

У нас па спинах всё так же болтались рюкзаки, с ними мы и направились вслед за майором в его лагерь. Это была поляна в буше, хотя и не совсем поляна — здесь росло так много эвкалиптов, что иногда приходилось буквально протискиваться между ними. Палатки были расставлены где пришлось. Но по сравнению с бушем вокруг это всё-таки было свободное пространство.

Палатка майора Харви была, по нашим меркам, такой большой, что сошла бы за гостиную. Мы могли бы спать в ней все впятером, не мешая друг другу. Но в ней только и было что походная раскладушка, укрытая противомоскитной сеткой, стол и три стула, да ещё несколько коробок и ящиков. Войдя, мы сбросили с плеч рюкзаки. Майор Харви быстро подошёл к столу и сел за него, предоставив нам самим решать, где расположиться. В конце концов мы с Гомером взяли по стулу, а остальные уселись прямо на землю.

Майор перехватил мой взгляд, когда я посмотрела на москитную сетку, и нервно рассмеялся.

— Да, вот такая небольшая роскошь, — сказал он. — Дело в том, что у меня очень чувствительная кожа.

Улыбнувшись глупейшим образом, я промолчала. Майор снова повернулся к Гомеру.

— Ну, — заговорил он, — прежде всего поздравляю с тем, что вы до сих пор не попались в когти врагу. Вы явно можете позаботиться о себе. А теперь расскажите мне, что к чему.

Я откинулась на спинку стула, почувствовав невероятную усталость. И вдруг поняла, что с трудом удерживаюсь от того, чтобы заснуть. Взрослые! Мы наконец-то попали в компанию взрослых — людей, которые могут принимать решения, брать на себя ответственность, указывать нам, что делать. Я закрыла глаза.

— Ну... — нервно начал Гомер.

Я удивилась тому, насколько беспокойно звучал его голос. Казалось, вся уверенность внезапно покинула Гомера перед лицом этого мужчины, который ясно дал понять, кто тут главный.

— Ну... — повторил Гомер. — Когда началось вторжение, мы были в буше, разбили там лагерь, просто устроили небольшой поход. И потому всё пропустили. А вернувшись домой, обнаружили, что все люди куда-то исчезли. Мы далеко не сразу поняли, что случилось. Когда же до нас дошло, мы снова сбежали в буш и там с тех пор и живём. Хотя несколько раз выбирались оттуда. И кое-что натворили. Взорвали мост через Виррави и напали на грузовой конвой, ну и ещё было несколько стычек... Одну из наших мы потеряли, ей пуля попала в спину, и один наш друг отвёз её в госпиталь, а Ли, вот этот, получил пулю в ногу, но в остальном у нас всё в порядке.

Я открыла глаза и посмотрела на майора Харви. Он задумчиво разглядывал Гомера. Его лицо ничего не выражало, но карие глаза оставались живыми и внимательными. Через несколько секунд стало понятно, что он не собирается ничего говорить, и Гомер, запинаясь, продолжил:

— Мы рады, что нашли вас. Мы просто решили пойти в долину Холлоуэй, чтобы осмотреться. И не думали, что найдём кого-то. Вы тут похожи на маленькую армию.

Снова наступило молчание. Я не могла понять, почему майор ничего не хочет сказать, но мозги у меня так отяжелели, мысли ворочались так медленно, что совсем не хотелось думать. Может, я что-то пропустила? В конце концов, мы снова вернулись к взрослым и ожидали каких-то похвал, какого-то признания. Нет, нам не нужны были медали, но мы вроде как прошли через множество трудностей и немало сделали. Поэтому я ожидала, что майор обрадуется, услышав о наших подвигах. Может, ему кажется, что мы недостаточно потрудились?

Но по-настоящему майор изумил меня, заговорив.

— А кто вам разрешал взрывать мост и нападать на колонну? — сказал майор.

Гомер уставился на него, разинув рот. И он таращился на майора так долго, что продолжить беседу пришлось мне.

— О чём вы говорите, какое разрешение? — спросила я. — Нам некого было спрашивать. Мы вообще практически не видели взрослых с самого начала. Мы просто делали, что могли и считали наилучшим.

— Тот мост. Откуда вы так много знаете о взрывах?

— А мы и не знаем, — ответил наконец Гомер. — Мы вообще ничего о них не знаем. Мы использовали просто бензин.

Майор Харви чуть заметно, напряжённо улыбнулся.

— Хорошо... — проговорил он. — Уверен, вам кажется, что вы постарались на славу. Время сейчас трудное, для всех трудное. Но с этого момента вы можете передать дело нам. Не сомневаюсь, для вас это облегчение. Хотя здесь у нас нет ни одного профессионального солдата, у меня есть армейский опыт. Это военный лагерь, поэтому всё здесь идёт по военным правилам. Так что теперь вы поступаете под моё командование. И никаких больше независимых акций. Понятно? Всем понятно?

Мы кивнули, не сказав ни слова. Майор как будто немножко расслабился, поняв, что мы не собираемся с ним спорить. Все страшно устали, не только я. Так что мы просто сидели и слушали, пока майор объяснял нам, как организованы «Герои Харви».

— Враг сейчас контролирует и эту долину, — сказал он. — Но здесь солдат намного меньше, чем в районе Виррави. Этот город представляет для них жизненный интерес, потому что, пока они удерживают Виррави, они хозяева на дороге к заливу Кобблер. А мы уверены, что залив Кобблер — один из главных пунктов их высадки. Наша задача — доставлять врагу как можно больше беспокойства, вселяя в него неуверенность и мешая ему всеми возможными способами. Конечно, враг несравнимо превосходит нас и в человеческой силе, и в вооружении. Но мы всё равно кое-чего добиваемся, пусть и на свой лад. Мы уничтожили некоторое количество вражеских машин, две электростанции, устраиваем аварии. — Он снова чуть заметно улыбнулся. — Думаю, для противника эти помехи более чем ощутимы.

Мы тоже улыбнулись и пробормотали что-то вежливое, а майор продолжил:

— Чуть позже я познакомлю вас со своим главным помощником, капитаном Килленом.

Я хихикнула, услышав это имя, уж очень было похоже на «киллера». Но майор лишь бросил на меня беглый взгляд.

— Извините, — пробормотала я.

Майор продолжил говорить, не глядя на меня, и я сразу сообразила, что не на шутку его обидела.

— Мы — активная военная единица, — сказал он. — И вы только что увидели отличный пример того, почему в нашем отряде нет большого количества представительниц слабого пола. Склонность к проявлению легкомыслия в самые неподходящие моменты — это не то, что мы готовы поощрять.

Мою весёлость как рукой сняло, её сменил взрыв холодного бешеного гнева пополам с недоверием. Лишь рука Гомера, мгновенно сжавшая моё колено, помешала мне высказаться. Слабый пол? Легкомыслие в неподходящие моменты? Чёрт, да я просто рассмеялась!

Я не слышала остальной речи майора, вся внутренне кипела, пока не явился заместитель, капитан Киллен. Только тут я с изумлением сообразила, что майор даже не спросил, как нас зовут.

Но капитан выглядел вполне безобидно. Это был высокий худой мужчина с мягким голосом. Его крупный кадык подпрыгивал, когда капитан говорил. А ещё он постоянно моргал и был не слишком разговорчив. С минуту капитан постоял с нами перед палаткой майора Харви, объясняя устройство лагеря, потом сказал, что покажет нам спальные места. Он повёл нас в западную часть лагеря, потом остановился ещё перед одной большой палаткой.

— Двое парней — сюда, — сказал капитан, показывая на вход.

Гомер и Ли замялись и оглянулись на нас. Гомер вскинул брови, округлил глаза и исчез в палатке. Ли со своим обычным невозмутимым видом последовал за ним. А капитан Киллен уже шагал дальше, и нам пришлось догонять его. Мы шли вдоль ряда палаток, перешагивая через удерживавшие их верёвки. За палатками стояла зелёная изгородь, то есть кое-как подстриженный кустарник высотой около метра, а за этой изгородью — тоже палатки, зелёные.

Капитан наконец остановился и позвал:

— Миссис Хофф!

Из ближайшей палатки появилась крупная женщина лет пятидесяти, сильно накрашенная. На ней были чёрный свитер и синие джинсы. Она окинула нас взглядом, как у продавщицы в магазине, когда вы пытаетесь поменять не понравившуюся вам одежду.

— Что, я должна найти место для этих девочек? — спросила она. — Ладно, идёмте со мной. Спасибо, Брайан, — сказала она капитану Киллену, тот кивнул и развернулся на пятках.

Мы с Фай нервно отправились за миссис Хофф. Меня и Фай она развела по двум соседним палаткам, где уже имелись спальники. Робин оказалась метрах в восьмидесяти дальше.

— У нас вообще нет девочек вашего возраста, — сказала миссис Хофф, показывая на остальные палатки. — И нам не нужны тут всякие глупости. Я сама вырастила трёх дочерей, так что я знаю, как это бывает. С вами будут обращаться так же, как со всеми остальными. И не ожидайте понапрасну чего-то другого.

Слишком много суровых взрослых, чтобы хоть что-то отвечать. Я забралась в палатку, толкая перед собой рюкзак. Хотелось только одного — спать. Я отодвинула в сторону спальный мешок, лежавший в палатке, достала из рюкзака свой собственный. Соорудив импровизированную подушку из футболки, куда я засунула ещё пару вещей, я медленно улеглась, как какая-нибудь утомлённая престарелая леди с артритом. Несколько минут я даже думать ни о чём не могла. Просто наблюдала за бледным зелёным светом, сочившимся сквозь ткань палатки. День подходил к концу, и свет быстро менялся, угасая, оттенок зелени становился более густым. Потом по полотну палатки проползла какая-то тень, большая и искривлённая, как будто снаружи кто-то прошёл мимо. Я отпрянула назад, вспомнив тень, преследовавшую меня с тех пор, как я застрелила солдата. Когда мой ум начал понемногу успокаиваться, я спросила себя, о чём думаю, что чувствую. И постепенно осознала, что испытываю облегчение. Мне плевать было, насколько глупы, неразумны и ограниченны люди в лагере. Они были старше, а потому могли принимать нужные решения. И пусть себе принимают. Я больше не должна стоять перед ужасным выбором. Просто буду делать, что велят: буду хорошей девочкой, заткнусь и стану тише воды ниже травы.

К этому времени мои глаза уже закрылись, и я с радостью погрузилась в дремоту.

Разбудил меня громкий звук — кто-то обо что-то споткнулся в палатке рядом со мной. Я открыла глаза, хотя мне этого и не хотелось. Было слишком темно, чтобы рассмотреть что-либо, кроме смутного движения; человек пробирался между барахлом, разбросанным по палатке: это были ботинки, туалетные принадлежности, мой рюкзак.

— Ох, извини, — пробормотала я, сонно протягивая руку, чтобы убрать свои джинсы.

Девушка даже не оглянулась, просто сказала:

— Тебе придётся быть поаккуратнее, если хочешь остаться в этой палатке.

— Извини, — повторила я.

Судя по голосу, девушка была старше меня и, похоже, рассердилась, что в палатке вдруг появился кто-то ещё.

Я лежала, наблюдая за ней, мои глаза постепенно привыкали к темноте. Девушка всё укладывала очень аккуратно. Она сняла джинсы, сложила их в квадрат и разместила в ногах своего спальника. Чёрт, подумала я, нужно малость подтянуться. За все эти недели без мамы я стала уж слишком небрежна.

Мне вновь удалось заснуть, и проснулась я, когда уже наступал день. Было жутко холодно, однако я всё же выбралась из мешка и быстро оделась, надеясь успеть унести с собой в одежду как можно больше тепла. Одеваясь, я посматривала на девушку в другом спальнике. В неярком утреннем свете трудно было рассмотреть как следует её лицо. Она была рыжей, и это сразу напомнило мне Корри, но больше ничего общего с Корри в ней не было. Девушке на вид было около двадцати пяти, её тонкие губы оставались плотно сжатыми даже во сне. На ресницах виднелась тушь — ну или остатки туши, — хотя, конечно, у неё могли быть просто синяки под глазами от усталости, а не размазанная косметика, но это вряд ли. Мысль о макияже продолжала не на шутку меня удивлять. Сначала миссис Хофф, теперь эта девушка. Я очень-очень давно в последний раз видела кого-то накрашенного или хотя бы того, кто вообще об этом задумывался. А тут просто салон красоты какой-то.

Я оставила спящую товарку и, выбравшись наружу, села на какое-то холодное сырое бревно, чтобы надеть ботинки. С ними всегда было нелегко справиться, но зато потом в них было очень удобно.

А уж этим утром борьба того стоила. Обувшись, я прошлась по лагерю, мимо забора из кустов, вдоль рядов палаток. Вдали за деревьями я видела палатку майора Харви, открытую настежь, а потом рассмотрела и его самого — он сидел за столом в полном обмундировании и что-то писал. Меня он не заметил. Я прошла между деревьями дальше, туда, где было посветлее. Мне было любопытно узнать, что лежит за теми кустами, может быть, глянуть на долину Холлоуэй. Пройдя ещё метров сто, я поняла, что, хотя яркий свет и создавал впечатление, будто я в любой момент могу выйти на открытое место, оно было обманчивым. Деревья стояли впереди всё так же густо. А буш казался похожим на океан, одинаковый во все стороны. Может быть, обладай я более тонким обонянием, заметила бы какие-то различия. Густой запах почвы, насыщенной влагой и зелёной жизнью, чуть затхлый запах тумана, лёгкая острота аромата листьев эвкалипта... Я знала, что эвкалипты везде пахнут по-разному, но, похоже, у меня никогда не хватало терпения изучить этот вопрос как следует. Но тут мне вдруг стало любопытно, я присела на корточки и принюхалась к куче влажной листвы. Я чувствовала себя кем-то вроде вомбата и даже подумала, не могу ли в него превратиться. Сползла вниз по пологому склону несколько метров, пытаясь подражать ритмичным движениям этого зверя. А потом сунула нос в другую кучу коричневых и чёрных влажных листьев.

Позади раздался негромкий кашель, безусловно человеческий.

Это был Ли.

Ну да, я почувствовала себя по-настоящему глупо, но я уверена: люди нередко делают что-нибудь в этом роде, когда остаются одни. Ну может быть, они не прикидываются вомбатами. И не обнюхивают палую листву. Ладно, наверное, они вообще ничего такого не делают.

Мы сели на какое-то бревно, и Ли обнял меня крепкой рукой.

— И что ты здесь искала? — спросил он, стараясь не рассмеяться.

— Ох, да просто так. Корни, ростки, листья... А ты искал меня?

— Нет, это оказалось приятной неожиданностью. Я хотел уйти куда-нибудь на несколько минут, подумать. Рано утром хорошо думается, так ведь?

— Да, если сумеешь подняться с постели.

Мы наблюдали за тем, как свет становится всё ярче и ярче, а воздух суше.

— И как тебе вся эта компания? — спросила я.

— Ха! Знаешь, некоторые из них по-настоящему странные. Они мне вчера вечером два часа жужжали в уши, рассказывая, какие они крутые. Но похоже, их самый большой подвиг состоял в том, что они подожгли какой-то грузовик, когда тот сломался и остановился. Они видели, как солдаты вышли из него и пересели в пикап, так что уровень опасности был равен примерно двум по шкале от нуля до сотни.

— А ты им рассказал о том, что сделали мы?

— He-а, им хотелось только о себе говорить, так что я просто сидел и слушал. Гомер оказался умнее — он отправился спать. Не знаю, почему я не поступил так же. Наверное, у меня просто энергии не хватило.

— А женщины здесь красятся.

— Да, я заметил.

— Наверное, жизнь по эту сторону гор сильно отличается от жизни в Виррави, там всё так жёстко контролируется... Здесь, как сказал майор Харви, не слишком важный для солдат район, в военном смысле. Так что «Герои Харви», пожалуй, не такие уж и герои.

— «Герои Харви»! Бессмысленное название.

— Согласна.

— А нам тогда как себя называть? «Герои Гомера»?

Час спустя мы не торопясь вернулись в лагерь, и вдруг оказалось, что у нас неприятности. Нас встретила моя соседка по палатке, которая сразу, как только мы вышли из-за деревьев, направилась нам навстречу. На Ли она вообще не смотрела, только на меня.

— Где ты была? — резко спросила она. — И что ты там с ним делала?

— С ним? Ты говоришь о Ли?

— Послушай, тебе лучше сразу усвоить кое-какие правила. Ты не можешь выходить за границу лагеря без разрешения. Ты не можешь заходить в мужскую часть лагеря. С мужчинами можно встречаться только у общего костра и в том месте, которое предназначено для приготовления пищи и для того, чтобы поесть. Здесь у нас много работы, и ты должна помогать.

— Извини, — напряжённо ответила я. — Мне никто об этом не сказал.

Осознавая, что держусь слишком пассивно, я всё же не имела сил противоречить ей. Воинственный дух покинул меня. Он сбежал в тот самый момент, когда мы оказались в окружении взрослых. Я как будто снова стала восьмилетним ребёнком. И удивляться тут нечему. Нам ведь какое-то время пришлось жить самостоятельно, а мы не были к этому готовы. И вот наконец я смогла выключить мотор. Мне теперь хотелось забиться в какую-нибудь норку и сидеть там. Поэтому я ничего не имела против того, чтобы пойти на компромисс ради того, чтобы остаться с этими людьми, и, уж конечно, не хотела восстанавливать их против себя. Я подмигнула Ли и пошла за девушкой к кухонной площадке, где та сунула мне в руки чайное полотенце.

Похоже, я пропустила завтрак, и вид остатков пищи, плававших в грязной серой воде, вызвал у меня тошноту. Но я безропотно принялась вытирать вымытую посуду, а потом развесила полотенца на верёвке за палаткой. После этого отправилась искать остальных.

 

9

Два дня спустя мы присутствовали на назначенном майором Харви собрании. Я сидела позади, от Фай меня отделяли моя соседка по палатке, Шарин, и соседка Фай — Давина. Робин сидела через два ряда от меня, а мальчики оказались в первых рядах. Вообще, всё мужское население лагеря сидело впереди, а женское — сзади. Майор Харви стоял на пеньке, справа от него был капитан Киллен, а слева — миссис Хофф.

За прошедшие два дня я только раз поговорила с остальными членами нашей группы, и разговор был коротким и неестественным. Нас вынуждали чувствовать себя так, словно мы делаем нечто нехорошее, просто разговаривая друг с другом. Шарин целыми днями болталась где-то рядом со мной. Я ощущала себя кем-то вроде парашютиста, а она была моим парашютом. С одной стороны, я её ненавидела, но с другой — вроде уже и привыкла к ней, начала зависеть от неё в мелочах.

«Шарин, как думаешь, может, мне лучше спать головой в ту сторону? Шарин, а эти джинсы не пора стирать? Шарин, мне положить картошку в синюю тарелку?»

Она была крупной девушкой, эта Шарин, и всегда ходила в чёрных джинсах, слишком тесных для неё. Как и многие женщины здесь, она сильно красилась. Пыталась она накрасить и меня, но я не могла представить себя с косметикой на лице. Это было бы слишком неестественно, неправильно в наших условиях.

Единственным решением, которое мы приняли на второй вечер нашего пребывания в лагере после коротких переговоров, было то, что двое из нас на следующее утро должны отправиться за Крисом. А час спустя после принятия этого решения я случайно заметила, как майор Харви пробирается между деревьями к своей палатке. Я подумала, что неплохо бы сообщить ему о нашем замысле, и потому перехватила его.

— Извините, майор Харви, можно с вами встретиться?

— А мне показалось, что ты уже здесь.

— Простите?

— Ты смотришь прямо на меня, так что я предполагаю, ты меня видишь. Или, может быть, здесь темнее, чем мне казалось.

Я стиснула зубы. Его пристальный взгляд сконцентрировался на мне и тут же скользнул в сторону.

— То есть я могу с вами поговорить?

— Валяй.

— Дело в том, что в нашем лагере остался один наш друг, Крис, так что завтра утром мы с Гомером хотели сходить за ним. Это не займёт много времени. Мы вернёмся к чаю.

Последовало долгое молчание. Мне вдруг показалось, что тьма вокруг сгустилась. Я больше не могла рассмотреть лицо майора: его глаза превратились в тёмные впадины.

Наконец он коротко произнёс:

— Иди за мной, — тут же развернулся на месте и быстро зашагал к своей палатке.

Я поспешила за ним, а потом стояла перед столом и ждала, пока он усядется и зажжёт свечу. Мне он сесть не предложил. Мигающий огонёк свечи заставил плясать тени на его лице. Иногда, если майор шевелился, что-то вспыхивало в его глазах, но по большей части он сидел как каменный.

Только когда свеча разгорелась, он заговорил:

— Что я вам говорил, тебе и твоим друзьям, на этом самом месте, всего сутки назад?

— Ну... э-э... что здесь ситуация не такая сложная, как в Виррави, и что вы взорвали какие-то электротрансформаторы, ну и вообще о военных делах. — Я вдруг сообразила, почему майор так зол. — О военном порядке.

— Именно. Военный порядок. А что это означает на практике?

— Ну, мы должны выполнять приказы и всё такое.

— Именно так! — Голос майора зазвучал жёстче. — Я тебе скажу, что не так с этой страной. Мы стали ленивыми, слабыми, мы потеряли направление. Спроси меня, и я скажу, что те люди оказали нам услугу, ворвавшись к нам. Мы многому можем у них научиться. Они имеют отлично организованные силы, хорошо подготовленных солдат. Ты не услышишь от них всякой болтовни о согласии. Не услышишь разговоров о «правах личности» или о «личной свободе»! Они знают, что к чему. Если мы сумеем укрепить хребет этой страны, то вместо снисходительной к себе кучки нытиков станем в итоге нацией, которой можно гордиться. — Свеча вдруг вспыхнула, и на мгновение я увидела на лице майора выражение мрачного гнева. — Я тебе объясню, чего мы тут хотим. Я тебе объясню, в чём нуждаются люди. — Он уже почти кричал, а я просто тупо стояла перед ним. — Они нуждаются в сильном руководителе, руководителе, которого смогут уважать! Люди нуждаются в лидерах, на которых будут смотреть снизу вверх! Эта страна много лет назад повернула не в ту сторону, и пора уже снова расставить всё по своим местам!

Ух... «Да как скажешь», — думала я, слегка отступая назад.

Майор откинулся на спинку стула и показал на стопку листов бумаги.

— А теперь, — сказал он, снова спокойным и рассудительным тоном, — я готов рассмотреть твою просьбу. Ваш юный друг, как я понимаю, имеет достаточно еды и какое-то укрытие?

— Конечно!

— Значит, причин для спешки нет?

— Ну, мы просто не хотели оставлять его там надолго одного, вот и всё.

— Вам следовало подумать об этом до того, как вы отправились в путь. Вы из тех, кто просто делает что-то и ничему не учится. Ты можешь подать мне письменное заявление, просьбу дать разрешение вернуться в прежний лагерь и забрать вашего дружка.

И нужно приложить подробную карту дороги и расположения вашей стоянки, расчёт необходимого времени и перечень продовольствия, которое вам понадобится. Это всё. Можешь идти.

Я вышла малость не в себе. У меня не было сил спорить с майором. Тревожило меня лишь то, что я едва ли не облегчение испытала, когда он разрушил наши планы. Я знала, что мы должны вернуться и забрать Криса, но единственной причиной для меня как раз и было то, что мы «должны». Однако в глубине души я вовсе не испытывала желания снова совершать тяжкий переход, и возвращение Криса или к Крису не вызывало у меня энтузиазма. И от этого мне тоже было не по себе, я ведь понимала, как бы чувствовала себя, останься я в одиночестве, и как важно нам держаться вместе, всем шестерым. От этого зависело многое.

На следующее утро, то есть в день собрания, мне пришлось выдержать ещё один неприятный разговор с майором. Шарин дала мне ведро с моющими средствами и велела пойти и прибраться в его палатке. Оглядываясь назад, думаю, что всё это, скорее всего, было подстроено, но тогда я этого не поняла. Просто с неохотой отправилась в палатку майора. Мне казалось, проблема «Героев Харви» в том, что они пытаются делать вид, будто никакой войны нет. Под военной маскировкой скрывалась группа самых обычных горожан средних лет, которые и здесь, в буше, хотели жить так же, как всегда жили в своих симпатичных, облицованных кирпичом домиках в долине реки Рисдон. Они сплетничали, обменивались садовыми растениями, говорили о детях, делали уборку, готовили обед или бесцельно тратили время. Накануне кто-то даже спросил меня, играю ли я в бридж.

Лишь майор Харви отличался от других. Его гнала вперёд некая жажда, которой не ведали другие. Я думаю, он наслаждался властью над людьми и в то же время был разочарован тем, что они не похожи на закалённые в боях отряды, которые он мог бы бросить на передовую в некой великой битве.

Размышляя об этом, я начала уборку всё в том же враждебном настроении. Подметать и вытирать пыль казалось мне просто глупо. И я чувствовала себя униженной из-за того, что я, Элли, взрывающая мосты, должна подчиняться любому приказу этой маленькой пародии на Гитлера. Я весьма агрессивно выметала листья, которые нанесло в палатку ветром, ободрала паутину, повисшую в заднем левом углу, протёрла два стула для посетителей. Кровать я оставила без внимания — я ни за что даже не дотронулась бы до неё.

Потом обошла вокруг письменный стол, чтобы и на нём навести порядок. И увидела кучу бумаг, сверху лежала папка из плотной коричневой бумаги с надписью: «Секретно». Я не колебалась ни секунды. Совершенно не рассуждая, просто поддавшись случайной мысли: «Ну, это должно быть смешно!» — я открыла её. Сверху лежал лист формата А4 с заголовком: «Отчёт о нападении на электростанцию», а дальше шли записи мелким почерком. Я наклонилась над листом, чтобы прочитать написанное, но едва пробежала глазами первую строчку, как почувствовала чьё-то присутствие. Я быстро подняла голову. Конечно, это был майор, он стоял у входа, склонив голову вправо, и его глаза бешено таращились на меня.

Ничего не поделаешь: я попалась; во всяком случае, тогда я считала именно так. Так как уже было понятно, что чувства юмора у майора нет, нечего было даже пытаться отшутиться.

— Извините, — виновато сказала я. — Я просто смотрю.

Он скрестил руки на груди и промолчал. Это была одна из его самых противных привычек. Я знала, что покраснела, но что уж тут изменишь? Наконец, пожав плечами, я снова повернулась к столу и начала его протирать. Только тогда майор заговорил:

— Похоже, ты ничего не запомнила из нашего вчерашнего разговора.

Я не ответила, продолжая тереть.

— Тебе следует хорошенько освоить дисциплину, юная леди.

Шорк-шорк...

— Забудь об уборке! Возвращайся к миссис Хофф. Я больше не желаю видеть тебя в своей палатке.

Моё лицо горело. Я собрала все принадлежности и отправилась к выходу. Но тут возникла проблема: майор Харви закрывал собой дверь и, похоже, не собирался меня пропускать. А я никак не смогла бы проскочить мимо него. Так что я остановилась и ждала. Спустя минуту он повернулся боком и замер, всё так же сложив руки на груди. Видимо, на другие уступки он идти не собирался, так что пришлось проскользнуть в образовавшуюся щель. Я выскочила на свежий воздух, даже не оглянувшись на него.

С облегчением вернулась я к Шарин. Конечно, она грубовата, командовать любит, да и характер у неё не из лучших, но её я не боялась. Она не была подлой.

В течение дня у меня не было времени написать просьбу о разрешении уйти за Крисом, и когда я рассказала обо всём Гомеру, он предложил отложить всё до следующего дня, когда Харви, возможно, успокоится. Так что вместо того я отправилась на собрание.

Собрания, которые устраивал майор Харви, совсем не походили на наши сходки в Аду. Майор Харви произносил длинную речь. Первая её часть была об угрозе нашей стране и о необходимости быть храбрыми.

— Настали страшные времена, — начал он. — Как и многие храбрецы до нас, мы поняли, что должны оберегать наши берега, защищать то, что принадлежит нам по праву, защищать наших женщин и детей.

Когда майор произнёс это, я почувствовала, что снова заливаюсь краской до самой шеи, а такое случается со мной лишь тогда, когда я по-настоящему зла. Его слова стали последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Харви, без сомнения, говорил только о храбрецах-мужчинах. Я нервно сглотнула, затем глубоко вдохнула и с силой выдохнула через нос. Возможно, это был ещё один урок дисциплины для меня. Майор Харви добавил несколько слов о патриотизме, а потом слегка углубился в историю.

— Люди вроде Уинстона Черчилля меняли ход истории. Конечно, я не ставлю себя в один ряд с Черчиллем. Но я сделаю всё, что в моих силах, чтобы достойно руководить вами. Можете быть уверены, я вас не подведу.

Он перешёл ко второй части речи, насчёт военных действий. Это было куда интереснее. Я вполне насытилась домашними делами.

— Вскоре мы нанесём ещё один удар по врагу, — возвестил майор Харви. — Позже я обговорю кое с кем из вас детали дела. Мы с капитаном Килленом наметили несколько важных стратегических целей. Как вам известно, нас мало, оружия у нас не много и мы противостоим хорошо подготовленному и снаряженному врагу. Поэтому мы должны действовать с величайшей осторожностью. Несмотря на наше невыгодное положение, мы всё равно причинили значительный урон вражеским силам и тем самым внесли свой вклад, значительно превосходящий возможности нашего маленького отряда — «Героев Харви». Мы воистину можем гордиться собой. Как вы знаете, под нашим напором уже пали две электростанции и множество грузовиков.

Всё это и ещё двадцать минут всякого другого мало чем отличалось от речи, произнесённой майором Харви в день нашего прибытия. Мне было очень трудно сосредоточиться, и возникло ощущение дежавю: когда я слышала его слова, то будто возвращалась к нашему с ним разговору и ещё к чему-то... Поэтому я сконцентрировалась на том, чтобы понять, к чему именно. И наконец поняла: я чувствовала себя как на школьном собрании.

Майор Харви перешёл к третьей, и последней, части своей речи:

— Я ещё раз хочу отметить большой вклад в общее дело миссис Хофф и её команды. Наш лагерь поддерживается в идеальном порядке, еда готовится вовремя и очень хорошо. Как говорил Наполеон, «армия движется своим желудком». И в том, что сейчас «Герои Харви» пребывают в отличном состоянии духа, немалая заслуга девушек миссис Хофф.

Выражение лица миссис Хофф не изменилось, но я будто почувствовала, как медленная волна удовольствия проползла по её крупному телу. А я продолжала вся кипеть от негодования. Не видно было, чтобы хозяйственными делами занимался хоть один мужчина. Два дня подряд я лишь скребла и чистила кастрюли и сковородки, стирала простыни — в холодной воде, вот как весело! — и штопала носки. А мужчины занимались другими делами: копали дренажные канавы, собирали дрова, строили небольшую деревянную хижину, которой предстояло стать штабом майора Харви. Но меня приводило в недоумение, что все они были просто счастливы жить так. Ну, кроме нас пятерых, конечно, да и то насчёт Гомера я не была уверена. Если бы в Аду мы не подгоняли его постоянно, он каждый вечер устраивался бы перед огнём и ждал, пока его обслужат.

— И наконец, — сказал майор Харви, — мы рады приветствовать пятерых новичков. Очень приятно иметь среди нас молодёжь, и я уверен, что вскоре они привыкнут к военной дисциплине. Как я не раз и не два говорил более опытным членам нашего отряда «Герои Харви», если тебе приказывают прыгать, ты можешь задать только один вопрос: «Как высоко?»

Произнося эти слова, он с широкой улыбкой уставился прямо на меня, будто натягивая между нами какую-то нить. Настроение у него, кажется, было неплохим, потому я криво улыбнулась в ответ.

Собрание закончилось, и я отправилась к себе вместе с какой-то леди лет тридцати на вид, простенькой женщиной с каштановыми волосами, — она всегда выглядела уставшей и сердитой, чем бы ни занималась. Звали её Оливия. Шарин проводила нас взглядом, но следом не пошла. Думаю, она решила, что с Оливией я в полной безопасности, но я решила рискнуть и сказать кое-что непочтительное.

— Я всё пыталась понять, что мне напоминает это собрание, — заговорила я. — И наконец сообразила: я будто вдруг вернулась в школу.

Оливия засмеялась, но тут же виновато огляделась по сторонам.

— Ты знаешь, чем майор Харви занимался до вторжения? — спросила она. — Ты поэтому так сказала?

— Нет, я не знаю. Разве он не военный?

— Да ты шутишь, наверное! — снова хихикнула Оливия. — Он заместитель директора в рисдонской старшей школе.

— Ох!

Я почувствовала себя обманутой. Ведь всё это время я считала, что майор Харви — настоящая армейская суперзвезда!

— Тогда откуда у него военные знания? — спросила я.

— Какие военные знания? Это всё такое же военное, как клуб боулинга. Харви полтора года состоял в запасе, вот и всё.

— Но как же все эти разговоры о взрывах электростанций и вражеских машин?

— Ну, разговоров-то много можно услышать о том, что вокруг происходит...

— Так это и всё? Просто болтовня?

Оливия пожала плечами:

— Ну, они действительно подорвали две будки. Одна — трансформатор в Южном Рисдоне, а вторая — телефонная подстанция на линии к Даклинг-Флэт. Только в тот момент на десять километров вокруг не было ни одного вражеского солдата. Так что речь идёт вовсе не о ядерном реакторе. Одна будка размером с уличную уборную, вторая — чуть-чуть побольше.

— А машины? Что насчёт машин?

— Первой был грузовик, перевозивший солдат, он сломался и его бросили. Его и подожгли. Всем по золотой медали за это. Второй случай — такой же. Они просто ищут брошенные грузовики и легковушки и поджигают их.

— Поверить не могу...

Я действительно была потрясена и взбешена. Мы по-настоящему рисковали, мы причинили врагу настоящий ущерб, нам пришлось пережить ужасные события... и всё это время смешной толстячок и женщина с накрашенными губами и ресницами болтают между собой о том, как они хороши, какие они герои, и просто-таки раздуваются от самовосхваления! А как майор Харви разговаривал со мной, словно я щенок, нагадивший на новый ковёр? Да я сделала в десять раз больше, чем он! Как они смеют?!

Я пошла искать Робин и Фай, чтобы поведать им обо всём, но рядом с ними были их дуэньи. Потом меня заметила Шарин и тут же поволокла на кухонную площадку чистить картошку. Чистить картошку, когда ты взбешён, — не лучшая идея. Едва взявшись за третью картофелину, я сильно порезала большой палец на левой руке, хлынула кровь, и от этого я разозлилась ещё сильнее. Оливия подошла ко мне, чтобы перевязать порез. Попутно она мне сказала, что была медсестрой, так что умеет это делать. И правда, повязка получилась отличная.

Прежде чем я успела поговорить с кем-нибудь из своих друзей, атмосфера в лагере внезапно изменилась. На этот раз на пень забрался капитан Киллен. А я гадала, кем он был до вторжения: бухгалтером? Майора Харви почему-то нигде не было видно.

— Мы готовы начать операцию «Фантом», — провозгласил капитан сухим тоном. Я его почти не слышала, хотя стояла всего метрах в двадцати пяти. — Для самих действий нам понадобится всего несколько человек, но другие, если у них есть желание наблюдать за операцией, могут смотреть с определённой точки в противопожарной полосе над Каннамулла-роуд.

Зрители!

«И сколько нужно заплатить за билеты?» — хотелось мне спросить. Но у меня всё-таки хватило ума промолчать. Я посмотрела на Гомера, пытаясь поймать его взгляд, но он без какого-либо выражения на лице смотрел на капитана Киллена и не желал оглядываться по сторонам.

— Операция «Фантом» нанесёт врагу удар прямо под дых, — продолжал капитан Киллен. — Врежем там, где ему будет больнее всего. Это станет самой крупной операцией, предпринятой «Героями Харви», и самой важной из атакованных нами военных мишеней. Итак, в деле примут участие следующие: Ольсен, Эллисон, Бэббидж...

Прозвучало с десяток имён. Видимо, таково было представление капитана Киллена о маленькой группе. Ни Гомера, ни Ли среди них не было, и это меня порадовало. И уж конечно, не было никаких шансов, что выберут Робин, Фай или меня. Девушки не могли сравниться с «Героями Харви», их уделом было приготовление пищи и уборка. Но я ни секунды не колебалась, когда Шарин спросила меня, хочу ли я пойти посмотреть. Мне всё это казалось весьма забавным, но Шарин и остальные вовсе не смеялись. Все в лагере были сосредоточенны и молчаливы, пока группа готовилась к выходу. Конечно, это ведь действительно всерьёз, сердито напомнила я себе, — любое столкновение с противником было делом непростым, — мне хотелось лишь, чтобы они перестали себя вести как герои какого-нибудь американского военного фильма. Всё было совершенно не похоже на то, как действовали мы сами. Наша отчаянная борьба с врагом уже начинала казаться дурным сном, фантастическим к тому же, всё совершенно отошло куда-то вдаль, и уже с трудом верилось, что это происходило на самом деле.

Тем не менее я совсем не видела причин приглашать зрителей, разве что это заставляло капитана Киллена и остальных героев ощущать себя большими и важными. Но это не моя забота, собственно. Я полагала, что могу пойти и понаблюдать, вовсе не считая этих парней ходячей легендой. Поэтому я присоединилась к компании зрителей, надеясь, что майор Харви меня не заметит и не остановит. Нас было, наверное, человек пятнадцать, включая Фай, Робин, Гомера и Ли, — но, конечно же, прежде чем мы смогли уйти, нам пришлось выслушать Чрезвычайные Наставления капитана Киллена.

— Итак, — начал он, окидывая нас суровым взглядом, как будто мы собирались на школьную экскурсию в музей, битком набитый драгоценным фарфором. — Я хочу, чтобы вы зарубили себе на носу: мы приступаем к активным действиям. И те, кому позволено нас сопровождать, должны понимать, что любой приказ надлежит исполнять мгновенно. Вы должны держаться тихо, не высовываться, стараться не разговаривать. Постоянно быть за укрытием. А вы, дети... — (Это он о нас, сообразила я, сразу вскипая злостью). — Вы, дети, в особенности! Я не хочу слышать с вашей стороны ни единого слова! Не лезьте никому под ноги и ведите себя как положено.

Не знаю, чего он ожидал: может, думал, что мы начнём играть в прятки или затянем туристскую песню? На этот раз я даже не осмелилась посмотреть на Гомера. Он, вероятно, готов был расплавиться от ярости.

Я ожидала, что вот-вот появится майор Харви, но все уже тронулись в путь, и пришлось поспешить следом. Только тогда до меня дошло, что майор не идёт с отрядом. Я гак разозлилась, что начала скрипеть зубами и боялась раскрыть рот, чтобы не брякнуть что-нибудь непотребное. Вот это командир! Я презирала его. Болтать — вот единственное, что он только и умел.

Капитан Киллен вёл десяток партизан. Вскоре они разделились и пошли вниз по склону, по пересохшему руслу ручья.

Нашу группу вёл пожилой мужчина серьёзного вида, в очках. Его звали Терри. Он не говорил ни слова, но, похоже, неплохо ориентировался на местности. Мы следом за ним шли по гребню между деревьями. Я надеялась, что он действительно знает, куда идёт, ведь к тому времени, когда нам пора будет возвращаться, уже стемнеет. Я шагала рядом с Фай и её охранницей, Давиной. Оливия была немного впереди, а Робин — сзади, вместе со своей соседкой по палатке. Шарин с нами не пошла. Физические нагрузки были не для неё. Гомер и Ли шагали впереди, сразу за Терри.

Мы двигались таким образом около часа. Я наслаждалась прогулкой, она меня успокаивала. Мне нравился буш, нравилось быть в форме. От того, что я целыми днями топталась в лагере, общаясь почти с одной только Шарин, меня уже тошнило. Никакой опасности не чувствовалось, поэтому мой ум был свободен от страха. Капитан Киллен говорил, что мы будем находиться далеко от места главных событий, а после разговора с Оливией я была уверена, что собственно с врагом нам встретиться не удастся.

Наконец кустарник стал реже, и мы увидели долину. Далеко внизу были заметны жёлтые участки просёлочной дороги. Потом стал виден и довольно длинный её отрезок, там, где узкая долина уже превращалась в широкую ровную местность. Теперь нам приходилось избегать открытых мест и прятаться за деревьями. Я чуть ли не всё время шла, задрав голову. Было так приятно снова увидеть простор чистого неба! Пока мы пробирались сквозь густой кустарник, мы ещё переговаривались, но теперь все притихли, так что не нужно было никого слушать. И это было приятно.

Длинная противопожарная полоса в буше выглядела уродливо: бульдозер выворотил здесь глину и траву, мелкую поросль вдоль старой изгороди из кольев. Терри заставил нас пересечь полосу парами, пробежать через неё, пригнувшись, что было вполне разумно. Потом, когда все оказались на другой стороне, мы стали взбираться на холм.

Солнце уже начало опускаться; воздух быстро становился холоднее, тени деревьев были уже такими длинными, что достигали буша по другую сторону полосы. Но нас согревало быстрое движение. Подъём был крутым, и к тому времени, когда мы добрались до вершины, все уже задыхались. Но дело того стоило. Нам открылась потрясающая панорама. Вокруг Виррави лежали хорошие земли, но долина этой реки была самой плодородной в этой части мира. Здесь выпадало больше дождей, чем у нас, — то ли из-за формы гор, то ли ещё из-за чего-то, — и влаги тут хватало. На одном участке виднелся длинный ряд оросительных труб, похожих на какую-то машину из научной фантастики. Дальше стоял фруктовый сад, где деревья накрывали белые шатры, делая их похожими на скульптуры под открытым небом. Даже в такое время года пастбища и загоны зеленели, хотя их, скорее всего, не поливали с начала вторжения. И только вдали виднелся жёлтый цвет засухи. Садившееся солнце походило на некое огромное внимательное существо, охраняющее свои владения. Да, здесь всё казалось таким безмятежным, таким старым, спокойным и мирным, словно все эти мелкие стычки между людьми за право жить здесь землю вовсе не интересовали. Это мне напомнило строчку из одного стихотворения Криса: «Океану нет дела до моряков, пустыне нет дела до меня...»

Я начала беспокоиться за Криса, чувствовать себя виноватой. Похоже, обратный путь в Ад станет нелёгкой задачей. Я твёрдо решила завтра утром, пораньше, пойти к майору Харви и внушить ему, как важно для нас вернуться. Конечно, если бы в Аду осталась Фай, а не Крис, я сбежала бы ещё два дня назад. Может, лучше утром отправить к майору Фай?

Но пока что ко мне подобрался Гомер и потащил на другую сторону холма. Не говоря ни слова, он показал вниз, на дорогу. Именно там находилась цель капитана Киллена. Да, цель была аппетитной и, пожалуй, лёгкой — большой зелёный танк, развернувшийся поперёк дороги и выставивший орудия в сторону буша.

— Поверить не могу, — пробормотала я.

Даже с такой высоты было видно, что танк явно не в порядке. Он накренился на одну сторону, и мне показалось, что я вижу глубокие вмятины на дороге — там, где он потерял управление. Люк танка был открыт и никакого движения вокруг не наблюдалось.

— Точно как их войсковой грузовик, — сказала я.

— О чём ты? — спросил Гомер, явно не особо прислушиваясь.

Он пристально смотрел вниз, на танк, и мне показалось, что ему хочется забраться в эту махину.

— Ну, первый вражеский автомобиль, который уничтожили «Герои Харви», был транспортером, перевозившим солдат, точно так же брошенным на дороге. И потом другие, такие же.

Гомер наконец обратил на меня внимание.

— Что ты имеешь в виду?

Но нас прервал тихий оклик Робин:

— Эй, вон они...

Мы посмотрели вниз. Партизаны крались вдоль дороги примерно в километре от танка, они держались единой группой, прячась под деревьями, но не особо осторожничая. Мы узнали шедшего впереди капитана Киллена.

— Они довольно уверенно себя чувствуют, — заметила я.

— Наверное, заранее всё разведали, — предположила Робин.

— Надеюсь, — отозвался Гомер. — Так что ты хотела сказать насчёт того транспортера?

— Ну, мне Оливия рассказала... Эти парни просто милашки. Они не приблизятся к какой-то цели, если это не будет совершенно безопасно. Они поджигают сломанные или съехавшие с дороги машины, вроде вот этого танка. Брошенные. И сожгли таким образом несколько грузовиков.

Мы разговаривали шёпотом, хотя особой нужды в том не было. На лице Гомера появилось странное беспокойство.

— Ты хочешь сказать, они это регулярно делают?

— Не знаю, насколько часто. Но у меня сложилось впечатление, что все их вылазки таковы.

Гомер явно разволновался:

— Но это же значит, что они... Они что, думают, враг так и будет позволять им подкрадываться к машинам и сжигать их?

Он развернулся и сердито, взволнованно уставился на «Героев Харви». Мы могли рассмотреть кое-кого из них, когда они подобрались к повороту дороги.

— Ты думаешь... — начала было я.

— Я думаю, они сумасшедшие. Если они такое уже проделывали. Этот танк стоит миллионы.

Гомер подтолкнул нас немного вперёд, на несколько метров, так что мы оказались почти на виду, но зато прямо над танком.

— Смотрите внимательно, — пробормотал Гомер. — Ищите что-нибудь...

Терри отошёл от меня влево, в густые кусты, и там о чём-то говорил с Оливией. А Гомер вдруг приказал настойчивым шёпотом:

— Эй, отойдите под деревья!

Я отошла на несколько шагов влево, но Гомер и Робин остались на месте. Ли и Фай наблюдали за танком из-за груды камней по другую сторону пожарозащитной полосы, но теперь они повернулись к нам.

— Эй, что не так?! — крикнул Ли.

— Там! — почти в то же самое мгновение воскликнула Робин.

Яркий луч закатного солнца внезапно сверкнул на чём-то в деревьях рядом с дорогой. Я изумилась, что не заметила этого прежде. Может, мои глаза пока просто привыкали к косому освещению. А может, это было похоже на те загадочные картинки, на которые можно таращиться сто лет и видеть только фигуру молодой женщины, а однажды взглянуть под другим углом — и ты видишь лицо старухи.

И теперь, глядя в ту сторону, я видела солдат. Они прятались за деревьями и между камнями, устроившись полукругом над дорогой, ожидая капитана Киллена и его людей.

Это была засада, ловушка для дураков.

«Время, потраченное на разведку, потрачено не зря...»

Робин опередила остальных на секунду:

— Бе-е-е-ги-и-и-те-е-е!

Она вскочила, рупором приложив ладони ко рту, и её голос прокатился по склонам подобно крику какой-то гигантской птицы.

Эффект оказался впечатляющим. Он напомнил мне те моменты дома, когда я встряхивала какое-нибудь дерево, чтобы согнать с него диких бронзовокрылых голубей, и они шумно и стремительно уносились вдаль.

Но теперь это не было похоже на бегство птиц с одного дерева. Теперь движение началось одновременно везде. Вражеские солдаты вскочили на ноги, я увидела винтовки, повернувшиеся в нашу сторону. Захватчики, похоже, не предполагали, что кто-то есть и у них за спиной. Терри выскочил из кустарника, как взбесившийся олень. Он понятия не имел о том, что происходит. Наверное, решил, что Робин сошла с ума. Или что все мы — глупые безответственные дети, как считал и капитан Киллен. Я не сводила глаз с партизан. Когда Робин закричала, они уже прошли поворот и должны были оказаться у солдат на виду.

Я всеми силами беззвучно умоляла их: «Бегите! Бегите! Бога ради, бегите же!»

Но они будто примёрзли к месту. И все таращились наверх, в нашу сторону. Я даже видела лицо капитана Киллена и без труда догадывалась о его выражении. Он, наверное, уже начал мысленно составлять речь для собрания по возвращении в лагерь. Но её никому не суждено было услышать. Ни один из «Героев Харви» даже не снял с плеча винтовку. Они до сих пор не замечали засады. А мы втроём принялись пронзительно кричать, показывая пальцами на солдат. Кто-то из партизан наконец начал оглядываться по сторонам, один даже поднял винтовку. Тут враги открыли огонь. Мужчины задёргались, как безумные марионетки, но это длилось всего несколько мгновений. Они вертелись во все стороны, делали несколько шагов, а потом резко вздрагивали, когда в их тела врезались пули. Я не видела, как они падали, потому что к этому времени часть солдат начала палить в нашу сторону. У нас было несколько секунд, потому что враг ещё не перестроился. Солдаты не успели занять удобную позицию и не знали в точности, где их вторая цель.

Гомер, Робин и я метнулись вправо, к Ли и Фай. Если бы мы взяли влево от места, где находились, то, пожалуй, край защитной полосы оказался бы к нам поближе, но мы инстинктивно стремились к друзьям. К тому же и лагерь находился именно справа от нас, а остаться по другую сторону полосы относительно лагеря не хотелось. Последнюю пару метров я одолела одним прыжком, а пули уже с бешеной злобой срезали ветки деревьев надо мной.

Наверное, одна из них срикошетила от камня, потому что пролетела мимо меня, прогудев, как далёкий реактивный самолёт. Я упала на гравий и на какое-то колючее тёмно-зелёное растение, проползла несколько метров, потом снова вскочила на ноги и побежала, потратив лишь мгновение, чтобы оглянуться на остальных и убедиться, что все они в порядке. Фай мчалась прямо за мной.

— Все целы, — выдохнула она.

И я побежала дальше.

Минут двадцать мы со всех ног неслись через буш. Топот ног раздавался и справа и слева, я слышала рядом с собой тяжёлое дыхание Фай. А потом слева раздался голос Робин, опасно громкий:

— Стойте, стойте все!

К этому времени я уже просто нуждалась в остановке. Затормозив, с трудом переводя дыхание, я ухватилась за Фай, чтобы не упасть. Робин тяжело бежала к нам вверх по склону.

— Вы как? — спросила она.

— Нормально, — ответила я и подумала: «Надеюсь, выгляжу не так ужасно, как ты».

У Робин на голове, сбоку, виднелась кровь, и кровь текла у неё из носа. Фай подошла к ней, но Робин оттолкнула её руку.

— Это ерунда, — сказала она. — Ударилась о ветку.

Сумерки сгущались. Был слышен треск ломающихся ветвей и шорох гравия, кто-то поднимался по холму. Я испуганно оглянулась, пытаясь разобрать что-нибудь в темноте. Это был Гомер.

— Ты как? — одновременно спросили мы.

Он просто кивнул в ответ.

— А где Ли? — задала я вопрос.

— Разве он не с гобой был? — добавила Фай.

— Нет, он был с вами.

— Нет, — ответила Фай. — Он прыгнул прямо в твою сторону, когда ты побежал к деревьям.

— Я его не видел, — покачал головой Гомер.

Внезапно наступило молчание.

— Мы не можем позвать его, — сказал Гомер. — Слишком опасно.

Я повернулась к Фай в поисках виноватого.

— Ты же мне сказала, что всё в порядке! — в бешенстве воскликнула я.

— Ну да, так оно и было! — огрызнулась она. — И Ли был в порядке. Стоял рядом с деревьями, его не подстрелили. Что ещё тебе нужно? Я не собиралась там оставаться и оказывать кому-то первую помощь.

Фай дрожала с головы до ног, и мне стало не по себе из-за того, что я набросилась на неё. Но времени на извинения не было.

— Давайте-ка подумаем как следует, — предложил Гомер. — Мы можем вернуться в лагерь и всех предупредить. И мы можем пойти искать Ли. Если с ним всё в порядке, он уже сам идёт к лагерю. Если не в порядке, у нас серьёзная проблема.

— Тех, кто в лагере, другие предупредят, — возразила я. — Терри и остальные.

— Но они могут остаться по другую сторону полосы, — напомнил мне Гомер. — Или оказаться в ловушке.

— Тогда они уже мертвы, — сказала Робин.

— Мы должны разделиться, — заявила я.

— Согласен.

— Я пойду искать Ли.

— Я с тобой, — сказал Гомер.

— Хорошо, — согласилась Робин. — А мы двинемся в лагерь. А потом вернёмся к вам, ребята.

— Нет, так не получится, — решила я. — В такой темноте нам никогда друг друга не найти. Если там нет следов Ли и никакой тропы, мы мало что сделаем до рассвета. Если мы его не отыщем, то тоже вернёмся в лагерь.

На том и порешили. Мы думали, что сможем найти лагерь, даже если придётся подняться на скалы и искать его с гребня.

Мы с Гомером поспешили назад, к месту событий, той же дорогой. Держаться слишком уж тихо не старались, уверенные, что никто не станет гоняться за нами по бушу теперь, в почти полной темноте. Но нужно было разобраться, где именно мы подошли к защитной полосе. И оказалось, что мы ошиблись в расчётах своей скорости, обратно нам пришлось ползти около получаса.

В лунном свете пожарозащитная полоса была похожа на светлое шоссе по сравнению с тьмой окружавшего её буша. Мы минут двадцать лежали, глядя на неё. Наконец Гомер прошептал:

— Вроде ничего такого не видно.

— Я пойду. А ты здесь подожди.

Прежде чем Гомер успел возразить, я поднялась и стала подкрадываться к вскопанной полосе. Забавно, что, когда все были вместе, руководил почти всегда Гомер, а когда мы остались вдвоём, главной стала я. Я уже почти добралась до дороги. Там не на что было посмотреть. Ни трупов, ни солдат, ни ружей. И танка тоже не было. Чёрт побери, как же глупы были «Герои Харви», что попались в такую ловушку! Но, напомнила я себе, и я ведь ничем не лучше. Думала, что мы идём полюбоваться костром, а вместо того увидела расстрел, тошнотворное бессмысленное убийство.

Я пробралась немного вправо, почти до поворота дороги. Теперь можно было разобрать тёмные пятна на ней, я долго таращилась на них в каком-то оцепенении, не понимая, пятна ли это крови, тени ли деревьев. Неужели всех убили? Я принялась гадать, что могло произойти с выжившими, а потом вдруг связавшиеся воедино мысли заставили меня снова полезть вверх по склону, к Гомеру.

— Слушай, — задыхаясь, заговорила я, обогнув куст, за которым сидел Гомер. — А если они убили не всех? Представь, что кто-то был только ранен, а?

— И что? К чему ты клонишь?

— Да вот... Какой вопрос им зададут прежде всего, когда поймают?

— Что? Ну да, понял... «Где ваш лагерь?»

— А если их даже пытать начнут, чтобы узнать?

— Они всё выложат. Бежим! — Он быстро встал, потом замер. — А как же Ли?

— А Робин и Фай? Если они поймали Ли, — сказала я, и у меня даже на лбу кожа покрылась мурашками от этих слов, — то искать некого. Если он ранен и лежит где-то в кустах, мы можем не найти его за целую ночь. Если он в порядке, сам доберётся до лагеря. А вот те трое могут оказаться на месте одновременно с врагом, а мы тут сидим и болтаем об этом.

Мы помчались вперёд, едва я успела договорить. Это снова был безумный, панический бег, мы обдирали кожу о кусты, ударялись о крепкие ветки. Потом на несколько минут выскочили на открытое пространство, где не было ежевики и кроличьих нор или упавших деревьев, и тут я вдруг, поскользнувшись на камне, поросшем мхом, упала с размаху и ушибла колено. К тому же чуть не сбила с ног Гомера, мчавшегося рядом.

— Эй, ты в порядке? — спросил он.

— И почему я была уверена, что ты спросишь?

— Так что, в порядке?

— Не знаю. — Потом, собрав всю силу духа, о чём любил порассуждать Гомер, добавила: — Да, всё в порядке. Просто дай мне прийти в себя... — Через пару секунд я наконец сказала: — Помоги встать.

Не слишком уверенно, но я поднялась на ноги. И дело даже не в колене, я просто была потрясена тем, что упала.

— Спокойнее, — сказал Гомер.

— Это как же? Ладно, идём.

Мы снова побежали, но вскоре нас заставил остановиться звук стрельбы. Выстрелы звучали довольно далеко, пугающими очередями автоматов, сквозь которые пробивались отдельные выстрелы. Мы с Гомером в ужасе переглянулись. Я вдруг подумала, не придётся ли Гомеру, мне и Крису остаться в Аду вместе до конца нашей жизни. Это казалось чудовищным, отвратительным. А если мы не вернёмся и Крис навсегда останется там в одиночестве? Похоже, мы оба не находили, что сказать. Я видела, как задрожали губы Гомера, когда он попытался произнести что-то. Я тоже открыла рот, совсем не зная, что из него вырвется.

— Идём к тому дереву?

— К дереву? К какому дереву?

— Ну, к дереву, которое упало с утёса, из Ада. К нашей лестнице.

— А ты можешь его найти?

— Да, если мы просто пойдём к скалам и поищем как следует. Наверняка остальные тоже туда пойдут.

— Ладно.

Было ясно, что в лагерь Харви возвращаться смысла нет, если туда уже добрались солдаты. Оружия у нас ведь не было. А голыми руками пули не остановишь.

Мы поспешили дальше. Я всё ещё шла впереди, и вполне уверенно, считая, что, если колену не дать остыть, с ним всё будет более или менее нормально, и хотя иногда в нём вспыхивала острая боль, её можно было терпеть. Мы шли всё вверх и вверх, поднимаясь пока что в сторону лагеря партизан, но обходя его стороной и держась ближе к утёсам. Всё ещё были слышны иногда залпы оружейного огня, а теперь, когда мы находились ближе к лагерю, до нас доносились и крики. Поддерживать колено в тёплом состоянии мне не составляло ни малейшего труда: я разгорячилась вся, с головы до ног, и отчаянно потела. Мы уже добрались до густого леса, и вскоре бежать станет невозможно, но я старалась не терять темпа. Но сочетание темноты, усталости, паники и густых зарослей превращало каждый преодолённый метр в пытку. Я то и дело на что-нибудь натыкалась, вскрикивала от боли и разочарования, снова ударялась коленом. Наконец, когда перед нами возникло очередное упавшее дерево, я не смогла через него перебраться, у меня просто не осталось сил... И я встала перед ним, тихонько всхлипывая, как какой-нибудь трёхлетний малыш.

— Давай! — сказал Гомер, подходя ко мне сзади и толкая в спину.

Думаю, он тоже был слишком уставшим, чтобы проявлять сочувствие.

Я шагнула вперёд, кое-как перелезла через ствол, который и толстым-то не назовёшь, и зашагала дальше.

Через полчаса мы наконец добрались до скальной гряды, а то мне уже начинало казаться, что каким-то чудом мы проскочили мимо неё, хотя географически это было невозможно. Видимо, я просто не осознавала, насколько медленно мы продвигаемся. Я приветствовала скалы, как какого-нибудь старого друга, и на мгновение прислонилась к большому камню, чтобы ощутить щекой его прохладу. А потом медленно, утомлённо выпрямилась, как старая леди, и заставила себя шагать дальше. Идти было всё так же трудно, потому что во многих местах деревья росли вплотную к каменной стене. Но теперь, по крайней мере, стало ясно, что мы на верном пути и движемся к конкретной цели. От этого в нас появилось нечто вроде целеустремлённости, пусть даже в конце пути нас никто не ждал.

Около часа ночи мы наконец увидели старое побелевшее дерево, сиявшее в слабом лунном свете, точно призрак. Рядом с ним никого не было. Я села по одну сторону ствола, прислонившись к нему, Гомер — по другую. Мы не произнесли ни слова, мы просто ждали.

 

10

Небо на востоке чуть заметно посветлело. Или это только чудилось? Я много раз в жизни наблюдала рассвет, но никогда — с таким удовлетворением. Гомер спал слева от меня, открыв рот и слегка похрапывая. Глаза у меня опухли, а если бы кто-нибудь в них заглянул, то увидел бы, что они мутные и пустые. Я вяло огляделась по сторонам. Лёгкий ветерок шевелил листья деревьев, заставляя их вздрагивать и перешёптываться. В буше передо мной где-то треснула и упала ветка. Звук показался неожиданно громким, хотя я и не расслышала, как ветка ударилась о землю. Какая-то крупная птица, похоже белая сова, шумно промчалась над скалой.

А потом я отчётливо услышала человеческие шаги, ошибиться тут было невозможно. Только коровы ходят так же тяжело и целеустремлённо, как люди, но коров в густом буше быть не могло. Мне стало плохо от страха и надежды. Я потрясла Гомера за плечо. Когда он зашевелился, просыпаясь, я наклонилась и зажала ему рот ладонью. Гомер что-то проворчал, а потом, как я поняла по его внезапно напрягшемуся телу, проснулся окончательно.

Мы сидели ожидая, застыв от страха. Двинуться с места, не нашумев, нам бы не удалось. Шаги всё приближались. Я встала и согнулась, готовая бежать. А потом рассмотрела фигуру, метавшуюся между деревьями. Это была Фай. Я протянула к ней руки, но она даже не взглянула на меня.

— Они за мной гонятся! — выдохнула Фай.

Последовала жуткая пауза, а потом Гомер быстро спросил:

— Сколько?

— Не знаю. Может, всего один. Мне жаль...

Мы повернулись к бушу и насторожились и тут же услышали шаги, более лёгкие, чем шаги Фай, менее уверенные, менее целеустремлённые.

— Мне так жаль, — повторила Фай. — Я старалась изо всех сил... — Её голос был низким и неживым, он ничего не выражал.

Фай совершенно выдохлась. Я взяла её за руку. Гомер поднял обломок толстой ветки. Так хотелось, чтобы сейчас у него оказался обрез. Я огляделась вокруг в поисках какого-нибудь оружия. Особого выбора не было. Я нашла камень, размером примерно с бейсбольный мяч, и передала его Фай, но не думаю, что она вообще что-то понимала. Она просто держала его, даже не подняв руку. Для себя я тоже нашла камень. Никто из нас не представлял толком, что делать, мы действовали инстинктивно, и именно инстинкт заставил нас вооружиться. Мы могли рассыпаться в разные стороны и бежать, но за спиной была каменная стена, а впереди — густой буш, так что куда было деваться? К тому же одного взгляда на Фай оказалось достаточно, чтобы понять: мы должны остаться на месте и сражаться. Фай прислонилась к тому самому дереву, которое служило нам лестницей обратно в Ад. Голова Фай была бессильно опущена, но камень она всё же держала. Внезапно она содрогнулась всем телом, и её вырвало. Этот звук помог её преследователю сориентироваться: я услышала, как шаги немного ускорились. Кто бы это ни был, теперь он шёл прямо на нас, более уверенно. Гомер исчез, но, приглядевшись, я могла угадать, за каким деревом он притаился. Я тут же спряталась за другое. И увидела наконец смутно обрисовавшуюся фигуру солдата, пробиравшегося между деревьями метрах в десяти от меня. Он был один-одинёшенек — я не видела и не слышала никого больше. Он заметил Фай и направился прямо к ней. Винтовка висела у него на плече. По виду Фай было очевидно, что сопротивляться она не в состоянии. И мне показалось, что у солдата на уме было и ещё кое-что, кроме захвата девушки в плен. Двигался он быстро, как лисица в овчарне. Солдат был некрупным — на самом деле просто мальчишка примерно нашего возраста, сложенный как Крис. Он был без головного убора, в светлом мундире, скорее летнем, чем осеннем или зимнем. И похоже, у него ничего с собой не было, кроме винтовки. Когда он нетерпеливо направился к Фай, я вышла из-за дерева и последовала за ним. Было страшно, и я совершенно не представляла, что именно собираюсь делать, — вернее, не могла поверить в собственные намерения. Камень я крепко сжимала в руке, но заметила, что Фай своё импровизированное оружие уронила на землю.

Мужчина был уже совсем рядом с ней, в нескольких шагах. А я — прямо у него за спиной, но не могла заставить себя сделать что-нибудь. Я словно ждала, что меня кто-то включит, что-то вынудит сделать больше, чем беспомощно преследовать врага.

А потом солдат сам заставил меня действовать. Должно быть, услышав мои шаги, он начал поворачиваться, одновременно поднимая руку к винтовке. Его глаза расширились от ужаса, и я почувствовала, что с моими глазами происходит то же самое. Как во сне, я вскинула руку и стала опускать её на голову солдата. И тут в моём сознании мелькнуло странное воспоминание: ужастик, который мне когда-то рассказывали, о том, как в глазах жертвы отпечатывается образ убийцы. И заглянуть в глаза трупа — всё равно что посмотреть на фотографию того, кто его прикончил. Всё это длилось доли секунды, и, внезапно осознав, что удар получается слишком слабым, я в последний момент прибавила усилий. Солдат вскинул руку, чтобы отразить нападение, но камень всё же достиг цели. Моя рука отчаянно дрожала, но, к счастью, я удержала своё оружие. Солдат качнулся в мою сторону, и я отскочила, но всё же получила кулаком по голове, отчего слегка оцепенела. Я видела смуглое потное лицо врага. Его глаза были полуприкрыты, но непонятно почему. Может, я ударила его сильнее, чем думала? Рукой, в которой всё ещё оставался камень, я ткнула ему в лицо, но он сумел её оттолкнуть. И мы вот-вот должны были схватиться врукопашную. Но тут за спиной солдата прозвучали быстрые шаги. Удивительно, что я совершенно забыла о Гомере. Солдат стремительно развернулся, одновременно дёрнувшись в сторону. Гомер хотел изо всех сил ударить его палкой по голове, но промахнулся и угодил в плечо. Солдат пошатнулся, теряя равновесие. В это мгновение я обеими руками подняла камень и с силой обрушила на его череп. Раздался отвратительный глухой звук, как если бы по стволу дерева ударили обухом топора. Солдат выпучил глаза и, как-то смешно хрюкнув, свалился на землю в молитвенной позе: на коленях, со склонённой головой. А потом растянулся на боку во весь рост, да так и остался лежать.

Я мгновение-другое в ужасе таращилась на него и лишь потом отшвырнула камень, будто он заразный. Потом подбежала к Фай и схватила её за плечи. Не знаю, чего я хотела от неё, но не добилась ничего. Она просто смотрела мне в глаза, будто не могла вспомнить, кто я такая. Потом я сообразила, что солдат может в любое мгновение очнуться. Я с силой встряхнула головой, пытаясь вернуть себе способность рассуждать здраво, и вновь обратилась к поверженному врагу. Гомер стоял, прижавшись лицом к дереву, о чём-то своём шепчась с дьяволом. Я наклонилась над солдатом, не зная, на что лучше надеяться: на то, что он мёртв, или на то, что жив. Он был жив, дышал медленно, стонал. Между вздохами следовали долгие паузы. И звук дыхания был пугающим. Мне пришла в голову ужасная мысль, что лучше бы ему было умереть. Я сняла с него винтовку и отбросила подальше в сторону.

Почти в ту же секунду за деревьями вновь послышались шаги, быстрые, уверенные. Я упала на землю и опять схватила винтовку, пытаясь взвести курок, но оружие оказалось незнакомой мне модели, автоматической, и справиться с ним мне не удалось. В отчаянии я просто держала винтовку, как будто её ствол, направленный на кого-то, мог волшебным образом меня защитить. Но это оказалась Робин, и она приближалась ко мне со спокойным, как всегда, видом — пока не увидела оружие.

— Элли! Не стреляй в меня!

Я опустила винтовку.

— Где ты взяла эту штуку?

— Вон там, — ответила я, показывая на солдата, начиная слегка дрожать, но всё же очень осторожно положив винтовку на землю.

Робин, похоже, полностью владела собой, а вот я была уже на грани.

Улыбка мгновенно сползла с лица Робин, она подбежала к солдату и опустилась на колени рядом с ним.

— Что случилось? Вы в него стреляли?

— Ударили. Камнем. И палкой.

— Боже, да ему, кажется, совсем плохо!

— Он должен умереть, Робин, — сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Если не умрёт, то приведёт сюда своих, и они начнут искать нас. И первым делом заберутся наверх по этому дереву. Они выследят нас до самого Ада.

Робин не ответила, но оставила солдата и подошла к Фай.

— А ты как, в порядке? — спросила она.

Фай сначала уставилась на неё так же, как смотрела на меня. Потом кивнула. Стало легче, — значит, Фай хотя бы что-то понимает.

— А кто-нибудь видел Ли?

— Нет, — ответила Фай.

Я объяснила, что нам с Гомером удалось вернуться к месту перестрелки, но мы не могли тратить время на то, чтобы обшаривать буш.

— А я искала вас, — сказала Робин. — Потом меня вдруг осенило, и я пошла сюда. Но если бы вас тут не оказалось... не знаю, что бы я делала. Других идей у меня не было.

Она немного помолчала, словно что-то обдумывая. Потом взялась за дело.

— Так, ребята, — сказала она. — Все нервные всплески отложим. Вроде моего, когда я кричала людям на дороге. Сейчас не до того. Я серьёзно. Мы должны держаться вместе, если хотим это пережить.

— А что было в лагере партизан? — спросила я.

Пока Робин обо всём рассказывала, мы постепенно подходили всё ближе и ближе друг к другу, собравшись в кучку вокруг лежавшего без сознания молодого солдата, всё так же медленно и тяжело дышавшего.

— Это была полная катастрофа, — сказала Робин. — Мы с Фай не успели добраться туда вовремя, заблудились и потеряли почти час. А потом всё увидели, из-за деревьев. Мы были так близко... Могли разглядеть палатки. Я до сих пор понять не могу, как всё это случилось. Вдруг вокруг нас началась стрельба. Такая громкая, что мы как будто оказались в доме, где сотня рабочих включила отбойные молотки. Какой-то солдат очутился прямо перед нами и начал стрелять. Нам стоило сделать шаг, и мы могли бы до него дотронуться. Просто чудо, что он нас не услышал, да, Фай?

Фай лишь невыразительно кивнула. Робин пыталась вовлечь её в разговор, но Фай была совершенно обессилена.

— Ну, — продолжила Робин, глядя на собственные ботинки, — что тут скажешь? Это было ужасно, отвратительно. Там некоторые стреляли пулями, которые взрывались, когда попадали в цель... они светились, были такими яркими... А потом ещё пускали зажигалки или что-то в этом духе... А люди... они бежали во все стороны. Не понимали, куда бежать. Это была настоящая бойня. Я поспешила смыться оттуда, так что не слишком много видела. По крайней мере, в таком шуме никто меня не услышал и не заметил. Там же не только стреляли, ещё и люди кричали. Не знаю, сколько убитых я сегодня видела.

Робин с силой моргнула несколько раз. Её лицо, казалось, сморщилось и уменьшилось на мгновение. Губы сжались, она поднесла ко рту кулак, стараясь совладать с собой, но вновь смогла заговорить. Хотя сказала не много:

— Как бы то ни было, я пыталась найти Фай, только её нигде не было.

Робин посмотрела на Фай, взглядом предлагая той продолжить. Думаю, ей хотелось ненадолго отвлечь внимание от себя.

— А я просто побежала, — прошептала Фай. — Прости, Робин. Я потеряла голову и побежала. А потом заметила, что за мной кто-то гонится. Я надеялась сначала, что это ты, но шаги были совсем другие. Я окликнула, но никто не ответил. А солдаты приближались, так что я помчалась дальше. Старалась увести их в сторону от этого места, а потом как-нибудь скрыться, но не получилось. Потом я забилась в ежевику. Спряталась. Я там ждала очень долго, пока не решила, что они все уже, должно быть, ушли. Я не слышала, как они уходили, но подумала, что никто не стал бы сидеть в темноте, в засаде, столько часов подряд. И решила выбраться из зарослей. Но тут за мной сразу кто-то побежал. Я закричала и опять бросилась наутёк. Просто бегала и бегала в кустах. Так устала... Потом наткнулась на скалы. И подумала, что лучше идти сюда. Понадеялась, что здесь кто-нибудь будет. Но мне так жаль... Я на всех навлекла опасность. Мне не следовало так поступать.

Мы тут же утешающе загудели:

— Да брось ты!

— Всё нормально!

— Я и сам точно так же сделал бы!

Но я что-то не заметила, чтобы это утешило Фай.

Сама немало испытавшая сегодня, я содрогнулась при мысли о том, какую ужасную ночь пережила Фай. Ведь она в тёмном буше пыталась оторваться от преследования, а потом побежала сюда, к белому дереву, даже не представляя, будет ли здесь кто-нибудь. Она просто чувствовала, что дальше скрываться не в силах, а когда доберётся до нашей «лестницы», ей придётся лицом к лицу встретиться со смертью... Ночь оказалась страшной для всех нас, но для Фай, наверное, в особенности.

И это если с Ли всё более или менее в порядке.

— Послушайте, всё ещё темно, — снова заговорила Робин. — И что нам делать? Ли пропал, этот парень без сознания и прямо у самой лестницы на дороге в наш Ад.

Гомер наконец тоже проявил некоторые признаки жизни. Всем сейчас приходилось туго. Мы пытались нормально думать, нормально говорить, но слова выдавливались медленно, как зубная паста из тюбика.

— Мы можем ещё немного подождать, — сказал Гомер, — чтобы прийти в себя. Они ведь не станут в такой час бродить по бушу и искать выживших, да и своего искать не пойдут. Для них это слишком опасно. Скорее всего, они думают, что уничтожили всех. А этот, который гнался за Фай, наверняка новобранец.

— Но что случится... — Мне пришлось откашляться и начать заново. — Что случится, если через час-другой этот солдат всё ещё будет жив?

Гомер даже не посмотрел на меня. Он хрипло произнёс:

— А то же, что ты сделала с тем парнем на Баттеркап-лейн... которого я ранил.

— Это совсем другое дело, — возразила я. — Тот в любом случае умер бы. Это была эвтаназия.

— А ты посмотри на этого, — сказал Гомер. — Он тоже не выживет. Или превратится в овощ.

— Ты этого не знаешь. — Я попыталась объяснить лучше: — Там всё было сгоряча. Не думаю, что смогла бы повторить это в других условиях.

Самым странным и тяжёлым мне казалось, что мы вообще вели такой разговор. Нам бы болтать о дискотеках и имейлах, об экзаменах или любимых музыкальных группах... Как вообще такое могло случиться с нами? Как вышло, что мы прятались в тёмном буше, замерзшие, голодные и перепуганные, рассуждая о том, кого мы должны убить?

Мы не были к этому готовы, у нас не имелось никаких знаний... Мы даже не понимали, правильно ли мы поступаем. Обычные подростки, такие обычные, что даже скучно. И вот за одну ночь наш мир перевернулся с ног на голову. С нашего дома сорвали крышу. Потом начали срывать занавески, ломать мебель, жечь дом, а нас выбросили в ночь, и пришлось бежать, прятаться и жить, как дикие звери. Не осталось никакой опоры, никакие стены больше не защищали нашу жизнь. Мы существовали в долгом кошмарном сне, где приходилось создавать собственные правила, формулировать новые ценности, слепо брести наугад, надеясь не наделать слишком много ошибок. Мы цеплялись за то, что знали, что считали правильным, но всё это у нас постепенно отбирали.

Может, мы бы вскоре остались ни с чем или с новым сводом законов, правил отношения к миру и поведения, и в итоге просто перестали бы узнавать самих себя...

Да, мы могли кончить тем, что превратились бы в некие существа — изуродованные, искажённые, лишь слегка своим обликом напоминающие людей, которыми были прежде.

Конечно, были моменты — и даже иногда дни, когда мы действовали как «нормальные», смутно напоминая себя из прежних дней. Но всё равно это было уже не то. Даже эти моменты были испорчены всем происшедшим с нами, жутким новым миром, в который нас втолкнули. И казалось, этому нет конца, и нет никаких знаков того, во что мы должны превратиться, ничегошеньки. Просто выживание изо дня в день.

Гомер наклонился над молодым солдатом, лежавшим на земле, и начал шарить по его карманам. Он одну за другой извлекал вещи, а мы молча за ним наблюдали. В темноте сложно рассмотреть подробности, но в небольшой кучке предметов оказались бумажник, нож и пара ключей. Потом из нагрудного кармана Гомер достал маленький фонарик, не больше авторучки, и включил его. В луче фонаря я наконец осознала, насколько плохи дела у солдата. Из его ушей и носа сочилась кровь, вся голова была в крови, так что волосы намокли и слиплись. И ещё я увидела, насколько он молод, может быть даже моложе нас. Кожа на его лице выглядела так, словно её никогда ещё не касалась бритва. Мне пришлось энергично и резко напомнить себе, что это — потенциальный насильник и убийца. И в то же время я знала, что убить его не смогу.

— Мы можем оттащить его куда-нибудь подальше, — с сомнением в голосе предложила Робин. — Чтобы никто не смог связать его с нашим деревом и со скалой.

— А если он очнётся? — спросила я. — Мы же не доктора и не знаем, что может быть.

— У него, как минимум, сотрясение мозга, — с ещё большим сомнением сказала Робин. — Он, скорее всего, не вспомнит, где был и что случилось.

Никто даже говорить не стал о недостатках такого плана.

Мы молча сидели, глядя на солдата. Примерно через час я начала осознавать, что наши проблемы могут решиться сами собой. Жизнь медленно и очевидно вытекала из него. Он умирал, лёжа на земле прямо перед нами, а мы наблюдали за этим, не говоря ни слова. Мы вряд ли могли хоть что-то для него сделать, но даже и не попытались ему помочь. Мне стало грустно. Пока мы сидели рядом, у меня возникло ощущение странной близости с ним. Смерть выглядела такой личной, она была так близко, подкрадывалась медленно, почти ласково. Касаясь солдата, она касалась нас всех. Каждые четверть часа Гомер включал фонарик, но на самом деле нужды в этом не было, хотя под деревьями было всё так же темно. Я видела, как поднимается и опускается грудь под мундиром, ощущала, как тело борется за каждый следующий вздох. И сама начала сдерживать дыхание, когда солдат выдыхал, желая, чтобы он снова набрал воздуха. Но постепенно вздохи становились слабее, а паузы между ними удлинялись.

Ночь была холодной, а потом наступило холодное утро, но я впервые не ощутила этого. Фай, отвернувшись от солдата, прижималась ко мне и таким образом помогала сохранить тепло. Время от времени она вздрагивала, возможно от холода. Робин сидела возле головы солдата, спокойно наблюдая за ним. В её лице было что-то прекрасное. Гомер сидел чуть дальше, он тоже был внешне спокоен, но его лицо время от времени омрачала тёмная тень, и в том, как он наклонялся вперёд, виделось некое нетерпение. Гомер был похож на взведённый курок. И я нервничала, видя его таким.

Где-то вдали за деревьями раздался треск, будто снова сломалась ветка. Конечно, какие-то звуки раздавались всю ночь, но в буше всегда так: то слышен зов опоссума, то взвоет дикая собака, то захлопает крыльями сова. Временами ветер таинственно шелестел в подлеске. Эти звуки были мне знакомы, я не обращала на них внимания, почти не замечала. Но на этот раз звук был иным, и я, слегка выпрямившись, повернулась в его сторону. А потом услышала крик:

— Элли! Гомер! Вы там?

Жаркая волна облегчения прокатилась по мне.

— Ли! Мы здесь!

Мы тут же услышали его неровные шаги, потом он побежал к нам, треща ветками. Я встала и сделала несколько шагов ему навстречу. Он неловко вывалился из-за высоких деревьев, протиснувшись сквозь узкую щель прямо передо мной. Я протянула к нему руки, и он обнял меня, но я только и ощутила, что его худобу. Не было никакого всплеска любви, привязанности, тепла, только тело... Ли отодвинулся от меня и огляделся.

— У вас есть что-нибудь съестное? Я умираю от голода.

— Нет, — ответила Робин. — Ничего.

— Надо убираться отсюда, — сказал Ли.

Его взгляд скользнул по лежавшему на земле солдату, но удивления Ли не выказал. Просто сосредоточился.

— Что он тут делает?

— Он гнался за Фай, — пояснил Гомер.

— Он ещё жив, — заметил Ли.

— Да.

— Ну и чего вы ждёте?

Я не поняла, что он имел в виду.

— Мы ждали тебя, — сказала я. — И не знали, что с ним делать. Но похоже, он вот-вот умрёт.

— Мы должны уходить, — снова сказал Ли.

Он посмотрел на землю вокруг. И вдруг наклонился и поднял солдатский нож, лежавший среди других вещей. Мне сначала показалось, что Ли потерял равновесие и упал на солдата. Я даже чуть не вскрикнула: «Осторожнее!»

Но тут же осознала намеренность этого движения. Ли неловко встал коленом на грудь солдата и в то же самое мгновение, нацелившись в сердце, вонзил нож ему в грудь.

Солдат судорожно вздохнул, его руки чуть приподнялись над землёй, пальцы растопырились...

Гомер включил фонарик, и в резком узком луче света, похожем на скальпель, я увидела, как лицо солдата побелело, рот медленно открылся, из него потекла кровь. Рот так и остался открытым. А потом что-то исчезло — дух жизни, возможно... Солдат был мёртв. Его лицо стало цвета воды, вообще лишилось цвета.

Фай завизжала, но тут же резко смолкла, будто проглотив последний звук. Она прижала ладонь ко рту и негромко икнула. Её глаза широко раскрылись, и она уставилась на Ли, словно тот был каким-то монстром, Джеком-потрошителем. Я испугалась, пытаясь понять, насколько изменился Ли, не превратился ли он в дьявола... Робин тяжело и глубоко дышала, прижав руки к горлу. Гомер попятился назад, не сводя с Ли глаз, а его руки ушли за спину, будто Гомер искал какую-то опору. Но никакой опоры сзади не было. А я так и стояла с открытым ртом, глядя на лежащее на земле тело. Гомер уронил фонарик, я наклонилась и подняла его.

Ли выпрямился и отошёл от солдата на пару шагов, но тут же вернулся.

— Надо от него избавиться, — сказал он, в его голосе не слышалось ни ярости, ни резкости.

Он говорил почти обычным тоном, вот только я не знала, станет ли он когда-нибудь снова нормальным.

— Мы не можем его похоронить, — сказала я, и голос предательски дрогнул, я была на грани истерики. — У нас нет времени и нет лопат.

— Сбросим его в овраг, — сказал Ли.

Никто из нас не тронулся с места, пока Ли не закричал:

— Ну же, нечего стоять! Помогите мне!

Я взялась за голову солдата, невероятно тяжёлую, а Ли поднял его за ноги. Остальные оказались не в состоянии как-то помочь. Мы потащили тело прочь, стараясь выбирать между кустами проходы пошире. Уже через десяток метров я страшно вспотела. Я поверить не могла в то, насколько тяжёл этот парень, и чуть не уронила его, но тут нас догнала Робин и помогла мне.

— Лучше нам не волочить его по земле, — сказала я, — а то они увидят след.

Я и сама была потрясена собственными словами, такими бесчувственными, но никто на них не отреагировал. Мы всё тащили и тащили солдата, пока не добрались до оврага. Мы, как смогли, раскачали тело и с трудом сбросили вниз.

— Да уж, он нам не помог, — произнесла я и снова поразилась собственным словам. Но я только пыталась как-то поддержать других, отвлечь от совершенного нами безумия.

Мы постояли там, глядя на солдата. Он теперь выглядел как путаница рук и ног, как сломанная мягкая кукла, а голова откинулась назад под совершенно неестественным углом. Не сказав ни слова, Ли отвернулся и ушёл в буш, а потом возвратился с ветками, которые бросил сверху на солдата. Робин принялась помогать ему, а потом к ним присоединилась и я. Мы потратили минут десять, забрасывая тело камнями и ветками. Конечно, это не помешает появиться запаху и не помешает диким собакам и прочим плотоядным зверям, но мы надеялись, что даже если солдата будут искать, то поиски продлятся день-другой, не больше. Такая надежда казалась вполне обоснованной.

Вскоре мы решили, что сделали достаточно. Полумрак под деревьями быстро рассеивался, над бушем начинался день. Мы постояли над оврагом ещё мгновение-другое. Я чувствовала себя странно, мне не хотелось уходить, ничего не сказав. Посмотрев на Робин, я почувствовала, что она молится, хотя её глаза были открыты, а губы не шевелились.

— Скажи это вслух, — попросила я. Она удивлённо глянула на меня. Я повторила: — Скажи что-нибудь вслух.

— Не могу, — тихо ответила Робин. Несколько секунд она морщила лоб, потом добавила: — Боже, позаботься о нём. — Последовала ещё одна пауза, и Робин добавила громко: — Аминь!

— Аминь, — повторила за ней я, а через мгновение то же самое произнёс и Ли.

Когда мы возвращались к остальным, Ли сказал Робин:

— Если бы ты видела то, что я видел прошлой ночью, ты не стала бы молиться ни за кого из них. И ты не задумывалась бы о том, правильно мы поступили или нет. Они — мерзость. Они — грязные преступники.

И тут я поняла, почему Ли так стремительно вонзил нож в грудь солдата. Но всё равно меня это пугало.

 

11

Как часто случается, нечто совсем небольшое становится самым трудным.

Мы пережили ночь смерти и ужаса, страха и паники, мы видели, как умирало множество людей, видели, как один долго умирал прямо перед нами. Мы потеряли множество своих вещей — то, что оставалось в палатках лагеря «Героев Харви», пропало навсегда. Но попытки забраться на дерево, которое вело обратно в Ад, оказались самым тяжёлым, самым трудным делом.

Правда, вскоре выяснилось, что сама я потеряла не всё.

Мы стояли у основания дерева, ожидая возвращения Робин. Она собрала всё вынутое из карманов солдата и пошла в буш, чтобы бросить эти вещи в его импровизированную могилу. Она даже нож забрала, липкий и окровавленный. Это навело меня на мысль об обрезе Гомера, о выстреле на Баттеркап-лейн, и я содрогнулась при воспоминании, когда увидела, как Робин тянется к ножу.

Мы оставили себе только фонарик.

Ожидая Робин, Ли, Фай и я наблюдали за Гомером, который сломал несколько веток и, смастерив из них веник, заметал наши следы на земле. Да, мы не должны привлекать внимание к нашей лестнице. Пока мы так стояли, Ли нащупал мою руку и вложил в неё что-то небольшое. Оно было тёплым и пушистым, и на секунду мне показалось, что это может быть нечто ужасное. Я посмотрела — и мои губы растянулись в улыбке. Это был Элвин — мой маленький шоколадно-коричневый медвежонок, размером с сигаретную пачку, без одного глаза, с изжёванными ушами и прорехой на попе. Мой медвежонок Элвин!

— Ох, Ли... — выдохнула я, и на глаза набежали слёзы. — Я думала, что потеряла его.

Подразумевала я и другое: «Думала, что потеряла тебя».

Ли лишь пожал плечами, но я знала, что он доволен.

— Где ты его нашёл? Ох, Ли, я начинаю тебя бояться! Ты кажешься совсем другим, ты сильно изменился.

Он проигнорировал мои последние слова и ответил на вопрос:

— Я его взял в твоей палатке.

— Что?! Как это?

— Я как раз пробрался сзади в твою палатку и ждал тебя. После всего, что случилось на той дороге, мне надо было поговорить именно с тобой. И тут началась стрельба. Элвин валялся на земле, прямо у моих ног, я его схватил и дал деру.

— И куда пошёл?

— Куда глаза глядят. А потом отыскал укрытие.

— Как? Где?

— За трупами.

— За... трупами?

— Там, на обеденной площадке, сидели четыре человека. Они так и упали в ряд, когда их застрелили, один прислонялся к другому. Я спрятался за ними.

— О боже...

— Я там лежал, пока солдаты обыскивали лагерь. Взяли несколько человек в плен. Все остальные были убиты. Я видел, что они делали с телами, и я видел, что они делали с пленными. Так что сбежал.

— Они тебя заметили?

Вернулась Робин, и, хотя пора было бы уже карабкаться по дереву, история Ли нас загипнотизировала.

— Да, — ответил Ли, — но стрелять не могли, потому что попали бы в своих. Они не слишком организованны. Просто палили по бушу, когда я выскочил с территории лагеря. Но этого я ожидал, так что либо передвигался ползком, либо прятался за деревьями. Последнее, что я видел, — как они поджигали палатки. За мной они гнаться не стали.

— Они погнались за мной, — чуть слышно сказала Фай.

— Да, но ты ведь девушка, — мрачно откликнулся Ли. — Я видел, что они творили с женщинами, которых поймали.

Гомер начал забираться по белому стволу вверх.

— А дальше что было? — настойчиво спросила я.

— Да я просто бежал и бежал. К тому времени, когда немного успокоился, я понятия не имел, где нахожусь. Потом наконец сообразил, что вы, если остались в живых, здесь, но мне ещё нужно было сориентироваться, как сюда добраться.

Робин вслед за Гомером полезла вверх по стволу, Фай приготовилась стать следующей.

— А что было там, у дороги? — спросила я.

— Ну, началась стрельба, и я побежал. А когда понял, что потерял вас, подумал, что лучше, наверное, вернуться в лагерь.

— Спасибо за медвежонка, — сказала я.

Несколько секунд я смотрела на скалу, думая обо всём сразу, гадая, как долго эта каменная стена могла здесь стоять, сколько ещё простоит и что она сможет увидеть и услышать. Мне хотелось бы записать её историю, совершить что-то достойное вечности, что-то хорошее... Я повернулась к Фай:

— Вперёд, Фай из Виррави. Действуй как коала. Действуй как Элвин.

Я повесила за спину винтовку убитого солдата и стала наблюдать за друзьями. Гомер уже добрался до верха, до толстой части древнего белого дерева, оно ведь, конечно же, свалилось с вершины гребня. Робин была совсем рядом с ним. Фай медленно ползла следом.

— Говорил я вам, что нужно было взять верёвку! — крикнул сверху Гомер.

— Помнишь занятия по выживанию в дикой местности? — отозвалась Робин. — Держись пальцами ног и цепляйся ногтями на руках!

Это было всё, что мы знали о скалолазании.

Гомер покинул надёжное дерево и осторожно пополз вверх, чтобы миновать последний отрезок пути. Даже снизу я видела, как напряжены его руки и ноги, как они ищут опору. Голову он держал немного наклонённой вбок и очень был похож на огромное насекомое, ползущее по вертикальной каменной поверхности. Мы нервно наблюдали за ним, понимая, что и нам придётся вскоре проделывать то же самое. Расстояние было невелико, всего пара метров, но вот цена падения с такой высоты оказалась бы огромной.

Наконец Гомер закинул руку на верхний край скалы и последним невероятным усилием подтянулся вверх. Он перекатился по ровной земле и на мгновение исчез с наших глаз, но тут же появился снова, уже стоя на ногах, глядя вниз и улыбаясь.

— Я заслужил кусок пирога! — крикнул он.

Робин подобралась к концу ствола очень быстро и так же быстро, буквально одним рывком, одолела последнее препятствие, перевалилась за верхний край стены. Фай уже тоже была на верхнем конце ствола, но смотрела на стену с большой тревогой.

— Вперёд, Фай! — крикнула я снизу.

Ли полез по дереву, когда Фай принялась осторожно ощупывать стену над собой. Гомер и Робин подбадривали её, как спортсмена на стадионе. Фай продвигалась очень медленно, она опиралась не пальцами ног, а боковыми сторонами подошв и на полпути вдруг замерла. Я видела, как дрожат её ноги.

— Вперёд, Фай! — кричали все мы.

— Не могу, — всхлипнула она.

— Ну же, Фай! — настойчиво произнесла Робин. — Солдаты идут!

Никаких солдат не было, но это помогло. Фай одолела ещё один метр, потом вскинула руки вверх и потянулась к Робин. К счастью, та поймала её. Даже думать не хочется о том, что иначе случилось бы. Но Робин пришлось тащить Фай, пока та, как неживая, перевалилась через край обрыва.

Фай столько раз проявляла храбрость, демонстрировала силу, но за последние двенадцать часов совершенно выдохлась.

Ли поднялся без груда. В высоком росте определённо есть свои преимущества. Я уже к этому моменту добралась до последней ветки и наблюдала за ним. И присмотрела для себя путь подъёма немного правее, чем поднимался Ли. Энергично подавив свой страх, я оторвалась от надёжного ствола и поползла по стене. Главное тут — не поддаться панике. Каждый раз, когда у меня возникало жуткое ощущение, что я сейчас сорвусь, обязательно сорвусь, я приказывала себе быть храброй, владеть своими мыслями, быть сильной. Но я чувствовала себя физически измотанной, была голодна, у меня болело колено, и я ползла слишком медленно, расходуя энергию понапрасну. Я чуть ускорила подъём, посмотрела вверх и увидела руку Гомера, протянутую ко мне, совсем близко.

— Не нуждаюсь в помощи, — сердито бросила я.

И в это самое мгновение сорвалась. Это случилось так быстро, так внезапно... Мои пальцы сразу потеряли опору. Я была слишком далеко в стороне, чтобы ухватиться за дерево, и я отчётливо поняла, что вариантов у меня два: или тормозить руками и ободрать ладони, или пуститься в свободный полёт и сломать ноги. Я воспользовалась руками. Я была так близко от поверхности скалы, что могла буквально вжиматься в неё. На пути вниз я использовала всё, чтобы замедлиться: колени, пальцы ног, грудь, ладони... Я приземлилась на самом дне, даже не набрав серьёзной скорости, но сильно ударилась, вновь травмировала колено и катилась по земле, пока не наткнулась на какой-то камень. Я мрачно лежала там, ненавидя всё и вся.

Потом встала, стряхнула грязь с одежды и вернулась к дереву. Я злобно начала подниматься снова, не обращая внимания на то, как щипало ободранные ладони, не отвлекаясь на тупую боль в колене, на ноющую боль в спине. Наверху раздавались тревожные голоса, все четверо наклонились вниз и окликали меня, как попугаи.

— Всё в порядке, — пробормотала я, понимая, что никто меня не услышит.

Я опять добралась до верха мёртвого белого ствола и там замерла на минутку, обнимая дерево и слегка дрожа.

— Давай сюда винтовку! — крикнул Гомер.

Я только теперь заметила, что оружие, которое я забросила за спину, всё ещё там. Так вот почему у меня болела спина... Мне ещё повезло, что винтовка не выстрелила.

Я неловко стянула ремень, мгновение-другое держала оружие в руках, потом с силой подбросила вверх, за край скалы. Она едва долетела туда, но Робин поймала винтовку за ствол, когда та уже начала падать обратно. Через минуту Робин снова появилась, слева от меня.

— Давай в эту сторону, Элли! — крикнула она.

Там был более пологий склон, только он никуда не вёл, и потому никто из нас им не воспользовался. Но я поняла, что пытаются сделать мои друзья. Они образовали цепь из людей. Ли держал Робин, а та повисла над краем скалы, сжимая винтовку. Я не видела, кто держал Ли. Я полезла в ту сторону. Но смогла ухватиться только за самый конец ствола винтовки.

— Ох, Элли, что с твоими руками?! — вскрикнула Робин.

— Надеюсь, вы разрядили эту штуку, — сказала я.

— Вообще-то, да. Можешь удержаться?

— Да, вполне.

— Уверена?

— Давай уже!

Робин начала отползать назад, и мы обе крепко ухватились за винтовку с разных сторон. Мгновение Робин пришлось выдержать весь мой вес, но тут я сумела упереться ногами, чтобы помочь ей, и одолела последний участок скалы.

А потом Гомер и Фай подхватили меня под мышки и перетащили через край. Я свалилась прямо на Робин, потом отползла в сторону и растянулась без сил.

Фай взяла мою правую руку и засуетилась. Я удивлённо подняла голову. Ох... ладонь была ободрана, окровавлена. Ногти превратились в красное мясо, подушечки пальцев были буквально сорваны, кроме большого пальца. Левая рука выглядела почти так же. Чем больше я на них смотрела, тем сильнее щипало.

Но никто ничего не мог поделать, разве что поплакать, и так мы и сделали.

«Нет ничего лучше хороших рыданий», — так говорила моя бабушка.

Мы замёрзли, были жутко голодны, покрыты синяками и порезами, у нас всё болело, и, кроме того, мы пережили кучу потрясений и были бесконечно несчастны. Было, наверное, около половины восьмого, и солнце ещё не было достаточно ярким, чтобы разогнать или хотя бы согреть жуткую темноту под деревьями, — а мы ведь продолжали прятаться и при этом рыдали, как малые дети. Из глаз у меня текло, и из носа тоже, а когда я пыталась отереть лицо, ладони нестерпимо щипало. Фай упала лицом мне на колени и тоже плакала, пока не промочила насквозь мои джинсы.

Наконец я немного успокоилась, подняла голову и огляделась вокруг. Да, выглядели мы не очень... У Робин всё лицо было в засохшей крови, у Ли опухли глаза и уже образовались синяки под ними. Пахло от нас так, словно мы не мылись месяцами. Одежда была грязной и рваной. Мы все похудели с начала вторжения, и от этого все вещи на нас болтались. Я посмотрела на Ли. Он стоял перед каким-то кустом и спокойно смотрел на меня. Как многие высокие люди, обычно он держал голову чуть наклонённой. На нём была серая футболка с изображением молнии и надписью: «Рождённый властвовать». Я знала, что на спине у него название его любимой группы — «Безнаказанность». Джинсы на колене порвались. Как всегда, футболку Ли надел навыпуск, он никогда не заправлял её под ремень. Она также была разорвана, у правого плеча и напротив сердца, и ещё была прожжена дыра под словом «властвовать». А нижняя часть футболки вообще превратилась в лохмотья.

Но, несмотря на всё это, Ли выглядел таким элегантным, таким полным достоинства, что в тот момент я окончательно в него влюбилась, влюбилась как никогда. Я слабо улыбнулась ему и подняла Фай со своих коленей.

— Идёмте, ребята, — сказала я. — Надо убираться отсюда.

— Ты знаешь, как чаще всего строятся сюжеты фильмов? — чуть склонив голову набок, спросил Ли.

У меня возникло жутковатое чувство, что он точно знает, о чём я думаю.

Но я лишь пробормотала:

— Что-что?

— Вот именно, — пожал плечами Ли, — это и есть самый обычный сюжет. Процентах в шестидесяти фильмов.

Он подошёл ко мне и поднял с земли, остальные тоже зашевелились. Мы потащились к ручью, и начался путь, которого я страшилась: это была долгая и неприятная борьба с течением, нам приходилось сгибаться едва ли не пополам, холодная вода толкала нас в колени. Единственное, что в этом было хорошего — и плохого одновременно, — то, что за спинами у нас больше не болтались тяжеленные рюкзаки. Почти всю дорогу я мысленно подсчитывала утраченное. Список оказался удручающим. Мы ведь и так потеряли уже слишком много, и казалось несправедливым вновь лишиться массы всего.

А может, нам предстояло потерять вообще всё? Наше счастье и будущее. Может, мы уже потеряли двоих или троих из нашей компании. Я ещё немножко поплакала, пока мы пробирались по ручью обратно в Ад.

Забавно то, что когда мы наконец очутились в нашем лагере, ещё и полдень не наступил. А казалось, что миновало уже время обеда. До вторжения наши дни начинались в девять утра. Мы сидели в классах, потирая глаза и зевая. А теперь нам приходилось куда как больше сделать — и пострадать — ещё до завтрака.

И мне пришлось научиться ещё кое-чему: что ожидания, надежды больше ничего не значат. У нас не осталось на них права. Даже то, что мы всегда принимали как само собой разумеющееся, таковым больше не являлось, потому что это тоже были ожидания. Прежде всего мне не могло прийти в голову, что Криса не окажется в лагере. Однако его там не было.

Поначалу мы не слишком взволновались, просто время от времени отрывались от еды, которую пихали в рот обеими руками, и звали его. По крайней мере, так делали другие, я же чувствовала себя слишком больной, руки у меня жутко болели. Сначала я думала, что слишком голодна, но вдруг поняла, что не могу есть. Я сидела на бревне, наблюдая за тем, как Робин пожирает печёные бобы и сыр, Ли вгрызается в бисквиты с джемом, Фай жуёт яблоко и сушёные фрукты, а Гомер налегает на мюсли. Робин, всё ещё с набитым ртом, отправилась за аптечкой и принесла её мне.

— Как твои руки? — спросила она.

— Нормально. Колено болит сильнее.

Пока мы брели по ручью, я несколько раз опускала ладони в воду, так что камешки и земля уже были смыты. И теперь кожа на кончиках пальцев выглядела тонкой и мягкой, но сами подушечки пальцев были похожи на тёмные ягоды, налившиеся кровью, с них свисали маленькие обрывки кожи. Я просто содрала её, ведь съезжала вниз буквально на руках, и теперь ладони тоже щипало, но всё-таки они выглядели лучше, чем подушечки. Робин смазала их мазью, потом аккуратно перевязала каждый палец бинтом. В то же самое время она меня кормила, как птица кормит птенца. Когда Робин закончила перевязку, я сидела, растопырив в воздухе восемь забинтованных пальцев, и выглядела довольно глупо. Но после того, как проглотила немного фиников и сладких бисквитов, я почувствовала себя лучше.

— Как думаешь, где может быть Крис? — спросила я, когда Робин забинтовала последний палец.

— Понятия не имею. Мы ведь долго отсутствовали. Надеюсь, с ним всё в порядке.

— Ему, наверное, было тут очень одиноко.

— Да, но не думаю, чтобы Криса это беспокоило.

— Мм... он такой милый парень.

Покончив с едой, мы энергичнее принялись за поиски Криса. Хотя в Аду оставалось не много мест, где можно спрятаться. Мы знали, что Криса нет в хижине Отшельника, потому что проходили мимо неё, возвращаясь на свою поляну. Гомер и Фай осмотрели всю тропу до самого Вомбегону, а остальные начали обшаривать буш, на случай если Крис где-то упал и получил травму. Я бродила, держа руки поднятыми вверх и чувствуя себя совершенно бесполезной. Но и в зарослях никаких следов Криса не обнаружилось. Когда же Гомер и Фай вернулись и сказали, что на тропе также нет следов пребывания Криса, мы встревожились всерьёз, стали ожидать худшего.

Это казалось таким жестоким после всего, через что нам пришлось пройти. Но жестокость на самом деле ничего больше не значила, я это давно поняла.

Мы снова встретились на поляне.

— Не думаю, что он вообще тут задержался, — сказал Гомер. — Костёр так выглядит, словно его не разжигали с того момента, как мы ушли.

— Может, ему было просто лень разжигать огонь? — предположила Фай.

— Но ведь ночами теперь холодно.

— И все его вещи в палатке, — добавила Робин. — Ну, насколько я могу понять. Спальный мешок на месте, и рюкзак тоже.

Я пошла к палатке и тоже заглянула в неё. Я искала блокнот Криса. Если по какой-то невероятной причине Крис покинул наш Ад, он наверняка взял бы блокнот с собой. Но все блокноты оказались на месте, все четыре. В том, что лежал сверху, заполнена была только половина, так что я предположила, что в нём текущие записи. Да, Крис наверняка не бросил бы его.

Я вернулась к остальным. Фай с испуганным видом проговорила:

— Вы же не думаете, что здесь кто-то побывал?

— Нет, конечно, — ответила я. — Всё лежит на своих местах.

Ли проверил куриц и ягнёнка.

— У них есть вода и корм, — сообщил он.

Я пошла проверить не потому, что не доверяла Ли, а потому, что знала: горожанин может не заметить многого. Вернувшись к костру, я доложила:

— Вода застоялась. Её пару дней не меняли.

Что ещё мы могли? Похоже, все самые очевидные варианты мы уже перебрали. Поэтому просто уселись, глядя друг на друга.

— Вряд ли сегодня нам удастся сделать что-то ещё, — сказал Гомер. — Если Крис ушёл из Ада, он может быть где угодно, вплоть до Страттона. А то и дальше.

— Он мог пойти за нами в долину Холлоуэй, — предположила я.

— Только не это! — вздрогнула Фай.

— Послушайте, — заговорила Робин, — давайте не будем себя обманывать. Прямо сейчас мы ничего не в силах сделать. Нам нужно выспаться. Как сказал Гомер, Крис может быть где угодно. Если бы мы знали какое-то особенное место, где могли бы найти его, мы бы, наверное, встряхнулись и пошли. Но мы не в том состоянии, чтобы устраивать шествие страусов по всей долине Виррави. Давайте спать.

— Легче сказать, чем сделать, — усмехнулся Ли. — У нас даже постелей нет.

Он был прав. Наши спальные мешки пропали, — скорее всего, были сожжены солдатами там, в разгромленном лагере «Героев Харви».

Мы принялись обшаривать всё вокруг. Нашлись парочка одеял, с полдюжины полотенец и довольно много тёплой одежды. Мы тепло оделись, натянули балаклавы и толстые носки и перчатки (все, кроме меня, конечно). Фай пришлось одевать меня, потому что я оставалась похожей на манекен. Потом мы заползли в палатки, волоча с собой всё обнаруженное.

— В следующие четыре часа — ни звука! — провозгласила я, поудобнее укладывая ушибленное колено.

— Да, мамочка! — крикнул в ответ Гомер.

Мы с Фай устроились в одной палатке. Я легла, Фай накрыла меня полотенцами и одеялом. Потом постаралась, как смогла, укутаться сама. Когда Фай закончила, мы просто лежали и смотрели друг на друга. Между нами оставалось около метра. И очень долго ни одна из нас не произносила ни слова.

Наконец я выдохнула:

— Ох, Фай...

— Да, — откликнулась она. — Я понимаю, о чём ты.

— То, что сделал Ли... Это было ужасно.

— А знаешь, — заговорила Фай, — когда тот солдат лежал там, он мне вроде даже нравиться начал. Мне казалось, я его знаю, ну, в каком-то смысле. Я даже стала забывать, что он гнался за мной.

— И я тоже.

— Как думаешь, сколько ему было лет?

— Не больше, чем нам, наверное.

— Что с нами происходит? — содрогнулась Фай. — И что будет дальше?

— Не знаю.

— Мне страшно, — сказала Фай. — Ничего не понимаю.

— Мне тоже страшно.

— Но по тебе этого не видно.

— Разве? Что, в самом деле? Чёрт, но я боюсь!

— Когда ты сорвалась со скалы...

— Ох, вот когда я испугалась! Но если случается что-то подобное, бояться просто некогда.

— Мм...

— Тут же, как ни посмотри, моя собственная глупейшая ошибка. Гомер предложил помощь, я отказалась.

— Пальцы у тебя выглядели ужасно, когда ты поднялась.

— Посмотрела б ты на них с моей стороны...

— Что, сильно болят?

— Угу.

— Хотелось бы мне быть храброй, — призналась Фай.

— Ты очень храбрая, Фай. Просто не понимаешь этого. Ты так много сделала. И ни разу нас не подвела, ни разу.

— Те люди на дороге, капитан Киллен и остальные... Мы ведь только что видели, как убили больше десятка человек, ты это осознаешь? Мёртвые, убитые, изрешеченные пулями тела... А Шарин, Давина, Оливия... Могу поспорить, их тоже убили. До того как всё это началось, я ни разу не видела мёртвых. Только животных на дороге. И нашу морскую свинку — когда она умерла, я плакала целый день. А теперь как будто всё умирает.

— Хотелось бы мне знать, куда подевался Крис.

— Это странно.

— Ты знала, что он много пьёт? — спросила я.

— Что значит — «много пьёт»?

— Ну, каждый раз, когда ему удавалось раздобыть спиртное, он, думаю, напивался в одиночестве.

— Это нам ничем не поможет, — покачала головой Фай.

— Когда мы напали ночью на колонну грузовиков, он, мне кажется, сильно испугался. А когда мы уходили, он был пьян уже в десять утра.

— К чему ты всё это говоришь?

— Не знаю, — ответила я. — Но мне это не понравилось. То, что он делал за нашими спинами.

— Ты считаешь, Крис алкоголик?

— Нет, не совсем так. Но думаю, с этим у него проблемы. Он странный парень, и с ним нельзя общаться так же, как мы общаемся друг с другом. Тебе не кажется, что с ним всё труднее поговорить?

— Да, но с ним и раньше было нелегко общаться. В школе он всегда держался сам по себе.

— И всё равно он интересный, — сказала я. — Так хорошо пишет. Наверное, он гений.

— Конечно! Но мне его никогда не понять.

— Если бы тебе пришлось выбрать человека, с которым ты хотела бы остаться здесь, кого бы ты выбрала?

— Мою маму, — вздохнула Фай.

— Нет, кроме родственников.

— Ну... Корри и Кевина, конечно.

— А кроме них?

— Наверное, Алекс Ло.

— Алекс? — удивилась я. — Она такая врунья.

— Нет, неправда. Ты просто никогда не пыталась познакомиться с ней поближе.

— Да она меня ненавидит!

— Ничего подобного. Тебе кажется, что все тебя ненавидят.

— Нет, не кажется. Все девчонки в школе! И все мальчики. И все учителя. А больше никто.

— Значит, мистеру Уайтлоу ты нравишься?

Мистер Уайтлоу был школьным вахтером, и уж он-то действительно меня ненавидел, потому что я однажды нажаловалась на него — он подсматривал за девочками в раздевалке. Ему просто повезло, что его тогда не уволили.

— Ох да, прости, о нём я забыла.

— А ты кого бы выбрала? — спросила Фай.

— Мириам.

— Да... Она симпатичная.

Я наслаждалась этим разговором. Это был, похоже, первый нормальный разговор за сто лет. Будто мы ненадолго вернулись в прежнее время, до вторжения.

— А что ты думаешь о «Героях Харви»? — снова спросила я.

Фай немножко помолчала.

— Это было странно... Неужели майор Харви действительно работал в школе?

— Очевидно.

— Но где же он раздобыл военную форму?

— Кто знает? Может быть, в театральной костюмерной. Он состоял в армейском резерве, так мне говорила Оливия, но майором не был.

— Мне нравилась Оливия.

— Да, она вроде ничего была, — кивнула я.

— А как насчёт Шарин?

Я ответила не сразу — вспомнила, что Шарин, скорее всего, уже мертва, и от этого мне было труднее сформулировать, что я думала на самом деле.

— Она, в общем, была не такой уж плохой. Я хочу сказать, конечно, она не стала бы мне лучшей в мире подругой, но она мне почти нравилась. Я вроде как зависела от неё.

— Да-а... — пробормотала Фай. — А всё-таки странно было снова оказаться среди взрослых. Приятно, но странно.

— Ничего хорошего там не было. Они нас считали совсем зелёными. И не давали нам ни единого шанса. Меня это раздражало. Мы сделали вдвое больше, чем они, а «Герои» с нами обращались, будто мы едва научились вытирать тарелки. Знаешь, миссис Хофф не разрешала мне греть воду в сковороде, чтобы отмыть её, потому что была уверена — я обожгусь! И всё это время майор Харви сидел и болтал о том, какие они крутые ребята и как они отлично вооружены! А нас всего шестеро, оружия практически нет, но мы действительно сделали нечто важное, такое, что принесло пользу!

— Ну да. Но взрослые... Они ведь всегда такие.

— А ты хочешь повзрослеть?

— Да, конечно! К чему ты клонишь? — не поняла Фай.

— Ну, я всегда думала, что взрослые выглядят такими несчастными и подавленными из-за того, что жизнь так сложна и проблем слишком много. И они как будто постоянно отгораживают нас от мира. В нашем возрасте тоже, конечно, не сплошь веселье и тоже есть свои проблемы, но вряд ли они такие серьёзные...

— Мы просто должны хорошо делать, что положено, вот и всё, — сказала Фай.

— Ну да... но они в нашем возрасте, наверное, точно так же рассуждали.

— Ты начинаешь чересчур много думать о собственной жизни.

— Нам бы проявить побольше интереса раньше. Помнишь, Кевин как-то спрашивал, какие соглашения есть у нашей страны с другими государствами? Никто из нас не имел об этом ни малейшего представления. Мы не должны были оставлять всё политикам.

— Политикам! — воскликнула Фай. И вдруг рассердилась: — Это же мразь! Подонки!

Я хихикнула:

— Фай, для тебя это уж слишком энергично!

— Те радиопередачи... Да меня просто тошнит от них!

Я знала, о чём она говорит. Когда мы слушали наших политических лидеров, вещавших из Вашингтона, слушали их ложь и обещания, мы злились так, что наконец договорились сразу выключать радио, как только они начинали свои речи.

— Вы вроде хотели отдохнуть в тишине, — проворчал в соседней палатке Ли.

— Ох, извини, — виновато откликнулась я.

Фай зевнула и улеглась поудобнее.

— Я совсем засыпаю, — сказала она.

— Вот и хорошо. Спокойной ночи. Или спокойного утра.

Фай сразу после этого заснула. А я — нет. Я лежала всё утро, время от времени погружаясь в дремоту, но почти сразу снова просыпаясь. Сон оставался последним путём бегства от реальности, оставшимся у меня, но двери в царство грёз, едва поманив, захлопывались. Мне трудно было спать с того самого дня на Баттеркап-лейн. Насколько я понимала, теперь это для меня проблема на всю оставшуюся жизнь. И остаток моей жизни в любом случае не будет слишком долгим.

 

12

Следующие две недели прошли медленно — не столько прошли, сколько проползли. От Криса по-прежнему не было вестей, и мы понятия не имели, куда он делся. Ребята трижды совершали вылазки из Ада, чтобы поискать его. В первый раз добрались только до моего дома, во второй раз — до домов Кевина и Гомера, а в третий долго ехали на велосипедах до дома самого Криса. Парни сознательно пошли на риск и оставили там для него записку — о том, что они приезжали, потому что думали, это самое подходящее для него место. Если он вообще где-то есть...

«Если он вообще где-то есть». Ну конечно, где-то он был. Все где-то находятся, разве не так?

Я наконец уселась, чтобы прочитать его записи, и неловко переворачивала страницы ободранными пальцами. Мне не нравилось совать нос в чужие дела, потому я спросила других, что они думают на этот счёт. Все согласились, что записи могут дать нам понять, куда Крис подевался. То, что он оставил свои блокноты, мне казалось весьма зловещим знаком. Он ведь так их ценил и берег! Но может быть, какой-то он всё-таки прихватил с собой, возможно, их было не четыре, а больше.

Записки Криса сильно отличались от моих. Он подходил к делу более творчески. Я увидела краткие заметки и идеи, стихи и рассказы, мысли о жизни, вроде этой: «Мы поубивали всех гусениц, а потом стали жаловаться, что нет бабочек».

Некоторые страницы были мне уже знакомы, я их видела, но только не самые последние. Здесь много говорилось об Аде, только я не могла бы сказать, шла ли речь о нашем Аде — том, в котором мы теперь жили. Некоторые заметки казались гнетущими, но Крис легко впадал в уныние, я всегда знала об этом.

Дурная чёрная лошадь Залезла в голову мне, Бредёт по полям моего ума, Пока я сплю. Делает, что ей вздумается. А я наутро чувствую Полнейшую разбитость. В тишайшем тумане Я наблюдаю за ней. Как будто снег идёт. Вот такое ощущение. Я возвращаюсь домой Грустно и не спеша.

Но далеко не всё было таким унылым.

Рождается жеребёнок: Путаница мокрых ног И изумлённых глаз на куче соломы, И сочен роскошный запах рождения. А потом наступает рассвет; и это Настоящий свет жизни.

Это стихотворение я запомнила ещё с тех пор, как Крис показывал мне его в первую неделю пребывания с нами. Мне оно очень понравилось. Крис вообще часто писал о лошадях, наверное, потому, что у Лангов они были.

Кобылы и жеребята Спотыкаются В утреннем тумане, Убегая от тьмы, Где остались их тени. Я живу в свете, Но несу темноту с собой.

Похоже, это было из недавних сочинений. Я этого раньше не видела.

Они унесут меня в поля Сквозь клочья тумана, И влага ляжет на моё лицо, И остановится овца, Задумчиво глядя. Солдаты, они придут. Они бросят меня в тёмную землю И бросят холодные комья на моё лицо.

Жизнь тем труднее, чем глубже ты всё переживаешь, — вот и всё, что я могла подумать, откладывая блокноты в сторону. Чувства, да кому они нужны? Иногда они похожи на некий дар, если ты ощущаешь любовь или счастье. А иногда они — настоящее проклятие.

Похоже, для Криса чувства всегда были проклятием, а не благословением.

Я снова задумалась о том, как дела у Корри и Кевина. Бедняга Кевин. Я представляла, как он сидит на территории ярмарки, глядя сквозь проволочную ограду и представляя нас в Аду, по-прежнему пребывающих на свободе. Наверное, он нам завидовал, желал оказаться рядом. Но нам тут было не так уж хорошо. Меня всегда учили, что самое главное в жизни — свобода, но оказалось, что всё не так. Уж лучше сидеть на привязи рядом с людьми, которых любишь, чем в одиночестве бродить на свободе.

Ещё я думала, что нам следовало бы составить некий список потерь, список тех, с кем мы расстались, — с Корри и Кевином, а теперь, может быть, и с Крисом... А возможно, в списке скоро появятся и другие имена. Наверное, именно эти мысли заставили меня так разозлиться, когда я обнаружила, что Гомер составляет свой список. Он стоял возле большого старого эвкалипта, аккуратно вырезая на нём вертикальные метки.

— Что это ты делаешь? — спросила я.

— Подсчитываю, — ответил Гомер.

— Подсчитываешь? Что?

— Потери, нанесённые нами.

Я не поверила собственным ушам:

— Ты имеешь в виду людей, которых мы убили?!

— Ну да, — кивнул Гомер, однако он уловил ярость в моём тоне и как будто слегка занервничал.

— Да ты, наверное, просто шутишь! Ты, безмозглый идиот, что себе думаешь, это футбольный матч?

— Эй, Элли, успокойся, что тут такого?

— Гомер, тебе ведь даже спорт никогда не нравился, а теперь ты превращаешь худшее в нашей жизни в какую-то чёртову игру!

— Ладно, ладно, успокойся! Не буду, если тебя это так злит.

Гомер явно почувствовал себя виноватым, когда начал осознавать, что его идея не из лучших. А я так расстроилась, что даже говорить не могла. И помчалась прочь. Нет, ну надо же, Гомер проявлял такую сообразительность, так умел взять на себя руководство, а потом вдруг делает такое! Конечно, это история его жизни... Но хотя с самого начала вторжения Гомер был молодцом, сейчас он доказал, что вполне способен на глупости. Я так переживала из-за смертей и разрушений, которые мы видели и к которым были причастны, что даже вообразить не могла, будто кто-то может смотреть на всё иначе.

Не знаю...

От огорчения я не сразу заметила, что кто-то встал у меня на дороге. Это был Ли. Он схватил меня за руку:

— Эй, Элли, спокойнее, спокойнее! Что случилось? — спросил он.

— Ох, да этот чёртов Гомер! Он меня злит и вообще ведёт себя по-детски, хуже, чем обычно!

Ли всё ещё держал меня за руку, и я немного повернулась, чтобы прижаться к его груди. Похлюпав носом, я задала Ли тот же вопрос, который задавала мне Фай:

— Что с нами будет, Ли?

— Я не знаю.

— Не надо так говорить! Так все говорят! Я хочу, чтобы ты был не таким, как все!

— Я и есть не такой. Я убийца.

Я почувствовала, как при этих словах по телу Ли пробежала дрожь.

— Нет, Ли, ты не убийца.

— Хотелось бы мне в это верить. Но слова ничего не меняют.

— Думаешь, это было неправильно?

Ли молчал так долго, что я подумала: мой голос, наверное, прозвучал слишком тихо, потому что я прижималась к его груди. И хотела уже повторить вопрос, но Ли меня перебил:

— Нет. Но я напуган тем, что во мне прячется нечто, заставляющее меня поступать именно так.

— Слушай, той ночью так много всего произошло... Может, такого больше никогда и не будет. Но кто угодно слегка свихнётся после того, что ты видел.

— Но может, если уже сделал такое однажды, будет легче сделать это в следующий раз?

— Я тоже это сделала, — напомнила я.

— Да. Не знаю почему, но мне кажется, ты сделала иначе. Крис мне рассказывал, в каком жутком состоянии был тот парень. И вообще, ударить ножом — это не го же самое, что выстрелить. — Я не ответила, и Ли, немного помолчав, продолжил: — Ты много об этом думаешь?

И тут я заплакала, зарыдала так, что мне казалось, будто мои лёгкие вот-вот вырвутся наружу. Я сто лет не могла успокоиться. Удивительнее всего было, что Ли просто обнимал меня, будто готов был ждать вечно. А я наконец-то сумела рассказать о своём дневном кошмаре.

— Мне постоянно кажется, что огромная тень нависает надо мной, тянется до самого неба. Из-за неё всё становится тёмным. Она постоянно меня преследует...

Когда я немного успокоилась, мы прошли дальше. Я крепко держалась за Ли, хотя из-за этого по узкой тропе идти было трудно. Потом мы сели на какой-то камень. По моей руке ползал крошечный паучок; увидев тонкую линию паутины, связавшую меня с ним, я поспешила опустить его на землю.

— Паучок-прыгунок, — сказал Ли, наблюдая за мной.

Я улыбнулась.

— Думаешь, я поступил неправильно? — спросил Ли, продолжая смотреть на паука.

— Не знаю. Спроси Робин. Спроси Гомера. Спроси кого угодно, только не меня.

— Но ты вроде всегда знала, что правильно, а что нет, — проговорил Ли.

— Что-что? — Я взяла его под руку и недоверчиво заглянула в глаза. — Что ты сказал?

— А разве не так?

— Ли, я столько же знаю о добре и зле, сколько вон тот паук!

— Ты серьёзно? Ты всегда выглядишь такой уверенной.

— Бог мой, да неужели? И Фай недавно говорила, что я никогда не кажусь испуганной. Думала, вы лучше меня знаете, ребята. Похоже, тут надо начинать всё сначала. Единственное, в чём я действительно уверена, — в том, что не уверена ни в чём. Меня мучает всё, что мы делаем, я в ужасе. Ты помнишь, как я спала рядом с тобой, а ты и не догадывался?

Ли засмеялся. Как-то вечером я вернулась в лагерь поздно, там никого не было, кроме нас двоих. Ли спал, и я заползла в его палатку и заснула рядом с ним.

— Ну вот, в ту ночь, когда мы возвращались в Ад, я немного задержалась на Тейлор-Стич. Просто смотрела в небо, пытаясь кое-что понять.

— Да, помню. Ты мне рассказывала.

— Понять я смогла только одно, но для меня это было очень важно. Я поняла — единственное, что мне нравится в себе самой, — недостаток уверенности, и это нечто вроде дара.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что чем больше люди уверены в своих убеждениях, тем скорее могут ошибиться. А кто совершенно во всём уверен, кто видит только чёрное и белое и никогда не считает, что может ошибиться или что прав может быть кто-то другой... Они меня пугают. Когда ты не слишком уверен, ты хотя бы постоянно думаешь над тем, что делаешь, и спрашиваешь себя, правильно ли это. Поэтому ты меня сейчас ужасно оскорбил.

— О! — снова засмеялся Ли. — Ну, прости. Но только что в лагере ты была совершенно уверена в том, что Гомер поступает плохо.

— Ох, чёрт... Ну да, так ведь он и вправду... Мне иногда так хочется, чтобы жизнь была чёрно-белой!

— От расизма ещё хуже станет.

— Очень смешно.

— Так что он делал-то?

— Забудь. Он просто на несколько минут вернулся в детство.

— Пойдём-ка к плоским камням.

Плоские камни находились там, где ручей выбегал из буша, это было его первое появление на открытом воздухе после того, как он родился в роднике наверху, у Тейлор-Стич. Чтобы добраться до того места, нужно было сойти с тропы и пробираться от первой из Ступеней Сатаны до небольшой поляны в зарослях. Здесь ручей растекался вокруг ряда длинных плоских камней, которые хорошо прогревало солнце. Я хромала на пострадавшей ноге, пока мы не очутились у первого плоского камня, и мы тут же растянулись на нём, прислушиваясь к мягкому плеску воды и стрекотанию какой-то сороки. Мне казалось, эти звуки эхом вторят друг другу.

— Как твои руки? — спросил Ли, беря меня за запястье.

— Нормально. Не слишком болят. И незачем уже сохранять повязки, это перестраховка.

Ли придвинулся ближе и положил голову рядом с моей, мы оказались щека к щеке. Кожа у Ли была такой же тёплой и гладкой, как камень подо мной. Я догадалась, что у Ли романтическое настроение. Насчёт собственного настроения я уверена не была, но решила просто плыть по течению, как ручей. И потому, когда Ли поцеловал меня, я ответила на поцелуй, и его крепкие губы вызвали во мне приятный трепет. Мне хотелось покрепче прижать к себе Ли, но я не могла из-за забинтованных пальцев. Наверное, со стороны это выглядело немножко смешно, и я хихикнула, подумав так. Но хихикнула про себя, не желая огорчать Ли.

Потом я ощутила, что Ли стягивает с меня футболку, потом его дрожащая рука легла мне на живот... Это были пальцы, привыкшие к скрипке, не приспособленные для того, чтобы нападать и убивать. Ли касался меня так легко, но при этом его пальцы были уверенными, в них не было слабости, безволия. То ли из чистого везения, то ли по опыту он нащупал одну из моих самых чувствительных точек, мне нравилось, как он поглаживал область вокруг пупка. Ли поднял на мне футболку до самого бюстгальтера, и меня это ничуть не тревожило, но я не знала, что у него на уме, как далеко он надеется зайти.

Ли опустил голову и легонько подул на мою кожу, заставив её покрыться мурашками, а потом кончиком языка обвёл пупок. Я вовсе не была одурманена, а вот Ли, похоже, был и продолжал ласкать меня, добиваясь чего-то. Много времени ему не понадобилось. Я почувствовала себя гораздо лучше, а потом и вовсе прекрасно. Лёгкие волны наслаждения разбегались по моей коже, проникая вглубь, и там встречались с другими волнами, исходившими откуда-то снизу. Было так приятно, и тепло, и лениво, так хорошо было лежать на нагретом солнцем камне, чувствуя рядом горячего Ли...

Он теперь лежал на боку, опираясь на локоть, и одной рукой касался меня. Ладонью Ли вновь и вновь описывал круги по моему животу, большие, широкие, ленивые круги.

— Ох, как приятно... — пробормотала я, закрывая глаза.

Единственное, что мне мешало, — это необходимость отойти в кусты, но мне ужасно не хотелось вставать, так что я решила потерпеть ещё немножко. Ли стал касаться меня кончиками пальцев, потом костяшками, чуть плотнее... Расслабившись, я надеялась, что он будет заниматься этим вечно. Хотя я понимала, что это эгоистично, мне всё равно хотелось, чтобы ничего не пришлось делать в ответ. Но когда Ли расстегнул верхнюю пуговку моих джинсов, я сообразила, что лучше мне не нежиться слишком уж долго. Я перевернулась и обняла Ли, неловко поднимая на нём футболку, прижимаясь к нему как можно крепче. Колено Ли было между моими ногами, и я целовала его крепко и продолжительно. На уме у меня было одно: если его удерживать вот так подольше, это помешает ему заняться моими пуговками. Но Ли просунул руку мне под пояс — сзади, — и его тёплые ладони медленно погладили мою разгорячённую кожу.

— О-о-о... — протяжно вздохнула я, как какая-нибудь глупышка под транквилизатором.

Ли просто молчал. Но чем крепче он прижимал руки к моей пояснице, тем сильнее мне нужно было отойти в сторонку. И наконец я просто вынуждена была отстраниться.

— Не надо, — пробормотал Ли. — Не останавливайся...

— Ох, но мне нужно!

Я ещё несколько секунд целовала его, потом отодвинулась окончательно. Я стояла рядом с ним на коленках, глупо держа поднятыми вверх перебинтованные пальцы. Ещё раз наклонившись, я несколько раз быстро поцеловала Ли в губы. Но он отвернул голову в сторону и спросил:

— Куда ты? — и как будто рассердился.

— По естественным надобностям, — засмеялась я, — если тебе действительно хочется знать.

— Ты вернёшься?

— Не знаю, могу ли я сама себе доверять. И уж точно я не могу доверять тебе.

Ли неохотно улыбнулся. Я встала и ещё мгновение помедлила, глядя на него сверху вниз.

— Ты мне нравишься, — сказала я. — Но я не уверена... То, что нам пришлось жить здесь, выбило нас из нормы. Во всяком случае, меня выбило.

Я не была уверена в том, что Ли меня понял. Но пока ему пришлось удовлетвориться этим. Я захромала к кустам, отыскивая местечко, где можно присесть. По крайней мере, к тому времени, когда я без посторонней помощи сумела расстегнуть и спустить джинсы, Ли должен был слегка остыть.

 

13

Треск атмосферного электричества в нашем радиоприёмнике почти заглушал голоса. Под стать треску был и дождь, мерно колотивший по крыше, кое-где просачиваясь между листами оцинкованного железа, а где-то стекая по стенам. Сквозь каминную трубу он вообще лился потоком, выплёскиваясь из камина на голый деревянный пол.

Натянув на себя все тёплые вещи, что у нас были, мы сгрудились вокруг маленького чёрного транзистора. Батарейки уже выдыхались, и хотя в первую минуту мы могли отчётливо разбирать голоса, теперь они едва звучали. И всё же то, что мы успели услышать, вселяло радость. Это вообще были первые ободряющие новости за всё прошедшее время. Американский голос сообщил нам нечто важное:

«Большая часть южного побережья освобождена. В яростных боях возле Ньюингтона воздушные и наземные военные силы Новой Зеландии, судя по всему, нанесли тяжкий урон вражеским частям. Успешная высадка войск из Новой Гвинеи была совершена на севере страны, в районе залива Мартиндейл. А в Вашингтоне сенатор Рози Симс настоятельно призвала пересмотреть внешнюю политику Соединённых Штатов в свете нового поворота событий в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Сенатор Симс выделила помощь в размере ста миллионов долларов на военные поставки в осаждённую страну, и хотя сенат, похоже, не собирается одобрить её план, тем не менее массовое движение в поддержку оккупированных явно возрастает».

А потом мы услышали голос нашего Великого Лидера, премьер-министра, который стремительно сбежал из страны, когда понял, что война, по сути, проиграна. «Мы продолжаем борьбу всеми силами, — сказал он. — Но мы не можем...»

Тут в приёмнике начался такой шум, что мы, придерживая одеяла, поспешили его выключить.

А потом улеглись рядышком на старых матрасах, которые уложили вдоль стены. Мы наблюдали за тем, как вода капает вокруг. Мы были у дома Кевина, устроились в старом жилище стригалей — оно стояло под прямым углом к новому сараю для стрижки овец. Было приятно снова поспать в деревянном доме, пусть даже таком дряхлом и протекающем насквозь, как этот. Две недели непрерывного дождя так расшатали наши нервы, что мы в конце концов собрались и сбежали из Ада. Всё, что у нас было, отсырело, а потом вообще стало насквозь мокрым. Вода переполняла дренажные канавки и текла в палатки. Вставать утром совсем не хотелось, потому что это и смысла не имело, мы ведь знали, что ничего не сможем сделать, никуда не сможем пойти. Так что мы устроили кормушки для кур, чтобы иметь возможность оставить их надолго, и наконец, сложив в узлы мокрую одежду вместо рюкзаков, потащились прочь из Ада. Нас уже просто тошнило от общества друг друга и отчаянно хотелось нормальной жизни. Понадобилось три ночи тайком жечь огонь, чтобы просушить наши вещи, но я снова почувствовала себя человеком. Было нечто утешающее в чистой одежде и постели, сухой, гладко застеленной, пусть даже нам впятером приходилось спать на четырёх старых тонких тюфяках, из которых с каждым часом высыпалось всё больше набивки.

Вообще-то, состояние сухости и относительно нормальной крыши над головой привело нас в какое-то глупое настроение. Гомер и Робин до выпуска новостей полчаса играли в «отгадай слово», но потом игра зашла в тупик, потому что Робин начала загадывать нечто невероятное. Например, слово, начинавшееся с «н», могло означать «неопределённое будущее», а нечто с буквы «э» — «эротические фантазии», насчёт которых Робин заявила, что они есть у всех нас.

После новостей мы стали играть в «виселицу», потом в шарады. Я заставила всех минут десять ломать голову, весьма выразительно изобразив сцену из «Влияния гамма-лучей на бледно-жёлтые ноготки», а оказалось, никто из них и не слыхал о таком фильме. А я его смотрела по видео, когда чем-то болела и сидела дома. Меня чуть не убили, когда я наконец сказала ответ.

Дождь прекратился, и Ли отправился на прогулку. Ему хотелось пойти со мной, но я отказалась — читала роман под названием «Пришли мне белые цветы».

Я прочла уже три четверти книги, и Фай, лёжа на своём тюфяке, наблюдала за мной, ожидая, заплачу я или нет, когда Ли бесшумно вернулся. Осторожно закрыв за собой дверь, он сообщил:

— Солдаты идут.

Я вскочила, уронив книгу, и подбежала к окну, хотела было выглянуть наружу, но сообразила, что это слишком опасно. Поэтому я поступила так же, как остальные, и, отыскав щель в дощатой стене, прижалась к ней. Мы тревожно наблюдали. По подъездной дороге ползли два грузовика, один армейский, с затянутым брезентом кузовом, и второй — маленький, из грузовой компании Виррави. Они остановились с западной стороны дома, рядом с сараем для хранения оборудования, встали аккуратно, бок о бок. Из кабины каждого выскочили по два солдата.

— О боже! — простонала Фай. — Они, должно быть, знают, что мы здесь!

Я не заметила, как Гомер отошёл со своего места, но он вдруг очутился рядом со мной, протягивая мне винтовку, ту самую, которую я забрала у убитого солдата возле скалы. Гомер дал Фай пистолет сорок первого калибра, Робин — обрез двадцать второго, Ли — обрез двенадцатого. Себе он оставил вторую автоматическую винтовку. Робин взяла своё оружие, но я видела, как она мгновение-другое смотрела на него, а потом осторожно положила на пол рядом с собой. Я не знала, что об этом думать. Можно ли положиться на Робин, если дело дойдёт до перестрелки? Правильно она поступит, если откажется стрелять, или нет? Если права она, то, значит, ошибаюсь я. Пот покалывал мою кожу, будто я тёрлась спиной о какую-то колючую сетку. Я смахнула с лица капли дождя и снова посмотрела в длинную вертикальную щель.

Из крытого кузова военного грузовика выскакивали люди. Солдаты стояли вокруг, наблюдая. Хотя у них были винтовки, они даже не потрудились снять их с плеч, они выглядели расслабленно и уверенно. Люди в грузовике явно были пленниками, их оказалось десять: пятеро мужчин и пять женщин. Я никого из них не узнала, хотя мне и почудилось, что одна из женщин немного похожа на маму Корри.

Пленники как будто знали, что должны делать. Кто-то из них достал из кузова маленького грузовика мешки и отправился к фруктовым деревьям. Кто-то вошёл в дом, двое — в сарай для техники. Каждую группу сопровождал солдат, четвёртый остался у грузовиков и закурил.

Я оглянулась на Гомера:

— Что думаешь?

— Это очередная рабочая группа.

— Мы могли бы у них кое-что узнать.

— Давай лучше понаблюдаем ещё.

— Время, потраченное на разведку? Одна похожа на маму Корри.

— Не думаю, — покачала головой Фай. — У неё седые волосы, она слишком худая и старая.

Мы вновь припали к своим наблюдательным щелям. Я видела, как мелькали люди во фруктовом саду, но те, что вошли в дом, пока не появлялись. Однако минут через десять солдат, который скрылся в сарае, лениво вышел наружу и присоединился к своему приятелю у грузовиков. Похоже, выпрашивал сигарету. Это заняло несколько минут, но наконец первый солдат достал из кармана пачку и протянул ему.

Потом они вместе сели в кабину большого грузовика и спокойно закурили.

— Нам лучше убраться отсюда, — сказала Робин. — У нас куча оружия... Зачем кому-то неприятности?

— Ладно, — согласился Гомер. — Но сначала приберём тут, будто нас и не было. Мы можем выйти через заднюю дверь и потом проскочить между деревьями.

— Вы, ребята, идите, — сказала я. — А я загляну в машинный сарай.

Все с сомнением уставились на меня.

— Не думаю... — начала было Робин.

— Это действительно хороший шанс, — быстро перебила я. — Мы уже несколько недель не слышали никаких новостей. Я хочу узнать, как там Корри. И наши родные. Робин, можешь забрать мои вещи?

Та неохотно кивнула.

— Я тоже пойду, — заявил Ли.

Прозвучало это соблазнительно, потому что тогда я бы чувствовала себя намного спокойнее. Но я знала, что это неверно.

— Нет, спасибо, — ответила я. — Двое — это уже целая толпа.

Ли заколебался, но я не собиралась с ним спорить. Мне хотелось что-то сделать, доказать самой себе, что у меня осталась ещё храбрость, а та жуткая ночь в долине Холлоуэй не превратила меня в тряпку. К тому же несколько дождливых недель сделали меня нетерпеливой. Когда я в последний раз попыталась проявить независимость и силу, я ободрала до крови все пальцы. Теперь же я горела желанием попробовать снова, и сделать это лучше, чем тогда, вернуть себе самоуважение. Может, и уважение других тоже.

Ребята начали быстро и тихо собирать вещи. А я вылезла через боковое окно и спряталась среди эвкалиптов, чтобы обойти вокруг овечьи загоны. Деревья росли сплошным рядом вплоть до холма, и это давало хорошее прикрытие. Я держалась в их тени, пока машинный сарай не оказался между мной и грузовиками. Тогда я начала подбираться ближе к сараю, прячась за ним. Проблемой стало то, что вход в сарай был только один, с восточной стороны — собственно, с той стороны стены просто не было. Мне пришлось выйти из-за деревьев и пробраться вдоль сарая, где единственным прикрытием для меня был бак для воды на углу.

Я очень нервничала, пока добиралась до него. Труднее всего было взять себя в руки, заставить не дышать как паровоз. Мне пришлось сжать кулаки и мысленно прикрикнуть на себя, чтобы подготовиться к самой трудной части дороги. Я опустилась на четвереньки и заползла под опору бака. Потом, мучительно медленно, миллиметр за миллиметром, я подняла голову и выглянула за угол. Скажу, не смущаясь, что в этот момент я проявила храбрости больше, чем когда-либо в жизни. Ведь кто-то из солдат мог стоять в метре от меня. Но там никого не было. Голая земля развернулась передо мной, коричневая, влажная. Я видела грузовики метрах в пятидесяти от себя — они выглядели огромными и смертельно опасными. Я проползла ещё немного вперёд, забирая влево. Теперь уже я могла заглянуть в глубокий и тёмный сарай. Там стояли трактор и поливальная машина, а ещё древний пикап. Дальше, в глубине, были сложены тюки шерсти. Я не видела людей, но слышала позвякивание инструментов и негромкие голоса в дальнем углу.

Я помедлила ещё несколько секунд, потом глубоко вздохнула. Напряглась, как на школьных соревнованиях по бегу, ожидая стартового выстрела, — а потом рванула с места, к тюкам, прячась за трактором. Если бы у меня на заду был белый помпон, я бы сошла за кролика. Но я добралась куда нужно и выжидала, прижимаясь к плотной поверхности одного из тюков. Голоса не умолкали, они то вздымались, то утихали, как речной поток. Я не могла разобрать слов, но вроде бы говорили по-английски. Пробираясь вдоль тюков, я постоянно оглядывалась на вход, чтобы не пропустить, если кто-нибудь войдёт. Дойдя до края стены из тюков, я опять остановилась. Теперь я отчётливо слышала голоса. Я задрожала и вспотела, мои глаза наполнились слезами, когда я узнала один из них. Это действительно была миссис Маккензи, мама Корри. Моим первым позывом было сесть на землю и завыть в полный голос. Но я знала, что не могу проявить подобную слабость. Всё это осталось в прошлом, в тех невинных днях, когда мы жили размеренно и лениво. Но те дни прошли, вместе с бумажными салфетками, пластиковыми пакетами из супермаркетов, флаконами увлажнителей и всей той бесполезной роскошью, которую мы до войны воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Теперь всё это казалось таким же чужим и далёким, как и возможность лить слёзы при звуке знакомого голоса.

Мама Корри. Миссис Маккензи. Я выпила за её кухонным столом тысячу чашек чая и съела пять тысяч лепёшек. Она научила меня варить ириски, упаковывать рождественские подарки, отправлять факсы... Я ей рассказывала о том, как умерла моя кошка, как я поссорилась с мистером Хоуторном, о своём первом поцелуе... Когда меня начинали раздражать собственные родители, я жаловалась ей, и миссис Маккензи прекрасно понимала, что именно я чувствую.

Я выглянула из-за тюков. Мне отлично был виден задний угол сарая. Я смотрела прямо на рабочий стол, над которым всегда были развешаны инструменты. Поскольку электричество отсутствовало, в сарае было темно, но я вполне рассмотрела двоих, работавших там. Мужчина, повернувшийся ко мне спиной, стучал по какому-то предмету. Я его не узнала сзади, да он меня не слишком интересовал. Я сосредоточилась на миссис Маккензи. Я жадно смотрела на неё, и вдруг где-то внутри меня вспыхнуло сомнение. Женщина стояла ко мне боком, зубной щёткой очищая какой-то карбюратор. На её лицо падала тень, и я усомнилась в том, что это действительно миссис Маккензи. Эта женщина была старой и худой, с седыми волосами, длинными и растрёпанными. А миссис Маккензи была средних лет, довольно пухленькой, рыжей, как и её дочь. Я продолжала пристально смотреть на неё, и моё разочарование переходило в гнев. В конце концов я решила, что это вовсе не она. Но постепенно, всматриваясь, я вновь начала различать в лице женщины черты миссис Маккензи, и ещё я видела, как она стояла, как двигалась. Потом она отложила зубную щётку, отбросила волосы с лица и взяла шуруповёрт. И именно в том движении, каким она убрала волосы, я увидела маму Корри. В приступе любви я вскрикнула:

— Миссис Макка!

Она выронила шуруповёрт, и тот упал на пол, загрохотав. Миссис Маккензи резко развернулась, раскрыв рот, отчего её лицо стало ещё более длинным и худым. Она сильно побледнела и схватилась рукой за горло.

— Ох... Элли...

Мне показалось, что она вот-вот потеряет сознание, но миссис Маккензи быстро оперлась о рабочий стол и, приложив левую ладонь ко лбу, закрыла глаза. Мне хотелось подбежать к ней, но я знала, что не должна этого делать. Мужчина, оглянувшись на грузовики, быстро сказал мне:

— Оставайся там!

Меня это рассердило, потому что я и сама прекрасно понимала, где должна быть, но я промолчала. Я уже сообразила, что кричать не следовало. Миссис Маккензи наклонилась, чтобы поднять шуруповёрт, но ей это удалось только с третьей попытки, она как будто не видела, где он лежит. Потом она бросила на меня жадный взгляд. Между нами было около десятка метров, но точно так же могло быть и сто километров.

— Корри, ты как вообще? — спросила она.

Меня потрясло, что она назвала меня «Корри» и даже не заметила этого. Но я постаралась держаться самым естественным образом.

— Мы всё в порядке, миссис Мак, — зашептала я. — А вы как?

— О, я вполне в порядке, мы все в порядке. Я немного похудела, Элли, только и всего, но мне давно уже следовало это сделать.

— А Корри как?

Моё сердце сжималось от страха, но я должна была задать этот вопрос, и раз уж миссис Маккензи снова назвала меня моим собственным именем, я подумала, что всё в порядке. Но ответила она далеко не сразу и вообще выглядела странно сонной и всё ещё опиралась на рабочий стол.

— Корри тоже в порядке. Хотя немного похудела. Мы просто ждём, когда она проснётся.

— А как мои родители? Как вообще все?

— Они в порядке. Всё в порядке.

— С твоими родителями всё хорошо, — заговорил мужчина. Я до сих пор не знала, кто это. — Нам всем пришлось пережить несколько трудных недель, но с твоими родителями всё хорошо.

— Несколько трудных недель? — переспросила я.

Разговор шёл напряжённым шёпотом, мы постоянно поглядывали в сторону грузовиков.

— Мы кое-кого потеряли, несколько человек.

— Что вы хотите сказать, что значит — «потеряли»? — Я чуть не подавилась этим словом.

— Их выбрал какой-то парень, — сказал мужчина.

— Да о чём вы?

— Они привели какого-то австралийца из города, какого-то бывшего чолки. Он выбирал людей для допроса, и большинство из них не вернулись после того, как он с ними поговорил.

— И куда они...

— Мы не знаем. Нам же не сообщают. Мы просто молимся и надеемся, что не на расстрел.

— И кого он выбрал?

— Сначала всех, кто состоял в армейском резерве, — этих он знал. Потом полицейских и Берта Хигни, ещё пару ваших учителей. Всех, кто хоть чем-то руководил, понимаешь, о чём я? Он знал многих из них. Забирал по пять человек в день, и хорошо, если хоть трое возвращались вечером.

— Наверное, на территории ярмарки есть доносчики... — сказала я.

— Таких, как этот тип, нет. Кое-кто подлизывается к солдатам, но они ничего подобного не делают. Они не помогают выбирать... ну, понятно, да? Не как этот выродок.

В голосе мужчины звучал гнев, и он под конец заговорил намного громче. Я на мгновение попятилась в тень, но никто не пришёл. Я знала, что вскоре мне придётся уйти, но хотелось, чтобы миссис Маккензи сказала что-нибудь ещё. Она выглядела такой исхудавшей, такой усталой и измотанной.

— А как родные Ли? — спросила я. — А родные Фай? Гомера? А семья Робин?

Миссис Маккензи лишь кивнула.

— С ними всё в порядке, — ответил мужчина.

— Что вы должны здесь делать? — спросила я.

— Подготовить всё. Через несколько дней сюда приедут колонисты. Так что вам, ребята, надо быть поосторожнее. Сейчас кругом разослали рабочие группы. Мы ожидаем вскоре сотню колонистов.

Мне стало совсем плохо. Нас окружали со всех сторон. И может быть, очень скоро мне придётся принять немыслимое, невыносимое: мы до конца жизни превратимся в рабов. Будущее, которое не является будущим, жизнь, которая вовсе и не жизнь. Но у меня не было времени размышлять. Только время действовать.

— Мне пора уходить, миссис Макка, — сказала я.

К моему ужасу, она внезапно разрыдалась, отвернувшись и склонившись над рабочим столом, и снова уронила шуруповёрт. Миссис Маккензи и рыдала, и кричала одновременно. Меня как будто шарахнуло током в двести сорок вольт. Волосы встали дыбом. В испуге я быстро попятилась назад, торопясь добраться до дальнего края кучи тюков, и нырнула за них. Я слышала, как открылась дверца грузовика и кто-то из солдат вошёл в сарай.

— Что тут происходит? — спросил он.

— Не знаю, — ответил мужчина. Он говорил вполне убедительно, таким тоном, словно ему на всё наплевать. — Она просто расплакалась, и всё. Наверное, всё дело в этом чёртовом шведском карбюраторе. Эти штуки кого угодно до слёз доведут.

Я чуть не рассмеялась, скорчившись в темноте.

Какое-то время ничего не происходило. Слышны были только рыдания миссис Маккензи, но они стали тише. Я слышала, как она всхлипывает, пытаясь набрать воздуха в лёгкие, совладать с собой.

— Ну же, милая! — произнёс мужчина.

Я услышала другие шаги, вроде бы шаги солдата. Они удалялись и наконец затихли в стороне дома.

— Возвращайся к своим, Элли, всё в порядке, — сказал мужчина так, как будто разговаривал с миссис Маккензи.

Мне ничего не оставалось, как довериться ему, и я ушла, ничего больше не сказав, проскользнула вокруг угла сарая, мимо бака с водой в буш. Я приветствовала деревья так, словно они мои лучшие друзья, моя семья. Какое-то время я пряталась за одним из них, обхватив ствол, восстанавливая дыхание. А потом поспешила вверх по склону, к ребятам.

 

14

Всего через два дня мы увидели первых колонистов. Дождь полил снова, и мы спрятались в жилище стригалей, затаившись там, слушая, как трещат и бормочут что-то старые деревянные балки и завывает ветер. Дождь колотил по оцинкованному железу так, точно мы попали под обстрел. Мы по очереди несли вахту все двадцать четыре часа, но погода стала такой плохой, что рабочие группы не возвращались. Мы пошли осмотреть то, что они сделали: в доме было чисто, прибрано, постели застелены. Всё было готово к встрече чужаков, пришельцев, которые собирались явиться сюда и захватить чужое имущество. Меня это испугало и расстроило, я попыталась представить, как эти люди спят в кроватях Холмсов, едят в их кухне, ходят по их загонам и бросают семена в землю Холмсов. Похоже, с нашей фермой вскоре произойдёт то же самое.

Через два дня дождь прекратился, хотя небо всё ещё скрывали тучи, воздух оставался холодным, а земля мокрой и грязной. Мы решили снова, как только удастся, пойти в дом Криса, на тот случай, если он всё-таки там. Поэтому в сумерках, несмотря на холод и мерзкую погоду, мы собрали вещички и направились прямиком через загоны. Дороги были слишком опасны, тем более столь ранним вечером, но мы знали, что сможем пересечь Виррави и оказаться на Мелдон-Марш-роуд без особых проблем — так мы окажемся достаточно близко к дому Лангов.

Какое-то время мы двигались молча. То, что нам пришлось ещё два дня просидеть в неподвижности, не улучшало настроения. Но на открытом воздухе было хорошо: приятно снова дышать полной грудью. Пройдя пару километров, я расслабилась. Какое-то время я держалась за руку Ли, но в темноте стало трудно так идти: для поддержания равновесия требовались обе руки, поскольку мы то и дело спотыкались. Так что я отпустила руку Ли и предоставила его самому себе. Мы с Робин принялись болтать о фильмах, которые когда-то видели: что нам понравилось, а что не слишком. Мне ужасно хотелось снова посмотреть какое-нибудь кино, хотелось увидеть большой экран в темноте, а на нём прекрасных людей в красивой одежде, и чтобы они говорили друг другу умные и романтические слова. Конечно, в других частях мира продолжают снимать фильмы, и люди продолжают их смотреть, но очень уж трудно было представить это.

Мы обошли вокруг Виррави и выбрались на Мелдон-Марш-роуд. Время уже перевалило за десять вечера, и мы решили, что на дороге нам ничто не грозит. Так приятно было просто идти по ней. Однако километра за два до дома Криса мы вдруг увидели жилище, в котором горел свет. Это стало потрясением — только теперь мы поняли, что в сельские дома вернулось электричество. Мы остановились и молча уставились на окна. Но свет не показался нам добрым знаком. Хотя это, конечно, должно было успокаивать — мы же видели нечто похожее прежде. Но жизнь-то стала совсем другой... Мы уже привыкли жить, как дикие зверьки, привыкли по ночам рыскать в темноте, пользуясь зарослями как прикрытием. А если на всех фермерских землях поселятся колонисты и всё снова будет ярко освещено, если они начнут творить здесь собственный мир, по своим правилам, нам придётся уходить всё дальше и дальше, зарываться в пещеры и трещины между камнями.

По-прежнему не говоря ни слова, мы двинулись к этому дому. Мы словно превратились в летевших на огонь ночных мотыльков. Дом не был мне знаком, но выглядел он уютным, был выстроен из кирпича, с большими широкими окнами и по меньшей мере тремя дымовыми трубами. Вокруг росли тенистые деревья, в аккуратном саду бордюры из кирпича были выложены геометрическим узором. Это напомнило мне о недавнем падении: я споткнулась об один из них, и тут же моё колено пронзила боль, которой я не испытывала уже несколько дней. Но я тут же восстановила равновесие и, когда оперлась на ушибленную ногу, решила, что всё в порядке.

Я догнала остальных, уже затаившихся под деревом и смотревших на одно из освещённых окон. Дурная стратегия, подумала я. Один солдат с автоматом мог смести их всех за секунду. Именно так я им и сказала шёпотом, подобравшись к дереву. Ребята испуганно глянули на меня, но тут же разбежались под укрытие других деревьев.

Я обошла дом с восточной стороны и увидела перечное дерево, к стволу которого были приколочены деревянные плашки, служившие лестницей наверх, к детскому домику на ветвях. Я воспользовалась этими ступеньками и уселась в первой же развилке ветвей. И теперь кухня была мне видна как на ладони. Я мрачно смотрела внутрь. Там были три женщины. Они явно чувствовали себя как дома и всё обустраивали по-своему. Достали из буфетов и шкафов все банки, тарелки, блюдца и контейнеры, выставили их на стол и скамьи. Всё по очереди вытирали и перекладывали, время от времени останавливаясь, чтобы повнимательнее что-то рассмотреть или привлечь внимание других к чему-то. Одна женщина нашла оранжевый пластиковый ключ для открывания стеклянных консервных банок, и её он просто заворожил. Похоже, они не могли понять, для чего предназначена эта вещь. Женщины так и эдак вертели ключ в руках, даже носы совали в отверстие. И ужасно хохотали. Я слышала сквозь стену их голоса, высокие, тонкие, слегка гортанные. Да, им было откровенно весело, они выглядели радостными и взволнованными.

Я наблюдала за ними, испытывая множество чувств: зависть, гнев, страх, подавленность. Я больше не в состоянии была на это смотреть, соскользнула с дерева и вернулась к остальным. Потом мы прокрались через сад и вышли на дорогу.

Сравнивая по пути свои наблюдения, мы вычислили, что в том доме находилось не меньше восьми взрослых. Я предполагала, что захватчики поселят на каждой ферме по одной семье, но они, возможно, считали нас чересчур расточительными, если у нас так много земли приходилось на такое малое количество людей. Может быть, они построят дома по всей долине Виррави, пока у каждой семьи не окажется в распоряжении лишь но одному загону, чтобы заняться интенсивным земледелием. Не знаю, как земля такое выдержит. Но может, это мы использовали её неправильно?

Мы шли дальше, каждый погрузился в собственные мысли, догадки и мечты. До дома Криса мы добрались уже после полуночи. Там свет не горел, но мы вели себя с крайней осторожностью на тот случай, если внутри уже спали колонисты. Но потом меня просто затошнило от необходимости постоянно красться на цыпочках.

— А давайте забросаем крышу камнями, — предложила я, подумав о том, как стучал дождь по оцинкованной крыше жилища стригалей у Кевина.

Остальные посмотрели на меня с жалостью, но я была сыта по горло тем, что мы постоянно бежали, прятались, бродили, как голодные звери.

— Нет, давайте! — настаивала я. — Ну что может случиться? Если внутри кто-то есть, они же всё равно не побегут в темноту с ружьями! Вряд ли они настолько глупы. Вокруг есть где спрятаться, так что мы просто сбежим по-быстрому, и всё.

Видимо, я говорила более убедительно, чем сама понимала, потому что уже через полминуты я всех уговорила. Не знаю, в самом ли деле я на такое подбивала или просто шутила. Но теперь отступить значило потерять лицо, огорчённо подумала я, набирая как можно больше камней. Мы договорились о том, где встретимся в случае чего, и окружили дом. По сигналу — протяжному пугающему вою Гомера — я принялась швырять камни.

О, это было потрясающе! Целый эскадрон опоссумов, обутых в бутсы, на полной скорости катящих перед собой неисправные тележки из супермаркета, не смог бы устроить такой грохот.

Я быстро отступила назад, поджав нижнюю губу и едва не прокусив её насквозь, когда налетела на садовую скамейку. Да, мои икры и лодыжки были основательно наказаны за это ночное приключение. Одинокий камень, неожиданно запущенный кем-то уже после общей атаки, скатился но крыше спустя целую минуту. Но внутри не было заметно никакого движения. Просто невозможно, чтобы после такого там никто не проснулся.

Мы опять собрались все вместе перед парадной дверью и отправили Гомера проверить кухонное окно, после того как он признался, что последний камень бросил именно он.

— Слишком темно, чтобы рассмотреть что-то внутри, — проворчал Гомер. Потом, помолчав ещё немного, сказал: — Думаю, там то же самое, что было, когда мы оставляли записку Крису. Вряд ли там кто-то есть.

Так оно и оказалось. Но открытие нас не обрадовало. Мы заглянули и в старый свинарник, где Крис прятался сразу после вторжения, но не нашли никаких признаков жизни. Так что мы собрались вокруг пыльного стола в пахнувшей плесенью кухне, чувствуя себя уставшими и несчастными. Волнение, охватившее нас в момент бомбардировки крыши, быстро угасло. Мы так расстроились из-за Криса, чувствовали себя такими беспомощными... А когда думали о том, где он мог находиться, тоже ничего хорошего предположить не могли. Я сердилась на себя, что не догадалась спросить миссис Маккензи и того мужчину в машинном сарае, не знают ли они чего-нибудь о Крисе. Но я была слишком растеряна и испугана. Меня слегка утешало лишь то, что сказала Робин: если бы Криса поймали и отправили на территорию ярмарки, те двое взрослых упомянули бы об этом.

— Ну, отсутствие новостей — уже хорошая новость, — вздохнула Фай.

— Если честно, Фай, — тут же огрызнулась я, — это не слишком-то утешает. Это одно из самых глупых высказываний, придуманных людьми!

Фай это задело. Был уже второй час ночи, мы все устали. Да и холодало.

— Но больше мы ничего сделать не можем, — заявил Гомер. — По правде говоря, самое вероятное... Ну, мне неприятно это говорить, но он, скорее всего, мёртв.

Мы все яростно набросились на Гомера, ругая его так и эдак. Конечно, все мы думали о такой возможности, но говорить об этом вслух казалось непристойным, что ли. Слишком страшно, слишком ужасно слышать, как кто-то произносит такое. Может, мы боялись, что если заговорим об этом, то оно сбудется. Я уже достаточно много знала о силе слова.

— Ладно, что теперь делать? — спросил Ли. — Мы не можем остаться здесь.

— Нет, можем, — возразила Фай.

— Вряд ли здесь достаточно безопасно, — сказал Гомер. — Эти колонисты уже в пути. И мы не знаем, как далеко они забрались по эту сторону от города. Они уже утром могут оказаться у Лангов.

— Но сейчас-то ночь, — напомнила Фай. — А я слишком устала. И холодно. И мне всё надоело. — Она опустила голову на руки, лежавшие на столе.

Ли с сочувствием погладил её по волосам, но все остальные даже на это не были способны.

— Мы могли бы здесь остаться на несколько часов, — предложил Гомер. — Но нам всё равно придётся уйти ещё до рассвета. Я бы предпочёл как следует поспать потом, чем дремать сейчас.

Наступило молчание, мы все смотрели на Фай, надеясь, что она согласится.

— Ох, ладно, — сказала она наконец, отталкивая руку Ли и вставая. — И куда мы пойдём?

— Идемте в Виррави, — быстро откликнулся Гомер. — Мы там уже сто лет не бывали. Надо посмотреть, что там происходит, не можем ли мы что-нибудь сделать. Если отправимся прямо сейчас, к рассвету доберёмся.

Мы были слишком измотаны, чтобы спорить. Тем более что других идей всё равно ни у кого не было. Да нам и понравилась мысль о походе в Виррави. Мне хотелось оказаться как можно ближе к цивилизации. Я просто не желала больше видеть Ад.

Мы тронулись в путь, и через десять минут снова полил дождь. Наверное, умнее всего было бы сразу развернуться и спрятаться в сухом сарае, но никто такого не предложил. Другие возможности уже не рассматривались. Было очень темно, но можно было спокойно идти по дороге, не боясь, что попадёмся, так что шли мы без особого труда. Кажется, с момента нашего ухода от дома Криса и до самого Виррави никто не произнёс ни слова.

На рассвете мы были рядом с домом учителя музыки. Но слабый серый свет на востоке пока что мало отличался от ночной тьмы. Мы четверо стояли в саду, прячась за деревьями, мокрые насквозь, а Гомер отправился осмотреть дом, чтобы убедиться в отсутствии там людей. Я пыталась понять, откуда он черпает энергию. У него сил было как будто больше, чем у остальных. Но наконец Гомер подал нам знак входить. Несчастные, продрогшие, мы зашли в дом, отыскали там полотенца и одеяла, в верхней ванной комнате сняли с себя мокрую одежду. Гомер вызвался первым встать на дежурство, и никто возражать не стал. Робин и Фай улеглись на одну кровать, я заняла другую, в соседней спальне. Ли исчез в коридоре — ушёл в последнюю комнату. Я лишь надеялась, что солдаты не зайдут в этот дом с проверкой именно тогда, когда все мы раздеты. Но в доме всё выглядело так, словно сюда со времени нашего последнего визита никто не заходил.

Хотя я всю ночь ждала момента, когда наконец окажусь в постели, я даже глаз не могла закрыть. Никогда я не чувствовала себя более бодрой. Колючее шерстяное одеяло щекотало кожу, но это было приятно. В этом было нечто простое, примитивное. Я очень долго не могла согреться, хотя подогнула ноги и поплотнее натянула на себя одеяло. Потом укрылась с головой. Руки я сложила на груди, сунув ладони под мышки. Кожу стало покалывать по мере того, как восстанавливалось кровообращение, только ноги ещё оставались холодными. Я их укладывала и так и этак. И наконец тепло, ощущение уюта и желание спать, в чём я так давно нуждалась, растеклись по мне, я расслабилась. Я лежала, наслаждаясь ощущениями. А потом услышала шёпот:

— Эй, ты не спишь?

Я в испуге высунулась из-под одеяла. Я себя чувствовала как опоссум, который выглядывает из дупла, глаза у меня были вытаращены, а волосы жутко спутаны, так что я, наверное, и внешне была похожа на опоссума.

Это оказался Ли.

— Ты опять похожа на гусеницу.

— Не на опоссума?

— Ну, и на него тоже. Можно мне к тебе?

Он стоял у кровати, завернувшись в одеяло и дрожа от холода. Его карие глаза умоляюще смотрели на меня. Меня охватил жар волнения, но я постаралась этого не показать.

— Нет! — ответила я. — На мне ничего нет, кроме одеяла.

— Я на это и надеялся. На мне тоже только одеяло.

— Ли!

— Ну пожалуйста!

— Нет. Ну ладно, на кровать ты лечь можешь, но это всё. И не думай, — тут же добавила я, когда Ли рванулся ко мне, — что тебе удастся уболтать меня на что-нибудь большее.

— Но моё обаяние и индивидуальность...

— Да-да, обо всём этом я знаю.

Ли улёгся рядом со мной, положив голову на правую руку и задумчиво глядя на меня. Он едва заметно улыбался.

— О чём ты думаешь? — через какое-то время спросил он.

— Ох...

Он застал меня врасплох. Я слишком разволновалась от того, что он так близко. Я уже начинала вся гореть под одеялом.

— Не думаю, что мне хочется отвечать.

— Ну же!

— Отвечу частично. Я пыталась понять, почему ты улыбаешься.

К моему удивлению, в ответ Ли довольно долго молчал. Но улыбка с его лица исчезла. Он теперь выглядел очень серьёзным, как будто был в церкви или что-то в этом роде.

— Ты разве не можешь заснуть? — спросила я.

— Нет. Я вообще плохо сплю в последнее время. С той ночи возле скал.

Я содрогнулась.

— Давай сменим тему.

Ли вдруг придвинулся ближе и крепко меня поцеловал. Я ответила на поцелуй, пожалуй, даже с ещё большей энергией. Я не знала, чем это может кончиться и хочу ли я, чтобы это кончалось. Но наконец жар утих, поцелуи Ли стали мягкими и нежными, он едва касался губами моих губ. И это невероятно волновало. Мы ещё какое-то время целовались, потом улеглись, прижавшись друг к другу. Одеяло Ли слегка соскользнуло, но за своим я следила внимательно.

Я ощущала тёплую, живую кожу Ли. И прижалась губами к его ключицам, почти мурлыча и поглаживая его руку. Я нащупала под кожей пульс и сосредоточилась на нём. Ли, мне кажется, тихо гудел, но я не была уверена, гудит ли его кровь или голос. Ли поглаживал мои волосы и шею, его рука стала удивительно уверенной. Длинные изящные пальцы дразнили меня, распутывая волосы.

— Красивые волосы, — сказал наконец Ли.

— Только ужасно грязные, — пожаловалась я.

— А мне нравится. Выглядят естественно. И очень сексуально.

— Спасибо! — засмеялась я.

Должно быть, Ли это сказал просто так, чтобы подбодрить меня, потому что он сунул руку под одеяло и коснулся моей спины. Ох, спасите, подумала я. Что я вообще тут делаю? Папа постоянно говорил мне о тонкой грани между допустимым и недопустимым, и я боялась, что сейчас как раз эту грань и перехожу. Мне не хотелось останавливаться, но я думала, что, наверное, лучше нам это сделать, и ещё думала, что могу пожалеть, если не остановлю Ли вовремя. Но всё это было так приятно... Чёрт побери, подумала я, откуда он знает, что мне нравится? Гадая, подействуют ли на него так же мои прикосновения, я для эксперимента провела пальцами по его боку, насколько осмелилась далеко... но, вообще-то, не слишком далеко. Казалось, кожа Ли покрылась мурашками, когда я к ней прикоснулась, и это волновало. Я приподнялась немного и потрогала его левый сосок. Стив мне говорил, что у юношей соски такие же чувствительные, как у девушек. Но тело Ли отличалось от тела Стива. Соски Стива были бледными и широкими, как будто у него на груди лежали два жареных яйца. Ли нравился мне больше. Его грудь была крепкой, соски тёмными, маленькими, как шляпки гвоздей. Когда я погладила левый, он тут же затвердел, так что я могла трепать его кончиком пальца.

— Ай-ай-ай! — выдохнул Ли.

— Это по-тайски или по-вьетнамски?

— Ни то ни другое. Это международное!

— Ха!

Моё одеяло крепко держалось спереди, но на спине болталось свободно, и ладонь Ли продолжала блуждать под ним. Я какое-то время лежала неподвижно, чувствуя себя виноватой из-за того, что позволяю Ли слишком много, но всё так же наслаждаясь его прикосновениями. Кожа у меня настолько разгорячилась, что я даже подумала: Ли вот-вот обожжётся. Я слегка отодвинулась от него, но не удержалась и немножко поиграла с его правым соском, так же как с левым. Потом опустила руку ниже, одновременно целуя Ли.

— Ты вообще собираешься остановиться? — спросила я.

— Конечно-конечно.

— Ты жуткий врун.

Немного отстранившись от Ли, я дала ему больше пространства для манёвра. А он, как бы совершенно случайно, сунул руку под одеяло спереди и в тот же момент крепко поцеловал меня, чтобы отвлечь. А я с лёгкостью отвлеклась. Я позволила его руке ласкать моё тело и решила, что если такое позволительно ему, то позволительно и мне. Я растрепала волосы Ли, чувствуя, как моё лицо краснеет всё сильнее и сильнее. Могла ли я остановиться? Хотела ли? Я уже знала ответы на эти вопросы, я их знала в тот момент, когда Ли вошёл в комнату.

— О боже, Ли... — пробормотала я, но как закончить фразу, понятия не имела.

Мои собственные руки уже забрались куда дальше, чем им следовало бы, до талии и ниже... Да и чёрт с ним, думала я. Пусть так и будет. Когда мы в последний раз были в этом доме, я постоянно куталась в клетчатый плед: именно тогда Ли впервые назвал меня гусеницей, «прекрасной сексуальной гусеницей». А теперь, снова превратившись в гусеницу, я стремилась вырваться из кокона одеял. Руки Ли уже прижались к моей попе, он слегка приподнял меня. Моя рука добралась до его бёдер так далеко, как только я могла осмелиться, но пока что ничего особенного не касалась. Это буквально завораживало: я ощущала нечто первобытное, я была полна алчности, решительности.

Я знала, что Ли смотрит на меня, и это слегка смущало. Впрочем, не слишком. Ему явно нравилось то, что он видел, а я втайне наслаждалась тем впечатлением, которое производила на него.

— А у тебя есть... — спросила я, чуть отворачиваясь в сторону. Мне не хотелось произносить это слово.

— Что? — спросил Ли.

— Ну, ты знаешь... презерватив.

— Ох, нет! — простонал Ли. — Только не это! Не сейчас!

— Ладно, ладно, — откликнулась я. — Всё в порядке, если тебе хочется обзавестись малышом.

— Чёрт, — выругался Ли. — А ты хочешь?

— Да! Ты вообще представляешь меня беременной?

Ли ненадолго задумался, потом сказал:

— Думаю, у Гомера найдётся несколько штук.

— И сколько тебе понадобится, как тебе кажется? — спросила я, хихикая в подушку.

Ли начал подниматься.

— Погоди! — окликнула его я. — Что ты собираешься сделать? Ты же не можешь просто пойти к нему и попросить.

— Я не настолько глуп, — ворчливо ответил Ли. — Они в его бумажнике, а бумажник в кармане брюк, а брюки в ванной комнате, сохнут.

Ли исчез за дверью, волоча за собой одеяло, а я лежала, улыбаясь в темноте. Я просто поверить не могла, что собираюсь это сделать. Я надеялась, что ничего не испорчу и это будет не слишком больно, а просто потрясающе... Я нервничала, но всё равно жаждала снова ощутить Ли, прижаться к нему всем телом. Его тёплые руки вызывали во мне фантастические ощущения. Я даже засмеялась вслух от изумления, недоверия и волнения. Казалось, прошли века до того, как Ли вернулся, но наконец он ввалился в комнату и упал на меня, сжимая в руке два маленьких пакетика.

С застенчивой улыбкой, стараясь вести себя как можно более сдержанно, он выпутался из своего одеяла и забрался под моё. Ощущение от соприкосновения двух обнажённых тел, кожа к коже, было самым сильным переживанием в моей жизни. Мне казалось, я и до того вся горела, но теперь из меня словно искры посыпались. Ли слегка остыл, пока ходил в ванную комнату, охладился, но я его согрела, поглаживая обеими ладонями, и почувствовала, как остро он отреагировал.

— Надевай его, — сказала я, кивая на его сжатый кулак.

Он распечатал один пакетик и приподнялся надо мной, глядя вниз, чтобы видеть, что делает. Я с любопытством наблюдала.

— Не смотри, — пробормотал Ли, краснея и пытаясь локтем загородить мне глаза.

— О! — выдохнула я. — Ты такой милый, когда смущаешься!

Когда Ли был готов, я прижала его к себе и какое-то время покусывала его ухо, а потом обхватила ногами. И дальше всё пошло нормально — не потрясающе, но нормально. Ли был немного неуклюж, наверное от волнения, и это заставило и меня слегка понервничать, что не шло нам обоим на пользу. Мне хотелось быть идеальной возлюбленной, идеальной партнёршей, и я тревожилась из-за того, что я не такова. Но к тому моменту, когда Ли очутился во мне, он уже не мог сдерживаться и после тоже не проявил особой страстности, ему хотелось просто лежать и обнимать меня.

Я слегка провоцировала его на более творческий подход, пока сама не решила, что довольно. Даже не знаю, что тогда чувствовала: много всего. Я была довольна, что сделала это без особых проблем, сожалела, что это не было лучше, гадала, будет ли теперь всё совсем по-другому. Но я наслаждалась нашими объятиями. Примерно с полчаса мы лежали рядом, закрыв глаза, лениво поглаживая друг друга, то и дело погружаясь в дремоту.

Нас привёл в чувство негромкий стук в дверь и шёпот Гомера:

— Элли! Твоя очередь дежурить!

Я выждала несколько минут и отодвинулась от Ли. Прихватив в качестве одежды одеяло, я решила сначала спуститься вниз и найти какую-нибудь сухую одежду, а потом уже сменить Гомера. Но, дойдя до двери, я вдруг кое-что осознала. Гомер постучал в дверь и говорил, не открывая её. Он никогда прежде так не делал. Он всегда просто врывался в спальню и тряс меня, чтобы разбудить. Мы так давно знали друг друга, что не трудились соблюдать многие правила вежливости. Я обернулась и посмотрела на Ли, лежавшего на кровати.

— Ли, — сказала я, — а почему Гомер постучал в дверь?

— А? — промычал Ли в полусне.

— Почему Гомер постучался? Почему он не ворвался в спальню, как обычно?

Ли внезапно проснулся и виновато посмотрел на меня.

— Подонок! — холодно произнесла я.

— Ну, я не смог найти презервативы, — сознался Ли. — Мне пришлось его спросить.

Я толчком распахнула дверь и вылетела из спальни, слегка запутавшись в одеяле. Я была в ярости. Я не хотела, чтобы Гомер знал, чем мы тут занимались. Что известно Гомеру, известно всем. Единственным положительным результатом признания Ли стало то, что сон покинул меня на всё время моего дежурства. Я только и воображала, что скажу Ли, как именно я всё ему выложу. Злость в таких случаях отлично работает.

 

15

Но постепенно мой гнев остыл. Я, конечно, понимала причины его откровенности с Гомером, хотя всё-таки предпочла бы, чтобы этого не было. Но зато мне ужасно нравилось, как Ли бродил вокруг меня с отчаянно виноватым и смущённым видом, ну, по крайней мере, какое-то время. Ему следовало немножко помучиться.

Но в общем и целом я чувствовала себя просто отлично. Правда, иногда, при неосторожных движениях, возникало небольшое жжение, но всё равно мне было хорошо. Я весь день наблюдала за собой, гадая, изменилась ли я в чём-то, стала ли неким новым человеком. Но, похоже, никакого волшебства не произошло. С одной стороны, это вызывало облегчение, но с другой — я жалела о том, что мне никогда не стать снова девственницей. Да, это один из особых шагов: если его сделаешь, пути назад нет.

А вот чего я совсем не ожидала, так это ощущения наполненности жизнью, которое испытывала весь день. Странно и приятно одновременно. Думаю, это стало естественной реакцией на смерть и разрушения, которые окружали нас так долго. А теперь я совершила нечто положительное, созидательное, не относящееся ни к какому разрушению, то, что сильно изменило нашу жизнь. Я знаю, дети — это жуткие хлопоты, и заводить их — значит испытать боль на одиннадцать баллов при шкале от одного до десяти, но я немножко помечтала о том, что однажды, возможно, их будет у меня несколько — ну, лет через пятьдесят или около того.

И ещё у меня было ощущение, что люди вроде нас обязаны двигать жизнь вперёд.

Однако близился момент, когда я должна была снова совершить нечто хладнокровно-разрушительное.

Той ночью мы с Фай совершили вылазку на улицы Виррави. Мы направлялись к дому Фай. Ей хотелось побывать там, взять кое-какие вещи, почувствовать себя лучше — или хуже, — пройдясь по пустым комнатам. Родители Фай, будучи юристами, имели кучу денег. Жили они в лучшей части Виррави, в большом старом доме на холме, на улице, застроенной такими же старыми особняками. По дороге туда мы не спешили. Видно, нас просто тянуло рискнуть. Выходить было ещё рановато, но уж очень хотелось глотнуть свежего воздуха. Хотя весь день лил дождь и на улицах сверкали лужи, к моменту нашего выхода из дома учителя музыки ливень прекратился. Тучи висели низко, и от этого слегка потеплело. Мы прокрались через несколько кварталов, от сада к саду, стараясь не задерживаться на открытых местах и на тротуарах.

А когда дошли до Джубили-парка, то остановились за музыкальным павильоном, болтая и глядя на запущенные лужайки и заросшие сорняками клумбы. Первое, что стало совершенно очевидным, — Фай в курсе происшедшего между мной и Ли.

— Откуда узнала? — спросила я.

— Гомер сказал.

— Ну да, конечно! Я готова убить Ли за то, что он всё разболтал! Но я и не думала, что вы с Гомером в последние дни говорили наедине.

— Сейчас не так, как прежде, конечно. Но между нами всё неплохо. Хотя он вряд ли готов к серьёзным отношениям.

— Я вообще уже сто лет, кажется, с ним не болтала. Всё больше с тобой говорю и с Ли.

— Должно быть, этим утром у вас с Ли был приятный разговор.

— Хватит об этом! Что случилось, то случилось, и всё. Не ставь меня в неловкое положение.

— А это не Ли поставил тебя в неловкое положение?

— Ох, извини...

— А хорошо было?

— Ну-у... неплохо. Даже потрясающе. Но знаешь, слегка неловко. В следующий раз будет лучше.

— Значит, будет и следующий?

— Я не знаю! Ну, то есть... конечно, со временем. Но я не говорю, что собираюсь заниматься этим каждую ночь.

— А больно было?

— Немножко. Но ничего страшного.

— Так всё странно звучит... — проговорила Фай, которой всегда хотелось, чтобы жизнь была похожа на картинки из модных журналов. — А крови много было?

— Нет. Это же не пытка... Немножко больно сначала, но потом приятно. Ли не слишком затягивал дело. Но мне всё равно кажется, что парням это приятнее, во всяком случае, в первый раз.

— А ты уверена, что для него это первый раз?

— Да! Он не так уж много и знает.

— А он... — захихикала Фай, стараясь сдержаться, потому что разговаривали мы шёпотом, а вокруг нас царила влажная тьма. — А он... у него большой?

— Я так и знала, что ты об этом спросишь! Вот только у меня не оказалось под рукой линейки.

— Да, но...

— Достаточно большой, можешь мне поверить. Я не знаю, конечно, с чем сравнить, но вполне.

И мы обе захихикали.

В десять часов мы поднялись вверх по холму к Тёрнер-стрит. Но только когда добрались до последнего перекрёстка, поняли, насколько здесь всё изменилось.

На этой улице стояло двенадцать домов, и все они были освещены. Горели даже четыре уличных фонаря. В двух домах свет был, похоже, во всех комнатах, но в других светились одно-два окна. Фай застыла на месте, тихонько скуля, как щенок, который ушибся. Я не могла поверить своим глазам. Мы как будто очутились в Диснейленде. Или в Стране чудес. Вот только нас тут никакие чудеса не ждали. Нас тут ждала опасность. Я потянула Фай назад, и мы спрятались за ближайшим деревом.

— И что ты думаешь? — спросила я.

Фай встряхнула головой, на глазах у неё выступили слёзы, она пыталась их подавить.

— Я их ненавижу! Что они здесь делают? Пусть убираются туда, откуда пришли!

Мы наблюдали около часа. Время от времени какой-нибудь солдат входил в один из домов или выходил из другого. Мы хотели было подобраться ближе, чтобы рассмотреть всё получше, но едва тронулись с места, как услышали, что вверх по дороге идёт машина. Мы снова укрылись за деревом. Последняя модель «ягуара» проехала мимо нас и повернула на Тёрнер-стрит. В свете фар я заметила кое-что ещё: перед двумя домами затаились охранники. Нам с Фай просто повезло, что мы не успели пройти дальше. «Ягуар» остановился перед домом соседей Фай, ярко освещённым двухэтажным деревянным особняком с высоким фронтоном. Как только автомобиль замер на месте, охранники поспешили выскочить из кустов и открыть задние дверцы, отдав честь человеку в мундире, выбравшемуся из салона машины. Хотя он носил такой же камуфляж, как и все остальные, его выделял головной убор. Это был офицер высокого ранга, и мы начали понимать, для чего приспособили здешние дома. Здесь поселилось их руководство. Холм Снобов так им и остался.

Мы вернулись в дом учителя музыки, чтобы обо всём рассказать остальным, но Гомер спал, и Ли тоже, к моему тайному облегчению. А мы настолько расстроились, что не стали будить ребят. Робин, стоявшая на посту, не спала, конечно, так что мы несколько минут рассказывали ей обо всём, а потом отправились в постель. Я легла вместе с Фай, что спасло меня от принятия трудного решения по части моей любовной жизни. Проспали мы до девяти утра, а потом собрались все вместе, чтобы обсудить увиденное нами на Тёрнер-стрит.

Мы устроились у окна в эркере, откуда могли наблюдать за улицей. Это был хороший разговор, один из лучших, который мы вели всей компанией за последнее время. Я улеглась головой на колени Ли и рассказала мальчикам, что мы с Фай уже поведали ночью Робин. После того как Фай добавила кое-что от себя, заговорила Робин.

— Я ночью на несколько минут оставила пост, — сказала она. — Мне просто необходимо было немного прогуляться, чтобы не заснуть. Так что я дошла до парка в конце улицы и вернулась обратно. И вот что забавно: там есть кое-что, мимо чего я проходила тысячу раз и никогда не замечала. Но этой ночью заметила.

Последовала пауза.

— Ладно, — заговорил наконец Гомер. — Сдаюсь. Что это было? Животное, растение, камень?

Робин скривилась:

— Военный мемориал.

— Ну и... — буркнул Гомер.

— Точно! — откликнулась Фай. — Я же знала, что он там есть. Я даже возлагала к нему венок в шестом классе.

— Но ты хоть раз всмотрелась в него? — спросила Робин. — Я хочу сказать, как следует?

— Вообще-то, нет.

— Я тоже. Но этой ночью я присмотрелась. И мне стало грустно. Там множество имён, а имена погибших отмечены звёздочкой. Четыре войны — и сорок погибших только в нашем маленьком округе. А внизу нечто вроде цитаты, не знаю, может, из какого-то стихотворения... Там написано... — Робин посмотрела на своё запястье и с некоторым трудом разобрала крошечные буквы, которые сама же там написала: — «Война — это наша кара, но война сделала нас мудрее, и мы, сражаясь за свою свободу, свободны».

— Что значит «кара»? — спросил Гомер.

— Это когда с тобой случается что-то дурное? — спросила Фай, обращаясь ко мне. — Нечто по-настоящему, действительно плохое.

— Ну... Вспомним гунна Аттилу, его ведь называли карой господней, — ответила я, смутно припоминая уроки истории в седьмом классе.

— Прочти-ка ещё раз, — попросил Ли.

Робин прочитала.

— Не знаю, сделало ли это нас мудрыми, — сказал Ли. — И не думаю, что это сделало нас свободными.

— Может, делает, — предположила я, пытаясь уложить идею в голове. — Мы теперь совсем другие, чем были несколько месяцев назад.

— В чём? — спросил Ли.

— А посмотри на Гомера. В школе он был как тот самый варвар Аттила. Честно, Гомер, признай, ты был безнадёжен, болтался без дела целыми днями и говорил всякие глупости. А когда всё это началось, ты изменился. Ты даже теперь вроде звезды. У тебя возникают хорошие идеи, и ты заставляешь нас действовать: без тебя мы многого не сделали бы. Ты малость поостыл после того нападения на грузовики, но кто тебя обвинит? Там было страшно.

— Я ошибался насчёт ружья, — проговорил Гомер. — Мне не следовало брать с собой обрез, не сказав вам об этом. Это было глупо.

Гомер заметно покраснел и смотрел поверх всех голов. Для него было так необычно признавать ошибку, что я проглотила шутку, вертевшуюся у меня на языке. Ведь на самом-то деле ошибки не было — в этом Гомер убедил меня, когда мы позже спорили в Аду. Но он только что доказал, насколько мудрее стал за последние дни. Я подмигнула ему и нашла его руку, чтобы пожать. В это мгновение, касаясь двух парней, которых очень любила, я поняла, какая же я счастливица.

— Потом ещё Ли, — продолжила я. — Раньше ты был полностью погружен в собственную жизнь: скрипка, школа, ресторан и, кроме этого, ничего. Ну, ты и теперь довольно сложный человек, Ли, но уже больше обращён к внешнему миру, стал решительным и сильным.

— И похотливым, — тихонько добавил Гомер.

Я с силой шлёпнула его по руке. И похоже, Ли посмотрел на него так, что... Ну, лицо у Гомера слегка изменилось.

— Робин, — сказала я. — Ты всегда была и сильной, и умной, так что ты, наверное, не слишком изменилась. И ты по-прежнему держишься за прежние убеждения, а это уж и вовсе удивительно. Ты кажешься спокойнее и увереннее всех нас. Наверное, ты уже обрела мудрость, о которой написано на мемориале.

— Я не мудрая! — засмеялась Робин. — Просто я пытаюсь понять, чего от меня хочет Бог, что я должна делать.

Я не знала, что на это ответить, так что вернулась к прежнему:

— Фай, мне кажется, ты стала в чём-то более свободной. Я хочу сказать, подумай только о своей прежней жизни в большом доме, об уроках фортепьяно, о встречах с богатыми и известными людьми... А теперь ты несколько месяцев живёшь в походном лагере в буше, сражаешься, устраиваешь взрывы, ухаживаешь за курами и выращиваешь овощи... Это нечто вроде свободы по сравнению с тем, к чему ты привыкла.

Думаю, я никогда не вернулась бы к той жизни, — ответила Фай. — Я не хочу, конечно, жить и как сейчас. Но если завтра всё кончится, я просто не смогу уже думать о том, как именно расположить цветы на мамином вечернем приёме, или о том, какая бумага подойдёт для ответа на чьё-то приглашение... Не знаю, чем буду заниматься, но постараюсь найти какое-то полезное дело, такое, чтобы всякие ужасы не смогли повториться.

— Твоя очередь, Элли, — сказала Робин.

— Ох, да, ладно... кто займётся мной? — спросила я.

Потом, сообразив, что фраза вышла двусмысленной, одарила Гомера самым выразительным из своих взглядов, говорившим: «Только попробуй!» И как раз вовремя: Гомер уже открыл рот, чтобы произнести очевидный ответ.

— Я, — сказала Робин. Она немного подумала и начала: — Ты гораздо лучше научилась слушать. Стала более внимательной к людям. Ты храбрая. Вообще-то, я думаю, ты самая храбрая среди нас. Иногда ты ещё упрямишься, и тебе не нравится признавать собственные ошибки, но на тебя можно положиться, Элли, по-настоящему можно.

Я не привыкла к комплиментам. Не слишком-то много я их слышала в своей жизни. А потому засияла от удовольствия.

— Похоже, я набралась храбрости после той великой речи, которую Гомер давным-давно произнёс у ручья, — сказала я. — И теперь, когда пугаюсь, вспоминаю её.

— Какая речь? — спросила Фай.

— Ты знаешь. Когда он говорил обо всех этих играх разума. Ну, если пугаешься, то можешь или поддаться панике и позволить своему сознанию отключиться, или совладать с собой и думать как храбрый человек. Я с этим согласна.

— Эй, да тут настоящая мудрость! — удивилась Робин.

— Ладно, а что мы собираемся делать дальше? — спросил Гомер. Он немного выпрямился. — Пора снова что-то предпринять. У нас были достаточно длинные каникулы. С «Героями Харви» время мы потратили зря, пора двигаться вперёд. Эти сообщения по радио ободряют. Есть множество мест, где люди сражались и продолжают сражаться, и новозеландские войска многое изменили. Мы не можем допустить, чтобы Виррави стал оплотом, крепостью этих уродов, а мы ведь чуть ли не единственные здесь, кто может что-то сделать. Ну и чем займёмся?

— Это ты нам объясни, — усмехнулась я.

Видно, у него уже имелась какая-то идея.

— Ладно, — пожал плечами Гомер. — То, что прошлой ночью видели Фай и Элли, даёт нам первый реальный шанс за долгое время. Похоже, большие дома используются как штаб-квартиры, что вполне логично — там ведь лучшее место в городе. Но мы, конечно, должны очень тщательно всё изучить, по-настоящему разобраться, что там такое. Думаю, надо понаблюдать пару дней или сколько понадобится. И ещё, Фай, ты можешь нарисовать план, карту того участка, тех домов, всё, что сможешь вспомнить? А потом мы добавим к ней, что сумеем.

Мы решили, что проберёмся в церковь Сент-Джон, которая стояла наискосок от дома Фай, и используем её башенку в качестве наблюдательного пункта. Это была церковь Робин, она знала её, как моя мама — свою кухню. Робин была уверена, что сумеет туда проникнуть через маленькое окошко в ризнице, которое удерживалось на месте просто парой кирпичей, потому что у церкви не было денег на настоящий ремонт. Конечно, наблюдать из башенки не слишком заманчивая идея, ведь нам пришлось бы забираться туда ночью и сидеть весь день до наступления темноты. А значит, с собой нужно взять немного еды и воды, и поскольку там нет туалета, то ещё и контейнеры для неотложных нужд. Не знаю, как отреагировал бы на это Бог.

Гомер и Робин вызвались на первое дежурство, и мы договорились, что следующими будем я и Фай, а потом — Гомер и Ли. Но в первую ночь мы отправились туда все вместе, чтобы во всём разобраться как следует. Мы ждали до четырёх утра. Теперь это уже не было для нас проблемой. Мы так привыкли к ночному образу жизни, что не чувствовали себя уставшими ни в три, ни в четыре часа.

Мы подошли к зданию церкви Сент-Джон сзади, перебравшись через изгородь с Баррабул-авеню. Так было безопаснее, нас было не видно со стороны Тёрнер-стрит. Робин без труда вынула окошко ризницы — оно на самом деле просто выпало наружу, потому что было лишь прижато кирпичом. Но вот пролезть сквозь него оказалось не так-то просто. Робин забыла, насколько оно маленькое. Шанс проскользнуть внутрь оставался только у Фай, поэтому Гомер поднял её и протолкнул внутрь головой вперёд. Когда дело дошло до бёдер, Фай пришлось так и этак вертеться и изгибаться. Мы слышали, как она хихикает и тяжело дышит, а потом раздался глухой удар, когда Фай рухнула на пол.

— Ой! — пискнула я. — Ты как там?

— Тсс! — прошипел Гомер.

— Порядок, но не благодаря Гомеру, — прошептала Фай в ответ.

Она открыла нам дверь, и мы на цыпочках вошли внутрь. Конечно, там было темно, но сильнее всего меня поразил запах. Пахло затхлостью и сыростью, было холодно... Робин повела нас из ризницы в центральное помещение храма. Окна с витражами выглядели как тёмные гравюры, но слабый свет фонарей на Тёрнер-стрит, проникавший внутрь, слегка смягчал темноту. Я за всю свою жизнь не очень-то много времени провела в церквях — мы жили далеко от города, это меня оправдывало, — но мне нравится их атмосфера. В них всегда спокойно. Прищурившись, я оглядела интерьер, пытаясь разглядеть какие-то детали. Алтарь, приподнятый над залом, выглядел неким святилищем. Это заставило меня занервничать. Ещё я увидела на колонне рядом с собой распятие. Квадрат света, падавший из окна, пересекал распятие. Я вгляделась пристальнее, чтобы рассмотреть лицо, но оно было повёрнуто от меня и оставалось в тени. Не знаю, что это означало.

Робин позвала нас к башенке. Я пошла по проходу вместе с Ли, гадая, не придётся ли нам когда-нибудь снова идти здесь, но уже с другой целью... Не знаю, что сказали бы на это мои родители, но помнила, что давным-давно говорил мне Ли: его родители не хотели бы, чтобы он женился на белой.

Пока мы шли к задней части церкви, Ли вдруг удивил меня, сказав:

— Ненавижу такие места.

— Церкви?

— Да.

— Почему?

— Не знаю. Они пахнут смертью. Будто мёртвые места.

— Мм... А мне они нравятся.

Примерно на середине лестницы Гомер и Робин нашли небольшое окно, которое можно было бы использовать для наблюдения, и стали устраиваться там. Я не удержалась от закравшейся в мой ум подобно червяку противненькой мысли: может, Гомер вызвался первым занять наблюдательный пост из-за того, что Робин назвала меня самой храброй? Гомеру это наверняка не понравилось. По его мнению, героями могут быть только парни, они всегда впереди девушек.

И вероятно, именно поэтому я решила, что никогда не позволю Гомеру одержать надо мной верх.

Мы захватили с собой бумагу и карандаши, чтобы записывать все наблюдения в течение дня. И мы заметно волновались. Это ведь то же самое, что с оружием... Есть разница между группой подростков, которые прячутся в буше, живут где-то в лесу, и группой вооружённых партизан, собирающих и фиксирующих информацию о вражеских передвижениях. Мы видели много военных фильмов и прочли достаточно книг, чтобы понимать, как это выглядит. Но мы нашли в стене башни дыру, где можно было спрятать бумаги, если вдруг нас заметят, и там они, насколько мы понимали, остались бы навсегда.

Мы хотели точно знать, кто и когда входит в дома на Тёрнер-стрит, кто и когда выходит, вообще разобраться, что творится на этой улице. И хотя вслух никто об этом не говорил, все понимали, что таким образом мы готовим следующее нападение. Оно могло стать трудным — возможно, самым трудным и опасным, — так что мы должны спланировать всё как можно тщательнее.

В пять часов Фай, Ли и я оставили Гомера и Робин в церкви. Им предстояло провести целый день в холоде, скуке и неудобствах. Но, вернувшись в дом учителя музыки, мы тоже не очень-то веселились. Одному всё так же приходилось стоять на страже — а это само по себе опасно и скучно, — так что большую часть времени мы болтались поблизости от дежурного, играя в разную ерунду. Когда дежурила Фай, мы с Ли ушли в гостиную и немножко пообнимались. Мне хотелось продолжить, но Ли выглядел рассеянным. Думаю, его очень тревожило, что мы замыслили новую атаку на врага, а это означало очередной шанс оказаться раненым или убитым. И чему тут удивляться? Но я, похоже, лучше справлялась со своими мыслями, чем Ли. И это было странно. В прежние дни я нервничала, даже ожидая очередной игры в нетбол или готовясь отвечать на уроке английского. В сравнении с этим наши сегодняшние заботы должны были бы привести меня в состояние буйства.

Гомер и Робин просидели в церкви до полуночи, и это воистину было героизмом. В полной мере я осознала это, только когда мы с Фай сменили их. Но они провели время не зря. Вообще-то, их записи оказались очень опасными, что подтвердило обоснованность нашей тревоги: попадаться с такими бумагами было ни в коем случае нельзя.

В больших особняках кипела жизнь. Целая стая дорогих авто — два «ягуара» и три «мерседеса» — весь день сновали туда-сюда. В них ездили как минимум шесть важных персон, все в офицерских мундирах, охрана встречала и провожала их с величайшим почтением. Судя по всему, один дом служил штабом, а два других — жильём для командующих и их жён. Другие особняки, включая дом Фай, использовались только охраной.

Солдаты стояли у всех домов, но тщательнее всего охранялся нынешний штаб. Пост менялся там каждые четыре часа. Особняк, где располагался штаб, охраняли четыре человека, а у остальных их было по два. Солдаты, как сообщили Гомер и Робин, попадались совершенно разные: одни выглядели умными и подтянутыми, другие — неопрятными и ленивыми.

— Они не похожи на отборных воинов, — сказала Робин. — Вроде тех патрулей на шоссе. Молодым на вид лет пятнадцать, а самому старшему, похоже, лет пятьдесят.

Мыс Фай устроились в башне перед рассветом. Внутри было жутко холодно. Нам приходилось каждые полчаса по очереди отправляться на прогулку по церковному помещению. Мы надели на себя столько одежды, что выглядели как кочаны капусты. Фай заставила меня несколько минут заниматься гимнастикой, чтобы я согрелась, но в таком наряде это оказалось слишком тяжело. На улице до восьми утра было тихо, а потом произошла смена охраны на постах. Фай записала: «8.00 — смена караула».

— Ты должна писать: «ноль восемь ноль-ноль», — подсказала я. — Как у военных.

Перед каждым из особняков на пост заступили новые люди, а другие удалились. Мы заметили, что внутри зданий тоже возникла некая активность. На верхнем этаже дома рядом с домом Фай к окну подошёл какой-то мужчина, в одних носках, и стоял там с минуту, глядя наружу. Фай согнулась от смеха, когда мужчина поднял одну руку, потом другую, орошая подмышки дезодорантом. Из другого дома вышла женщина в бело-зелёном спортивном костюме и трусцой побежала по улице.

Похоже, офицерам пора было в офисы... Может, как раз поэтому их называют офицерами? Как бы то ни было, без пяти девять люди начали покидать особняки. Некоторые были в обычных военных мундирах, но шестеро выглядели большими шишками. И одного из них мы с Фай уже видели в «ягуаре». Все они отправились в старый кирпичный дом примерно на середине Тёрнер-стрит.

— Этот дом принадлежал доктору Берджесу, — сказала Фай. — Красивый.

Время шло, и мы уже с трудом вспоминали о том, что заняты чем-то небезопасным. Мы словно просто наблюдали за самой обыкновенной деловой жизнью. Машины приезжали и уезжали, люди входили в дома и выходили из них, и, если на улице становилось совсем тихо, мы даже могли расслышать, как звонят телефоны.

Перерыв на обед начался в половине первого, когда все снова разбрелись по домам. Некоторые устроились прямо на улице, в неярком солнечном свете, и ели что-то принесённое в пластиковых контейнерах. Из кухонь разносились аппетитные ароматы, отчего рты у нас наполнялись слюной, а в животах урчало. Мы тоже уныло пообедали сухими хлебцами «Вита бритс», намазанными джемом, пастой веджимайт или мёдом. Это было совсем неплохо, хотя я ужасно соскучилась по такой маленькой роскоши, как сливочное масло или маргарин. Мне отчаянно хотелось горячей еды, чего-нибудь с мясом, вроде того что готовили в домах для военных.

До четырёх тридцати пяти ничего особенного не происходило, а потом мы увидели нечто такое, что едва не заставило нас проглотить собственные языки. Я наблюдала, а Фай в этот момент отправилась пробежаться по церкви, чтобы немного согреться. Она только-только вернулась и стояла рядом со мной, прислонившись к стене и тяжело дыша.

— Ох, Фай, видео с такой аэробикой никто не купит, — сказала я. — Эй, смотри, ещё машина!

Фай повернулась к окну и тоже стала смотреть, как останавливается автомобиль. Это была новая машина, её мы прежде не видели, — «рейнджровер».

— Это машина семьи Риджуэй! — негодующим тоном заметила Фай.

Она явно рассердилась, будто это — самое серьёзное преступление, совершенное за всё время войны.

— Пойди и арестуй их, — сказала я, не сводя с машины глаз.

В ней сидел водитель, по виду обычный солдат, и двое на заднем сиденье. Один — старший офицер, в высокой фуражке, с золотыми накладками на мундире. Второго мне было не рассмотреть.

Машина остановилась перед домом соседей Фай, и пассажиры вышли наружу. Ворота перед домом опутывали вьющиеся растения, а за ними виднелась извилистая дорожка через палисадник к дому. Это значило, что, как только приехавшие войдут в ворота, мы сможем увидеть их лишь мельком. «Рейнджровер» подал назад, подъехав вплотную к воротам. Мужчине, сидевшему в машине справа, пришлось обойти автомобиль сзади, и мы могли хорошо его рассмотреть. А вот тот, что сидел с другой стороны, сразу вошёл в палисадник, не дав нам такой возможности. У нас было всего мгновение для обзора — когда он шёл по дорожке к дверям и должен был пройти между двумя багряниками. И тогда, вскрикнув от ужаса, я схватила Фай за руку — ей-то не было видно лицо мужчины.

— Что? — спросила она. — Что такое?

Как Фай ни старалась, ей было уже не разглядеть лицо того человека.

— О боже, поверить не могу... Чёрт...

— Что такое? — снова спросила Фай, теряя терпение, а может быть, и слегка испугавшись.

— Да это же майор Харви!

— Ой, Элли, не говори глупостей!

— Фай, клянусь! Клянусь, это был майор Харви!

— Ты уверена?

— Думаю, да.

— Ты уверена или ты думаешь?

— Уверена на девяносто процентов. Нет, на девяносто пять. Фай, честно, это был он! Неужели ты не заметила?

— Я только мельком видела... Вообще-то, мог быть и он, мне кажется. Вроде сложение такое же.

Дрожа с головы до ног, я прислонилась к стене.

— Фай, если это он, что это может значить?

Ну и дела, Элли... — До Фай наконец дошло. — Ты думаешь? Да нет же! Может быть... может быть, он просто сделал вид, что на их стороне, а сам шпионит?

Я покачала головой. Почему я инстинктивно ощущала, что в майоре Харви есть нечто, делавшее его неспособным на такую храбрость? Откуда я могла знать, что в нём скрыта некая фатальная слабость, всегда его выдававшая? Для меня эта слабость была подобна воде, которая всегда найдёт щёлочку в баке и обязательно выльется наружу...

Но я точно знала одно: наши дела с майором Харви ещё не закончены.

Мы продолжали наблюдать до вечера, но тот человек так и не вышел из дома. В промежутке с пяти до шести вечера люди, похоже, заканчивали работу и возвращались в свои дома. В восемь часов мы увидели, как сменилась четвёртая стража, а в десять мы ушли, проскользнув через дверь ризницы, и прокрались через кладбище. Я горела желанием поскорее рассказать остальным о том, что мы увидели. Гомер и Ли спали, но мы их сразу же разбудили. И впятером несколько часов подряд всё обсуждали. Мы сошлись вот на чём: прежде всего мы должны окончательно убедиться в том, что тот человек, которого я видела, действительно бывший командир «Героев Харви».

 

16

Два дня подряд мы не видели никого похожего на майора Харви. Насколько мы могли понять, тот человек за всё это время не выходил из дома, но на третий день, когда в башенке дежурили мы с Робин, мы увидели его более чем отчётливо. «Рейнджровер» на этот раз остановился метрах в десяти от ворот, так что, выйдя на улицу, майор Харви прошёл эти метры до машины. Когда он появился в воротах, то был перед нами как на ладони: невысокий пухлый мужчина в тёмном костюме... единственный на всей Тёрнер-стрит не одетый в военную форму.

Робин изумлённо уставилась на меня.

— Это действительно он! — выдохнула она.

А я уже начинала сомневаться в том, что видели мои глаза, в собственных воспоминаниях, поэтому, получив доказательство своей правоты, разволновалась. Я была чрезвычайно довольна собой, так что стояла и победоносно смотрела на Робин. «Рейнджровер» развернулся и медленно, на первой скорости, удалился прочь. Я снова выглянула в окно. Майор Харви сидел позади слева, как и раньше, и о чём-то болтал с водителем, льстиво улыбаясь.

Когда машина выехала с Тёрнер-стрит, я прислонилась к стене и посмотрела на Робин.

— Вот ведь выродок! — сказала я. — Это же...

— Не ругайся, Элли, — со смущённым видом перебила меня Робин. — Мы ведь в церкви.

— Ладно, — согласилась я, сделав над собой усилие. — Но погоди, когда мы отсюда выйдем, я буду ругаться словами, которых ты никогда не слышала. Буду ругаться, как погонщик волов, которому достались верблюды. И вот что я тебе скажу, раз уж мы в святом месте... Здесь можно кое-что сказать. В Библии ведь говорится об Иуде Искариоте? А этот тип настоящий предатель, самый что ни на есть Иуда!

— Но не мог же он на самом деле... Неужели он сам предал «Героев Харви»? — спросила Робин.

— Не знаю. — Я попыталась подумать об этом, но слишком устала. — Просто не знаю. Наверное, он не рассчитывал на засаду около того танка, потому что если бы он знал заранее, то не пригласил бы зрителей. Солдаты явно не предполагали, что мы спрятались в буше прямо над ними. Я уверена только в том, что если Харви и был раньше на нашей стороне, то теперь это-не так.

И только к следующему утру я наконец нащупала главное. Я вдруг вспомнила разговор с мужчиной в машинном сарае у дома Кевина, когда встретила там миссис Макка. Прямо посреди завтрака, допивая фруктовый сок, я подавилась хлопьями и взволнованно спросила у Робин:

— Слушай, а что такое «чолки»?

— Чолки? Не знаю.

— А где словарь?

— Не знаю.

— Спасибо за помощь! — огрызнулась я.

Помчавшись наверх, в гостиную, я нашла словари — оксфордский и австралийский. Но они помогли мне не больше, чем Робин. Стало ясно лишь, что «чолки» так или иначе связано с мелом, «чолк». Я уже сильно подозревала, что это словечко может означать, но нуждалась в подтверждении. И его дал мне Гомер, когда вернулся со своей смены. Мы сидели вдвоём в эркере.

— Чолки? Это учитель — всё это знают.

— Вот как? Действительно? Ну тогда всё сходится. Тот мужчина, в сарае Кевина, сказал, что там был человек, бывший чолки, и именно он отбирал людей на территории ярмарки — по его подсказке людей уводили... — Я ещё сильнее разволновалась, вспомнив кое-что ещё. — И к тому же, кем бы он ни был, он знал всех, кто состоял в армейском резерве. Всё это идеально подходит к Харви! Идеально подходит!

Когда мы поведали об этом остальным, каждый отреагировал по-своему. Фай просто сидела, побледнев от потрясения, не в силах что-либо сказать. Ей словно никогда и в голову не приходило, что люди способны на такие низости. Ли, тоже побледневший, вскочил, его глаза пылали. Он изо всех сил ударил кулаком по стене.

— Он покойник! — заявил Ли. — Именно так. Он покойник.

Пройдя через комнату, Ли встал у окна, засунув руки под мышки и дрожа всем телом.

Гомеру понадобилось некоторое время, чтобы освоиться с этой мыслью.

— Да, всё сходится, — заговорил он почти мягко. — И это очень многое объясняет.

— Ну и что нам теперь делать? — спросила я. — Если мы намерены как-то атаковать те дома, то чего именно мы хотим? Уничтожить сами дома и всех, кто в них окажется? А дом Фай тоже? Хотим ли мы убивать людей? И майора Харви в том числе?

— Да! — заявил Ли, не оборачиваясь. — Всё перечисленное.

Он выпрямился и сделал выпад вперёд, как будто пронзая солдата. Ли становился страшным, когда вёл себя вот так.

— Это просто ужас, что они живут в нашем доме, — пробормотала Фай. — Мне кажется, нужно провести полную дезинфекцию, когда они уйдут. Но мне не хочется разрушать дом. Мама с папой убьют меня за это.

— Думаю, твоим соседям не слишком понравится, если мы подожжём все дома, кроме твоего, — заявил Гомер. — Это будет нечестно.

Фай окончательно впала в отчаяние.

— Я же видела, как взорвался дом Корри, — сказала она. — Видела, что они с ним сделали...

— Давайте потом решим, — предложил Гомер. — А сначала подумаем, можем ли мы вообще как-то напасть на то место. Если нам не удастся изобрести способ, как это сделать, то Фай не о чем тревожиться.

— Ты говорил о поджоге, — напомнила я. — Но не знаю, легко ли это?

— Это первое, что пришло мне в голову, — ответил Гомер.

— И ты собираешься убивать людей? — спросила Робин.

— Да! — снова отозвался Ли.

— Ли! — обратилась к нему Робин. — Перестань так говорить! Мне противно, когда ты такой. Меня это пугает.

— Но ты не видела, что они сделали с лагерем «Героев Харви», — возразил Ли.

— Вернись, Ли, сядь сюда, — попросила я.

Через мгновение-другое он так и поступил — сел рядом со мной на диван.

— Думаю, есть всё-таки разница между тем, чтобы поджечь дом, зная, что кто-то может погибнуть, и тем, чтобы намеренно убивать, — заговорил Гомер. — Но вообще-то, если мы убьём Харви и несколько старших офицеров, мы всё-таки поможем родине в этой войне. Мы же так спасаем жизни наших людей. Это факт, и тут даже спорить не о чем. Настоящий вопрос в том, хватит ли у нас духу на такое?

На какое-то время мы погрузились каждый в свои мысли. Я догадывалась, что все заняты тем же, чем и я, — копаются в себе, пытаясь понять, способны ли они на хладнокровное убийство. К собственному удивлению, я поняла, что, пожалуй, способна. Хотя мне не нравилось, что война так быстро меня ожесточила, я всё же чувствовала, что именно это от меня и требуется. Ведь все люди, запертые на территории ярмарки: мои родители, наши друзья, соседи — вполне могли этого ожидать. И те беспомощные милые бедолаги, что очутились в лагере Харви, тоже. Да и остальные люди по всей стране. И каким-то образом оказалось, что я должна просто сделать это. А насчёт того, как это повлияет на меня, думать уже потом. Странно, но только сейчас я осознала, что это может быть опасным и для меня самой.

— Я буду делать то, что должна, — сказала я.

— А если это будет означать намеренное убийство? — спросил Гомер.

— Да.

— А ты сможешь направить на них оружие и нажать на курок? — продолжил Гомер. — Сделать это спокойно, сознательно. Мы ведь уже знаем, на что ты способна сгоряча.

Робин хотела возразить, но Гомер быстро перебил её.

Мы должны задавать друг другу такие вопросы, — сказал он. — Нам надо понять. Ничего хорошего не будет, если в критический момент окажется, что кто-то не в силах исполнить задуманное. Тогда мы просто погибнем.

— Боже, мне иногда хочется, чтобы мы оказались в плену, как все остальные, — покачала головой я. — Но почему именно нам приходится всё это делать? Я не знаю, на что способна, и не узнаю, пока не окажусь в конкретной ситуации. Но думаю, что смогла бы застрелить одного из них.

— Отлично, — кивнул Гомер. — Ли?

— Я никого не подведу, — ответил тот.

— Что это значит?! — Робин начала выходить из себя. — Получается, что любой из нас, кто не хочет убивать, подводит остальных? Будь реалистом, Ли! Иногда для того, чтобы не сделать чего-то, нужно больше храбрости, чем для того, чтобы сделать.

Ли промолчал, просто снова задумался, не обращая внимания на то, что я поглаживаю его бедро. Гомер наблюдал за ним с минуту, потом вздохнул и повернулся к Фай:

— А ты, Фай?

— Сделаю всё, что смогу, — ответила она. — Даже если придётся уничтожить наш дом. Но, если честно, не вижу необходимости. В нашем доме поселили просто рядовых. Ни одной важной персоны там, похоже, нет.

— А ты сможешь в кого-нибудь выстрелить? — спросил Гомер.

— Нет. Ты же знаешь, я ни разу в жизни ни из чего не стреляла. Я уже умею заряжать и так далее, но стрелять не хочу.

— Ладно, хорошо, — кивнул Гомер. — Но сумеешь ли ты столкнуть кого-то с крыши, или зарезать, или, например, бросить в ванну электронагреватель, чтобы кого-то убило током?

— Наверное, только последнее.

— Значит, ты могла бы кого-то убить, если бы при этом не нужно было вступать в физический контакт?

— Пожалуй... Тут действительно есть разница. Я, наверное, и стрелять могла бы, если бы умела обращаться с ружьём.

— Робин?

— То, что сказала Элли, заставляет меня задуматься, — неожиданно сказала Робин. — Когда она спросила, почему именно мы оказались в таком положении, почему не попали в плен, как остальные... Может, для нас это некое испытание, проверка, мы должны продемонстрировать, на что способны... — Она встала, прошла к окну, потом повернулась к нам лицом. — И в конце, возможно, нас будут судить именно по тому, как мы справились с самими собой. Думаю, мы только тогда сможем пройти это испытание, если будем действовать с честью, если изо всех сил будем стараться поступать правильно. Если мы не станем делать что-то из жадности, амбиций, ненависти, жажды крови... если будем поверять все собственными убеждениями, постараемся быть храбрыми, честными, справедливыми... ну, думаю, ничего другого от нас и не требуется. Мы вовсе не обязаны быть безупречными, стоит хотя бы просто стремиться к этому.

— Ну и что ты готова совершить? — спросил Гомер.

— Не могу сказать заранее. Давайте составим план, а я сделаю всё, что смогу, чтобы его осуществить. И пока тебе придётся удовлетвориться этим.

— А как насчёт тебя самого, Гомер? — спросила я.

Гомер ответил, и его голос был таким же решительным, как и взгляд:

— Я буду сражаться и ни перед чем не отступлю. Ну, пожалуй, хладнокровно убить женщину-солдата мне было бы трудновато, это самое тяжёлое для меня. Может, это и нелогично, но так уж оно есть. Но думаю, если понадобится, я и это сделаю.

Каждый из нас что-то сказал. Мы теперь приблизительно знали, как каждый смотрит на дело. Следующей стадией стала разработка плана. Мы говорили и говорили. Фай не нарисовала карту, которой от неё ждали, так что пришлось просто задать ей тысячу вопросов. Где в каждом из особняков задняя дверь? Где внутренние лестницы? Имеются ли за домами веранды? Сколько спален в каждом доме? Где установлены щитки с электросчётчиками? Какое отопление? Фай отвечала подробно, но через какое-то время начала во всём сомневаться. Она не могла припомнить, где есть винный погреб, а где его нет и где имеются большие холодильные камеры.

К этому времени пришла нора очередной паре отправляться в церковь на дневное дежурство. Мы решили, что должны продолжить наблюдение, потому что нам требовалось как можно больше информации.

В следующие три длинных дня мы занимались всё тем же, а потом скорее удача, чем некий грандиозный план, который мы долго и тщательно разрабатывали, дала нам то, чего мы хотели. Однажды утром мы с Ли наблюдали за тем, как по Тёрнер-стрит медленно движется какой-то мебельный фургон. Это был фургон доставочной фирмы в Страттоне — Виррави был слишком маленьким, чтобы иметь собственную компанию перевозок. Фургон поднялся на холм, развернулся и остановился перед особняком в дальнем конце улицы. Из кабины вышел солдат-водитель и не спеша прошёл к другому дому. Грузовик стоял там несколько часов, и ничего не происходило. Но ближе к обеду из здания, которое мы теперь называли штабом, вышел офицер и позвал с собой караульных. Они повиновались, но без особого восторга. Офицер что-то им сказал, потом повёл к дому, перед которым стоял грузовик. Через несколько минут стало ясно: происходит нечто вроде грандиозного грабежа. Сначала солдаты вынесли из дома наружу прекрасный обеденный стол, старинный, тёмный, сверкавший на мягком солнце. За столом последовали шесть стульев из такого же тёмного дерева, с мягкой темно-бордовой обивкой. Затем вынесли несколько огромных картин в тяжёлых золочёных рамах, каждую тащили по два человека. Офицер суетился вокруг, распоряжался, но сам ничего не делал. На погрузку ушло много времени, потому что офицер следил за тем, чтобы каждая вещь была тщательно обёрнута тканью, но после погрузки картин отпустил солдат на обед. И больше до конца дня к грузовику никто не подходил.

Когда мы с Ли закончили дежурство и устало притащились обратно, я изложила ребятам некоторые свои соображения. На мысль меня натолкнуло наблюдение за грузовиком, целый день стоявшим на холме.

— Слушайте, — заговорила я, — а если предположить, что один из нас заберётся в грузовик, отпустит тормоза, поставит на нейтралку и тут же выскочит... Машина покатится вниз по холму. Она поедет точно по Тёрнер-стрит и врежется в дом в конце улицы. Конечно, все, кто там есть, сразу выскочат наружу. А мы воспользуемся тем, что они отвлеклись, проберёмся в дом и подожжём его. Надо постараться причинить как можно больше разрушений. Мы можем по одному проскочить в разные дома. А когда начнётся пожар, все снова будут заняты, и мы в суматохе сбежим.

Конечно, это было очень рискованно, но мы уже так устали от безделья и разочарования, что тут же решили попытать счастья. И хотя первая часть выглядела очень опасной, дальше мы могли преспокойно удрать в темноте. А когда пожар разгорится, это уже будет не так легко.

Мы принялись за работу. Собрали всё легковоспламеняющееся, что можно было распихать по карманам. Нашли бутылки со скипидаром, керосином и спиртом и, конечно, не забыли спички. Все свои пожитки мы оставили в саду, откуда могли без труда забрать. Предполагалось, что отступать мы будем прямиком через город, чтобы встретиться у дома миссис Александер, рядом с территорией ярмарки. В последний раз, когда мы там были, я видела в её гараже две машины, и обе с ключами в замке зажигания. Возможно, они до сих пор там, и это могло нам пригодиться, если мы решим, что машина — лучшее средство для бегства.

Мы сверили часы. Фай предстояло снять грузовик с тормозов. Все остальные выбрали себе по дому, но добираться до садов за ними должны были разными маршрутами. Я выбрала соседей Фай — особняк, в котором, похоже, жил майор Харви. Для дома Фай никого не нашлось, просто потому, что он не был самым важным, и мы ведь могли выбрать всего четыре объекта для нападения. У нас оставалась уйма времени, и мы не торопились: до назначенной атаки в три ночи оставалось ещё полтора часа.

Только уже перебираясь через изгородь сада за домом соседей Фай, я по-настоящему ощутила страх. До того всё шло как-то хаотично, неорганизованно. Но теперь, в холодной темноте, зная, что где-то между мной и домом — солдат с оружием, исходивший от земли холод будто прополз по ногам и распространился по всему телу. Я то ли дрожала, то ли это были судороги, не знаю, и несколько минут потратила, пытаясь совладать со своей нервной системой. Когда это не помогло, я поняла, что надо просто действовать дальше. Через изгородь я перелезла без труда — это была старая кирпичная стена около полутора метров высотой — и оказалась в дальнем углу, в яме для компоста. Владелец этого дома был отличным садоводом — таких ям тут был целый ряд, и в каждой лежал компост особого вида. Я упала на колени, так что пришлось выбираться из ямы, отряхивая джинсы, и уже после этого я осторожно двинулась к дому. Где-то внутри горел неяркий свет, возможно просто ночник. Мне понадобился едва ли не час, чтобы одолеть пятьдесят метров, а это заставляло сосредоточиться. Я делала шаг, потом выжидала несколько минут. Да, это было невероятно трудно, тем более что я с ужасом ждала, что вот-вот в меня вонзится пуля. Мне очень хотелось сказать: «Какого чёрта!» — и быстро пробежать хоть с десяток шагов. Но я держала себя в руках, продолжая продвигаться дюйм за дюймом. Это было и страшно и скучно одновременно.

Я остановилась у комнаты, которая походила на прачечную. Не знаю почему, но комнаты для стирки можно узнать сразу. Наверное, дело в запахе, который отмечаешь бессознательно. Я съёжилась там, пытаясь в темноте рассмотреть циферблат часов. Казалось, для этого понадобилась целая вечность, но я всё-таки поняла, что на часах два сорок пять. Разобравшись со временем, я потратила минут пять на то, чтобы изучить некий предмет возле моей левой лодыжки.

Это был, как я решила, газовый счётчик с краном. Ещё десять минут. Я изучила растение возле правой ноги. Незабудка. Ничего интересного.

К трём часам я тряслась всем телом. Но теперь уж точно от холода. Я искренне болела за Фай, которой нужно было стронуть с места грузовик, я ей даже завидовала, что в целом мне несвойственно. Как правило, я не спешила рисковать жизнью.

Стрелка медленно переползла за три часа.

«Торопись, Фай!» — мысленно твердила я.

Я уже начинала бояться, что от холода моё тело вот-вот скрутит судорога. Пять минут четвёртого, а на дороге тихо, как в сенном сарае. Десять минут четвёртого — и ничего. Я просто не могла в это поверить. И гадала, сколько ещё мне придётся ждать и когда я готова буду сдаться. Об этом мы заранее не подумали. В четыре часа должны были смениться караульные, на место сонных придут бодрые, выспавшиеся, и они без труда меня обнаружат. В три часа пятнадцать минут я медленно поднялась на ноги, услышав, как похрустывают мои коленки, чувствуя напряжение во всём теле. Я решила, что последний срок ожидания — три двадцать. А в три двадцать четыре начала отступление, почти такое же медленное. Когда я добралась до задней стены, было уже сорок минут четвёртого. Я немного постояла перед компостной ямой, пытаясь понять, правильно ли я поступаю, потом перелезла через стену и трусцой побежала к дому учителя музыки.

Гомер был уже там, он сходил с ума от тревоги.

— Как ты думаешь, какого чёрта там могло случиться? — то и дело повторял он. — Как ты думаешь?

— Не знаю, — снова и снова повторяла я, не теряя надежды.

— Как ты думаешь, мог кто-то пойти сразу к дому миссис Александер?

— Без вещей — нет.

Сразу после четырёх часов пришла Робин.

— Никого не видно, — доложила она.

В половине пятого появился Ли и, наконец, в четыре часа сорок пять минут — Фай. Она была в отчаянии.

— Грузовик оказался заперт! — выпалила она, едва увидев нас. — Он был заперт!

Я рассмеялась. Мы ничего тут не могли поделать. Такая простая штука, а мы о ней не подумали, никто не подумал! Я за весь день не видела, чтобы кто-то запирал кабину, но я ведь не следила за этим специально.

— Я ничего не могла придумать! — всхлипывала Фай. — Разбить стекло нельзя из-за шума. Я ждала, думала, кто-нибудь из вас придёт, но никто не пришёл.

Мы все были эмоционально измучены не меньше, чем физически. Когда я сказала, что мы на следующий день тоже должны вести наблюдение из церкви, меня никто не поддержал.

— Ох нет! — простонала Фай. — Это уж слишком!

— Для одной ночи достаточно, — согласилась с ней Робин.

— Сама иди туда! — огрызнулся Ли. — А я отправляюсь спать.

— Ну и пойду.

Почему-то я была уверена, что это важно. А все молча наблюдали, как я собираюсь. Никто не произнёс ни слова, когда я выходила из дома. Но уже через окно я услышала, как они начали спорить, кто должен первым идти наблюдать. Я подняла раму окна и просунула внутрь голову, чтобы вставить своё словечко.

— Эй, говорите шёпотом, ребята! Ночью звуки далеко разносятся.

Я знала, что день в башне церкви будет длинным и одиноким, но ничего не имела против. Я поспала час или около того, забравшись туда, и от этого чувствовала себя немного скованной, но, придя в себя, весь день спокойно наблюдала и думала. На улице ничего особенного не происходило. Грузовик переехал к следующему дому и в него погрузили кабинетный рояль, из следующего дома вынесли пару ковров и комод с зеркалом. Но к этому времени грузовик уже отъехал слишком далеко вниз по холму, и нечего было думать о том, чтобы постараться завершить задуманное. Требовалась идея получше.

Я видела, как в половине десятого из своего дома вышел майор Харви. «Рейнджровер» уже ожидал его. Майор сел на заднее сиденье — кроме водителя, в машине никого не было. «Рейнджровер» развернулся и покатил прочь. Я думала, не на ярмарочную ли площадь он поехал. Может быть, сегодня на допрос отправят моих родителей...

Сразу после четырёх часов майор вернулся, вышел из машины и направился в дом; на этот раз вместе с ним вышел и шофёр, но двинулся он к другому дому, оставив машину на улице. Солдат всё ещё находился в доме, когда около десяти вечера я поднялась и тихонько отправилась обратно. К этому времени я уже знала все привычки караульных, а запах готовящейся еды заставлял меня весь вечер истекать слюной, но от этого у меня родилась новая идея. Пробираясь за домом в ночном холоде, я потратила время не зря.

Когда я вернулась в дом учителя музыки, ребята захлопотали вокруг меня. Думаю, они чувствовали себя виноватыми. А я так измучилась, что даже протестовать не стала. Когда же я изложила им свою идею, они её приняли почти мгновенно. Всё было как прошлой ночью: нам отчаянно хотелось что-то сделать, и потому мы готовы были ухватиться за любую возможность.

А я хотела устроить такой взрыв, от которого посыпались бы окна в Лос-Анджелесе. И держалась эта мысль на воспоминании о домашнем газовом обогревателе. В детстве я выучила одно правило: если ты включаешь газ и не поджигаешь его сразу же, то надо поскорее убегать. Если подождёшь хоть несколько секунд и зажжёшь другую спичку, скорее всего, останешься без лица. Просто удивительно, как быстро утекает газ!

А если это происходит так быстро, то каким будет эффект, если оставить три или четыре обогревателя открытыми минут на тридцать? А потом чиркнуть спичкой? Будет большой-пребольшой «бумс»!

Такова была главная часть плана. Мы с Гомером продумали его более тщательно и аккуратно. Первое, что заставляло меня нервничать во время нашего неудачного рейда, — это мысль о том, что мы потратили на планирование не так много времени, как хотелось бы. Мы слишком многое предоставили на волю случая.

Поэтому в этот раз мы гораздо лучше рассчитали время, имея в виду вероятность и успеха, и неудачи. Мы решили собрать пять велосипедов и взять их с собой, чтобы, если понадобится, быстрее добраться до гаража миссис Александер. Нам осталось решить лишь одну проблему. Хотя я с самого начала понимала, что она и будет наисложнейшей. Проблемой был момент поджога. Я предположила, что можно сделать дорожку из какой-то горючей жидкости, как мы сделали, взрывая мост с помощью бензиновой цистерны, но это не слишком надёжно. И конечно, все тут же отвергли этот вариант.

— Караульные почувствуют запах, — покачал головой Гомер. — Это слишком опасно, пусть даже они закрывают окна в такой холод. Незачем лишний раз рисковать.

Решил проблему Ли. Он просидел молча полчаса, а потом вдруг вскочил на ноги, напугав меня. Он не закричал «Эврика!», но идея оказалась хороша.

— Идём во все дома, которые открыты, — приказал он, — и собираем тостеры и электрические кухонные таймеры. Не возвращайтесь, пока не найдёте хоть один. И не задавайте вопросов. Если поторопимся, сможем всё сделать прямо этой ночью.

— А заодно ищите и велосипеды, — сказал Гомер, когда мы начали утомлённо подниматься с мест.

Я уже и забыла, когда в последний раз спала как следует, так что двигалась практически на автопилоте.

Мы пошли вместе с Фай. Теперь мы передвигались по городу более уверенно. Кроме холма Снобов и торгового центра на Баркер-стрит, были ещё две зоны, постоянно освещавшиеся по ночам. Мы предполагали, что там живут люди, потому держались подальше. Но остальная часть города, тёмные улицы и молчаливые дома были в эти дни предоставлены сами себе. Мы никогда не видели там патрулей. Как будто солдаты были полностью уверены в том, что установили контроль над Виррави. Наверное, переловили всех, кроме нас.

«Ну, — мрачно думала я, — если мы сделаем сегодня то, что задумали, нам в Виррави долго нельзя будет появляться».

Мы с Фай зашли в четыре дома, легко отыскали четыре тостера, но с таймерами возникла проблема. Однако в последнем жилище мы сорвали джекпот. Там почти в каждой комнате были таймеры, они управляли радиаторами. Видимо, здесь жил кто-то очень организованный.

К двум часам все вернулись, каждый со своей небольшой коллекцией предметов и каждый катил велосипед. Робин нашла насос, в котором мы весьма нуждались, потому что почти все шины были спущены. Ли не сумел найти таймер, но мы с Фай решили его проблему. Но зато Ли нашёл пару кусачек и с их помощью показал нам, что собирается сделать. Это оказалось очень просто, умно и давало нам большой шанс на успех.

Когда мы оценили его план, Ли кусачками перерезал нагревательную спираль в каждом из тостеров и заставил нас потренироваться в установке таймеров.

К тому времени было уже три, пора выходить. Мы взяли таймеры, быстро собрали вещи, на этот раз прихватив с собой всё, чтобы обеспечить скорейший побег.

Мы выбрали те же дома, что и накануне. Я направилась к соседям Фай, Робин — к следующему дому, в котором, как мы думали, также жили офицеры; в следующий пошёл Ли — это был дом доктора Берджеса, где располагался штаб. Напротив него стоял большой новый кирпичный особняк, где ночевало множество офицеров, его Гомер выбрал для себя. Фай не нужно было теперь спускать грузовик с тормозов, и она храбро предложила пойти в свой собственный дом, но мы уговорили её отправиться в другой, на вершине холма, более густонаселённый. Но конечно, оставался шанс, что её дом точно так же пострадает от взрыва, и Фай это знала.

Я отправилась тем же маршрутом, что и в предыдущую ночь, перебралась через кирпичный забор и компостную яму. Я крепко держала в руке свой тостер, таймер торчал бугром в кармане, в другом кармане лежал фонарик. Мы должны были оказаться на месте к четырём часам, так что у меня было достаточно времени, чтобы продвигаться вперёд медленно и осторожно. Но наверное, меня уже просто тошнило от этой осторожности, от постоянного внимания, от дисциплины. Потратив пять минут на шесть шагов, я наконец потеряла терпение и следующие десять метров одолела одни махом, чтобы спрятаться за лимонным деревом. Я подумала, что таким образом избавлюсь от монотонности. Но это меня едва не погубило. Я уже готова была выйти из-за дерева и шагнуть дальше, когда услышала треск какой-то веточки. Похоже, на неё наступила человеческая нога. Я заколебалась, йотом пригнулась за деревом и стала ждать. И действительно, мгновением позже по саду скользнул луч фонаря. Он в пугающей тишине освещал растения. Я ещё сильнее прижалась к земле и зажмурилась, ожидая, что в меня вот-вот вонзится пуля. Интересно, думала я, услышу ли я что-нибудь, прежде чем умереть? Или всё это происходит так быстро, что ничего не успеваешь заметить? Я наконец заставила себя приоткрыть глаза и чуть повернула голову, чтобы хоть что-нибудь увидеть напоследок. Я почти ожидала, что караульный уже рядом и будет смотреть на меня сверху вниз, направив дуло винтовки мне в голову. Но увидела только луч фонаря, по-прежнему исследовавший сад, на этот раз довольно далеко от меня — свет падал на какой-то розовый куст. Потом ушёл в сторону. Я сразу поняла, в каком глупом положении оказалась из-за этого промаха. Тронувшись с места в любой момент до четырёх часов, я рисковала быть обнаруженной. Если же я никуда не пойду, останусь слишком далеко от дома, когда пробьёт четыре. В любом случае дело было плохо. Я раздумывала минут десять и решилась на компромисс. Нужно переместиться так, чтобы видеть охранника, а уж там решать, как быть дальше.

Теперь я двигалась с предельной осторожностью. И испытывала при Этом мучительную боль, потому что слишком долго лежала, свернувшись, как напуганная морская свинка. Я чуть не захихикала, когда представила, как буду объяснять наличие тостера, если меня поймают. «Мне вдруг ужасно захотелось тостов, и я искала розетку».

Я пробиралась дальше, оглядываясь во все стороны, и наконец увидела караульного. Он — или она, в темноте было не разобрать, — как будто всё ещё рассматривал сад и прислушивался. Повезло мне, попался опытный солдат. Я старалась увидеть часы, но было слишком темно, не понять, сколько времени.

Мы задумывали всё из расчёта на смену караула в четыре часа, а теперь я не знала, как долго до этого момента. Оставалось только надеяться, что я услышу, как смена подойдёт к дому. Церемония смены караула всегда была весьма краткой. Я её столько раз наблюдала, что знала весь протокол. Вновь прибывшие останавливались на улице. Старший смены свистел, дежурные охранники выходили на улицу, отчитывались, выстроившись в ряд, а потом маршировали в свою казарму, или где там они жили, а новые рассыпались по своим постам. Это занимало всего несколько минут, но именно от этих минут и зависело всё для нас.

Я подумала, что если караульный услышит свист, то и я его услышу, так что застыла на месте и ждала. Мне казалось, прошла целая вечность, но на самом деле всего через десять минут до меня донёсся звук шагов на дороге. Караульный тоже услышал это и, сразу утратив бдительность, поспешил за угол дома. И там остановился, ожидая свистка. Нет, всё-таки это была женщина. Похоже, ей нельзя было выходить на улицу раньше сигнала, и она замерла на месте. Видимо, в каждом доме охранники точно так же прятались за углами, ожидая момента освобождения. Четыре часа невыносимой скуки посреди ночи... ну, их можно было понять.

Наконец я услышала далёкий заливистый свист, и стражница исчезла, даже не оглянувшись. На осторожность у меня уже не оставалось времени. Я выпрямилась и быстро пошла к задней двери. Да, если караульные вообще останутся в живых, завтра у них будут серьёзные неприятности. Но моим главным страхом оставалась сама дверь. Если бы двери оказались запертыми, то мы должны были принять решение самостоятельно: либо отступать, либо замотать руку свитером и разбить стекло. Но Фай уверяла, что двери не должны быть запертыми. Её теория состояла в том, что большинство жителей Тёрнер-стрит очень заботятся о своей безопасности, и потому на задних дверях всех домов имеются врезные замки, как и в её доме. И солдатам, чтобы впервые попасть в дома, нужно было их взломать. А это значило, что если дверь не отремонтировали, то она до сих пор не заперта... и её даже невозможно запереть.

Теория выглядела весьма логичной и на этот раз сработала. Когда я повернула ручку двери и толкнула её, дверь едва не упала. Она распахнулась настежь, потом вернулась на место и ударилась о косяк. «Ну, Фай!» — усмехнулась я, надеясь, что и у других дела обстоят так же. Было очень темно, и мне понадобился фонарик — я нашарила его в кармане и, прикрыв рукой стекло, включила. В тусклом розоватом свете я увидела ряд ботинок и поняла, что очутилась в задней прихожей. Всё было именно так, как описывала Фай.

Я направилась прямиком к кухне. С помощью тоненького неяркого луча нашла плиту. Одного взгляда на неё хватило, чтобы мне стало плохо. Плита оказалась электрической. Это означало, что мне придётся продолжить поиски, нужно больше времени. Я поспешила в столовую, на коже выступил пот. Но тут я нашла то, что искала, — газовый обогреватель. Я открыла его на всю катушку и впихнула за трубу таймер с тостером. Я должна была установить таймер примерно на условленное время, так, чтобы всё-таки могла убежать. Но я теперь не знала, есть у меня время или нет, даже боялась об этом думать, а если честно, так перепугалась, что мне вообще уже было на всё плевать. Но я всё же проверила разрезанные провода тостера: если они окажутся недостаточно близко друг к другу, искра между ними не проскочит, и все усилия окажутся напрасными. Газ вовсю заполнял комнату, и я старалась не вдыхать его. Запах был отвратительным. Просто ужас, как быстро он распространялся... Я придвинула провода немного ближе друг к другу, чуть изогнув их, и поспешила в гостиную. Там тоже стоял обогреватель, отлично. Есть ли у меня время проверить ещё комнату для игр и кабинет? Да. Ну, в одно помещение я точно могла заглянуть. Комната для игр. Я буквально влетела в неё, обшарила прикрытым ладонью лучом фонарика. И — да, удача, удача, третий обогреватель! Я включила его и поспешила к задней двери, отчаянно желая оказаться снаружи, в страхе, что новый караульный уже на посту. Я чуяла запах газа даже от задней двери. Поверить невозможно, как быстро он распространяется. Я приоткрыла дверь и выглянула наружу. Я не могла позволить себе тратить время, проявляя слишком много осторожности. Закрыв дверь за собой, я метнулась к укрытию. Хрусь-хрусь-хрусь... Это был скрип ботинок охранника по гравию, солдат обходил дом. Я нырнула, как какой-нибудь футболист за мячом, и, приземлившись за кустом с крошечными цветками, ушибла о камень колено. Ох, это несчастное колено! Каждый раз, налетая на что-нибудь, я ушибала именно его, всегда одно и то же! Я сунула в рот кулак, чтобы не завопить от боли, и лежала, заливаясь слезами. И в то же время я невольно замечала, какой чудесный сладкий запах у цветов надо мной. Наверное, это было безумием — в такой момент думать об ароматах, но так уж оно было.

Я позволила себе полежать несколько секунд под этим кустом, но надо было поскорее отсюда уходить. С таймером я обошлась весьма небрежно в смысле установки времени, так что всё вокруг могло взлететь на воздух раньше, чем планировалось. Я выползла из-под укрытия и снова начала невыносимо медленное движение через сад, теперь уже в обратную сторону, к изгороди. Я дала себе десять минут, но страшно боялась, что вот-вот раздастся взрыв. По моему лицу стекал пот, будто я пробежала километров пять. Я воображала, как таймер внезапно срабатывает, электричество ударяет по тостеру, искры летят от одного разрезанного провода к другому и газ в одно мгновение превращается в гигантский шар огня...

У компостной ямы я, не обращая внимания на колено, стремительно перелезла через стену и захромала вдоль неё. Я отправилась прямиком к велосипедам и там взвыла от радости, увидев Фай, державшую сразу два велосипеда.

Конечно, я тут же зашипела на неё:

— Ты что творишь? Здесь стоять слишком опасно! — Но при этом я улыбалась во весь рот.

— Знаю, — ответила Фай. — Но я не могла уехать одна.

И я заметила, как в темноте на перепачканном лице сверкнули в улыбке её безупречные белые зубы.

Я схватила один велосипед, и мы, не обменявшись больше ни словом, покатили прочь. И тут же я услышала топот бегущих ног за спиной. Испуганная, я с надеждой оглянулась. Это оказался Ли.

— Скорее убираемся отсюда! — крикнул он, тяжело дыша.

— Хорошая сценка для кино, — прошептала я.

Ли сначала глянул на меня недоумённо, но потом, вспомнив, улыбнулся и вскочил на свой велосипед. Через секунду он уже метров на пять обогнал нас. Мы с Фай нажали на педали, догоняя его.

На то, чтобы добраться до дома миссис Александер, понадобилась уйма времени. Нам пришлось выбрать кружной путь, который шёл в основном вверх по холму. Но когда мы наконец около её гаража соскочили с велосипедов, холм напротив уже был охвачен огнём. Я никогда не видела извержения вулкана, но думаю, это было похоже на то. Слышалось громкое гудение, огонь то и дело рассыпался искрами, как бенгальские свечи. А ещё через мгновение будто раздался мощный удар грома. И одновременно — ещё два взрыва.

Мы не могли рассмотреть отдельные дома, но я видела, как в воздух взлетела какая-то крыша, рассыпавшись на части, и сразу же загорелись деревья, пылая, как сумасшедшие.

— Чёрт побери... — пробормотала Фай, благоговейно глядя на пылающий ад.

Это было самое крепкое из всех возможных для неё выражений.

Рёв огня был уже таким громким, что с того места, где находились, мы прекрасно его слышали. Волна жара от взрыва вдруг промчалась по саду, как стена, сгибая деревья и кусты и чуть не сбив нас с ног. Мимо меня проносились тёмные тени. Они как будто возникали ниоткуда — это были птицы, удиравшие от пожара. Половина Виррави была освещена, как днём. А в небе сияло адское красное зарево, я почти чуяла запах горения.

— Быстрее, — сказал Ли. — Надо убираться отсюда.

Мы бросились в гараж. Теперь у нас хотя бы был свет фонариков, в отличие от того случая, когда я в прошлый раз заходила сюда, рылась вокруг в поисках спичек, подвергаясь жуткой опасности.

— Надеюсь, Робин и Гомер успели удрать оттуда, — сказала я.

Но вообще, на разговоры времени не было. Я распахнула дверцу ближайшей машины, села в неё и повернула ключ. Раздался слабый скрипучий звук.

— Ох, чёрт, — проворчала я, — аккумулятор сел.

Ли заглянул в другую машину, пикап, и повернул ключ — с тем же результатом.

Едва он выпрямился, как в гараж ворвалась Робин, задыхаясь и вытаращив глаза.

— Все здесь? — спросила она.

— Гомера нет. А машины не заводятся.

— Ну и... — пробормотала она и снова исчезла снаружи, наверное, чтобы поискать Гомера.

Я снова проверила первую машину, но утомлённый звук стал ещё более утомлённым и наконец вовсе заглох.

— Придётся обойтись велосипедами, — сказала я, обращаясь к Ли.

Мы выбежали наружу и вывели велосипеды из сарая, где бросили их. Я невольно то и дело оглядывалась на яростное пламя, бушевавшее на холме. Во всех населённых частях Виррави горел свет, и мы видели фары множества автомобилей, устремившихся к Тёрнер-стрит. И ещё я рассмотрела две пожарные машины, ехавшие со стороны ярмарочной площади.

— Кое-что полезное для себя мы определённо сделали, — произнёс Ли. — Если мы уничтожили многих офицеров, у них может не найтись кого-то достаточно умного, чтобы начать погоню и вообще отдавать приказы.

Я кивнула.

— Значит, надо воспользоваться преимуществом. А как насчёт Гомера? Мы ему оставим какую-то записку?

Снова появилась Робин, возникнув из темноты, она катила свой велосипед.

— Я его подожду, — сказала она.

— Нет, Робин, нет, это слишком опасно. Пожалуйста, Робин, не надо!

Она немного помолчала. Но тут всех нас выручил голос, донёсшийся из ночи.

— Эй, кто-нибудь хочет жареного? — Это был Гомер.

— Не бросай велосипед! — быстро крикнула я. — Машины не заводятся. А где Фай?

— Здесь, — пискнула она откуда-то.

— Ну тогда вперёд, славная пятёрка!

 

17

День наступил слишком быстро, когда мы были ещё очень далеко от моего дома и от нашего верного «лендровера». Поэтому нам пришлось принять решение, исходя из ситуации, и свернуть с дороги к ближайшему жилищу, к дому Маккензи.

Я всего второй раз очутилась здесь после того, как ракета уничтожила дом прямо у нас на глазах. Мы все видели из жилища стригалей, как взорвался дом, и это было уже так давно... И когда в холодном, сером, жалком свете раннего утра я снова взглянула на это, мне стало легче, я уже не мучилась из-за того, что взорвала половину Тёрнер-стрит. Конечно, мне было жаль владельцев тех домов, но я знала, что сейчас мы, пожалуй, нанесли врагу больше урона, чем за все наши предыдущие операции, вместе взятые. И это было хотя бы частичным возмездием за всё, что те люди сделали с семьёй Маккензи, разбомбив их дом и подстрелив их дочь и мою подругу — Корри.

Все остальные отправились прямиком к домику стригалей, но я ещё несколько минут бродила по развалинам дома. На них уже кое-где начали пробиваться сорняки. Рассердившись, я выдернула траву с корнем. Может, я была не права. Это ведь тоже своего рода жизнь. Другой жизни здесь не было. В развалинах не осталось ни единой целой вещи. Вся посуда была разбита, все противни и сковороды погнуты, а брёвна треснули и обгорели. Я тщетно искала что-нибудь уцелевшее. Ну, хотя бы мой плюшевый медвежонок Элвин, крохотный обрывок любви, пережил резню в лагере «Героев Харви».

Впрочем, когда я повернула обратно и направилась прочь от остатков дома, я всё же нашла кое-что. Из-под кирпича выглядывало нечто блестящее, серебристое. Я вытащила этот предмет. Это был нож для вскрытия конвертов, длинный, тонкий и острый, с короткой перекладиной у рукоятки. Я сунула его в карман — может, пригодится. Я думала о нём как об оружии. Мне и в голову не приходило, что я ещё воспользуюсь им для вскрытия писем. Но я надеялась, что когда-нибудь всё-таки смогу вернуть его владельцам.

— Элли! — послышался чей-то голос.

Я испуганно вздрогнула и подняла голову. От домика стригалей мне махала рукой Робин.

— Самолёт! — кричала она.

Только теперь я поняла, что означало низкое гудение, на котором не концентрировалось моё сознание. Может, я слишком устала. Но от усталости в моём организме совсем не осталось и адреналина, и я не побежала, а потащилась к велосипеду, спотыкаясь о кирпичи, чувствуя, как ноющая боль в колене снова становится острой, невыносимой.

Но я не обращала на неё внимания, поднимая велосипед, пытаясь угадать, не наведу ли я самолёты на домик, если поеду к нему, и в то же время понимая, что другого укрытия нет, так что принялась жать на педали, как сумасшедшая, спеша к остальным. Едва я очутилась в тени домика, меня подхватили под руки и втащили в древнее строение. Я упала на пол, пытаясь отдышаться. Рёв самолёта прозвучал прямо над нами и начал удаляться. Я лежала, уткнувшись лицом в пыль, не уверенная, было ли меня видно с самолёта, вернётся ли он. Я думала об этом летательном аппарате как о некоем злобном существе, обладающем собственными глазами и разумом. Я не могла представить себе людей, сидевших у штурвала, направлявших машину.

Рёв самолёта утих, и я позволила Робин помочь мне встать.

Это было начало жуткого дня. Мы гордились тем, что совершили, но и ужасно боялись. Только теперь мы начали осознавать, насколько масштабным и разрушительным оказался устроенный нами взрыв. Самолёты и вертолёты прочёсывали небо. Бесконечный гул, похожий на гул бензопил, просачивался мне прямо в мозг, пока я не перестала понимать, гудит ли у меня в голове или в небе. Через пару часов мы были уже настолько взвинчены, что ушли из домика и, спрятав велосипеды, под прикрытием деревьев направились к холмам. Лишь оказавшись в густых зарослях буша, мы почувствовали себя чуть спокойнее. У нас не было еды, кроме пачки сухих бисквитов, которые принёс Гомер, но мы предпочли бы умереть от голода, лишь бы не попасть под обстрел на открытом пространстве.

Сидя в кустах, мы наконец смогли рассказать друг другу о событиях, происходивших с каждым из нас. Было очень интересно сравнивать, и это отвлекло нас от бесконечного рычания воздушных врагов. Первой рассказала о своей вылазке я, потом — Робин. Ей достался дом по соседству с моим, мы его считали второстепенным офисным зданием. Но Робин не сумела проникнуть внутрь.

— Дверь оказалась заперта, — объяснила она. — И потому, как только караульный в четыре часа пошёл смениться, я разбила окно. Я старалась сделать это как можно осторожнее, но оно было довольно высоко над моей головой, и всё стекло вдруг вывалилось и грохнулось на что-то внутри. Такой был шум! Просто поверить невозможно. Я чуть не запаниковала, но подумала, что времени у меня совсем немного, и потому попыталась залезть в него. Там была дренажная труба, и она разделялась на две, вот я по ней и полезла. Я уже потянулась к окну, чтобы ухватиться за подоконник, и тут труба сломалась! Шума было ещё больше, чем от стекла. Мне очень жаль, но тут уж я совсем струсила. Я убедила себя, что времени на то, чтобы залезть в дом, уже не осталось. Теперь-то мне кажется, что, наверное, я всё же могла это сделать, но шум меня перепугал. Потом я заметила, что из сломанной трубы вытекло много воды. Как будто всё было против меня! Я кое-как приставила трубу к стене и решила добраться до соседнего дома, проверить, не помогу ли я чем-то Элли, но кончилось тем, что я оказалась между двумя караульными, они обходили дом с разных сторон, и мне понадобилось жутко много времени, чтобы снова выбраться на улицу. Так что, боюсь, я вообще ничего не сделала. Всё досталось вам, ребята.

Ли тоже наткнулся на запертую дверь. Может быть, захватчики запирали только те дома, где работали с документами. Но у Ли было одно преимущество: Фай знала дом доктора Берджеса почти так же хорошо, как свой собственный, и потому смогла составить для Ли подробный план. Когда Ли обнаружил, что задняя дверь заперта, он прямиком отправился к окошку для спуска угля, открыл его, соскользнул в подвал, а уж оттуда попал в дом.

— Доктор Берджес постоянно говорил о том, что эту дверцу тоже надо бы запереть, — сообщила Фай с ужасно довольным видом. — Но он просто не заботился как следует о безопасности. Папа то и дело повторял, что это потому, что его никогда не грабили.

Ли нашёл газовую плиту и три газовых обогревателя, так что взрыв там можно было устроить что надо. Я спросила, трудно ли ему было выбираться обратно, но Ли, глядя на деревья, только пожал плечами и сказал:

— Нет.

Я не знала, как это понять. И почему Ли не смотрел на меня? У меня возникло опасение, что, возможно, на руках Ли теперь ещё больше крови, чем раньше, на этих его длинных музыкальных пальцах.

Гомер легко попал в назначенный особняк, а вот газа в нём не нашёл вообще. Тогда он решил посмотреть, что будет, остановившись в нескольких кварталах оттуда.

— Тебе это нравится, — заявила Фай. — И когда мост взрывали, ты наслаждался.

— Он обожает взрывы, — сказала я.

— Но на этот раз вышло покруче, чем с тем мостом, — отметил Гомер. — Это было что надо! Сначала один взрыв, потом второй, намного сильнее. Наверное, там где-то хранились взрывчатые вещества. Вы тут ощутили взрывную волну? Меня как будто ураган настиг. Вау! А шум! Я просто поверить не мог. А потом пошли повторные взрывы. Да, мы сотворили нечто грандиозное! Мы герои!

Я подумала, что разрушение и убийство людей воспринимается теперь как некое достижение, и это очень странно, и ещё подумала, что разрушать гораздо легче, чем строить.

— А ты что делала, Фай? — спросил Ли.

— Ох, я просто проползла через сад, как кролик, — ответила Фай. — Я целую вечность добиралась до того дома. А когда была уже в метре от задней стены, то поняла вдруг, что караульная спит. Так что я могла спокойно бродить вокруг, она бы и не заметила. Я даже немного беспокоилась, потому что было уже без десяти четыре и караульная могла проспать смену. Но у неё оказались часы с будильником; пока я придумывала, как разбудить её, зазвенел звонок. И через пару минут раздался свисток. Охранница кое-как поднялась на ноги и ушла. Мне кажется, она была пьяна, потому что у неё была бутылка — она сунула её в карман, когда уходила. Ну и как только она зашла за угол, я бегом бросилась в дом. Нашла газовую плиту в кухне и обогреватель в гостиной, но побоялась искать что-то ещё. И я не проверила таймер, просто ткнула его на нужное место, понадеявшись, что всё будет в порядке, и сразу сбежала.

— И я тоже, — призналась я.

В общем, вышло так, что проверил таймер только один Ли.

— Да они всё равно должны были сработать, — сказал Гомер. — Мы же их заранее устанавливали, поэтому всё так и пошло, по расчёту. Дома стоят близко друг к другу, и даже один взрыв мог запустить остальные. А может, там хранились патроны или что-то такое.

В середине дня на землю Маккензи явился полевой патруль. Это были два внедорожника, «тойота» и «джакеро». «Джакеро» я узнала. Он принадлежал мистеру Кассару, моему школьному учителю литературы. Он очень гордился этой машиной. Прячась в густых зарослях, мы чувствовали себя в безопасности, но очень боялись, что патруль найдёт какие-то следы нашего пребывания и, поняв, что мы там были, вызовет подкрепление. Мы пристально наблюдали за тем, как солдаты обыскивали всё вокруг. Забавно было, что они и сами ужасно нервничали. Не выпускали из рук винтовки, держались группами, постоянно беспокойно оглядывались. А мне хотелось закричать: «Это всё мы натворили! И мы всего лишь подростки. Так что незачем вам так бояться!»

Но конечно, они этого знать не могли и, похоже, были уверены, что мы — профессиональные, хорошо обученные бойцы. Ну, насколько я понимала, мы такими и были. То есть стали такими.

Ясно одно: если нас когда-нибудь поймают и поймут, что именно мы устроили, нам точно придёт конец. Нас немедленно убьют. И это не фигура речи. Это значит, что мы перестанем дышать, видеть, думать — перестанем быть живыми. Мы будем мертвы.

Солдаты добрались до домика стригалей. Они подходили к нему, как в кино, короткими перебежками, прикрывая друг друга, а дверь открыли ударом ноги. И это вызвало у меня мысль о том, как нам повезло, что мы сумели многое сделать. Мы в сравнении с военными выглядели просто любителями, самоучками. Не знаю, может, как раз это и стало нашим преимуществом. Наверное, у нас больше воображения, больше гибкости мысли. А они лишь наёмники, выполняющие чьи-то приказы. Мы же были сами себе хозяева, могли делать, что нам вздумается. Пожалуй, это нам помогало.

И тут я вспомнила свои детские фантазии. Это были фантазии о мире без взрослых. В этих фантазиях я никогда не думала о том, куда, собственно, взрослые подевались, просто дети были вольны блуждать где захочется, делать что захочется. Я как будто вместе с друзьями могла взять с выставки «мерседес», а когда в нём кончался бензин, мы пересаживались в другую машину. Меняли машины, как носки. Ночевали в разных особняках, просто перебирались в другой дом, вместо того чтобы стелить свежую постель на кровать. Это было немного похоже на чаепитие у Безумного Шляпника, где все пересаживаются с места на место за столом, вместо того чтобы мыть посуду. Просто долгое весёлое чаепитие.

Да, такие у меня бывали фантазии.

А теперь я была бы безумно счастлива опять ощутить себя в узде, очутиться в мире взрослых, чтобы мной управляли. Мне хотелось вернуться в школу, готовиться к университету, заниматься всякой ерундой, смотреть телевизор, поить из бутылки новорождённых ягнят, болтать по телефону с Корри... — никаких тревог, никакой ответственности. А больше всего мне не хотелось бояться.

В фантазиях за нами никто не гонялся по всему округу. Мы не тратили время на то, чтобы оглядываться через плечо. Нам не приходилось убивать и разрушать.

Солдаты наконец закончили осмотр домика и направились обратно к своим машинам, и выглядели они теперь чуть спокойнее. Видимо, не нашли здесь никаких признаков жизни. Но может, это был просто трюк. Может, они знали уже, что мы где-то неподалёку, и потому изображали беспечность, чтобы застать нас врасплох. Не знаю, что думали на этот счёт остальные. Мы этого не обсуждали. Просто сидели в зарослях весь день, выглядывая из-за деревьев, всматриваясь через загон. Никто ничего не говорил. Но никто и не спал. Мы все устали, устали до чёртиков, глаза, у нас опухли, а я чувствовала себя столетней старухой.

Наконец дневной свет начал угасать. Из нор, нервно оглядываясь по сторонам, вылезли кролики, они отпрыгивали чуть в сторону и начинали щипать траву. И снова меня поразило, как много их вокруг. От этого возникала тревога за землю, ведь за ней никто теперь не ухаживал как следует. Я надеялась, что колонисты имеют хоть какое-то представление о том, что необходимо делать. Пусть бы хоть они тут хозяйничали, чем вовсе никто.

Когда кролики разбежались в разные стороны, мы наконец заговорили. Всё же мы пережили этот день, а значит, и ночь пережить удастся. Мы говорили тихо, без эмоций, — похоже, на какое-то время все чувства были исчерпаны. Говорили о том, что нам теперь следует делать, как обеспечить себе безопасность. Мы все были очень спокойными. И согласились, что, прежде чем вернуться в Ад, следует набрать как можно больше разных припасов. Чем больше, тем лучше, потому что в ближайшее время у нас такого шанса не будет. Надо попробовать заново найти вещи, утраченные, когда был разгромлен лагерь «Героев Харви», и попытаться отыскать как можно больше продуктов и одежды. Ведь пока не утихнет паника после нашего нападения, мы не сможем выбраться из Ада.

Было местечко, куда мы ещё не заглядывали, примерно в пяти километрах к югу от фермы Гомера. Эта ферма называлась Тара, и принадлежала она семье Раунтри. Мама с папой не особо их любили — они считали, что мистер и миссис Раунтри куда больше интересовались вечеринками, чем фермерским делом. Они расстались с год назад и находились в процессе развода. Земли у них было много, раза в три больше, чем у нас, но я не думала, что до их фермы колонисты уже добрались. Это слишком далеко от города, к тому же ферма располагалась в холмистой местности, которую трудно было бы защищать.

В общем, около десяти часов мы кое-как вывели велосипеды, кое-как разогнули ноги и поехали к моему дому. Там мы забрали «лендровер». На Тейлор-Стич у нас всё так же стоял тщательно укрытый «форд», который мы время от времени использовали, не включая двигатель. Но я предпочитала «лендровер», потому что водила его уже достаточно долго. Он был для меня чем-то вроде старого друга. Как обычно, он фыркал, оживая. Его мотор всегда звучал утомлённо, но всё равно заводился. Мы не спеша двинулись к Таре, ехали медленно, потому что я не знала дороги. Там был дом управляющего, который мы предполагали осмотреть в последнюю очередь, если останется время, и главный дом, примерно в километре от дороги. Конечно, ближе было проехать через загоны, но, поскольку было слишком темно и сыро, я не рискнула так делать. Вместо того мы прокрались по подъездной дороге между двумя рядами огромных старых сосен, остановившись достаточно далеко. Потом Ли и Робин отправились к дому, чтобы убедиться, что там нет захватчиков.

Когда они подали нам знак подъехать ближе, помахав фонариками, мы двинулись дальше, и я остановила машину прямо перед парадной дверью. Вообще-то, это немного забавно, шарить по домам других людей. Мне нравилось узнавать, как они жили, что у них было, как обставлена каждая из комнат. Мы с Фай побродили и здесь. Дом был чудесный. У Раунтри имелась прекрасная мебель, тёмная, старинная. Должно быть, она стоила сумасшедших денег. Можно не сомневаться, что однажды сюда доберутся военные со своим грузовиком.

Впрочем, они здесь уже, конечно, побывали. Они побывали везде, кроме Ада. Ящики комодов в спальнях были открыты, вещи разбросаны по полу. В гостиной стеклянные шкафы опустели, один даже разбит, а весь пол засыпан стеклом. Кто-то пошарил и в баре, забрав из него всё содержимое. И музыкальную систему украли, хотя динамики остались на месте, — было прекрасно видно, где стояла основная часть. В моём доме солдаты не стали забирать наш старый проигрыватель. Он стоил от силы двадцать долларов. А у Раунтри, похоже, было нечто особенное.

Нас в первую очередь интересовали продукты, и мы с восторгом обнаружили в кладовой полдесятка больших копчёных колбас. Нам постоянно хотелось как-то разнообразить нашу диету. Мы нашли ещё две большие коробки «пепси», целую гору шоколада и немного чипсов, но сильно просроченных. Похоже, Раунтри жили весьма беспечно. Консервов мы нашли мало, кроме супов, и ещё три банки лосося, которого я вообще не ем. Зато отыскалось много всякой ерунды, вроде лапши быстрого приготовления и пакетов с копчёными моллюсками — мы наполнили две небольшие сумки.

Остальные комнаты мы осмотрели быстро, прихватили кое-какую одежду, постельное бельё и одеяла. И ещё мы с Фай набили карманы дорогими туалетными принадлежностями. На мгновение передо мной как будто ожили давние фантазии. Ли вернулся из кабинета со стопкой толстых фантастических романов. Пора было уходить. Я запрыгнула на водительское сиденье, Фай устроилась рядом, Гомер и Ли сели сзади, а Робин вообще растянулась в багажнике, устроив себе ложе из одеял и одежды, которые мы стащили из Тары. Было ясно, что все готовы заснуть ещё до того, как я доведу машину до конца подъездной дороги.

— Рейс до Ада! — объявила я. — Пожалуйста, пристегните ремни и погасите сигареты. Наш полёт будет проходить на высоте в один метр над уровнем дороги, на скорости сорок километров в час. Погода в Аду ожидается сырая и холодная.

— Кроме палатки Ли, где будет весьма горячо! — провозгласил Гомер.

— Он надеется, — добавила Фай.

Я не обратила внимания на эту детскую выходку и тронула машину с места. Мы поехали прочь.

Когда мы были уже у конца подъездной дороги, Гомер вдруг воскликнул:

— Там что-то занимательное!

— Занимательное в смысле «необычное» или занимательное в смысле «ха-ха»?

— В смысле «необычное».

Я слегка притормозила и посмотрела через загон в ту сторону, куда показывал Гомер. Было бы трудновато одновременно вести машину и пытаться что-то рассмотреть, поэтому я спросила Гомера:

— Хочешь остановиться?

— Нет, не важно.

— Нет, остановимся! — внезапно вскрикнула Робин странным тоном, как будто у неё вдруг сжалось горло.

Я остановила «лендровер». Робин выскочила через заднюю дверь и побежала бегом.

— Что там такое? — спросила Фай.

— Не знаю, — ответил Гомер. — Вон, у запруды.

Возле небольшой земляной запруды блестела вода, и это всё, что мне было видно. Впрочем, мне ещё казалось, что я вижу странную тёмную тень слева от запруды и немного внизу. А потом я услышала непонятный звук, зловещий, неестественный звук, от которого по моей коже побежали мурашки, и меня мгновенно охватил страх. Голову словно обожгло огнём. Мне показалось, что в волосах ползают крошечные насекомые.

— О боже праведный! — выдохнула Фай. — Что это?

— Это Робин, — сказал Ли.

Это не было ни криком, ни плачем, скорее воем. Нечто вроде того, что можно услышать в документальных фильмах об обычаях разных стран. Я выскочила наружу и, обежав «лендровер» сзади, понеслась к запруде. Когда мне оставалось до неё метров пятьдесят, я начала понимать, что Робин не просто воет, а выкрикивает некие слова.

— Это уж слишком, — повторяла она. — Это уж слишком!

Она как будто пела это. И ничего страшнее, кажется, я не слышала за всю свою жизнь.

Добравшись до Робин, я хотела схватить её, обнять, успокоить. Ребята уже догоняли меня, но я оказалась там первой. Однако, когда я уже протянула руки к Робин, мои глаза увидели то, что видела она. Я тут же забыла об объятиях, забыла о том, как успокаивать Робин, и думала только, обнимет ли кто-нибудь меня, или мне придётся самой справляться с собой.

Я прежде много раз видела смерть. Работая на ферме, к мёртвым телам до некоторой степени привыкаешь. Конечно, это малоприятное зрелище, иногда просто тошнит от их вида, иногда на них злишься и несколько дней после того печалишься. Но на ферме быстро привыкаешь к виду едва родившихся ягнят, убитых лисицами, к телам овец, глаза которых выклевали вороны, привыкаешь видеть мёртвых коров, раздувшихся от газов так, что кажется — они вот-вот улетят. Нередкое зрелище — полуразложившиеся тела кроликов, кенгуру, запутавшиеся в проволочной изгороди, черепахи, попавшие под трактор, пока ты ехал на нём к ручью. Ты видишь уродливую смерть, тихую смерть, смерть, полную боли и крови, видишь внутренности, выпавшие наружу, облепленные мухами, которые спешат отложить в них личинки... Я помню, как одна из наших собак проглотила отраву и так взбесилась от боли, что помчалась со всех ног наперерез грузовику и погибла под ним. Я помню и другую старую собаку, она ослепла и оглохла. И мы как-то жарким днём нашли её труп в запруде. Мы решили, что она отправилась поискать прохладное место, а вернуться назад не сумела и просто утонула.

Но тело Криса — это было нечто совсем другое. Не похожее на трупы животных. Хотя он и пролежал здесь несколько недель, как это часто бывает с животными, — они лежат, пока их кто-нибудь не заметит. И так же как на них, на него нападали хищники: лисицы, дикие кошки, вороны — кто знает... И точно так же земля вокруг него рассказывала историю его смерти: он лежал в десяти метрах от перевёрнутого пикапа, и дождь не смог стереть следы, оставленные его руками, когда он царапал землю... Было отчётливо видно, как далеко он сумел проползти, а потом пролежал тут день или два в ожидании смерти. Лицо Криса было обращено к небу, его пустые глазницы как будто искали звёзды, которых он больше не мог видеть, рот был приоткрыт в зверином оскале, а спина выгнулась в агонии... Я даже подумала, не пытался ли он написать что-то на земле рядом с собой, но если и пытался, теперь этого уже не прочесть. Но это, конечно, было бы в духе Криса: оставить послание, которое никто не сможет понять.

Страшно было думать о том, что из этого тела и из этой головы исходили некогда прекрасные слова. И что именно этот воняющий труп написал однажды: «Звёзды любят ясное небо. Они сияют».

Робин перестала завывать и теперь стояла на коленях, тихо всхлипывая. Ребята подошли и остановились за моей спиной. Я не знаю, что они там делали, наверное, просто смотрели, слишком потрясённые, чтобы шевельнуться. Я глянула на искорёженный автомобиль. Нетрудно было понять, что произошло. Это был тот самый полноприводный «форд», который, как я считала, надёжно спрятан на Тейлор-Стич. Крис перевернулся на склоне рядом с плотиной. И продолжал скользить вниз. С полдесятка коробок со спиртным рассыпались вокруг. Разбитые бутылки и пустые коробки валялись везде. Некоторые из бутылок даже уцелели. Я невольно думала о том, как глупо было умирать из-за них. И о том, какая цифра выскочила бы на дисплее, если бы полицейские заставили Криса подуть в трубочку перед тем, как он рванул на машине через, загон.

Казалось, что каждый раз, возвращаясь после очередной вылазки, мы теряли одного из своих друзей. Только на этот раз враг не имел никакого отношения к нашей потере. Ну, не напрямую. К тому же Крис был мёртв задолго до того, как мы пошли в атаку на Тёрнер-стрит. Криса убило множество факторов. И одним из них было то, что мы оставили его одного в Аду.

Мы долго стояли там, не говоря ни слова. Удивительно — хотя и не очень, — но именно Робин принялась наконец за дело. Она вернулась к «лендроверу» и принесла одеяло. Потом молча расстелила одеяло рядом с Крисом и начала заворачивать труп. Робин всхлипывала и икала, занимаясь этим. Непрерывная дрожь била её. Робин трудно было делать всё аккуратно, но она всё-таки плотно завернула Криса, хотя и без нежности или нервозности, как это сделала бы я. Но её действия, такие разумные, заставили и нас сдвинуться с места. Мы подошли к Робин и помогли ей закончить работу, тщательно закутывая Криса, подтыкая одеяло под его голову и ноги. Потом Фай принесла фонарик, чтобы освещать дорогу, а мы все взялись за свёрток и понесли Криса к «лендроверу». Мы освободили багажник и неловко загрузили его туда, то и дело стукаясь тут и там, как ни старались этого избежать. Просто все мы слишком устали. Потом мы сели в машину, опустив все окна, потому что запах был просто невыносимым, и поехали дальше. Никто так и не сказал ни слова. Мы даже не обсуждали, что нам потом делать с трупом нашего друга.

 

Эпилог

Мы покинули Ад около месяца назад. Точнее сказать не могу — я слегка утратила чувство времени. Я не представляла, какой, например, сегодня день, и понятия не имела о числах ближайшей недели.

Холодно, вот и всё, что я знаю.

Самолёты и вертолёты продолжали носиться в небе каждый день с того момента, как мы вернулись. Думаю, они подозревали, что мы прячемся где-то в горах, потому что вертушки тратили массу времени на терпеливый осмотр, медленно пролетая то туда, то обратно, как гигантские стрекозы. Нам приходилось нелегко. Надо было постоянно проверять, чтобы ничего не было заметно с воздуха. Целыми днями мы сидели в укрытиях. Впрочем, в последнюю неделю всё утихло. Я даже не могу точно вспомнить, когда пролетала последняя вертушка. А я, думая о разрушениях, которые мы устроили в Виррави в ту ночь, испытывала радостное волнение. Волнение, на три четверти состоявшее из страха, но определённо радостное.

Но мы всё-таки совершили одну ошибку. Я этого не осознавала, пока вчера Гомер не сказал кое-что: в тот момент, когда он подбирался к дому, который собирался взорвать, на Тёрнер-стрит не было припаркованных автомобилей. То есть, насколько он мог припомнить, уточнил Гомер. И от этого у меня возникли сомнения насчёт майора Харви. «Рейнджровер» стоял на Тёрнер-стрит, когда я выходила из церкви. Мне очень хотелось разобраться с этим негодяем, но в тот момент у нас просто не было возможности выяснить, удалось ли нам это.

Мы привезли несколько новых батареек, так что теперь могли дольше слушать радио. Кажется, наступление врага затормозилось. Мы вроде бы не потеряли новых территорий, но и назад ничего не отбили, и в большинстве из лучших фермерских округов, вроде нашего, захватчики, кажется, чувствовали себя вполне уверенно. По радио говорят, что сто тысяч новых поселенцев уже перебрались в нашу страну, а ещё больше ждут со своим барахлишком, пока их сюда переправят. Американцы в своих новостях почти не говорят о нас, но неплохо помогли деньгами и военным снаряжением. И в особенности самолётами, которые отправили в Новую Зеландию, где они теперь базируются.

А новозеландцы бесстрашны. Они высадили здесь сухопутные части, и те отчаянно сражались в трёх разных областях и отбили несколько важных регионов, вроде Ньюингтона, где находится большая военно-воздушная база. Но от нас они далеко. Здесь некоторая активность заметна только возле залива Кобблер. Три ночи назад раздавался гул множества самолётов, Ли и Робин думают, что слышали где-то вдалеке взрывы бомб. Утром, когда я прокралась на Тейлор-Стич, чтобы бросить взгляд на окрестности, я увидела густой дым над заливом. И это порадовало.

Но ничто ещё не кончено, так я думаю.

Наверное, мы должны попытаться вновь помочь своим. Меня пугает эта мысль, но ведь на самом деле выбора нет. Конечно, меня от страха холодом пробирает, потому что теперь всё будет гораздо труднее. Даже думать не хочется, с какими проблемами мы можем столкнуться. И поселенцев теперь гораздо больше, и враг куда внимательнее. Да, это пугает.

Прошлой ночью мы впервые заговорили об этом. Ли сказал:

— Когда снова устроим вылазку, надо бы добраться до залива, посмотреть, что там...

Никто ничего не ответил. Мы просто ели, склонив головы, тщательно пережёвывая пищу. Но я знаю, на что это похоже. Один попугай вдруг взлетает с дерева — и через секунду в воздухе уже сотня белых птиц. Ли просто был первым попугаем.

Мы с Ли в эти дни стали похожи на давно женатую пару. Наверное, очень привыкли друг к другу. Мы хорошая пара. Но кое в чём мы на старых супругов не похожи... Я слишком люблю собственную свободу и предпочитаю спать одна, хотя это не значит, что я сплю много. Я бы просто задыхалась, если бы каждую ночь спала рядом с кем-то. Но мы уже пять раз занимались любовью. Это чудесно. Мне нравится то, как всё моё тело начинает гореть, а кожа остро ощущает каждое прикосновение... Единственное, что меня беспокоит, так это презервативы. Они не слишком надёжны, ну, думаю, на девяносто с чем-то процентов. Когда всё это кончится, мне уж точно не хотелось бы явиться к маме с папой и предъявить им младенца. И вот ещё что: не знаю, что мы будем делать, когда запасы Ли кончатся. Осталось всего четыре штуки.

Может быть, это и есть истинная причина, почему Ли так хочется устроить очередную вылазку из Ада.

Утром Фай мне сказала, что ей тоже хочется этим заняться, с Гомером, — я при этом чуть не подавилась хлопьями. Мне и в голову ничего такого не приходило. И думаю, тут нечто большее, чем просто зависть Фай к нам с Ли, потому что у них с Гомером на самом деле теперь нет таких отношений. Но здесь у нас нет особого выбора. А Ли ей не достанется.

Единственное, что я должна сейчас записать ещё, чтобы дойти до сегодняшнего дня, так это насчёт Криса. И это будет не слишком логично. Я совсем запуталась в своих чувствах на этот счёт. Мы привезли его сюда и похоронили в симпатичном месте: в расщелине между двумя большими камнями, на полпути между нашими палатками и тем местом, где ручей убегает в буш. Там рядом небольшая зелёная полянка с короткой мягкой травой, похожей на газон. Конечно, когда мы начали копать, то обнаружили, что мягкая почва совсем неглубока. Она лежит лишь на поверхности. А дальше — сплошные камни. И в итоге нам понадобилось три дня, чтобы выкопать достаточно глубокую яму. Мы, правда, не слишком усердствовали. Когда у нас было настроение, мы шли туда и копали немного. Наконец в сумерках мы опустили туда тело Криса и сразу закопали. Это было самым неприятным. Просто ужас. У меня до сих пор при воспоминании об этом выступают слёзы. Когда мы засыпали яму, то постояли вокруг неё минуту-другую, но, похоже, никто не знал, что сказать, так что мы разошлись в стороны, чтобы посидеть в одиночестве и подумать. Мы не могли сделать для нашего друга то же, что сделали для солдата, которого сбросили в овраг у долины Холлоуэй.

Впрочем, теперь на могиле всегда лежит цветок-другой. Каждый раз, когда кто-то из нас отправляется на прогулку, там появляется цветочек. Проблема только в том, чтобы не позволить нашему последнему ягнёнку съесть эти цветы.

Это наводит меня на мысль о том, что, возможно, тело Отшельника тоже до сих пор лежит где-то в Аду. Чудно, что оба этих человека останутся здесь, потому что мне кажется — они между собой были в чём-то очень похожи.

Как бы то ни было, нелогичность не в этом. А в том, что я чувствую. Относительно Криса. Я скучаю по нему, и мне плохо од того, что он умер такой ужасной смертью — несправедливой и бессмысленной. Но я испытываю и другие чувства, и прежде всего чувство вины. Мы оставили его одного и не слишком старались ради него, и именно это гнетёт меня. Когда Крис впадал в своё особое настроение, мы обычно просто отступали и даже попыток не делали как-то его развеселить. Наверное, мы должны были сделать больше. И ещё я испытываю злость — злость на Криса. За то, что он был так слаб и сам не старался ничего изменить. За то, что он был настоящим гением, но не реализовал свои таланты.

Сейчас нам приходится быть храбрыми. Приходится быть сильными. Мы не можем поддаваться слабости. Надо сражаться с теми демонами, которые забираются в голову и вызывают панический страх. Мы должны бороться, шаг за шагом продвигаясь вперёд, в надежде, что если даже придётся отступить, то не слишком далеко, чтобы в тот момент, когда начнётся движение вперёд, не пришлось долго нагонять.

Это то, чему я уже научилась.

Слева от моей палатки что-то шуршит в траве. Какое-то маленькое ночное существо, — возможно, оно надеется стащить у нас немножко еды. Точно так же, как мы сами: мы тоже шарим по окрестностям, стараясь избежать встречи с хищниками и найти что-нибудь для поддержания жизни. Я слышу, как похрапывает Гомер, а Фай негромко вскрикивает во сне, как ворочается Ли и ровно дышит Робин... Я люблю этих четверых. И именно поэтому мне плохо из-за Криса. Я недостаточно его любила.

Они унесут меня в поля Сквозь клочья тумана, И влага ляжет на моё лицо, И остановится овца, Задумчиво глядя. Солдаты, они придут. Они бросят меня в тёмную землю И бросят холодные комья на моё лицо.

Ссылки

[1] Породы овец, отличаются друг от друга окрасом шерсти. — Здесь и далее примеч. ред.

[2] Буш — не обжитые человеком, заросшие кустарником и низкорослыми деревьями пространства, термин широко применяется в Австралии.

[3] «Ройял Далтон » — всемирно известная английская фирма по производству фарфора.

[4] Бинайп — полумифическое животное агрессивного нрава, обитавшее в Австралии до начала XX века.

[5] Элли спрягает французские глаголы «жить» (vivre) и «умереть» (mourir).

[6] Последовательность Фибоначчи — математическая последовательность, в которой каждое последующее число равно сумме двух предыдущих чисел. Фибоначчи — прозвище Леонардо Пизанского (1170-1250), первого крупного математика средневековой Европы.

[7] Элвин — мультяшный бурундук, герой семейной комедии «Элвин и бурундуки».

[8] «Влияние гамма-лучей на бледно-жёлтые ноготки» — фильм режиссёра Пола Ньюмена по пьесе американского писателя Пола Зиндела.