В течение двух недель после обретения Конго независимости 30 июня 1960 г. в стране воцарился хаос, и она оказалась на грани распада. По просьбе конголезских лидеров в страну вошли войска ООН. Почему это не «купировало» нарастание кризиса и не предотвратило превращение «сердца Африки» в арену холодной войны? Был ли ее приход туда неизбежным? С каким «африканским багажом» подошли к началу конголезского кризиса СССР и США? Какими были их конголезские «ставки» и планы? Как они коррелировались с местными реалиями и намерениями конголезских политиков?

 

Бельгийское Конго

Бельгийское Конго появилось на карте позже других африканских колоний. Маленькая Бельгия не могла захватывать заморские территории, соперничать с великими державами в разделе мира. Это не убавило аппетита у бельгийского короля Леопольда II (правил в 1865–1909 гг.), который мечтал завладеть «частью этого великолепного африканского пирога». Король виртуозно провел сложную дипломатическую игру, умело использовал интерес общественности к географическим открытиям, тонко сыграл на благородных чувствах, прикрывая свои планы филантропическими, гуманитарными инициативами вроде борьбы с работорговлей и «распространения цивилизации». Колониальные грезы Леопольда стали явью в 1885 г., когда на Берлинской конференции по колониальному разделу Африки было принято решение о создании в бассейне реки Конго государства под его личной властью размером в 80 Бельгий или почти всю Западную Европу.

К началу XX в. детище Леопольда, Независимое государство Конго (НГК), приобрело дурную славу места, где африканцам приходилось платить непомерно высокую цену за то хорошее, что они получали от колонизации: прекращение работорговли и междоусобных войн, распространение христианства и грамотности, железные дороги. Хищничество и алчность концессионных компаний, на откуп которым было отдано НГК, не знали границ. Произвол, доходившая до зверств жесткость, стали обыденностью. Против невыполнивших норму по добыче каучука деревень посылались карательные экспедиции. Солдаты, дабы отчитаться за патроны, должны были представить командиру отрубленные у застреленных «бунтовщиков» кисти правых рук. Патроны тратили и не по прямому назначению, например, на охоту, а кисти отрубали у живых людей. Число убитых и погибших от непосильного труда, пыток, болезней конголезцев во время правления Леопольда оценивается от 5 до 8 миллионов.

Деяния Леопольда и его подручных в НГК стали предметом острой критики общественности и публицистов, среди которых были и золотые перья – Марк Твен, Артур Конан Дойль. Полугодовая работа на пароходе, ходившем по реке Конго, перепахала жизнь подданного Российской империи Теодора Коженёвского. Польский моряк стал английским писателем Джозефом Конрадом, автором «Сердца тьмы», создателем хрестоматийного образа леопольдовского Конго.

Когда правда о положении в африканских владениях короля вышла наружу, бельгийский парламент потребовал их передачи под управление Бельгии. Выговорив себе ряд привилегий и значительную денежную компенсацию, Леопольд в 1908 подписал «Колониальную хартию» – указ о преобразовании НГК в колонию Бельгии.

Бельгийское колониальное наследие пошло и на пользу, и во вред конголезцам. Благодаря бельгийцам была построена сеть железных и шоссейных дорог, создана современная горнодобывающая промышленность, товарное сельскохозяйственное производство. Миллионы конголезцев получили основы европейского образования и приобщились к христианским ценностям в миссионерских школах. Для многих стала доступной качественная медицинская помощь. Однако и причин для недовольства было предостаточно: принудительный труд, непосильные налоги, нищета в деревне, вынуждавшая многих крестьян-мужчин заниматься отходничеством, тяжелая и опасная низкооплачиваемая работа на шахтах, скверные жилищные условия в городах, унизительный цветной барьер в повседневной жизни.

Бельгийская колониальная идеология основывалась на теории опеки или патернализма. Ее авторы утверждали, что «примитивные» конголезцы, эти «взрослые дети», которые «смотрят, слушают, чувствуют и подражают», нуждаются в постоянной «отеческой» опеке. И их «опекали». Европейские компании – на работе, католическая церковь – в сфере морали и духовного развития, колониальная администрация – в общественной жизни.

Бельгийцы были требовательными опекунами. Одной из особенностей колониального общества Конго была ничтожно малая численность тех, кого во французских колониях называли эволюэ (в переводе с франц. – развитый, приобщившийся к цивилизации). Только в 1952 г. для конголезцев был введен особый статус, теоретически уравнивавший их с европейцами. Для получения соответствующей регистрационной карточки, «матрикулы», требовался не только высокий образовательный и имущественный ценз. Процедура была унизительным испытанием на способность «жить цивилизованной жизнью». Надо было сдать массу документов, ответить на вопросы специальной комиссии. Ее члены приходили к претенденту домой, выясняли, спит ли он и его домочадцы на кроватях, ест семья ножами и вилками или пальцами, не бьет ли он жену и т. п. За пять лет «цивилизованными» признали всего 1,557 конголезцев. Но и для многих из них заветный статус не становился пропуском на вершину социальной лестницы. Возможность получить высшее образование была у редких счастливчиков. Потолком же карьеры африканского выпускника средней школы было место мелкого клерка или учителя. Накануне независимости среди 12 миллионов конголезцев было только 16 человек с высшим образованием, все по специальности политические науки, и ни одного врача, инженера, крупного менеджера или агронома. В 25-тысячной армии «Форс пюблик» не было ни одного конголезского офицера.

По логике патернализма «расти» до независимости конголезцам нужно было долго. В 1956 г. бельгийский профессор А. Ван Билсен опубликовал «30-летний план политического освобождения Бельгийской Африки» через создание бельгийско-конголезского сообщества. Ответом конголезцев стали два манифеста, обнародованных в том же году. Кружок «Африканское сознание» выдвинул требование полной деколонизации страны в течение 30 лет. В манифесте культурно-просветительской организации Альянс народа баконго (АБАКО) ставился вопрос о независимости в ближайшее время.

Подувшие над Африкой «ветры перемен», т. е. деколонизации, пробились и к ее «сердцу» – Конго. В 1957-58 гг. там появились первые политические партии конголезцев, оживилась общественная жизнь. 4 января 1959 г. в Леопольдвиле полиция разогнала участников запрещенного в последний момент митинга, организованного АБАКО, где его лидеры заявили о намерении добиться независимости, «построить собственный дом» в 1960 г. В ответ начались массовые антибельгийские выступления. Полиция и армия подавили их силой оружия. По официальным, явно заниженным, данным 42 конголезца были убиты, 209 ранены, руководители АБАКО арестованы.

После кровавых событий метрополия стала терять контроль над ситуацией в Конго. 13 января 1959 г. король Бодуэн заявил в радиообращении к «согражданам в Бельгии и Конго»: «Мы твердо решили вести население Конго без пагубного промедления, но и без опрометчивой поспешности, к независимости в состоянии процветания и спокойствия. В цивилизованном мире независимость – это такое состояние, которое подразумевает и гарантирует свободу, порядок и прогресс».

В январе 1960 г. на Конференции круглого стола в Брюсселе между бельгийским руководством и конголезскими политиками было достигнуто соглашение о предоставлении независимости Конго 30 июня того же года. Бельгийцы рассчитывали передать власть «надежным» конголезцам, которые будут конструктивно сотрудничать с бывшей метрополией.

По-другому оценивали перспективы Конго деловые и политические элиты других западных стран, прежде всего США. У них сложилось мнение, что удержаться Бельгии в Конго после независимости не удастся, и «ключ» от Африки может оказаться бесхозным, а то и попасть в руки коммунистов. Совет национальной безопасности США выразил опасение, что «несмотря на невероятные усилия Брюсселя помочь Конго подготовиться к независимости», страну ждет хаос, который «может создать благоприятные условия для коммунистического проникновения».

Ожидания, что независимое Конго ждут неспокойные времена, были обоснованными. Конго традиционно считалось неприветливым, неуютным и опасным для белых людей местом. Американский журналист и путешественник Генри Стэнли, добывший для бельгийского короля Леопольда II этот «лакомый кусок» в 1880-х, называл Конго громадной «страной ужасов», совершенно неизвестной «цивилизованному человеку», где «мы всем чужие и лишь ощупью пробираемся в этих дебрях».

В 1920-х в Конго появился «пророк» и «спаситель» Симон Кимбангу, провозгласивший лозунг «Конго для конголезцев». Он учил, что Христос был черным и предсказывал наступление золотого века, когда с помощью воскресших предков конголезцы изгонят европейцев, а тех, кто не захочет уходить, уничтожат. В 1956 г., спустя пять лет после смерти пророка кимбангисты «направили в ООН меморандум с требованием дать согласие на формирование национального африканского правительства во главе с… Симоном Кимбангу».

По мере приближения независимости напряженность в отношениях между африканцами и европейцами нарастала. Американский этнограф Алан Мерриам, проводивший полевые исследования в Конго с августа 1959 по июнь 1960 г., так описывал связанные с независимостью ожидания африканских жителей Стэнливиля: «Стэнливильцы считали, что независимость освободит их от господства белых, что можно будет работать меньше или совсем не работать, что будет больше денег, не надо будет платить налоги, можно будет свободно пользоваться домами, машинами и женщинами белых».

Все это очень напоминало «золотой век», наступление которого предрекал Кимбангу. Мешали только европейцы, которые еще оставались в Конго. Накопившаяся к ним ненависть все чаще прорывалась наружу. Обычным делом стали избиения европейцев, ограбления их домов, публичные оскорбления. В Леопольдвиле на бюст Леопольда II вешали веревку, окрашенную в черный цвет, а на деревья – чучела белых, совершались ночные налеты на фешенебельные клубы. Предприимчивые конголезцы «продавали» за 10 шиллингов европейских женщин, «гарантируя» покупателям, что те станут их собственностью после независимости. Бельгийской общиной в Конго овладело чувство неуверенности и страха. В одиночку бельгийцы опасались появляться в африканских кварталах больших городов, оставлять детей с конголезской прислугой, вывозили все движимое имущество в Бельгию, переводили в банки метрополии сбережения. Многие уезжали из Конго, те, кто оставался, вооружались. Отъезд бельгийских специалистов грозил обернуться катастрофой, коллапсом экономики и административной системы.

Реальной становилась перспектива распада Конго. В его колониальных границах оказались говорившие на разных языках сотни племен и народностей с разным уровнем развития и нередко разделенные огромными расстояниями и непроходимыми джунглями. Перед независимостью у конголезцев не сложилось чувство принадлежности к единой общности: большинство населения знало реку Конго, а не страну под тем же названием. Типичными для обитателей конголезской глубинки представлениями о мире, о «своих» и «чужих», были взгляды жителей деревни Лупупы на востоке провинции Касаи, где проводил полевые исследования А. Мерриам. Они знали, что кроме Конго существуют Америка, Бельгия и Португалия. Их представления о Конго «тоже не отличались широтой»: «Упрощенно говоря, мир для них – это то, что им известно: Лупупа, соседние деревни, где живут люди из их клана, деревни вокруг этих “родственных” деревень, басонге (народность, к которой принадлежат жители Лупупы – С. М.) – это уже что-то гораздо менее знакомое и определенное. Еще меньше они знают о других племенах (некоторые конкретные факты, идеи, опыт контактов) и уж почти совсем ничего о Конго в целом. Для лупуповцев важно только то, что непосредственно касается Лупупы».

У горожан, конечно, представления о мире были более широкими, но и для них этническая принадлежность была определяющим фактором мировоззрения и поведенческой модели. Единое Конго – искусственная, разнородная, громоздкая и неустойчивая конструкция – имела все шансы рухнуть после исчезновения стягивавших ее обручей бельгийского колониализма.

Политическая ситуация в Конго была прямым отражением пестроты этнического состава. К началу избирательной кампании, завершившейся первыми всеобщими выборами в мае 1960 г., было создано более 40 партий. Внешнее богатство политической палитры было обманчивым. Партии назывались социалистическими, прогрессивными, народными, демократическими, национальными, африканскими, но, по сути, были этнорегиональными. Единственным фундаментальным различием помимо защиты интересов «своих» этнических групп были взгляды на будущее государственное устройство независимого Конго. Одни партии (меньшая часть) выступали за унитарное государство с сильной центральной властью, другие – за аморфную, рыхлую федерацию, субъекты которой пользовались бы почти неограниченными правами, а порой открыто проповедовали сепаратизм.

Итоги выборов показали, что действительно общенациональной партии в Конго не появилось. Называвшее себя таковой Национальное движение Конго (НДК) опередило другие партии, получив 19 (из 84) мест в Сенате и 41 (из 137) в Национальном собрании – нижней палате парламента. Однако сильные позиции у НДК были только в двух из шести провинций – Восточной и Касаи, – а в Катанге оно не провело ни одного своего представителя. В первое конголезское правительство вошли представители основных этнических групп, у которых были зачастую полярные взгляды на ключевые вопросы государственного устройства Конго, внутреннюю и внешнюю политику.

Противоречия в конголезском обществе олицетворяли три политика. Премьер-министром Конго стал 35-летний лидер НДК Патрис Лумумба. Сын крестьянина из народности батетела, живущей на востоке Конго, окончил среднюю католическую школу, работал служащим железнодорожной компании, аппарата правительства Восточной провинции, начальником почтового отделения. Лумумба заслужил репутацию эрудита, был постоянным автором нескольких конголезских газет, где публиковал и стихи. Созданная им в октябре 1958 г. НДК стала первой конголезской межэтнической политической организацией. Она выступала за единое унитарное государство, осуждала трайбализм, была открыта для всех конголезцев. В программе партии ставилась задача освобождения Конго от «империалистического колониализма». Наиболее близкими себе по взглядам африканскими политиками Лумумба считал президента Ганы Кваме Нкруму и президента Гвинеи Секу Туре, видел в них пример для подражания. Лумумба был националистом левого толка, популистом.

Карта № 1. Конго (Леопольдвиль). Июнь 1960 г.

Его речи были наполнены антиколониальной и антизападной риторикой, критикой этнического партикуляризма. Он планировал создать сильное унитарное государство, организовать крупный государственный сектор в экономике, проводить внешнюю политику, основанную на нейтралитете и панафриканизме. Блестящий оратор с харизмой вождя, Лумумба был импульсивным человеком, склонным к политическому романтизму.

Президентом Конго был назначен 50-летний лидер АБАКО Жозеф Касавубу. Баконго – народ в западной части Центральной Африки, говорящий на языке киконго. Касавубу получил добротное католическое образование в школе и духовной семинарии, работал учителем и служащим колониальной администрации и частных фирм, слыл образцовым эволюэ. Его политическим кредо были консерватизм и баконговский национализм. АБАКО был создан в 1950 г. как культурно-просветительская организация для «унификации, сохранения и развития языка киконго», защиты духовных ценностей и традиций баконго от влияния европейцев и «пришлых» африканцев. Касавубу возглавил АБАКО в 1954 г. и превратил его в политическую партию, сохранив этнические приоритеты. Касавубу ратовал за федеративное устройство Конго, создание рыхлой федерации образованных по этническому принципу автономных провинций. В 1959 г., когда АБАКО выдвинул лозунг преобразования провинции Леопольдвиль в «Республику Центрального Конго», он заявил о желательности корреляции ее границ с пределами средневекового государства Конго, занимавшего обширную территорию в среднем и нижнем течении одноименной реки, во Французском Конго и Анголе. Коммунизм, как и панафриканизм, вызывали у Касавубу стойкую аллергию. Лозунги создания общеконголезской партии, равно как и единого Конго, он считал утопическими, годными разве что для митингов. Проигрывая премьер-министру как публичный политик, в «имидже» (грузный, низкорослый, флегматичный, будто всегда сонный человек, не умеющий ярко говорить на публике), президент превосходил Лумумбу в искусстве интриг и закулисной борьбы, обладал острым умом, умел скрывать свои эмоции и истинные намерения, за что получил прозвище Улитка.

Сильной фигурой был и «парень из Катанги» Моиз Чомбе. Он вырос в одной из наиболее состоятельных конголезских семей и был прямым потомком Мвата-Ямво, правителя государства Лунда, существовавшего в XVI–XIX веках на западе современной Народной Республики Конго и северо-востоке современной Анголы. Окончил миссионерскую школу с дипломом учителя, но по специальности не работал и дня. Унаследовал состояние отца и стал преуспевающим предпринимателем, владельцем плантаций масличной пальмы и сети магазинов. Улыбчивого богача с подвижным хитроватым лицом, носившего дорогие костюмы, называли «черным европейцем». Проживавшие в Катанге бельгийцы справедливо считали Чомбе своим надежным сторонником. Многие «катабельгийцы» были «склонны хвастаться, что они “не бельгийцы, а катангийцы”», а некоторые из них «относились к Бельгии так же, как алжирские французы к Франции». Конфедерация ассоциаций Катанги (КОНАКАТ), политическая организация лунда, которую Чомбе возглавил в 1959 г., разделяла и поддерживала сепаратистские настроения. Двумя главными пунктами предвыборной программы партии были «автономия Катанги и союз с Бельгией» и «монополия коренных катангийцев (включая бельгийцев – С. М.) на государственные должности». Основную финансовую подпитку КОНАКАТ получала от «Юнион Миньер дю Катанга», горнодобывающей компании, действовавшей в Катанге еще со времен Леопольда II.

Этот гигант давал 60 % мировой добычи кобальта, 10 % меди и платил по меньшей мере 20 % всех собираемых в Конго налогов. На Конференции круглого стола в Брюсселе в январе 1960 г. Чомбе заявил, что бельгийский король «может стать символом ассоциации наших двух стран». По мнению советского посольства в Бельгии, лидер КОНАКАТ «занимал самые реакционные позиции, отражающие интересы монополии “Юнион Миньер” и колонистов Катанги». Чомбе считал, что предоставив Конго независимость, Бельгия «предала» конголезцев. Складывается впечатление, заявил он британскому генеральному консулу, что «король Бодуэн выполняет заветы Ленина, так ретиво он сдает Катангу Хрущеву».

 

СССР и Конго: первые контакты

Подъем антиколониальной борьбы в богатом полезными ископаемыми африканском гиганте, расположенном в «сердце» Африки, не мог не вызвать интереса у советского руководства.

Главным фактором, определявшим политику СССР в Африке, была глобальная конфронтация с Западом, когда усиление собственных позиций в любой части света рассматривалось как ослабление противника. Бандунгская конференция (апрель 1955 г.), в которой участвовали представители Африки, выработала принципы политики неприсоединения. В марте 1957 г. была провозглашена независимость Ганы, в октябре 1958 – Гвинеи. 1960 год, когда независимыми стали 17 стран континента, ООН провозгласила «Годом Африки». Крушение колониальной системы и становление освободившихся государств как субъектов международных отношений превратило Африку из прочного тыла Запада в его уязвимое место. Быстрая деколонизация произвела большое впечатление на советских руководителей, и они решили, что СССР может победоносно войти в Африку на плечах стремительно наступающего национально-освободительного движения.

Потребовалась разработка политических, военно-стратегических, экономических и других аспектов советской политики в Африке. Была создана концепция советского проникновения в Африку, сформулированы долгосрочные цели, разработаны меры для создания в СССР инфраструктуры изучения Африки и пропаганды на континенте коммунистической идеологии.

Период конца 1950 – начала 1960-х был временем «африканского бума» в Советском Союзе, невиданного роста интереса и внимания к «Черному континенту». Африкой вплотную стали заниматься государственные организации и учреждения. В ЦК КПСС сектор Ближнего Востока был преобразован в сектор Ближнего Востока и Африки, а затем появился сектор Африки. В 1958 г. в Министерстве иностранных дел был создан Африканский отдел, в 1960-е годы африканских отделов стало уже три. Рос удельный вес африканского направления в деятельности общественных организаций – Советского комитета защиты мира, Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами, Комитета советских женщин, Комитета молодежных организаций. Бурную деятельность развил созданный в 1958 г. Советский комитет солидарности стран Азии и Африки (СКССАА), являвшийся членом Организации стран Азии и Африки со штаб-квартирой в Каире. Комитет приглашал африканских политиков и общественных деятелей в СССР, проводил массовые акции солидарности с народами Африки, международные конференции, предоставлял стипендии студентам-африканцам советских вузов.

На изучение Африки были брошены солидные средства и ресурсы. В 1959 г. в Академии наук СССР был создан Институт Африки, которому предписывалось заниматься комплексным изучением континента, а в дальнейшем отделы Африки в институтах всеобщей истории, мировой литературы и языкознания. В Ленинградском университете стали готовить больше африканистов, кафедра африканистики была организована в Институте восточных языков в Московском университете.

Африканская тематика быстро завоевывала страницы печати и планы издательств. В 1957 г. в системе Академии наук было создано Издательство восточной литературы. Издательство иностранной литературы (с 1963 г. – издательство «Прогресс») выпускало все больше книг писателей и поэтов Африки, а затем и переводов литературы народов СССР на африканские языки. Пресса стала уделять больше внимания африканским проблемам и событиям. В 1958 г. открылся корпункт «Правды» в Гане, в 1959 г. – отделение ТАСС в Гвинее. В 1958 г. началось радиовещание из СССР на Африку – сначала на европейских языках, затем на суахили, амхарском, хауса, малагасийском, зулу, бамбара, сомали, лингала и еще нескольких африканских языках.

Начался прием африканцев в советские учебные заведения. По личной инициативе Н. С. Хрущева 5 февраля 1960 г. был учрежден Университет дружбы народов (УДН). Он задумывался как образцовое по мировым стандартам высшее учебное заведение, «для успешного формирования специалистов, способных по уровню знаний и по своему общекультурному кругозору превзойти выпускников высших учебных заведений передовых капиталистических стран».

Январские события 1959 г. в Конго привлекли внимание в Советском Союзе. «Правда» сообщила о волнениях в Леопольдвиле, демонстрации «участников национально-освободительного движения», к которой «присоединились 50 тыс. безработных негров», о вводе регулярных войск и бронетехники в конголезскую столицу, о жертвах среди мирного населения. Потом последовало еще 6 публикаций о положении в Конго. 18 января газета опубликовала заявление СКССАА, где процессы в Конго рассматривались в контексте набиравшей силу деколонизации: «Из далекой Африки пришла весть, вызвавшая глубочайшее негодование всех советских людей. Бельгийские колонизаторы проливают кровь ни в чем не повинных черных жителей Конго, поднявшихся на борьбу за осуществление законного права на свободу и независимость. В течение долгого времени колонизаторы неоднократно лицемерно заявляли, что Конго является “образцовой” колонией. Но события, развернувшиеся в этой многострадальной стране, со всей очевидностью показали, что нет теперь ни одного уголка на земле, где бы народы не поднимались на борьбу против ненавистного им колониального рабства. Жизнь показывает, что ненавистная народам колониальная система империализма окончательно изжила себя и доживает последние дни».

Посольство СССР в Бельгии подготовило пространную справку об обстановке в Конго. Этот и другие отечественные архивные документы опровергают расхожие во времена холодной войны утверждения западной прессы и исследователей о том, что Патрис Лумумба был «коммунистом» и советским ставленником. Посольство аттестовало АБАКО как «наиболее влиятельную и организованную конголезскую организацию», представлявшую «левое крыло национально-освободительного движения», его «признанного лидера». НДК Лумумбы таких лестных эпитетов не удостоилась, поскольку считалась «более умеренной» по сравнению с АБАКО. Более того, автор справки утверждал, что Лумумба поспособствовал бельгийской игре с целью «разложить изнутри национальное движение, изолировать левые элементы и привлечь к сотрудничеству правые, соглашательские элементы».

Лумумба не был первым конголезским политиком, который обратился за помощью к СССР. 10 января 1959 г., вскоре после разгона митинга в Леопольдвиле, «члены АБАКО и сочувствовавшие» направили бельгийскому министру по делам Конго и Руанды-Урунди письмо с требованием «немедленно предоставить Бельгийскому Конго независимость». 20 января в МИД СССР поступила копия этого письма с печатью АБАКО и следующей припиской: «Копия передается для сведения Его Превосходительства ХРУЩЕВА с просьбой оказать нам военную помощь до 19/1-59 <…> в надежде на это просим соблаговолить принять нашу самую глубокую благодарность».

Отдел стран Африки МИД четыре недели собирал информацию о положении в Конго, конголезских партиях и движениях. 19 февраля Отдел рекомендовал «не реагировать» на письмо АБАКО и «оставить его без ответа», что и было сделано.

Не имея возможности действовать на территории Конго, советские представители искали контакты с конголезцами, когда те выезжали заграницу. 15–17 апреля 1959 г. Лумумба, тогда еще малоизвестный конголезский политик, принимал участие в работе постоянного комитета Конференции народов Африки в Конакри. 18 апреля его принял посол СССР в Гвинее П. И. Герасимов. Накануне их познакомил в ресторане «один из руководящих деятелей» Демократической партии Гвинеи. Лумумба заявил, что НДК требует предоставления независимости Конго к январю 1960 г. и готово «сформировать будущее национальное правительство». Он пообещал, что если его партия придет к власти, «мы сразу обменяемся дипломатическими отношениями с СССР». Лумумба выразил пожелание посетить Советский Союз и «намекнул о желательности оказания финансовой помощи его партии для ведения пропаганды внутри страны, в том числе и против антисоветских измышлений». Посол ничего не обещал, ограничившись стандартной и общей фразой: «Советский народ с большой симпатией следит за национально-освободительной борьбой в Африке, и в его лице африканские народы имеют верного друга».

Из Конакри Лумумба направился в Брюссель, где встретился с секретарем Коммунистической партии Бельгии Альбером Де Конинком. Встреча произошла по инициативе Лумумбы, носила «нелегальный характер и продолжалась около пяти часов». 27 апреля в беседе с первым секретарем посольства СССР в Бельгии Б. А. Савиновым Де Конинк комплиментарно отозвался о Лумумбе и его партии. «Де Конинк сказал, – сообщал в Москву Савинов, – что НКД (НДК, Национальное движение Конго – С. М.) в настоящее время является самой крупной политической организацией в Конго, которая фактически стоит во главе национально-освободительного движения. Лумумба стоит на прогрессивных позициях. Он находится под большим влиянием президента Гвинейской Республики Секу Туре. Перед приездом в Бельгию он был в Конакри и несколько раз встречался с Секу Туре. В своих рассуждениях о будущей организации Конго он всегда ссылается на опыт Гвинейской Республики и на советы Секу Туре». Весной 1959 г. для положительной аттестации советским руководством африканских политиков не было более весомого аргумента, нежели их идентификация с президентом Гвинеи, где открылось первое в Африке южнее Сахары посольство СССР.

30 апреля Комиссия ЦК КПСС по вопросам идеологии, культуры и международных партийных связей удовлетворила просьбу Патриса Лумумбы, «общественного деятеля Конго, о приглашении его в СССР для ознакомления с жизнью советских трудящихся и деятельностью профсоюзов». МИД дал указание послу в Конакри сообщить Лумумбе, что все его просьбы «будут обсуждены после его приезда в Москву».

Лумумба в Москву приехать не смог, и Кремль не принял окончательного решения относительно помощи НДК. В октябре 1959 г., когда Лумумба находился в Аккре, он вручил советскому послу письмо «с официальной просьбой о помощи в организации пропагандистской работы и подготовке кадров». Советская сторона и на этот раз повела себя уклончиво, ответа Лумумба не получил.

Следующий контакт Лумумбы с советским представителем состоялся в Брюсселе, где он принимал участие в Конференции круглого стола. 19 февраля 1960 г. в квартире бельгийского коммуниста адвоката Яна Терфа состоялась беседа между Савиновым и Лумумбой. Нуждавшийся в средствах на предвыборную кампанию Лумумба сказал, что ожидает «ясного ответа на свою просьбу о поддержке», спросил, «может ли он рассчитывать на получение какой-либо помощи из Советского Союза». Савинов пообещал передать его просьбу в Москву. В отчете, направленном в МИД, дипломат признал, что Лумумба как лидер НДК, «крупнейшего политического движения в Конго», пользуется «огромной популярностью», и предсказал, что он может стать «одним из основных претендентов на пост премьера или президента». Однако Савинов полагал, что это не будет хорошим результатом для Советского Союза, поскольку «идеологические и политические взгляды» Лумумбы «еще окончательно не сформировались». Такое двойственное отношение к Лумумбе, считает Л. Намикас, показывает «всю иллюзорность страхов США по поводу того, что он был коммунистом, переодетым в националистические одежды».

В доступных для автора архивных документах нет свидетельств о том, что СССР выделял деньги на предвыборную кампанию НДК. Источники ее финансирования изучали различные американские ведомства. 25 марта работники посольства США в Брюсселе Роберт МакКинон и Лоуренс Девлин (кадровый сотрудник ЦРУ) провели длительную беседу с Виктором Нендакой. Он вышел из партии Лумумбы, заявив, что тот принимает помощь от Компартии Бельгии и Советского Союза. Нендака не смог привести конкретных фактов и представить документы, подтверждающие эти обвинения. Собеседников это не смутило, и они «продолжали засыпать» Нендаку вопросами о возможных связях Лумумбы с коммунистами. Он давал «туманные и часто противоречащие друг другу ответы». Ничего существенного, компрометирующего Лумумбу в глазах американцев, Нендака предъявить не смог. У него не оказалось документов о денежных переводах Лумумбе от бельгийских коммунистов через подставные фирмы. Брошюры об экономическом развитии СССР, якобы поступившие в штаб-квартиру НДК, на компромат не тянули. Оставалось стращать собеседников явными домыслами: Лумумба – «прекрасный», «обученный оратор», а «советский блок обучает африканцев пропагандировать идеалы революции», значит, он «находится под влиянием Советов».

Сам Лумумба в беседах с западными официальными лицами старался произвести впечатление политика с антикоммунистическими взглядами. В беседе с американским послом в Бельгии Уильямом Верденом 25 февраля 1960 г. он заявил, что получил приглашение посетить Советский Союз, но отказался, поскольку коммунисты, предлагая помощь Конго, «хотят установить там диктатуру и заменить одну форму империализма другой». Посол посчитал это «игрой» и сообщил в Госдепартамент, что Лумумба получает «финансовую помощь из Аккры и возможно из Конакри, причем у части этих средств может быть советское происхождение». Тщательные поиски, в том числе и по линии спецслужб, «русских денег» в финансировании партии Лумумбы результатов не дали. По данным Совета национальной безопасности США он пользовался «поддержкой бельгийских коммунистов, ОАР, Ганы и определенных заинтересованных финансовых кругов».

Советский Союз проявлял разборчивость и осторожность при выборе конголезских партнеров, которым следовало оказывать помощь. Показательны в этом отношении итоги встречи 28 декабря 1959 г. временного поверенного в делах СССР в Гвинее И. И. Марчука с Антуаном Кинготоло, генеральным секретарем АБАКО, а также с Пьером Мулеле и Рафаэлем Кинки, членами руководства Партии африканской солидарности (ПСА). В отличие от Лумумбы, они никаких авансов относительно будущих отношений с Советским Союзом не давали, а сразу попросили «денежную помощь на организацию деятельности своих партий в Конго, а также материальную помощь на случай, если конголезцы будут вынуждены подняться, ввиду неуступчивости Бельгии, на открытую вооруженную борьбу». Кроме того конголезцы хотели бы получить «ряд советов относительно наиболее эффективной организации» национально-освободительного движения в Конго и выяснить, «имеется ли возможность использовать московское радио для передачи соответствующих указаний борцам за независимость Конго». Марчук ответил, что «советское правительство не оказывает никому и ни при каких обстоятельствах» подобной помощи, а его страна «не вмешивается в вопросы внутренней организации борьбы колониальных народов». После его разъяснений руководители АБАКО и ПСА извинились за «нескромную просьбу» и сказали, что хотели бы «выехать в Москву для установления контактов с советскими общественными организациями».

Международный отдел ЦК КПСС счел целесообразным пригласить в Москву не представителя АБАКО, а лидера ПСА Антуана Гизенгу. 11 января 1960 г. было принято соответствующее постановление, Гизенга приглашался сроком на две недели, прием и обслуживание возлагалось на Советский комитет солидарности стран Азии и Африки.

Уже 15 января он прибыл из Берлина в Москву, где пробыл до 3 февраля. В мемуарах Гизенга пишет, что имел «дружескую и сердечную беседу» с председателем СКССАА. Обратился через Московское радио с посланием к конголезцам-участникам Конференции круглого стола в Брюсселе. Съездил в Тбилиси и Ленинград.

Гизенга не раскрыл, что он обсуждал в СКССАА. В архиве СКССАА автору не удалось найти запись этой беседы. О ее содержании дают представление два письма, направленных Гизенгой из Конакри в СКССАА. В первом письме от 16 февраля 1960 г. он проинформировал, что еще находясь в Париже, т. е. сразу по возвращении из Москвы, он направил своим друзьям, участвовавшим в Конференции круглого стола в Брюсселе, «весьма срочные директивы, вытекающие из согласованных [в Москве] принципов». Во втором письме от 29 февраля он сообщил, что выезжает из Конакри в Конго, «чтобы вести там подготовительную работу в соответствии с предложениями, выработанными вами и мной». Он пообещал выполнить «обещания относительно переходного [к независимости] периода и прислать к вам несколько молодых людей для стажировки на административной работе». Гизенга готов был выполнить в сентябре договоренность об отправке в Москву конголезских студентов для учебы «в университете».

ПСА вступила в альянс с НДК Лумумбы и на майских выборах нанесла поражение АБАКО в его вотчине, провинции Леопольдвиль. Лумумба назначил Гизенгу заместителем премьер-министра и включил в состав своего кабинета еще двух членов ПСА, в том числе П. Мулеле, который стал министром образования.

29 июня 1960 г. Н. С. Хрущев направил П. Лумумбе поздравительную телеграмму, в которой сообщил, что правительство СССР «торжественно заявляет о своем признании Конго как независимого и суверенного государства и выражает готовность установить с ним дипломатические отношения и обменяться дипломатическими представительствами». На торжества в Леопольдвиль отправилась советская правительственная делегация в составе 12 человек во главе с заместителем Председателя Президиума Верховного Совета СССР, Председателем Президиума Верховного Совета Таджикской ССР Μ. Р. Рахматовым.

Когда Конго подошло к независимости, у СССР там не было ни капиталовложений, ни учреждений, ни специалистов. Однако советское руководство было знакомо с конголезским политическим ландшафтом и нашло там лидеров, которые заслуживали поддержки.

 

Интересы США в Конго

По точному замечанию Л. Намикас, президент США Дуайт Эйзенхауэр «всегда считал наиболее удобным вариантом оставить решение африканских проблем европейцам». Двинуться в Африку его заставили опасения, что «призрак коммунизма» может материализоваться и там.

Характерное видение советских устремлений излагалось, в частности, в аналитической записке «Вызовы советского блока в Африке южнее Сахары и их влияние на политику США», подготовленной Госдепартаментом в марте 1960 г. Авторы документа были уверены, что СССР и его союзники не преминут воспользоваться историческим шансом утвердиться в Африке, который им дал распад колониальных империй. Восточный блок вынашивал замыслы не только ослабить Запад, «разжигая вражду между новой Африкой и ее старыми хозяевами», но и «превратить молодые государства в своих союзников в долгосрочной войне против Запада», которую коммунистическая пропаганда называет «мирным сосуществованием». Подлинного неприсоединения этих стран к противоборствующим блокам быть не могло, поскольку «советское видение поляризованного мира предполагает, что нейтралитет развивающихся государств является всего лишь промежуточной станцией на пути из западного в коммунистическое поле притяжения». Миролюбивые заявления Советского Союза скрывали его истинные цели: «(а) оказать поддержку “национально-освободительному движению” с тем, чтобы ущемить или элиминировать экономические и политические интересы Запада; (б) не допустить, чтобы США заменили метрополии в качестве силы, обеспечивающей стабильное западное влияние. Для достижения последней цели Москва пытается настроить против США и европейские метрополии, и африканские государства».

Действия СССР в Африке оценивались как тотальный вызов Западу «во всех сферах жизни – политической, дипломатической, экономической, социальной и военной». Отсутствие «адекватного» ответа было чревато утратой стратегических позиций в холодной войне: «Проникновение в Африку позволит Восточному блоку окружить НАТО с Юга, получить доступ к новым рынкам сырья и подготовить условия для создания военных баз. В перспективе рост советского влияния в Африке за счет ослабления Запада усилит позиции Восточного блока на мировой арене, пагубно скажется на позициях Запада и будет способствовать опасному нарастанию чувства самонадеянности в Москве». Даже если бы «подрывные усилия СССР в Африке» оказались напрасными, у НАТО все равно появились бы там серьезные проблемы, поскольку африканские страны «ревностно относятся к недавно обретенной независимости» и «могут преуспеть в поощрении экстремистских, расистских и сепаратистских сил», что «существенно осложнит развитие отношений и связей с Западом».

Сейчас такой сценарий выглядит намеренно алармистским, но на рубеже 1950-1960-х годов у западных политиков имелись веские основания опасаться за будущее Африки южнее Сахары, которая на глазах превращалась из заповедного владения европейских метрополий в «приз и поле битвы в глобальном политическом и стратегическом противостоянии».

Соотношение сил на «поле битвы» быстро менялось не в пользу Запада. Антиколониальная и антиимпериалистическая пропаганда находила в Африке благодатную почву, что давало СССР и его союзникам серьезные преимущества не только перед колониальными метрополиями, но и перед США. Авторы документа Госдепартамента «Коммунистическое проникновение в Африку», подготовленного в январе 1959 г., констатировали: «Не будучи связанными с колониальными державами, Советский Союз и его союзники могут открыто и последовательно отстаивать интересы борцов против колониализма на международной арене, особенно в ООН и через Организацию солидарности народов Азии и Африки со штаб-квартирой в Каире. <…> В глазах африканцев, стремящихся к независимости, Советский Союз все больше приобретает репутацию ведущей антиколониальной державы или, по крайней мере, наиболее сильного раздражителя для Запада, который вынудит его поддерживать Африку политически и экономически».

СССР шел в Африку с «антиимпериалистическим евангелием», а тесные отношения США с колониальными метрополиями многие африканцы рассматривали как пособничество колонизаторам. Администрация США столкнулась с фундаментальной и сложной дилеммой: «пройти между Сциллой НАТО и Харибдой свободной, некоммунистической Африки». Ее хорошо сформулировал американский африканист Джордж Шепард: «С одной стороны естественная симпатия к законному стремлению националистов к самоуправлению, равенству и социальному прогрессу, а с другой – понимание того, что достижение этих целей часто угрожает жизненно важным стратегическим базам и экономическим интересам Соединенных Штатов и западного мира». Для США способствовать «подрыву власти метрополий» было нельзя по двум причинам. Во-первых, это означало «игнорирование их созидательной деятельности» в колониях. Во-вторых, могло вызвать резкое недовольство союзников по НАТО, что «резко ослабило бы наши позиции в целом». Но невозможно было игнорировать и «чаяния африканцев, поскольку наше молчание будет расценено как оппозиция».

До 1960 г., когда колониальная система на Африканском континенте начала рушиться, эта коллизия на уровне американской практической политики однозначно разрешалась в пользу метрополий. В администрации Эйзенхауэра тон задавали те, кто относился к антиколониальному движению с подозрением, видел в нем мощную и опасную силу, которую коммунистические страны могут использовать в борьбе против Запада. Африканский отдел Госдепартамента считал, что независимо от масштаба «роста африканского сознания» – локального, регионального или континентального, – ему будут присущи характерные черты «молодого национализма»: «эмоциональность, безответственность, максимализм и ксенофобия». Госсекретарь Джон Фостер Даллес рассматривал африканский национализм не как естественную, логичную реакцию на колониализм, а как результат происков мирового коммунизма. «Рыцарь холодной войны» был убежден, что политика нейтралитета «аморальна», а страны, которые ее проводят, являются потенциальными врагами Соединенных Штатов.

Необходимость противодействия коммунистической угрозе была одним из главных факторов активизации США в Африке, разработки ими собственной африканской стратегии.

В феврале-марте 1957 г. вице-президент Ричард Никсон совершил трехнедельное африканское турне, посетил Гану, Марокко, Эфиопию, Судан, Ливию, Тунис, Либерию и Уганду. В отчете президенту о поездке Никсон подчеркнул, что Африка «является сегодня наиболее быстро меняющимся районом мира» и может стать «решающим фактором в конфликте между силами свободы и международным коммунизмом». Вице-президент рекомендовал перенести политику сдерживания коммунизма на Африку для противодействия советскому экспансионизму. Госдепартаменту следовало принять «немедленные меры для усиления американского присутствия в Африке в количественном и качественном отношениях».

20 августа 1958 г. в Госдепартаменте был создан Африканский отдел и введена должность Заместителя госсекретаря по африканским делам. В заявлении Госдепартамента для печати отмечалось, что этот шаг означает «признание растущей важности Африканского континента, где с 1 января 1956 г. появились четыре независимых государства», и «жизненно необходим для эффективного развития наших отношений с Африкой». Существовала еще одна важная причина учреждения Африканского отдела. В июле 1958 г. Джозеф Саттерзуейт, его будущий первый руководитель и заместитель Госсекретаря по африканским делам, заявил в Конгрессе о «необходимости иметь позитивную и агрессивную программу <…> противодействия в Африке странам, чья идеология недружественна Соединенным Штатам». Африканский отдел и стал мозговым центром, где анализировалась африканская политика СССР и его союзников, разрабатывались методы противодействия коммунистическому проникновению для «сохранения ориентации Африки на свободный западный мир».

США загодя и основательно стали укреплять свои позиции в «сердце Африки», чтобы после ухода бельгийцев не допустить вакуума, который заполнят противники по холодной войне. Америке было что защищать в Конго. У сброшенных на Хиросиму и Нагасаки атомных бомб была «начинка» конголезского происхождения – с урановых рудников в Шинколобве. В 1950-х Конго оставалось важнейшим поставщиком стратегического сырья для западных стран, хотя США прекратили закупать конголезский уран: его месторождения были открыты в Канаде и Южной Африке. В 1959 г. Конго давало 9 % мирового производства меди, 49 % кобальта, 69 % промышленных алмазов, 6,5 % олова. Соединенные Штаты получали оттуда три четверти импортируемого тантала и половину кобальта. Оба минерала широко применялись в атомной и авиационно-космической промышленности.

18 февраля 1960 г. высокопоставленные чиновники Госдепартамента, включая заместителя госсекретаря Дугласа Диллона, обсудили «меры, которые могли бы предпринять Соединенные Штаты в связи с приближающейся независимостью Конго». У Верден призвал «не допустить повторения гвинейского опыта, когда советский блок заполнил вакуум, образовавшийся после ухода Франции». Он предложил увеличить штат генерального консульства в Леопольдвиле и оказать существенную экономическую помощь третьей по численности населения африканской территории, где сложилась «потенциально взрывная политическая ситуация».

Призыв посла был услышан. После поездки в Конго группы предпринимателей во главе с президентом банка «Чейз Манхэттен» Дэвидом Рокфеллером был создан консорциум банков, которые предоставили Конго заем в размере 325 млн. долларов. К 1960 г. капиталовложения американских компаний в Бельгийском Конго превысили 600 млн. долларов. Численность сотрудников консульства в Леопольдвиле была увеличена, чтобы после независимости оно могло функционировать как полноценное посольство. Послом стал опытный карьерный дипломат Клэр Тимберлейк. Он «смотрел на мир сквозь линзы холодной войны». Лоуренс Девлин, резидент ЦРУ в Конго (1960–1967), работавший под дипломатическим прикрытием, высоко оценивал профессиональные качества Тимберлейка: «Он был прирожденным лидером, способным быстро принимать продуманные решения, нужный человек, оказавшийся в нужном месте в нужное время».

Консульство резко активизировало пропагандистскую работу, наладило выпуск двух еженедельников, бюллетеней с обзором американской прессы. Редактор газеты «Конго» Тома Канза сообщил переводчику советского посольства в Брюсселе, что «американцы имеют в настоящее время 5 печатных изданий только в Леопольдвиле, ежедневно устраивают для конголезцев коктейли, просмотры фильмов и всякого рода экскурсии и прогулки». Американские представительства торговых фирм, культурные центры, корреспондентские пункты были созданы во всех конголезских провинциальных центрах и крупных городах, в сельской местности активно действовали миссионеры. По приглашению властей в США побывали многие видные конголезские политики.

Администрация США предвидела, что в случае обострения ситуации в Конго важную, если не ключевую роль, может сыграть ООН, и предприняло меры, чтобы руководство организации заняло «правильную» позицию. На генерального секретаря ООН Дага Хаммаршельда давить не пришлось. Он был убежден, что ООН должна сыграть стабилизирующую роль в ходе деколонизации Африки и сохранить ее в орбите влияния Запада. Побывав в Конго во время блиц-турне по Африке в январе 1960 г., Хаммаршельд сделал вывод, что «неготовность» колонии к независимости неминуемо создаст ряд «проблем чрезвычайного характера». Вернувшись из турне, он провел закрытое совещание со своими помощниками, которые пользовались его абсолютным доверием. Все трое были американцами – заместитель генерального секретаря Эндрю Кордье, сотрудник Секретариата Ральф Банч, секретарь Первого (политического) комитета Генеральной Ассамблеи, антрополог-африканист Гейнц Вишгоф. Они разработали конкретные меры по созданию механизма и инфраструктуры для присутствия ООН в Конго, в том числе и военного. Генсек направил в Конго своим специальным представителем Банча. У первого афро-американца, удостоенного Нобелевской премии мира (1950 г.), не должно было возникнуть проблем в налаживании контактов с конголезцами.

 

Независимость: первые испытания

Конго погрузилось в хаос раньше, чем предполагали даже самые безнадежные пессимисты. Проблемы возникли уже в день провозглашения независимости, 30 июня 1960 г.

Первоначально на торжественном заседании конголезского парламента в присутствии многочисленных иностранных гостей и журналистов с речами должны были выступить король Бельгии Бодуэн и президент Касавубу. Бельгийские колониальные власти не собирались давать слова Лумумбе и сознательно держали его в неведении относительно содержания речей короля и президента. Зная импульсивность и эмоциональность Лумумбы, бельгийцы рассчитывали, что он не сможет промолчать и сделает неуместные заявления. Обстоятельства подготовки и произнесения речи Лумумбы подробно описаны в мемуарах Томы Канзы, его друга и соратника, который находился рядом с премьер-министром и в гуще событий в первые три недели после провозглашения независимости, пока не был назначен представителем Конго в ООН.

Лумумба был уязвлен и рассержен. «Бельгийцы хотят унизить конголезский народ, унизив меня», – сказал он Канзе. Лумумба решил выступить вопреки протоколу. Осуществить это было несложно, т. к. заседание должен был вести его личный друг Жозеф Касонго, которого он провел на пост председателя нижней палаты парламента. Речь премьер-министру подготовил «молодой, бородатый бельгийский социалист», который пользовался его доверием, но как скоро понял Канза, «находился в Конго не для того, чтобы защищать интересы конголезцев». Лумумба показал написанный новоявленным спичрайтером текст Канзе в своем доме утром 30 июня за пару часов до начала торжеств. Бегло ознакомившись с ним, Канза решил, что «по соображениям элементарной политической тактичности и дипломатичности Лумумбе не стоит говорить такие вещи в столь грубой и откровенной форме в этот исторический день перед такой представительной аудиторией». Когда Канза прямо сказал об этом Лумумбе, тот попросил его сделать текст более приемлемым. Все оставшееся время, даже в машине по дороге во Дворец наций, Канза и два секретаря премьер-министра лихорадочно правили текст, смягчая слова и выражения. Лумумба обещал учесть их замечания, но оговорился, что будет импровизировать в зависимости от обстановки.

Атмосфера заседания не способствовала снижению конфронтационного настроя премьера. Речь короля была патерналистской. Он отдал должное «гению» и «несгибаемой храбрости» своего двоюродного деда Леопольда II, отметил вклад в развитие Конго «бельгийских первопроходцев». Независимость монарх представил как добрую волю Бельгии, выразил надежду, что конголезцы оправдают оказанное доверие и предостерег их от «поспешных реформ, дабы не подвергать опасности свое будущее».

Речь, которую зачитал Касавубу, носила примирительный характер, была полна похвал в адрес бывшей метрополии за ее успешную цивилизаторскую миссию. «Бельгия вырастила черное дитя по имени Конго, воспитала его и теперь дает ему независимость. Конго с благодарностью принимает этот дар», – заявил президент. Лумумба тем временем с гневным выражением лица снова правил текст своего выступления, возвращая ему изначальную жесткость.

Премьер выступил третьим и последним. О примирении речь не шла, он бросил вызов властям Бельгии. Уделом конголезцев при колониализме был «рабский труд, за который нам платили гроши. Их не хватало, чтобы утолить голод, одеться, жить в достойном жилище, растить детей в условиях, каких заслуживают родные существа». Лумумба призвал соотечественников не забывать, что «независимость завоевана нами в повседневной, упорной, трудной борьбе, когда нас не останавливали ни огромные жертвы, ни кровь, пролитая нашими народами. <…> Наши раны еще слишком свежи, чтобы мы могли забыть о них». Он пообещал покончить со старой системой, показать миру, «на что способен черный человек, когда он трудится в свободной стране», и превратить «Конго в центр всей Африки».

Конголезская часть аудитории встретила речь бурными аплодисментами. Бельгийцы были потрясены и посчитали свою страну и ее короля оскорбленными. Монарху предлагали немедленно вернуться в Бельгию. Лумумбу убедили выступить еще раз в узком кругу на званом обеде, и он с похвалой отозвался о том, что Бельгия и Бодуэн сделали для Конго. Однако инцидент не был исчерпан, тем более что по распоряжению Лумумбы текст его речи в парламенте был разослан по всей стране.

В репортаже о церемонии провозглашения независимости специальный корреспондент «Правды» О. Л. Орестов сообщил, что на ней выступили Бодуэн и Касавубу. О речи Лумумбы Орестов не упомянул, он привел небольшой отрывок из радиообращения премьера 29 июня. Это выглядело странно, тот же автор неделю назад комплиментарно отзывался о Лумумбе и основных пунктах программы его партии – полная независимость, сохранение единства страны и немедленный вывод из Конго бельгийских войск. 2 июля газета опубликовала основные положения нашумевшей речи Лумумбы. Его слова, писал анонимный специальный корреспондент ТАСС, прерывались «аплодисментами большинства присутствовавших в зале» и «вызвали растерянность и смущение короля, премьер-министра и министров Бельгии».

Демарш премьера был воспринят администрацией США как свидетельство его «неуравновешенности», «иррациональности» и «неопытности – качеств, из-за которых Конго может стать более уязвимым для дестабилизации и советского проникновения».

Бельгийцы не задержались с ответом, запустили заранее подготовленный сценарий дестабилизации. Идеальным «детонатором» взрывоопасной ситуации в Конго была армия. После провозглашения независимости колониальная армия «Форс пюблик» была переименована в Конголезскую народную армию (КНА). Этим перемены и ограничились. Весь офицерский состав по-прежнему состоял из бельгийцев, максимум, на что могли рассчитывать конголезцы, был чин адъютанта, который присваивался после звания старшего сержанта. Многие служили по 10–15 лет, оставаясь рядовыми. Нараставшие в обществе настроения реванша и мести белым проникли и в казармы. В гарнизонах появились листовки, где выдвигались требования повышения жалования и африканизации командного состава, дисциплина резко упала, были случаи неподчинения офицерам.

5 июля Лумумба собрал специальное заседание кабинета министров, где заявил, что армию надо не реформировать, а «революционизировать». Было принято решение создать комитет по военной реформе, который в первую очередь будет руководствоваться принципом ликвидации расовой дискриминации в армии.

Командующий КНА бельгийский генерал-лейтенант Эмиль Янссене выразил несогласие с премьером провокационным способом. Он публично разжаловал сержанта-конголезца, который говорил солдатам, что после наступления независимости не надо подчиняться бельгийцам. Затем Янссене собрал в учебном классе столичного военного лагеря свободных от караульной службы конголезцев и заявил, что не потерпит нарушений дисциплины. Для пущей убедительности он письменно проиллюстрировал свой тезис, написав на доске: «до независимости = после независимости». Возмущенные конголезские военнослужащие собрались на митинг протеста, который закончился беспорядками. Янссене приказал подавить бунт силами гарнизона в Тисвиле. Попытка бельгийских офицеров этого гарнизона поднять личный состав по тревоге закончилась их арестом и захватом солдатами оружейного арсенала.

Волнения быстро перекинулись на гарнизоны в других провинциях. Основными требованиями были повышение жалования, африканизация офицерского корпуса, отставка Янссенса. На несколько дней ситуация вышла из-под контроля. Никому не подчинявшиеся вооруженные солдаты, к которым присоединились люмпены, хозяйничали в городах, занимались мародерством и грабежами. Белых женщин насиловали, а мужчин подвергали публичным издевательствам и унижениям.

Показательный инцидент случился с Лоуренсом Девлиным. Он только что был назначен резидентом ЦРУ в Леопольдвиле и проводил отпуск в Париже. Узнав о беспорядках, поспешил к месту службы. В Леопольдвиле его остановили на улице и доставили в военный лагерь. Там обкуренные марихуаной солдаты предложили встать на колени и поцеловать их ботинки. Девлин отказался, прибавив пару крепких слов. Конголезцам это не понравилось, и они сыграли с ним в русскую рулетку. Долговязый солдат достал из кобуры револьвер, приставил его к голове Девлина, крутанул барабан и спустил курок. Пять раз боек щелкал по пустой каморе, а в барабане на шесть патронов должен был быть хотя бы один. После каждого раунда его спрашивали, не передумал ли он лизать ботинки. Девлин приготовился к смерти, но вновь раздался щелчок без выстрела и вслед за ним оглушительный хохот конголезцев. Револьвер был не заряжен… Эту «конголезскую рулетку» разведчик запомнил на всю жизнь. Его отпустили, и он сумел добраться до посольства США. Оно было окружено взбунтовавшимися солдатами и заполнено белыми беженцами. В посольстве была объявлена третья степень тревоги, персонал жег документы.

Во время волнений в Леопольдвиле находилась советская правительственная делегация. 1 июля ее принял Лумумба, которому Рахматов вручил приветственное послание Хрущева. Вечером 7 июля делегация встретилась с премьер-министром и президентом. В ходе переговоров «было достигнуто соглашение об установлении между Советским Союзом и Конго дипломатических отношений и об обмене послами».

Судя по воспоминаниям Мирзо Рахматова, члены делегации не испытали на себе неприязни конголезцев. Конголезские солдаты, «искавшие бельгийских парашютистов», проверили документы у постояльцев отеля «Стэнли», где остановилась делегация. Они отнеслись к советским гостям «исключительно дружелюбно». Вечером 8 июля делегаты даже отважились проехать по улицам Леопольдвиля. Вскоре их остановил военный патруль. «Солдаты, – пишет Рахматов, – приняли нас за представителей какой-то иностранной акционерной компании и поэтому сначала отнеслись к нам подозрительно. Я разъяснил, что мы приехали в Конго из СССР на праздники. Тогда один из солдат сказал: “Хрущев! Спутник!”». Военные вежливо извинились и отпустили задержанных. «На следующий день в городе был восстановлен порядок, и мы получили возможность вылететь домой. Перед отправлением советского самолета в аэропорту собралось много конголезцев, пришедших проводить нас, приехали также два министра и ряд других официальных лиц».

По свидетельству другого очевидца, Т. Канзы, советской делегации пришлось пережить несколько неприятных инцидентов, а ее отъезд стал опасным приключением со счастливым концом. Среди «несведущих в политике» конголезских военнослужащих распространился слух, что «Лумумба вызвал русские войска, чтобы разоружить конголезцев». «В номера, которые занимала советская делегация в отеле “Стэнли”, ворвались конголезские солдаты. Они дали волю рукам, но не нанесли русским телесных повреждений». Шокированный нападением Лумумба поручил министру иностранных дел Жюстену Бомбоко «обеспечить беспрепятственный выезд делегации из Конго». Бомбоко направил Канзу в отель, чтобы забрать делегацию и доставить ее под охраной в аэропорт Нджили. Рахматов сохранял спокойствие, но выразил Канзе «энергичный протест против недружественных действий». До аэропорта добрались благополучно, но там возникли проблемы. Советский самолет окружили конголезские военные, которые хотели войти в него, чтобы проверить багаж и убедиться, что на борту нет десантников. Советские гости согласились сесть в самолет, оставив снаружи свой багаж для досмотра. Все завершилось благополучно. Канза и прибывший вскоре Бомбоко убедили солдат, что в самолете нет военных грузов. Багаж занесли на борт, после чего Рахматов пригласил туда Бомбоко и Канзу и предложил на прощание выпить водки. Тост Бомбоко за советско-конголезскую дружбу был встречен одобрительно.

Пришлось понервничать и другим гражданам СССР, оказавшимся в Леопольдвиле. В отель, где жили Орестов и «молодой дипломат Ю.» тоже ворвались военные. «Дверь номера распахнулась, – вспоминает журналист, – и два солдата направили автоматы на нас, потребовав, чтобы мы спускались вниз, в фойе. Там уже было человек двадцать, в основном иностранных журналистов. Солдаты проверяли паспорта и на вопрос какого-то французского корреспондента ответили, что ищут русских, чтобы расправиться с ними». К счастью до Орестова и Ю. очередь не дошла. Появившийся на пороге фойе конголезский офицер приказал солдатам прекратить проверку документов и следовать в соседний квартал, где происходили беспорядки. Орестов даже сумел передать информацию о событиях в редакцию «Правды». Он добрался до телеграфа, лежа на заднем сиденье такси. В телетайпном зале находился только «перепуганный конголезец-техник», который не умел передавать сообщения. «Орудуя одним пальцем», корреспондент набрал текст. Послание дошло до адресата и было опубликовано.

Конголезское руководство пыталось прекратить беспорядки и овладеть положением в армии. 8 июля в столичном военном лагере, где начались волнения, состоялось чрезвычайное заседание правительства. Антураж, по описанию Канзы, был откровенно угрожающим. «Мы были почти как пленные, поскольку охранявшие нас солдаты не позволили бы нам покинуть лагерь до принятия решения, которое немедленно начнут выполнять. Время от времени дверь зала, где проходило заседание, открывалась, и двое или трое конголезских солдат вводили бельгийских офицеров, босых, с обувью в руках. Их ставили в угол на колени с поднятыми руками».

Генерал Янссене был уволен, а вслед за ним и все бельгийские офицеры. Полноценной замены им не нашлось: среди конголезцев не было ни одного даже младшего офицера. Командующим КНА назначили родственника Лумумбы, Виктора Лундулу, сержанта в отставке, бывшего санитара «Форс пюблик», которому было присвоено звание генерала. Жозеф Дезире Мобуту, имевший чин старшего сержанта, стал начальником штаба, его произвели в полковники. Мобуту семь лет прослужил писарем-стенографистом в «Форс пюблик». После увольнения из армии работал журналистом в одной из католических газет Конго. Проявил себя с самой лучшей стороны, представляя конголезскую прессу на Всемирной выставке в Брюсселе 1958 г., за что получил поощрение – стажировку в Брюсселе. Там вступил в НДК и представлял партию в столице метрополии. Отличался исполнительностью, подчеркивал свою преданность лидеру НДК. Лумумба назначил Мобуту секретарем своего правительства (в ранге министра). Новоиспеченный полковник, метивший в командующие, счел себя обойденным. И даже подал заявление об отставке, но Лумумба его отклонил.

После 8 июля ситуация начала стабилизироваться, убийства, грабежи и беспорядки прекратились. Однако механизм интернационализации конфликта был запущен. Западная пресса смаковала эпизоды расправ над белыми, утверждала, что правительство Лумумбы не в состоянии навести порядок. Белые в массовом порядке покидали Конго, в Бельгии раздавались требования военного вмешательства для защиты жизни и имущества иностранцев. Консулы США, Великобритании и Франции в Элизабетвиле призвали Бельгию ввести войска в Конго. 10 июля бельгийские десантники установили контроль над тридцатью главными городами страны.

Реакция советского руководства была ожидаемой. «Эти меры против Республики Конго, – заявил на пресс-конференции в Кремле 12 июля Хрущев, – еще раз подтверждают агрессивную сущность военных блоков империалистов, их стремление сохранить колонизаторские порядки. Военные блоки империалистов созданы для проведения разбойничьей политики. Поэтому в Конго посылает войска не только Бельгия. Это НАТО посылает войска, чтобы силой подавить народ Конго. Это – разбойная политика. <…> Народ Конго хочет навести действительный порядок, выгнать колонизаторов. Солдаты армии Конго не хотят подчиняться бельгийским офицерам. И они поступают совершенно правильно, потому что бельгийские офицеры – это же колонизаторы». Пропагандистская война вокруг Конго началась.

Покуда бельгийские войска занимались охраной и эвакуацией белого населения, обстановка оставалась спокойной. Лумумба даже подписал с бельгийским консулом в Лулуабурге, центре провинции Касаи, соглашение о двухмесячном пребывании там бельгийского гарнизона.

 

Отделение Катанги и интернационализация кризиса

Все изменилось 11 июля, когда произошло два события, сделавших международное вмешательство в конголезский кризис неизбежным. В порту Матади, откуда уже эвакуировались все пожелавшие уехать европейцы, неожиданно был высажен десант бельгийской морской пехоты. Завязался бой, 12 конголезцев были убиты, 13 ранены. Конголезские военные по специальной связи сообщили о случившемся во все гарнизоны и попросили подкреплений. По всей стране прокатилась вторая волна еще более жестоких европейских погромов.

В тот же день от Конго откололась провинция Катанга. Председатель провинциального правительства Моиз Чомбе зачитал по радио декларацию о независимости. Он обвинил центральное правительство в «коммунистических поползновениях», намерении установить «диктаторский режим, который изгонит наших бельгийских коллег», попытках вмешаться в вопросы управления провинциями, которые находятся в компетенции провинциальных правительств. Чомбе подчеркнул, что независимость Катанги является полной, «тотальной», что не помешало ему обратиться к Бельгии с просьбой о «технической, финансовой и военной помощи». Последовал призыв ко «всему свободному миру» признать право Катанги на самоопределение.

Ни одно государство не признало независимость Катанги. Советское руководство охарактеризовало ввод бельгийских войск как «акт агрессии», назвало Чомбе «ставленником иностранных монополий», а отделение Катанги – «незаконным и преступным действием, продиктованным корыстными интересами горстки финансовых и промышленных магнатов колониальных держав».

Ответ Чомбе был остроумным. Вечером 14 июля он отправил в Москву «господину министру иностранных дел» телеграмму: «Народ Катанги, учитывая, что Устав Организации Объединенных Наций торжественно провозглашает право народов на самоопределение, <…> обращается через своих избранных представителей ко всем странам свободного мира с торжественным призывом незамедлительно признать независимость его территории. Он обязуется уважать все положения декларации о правах человека и содействовать поддержанию мира в этой части света». Послание осталась без ответа.

Потеря Катанги ставила федеральное правительство в трудное положение. Почти равную по площади Франции провинцию с населением 1,65 млн. человек называли «геологическим чудом», поскольку ее недра были баснословно богаты полезными ископаемыми, в том числе ураном, платиной, цинком, редкоземельными элементами. Катанга занимала третье место в капиталистическом мире по производству меди и первое по добыче кобальта и давала в конголезскую казну почти половину валютных поступлений.

Весть об отделении Катанги застала Лумумбу и Касавубу в Лулуабурге, где они успокаивали местный гарнизон. Было решено немедленно лететь в Элизабетвиль. Когда их самолет уже приближался к аэродрому, министр внутренних дел правительства Катанги Годфруа Мунонго из контрольной башни запретил посадку. Обращаясь к Касавубу, Мунонго заявил, что «был бы счастлив принять его с распростертыми объятьями, но не в компании Лумумбы». Тем временем отряд катангских жандармов перекрыл взлетно-посадочную полосу бочками с горючим.

Федеральным властям оставалось только искать внешнюю силу, которая могла бы восстановить порядок в стране и сохранить ее целостность. 12 июля Лумумба составил телеграмму генсеку ООН, которую подписал и Касавубу. Премьер и президент объяснили отделение Катанги заговором, подготовленным «бельгийскими империалистами и небольшой группой руководителей Катанги». Они потребовали срочно направить войска ООН для «защиты государственной территории Конго от имеющей место внешней агрессии, которая угрожает международному миру». Утром 13 июля в новой телеграмме Хаммаршельду Лумумба и Касавубу сделали разъяснения относительно будущей операции: «Целью запрашиваемой помощи является не восстановление внутреннего положения в Конго, а защита национальной территории против акта агрессии, совершенной войсками бельгийской метрополии». Такая формулировка не давала оснований для вмешательства ООН во внутренние дела страны. Конголезские лидеры предупредили: «Если запрошенная помощь не будет безотлагательно получена, Республика Конго будет вынуждена обратиться к государствам Бандунгского договора».

В тот же день Хрущев на пресс-конференции в Кремле назвал обращение правительства Конго за помощью в ООН «правильным», но выразил сомнение, что Совет Безопасности должным образом на него отреагирует: «Трудно, конечно, ждать, что справедливое требование народа Конго найдет сочувствие в Совете Безопасности. Следует разоблачать этот орган, с тем, чтобы народы видели, что Совет Безопасности превращен сейчас Соединенными Штатами Америки в инструмент для подавления свободолюбивых народов, на удержание народов в колониальном рабстве».

СССР и США поддержали ввод войск ООН в Конго с разными целями. По замыслу американской администрации они должны были стать инструментом защиты интересов Запада и щитом от коммунистического проникновения в Конго. Хрущев пытался использовать кризис для упрочения позиций СССР в Африке и третьем мире как главного борца против колониализма и империализма. Операцию ООН он признал «правильной» по двум причинам. Во-первых, войска ООН должны были заменить войска Бельгии, члена НАТО. Во-вторых, Хрущев считал, что конголезский кризис стал шансом изменить неблагоприятное для СССР и его союзников соотношение сил внутри ООН.

Противники СССР в холодной войне доминировали не только в Совете Безопасности (четыре из пяти мест постоянных членов и в среднем три из шести мест выборных членов). В Генеральной Ассамблее западные и латиноамериканские страны могли заблокировать неугодную резолюцию. Им нужно было всего 12 голосов афро-азиатских стран, чтобы добиться большинства в две трети голосов, необходимого для принятия решения. В Секретариате по состоянию на август 1960 г. должности распределялись следующим образом: 23 занимали американцы, 16 – британцы, 10 – французы, 8 – представители Советского Союза и 5 – индийцы.

Ирландский дипломат Конор О’Брайен, работавший в Секретариате на конголезском направлении, а затем представителем генсека ООН в Конго, на основе собственных наблюдений сделал вывод, что операцией в Конго командовал не «почти бессильный» Совет Безопасности и тем более «аморфная» Генеральная Ассамблея, а «совершенно неофициальный и несколько странный по своему составу» «конголезский клуб» внутри Секретариата. Это был штаб при генсеке ООН, который «старался играть, не показывая своих карт». Клуб располагал всей полнотой информации, туда поступали секретные телеграммы сотрудников ООН из Конго. Эти донесения «резко отличались от той приглаженной картины, которая давалась в официальных сообщениях, распространявшихся среди делегатов Генеральной Ассамблеи». Членами клуба были сэр Александер МакФаркуэр (Великобритания), Чакраватхи Нарамсихан, генерал Индар Рикхи (Индия), Конор О’Брайен, Фрэнсис Нвокеди (Нигерия) и три американца: Ральф Банч, Эндрю Кордье и Гейнц Вишгоф. Последнего О’Брайен называл «серым кардиналом», и он был единственным членом клуба, кто в присутствии генсека продолжал «излучать собственную волну». Все важные решения принимали Хаммаршельд, Банч, Вишгоф и Кордье, – неформальная «конголезская четверка», сложившаяся в обстановке секретности еще в январе 1960 г. Группа «нейтралов, главным образом афро-азиатов», играла малозначительную, скорее, декоративную роль.

По-другому оценивал роль конголезского клуба Брайен Уркварт, высокопоставленный сотрудник ООН, друг Хаммаршельда и впоследствии его биограф. Клуб составляла небольшая группа, занимавшаяся конголезским кризисом, которая собиралась в кабинете Хаммаршельда только «для удобства». Он называл «пропагандистской чепухой» утверждения о том, что конголезский клуб был создан «в результате заговора США, чтобы установить контроль над операцией ООН в Конго». Хаммаршельд и Банч, по наблюдениям Уркварта, «часто не соглашались с позицией США и резко отрицательно реагировали на попытки любого правительства диктовать, что им следует делать».

По впечатлениям еще одного человека, который участвовал в заседании конголезского клуба, его члены собирались у Хаммаршельда не только «для удобства». На заседания приглашались представители генсека ООН в Конго. Индиец Раджешвар Дайял, занимавший эту должность с начала сентября 1960 по конец мая 1961, называет клуб «закрытой группой доверенных лиц Хаммаршельда», с которыми он «периодически проводил неформальные совещания». Они проходили в кабинете генерального секретаря на тридцать восьмом этаже здания ООН в обеденное время и вечером, после формального окончания рабочего дня. «На совещаниях, – вспоминает Дайял, – обсуждались приходившие из Леопольдвиля телеграммы, анализировались слушания и дебаты в Совете Безопасности, участники обменивались информацией, полученной от дипломатов или гостей». Обстановка была непринужденной, «разговор мог зайти о литературе или искусстве, а иногда и вовсе напоминал обсуждение сплетен».

Социалистическим странам в этом клубе места не нашлось. Член Секретариата от СССР Георгий Аркадьев не только не допускался к процессу принятия решений, но и к секретным донесениям сотрудников ООН из Конго. Переписка по Конго хранилась у Вишгофа, а его формальный начальник, заместитель генсека по политическим проблемам и делам Экономического и Социального Совета ООН Г. П. Аркадьев, доступа к ней не имел.

СССР мог добиться выгодных для себя решений ООН по Конго только при поддержке азиатских и африканских государств. В 1960 г. 17 африканских колоний стали независимыми государствами и членами ООН. Предпосылки для альянса с освободившимися странами существовали. Их лидеры стремились использовать противоречия между сверхдержавами для укрепления своих позиций в регионе или как минимум в собственной стране. Наиболее амбициозные планы вынашивал президент Ганы Кваме Нкрума, пытавшийся стать субъектным игроком в сложной международной игре, развернувшейся вокруг конголезского кризиса. Теоретик панафриканизма, Нкрума рассматривал борьбу Конго за независимость не только как эпизод «глобальной идеологической борьбы», но и как часть «общеафриканского движения за освобождение Африки от колониального угнетения».

Идеи Нкрумы оказали большое влияние на становление взглядов Лумумбы. Они познакомились в Аккре в декабре 1958 г. на первой конференции народов Африки, и с тех пор они постоянно переписывались, Нкрума давал Лумумбе советы, которые становились руководством к действию. В Лумумбе, ставшем премьер-министром независимого Конго, Нкрума увидел союзника, готового словом и делом поддержать его план создания Соединенных Штатов Африки, который вызывал неприятие у многих африканских лидеров.

 

Войска ООН в Конго

13-14 июля состоялось заседание Совета Безопасности ООН, на котором была рассмотрена просьба конголезского руководства. В центре дискуссий оказался проект резолюции, который внес представитель Туниса Монжи Слим от имени группы афро-азиатских государств. Ее первый параграф призывал «правительство Бельгии вывести свои войска с территории Республики Конго». Второй наделял Генерального секретаря полномочиями «принять необходимые меры в консультации с правительством Республики Конго для предоставления ему такой военной помощи, какая может оказаться необходимой».

Советский представитель А. А. Соболев зачитал «Заявление Советского правительства в связи с империалистической интервенцией в отношении независимой Республики Конго». Ответственность за обострение ситуации в Конго СССР возложил на Бельгию, которая «при прямом соучастии дипломатических представителей западных держав» предприняла «в нарушение международного права и Устава ООН действия, направленные на подрыв суверенитета и ликвидацию независимости молодого конголезского государства». Соболев внес три поправки, предлагавшие «1) включить пункт об осуждении вооруженной агрессии Бельгии против Конго, 2) указать на необходимость немедленного вывода войск Бельгии из Конго и 3) добавить в пункт 2 проекта резолюции после слов “военной помощи” слова “предоставленной африканскими государствами-членами ООН”».

Хрущев считал «африканизацию» сил ООН в Конго шансом превратить их в инструмент защиты правительства Лумумбы и обеспечения советских интересов в Конго. Идея проведения операции ООН силами африканцев была популярна в афро-азиатских странах. 13 июля президент Нкрума заявил: «Нынешние осложнения в Конго должны быть урегулированы главным образом усилиями независимых африканских государств в рамках аппарата ООН. Вмешательство неафриканских государств, по мнению правительства Ганы, скорее всего, усилит, а не ослабит напряженность». Тунис и Цейлон, выборные члены Совета Безопасности, проголосовали против осуждения агрессии Бельгии, но поддержали третью советскую поправку. Их голосов оказалось недостаточно, и все советские поправки были отклонены. 8 голосами (СССР и США голосовали «за») при 3 воздержавшихся была принята резолюция, внесенная представителем Туниса.

Голосовать против тунисской резолюции у Советского Союза не было резонов. Ее поддержали афро-азиатские страны. В случае неприятия резолюции у Хаммаршельда в запасе была другая, короткая, которая просто санкционировала ввод войск ООН в Конго. Если бы не удалось провести и такую резолюцию, он был готов созвать чрезвычайную сессию ГА ООН, где у западных стран и их союзников было гарантированное большинство.

Принятая Совбезом резолюция давала западным странам важные преимущества. Бельгия не была признана агрессором, против нее не предусматривалось никаких мер, сроки вывода бельгийских войск из Конго не были установлены. Цель военной помощи ООН Конго не конкретизировалась, но из контекста было ясно, что она состоит не в изгнании бельгийцев, а в восстановлении порядка в стране, который не может навести правительство Лумумбы. Не был определен национальный состав сил ООН и их командования, что развязывало руки в этом вопросе Хаммаршельду. Катанга в резолюции даже не упоминалась, ничего не говорилось о необходимости сохранять территориальную целостность Конго.

У Лумумбы были веские основания считать, что войска ООН могут превратиться в могильщика его правительства. Он и Касавубу 14 июля направили телеграмму Хрущеву с призывом «ежечасно следить за развитием обстановки в Конго» и не исключили возможности просьбы о «вмешательстве Советского Союза», «если западный лагерь не прекратит агрессию против суверенитета Республики Конго».

После обращения конголезских руководителей к советскому лидеру американские аналитики просчитали все сценарии советских действий в отношении Конго вплоть до вооруженной интервенции. В специальном меморандуме комитета начальников штабов ее вероятность оценивалась как очень низкая из-за «огромных практических трудностей, связанных с доставкой войск по морю или воздуху» при отсутствии у СССР авианосцев и возможностей наладить воздушный мост.

Понимал ограниченность советских возможностей и Хрущев. В ответной телеграмме 15 июля он ясно дал понять, что в данной ситуации СССР не прибегнет к односторонним мерам и готов поддержать действия ООН в Конго: «В обстановке растущего негодования народов, возмущенных империалистической агрессией в Конго, Совет Безопасности ООН сделал полезное дело, приняв решение, призывающее правительство Бельгии к выводу бельгийских войск с территории Конго».

18 июля Лумумба повторил свой ультиматум. В тот же день первый заместитель министра иностранных дел СССР В. В. Кузнецов и заведующий Отделом стран Америки МИДа А. Ф. Добрынин во время беседы с Хаммаршельдом потребовали установить конкретные сроки вывода бельгийских войск. Генсек ответил, что не может взять на себя ответственность за такое решение, пока войска ООН в достаточной степени не контролируют положение.

Наличных сил для контроля над ситуацией в Конго у ООН было действительно мало. 15 июля, спустя 48 часов после соответствующего решения Совета Безопасности, 3,5 тыс. военнослужащих из Ганы, Туниса, Марокко и Эфиопии высадились в Конго. Хаммаршельд счел необходимым «разбавить» африканские войска контингентами из европейских нейтральных стран – Швеции и Ирландии. Возражения Соболева, который настаивал, чтобы в Конго использовались только войска из африканских государств, остались без последствий. Через неделю туда было переброшено 11,5 тыс. военнослужащих, которые создали опорные пункты во всех пяти провинциях кроме Катанги.

Операция была спланирована таким образом, что давала солидную фору США, хотя в ней участвовали контингенты только из нейтральных государств. Переброска войск в Конго осуществлялась американскими военно-транспортными самолетами, а внутри страны – на самолетах и бронетранспортерах с американскими экипажами. Связь между частями войск ООН в Конго и на линиях коммуникаций с внешним миром обеспечивала армия США. Помимо воинских контингентов ООН направила в Конго сотни гражданских специалистов, которые заняли ключевые посты в ведомствах бывшей колониальной администрации. Американцев среди них было подавляющее большинство.

Москва пыталась использовать «зонтик» ООН для укрепления своего влияния в «сердце Африки». В ответ на призыв Хаммаршельда предоставить в качестве дара для Конго продовольствие, а также транспорт для войск ООН, советское правительство приняло решение направить туда 10 тыс. т продовольствия, 100 грузовиков и «группу инструкторов» для «оказания технической помощи в эксплуатации автомашин».

СССР оказал помощь в переброске войск Ганы в Конго для участия в операции ООН. 16–18 июля туда по воздуху были доставлены два ганских батальона, 19 июля Хаммаршельд попросил ещё один, но перевозить войска было нечем. Немногочисленные ганские самолёты работали с максимальной нагрузкой, были отменены полёты единственной национальной авиакомпании. США и Великобритания обещали помочь, но выжидали, ссылаясь на необходимость получить формальную санкцию Совета Безопасности. Тогда посол СССР в Гане М. Д. Сытенко выразил готовность предоставить два советских ИЛ-18 с экипажами. Нкрума согласился, не поставив в известность Секретариат ООН, что вызвало резкое неудовольствие Хаммаршельда. 21 июля в конголезской столице приземлились первые три советских самолета с грузом продовольствия. Они сразу же были задействованы для «доставки в Конго ганских войск и снаряжения». Вскоре воздушный мост Аккра – Леопольдвиль стали обслуживать еще два ИЛ-18. К 25 июля численность ганских военнослужащих в Конго составила 2340. Это был самый крупный национальный контингент в составе войск ООН. Кроме того в Конго работали 370 офицеров ганской полиции.

Трудности, с которыми сталкивались советские летчики на маршруте Аккра – Леопольдвиль, описал корреспондент «Правды» в Гане К. Е. Непомнящий. Летать приходилось не «вдоль берегов Африки, где трасса хорошо изучена и есть достаточное количество аэродромов», а «через пески Сахары, Атласские горы и над Атлантикой, где нет никаких ориентиров». Не раз «приходилось сталкиваться с непредвиденными обстоятельствами». При посадке на аэродром, радиостанцию которого «захватили» американцы, поступила команда: «Заходите на 1.500 метров», – но разрешения на посадку не последовало, «в самый ответственный момент» радиостанция замолчала. «Илы» кружили над аэродромом, находившийся в Леопольдвиле советский летчик пришел на радиостанцию и взял микрофон, но тут выключилось питание радиостанции. Самолеты все же благополучно сели, но риск аварии был велик.

 

Лумумба – это «Кастро, если не хуже»

Лумумба обоснованно рассматривал бельгийское военное присутствие в Конго как основной дестабилизирующий фактор. Ральф Банч заверил его, что «в соответствии с решениями, принятыми Советом Безопасности, бельгийские войска должны будут покинуть Конго, как только прибудут силы ООН». «Голубые каски» обосновались в Конго, а бельгийские войска оставались в стране. 17 июля Лумумба направил представителю генсека ООН в Конго письмо с ультимативным требованием: «Если в течение 24 часов с 19 июля 1960 года ООН окажется не в состоянии обеспечить выполнение задачи, которую мы от нее потребовали, мы, к сожалению, будем вынуждены просить вмешательства Советского Союза. Мы надеемся, что вы окажетесь в состоянии принять все меры, чтобы избежать этого».

Ультиматум возымел действие. 19 июля Бельгия и ООН договорились о выводе бельгийских войск из Леопольдвиля в течение четырех дней начиная с 20 июля. Комментируя это соглашение, Лумумба заявил, что ультиматум снят, но добавил, что «если ООН не знает, как удовлетворить наши требования, мы будем вынуждены обратиться к другим нациям, чтобы сражаться с агрессорами».

Лумумба добился тактического успеха, но в долгосрочном плане ультиматум обернулся против него. Как внутри страны, так и на международной арене. Конголезский сенат 18 июля «единодушно и решительно» отверг «всякое вмешательство» Советского Союза во внутренние дела Конго. Касавубу молчал, но поскольку послание Банчу он не подписал, можно было предположить, что президент разделял позицию сената. На состоявшейся в тот же день встрече представителей африканских стран в ООН они сошлись в том, что угрозы призвать в Конго советские войска недопустимы. Действия Лумумбы были названы поведением человека, «потерявшего голову». Мнение участников совещания было доведено до сведения В. В. Кузнецова.

Пригрозив «вмешательством Советского Союза», Лумумба «вышел из доверия» американского руководства. 19 июля посольство США в Брюсселе направило в Госдепартамент телеграмму, где рекомендовало отстранить премьера от власти: «Лумумба занял позицию конфронтации с Западом и противодействия ООН, он все больше зависит от Советского Союза и конголезских сторонников (Кашамура, Гизенга), которые работают на достижение советских целей. Поэтому мы должны исходить из того, что правительство Лумумбы угрожает нашим жизненным интересам в Конго и во всей Африке. Главной целью наших политиков и дипломатов должно быть свержение правительства Лумумбы в его нынешнем виде. Мы должны найти или создать новую фигуру, на которую можно будет сделать ставку, и которая будет приемлема для остальной Африки и сможет противостоять советскому политическому наступлению».

На заседании Совета национальной безопасности 21 июля директор ЦРУ Аллен Даллес дал Лумумбе убийственную характеристику. Он сказал, что «в лице Лумумбы мы столкнулись с фигурой, похожей на Кастро, если не хуже». Даллес назвал биографию Лумумбы «ужасной», припомнив все его «грехи»: «В 1956 г. Лумумба был обвинен в растрате 100.000 франков и приговорен к двухлетнему тюремному заключению. Он находился под сильным влиянием левых и коммунистов. Он участвовал в коммунистическом молодежном митинге в 1959 г. Доподлинно известно, что Коммунистическая партия Бельгии обещала оказать ему помощь. Нам неизвестно, какой была эта помощь, но ясно, что бельгийская компартия использовалась как канал для финансирования. Все это дает основания предположить, что Лумумба куплен коммунистами, что вполне соответствует его убеждениям».

Карикатура из журнала «Крокодил»

Вечером 20 июля по требованию СССР было созвано экстренное заседание СБ ООН для рассмотрения отчета генерального секретаря по выполнению резолюции по Конго от 14 июля. Представитель Конго Тома Канза заявил о необходимости «положить конец агрессивным действиям бельгийских войск в Конго» и потребовал их эвакуации «с нашей национальной территории как можно скорее». Он сообщил, что правительству Конго известно о «закулисных маневрах, имеющих целью добиться отделения Катанги», оно готово «защитить целостность государства» и просит «не допустить какого-либо признания независимости Катанги».

Представитель Бельгии Пьер Виньи привел документальные свидетельства о насилии и произволе конголезцев в отношении бельгийских граждан в ходе беспорядков. Он заявил, что «военное вмешательство Бельгии в Конго преследовало исключительно гуманные цели», было осуществлено во имя «защиты бельгийских граждан» и является «временной мерой». Ни о каком выводе войск в пожарном порядке не могло быть и речи: «Бельгия эвакуирует введенные ею войска, как только и в той мере, в какой Организация Объединенных Наций эффективно обеспечит поддержание порядка и безопасность граждан».

Представитель СССР В.В. Кузнецов подчеркнул, что необходимо «как можно скорее» претворить в жизнь решение Совета Безопасности о выводе бельгийских войск с территории Конго. В резких выражениях он поддержал позицию правительства Лумумбы по Катанге: «Мы теперь знаем, что расширение военной интервенции в Конго сопровождается попытками расчленить это молодое государство. Как это неоднократно было в прошлом, колонизаторы и здесь пытаются действовать по принципу «разделяй и властвуй». Им удалось найти для этой цели некоего холуя Чомбе, который спустя всего несколько дней после провозглашения независимости Республики выступил с идеей отделения от молодого африканского государства одной из его основных провинций – Катанги. Не случайно деятельность Чомбе вызывает ликование среди финансовых и промышленных воротил. Нетрудно видеть, что за этими попытками расчленения Конго скрывается стремление западных держав удержать за собой богатые в экономическом отношении районы бывших бельгийских колоний, являющихся главными источниками обогащения капиталистических монополий». Кузнецов внес проект резолюции, который предусматривал, чтобы СБ настаивал «на немедленном прекращении вооруженной интервенции против

Республики Конго и выводе в трехдневный срок с ее территории всех войск агрессора» и призывал «уважать территориальную целостность Республики Конго и не предпринимать никаких действий, которые могли бы нарушить эту целостность».

Представитель США Кэбот Лодж выступил против принятия конкретных сроков вывода бельгийских войск, обусловив его «успешным выполнением всей резолюции Организации Объединенных Наций», т. е. наведением порядка. Он обвинил СССР в стремлении «распространить холодную войну в глубь Африки» и высказал предположение, что «Советский Союз может непосредственно осуществить интервенцию в Конго».

Британский представитель Гарольд Били изложил позицию своего правительства по Катанге: «Мы считаем, что отношения между провинцией Катанга и другими провинциями Конго является вопросом, который должен быть решен самими конголезцами. Это внутренняя проблема, которая не может быть удовлетворительно разрешена ни путем вмешательства других государств, ни самой Организацией». Он выразил согласие с заявлением Хаммаршельда, что войска ООН «не имеют права принимать участие в любом внутреннем конфликте [в Конго] или вмешиваться в такой конфликт». Били считал, что советское предложение о выводе бельгийских войск в трехдневный срок «никак не увязывается с изложенными Совету фактами. Против Конго не было совершено агрессии, и Бельгия не пыталась уничтожить или ограничить независимость, которую она так недавно предоставила». Вывод войск и операция ООН – два «взаимосвязанных процесса». Их надо осуществлять «спокойно и быстро», отказавшись от требований, «подобных тем, которые выдвинуты в проекте резолюции СССР и которые предусматривают завершение вывода войск в нереальный срок и независимо от использования вооруженных сил Организации Объединенных Наций».

Представитель Франции Арман Берар назвал обвинение Бельгии в агрессии «смехотворным» и задал риторический вопрос: «Правительство Советского Союза всегда готово вмешаться, даже когда его интересы непосредственно не затрагиваются. Но допустило бы оно, чтобы десятки тысяч его соотечественников подвергались угрозам и дурному обращению?» По вопросу о выводе войск Берар занял солидарную с союзниками по НАТО позицию: «Организация Объединенных Наций приступила к действиям. Это должно позволить постепенно заменить бельгийские войска, которые были вынуждены вмешаться».

22 июля единогласно была принята резолюция, проект которой был подготовлен Тунисом и Цейлоном. В ней в смягченной форме нашли отражение основные положения советского проекта, она призывала «правительство Бельгии незамедлительно выполнить постановление резолюции Совета Безопасности относительно вывода бельгийских войск и уполномочивала Генерального секретаря принять с этой целью все необходимые меры». После этого Кузнецов не настаивал на голосовании своего проекта. Он уточнил, что голосовал за проект Цейлона и Туниса, хотя и считает его «недостаточным в отношении сроков вывода бельгийских войск из Конго».

 

Визит Лумумбы в США: коней иллюзий

Лумумба приветствовал резолюцию и заявил, что «в помощи России больше нет необходимости». 22 июля он в сопровождении ключевых министров вылетел в Нью-Йорк. Он рассчитывал замириться с руководством ООН и США, добиться американской экономической помощи, убедить Хаммаршельда и Эйзенхауэра ввести войска ООН в Катангу, чтобы восстановить контроль федерального правительства над мятежной провинцией.

Словами и делами Лумумба давал понять Западу, что он готов к конструктивному диалогу. Отказался от советского предложения лететь на одном из трех «Илов», находившихся в Конго, отдав предпочтение «Боингу» компании «Пан-Американ». Оставив дома антиимпериалистическую риторику, по прибытии в США 24 июля выразил «благодарность и дружеские чувства президенту Эйзенхауэру и всему американскому народу, который столько сделал для освобождения африканцев». Поспешно заключил соглашение с «американским бизнесменом» Эдгаром Детуайлером об оказании Конго экономической и иной помощи в разработке природных ресурсов в течение 50 лет на сумму 2 млрд. долларов.

Уладить разногласия с генсеком ООН не удалось. На переговорах 24, 25 и 26 июля Лумумба настаивал на немедленном выводе бельгийских войск из Конго, требовал, чтобы части ООН вошли в Катангу и разгромили сепаратистов. Хаммаршельд называл такую позицию «далекими от реальности надеждами», доказывал, что при нынешнем положении дел военное решение катангской проблемы невозможно. Лумумба не проявил готовности пойти на компромисс. Участвовавший в переговорах Канза отмечал его неуступчивость, считал выбранную им тактику напора неверной: «Два руководителя были полны решимости отстаивать свою точку зрения и постоянно недооценивали друг друга. Все члены конголезской делегации старались урезонить Лумумбу, советовали ему на языке лингала быть тактичнее, когда он делает свои предложения или отвечает на вопросы руководства ООН, в доброй воле которого мы так нуждались. Однако Лумумба продолжал вести себя очень требовательно и нетерпеливо, тогда как Хаммаршельд просто принимал к сведению предложения Лумумбы и повторял обещание оказывать помощь народу Конго и его правительству».

Переговоры закончились провалом. Их официальным итогом стало составленное в общих выражениях коммюнике, где фиксировалось достижение только одной договоренности – о направлении в Конго по линии ООН персонала для оказания технической помощи, что автоматически вытекало из решений Совета Безопасности. С тех пор Лумумба и Хаммаршельд стали относиться друг к другу с нескрываемой неприязнью. Лумумба считал генерального секретаря ставленником Запада, которому нельзя доверять, а тот видел в премьер-министре политического самоубийцу, лишенного здравого смысла. На прощанье Хаммаршельд сказал Канзе: «Пусть Лумумба играет с огнем, если хочет, но тогда сам он точно сгорит». Впоследствии генеральный секретарь неоднократно бывал в Конго, но ни разу с Лумумбой не встретился, ограничив общение с ним перепиской при крайней необходимости.

Не принесли позитивных для Лумумбы результатов и его переговоры с руководством США. Президент Эйзенхауэр передал через американского представителя в ООН, что не сможет принять конголезского премьера, т. к. во время его визита будет находиться вне Вашингтона. В беседе с госсекретарем Кристианом Гертером и его заместителем Дугласом Диллоном Лумумба добивался обещания оказать давление на Бельгию, чтобы заставить ее незамедлительно вывести войска из Конго, интересовался возможностью получения американской экономической помощи. Ему было заявлено, что о выводе войск имеется резолюция ООН, и в этом вопросе существует полное согласие между Госдепартаментом и Хаммаршельдом, а помощь США готовы предоставить, но только по линии ООН, не желая создавать прецедент для других стран.

Лумумба не нашел поддержки и у представителей в ООН многих африканских стран. Он подготовил письмо на имя Председателя Совета Безопасности. Оно, по словам представителя Гвинеи в ООН Сори Кабы, было составлено «в очень сильных выражениях» и содержало требование немедленно созвать заседание Совета для обсуждения положения в Конго. В беседе с В. В. Кузнецовым Каба рассказал, как проходило согласование письма с афро-азиатскими странами. Представители Туниса и Цейлона «резко выступили против того, чтобы Лумумба требовал немедленного созыва Совета Безопасности». Свою позицию они мотивировали отсутствием в Нью-Йорке генсека ООН. Лумумба пытался стоять на своем, но безуспешно: «Его всячески запугивали. Говорили, что нужно двигаться вперед медленно, но осторожно. Нельзя форсировать события, иначе дело может кончиться “второй Кореей”. Его также пугали возможным вводом в Конго советских войск». В результате из письма «были изъяты три существенных момента: «1. предложение о немедленном созыве Совета Безопасности, 2. предложение о направлении в Конго группы наблюдателей, 3. упоминание о том, что, если войска ООН не выполнят своей задачи, правительство Конго будет вынуждено отказаться от услуг ООН».

Результаты визита Лумумбы оказались противоположными тем, на которые он рассчитывал. Он ехал наводить мосты с руководством ООН и США, а на деле их сжег. Для генсека ООН он стал врагом, а для деловой и политической элиты США – изгоем. По признанию Диллона, Лумумба «оставил очень плохое впечатление» как человек, с которым «невозможно иметь дело».

Лумумба был тоже разочарован. Он окончательно убедился, что ни Запад, ни Объединенные Нации не готовы принять меры, которые он считал необходимыми для восстановления единства страны. Теперь он готов был действовать в обход ООН. Вместе с СССР. На что прозрачно намекнул в интервью вашингтонскому корреспонденту ТАСС Михаилу Сагателяну. Лумумба заявил, что Советский Союз «оказался единственной из великих держав, которая с самого начала поддержала народ Конго в его борьбе». Он передал «огромную благодарность» советскому народу и «лично премьеру Никите Хрущеву» за «своевременную и большую моральную поддержку» и помощь продовольствием.

 

Ахиллесова пята Лумумбы

Советские должностные лица, в отличие от американских коллег, отнеслись к позиции конголезского премьера с пониманием. В Америке Лумумба встретился с первым заместителем министра иностранных дел В. В. Кузнецовым (24 и 30 июля) и с послом в Канаде А. О. Арутюняном (29 июля). В меморандуме ЦРУ о помощи восточного блока Конго отмечалось, что на встречах с Кузнецовым обсуждался вопрос о поставках советского оружия в Конго. У автора не было возможности ознакомиться с записями их бесед, и подтвердить или опровергнуть эту информацию он не может. Опубликованные документы дают основания предполагать, что могли быть достигнуты договоренности о поставках транспортных средств правительству Лумумбы в обход ООН. В заявлении советского правительства от 31 июля подтверждалось намерение СССР «в ближайшее время» отправить в Конго пароходом 100 грузовых машин, комплект запасных частей к ним и ремонтную мастерскую «в сопровождении инструкторов», послать туда группу врачей и медицинского персонала, а также медикаменты и необходимое медицинское оборудование. Если раньше грузовики предназначались для войск ООН, то теперь говорилось, что они, как и советские самолеты, будут использоваться для доставки грузов «в целях оказания помощи конголезскому народу и правительству в их справедливой борьбе против империалистической агрессии».

Это создавало реальную угрозу всей конголезской стратегии администрации США, считавшей, что «опора на ООН в деле восстановления Конго является лучшей гарантией против советской помощи, за которой неминуемо последуют подрывные действия». 1 августа Госдепартамент ответил резким заявлением: «Советские лидеры должны отдавать себе отчет, что подобные публичные заявления могут только добавить проблем тем, кто на деле и всерьез пытается восстановить мир и порядок в Конго». 6 августа Госдепартамент разослал циркуляр, обязавший американских дипломатов разъяснить дружественным правительствам американскую позицию о помощи Конго исключительно через ООН. Аргументация была следующей: «Если США окажут прямую помощь, то Советский Союз и другие коммунистические страны сделают то же самое. Восстановление Конго превратится в противостояние в духе холодной войны, что не пойдет на пользу ни Конго, ни Африке, ни всему свободному миру».

Холодная война докатилась до «сердца Африки» и избежать ее там было невозможно, пока оставалась неразрешенной проблема Катанги, эта ахиллесова пята Лумумбы. Мятежная провинция быстро обзавелась атрибутами независимого государства. Провинциальное собрание стало именоваться национальным, депутаты конголезского парламента от Катанги и члены центрального правительства от партии КОНАКАТ были отозваны в Элизабетвиль. Вступила в силу разработанная бельгийцами конституция, которая наделяла всей полнотой исполнительной власти президента (им стал Чомбе) и назначенное им правительство. Появился свой флаг и гимн, началась чеканка катангских монет. В Элизабетвиле продавались отпечатанные в Брюсселе карты «Государства Катанга». Налоги, которыми облагались иностранные компании, стали целиком поступать в местную казну. Прибывший в Катангу командующий КНА В. Лундула, назначенец Лумумбы, был задержан и выслан из провинции. Чомбе назначил руководителем силовых структур – частей «Форс пюблик», жандармерии и полиции – майора Гая Вебера, командира отряда бельгийских парашютистов, высадившегося в Катанге 10 июля. Он очистил их от «враждебных элементов», т. е. от лиц, замеченных в нелояльности Чомбе, оставил на командных должностях бельгийских офицеров. Жандармерия, полиция и лояльные вожди получили вооружение и боеприпасы из армейских арсеналов.

Катангское радио каждые 15 минут прерывало передачи и передавало на французском и английском языках: «Здесь Элизабетвиль – столица независимого государства Катанга. Здесь президент Чомбе. Всегда в борьбе против коммунизма».

Прибывший в Леопольдвиль 28 июля Хаммаршельд оказался между двух огней. Центральное правительство настаивало на скорейшем проведении военной операции против Чомбе силами ООН. Подчас это делалось довольно бесцеремонным образом. 31 июля на приеме, устроенном в честь генсека ООН, вице-премьер Антуан Гизенга (Лумумба находился заграницей) неожиданно остановил игру оркестра и разразился пространной речью, в которой обвинил ООН в тайном сговоре с бельгийскими агрессорами и призвал очистить от них всю страну, включая Катангу. Сконфуженные гости с бокалами в руках вынуждены были слушать это.

Противная сторона тоже действовала напористо. 31 июля король Бодуэн направил генсеку ООН послание, в котором объяснил вооруженное вмешательство Бельгии необходимостью защитить европейцев и выразил опасение, что вывод войск из Катанги дестабилизирует положение в «этом островке спокойствия и стабильности среди всеобщего хаоса». Моиз Чомбе был менее дипломатичен. Он заявил, что никогда не согласится со вводом войск ООН в Катангу: «Они нам не нужны, мы не хотим, чтобы они были здесь. Если они высадятся в Катанге, то получат вооруженный отпор».

Карикатура из газеты «Правда»

Прибывшему 5 августа в Элизабетвиль Ральфу Банчу Чомбе подготовил эффектную встречу. Едва он спустился с трапа самолета, новоиспеченный президент заявил, что в провинции объявлена мобилизация и возводятся укрепления, состоящие из «трех неприступных линий обороны». Позаботился Чомбе и о соответствующем зрительном ряде: «бульдозеры, джипы и емкости с авиационным топливом на взлетно-посадочной полосе», которые должны были помешать посадке самолетов с войсками ООН. Бельгийские офицеры в аэропорту, выкрикивавшие «Долой Хаммаршельда!», «Долой американцев!», воины, вооруженные луками и стрелами, колючая проволока вдоль дороги, по которой ехал глава администрации ООН в Конго.

На фоне реального соотношения сил между войсками ООН и катангскими военными и полувоенными формированиями угрозы Чомбе были чистым блефом. В приватных беседах офицеры подразделений ООН говорили, что покончить с отделением Катанги можно за сутки. Такой исход был бы триумфом Лумумбы и значительно укрепил бы его позиции, что Запад и Хаммаршельда явно не устраивало. Банч рекомендовал генсеку не вводить войска ООН в Катангу, где они могут встретить «фанатичное сопротивление». Хаммаршельд не усомнился в обоснованности рекомендаций своего заместителя, отменил операцию и возвратился в Нью-Йорк.

Реакция СССР последовала на следующий день. В заявлении советского правительства от 6 августа впервые прозвучала резкая критика в адрес командования войск ООН: «Вместо того чтобы оказывать помощь законному правительству Республики Конго и по согласованию с ним принимать меры по пресечению агрессии, войска ООН используются сплошь и рядом не по своему назначению. Они направляются упомянутым командованием в те провинции и города, которые ведут борьбу против бельгийских агрессоров и находятся под контролем законного правительства Конго. Имеются сообщения о том, что вместо того, чтобы обеспечить скорейшее удаление войск бельгийских интервентов с территории Республики Конго, войска ООН, выполняя указания командования, разоружают конголезские национальные вооруженные силы и даже вступают в столкновения с ними». Советский Союз предлагал «заменить это командование и назначить новое, которое будет честно и неуклонно выполнять возложенные на него решением Совета Безопасности обязанности».

Позицию СССР поддержали лидеры Ганы и Гвинеи. Кваме Нкрума, ранее неоднократно выражавший готовность оказать правительству Лумумбы «любую помощь», заявил, что «ни Гана, ни никакое-либо другое независимое государство, как я полагаю, не потерпит возникновения в центре Африки марионеточного государства, поддерживаемого бельгийскими войсками и предназначенного для удовлетворения нужд какой-то международной горнопромышленной компании». Секу Туре «предложил свои войска для обеспечения безоговорочного выполнения решений Совета Безопасности».

Гизенга в радиообращении к конголезскому народу 6 августа обвинил Хаммаршельда и Банча в пособничестве Чомбе и потребовал немедленной отправки войск ООН в Катангу.

6 августа Нкрума «сообщил временному поверенному в делах СССР в Аккре, что правительство Ганы намерено в вопросе о Конго действовать решительно вплоть до образования совместного с конголезским правительством командования для ведения военных действий против бельгийцев в Конго». Президент прямо спросил, «в случае, если начнутся военные действия, может ли он рассчитывать на такую помощь СССР, которая бы не вовлекла СССР в открытый конфликт с великими державами». Дипломат телеграммой проинформировал Москву о просьбе.

8 августа Лумумба прибыл с государственным визитом в Аккру. В опубликованном коммюнике главы правительств Конго и Ганы заявили о готовности создать Объединенное Африканское командование, если ООН не обеспечит полный и безоговорочный вывод бельгийских войск из Конго. Они подписали секретный договор о фактическом объединении Ганы и Конго. Предусматривалось, в частности, создание совместного федерального правительства, в ведении которого находилась внешняя политика, оборона, выпуск общей валюты, экономическое планирование.

В тот же день, выступая в парламенте, ганский президент заявил, что «если Объединенные Нации окажутся не в состоянии выполнить резолюцию Совета Безопасности, Гана будет сотрудничать с вооруженными силами других независимых африканских государств в выдворении бельгийских агрессоров с африканской земли». Нкрума объявил всеобщую мобилизацию мужского населения Ганы и начал набор добровольцев для участия в боевых действиях против бельгийцев в Конго. 11 августа Хрущев проинформировал его, что СССР готов оказать «правительству Ганы возможную помощь, в частности, путём поставки <…> оружия».

Когда Нкрума получил этот обнадеживающий ответ, он твердо знал, что никаких ганских добровольцев в Конго не будет. После визита в Аккру Лумумбы туда направился британский генерал Генри Александер, начальник штаба вооруженных сил Ганы, находившийся в Конго по указанию Нкрумы. Генерал быстро убедил президента ничего не предпринимать в Конго в обход ООН.

В мемуарах Александер довольно скупо и фрагментарно описывает свою миссию в Конго. Он называет себя «солдатом, которого впутали в конголезский кризис». Судя по британским архивным документам, Александер поскромничал. Его роль была не только и не столько военной, сколько политической. В секретном докладе в Министерство обороны Великобритании и Форин Офис он так формулировал свою задачу: «добиться, чтобы президент Нкрума действовал в рамках ООН». Всякий раз, когда Нкрума заявлял о намерении проводить собственную линию или проявлял опасные, как считал Александер, инициативы вроде всеобщей мобилизации в Гане, он летел из Леопольдвиля в Аккру, где «старался вернуть президента на путь истинный».

Или посылал Нкруме депеши. Копии шли в Лондон, и по ним можно судить, какие аргументы использовались. Генерал играл на тщеславии Нкрумы и пугал его коммунистической угрозой. «Линия Ганы в Конго, – писал Александер 17 августа 1960, – должна способствовать успеху Объединенных Наций даже ценой краткосрочных политических издержек. Если Объединенные Нации при поддержке Ганы преуспеют в Конго, лично Вы, господин президент, войдете в историю как государственный деятель. Если ООН достигнет своих целей в Конго без поддержки Ганы или потерпит неудачу, что откроет двери вмешательству России, Гана ничего не выиграет». И резюме о последствиях действий в обход ООН: «Ваша репутация пострадает, Ваша армия развалится, Ваша страна станет банкротом, и в долгосрочной перспективе Гана неминуемо станет коммунистической».

Это было ясным посланием от руководства Великобритании, чьим посредником в отношениях с Нкрумой фактически был Александер. Ганский президент всегда следовал советам генерала, в Конго у него было две дипломатии. Публичная – антизападная риторика и призывы к африканизации урегулирования кризиса. И тайная – поддержка действий ООН в Конго или молчаливое согласие с ними.

На проходившем 8–9 августа заседании Совета Безопасности Хаммаршельд заявил, что Чомбе и власти Катанги неожиданно оказали «организованное военное сопротивление» вводу войск ООН в провинцию и потребовал полномочий Совета на применение силы. Если принимать эти слова «всерьез», заметил В. В. Кузнецов, «то создается несколько странное положение, а именно: вопрос о вводе войск в Катангу решает, оказывается, не Центральное правительство Конго совместно с Генеральным Секретарем Организации Объединенных Наций, а бельгийский агрессор через свою марионетку. Однако никто не сомневается в том, что Чомбе – это подставная фигура, находящаяся на содержании иностранных оккупантов и не признаваемая правительством Республики Конго, и что эта фигура никак не может рассматриваться в качестве какой-то стороны при решении этого вопроса». «Представитель Советского Союза, – парировал Хаммаршельд, – выразил искреннее желание помочь конголезскому народу. Такое желание разделяется, конечно, всеми, а меня оно вдохновляет в моей деятельности. Я лично не верю, что мы помогаем конголезскому народу действиями, в результате которых африканцы убивают африканцев, а конголезцы – конголезцев, и этим принципом я буду руководствоваться в будущем».

9 августа 9 голосами (советский представитель голосовал за) при 2 воздержавшихся была принята резолюция, внесенная Тунисом и Цейлоном. Совет подтвердил «полномочия, предоставленные генеральному секретарю на основании резолюций Совета Безопасности от 14 июля и 22 июля 1960 г.» и заявил, что «вступление вооруженных сил Организации Объединенных Наций в провинцию Катанга необходимо для полного осуществления настоящей резолюции». В четвертом пункте делалась принципиально важная оговорка о том, что войска ООН «не будут участвовать в каком бы то ни было внутреннем конфликте, конституционного или иного характера», и «не будут использованы для оказания влияния на его исход». Кузнецов не настаивал на голосовании советского проекта резолюции.

Резолюция гарантировала режиму Чомбе неприкосновенность со стороны войск ООН, поскольку при желании отделение Катанги можно было интерпретировать как «внутренний конфликт». Чомбе без промедления воспользовался благоприятной для него ситуацией. 9 августа он заявил, что согласится на введение в Катангу войск ООН, если будут выполнены десять условий, которые фактически превращали войска ООН в гаранта сохранения власти сепаратистов.

12 августа во время перелета из Нью-Йорка в Элизабетвиль Хаммаршельд подготовил меморандум, разъяснявший четвертый пункт резолюции Совбеза. Трактовка генсека не оставляла сомнений, что ввод войск ООН не приведет к установлению федерального контроля над провинцией. Силы ООН не могли использоваться, например, для «подчинения провинциального правительства или принуждения его силой к каким-либо действиям».

Прилетев в столицу Катанги в сопровождении двух шведских рот из контингента ООН, Хаммаршельд вручил Чомбе меморандум. Генеральный секретарь встретился с командующим бельгийскими войсками в Конго, договорился о графике их вывода из Катанги. Через неделю он начался, и части ООН стали занимать позиции в крупнейших населенных пунктах провинции.

Хаммаршельд считал это дипломатической победой, своим личным триумфом. Лумумба негодовал. Генсек ООН заключил соглашение с лидером сепаратистов, проигнорировав главу центрального правительства. Лумумба опасался, что многочисленный аппарат ООН в Конго может стать аналогом бельгийской колониальной администрации, создаст угрозу национальному суверенитету. 13 августа он заявил, что «шведы – это замаскированные бельгийцы» и потребовал, чтобы все белые контингенты войск ООН покинули Конго. Лумумба отверг предложение Хаммаршельда о встрече в Леопольдвиле и 15 августа направил ему несколько резких писем. В одном из них говорилось, что «правительство и народ Конго потеряли доверие к генеральному секретарю Организации Объединенных Наций».

Четвертый пункт резолюции Совета Безопасности вдохновил не только Чомбе. 9 августа была провозглашена независимость «Горнорудной Республики» Южное Касаи. Главой самопровозглашенного государства стал Альбер Калонжи. Агроном по образованию, он начал политическую карьеру в НДК Лумумбы. Летом 1959 Калонжи и несколько других членов национального комитета НДК опубликовали коммюнике, где обвинили Лумумбу в «диктаторских действиях» и заявили о создании собственной партии. Ее председателем был избран Калонжи. Партия получила название Национальное движение Конго-Калонжи (НДК-К).

Появление еще одного очага сепаратизма существенно осложняло положение центрального правительства. Провинция Касаи с северо-запада примыкала к Катанге и являлась буфером-прикрытием для режима Чомбе. Доходы от экспорта промышленных алмазов из Касаи после отделения Катанги оставались последней существенной статьей пополнения федерального бюджета. Новое «суверенное государство» получило финансовую и военную помощь от Бельгии, горнорудной транснациональной компании «Форминьер» и Катанги. Калонжи и Чомбе заключили соглашение «о конфедерации, совместной обороне, создании единой таможенной службы и экономического союза».

Совместная попытка советской и конголезской дипломатии использовать силы ООН для подавления катангского сепаратизма потерпела неудачу. На заседании Совбеза 21 августа А. Гизенга выступил с инициативой создать группу, представляющую нейтральные государства Азии и Африки, которая должна помогать генсеку «в исполнении его тяжелых и трудных обязанностей в Республике Конго». Советская делегация ее поддержала и внесла проект резолюции, где предлагалось «учредить группу в составе представителей государств», чьи войска находились в Конго. «Действуя вместе с генеральным секретарем ООН», она должна была гарантировать «безотлагательное проведение в жизнь решений Совета Безопасности, в том числе о выводе бельгийских войск с территории Конго и обеспечении территориальной целостности и политической независимости Конго». Развернувшаяся дискуссия показала, что на принятие проекта надежд нет, и советская делегация не настаивала на его голосовании. Никакого решения на заседании Совета принято не было.

Хаммаршельд согласился, правда, руководствуясь совсем другими целями, создать Консультативный комитет по делам Конго, куда вошли представители стран, чьи войска участвовали в операции ООН. Его заседания (первое состоялось 24 августа) проходили регулярно и в обстановке секретности. Для прессы предназначались только согласованные коммюнике. Обсуждавшиеся вопросы на голосование не ставились. В конце каждого заседания генсек ООН как председатель Комитета коротко подводил итоги, и несогласные имели право выразить особое мнение.

По мнению Брайана Уркварта, заседания Комитета давали прекрасную возможность «для консультаций, обмена мнениями и обеспечения поддержки операции ООН в Конго». В приватных беседах часто высказывалось мнение, что Комитет – это говорильня, декоративный орган. Представитель генсека ООН в Конго (сентябрь 1960 г. – май 1961 г.) Раджешвар Дайял заявил советскому дипломату, что «Комитет большую часть времени проводит в бесполезных спорах и не оказывает никакого влияния на решения и деятельность Хаммаршельда». Само существование этого органа «доказывает неэффективность попыток решить что-либо в Конго путем коллективных действий самих афро-азиатских стран, причем, прежде всего, потому, что эти страны по многим вопросам не могут договориться между собой». Сам Хаммаршельд говорил представителю Великобритании в ООН Патрику Дину, что Комитет «долго обсуждает вопросы», и ему трудно принимать конкретные решения.

Лумумба оказался в трудном положении, когда страна разваливалась, а войска ООН не трогали сепаратистов, но «продолжали оставаться в Конго, превратившись в мишень для нападок премьер-министра, который сам их пригласил». Теперь у него был только один выход – подавить сепаратизм и навести порядок в стране собственными силами при помощи стран Восточного блока.

 

Советская помощь правительству Лумумбы

Итоги визита Лумумбы в США удивили Хрущева. Не мог он постичь, почему Лумумба, «типичный представитель мелкой буржуазии, оказавшийся на гребне революционных событий», вернулся домой несолоно хлебавши. Почему высшие должностные лица не удостоили его аудиенции, а просьбы о предоставлении всесторонней помощи повисли в воздухе? Спичрайтер Хрущева О. А. Гриневский так описывает реакцию советских руководителей: «Почему? – кричал Хрущев. – Объясните мне почему? Что, американцы совсем сдурели? С жиру бесятся? – И стучал огромным кулаком по столу». Председатель КГБ А. Н. Шелепин «энергично рубил воздух рукой: “Непременно разберемся, Никита Сергеевич, дадим указание нашим резидентурам…”». Министр иностранных дел А. А. Громыко «глубокомысленно говорил о двойственном характере национально-освободительного движения, которое вызывает настороженность у Соединенных Штатов». Секретарь ЦК КПСС Б. Н. Пономарев «со своими партийными идеологами совсем запутались» и «объявили, что дряхлеющий американский империализм уже просто не способен ориентироваться в тонких политических процессах, загнивает». Просьбы Лумумбы о помощи нашли в Москве «горячую поддержку».

6 августа в Леопольдвиль прибыл первый посол СССР в Конго М. Д. Яковлев, занимавший до этого назначения посты Председателя Совета Министров и министра иностранных дел РСФСР. Помимо верительных грамот он вручил П. Лумумбе личное послание Н. С. Хрущева. Положение в Конго советский лидер сравнил с первыми годами «существования нашего государства, которое сразу же после взятия власти народом в свои руки подверглось иностранному нашествию со стороны империалистических держав». Он выразил уверенность, что «конголезский народ с честью выдержит выпавшие на его долю испытания и выйдет победителем в его справедливой борьбе за изгнание иностранных интервентов из своей страны, за сохранение территориальной целостности и политического единства Республики Конго, за свою свободу и независимое развитие». В послании подтверждалась готовность выполнить свои обязательства по оказанию экономической помощи Конго.

10 августа в порту Матади пришвартовался советский пароход «Лениногорск», доставивший 10 тыс. т продовольственной помощи – «одну тыс. тонн сахара, 300 тыс. банок молочных консервов, остальное – пшеница». Сахар и консервы пришлись кстати, в Конго начинался голод, а с пшеницей возникли проблемы. 16 августа Яковлев сообщил в Москву, что «конголезские власти приняли все продукты, включая пшеницу». Однако «ввиду невозможности организовать помол пшеницы в Конго» правительство обратилось с просьбой доставить пшеницу «для помола или для продажи в порт Дакар». Посол умолчал о том, что пшеницу невозможно было выгрузить в Матади, поскольку она была загружена насыпью, а не в таре. В Конго не было оборудования для помола зерна: пшеничный хлеб не был там «народной едой», он входил в рацион европейцев и немногочисленных состоятельных конголезцев-горожан и выпекался из привозной муки.

Президиум ЦК КПСС 17 августа принял постановление о доставке пшеницы в Дакар на «Лениногорске» «за счет резервного фонда Совета Министров СССР». Через 10 дней, когда судно было на подходе к сенегальской столице, Яковлев сообщил, что из-за событий «в Федерации Мали, советская пшеница может попасть в руки французской марионетки Сенгора, и неизвестно, получит ли что-нибудь за нее правительство Конго, т. к. контракт на продажу пшеницы не подписан». Министерство внешней торговли дало указание капитану не заходить в порт Дакар. Больше двух недель о судьбе злополучного груза велись переговоры с представителями Марокко, Туниса и Гвинеи. Наконец, его согласились принять марокканцы, и 16 сентября, разгрузившись в Касабланке, «Лениногорск» взял курс к родным берегам.

Девлин расценил этот случай как одну из непреднамеренных ошибок, которые подрывали «образ Советского Союза как страны, которая оказывает бескорыстную помощь угнетенным народам Африки». Судя по разговорам с конголезцами корреспондента «Известий» Η. П. Хохлова, Девлин был неправ. «Пароходы всегда увозили наше богатство, – сказал журналисту моторист в порту Матади, – не оставляя нам за это ни одного франка. А ваши суда привезли в Матади бесплатный груз нашему народу. Никогда не случалось такое… Нас все грабили, но нам еще никто ничего не давал. Мы не знали, что такое дар другого государства».

Девлин с помощью своего агента в аэропорту Нджили вел учет всех советских граждан, прилетавших в Конго. «Советскими специалистами» считались все белые люди, сошедшие на конголезскую землю из советских самолетов. Таких, по подсчетам усердного агента, в июле – августе 1960 оказалось «несколько сотен». Девлин полагал, что многие из них, «если не большинство, были офицерами разведки». Судя по воспоминаниям одного из руководителей советской внешней разведки, штат КГБ в Конго был весьма немногочисленным: «С опасностью для жизни в охваченном пожаром войны Конго Леонид Гаврилович Подгорнов, Георгий Арсеньевич Федяшин и Олег Иванович Нажесткин собирали информацию, устанавливали нужные контакты». Нажесткин был резидентом, он и Подгорнов работали под дипломатическим прикрытием, Федяшин – под журналистским (корреспондент ТАСС). На инструктаже в Москве начальник Нажесткина так обозначил «первоочередные задачи нашей резидентуры»: «Правительство СССР нуждается в информации о планах и замыслах западных держав в отношении Конго. Нам также нужны сведения о конголезских политических партиях и лидерах, их позиции, внешнеполитической ориентации».

Разведчики отправились в Конго с первой группой сотрудников советского посольства. Отъезд готовился в спешке: торопили ЦК КПСС и МИД. «Наш самолет уже готовился к полету, – вспоминает Нажесткин, – а некоторые сотрудники еще не имели дипломатических паспортов. Наконец запыхавшийся курьер консульского отдела МИД вручил нам новенькие документы, и наша одиссея началась».

Первые недели посольство размещалось в отеле. Это было неудобно, да и радиостанция КГБ работать там не могла. Быстро найти здание для посольства не получилось из-за бюрократии аппарата МИД: «Москва поучала нас, что покупка дома выгоднее аренды, что нам следует внимательно изучить рынок недвижимости, вести длительные переговоры, добиваться снижения цены и т. д. Все это было по-чиновьичьи верно, но никак не соответствовало ситуации: наше посольство прибыло в страну, охваченную кризисом, где начиналась гражданская война, шла иностранная интервенция. Прочтя очередную “умную” депешу МИД, посол Яковлев сказал в сердцах несколько отнюдь не дипломатических фраз и решительно сел писать телеграмму, адресованную лично Первому Секретарю ЦК КПСС Н. С. Хрущеву. Ответ из Москвы пришел на следующее утро: нам разрешалось решить “квартирный вопрос” на месте по нашему усмотрению». Посольство разместилось в арендованной у итальянца двухэтажной вилле в центре Леопольдвиля.

22 августа в порту Матади пришвартовался советский теплоход «Архангельск», который доставил 100 грузовиков «ГАЗ-63» с механиками-инструкторами, запчастями и авторемонтной мастерской. Был пополнен парк советских гражданских самолетов, находившихся в распоряжении Лумумбы. Один «ИЛ-14» был «передан 11 августа в качестве дара» премьер-министру. 28 августа из Москвы в Стэнливиль вылетели 10 «ИЛ-14», выделенные правительству Конго «на срок до одного года». Находясь в США, Лумумба в принципе договорился с Кузнецовым об использовании советских транспортных средств в военной операции против сепаратистов, а позднее обсудил детали с послом СССР в Конго М. Д. Яковлевым.

Теперь нужна была санкция Хрущева. Советский лидер оказался перед трудной дилеммой. В схватке за Конго наступил решающий момент. Военный разгром режимов Чомбе и Калонжи был для Лумумбы единственным шансом удержаться у власти и сохранить единство страны. Оказание военной помощи Лумумбе было чревато эскалацией кризиса, прямым вмешательством США и их союзников. Продолжение прежней линии (словесная поддержка правительства Лумумбы и оказание гуманитарной помощи) означало расписаться в неспособности СССР отвечать на вызовы холодной войны вдали от своей территории. Хрущев решил рискнуть, дав добро на использование советских грузовиков и самолетов для восстановления территориальной целостности Конго. Риск казался ему просчитанным и оправданным. Он только уравновешивал шансы противоборствующих конголезских сторон и считал, что ограниченная советская помощь не вызовет прямого военного вмешательства Запада.

Действия СССР не стали неожиданностью для администрации США. В августе Госдепартамент и Комитет начальников штабов разработали три плана чрезвычайных действий. Первый предписывал, «что следует делать, если Лумумба останется у власти и попросит вывести войска ООН». Второй был «оперативным планом тайных операций, направленных на свержение Лумумбы и установление власти прозападного правительства». Третий был разработан «на случай возможного прибытия советских военных сил в Конго и также предусматривал меры по закрытию территории Конго для военных поставок без санкции ООН». Госдепартамент санкционировал отправку к западному побережью Африки военно-морской тактической группы в составе двух эсминцев, двух десантных судов с 500 морскими пехотинцами, вертолетами, оборудованием для десантирования. Планировался заход группы в «порты на всем побережье» с «дружескими визитами». Истинная цель «демонстрации флага» была вовсе не мирной – «показать Советам, по крайней мере, косвенным образом, что Соединенные Штаты готовы удалить их из Конго военными мерами».

Свои планы были у конголезского правительства. Разработанный В. Лундулой план военной операции предусматривал скрытную переброску войск на юг провинции Касаи, которые должны были быстро смять отряды Калонжи и выйти на границу Катанги. Там восстание против Чомбе должны были поднять балуба. Катанга, как и другие конголезские провинции, не была этнически однородной. У балуба, составлявших большинство населения северной Катанги, была собственная партия БАЛУБАКАТ (Ассоциация балуба Катанги). Она соперничала с чомбовской КОНАКАТ за политическое доминирование в Катанге. Много балуба жили в Касаи. Касайские балуба поддерживали Калонжи и его НДК-К и находились в оппозиции к правительству Лумумбы. Катангские же балуба, напротив, часто обращались за помощью в Леопольдвиль, а центральное правительство видело в них полезного союзника для борьбы с чомбовским сепаратизмом. Представители Лумумбы договорились о совместных действиях с лидером БАЛУБАКАТ Ясоном Сендве, который был против отделения Катанги, справедливо полагая, что в таком случае все руководящие посты достанутся балунда, интересы которых представлял Чомбе.

Из Матади советские грузовики были переправлены на баржах по реке Касаи в Порт-Франки, откуда своим ходом дошли до Лулуабурга, центра провинции Касаи. Силы ООН обнаружили переброску войск, когда их было уже достаточно для начала наступления. 24 августа части КНА двумя колоннами на грузовиках «ГАЗ-63» двинулись на Баквангу, которую Калонжи провозгласил столицей своей «Горнорудной Республики». Его наспех сколоченные формирования были рассеяны, сам он бежал в Элизабетвиль. 27 августа федеральные войска заняли Баквангу.

Начало операции было приурочено к открытию Всеафриканской конференции, проходившей в Леопольдвиле 25–31 августа. Там собрались министры иностранных дел 13 африканских стран и представители национально-освободительных движений. Конференция была организована по инициативе Лумумбы, он рассчитывал, что она поможет укрепить международный престиж Конго, продемонстрировать, что он лидер нации, которого поддерживает большинство конголезцев, и усилить свои позиции на переговорах с чиновниками ООН. В приветственном послании конференции Хрущев выразил уверенность, что «конференция примет действенные решения в целях срыва преступных планов империалистического заговора против независимой Республики Конго».

У входа в зал, где собрались участники форума, премьер-министра встретила толпа, которая скандировала «Долой Лумумбу». Режиссированный «гнев» массовки оплатил агент Девлина «Жак». Это была одна из первых антилумумбовских операций ЦРУ. Лумумба не обратил внимания на манифестантов, прошел в зал и произнес вступительную речь. Он назвал конголезский кризис «продолжением борьбы между силами угнетения и освободительными силами», призвал африканцев объединиться для борьбы с колонизаторами и империалистами. «Наша общая судьба, – заявил он, – сейчас решается в Конго». Слова оратора тонули в антилумумбовских лозунгах, которые дружно скандировала толпа. Появилась большая группа сторонников премьера, они начали забрасывать его противников камнями. Те в долгу не остались. Толпа рассеялась только после того, как прибывшая на место полиция открыла огонь в воздух.

Конференция не оправдала ожиданий Хрущева и Лумумбы. Ее участники осудили «сепаратистские и колониалистские движения, направленные на раздел Конго», но одобрили действия ООН в этой стране и призвали конголезское правительство сотрудничать с силами ООН. Только Гана, Гвинея и ОАР высказались за оказание прямой военной помощи правительству Лумумбы в обход ООН. В кулуарах представитель Туниса в Совете Безопасности Монжи Слим «долго и настойчиво пытался убедить премьер-министра Лумумбу не действовать вопреки позиции Хаммаршельда, потому что иначе его свергнут».

Слим был человеком осведомленным и наверняка знал об истинном отношении Хаммаршельда к конголезскому премьеру Глава миссии США в ООН К. Лодж сообщил в Госдепартамент 26 августа: «Генсек считает, что в Конго скоро должен наступить кризис и необходимо “сокрушить” Лумумбу». 7 сентября в разговоре с сотрудником миссии Хаммаршельд признал, что он «пытается избавиться от Лумумбы, не скомпрометировав ООН и себя лично внеконституционными действиями».

Предостережения Слима не выглядели конспирологическими фантазиями и в свете кадровых решений Хаммаршельда. Своим представителем в Конго он 1 сентября назначил Эндрю Кордье, который сменил Ральфа Банча. Лауреат Нобелевской премии мира, стихией которого была публичная политика, был не той фигурой, которая была нужна во время государственного переворота. Один из заместителей генсека, Кордье, ведавший в Секретариате ООН перепиской по Конго, был отлично осведомлен о положении дел и почти неизвестен в Леопольдвиле. На публике он появлялся редко, проводя время в длительных беседах с послом США, президентом Касавубу, офицерами контингента ООН.

30 августа 10 ИЛ-14 с конголезскими опознавательными знаками приземлились в столице Восточной провинции Стэнливиле. Каждый был укомплектован несколькими советскими экипажами, техниками, переводчиками. 5 сентября советские самолеты начали переброску подкреплений в Баквангу. К тому времени стало очевидно, что быстрой победоносной войны в Касаи и Катанге не получилось. Прибывшие в район военных действий эмиссары ООН агитировали солдат отказаться от участия в боях, обещали выплатить задержанное жалование и дополнительное вознаграждение. В отличие от Лумумбы, они не только обещали, но и платили… из фонда помощи ООН конголезскому правительству. Разработчики операции федеральных войск не позаботились об обеспечении должной тыловой поддержки и снабжения. Испытывавшие острый недостаток продовольствия и бензина войска занялись реквизициями у населения, которые часто превращались в мародерство. Солдаты из народности бена-лулуа и примкнувшие к ним соплеменники из гражданских лиц не преминули воспользоваться случаем, чтобы отомстить балуба за погромы против бена-лулуа весной 1959 г. За балуба началась настоящая охота, специальные группы добивали раненых в больницах. Балуба были вынуждены защищаться, армия оказалась вовлеченной в многочисленные и жестокие межэтнические вооруженные столкновения. Хаммаршельд оценил эти события как «начало геноцида». Когда федеральные войска вышли к границам Катанги, их боеспособность и моральный дух были подорваны.

Неблагополучно было и в тылу. После независимости Конго столкнулось с множеством труднейших проблем. Справиться с ними было под силу только опытному политику с командой сильных управленцев. Правительство же Лумумбы было фактически неработоспособным, расколото на враждующие группировки. Работа аппарата была организована из рук вон плохо. Это отмечали и явно симпатизировавшие Лумумбе люди. Маститый советский журналист и общественный деятель Ю. А. Жуков, в конце августа 1960 побывавший на аудиенции у Лумумбы в его резиденции, был обескуражен царящей там суетой и неразберихой. В приемной стояла толпа людей, ждавших приема. В ней были «и торговец, которому надо было получить патент на торговлю, и чиновник, хлопотавший о переводе в другой город, и учитель, добивавшийся повышения оклада». Советских гостей провели через черный ход в «скромный, по-спартански обставленный кабинет», где «стояла переносная радиостанция», и на «полке под рукой лежал автомат». Беседа «часто нарушалась телефонными звонками: премьеру звонили все, и звонили по любому поводу, он должен был ежеминутно рассматривать и решать немыслимое количество самых различных дел». Разговор еще не закончился, когда в кабинет быстрым шагом вошли военные и сообщили, что в аэропорту Нджили «высадилась группа переодетых бельгийских офицеров». Лумумба попросил советских собеседников передать «самый искренний привет и благодарность главе Советского правительства, тепло распрощался, быстрым шагом вышел на улицу, сел в “джип”, наполненный солдатами, и умчался к аэродрому». Поехал «ловить бельгийских негодяев». «Чувствовалось, – сделал вывод Жуков, – что государственный аппарат молодого государства еще не сколочен так, как это следовало бы сделать, – еще не хватает опыта, и уйма мелких забот отвлекает премьера от больших государственных дел».

Американский политолог Дэвид Эптер, несколько раз беседовавший с Лумумбой в 1960 г., назвал премьера «необработанным алмазом» и усомнился в его способности руководить такой сложной страной как Конго. Лумумба, вспоминал Эптер в 1991 г., отличался «взрывным характером», его речь «напоминала эмоциональные всплески», говорил он «лозунгами». Лумумба не вписывался в общепринятые представления о том, каким должен быть политик: был «нервозен», не мог «спокойно сидеть» и «слушать собеседника», не производил впечатления человека компетентного в стоящих перед Конго проблемах. У него, считал политолог, не было «четкого представления о том, какой должна быть его страна». Ясными и понятными были только лозунги, которые он произносил «как-то заученно, механически», так что складывалось впечатление, что перед тобой «идеолог без идеологии». Он мало задумывался над будущим, был поглощен борьбой с многочисленными врагами, в первую очередь с бельгийцами. Отдавая должное умению Лумумбы привлечь людей своим «нервическим обаянием», Эптер не мог представить его «спокойно сидящим и обдумывающим что-то другое, нежели проблемы, требующие немедленного политического реагирования».

А фундаментальных проблем было много, дела в государстве шли хуже некуда, страна быстро погружалась в хаос. Масштабы катастрофы передают первые впечатления Р. Дайяла, прибывшего в Леопольдвиль 5 сентября 1960 г.: «Управление страной было полностью парализовано, места уехавших бельгийцев оставались вакантными или были заняты их бывшими помощниками или мелкими клерками. Судебная система не работала, не было ни одного конголезца, который хотя бы приблизительно был знаком с юриспруденцией и мог работать в судах. Большинство бельгийских врачей бросило своих пациентов, и людей в больницах лечили, как могли, младший медицинский персонал и медсестры. Некоторые из них смело, но не квалифицированно проводили сложные операции. Школы, к счастью закрывшиеся на каникулы, не открылись из-за поспешного отъезда бельгийских учителей. Не работали таможни, замерли доки и верфи. Бельгийский персонал бросил на произвол судьбы контрольные башни в аэропортах, после чего воздушные перелеты стали чрезвычайно опасным делом. Перевозки по рекам и железным дорогам осуществлялись от случая к случаю. Образовался серьезный дефицит товаров и услуг, поскольку многие торговые и коммунальные учреждения прекратили свою деятельность, в некоторых частях страны начался голод. <…> Электроэнергия и вода подавались с перебоями».

Для предотвращения экономического коллапса нужны были срочные жесткие меры. Лумумба осуществлять их не спешил, опасаясь за свою популярность. Вице-премьер Антуан Гизенга не скрывал недовольства популизмом главы кабинета. «Всякий раз, когда Совет министров склоняется к проведению реформ, – сетовал он в частных беседах в своем окружении, – Патрис отказывается проводить их в жизнь, потому что боится разозлить народ. Он говорит, что будет экономический саботаж. Он хочет угодить всем. С такими методами мы прямиком идем к катастрофе».

Ситуацию ловко использовали противники Лумумбы, против него велась информационная война. Леопольдвиль был наводнен антилумумбисткими листовками. Одна из них гласила: «Мясо стало дорого. Жизнь стала дорогой.

Во всем виноват Лумумба. Он прогнал наших хозяев, финансировавших нас». На другой листовке толстый русский генерал предупреждал конголезцев: «Лумумба продаст ваших жен русским». Выпуски новостей принадлежавшей АБАКО радиостанции «Голос правды», вещавшей из соседнего бывшего французского Конго, часто начинались словами: «Мы только что получили новые материалы о преступной деятельности коммунистического агента Лумумбы».

Жуков наблюдал реакцию конголезцев на пропагандистскую печатную продукцию: «Я видел, как люди подбирали эти листовки и вертели их в руках, раздумывая, какое применение им найти: подавляющее большинство не умело читать. Иногда подзывали лавочника, или клерка, или школьника и просили прочесть. Слушали внимательно – неграмотным людям свойственно уважение к печатному слову. И сразу же разгорался жаркий спор. Чаще всего листовку рвали и начинали топтать. Но были и такие люди, которые противились этому».

У Лумумбы было немало противников. Он не только не наладил отношений с оппозицией, идя на разумные компромиссы, но и нажил новых влиятельных врагов в лице, например, католической церкви. Самая же большая опасность исходила от его министров. Влиятельные члены кабинета конспиративно создали т. н. группу Бинза для свержения Лумумбы. Она сформировалась в июле 1960, регулярно тайно собиралась сначала в бельгийском или тунисском посольстве, а впоследствии в военном лагере, расположенном в Бинзе, фешенебельном предместье Леопольдвиля, и стала теневым центром власти. В группу входили: Жюстен Бомбоко (министр иностранных дел), Дамьен Кондоло, глава канцелярии премьер-министра, через которого проходила вся правительственная документация, Жозеф Мобуту (начальник генерального штаба), Альберт Нделе (министр финансов), Виктор Нендака (шеф Службы безопасности), Марио Кардозо (заместитель министра образования, ушедший в отставку через неделю после назначения 30 июня 1960), сенатор и профсоюзный босс Сирилл Адула. Члены группы постоянно контактировали с Девлином, фактически он был их куратором. Костяк Бинзы составляла тройка – Бомбоко, Мобуту, Нендака. Сложились все предпосылки для внутриконголезской гражданской войны.

Конго было обречено стать «горячей точкой» холодной войны в Африке южнее Сахары. С началом деколонизации эта огромная и сказочно богатая полезными ископаемыми территория в «сердце Африки» стала ареной соперничества Западного и Восточного блоков за влияние. СССР поддержал правительство левого националиста П. Лумумбы. После провозглашения независимости противоречия в конголезском обществе, сдерживаемые бельгийским колониальным режимом, вырвались наружу, и в стране воцарился хаос. Бельгия через своего ставленника Чомбе осуществила фактическое отделение от Конго наиболее богатой провинции Катанги. По просьбе Лумумбы и президента Касавубу в Конго вошли войска ООН, конголезский кризис приобрел международный характер. США были готовы к такому развитию событий и загодя приняли меры, чтобы администрация и войска ООН в Конго стали инструментом защиты интересов Запада и гарантом от «коммунистического проникновения».

В конце августа – начале сентября 1960 г. ситуация резко обострилась: Лумумба начал рискованную военную операцию против сепаратистов, его войска использовали транспортные средства, включая гражданские самолеты, поставленные Советским Союзом Конго в обход ООН. Ответный удар последовал быстро.

 

Лумумбе не суждено было одолеть катангских сепаратистов, стать объединителем Конго и непререкаемым лидером страны. Он был отстранен от власти политическими противниками внутри Конго при содействии западных держав, администрации и войск ООН. Чем мог ответить СССР? Прямое военное вмешательство в «сердце Африки» не имело даже теоретических шансов на успех. Советское руководство развернуло пропагандистскую кампанию против генсека ООН Хаммаршельда и за глобальную реформу этой организации. Хрущев надеялся добиться поддержки в ООН большинства афро-азиатских стран позиции СССР по Конго. Это могло стать основой для вывода контингентов афро-азиатских стран из подчинения командования войсками ООН, которое поддерживало прозападные силы в Конго, и передачу их в распоряжение правительства Лумумбы. Реальны ли были эти замыслы?

 

Касавубу смещает Лумумбу, Лумумба смещает Касавубу

Президент Касавубу в группу Бинза не входил, но тоже помышлял о свержении Лумумбы. Премьеру не хватило гибкости и расчетливости, чтобы сделать президента своим союзником. Хорошо знавший Лумумбу представитель Конго в ООН Т. Канза посетовал в беседе с советским дипломатом, что премьер стремился превратить Касавубу в «политическую фикцию». Лумумба, считал Канза, «несколько вырвался вперед и сделал несколько слишком резких поворотов, что обострило его разногласия с Касавубу и окончательно толкнуло последнего к Западу». Осторожный Касавубу, державшийся последние недели в тени, почувствовал, что наступило время реванша.

В начале сентября агент Жак сообщил Девлину, что Касавубу «рассматривает возможность отстранить Лумумбу от должности». ЦРУ разработало и передало президенту через посредника детальный план, описывающий «последовательные действия, которые он должен предпринять для смещения Лумумбы и после этого». Жак доложил, что Касавубу «просмотрел план, но не сказал, будет ли он им руководствоваться».

Касавубу 3 сентября проинформировал Кордье, что намерен сместить Лумумбу. Поскольку по конституции президент не имел на это права без согласия парламента, Кордье решил подстраховаться, поставив в известность Хаммаршельда. Тот дал добро. «В сложной ситуации, – говорилось в его ответной телеграмме, – ответственные лица на месте могут пойти на такие шаги, которые сам генеральный секретарь не смог бы одобрить, при этом они берут на себя риск быть дезавуированными, когда это уже не будет иметь никакого значения».

Вечером 5 сентября Касавубу выступил по радио. Часом раньше он направил к Кордье своего бельгийского советника Ж. Ван Бильсена. Тот доставил чиновнику ООН текст президентской речи и письмо, где Касавубу просил командование войск ООН обеспечить охрану его резиденции, не допустить использования радиостанции в Леопольдвиле Лумумбой и его сторонниками, закрыть столичный аэропорт для советских самолетов, которые могли бы доставить в город верные премьер-министру войска. Кордье, накануне согласовавший эти меры с американским послом Тимберлейком, дал соответствующие гарантии. «Официально, – сказал он Ван Бильсену, – я должен заявить, что вы вручили мне это послание на полчаса позже», т. е. после выступления Касавубу.

Президент объявил, что в соответствии со своими конституционными полномочиями отправляет в отставку премьер-министра и назначает главой кабинета Жозефа Илео. Илео был посредственным журналистом и слабым политиком с большими личными амбициями. Он входил в руководство лумумбовской НДК и вместе с Калонжи способствовал ее расколу. Касавубу обвинил Лумумбу в разжигании «братоубийственной войны», призвал войска ООН взять на себя ответственность за поддержание «законности и порядка» в Конго. Накануне радиообращения он подписал декрет об отстранении Лумумбы и смещении с министерских постов нескольких его сторонников. Кроме президента под декретом поставили подписи от имени правительства члены АБАКО, министр иностранных дел Жюстен Бомбоко и министр-резидент в Бельгии Альбер Дельво.

После речи Касавубу по радио два раза выступил Лумумба. Он «официально опроверг» заявление президента о своей отставке, назвал действия Касавубу «публичным предательством нашей нации», объявил, что тот «больше не является главой государства», и призвал «Объединенные Нации и свободный мир не вмешиваться во внутренние дела» Конго. В ночь с 5 на 6 сентября состоялось заседание Совета министров. В пять часов утра 6 сентября по радио вновь раздался голос Лумумбы. Он зачитал коммюнике правительства о решении отстранить Касавубу от должности президента, взять всю полноту власти в свои руки и срочно созвать парламент для обсуждения сложившегося положения.

Кордье начал действовать по плану, согласованному с Хаммаршельдом, послом США в Конго К. Тимберлейком и Касавубу. Утром 6 сентября по его приказу силы ООН взяли под охрану резиденцию президента и заблокировали радиостанцию Леопольдвиля. В операции по захвату радиостанции был задействован ганский контингент, о чем Кордье заранее договорился с министром обороны Ганы британским генералом Александером. Это был сильный ход. Когда Лумумба в сопровождении отряда КНА прибыл к радиостанции и потребовал пропустить его, ганцы не подчинились и стали разоружать конголезских солдат. Дабы избежать кровопролития между солдатами двух дружественных африканских стран, Лумумба отдал приказ отступить. Он был лишен возможности обратиться к стране, а Касавубу имел в своем распоряжении мощную радиостанцию Браззавиля, о чем он условился с главой соседнего Конго, своим другом и единомышленником Фюльбером Юлу. Лумумба написал Нкруме: «Твои солдаты открыто встали на сторону врагов, которые ведут войну против нашей Республики», – и пригрозил разрывом отношений с Ганой, если ее войска не покинут радиостанцию.

Нкрума не дал внятного объяснения, почему ганские войска в Конго не поддержали его союзника и друга Лумумбу. «Действия войск в этом эпизоде, – заявил он с трибуны XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН 7 марта 1961 г., – полностью соответствовали ганской политике поддержки ООН, хотя в данном конкретном случае правительство Ганы рассматривало действия ООН как совершенно недопустимое вмешательство во внутренние дела Конго и злоупотребление полномочиями, которыми силы ООН наделил Совет Безопасности». Похоже на состояние когнитивного диссонанса. Ситуацию проясняет описанная выше роль генерала Александера в воздействии на Нкруму, дабы тот действовал в «рамках ООН».

«Голубые каски» заняли аэропорты, перегородив грузовиками и баррикадами взлетно-посадочные полосы. Полеты могли проходить только с санкции ООН. Подход, конечно, был избирательным. Советские «ИЛы» держали на приколе, что лишало Лумумбу возможности получить подкрепление из других провинций Конго или помощь извне. В аэропорту Леопольдвиля была запрещена посадка советского самолета из Стэнливиля, на борту которого находился сторонник Лумумбы командующий КНА Лундула. В случае неподчинения по самолету пригрозили открыть огонь. Вице-председатель сената Жозеф Окито не смог вылететь в Москву и проинформировать советское руководство о происходящих событиях. Однако из столичного аэропорта без помех отправился в турне по конголезским провинциям самолет с Илео, который пытался консолидировать противников Лумумбы вокруг фигуры Касавубу. ООН ограничилось формальным протестом по поводу доставки бельгийскими самолетами оружия и военного снаряжения войскам Чомбе в северные провинции Катанги, где, как и обещал Лумумбе Сендве, активизировались повстанцы балуба.

Генсек ООН Хаммаршельд 5 сентября направил ноту представительству СССР при ООН, где подверг сомнению «правомочность» «операции советского правительства», предоставившего «непосредственно в распоряжение правительства Республики Конго» самолеты и грузовики, которые используются для переброски из Стэнливиля верных Лумумбе войск в район Бакванги.

В Стэнливиль отправился высокопоставленный сотрудник ООН Брайен Уркварт с поручением остановить транспортировку войск в Касаи на советских самолетах. Прибыв в столицу Восточной провинции 5 сентября, Уркварт обнаружил, что охранявшие аэродром солдаты ООН из эфиопского контингента считают «неправильным» приказ воспрепятствовать взлету самолетов с верными Лумумбе войсками. Он объяснял это стараниями советских специалистов, которые помимо обслуживания транспортных самолетов усиленно занимались пропагандой в целях «укрепления престижа Советского Союза и подрыва престижа ООН». Большую часть следующего дня Уркварт уговаривал эфиопского командира заблокировать взлетно-посадочную полосу. Этому могли помешать ожидавшие отправки в Касаи три тысячи конголезских солдат, и ооновский чиновник не пожалел казенных средств, чтобы напоить их пивом. Пока ночью солдаты после возлияний крепко спали, полоса была перегорожена бочками с горючим.

Утром 7 сентября открылось заседание Палаты представителей. На нем неожиданно появился арестованный по приказу премьера Дельво. Он объяснил, что подписал указ Касавубу об отстранении Лумумбы как гражданин и член правительства, который не мог спокойно наблюдать как «иностранные самолеты, с грузом оружия из России, садятся на нашу землю». Лумумбе пришлось посвятить значительную часть своей трехчасовой речи «вопросу о России». Он заявил, что «не является коммунистом и никогда им не будет». Его называют коммунистическим агентом, потому что он проводит самостоятельную политику и не хочет уступать империалистам. «В Африке, – сказал Лумумба, – любой, кто выступает на стороне народа и против империализма, объявляется коммунистом и агентом Москвы». 60 голосами против 19 Палата аннулировала указы об отставке премьер-министра и президента. На следующий день Лумумба выступил в Сенате и обратился за поддержкой в борьбе против попыток ООН и Бельгии «поработить» Конго. Сенаторы 41 голосом против 2 выразили доверие правительству Лумумбы. Сохранение статус-кво было его победой.

Конголезский кризис вступил в опасную фазу. Президент Эйзенхауэр осудил «односторонние действия Советского Союза, который поставляет в Конго самолеты и другое оборудование для военных целей <…>, усугубляя тем самым и без того серьезное положение, когда африканцы убивают африканцев». Президент выразил озабоченность тем, что программа ООН по коллективной помощи Конго находится под угрозой срыва из-за действий Советского Союза, «похоже, продиктованных его политическими целями в Африке». Эти резкие заявления прозвучали на пресс-конференции Эйзенхауэра 7 сентября после вручения наград восьмерым американским летчикам, которые были «жестоко избиты» «никому не подчинявшимися» солдатами КНА в аэропорту Стэнливиля 27 августа, как раз в тот день, когда туда прилетел Лумумба, чтобы дать напутствие войскам, отправлявшимся на советских самолетах в Касаи.

На следующий день в конголезскую столицу прибыл Аверелл Гарриман, опытный дипломат, личный представитель кандидата на пост президента от Демократической партии Джона Кеннеди. 9 сентября он встретился с Касавубу и Лумумбой. Гарриман вместе с послом Тимберлейком попытался подвигнуть президента на решительные действия. Касавубу был убежден в правильности смещения Лумумбы, которого «окружали коммунистические советники», но «не знал, что делать дальше». После разговора с Лумумбой у Гарримана сложилось впечатление, что он «не коммунист, но чересчур наивен, если думает, что сможет использовать русских в своих целях, а они не будут использовать его».

Перед отъездом из Леопольдвиля Гарриман побеседовал с послом М. Д. Яковлевым. Переводивший переговоры Нажесткин вспоминает: «Американский дипломат пытался убедить Яковлева в том, что необходимо строить отношения с молодым конголезским правительством и оказывать ему помощь исключительно через ООН. “Почему вы действуете в обход ООН?” – спросил Гарриман. “Потому, что помощь ООН в настоящих условиях и под вашей командой – петля на шее конголезского народа!” – ответил Яковлев. Такова была в те годы риторика “холодной войны”, весьма далекая от дипломатического этикета».

Гарриман в долгу не остался. Он предупредил посла, что вмешательство СССР во внутренние дела Конго может не только не пойти на пользу Лумумбе, но и привести к высылке советского посольства. Покидая посольство, Гарриман «бросил поджидавшим его журналистам фразу, облетевшую весь мир и ставшую знаменитой: “Выхлопы советских военных самолетов отравили политическую атмосферу в Конго”».

Заявление советского правительства от 9 сентября было наиболее резким за время конголезского кризиса. Особенно убойные эпитеты достались командованию войск ООН. Оно было названо «распоясавшимся» «прислужником колонизаторов». Поддержка «голубыми касками» противников Лумумбы характеризовалась как поистине не имеющая пределов «наглость колонизаторских замашек представителей, направленных Хаммаршельдом в Конго». Впервые серьезные претензии выдвигались и к самому генсеку: «Генеральный секретарь ООН не проявил минимума объективности, который требовался от него в сложившейся обстановке. В общем механизме ООН его глава оказался именно той частью, которая наиболее откровенно работает в пользу колонизаторов, компрометируя этим в глазах народов организацию Объединенных Наций».

Для нормализации ситуации в заявлении предлагались решительные и радикальные меры, как то: отстранить командование, «которое использует не по назначению войска», предоставить «законному правительству» возможность «осуществлять свои суверенные права и власть на всей территории Конго без какого-либо вмешательства или препятствия со стороны представителей ООН». Поскольку добиться этого через Совет Безопасности было невозможно, СССР призвал «государства, уважающие уже принятые решения относительно помощи Конго», оказать законному правительству Республики Конго «всемерную поддержку».

Архивные материалы свидетельствуют, что само руководство СССР предоставлять Лумумбе военную помощь не собиралось ни при каких обстоятельствах, опасаясь перехода конфронтации с Западом в «горячую фазу». В проекте заявления от 9 сентября, подготовленного МИДом, говорилось о «прямом военном содействии» законному правительству Конго, но эта фраза была вычеркнута.

А кто же должен был оказывать это содействие? 9 сентября Хрущев направил послание Нкруме. Советский лидер откровенно изложил свое видение коллизии, возникшей после событий 5 сентября и роли, которую сыграли в них войска ООН: «Разумеется, я ни на минуту не сомневаюсь, что государства Африки и Азии, предоставившие контингенты своих войск для посылки в Конго в соответствии с решением Совета Безопасности, сделали это, исходя из искреннего стремления помочь Республике Конго, ее народу и правительству отстоять независимость и целостность своей страны. Однако на деле получилось так, что командование, которому были доверены эти войска, превратились по существу в пособника враждебной делу свободы и независимости Конго коалиции колониальных держав, стремящихся сорвать проведение в жизнь решений Совета Безопасности. Становится все более очевидным, что враги конголезского народа пытаются осуществить коварный план: расправиться с независимым африканским государством руками африканцев и сынов других стран, недавно добившихся политической независимости».

Для Нкрумы этот пассаж был солью на раны. Весь мир знал, что именно ганские военнослужащие из контингента ООН не пустили Лумумбу на столичную радиостанцию и разоружили его охрану, когда он хотел призвать нацию сопротивляться перевороту. Хрущев предложил Нкруме способ восстановить испорченную репутацию: «Советское правительство глубоко убеждено, что при сложившихся обстоятельствах те государства, войска которых находятся в Конго по решению Совета Безопасности», должны передать их «непосредственно в распоряжение правительства Конго», т. е. Лумумбы.

Как СССР намеревался поддержать эту акцию? Всего лишь «потребовать в Совете Безопасности отстранения дискредитировавшего себя командования ООН в Конго». С заведомо неудачным исходом голосования. Хрущев предложил Нкруме передать свои войска в распоряжение свергнутого с помощью Запада правительства без гарантий, что эта мера будет поддержана СССР военными средствами. Разве что политический камикадзе мог решиться на такой шаг.

Нкрума ответил 12 сентября. Он считал, что вопрос о Конго «должен решаться через Объединенные Нации», но политика ООН «должна быть определена в свете взглядов независимых африканских государств». Предложенный же Хрущевым план, «хотя при других обстоятельствах и подходил бы, окажется неосуществимым в применении к Республике Конго при нынешних обстоятельствах».

12 сентября Нкрума отправил открытое послание генсеку ООН Хаммаршельду. Он напомнил: «Гана изначально пришла в Конго для оказания помощи законному правительству Лумумбы, которое его и пригласило с этой целью». И предъявил подобие ультиматума: «Если Лумумбе не будет позволено использовать его радиостанцию в Леопольдвиле для того чтобы проинформировать конголезское население о критическом положении и тем самым мобилизовать его на поддержку законного правительства Республики Конго, главой которого он является, Гана выведет свои войска в Конго из подчинения командования Объединенных Наций и оставляет за собой право предоставить их в полное подчинение законному правительству Лумумбы».

Свою истинную позицию относительно подчинения находившихся в Конго голубых касок Нкрума изложил в секретном послании Хрущеву. А псевдоультиматум Хаммаршельду был блефом, рассчитанным на внешний эффект. Нкрума пытался наладить испорченные отношения с Лумумбой. Он написал письмо Лумумбе. Выразил «понимание трудного положения», в котором тот оказался «из-за действий войск Ганы в Леопольдвиле». Заверил, что сам «смущен и оскорблен тем, как мои ганские войска используются в Конго». В качестве доказательства, что он «занимается решением проблемы», приложил текст «только что» отправленного письма генсеку ООН. Выразил надежду, что Лумумба «заявит, что Гана и Конго боролись вместе», когда «ганские войска окажутся в его полном распоряжении».

СССР наращивал пропагандистскую атаку против Хаммаршельда. В ответе на его ноту от 5 сентября подчеркивалось, что советская помощь «правительству Республики Конго в форме предоставления гражданских самолетов и автомашин не только не противоречит <…> резолюциям Совета Безопасности, но находится в полном соответствии с этими резолюциями». В интервью британской газете «Daily Express» 13 сентября Н. С. Хрущев заявил: «Действия г-на Хаммаршельда по существу смыкаются с политикой стран, которые стояли и стоят на позициях колониализма». В своем кругу советский лидер презрительно называл генсека ООН «Хамом».

Советские граждане, которые оказались в те дни в Леопольдвиле, не чувствовали себя в безопасности. Как сотрудник Института Африки В. А. Субботин, приехавший туда в составе экономической делегации: «Городские газеты, которыми, по-видимому, дирижируют бельгийцы, винят в экономической неразберихе и безработице крайних националистов и ставленников Москвы. В одной из газет дежурная карикатура: питон с надписью “СССР” душит несчастного африканца. <…> Сидим в каком-то баре. Слушаем приемник, который хозяин-бельгиец настроил по своему желанию. Радио-Браззавиль объясняет, что все беды – от России, кругом русские агенты, тайные и явные. Напротив нас за столиком две бельгийки понимающе кивают головами».

Лумумба действовал энергично и напористо, используя свое ораторское мастерство и дар убеждения. Для руководителя переворота Касавубу вел себя странно, вяло и безынициативно. После выступления по радио он отправился в свою резиденцию и лег спать, оставив на столе в радиостудии текст речи о смещении премьер-министра. Через час там оказался Лумумба, и у него появились неопровержимые доказательства, что текст не был завизирован ни одним из министров.

Президент объявил решения палаты депутатов и сената от 7 сентября «недействительными», но парламент его не поддержал. 13 сентября на совместном заседании обеих палат за предложение о вотуме доверия правительству и предоставлении ему особых полномочий проголосовало 88 парламентариев, 2 – против, 3 воздержались. Депутаты от партии АБАКО и сторонники Илео отсутствовали. По приказу Касавубу Лумумба был арестован и помещен на гауптвахту военного лагеря Леопольдвиля. Лундула распорядился его отпустить, что было немедленно исполнено охраной. Лумумба ездил по городу в автофургоне с громкоговорителем в сопровождении двух джипов с вооруженными солдатами. Хотел показать, что он не арестован, и армия его поддерживает. Затем прибыл к радиостанции, чтобы «обратиться к нации». Его туда снова не пустила ганская охрана, позволившая себе «оскорбительные выражения» в адрес премьера.

Парламентарии был на стороне премьера, армия расколота. У него были неплохие шансы одолеть Касавубу. Африканский отдел Форин офиса считал, что в Леопольдвиле «два правительства, но реальной власти, кроме ООН, нет», а «чаша весов склоняется в сторону Лумумбы».

И тут он нарвался на коварную «домашнюю заготовку» противника.

 

Переворот Мобуту

Двоевластие после «смещения» премьер-министра президентом длилось недолго. На сцену вышла третья сила и радикальным образом изменила обстановку. Свержение Лумумбы планировалась как «двухходовка». «Американские должностные лица, – отмечает М. Калб, – понимали, что драматическое снятие Лумумбы было только первым шагом для ликвидации советского влияния в Конго и что Лумумбу еще рано было списывать со счетов». Проходную фигуру Касавубу поспешили заменить «сильной личностью».

Выбор пал на начальника генерального штаба Жозефа Мобуту. Его фигура была подходящей во всех отношениях. Член группы Бинза. Военный, пользующийся авторитетом в армии. Человек, которому Лумумба безгранично доверял.

В ночь с 13 на 14 сентября по инициативе Мобуту состоялась его встреча с Девлиным. Полковник начал беседу с наиболее важной для офицера ЦРУ темы. «Советские наводняют нашу страну», а конголезцы «боролись за независимость не для того, чтобы другая держава превратила нас в свою колонию», заявил он. Дабы не быть голословным, Мобуту приказал внести в комнату, где шел разговор, советские пропагандистские брошюры на английском языке, якобы изъятые в военном лагере Леопольдвиля. На разведчика это не произвело впечатления, он прекрасно знал, что конголезские солдаты с трудом изъяснялись на ломаном французском, а английский был для них сродни китайскому. Он молчал. Тогда Мобуту перешел к делу: «Ситуация такова: армия готова свергнуть Лумумбу, но только при условии, что Соединенные Штаты признают правительство, которое придет на смену лумумбовскому». Тут появился Бомбоко и протянул Девлину записку: «Помогите ему». Девлин оказался перед выбором. План Мобуту ему понравился, но у него не было санкции руководства на поддержку военного переворота. Соблазн нанести русским сокрушительный удар перевесил сомнения: «Я не считал его [Лумумбу] коммунистом или советским агентом, но был уверен, что Советы им манипулируют, и рано или поздно он окажется под их контролем». Девлин заверил полковника, что США признают «временное правительство, состоящее из гражданских технократов», и пообещал, что каждый старший офицер, которому доверяет Мобуту, получит 5 тыс. долларов наличными.

Утром 14 сентября леопольдвильское радио передало обращение Мобуту к народу. Он заявил, что «армия решила нейтрализовать главу государства, два соперничающих правительства и обе палаты парламента до 31 декабря 1960 г., чтобы вывести страну из тупика».

Мобуту действовал быстро и решительно. Он распустил обе палаты парламента, помещения которых занял батальон его личной охраны, и изолировал Лумумбу. Для премьера акция Мобуту стала полной неожиданностью, он не верил в предательство человека, который неизменно подчеркивал свою лояльность премьер-министру и даже называл его своим «духовным наставником». Лумумба надеялся, что он сможет повернуть ситуацию в свою пользу, стоит ему только поговорить с начальником генштаба. Их встреча состоялась 15 сентября на территории военного лагеря Леопольдвиля, но закончилась она совсем не так, как предполагал Лумумба. Договориться ни о чем не удалось, и как только Мобуту покинул лагерь, Лумумба был атакован толпой разъяренных солдат балуба из провинции Касаи, готовых его растерзать, чтобы отомстить за погибших соплеменников. Находившимся в лагере ганцам из войск ООН с большим трудом удалось защитить Лумумбу и доставить его в штаб-квартиру ООН в гостинице «Ле Рояль». Там они в течение нескольких часов сдерживали толпу, жаждавшую расправы над Лумумбой, пока его не вывели через черный ход и доставили домой, в бывшую резиденцию бельгийского генерал-губернатора, под усиленную охрану войск ООН. Вторым кольцом резиденцию окружили части Мобуту. В столице прошли массовые аресты сторонников Лумумбы, были брошены за решетку 20 человек из его окружения, в том числе нескольких членов кабинета.

Лумумба оказался в полной изоляции. Касавубу тоже пребывал в своей резиденции под охраной войск ООН, но ему ничто не угрожало. Он принимал многочисленных посетителей, проводил встречи с политиками, где обсуждались кадровые вопросы. Мобуту заявил, что президент остается главой государства. Позже Касавубу признался, что полковник накануне переворота поставил его в известность о своих планах.

В Касаи тем временем верные Лумумбе войска продолжали вести наступление на позиции сторонников Чомбе и Калонжи. Лидеры сепаратистов приветствовали свержение Лумумбы, Мобуту назвал их «дружественными политиками». 18 сентября Мобуту приказал остановить наступление, Касавубу приказ утвердил. В войска были посланы агитаторы, которые обещали выплату всех долгов по жалованию после прекращения боевых действий. Хаммаршельд без промедления выделил на это 1 млн. долларов, а Бельгия – 500 млн. бельгийских франков. Уставшие от боев и плохого снабжения солдаты согласились. В конце сентября они получили деньги и были доставлены самолетами ООН в родные гарнизоны. В оставленные армией районы вошли отряды касайских балуба под командованием бельгийских офицеров. Режим Калонжи был восстановлен.

 

Выдворение советского посольства

На своей первой пресс-конференции после захвата власти 14 сентября Мобуту объявил о закрытии советского и чехословацкого посольств и потребовал, чтобы все граждане стран Восточного блока покинули Конго в течение 48 часов. В качестве доказательства «коммунистической экспансии» он продемонстрировал изданную АПН брошюру на французском языке, на обложке которой красовалась фотография Хрущева с угрожающе поднятым кулаком и надписью «Руки прочь от Конго». Брошюра содержала только официальные материалы – заявления советского правительства и выступления постоянного представителя СССР в ООН В. А. Зорина.

15 сентября советский посол получил подписанную Касавубу ноту, где сообщалось, о разрыве дипломатических отношений между Конго и СССР. Персоналу посольства предписывалось покинуть Конго в течение 24 часов, по истечении которых он лишался дипломатической неприкосновенности. Посол М. Д. Яковлев обратился к главе администрации ООН в Конго Раджешвару Дайялу с требованием защитить посольство от «неконтролируемой солдатни». ООН взяло посольство под охрану до истечения срока ультиматума. «Голубые каски» оцепили здание посольства, а за ними заняли позиции мобутовские войска с пулеметами. Яковлев пытался дозвониться до Касавубу, но получал отказ в грубой форме на свои неоднократные просьбы соединить его с президентом.

Вечером того же дня Яковлев нанес визит Дайялу. Чиновник ООН «выразил негодование по поводу столь невежливого обращения с представителем великой страны» и предложил похлопотать, хотя бы о том, чтобы посольству дали «немного больше времени на сборы». Решение об эвакуации было принято, и посол попросил, чтобы ООН помогла получить разрешение на посадку в аэропорту Нджили этой ночью двух советских самолетов, которые должны были доставить на родину советских и чехословацких граждан. Дайял отдал соответствующие распоряжения и разрешил использовать один из Илов для эвакуации советского персонала из Стэнливиля. Он в свою очередь попросил оставить «медикаменты и другие запасы посольства» в качестве «гуманитарной помощи, поскольку находящиеся в Конго сотрудники и войска ООН испытывали острый недостаток в самом необходимом». Яковлев согласился. Советская «гуманитарная помощь» ООН «пришлась как нельзя кстати». Во многих упаковках «хранилось изрядное количество водки, которая стала даром Божьим для контингента из Эфиопии, попавшего в трудное положение в Стэнливиле».

17 сентября послы СССР и Чехословакии и около 100 сотрудников посольств обеих стран вылетели из Леопольдвиля. Британское посольство сообщало в Форин офис, что среди русских «царили страх и паника», и посольство они покидали в спешке, забыв спустить государственный флаг. По свидетельству О. И. Нажесткина, очевидца сборов и отъезда, все было не так: «Всю ночь в осажденном здании [посольства] упаковывали и уничтожали документы. Яковлев был спокоен, деловит и не проявлял ни малейших признаков растерянности. Собранность посла передалась нам: все сотрудники организованно занимались подготовкой к эвакуации. Точно в назначенный час был спущен советский флаг, и мы заняли места в автомашинах. Ворота распахнулись – солдаты расступились, и кортеж направился в аэропорт».

Конго оказалось для советских людей чужой и часто негостеприимной страной. Они нередко попадали в затруднительные ситуации, которые возникали по непонятным им причинам, и сталкивались с непредвиденными трудностями. Яковлев, похоже, выразил общее настроение оказавшихся в Конго соотечественников, спросив Дайяла, «что происходит в стране?». Вопрос был не из простых, и индиец переадресовал его советскому дипломату. Тот ответил, что «чрезвычайно озадачен».

С Яковлевым в Конго случались конфузы. Однажды конголезские солдаты, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, ворвались в отель «Нью Стэнли» и задержали его как «коммунистического шпиона». Он оказался в компании еще двух «коммунистов» – Ральфа Банча и посла Израиля в Конго. Девлин, видевший, как пленных выводили из отеля, описывал сцену с иронией: «Банч и израильтянин знали, что благоразумие – мать доблести и быстро повиновались команде сесть в кузов армейского грузовика. Советский посол, который еще не оценил значимость этой стратагемы, громко протестовал по-английски. Он объявил, что является послом СССР, с миссией помогать бедным, униженным и угнетенным конголезским массам. К сожалению, он не говорил по-французски или на одном из африканских языков, а конголезские солдаты не понимали английского. Он отказался лезть в грузовик. Без лишней суеты солдаты схватили его и швырнули в кузов, словно мешок советской пшеницы».

Советские медики и другие специалисты, работавшие в Восточной провинции, были немало озадачены оказанным им приемом. Некоторых из них без всяких видимых причин избили первые встречные конголезцы, для которых все белые в шортах были «ненавистными фламандцами».

20 сентября советские самолеты, сданные в аренду правительству Лумумбы, приземлились в Каире на пути в СССР. В отличие от самолетов советские грузовики остались в Конго и попали в руки мобутовской армии и полиции. Там машины подчас использовались так, как, наверное, не снилось даже в кошмарных снах тем, кто принимал решение об их отправке, – для репрессий против сторонников Лумумбы. Об одном таком эпизоде рассказал генеральный секретарь Союза трудящихся Конго Эдуард Мутомбо, который участвовал в работе V Всемирного конгресса профсоюзов в Москве в декабре 1961. «Убежденный сторонник Лумумбы» с горечью сообщил в беседе с советским профсоюзным функционером, что на автомобилях, переданных СССР правительству Лумумбы, «увозили на расстрел революционеров». Самого Мутомбо приезжали арестовывать на советском грузовике.

 

Хрущев против Хаммаршельда

Хрущев узнал о перевороте Мобуту, находясь на борту теплохода «Балтика», отплывшего 9 сентября из военно-морской базы Балтийск около Калининграда в Нью-Йорк, где советский лидер намеревался принять участие в работе XV сессии ГА ООН. Он внимательно следил за событиями в Конго и вместе с помощниками разрабатывал линию действий в ООН. Никита Сергеевич был очень расстроен плохими новостями из Леопольдвиля. Особое раздражение у него вызывали действия Хаммаршельда: «Пользуясь слабостью Хама, американцам удалось использовать в своих целях командование войск ООН, а теперь генсек уходит в кусты и с умилением смотрит, как разыгрывается последний акт конголезской трагедии. Конго ускользает из наших рук, но мы не должны мириться с этим. <…> Плевал я на ООН. Это не наша организация. А никудышный Хам сует свой нос в важнейшие дела, которые его не касаются. Он присвоил власть, которая ему не принадлежит. За это ему придется поплатиться. Мы еще устроим ему жаркую баню…».

Тогда же, вспоминает Гриневский, у Хрущева «родилась идея, как избавиться от Хаммаршельда и парализовать любую негодную Советскому Союзу деятельность генсека ООН». Генсека, считал Никита Сергеевич, следовало заменить на тройку: «Нужно предложить вместо одного генсека трех: одного от социалистических стран, другого – от западных и третьего – от нейтральных. И пусть эта тройка решает вопросы по согласованию между собой». «Осторожно» возразил только Громыко: «Она [идея о тройке] противоречит нашей линии препятствовать ревизии Устава ООН. Если только начать процесс изменения этого Устава, то неизвестно, что от него останется». Резонные доводы министра иностранных дел не произвели впечатления на Хрущева.

12 сентября постоянный представитель СССР в ООН В. А. Зорин в письме на имя председателя Совета Безопасности обвинил командование войск ООН и Хаммаршельда в «явном нарушении» решения Совета от 9 августа о том, что войска ООН не будут участвовать в любом внутреннем конфликте в Конго. Зорин привел факты такого вмешательства: «Как известно, командование «войск ООН», вопреки решительным протестам правительства Конго, издало приказ о прекращении доступа на центральную радиостанцию Леопольдвиля представителям этого правительства, о запрещении использования им аэродромов Республики, а также предприняло ряд действий, ставящих под угрозу безопасность ее премьер-министра. В настоящее время оккупация важнейшей провинции Конго Катанги бельгийскими войсками заменена, по сути дела, оккупацией «войсками ООН», под защитой которых бельгийские власти продолжают вести подрывную деятельность, направленную на отторжение этой провинции от Республики. Командование «войск ООН» осуществляет также незаконные меры по разоружению частей конголезской армии». Он потребовал срочного созыва Совбеза для рассмотрения положения в Конго, которое «ухудшается от часа к часу» и «создает реальную угрозу политической независимости и территориальной целостности Республики Конго, представляя одновременно угрозу международному миру и безопасности».

На заседании, созванном 14 сентября, Зорин обличал Хаммаршельда и апеллировал к чувствительным для африканцев темам: колониализм, национальный суверенитет, национально-освободительное движение. Утративший всякую объективность генсек ООН, утверждал он, «взял на себя неблаговидную роль», открыто действует в интересах Бельгии, США и их союзников по НАТО. Отказавшись сотрудничать с правительством Лумумбы и «приняв участие в борьбе против него», командование войск ООН и Хаммаршельд заняли «позицию поддержки тех сил, которые, играя на руку колониальным державам, выступают против политики укрепления независимости Республики Конго, способствуют расколу национально-освободительного движения африканских народов, облегчает империалистическим державам борьбу с этим движением». Зорин не жалел резких эпитетов в адрес Хаммаршельда: «Можно с полным основанием считать, что наиболее высокопоставленное должностное лицо Организации Объединенных Наций – Генеральный Секретарь – не проявило минимума объективности, которая требовалась от него при выполнении решений Совета Безопасности в отношении Конго. В сложившейся обстановке глава аппарата Организации Объединенных Наций оказался именно той его частью, которая наиболее откровенно работает в интересах колонизаторов, компрометируя этим в глазах народов Организацию Объединенных Наций». В результате «Африка, весь мир видят теперь, что сейчас предпринимается попытка заменить одних колонизаторов в Конго другими – в форме коллективного колониализма стран НАТО, прикрытого голубым флагом ООН».

Американский представитель Джеймс Уодсуорт в долгу не остался: «Клеветой на Генерального Секретаря, на Командование войск Организации Объединенных Наций и даже на некоторые страны, пославшие свои войска, Советский Союз пытается прикрыть свое собственное проникновение в страну. Он стремится также, пороча действия Организации Объединенных Наций оскорбительным обвинением в империалистическом заговоре, запугать страны, которые являются действительно антиимпериалистическими и антиколониалистскими, чтобы они не оказывали поддержки Организации Объединенных Наций».

Критика в адрес СССР прозвучала и от неприсоединившихся государств. «Мы глубоко сожалеем, – заявил представитель Туниса Монжи Слим, – что один из постоянных членов Совета Безопасности предоставил транспортные средства для военной операции [в Касаи], связанной с внутренней безопасностью. Это была неудачная акция, которую следовало бы избежать любой ценой, ибо она создала опасность усиления холодной войны в отношении Конго. Это могло привести к серьезным международным последствиям и к тому, что сердцу Африки пришлось бы испытать плачевную судьбу другой части мира».

Ему вторил представитель Ганы Алекс Куэйсон-Сэки: «Мое правительство было первым, к которому правительство Конго обратилось за прямой военной помощью. Мы предпочли оказать эту помощь через ООН, потому что полностью поддерживаем ее усилия в Конго, которые соответствуют законным чаяниям конголезцев. Альтернативой для Ганы и других молодых государств было прямое вмешательство, чтобы выдворить бельгийцев из Конго. Это имело бы самые серьезные последствия». Звучало как публичное извинение за затею Нкрумы с набором ганских добровольцев для отправки в Конго и за резкое послание Хаммаршельду 12 сентября. Ганский представитель передал призыв своего президента к членам Совета «воздержаться от личных нападок в адрес господина Хаммаршельда». Он подчеркнул, что считает правительство Лумумбы «законным», но присоединился к позиции генсека относительно советских поставок в Конго самолетов и грузовиков: «Вся помощь развивающимся странам должна поступать через ООН».

Американский проект резолюции наделял генерального секретаря полномочиями действовать в Конго без консультации с центральным правительством и призывал всех членов ООН «воздерживаться от любых действий, могущих помешать восстановлению законности и порядка, в частности, воздерживаться от посылки персонала <…> или оборудования для использования в военных целях в Конго иначе, чем через посредство Организации Объединенных Наций». Советский проект предлагал Хаммаршельду и командованию войск ООН «незамедлительно прекратить вмешательство во внутренние дела Республики Конго», поручал генсеку «отстранить нынешнее командование вооруженными силами ООН» и призывал членов организации «оказать путем добровольных взносов срочную финансовую и иную помощь Республике Конго, имея в виду, что эта помощь поступит в непосредственное распоряжение правительства Республики Конго».

После того как оба эти проекта были отвергнуты, свой вариант резолюции предложили Тунис и Цейлон. В отличие от прежних заседаний СБ, на которых рассматривалась ситуация в Конго, этот афро-азиатский проект не носил компромиссного характера, а по сути совпадал с американским. В частности, там был пункт о невозможности предоставления Конго «никакой помощи для военных целей, иначе как в рамках мероприятий Организации Объединенных Наций». Это был вотум доверия Хаммаршельду и осуждение советской помощи правительству Лумумбы. Предложения, сходные с позицией СССР, звучали только от представителей Ганы, Гвинеи, Марокко и Индонезии, которые заявили, что ООН следует поддержать Лумумбу как главу единственного законного правительства Конго.

Советские поправки были отклонены, и при голосовании тунисско-цейлонского проекта 16 сентября СССР наложил на него вето. Впервые с начала конголезского кризиса позиции Советского Союза и афро-азиатских стран разошлись по принципиально важному вопросу, в котором последние поддержали Запад. Советский тезис, что Хаммаршельд является пособником второго издания колониализма под флагом ООН, не нашел у них позитивного отклика. Отношение молодых государств к ООН выразил М. Слим: «Тунис как африканское государство считает, что не может быть споров или колебаний относительно того, что Организация Объединенных Наций является наиболее надежной гарантией нашего суверенитета и неокрепшей независимости». «Учитывая советскую чувствительность к мнению африканцев, – писал Хаммаршельд в телеграмме Дайялу 16 сентября, – на этот раз представители СССР продемонстрировали странную невосприимчивость к настроению делегатов этого региона».

По требованию представителя США Джеймса Уодсуорта и вопреки возражениям Зорина Совет решил обсудить положение в Конго на IV чрезвычайной специальной сессии ГА ООН 17–20 сентября. На этот раз советские представители сделали все возможное для смягчения своей позиции с учетом мнения делегатов афро-азиатских стран. В выступлении Зорина прозвучала очередная порция дежурной критики в адрес Хаммаршельда, но предложенный СССР проект отличался от внесенного на рассмотрение Совета Безопасности 15 сентября. Не было требования замены командования войск ООН и призыва оказывать прямую помощь правительству Лумумбы. Для оценки деятельности руководства ООН предлагалась формулировка, которая могла быть поддержана странами, недовольными смещением Лумумбы: «невыполнение генеральным секретарем и командованием ООН ряда важнейших положений указанных резолюций [Совета Безопасности от 14 и 22 июля и 9 августа 1960 г.], в особенности положений о невмешательстве во внутренние дела Конго и об обеспечении территориальной целостности и политической независимости Республики Конго, привело к дезорганизации экономики, обострению политического положения в стране и устранению законного правительства и парламента». Советский проект, как и американский, на голосование не ставился.

17 афро-азиатских стран на закрытой встрече разработали собственный проект резолюции, основой которой стала тунисско-цейлонская резолюция, предложенная Совету Безопасности 16 сентября. Проект внес на рассмотрение Куэйсон-Сэки, представитель страны, позиция которой по Конго прежде во многом совпадала с советской. Голосование против противопоставило бы СССР всем афро-азиатским странам. Их резолюция была принята 70 голосами при 11 воздержавшихся, среди которых были СССР и другие социалистические страны. По настоянию США был отдельно проголосован последний, ключевой, пункт, запрещавший оказание военной помощи Конго в обход ООН. Советская делегация проголосовала за этот пункт. Он был принят 80 голосами при 1 воздержавшемся.

Итоги IV Чрезвычайной сессии ГА ООН свидетельствовали о неблагоприятном для СССР соотношении сил в ООН накануне открывающейся 20 сентября очередной XV сессии ГА. По инициативе СССР в ее повестку был внесен вопрос «Об угрозе политической независимости и территориальной целостности Республики Конго». Советская атака на Хаммаршельда провалилась, афроазиатские страны, на альянс с которыми рассчитывал Хрущев, поддержали действия генсека ООН в Конго.

Когда 19 сентября «Балтика» пришвартовалась в Нью-Йорке, Хрущев понял, что его переиграли не только в Конго, но и в ООН. Советский лидер сделал ставку на XV сессию ГА, где намерен был утвердиться перед мировым сообществом как главный защитник интересов молодых независимых государств. Более чем за месяц до открытия сессии Хрущев объявил о своем намерении участвовать в ее работе в качестве главы советской делегации. Он лично попросил посетить этот форум глав всех социалистических государств и ряда нейтральных, которых считал дружественными. Все они согласились.

Хрущев не стал смягчать жесткую позицию в отношении Хаммаршельда. В своем первом выступлении 23 сентября он обрушился на руководство ООН с резкой, порой оскорбительной, критикой за его линию в конголезском вопросе: «Колонизаторы решили добиться создания подставного правительства, которое под видом “независимого”, по существу, выполняло бы волю колонизаторов. <…> К сожалению, эту черную работу в Конго они выполняют руками генерального секретаря Организации Объединенных Наций г-на Хаммаршельда и его аппарата. <…> Это позорное дело. Ассамблея должна дать отпор колонизаторам и их приспешникам, должна призвать к порядку г-на Хаммаршельда, с тем чтобы он не злоупотреблял своим положением». Хрущев устроил «горячую баню» не только «Хаму». Он пустил в ход свой главный и, как ему казалось, сильный козырь – тройку. Дабы «создать условия для более совершенной работы ООН и ее исполнительных органов» он предложил «упразднить пост Генерального Секретаря, единолично управляющего аппаратом и единолично толкующего и исполняющего решения Совета Безопасности и сессии Генеральной Ассамблеи». Пост генсека следовало заменить на коллективный орган «в составе трех облеченных доверием лиц», представляющих государства, «входящие в военные блоки западных держав, социалистические государства и нейтралистские государства». Это была информационная бомба, которая вызвала «всеобщее изумление».

Хаммаршельд чувствовал себя уверенно. В беседе с участвовавшим в работе сессии британским премьером Гарольдом Макмилланом он сказал, что «нападки на него русских и их предложения о триумвирате очень непопулярны среди африканцев и азиатов». Все они, по его словам, «возможно, за исключением двоих, будут твердо стоять на нашей позиции в этом вопросе». Грамотно построенная аргументация ответного выступления Хаммаршельда 26 сентября была обращена в первую очередь к афро-азиатским странам. Он заявил, что главной мишенью критики является не он сам, а пост генерального секретаря и ООН в целом, «не человек, а институт», и заверил, что не пойдет на уступки критикам его линии в Конго, которые «добиваются определенных политических целей». Иная политика будет жестоким обманом доверия всех тех, кто считает его позицию наилучшей защитой их суверенитета «во всемирной борьбе за власть и влияние». Зал встретил это заявление бурными аплодисментами.

Второй раунд противостояния Хрущев – Хаммаршельд состоялся 3 октября. Советский лидер придал своему выступлению максимально личностный характер, предложив Хаммаршельду уйти в отставку: «Толкователем и исполнителем всех решений Ассамблеи и Совета является один человек. Но давно существует выражение: на земле святых не бывает и не было. <…> Г-н Хаммаршельд всегда был необъективен к социалистическим странам; он всегда защищал интересы Соединенных Штатов Америки и других стран монополистического капитала. События в Конго (Леопольдвиль), где он сыграл просто скверную роль, – это лишь последняя капля, переполнившая чашу терпения. <…> Чтобы не было кривотолков, я хочу повторить: мы господину Хаммаршельду не доверяем и не можем доверять, если он сам не наберется мужества и не уйдет в отставку, что было бы, так сказать, по-рыцарски, то мы сделаем необходимые выводы из сложившегося положения».

Хаммаршельд не стал оправдываться, а вновь умело сыграл на чувствительных для афро-азиатских стран струнах: «Подав в отставку при создавшемся сейчас трудном и опасном положении, я тем самым допустил бы развал Организации. Я не вправе это сделать, так как несу ответственность перед всеми государствами – членами Организации, для которых Организация играет решающую роль, эта ответственность, которая важнее всех остальных соображений. <…> Ни Советский Союз и никакая другая великая держава не нуждается в Организации Объединенных Наций для своей защиты. В этом нуждаются все остальные государства. В этом отношении Организация Объединенных Наций является прежде всего их организацией, и я глубоко верю в мудрость, с которой они смогут ее использовать и руководить ее работой». Выступление генерального секретаря было встречено овацией. Большинство участников сессии аплодировали стоя.

Хрущев отбыл в Москву 13 октября, не дожидаясь принятия резолюции по Конго. Его более чем трехнедельное пребывание в Нью-Йорке было заполнено встречами с зарубежными политиками, пресс-конференциями, выступлениями. Представитель правительства Лумумбы в ООН Т. Канза вспоминал, что он и его коллеги встречались с советским лидером и просили «дипломатической поддержки». О реакции Никиты Сергеевича Канза умолчал, заметив, что «Хрущев был шоуменом», а «серьезные переговоры» велись с Громыко. Такая характеристика была оправданной. Не раз описанное эпатажное поведение Хрущева в штаб-квартире ООН и за ее пределами стало «хитом» XV сессии, всколыхнуло «сонное болото пустых ооновских дискуссий, направленных в конечном счете на то, чтобы принять очередную, составленную из многочисленных компромиссов и потому мало значащую резолюцию, о которой все скоро забудут».

Советскому лидеру не удалось ослабить позиции Хаммаршельда, добиться перевеса в ООН за счет голосов афро-азиатских стран и заручиться их поддержкой в противостоянии с Западом в конголезском кризисе. Хрущев исходил из представления, что «афро-азиатские страны возмущены политикой Хаммаршельда в отношении правительства Лумумбы и непременно должны поддержать личностные нападки Москвы на Генерального секретаря». Итоги заседаний Совета Безопасности и IV специальной сессии ГА ООН накануне XV сессии показали ошибочность таких расчетов. Афро-азиатские страны по-разному, часто негативно, оценивали действия ООН в Конго, но рассматривали организацию как гаранта своей независимости и единственное, пусть и несовершенное препятствие для переноса холодной войны в Африку. Типичной для левых лидеров неприсоединившихся стран была позиция президента ОАР Гамаля Абдель Насера, высказанная на встрече с Хаммаршельдом в Нью-Йорке во время сессии ГА: «Мы доверяем Вам, однако мы не можем одобрить все Ваши действия. Вы просите у нас поддержки, и мы собираемся оказать ее в противодействии реализации идеи тройки. Все же мы считаем, что Вы не можете контролировать последствия всех Ваших начинаний и нам некого винить за это, кроме Вас». Насер, очевидно, имел в виду Конго, где свержение Лумумбы при поддержке ООН могло привести к прямой конфронтации между СССР и США.

 

Нейтрализация Лумумбы

Лумумба находился в полной изоляции в своей резиденции, окруженной войсками ООН, которые охраняли его от десантников Мобуту, имевших приказ арестовать премьера. По телефону он мог позвонить только в министерство безопасности. Звонили и оттуда, радостным голосом сообщали об очередном аресте его соратника. Лумумба, похоже, растерялся, толком не знал, что делать. Сначала он грозил применить против войск ООН силу, потом неоднократно обращался к ее руководству с посланиями, где просил признать его правительство единственно законным. Все обращения остались без ответа. То он хотел ехать в Стэнливиль, где собирались его сторонники, то требовал предоставить ему самолет для поездки в Нью-Йорк, где он намеревался выступить на XIV сессии ГА ООН.

Подавленное моральное состояние Лумумбы усугублялось личным горем. После ареста Лумумбы друзья помогли его жене Полин добраться до Швейцарии с двухлетним сыном Роландом и с годовалой дочерью Кристиной. Еще трое детей: Франсуа десяти лет, Патрис восьми и Юлиана пяти – были отправлены в Каир. В Женеве младший ребенок умер. Гроб с телом прибыл в Леопольдвиль. Обычай требовал захоронить девочку там, где она родилась. Лумумба попросил самолет ООН, чтобы доставить ее в Стэнливиль. Последовал отказ: у ООН мало самолетов в Конго, и «они предназначены для перевозки только персонала и грузов ООН».

Лумумба оставался для США реальной угрозой. ЦРУ считало, что он «в оппозиции не менее опасен, чем во власти», и «кризис не может быть преодолен, пока он остается активной политической фигурой». На следующий день после переворота, 15 сентября, Девлин телеграфировал в Лэнгли: «Единственное решение – убрать его [Лумумбу] со сцены как можно скорее».

Противники Лумумбы внутри Конго укрепляли свои позиции. Мобуту первым делом позаботился о личной безопасности. Ему показалось мало постоянной охраны из военнослужащих ООН и проживания в военном лагере по соседству с заместителем командующим войсками ООН в Конго марокканским генералом Мохаммедом Кеттани. Мобуту пожаловался Дайялу на бессонницу и нервное истощение по причине нескольких попыток покушения на его жизнь и попросил «раз-другой» переночевать в гостинице «Ле Рояль», штаб-квартире ООН, на что получил согласие. Через неделю в гостинице обосновались жена, дети, сводная сестра и другие родственники Мобуту, занявшие к неудовольствию ооновского персонала почти половину этажа здания, где и без них было тесновато.

29 сентября Мобуту объявил о создании временного руководящего органа – Коллегии верховных уполномоченных. Президент Касавубу своим декретом передал этому неконституционному органу всю «административную и исполнительную власть. Коллегию возглавил член группы Бинза Ж. Бомбоко, американская креатура. Его заместителем стал еще один член Бинзы А. Нделе. Уполномоченных набрали из недоучившихся студентов, срочно вызванных из западноевропейских и американских университетов. Это был изначально недееспособный орган, реальные управленческие функции выполняли бельгийские советники, в массовом порядке вернувшиеся в Конго после мобутовского переворота.

Для дискредитации Лумумбы Мобуту прибегал к провокациям. Вдруг обнаружился «портфель Лумумбы», с его письмами к президенту Ганы К. Нкруме, где излагался план выдворения войск ООН из Конго и замены их советскими. Эксперты ООН определили, что письма – грубо сделанная фальшивка, но Мобуту это не смутило. Он заявил, что примирение с «коммунистическим агентом» и «предателем» Лумумбой невозможно и потребовал от ООН его выдачи. Ооновская охрана несколько раз препятствовала агентам мобутовской службы безопасности, у которых был ордер на арест Лумумбы, проникнуть в его резиденцию.

По всей стране шли массовые аресты сторонников Лумумбы. «КНА, – сообщал Дайял в докладе генеральному секретарю ООН, – не только не обеспечила какой-либо безопасности или устойчивости, но и сама превратилась в главный источник беззакония. Войска КНА, разбросанные по всей стране, лишенные какого-либо систематического руководства или контроля, недисциплинированные, не получающие платы и хорошо вооруженные, занялись самоуправством. Произвольные аресты и заключения в тюрьму без тени законного основания стали обычным явлением. В Леопольдвиле, который является центром государственной жизни и главным очагом политической деятельности, КНА насадила террор, угрожающий парализовать жизнь страны». Администрация ООН в Конго спасла от верной смерти двух ближайших соратников Лумумбы – вице-премьера Антуана Гизенгу и министра по делам молодежи Мориса Мполо, – освободив их из заключения накануне перевода в одну из тюрем Катанги.

По воспоминаниям Девлина, Дайял «отказался признать уполномоченных в качестве законного правительства Конго и серьезно не воспринимал многих, если не всех, конголезских политиков». Глава администрации ООН в Конго считал, что «найти выход из политического тупика невозможно без Лумумбы. Мы придерживались противоположного мнения: кризис невозможно преодолеть с Лумумбой, при его активном участии, поскольку он был главным препятствием для урегулирования».

В высших властных и спецслужбистских эшелонах США планы «нейтрализации» Лумумбы вынашивались с середины августа 1960 г. Факты об этом стали достоянием гласности благодаря докладу комиссии сената во главе с Фрэнком Черчем, расследовавшей в 1975 г. заговоры с целью убийства иностранных лидеров, в которых участвовали американские должностные лица.

18 августа Девлин направил в штаб-квартиру ЦРУ телеграмму, где прогнозировал приход коммунистов к власти и предлагал действовать без промедления: «Посольство и сотрудники ЦРУ [в Леопольдвиле] считают, что в Конго происходит классический захват власти коммунистами. <…> Независимо от того, является ли Лумумба настоящим коммунистом, или он только ведет игру по указке коммунистов, чтобы укрепить свою власть, антизападные силы набирают влияние в Конго. Возможно, осталось мало времени для принятия мер, чтобы избежать еще одной Кубы».

Телеграмма была приурочена к заседанию Совета национальной безопасности, где обсуждалось и положение в Конго. Высказанную Эйзенхауэром «глубокую обеспокоенность» действиями Лумумбы директор ЦРУ Аллен Даллес воспринял как указание физически устранить премьера. Комиссия Черча пришла к выводу, что «заговор с целью убийства Лумумбы был санкционирован президентом», хотя свидетели по-разному интерпретировали высказывания Эйзенхауэра в адрес Лумумбы.

Специальная группа Совета национальной безопасности по тайным операциям 25 августа решила, что «при планировании наших действий в Конго нельзя исключать рассмотрения специфических действий, которые помогут избавиться от Лумумбы», что означало зеленый свет на операцию по его ликвидации. На следующий день Даллес телеграфировал Девлину: «В высших эшелонах власти пришли к определенному и однозначному выводу, что если (Лумумба) сохранит высокий пост, это неизбежно приведет в лучшем случае к хаосу, а в худшем – к установлению коммунистического контроля над Конго с ужасными последствиями для престижа ООН и интересов всего свободного мира. Поэтому мы считаем, что его устранение должно стать срочной и главной целью, высшим приоритетом наших тайных операций в нынешних условиях».

Даллес подписал телеграмму сам. Делал он это очень редко, только когда хотел подчеркнуть особую важность и деликатность проблемы, о которой шла речь. На этот раз подпись директора ЦРУ значила больше: Девлин получил небывалые для резидента полномочия. Он мог использовать 100 тыс. дол. на проведение «любой операции по свержению Лумумбы» без уведомления центра, если он посчитает, что на консультацию со штаб-квартирой нет времени. Другие резиденты обязаны были согласовывать с руководством все операции, на которые предполагалось потратить более 50 дол.

ЦРУ приступило к активной фазе операции. По приказу начальника Отдела тайных операций Ричарда Биссела работавший на «контору» химик Сидней Готтлиб подготовил все необходимое: сильнодействующий яд, действие которого похоже на симптомы смертельной тропической болезни, противоядие, шприцы для подкожных впрыскиваний, резиновые перчатки, противогаз.

19 сентября Биссел и Бронсон Твиди, руководитель Африканской секции Отдела тайных операций, направили Девлину шифрованную телеграмму Они использовали закрытый канал связи, созданный специально для организации убийства Лумумбы. Девлину предписывалось встретить в Леопольдвиле некоего Джозефа Брауна, который назовется «Джо из Парижа», получить от него устные инструкции и неукоснительно их выполнять. 24 сентября в Леопольдвиль пришла телеграмма от директора ЦРУ: «Мы намерены оказать любую возможную помощь, чтобы лишить Лумумбу всякой возможности вновь занять государственный пост. Если ему не удастся это в Леопольдвиле, нельзя допустить его перемещения в Стэнливиль или куда-нибудь еще».

27 сентября «Джо», он же Готтлиб, сел в машину резидента и без предисловий изложил суть своей сверхсекретной миссии: отравление Лумумбы, которое должен организовать Девлин. Тот был шокирован, и, видимо, заметив смятение собеседника, Готтлиб сказал, что операция санкционирована президентом Эйзенхауэром. Протянув Девлину пакет с ядами и аксессуарами, Готтлиб добавил: «Детали – это ваше дело, но все должно быть чисто, ни одного следа, который мог бы привести к правительству Соединенных Штатов». И напоследок успокоительным тоном: «Благодаря той штуке, которая находится внутри, никто не догадается, что Лумумбу убили».

Девлина это не успокоило. Если верить его мемуарам, он был против убийства Лумумбы в принципе, считал, что оно «несовместимо с нормами морали» и не мог найти оправдывающих его аргументов или рациональных объяснений. Трудно сказать, были ли соображения морали для видавшего виды разведчика определяющими. Более правдоподобными выглядят его опасения по поводу возможного провала операции: «Это стало бы катастрофой для посольства, ЦРУ и правительства Соединенных Штатов. Наши отношения со странами третьего мира серьезно бы осложнились, чем не замедлил бы воспользоваться Советский Союз, и конечно, конголезцы нанесли бы ответный удар, развязав насилие против американцев и европейцев в Конго».

Девлин понимал, что если он откажется, его немедленно отзовут, заменят более сговорчивым офицером, и о карьере в ЦРУ ему придется забыть. Он решил «тянуть с выполнением задания как можно дольше в надежде, что политическое влияние Лумумбы сойдет на нет, и он не будет больше опасен, или, что конголезцам удастся захватить его в плен». На руку Девлину было то, что сроки, отведенные ему для отравления Лумумбы, были очень сжатыми. Яд, полученный от «Джо», мог подействовать, только находясь в некой субстанции, которую Лумумба должен проглотить – еде или зубной пасте. Охрана пропускала в резиденцию только обслуживающий персонал. У Девлина был только один агент, «который в перспективе мог бы получить доступ к кухне и комнатам, где жил Лумумба». 5 октября срок годности привезенного яда истек, и он выбросил его в реку Конго.

Ликвидация Лумумбы оставалась в числе «самых приоритетных» операций ЦРУ, и Девлин запросил дополнительный персонал для «оперативной работы и контроля». В помощь Девлину был направлен старший по званию офицер Жюстен О’Доннелл, заместитель командира «сверхсекретного подразделения» в Управлении планирования ЦРУ На предложение Биссела организовать ликвидацию Лумумбы, он ответил, что «заговор с целью убийства, организованный в округе Колумбия, может считаться нарушением федерального закона», но согласился поехать в Конго, для выполнения миссии по «нейтрализации» свергнутого премьера «как политического фактора»: хитростью выманить его из резиденции и передать его конголезским властям. То, что противники Лумумбы наверняка расправятся с ним, О’Доннелл считал внутренним конголезским делом и угрызений совести по этому поводу не испытывал.

О’Доннел прибыл в Леопольдвиль 3 ноября и первым делом попросил центр послать в его распоряжение агента под кодовым именем QJ/WIN. Это был «иностранный гражданин с криминальным прошлым, завербованный в Европе». Вскоре QJ/WIN был направлен в Леопольдвиль для выполнения задания, «вероятно, связанного с высоким личным риском». Он должен был проникнуть в резиденцию Лумумбы и выкрасть его. Даже для такого профессионала, как QJ/WIN, который, по словам О’Доннелла, не ведал сомнений и был способен на все, включая убийство, задача оказалась невыполнимой. Лумумба остался вне досягаемости ЦРУ.

Девлин тем временем привлек к операции другого агента под кодовым именем WI/ROGUE с лихой биографией даже для человека своей профессии: «солдат удачи без гражданства, фальшивомонетчик и бывший грабитель банков». Он был готов выполнить любое задание, не сообразуясь с нормами морали. В ЦРУ его обучили «уничтожению объектов, владению стрелковым оружием и введению подкожных инъекций». Перед отправкой в Конго агенту сделали пластическую операцию и наложили искусственные волосы.

Агентов поселили в одном отеле, они друг друга не знали. Выполняя задание Девлина присматривать кандидатов для привлечения к возможной акции, WI/ROGUE предложил QJ/WIN триста долларов в месяц плюс премиальные «за участие в разведывательной сети и команде ликвидаторов». Не зная, что они работают на одну «контору», тот предложение отклонил и сообщил о попытке вербовки Девлину. Давая показания в сенатской комиссии, Девлин сказал, что WI/ROGUE соответствующих полномочий не имел и сравнил его «с неуправляемой ракетой, которая может создать тебе проблемы раньше, чем ты будешь знать, что у тебя они есть».

В конце ноября произошли события, которые заставили ЦРУ изменить свои планы в отношении конголезского лидера.

Касавубу и Мобуту начали дипломатическое наступление на международной арене. После мобутовского переворота в ООН находились две конголезские делегации: одна, назначенная правительством Лумумбы, во главе с Т. Канзой, другая – новыми властями во главе с бывшим министром иностранных дел Жюстеном Бомбоко. Ни та, ни другая не были допущены к участию в заседаниях XV сессии ГА. 2 ноября в Нью-Йорк прибыл Касавубу. Лумумба остался в Леопольдвиле под домашним арестом, а находившемуся там же, но на свободе, Канзе американское посольство отказало в визе. Посол США Клэр Тимберлейк был «твердо намерен не допустить ни одного сторонника Лумумбы в Нью-Йорк, чтобы обеспечить Касавубу максимальное преимущество».

8 ноября Касавубу выступил на заседании ГА и обратился с просьбой утвердить полномочия его делегации в качестве представителей Конго в ООН. Зорин назвал его просьбу «неуместной и недостойной попыткой» добиться признания полномочий «для себя и для какой-то группы людей, которую привезли в Нью-Йорк колонизаторы и те, кто им помогает». Советский представитель призвал предоставить место на сессии делегатам, назначенным правительством Лумумбы, которое «до сих пор остается единственным законным правительством республики, поскольку оно не было лишено мандата со стороны парламента Конго и, следовательно, не потеряло доверия конголезского народа». Коллегию же уполномоченных представитель СССР наградил резким даже для советской пропаганды эпитетом, назвав ее «бандой фашиствующих недорослей».

Делегаты западных стран регулярно встречались для координации действий по реализации «операции», разработанной США для продавливания нужного Западу решения. Представители Великобритании и Франции убеждали коллег из своих бывших колоний занять «правильную позицию» и поддержать назначенцев Касавубу.

СССР и Гана пытались добиться отсрочки голосования, но безуспешно. 10 ноября США провели через комитет ООН по проверке полномочий свою резолюцию, признававшую полномочия делегации Касавубу. 22 ноября эта резолюция была принята 53 голосами против 24 при 19 воздержавшихся. Помимо

СССР и других социалистических стран голосовали против 14 афро-азиатских стран. 5 из них (Гана, Гвинея, Индия, Индонезия, Марокко, ОАР) имели контингенты в составе войск ООН в Конго. Предоставление делегации Касавубу права представлять в ООН Конго означало международное признание легитимности режима Касавубу-Мобуту. Это было большой дипломатической победой Запада в ООН по конголезскому вопросу.

27 ноября Касавубу встречали в аэропорте Нджили как национального героя. Из самолета он вышел в новеньком белом мундире фельдмаршала с эполетами, позолоченными аксельбантами и с саблей на боку. Вечером в резиденции президента состоялся пышный банкет на двести человек. Другая резиденция той ночью опустела. Воспользовавшись тропической бурей с грозой и ливнем, из нее незаметно ускользнул Лумумба и сел в поджидавшую его машину, которая помчалась в направлении Восточной провинции.

Он не скрывался, а просто ехал с друзьями в Стэнливиль. Вперед высылались люди, но не для обеспечения безопасности проезда, а для организации митингов. Мобутовские поисковые отряды, которым командование войск ООН предоставило самолеты и вертолеты, 2 декабря настигли и захватили группу Лумумбы. Он был избит, арестован и помещен в тюрьму военного лагеря Кэмп Харди в г. Тисвиле в 160 км на юго-восток от Стэнливиля.

Когда Лумумба оказался в руках Мобуту, операция ЦРУ по его ликвидации была отменена. Зачем было рисковать, привлекать наемных убийц, если их работу могли сделать конголезские враги Лумумбы.

СССР отреагировал на арест Лумумбы гневным протестом. 7 декабря Зорин внес на рассмотрение Совета Безопасности проект резолюции, которая требовала от генерального секретаря ООН «немедленного освобождения премьер-министра Республики Конго Патриса Лумумбы» и его арестованных сторонников, принятия «всех необходимых мер для восстановления деятельности законного правительства и парламента Республики Конго». Командованию войск ООН в Конго предлагалось «незамедлительно разоружить террористические мобутовские банды». Резолюция была отклонена 8 голосами против 2 при 1 воздержавшемся. СССР наложил вето на проект, подготовленный Аргентиной, Великобританией, Италией и США, который фактически одобрял действия в Конго режима Мобуту-Касавубу и Хаммаршельда. 14 декабря был отклонен и польский проект, где генеральному секретарю предлагалось «принять необходимые меры, чтобы добиться немедленного освобождения г-на Лумумбы».

«Год Африки» заканчивался для СССР чувствительным поражением в битве за Конго и крупной дипломатической неудачей по конголезскому вопросу в ООН. Конголезский лидер, на которого Хрущев сделал главную и единственную ставку в надежде превратить его в союзника, был отстранен от власти и арестован. Советское посольство было выдворено из Конго. Прозападный режим во главе с антикоммунистом Мобуту, за которым стояли США, прочно захватил власть. СССР не удалось добиться поддержки афро-азиатских стран во время голосования ключевых резолюций по конголезскому вопросу, они не поддержали план Хрущева, предусматривавший отставку неудобного СССР генсека ООН Хаммаршельда и коренную реформу организации. «Мы выиграли сражение, – подводил итоги 1960 года Девлин, – но война продолжалась, и мы начали готовиться к новому советскому наступлению».

 

Гизенга требует «прямого вмешательства» СССР

Опасность для планов Запада исходила из восточной части Конго. В течение октября и ноября сторонники Лумумбы собирались в Восточной провинции. Туда смогли перебраться большинство министров, часть депутатов парламента. Министр обороны генерал Лундула реорганизовал дислоцированные в провинции части КНК, очистил их от промобутовских элементов и создал вполне боеспособные силы численностью 5–7 тыс. человек. Прибывшие в октябре в провинциальную столицу Стэнливиль представители Коллегии уполномоченных были арестованы.

Лумумбисты сплотились вокруг Антуана Гизенги, лидера Партии африканской солидарности и вице-премьера в первом конголезском правительстве. Гизенга имел репутацию антизападника как почитатель Секу Туре и единственный крупный конголезский политик, посетивший СССР. Он открыто поддержал Лумумбу в конфликте с Касавубу и, справедливо опасаясь репрессий Мобуту, перебрался в Стэнливиль, где создал правительство из сторонников Лумумбы.

Поначалу оно не позиционировало себя как альтернативный центр власти. После ареста направлявшегося в Стэнливиль Лумумбы Гизенга пошел на открытую конфронтацию с Леопольдвилем. 12 декабря он провозгласил себя премьер-министром и заявил, что Стэнливиль является новой резиденцией единственного законного правительства Конго.

Гизенга регулярно посылал Н. С. Хрущеву телеграммы о помощи. Он нередко преувеличивал угрозы своему режиму, описывал обстановку в тревожных, порой панических тонах. 14 декабря Гизенга попросил «немедленно, без задержки помочь военной техникой и продовольствием», чтобы дать отпор частям Мобуту, который «развязал гражданскую войну против солдат и отрядов, верных законному правительству». «Провинция Стэнливиль, – сообщалось в телеграмме, – находится под серьезной угрозой. Посадка ваших самолетов в Стэнливиле будет обеспечена. Предупредите нас о дне и часе прилета. Просим обеспечить по возможности внеочередное рассмотрение этой просьбы. Просим ответить нам в Стэнливиль не позже, чем через 2 дня, иначе попадем в плен». Хрущев с ответом не спешил, разослав телеграмму для ознакомления членам и кандидатам в члены Президиума ЦК КПСС.

Смещение и арест Лумумбы сделали Никиту Сергеевича осторожным. Ответ преемнику Лумумбы должен был быть предельно взвешенным. Неторопливость советского лидера, считает М. Калб, была вполне оправданной: «Он уже раз рискнул, оказав военную помощь признанному премьеру всего Конго, и этот шаг обернулся против него самого. Теперь он не спешил связать себя подобными обязательствами с лидером мятежного правительства, власть которого распространялась только на одну провинцию».

Был еще один фактор, удерживавший Хрущева от поставок оружия Гизенге. Восточная провинция Конго находилась в блокаде, была отрезана от внешнего мира. Для доставки иностранных грузов в обход ООН требовалось разрешение суданского правительства. Дипломатия США и других западных стран сделала все, чтобы прорех в блокаде не было. Инструкция, направленная Государственным департаментом некоторым посольствам 15 декабря 1960 г., предписывала «задействовать все имеющиеся возможности, и, если необходимо, проводить жесткую линию, чтобы не допустить превращения Судана в ворота для советских поставок режиму в Конго, который фактически является коммунистическим сателлитом».

Ответ Хрущева последовал 24 декабря. Он был дипломатичным, носил общий характер и наверняка не удовлетворил Гизенгу: «Могу заверить Вас в том, что Советское правительство оказывало и впредь будет оказывать вместе с другими дружественными Республике Конго государствами всю возможную помощь и поддержку конголезскому народу и его законному правительству в справедливой борьбе против колонизаторов».

Советская дипломатия заняла выжидательную позицию, подталкивая «другие дружественные Республике Конго государства» к оказанию военной помощи правительству Гизенги, на передний край холодной войны в Конго.

Показательна в этом отношении беседа между заместителем министра иностранных дел В. С. Семеновым и послом ОАР в СССР Мохаммедом эль-Куни, состоявшаяся 13 декабря 1960 г. Посол рассказал о разговоре вице-президента ОАР маршала Абдель Хакима Амера с советскими руководителями на приеме в Кремле 7 декабря. Маршалу не удалось выяснить их позицию в отношении предложения Нкрумы «создать совместное командование вооруженных сил африканских государств». Оговорившись, что высказывается в предварительном и личном порядке, Семенов заметил, что «создание совместного африканского командования является, конечно, делом самих африканских стран». В ответ он услышал, что без военной поддержки извне, командование, буде оно создано, окажется гуманитарным органом, фикцией: «Конечно, – сказал эль-Куни, – у этого командования не будет достаточных материальных средств, поскольку оружие имеется только у ОАР, а обученные люди есть только в ОАР и Марокко. Поэтому такое командование сможет оказывать в основном моральную поддержку борцам за независимость и будет мобилизовывать общественное мнение в африканских странах».

Советскую сторону это явно не устраивало. Семенов высказал опасения в связи с решением ОАЕ и ряда государств, поддерживавших Лумумбу, отозвать свои войска из Конго в форме риторического вопроса: «Не откроет ли вывод войск африканских стран из Конго возможности для установления неограниченного господства там западных стран?». Посол ответил пропагандисткой фразой: «Африканские страны, отозвав свои войска из Конго, скомпрометируют действия ООН в Конго и разоблачат вмешательство ООН во внутренние дела страны». И предложил обсудить «практические вопросы» оказания помощи сторонникам Лумумбы.

Внятного заявления о советских намерениях в отношении режима Гизенги не прозвучало. Семенов говорил общие, напоминающие лозунги фразы, рассчитывая выяснить, насколько вероятна односторонняя помощь ОАР стэнливильскому правительству: «Империалисты блокировали Конго и делают вид, что Конго в их руках. Но это не так. Леопольдвиль – это не Конго, а Мобуту – это не Леопольдвиль. Организация практической помощи сторонникам Лумумбы имеет большое значение. Одними речами свергнуть империалистов в Конго нельзя». Ответ Эль-Куни не оставлял сомнений, что действовать в одиночку его страна не будет: «Одна ОАР без поддержки СССР и других своих друзей ничего не сможет сделать в Конго. Поэтому она хотела бы заручиться поддержкой в этом деле». На что Семенов заявил: «Мы не имеем каких-либо особых интересов в Конго». Убедившись, что советской помощи ждать не следует, посол сообщил, что правительство его страны окончательно решило отозвать свои войска из Конго, и выразил надежду, что другие африканские страны, чьи контингенты задействованы в операции ООН, поступят так же.

В течение двух первых недель декабря ряд афро-азиатских стран, чьи войска находились в Конго, заявили о намерении вывести их из-под командования ООН. В личных беседах и посланиях ганский президент Кваме Нкрума убеждал их не делать этого. Африканским коллегам он сулил скорое появление Африканского командования, которое и обеспечит урегулирование конголезского кризиса. «Умоляю тебя, – писал он Секу Туре 14 декабря, – проявить терпение и позволить твоим войскам остаться в Конго под командованием ООН». В противном случае, предостерегал Нкрума, «мы можем столкнуться с ситуацией, когда африканские войска в Конго, вероятно, будут сотрудничать с империалистами».

Нкрума рассчитывал под эгидой Африканского командования оказать военную помощь правительству Гизенги. Британское Министерство по делам Содружества располагало следующей информацией, полученной из «чрезвычайно деликатных источников»: «Нкрума оказывает давление на Насера, чтобы тот не выводил контингент ОАР из Конго, а, напротив, оставил его там и вместе с идеологически близкими странами, такими как Марокко, Эфиопия, Гвинея и Мали, сформировал раскольнические силы предположительно для действий вопреки приказам командования войск ООН в Конго. Их первоочередной задачей является восстановление пролумумбовских властных структур в Стэнливиле и вокруг него».

Призыв Нкрумы был услышан. 22 декабря король Марокко Мухаммед V пригласил на конференцию в свою страну глав всех афро-азиатских стран, чьи контингенты находились в Конго (кроме Туниса). Повестка включала согласование единой позиции по Конго и, в частности, обсуждение возможности переподчинения своих контингентов правительству Гизенги. Лидеры Ганы, Гвинеи, Мали, ОАР и Цейлона приглашение приняли. Индия, Индонезия, Либерия, Судан и Эфиопия участвовать в конференции отказались.

Никаких альтернативных ООН структур Запад в Конго терпеть не собирался. Хаммаршельд заявил представителю Великобритании в ООН Патрику Дину, что «правительство, которое оставит свои войска в Конго и выведет их из состава ооновского контингента без согласия Касавубу, будет считаться агрессором». Нкрума подвергся жесткому прессингу.

Администрация Эйзенхауэра из-за «недружественной» позиции Ганы по Конго заморозила тридцатимиллионный заем на строительство гидроэнергетического комплекса на р. Вольта. Нкрума считал этот проект становым хребтом индустриализации Ганы и полагал его реализацию одной из своих главных целей. Генерал Александер через день встречался с президентом, убеждал его отказаться от затеи с Африканским командованием. Генерал сообщил в Лондон, что в позиции Нкрумы наметились позитивные сдвиги, но нет уверенности, что удалось окончательно переубедить президента.

Тогда были задействованы самые крупные калибры. 30 декабря премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан направил Нкруме секретное послание. Оно весьма походило на инструкцию и содержало недвусмысленные предупреждения. «Я уверен, – писал Макмиллан, – что, беседуя с коллегами в Марокко, вы будете твердо помнить о следующем. Любые попытки ослабить или подорвать присутствие Объединенных Наций в Конго или вмешаться извне, в обход Объединенных Наций, очень опасны. Последствия, боюсь, окажутся далеко идущими. Это может обострить холодную войну на территории Конго, и что еще хуже, разделить Африку на два враждебных лагеря. Кроме того, если любая страна попытается действовать в Конго, не подчиняясь ООН, она обязательно получит отпор. Возникнет угроза существованию этой организации, сложится очень опасная ситуация. У всех нас появятся тяжелейшие проблемы». Нкрума в своей книге о Конго это письмо не упоминает. Автор не встречал на него ссылок у других исследователей.

Просьбы Гизенги о помощи СССР становились все более настойчивыми. Прибывшая в Каир 18 декабря делегация в составе трех эмиссаров стэнливильского правительства на следующий день направила телеграмму Хрущеву. Пренебрегая дипломатическим языком, они упрекали Советский Союз в «инерции и бездеятельности» и призывали его лидера пойти на «прямое вмешательство» в конголезскую ситуацию. Конкретно они просили, точнее «умоляли», «вернуть пять самолетов “Ильюшин”, переданных правительству Лумумбы», чтобы «положить конец беззакониям Мобуту-Касавубу». О характере грузов, который лумумбисты хотели бы получить на «Илах», говорилось недвусмысленно: «Бельгийские, американские, французские колонизаторы и НАТО не останавливаются ни перед чем и даже поставляют автоматическое оружие, самолеты, боеприпасы клике Мобуту-Касавубу, несмотря на присутствие ООН в Конго. <…> Почему СССР не может помочь законному и демократическому правительству, пользующемуся поддержкой конголезского народа?» Обращение осталось без ответа.

22 декабря от Гизенги пришла телеграмма с просьбой о том, чтобы «моя страна в кратчайший срок учредила посольство в Вашей стране». Хрущев распорядился разослать телеграмму для ознакомления членам, кандидатам в члены Президиума ЦК КПСС и министру иностранных дел А. А. Громыко.

Внешне сохраняя задиристую, наступательную риторику, Хрущев избегал шагов, которые могли бы привести к эскалации конфронтации с западными державами. Он понимал, что они переиграли его в далеком «сердце Африки», и хотел выйти из конголезского кризиса, по возможности, сохранив лицо.

 

Дружественные СССР страны выводят войска из Конго

Конец декабря 1960 г. и январь 1961 г. ознаменовались военными успехами сторонников П. Лумумбы. 25 декабря рота армии правительства Антуана Гизенги прибыла на джипах из Восточной провинции в Букаву, столицу соседней провинции Киву, арестовала губернатора и командира военного гарнизона. Считалось, что он лоялен Мобуту, но никакого сопротивления оказано не было. Население отнеслось к смене власти равнодушно. Силы ООН держали нейтралитет. Попытка Мобуту отбить Букаву 30 декабря окончилась полным провалом. Попав под вражеский огонь, его солдаты обратились в беспорядочное бегство или сдались в плен. Войска Гизенги легко овладели северными районами Катанги, где соединились с повстанцами балуба, ведущими партизанскую войну против режима Чомбе, вошли в Экваториальную провинцию. Лумумбу и правительство Гизенги поддерживали население и власти северной части провинции Касаи. К середине января лумумбисты контролировали почти половину территории Конго.

Спецслужбы США оценили эти события как проявление «хорошей жизнеспособности» режима Гизенги. Американцы были невысокого мнения о боеспособности войск Мобуту и считали, что у него немного шансов выиграть противостояние со сторонниками Лумумбы. «Я обеспокоен, – телеграфировал в Госдепартамент посол Клэр Тимберлейк, – тем, как меняется ситуация на фронтах и все более скептически отношусь к возможностям Мобуту остановить неблагоприятное развитие событий, не говоря уже о том, чтобы изменить его в свою пользу. Лояльные Мобуту части КНА ненадежны, они идут за тем, кто им больше платит, они не хотят сражаться, но хотят быть на стороне победителя. Не вызовет удивления, если после нынешних или будущих успехов Гизенги войска КНА подумают, что за ним будущее и перейдут на его сторону». Посол предупреждал, что «без преувеличения мы сейчас находимся в ситуации, когда захват власти Лумумбой может стать весьма вероятным».

Гизенга продолжал бомбардировать Кремль телеграммами с призывами о помощи. 4 января 1961 г. он сообщил Хрущеву, что «бельгийские войска из Руанды-Урунди совместно с солдатами Мобуту атакуют наши части в Букаву» и «от имени конголезского народа» попросил «прямого и немедленного военного вмешательства». Ответа не последовало. «Прямое» и «военное» вмешательство в конголезский кризис в советские планы не входило.

Военные успехи Гизенги произвели впечатление на участников конференции, проходившей в Касабланке 3–7 января 1961. Появились новые участники – представители Временного правительства Алжира, Ливии, правительства Лумумбы и «сенегальской оппозиции». Там собрались главы следующих государств: Ганы (Кваме Нкрума), Гвинеи (Секу Туре), Мали (Модибо Кейта), Марокко (Мухаммед V, председатель), ОАР (Гамаль Абдель Насер).

Обсуждение положения в Конго было бурным. По информации, полученной от доверенных лиц генерала Александера, многие «склонялись к тому, чтобы вывести свои войска из подчинения командования ООН и оставить их в Конго для поддержки Гизенги/Лумумбы». Нкрума внял предостережениям Макмиллана и был категорически против действий в обход ООН. Он настаивал на необходимости сохранения войск африканских стран в Конго под командованием ООН до тех пор, пока они не перейдут в подчинение Африканского командования. Но его не существовало даже на бумаге. Идею создания командования Нкрума выдвинул раньше, но шансы на то, что оно станет реальностью, стремились к нулю. Игра в фантом Африканского командования была остроумным ходом Нкрумы для выхода из затруднительной ситуации, когда надо было занять прозападную позицию и сохранить репутацию радетеля интересов африканцев.

В принятой резолюции по Конго выражались «намерение и решимость <…> вывести свои войска и другой военный персонал, находящиеся в подчинении Оперативного командования Объединенных Наций в Конго». Это было оптимальным решением в условиях, когда СССР не оказывал военной помощи сторонникам Лумумбы. О правительстве Гизенги упоминаний в резолюции не было.

Если бы несколько африканских стран вывели свои войска в Конго из подчинения командования ООН, то объективно возникла бы необходимость в учреждении другого наднационального командования, африканского. Поскольку этого не случилось, участники конференции решили отложить первую встречу начальников штабов армий стран, которые могли бы сформировать Командование, и согласились, что оно не будет функционировать в Конго ни в рамках ООН, ни как самостоятельная структура.

Карикатура из журнала «Крокодил»

По настоянию Нкрумы в конголезской резолюции конференции срок вывода войск из Конго был оставлен открытым. Он зависел от выполнения ООН требований, изложенных в резолюции. Речь шла ни больше, ни меньше как о разоружении «незаконных банд Мобуту», освобождении из тюрем «всех членов парламента и законного правительства Республики Конго» и т. п. Хаммаршельд никогда бы не пошел на это, и, следовательно, войска могли находиться в Конго под командованием ООН до конца операции.

Вернувшись в Аккру из Касабланки, Нкрума сказал встречавшему его в аэропорту Александеру: «Я дрался как лев». Александер доложил в Лондон, что Нкрума оказал на ход конференции «крайне необходимое сдерживающее влияние», что «вызывает огромное удовлетворение».

Это не помешало Нкруме сотрудничать с Советским Союзом в создании «Единых вооруженных сил Африки». Именно этим занимался в Гане в качестве «военного консультанта от СССР» генерал-майор В. Г. Куликов, выдающийся советский военачальник. Прибыл он туда в январе 1961 г. «по просьбе» Нкрумы и «по решению министра обороны Малиновского и министра иностранных дел Громыко». Подробностей своей миссии Куликов не раскрыл, но Африканское командование как реально действующий орган так и не было создано.

Мали вывела свой контингент из Конго в ноябре 1960 г., еще до начала конференции. Гвинея сделала это в январе 1961 г., ОАР – в феврале, Марокко – в марте-мае. Госдепартамент США оценил вывод позитивно и поручил делегации США в ООН убедить Хаммаршельда заменить «ненадежные» подразделения более «надежными» войсками из африканских и латиноамериканских государств.

Ганский контингент остался. «Дальнейшие события в Конго, – пишет Нкрума, – убедили меня в правильности принятого в январе 1961 решения не выводить ганские войска». Трудно оценить это иначе как попытку оправдать свой крупный просчет. Он стоил жизни десяткам ганских военнослужащих. Мобуту организовал провокацию, в результате которой его части разоружили ганцев, находившихся в Порт-Франки, а когда к тем на выручку направилось подкрепление, стали расстреливать безоружных, убив 120 человек. Генерал Александер, еще недавно хваливший решение Нкрумы оставить войска в Конго, теперь призвал их вывести, чтобы предотвратить «уничтожение вашей прекрасной молодой армии». Сходную позицию занял Хаммаршельд.

Советское правительство поддержало принятую в Касабланке конголезскую резолюцию и «мнение глав независимых африканских государств о необходимости принятия срочных мер в помощь независимой Республике Конго». Действенность этих мер зависела «в первую очередь от единства и решимости африканских государств».

Такого единства, а тем более решимости, не было. Судан твердо стоял на позиции, что транспортировка грузов в Конго через его территорию будет осуществляться только с разрешения ООН. Попытки советских дипломатов договориться с суданским руководством о провозе грузов без согласия ООН оказались неудачными. Не удалось даже добиться доставки гуманитарной помощи, подготовленной Красным крестом. США предложили Судану несколько вертолетов для обнаружения «перевозки африканскими и другими странами какого-либо снаряжения для Гизенги».

Заместитель министра иностранных дел СССР В. С. Семенов во время беседы с президентом Насером в Каире 31 января 1961 г. спросил, «какие меры, по мнению правительства ОАР, следовало бы предпринять для оказания воздействия на правительство Судана с целью получения его согласия на провоз грузов». Насер рассказал о бесплодных попытках африканских стран решить эту проблему. По поручению Касабланкской конференции министр иностранных дел Ганы Ако Аджей «говорил с премьером Судана [Аббудом] о транспортировке грузов для Стэнливиля». И получил следующий ответ: «Правительство Судана ничего не будет делать вне рамок ООН». Неудачей окончилась аналогичная миссия посла ОАР в Хартуме. Насер «попросил Гизенгу, чтобы конголезцы сами установили контакт с Аббудом, но и они в этом деле не преуспели». Насер считал, что единственный способ доставки грузов в Стэнливиль – парашютирование, причем «без согласия и предупреждения суданских властей; в противном случае все будет известно западникам», однако «проведение такой операции сопряжено с риском и международными осложнениями».

Сославшись на информацию своих «связных офицеров», президент сообщил, что дела у Гизенги идут плохо: «нет вооружения, горючего, мало денег, слаба организация государственной и политической работы, среди конголезских деятелей нет единства и сработанности». Обстановка в стране в целом тяжелая – «национальные силы по существу разгромлены, многие лидеры посажены в тюрьму, а другие перешли на сторону Чомбе и Мобуту, которые получают все». Небольшая военная помощь, которую ОАР была готова оказать правительству Гизенги, не могла спасти положения. Уходивший из Конго египетский батальон получил приказ передать «половину оружия войскам Гизенги: легкие минометы и оружие, боеприпасы». Семенов посетовал, что «мы пока лишены возможности» послать в Стэнливиль «группу наших дипломатических работников, включая военных». И поинтересовался, есть ли возможность переброски к Гизенге египтян, «имеющих опыт борьбы в Алжире». Насер отшутился, сказав, что, по-видимому, единственный способ перебросить советских представителей в Стэнливиль – «это сбросить их на парашютах».

Президент полагал, что даже если удастся наладить снабжение Гизенги через парашютирование грузов, это не решит «конголезскую проблему». Следовало «развернуть партизанскую войну», и тогда сторонники Лумумбы смогут «обеспечить себя и оружием, и горючим», «совершая налеты на части противника». Насер сообщил Семенову, что посоветовал Гизенге заняться «перекупкой солдат Мобуту» и закупкой оружия у правительственных войск. Такой вариант не был фантастикой, учитывая уровень коррупции среди конголезских силовиков. Главное, считал Насер, обеспечить Гизенгу деньгами «для приобретения оружия на месте».

Из Каира Семенов вылетел в Хартум, где безуспешно пытался добиться согласия Аббуда на транспортировку советских грузов через территорию Судана. Советское руководство выбрало наименее рискованный способ поддержки режима Гизенги – оказание финансовой помощи. «Через посредство ОАР» его представителю в Каире Пьеру Мулеле было передано в два приема 500 тыс. долларов.

К финансовой помощи, в конечном счете, свелась и поддержка стэнливильского правительства Чехословакией, единственной социалистической страной, у которой до мобутовского переворота было посольство в Конго. ЧССР по просьбе правительства Гизенги пыталась организовать воздушную линию Прага-Каир-Хартум-Стэнливиль. Все опять уперлось в отказ суданского правительства дать разрешение на полеты чехословацких самолетов через территорию Судана. Было получено «согласие на организацию на территории ОАР складирования специмущества (оружия и военного снаряжения – С. М.) Чехословакии для Конго», но МИД страны «заявило, что оно не видит возможности транспортирования этого имущества в Конго через Судан». Правительство Чехословакии перевело 25 тыс. ф. ст. в свое посольство в Каире для передачи представителю Гизенги, но деньги он не получил. «Компетентные органы» Чехословакии не доверяли Мулеле. «Известно, – заявил посол Чехословакии в СССР Рихард Дворжак заместителю министра иностранных дел Η. П. Фирюбину, – что Мулеле живет в Каире на широкую ногу и окружен компанией, состоящей из весьма сомнительных лиц, в числе которых не исключено наличие агентов империалистических разведок».

СССР не удалось дать адекватный ответ на смещение Лумумбы и высылку советского посольства из Конго. Расчет завоевать большинство в ООН, сместив Хаммаршельда и заменив его тройкой, оказался несостоятельным. Приглашая в состав «тройки» представителей афро-азиатских стран, Хрущев хотел заручиться их поддержкой в противостоянии с Западом, в том числе и в Конго. Результат оказался обратным. Афро-азиатские государства резонно сочли, что осуществление хрущевской концепции «коллективного руководства» лишит ООН исполнительной дееспособности, и поддержали Хаммаршельда. Советская дипломатия не справилась с заведомо невыполнимой задачей: убедить руководителей дружественных африканских стран вывести свои военные контингенты из подчинения командования войсками ООН в Конго с тем, чтобы они обеспечили силовую поддержку правительству Лумумбы/Гизенги. Охотников оказаться на переднем крае холодной войны в Конго без гарантированной советской военной поддержки не нашлось. Внешне сохраняя задиристую, наступательную риторику, Советский Союз избегал шагов в Конго, которые могли бы привести к эскалации кризиса.

 

Убийство Лумумбы режимом Чомбе по указанию бельгийских властей предельно обострило ситуацию в Конго, стало вызовом, на который СССР не мог не ответить. Трагическая смерть Лумумбы сделала актуальными самые радикальные сценарии развития конголезского кризиса. Наступил «момент истины».

 

Конголезский план администрации Джона Кеннеди

20 января 1961 г. вступил в должность новый президент США Джон Кеннеди. Взгляды выдвиженца Демократической партии на колониализм, национально-освободительное движение, движение неприсоединения отличались от эйзенхауэровских. Предыдущая республиканская администрация руководствовалась в отношении Африки оборонительной стратегией. Она была продиктована опасением, что «преждевременная независимость» и «безответственный национализм» откроют континент для коммунистического проникновения. Эйзенхауэр считал развал колониальной системы в Африке «разрушительным ураганом» и видел главную цель американской политики в Африке в помощи европейским колониальным державам в преодолении последствий этого стихийного бедствия.

Кеннеди рассматривал деколонизацию как данность, с которой не нужно бороться, а надо возглавить и использовать для обеспечения национальных интересов США. Для этого следовало придать африканской политике «необходимую гибкость и свободу действий», учитывать интересы бывших метрополий, союзников по НАТО, но не ставить их во главу угла.

В отличие от предшественников Кеннеди считал политику нейтралитета и неприсоединения не «переходной стадией к коммунизму», а неизбежным следствием деколонизации, которое может быть полезным для борьбы с коммунизмом. Неприемлемым для него был нейтрализм, прикрывающий ориентацию на Советский Союз. «Истинный», «реальный», «объективный» нейтрализм не только не представлял угрозы для Соединенных Штатов, напротив, он мог превратиться в мощное оружие в холодной войне.

Целью американской политики в Африке стала не «борьба за торжество капитализма в африканских государствах и союзнические отношения с ними в военной сфере», а «недопущение превращения континента в сферу влияния коммунистического блока». Доктрина сдерживания коммунизма оставалась краеугольным камнем стратегии США в Африке. Кеннеди облек ее в более понятную и привлекательную для африканцев идеологическую упаковку. Как и его предшественник, новый президент считал, что холодная война должна носить тотальный характер – вестись «за умы, души, жизни людей и территории».

1 февраля 1961 г. Кеннеди одобрил концепцию новой американской политики в Конго, которая стала компромиссом между «африканистами» (помощник Госсекретаря по африканским делам Меннен Уильямс, заместитель Госсекретаря Честер Боулс, представитель США в ООН Адлай Стивенсон) и «европеистами» (Госсекретарь Дин Раск, советник президента по национальной безопасности Мак Джордж Банди) в его администрации. Целью США было «создание и сохранение единого Конго, где существовали бы твердые гарантии против захвата его коммунистами». При сложившейся в стране ситуации необходимо было «остановить скатывание Конго к распаду, что позволит Гизенге укрепить контроль над Восточной провинцией, превратит этот район в коммунистический форпост, в раковую опухоль, которая при содействии коммунистов может распространиться на другие части Конго и Африки».

Концепция содержала план из трех пунктов. Во-первых, считалось необходимым «усилить мандат ООН». ООН необходимо было наделить «ответственностью за поддержание закона и порядка, чтобы нейтрализовать военный фактор внутри Конго». Планировалось подчинить международной организации все конголезские силовые структуры. Второй пункт предусматривал создание «более представительного конголезского правительства». США следовало «оказать влияние на бельгийцев, Касавубу и других», чтобы обеспечить создание «правительства среднего пути» (middle-of-the-road-government). Его состав должны были определить «конголезские политические лидеры» на Круглом столе, организованном Касавубу, и одобрить вновь созванный парламент.

На случай неудачи Круглого стола существовал «запасной вариант»: создание «другими способами» «правительства на широкой основе, куда войдут представители всех основных политических сил Конго». Конголезская конституция подлежала пересмотру, чтобы «обеспечить федеративное государственное устройство» и «исключить отделение территорий». После начала работы нового правительства можно было освободить политических заключенных, включая Лумумбу, который уже не смог бы вернуть себе пост премьер-министра. «В идеале» самой надежной гарантией против возвращения Лумумбы к власти считалось создание в Конго «администрации ООН», которая «осуществляла бы все управленческие функции».

Прощупывание почвы для создания «более представительного» правительства началось еще до одобрения плана Кеннеди. 25 января в Леопольдвиле открылся Круглый стол, созванный Касавубу. Его сторонники оказались в гордом одиночестве: представители двух других конголезских центров силы – Стэнливиля и Катанги – отказались участвовать, несмотря на сильный нажим на Чомбе со стороны США. Участники высказались за возобновление работы парламента и федеративную форму государственного устройства. Это создавало основу для «дружбы» Касавубу с Гизенгой против Чомбе. Последовавшие вскоре события сделали такое развитие событий невозможным по крайней мере в ближайшей перспективе.

Победа Кеннеди на президентских выборах породила у сторонников Лумумбы надежды на благоприятные перемены в судьбе лишившегося власти премьер-министра. На конференции по конголезскому кризису, проходившей в Вашингтоне в 2004 г., Т. Канза сообщил, что жена президента Франклина Рузвельта Элеонора Рузвельт познакомила его с Кеннеди в 1958 г., а в ноябре 1960 г. представитель правительства Лумумбы в ООН передал избранному президенту США меморандум. Канза просил поддержать созыв конголезского парламента, и, если тот снова вынесет Лумумбе вотум доверия, не препятствовать его возвращению во власть. Если же парламент откажет в доверии, Лумумба станет лидером оппозиции. Еще Канза рассказал, что Кеннеди якобы договорился с Хаммаршельдом, что Лумумба будет «живым» под охраной ООН по меньшей мере до 25 января 1961 г., дня инаугурации. Ответы Канзы на вопросы Л. Девлина не прояснили, какой была реакция Кеннеди на меморандум, была ли она вообще.

До 25 января Лумумба не дожил.

 

Убийство Лумумбы

Даже в полной изоляции в военной тюрьме Тисвиля Лумумба представлял серьезную опасность для противников. К середине января 1961 г. лумумбисты контролировали почти половину территории Конго, войска Мобуту не оказывали серьезного сопротивления, беспорядочно отступали и сдавались в плен. По оценке Госдепартамента, в январе «акции Лумумбы и Гизенги ощутимо выросли, а акции Касавубу и Мобуту ощутимо упали, несмотря на принятие ООН резолюции в поддержку Касавубу, и частично из-за этой пирровой победы». Еще более определенно выразился Лоуренс Девлин в телеграмме, направленной 13 января в Вашингтон: «Сотрудники ЦРУ и посольства считают, что нынешнее правительство может пасть в течение нескольких дней, что неминуемо приведет к хаосу и возвращению [Лумумбы] к власти».

4 января 1961 г. Лумумба передал на волю два письма. В первом, адресованном «руководителям ООН», он рассказал об условиях содержания. Одиночная тесная сырая камера, «отвратительная и грязная пища», так что приходится голодать по три-четыре дня, никаких прогулок и контактов с внешним миром, отсутствие газет и книг. Более месяца не меняют нательное и постельное белье, лишили обуви. Не оказывают медицинской помощи, не вызывают к судье, не предоставляют адвоката. Мобуту же в интервью прессе говорил, что Лумумба содержится чуть ли не в курортных условиях: «в его распоряжении трое слуг, он спит в хорошей постели, национальная армия ежедневно расходует тысячу франков на содержание его и его компаньонов».

На плохое обращение Лумумба сетовал и во втором письме, племяннику Альберу Онавело. И сообщал, что солдаты из охраны помогают ему, рискуя быть арестованными. Среди личного состава гарнизона было много сторонников Лумумбы. Они даже попытались освободить его, но помешал начальник охраны подполковник Луи Бобозо, комендант военного лагеря Кэмп Харди, где находилась тюрьма. Около 50 солдат пошли под арест.

В ночь с 12 на 13 января солдаты снова взбунтовались, они требовали повышения жалования, смены правительства и освобождения Лумумбы. Когда новость об этом достигла Леопольдвиля, европейцев охватила паника. По городу поползли слухи, что Лумумба освобожден и во главе армейской колонны идет на столицу, чтобы «установить власть революционного правительства». В Тисвиль направились Мобуту, Касавубу и все их ближнее окружение. Девлин отговаривал Мобуту ехать, опасаясь, что в случае неудачи страна останется без руководства. Тот ответил: «Ситуация такова, что все или ничего. Все или ничего». Деньгами и уговорами солдат удалось успокоить, но не было никаких гарантий, что в следующий раз расквартированное в Кэмп Харди подразделение не выпустит Лумумбу на свободу. 15 января представитель генсека ООН в Конго Раджешвар Дайял телеграфировал Хаммаршельду: «Здесь распространено мнение, что выход Лумумбы на свободу – это вопрос нескольких дней».

Бельгийские правящие круги считали такой вариант катастрофой, чреватой потерей всех позиций в бывшей колонии. После ареста Лумумбы его судьба не раз обсуждалась между бельгийскими и конголезскими высокопоставленными чиновниками. Бельгийцы не хотели, чтобы центральное правительство ассоциировалось с «нейтрализацией» Лумумбы. С Касавубу и Мобуту они собирались выстраивать тесные и долгосрочные отношения. «Грязную работу» целесообразно было поручить лидерам сепаратистских режимов Альберу Калонжи в Касаи или Моизу Чомбе в Катанге. Калонжи был готов принять Лумумбу немедленно, поклялся расправиться с ним и сделать вазу из его черепа. Верная смерть ожидала Лумумбу и в Катанге. «Если он появится здесь, – заявил катангский министр внутренних дел Годфруа Мунонго, – мы сделаем то, чего не смогли сделать бельгийцы, мы убьем его».

Когда стало очевидно, что перспективы освобождения Лумумбы и его возвращения во власть реальны, Брюссель пошел на крайние меры. Как выразился советник Мобуту бельгийский полковник Луи Марлиер: «Лумумбу надо уничтожить. Эта санитарная мера пойдет на благо обществу». 14 января Марлиер направил майору катангской службы безопасности бельгийцу Арману Вердикту следующую радиограмму: «Запросите согласия еврея [Чомбе] принять сатану [Лумумбу]». Чомбе колебался. Согласие означало признание юрисдикции центрального правительства над Катангой, «полную независимость которой» Чомбе провозгласил 11 июля 1960 г. Многочисленные бельгийские советники Чомбе были против того, чтобы с Лумумбой расправились на территории Катанги, понимая, что это может стать началом конца ее «независимости». Вечером 14 января на заседании Государственного совета было принято решение дать отрицательный ответ на радиограмму Марлиера. Лумумба, считал Совет, станет «чашей яда» для государства Катанга.

Позиция катангских властей изменилась, после того как бельгийский министр по африканским делам Линден д’Аспремон направил консулу в Катанге Анри Кренеру телеграмму: «Министр д’Аспремон лично настаивает, чтобы президент Чомбе как можно быстрее разрешил перевод Лумумбы в Катангу. Пожалуйста, информируйте меня постоянно». 16 января в телефонном разговоре с Касавубу Чомбе дал согласие на доставку плененного Лумумбы в Катангу.

Осталось решить, куда везти Лумумбу, в Элизабетвиль, столицу Катанги, или Баквангу. Аэропорт Бакванги контролировал ганский контингент войск ООН, и не было никаких гарантий, что ганцы не возьмут Лумумбу под защиту. Аэропорт Элизабетвиля был «надежнее». По соглашению между ООН и Чомбе катангцы и бельгийцы контролировали диспетчерскую вышку и военную часть аэропорта, а «голубые каски» (шведская рота) – его гражданскую секцию. Решено было переправить Лумумбу в Элизабетвиль, но считать Баквангу запасным вариантом. Вечером 16 января в Леопольдвиле в обстановке строжайшей секретности была разработана операция по транспортировке Лумумбы в Катангу.

Расследованием гибели Лумумбы занимались комиссия ООН, комиссия сената США, десятки журналистов и исследователей. Долгое время считалось, что главными виновниками расправы над Лумумбой были конголезские власти в Леопольдвиле и Катанге. В 1999 бельгийский журналист Людо де Витте выпустил книгу «Убийство Лумумбы», где на основе найденных им архивных документов доказал, что конголезские враги Лумумбы были исполнителями воли и планов высшего руководства Бельгии. В 2000 г. по решению бельгийского парламента была создана официальная комиссия «для расследования обстоятельств убийства Патриса Лумумбы и возможного участия в этом бельгийских политиков». Комиссия установила, что убийство было «преднамеренным», «некоторые члены бельгийского правительства и другие бельгийцы, не занимавшие официальных должностей, несут моральную ответственность за возникновение обстоятельств, приведших к смерти Лумумбы». 5 февраля 2001 г. министр иностранных дел Бельгии Луи Мишель признал «моральную ответственность» Бельгии за гибель Лумумбы, его родственникам была выплачена компенсация.

Сенатская комиссия, расследовавшая возможную причастность граждан США к смерти Лумумбы, установила: «Сотрудники ЦРУ в Конго заранее знали о плане центрального правительства передать Лумумбу в руки его злейших врагов, на верную смерть». Доказательств «участия ЦРУ в этом заговоре и его причастности к событиям в Катанге, которые привели к гибели Лумумбы», не обнаружилось. Право на ликвидацию Лумумбы ЦРУ оставило бельгийцам и конголезцам. Можно согласиться с оценкой М. Калб роли США в убийстве конголезского премьера: «ЦРУ хотело избавиться от Лумумбы, убить его не удалось, и, в конце концов, оно предоставило это бельгийцам и катангцам. Изученные свидетельства не оставляют сомнений, что американские официальные лица поощряли конголезских врагов Лумумбы уничтожить его, когда казалось, что он может вернуть себе пост премьер-министра, перевести часы назад в лето 1960 г. и восстановить позиции русских в Конго».

Стараниями Людо де Витте и комиссии, обстоятельства убийства Лумумбы выяснены до мелких деталей. Вечером 16 января два автомобиля выехали в Леопольдвиль в направлении Тисвиля. В них находились глава службы безопасности Конго Виктор Нендака и трое конвоиров для Лумумбы. В бытность крупным функционером партии Лумумбы Нендака был уличен в растрате партийных средств. Лумумба придал факты о коррумпированности гласности и простил Нендаку. Тот затаил обиду, стал злейшим врагом Лумумбы и теперь упивался местью. После неудачного побега Лумумба некоторое время содержался в военном лагере в предместье Леопольдвиля, где Нендака лично его избивал.

Машины шли на большой скорости, Нендака спешил. Бобозо предупредил, что забирать Лумумбу лучше до рассвета, пока гарнизон спит, иначе снова могут вспыхнуть беспорядки. На проходную лагеря Кэмп Харди Нендака прибыл в 4.30 утра. Он вручил Бобозо подписанный президентом Касавубу документ, предписывающий передать ему Лумумбу и двух его соратников – вице-председателя сената Жозефа Окито и министра по делам молодежи Мориса Мполо. Подполковник приказал их привести. Он предоставил Нендаке дополнительную охрану и 3 автомобиля. В 5.30 кортеж покинул Кэмп Харди, и Бобозо направил в Леопольдвиль радиограмму: «посылка отправлена».

Через час пленники были доставлены на грунтовую взлетно-посадочную полосу, принадлежавшую бельгийской цементной компании. Вскоре там сел небольшой самолет, который взял на борт семь человек: Нендаку, трех конвоиров, Лумумбу, Мполо и Окито. Сразу после взлета солдаты принялись избивать пленников. Избиение прекратил пилот-француз, сказав, что самолет перегружен, и любые резкие движения могут вызвать опасный крен. На протяжении всего полета до Моанды, фешенебельного уединенного курорта на Атлантическом побережье, соблюдался режим радиомолчания. Там на аэродроме стоял готовый к полету DC-4, и находилось около десятка солдат, которыми командовали Клеофас Мукамба, уполномоченный департамента внутренних дел провинции Леопольдвиль, и министр обороны Фердинанд Казади. Когда пленников пересадили на DC-4, Нендака объявил, что пунктом назначения является Элизабетвиль. Передав «посылку» Мукамбе и Казади, Нендака отправился в Леопольдвиль.

DC-4 – четырехмоторный самолет с пятьюдесятью пассажирскими креслами в салоне. Места было много, и в течение всего полета солдаты избивали и унижали пленников. Лумумба, Мполо и Окито сидели рядом, пристегнутые ремнями к креслам и связанные веревками. Их глаза, уши и рты были заклеены лейкопластырем. Их по очереди ставили в проход на колени, пинали ногами и били прикладами. Лумумбу не оставляли в покое даже когда он сидел, периодически наносили удары кулаком в область желудка. Редкие передышки случались, когда солдаты решали отдохнуть и выпить виски, передавая бутылку друг другу. У разгоряченных спиртным конвоиров разыгралась фантазия. У Лумумбы вырвали клок бороды и заставили его проглотить волосы. За действиями солдат молча наблюдал Казади. Похоже, его беспокоило лишь одно: доставить «груз» живым. Экипаж, состоявший из четырех европейцев, пытался остановить истязания, ссылаясь на угрозу безопасности полета. После нескольких неудачных попыток, не выдержав ужасного зрелища, пилоты заперлись в кабине и вышли оттуда только после посадки. Один из них снял на камеру отдельные эпизоды того, что творилось на борту, сдал пленку на проявку в Южной Африке, и она «потерялась».

В 5 часов вечера DC-4 совершил посадку в аэропорту Элизабетвиля. Его встречали три катангских министра, несколько отставных бельгийских военных, советников Чомбе. Сектор аэродрома, где приземлился DC-4 с Лумумбой, охранялся полицией, непосредственно самолет был оцеплен военной полицией, вблизи от него занял позицию бронетранспортер. Из самолета вытолкнули Лумумбу, Мполо и Окито. Они были связаны друг с другом веревкой, их вид не оставлял сомнений, что с ними делали во время полета: разбитые, кровоточащие губы и носы, опухшие от побоев лица, разорванная окровавленная одежда. Короткий путь до поджидавшего джипа они прошли под ударами прикладов. Это видели многочисленные свидетели (только что прибыл рейс из Брюсселя). За происходящим бесстрастно наблюдали шведские военнослужащие из контингента ООН.

В сопровождении охраны пленники были доставлены на принадлежавшую бельгийцу птицеводческую ферму в 3,5 км от аэропорта. Пленников поместили в доме, из которого хозяева недавно переехали в новый. Охрану дома и подступов к ферме организовал бельгийский капитан Жюльен Гат, командир батальона военной полиции Катанги, самого боеспособного силового подразделения режима Чомбе. Пленников поместили в ванной комнате, где они сидели на цементном полу со связанными сзади руками. Периодически их выводили в гостиную и избивали. Приезжавшие два раза на ферму Чомбе и его министры не только не останавливали бивших Лумумбу и его товарищей солдат, но и сами не отказывали себе в удовольствии нанести несколько ударов.

Узнав о доставке Лумумбы в Элизабетвиль, Чомбе собрал в 17.45 совещание кабинета министров. Оно больше напоминало праздничный фуршет. В изобилии подавали спиртное, участники входили и выходили, группами ездили «навестить» Лумумбу. Споров о его судьбе не было. Быстро решили, что его следует убить без суда и следствия, не предавая дело огласке. Обсуждали, кто и как это должен сделать. О деталях договорились быстро. Предложение Казади отрезать у мертвого Лумумбы ухо или руку и привезти это в Леопольдвиль как доказательство его смерти, было отвергнуто. Около 21.00 решили, что действовать следует немедленно.

Около 22.00 Лумумба, Окито и Мполо в наручниках были посажены на заднее сидение автомобиля. За рулем сидел Франс Вершер, бельгийский советник главного инспектора полиции Катанги, рядом расположился Гат. Вскоре машина тронулась, она была четвертой в колонне из четырех лимузинов и двух джипов с конвоем, которые шли сзади. В трех передних машинах сидели Чомбе, министр внутренних дел Годфруа Мунонго, министр общественных работ Габриэль Китенге, министр финансов Жан-Батист Кибве, комиссар полиции Элизабетвиля Пиус Сапве. Когда через 45 минут прибыли на место, там было уже все готово. Небольшой участок лесистой саванны был очищен от травы и освещался фарами полицейских машин, приехавших раньше. Стояла наготове расстрельная команда – 8 солдат и 9 полицейских. Рытье могил не заняло много времени: грунт был песчаный, мягкий. Все пассажиры, кроме пленников, вышли из машин, осмотрели поляну, подошли к могилам. Мунонго и Кибве оживленно переговаривались и шутили, остальные молчали, Китенге нервничал, курил одну сигарету за другой.

Лумумбу, Мполо и Окито вывели из машины, Вершер снял с них наручники. «Вы собираетесь убить нас, не так ли?», – спросил его Лумумба. «Да», – последовал ответ. Лумумба воспринял это спокойно и с достоинством. Вершер объявил пленникам, что их расстреляют, и предложил помолиться перед смертью. Они отказались. Первая группа из двух солдат и двух полицейских заняла позицию. Вершер подвел Окито к дереву. «Я хочу, чтобы позаботились о моей жене и детях в Леопольдвиле», – сказал Окито. «Ты в Катанге, а не в Лео», – прозвучало в ответ. По команде Гата раздался залп, и Окито упал замертво, его тотчас бросили в могилу. Настала очередь Мполо. Вторая расстрельная группа сработала четко. Лумумба был последним. Вершер прислонил его к дереву, сам он передвигался с трудом и едва держался на ногах от побоев. Третья расстрельная группа патронов не жалела и буквально изрешетила пулями бывшего главу правительства. Он погиб в возрасте 35 лет, на 201-й день конголезской независимости.

Следующее утро 18 января выдалось для Мунонго тревожным и хлопотным. Ему сообщили, что недалеко от места расстрела замечено подразделение «голубых касок». Появились они там неспроста. Шахтеры из расположенного неподалеку горняцкого поселка слышали ночью стрельбу. С рассветом они направились в направлении, откуда звучали выстрелы и наткнулись на свежие могилы. Из одной торчала направленная вверх человеческая рука. Впоследствии выяснилось, что это была рука Лумумбы. Полицейские не учли, что песчаный грунт имеет свойство быстро проседать.

Полиция немедленно оцепила район, а в министерстве внутренних дел было созвано срочное совещание. Комиссар полиции Катанги бельгиец Жерар Соет обвинял Мунонго и Вершера в неспособности «справляться с делами, которые требуют спокойствия и холодного расчета», говорил об угрозе привлечения к суду за военные преступления. Решили, что Вершер и Соет должны избавиться от трупов «раз и навсегда, чтобы не осталось никаких следов». Соет, энергичный полицейский с 15-летним стажем работы в Конго, вызвался возглавить операцию, призвав в помощь брата Мишеля, инженера департамента общественных работ.

Тем временем новость о доставке Лумумбы и его товарищей в Катангу быстро облетела мир. По Элизабетвилю поползли упорные слухи о том, что Лумумбу «прикончили». Белые поселенцы «отмечали» это событие, распивая шампанское в ресторанах. Радио Катанги сообщило, что «предатель Лумумба» доставлен в Элизабетвиль по «просьбе президента Касавубу и с согласия правительства Катанги» и изолирован в безопасном месте.

Вечером 18 января на место расстрела прибыли Вершер, Сапве, Жерар Соет и 9 полицейских. Тела выкопали, завернули в ткань и погрузили в кузов грузовика. Вершер, Соет и трое конголезцев направились на грузовике в Кисангу, город в 220 км на восток от Элизабетвиля. Вождем в тех местах был единокровный брат Мунонго. Не доезжая Кисанги, остановились, сорвали с тел ткань и сбросили их в наспех вырытую яму за муравейником.

Могила у Кисанги ненадолго стала пристанищем для Лумумбы и его товарищей. Утром 21 января братья Соет и несколько конголезцев выехали из Леопольдвиля на грузовике департамента общественных работ. Они везли дорожные знаки, измерительные инструменты, две большие оплетенные бутыли серной кислоты, пустую 200-литровую бочку из-под бензина и ножовку. Приехав на место, они поставили на дороге знаки и установили теодолит, чтобы проезжавшие думали, что сотрудники департамента общественных работ ведут съемку местности. Могилу нашли не сразу, только к вечеру 22 января. Тела Лумумбы, Окито и Мполо вырыли, пилой и ножами расчленили их, уложили в бочку и залили серной кислотой. Работа была не для слабонервных, мясники пили много виски, замотали лица полотенцами, чтобы смягчить тошнотворный трупный запах. Кислоты не хватило, черепа закопали, зубы и часть костей взяли с собой и выбросили в джунглях, отъехав на приличное расстояние. Впрочем, Ж. Соет взял кое-что на «сувениры». В 2000 г. он показал журналистам два зуба Лумумбы и пулю, извлеченную из его черепа.

Властям Катанги рано или поздно надо было оповестить мир о гибели Лумумбы. Радио Катанги сообщило 10 февраля, что Лумумба и его «сообщники» совершили побег, проделав отверстие в стене помещения, где их содержали, и скрылись на угнанном автомобиле. 13 февраля секретарь министра внутренних дел бельгиец Жан Тиньи выступил перед журналистами в Элизабетвиле и сообщил «подробности». Оказывается, пленники «пробили дыру в стене из мягкого бетона» железными костылями, на которых держался занавес, связали двух солдат, сели в автомобиль и скрылись. Вслед за своим секретарем выступил сам Мунонго. Он заявил: «Сообщаю вам о смерти Лумумбы и его сообщников Оки-то и Мполо. Вчера вечером (то есть 12 февраля 1961 года) из района Колвези в мою частную резиденцию прибыл житель Катанги (я не даю более точных сведений) и сообщил мне, что Лумумба, Окито и Мполо были убиты вчера утром жителями небольшой деревни. Эта деревня получит награду в размере 40 000 франков, обещанную советом министров. Я вам не скажу больше ничего об обстоятельствах смерти беглецов. Я солгал бы, если бы сказал, что смерть Лумумбы меня опечалила. Я говорю с вами откровенно и без обиняков, как я привык это делать. Нас будут обвинять в том, что мы их убили. Я отвечаю: докажите это». Мунонго отказался назвать место захоронения, чтобы «предотвратить паломничество», под предлогом «возможной мести сторонников Лумумбы».

Эту неуклюжую ложь придумал советник Чомбе Александр Белина-Подга-ецкий, элизабетвильский адвокат, эмигрант из России. Ему же принадлежала идея инсценировать задним числом «бегство» Лумумбы и его соратников. 27 января Гат устроил маскарад, снарядив в сторону Касаи кортеж автомашин с полицейской охраной. Полицейские «охраняли» трех своих коллег, переодетых в штатское и загримированных под Лумумбу, Мполо и Окито. Никакие инсценировки не могли прикрыть шитую белыми нитками ложь властей Катанги, которой никто не поверил.

 

Пропагандистское наступление СССР

Трагическая смерть Лумумбы поставила советское руководство в сложное положение. СССР не смог помешать отстранению от власти, аресту и внесудебной расправе с премьер-министром законного правительства дружественной африканской страны. Африканские лидеры получили наглядный урок о реальных возможностях на их континенте противников по холодной войне и воочию убедились, чем может обернуться конфронтация с Западом. Хрущев не мог не отреагировать на такой вызов.

Карикатура из газеты «Правда»

На срочно созванном 13 февраля заседании Совета Безопасности Зорин назвал «гнусное убийство» Лумумбы очередным преступлением колонизаторов, особенность которого «состоит в том, что оно совершено под прикрытием голубого флага Организации Объединенных Наций». Ответственными за это преступление советский представитель назвал «бельгийских колонизаторов, их союзников и агентов». Он утверждал, что в гибели Лумумбы виноваты командование войск ООН и Хаммаршельд: они «сами довели дело до этого позорного преступления своими действиями в Конго вопреки решениям Совета Безопасности и в нарушение их». И выразил недоверие Генеральному секретарю и «его аппарату».

В специальном заявлении советское правительство охарактеризовало убийство Лумумбы и его соратников как «международное преступление». Главными виновниками были названы «колонизаторы, в первую очередь – бельгийские», и Даг Хаммаршельд. Ему достались самая убойная критика и наиболее оскорбительные эпитеты: «С первого дня так называемой “операции ООН в Конго” Хаммаршельд действовал в интересах врагов Конго – бельгийских и иных колонизаторов. Вся линия Хаммаршельда в отношении законного правительства Патриса Лумумбы, по просьбе которого и были направлены в Конго войска ООН, с начала до конца была линией гнусного предательства интересов конголезского народа, принципов ООН и элементарных норм порядочности и чести. Прикрываясь фальшивой личиной беспристрастности, генеральный секретарь ООН помог колонизаторам расчленить и дезорганизовать конголезское государство, вложить оружие в руки иностранных наемников и палачей». Расправа с Лумумбой стала завершением «преступных действий Хаммаршельда». Руки этого «прислужника колонизаторов» в крови, и «ее ничем не смыть». Требование отставки генсека прозвучало в категоричной форме: «Хаммаршельду не место на высоком посту генерального секретаря ООН, и его дальнейшее пребывание на этом посту нетерпимо».

В Москве 14 февраля в клубе Университета дружбы народов (УДН) состоялся траурный митинг студентов из развивающихся стран, обучавшихся в Москве. После митинга студенты выстроились в колонну и «по заснеженным московским улицам» направились к бельгийскому посольству в центре города. К шествию с транспарантами «Позор убийцам африканского героя Патриса Лумумбы!», «Долой колониализм!», «Империалисты, прочь кровавые руки от Конго!», «Долой Хаммаршельда!» присоединялись москвичи. «Правда» сообщила, что демонстранты остановились у здания посольства и пытались вручить его представителям протесты, но «обитатели особняка за высокой железной решеткой» отмолчались. В митинге протеста приняли участие «десятки тысяч москвичей». По свидетельствам западных корреспондентов «около шести тысяч демонстрантов» в течение четырех часов забрасывали здание посольства камнями и пузырьками с чернилами.

Советская печать сообщала о многолюдных митингах по всей стране, на которых представители рабочих, колхозников и интеллигенции похожими словами клеймили «наемников бельгийских колонизаторов палачей-марионеток Чомбе и Мобуту». И требовали: «Хаммаршельда – прислужника колонизаторов – вон из ООН». Газеты печатали многочисленные письма, авторы которых выражали гнев и скорбь. Писали искренне, по велению сердца. Наблюдение Евгения Евтушенко: «Россия вместе с Африкой скорбит» было верным. Для многих Лумумба был героем-мучеником. На его смерть откликнулись и те, кому кампанейщина всегда претила. Например, Булат Окуджава: «Убийц искать не нужно. / Они на виду у всех. / Веками их оружие / целит в счастье и смех / <…> И никакая сила палачей не спасет… / Падает навзничь Лумумба, / но Африка встает!»

Весть о расправе над Лумумбой потрясла мир. Акции протеста состоялись в десятках городов всех континентов. Разгневанные манифестанты осаждали посольства и консульства Бельгии. В Белграде они ворвались на территорию посольства и сожгли бельгийский флаг. Бельгийское посольство в Каире было сожжено. Прежде чем поджечь здание демонстранты заменили портрет короля Бодуэна портретом Лумумбы. В Чикаго протестующие «камнями выбили окна в здании бельгийского консульства». По Гарлему прокатилась «грозная демонстрация». Стотысячный митинг прошел в Пекине.

14 февраля ОАР признала правительство Гизенги в Стэнливиле, на следующий день ее примеру последовали Гвинея, Германская Демократическая Республика (ГДР) и Югославия.

В штаб-квартире ООН на заседании СБ шли бурные дебаты о ситуации в Конго. 15 февраля представитель США Адлай Стивенсон назвал советское заявление «фактическим объявлением войны Организации Объединенных Наций и принципу международных действий в интересах мира». Реализация советского предложения о прекращении операции ООН, считал он, приведет «не только к хаосу в Конго и гражданской войне, но, если хотите, и продолжению холодной войны». Комментируя «обидные нападки» советского правительства на Хаммаршельда,

Стивенсон заявил: «Он не нуждается в моей защите, не нуждается в этом и его пост. Его деятельность – это открытая книга, которую все миролюбивые народы признают заслугой преданного деятеля международной гражданской службы, верного международной справедливости и международному миру».

Публика на гостевой галерее, в основном афро-американцы, устроила Стивенсону обструкцию. Под выкрики «Да здравствует Лумумба!», «Долой колонизаторов!», «Наказать убийц!» он вынужден был прервать выступление. Председатель СБ представитель Великобритании Патрик Дин впервые в истории ООН приказал силой очистить галерею. Охранники били дубинками всех подряд, в том числе и журналистов, несколько десятков человек получили травмы. «Буря гнева, – писал корреспондент “Правды” в Нью-Йорке, – всколыхнувшая весь мир после зверского убийства колонизаторами Патриса Лумумбы и его соратников, ворвалась вчера в стены Организации Объединенных Наций».

«Г-н Хаммаршельд – парировал выступивший после Стивенсона Зорин, – это еще не Организация Объединенных Наций, и отождествление этой личности со всей Организацией Объединенных Наций никак не может быть оправдано, особенно принимая во внимание все последние события». Советский представитель дал окончательную аттестацию Касавубу, поставив его в один ряд с Мобуту и Чомбе: «Последние события не оставляют никаких сомнений в отношении того, что Касавубу окончательно изменил своему народу, полностью сомкнулся с деятелями типа Чомбе и Мобуту и, приняв фактическое участие в убийстве Лумумбы, сжег за собой все мосты. Теперь есть все основания говорить о существовании в Конго продажной клики Касавубу – Чомбе – Мобуту, нарушившей все законы своей страны, полностью продавшейся колонизаторам и взявшей на себя роль непосредственных исполнителей мероприятий, направленных на разгром национально-освободительного движения в Конго. Эта клика не пользуется поддержкой своего народа, боится его и держится у власти лишь с помощью колонизаторов». Советский проект резолюции обязывал войска ООН «немедленно арестовать для предания суду Чомбе и Мобуту, разоружить все находящиеся под их контролем воинские части и жандармерию, обеспечить немедленное разоружение и удаление за пределы Конго всех бельгийских войск и всего бельгийского персонала», призывал «в месячный срок прекратить “операцию ООН” в Конго», признал необходимым «сместить Д. Хаммаршельда с поста генерального секретаря ООН, как соучастника и организатора расправы над руководящими государственными деятелями Республики Конго». Советские власти прекратили любые контакты с Хаммаршельдом, которого они перестали признавать в качестве официального лица ООН.

Представители только двух афро-азиатских государств – Гвинеи и Мали – высказали солидарную позицию, заявили, что убийство Лумумбы поставило под вопрос «само существование» ООН и потребовали отставки Хаммаршельда, поскольку он несет «полную личную ответственность» за это преступление и лишился доверия. Большинство неприсоединившихся стран высказались за сохранение войск ООН в Конго, а Хаммаршельда – на посту генерального секретаря.

21 февраля Совет Безопасности отклонил советский проект резолюции. За него проголосовал только сам СССР, 8 членов СБ были против, 2 – воздержались. В тот же день СБ принял резолюцию, предложенную Либерией, ОАР и Цейлоном. В ней выражалось «глубокое сожаление» в связи с убийством «конголезских лидеров». Виновники расправы над Лумумбой и его соратниками не назывались, предлагалось создать специальную комиссию ООН для «немедленного и беспристрастного расследования» обстоятельств их смерти. Резолюция призывала ООН предотвратить гражданскую войну в Конго, «немедленно» вывести оттуда «бельгийский и другой иностранный военный персонал и политических советников, не находящихся в ведении командования Организации Объединенных Наций, а также всех наемных солдат», возобновить работу парламента. Оценки деятельности Хаммаршельда в резолюции не было. За было подано 8 голосов, СССР и Франция воздержались.

На следующий день после принятия резолюции Хрущев обратился с посланием к главам государств и правительств более тридцати развивающихся стран, главным образом африканских. Оно стало апофеозом советской пропагандистской кампании за смещение генсека ООН и кардинальную реформу организации. Хаммаршельд, утверждал Хрущев, сыграл в расправе над Лумумбой «отвратительную роль»: «Не кто иной, как Хаммаршельд, способствовал захвату премьер-министра Лумумбы бандитами, в руки которых Бельгия и другие колониалистские государства вложили оружие. Вступив в сговор с колонизаторами, Хаммаршельд использовал свое положение генерального секретаря для того, чтобы всячески затягивать принятие мер в защиту законного правительства и парламента Конго. <…> Когда же Патрис Лумумба и другие государственные деятели подверглись истязаниям нанятых палачей, и всему миру было ясно, что готовится подлое убийство, генеральный секретарь ООН умыл руки, приняв ханжескую позу “невмешательства”». Вывод звучал, как приговор: «Если уж говорить начистоту, то по существу Хаммаршельд убил Лумумбу. Ведь убийца не только тот, кто держал нож или револьвер, но главный убийца тот, кто вложил ему в руки оружие».

Человеку, «запятнавшему себя гнусным убийством», разумеется, было «не место на руководящем посту в ООН». Хрущев снова предложил реорганизовать «структуры ООН с тем, чтобы не было единоличной власти генерального секретаря, который отражает сейчас интересы колониальных, империалистических держав». ООН нужны были «не один, а три секретаря, каждый из которых представлял бы одну из трех сложившихся сейчас в мире основных групп стран: государства – участники военных блоков западных держав, социалистические государства и нейтралистские страны».

 

«Конфедерация независимых государств»?

Резолюция, принятая Советом Безопасности 21 февраля, вызвала неприятие всех политических сил Конго. «Резолюция, – сообщала миссия США при ООН в Госдепартамент, – была интерпретирована в Конго так, будто она требовала разоружения КНА, предусматривала оккупацию страны и установления над ней опеки ООН».

Правительство Гизенги солидаризировалось с позицией СССР, критикуя не только действия ООН, но в первую очередь Хаммаршельда. Пьер Мулеле в Каире в интервью корреспондентам «Правды» высказал мнение, что «решения Совета Безопасности не являются вполне удовлетворительными и разочаровывают истинных друзей Конго». Он подверг сомнению целесообразность существования ООН в ее тогдашнем виде: «Особая ответственность за нынешнее положение в Конго, подчеркнул Мулеле, лежит на ООН и ее генеральном секретаре Хаммаршельде. Мы не понимаем, как может существовать организация, призванная охранять законность во всем мире, не осуждая преступлений, попирающих элементарные права человека. Почему ООН до сих пор не осудила и не призвала к ответу убийц Патриса Лумумбы и его соратников? Наш народ больше не доверяет ООН, не доверяет Хаммаршельду, фактическому соучастнику совершенных преступлений». Виктор Лундула в Стэнливиле высказал сходные оценки корреспонденту ТАСС Г. Федяшину.

Для Чомбе удаление из Конго иностранных военных советников и наемников было смерти подобно. Он назвал резолюцию «фактическим объявлением войны Катанге и всему бывшему бельгийскому Конго» и объявил всеобщую мобилизацию в своей провинции. Премьер Илео считал неприемлемым пункт о необходимости «реорганизации и подчинения дисциплине» конголезских военнослужащих. «Если командование войск ООН намерено разоружить нашу армию, – заявил он, – мы будем защищаться». Конголезские военные начали рыть окопы и возводить укрепления вокруг своих лагерей. Посольство США в Леопольдвиле сообщало в Госдепартамент 2 марта, что достаточно одной искры, чтобы «воспламенить взрывоопасную атмосферу, образовавшуюся между ООН и конголезцами».

Касавубу приказал конголезской армии открывать огонь по всем, кто окажет ей противодействие. 4 марта после серии инцидентов в Матади начались вооруженные столкновения между военнослужащими суданского контингента войск ООН и частями КНА. После двухдневных боев суданцы, уступавшие конголезцам по численности вдвое, сдались. Судан объявил о выводе своих войск из Конго.

В числе претензий, которые Касавубу предъявил командованию войск ООН, было и то, что они не препятствуют продвижению войск Гизенги. 24 февраля его отряды развернули успешное наступление на провинции Касаи и Экваториальную. Командование ответило, что для вмешательства ООН нет оснований, поскольку «мятежники» продвигаются без боев, а гарнизоны правительственных войск переходят на их сторону. И это было правдой. 28 февраля Илео, Калонжи и Чомбе подписали в Элизабетвиле соглашение «о создании объединенного блока против угрозы опеки ООН, коммунистической тирании и войны корейского типа» в Конго. За этим явно просматривалась попытка объединить антилумумбистские силы, хотя в коммюнике отмечалось, что соглашение «не направлено против правительства провинций Восточной и Киву».

После убийства Лумумбы у Касавубу не оставалось иного выбора, кроме как альянса с Чомбе против Гизенги. Чомбе воспользовался моментом, чтобы продавить, наконец, отделение Катанги и придать этому легитимность. По его инициативе в столице Мадагаскара Тананариве 8-14 марта 1961 г. была созвана Конференция круглого стола. Помимо подписантов соглашения в Элизабетвиле, в ней участвовал президент Касавубу (председатель), а также признанные правительством Илео главы провинций Леопольдвиль (Клеофас Камитату), Экваториальной (Жан Боликанго), Киву (Жозеф Чомба), Касаи (Бартелеми Мукенге) и «района баконго» (Витал Моанда). Конференция должна была начать работу 6 марта: ждали Гизенгу, который сообщил представителю генсека

ООН в Конго Р. Дайялу, что собирается приехать. 8 марта представительство правительства Гизенги в Каире опубликовало заявление, где он называл организаторов сходки в Тананариве – Чомбе, Илео и Касавубу – «марионетками и предателями». И потребовал признания своего правительства единственно законным: «Согласно конституции, Касавубу остается главой государства, пока он не будет официально смещен парламентом. Подобным же образом правительство, сформированное Патрисом Лумумбой, подло убитым в Катанге, правительство, которое теперь возглавляю я, продолжает пользоваться законным доверием парламента, высшего органа страны, перед которым ответственны глава государства и правительства». Сам Гизенга в Тананариве не приехал.

Отсутствие представителей Стэнливиля заведомо делало решения конференции нелегитимными. Чомбе это не смущало. Действо в Тананариве проходило по его сценарию и под его диктовку. Чомбе привез проект конституции конфедеративного устройства Конго. Иностранный юрист, приглашенный Касавубу для правового обоснования необходимости сохранения федеративного устройства, был выслан властями Мадагаскара из Тананариве через два часа после прилета. «Юридические и фактические власти бывшего бельгийского Конго», как называли себя участники конференции, заключили военнополитический союз, создав фронт «против коммунизма в Конго», потребовали отмены резолюции, принятой Совбезом ООН 21 февраля. Они договорились «о признании существующих в Конго государств де-факто и де-юре, а также возможности создавать новые государства» и одобрили предложенный Чомбе в ультимативной форме план превращения страны в «конфедерацию суверенных государств». Предусматривалось прекращение полномочий центрального правительства и замена его «координирующим межгосударственным советом» с невнятными полномочиями.

Это, как справедливо заметила «Правда», означало, что Чомбе и его сторонники «встали на путь раздробления и расчленения конголезского государства». Советская пресса не жалела хлестких эпитетов, описывая ход и решения конференции: «совещание конголезских предателей и марионеток», «нож в спину конголезскому народу», «парад марионеток», «антинациональный сговор предателей», «сборище убийц Лумумбы».

Гизенга отверг тананаривские соглашения как не отражающие волю народа и неприемлемые. Его заявление по поводу итогов конференции напоминало гневные инвективы советской пропаганды в адрес ее участников: «Решать судьбу страны без участия ее населения, без участия свободно избранных им представителей – значит выступать против народа. Поскольку марионетки Касавубу,

Чомбе, Калонжи и другие боятся предстать перед народом, зная, что их ожидает возмездие за грязные дела, они продолжают линию на расчленение страны, что они и закрепили на бумаге, подписанной в Тананариве. Они могут подписывать сколько угодно таких бумажек – последнее слово остается за народом Конго, а этот народ уже доказал всему миру, что он умеет постоять за себя».

Среди конголезских политиков Гизенга был не одинок в критике тананаривских соглашений. Их категорически не принял и Мобуту. Он предостерег Хаммаршельда от односторонних контактов с Касавубу, пригрозив в противном случае перекрыть войскам ООН доступ в Матади и другие стратегические районы Конго.

Принятые в Тананариве решения шли вразрез с конголезским планом Кеннеди, одним из условий реализации которого было «сохранение единого Конго». Госдепартамент США оценил итоги конференции сдержанно, подчеркнув, что реальное национальное примирение невозможно без участия сторонников Гизенги. 31 марта заместитель Госсекретаря по африканским делам Меннон Уильямс заявил, что Гизенга должен войти в новое федеральное правительство. США запустили предусмотренный планом «запасной вариант» создания конголезского «правительства на более широкой основе». Итоги секретных советско-конголезских переговоров, проходивших в Москве в начале марта, существенно повысили шансы на его успешную реализацию.

 

Гизенге отказано в поставках советского оружия

Убийство Лумумбы сделало актуальными самые радикальные сценарии развития ситуации в Конго. Его смерть внесла коррективы в африканское турне Председателя Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнева. Он намеревался посетить Марокко и Гвинею. 14 февраля Нкрума направил находившемуся в Гвинее Брежневу приглашение приехать в Гану. Оно было принято, и 16 февраля Брежнев прилетел в Аккру.

Судя по отчету Брежнева, положение в Конго занимало центральное место в его беседах с Нкрумой. Ганский президент изложил свой очередной план африканизации урегулирования кризиса. Он заявил, что намерен предложить «создание в Конго африканского командования под видом “нового командования ООН”» и послать туда войска стран – участниц Касабланкской группы. Им следовало не просто заменить войска ООН, но и взять на себя управление страной: «Это командование должно принять на себя всю ответственность за поддержание закона и порядка в Конго. Все конголезские вооруженные силы должны быть разоружены. Весь неафриканский персонал, находящийся на службе в вооруженных частях Конго, следует немедленно вывести из Конго. Командование после установления своего контроля освободит всех политических заключенных и будет способствовать восстановлению деятельности парламента. Все иностранные дипломатические миссии и представители должны немедленно покинуть Конго на время, чтобы предоставить этому командованию свободу действий и не допустить возникновения холодной войны в Конго». Нкрума не скрывал намерения использовать ООН как прикрытие и финансового донора для действий африканских стран в Конго: «Получение мандата от ООН на урегулирование конголезского вопроса даст возможность африканским странам действовать от имени ООН и получать от ООН соответствующие фонды и материальную помощь для осуществления операции в Конго».

План Нкрумы имел шансы перейти из разряда политической маниловщины в разряд гипотетических сценариев только при одном условии – оказание Советским Союзом военной помощи правительству Гизенги. Чтобы сделать свой план более привлекательным для советского руководства, ганский президент впервые связал «передачу проблемы Конго в руки африканских государств» с «необходимостью принятия быстрых мер для устранения Хаммаршельда от конголезских дел». В ход была пущена и наглядная агитация. Здание ЦК правящей Народной партии конвента в Аккре, куда Брежнев прибыл в сопровождении Нкрумы, было увешано плакатами, один из которых гласил: «Хаммаршельд – иуда». Брежнев ничего не обещал, но в предложениях «по вопросу о Конго» рекомендовал: «В благожелательном духе уточнить нашу позицию в отношении идеи создания африканского командования под видом “нового командования ООН” и о посылке в Конго войск Касабланкской группы».

Более конкретными были переговоры по вопросу о «немедленной помощи оружием» правительству Гизенги. Обсуждались маршруты и способы его доставки. Нкрума назвал два варианта. Через Судан или через Центрально-Африканскую Республику (ЦАР). Президент утверждал, что с правительством ЦАР есть соответствующая договоренность, а премьер-министр Судана Аббуд после убийства Лумумбы якобы «начинает постепенно менять свою позицию и может дать согласие на провоз оружия в Стэнливиль через территорию Судана».

Наследный принц Марокко Хасан, будущий король Хасан II, предложил доставить советское оружие из Марокко в Стэнливиль «под видом снабжения марокканских военных частей, находящихся в Конго». Еще принц «доверительно» сообщил Брежневу о мерах, которые африканские страны собирались предпринять «в случае неудачи» действий в конголезском вопросе через ООН: «репрессии в отношении бельгийцев в Конго (ликвидация, минимум, 100 бельгийцев), создание партизанских отрядов из конголезцев типа “коммандос” для принятия мер против Чомбе, Мобуты [sic.] и их сторонников». Нкрума и Хасан обратились к правительству СССР с просьбой направить советские пароходы с оружием в Марокко и Гану для последующей «транспортировки под ответственность правительств этих стран в Стэнливиль и передачи правительству Гизенги». Просьба была услышана. Брежнев в отчете о поездке написал, что «напрашивается предложение» «поручить соответствующим ведомствам срочно изучить вопрос о возможности поставки советского легкого стрелкового оружия и боеприпасов» в Гану и Марокко для передачи правительству Гизенги.

Нкрума вряд ли рассчитывал, что Хрущев пойдет на эскалацию кризиса, начав военные поставки правительству Гизенги. Не прошло и недели после отъезда Брежнева из Аккры, как Нкрума 21 февраля попросил посла США в Гане Фрэнсиса Рассела о встрече с президентом Кеннеди, продемонстрировав готовность «выйти из орбиты советского влияния». Кеннеди счел целесообразным принять Нкруму во время его визита в Нью-Йорк для участия в XV сессии ГА ООН, которая возобновляла работу в марте.

Политическое чутье не подвело ганского президента. В упоминашемся послании Хрущева главам государств и правительств развивающихся стран от 22 февраля он раскритиковал операцию ООН в Конго «под руководством Хаммаршельда», которая «не только не достигла цели», что «имел в виду Совет Безопасности, но и привела к противоположным результатам». Грядущий уход контингентов из стран Касабланкской группы обещал новые осложнения, на конголезской земле могли остаться «главным образом силы, прямо или косвенно связанные с коалицией колониальных держав». При таком раскладе операция ООН в Конго становилась ненужной и даже вредной: «Правительство СССР пришло к выводу, что интересы независимости Конго, равно как и интересы престижа ООН, требуют скорейшего прекращения так называемой “акции в Конго” и вывода оттуда всех иностранных войск, с тем чтобы предоставить конголезскому народу возможность самому решать свои внутренние дела». Гарантом «мира, порядка и спокойствия» в Конго должно было стать «законное правительство страны, возглавляемое преемником Патриса Лумумбы Антуаном Гизенгой. Хрущев подтвердил готовность СССР «вместе с другими дружественными Республике Конго государствами» оказать помощь «конголезскому народу и его законному правительству». Об Африканском командовании в послании ничего не говорилось. Вскоре решился вопрос и о поставках оружия правительству Гизенги.

После известия о гибели Лумумбы П. Мулеле из Каира и А. Гизенга из Стэнливиля засыпали Кремль телеграммами с требованиями об оказании срочной военной и прочей помощи. В телеграмме от 14 февраля Мулеле со ссылкой на «достоверный источник» сообщал об убийстве Лумумбы, Мполо и Окито. Мулеле утверждал, что «две роты американских парашютистов» готовы «ликвидировать других членов правительства» и просил «принять такие же меры, которые предпринимают империалисты». Последствия выполнения своей просьбы он хорошо понимал: «Законное правительство предпочитает мировую войну угрозе быть подло уничтоженным». 21 февраля Гизенга телеграфировал об опасности «нападения противника из четырех различных районов». «Настойчиво просим Вашей срочной материальной поддержки, – взывал он к Хрущеву, – только одной моральной поддержки недостаточно».

В заявлении советского правительства в связи с убийством Лумумбы были обнадеживающие для Гизенги пассажи: «Премьер-министр Конго погиб, но законное правительство Республики Конго, возглавляемое его заместителем Антуаном Гизенгой, продолжает выполнять свои функции. Находясь во временной столице республики Стэнливиле, оно осуществляет сейчас контроль над половиной территории Конго и пользуется всенародной поддержкой в стране». Однако вопрос о помощи по-прежнему увязывался с участием в ней других государств, в первую очередь африканских: «Национальную свободу Конго колонизаторы во что бы то ни стало хотят потопить в крови. Не допустить, чтобы это произошло, – дело чести народов Африки и всего мира. Необходимо оказать всемерную помощь национальному правительству Конго в Стэнливиле».

Гизенга по-прежнему настаивал на прямой помощи. В телеграмме «Президенту Союза Советских Социалистических Республик», датированной 4 марта 1961 г., он выразил благодарность за соболезнования в связи с гибелью «трех героев конголезского народа» – Лумумбы, Окито и Мполо – и выразил убеждение, что «за этим жестом последует оказание моральной и материальной помощи».

Помощь стэнливильскому режиму была крайне необходима. По оценкам находившихся в Стэнливиле польских и чехословацких журналистов, ситуация была критической. Посол Польской Народной Республики (ПНР) в СССР Б. Ящук поделился полученными от корреспондентов польского телеграфного агентства сведениями с заместителем министра иностранных дел СССР Η. Π. Фирюбиным. «Правительство Гизенги, – сказал посол, – не располагает никакими средствами. Экономика провинции находится на грани развала и упадка, исчерпаны все запасы товаров и продовольствия».

По наблюдениям корреспондента Чехословацкого телеграфного агентства (ЧТК) Душана Проварника армия Гизенги состояла из 8–9 тыс. солдат, вооруженных «относительно современным оружием бельгийского производства». Армия была лояльна правительству и выполняла все его приказы. Проблема для Гизенги заключалась в том, что это была наемная, профессиональная армия, и ее боеспособность зависела от оплаты: «Можно утверждать, что если армия не получит платы, она откажется сражаться. Правительство Гизенги вынуждено платить солдатам по крайней мере такое же содержание, какое получают солдаты Мобуту, т. е. от двух до шести тысяч конголезских франков в зависимости от звания. При создавшихся условиях, когда у правительства по существу нет никаких доходов, так как налоги не взимаются, эта статья расходов представляет собой огромное финансовое бремя». Армия испытывала острую нехватку боеприпасов, во время боевых действий на каждого солдата приходилось по десять патронов. У частей была плохая мобильность из-за нехватки бензина.

Надеждой на помощь СССР и его союзников жило не только руководство Восточной провинции, но и население. «Начиная с первого дня, – сообщал Д. Проварник, – каждый конголезец задавал нам вопрос, почему мы не приходим на помощь, в которой они так нуждаются. Для нас все труднее было объяснять им ситуацию, ссылаться на позицию Судана, других африканских стран, приводить причины отсутствия какой-либо материальной помощи с нашей стороны». Журналисты из социалистических стран решили, что «необходимо что-либо предпринять» после беседы с начальником генерального штаба майором Виктором Лоссо, который заявил, что «если им не будет предоставлена помощь, то это будет расцениваться как предательство».

Корреспондент ТАСС Г. А. Федяшин оценил обстановку пессимистически: «Если через неделю здесь не будет нашей помощи, конголезцы придут и будут нас бить как врагов». К мнению Федяшина прислушивались, он был вхож к Гизенге, регулярно беседовал с ним, о содержании бесед с коллегами не делился. 27 февраля три чехословацких корреспондента самолетом покинули Конго.

Советской финансовой помощи в размере 500 тыс. дол. было явно недостаточно. Тем более что второй транш, половина суммы, до получателя не дошла. У ЦРУ был агент в ближайшем окружении Мулеле. Агент описал «чемоданы, в которых курьер должен был перевозить деньги, и как тот собирался добраться до Стэнливиля». Девлин организовал операцию по перехвату этого курьера в аэропорту Хартума, где деньги были похищены.

Пьер Мулеле был приглашен в Москву, прибыл туда с «конфиденциальным» визитом 7 марта 1961 г. и в течение недели вел переговоры с советскими высокопоставленными должностными лицами. Мулеле проинформировал собеседников, что войска Гизенги испытывают острую нехватку оружия, боеприпасов, горючего, транспортных средств. «Конечно, – утверждал он, – материальные трудности оказывают отрицательное влияние на моральный дух наших солдат, особенно когда они встречаются с мобутовцами и видят, что эти последние имеют все, вплоть до современного вооружения». Представитель Гизенги потребовал скорейшего предоставления всесторонней помощи, в первую очередь военной. Ему было заявлено, что советские грузы «к отправке готовы», и после убийства Лумумбы появились новые возможности для сотрудничества с ОАР и Ганой в организации доставки этих грузов в Стэнливиль. Мулеле предложил учредить конголезскую авиакомпанию, самолетный парк которой будет состоять из советских гражданских самолетов с конголезскими опознавательными знаками. Обсуждались два возможных маршрута: Каир – Стэнливиль и Аккра – устье реки Конго – Стэнливиль. Для обслуживания второго маршрута были необходимы самолеты дальнего радиуса действия, например ИЛ-18. Мулеле поставил вопрос «о покупке в Советском союзе 2–3 самолетов ИЛ-18».

Тема использования советских самолетов для перевозок грузов в Стэнливиль была не новой. Заместитель министра иностранных дел Я. А. Малик 12 января сообщил послу ЧССР в Москве Р. Дворжаку, что «мы заявили конголезским представителям в Каире о согласии предоставить правительству Конго советские гражданские самолеты с условием, что на них будут оаровские опознавательные знаки и экипажи».

Теперь речь шла о конголезских опознавательных знаках и советских экипажах. И позиция СССР изменилась. «Мне кажется, – заявил заведующий II Африканским отделом МИД В. А. Брыкин, – что вопрос об использовании самолетов, а особенно ИЛ-18, очень сложный. Надо учитывать и политический аспект этого дела. Мы думаем, что лучше пойти по пути переговоров с африканскими странами, ибо ООН не даст разрешения на пролет советских самолетов в Республику Конго». Менее дипломатично и по-военному четко высказался министр обороны Р. Я. Малиновский: «Нам-то позиция ООН ясна, она будет сбивать эти самолеты».

Американские источники не подтверждают наличие у ООН таких намерений. На заседании Совета по национальной безопасности 5 января 1961 г. президент Д. Эйзенхауэр спросил: «Есть ли у сил ООН в Конго боевые самолеты, которые могут воспрепятствовать функционированию советского воздушного моста?» Директор ЦРУ А. Даллес ответил, что силы ООН не будут использовать авиацию против советских самолетов.

Мулеле дали ясно понять, что СССР не пойдет на риск прямой конфронтации с Западом ради спасения режима Гизенги. Ему сказали, что «пролет самолетов через территории африканских стран и прежде всего через Судан без разрешения этих стран чреват международным конфликтом, который может перерасти в мировую войну, на что мы пойти не можем. Полет самолетов без соответствующего разрешения ничего не даст. В лучшем случае им удастся пролететь один раз, а затем их начнут сбивать независимо от того, под каким флагом летят самолеты».

Для решения проблем, связанных с созданием воздушного моста, правительству Гизенги было предложено обратиться к африканским странам. «ООН, – заявил Брыкин, – не может воевать против всех африканских государств, и если главы независимых африканских стран захотят, то они смогут решить этот вопрос. Главное – нужно договориться с ними. Мы оказываем вам всю возможную помощь и в практическом, и в международном плане. Мы делаем все, что зависит от нас. Однако вопрос коммуникаций зависит от африканских стран».

Добиться от Судана разрешения на провоз грузов для Конго через его территорию не смог ни СССР, ни его союзники, в том числе и африканские. Тщетно пыталось решить его и правительство Гизенги. У Мулеле были все основания сообщить в Стэнливиль, что спасительной помощи из СССР ожидать не следует.

Когда стало очевидно, что рассчитывать на помощь с Востока не приходится, Гизенга стал наводить мосты с другим центром силы. По его приглашению 10 марта 1961 г. в Стэнливиль приехал сотрудник посольства США в Конго Фрэнк Карлуччи. Гизенга около часа беседовал с Карлуччи наедине, организовал прием в честь американского гостя в своем доме, на котором присутствовали ключевые члены правительства. Конголезцы, по сообщению посла Тимберлейка, просили «американцев понять их и предоставить помощь», подчеркивали, что они «не коммунисты», называли себя «честными, мирными нейтралами, которые пытаются восстановить порядок и примут помощь от любого». «Напрашивается вывод, – заключал посол, – что они утратили иллюзии в отношении русских, которые не выполнили своих обещаний».

 

Хаммаршельд добивается поддержки афро-азиатских стран

Хрущев тоже утратил иллюзии относительно поддержки лидерами афроазиатских стран своих предложений в послании 22 февраля относительно отставки Хаммаршельда и прекращения операции ООН в Конго.

Планируемый вывод войск Гвинеи, Индонезии, Марокко, ОАР, Цейлона и Югославии грозил обескровить 19-тысячный контингент ООН в Конго, сократив его численность на 5,7 тыс. военнослужащих. Хаммаршельд обратился ко всем странам, имевшим войска в Конго, с просьбой прислать подкрепления. Сделал он это 22 февраля, после принятия Совбезом резолюции 21 февраля, и день в день с посланием Хрущева главам афро-азиатских государств. В числе адресатов советского лидера был и премьер-министр Индии Джавахарлал Неру. Он заявил 27 февраля, что выступает против реформы ООН в «данный момент», удовлетворен резолюцией 21 февраля, одобряет действия генсека ООН и готов направить крупный воинский контингент в Конго. В марте туда прибыла из Индии трехтысячная бронетанковая бригада, подразделения которой «разместились в наиболее чувствительных точках, где силы ООН были существенно ослаблены после вывода батальонов из ОАР, Судана и Индонезии».

Не внял призывам Хрущева и Кваме Нкрума. 7 марта 1961 г. с трибуны ООН он изложил план создания в Конго «нового усиленного гражданского и военного командования ООН», которое должно «взять на себя полную ответственность за поддержание закона и порядка» в Конго. Командование называлось именно так, поскольку оно должно было быть не чисто, а только частично африканским. План противоречил призыву Хрущева свернуть операцию ООН в Конго, но вполне вписывался в план администрации Кеннеди «усилить мандат ООН» в Конго. Нкрума не потребовал «отстранения Хаммаршельда от конголезских дел», как обещал Брежневу. Напротив, он подчеркнул первостепенную роль ООН в урегулировании конголезского кризиса и поддержал действия генсека. Нкрума заявил, что «Конго должно быть вне холодной войны» и поставил на одну доску СССР и США: «Политика великих держав в Конго была направлена не на обеспечение реальной независимости страны, а на сохранение существующих позиций или установление новых сфер влияния».

На следующий день состоялась беседа между Нкрумой и президентом Кеннеди. Ганский лидер стремился «максимально минимизировать разницу между своим видением ситуации в Конго и позицией Соединенных Штатов». Он «подчеркнул, что поддерживает ООН» и, по его ощущениям, «практически все афро-азиатские страны за Хаммаршельда». Нкрума поведал, что во время встречи с Громыко осенью 1960 г. он убеждал советского министра иностранных дел «прекратить кампанию за отставку» генсека и напомнил, что на Касабланкской конференции он в одиночку выступал против вывода войск ООН из Конго. Говоря о внутренней ситуации в Конго, президент Ганы «несколько неуважительно высказался о качествах Гизенги как политика и выразил сомнение в его способности быть лидером». В совместном коммюнике по итогам встречи подчеркивалось, что оба президента «убеждены в необходимости безоговорочной и искренней поддержки, моральной и материальной, усилий Объединенных Наций по налаживанию мира в Конго».

Советское посольство в Аккре оценило «пространное и путанное выступление Нкрумы» на ГА ООН как признак «постепенного изменения внешнеполитического курса Ганы в сторону тесного сближения с западными странами, и, в частности, с США»: «В самом деле, в своей программе из 8 пунктов, представленных Ассамблее Нкрумой, последний настаивает на необходимости решения конголезского вопроса только в рамках ООН (точно такая же позиция США). Ни в одном из пунктов не упоминается, что единственным законным правительством Конго является правительство Антуана Гизенги, хотя Нкрума сам лично присутствовал на конференции в Касабланке и подписал ее декларацию в этом отношении. Предложение Нкрумы провести новые всеобщие выборы под контролем ООН фактически означает, что Нкрума больше не признает правительство Гизенги единственной законной властью в Конго, а поддерживает известный американский план создания в Конго конфедерации. В своей речи Нкрума нигде не упомянул необходимость привлечения к международному суду основных виновников зверской расправы с Лумумбой – марионеток Касавубу, Чомбе и Мобуту, он также больше не поинтересовался вопросом о том, кто же до сих пор финансирует и направляет банды Мобуту в Конго, хотя раньше он не только прямо называл США, но и направлял специальные послания правительству США по этому вопросу. Вместо того чтобы, по меньшей мере, осудить предательскую роль Хаммаршельда в Конго, президент Нкрума считает и дальше возможным надеяться на “порядочность” Хаммаршельда и поддержать его действия в Конго».

Прогноз посольства оказался верным. Нкрума наладил испорченные в результате конголезского кризиса отношения с США, и в декабре 1961 г. Гана получила американские кредиты и заем на реализацию проекта сооружения промышленно-энергетического комплекса на р. Вольта. В сентябре 1960 г. администрация Эйзенхауэра приняла соответствующее решение, но вскоре заморозила средства из-за «недружественной» позиции Ганы по Конго. Теперь Нкрума добился финансирования проекта, который он называл «мотором индустриализации Ганы». Ганский президент выгодно разменял свою позицию по Конго на твердую валюту от американцев на развитие ганской экономики.

9 марта посол США в СССР Левелин Томпсон вручил Хрущеву личное послание Кеннеди, в котором американский президент выражал надежду, что советско-американские разногласия по конголезскому вопросу не станут «серьезным препятствием» для улучшения двусторонних отношений. Кеннеди предложил провести встречу на высшем уровне поздней весной в Вене или Стокгольме. В ходе беседы обсуждались в основном проблемы, связанные с конголезским кризисом. Томпсон изложил позицию Соединенных Штатов. Она состояла в следующем: «1) любую военную или двойного назначения помощь Конго следует оказывать только через ООН…; 2) деятельность ООН в Конго дает веские основания считать, что она наилучшим образом решит конголезскую проблему…; 3) Касавубу сместил Лумумбу законным путем, однако состав правительства должен утвердить парламент, поэтому необходимо созвать парламент в ближайшем будущем; 4) Хаммаршельд пользуется полной поддержкой и доверием США; 5) все политические заключенные должны быть освобождены, как только ООН сможет гарантировать им личную безопасность».

Карикатура из газеты «Правда»

Хрущев назвал позиции СССР и США «диаметрально противоположными», и сказанное им послу не вселяло надежд на их сближение. Он поднял вопрос о виновниках гибели Лумумбы: «Касавубу отправил его в Катангу, Чомбе убил его при попустительстве Хаммаршельда, все трое должны предстать перед судом». Поэтому СССР «не признает Хаммаршельда и будет его игнорировать». Хрущев заявил, что «в Конго уже есть избранный парламент, правительство [Гизенги] создано и его следует признать». Советский лидер изложил мотивы предлагаемой им реформы ООН: «Возможно, в будущем США окажется в ООН в таком же положении, в каком сейчас находится Советский Союз, в меньшинстве. ООН – это не парламент, где решения принимаются большинством. <…> Разве плохо, когда есть три секретаря ООН, “ваш”, “наш” и “от нейтралов”? Если одна из сторон против, лучше не принимать никакого решения». Томпсон обратил внимание, что, оценивая внутреннюю ситуацию в Конго, Хрущев «говорил о прошлом и избегал обсуждения возможных путей урегулирования».

Хрущев не спешил менять свою позицию по Конго: нелегко было признать провал мощной пропагандистской кампании против Хаммаршельда, застрельщиком которой стал ты сам. И кампания продолжалась. 18 марта «Правда» опубликовала подборку цитат из писем читателей под заголовком «Хаммаршельду не место в ООН! – заявляют советские люди». Москвичка Г. Квитинцкая выразила «мысли и чувства, которые разделяют миллионы советских людей»: «Ни одно из слов не кажется мне достаточным для определения всего того низкого, что сделано Хаммаршельдом, бельгийскими колонизаторами и их ставленниками в Конго. Вечный позор этим выродкам! Совершенно ясно, что пребывание Хаммаршельда на каком бы то ни было посту в такой организации, как ООН, абсолютно немыслимо. Я не удивляюсь тому, что он цепляется за свой пост и не подает в отставку: у него нет ни стыда, ни совести. Но его надо гнать из ООН». Другие читатели тоже не выбирали слова, браня генсека – «палач», «предатель», «холуй бельгийских колонизаторов», «политический труп».

Выступивший 21 марта на XV сессии ГА ООН министр иностранных дел СССР А. А. Громыко повторил старые советские рецепты выхода из конголезского кризиса:

«осуждение агрессора и принятие решений о немедленном удалении с территории Конго всех находящихся там бельгийских войск и всего бельгийского персонала; применение против агрессора соответствующих санкций в соответствии с Уставом ООН;

арест и предание суду Чомбе и Мобуту, разоружение всех воинских частей и жандармерии, находящихся под их контролем;

прекращение в месячный срок так называемой “операции ООН” в Конго;

оказание необходимой помощи и поддержки законному правительству Конго, возглавляемому Антуаном Гизенгой».

Громыко подтвердил необходимость «реорганизовать структуру Организации Объединенных Наций на справедливых началах» .

В выступлениях большинства делегатов звучали две основные идеи: ведущая роль ООН в решении конголезской проблемы и необходимость созыва парламента Конго, который должен назначить новое правительство. За разрешение кризиса парламентским путем высказался и Гизенга. «Парламент, – заявил он в интервью французскому журналисту, – это единственный суверенный орган, который может решать вопрос о будущем страны». Появились признаки подвижек в позиции СССР. Его представитель воздержался при голосовании резолюции Совета Безопасности 21 февраля, которая, в частности, требовала созыва парламента и принятия необходимых мер по его охране. А 31 марта перед возвращением из Нью-Йорка в Москву Громыко заявил журналистам, что для нормализации положения в Конго необходимо, чтобы «парламент незамедлительно приступил к работе».

7 апреля советская делегация внесла проект резолюции с требованием «безотлагательного созыва парламента Республики Конго». Безопасность парламентариев должно было обеспечить командование войск ООН. Ни о каком выводе этих войск, а тем более о «прекращении так называемой “операции ООН” в Конго» речи не шло. Советский проект не прошел, «за» было подано 29 голосов, «против» – 53, 17 воздержались.

15 апреля Генеральная Ассамблея приняла три резолюции по вопросу о Конго. Резолюция, предложенная 20 афро-азиатскими странами и Югославией, обязывала отозвать и эвакуировать из Конго «весь бельгийский и другой иностранный военный и полувоенный персонал и политических советников, не находящиеся в ведении командования Организации Объединенных Наций, а также всех наемных солдат». Представитель СССР В. А. Зорин проголосовал «за».

Другая резолюция была внесена рядом прозападных афро-азиатских стран. Они считали «существенно важным, чтобы Генеральный Секретарь немедленно принял необходимые и эффективные меры для предотвращения ввоза в Конго оружия, военного снаряжения и материалов, иначе как в соответствии с резолюциями Организации Объединенных Наций». И настаивали «на безотлагательном созыве парламента с предоставлением Организацией Объединенных Наций охранных свидетельств и обеспечением безопасности членам парламента…». Делегат СССР поддержал аналогичную формулировку касательно поставок оружия на IV чрезвычайной сессии ГА ООН в сентябре 1960 г., и, судя по итогам переговоров в Москве с Мулеле, придерживался установленных правил. Пункт о созыве парламента по существу не отличался от советского проекта. Принципиальные возражения у Зорина все же нашлись. Он проголосовал «против» из-за того, что в проекте упоминался Генеральный секретарь ООН. Тот самый Хаммаршельд, с которым, по словам Громыко, «советское правительство прекратило какие-либо отношения» и не признавало его «как должностное лицо ООН». Зорин оказался в явном меньшинстве. Пункт о генсеке был поставлен на отдельное голосование и получил поддержку 83 делегатов. «Против» проголосовали только 11 – социалистические страны, Гвинея и Куба, 4 страны воздержались.

Имя Хаммаршельда осталось в советском черном списке и после его трагической гибели в сентябре 1961 г. В сборнике документов, изданном Госполитиздатом в 1963 г., обычно приводятся полные тексты резолюций, принятых Генеральной Ассамблеей или Советом Безопасности ООН. Резолюция 1600 (XV) приведена с купюрами, которые позволили избежать упоминания слов «Генеральный Секретарь».

Согласно третьей резолюции во исполнение решения Совета Безопасности от 21 февраля 1961 г. была учреждена комиссия для расследования обстоятельств смерти П. Лумумбы и его соратников. Комиссия начала работать в августе 1961 г. На территорию Конго ее не пустили. Комиссия нашла доказательства о несостоятельности официальной версии гибели Лумумбы и причастности к его убийству руководства Катанги.

Это была последняя сессия ГА ООН, созванная в связи с событиями в Конго и обсуждавшая в основном конголезскую проблематику. Обозреватель «Правды» В. Маевский верно оценил значение этого форума: «Это была одна из самых широких дискуссий, в которой приняли участие представители около 60 стран. Иначе и не могло быть: вопрос о Конго – это вопрос не только о будущем конголезского народа, но и о будущем Африки и самой Организации Объединенных Наций».

В актив Хрущев мог записать себе резолюцию о выводе бельгийского военного персонала и наемников. А в остальном… XV сессия показала ошибочность дипломатической стратегии советского лидера, решившего компенсировать неудачи в Конго наступлением на идеологическом фронте и реваншем в ООН. Он использовал отстранение от власти Лумумбы, а затем и его убийство для дискредитации Дага Хаммаршельда, потребовал отставки генсека и кардинальной реформы ООН. Приглашая в состав «тройки» представителей афро-азиатских стран, Хрущев надеялся заручиться их поддержкой в противостоянии с Западом. Результат оказался обратным. Осуществление хрущевской концепции «коллективного руководства», создание «тройки» при сложившемся соотношении сил в мире лишила бы ООН исполнительной дееспособности. Афро-азиатские государства справедливо сочли, что предложения СССР являются пропагандистским маневром для прикрытия советского отступления в Конго и не поддержали их.

Это вовсе не означало, что развивающиеся страны одобряли конголезскую политику западных держав и тем более действия Мобуту и Чомбе. «Мы, – писал Неру британскому премьеру Макмиллану в конфиденциальном послании от 17 февраля 1961 г., – не согласны с некоторыми предложениями, внесенными [на заседании Совета Безопасности 14 февраля 1961 г.] от имени Советского Союза. Однако мы должны помнить, что сложившаяся в Конго ситуация, когда стало возможным убийство Лумумбы, является прямым результатом политики властей Леопольдвиля и Катанги, а также поддержки, которую они получают извне. <…> Мы имеем дело с режимами [Чомбе и Мобуту], чья правовая и конституционная легитимность вызывает большие сомнения. Они используют гангстерские методы и виновны в жестоком убийстве [Лумумбы]. Оно совершено вопреки позиции ООН и мировому общественному мнению».

 

Поиски консенсуса между конголезскими центрами силы

1 апреля во исполнение резолюции Совета Безопасности от 21 февраля на базу Камина прибыл тысячный индийский контингент войск ООН. Чомбе назвал это «актом войны» и объявил кампанию «гражданского неповиновения и саботажа» для удаления ООН из Катанги. 4 апреля он издал декрет «о состоянии вражды с ООН». «Гражданам Катанги» запрещалось «вступать в любые отношения с Объединенными Нациями или связанными с ними лицами». За нарушение полагалось тюремное заключение (сроком до 5 лет), штраф (до 100 тыс. франков) или оба наказания.

Декретами дело не ограничилось. Чомбе распорядился отключить электричество и воду в занимаемых миссией ООН зданиях и запретил передвижение автотранспорта ООН по территории Катанги. «Правда» со ссылкой на корреспондента агентства Рейтер в Элизабетвиле сообщала: «тысячи чомбовцев, “вооруженных копьями, палками, ружьями и ножами, захватили вчера аэропорт, охраняемый шведским контингентом войск ООН”. В аэропорту был учинен настоящий разгром: порваны телефонные провода, выбиты окна, разорван в клочья флаг ООН, разграблен контрольно-диспетчерский пункт. Несколько шведских солдат были захвачены в плен». И делала следующий комментарий: «Марионеточный правитель Катанги Чомбе, после того как ему сошел с рук отказ выполнить последнюю резолюцию Совета Безопасности о выводе всех иностранных наемных офицеров и солдат, перешел к открытому диктату в отношении миссии ООН».

Касавубу, напротив, пошел на компромисс с ООН. 17 апреля после трудных переговоров он подписал с представителями Хаммаршельда соглашение о признании резолюции Совета Безопасности от 21 февраля. Это означало, что Чомбе отныне придется вести войну на два фронта: против войск ООН и КНА. Министр иностранных дел Конго Бомбоко заявил: «Из соглашения с ООН автоматически вытекает необходимость разоружения катангских войск <…> Конголезские и международные власти согласились изучить способы взаимодействия между КНА и силами ООН для выполнения определенных задач».

Моментом истины в противостоянии Леопольдвиля и Элизабетвиля стала очередная Конференция круглого стола, которая открылась в административном центре Экваториальной провинции Кокийявиле, где 24 апреля собралось около 200 делегатов, включая всех ведущих конголезских политиков, кроме Гизенги. Советская печать прокомментировала ее перспективы с прогизенговских позиций. «Правда» сообщила о встрече «участников тананаривского совещания, на котором, как известно, состоялся сговор конголезских марионеток о расчленении Конго». Шансы прозападных политиков предотвратить окончательный распад Конго газета оценила скептически: «Чувствуя шаткость своих позиций, Касавубу пытается сейчас по подсказке Вашингтона укрепить свое положение с помощью ООН, представляя себя в качестве “главы” конголезского государства. Одновременно, пытаясь нажить себе политический капитал перед предстоящими переговорами с Чомбе, Касавубу способствует распространению всякого рода фальшивок о каких-то контактах, которые якобы установлены между Леопольдвилем и законным правительством, контролирующим ныне около половины всей территории страны и без участия которого какие бы то ни было решения о судьбе Конго теряют всякий смысл».

Информация о переговорах между представителями Касавубу и Гизенги не была «фальшивкой», они действительно имели место. Каждый из участников преследовал собственные цели. Без союза с Гизенгой или хотя бы нейтралитета с его стороны Касавубу было не одолеть Чомбе. Гизенга использовал противоречия между Леопольдвилем и Элизабетвилем для изменения баланса сил в свою пользу с видами на новое правительство. Он был готов вести диалог при условии «возвращения в русло законности и возобновления работы парламента». Войска Гизенги и центрального правительства заключили перемирие. В конце апреля была снята блокада Восточной провинции. В Кокийявиль тем не менее Гизенга не поехал по соображениям безопасности. Стэнливильское правительство представляла группа военных.

Во вступительной речи на конференции Касавубу призвал пересмотреть тананаривские соглашения «по существу». В ответ Чомбе потребовал, чтобы федеральное правительство аннулировало соглашение с ООН от 17 апреля о реорганизации КНА и выводе иностранных наемников, и удалило из зала делегацию БАЛУБАКАТ во главе с Ясоном Сендве. В противном случае, пригрозил Чомбе, делегация Катанги не будет участвовать в конференции. Демарш главы Катанги не встретил поддержки, и 26 апреля он демонстративно покинул конференцию и направился в аэропорт, откуда собирался вылететь Элизабетвиль.

Перед посадкой в самолет Чомбе, министр иностранных дел Катанги Эварист Кимба и 6 бельгийских советников были арестованы конголезскими солдатами по приказу Мобуту. Два дня их продержали в аэропорту. Бомбоко напрасно уговаривал Чомбе вернуться на конференцию. Чомбе отказался «признать власть Касавубу» и объявил голодовку. 28 апреля Чомбе и его команда были переведены на виллу в Леопольдвиле, где они содержались под домашним арестом до 9 мая, когда министр внутренних дел Сирил Адула объявил о возможности интернирования Чомбе за «создание угрозы для безопасности государства». Бельгийские советники в тот же день были высланы из Конго. Бомбоко обвинил Чомбе в «государственной измене», в том числе в убийстве Лумумбы.

Карта № 2. Конго (Леопольдвиль). Июль 1960 – декабрь 1961 гг.

Арест Чомбе вызвал резкие протесты в Катанге. Министр внутренних дел Г. Мунонго заявил, что Катанга скорее готова «сражаться до последнего человека», чем согласиться с диктатом Леопольдвиля. Бельгийские наемники подготовили план специальной операции по освобождению Чомбе и даже свержения правительства Илео.

Конференция продолжила работу без Чомбе. Участники отказались от принятого в Тананариве плана создания «конфедерации суверенных государств» и договорились, что формой государственного устройства Конго будет федерация провинций. Было принято решение созвать сессию парламента для избрания «законного правительства». Конференция уполномочила Касавубу принять все необходимые меры для разоружения сепаратистских формирований в провинциях Катанга, Восточная и Киву.

Конференция завершилась 28 мая, не определив сроков и места созыва сессии парламента. 12 мая Касавубу заявил, что парламент начнет работу в Леопольдвиле под охраной войск ООН сразу после окончания конференции. Это был открытый вызов Гизенге, поскольку тот лишался времени для консолидации сторонников Лумумбы, составлявших в парламенте большинство. Гизенга решил выиграть время. Его ответ состоял из двух частей. 14 мая по его приказу были арестованы несколько «проамериканских» членов стэнливильского правительства. Через два дня он назвал решение президента «незаконным» и сообщил, что его правительство постановило созвать парламент на военной базе в Камине под охраной войск ООН, состоящих из военнослужащих Ганы, Гвинеи, Индии, Мали, Судана, ОАР и Того. В конце второй декады мая Гизенга официально заявил, что кризис, «раздирающий страну на протяжении одиннадцати месяцев, может быть разрешен мирным путем лишь в результате консультаций с народом, то есть через его представителей в парламенте».

«Правда» назвала «фарсом» предложение Касавубу «созвать послушный ему парламент в Леопольдвиле» и выразила уверенность, что «законное правительство в Стэнливиле не согласится участвовать в этом очковтирательстве». Прогноз не оправдался. 12 июня в Леопольдвиле при посредничестве ООН начались переговоры между представителями стэнливильского и центрального правительств. 19 июня была достигнута договоренность о проведении в июле сессии парламента в кампусе Лованиумского университета под охраной войск ООН.

Американским дипломатам, а также Бомбоко и Адуле, удалось склонить находившегося под домашним арестом Чомбе к признанию итогов конференции в Кокийявиле. На пресс-конференции 22 июня он пообещал, что если его освободят, депутаты от Катанги примут участие в сессии парламента в Лованиуме и сообщил о подписании с центральным правительством ряда соглашений, выполнение которых означало, что Катанга становилась одной из провинций Конго. Мобуту и Чомбе договорились, что реорганизация катангской жандармерии будет проходить под руководством Мобуту, для чего в Элизабетвиль с Чомбе должна была вылететь группа офицеров КНА.

После возвращения в Катангу 24 июня Чомбе отказался от договоренностей с центральным правительством. Он заявил, что делегаты от Катанги примут участие в работе парламента, только если конголезские руководители обсудят с ним, Чомбе, условия отделения Катанги. 4 июля Чомбе выступил в катангском парламенте с речью, которую закончил лозунгом «Да здравствует независимая Катанга!» Парламент аннулировал все соглашения с правительством Илео. Прибывшие вместе с Чомбе офицеры мобутовской армии, которые должны были обеспечить подчинение катангской жандармерии главнокомандующему КНА, были отправлены обратно за «подрыв дисциплины», т. е. попытки отстранить от командования европейцев.

Гизенга от договоренностей отказываться не собирался. На это косвенно указывала и новая советская позиция в отношении возобновления работы конголезского парламента. «Правда» представила соглашение, достигнутое 19 июня между Гизенгой и центральным правительством как триумфальный успех сторонников Лумумбы. По версии газеты, соглашение «явилось результатом настойчивых усилий правительства, возглавляемого Антуаном Гизенгой и поддержанного значительным числом депутатов и сенаторов конголезского парламента». Касавубу же и его сторонники «не осмелились выступить против созыва парламента, опасаясь подорвать свой и без того подорванный престиж».

СССР поддержал созыв парламента, рассчитывая, что гизенгистам удастся занять доминирующие или хотя бы сильные позиции в будущем правительстве. Ставка была рискованной: Гизенгу поддерживали 40 из 137 депутатов нижней палаты парламента, а харизмой Лумумбы, которому при подобном раскладе удалось стать премьер-министром, его преемник не обладал. И рисковать в отличие от Лумумбы не любил, отличался рассудительностью и порой чрезмерной осторожностью. В Кремле риск сочли оправданным: это был шанс для Советского Союза остаться в числе игроков в «сердце Африки».

 

Создание правительства «национального единства»

Из Москвы в Стэнливиль направили дипломатическую миссию «для поддержания постоянной связи с Гизенгой и оказания ему советнической помощи». Миссия состояла из двух офицеров внешней разведки под дипломатическим прикрытием (глава миссии Л. Г. Подгорнов и О. И. Нажесткин), двух военных, дипломата и трех радистов-шифровалыциков. Путь был долгим и нелегким. Его последний отрезок – от судано-конголезской границы до Стэнливиля – группа преодолевала на джипах времен Второй мировой войны через экваториальный лес на северо-востоке Конго и достигла административного центра Полис, «находившегося на полпути к Стэнливилю». На летном поле стоял небольшой самолет, и летчики-бельгийцы «за хорошую плату» согласились доставить путешественников в столицу Восточной провинции. Однако, не без оснований заподозрив, что среди дипломатов могут быть разведчики, бельгийцы потребовали вскрыть багаж, а охранявшим аэродром конголезским солдатам сказали, что там «русское шпионское снаряжение». Выполнить это требование было невозможно: в опечатанном «дипломатическом багаже» хранились «секретные шифры, деньги, радиостанции». После двухчасовых переговоров Подгорнова с летчиками и солдатами разрешение на полет было получено, и через два часа миссия была в Стэнливиле. Радиостанцию развернули прямо в номере гостиницы, отгородив «простынями от взоров случайных посетителей». 6 июля 1961 г. миссия вышла в эфир.

Нажесткин, поведавший эту историю в мемуарном очерке, не сообщает, в чем заключалась «советническая помощь» Гизенге. Архивные документы об этом не рассекречены. Ссылаясь на агентурные источники ЦРУ, Девлин утверждает, что «Подгорнов и его сотрудники пытались убедить Гизенгу отправиться в Лованиум и возглавить парламентскую группу лумумбистов. Они, видимо, считали, что присутствие Гизенги обеспечит ему избрание премьер-министром. Они работали с ним более двух недель, но безуспешно». Сверхосторожный Гизенга покидать Стэнливиль не торопился. Его пытался уговорить принять участие в сессии парламента и прибывший в Стэнливиль председатель правительства провинции Леопольдвиль Клеофас Камитату. «Правда» сообщила, что в честь Камитату состоялся прием, где звучали призывы «объединить свои силы и выступить единым фронтом на открывающейся сессии конголезского парламента».

16 июля 73 члена палаты депутатов и сенатора на самолете ООН прибыли в Леопольдвиль из Стэнливиля. Гизенги среди них не было, он по официальной версии «на несколько дней» остался в столице Восточной провинции «из-за болезни». Лидером лумумбистов на сессии парламента стал Кристоф Гбение. «Правда» аттестовала его как «преемника Патриса Лумумбы на посту председателя партии Национальное движение Конго, министра внутренних дел законного правительства». И привела заявление Гбение перед отъездом: «Борьба, которую мы ведем, направлена на достижение одной главной цели: сохранение единства и нераздельности нашей страны. Это придает нам силы и уверенность, это указывает нам единственно правильные средства к достижению успеха – объединение всех националистов. Только так мы добьемся победы».

СССР сделал ставку на Гизенгу, которого парламент должен был избрать премьер-министром правительства, где большинство составят лумумбисты. Позиции других игроков точно описал Девлин. Хаммаршельд «был полон решимости иметь созданное парламентом правительство с участием Гизенги к следующей сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке». Администрация Кеннеди «хотела умеренное коалиционное правительство, которое желательно не контролировалось бы Гизенгой». Временный поверенный в делах США в Конго МакМертри Годли, возглавивший посольство после отставки Тимберлейка 15 июня 1961 г., «был готов принять коалицию, но он был за правительство, где влияние гизенгистов было бы сведено к минимуму». Сам Девлин «хотел бы видеть правительство без Гизенги, Мулеле, Кашамуры или других парламентариев, которые якшались с Советами». Группа Бинза «хотела, чтобы правительство было умеренным и в идеале таким, которое она могла бы контролировать».

Выбор американцев пал на 39-летнего члена группы Бинза Сирила Адулу. Он получил среднее образование в миссионерской католической школе, работал в торговых фирмах, служащим Центрального банка Конго. Политическую карьеру начал в лумумбовской НДК, после раскола присоединился к группе Калонжи, НДК-К. В начале 1960 г. возглавил Всеобщую федерацию труда Конго. У Адулы были тесные связи с руководством Бельгийской социалистической партии. В правительстве Илео он занимал пост министра внутренних дел, а затем по совместительству и пост министра обороны. Девлин приводил следующие резоны в пользу кандидатуры Адулы. Как сенатор он «помогал нам сместить Лумумбу путем выражения недоверия правительству в начале сентября 1960». Как профсоюзный лидер «хорошо работал с американцами». Адула «был популярен, пользовался уважением в парламенте и демонстрировал качества лидера».

В Лованиуме собралось 188 из 221 депутатов нижней палаты и сената. Отсутствовали представители Катанги. Чомбе запретил парламентариям от Катанги ехать в Лованиум несмотря на усилия руководителя гражданской миссии ООН в Конго тунисца Махмуда Киари убедить его в обратном. Участники сессии парламента делились на два примерно равных по численности блока: лумумбисты («блок националистов») и сторонники правительства в Леопольдвиле и депутаты от Касаи («национально-демократический блок»). Так что заявление Гбение о том, что, объединившись, националисты победят, не выглядело утопией.

Расклад сил во вновь созванном конголезском парламенте вызвал обеспокоенность в Госдепартаменте. 27 июня госсекретарь Дин Раск направил инструкцию Годли задержать начало парламентской сессии в Лованиуме, «поскольку неспособность леопольдвильских руководителей обеспечить поддержку Чомбе, возможно, приведет к победе гизенгистов». Годли не согласился с мнением шефа, он полагал, что «в нынешней ситуации тактика проволочек нецелесообразна», и «сомневался, что Гизенга достаточно силен, чтобы стать главной фигурой в новом правительстве». Он доказывал, что «нажимать на тревожную кнопку рано» и приводил сценарий недопущения благоприятного для Гизенги голосования по кандидатуре премьера: «если шансы Гизенги станут очевидными», Касавубу как президент приостановит сессию парламента и общими усилиями удастся заставить Чомбе послать своих депутатов в Лованиум.

Госдепартамент дал Годли добро. Решающей оказалась поддержка его плана ЦРУ, которое интенсивно работало на победу в Лованиуме «умеренных». Период перед открытием парламентской сессии был для Девлина горячей порой. Он ежедневно встречался с Бомбоко, Нендакой и Мобуту. Дал задание всем своим агентам, которые «имели прямые или косвенные контакты» с Касавубу, втолковать президенту, что Илео некомпетентен и необходимо предложить парламенту кандидатуру Адулы для избрания главой правительства. Через «Жака», одного из своих лучших агентов, Девлин организовал публикацию в «ведущей газете» Конго заказной статьи главного редактора о претендентах на пост премьера. Тот написал, что «Гизенга будет бедствием для страны», Илео непригоден для этой должности, а наиболее подходящей фигурой является Адула.

Контактировал Девлин и с парламентариями. Он умалчивает о цели и характере этих встреч, но даже опубликованные документы дают веские основания утверждать, что имел место банальный подкуп. Специальный помощник президента по национальной безопасности МакДжордж Банди 10 июня уведомил Кеннеди, что в рамках ранее согласованного плана «тайной поддержки политических лидеров и партий» он, Банди, в отсутствие президента «ввиду срочности» и при «полном согласии Госдепартамента» одобрил выделение 23 млн. долл, на «укрепление умеренного лагеря в Конго». Свое решение Банди обосновывал тем, что в случае задержки выделения денег возникнет «опасность потери нами важной группы умеренных политиков». Он напомнил президенту, что «гораздо большие суммы тратились в прошлом на те же цели, через те же каналы и без всяких затруднений».

Свой план достижения победы в Лованиуме был и у сторонников Гизенги. Сам он должен был оставаться в Стэнливиле, чтобы обеспечить «политические и военные» тылы и не допустить «сюрпризов» со стороны войск Мобуту. Фракцию «националистов» в Лованиуме должен был возглавить министр внутренних дел в правительствах Лумумбы и Гизенги Кристоф Гбение. Согласно плану председатель нижней палаты в парламенте первого созыва Жозеф Касонго должен был на первом заседании пригласить на трибуну Патриса Лумумбу «как главу конголезского правительства до 13 сентября 1960 г.», и в его отсутствие предложить исполнять обязанности премьер-министра Гбение. «Правительство Лумумбы» после переходного периода должно было организовать парламентские выборы «на основе новой конституции», после чего парламент изберет нового главу правительства.

Университет в Лованиуме, что в 25 милях от Леопольдвиля, был идеальным местом для сессии парламента в условиях Конго. На обширной территории только что построенного кампуса расположились учебные корпуса с просторными, удобными для заседаний аудиториями, комфортабельные жилые коттеджи. Он был обнесен высоким забором и охранялся войсками ООН, у которых был приказ не пропускать посторонних. Парламентариям было запрещено покидать территорию университета, употреблять спиртные напитки, иметь при себе деньги, ценности, огнестрельное оружие, общаться с женщинами. Действо в Лованиуме пресса сравнивала с конклавом, процедурой избрания Папы Римского.

В отличие от кардиналов конголезские парламентарии не были изолированы от внешнего мира. По крайней мере от ЦРУ В автомобиле Бомбоко была установлена рация, по которой он регулярно информировал Девлина о ходе сессии. Еще об одном и самом важном способе коммуникации с депутатами разведчик умалчивает. Оперативники ЦРУ проделали подземный ход под оградой университетского кампуса, беспрепятственно проникали через него на «изолированную» территорию и щедро подкупали наличными тех, кто обещал проголосовать как надо.

24 июля на пост председателя нижней палаты был избран Касонго. Он считался креатурой Гизенги, но не стал во исполнение плана объявлять Гбение главой правительства. На следующий день «умеренные» взяли реванш: председателем сената был избран их кандидат Виктор Коумарико. 27 июля начались прения по кандидатуре на пост главы правительства. Отсутствие Гизенги давало сильный козырь леопольдвильскому блоку. 24 июля Камитату вылетел в Стэнливиль, где напрасно убеждал Гизенгу принять участие в парламентской сессии и баллотироваться на должность премьер-министра. 2 августа парламент почти единогласно одобрил предложенную президентом Касавубу кандидатуру Сирила Адулы на пост премьер-министра. Антуан Гизенга стал вице-премьером.

Новость об избрании Адулы премьером окружение Гизенги встретило с «недоверием, переходящим в отчаяние». Радио Стэнливиля сообщило об этом только 6 августа после приезда туда Гбение. Он проинформировал Гизенгу о принятых в Лованиуме решениях и посоветовал вернуться в Леопольдвиль и приступить к работе. Новоиспеченный вице-премьер отказался. Теперь уже всем стало ясно, что «болезнь» Гизенги была дипломатического свойства.

В своих мемуарах он обвинил в поражении «прогрессивных националистов» Касонго и Гбение. Касонго «напоминал человека, которому промыли мозги, он думал только о сохранении собственного поста и привилегий». Гбение вместо того, чтобы убедить соратников в «необходимости объединения против общего врага», впал в панику, считая, что «все его предали». О том, как сказалось на голосовании его отсутствие в Лованиуме, Гизенга умолчал.

16 августа в Стэнливиль прибыл Адула и провел переговоры с Гизенгой. Уже на следующий день, как сообщала «Правда», Гизенга «пригласил руководителей дипломатических представительств, находящихся в Стэнливиле, и представил их главе правительства Республике Конго Сирилу Адуле». Гизенга «выразил благодарность правительствам дружественных стран за большую моральную поддержку» его правительству и признал легитимность кабинета Адулы как «прямого преемника правительства Лумумбы».

В мемуарах Гизенга пишет, что представил премьеру десять пунктов, которые «мы, прогрессивные националисты, считали необходимым немедленно реализовать для выхода страны из кризиса». Он не раскрыл содержание этих пунктов. Сотрудник советского посольства в Леопольдвиле утверждал, что Гизенга и его сторонники вошли в правительство Адулы на следующих условиях: «наказание убийц Лумумбы и их пособников, проведение политики Лумумбы, предоставление националистам постов министра обороны, главнокомандующего армии и представителя в ООН, ликвидация в самый короткий срок сепаратистских режимов в Катанге и Южном Касаи, прекращение операции ООН и определение порядка вывода войск ООН из Конго» .

Адула признал предложения Гизенги «целесообразными», но «ничего конкретного не обещал». Это его насторожило: «Я быстро понял, что хозяева Адулы четко проинструктировали его на этот счет. Однако время для открытой борьбы еще не пришло, и я не мог вышвырнуть его за дверь». На следующий день на массовом митинге перед парадом в честь Адулы вице-премьер Гизенга сказал: «Я торжественно заявляю, что никогда не буду участвовать ни в каких сомнительных действиях правительства, и, если таковые будут иметь место, я сразу же поставлю об этом в известность наш народ. Я буду бороться за то, чтобы новое правительство проводило свою политику в соответствии с идеями и принципами лумумбизма».

«Правда» сообщила об избрании главы конголезского правительства 4 августа, не дав комментариев. Приводились высказывания Адулы, которые можно было трактовать и как его положительную характеристику. Среди целей правительства он назвал «восстановление мира и порядка в Конго», позитивный нейтралитет во внешней политике. МИД СССР характеризовал Адулу как «умеренного деятеля», «сторонника примирения между соперничающими политическими группировками» и политика «прозападной ориентации», кандидатуру которого «всячески продвигали американцы и аппарат ООН в Конго». Однако состав возглавляемого им правительства, по мнению МИД, давал основание считать, что оно будет проводить «нейтралистскую политику». Новое правительство состояло из 27 министров и 15 статс-секретарей. «Сторонники Лумумбы-Гизенги» заняли 23 поста (15 министров и 8 статс-секретарей), в том числе министра внутренних дел (им стал Гбение), юстиции, экономики, сельского хозяйства, горнорудной промышленности, внешней торговли, коммуникаций и средних классов. Это была политическая арифметика, которая не учитывала, что почти все ключевые ведомства контролировали прозападные политики из группы Бинза: внешнюю политику (Бомбоко), оборону (Мобуту), службу безопасности (Нендака).

В адресованном Кеннеди меморандуме о создании конголезского правительства госсекретарь Раск счел итоги парламентской сессии в Лованиуме большим успехом американской политики. Адула, «наиболее сильный и перспективный среди умеренных конголезских лидеров», стал премьер-министром, как «мы и надеялись». Его избрание госсекретарь расценивал как самый крупный удар по позициям СССР в Конго после отстранения от власти Лумумбы: «Победа Адулы лишает Гизенгу всяких правовых оснований претендовать на то, что его режим является законным правительством Конго. Это второе поражение Советов в Конго. Недавно прибывшие в Стэнливиль советская и чешская миссии оказались в затруднительном положении». Раск заверил президента, что «включение гизенгистов в правительство в качестве меньшинства, контролирующего малозначимые посты, менее рискованно, чем оставить Гизенгу в его редуте в Восточной провинции. Оттуда он постоянно призывает коммунистов вмешаться, и, оставаясь там, он может только еще больше сблизиться с советским блоком». Раск прогнозировал, что Гбение, «самый влиятельный сподвижник Лумумбы», долго не останется на посту министра внутренних дел. Сделанный Госдепартаментом анализ состава правительства Адулы был убедительнее арифметических выкладок II Африканского отдела советского МИД, поскольку оперировал политической алгеброй. И не оставлял сомнений, что это было «правительство среднего пути», где доминировали «умеренные», создание которого и предусматривал американский план по Конго.

Правительство Адулы получило признание мирового сообщества, включая афро-азиатские государства. Руководство СССР решило признать новое правительство Конго, исходя из того, что оно «получило доверие парламента, было признано законным преемником правительства» Лумумбы, и «большинство постов в нем получили сторонники Лумумбы-Гизенги». Хрущев 31 августа направил Адуле телеграмму, в которой заверил премьера, что СССР «будет продолжать поддерживать дипломатические отношения с Республикой Конго и со своей стороны прилагать усилия к развитию отношений дружбы и взаимопонимания между нашими странами на основе равноправия, уважения суверенитета и невмешательства во внутренние дела». Адула ответил, что «отношения дружбы и взаимопонимания» могут быть установлены на основе независимости Конго «от какого бы то ни было вмешательства извне».

Дальнейшие события показали, что «вмешательство» конголезская сторона трактует весьма широко.

Ставшие актуальными после убийства Лумумбы радикальные сценарии развития конголезского кризиса не реализовались. План создания «африканского командования» в Конго остался на бумаге. Не получив прямой военной помощи от СССР, Гизенга вынужден был пойти на компромисс с леопольдвильскими властями, согласившись войти в правительство «национального примирения». Убийство Лумумбы не изменило намерение Хрущева не предпринимать шагов по эскалации конголезского кризиса. Советский лидер пытался компенсировать неудачи в Конго и сохранить репутацию наиболее последовательного борца против колониализма и империализма наращиванием пропагандистской кампании против Дага Хаммаршельда и операции ООН в Конго. Здесь у Советского Союза был сильный козырь – сохранение «независимой» Катанги.

 

После формального замирения Гизенги с властями в Леопольдвиле главным «нервом» конголезского кризиса стала отколовшаяся Катанга. Создание коалиционного правительства не усилило позиций СССР в Конго, и он не мог оказать существенного влияния на урегулирование катангской проблемы. Кто и как справится с катангским сепаратизмом? Или Чомбе все же удастся отделить провинцию от Конго? От этого зависело не только будущее страны. В Катанге решалась и судьба советского присутствия в «сердце Африки».

 

Операции «Рампанч» и «Мортор»

Для Адулы решение проблемы катангского сепаратизма было делом архиважным, вопросом политического выживания. Это обстоятельство отметили авторы аналитической записки американских спецслужб о положении в Конго: «Если Адуле в короткие сроки не удастся реинтегрировать Катангу, его отстранят от власти экстремисты. То же самое случится, если он проявит уступчивость и пойдет на примирение с Чомбе на условиях последнего. Очевидно, что его позиции существенно укрепятся не только в отношении политических противников из стэнливильского правительства, но и в отношении Чомбе, если ему удастся показать, что у него есть доступ к значительным финансовым ресурсам, военным поставкам и зарубежной помощи, коими не обладают другие конголезские политики». Выступая с программной речью в парламенте 2 августа, Адула заявил: «Ни Чомбе, ни некоторые его министры, ни Юнион Миньер, ни бельгийцы, стоящие за отделением Катанги, не помешают конголезцам восстановить историческую территорию страны».

Катангская «заноза» сильно досаждала и Хаммаршельду. После того как СССР фактически оказался вне конголезской игры, у ООН появилась большая свобода рук. Хаммаршельд не без оснований считал своим личным успехом создание правительства, легитимность которого признали все международные игроки конголезского кризиса. Не лишенный тщеславия, он хотел появиться на очередной XVI сессии ГА ООН триумфатором, которому удалось добиться мира в горячей точке холодной войны, успокоить «сердце Африки». Это был верный способ восстановить свою репутацию защитника интересов развивающихся стран, сильно подмоченную неспособностью ООН предотвратить убийство Лумумбы.

Пока решения ООН по Катанге, отраженные в резолюции 21 февраля, не были выполнены, о лаврах главного конголезского миротворца можно было забыть. Все помнили, как Хрущев обвинял Хаммаршельда в пособничестве Чомбе и возлагал на него долю вины за убийство Лумумбы. Для поворота в политике ООН в сторону объединения Конго под властью центрального правительства генсеку в Элизабетвиле нужна была сильная фигура, свободная от влияния западных покровителей отделившейся Катанги и способная к решительным мерам.

На ключевой пост своего представителя в Катанге Хаммаршельд подобрал мексиканца Осорио Тафалла, хорошо зарекомендовавшего себя в качестве представителя ООН в Индонезии. Накануне отъезда в Катангу Тафалл счел необходимым сообщить генсеку деталь своей биографии, о которой тот не знал. Во время гражданской войны в Испании он был генерал-лейтенантом испанской республиканской армии, генеральным комиссаром обороны и министром внутренних дел республиканского правительства. Пришлось срочно искать замену. Выбор Хаммаршельда пал на сотрудника министерства иностранных дел Ирландии Конора О’Брайена. В ООН он зарекомендовал себя «’’радикальным” членом ирландской делегации», который действовал в вопросах деколонизации «несколько более энергично, чем казалось благоразумным».

После назначения О’Брайен вместе с тунисцем Махмудом Киари не раз во время долгих бесед пытался убедить Чомбе и его министров поехать в Леопольдвиль для участия в переговорах о составе нового правительства, а партии КОНАКАТ присутствовать на сессии парламента в Лованиуме. Результаты оказались равны «абсолютному нулю».

На что рассчитывал Чомбе, отстаивая «суверенитет» Катанги? От Чомбе не отказались главные спонсоры, крупные западные компании, они же истинные хозяева горнорудной провинции. «Юнион миньер дю О Катанга» (ЮМОК) со штаб-квартирой в Бельгии обеспечивала 60 % мировой добычи кобальта и около 10 % меди, добывала цинк, редкоземельные металлы, урано-радиевую руду. Налоговые поступления от ЮМОК составляли львиную долю катангского бюджета. Для поддержки режима Чомбе компании использовали свои обширные финансовые, административные, медийные ресурсы.

Карикатура из газеты «Правда»

На руку Чомбе было и то, что в западном лагере не было единства по катангскому вопросу Не все союзники США по НАТО были готовы двигаться к единому Конго по разработанному в Вашингтоне плану. Сказывался расклад на мировом рынке добычи меди. Месторождения в Чили разрабатывала американская компания «Анаконда», чьими крупными акционерами были родственники президента Дж. Кеннеди. Брат Д. Хаммаршельда был членом совета директоров американо-бельгийской «Ламко», добывавшей минеральное сырье в Катанге и Родезии. Для американского бизнеса месторождения в Катанге с их более высоким содержанием меди в руде, чем в Чили, были лакомым куском. Чомбе благоволили главные держатели акций ЮМОК – Бельгия, Великобритания, Франция. Они опасались, что после воссоединения Катанги с Конго американские конкуренты могут поглотить ЮМОК.

Явную поддержку режиму Чомбе оказывала Великобритания. Британская Танганьика Консешнс («Танке») владела 14,5 % акций ЮМОК. Через Катангу проходила принадлежавшая Британии трансафриканская (от западного побережья до восточного побережья) Бенгельская железная дорога, грузовое движение по которой в значительной степени зависело от ЮМОК. В британской политической элите существовали опасения, что нестабильность может перекинуться из Катанги и других районов Конго на граничившие с ним британские владения – Танганьику, Уганду и Федерацию Родезии и Ньясаленда. В консервативной партии сложилось влиятельное катангское лобби. Его видными фигурами были такие политические тяжеловесы как маркиз Солсбери (Роберт Гасконь-Сесиль), Чарльз Уотерхаус, председатель правления директоров «Танке» и член совета директоров ЮМОК. Лобби требовало признания независимости Катанги и предоставления режиму Чомбе всесторонней помощи.

Официальный Лондон ратовал за восстановление стабильности в Конго, но без советского присутствия и при «дружественном» правительстве. Эту позицию емко сформулировал в январе 1961 г. в записи на полях секретного доклада о положении в Конго министр иностранных дел А. Дуглас-Хьюм: «Нам нужно правительство, которое сохранит порядок и не допустит захвата власти коммунистами». Режим Чомбе вполне отвечал этим требованиям. Британия была категорически против применения силы для ликвидации квазинезависимости Катанги, твердо и последовательно отстаивала эту позицию.

Чомбе слыл внутри Катанги руководителем «умеренной» фракции. А были еще «ультра», «твердолобые элементы», готовые «стоять насмерть» за «независимость Катанги». Их позиции укрепились, пока Чомбе сидел в тюрьме. Лидер противников любого компромисса с центральным правительством министр внутренних дел Годфруа Мунонго 20 июля 1961 г. провел «самую важную в истории Катанги пресс-конференцию». После нападок на ООН он заявил: «И наконец, если интересы будущего нашей страны этого потребуют, то, поскольку свободный мир не желает давать никаких обещаний, и только СССР, видимо, способен в настоящее время эффективно помогать своим друзьям, мы, не колеблясь, вместе с нашими конголезскими братьями будем просить у него действенной помощи в деле организации и будущего освоения ресурсов нашего молодого государства». Это заявление, равно как и разговоры о поездке катангской правительственной делегации в «восточную страну», были расценены всеми как примитивный блеф и неуклюжая попытка шантажа. Единственной страной, куда нанесла визит делегация Катанги, стала ЮАР.

Когда О’Брайен прибыл в Элизабетвиль 8 июня 1961 г., в Катанге насчитывалось около 500 иностранных советников и наемников, «немедленной эвакуации и вывода» которых требовала резолюция Совбеза от 21 февраля.

Режим Чомбе пользовался услугами различных категорий иностранных советников. Политические советники занимались главным образом отношениями провинциального правительства с ООН. О’Брайен потратил много времени и сил, добиваясь их высылки. Одни уезжали сами, других выдворяли силой. В числе последних оказался и советник Чомбе А. Белина-Подгаецкий, отметившийся информационным прикрытием убийства Лумумбы.

По итогам парламентских выборов в конце апреля 1961 г. в Бельгии было сформировано коалиционное правительство с участием представителей Социально-христианской партии и социалистов. Их лидер Поль-Анри Спаак, занявший посты вице-премьера, министра иностранных дел и министра по делам Африки, в отличие от своего предшественника Пьера Виньи, был сторонником единого Конго. Хаммаршельд и Спаак достигли 12 июля принципиальной договоренности о высылке из Катанги бельгийских советников. Прибывший в Элизабетвиль Шарль Мюллер, личный секретарь заместителя министра иностранных дел Бельгии Анри Файа, вручил О’Брайену утвержденный шефом «список бельгийских политических советников, подлежащих высылке силами ООН». Новые бельгийские власти были катабельгийцам и чомбовским силовикам не указ. По приказу Мунонго Мюллер был арестован и выслан из Катанги. О’Брайен в ответ выслал самую важную фигуру из списка Спаака предпринимателя Жоржа Тиссена, основателя партии КОНАКАТ, одного из авторов декларации о независимости Катанги. Выполнявшим приказ офицерам войск ООН пришлось вступить в рукопашную с его сыновьями и применить оружие, чтобы нейтрализовать собак, которых на них натравили. Вечером того же дня жандармерия совершила налет на бельгийское консульство в Элизабетвиле. Кризис разрешился созданием совместной комиссии из представителей ООН и Катанги, после чего процесс высылки со скрипом, но пошел.

Сложнее оказалось с военными советниками. Из состава 11-тысячной жандармерии (фактически вооруженных сил) высылке подлежали 512 человек. Это были бельгийские офицеры, которые остались в Катанге после расформирования колониальных «Форс пюблик», офицеры, прикомандированные к жандармерии по линии министерства иностранных дел Бельгии, и наемники.

Наемников вербовали в ЮАР, Родезии, Великобритании, других западноевропейских странах. Среди этой разношерстной публики можно было найти наемных убийц, неудачников, искателей экстрима, идеалистов. Большинство привлекали хорошие заработки, среди мотивов назывались и «домашние неприятности, жажда приключений», желание участвовать в «хорошем деле». Наиболее опытными вояками были французы, прошедшие школу войны в Индокитае и Алжире. Среди французов было много тех, кто прибыл в Катангу не ради «экстрима», а по идейным соображениям. Они рассматривали катангское «дело» как продолжение алжирской миссии, считали себя защитниками «последнего бастиона белого человека в Центральной Африке».

Руководитель гражданских операций в Конго, друг Хаммаршельда Стуре Линнер вспоминал в 1990 г., что сильной мотивацией для катангских наемников была «ненависть ко всему, что имело привкус коммунизма». Это было «частью их психологии», они считали, что «в Леопольдвиле заправляют люди типа коммунистов, а Элизабетвиль был для них оплотом капитализма». Еще Линнер отметил, что наемники испытывали «неописуемую ненависть к войскам ООН» и превосходили их по боевым качествам: «Наши солдаты не были такими бойцами, как наемники. Наемники находились там для того, чтобы убивать. Они не могли понять солдат, которые считали своей миссией спасение жизней».

Чомбе использовал наемников в карательных операциях против балуба в северной Катанге. Летчики-наемники составили экипажи трех реактивных истребителей Фуга «Мажистер», французского производства, поставленных режиму Чомбе американской фирмой, связанной с ЦРУ. В августе 1961 г. только один истребитель находился в боевом состоянии, но у войск ООН не было никакой авиации.

Многие наемники уезжали только для того, чтобы вскоре вернуться маршрутами, которые ООН не контролировала. Так что «в августе улицы Элизабетвиля, как и улицы Жадовиля, Колвези, Альбервиля и других городов, по-прежнему были полны белыми людьми в военной форме». Они не таились, напротив, вели себя шумно и отличались буйным нравом. Имели обыкновение напиваться в барах Элизабетвиля, «навесив на себя всякие ножи, револьверы и гранаты».

О’Брайен убедился, что проблему сепаратизма Катанги невозможно решить, пока вокруг Чомбе находятся иностранные силовики. Он подготовил операцию по немедленной высылке из Катанги всех зарубежных советников и наемников. Хаммаршельд дал добро. По просьбе О’Брайена 24 августа конголезское руководство издало распоряжение: «Все неконголезские офицеры и наемные солдаты, которые служат в катангских вооруженных силах и которые не имеют договорных отношений с Центральным правительством Республики Конго, высылаются с территории Республики Конго и должны немедленно покинуть конголезскую территорию». В тот же день премьер Адула обратился к главе миссии ООН в Конго с письменной просьбой помочь его правительству в исполнении этого распоряжения. У О’Брайена появились юридические основания для использования войск ООН против наемников в случае необходимости.

М. Киари с согласия Хаммаршельда санкционировал проведение операции «Рампанч» («Сокрушительный удар»). 28 августа войска ООН под командованием индийского генерала К. А. С. Раджи начали аресты европейских военнослужащих в Элизабетвиле и других городах Северной Катанги, в которых дислоцировались гарнизоны ООН. В качестве «меры предосторожности» части ООН заняли штаб жандармерии, почтамт, радиостанцию и окружили виллу Мунонго.

Войска ООН не встретили никакого сопротивления и даже противодействия. Чомбе выразил готовность к сотрудничеству, если «меры предосторожности» будут отменены. О’Брайен распорядился снять охрану с занятых объектов, и снова перешедшее под контроль Чомбе радио передало его обращение. Чомбе заявил, что его правительство «подчиняется решениям Объединенных Наций», и выразил благодарность за «преданную службу» всем иностранцам.

«Улов» О’Брайена оказался хорошим, по данным ООН к 8 сентября 273 «неконголезских офицеров катангской жандармерии» были высланы, а 65 ожидали репатриации. Хаммаршельд поздравил О’Брайена и выразил ему благодарность «в связи с исключительно важной операцией, проведенной с большим искусством и смелостью». В ооновской штаб-квартире в Элизабетвиле пили шампанское. «Мы, – вспоминает О’Брайен, – в тот момент были счастливы, так как считали, что операция “Рампанч” увенчалась полным успехом, ибо была бескровной».

Вскоре эйфория противников Чомбе сменилась озабоченностью. В ооновские сети попались далеко не все. По официальным и, как считает О’Брайен, заниженным данным «без вести пропали» 104 кадровых бельгийских офицера и наемника разных национальностей. Многим из них удалось скрыться. На большей части территории Катанги, включая два центра горнорудной промышленности – Жадовиле и Колвези, – где не было войск ООН, аресты не производились. Там европейские офицеры продолжали занимать командные должности в жандармерии, сняв знаки отличия с униформы.

Реакция части западных СМИ на операцию «Рампанч» не могла не ободрить Чомбе. Британская и бельгийская правая пресса изображала ее как грубый наезд «антиколониального Джаггернаута» ООН на Катангу, этот остров стабильности и процветания среди конголезского хаоса, оплот противостояния коммунизму, где мирно и счастливо уживаются черные и белые. Оказавшийся в центре этой информационной войны О’Брайен, которого именовали «головорезом», так описал образ Катанги, «преподносившийся миру с усердной помощью людей типа Яна Колвина» – «многорасовый рай, где мудрое африканское правительство, опирающееся на почти единодушную поддержку народа, пользовалось только технической помощью европейцев, и, где чувство любого различия между черными и белыми, которое, может быть, и существовало в прошлом, теперь растворилось в belle amitw [651]Прекрасной дружбы (фр.).
и осознании общности катангской нации». И ООН разрушила эту идиллию!

Ян Колвин, корреспондент «Daily Telegraph», в книге о Чомбе привел эту цитату и назвал ее «саркастической, но точной фиксацией моих впечатлений».

На правительственном уровне прямо поддержал катангских сепаратистов только глава британского протектората Федерация Родезии и Ньясаленда Рой Беленский. 30 августа выступая в парламенте в Солсбери, он обвинил ООН в попытке подчинить правительство Катанги и пообещал «принять необходимые меры для помощи соседям в рамках закона». У Федерации и Катанги была общая протяженная граница, тесные экономические связи. Между режимами Беленского и Чомбе сложились партнерские отношения. Сценарий, когда родезийские войска могли войти в Катангу по просьбе ее «законного правительства», не принадлежал к разряду фантастических.

Храбрости Беленскому придала позиция Великобритании. Утром 30 августа его представитель в Лондоне встретился с «высокопоставленным чиновником» министерства иностранных дел. У того сложилось впечатление, что «Соединенное Королевство будет проводить более жесткую линию» в отношении действий ООН в Катанге. Вечером того же дня представитель Великобритании при ООН П. Дин по поручению правительства сделал Хаммаршельду представление по поводу целей и масштабов операции «Рампанч». Он поставил вопрос, была ли применена сила до того, как были исчерпаны другие средства, и заявил, что у ООН не было мандата высылать необходимых для администрации Катанги иностранцев и тем самым создавать угрозу ее функционированию. На эту «едва замаскированную поддержку» режима Чомбе генсек ответил, что О’Брайен действовал строго в соответствии с резолюцией 21 февраля, за которую голосовала Британия.

Вдохновленный заявлением Беленского и молчаливым сочувствием Британии, Чомбе вообразил, что он «может продержаться и что родезийские войска даже придут к нему на помощь». Он провоцировал ООН на применение силы. Перебежчик из стана наемников бельгиец Андре Кремер сообщил О’Брайену, что министр внутренних дел Мунонго дал ему задание сколотить диверсионную группу для вооруженных нападений на персонал ООН. Среди намеченных жертв был заместитель О’Брайена Мишель Томблэн. Показания Кремера подтвердили захваченные силами ООН документы службы безопасности Катанги. О’Брайен потребовал увольнения Мунонго. Чомбе отказался, и 2 сентября О’Брайен заявил, что ООН не будет «поддерживать “нормальные отношения” с правительством, если в его состав входит человек, на которого падают столь серьезные подозрения».

Мунонго спровоцировал этнический конфликт, который серьезно осложнил обстановку в Касаи. Проживавшие в Катанге балуба делились на балуба из Касаи и катангских балуба. Касайские балуба в большинстве поддерживали Я. Сендве и П. Лумумбу. Верховный вождь балуба Касонго Ниембо был сторонником КОНАКАТ, партии Чомбе. Накануне парламентских выборов в мае 1960 г. люди Ниембо напали на касайских балуба после визита в Камину и выступления на предвыборном митинге Я. Сендве. Среди шести убитых был ребенок, которому отрезали голову. После выборов Калонжи и Чомбе договорились, что завоевавший мандат в катангский парламент протеже Калонжи Рафаэль Бинту будет поддерживать КОНАКАТ, что обеспечило партии большинство. Взамен Чомбе гарантировал безопасность гражданам Касаи на территории Катанги. Стороны соблюдали договоренность, пока в начале августа 1961 г. по приказу Мунонго не был арестован Бинту. Это была провокация, месть Чомбе Калонжи за признание соглашений в Лованиуме и вхождение Южного Касаи в состав Конго. Как по сигналу, лунда, народ, к которому принадлежали Чомбе и Мунонго, начал погромы и преследования балуба (местных и касайских). Многие из них искали защиты у ООН. 12 сентября в лагере беженцев находилось 45 тыс. человек, а дальше сотрудники ООН «потеряли счет».

Лагерь стал символом оппозиции катангцев режиму Чомбе. О’Брайен описывает его как «огромный лачужный город, разделенный на “авеню” с магазинами, барами и ресторанами», где «была не только “авеню Лумумбы”, но и “авеню Хрущева”». Это, конечно, не означало, что «обитатели лагеря были настоящими коммунистами»: «Мало кто из них мог иметь сколько-нибудь ясное представление о коммунизме, а о Хрущеве они, по-моему, знали только две вещи. Во-первых, он поддерживал Лумумбу, которого они считали героем и мучеником, тогда как западные страны и даже ООН затравили его. <…> Второе, что они знали о Хрущеве, – это то, что он коммунист, а так называли в Катанге всякого, кто поддерживал ту или иную партию, не одобряемую Юнион Миньер».

ООН стало готовить новую силовую операцию против катангских сепаратистов. 9 сентября войска ООН получили серьезное подкрепление. В Элизабетвиль прибыл индийский батальон непальских гуркхов, которые отличались строгой дисциплиной и высокими боевыми качествами. Киари подготовил план, предусматривавший захват административных зданий в Элизабетвиле, арест Чомбе и четырех его главных соратников. Генеральный прокурор, назначенный правительством Адулы, подписал необходимые ордера. Ознакомившись с планом, Хаммаршельд его в принципе одобрил. Он планировал прибыть в Леопольдвиль 13 сентября и рассчитывал помочь Чомбе «спасти лицо», убедив его прибыть в столицу для переговоров с Адулой.

12 сентября прибывший в Элизабетвиль Киари и О’Брайен сделали последнюю попытку договориться с Чомбе. Он заявил, что «настроен в пользу разрешения африканских проблем на основе конфедерации, в духе решений Тананаривской конференции». А на приглашение Хаммаршельда приехать в Леопольдвиль Чомбе ответил, что там он встречаться с Адулой не будет, и в свою очередь пригласил генсека в Элизабетвиль. Киари дал указание О’Брайену начать в 4 часа следующего дня операцию «Мортор». «Самое главное, – сказал он напоследок, – никаких полумер». Киари выполнял инструкции представителя генсека ООН в Конго С. Линнера. Тот заявил впоследствии, что «Хаммаршельду не было заранее известно об операции “Мортор”, и эту операцию он, Линнер, предпринял под свою личную ответственность в соответствии с общими указаниями и известными ему пожеланиями Хаммаршельда».

Одни исследователи считают, что это соответствовало действительности. Другие доказывают, что Хаммаршельд дал разрешение на операцию «тайно, через Киари», полагая сделать Чомбе более сговорчивым.

В соответствии с планом операции «Мортор» надлежало арестовать Мунонго, вице-президента и министра финансов Катанги Жана-Батиста Кибве, министра иностранных дел Эвариста Кимбу и спикера катангского парламента Шарля Мутаку. Чомбе «следовало арестовать лишь в крайнем случае», ибо «предполагалось «отрезать его резиденцию, перекрыть все входы и выходы». После этого О’Брайен «должен был вступить с ним в переговоры и объяснить, что единственная для него надежда – это начать сотрудничество с Организацией Объединенных Наций и пойти на мирное воссоединение Катанги с Конго. Тем временем войска ООН должны были овладеть почтамтом, радиостудиями и радиостанцией, занять здания министерств безопасности и информации и вывезти их архивы».

Карикатура из газеты «Правда»

Калька с операции «Рампанч» на этот раз не сработала. У ООН не было такого важного преимущества как эффект неожиданности. Из-за утечки информации из парламента в Леопольдвиле катангское руководство знало о готовившейся акции и сообщило о ней по радио. При захвате почтамта и большинства других объектов войска ООН столкнулись с ожесточенным сопротивлением жандармерии. Доходило до рукопашной. В качестве снайперов, экипажей бронемашин, пулеметчиков войска Чомбе эффективно поддерживали нелегально вернувшиеся в Катангу бельгийские офицеры и белые наемники.

Операция «Мортор» была плохо организована и скоординирована. По так и невыясненным причинам резиденция Чомбе не была окружена, что поломало весь план. Через 15 минут после начала боевых действий он позвонил

О’Брайену. Тот предложил прекратить огонь, если Чомбе выступит по радио и объявит о конце независимости Катанги. Чомбе согласился и попросил охрану для приезда на виллу, где жил О’Брайен. После чего скрылся в британском консульстве, куда проник через забор, а потом сбежал в Родезию. Из пяти подлежащих аресту руководителей Катанги удалось задержать только Кибве. К полудню все намеченные объекты были захвачены войсками ООН, но жандармерия продолжала сопротивление, переходила в контратаки, обстреливала позиции голубых касок.

Прилетевший в Леопольдвиль Хаммаршельд узнал, что запланированная как «краткосрочная, ограниченная операция без применения силы, повторявшая тактику 28 августа», на деле обернулась крупномасштабными боями с катангской жандармерией, а надежды на быстрое прекращение кровопролития «исчезли вместе с Чомбе».

Международная реакция не заставила себя ждать. Уже вечером 13 сентября посол Великобритании в Конго Дерек Ричес в личной беседе с Хаммаршельдом выразил озабоченность своего правительства событиями в Катанге и заявил о возможности «прекращения всякой помощи миссиям ООН в Конго», если Хаммаршельд «не представит приемлемого объяснения» и «не даст заверений, что в ближайшее время военным действиям будет положен конец». Р. Беленский отдал приказ о сосредоточении войск, бронетехники и авиации на границе с Катангой ввиду «серьезной угрозы» безопасности Родезии. Операцию «Мортор» он назвал «самым позорным актом в истории международных организаций». Правая бельгийская печать обвинила силы ООН в «преднамеренном преступлении», сравнивала О’Брайена с нацистами.

Менее жесткой, но однозначно негативной была реакция США. Госсекретарь Д. Раск 15 сентября сообщил американскому послу в Конго Эдмунду Гуллиону, что президент Кеннеди и он «озабочены ходом событий в Конго». Раск поручил послу «оказать необходимый нажим» на Хаммаршельда, чтобы «срочно перевести нынешнюю ситуацию военного противостояния в плоскость переговоров с возможным привлечением Чомбе». Позиция США стала неприятным сюрпризом для генсека, ранее получавшего неизменную поддержку США в борьбе против катангского сепаратизма.

«Мортор» в переводе с хинди означает «разгром». Поступавшие из Катанги сводки свидетельствовали, что разгрома чомбовских сил не случилось. Чомбе скрывался в Родезии и на контакт с представителями ООН не шел. В Жадовиле была окружена и атакована ирландская рота из контингента ООН. Посланное ей на выручку подкрепление попало в засаду. Жандармерия спорадически открывала огонь, в том числе и из минометов, по местам дислокации войск ООН. Катангские ВВС в составе одного реактивного истребителя господствовали в воздухе. Он подверг обстрелу резиденцию О’Брайена, ирландскую роту в Жадовиле, позиции сил ООН в Элизабетвиле, аэродром в Камине, военной базе в Катанге, находившейся под контролем ООН. Его пилот, родезийский наемник Жозеф Делэн, сыпал в эфире проклятиями в адрес ООН и громко смеялся, упиваясь безнаказанностью. Обеспечить решающий перелом в пользу ООН могли подкрепления и авиация.

Хаммаршельд проинструктировал своего заместителя Р. Банча сделать запрос властям Индии, Швеции и Эфиопии относительно возможности предоставить ООН несколько боевых самолетов аналогичных по классу катангской «Фуге». Правительства этих стран ответили положительно, но Британия запретила пролет самолетов через воздушное пространство ее колоний Кении и Уганды. Осталась без удовлетворения и просьба ООН к США использовать их транспортные самолеты для переброски эфиопского батальона сил ООН из Леопольдвиля в Камину. Самолеты поднялись с американской военной базы в Кано (Нигерия) и взяли курс на Конго, но были отозваны «по команде сверху». Раск объяснил это решение так: «Мы можем оказать требуемую помощь, только если (а) мы точно знаем, что генсек собирается делать, и каковы его планы; и (б) мы одобряем эти планы».

Советские журналисты одобряли действия войск ООН, что не мешало им критиковать Хаммаршельда за половинчатость и нерешительность. Корреспондент «Правды» выражал негодование по поводу того, что «главные преступники и лютые враги катангского народа» – «палач патриотов» Мунонго и «предатель» Чомбе – «каким-то “непонятным образом” скрылись от возмездия». И призывал ООН действовать более энергично, чтобы окончательно подавить «бандитские гнезда в Катанге».

Хаммаршельд оказался в незавидном положении. Вырисовывалась реальная перспектива лишиться поддержки всех постоянных членов СБ ООН. СССР прекратил с Хаммаршельдом всякие отношения. «Озабоченность» США и Великобритании действиями ООН в Катанге грозила перерасти в действия по смещению генсека, и его некому было защитить. Президент Франции де Голль заявил, что силовыми акциями в Катанге Хаммаршельд превысил свои полномочия. Этого следовало ожидать, поскольку де Голль был в принципе против ввода войск ООН в Конго, считал, что конголезский кризис должен быть урегулирован тройкой в составе Великобритании, Франции и США. Провал же операции «Мортор» автоматически лишал генсека поддержки афро-азиатских стран. Военные сводки оптимизма ему не внушали. 17 сентября окруженная в Жадовиле и лишенная воды ирландская рота сдалась. Капитуляцию принял Мунонго.

Хаммаршельд принял трудное решение. Он подготовил послание Чомбе, где сообщил, что готов встретиться с ним за пределами Конго, чтобы «вместе попытаться найти мирные методы урегулирования нынешнего конфликта и открыть путь для разрешения нынешнего конфликта в рамках Конго». Утром 16 сентября письмо было отправлено для вручения Чомбе в британское консульство в Элизабетвиле.

Хаммаршельд торопился с посланием Чомбе, чтобы упредить предсказуемый демарш заместителя министра иностранных дел Великобритании лорда Ленсдауна. Высокопоставленный эмиссар из Лондона вручил генсеку ООН ультиматум, где ему было предложено выбирать между прекращением огня в Катанге и британской поддержкой. Генсек сообщил о своем послании Чомбе и назвал возможное место встречи – город Ндола в Северной Родезии примерно в 10 км от границы с Катангой. Приятно удивленный Ленсдаун тут же проинформировал об этом Форин офис.

За лордом пожаловал американский посол. Гуллион передал Хаммаршельду демарш, подписанный президентом Кеннеди, Раском и британским министром иностранных дел Дуглас-Хьюмом. Они требовали, чтобы Хаммаршельд оставался в Конго, пока там продолжаются военные действия, чтобы «продемонстрировать, насколько серьезно генеральный секретарь относится к своим обязанностям по выполнению резолюций ООН». Диктуя генсеку ООН, словно своему подчиненному, где и что он должен делать, авторы демарша публично его унизили. «Я полагаю, – раздраженно телеграфировал Хаммаршельд Банчу, – что лучше бы уважаемые министры иностранных дел с такой же серьезностью и рвением, на самом деле напускными, сами занимались выполнением ооновских резолюций».

Но деваться Хаммаршельду было некуда, он был приперт к стене. 17 сентября в 16 часов 51 минуту его самолет взлетел с аэродрома Нджили и взял курс на Ндолу.

 

Гибель Хаммаршельда

Генсеку выделили самолет командующего войсками ООН в Конго генерала Шона Маккьюэна, надежный американский винтовой авиалайнер DC-6. «Альбертина» только утром 17 сентября вернулась из Элизабетвиля, где при взлете была обстреляна катангской «Фугой» и получила несколько пулевых пробоин. В Нджили самолет не охраняли должным образом, четыре часа он находился без присмотра, двери были закрыты, но оставался открытым люк, открывающий доступ к гидравлической системе. Экипаж, состоявший из шведов, накануне выполнил «левый» рейс и предельно устал. Летчики по «соображениям безопасности» указали в полетном листе ложный маршрут – до Лулуабурга. Лететь пришлось ночью, по незнакомому маршруту, соблюдая режим радиомолчания. Он был прерван на исходе пятого часа полета, когда летчики сообщили в центр полетов Солсбери, что самолет находится над южной частью озера Танганьика и расчетное время прибытия в Ндолу – 00 часов 35 минут по местному времени.

В аэропорту Ндола Хаммаршельда встречали официальные лица, в том числе верховный комиссар Великобритании в Федерации Родезии и Ньясаленда лорд Олпорт. В 00 часов 10 минут «Альбертина» с включенными навигационными огнями пролетела над аэропортом и проследовала на северо-запад по установленному маршруту захода на посадку. Больше ее не видели. Примерно в 12 км от взлетно-посадочной полосы самолет задел левым крылом вершины деревьев, врезался в холм и взорвался. Не дождавшись «Альбертины», лорд Олпорт заявил, что Хаммаршельд неожиданно изменил планы и принял решение сесть в другом месте. Все присутствовавшие на аэродроме почему-то в это поверили и показали позже, что не слышали взрыва и не видели яркого зарева, замеченного многочисленными свидетелями, находившимися значительно дальше от места катастрофы.

Поиски начались спустя 10 часов. Место падения «Альбертины» обнаружили африканцы, выжигавшие поблизости древесный уголь, а не кружившие пять часов над Ндолой поисковые самолеты, не заметившие выгоревшую в лесу полосу длиной в 200 и шириной в 50 м и дымящиеся обломки. Из 16 пассажиров один был еще жив. Это был сержант Гарольд Джулиан, один из охранников генсека. Джулиан умер от ожогов через 5 дней. Хаммаршельд погиб сразу. Такой же оказалось участь и сопровождавшего генсека секретаря Первого (политического) комитета ГА ООН Гейнца Вишгофа.

18 сентября «Правда» сообщила, что 17 сентября в Ндоле «состоялась встреча между Хаммаршельдом и главарем катангской марионеточной клики Чомбе». Согласно газете генсек благополучно прибыл в Ндолу из Леопольдвиля. Новость о встрече Хаммаршельда с Чомбе, которой не суждено было случиться, напечатали все ведущие газеты мира. Они основывались на соответствующей информации Ассошиэйтед Пресс, корреспонденты которого, очевидно, по ошибке приняли за самолет генсека другой самолет, на котором в Ндолу 17 сентября в 22 часа 35 минут прилетел лорд Ленсдаун.

19 сентября «Правда» напечатала сообщение о гибели генсека ООН в авиационной катастрофе. На следующий день газета опубликовала сделанное накануне заявление председательствовавшего в Совете Безопасности Натана Барнса, где, в частности, говорилось: «Смерть г-на Хаммаршельда – большая потеря для Организации Объединенных Наций и для всех миролюбивых государств мира. Генеральный секретарь Хаммаршельд был, пожалуй, одним из выдающихся лидеров в укреплении мира во всем мире в последние годы. Его исключительное дипломатическое искусство помогло Организации Объединенных Наций преодолеть многие кризисы и превратило организацию в растущий по важности инструмент создания мирного сообщества в мире. Действительно, Даг Хаммаршельд олицетворял собой идеал Организации Объединенных Наций в умах миллионов людей во всем мире». Выражалось «глубокое соболезнование Швеции и семье генерального секретаря, а также семьям г-на Вишшофа [sic.] и других преданных международных чиновников, которые погибли вместе с ним». Советский представитель присоединился к соболезнованиям, но «отметил при этом, что Советский Союз, как известно, не признавал г-на Хаммаршельда в качестве должностного лица ООН и не разделяет содержащейся в коммюнике оценки его политической деятельности».

20 сентября Хрущев в беседе со шведским послом заявил: «Наши отношения были иногда своеобразными, но сейчас я отдаю должное человеческому аспекту. <…> Хаммаршельд был великим человеком».

«Правда» озвучила две версии катастрофы. Основываясь на показаниях свидетелей, видевших неопознанный самолет над Ндолой незадолго до крушения, представитель шведской авиакомпании «Транс эйр компани», которой принадлежал разбившийся самолет, заявил, что он был сбит «катангским реактивным истребителем». Сержант Джулиан, единственный уцелевший пассажир, успел рассказать, что «в самолете произошел взрыв, за которым последовало несколько взрывов меньшей силы. После этого самолет рухнул на землю».

Обе версии – обстрел самолета и диверсия – не получили подтверждения по итогам официальных расследований. Их провели четыре комиссии – две родезийские (одна ведомственная, созданная департаментом гражданской авиации, другая – учрежденная правительством), комиссия ООН, собственное расследование провела Швеция.

Родезийская комиссия департамента гражданской авиации пришла к выводу, что «не существует достаточных оснований для точного определения конкретной причины» катастрофы. Родезийская правительственная комиссия отвергла 11 возможных причин крушения, в том числе диверсию, воздушную атаку, обстрел с земли, и сделала однозначное заключение, что катастрофа случилась из-за ошибки пилота, который «при визуальном контроле посадки, снизил самолет до недопустимо низкой высоты».

В докладе комиссии ООН говорилось, что «не найдено доказательств, подтверждающих какую-либо из имеющих хождение версий, но и нет оснований исключать любую из рассмотренных причин аварии». Среди причин значились: диверсия или вмешательство изнутри, нападение или вмешательство извне, техническая неисправность, ошибка экипажа. Комиссия особо подчеркнула, что не обнаружила подтверждений тому, что родезийская версия об ошибке пилота могла считаться приоритетной. Она отметила неоправданную задержку начала поисковых операций и их слабую результативность. Самолет Хаммаршельда разбился всего в 12 км от аэродрома, где «стояли восемнадцать военных самолетов, способных вести поиск с воздуха». Тем не менее «место крушения было обнаружено лишь спустя 15 часов после катастрофы и через 9 часов после рассвета». В докладе констатировались очевидные последствия промедления: «Если бы при поисковой операции была проявлена должная при сложившихся обстоятельствах настойчивость, шансы на выживание сержанта Джулиана были бы значительно выше. Если бы он выжил, то как непосредственный свидетель мог бы дать информацию о причинах и обстоятельствах трагедии».

Много исследователей критиковали методы расследования и подвергали сомнению выводы комиссий. Наиболее обоснованными выглядят претензии британского журналиста Артура Гэвшона и советского дипломата В. М. Лесиовского, долго работавшего в Секретариате ООН. Гэвшон обратил внимание на то, что тела погибших были изрешечены пулями, которые летели под углом, характерным для прямых выстрелов, а не в результате подрыва при пожаре боеприпасов, которые были у охраны генсека. Оба автора не считали случайностью стечение обстоятельств, помешавших полноценному и объективному расследованию. 17 и 18 сентября в Ндоле не велись магнитофонные записи переговоров диспетчера на контрольной вышке с экипажами самолетов, не работала система радарного слежения, пропал диспетчерский журнал. Так и не была выяснена причина задержки поисковых и спасательных работ. Медсестра «не успела» включить магнитофон, когда на время пришел в сознание и начал говорить Джулиан. Были «утрачены» обломки передней части фюзеляжа и заднего пассажирского отсека, именно тех частей самолета, на которых могли находиться пробоины от пуль, следы атаки с воздуха.

Расследование не было объективным. На некоторых свидетелей оказывалось давление. Были проигнорированы показания, которые могли бы сыграть ключевую роль для выяснения истины. Многие наблюдали еще один, меньший по размерам самолет, рядом с самолетом генсека и слышали взрывы до момента, когда последний врезался в гору. Один свидетель, африканец, показал, что примерно через 30 минут после падения самолета к месту катастрофы подъехали две автомашины и из них вышли люди. После отъезда машин обломки самолета вспыхнули с новой силой.

Время не стерло интерес к обстоятельствам гибели Хаммаршельда, выходили новые исследования, не было недостатка в версиях. Появился даже «советский след». Аркадий Шевченко, высокопоставленный советский дипломат-перебежчик, завербованный ЦРУ и получивший в 1978 г. политическое убежище в США, утверждал: «Друзья, работающие на африканском направлении, однажды рассказали мне, что видели совершенно секретные документы КГБ, указывающие на то, что самолет [Хаммаршельда] был сбит просоветскими конголезскими силами под руководством проникших туда сотрудников спецслужб СССР». По степени правдоподобности эта версия тянет разве что на экзотическую.

Появлялись новые важные свидетели. В 1976 г. некто Роланд Куллиган был арестован за использование поддельного чека. Своему адвокату он поведал, что является наемным убийцей, работающим на ЦРУ В числе своих заказных жертв он назвал Хаммаршельда, чей самолет он якобы сбил с земли на подлете к Ндоле. Целью Куллигана было не предание этой информации гласности, он хотел, чтобы ЦРУ вытащило его из тюрьмы. В 1977 г. он был освобожден за недоказанностью обвинений.

Всплывали, казалось бы, надежно упрятанные в архивах секретные документы. В августе 1997 г. Комиссия истины и примирения, которая занималась расследованием преступлений, совершенных в ЮАР во времена апартхейда, обнаружила документы о причастности к гибели генсека ООН спецслужб Великобритании, США и ЮАР. На совместном совещании представителей разведывательных ведомств этих стран якобы обсуждались детали операции «Селена», в рамках которой планировалось заложить взрывное устройство в самолет Хаммаршельда. Представитель посольства Швеции в Претории заявил, что правительство его страны не располагает данными о заговоре, а дипмиссии Великобритании и США опровергли причастность к нему своих спецслужб. Представитель Форин офиса назвал документы «советской дезинформацией». Председатель Комиссии архиепископ Десмонд Туту заявил, что документы могут быть фальшивкой, но призвал «не отвергать их целиком как совершенно не заслуживающие доверия».

Ситуацию, сложившуюся вокруг расследования обстоятельств гибели Хаммаршельда, точно описал Б. Уркварт: «О смерти Хаммаршельда написано много и появляются новые работы. Примечательно, что никто из тех, кто считает, что он был убит тем или иным способом, не потребовал нового расследования, сославшись на открывшиеся серьезные обстоятельства. Основные теории заговоров взаимно исключают друг друга, если одна верна, другие должны быть ложными. И ни одна из них не основана на чем-то другом, кроме слухов, домыслов и фантазий».

Так продолжалось до выхода в 2011 г. книги британской исследовательницы и журналистки Сьюзан Уильямс «Кто убил Хаммаршельда? ООН, холодная война и господство белых в Африке». Она провела огромную работу по сбору документов и устных свидетельств, касающихся гибели Хаммаршельда. Работала в архивах восьми стран, провела многочисленные интервью, в том числе с очевидцами катастрофы, привлекла судебных, медицинских экспертов, специалистов по баллистике для повторного изучения материалов расследований, проведенных Родезией и ООН.

Уильямс первой из исследователей удалось получить доступ к архиву Роя Беленского, премьер-министра Федерации Родезии и Ньясаленда (1957–1963 гг.), хранящемуся в Бодлианской библиотеке Оксфордского университета. Там оказались засекреченные документы и материалы, не нашедшие отражения в докладах родезийских комиссий. Вкупе со вновь открывшимися обстоятельствами, которые сообщили Уильямс собеседники, они дали серьезные основания еще более обоснованно подвергнуть сомнению официальную версию об «ошибке пилота».

Вот лишь два сенсационных открытия автора. Свидетели сообщили, что видели на лбу мертвого Хаммаршельда отверстие похожее на пулевое. Судебные эксперты, изучившие по просьбе Уильямс хранившиеся в архиве Беленского фотографии тела генсека, установили, что они были подретушированы, чтобы скрыть что-то у него на лбу.

Уильямс нашла отставного разведчика Чарльза Саузхолла, который в бытность офицером Агентства национальной безопасности в 1961 г. служил на Кипре, на ретрансляционной станции ВМФ США, которая занималась и прослушиванием радиообменов и телефонных разговоров по всему миру. Ночью 17 сентября он вместе с несколькими коллегами услышал переговоры пилота, известного «разведывательному сообществу» как «Одинокий Рейнджер», которые сопровождались звуками выстрелов из пушки его самолета и не оставляли сомнений, что он намеренно сбил «Альбертину» Хаммаршельда.

Уильямс пришла к выводу, что «Хаммаршельд, возможно, стал жертвой покушения; он мог быть убит во время неудавшегося угона самолета. Но как бы там ни было, почти очевидно, что его смерть стала результатом тайного вмешательства. Почти невероятно, что “Альбертина” потерпела катастрофу из-за ошибки пилота, как явствует из результатов расследования, проведенного в Родезии в 1961-62 гг. и частного расследования для правительства Швеции в 1993 г. Доклад комиссии ООН, вышедший в 1962 г., не содержит окончательных выводов и не исключает версий саботажа или подрыва самолета. Он выдержал проверку временем». Чье же «вмешательство» погубило Хаммаршельда? Уильямс называет следующих интересантов: власти Родезии, наемники, действовавшие в Катанге транснациональные корпорации, правительство Великобритании, ЦРУ.

Книга получила хорошую прессу и широкий общественный резонанс. Наконец-то открылись «серьезные обстоятельства», ставшие основанием для нового расследования гибели Хаммаршельда. Этим занялась созданная в июне 2012 г. международная комиссия. У нее нет официального статуса, но состав представительный: судья из ЮАР Ричард Голдстоун, отставной британский лорд-судья Стивен Седли, бывший шведский дипломат Ханс Карелл, член Верховного суда Нидерландов Вильхельмина Томассен. Председатель комиссии член британского парламента Дэвид Ли заявил, что «полная правда во всех подробностях все же должна быть сказана».

 

Катангский вопрос и внутриполитическая борьба

3 сентября 1961 г. Антуан Гизенга решил покинуть Стэнливиль и прибыл в Леопольдвиль для исполнения обязанностей вице-премьера. Вряд ли он был преисполнен энтузиазма, а тем более оптимизма. Его ждало враждебное окружение: премьер Адула был «человеком американцев», Касавубу и Мобуту – давними и заклятыми врагами.

Судя по его мемуарам, Гизенга негодовал по поводу «предательства сторонников», но считал, что еще не все потеряно. Он рассчитывал создать на основе парламентского большинства объединенную партию «Пан-Лумумба» и через нее оказывать эффективное давление на правительство Адулы. Гизенга объяснил свое решение стать вице-премьером стремлением «служить стране». Он позиционировал себя политиком, обладающим не меньшим весом и влиянием, чем премьер. Правительство Адулы было «компромиссом между Леопольдвилем и Стэнливилем, “правительством национального примирения”, в котором Адула представляет интересы Леопольдвиля, а я – Стэнливиля».

Это была хорошая мина при плохой игре. Реально у Гизенги не было выбора относительно участия в правительстве Адулы. Л. Намикас верно оценила его положение и имевшиеся альтернативы: «Если бы он продолжал отказываться от сотрудничества с Леопольдвилем, он неминуемо стал бы объектом силовых акций как “сепаратист” Отсутствие необходимой поддержки со стороны Советского Союза, Египта или даже Китая, долгая блокада Восточной провинции силами Мобуту, создавали Гизенге серьезные проблемы обеспечения ресурсами. Афро-азиатские страны, которые относились к Гизенге с симпатией, признали правительство Адулы, и это тоже ослабило его позиции». Оставалось отправиться в Леопольдвиль и играть на поле «национального примирения».

19 сентября в Леопольдвиль из Стэнливиля прибыл временный поверенный в делах СССР в Конго Л. Г. Подгорнов, а 24 сентября – остальные члены миссии. Советские дипломаты сразу убедились, что в правительстве Адулы задают тон вовсе не «сторонники Лумумбы-Гизенги». Конголезский МИД не признал полномочий Подгорнова, и наладить работу посольства быстро не удалось, поскольку этому «долгое время препятствовали конголезские деятели, связанные с империалистическими кругами».

О подробностях поведал О. И. Нажесткин: «Через несколько дней после переезда миссии в Леопольдвиль Подгорнов был вызван в министерство иностранных дел Конго, где чиновник невысокого ранга от имени министра иностранных дел Бомбоко заявил: “Вы въехали в Конго через заднюю дверь, не спросив разрешения хозяев, и должны покинуть страну”. Правое крыло правительства Адулы, возглавляемое Бомбоко, начальником службы безопасности Нендака и начальником генерального штаба конголезской армии Мобуту, отказывалось выполнять решение объединительной сессии конголезского парламента о признании дипломатических миссий, аккредитованных в Стэнливиле при Гизенге. Началось “выживание” советской миссии. Подгорнову, который добивался встреч с Бомбоко и требовал аккредитации, настойчиво повторяли, что его группа не пользуется дипломатическим статусом, не имеет права на радиопередачи, диппочту, не пользуется дипломатическим иммунитетом».

Девлин тоже подготовил «теплый прием» русским. Узнав, что они собираются разместить посольство в «десятиэтажном многоквартирном доме» и ведут переговоры о его покупке, он послал своих агентов к владельцу дома под видом покупателей. Получив доступ внутрь «для осмотра», они составили подробный план здания, и вскоре прибывшие из США технические специалисты нашпиговали его подслушивающими устройствами, причем «главными целями» были помещения, где, как предполагал Девлин, будут размещены «кабинет посла, центр связи, кабинеты старших офицеров КГБ и ГРУ». ЦРУ использовало не только современные технические средства, чтобы «осложнить жизнь» персоналу посольства. Агент Жак нанял колдуна, который часами пританцовывал у посольства, выкрикивая проклятья в адрес здания и всех, кто в нем находился.

Советский МИД «в какой-то момент дрогнул» и направил в Леопольдвиль запрос «о целесообразности оставления советской дипмиссии в Конго и возможности ее выезда из страны». Резидентуре КГБ удалось «через свои связи» инициировать обсуждение в парламенте и правительстве вопроса о выполнении «решения об аккредитации дипломатического корпуса Стэнливиля». В правительстве необходимость сохранения полноценных отношений с СССР энергично отстаивал министр внутренних дел Кристоф Гбение.

Совместные усилия принесли результат. Бомбоко заявил Подгорнову 2 декабря 1961 г., что конголезское правительство признало его полномочия как временного поверенного в делах СССР в Конго, «приняло решение об аккредитации советской дипломатической миссии в качестве полноправного посольства и готово рассмотреть вопрос о выдаче агремана послу СССР, когда такая просьба поступит».

После гибели Хаммаршельда США спешно приняли меры для укрепления сил ООН в Катанге, сделали то, о чем их просил покойный генсек, и в чем ему было отказано. В распоряжение сил ООН в Конго предоставили 4 военно-транспортных самолета, так что проблемы с переброской подкреплений не должно было возникнуть. Кеннеди распорядился направить в Конго истребители ВВС США. Их задачи ограничивались обеспечением безопасности американских и ооновских наземных перевозок. Исключались действия по уничтожению катангских истребителей. Американцы укрепляли боевую мощь войск в Конго, чтобы «увеличить шансы на скорейшее прекращение огня на условиях благоприятных для достижения целей ООН в Конго». Речь шла о сохранении присутствия ООН в Катанге. Урегулирование на условиях Мунонго-Чомбе Белый дом категорически не устраивало, поскольку оно «существенно усилило бы позиции Гизенги» и «ударило бы по престижу ООН».

20 сентября Киари и Чомбе подписали в Ндоле соглашение о прекращении огня. Чомбе сохранил прежние полномочия и полный контроль над Катангой. Все забыли о назначении леопольдвильского «государственного комиссара» по делам Катанги. Лежавшие в столе О’Брайена ордера на арест катангского руководства превратились в ничего не значившие бумаги. Возвращенное катангскому министерству информации радио Элизабетвиля сравнивало Чомбе с Иисусом Христом, распятым и вновь воскресшим, истерично осуждало действия войск ООН.

Чомбе чувствовал себя победителем, триумфатором и не собирался идти на уступки. «Пока Чомбе контролирует военную ситуацию в Катанге, и пока им эффективно руководят его бельгийские сторонники и советники, он будет вести переговоры только о разделе Конго», – точно описал ситуацию заместитель госсекретаря Джордж Болл в меморандуме президенту 23 сентября. В секретном документе Болл емко сформулировал суть проблемы катангского сепаратизма, которая замалчивалась официальной пропагандой западных стран: «Политика Чомбе пользуется широкой поддержкой только среди его племени лунда на юге Катанги (единственный район, который он контролирует). Его реальная сила состоит в том, что его движение организовано, финансируется и используется белым населением и горнорудными компаниями, которые хотят сохранить над Катангой реальный колониальный контроль».

Постоянный представитель СССР при ООН В. А. Зорин охарактеризовал соглашение как «незаконный акт», поскольку оно было заключено «без получения необходимых на то полномочий от Совета Безопасности и без проведения соответствующих консультаций с центральным правительством Республики Конго». Он назвал многие положения соглашения «прямой капитуляцией командования ООН перед лицом действий Чомбе и стоящих за ним колонизаторов, направленных на отделение от Конго его богатейшей провинции Катанги».

Адула предупредил, что его правительство не считает себя связанным условиями соглашения о прекращении огня и готово применить против Чомбе находящиеся под его командованием вооруженные силы. Воинственный пыл премьера охладил американский посол Гуллион. Он долго расписывал «нелогичность, неосуществимость и нецелесообразность» военных действий против Чомбе, которые выльются в гражданскую войну. Адула заверил посла, что сделает все, чтобы избежать гражданской войны и постарается утопить призывы «действовать немедленно» в процедурных вопросах.

Из конголезских политических лидеров только Чомбе устраивало соглашение о прекращении огня. «Правительство Адулы, – отмечал Болл в меморандуме президенту от 23 сентября, – выступает за объединение страны. Все остальные лидеры, не связанные с группой Чомбе, согласны с этим. Они считают воссоединение необходимым условием для политического и экономического выживания страны». Если Адула, как считал Болл, в вопросе о Катанге «проявлял выдержку», то гизенгисты, будучи «экстремистами», «предпочитали бы раздавить Катангу, развязав гражданскую войну».

Советский МИД оценивал позицию Адулы более критично: «В катангском вопросе Адула не может не реагировать на требования парламента, поддерживаемые подавляющим большинством населения Конго, ликвидировать откол Катанги и поэтому на словах выступает за решительные действия против сепаратистов Катанги, а на деле уходит от принятия решительных мер».

Адула не мог больше «топить» в процедурных вопросах требования о военном вторжении в Катангу. Он заявил 28 октября, что «правительство исчерпало все средства мирного урегулирования и намеревается продолжить полицейские действия в целях восстановления законности и порядка в Северной Катанге и прекращения отделения Катанги». Военная операция против располагавших авиацией чомбовских формирований была обречена на провал. Бомбоко попросил у США предоставить КНА два или три истребителя. Получив отказ, он попытался разыграть карту советской угрозы, и заявил, что правительство может принять военную помощь, включая боевые самолеты, которые ему якобы предложили советские дипломаты в Леопольдвиле. Американцы понимали, что Бомбоко, скорее всего, блефует, но прихода к власти Гизенги на волне затягивания решения катангской проблемы действительно опасались. Гуллион на всякий случай предупредил Мобуту, что если правительство Адулы согласится на поставки советских самолетов, «оно повторит фатальную ошибку Лумумбы и перережет себе горло».

Блефовал ли Бомбоко? М. Калб без ссылок на источник утверждает, что работавшие в конголезской столице советские дипломаты «призывали правительство вторгнуться в Катангу и намекали, что Москва готова предоставить военную помощь в обмен на восстановление дипломатических отношений». Автор не обнаружил в архивах записей бесед с подобными просьбами.

1-2 ноября два вторгшихся в Катангу батальона КНА были разбиты. Решающую роль в разгроме мобутовских частей сыграла катангская авиация и белые наемники. Советские дипломаты правильно описали причины поражения правительственных войск: «Военная операция, предпринятая правительством из района Касаи против Чомбе, была с самого начала обречена на неудачу в связи с тем, что воинские части не были обеспечены должным образом транспортными средствами, а планы их продвижения стали известны Чомбе». Гизенга назвал операцию Мобуту «самоубийством для его войск», поскольку перевозившие их бельгийские пилоты сообщали Чомбе «точную численность солдат, информацию об их вооружении и местах, где планировалось наступление на Катангу».

Сам Гизенга 4 октября уехал в Стэнливиль. Он взял недельный отпуск «по семейным обстоятельствам». Истинной причиной отъезда были опасения за собственную жизнь. После переезда в Леопольдвиль Гизенга постоянно чувствовал недомогание. Анализы крови и мочи, проведенные в одной из клиник Бейрута, показали наличие «следов мышьяка в количестве, которое приводит к дискомфорту, но не к летальному исходу».

Возвращаться в столицу вице-премьер не спешил. Группа Бинза захватила ключевые посты и не собиралась выполнять условия, на которых националисты вошли в правительство Адулы. Авторы аналитической записки, подготовленной II Африканским отделом МИД, констатировали крах надежд Гизенги и его сторонников на то, что «Адула будет проводить в жизнь принятую ранее правительством П. Лумумбы программу, <…> направленную на обеспечение независимости и территориальной целостности Республики Конго». Истинный план «западников и их ставленников в Конго» состоял в том, чтобы «расправиться с националистами в парламенте и правительстве, имея в своем распоряжении мобутовскую армию, деньги и пользуясь поддержкой аппарата ООН в Конго. С первых же дней существования правительства Адулы они повели борьбу против сторонников Гизенги. В этих целях широко используются такие средства, как подкуп, угрозы, шантаж. В результате некоторые из бывших сторонников Гизенги в правительстве и парламенте встали на путь если не открытой, то косвенной поддержки Касавубу».

Правительство Адулы характеризовалось в записке как неэффективное и коррумпированное: «В самом правительстве нет ни политического, ни организационного единства. Деятельность министерств и ведомств по существу не координируется. Среди многих министров, членов парламента и других политических деятелей Конго процветает борьба за лидерство, коррупция и стремление к личному обогащению». Такая команда ничего не сделала для выправления удручающей социально-экономической ситуации: «Экономическая жизнь в стране парализована, большинство промышленных предприятий и плантаций бездействуют, наблюдается непрерывное падение курса конголезского франка и рост дороговизны. Безработица достигла угрожающих размеров (свыше 50 % всех занятых по найму)».

Прогноз, сделанный в записке, не исключал шансов на благоприятное для СССР развитие событий. Ее авторы называли позицию премьера Адулы «колеблющейся», а его правительство «непрочным», куда «входят, с одной стороны, представители демократических сил Конго, а с другой – представители реакционных прозападных кругов страны. И те и другие ведут борьбу за создание “однопартийного” правительства Конго». Было ясно, что победителем в этой борьбе окажется тот, кто решит проблему катангского сепаратизма.

В Стэнливиле, Гизенга «развернул активную деятельность, направленную на сплочение национально-демократических сил для борьбы за достижение независимости и обеспечение территориальной целостности Конго». Через три недели ему удалось сместить лояльного центральному правительству главу Восточной провинции, поместить его под домашний арест и посадить в его кресло своего соратника. Ответный ход Адулы не заставил себя ждать. По его требованию в Леопольдвиль из Стэнливиля прибыл генерал Лундула. Он принес присягу центральному правительству и перешел в подчинение Мобуту, чьи войска начали неудачную операцию против Катанги. В провинции Киву гизенгисты сформировали правительство района Маниема с местопребыванием в г. Кинду «в противовес ставленнику Адулы» – Жану Мирухо. Гизенга начал работу по созданию «единой националистической партии “Пан-Лумумба”, основным ядром которой должны стать члены партий Национальное конголезское движение (МНК-Лумумба) и Африканская партия солидарности». Основанная Гизенгой организация Лумумбистская националистическая молодежь должна была по его замыслам стать «оплотом борьбы за свободу Конго».

Неудача войск Мобуту в Катанге давала Гизенге неплохой шанс коренным образом изменить ситуацию в свою пользу. Ему подчинялась дислоцированная в восточной части страны 3-я армейская группа конголезской армии. Памятуя о поражении войск Мобуту в Катанге, Гизенга дал указание ее командующему полковнику Виталу Пакасе «обмануть бдительность противника». Войска и оружие должны были перевозиться только наземными видами транспорта – грузовиками, поездами или речным транспортом – и никогда воздушным, где все пилоты – бельгийцы. По приказу Гизенги 3-я армейская группа начала наступление в Северной Катанге 4 ноября. Надев форму и получив автомат «как обычный солдат», вице-премьер на автомобиле в сопровождении нескольких военных отправился из Стэнливиля к границе Катанги.

Наступление развивалось успешно, но формирования Гизенги не отличались дисциплинированностью. Когда был взят г. Бендера, где находилась мощная электростанция, туда прилетел О’Брайен. Представшее его взору воинство мало походило на регулярную армию, представляло собой «нечто вроде партизанского отряда», где «влияние командира было относительно невелико». Номинальный командир капитан Мика называл свой отряд «альбервильской миссией». 13 ноября «миссия» вошла в Альбервиль и занялась грабежами и массовыми арестами, а Мика «пришлось искать защиты у ООН от собственных людей».

Грабежи в Альбервиле были не единственным эксцессом с участием войск Гизенги. 11 ноября в Кинду солдаты захватили 13 итальянских летчиков, экипаж двух транспортных самолетов, доставивших груз для малайского батальона войск ООН, расквартированного в Кинду. Конголезские солдаты «конфисковали» оружие и деньги со склада малайцев и окружили их расположенный на аэродроме лагерь, требуя отдать им две бронемашины. Командующий малайским батальоном начал переговоры с Пакасой об освобождении летчиков, возврате оружия и денег. Полковник заявил, что «располагает лишь незначительным влиянием на свои войска» и телеграфировал генералу Лундуле и Гизенге просьбу приехать в Кинду и навести порядок. Прибывшим в Кинду 13 ноября представителям Лундулы Пакаса объявил, что летчики арестованы «по подозрению в шпионаже в пользу провинциальных властей Катанги», пленные «в безопасности» и с ними «хорошо обращаются». Он отказался признать полномочия присланного Лундулой штабного майора из Леопольдвиля, который показался ему «подозрительным». 14 ноября Пакаса сообщил должностным лицам ООН, что пленные «сбежали». Приехавшие в Кинду в тот же день Лундула и министр внутренних дел Гбение потребовали немедленно освободить итальянцев, вернуть имущество ООН и отвести войска КНА от аэродрома.

Гизенга в официальных переговорах с Пакасой не участвовал. Он приехал в Кинду на автомобиле 13 ноября и выяснил у военных детали инцидента. Солдаты заподозрили, что летчики работают на бельгийцев и Чомбе, арестовали их и поместили в казармы. Узнав о случившемся и выяснив, что это ооновские пилоты, Пакаса немедленно отправился в казармы и приказал освободить пленных. Солдаты не подчинились и, угрожая полковнику оружием, вывели итальянцев на улицу и расстреляли на глазах у собравшейся толпы «как белых людей, неважно бельгийцев или нет, которых следует считать наемниками, находящимися на службе у Чомбе». Гизенга не сообщил об этом Лундуле и Гбение.

Пакаса выполнил приказ Лундулы об отводе войск от аэродрома, но сказал, что «никаких сведений о бежавших итальянских летчиках не имеется». Судя по докладу ООН, их судьба была ужасной. Пленников не только расстреляли, но и «разрезали на части». Куски тел «были розданы отдельным лицам в большой толпе, которая собралась, чтобы наблюдать за расправой». Некоторые части бросили «в направлении неконголезцев, находившихся в толпе». Два изуродованных трупа протащили по главной улице Кинду, где их оставили на всеобщее обозрение. «Остатки тел» выбросили в реку.

Советское представительство при ООН расценило расправу над летчиками как провокацию, организованную «агентурой колонизаторов в Конго, с тем чтобы попытаться дискредитировать и бросить тень на вооруженные силы центрального правительства Конго, которые направлялись в Катангу для ликвидации сепаратистских выступлений банд Чомбе в этом районе республики». Такую же версию выдвинул и корреспондент «Правды» в Конго Т. А. Колесниченко: «Поразительно, но факт – войска ООН в Конго, насчитывавшие в своих рядах около 20 тысяч человек, не смогли организовать достаточную охрану своего персонала. Видно, кому-то нужен был предлог для расправы с прогрессивными силами. Теперь удобный случай представился, и зловещий план начал осуществляться».

Противники Гизенги внутри и вне Конго использовали это чудовищное убийство для диффамации вице-премьера и срыва наступления на Катангу. Адула заявил по радио, что виновные будут найдены и наказаны. Премьер официально попросил ООН «нейтрализовать» силы Гизенги. Войска ООН разоружили наиболее боеспособные части 3-ей армейской группы.

Их возможный успех в Катанге создал бы реальную угрозу реализации конголезских планов США. Это признал госсекретарь Дин Раск в меморандуме президенту Кеннеди от 11 ноября. Чомбовский «вызов территориальной целостности страны» предоставлял Гизенге шансы на реванш: «Гизенга вновь отступил в Стэнливиль, у него нет легитимных оснований для действий против правительства в Леопольдвиле, он лишился поддержки сторонников, вошедших в это правительство. Он очевидным образом пытается создать политическую организацию, с помощью которой он может прийти к власти, если Адула быстро не решит катангскую проблему». Такой сценарий был для США неприемлем, равно как и отделение Катанги. Обретение ею независимости было бы для Адулы «политическим самоубийством»: «Парламент обязательно заменит его на экстремистского лидера (необязательно Гизенгу), новое правительство Конго обратится за военной помощью сначала в ООН, потом к США и, в конечном счете, к советскому блоку для ведения войны в Катанге. Эта война независимо от хода боевых действий ввергнет Конго в еще больший хаос по сравнению с тем, что страна уже пережила, и сделает коммунистическое проникновение почти неизбежным».

С отделением Катанги следовало покончить как можно быстрее и лавры объединителя страны должны были достаться только Адуле: «Возвратив Катангу в состав Конго, Адула приобретет необходимую политическую силу, чтобы быстро разобраться с Гизенгой и другими антизападными политиками, которые ныне используют национализм для достижения собственных целей. Кроме того, Адула сможет установить контроль над армией и обеспечить безопасность и порядок в самых отдаленных частях страны».

Шокирующие подробности расправы над итальянскими летчиками получили широкий резонанс в ООН, где Совет Безопасности обсуждал положение в Конго.

 

Новый генсек ООН и проблема Катанги

После гибели Хаммаршельда СССР не стал упорствовать в продвижении хрущевской концепции «тройки» и согласился с кандидатурой У Тана на пост генсека ООН. Постоянный представитель Бирмы при ООН в ранге посла оказался наиболее приемлемой фигурой для всех групп стран во всемирной организации. 3 ноября 1961 г. У Тан был избран и. о. генсека ООН.

Кризис в Катанге стал первым вопросом, которым ему пришлось заняться. Положение в провинции Совет Безопасности рассматривал 13–24 ноября 1961 г. Цейлон, Либерия и ОАР от имени афро-азиатского блока подготовили проект резолюции. Она «категорически» осуждала «сепаратистскую деятельность, незаконно проводимую администрацией провинции Катанга с помощью ресурсов извне и руками иностранных наемников» и давала генсеку ООН полномочия «принять энергичные меры, включая, если это необходимо, использование силы» для ареста, задержания и высылки иностранных советников и наемников. СБ впервые охарактеризовал действия администрации Чомбе как «незаконные» и наделил генсека правом применять силу для выполнения резолюции от 21 февраля 1961 г. СССР поддержал этот проект, «направленный на устранение основной причины нынешнего конголезского кризиса – на ликвидацию очага вмешательства колониальных держав и их агентуры в Катанге».

Чомбе отреагировал уже на следующий день и вполне предсказуемо. Он заявил, что «У Тан развяжет войну на нашей территории» и призвал к сопротивлению: «Когда придет время, катангские воины появятся на каждой улице, на каждой тропе, на каждом шоссе, в каждой деревне. Не у всех нас есть винтовки и автоматы, но у нас есть отравленные стрелы, копья, мачете, топоры и храбрые сердца. Ни одна дорога не должна оставаться открытой, ни один из наемников Объединенных Наций нигде не должен чувствовать себя в безопасности». Сторонники Чомбе услышали его призыв.

Вечером 28 ноября американский консул в Элизабетвиле Льюис Хоффакер устроил прием в честь прибывшего в катангскую столицу сенатора Томаса Додда, имевшего репутацию «решительного сторонника» режима Чомбе и независимости Катанги. Среди гостей, собравшихся на вилле компании «Мобил Ойл», были иностранные дипломаты и чиновники ООН. Прием еще не успел начаться, как в дом вломились вооруженные катангские жандармы. На глазах у присутствовавших они избили пресс-атташе миссии ООН в Конго Джона Смита и Брайена Уркварда, которому прочили пост О’Брайена. Их и попавшего под горячую руку бельгийского банкира выволокли на улицу, втолкнули в грузовик, чтобы отвезти в военный лагерь «Массар», где их, вероятно, ждала жестокая расправа. Тут к вилле подъехала машина, в которой на прием приехали Додд и Хоффакер. Консулу удалось вызволить Смита и банкира, но Уркварта «уволокли в темноту». «Мои заявления о консульской неприкосновенности, – вспоминает Хоффакер, – не подействовали на солдат мятежников, чей вид не оставлял сомнений в употреблении какого-то местного наркотика. Они наставили на нас оружие. Я подумал, что наши дни сочтены и попросил водителя отвезти нас обратно в консульство». Всю ночь консул вел интенсивные переговоры с властями Катанги об освобождении Уркварта и с трудом удерживал командиров сил ООН от штурма резиденции Чомбе. Утром два катангских министра доставили в консульство «окровавленного, но живого» Уркварта.

1 декабря находившийся в Нью-Йорке О’Брайен подал У Тану заявление об отставке. Он объяснил этот шаг «непримиримым отношением» к себе Великобритании: «Со мной произошло, по-моему, то, что обычно называют “списыванием в расход”. Это весьма разумная доктрина. Согласно этой доктрине, священными являются цели и принципы Организации; людей же, которые ей служат, можно списывать. Так, с моей точки зрения, цели ООН в Катанге остались прежними. Но я в попытках достичь этих целей вызвал враждебность одной крупной державы – Англии, а ее сотрудничество было очень желательным для Организации, если она хотела достичь этих целей в будущем. Поэтому появилась необходимость устранить меня с пути». В заявлении для прессы О’Брайен обвинил Великобританию и Францию в закулисном саботаже выполнения резолюции от 21 февраля, против которой они не решились голосовать открыто.

Вскоре наступил момент истины, когда всем пришлось открыть свои карты. Провокации против войск ООН в Катанге продолжались. Жандармы застрелили двух индийских военнослужащих, похитили и взяли в заложники десятки сотрудников ООН, установили блокпосты на дорогах. 3 декабря шведские военнослужащие попытались проехать через один из них. Их машину обстреляли, один швед был убит, двое ранены. Прибывшие для оказания им помощи медики-шведы были арестованы. У Тан дал указание своим представителям в Конго «действовать энергично для восстановления закона и порядка, защиты права на жизнь и собственность в Катанге». 5 декабря начались бои между силами ООН и формированиями Чомбе.

Военная ситуация была иной по сравнению с сентябрем 1961 г., когда проводились операции «Рампанч» и «Мортор». Тогда США отказались удовлетворить просьбу Хаммаршельда предоставить самолеты для переброски подкреплений в Катангу. Теперь администрация Кеннеди поддержала силовую акцию ООН. А. Стивенсон заявил 6 декабря после встречи с У Таном: «Соединенные Штаты довольны планом генсека ООН установить контроль над Катангой». Слова не разошлись с делами. 6 транспортных самолетов ВВС США доставили из Леопольдвиля в Катангу 250 шведских и 700 эфиопских военнослужащих. Они усилили шеститысячную группировку, которой командовал индийский генерал К. А. С. Раджа. Ей противостояли вооруженные силы Катанги численностью 12 тыс. человек.

На этот раз у армии Чомбе не было господства в воздухе. Напротив, 15 истребителей ООН обеспечили прикрытие наземным войскам и интенсивно бомбили позиции и инфраструктуру противника. Ведомые наемниками чомбовцы оказывали упорное сопротивление. За десять дней войскам ООН удалось отбить наступление на аэропорт и занять несколько кварталов Элизабетвиля. Там против них действовали снайперы из белых поселенцев. Успешной оказалась тактика боя в условиях города, которую применяли наемники: «Эти головорезы, прошедшие школу колониальной войны в Алжире и Индо-Китае, создали вооруженные минометами, противотанковыми ружьями и пулеметами небольшие мобильные группы, которые, передвигаясь на автомашинах, совершают быстрые и внезапные налеты на различные участки позиций войск ООН».

Операция ООН в Катанге не нашла поддержки у союзников США по НАТО. Кабинет Макмиллана оказался в сложной ситуации. Надо было спасать репутацию Великобритании, подмоченную заявлением О’Брайена, которое одобрили многие влиятельные члены Содружества, включая Индию, чьи войска сражались в Катанге. И одновременно выдерживать натиск катангского лобби, которое требовало немедленного прекращения боевых действий. У Тан обратился с просьбой к Макмиллану поставить бомбы для самолетов ООН. 8 декабря правительство заявило об «условном согласии», но 10 декабря объявило о решении задержать поставки, выразив «беспокойство по поводу налетов самолетов ООН на невоенные объекты». Оно было обоснованным, ооновские бомбы и ракеты попали в больницу, школу, жилые дома, вызвав жертвы среди мирного населения. 13 декабря министр иностранных дел лорд Хьюм направил У Тану памятную записку с требованием «обеспечить немедленное прекращение огня в Катанге». С аналогичным посланием к генсеку обратился бельгийский министр иностранных дел Спаак, назвав операцию ООН в Катанге незаконной. Его французский коллега Морис Кув де Мюрвиль охарактеризовал действия ООН как противоречащие Уставу организации. Франция закрыла свое воздушное пространство для самолетов, перевозящих личный состав и грузы для сил ООН в Катанге.

II Африканский отдел советского МИДа по сути верно, хотя и не избежав пропагандистских штампов, описал позицию «колониальных держав»: «Англия, Франция и Бельгия, стремясь вновь спасти режим Чомбе, повели дело к срыву выполнения резолюции Совета Безопасности и открыто потребовали прекращения операции ООН в Катанге. Ими же были инспирированы аналогичные требования, с которыми выступили президенты Юлу (Браззавиль) и Циранана (Мадагаскар). Англия, Франция и Бельгия по-прежнему снабжают Чомбе наемниками, оружием и деньгами, действуя через свою агентуру в Родезии и Браззавиле». Авторы этого документа точно охарактеризовали и позицию США: «Стремясь утвердить в Леопольдвиле угодный им режим, они не препятствовали включению Катанги в состав Конго. Однако, как об этом открыто заявляют официальные представители США и их печать, американские круги вовсе не ставят своей целью ликвидацию Чомбе [sic!]. Их намерение – ослабить позиции западноевропейских стран в Конго, в особенности в Катанге, и усилить свое влияние в этой стране».

США тоже были не против прекращения огня, но не раньше, чем войска ООН достигнут «ограниченных военных целей», т. е. овладеют «ключевыми объектами в Элизабетвиле и установят контроль над коммуникациями». «Мы, – телеграфировал шефу заместитель госсекретаря Джордж Болл, – хотим добиться переговоров между Адулой и Чомбе, но согласны с ООН в том, что прекращение огня не должно вступить в силу до начала переговоров, поскольку считаем важным, чтобы у Чомбе были максимальные стимулы вести переговоры конструктивно». По словам Кеннеди, «целью операции было заставить Чомбе шевелиться». Тот «зашевелился» 14 декабря, направив телеграмму Кеннеди, где сообщил, что готов встретиться с Адулой при условии, что боевые действия прекратятся, и ему будет гарантирована безопасность. Чтобы сделать Чомбе более сговорчивым, войска ООН 15–18 декабря провели наступательную операцию и захватили центр Элизабетвиля. Теперь можно было приступать к переговорам.

Подготовка встречи между Адулой и Чомбе детально исследована и подробно описана в опубликованных документах. Кратко и точно этот сюжет изложен в упоминавшемся документе II Африканского отдела: «В середине декабря, когда войска ООН фактически овладели положением в Катанге, американское правительство в ответ на призыв Чомбе о помощи, игнорируя решение Совета Безопасности, пошло на ничем не прикрытое вмешательство в дела Конго. Президент Кеннеди назначил посла США в Леопольдвиле своим личным представителем, поручив ему организовать переговоры и “примирение” между Чомбе и Адулой. Одновременно США по существу потребовали от и. о. генсекретаря ООН прекратить военные действия в Катанге, угрожая в противном случае лишить войска ООН американских транспортных средств, а также вынудили Адулу согласиться на встречу с Чомбе».

Встреча прошла 20–21 декабря на контролируемой ООН военной базе в Китоне в низовьях р. Конго. Переговоры велись при участии и под контролем западных держав: «Делегацию Чомбе сопровождал американский посол, а также английский, французский и бельгийский консулы в Элизабетвиле; делегацию премьер-министра Адулы – американец Банч и Гардинер (представители ООН). Во время переговоров американский посол и представители других западных держав оказывали постоянное давление на их участников, особенно на Адулу». Посол Гуллион в кулуарах «интенсивно работал по отдельности с Адулой и Чомбе».

Подписанное 21 декабря соглашение обязывало Чомбе признать конституцию, принятую в мае 1960 г., «нерушимое единство Республики Конго», Касавубу – главой государства, «власть центрального правительства над всеми частями Республики». Лидер Катанги согласился передать жандармерию в распоряжение президента Конго, уважать решения ГА и Совбеза ООН и обеспечивать их выполнение.

Это был большой успех американской дипломатии, которая урегулировала к своей выгоде кризисную ситуацию в ареале стратегических интересов колониальных держав, не осложнив отношений с ними. «Соглашение между Чомбе и Адулой, основанное на результатах переговоров в Китоне, – телеграфировал госсекретарь Д. Раск президенту Дж. Кеннеди, – полностью отвечает интересам Соединенных Штатов и создает возможность для достижения целей Соединенных Штатов и ООН в Конго».

Чего нельзя было сказать об СССР. Впервые с начала конголезского кризиса он оказался в роли пассивного наблюдателя. Спустя почти неделю после китонского соглашения временный поверенный в делах СССР в Республике Конго Подгорнов встретился с Бомбоко и «имел продолжительную беседу, касавшуюся советско-конголезских отношений и положения в Конго, в частности обстановки в Катанге». Детали беседы выяснить не удалось, но ее итоги вкупе с другими событиями позволили советским дипломатам сделать неутешительный вывод: «Подготовка и ход переговоров в Китоне лишний раз показали, что правительство Адулы не свободно в своих действиях, а сам Адула не принимает никаких решений без консультации с США и миссией ООН в Конго».

Советская оценка событий в Катанге определялась толкованием резолюции от 24 ноября как мандата генсеку ООН на восстановление территориальной целостности Конго путем ликвидации режима Чомбе военной силой, хотя о последнем в резолюции речи не было. «Правда» сетовала, что «войска ООН воздерживаются от решительных наступательных операций», и в результате «бандитское гнездо в Катанге остается нераздавленным». Когда наметилось урегулирование по американскому сценарию, состоялся «сговор колонизаторов», к коим были причислены и США: «В последние дни, опасаясь полного разгрома Чомбе и победы патриотических сил в Конго, американские, английские и французские колонизаторы открыто вступили в сговор о том, чтобы спасти Чомбе и удержать в руках монополий богатейший район страны – Катангу». Итоги встречи в Китоне «Правда» охарактеризовала как «сделку с

Чомбе» и привела его заявление, что заключенное с Адулой соглашение «всего лишь временное и должно быть утверждено катангским парламентом».

Собравшийся 15 февраля 1962 г. парламент Катанги одобрил китонское соглашение «как возможную основу для переговоров» с центральным правительством, но выдвинул такие предварительные условия, которые по справедливому замечанию Адулы, «по сути сделали соглашение недействительным и лишили его смысла». Чомбе саботировал решения ООН по наемникам. Документ Совбеза констатировал: «Власти провинции Катанги не приняли еще никаких положительных мер к тому, чтобы способствовать проведению в жизнь соответствующих постановлений резолюций Совета Безопасности от 21 февраля и 24 ноября 1961 года». В администрации Кеннеди усиливались настроения в пользу принятия экономических санкций, а, возможно, и новых силовых действий против Катанги, чтобы заставить Чомбе выполнять соглашение.

 

Гизенга: дорога в Буда-Бембу

Формальное признание Чомбе территориальной целостности Конго укрепило позиции Адулы и развязало ему руки для устранения Гизенги как политического конкурента.

Нейтрализация Гизенги была одним из условий американской поддержки Адулы в его противостоянии с Чомбе. 13 декабря посол Гуллион заявил премьеру, что если тот «более категорично выскажется в отношении Гизенги, его политика будет пользоваться еще большей поддержкой» США. Адула был готов не только «высказываться», но и действовать. Он заверил посла, что вице-премьер будет смещен до конца года.

Гизенга оставался опасным противником Адулы. Стало очевидно, что выполнять китонские соглашения Чомбе не собирается, и вожделенные лавры объединителя Конго Адуле снискать не удалось. Гизенга продолжал критиковать правительство за неспособность справиться с сепаратистами и говорить о своей решимости «ликвидировать отделение Катанги военной силой вопреки намерению Адулы, действующего под диктовку хозяев из ООН».

Гизенга блефовал, большинство верных ему войск были разоружены частями ООН после убийства итальянских летчиков. Его властный ресурс быстро таял.

Адула развернул бурную деятельность по дискредитации соперника среди парламентариев, и многие «лумумбисты» перешли на сторону премьера. Памятуя о судьбе Лумумбы, Гизенга отказывался ехать в Леопольдвиль, оказываясь все в большей изоляции.

Противники Гизенги обвинили его в сепаратистской деятельности и создании частных вооруженных формирований. Конголезский парламент 8 января 1962 г. принял резолюцию с требованием к вице-премьеру в течение 48 часов вернуться в Леопольдвиль и ответить на обвинения. Гизенга 10 января письмом уведомил парламент, что сделает это только после того как правительство выполнит решение парламента о «возвращении Катанги в объединенное Конго». Когда на следующий день он согласился прибыть в столицу без всяких условий, было уже поздно. Вероятность его добровольного приезда вызвала у американских должностных лиц опасения, что он может склонить парламент на свою сторону, призвав к вторжению в Катангу. По настоятельному совету Гуллиона Адула 12 января обратился к парламенту с просьбой поставить на голосование вопрос о вотуме недоверия Гизенге.

13 января в Стэнливиле начались столкновения между верными Гизенге частями и войсками генерала Лундулы, которые подчинялись центральному правительству. Обе стороны понесли потери. Адула немедленно обратился за помощью к ООН. У Тан приказал ооновцам «приложить все усилия для восстановления и поддержания закона и порядка в Стэнливиле и предотвращения там гражданской войны». Около тысячи солдат из эфиопского контингента совместно с отрядами Лундулы разоружили сторонников Гизенги.

Все что оставалось сделать Гизенге – это проиграть красиво. 14 января он направил Адуле следующую телеграмму: «Извещаю Вас, так же как и все население, о моем возвращении в Леопольдвиль в субботу 20 с. [его] м.[есяца]. Будьте добры прислать за мной накануне, в пятницу вечером, самолет Организации Объединенных Наций, который мог бы взять весь мой багаж, меня и мой персонал. Прошу привести в порядок мою канцелярию и мой дом. Известите Совет [министров], парламент и все население».

Самолет ООН ему предоставили, но не как высокопоставленному должностному лицу. Адула 15 января в беседе с Гуллионом назвал требования Гизенги «нелепыми» и сообщил, что готовится ордер на его арест. В тот же день парламент почти единогласно выразил Гизенге недоверие. Звучали требования арестовать его без лишних формальностей за «открытый мятеж». По поводу этого решения бывший представитель Конго в ООН Т. Канза сказал в беседе с сотрудником советского посольства в Каире, что «на заседания парламента, как правило, из 200 парламентариев, находящихся в Леопольдвиле, ходят лишь 60–70 сторонников группы Касавубу-Мобуту. Большая же часть депутатов опасается преследований и физической расправы над ними со стороны мобутовцев». 16 января Адула заявил об увольнении Гизенги с поста вице-премьера на основании указа президента Касавубу.

19 января Гуллион связался по секретному каналу связи с Госдепом и запросил инструкций относительно судьбы Гизенги, которого Адула обещал арестовать по прибытии в столицу Премьер находился в «затруднительном положении». Гизенге собирались предъявить обвинение в государственной измене, за что полагалось 20 лет тюрьмы или смертная казнь. Оба варианта для власти не годились. Длительное тюремное заключение сделало бы из Гизенги «мученика», а смертная казнь – «еще одного Лумумбу». Посол посоветовал оставить Гизенгу на свободе, но не в Конго: пусть он «пропадет», а потом объявится в Каире. Такой вариант Адула категорически отверг. Госдепу идея о высылке Гизенги показалась приемлемой, судебный процесс над ним «оказался бы на руку советскому блоку». Администрация Кеннеди считала «насильственную смерть» Гизенги недопустимой, а в остальном оставляла свободу рук Адуле. Только с одним условием – следовало всячески избегать действий, которые «могли создать впечатление, что США участвует в этом».

20 января самолет ООН доставил Гизенгу в Леопольдвиль. Три дня он провел в штаб-квартире ООН фактически в качестве пленника. 23 января Гизенгу доставили в его бывшую резиденцию, которую охраняли десантники Мобуту, арестовали, не предъявив обвинений, и поместили в военный лагерь «Бинза». Депутаты конголезского парламента сообщили корреспонденту ТАСС в Леопольдвиле, что «во время переезда Гизенге предложили при выходе из машины держать руки за спиной». Министр внутренних дел Гбение отказался подписать постановление об аресте Гизенги. Он хотел удостовериться, жив ли Гизенга, но охрана не пустила его в лагерь. 25 января Гбение заявил представителям прессы, что «на сегодняшний день не существует никакого официального документа, который бы содержал обвинения против Гизенги, равно как не существует никакого законного мандата на его содержание под стражей. Поэтому его содержание в лагере “Бинза” незаконно». Демонстрации с требованием освободить Гизенгу состоялись у резиденции ООН и американского посольства в Леопольдвиле.

Адула в беседе с Гуллионом выразил сомнение, что парламент лишит Гизенгу неприкосновенности и затруднился ответить, когда состоится и будет ли вообще суд над ним. Посол потребовал заверений в том, что «Гизенга отстранен от участия в общественной жизни, и так будет впредь». Адула ответил, что «нет вопроса, так и будет». Слово свое премьер сдержал. Гизенга провел в «предварительном заключении» без суда и следствия два с половиной года.

Арест Гизенги поставил Советский Союз в сложное положение. Резидент ЦРУ в Конго Л. Девлин не без оснований считал, что «Гизенга не обладал популярностью Лумумбы как политика, его харизмой и способностью быстро действовать в конкретных обстоятельствах». Прагматические резоны требовали не портить с таким трудом налаженные отношения с правительством Адулы ради проигравшего Гизенги. Тем более что сохранялась, пусть очень слабая, но все же вероятность того, что нежелание Запада добить режим Чомбе вынудит Адулу обратиться за помощью к СССР. Верность идеалам требовала другого, поддержки преемника Лумумбы, символа антиколониальной и антиимпериалистической борьбы. Как справедливо отметила М. Калб, «если Хрущев хотел сохранить репутацию радикала и не дать повода для критики слева на международной арене и внутри страны, он не мог допустить, чтобы Гизенга томился в заключении, не сказав ни слова в его защиту». Советский лидер попытался найти разумный компромисс между прагматическими и ценностными императивами.

Советская пресса обвиняла ООН в очередном «умывании рук», выражала беспокойство за жизнь Гизенги. «Руководители операции ООН в Конго, – писала “Правда”, – отказали А. Гизенге в защите и под охраной отправили его в специальную резиденцию конголезской службы безопасности, которую возглавляет небезызвестный Виктор Нендака, один из организаторов убийства Патриса Лумумбы. Таким образом, представители ООН умыли руки, предоставив черному делу идти своим чередом». После перевода Гизенги в Бинзу зловещие параллели между участью Лумумбы и возможной судьбой Гизенги стали еще более очевидными: «Жизнь Антуана Гизенги в опасности <…> Верный соратник Лумумбы, один из руководителей национально-патриотических сил страны, депутат парламента и до недавнего времени заместитель премьер-министра Конго А. Гизенга фактически арестован при помощи руководства войск ООН и передан в руки тех самых людей, которые несут прямую ответственность за расправу над Лумумбой. Он отправлен в военный лагерь “Бинза” близ Леопольдвиля, в логово мобутовской шайки. С ним не имеют возможности связаться его соратники по борьбе, члены парламента и правительства, журналисты».

С резкими заявлениями в защиту Гизенги и разоблачением «нового заговора империалистических сил против свободы и национальной независимости конголезского народа» выступили Советский комитет солидарности стран Азии и Африки, Советская ассоциация дружбы с народами Африки, Союз журналистов СССР. По всей стране прошли митинги под лозунгами «Свободу Гизенге!», «Прочь руки от Конго!». Газеты публиковали гневные письма читателей. Все было как во время кампании протеста в связи с убийством Лумумбы. Кроме заявлений Советского правительства.

Советский Союз попытался сделать арест Гизенги предметом рассмотрения в Совете Безопасности ООН. Постоянный представитель СССР при ООН В. Зорин 25 января направил письмо на имя председателя Совбеза с просьбой срочно собрать заседание «для рассмотрения вопроса о выполнении резолюции Совета Безопасности от 24 ноября 1961 г. по конголезскому вопросу». Зорин считал, что резолюция не выполняется «вследствие прямого сопротивления определенных колониальных держав, имеющих свои интересы в Катанге»: «Как показывают факты, ставленник иностранных монополий Чомбе игнорирует решения Организации Объединенных Наций и продолжает непрерывную линию на отделение Катанги от Конго. С ним ведутся “переговоры”, его уговаривают, оставляют в его распоряжении вооруженные банды наемников, фактически дают ему возможность получения от других стран, не стесняющихся открыто нарушать постановления Совета Безопасности, нового вооружения и пополнения вооруженных сил».

Зорин не упомянул о судьбе Гизенги, но было очевидно, что он собирается поднять этот вопрос на заседании. Администрация Кеннеди сочла советскую инициативу опасной. В Госдепе считали, что рассмотрение Совбезом положения в Катанге «даст Советам возможность повернуть вспять наметившуюся благоприятную тенденцию в развитии конголезской ситуации и использовать в своих целях моменты, которые потенциально могут разделить западный лагерь, особенно вопрос о наемниках». Гуллиону было поручено убедить Адулу сделать публичное заявление о том, что «он не видит необходимости рассмотрения Советом Безопасности конголезского вопроса в настоящее время».

26 января, когда посол получил это указание, Адула вылетел в Нигерию для участия в саммите 20 прозападных африканских стран. ЦРУ сработало более оперативно. Девлин успел растолковать Адуле и Бомбоко, «какую ловушку готовит им Советский Союз». Гуллион направил Адуле в Лагос личное послание, где сообщил, что СССР, вероятно, использует заседание Совбеза для критики его правительства за арест Гизенги.

Конголезский премьер не разочаровал американцев. Он выразил сожаление относительно советской инициативы «с целью созыва Совета Безопасности для обсуждения положения в Конго», предпринятой «дружественным правительством без предварительной консультации с законным правительством Республики Конго». Адула не видел «никакой необходимости в таком совещании, равно как и цели его созыва». Он собрал в Лагосе пресс-конференцию, на которой назвал требование СССР о созыве заседания «недружественным актом». Ему удалось добиться отправки в ООН телеграммы, где говорилось о «нецелесообразности и вредности для интересов Конго» вмешательства Совбеза в ситуацию в стране в настоящее время. Телеграмма была подписана председателем саммита президентом Нигерии Ннамди Азикиве.

Западные страны получили сильные аргументы для доказательства нецелесообразности рассмотрения положения Конго в Совбезе. Его председатель П. Дин (Великобритания) предоставил первое слово американскому представителю А. Стивенсону. Сославшись на телеграммы Адулы и саммита, тот заявил, что СССР настаивает «на созыве заседания, которого, насколько мне удалось установить, не хочет никто из тех, кто поддерживает деятельность Организации Объединенных Наций, осуществляемую в интересах народа и Центрального правительства Конго». Стивенсон сообщил, что Адула «собирается прибыть в Нью-Йорк, чтобы рассказать Генеральной Ассамблее о положении в его стране», и предложил закрыть заседание без обсуждения. С трудом получивший слово В. Зорин обвинил Дина и Стивенсона в попытках «согласованно и дружно» заткнуть ему рот и заявил, что советская делегация консультировалась «с представителем правительства Конго здесь в Нью-Йорке» относительно своей инициативы». Это не произвело впечатления на большинство членов Совета. Против продолжения заседания проголосовали семь его членов, воздержались двое (Гана и ОАР), два (Румыния и СССР) проголосовали за.

Гана и ОАР, прежде часто голосовавшие по конголезскому вопросу солидарно с СССР, на этот раз воздержались ввиду однозначной позиции Адулы, которого они признали легитимным премьером. В заявлении советского представительства при ООН подчеркивалась «желательность» его участия в обсуждении конголезского вопроса. Хрущев, похоже, не потерял надежду наладить отношения с правительством Адулы.

Тот тем временем отправился с официальным визитом в США. Чтобы укрепить у заокеанских партнеров положительное о себе впечатление, он распорядился реально изолировать Гизенгу от внешнего мира. 3 февраля опального премьера перевели на остров Була-Бемба в эстуарии р. Конго. В этом царстве москитов с гнилым климатом его «резиденцией» стала строго охраняемая камера 3 на 3,5 метров, где «стояли две больничные койки, накрытые москитной сеткой, два маленьких стола, один для еды с двумя стульями, другой для работы с четырьмя стульями, хлипкий деревянный шкаф для одежды». За тонкой перегородкой находился санузел с туалетом и душем, но без зеркала. Ночью мешали спать крысы.

4 февраля «Правда» сообщила, что «Гизенга переведен в новое место заключения», о митингах протеста против его ареста. И на той же странице позитивно оценила выступление Адулы на заседании XVI сессии ГА ООН. У читателя могло создаться впечатление, что премьер-министр не причастен к аресту своего бывшего заместителя. В Нью-Йорке Адула встретился с Зориным. Снизился накал кампании в защиту Гизенги в советской пропаганде на зарубежные страны. Во время беседы с Подгорновым Бомбоко выразил удовлетворение, что в последнее время «значительно сократилось число передач московского радио по делу Гизенги, и заметил, что дело Гизенги – это внутреннее дело Республики Конго».

На конголезско-американских переговорах в Белом доме Адула посетовал на «очень медленное начало» осуществления китонских соглашений и заявил, что Чомбе «тянет время», надеясь, что обстоятельства позволят ему «добиться сохранения отделения Катанги». В ответ он услышал, что надо вести переговоры с Чомбе и искать с ним компромисса.

Такой путь Адула считал тупиковым, и, вернувшись домой, он попробовал разыграть советскую карту. Выступая в парламенте, он заявил, что Зорин пригласил его посетить СССР, и он принял приглашение. Тактика игры на противоречиях между сверхдержавами, опробованная применительно к Конго П. Лумумбой, уже не была действенной, поскольку СССР лишился былых позиций и влияния.

 

Размышления советского врача о конголезской независимости

Сотрудники советского посольства в Леопольдвиле констатировали «сдачу» Гизенги его бывшими соратниками и свою неспособность повлиять на ситуацию. Председатель Палаты представителей и вице-президент партии МНК-Л Жозеф Касонго заявил временному поверенному в делах СССР в Конго Л. Г. Подгорнову, что арест Гизенги был обоснованным, поскольку он призывал к «развязыванию гражданской войны». Касонго считал, что «в последнее время Гизенга занял позицию, которая противоречит линии действий всех националистических партий», и «особенно возмущался тем, что Гизенга после создания правительства национального единства уехал в Стэнливиль». Подгорнову «стало определенно ясно, что Касонго перестал быть националистическим лидером и превратился в откровенного агента бельгийско-американских империалистов». Вряд ли Касонго заслуживал таких резких эпитетов. Он выразил мнение многих конголезских политиков. Так, министр внутренних дел К. Камитату считал, что «Гизенга допустил грубую политическую ошибку, покинув Леопольдвиль и отказавшись возвратиться, несмотря на просьбу главы правительства и на рекомендации своих друзей». Касонго был не самым беспринципным представителем конголезской элиты, которая в противоборстве между Гизенгой и центральным правительством встала на сторону победителя. Если не за Гизенгу, значит агент империализма. Такой упрощенной, чернобелой логикой руководствовались советские дипломаты.

Результатом была политическая маниловщина вроде следующего предложения Подгорнова: «Было бы неплохо лишить Касонго поста председателя палаты депутатов, предложив на эту должность виднейшего лидера МНК-Лумумбы Бошеле[-Дэвидсона]. Он пользуется большим авторитетом среди депутатов парламента, и мы полагаем, что если его кандидатура будет выдвинута, он будет избран». Подгорнова не смутило то, что «Бошеле сам по себе недалекий человек». Зато «он предан идеям Лумумбы и Гизенги» и при наличии «хороших советников» из него выйдет «хороший председатель палаты депутатов». Резолюция на документе за неразборчивой подписью гласила: «Неплохо! Но как это сделать?» Сделать уже ничего было нельзя, реальных рычагов влияния на ситуацию в Конго у СССР не осталось.

Экономические и другие связи отсутствовали. В отличие от августа-сентября 1960 г., когда в Конго работали сотни советских специалистов разного профиля, теперь Советский Союз представляли только немногочисленные дипломаты и журналисты. Это давало сильные козыри западной пропаганде. «В настоящее время, – сетовал сотрудник советского посольства в Леопольдвиле, – враждебные нам круги, особенно всякого рода католические миссионеры, пытаются внушить конголезцам мысль, будто СССР покинул Конго и не хочет больше помогать многострадальному народу этой страны, как, например, это делают США и т. д.»

В начале января 1962 г. в Леопольдвиль прилетели советские врачи и медсестры, оформленные по линии Красного Креста. Трое из них – хирург А. П. Кузьмичев, педиатр В. Б. Цыбульский и эпидемиолог Л. В. Хейфец – уже работали в Конго в августе-сентябре 1960 г. С министром здравоохранения Конго была достигнута договоренность, что врачи в течение дня будут доставлены в Стэнливиль, где приступят к работе. Посольство США усмотрело в этом «угрозу ведения подрывной деятельности». Посол Гуллион позаботился о том, чтобы предназначенный для перевозки врачей самолет ООН оказался «технически неисправным», и после нескольких недель ожидания в Леопольдвиле они были направлены в отдаленные районы конголезской глубинки.

Одну группу в составе врачей В. Я. Давыдова, Кузьмичева, Хейфеца и переводчиков Л. В. Аппель и Е. К. Захаренко отправили в городок Ошве в провинции Леопольдвиль, где она работала с 17 января по 27 апреля 1962 г. Это была типичная конголезская глубинка, где остро ощущалась переживаемая страной разруха. Описанию экономических трудностей и бытовых неудобств посвящена значительная часть отчета руководителя группы Кузьмичева: «Все служащие города уже по нескольку месяцев не получают зарплаты. В городе нет совершенно продуктов. Электрическое освещение и весьма примитивное водоснабжение, имеющиеся только в европейской части города, бывают далеко не постоянно и порой с большими перебоями. Уже несколько месяцев здесь не было парохода, не работала почта, телеграф». Привезенные с собой и полученные в дар от Красного Креста продукты через пару месяцев кончились, и пришлось покупать припасы у войск ООН. Солдатские рационы «были в консервированном виде и крайне недоброкачественными».

О трудностях «первых дней» написал и посетивший Ошве в начале марта корреспондент «Правды» Л. Володин: «В городке почти не было продуктов, отсутствовало водоснабжение и электричество. Даже керосина негде было достать». Судя по его репортажу, бытовые неурядицы врачей, как настоящих советских людей, не страшили, тем более что они «искупались исключительно радушным отношением местного населения». Конголезцев можно было понять: полтора года они не получали медицинской помощи, ближайший врач находился в 350 километрах.

Вот и приходилось советским медикам принимать до сотни пациентов в день со всей округи, быть и хирургом, и педиатром, и терапевтом, и паразитологом, ездить по отдаленным деревням. Трудности оказались по плечу не всем. «Принимая во внимание настойчивые требования» Хейфеца, Кузьмичев принял решение откомандировать его «в распоряжение посольства». Вместе с ним 5 марта, по прошествии 2,5 месяцев, в столицу была направлена переводчица Захаренко.

Судя по отчету Кузьмичева, отношение населения и властей к советским врачам было действительно благожелательным и радушным: «Мы работали в спокойной обстановке при полном уважении и доверии со стороны больных. Также было полное взаимопонимание со всеми работниками госпиталя и администрацией территории».

Вторая группа, которой руководил Цибульский, включала терапевта (А. И. Ишмухамедов), медсестру (К. И. Николаева) и переводчицу (М. В. Макарова). Группа работала в госпитале города Кахемба в 80 километрах от ангольской границы с 26 января по 9 апреля 1962 г. Много лет спустя, в 2007 г., Цибульский подробно рассказал В. К. Ронину о работе, бытовых условиях и повседневной жизни. В отчете, направленном в МИД сразу по окончании командировки, эти сюжеты изложены лаконично: «Климат хороший. Экономическое положение тяжелое, население голодает. Наше пребывание было спокойным и полностью безопасным. Администрация госпиталя и территории удовлетворяли в силу возможности все наши нужды».

Интересна часть отчета «Политическое положение в территории Кахемба провинции Леопольдвиль», где автор излагает свои представления о конголезцах. Они поражают откровенностью и неординарностью, которые редко встретишь даже в закрытых советских документах. Население Кахембы и окрестных деревень, писал Цибульский, «живет очень плохо, голодает, питается только маниокой и гусеницами, иногда ест картофель. Фруктов и овощей почти нет». И причина тому «ленивость» – они «не привыкли и не любят работать», а попытки администрации заставить их трудиться «наталкиваются на большое сопротивление».

Сознание подавляющей части населения «находится на самой низкой ступени развития (о какой нам даже не приходилось слышать)». Цивилизацию несут христианские миссии, которые «проводят очень большую работу по вовлечению в веру», однако «людей с каким-либо образованием (не выше среднего) в городе очень мало». Большинство не интересуется политикой. «О Гизенге вспоминают мало, говорят, что он обещал всем золотые горы, но их никто не видел». Многие ничего не знают о Советском Союзе. Только редкие «люди с образованием» очень интересуются нашей страной. Среди них и чиновники – глава администрации Кахембы и начальник полиции, «бывшие члены партии Лумумбы». Они «слушают передачи нашего радио для Африки, очень отрицательно настроены в отношении нынешней власти в Леопольдвиле».

Отношение конголезцев к независимости Цибульский назвал «своеобразным»: «Все очень благодарны бельгийцам за то, что они принесли “цивилизацию” в их страну, хотя бельгийцев не любят, считают их очень грубыми, особенно фламандцев». Типичное мнение, высказываемое в разговорах, такое: «Если до независимости в их районе были электричество и водопровод, работали магазины, бары, можно было купить всюду пиво, то после провозглашения независимости они всего этого лишились». От независимости они ждали халявы, дармовых благ, сытой и беззаботной жизни: «Конголезцы глубоко уверены в том, что им нужно помогать, а помощь они понимают очень просто – “нужно, чтобы нам дали бесплатно все необходимое”. Неоднократно к нам обращались с просьбами: “Напишите в Советский Союз, пусть нам пришлют медикаменты, часы, нейлоновые рубашки”, причем все это бесплатно. Они не могут понять, что для того, чтобы построить независимое государство, нужно самим много работать. Очень больно было видеть, как легко конголезец протягивает руку, просит все, что увидит, один больной прямо потребовал отдать ему мои собственные штаны. Больные в госпитале не получали питания, и многие считали, что врачи сами обязаны их кормить».

«Да, – делал крамольный для советского человека и обидный для конголезцев вывод Цибульский, – этому народу потребуется еще очень много времени, чтобы они поняли, что только труд человека создает все богатства. Может быть, рано они получили независимость, во всяком случае, пока они совсем не понимают, как они должны использовать эту независимость, как нужно строить независимое государство».

Суждения Цибульского очевидным образом противоречили тогдашнему тренду отечественной пропаганды, которая тиражировала образ африканца как добродетельного и бескорыстного борца против колониализма и империализма. И походили на восприятие конголезской независимости бельгийцами, как, впрочем, и большинством белого населения западных стран. Исследователь эволюции коллективных представлений о Конго и их использования в политике Кевин Данн считает, что это восприятие определялось патернализмом, верой в благотворность цивилизаторской миссии колониализма, жесткой дихотомией «отсталость» – «современность» в рамках модернизационной парадигмы. Независимость считалась «скорее даром, чем правом». Уже в первые дни независимости для бельгийцев стало очевидно, что конголезцы недостаточно «цивилизованы» и «развиты», чтобы разумно распорядиться «дарованным» суверенитетом.

Все советские врачи профессионально и честно выполнили свой долг в Конго вопреки трудностям. Они, как писал министр здравоохранения провинции Леопольдвиль Ж. Ванту, «оказали нам величайшую услугу, и население, получившее от них помощь, очень им благодарно. Эти врачи выполняли свой долг самоотверженно и со знанием дела». Министр просил начальство позаботиться о замене двух групп, работавших в населенных пунктах, «где так нужна медицинская помощь». Его просьба не была удовлетворена.

 

«Национально-патриотические силы в Конго разобщены и не организованы»

Сторонников развития отношений с СССР в правительстве Адулы становилось все меньше. Под заголовком «Конголезская реакция наглеет» «Правда» сообщила, что в конголезских газетах, «известных своей угодливостью перед Западом, выражаются требования о выводе из правительства министра внутренних дел Кристофа Гбение, политика которого не устраивает империалистов». «Наглость» была отражением борьбы внутри правительства сторонников Гизенги и членов группы Бинза. Ее ключевым элементом было противостояние между Гбение и Нендакой, «старыми политическими врагами из Восточной провинции». Нендака провоцировал конфликт, не посвящая Гбение, своего формального начальника, в планы и операции возглавляемой им службы безопасности. Министр освободил Нендаку от должности «за злоупотребление властью, взяточничество, но этот справедливый и законный акт не нашел должной и активной поддержки среди националистов, хотя каждый из них был в этом деле полностью солидарен с Гбение. В результате Нендака остался на своем посту, хотя его следовало судить». Гбение обратился к Адуле с требованием уволить Нендаку.

Для посвященных в политическое закулисье Конго решение премьера было очевидным. Между Девлиным и Гуллионом состоялся разговор на тему противостояния между Гбение и Нендакой. Посол сказал, что предпочел бы победу Гбение, поскольку «у него есть политический стержень», а Нендака «всего лишь чиновник». Девлин заметил, что все уже решено, «есть план избавиться от Гбение». И объяснил мотивы: «Нендака, Бомбоко и Мобуту являются ключевыми фигурами в этой стране. Если мы атакуем одного, двое других его поддержат. Смотри. Если Адула попытается сместить Нендаку, Мобуту может при помощи армии удалить Адулу и Гбение. Не будь Нендаки, мы бы с тобой здесь сегодня не сидели. Он всегда был потрясающим союзником».

В начале марта Адула уволил Гбение и назначил министром внутренних дел Клеофаса Камитату. Это вызвало «поток телеграмм протеста из Восточной провинции». И. о. генерального секретаря Партии африканской солидарности Мунг Бернардэн охарактеризовал это назначение как «вознаграждение» Камитату за то, что он «сыграл одну из первых ролей по вопросу о голосовании недоверия Гизенге и в его аресте».

Отсутствие конкретных мер по развитию отношений со странами социалистического лагеря Адула объяснял советским дипломатам продолжавшейся кампанией в защиту А. Гизенги. Едва ли не каждый день СМИ СССР и других социалистических стран сообщали об узнике Була-Бембы, плохих условиях, в которых он содержался, требовали допустить к нему адвокатов. Во время беседы с временным поверенным в делах СССР в Конго В. С. Силкиным 10 апреля Адула «выразил уверенность, что через некоторое время Гизенга снова понадобится стране, пытался уверять, что он не заинтересован в дискредитации Гизенги и что лично он сделает все возможное, чтобы с ним ничего не случилось. Он бы уже сейчас освободил Гизенгу, но, по его словам, есть решение правительства и парламента, а бороться против правительства и парламента он якобы не в состоянии». Затем Адула пожаловался на то, что «радиостанции Москвы, Праги и Каира распространяют якобы тенденциозную информацию о положении Гизенги, о состоянии его здоровья, нападают на него (Адулу) и его правительство, обвиняя их в намерении расправиться с Гизенгой. Сослался при этом на распространение слухов о том, что Гизенга якобы отравлен, а также на ложную информацию о его смерти. Подобные передачи, которые не соответствуют действительности, затрудняют, по его мнению, решение вопроса о Гизенге, препятствуют развитию добрых отношений и мешают ему (Адуле) проводить политику “неприсоединения”».

Стиль изложения беседы Силкиным не оставляли сомнений в его скептическом отношении к словам Адулы, которые были сущим лицемерием.

Вскоре премьер сделал ответный контрпропагандистский ход: правительство Конго пригласило двух иностранных журналистов посетить Гизенгу в местах заключения. Одним из них был заведующий отделением ТАСС в Леопольдвиле Г. Федяшин. 23 апреля «Правда» опубликовала его репортаж. Гизенга содержался на военной базе, окруженной естественными препятствиями: «По одну сторону дороги протекала река [Конго], по другую простиралось непроходимое болото». Узника надежно охраняли. Он содержался в одноэтажном доме, «у подъезда которого стояло несколько часовых», застекленная терраса «с внутренней стороны сплошь опутана колючей проволокой», «в вестибюле – кровать часового, покрытая москитной сеткой». Федяшин, видевший Гизенгу последний раз 20 января, заметил изменения в его внешности: «Его подбородок закрывала курчавая борода. Несмотря на темный цвет кожи, на лице проступала болезненная бледность, обращала на себя внимание худоба».

Описывая встречу с журналистами в мемуарах, Гизенга утверждал, что отвечал на их вопросы «с большой осторожностью». По репортажу Федяшина этого не скажешь. Гизенга «твердо заявил»: «Никаких обвинений мне до сих пор не предъявлено. Моя парламентская неприкосновенность грубо нарушена. Меня в чем-то обвиняют, и я хотел бы ответить на эти обвинения перед органом, в который меня избрал мой народ. Я хочу одного – предстать перед парламентом и держать перед ним ответ, чтобы конголезское и международное общественное мнение само судило о том, виновен я или нет. Меня бросили на военно-стратегическую базу Болабемба [sic.]. Я считаю это незаконным и протестую против этого. Я требую, чтобы мне предъявили обвинения и разобрали их». Гизенга пожаловался на изоляцию от внешнего мира, назвал «обманом» отказ предоставить ему свидание со «старухой-матерью» и женой, которые специально приехали из Югославии, «где они были обеспечены», а теперь «остались без средств к существованию». «Эта волнующая поездка, – писал в заключение Федяшин, – и длившаяся больше часа беседа с Гизенгой решительно опровергли утверждения некоторых официальных представителей и реакционной печати о “законности” ареста Гизенги и о “гуманном” обращении с патриотом Конго».

Адула быстро обеспечил «законность» изоляции соперника. 7 мая парламент в отсутствие Гизенги после недолгих, но ожесточенных дебатов лишил его парламентской неприкосновенности 64 голосами против 22. Это решение задним числом узаконило арест Гизенги и открывало возможность организовать судебный процесс над ним.

Советская сторона ответила на вызов. Международный отдел ЦК КПСС счел «целесообразным провести некоторые дополнительные мероприятия по разоблачению происков сил реакции и в защиту Антуана Гизенги». ЦК КПСС утвердил план соответствующих действий. СМИ было поручено «продолжить публикацию и передачу по радио материалов, разоблачающих новые происки сил реакции в Конго. В этих материалах вскрыть беспочвенность обвинений, выдвинутых против лидера национально-освободительного движения в Конго Антуана Гизенги, и показать, что организаторами судебной расправы над А. Гизенгой являются иностранные империалисты и их конголезские приспешники». Планировалось «провести на некоторых предприятиях в Москве, Ленинграде и Ташкенте, а также в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы митинги в защиту Гизенги». Кампания должна была носить международный характер. С «соответствующими заявлениями» поручалось выступить Советскому комитету солидарности стран Азии и Африки, советскому представителю в Постоянном секретариате Организации солидарности народов Азии и Африки, вице-президенту Международной ассоциации юристов-демократов К. П. Горшенину.

Кампания оказалась скоротечной и вялой. Видимо, чтобы окончательно не испортить отношения с Адулой, «Правда» не публиковала сообщений о митингах и письма трудящихся. В заявлении СКССАА проводилось различие между «политическими противниками Гизенги» и Адулой, но указывалось на несоответствие между декларациями и делами премьера: «Заявление главы центрального правительства С. Адулы, сделанное им при формировании правительства, о том, что правительство будет продолжать дело Патриса Лумумбы и будет всячески способствовать объединению Конго, было положительно встречено общественностью всего мира. Тем более вызывает недоумение, что сегодня жизнь одного из соратников П. Лумумбы – А. Гизенги, неутомимого борца за единство Республики Конго, находится в опасности».

Советская пресса не жалела гневных эпитетов по поводу решения конголезского парламента, но о позиции Адулы молчала. Г. Федяшин сообщал, что заседание нижней палаты «проходило под знаком грубейшего нарушения норм регламента». Один из парламентариев зачитал положение конституции о праве депутата предстать перед парламентом и ответить на обвинения. Тогда «на трибуну под крики “убийца” выскочил сам министр иностранных дел Бомбоко. Суть его выступления сводилась к одному: “Нам нечего здесь обсуждать. Надо голосовать. От нас требуется сказать “да” или “нет”, и все”». Федяшин не сомневался: «Выступи Гизенга в парламенте, от вздорных обвинений по его адресу не осталось бы и следа, а сегодняшние обвинители сами оказались бы в положении обвиняемых». Но «машина голосования сработала. Под грубым нажимом реакции палата приняла решение, которое черным пятном ложится на репутацию высшего органа республики». Выходило, что решение протащили Бомбоко и «реакция», а Адула вновь оказался ни при чем.

Премьеру был послан ясный сигнал, что его по-прежнему ждут с визитом в Москве. Расчет на диссонанс в тандеме Адула-Бомбоко свидетельствовал о непонимании расклада сил в правящей верхушке Конго. Все ключевые посты занимали члены группы Бинза, которую плотно опекали американцы. Адула по определению не мог занимать отличную от Бомбоко позицию по принципиальным вопросам. 23 мая Адула сообщил Гуллиону, что отныне не собирается ехать в Москву. Он объяснил, что во время беседы с Силкиным тот пытался выяснить отношение Адулы к делу Гизенги. И услышал в ответ, что премьер отменяет свой визит в СССР.

Для советских СМИ и даже сотрудников посольства в Леопольдвиле конголезский премьер оставался фигурой вне критики. Третий секретарь посольства Л. Петров по сути верно, хотя и переборщив с идеологическими клише и ярлыками, оценил деятельность правительства Адулы. Правительство «национального примирения», которое рассчитывали создать националисты, т. е. сторонники Гизенги, с самого начала оказалось «фикцией», поскольку власть в Леопольдвиле оказалась у «реакционной клики Касавубу-Мобуту-Бомбоко», «послушного орудия реакционных конголезских кругов и стоящих за ними империалистических держав, прежде всего США». «Правящая клика», используя «подкуп, шантаж и запугивание», превратила «министров-националистов в технических исполнителей распоряжений главы правительства» и «открыто взяла курс на подавление национально-освободительного движения в стране, преследование лидеров патриотических сил». «Контролирующая правительство леопольдвильская группировка» на словах ратовала «за осуществление политики Лумумбы», а на деле «проводила политику, способствующую укреплению в Конго позиций колонизаторов». Описав «кампанию преследования Гизенги», Петров отметил, что наиболее активную роль в ней, «особенно в решающие моменты, играли Адула и Камитату». Попытки правительства решить катангский вопрос «убедительно показали», что оно «неспособно принимать собственные решения и действует по указке американцев».

Петров не зачислил в состав «реакционной» правящей «клики» премьер-министра, которому формально подчинялись Бомбоко и Мобуту. «Неведение» дипломата объяснялось тем, что даже после отказа Адулы приехать в Москву, контакты с ним оставались для СССР единственным шансом не только сохранить формальное присутствие в «сердце Африки», но при благоприятном стечении обстоятельств (неспособность решить проблему Катанги с помощью ООН и Запада) хотя бы частично восстановить там влияние, достигнутое при Лумумбе. Бомбоко или Мобуту советское посольство просто бы закрыли.

На оппозицию надежд было мало. Ее положение и состояние представлялось советским дипломатам удручающим. Второй секретарь посольства Ю. Сидельников сообщал в Москву: «Интервенция империалистических держав в Конго развивается, не встречая в настоящее время организованного отпора со стороны национально-патриотических сил. Отдельные их представители в парламенте и правительстве, политические группы и группировки и их лидеры выступают против расчленения Конго, в меру возможности оказывают сопротивление американцам, пытаются как-то отстаивать и защищать национальные интересы, однако все эти действия носят единичный характер, не являются организованными и не поддерживаются массовыми выступлениями. Националисты не имеют совместной программы действий». От руководимых соратниками Лумумбы политических партий «остались фактически лишь лидеры». Попытки создать единую организацию националистических партий «ни к чему не привели». Национальное движение Конго-Лумумбы (НДК-Л) «расползлось по провинциям». Партия африканской солидарности (ПСА) «оказалась расколотой». Центр африканской перегруппировки (СЕРБА) и Ассоциация балуба Катанги (БАЛУБАКАТ) «раздираются внутрипартийной борьбой». У оппозиции «не осталось газеты», она «потеряла серьезные позиции в парламенте».

Другой оппозиции в Конго не было, и ее СССР приходилось поддерживать. Девлин утверждает, что сотрудники советского посольства в Леопольдвиле «открыто передавали деньги оппонентам Адулы». Документы из российских архивов свидетельствуют, что им оказывалась помощь, но скрытно. 30 мая в Женеве состоялась встреча заместителя министра иностранных дел В. А. Зорина с и. о. Генерального председателя ПАС М. Бернардэном. Бывший посол правительства Гизенги в Пекине признал, что «во время руководства страной и партией» патриотические силы «совершили ряд ошибок, которые проистекают главным образом из-за неопытности государственных и партийных деятелей». «Сейчас, – заверил он собеседника, – мы стараемся постепенно исправить это положение, чтобы служить народу и родине». После свержения Лумумбы ПАС была вынуждена поддерживать контакты с «представителями Советского Союза и других братских стран в отдаленных ресторанах и даже движущихся машинах». Вначале, посетовал Бернардэн, его партия получала от СССР «большую финансовую поддержку», но затем ее «практически не было». Он долго описывал организационные и финансовые трудности ПАС, доказывая, что только «материальная и финансовая помощь братских партий, в частности КПСС», поможет ей провести реорганизацию и встать на ноги. Бернардэн передал Зорину «бюджет расходов партии на один год», заметив, что «в случае благоприятного рассмотрения нашей просьбы», помощь должна оказываться через Коммунистическую партию Бельгии, а не через советское посольство в Леопольдвиле, «так как охранка Адулы может это обнаружить и закрыть ваше посольство». Зорин заверил собеседника, что проинформирует Москву о встрече, но ничего не пообещал «относительно ответа на изложенную просьбу».

Представитель другой оппозиционной партии, Генеральный секретарь НДК-Л Антуан Кивева, посетил советское посольство 15 июня 1962 г. Его беседа с В. С. Силкиным проходила примерно в том же ключе, что и разговор между Бернардэном и Зориным. Кивева заявил, что националистические лидеры «учли опыт поражений» и «значительно активизировали свою деятельность». Их лидеры «пришли к осознанию необходимости серьезной реорганизации своих сил и проведения широкой политической работы в массах, а также воссоздания блока всех левых партий для отпора реакции». Обширные планы были и у руководства НДК, оно намеревалось «уже в ближайшие дни принять меры по организационному укреплению своих рядов путем введения строгой партийной дисциплины и удаления из партии всех лиц, предающих национальные интересы, погрязших в коррупции и игнорирующих партийные решения. Оно намерено также приступить к изданию своей газеты и направить в различные районы страны своих активистов для проведения разъяснительной работы в массах и оказания необходимой помощи местным организациям партии». Правильные намерения плохо сочетались с практической деятельностью НДК. В состав «временного ЦК» партии в качестве заместителя председателя вошел Ж. Касонго, хотя из партийных рядов раздавались требования исключить его «как предателя дела Лумумбы». Кивева пообещал, что руководство «возьмет курс на исключение из партии слишком скомпрометировавших себя деятелей типа Касонго, но пока решило не форсировать этого, так как в настоящее время, когда положение партии еще не укрепилось, подобные деятели могут, блокируясь с реакцией, нанести серьезный вред партии».

Кивева запросил стандартный «пакет» помощи, которую обычно хотели получить от СССР оппозиционные конголезские организации – денежная помощь «на издание газеты и покрытие некоторых других организационных расходов», несколько автомашин, типографское оборудование, кинопроекторы, микрофоны. Он «подчеркнул, что было бы желательно, чтобы на аппаратуре не было клейма, свидетельствующего о том, что она произведена в Советском Союзе». В числе «срочных нужд» Кивева просил напечатать в СССР миллион экземпляров «фотопортрета Лумумбы» и организовать поездку в нашу страну группы членов НДК до 50 человек «для изучения опыта организаторской и организационно-пропагандистской работы, подготовки и проведения выборов». В записи беседы Силкин не проинформировал о своей реакции на просьбы НДК. Ясно, что он передал их содержание в Москву. Резолюция на документе за неразборчивой подписью гласила: «Вопрос рассматривается в Отделе ЦК».

Рассматривался он не в спешном порядке. Спустя почти 3,5 месяца, 27 августа 1962 г., Кивева в ходе беседы с Силкиным «напомнил о просьбе руководства его партии относительно оказания ей материальной помощи». Кивева сказал, что понимает «сложность и деликатность» вопроса «о путях доставки тяжелых грузов», но «у них есть возможность подыскать соответствующих посредников в Конго и за рубежом, в частности, в Европе». НДК, сообщил Кивева, «остро нуждается в посильной финансовой помощи» не только для организации текущей работы, но и для «подготовки и проведения объединительного съезда националистических партий», предполагаемую дату которого он не назвал. Руководство НДК рассчитывало на пополнение партийной кассы средствами от продажи фотопортретов Лумумбы, которые оно хотело получить из СССР.

Кивева выразил «недоумение» по поводу того, что СССР «не оказывает достаточно активной помощи в ее борьбе против незаконного правительства Адулы». Силкин ответил, что «Советское правительство, имеющее с Республикой Конго нормальные дипломатические отношения, не может выступить с официальной поддержкой оппозиции. Такое выступление не принесло бы пользы ни нашим отношениям с Республикой Конго, ни самой оппозиции, а скорее всего наоборот». Кивева заметил, что можно оказывать «неофициальную помощь и поддержку». Его реплика осталась без ответа.

Сомнительным просителям посольство отказывало с ходу. Представившиеся как «национальный президент и национальный секретарь Временного комитета Африканской народной партии», некие П. Ионго и А. Етени заявили, что «их партия намеревается строго следовать учению о коммунизме и попытается распространить его по всей стране». Руководители неизвестной партии попросили «научно разработанный устав Коммунистической партии», «директивы для их партии» и, конечно же, «посильную материальную помощь». Беседовавший с ними второй секретарь посольства Ю. Сидельников разъяснил, что «создание политической партии и ее деятельность является внутренним делом самих конголезцев». Дипломат не видел, «каким образом Советское Посольство могло бы помочь в этом деле», поскольку оно «занимается вопросами развития дружественных отношений и сотрудничества между СССР и Республикой Конго, взятыми в целом». И его статус в стране пребывания «не позволяет заниматься вопросами организации политической партии или направлять ее деятельность, так как это является грубейшим вмешательством во внутренние дела страны».

В ответ он услышал, что «дипломатические представители западных держав вмешиваются во внутренние дела Конго, всячески поддерживая антинациональные, проимпериалистические элементы внутри страны». «Советское правительство, – объяснил Сидельников, – не может встать на этот путь, так как политика невмешательства во внутренние дела других государств, уважение их суверенитета является основой, на которой социалистические страны строят свои отношения с другими странами, независимо от существующего в этих странах строя». Осторожность советских дипломатов была понятной: не хотелось нарваться на провокаторов и создать предлог для закрытия посольства.

Позитивных сдвигов в советско-конголезских отношениях не намечалось. Отмена визита Адулы в СССР стала одним из многих признаков нарастания проамериканской ориентации его правительства. 11 июля он провел реорганизацию кабинета, число членов кабинета было сокращено с 42 до 28, и только 16 министров сохранили свои посты. НДК-Л получила 5 постов по сравнению с 9 постами, которые ее представители занимали в первом правительстве Адулы.

Единственным местом, где еще был слышен голос оппозиции, оставался парламент. Во время обсуждения вопроса о доверии новому составу правительства 16 июля «многие депутаты резко критиковали деятельность прежнего правительства». Они подчеркивали, что правительство «не выполнило обещаний, данных народу. Вместо объединения страны оно развернуло борьбу против патриотических сил, допустило произвол в отношении видных националистических лидеров, оказалось не в состоянии решить катангский вопрос». Впервые, правда, со ссылкой на оппозицию, советская пресса критиковала Адулу. Оказалось, что и он несет ответственность за деяния, которые ранее приписывались Бомбоко и анонимным «реакционерам».

 

Капитуляция Чомбе

М. Калб верно и образно охарактеризовала конголезскую политику СССР после китонских соглашений: «обращаться с Адулой, надев лайковые перчатки, надеясь, что в конце концов он придет за помощью, чтобы решить проблему Катанги». Л. Девлин считал такую тактику «неплохой ставкой», попыткой ударить в «уязвимое место Соединенных Штатов». У союзников по НАТО не было консенсуса относительно действий в Катанге. Президент Кеннеди не исключал новой военной операции в случае провала переговоров между Адулой и Чомбе. Бельгия, Великобритания и Франция были против использования силы против сепаратистов Катанги.

Противоречия среди западных держав придали уверенности Чомбе. Начатые по инициативе США его переговоры с Адулой вылились в два длительных (18 марта – 17 апреля и 18 мая – 26 июня 1962 г.) раунда безрезультатных переговоров. Возвратившийся в Элизабетвиль Чомбе с гордостью заявил: «Я ничего не подписал». 1 1 июля 1962 г. во вторую годовщину отделения Катанги в Элизабетвиле состоялся парад военных формирований Чомбе. Представители ООН назвали парад провокацией и установили в центре столицы контрольно-пропускной пункт. 17 июля на него напала многотысячная толпа женщин, которые били находившихся там индийских солдат дубинками и забрасывали их камнями, жгли хижины, переворачивали машины. Их удалось разогнать только штыками и выстрелами в воздух. Погибли двое детей и одна женщина, вину за их смерть катангские власти и командование силами ООН сваливали друг на друга.

Чомбе не замедлил использовать кровавый эксцесс в пропагандистских целях. Он направил главам многих государств телеграмму следующего содержания: «Вчера, во время мирной демонстрации, в которой участвовали только женщины и дети, индийские вооруженные силы Объединенных Наций по приказу своего командира открыли огонь, убили одну женщину, двоих детей и ранили 13 человек. Такой образ действий является недопустимым со стороны организации мира. Убедительно просим Вашего высокого вмешательства с тем, чтобы эта организация, если она намеревается вести войну в Катанге, вела ее общепринятыми методами». Такая телеграмма поступила в Москву, «господину Президенту СССР». И была оставлена без ответа.

После неудачи переговоров с Чомбе о реализации китонских соглашений Адула заговорил о необходимости рассмотрения катангского вопроса на заседании Совета Безопасности. И. о. генсека У Тан поддержал эту идею. Ему надоела несговорчивость Чомбе и постоянные провокации против ООН в Катанге. Комментируя события 17 июля, У Тан назвал Чомбе и его министров «сборищем клоунов», с которыми невозможно достичь соглашения.

Западу созыв Совета Безопасности был ни к чему, поскольку он констатировал бы очевидный провал китонских соглашений. Заместитель Госсекретаря Джордж Болл заговорил о необходимости «конкретных предложений», которые «помогут ООН публично и частным образом заставить Адулу и Чомбе согласиться с разумным решением» катангской проблемы. Африканский отдел Госдепартамента в июне разработал проект плана национального примирения в Конго с целью «остановить опасное развитие ситуации, быстро покончив с отделением Катанги, и избежать скорого созыва заседания Совета Безопасности, на чем, как мы предполагаем, будут настаивать СССР и африканские националисты».

Помощник Госсекретаря по политическим вопросам Джордж МакГи вспоминает, что после внесения многочисленных поправок документ был одобрен президентом Кеннеди, Бельгией, частично Великобританией, но не поддержан Францией. Затем он был представлен У Тану. Тот с ним согласился, и американские предложения получили название «план У Тана». План датируется 20 августа 1962, когда и. о. генсека впервые в официальном документе упомянул комплексный план мероприятий, «которые могли бы побудить г-на Чомбе к отказу от своих сепаратистских амбиций и к принятию серьезных мер в направлении к национальному единству».

План предусматривал разработку «федеральной конституции, распределение доходов и поступлений в иностранной валюте между Центральным правительством и провинциальными правительствами, объединение валюты, слияние и объединение всех военных, полувоенных и жандармских частей в рамках национальной армии и жандармерии, отзыв всех провинциальных представителей и дипломатических или консульских миссий за границей, которые не находятся в ведении Центрального правительства, объявление общей амнистии и преобразование Центрального правительства с тем, чтобы в нем были представлены все политические и провинциальные группировки».

В плане имелся «порядок действий», который должен был гарантировать его своевременную реализацию. Он состоял из четырех этапов. В случае задержки разработки или одобрения новой конституции (этап I) или «непринятия властями Катанги плана национального примирения» в десятидневный срок (этап II), надлежало принять экономические санкции в отношении режима Чомбе (этап III). Они включали запрет на вывоз из Катанги меди (75 % которой импортировала Бельгия) и кобальта (75 % которого импортировали США) «без разрешения Центрального правительства в Леопольдвиле». Если санкции не сработают, «то правительства будут консультироваться между собой и с Организацией Объединенных Наций относительно других мер, которые могли бы быть приняты при создавшейся обстановке» (этап IV).

У Тан подчеркивал, что план не является «основой для переговоров», его следовало принять целиком или отвергнуть. И. о. генсека не исключал применения военной силы для объединения Конго: «Я надеюсь, что с твердой поддержкой и помощью со стороны всех государств-членов Организации окажется возможным достигнуть в ближайшее время некоторой меры реального прогресса в направлении решения, которое, конечно, должно означать прекращение попыток отделения Катанги». В противном случае «Организация Объединенных Наций <…> очень скоро столкнется с необходимостью решить, должна ли она вывести из Конго свои военные силы, или же прибегнуть к другой крайней мере и конкретно уполномочить ОНУК принять все необходимые меры, чтобы положить конец всем попыткам отделения Катанги».

20 августа начальник операций ООН в Конго Роберт Гардинер представил план У Тана премьер-министру Адуле. 23 августа тот ответил письмом, где назвал план «проявлением доброй воли» и «в основе своей приемлемым». Адула зарезервировал за собой право на «свободу действий» в случае «затруднений» с реализацией плана. 24-го Гардинер передал план трем министрам, представлявшим президента Катанги. Чомбе находился на лечении в Швейцарии. Ответ последовал 2 сентября: «Ввиду священного права катангского народа на самоопределение правительство Катанги заявляет, что оно с энтузиазмом приветствует решение дать Конго федеральную конституцию, которая будет способствовать достижению этой общей цели, и оно искренне поддерживает этот план в целом», ибо он создает «необходимые основы для жизнеспособного Конго».

У Тан 5 сентября назвал ответы Адулы и Чомбе «положительными» и «обнадеживающими», «необходимым и важным шагом вперед, но не более того». «Подлинное значение» принятия плана, считал он, «выявится только тогда, когда будут проведены конкретные мероприятия, предусмотренные планом».

Перспективы урегулирования катангской проблемы по западным рецептам вызвали в советской прессе резко отрицательные и скептические комментарии. «Правда» назвала «достижение компромиссной формулы» «новым англо-американским сговором по Конго», который «продиктован не заботой о ликвидации конголезского кризиса, а является империалистическим дележом богатств Конго за спиной конголезского народа».

В ответ на обращение У Тана ко всем странам – членам ООН поддержать его план по Конго советское руководство выдвинуло собственный. Он предусматривал принятие «эффективных мер» для полной изоляции режима Чомбе от внешнего мира, высылку из Катанги наемников и помощь правительству Конго «в установлении эффективного контроля над деятельностью иностранных монополий, с тем чтобы лишить их возможности оказывать поддержку катангским сепаратистам и заставить их платить налоги и выполнять все обязательства перед правительством Республики Конго». Вряд ли в Кремле рассматривали эти предложения как реальную альтернативу плану У Тана. Расчет делался на пропагандистский эффект, обозначение иной позиции.

Едва началась практическая реализация плана У Тана, СССР стал наращивать свое дипломатическое присутствие в Конго. 20 сентября новый посол СССР в Конго С. С. Немчина вручил верительные грамоты президенту Касавубу. Впервые с сентября 1960 г. советскую миссию в этой стране возглавил посол. Ему надлежало или «сдвинуть Адулу влево», предложив любую помощь для борьбы против Чомбе, или «отодвинуть его совсем» с помощью левой оппозиции, если очередной западный план усмирения мятежной провинции потерпит неудачу. Для такой миссии требовался опытный кадровый дипломат, каким был Немчина.

Для давления на Адулу и подъема духа оппозиции назначению Немчины предшествовал новый раунд кампании в защиту Гизенги. «Правда» сообщила со ссылкой на руководство ПАС, что Гизенга объявил голодовку, и власти «готовы силой принудить» его принять пищу. Хотя и косвенным образом, но было признано, что за преследованием Гизенги стоит и Адула. СКССАА направил премьеру телеграмму «с призывом принять меры для того, чтобы спасти жизнь Антуана Гизенги». В последней декаде августа «Правда» опубликовала 5 материалов, посвященных Гизенге.

Развитие событий вокруг Катанги создавало благоприятные возможности для советской дипломатии в Конго. Выполнение плана У Тана пробуксовывало. Переговорный процесс между представителями ООН, центрального правительства и Катанги не приносил результатов. «Все указывает на то, – писал Дж. Болл в меморандуме президенту Кеннеди накануне его встречи с британским министром иностранных дел А. Дуглас-Хьюмом 30 сентября, – что наши планы в отношении Конго медленно тонут в африканской трясине».

Катангская сторона виртуозно использовала тактику проволочек. «Чомбе, – сетовал Болл, – с присущей ему талантливостью занимается обструкцией: выступает с надуманными жалобами, изображая уверенного в своей правоте борца за правое дело, открыто срывает любую серьезную инициативу, направленную на интеграцию». Например, «из-за юридического крючкотворства Чомбе не может толком начаться» работа финансовой комиссии, которой поручено разработать механизм распределения доходов между Центральной провинцией и Катангой.

Поведение Чомбе диктовалось его истинными, как считало ЦРУ, мотивами принятия плана У Тана: «восстановить “независимость” Катанги после ухода сил ООН. Сообщают, что он ожидает вывода войск ООН в конце [1962] года». Посол Гуллион сообщал, что Чомбе продолжает наращивать силы своей военной авиации и пополнять формирования наемников, «очевидно, ожидая военного столкновения».

Адула представил на рассмотрение парламента разработанный комиссией ООН проект конституции, но не выказывал энтузиазма, чтобы добиться его принятия. Болл считал проект «слишком сложным документом, который предусматривает гораздо большую степень централизации, чем та, на какую когда-либо соглашались катангцы». И выражал сомнение, что конституция будет принята парламентом. Миссия заместителя госсекретаря по политическим вопросам Джорджа МакГи в Конго (2–7 октября) с целью добиться прогресса на зашедших в тупик переговорах между Адулой и Чомбе, окончилась неудачей.

Представитель США в ООН Адлай Стивенсон в беседе с Кеннеди назвал последствия для США провала плана У Тана «чрезвычайно серьезными»: «Правительство Адулы падет, и его преемник будет для нас гораздо менее подходящим. В ООН, особенно со стороны африканских государств, будут раздаваться требования провести военную акцию против Чомбе. Отказ США осуществить ее будет означать потерю веры в способность ООН и США решить конголезскую проблему. Избрание У Тана на пост генсека станет проблематичным, и неясно, захочет ли он избираться. Конго ждет распад и длительная гражданская война, а у Советов появится золотой шанс».

С. Немчина пытался использовать любой шанс, чтобы «сдвинуть Адулу влево». Он публично выражал сомнения в реализации плана У Тана и советовал конголезцам выдворить ООН из страны. М. Калб со ссылкой на неопубликованные депеши Гуллиона в Вашингтон сообщает, что советский посол предложил направить в Конго специалистов из СССР для работы на транспорте и военную помощь для борьбы против Чомбе после провала плана У Тана и ухода ООН. Бомбоко заявил МакГи, что советские дипломаты якобы говорили ему: «Вот вам помощь, но чтобы Чомбе был арестован через 15 дней».

Адула не преминул в очередной раз использовать советский козырь в игре с американцами. 6 октября он пожаловался Гуллиону, что Турция, союзник США по НАТО, поставляет Чомбе боевые реактивные самолеты, и ему, Адуле, не остается ничего иного как обратиться за помощью к кому угодно, если США откажутся поставлять центральному правительству самолеты. Гуллион советовал Госдепу отнестись к очередному намеку конголезского премьера на «альтернативные источники» помощи серьезно, поскольку имелась информация, что «энергичный новый советский посол» выражал готовность поставить правительству Адулы «значительное число транспортных самолетов». Американский посол выражал опасения, что Адула может согласиться на «ограниченную советскую помощь».

Автору удалось ознакомиться всего лишь с несколькими архивными документами о контактах посла Немчины с конголезскими официальными лицами в 1962 г. В них ничего не говорится о предложениях какой-либо советской помощи режиму Адулы. Уровень советско-конголезских отношений был таков, что не удавалось установить обычные торговые связи. В одной из бесед Немчина посетовал, что у министра внешней торговли Конго Андре Анеконзапы не было «каких-либо конкретных предложений для развития торговли между нашими странами». Министр заявил, что «Конго может продавать свои товары только на американские доллары». Немчина считал, что такие условия «не могут служить реальной основой для развития торговли». Наиболее «подходящей и выгодной» формой могла бы стать клиринговая торговля, «то есть на основе обмена товарами». Именно таким образом «Советский Союз ведет обширную торговлю с большинством стран мира и, в особенности, со странами Африки и Азии».

Некоторые результаты в военном сотрудничестве с правительством Адулы были достигнуты, когда в его составе находился А. Гизенга. В августе-сентябре 1961 г. по его просьбе в военно-учебные заведения Министерства обороны

СССР было принято 38 конголезских военнослужащих. Их выпуск состоялся в феврале 1962 г. вскоре после ареста опального вице-премьера. Советское посольство в ОАР сообщило Министерству обороны, что на родине прибывшие из СССР конголезские военнослужащие будут арестованы как сторонники Гизенги. Министерство приняло решение о «временной отсрочке» выпуска 30 конголезских курсантов Ташкентского высшего общевойскового командного училища, о чем им было сообщено. Все они оказались патриотами своей страны: «выставили ультимативное требование отправить их в Конго не позднее 17.2.62 года, угрожая в случае невыполнения этого требования, использовать все средства “протеста” вплоть до самоубийств». Удерживать новоиспеченных офицеров не стали и отправили в Конго, где все они были арестованы, но вскоре «освобождены, разжалованы в рядовые и направлены для прохождения службы в воинских частях, дислоцированных в провинциях».

В ноябре 1962 г. переговоры о реализации плана У Тана окончательно зашли в тупик: «Властями г-на Чомбе не было принято никаких мер для выполнения той части Плана Генерального Секретаря для национального примирения, которая приходилась на долю Катанги. В Элизабетвиле происходило обсуждение различных вопросов между представителями Катанги и Центрального правительства в комиссиях по валютным и таможенным вопросам, но никаких шагов не было предпринято для объединения с Катангой». Чомбе был верен себе, нагло тянул время: «Время от времени г-н Чомбе предпринимал некоторые показные шаги, главным образом, процедурного характера. Он был готов приступить к длительным переговорам на условиях и основаниях, которые он заранее указывал; он писал длинные письма и выступал с заявлениями; однако он не предпринимал никаких существенных шагов для достижения объединения Катанги с остальной частью Конго».

Чомбе не только уклонялся от реальных шагов для реинтеграции Катанги, но и демонстративно нарушал Китонские соглашения. Вопреки его заявлениям о намерении «раз и навсегда» покончить с проблемой наемников, их численность в катангских формированиях увеличивалась. Среди вновь прибывших наемников были и летчики, ВВС Катанги быстро наращивали боевую мощь. Закупались новые самолеты, расширялись действующие и строились новые взлетно-посадочные полосы.

Против персонала миссии и войск ООН в Катанге участились провокации – аресты должностных лиц, похищения военнослужащих. Жандармы нападали на ооновские патрули, обе стороны несли потери. 20 сентября был сбит ооновский самолет, проводивший воздушную разведку.

Чомбе и его министры действовали как вполне «суверенные» власти Катанги. Устроили демонстрацию у американского консульства в Элизабетвиле с битьем окон в знак протеста против содействия США выполнению плана У Тана. После того как итальянское правительство заявило, что предоставит войскам ООН в Конго истребители, министр иностранных дел Ж-Б. Кибве «выслал» консула Италии «с предупреждением за 30 минут». Консула насильно вывезли в Родезию.

Неспособность Адулы добиться позитивных сдвигов в решении катангской проблемы ухудшило и без того шаткое положение его правительства. В парламенте звучали требования освободить Гизенгу. Анисет Кашамура, министр информации в правительстве Лумумбы и Гизенги, в начале октября объявил в провинции Киву о создании Движения сопротивления Конго в составе НДК-Л, СЕРБА, ПАС и БАЛУБАКАТ. Адуле с трудом удалось избежать вотума недоверия в парламенте. Правительство удержалось благодаря отмене чрезвычайного положения в Леопольдвиле и амнистии политических заключенных. Гизенга остался в заключении, но арестованный 10 октября Гбение вышел на свободу.

Провал плана У Тана и падение правительства Адулы грозили обернуться новым раундом конфронтации в Конго между противниками по холодной войне. Отдел Госдепа, курировавший разведслужбы, предупреждал Кеннеди, что Советский Союз может предложить Адуле оружие и военных специалистов для решения катангской проблемы или направить ему помощь «через радикальные афро-азиатские государства». Не исключалось, что премьер может не устоять перед соблазном «в отчаянной попытке» удержаться у власти и «обезоружить критиков», пенявших ему на чрезмерную зависимость от США. ЦРУ тоже не исключало такого сценария. И нарисовало мрачную перспективу укрепления позиций русских в Конго и превращения его «в базу распространения революции и нестабильности» на сопредельные колониальные территории, Южную Родезию и Южную Африку.

Расстановка сил в ООН не могла не насторожить администрацию США. Среди государств Касабланкской группы нарастало убеждение, что действия ООН в Конго «вместо того чтобы служить делу объединения на самом деле защищают Чомбе», поскольку «под давлением западных держав ООН и сама не предпринимает эффективных мер и не дает правительству Конго осуществить их». Неспособность ООН справиться с катангским сепаратизмом вызывала недовольство и у прозападных африканских стран, например, Нигерии. Африка требовала или заставить Чомбе выполнить план У Тана или вывести войска ООН. И тогда «пусть правительство Конго при содействии африканских стран возьмется за объединение». У Тан был «глубоко разочарован вялой поддержкой западных держав своего плана». Представитель США в ООН А. Стивенсон считал, что есть 2–3 недели чтобы убедить У Тана и африканцев, что «США и Бельгия действительно намерены приструнить Чомбе и объединить Конго посредством мирных экономических санкций». Иначе: «Генсек попытается самостоятельно предпринять более рискованные меры, и если Запад заблокирует их, доложит Совету Безопасности о провале конголезской операции. Если СБ окажется не в состоянии действовать, что весьма вероятно, у ООН не будет другого выхода, кроме как вывести войска из Конго, предоставив разрешение кризиса африканцам, среди которых США и Советы будут поддерживать своих лошадок». Пора, резюмировал Стивенсон, делать выбор между убеждением Чомбе вкупе с экономическими санкциями и силовыми методами. Проводить «беззубую промежуточную линию больше нельзя».

Опасения, что правительство Адулы падет или согласится принять советскую помощь, изменили позицию администрации Кеннеди относительно применения силы в отношении режима Чомбе. 13 декабря президенту был представлен меморандум о конголезской политике. Авторы признали «неверность» прежнего курса, основанного на предположении, что «добиться реинтеграции Катанги в Конго, создать в Леопольдвиле эффективное умеренное правительство» можно «убеждением и дипломатией, подкрепленных угрозами экономических санкций». Основной причиной неудач была неуступчивость Чомбе и его окружения: «Чомбе становится все сильнее и продолжает маневрировать, пытаясь добиться независимости Катанги». Все, что США до сих пор предпринимали, не «убедило» его начать реальное воссоединение. Поэтому «следует силой заставить его сделать это». Предлагалось так усилить войска ООН в Конго, чтобы «даже мысль о сопротивлении Чомбе стала абсурдом». США должны были внести в это конкретный вклад – предоставить силам ООН истребители и разведывательные самолеты.

Участники представительного совещания у президента 14 декабря согласились с предложением заместителя Госсекретаря Честера Боулса о необходимости «более впечатляющей демонстрации силы со стороны ООН, чем она это делала раньше». Идея о поставке в Конго боевых самолетов была одобрена. Кеннеди подчеркнул важность предоставления Чомбе «определенных гарантий».

18 декабря США направили делегацию военных из восьми человек во главе с генералом Льюисом Трумэном для оценки потребностей войск ООН. Администрация надеялась, что это напугает Чомбе и придаст сил У Тану и Адуле.

У Тан американскую военную помощь не принял. 19 декабря представитель СССР в ООН уведомил генсека, что его правительство готово внести вклад в конголезскую операцию, «любую необходимую помощь». Это поставило У Тана перед трудным выбором. Он счел за благо отказаться от военных поставок из сверхдержав и попросил самолеты у нейтральных стран.

Позиции Адулы демонстративный визит американских военных не усилил. Напротив, оппозиция увидела в нем «угрозу конголезскому суверенитету», и парламент проголосовал за освобождение Гизенги в течение 48 часов.

Визит в Конго американских военных спровоцировал Чомбе на отчаянные, провокационные действия. Члены молодежной секции КОНАКАТ устроили перед консульством США многолюдную демонстрацию, «в ходе которой одна из построек, находившихся на участке консульства, была сожжена, и большая часть окон в здании была разбита». Дальше последовала эскалация военных действий. 24 декабря жандармерия начала обстреливать позиции войск ООН, сбила вертолет. Один из его пассажиров, индийский лейтенант, погиб, остальные (индийский капитан и два сержанта, норвежский лейтенант и шведский капрал) «были жестоко избиты катангцами и посажены в тюрьму». Их освободили после того, как ооновские блокпосты получили приказ не выпускать из Элизабетвиля чомбовских министров.

Чомбе 27 декабря направил представителю ООН в Элизабетвиле письмо, где охарактеризовал ограничения в передвижении своих министров как часть «общего плана», который предусматривает арест его и «всех министров Катанги с тем, чтобы парализовать страну и ввергнуть ее в хаос на тот случай, если Организация Объединенных Наций решит приступить к проведению военных мер». На состоявшейся в тот же день пресс-конференции Чомбе заявил, что в Элизабетвиле состоялось «совещание высших должностных лиц Организации Объединенных Наций с консулом Соединенных Штатов и генерал-лейтенантом Трумэном», на котором был разработан «план военного нападения войск ООН на Катангу для установления американского господства».

Такого совещания не было, но насчет «общего плана» Чомбе оказался прав. 28 декабря силы ООН приступили к реализации операции «Большой Шлем», начался третий раунд противостояния с формированиями Чомбе. На этот раз ооновцы не встретили серьезного сопротивления. Для установления контроля над Элизабетвилем им понадобилось несколько часов при нескольких раненых. В городе «во время операции царило полное спокойствие. Улицы патрулировались тунисскими войсками, которые также заняли почтово-телеграфную контору, президентский дворец и радиовещательную станцию Катанги. Индийский майор проехал по улицам, объясняя населению по громкоговорителю на французском языке, в чем заключается характер операции войск ООН, и сообщая жителям, что им нечего бояться, если они не участвуют во враждебных действиях. Отклик населения был дружественный, и в нем заметно было облегчение».

К 31 декабря войска ООН установили контроль над районом в радиусе 20 км вокруг Элизабетвиля. Их потери составили 7 убитых и 29 раненых. На этот раз у Чомбе не было превосходства в воздухе. 29–30 декабря поставленные Швецией истребители уничтожили на земле все боевые самолеты Катанги. Чомбе бежал в Родезию, где 29 декабря выпустил декларацию с призывом «к беспощадному сопротивлению против подлой агрессии» всеми способами, «включая ловушки, яды, копья, отравленные стрелы». Патетический тон воззвания не помог, жандармерия беспорядочно отступала, жители приветствовали войска ООН.

Единственный шанс Чомбе давала, как и в сентябре 1961 г., непоследовательная позиция западных держав. США снова повели двойную игру, сочетая публичную поддержку действий ООН с закулисными маневрами, чтобы предотвратить полный разгром Чомбе. Чиновники администрации требовали от У Тана «призвать все стороны выполнить его план», приостановить наступление и заняться «примирением». Нажим усилился, когда войска ООН без санкции из Нью-Йорка заняли город Кипуши на родезийской границе. 31 декабря У Тан заявил, что ООН не добивается в Катанге победы или чьей-то капитуляции, поскольку она «не ведет войны против кого бы то ни было в этой провинции». Генсек предложил сосредоточиться на «мирных мероприятиях» и «приложить усилия для поведения плана национального примирения». Он объявил о прекращении огня и дал Чомбе две недели на выполнение условий плана.

У Чомбе появилась возможность тянуть время, ведя бесконечные переговоры при сохранении контроля над двумя важнейшими центрами горнорудной промышленности Катанги – Жадовилем и Колвези. А войскам ООН вновь светила «украденная победа», как в сентябре 1961 г. Остановившийся на пути к Жадовилю перед взорванным мостом через реку Луфиру индийский контингент не получил, а скорее всего проигнорировал приказ У Тана о прекращении огня. 2 января индийцы по изогнувшейся ферме взорванного моста перебрались на противоположный берег, где создали «прочный плацдарм». Затем саперы быстро навели временную переправу. 3 января войска ООН без боя вошли в Жадовиль, где их «радостно встретило местное население».

Взятие Жадовиля сделало поражение чомбовских войск неизбежным. Несмотря на очевидно успешный результат операции «Большой Шлем» напряженность в Катанге сохранялась еще почти три недели. Капитулирует ли Чомбе? Выполнит ли он угрозу применить тактику «выжженной земли» и вывести из строя предприятия горнорудной промышленности?

Пессимистичных прогнозов было много. Их делала и советская пресса. В. Маевский считал, что события в Катанге подтверждают, что «командование войск ООН имеет все возможности покончить с провокационными маневрами жалкой кучки сепаратистов во главе с Чомбе. Эти возможности (и права!) существуют давно». Их нереализованность автор объяснял «непрекращающимся вмешательством новых и старых империалистических колонизаторов во внутренние дела конголезского народа»: «Конго стало ареной столкновения интересов иностранных монополий. Торг идет прежде всего из-за сырьевых богатств Катанги. Бельгийские, английские, французские монополисты, десятилетия грабившие народ Конго с помощью могущественной горнорудной компании “Юнион миньер”, не хотят расставаться со своими прибылями, уступить хотя бы часть их американским монополиям. Старые колонизаторы носятся с идеей отторжения Катанги и присоединения ее к “медному поясу” в английских владениях в Южной Африке. Новые американские колонизаторы хотят прибрать богатства Катанги вместе с богатствами остального Конго».

Маевский не исключал, что и на этот раз западные покровители выручат Чомбе, и проблема катангского сепаратизма не будет решена в соответствии с решениями ООН: «Сбежав в Солсбери, Чомбе попал в объятия премьер-министра “Федерации Родезии и Ньясаленда” Роя Беленского и английского верховного комиссара лорда Олпорта. Его благополучием немедленно заинтересовался министр иностранных дел Англии лорд Хьюм. Английскому делегату в ООН Патрику Дину было дано указание призвать У Тана воспользоваться приглашением Чомбе о посылке представителей в Леопольдвиль, чтобы они договорились там о “справедливом (?!) разделе государственных (??) доходов между Катангой и центральным правительством” а заодно и выхлопотать “личную безопасность” Чомбе в случае возвращения в Элизабетвиль. <…> Империалистические круги США, Англии, Бельгии вместе с заправилами “Юнион миньер” пытаются сейчас предотвратить окончательный разгром Чомбе. Сообщается о том, что наступление войск ООН приостановлено. Тем временем готовится сделка, которая позволила бы Чомбе вести переговоры с центральным правительством» [922]Маевский В. Схватка в Катанге // Правда. 06.01.1963.
.

Опасения обозревателя «Правды» и других пессимистов не оправдались. «Старые» и «новые» «колонизаторы» не без труда, но все же договорились о судьбе Катанги и Чомбе. Этот вопрос обсуждался на американо-британской встрече в верхах по проблемам НАТО, проходившей в начале последней декады декабря в столице Багамских островов Нассау. Кеннеди и Болл предупреждали о большой вероятности падения правительства Адулы, что приведет к «хаосу» и «создаст условия для возвращения в Конго Советов», которые «будут поддерживать преемника Адулы». Новое конголезское правительство не будет церемониться с Чомбе, оно получит поддержку «других африканских стран», и, конечно, «обратится за помощью к Советам», а «Западу придется туго». Лорд Хьюм выразил опасение, что «нынешний курс приведет к оккупации Катанги Соединенными Штатами, одним из последствий которой вполне вероятно будет разрушение горнодобывающей промышленности провинции». Британский министр иностранных дел саркастически заметил, что ему нравится идея о том, что США «должны захватить новую колонию в Африке». Он назвал советскую интервенцию в Конго «нереальной». Консенсус все же был достигнут: «В конце концов, – вспоминает британский премьер Макмиллан, – нас убедили согласиться с тем, что, если быстро не будет достигнуто ясное соглашение (о выполнении плана У Тана – С. М.), должна быть предпринята военная операция, чтобы сломить сопротивление Чомбе и усилить позиции Адулы как главы федерального правительства».

Чомбе метался между Колвези, Элизабетвилем и Ндолой, то призывал к переговорам, то делал угрожающие заявления вроде: «Катангцы будут драться до последнего человека» и применят тактику «выжженной земли». Английский консул убеждал его сотрудничать с ООН. Поняв, что ресурсов для сопротивления не осталось вовсе, Чомбе капитулировал. 14 января У Тан получил «Послание от имени Чомбе и его министров, собравшихся на совет в Колвези». Они выразили готовность объявить всему миру, что «с отделением Катанги покончено» и «предоставить войскам Организации Объединенных Наций свободу передвижения на всей территории Катанги».

21 января войска ООН беспрепятственно вошли в Колвези. Чомбе произнес прощальную сентиментальную речь перед строем двух тысяч катангских жандармов, призвал их сотрудничать с ООН. «Катангская жандармерия, – констатировал начальник операций ООН в Конго, – перестала существовать в качестве организованной силы». Операция «Большой шлем» успешно завершилась с небольшими потерями для ооновцев: 10 убитых и 70 раненых. Территориальная целостность Конго была восстановлена, два с половиной года «независимости» Катанги стали историей.

Не без оснований опасаясь ареста ооновцами, Чомбе 29 мая сбежал в Родезию, откуда вскоре вылетел в Париж «для лечения болезней глаз и желудка».

Капитуляцию Чомбе Советский Союз не считал концом отделения Катанги. «Катангская проблема, – писал Е. М. Примаков, – осталась нерешенной ни в политическом, ни в экономическом, ни в военном отношении». И предостерегал от переговоров с Чомбе: «Если и остались какие-нибудь проблемы, хором говорят на Западе, то все они будут решены путем переговоров центрального правительства с Чомбе и “Юнион Миньер”. Но разве не известно всему миру, к чему уже не раз приводил “путь переговоров” с Чомбе? Сепаратист тянул их до бесконечности, а в это время через границу с Родезией перебрасывались многочисленные наемники и оружие. Есть ли гарантии того, что не сломленный и окончательно не изолированный Чомбе на этот раз откажется от своего вероломства?»

Примаков не исключал рецидива катангского сепаратизма: «Уверения западных деятелей и некоторых представителей ООН в том, что “страница конголезского кризиса уже перевернута”, преследуют цель замаскировать новую сделку колонизаторов», суть которой «свелась к сохранению международного колонизаторского пула, при преобладающем американском влиянии, для долговременного управления и эксплуатации Конго». Обеспечить свои интересы США планировали посредством сохранения «оккупационного режима в Конго», «еще больше приспособив» войска ООН «для использования их в интересах колонизаторов» и оставив их в Конго на продолжительное время. И после разгрома Чомбе, резюмировал автор, «не рассеялись черные тучи над Конго».

Если эта метафора обозначала, что конголезский кризис не завершился, то автор, скорее всего, неожиданно для самого себя, оказался прав.

 

И снова высылка советского посольства

После завершения операции «Большой шлем» Советский Союз возобновил кампанию за вывод войск ООН из Конго. В письме У Тану постоянный представитель СССР в ООН Η. Т. Федоренко указал на несоответствие Уставу ООН предложения Секретариата оставить в Конго «некоторое количество» войск на год или дольше, чтобы «продолжать оказывать конголезскому правительству военную помощь <…> в деле поддержания законности и порядка». Выполнение «чисто полицейских функций», напоминал советский представитель, является прерогативой национальных правительств. После «ликвидации сепаратистской деятельности в Катанге» задачи, поставленные перед ООН в Конго, «в значительной мере выполнены». В этих условиях, утверждал Федоренко, войска ООН превратятся в инструмент западных держав, которые «не прекращают своего вмешательства во внутренние дела Республики Конго и всячески препятствуют ей встать на путь свободного национального развития». СССР же «исходил и исходит из своей принципиальной позиции, что народу, парламенту и правительству Республики Конго должна быть предоставлена возможность самим решать свои собственные дела». Только «безотлагательный вывод» войск ООН из Конго, считал советский представитель, «даст возможность конголезскому правительству распространить юрисдикцию на всю территорию страны, что будет полностью отвечать национальным интересам конголезского народа и соответствовать решению Организации Объединенных Наций о восстановлении единства и территориальной целостности Республики Конго».

Письмо Федоренко не было гласом вопиющего в пустыне. Скорейшего вывода войск ООН требовал конголезский парламент, У Тан не собирался использовать их для подготовки КНА, как это планировал Хаммаршельд. Генсек заявил, что численность войск ООН в Конго будет сокращена, и они покинут страну до конца 1963 г.

Это решение встретило противодействие США, которые рассчитывали на более длительное присутствие ООН в Конго, в частности, и для проведения под ее «зонтиком» реорганизации и перевооружения конголезской армии, чтобы исключить всякую возможность участия в этом СССР.

Чиновники Госдепа убедили Адулу направить У Тану официальное письмо. Премьер утверждал, что для прекращения миссии войск ООН в Конго «еще не наступило время», и просил сохранить контингент численностью 3 тыс. до конца 1964 г. Генсек ответил, что «в настоящее время» он «не располагает средствами» для выполнения просьбы Адулы. У Тан принципиально не возражал против продления сроков пребывания контингента в Конго, но считал его вывод делом времени: «Не приходится сомневаться, что присутствие войск Организации Объединенных Наций в Конго будет и впредь весьма полезным правительству и стране в течение первой половины 1964 года или еще дольше. Но нельзя также сомневаться, что вскоре должно наступить время, когда правительству Конго придется принять на себя полную ответственность за безопасность и поддержание законности и порядка в стране».

27 июня ГА ООН приняла резолюцию, которая устанавливала конечную дату нахождения войск в Конго – 31 декабря 1963 г. Расходы на конголезскую операцию (свыше 401 млн. дол. на 31 августа 1963 г.) усугубили перманентный финансовый кризис, который переживала ООН. СССР отказался внести вклад в содержание ооновских войск в Конго. Советское руководство считало, что расходы должна нести Бельгия как главный виновник конголезского кризиса. По другим мотивам, но тоже отказалась участвовать в финансировании Франция. Деньги на операцию в Конго собрали через Фонд Конго под эгидой ООН, куда сделали основные взносы западные страны. «Голубые каски» находились в Конго до июня 1964 г.

Несмотря на официальную просьбу Адулы ООН не стала участвовать в модернизации конголезской армии. У Тан считал, что она должна осуществляться национальными правительствами на двусторонней основе. Адула заключил соответствующие соглашения с Бельгией, Израилем и Италией. Бельгийцы обязались обеспечить подготовку офицерского состава, израильтяне – десантников, итальянцы – пилотов ВВС.

17 апреля премьер-министр объявил о создании «правительства национального примирения». В его состав вошли представители АБАКО и КОНАКАТ, но сторонникам Гизенги там места не нашлось. Силовой блок остался под контролем группы Бинза. Посты министров внутренних дел и обороны заняли ставленники Мобуту Жозеф Маботи и новоиспеченный генерал Жером Ананий. Бомбоко стал министром юстиции, уступив пост министра иностранных дел новичку в политике Аугусту Каланда-Мабите.

Состав нового кабинета оставлял впечатление временности, он вряд ли мог справиться с острыми социально-экономическими проблемами. Обозреватель «Правды» не сгущал краски, когда писал, что «экономика Конго серьезно подорвана»: «Сельскохозяйственное производство сократилось, понадобилось ввозить рис и кукурузу. Резко возросли цены на продовольствие и промышленные товары. Валютная выручка от экспорта сократилась в 1962 году по сравнению с 1960 годом почти в четыре раза. Усиленный выпуск банкнот ведет к инфляции. Наполовину увеличены прямые и косвенные налоги».

Подавление катангского сепаратизма спасло Адулу от отставки, но не превратила его в лидера нации. Лаврами победителя западные СМИ наградили Мобуту, хотя роль КНА ограничилась охраной базы в Камине и несколькими рейдами в северную Катангу. По приглашению Министерства обороны 19 мая 1963 г. Мобуту прибыл с двухнедельным визитом в США. Мобуту на встрече с Кеннеди 31 мая заверил президента, что сможет обеспечить порядок после ухода ООН, если «немедленно получит американскую военную помощь». Атмосфера встречи не оставляла сомнений, что у конголезского главнокомандующего есть все шансы ее получить. Президент пригласил Мобуту сфотографироваться в розовом саду и сказал: «Генерал, если бы не вы, все бы рухнуло, и Конго захватили бы коммунисты». Мобуту ответил: «Я делаю все, что в моих силах». Кеннеди заметил, что он сделал «великое дело».

Через два месяца Кеннеди подписал комплексную программу военной помощи Конго. Были удовлетворены и частные просьбы Мобуту: он прошел курс подготовки американских десантников, ему предоставили «самолет для управления войсками» с американским экипажем. Зарегистрированный в Конго как борт JDM (Joseph-Desire Mobutu) Дуглас DC-3, ближнемагистральный транспортный самолет в версии для важных персон, стал символом особого расположения американских властей к Мобуту. Он использовался ЦРУ и Пентагоном для сбора информации о Мобуту и других высокопоставленных конголезских должностных лицах.

Прекращение существования «независимой» Катанги лишила СССР шанса укрепить свои позиции в Конго. Теперь, когда Чомбе был повержен, ничто не могло заставить Адулу обратиться за помощью к Советскому Союзу. Перспектив на нормализацию отношений с его правительством не осталось, и советское руководство стало поддерживать левую оппозицию без оглядки на премьера, которому не прочили политического долголетия.

Еще до начала операции «Большой шлем» советские дипломаты в Конго прямо говорили о нежелательности визита Адулы в Москву, хотя официальное предложение оставалось в силе. Посол Немчина заявил секретарю по иностранным делам Марселю Ленгеме 5 декабря 1962 г.: «Общественное мнение в Советском Союзе в настоящее время не подготовлено к приезду Адулы, и оно по-прежнему весьма чувствительно относится к событиям в Конго и к преследованию конголезских патриотов, которые ведут борьбу за независимость и целостность Конго. Следовательно, необходимо правительству Конго заботиться со своей стороны, чтобы подготовить приезд премьер-министра Адулы в Советский Союз с тем, чтобы он способствовал укреплению дружественных связей СССР и Конго, а не наоборот».

В конце апреля приглашение было отозвано. Зато в Москве на высоком уровне, Председателем Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежневым 25 июля была принята парламентская делегация Республики Конго во главе с заместителем председателя палаты представителей Франсуа Фуму-Тамусо.

Сторонники Гизенги в нижней палате конголезского парламента требовали освободить его. Выпустить Гизенгу из тюрьмы потребовали и участники массовых манифестаций, прошедших 26–27 сентября 1963 г. в Леопольдвиле и в Восточной провинции. Через два дня президент Касавубу распустил парламент, последний государственный институт, где звучал голос оппозиции, и наделил правительство чрезвычайными полномочиями.

На совещании, проходившем в Леопольдвиле 29 сентября – 3 октября 1963 г., лумумбисты учредили Совет национального освобождения (СНО). В принятом манифесте подчеркивалась необходимость «завершить эффективную деколонизацию Конго и освободить страну от господства иностранных держав». СНО потребовал сформировать временное правительство и провести демократические выборы в парламент. В противном случае Совет оставлял за собой право начать вооруженную борьбу.

Начались аресты оппозиционных политиков. Прекратилось издание выходившей в Стэнливиле газеты «Ухуру», печатного органа сторонников Гизенги. Были запрещены Национальное движение Конго и Партия африканской солидарности.

Оппозиция ушла в подполье. СНО обосновался в Браззавиле, столице соседнего бывшего французского Конго, где к власти пришли левые силы. Он был аморфной структурой, куда вошли представители различных политических сил, которые по тем или иным причинам находились в оппозиции режиму Адулы: его бывшие министры, оставшиеся не у дел политики провинциального масштаба, радикальная часть сторонников Гизенги, уволенные офицеры КНА. Председателем СНО был избран К. Гбение. По призыву Совета забастовку объявили учителя, лидеры крупнейших профсоюзов потребовали отставки Адулы и создания «правительства национальной безопасности».

Группа Бинза обвинила Адулу в неспособности подавить оппозицию и справиться с экономическим кризисом. 20 октября Касавубу подписал декрет о введении чрезвычайного положения в Леопольдвиле и учреждении правительственного комитета, наделенного особыми полномочиями. В него вошли три министра с «откровенно антикоммунистическими взглядами» – обороны (Ананий), внутренних дел (Маботи) и юстиции (Бомбоко). Комитет, а точнее группа Бинза сосредоточила всю полноту власти. Адула формально остался премьер-министром, но все важные решения принимались без него.

Бинза вознамерилась продемонстрировать свою силу испытанным способом – выслать «коммунистические посольства». 25 октября генерал Ананий заявил Гуллиону, что все посольства социалистических стран (кроме Югославии) будут высланы. Предостережения посла, что столь жесткая мера разрушит образ Адулы как сторонника политики неприсоединения и нанесет вред престижу США в Африке, не возымели действия. Предлог нашелся быстро.

С прибытием в Конго посла С. С. Немчины в резидентуре КГБ произошли кадровые изменения. «Вконец измотанного» Подгорнова сменил советник посольства Б. С. Воронин. Заменили и А. Г. Федяшина. Перед отъездом в Конго Воронин был приглашен для инструктажа в Международный отдел ЦК КПСС. Разведке поручили «поддержание конспиративных контактов» с лидерами «оппозиционных правительству национально-патриотических партий», которые «по всей вероятности», «будут запрещены и уйдут в подполье». По воспоминаниям Нажесткина «Воронина тревожило предчувствие, что это к добру не приведет. Кроме того, это поручение “инстанции” отвлекало резидентуру от основной работы по приобретению агентуры среди представителей западных стран и добыче информации об их деятельности в Конго. Партии эти были организационно слабы, опыта работы в подполье не имели. Поддерживать конспиративную связь с ними было трудно, а провал грозил крупным международным скандалом, возможно, разрывом дипотношений, как это было в сентябре 1960 г.»

После роспуска парламента и создания СНО «задачи контактов с запрещенными партиями Москва не снимала, “инстанция” давала новые поручения, требовала информации». Встречи с оппозиционерами проходили в Браззавиле, так было безопаснее, но оставалось «узкое место – возвращение в Леопольдвиль. Полученные на встречах материалы надо было провозить через государственную границу».

Сотрудники советского посольства в Леопольдвиле часто совершали «закупочные туры» в Браззавиль. «В конголезской столице тех лет, – вспоминает второй секретарь посольства Ю. П. Викторов, – жить было нелегко. Дело не только в непривычном для нас климате. Мы сразу же столкнулись с проблемой продовольствия, одежды, сервиса и т. д. В магазинах пусто, все, что можно было там купить – американские, кажется, времен войны, замороженные куры, иногда рыба, на местном рынке – много тропических фруктов по очень низкой цене – бананы, ананасы, папайя, манго и т. д., но полное отсутствие фруктов, к которым мы привыкли, т. е. яблок, груш, слив и т. п. Лишь изредка можно было купить мясо и, что особенно плохо, почти не было молока и молочных продуктов». За продуктами регулярно ездили «через реку Конго в соседнюю страну со столицей в Браззавиле, где снабжение продовольственными и другими товарами было более-менее нормальным. Оказалось это очень просто. В Леопольдвиле заезжаешь в своем автомобиле на паром и через 10 минут в том же автомобиле съезжаешь на берег соседней страны. Виз и даже паспортов не требовалось, мы только предъявляли свои дипломатические карточки, выданные в Леопольдвиле МИД Конго».

Внешне ничто не предвещало грядущее выдворение посольств социалистических стран. Прием, который посол СССР дал 7 ноября 1963 г. по случаю очередной годовщины Октябрьской революции, посетил Адула, министры его правительства. По впечатлению Викторова, прием прошел «в хорошей, дружественной обстановке». После ухода гостей праздник продолжился «в своем кругу». Он включал друзей из посольств Польши и Чехословакии, поверенного в делах Болгарии. Советские дипломаты «строили планы на будущее, обсуждали различные варианты развития» советско-конголезских отношений, «наполняя их новым содержанием».

19 ноября 1963 г. Воронин и атташе посольства Ю. Н. Мякотных отправились в Браззавиль не за покупками. Там Воронин провел «ряд ответственных встреч» с оппозиционными политиками и «получил объемные пакеты с материалами, предназначавшимися для “инстанции”». Когда паром вернулся в Леопольдвиль, машину посольства неожиданно окружила «плотная группа жандармов и людей в штатском». Воронин «успел блокировать двери и поднять стекла, начал рвать бумаги, пытаясь уничтожить их». Мякотных ему помогал. Жандармы прикладами выбили двери машины, дипломатов выволокли за ноги из машины и тут же на пристани избили. Воронин потерял сознание.

В советском посольстве узнали о случившемся от британского дипломата, который оказался свидетелем захвата. Викторов по поручению Немчины заявил протест конголезскому МИД и потребовал освободить задержанных дипломатов. Сам посол тщетно пытался добиться приема у премьер-министра или президента. Тогда около двух часов ночи посол в сопровождении двух сотрудников посольства на «чайке», «буквально протаранив часовых у ворот», ворвался в резиденцию президента. Сонный, одетый в халат Касавубу «обещал дать команду к утру освободить наших дипломатов», но было ясно, что Мобуту ее проигнорирует.

Воронина и Мякотных привезли в здание службы безопасности. Во время допроса Воронин понял: «Все было нацелено на то, чтобы доказать существование заговора, направляемого из советского посольства, в целях свержения правительства Конго. Идея примитивная, но связь с запрещенными политическими партиями Лумумбы и Гизенги налицо. И это могло сыграть свою роль. Кому объяснишь, что такие контакты, да еще на территории третьего государства, – вещь обычная в дипломатической практике». Как ни странно, у ареста оказалась и отрадная сторона: «Но зато не последовало ни одного вопроса о разведывательной работе резидентуры, которая велась в Конго. Не было названо ни одной оперативной связи, ни одного контакта. А ведь они были. Были и в окружении Адулы, в службе безопасности, в ряде других важных объектов. “Значит об этом ничего не известно, – с удовлетворением подумал Воронин, – значит, не так уж плохо мы работали”».

Вечером захваченных дипломатов доставили в тюрьму Ндоло, находившуюся на территории военного лагеря. Там было «“Царство Мобуту”: пьяная солдатня, побои, издевательства». Ночью солдаты под командованием изрядно пьяного Мобуту вытащили Воронина и Мякотных во двор и поставили к стене. Дальнейшие события Нажесткин описывает так: «Мобуту заплетающимся языком заявил, что настала последняя возможность признаться в участии в антиправительственном заговоре. Иначе – расстрел. Затем Мобуту отдал команду солдатам. Те вскинули винтовки. Наступила жуткая минута. Но тут появился Нендака и в чем-то долго убеждал Мобуту. После весьма эмоционального разговора с Нендакой Мобуту приказал увести пленников обратно в камеру».

Советское посольство в Леопольдвиле окружили десантники. Вышедшего к подъехавшей машине чехословацкого посольства атташе В. С. Черпаченко тут же задержали и выпустили только утром с помощью чехословацких дипломатов. Утро принесло новые неприятности – отключили свет и телефон. Перестали работать лифт, холодильники, кондиционеры, электроплиты. Персонал посольства позавтракал всухомятку. Детям приготовили еду на костре. Помогали «соседи из местных бельгийцев». Посол принял решение отправить на родину женщин и детей.

Вечером 20 ноября они в сопровождении нескольких сотрудников посольства прибыли в аэропорт, чтобы вылететь в Брюссель. Неожиданно в здании аэровокзала появился Мякотных в сопровождении двух вооруженных солдат. К нему бросилась жена, все обрадовались, что он на свободе и полетит со своими. Радость оказалось преждевременной. Викторову как старшему из провожавших объявили решение властей: «Все советские граждане должны покинуть самолет, на котором полетит только Мякотных. Протестуем – не помогает. Узнаем, что это делается по приказу все того же шефа службы безопасности Нендаки. Пытаюсь по собственной инициативе связаться с ним по телефону, но добиваюсь только разговора с секретарем, который лишь подтверждает иезуитское решение». Семьи вернулись в посольство, дабы Мякотных вновь не оказался «гостем» Мобуту.

Ю. П. Викторов что-то напутал в хронологии событий. 20 ноября Мякотных не улетел из Конго. «Правда» сообщила, что «советник посольства СССР в Конго В. С. Воронин был освобожден 22 ноября из заключения и вечером того же дня прибыл самолетом в Москву. О местонахождении атташе Ю. Н. Мякотных сведений нет». На следующий день в газете появилась информация об освобождении 23 ноября Мякотных. Перед высылкой из Конго «внезапно появившийся американец» сделал Воронину и Мякотных «дежурное предложение поменять “сибирскую ссылку” на “прелести” западного мира, на что получил ответ, что и тот и другой уже имели возможность испытать эти “прелести” на своих спинах».

Сообщила «Правда» и об освобождении корреспондента АПН в Конго Б. Г. Бекназара-Юзбашева. 21 ноября в 6 часов утра в корпункт АПН в центре Леопольдвиля, где он жил, «ворвались» два офицера конголезской службы безопасности. Они предъявили ордера на обыск и арест, подписанный Нендакой. Результатом обыска стало изъятие в качестве «улики» пропагандистской деятельности панорамного снимка XXII съезда КПСС, предназначенного для выставки в витринах корпункта.

Журналиста доставили в Ндоло и поместили в «привилегированную камеру» – «пустоту, окруженную камнем на площади в четыре квадратных метра со щелью в стене для воздуха и глазком в двери для надзирателя». Там не было никакой мебели, даже табурета, зато в изобилии наличествовала грязь. Пребывание Бекназара-Юзбашева в Ндоло было недолгим и мало походило на тюремное заключение. Основной контингент заключенных составляли «последователи Лумумбы» и «сторонники Гизенги». Эти «умные и, в большинстве своем, образованные люди» распропагандировали охрану, и советский пленник мог «выходить в коридор и во двор, общаться с узниками и даже беседовать с ними в камерах». Спустя 12 часов после ареста Бекназар-Юзбашев был освобожден. Извинений ему не принесли, назвав произошедшее «недоразумением».

Официальная советская реакция последовала 21 ноября. Министр иностранных дел А. А. Громыко вручил временному поверенному в делах Республики Конго Себастьяну Кини ноту. Правительство СССР уведомило власти Конго, что «рассматривает нападение на советских дипломатов в Леопольдвиле, нанесение им побоев, обыск арест и заключение в тюрьму, а также фактическое установление блокады вокруг здания посольства СССР» как «грубое нарушение общепризнанных норм международного права» и «провокацию, которой нельзя найти никакого оправдания». В ноте прозвучали необычные для этого жанра укоризненные, отдающие патернализмом мотивы: «И если вместо благодарности за честную и доброжелательную в отношении Конго позицию, если вместо даже простого соблюдения элементарных норм порядочности, органы конголезской охранки, в которой активную роль играют известные иностранные “советники”, устраивают подобные провокации против официальных советских представителей, то это не в последнюю очередь удар по престижу и международным позициям самой Республики Конго». Советское правительство заявило «решительный протест» против «полицейского нападения на советских дипломатов и их ареста», потребовало освобождения Воронина и Мякотных и выразило надежду, что «виновные будут строго наказаны, причиненный ущерб возмещен» и будут созданы условия для «нормальной деятельности посольства СССР в Леопольдвиле».

Надежды оказались напрасными. 21 ноября Адула заявил на пресс-конференции, что у русских дипломатов найдены документы, подтверждающие их контакты с СНО. Среди них якобы было письмо «с просьбой к Советскому Союзу напечатать пять миллиардов фальшивых конголезских франков, чтобы подорвать денежную систему Конго после недавней девальвации». В тот же день в ответной ноте конголезское правительство объявило сотрудников посольства СССР персонами нон грата и потребовало их отъезда в течение 48 часов. Нажесткин пишет, что ноту вручили послу Немчине в министерстве иностранных дел. Викторов утверждает, что ноту к воротам посольства принес курьер и «без особых церемоний» передал документ ему.

23 ноября последовала новая советская нота. Правительство выразило «недоумение» по поводу утверждений Адулы, назвав их «инсинуацией». Ответных мер в отношении персонала конголезского посольства в Москве СССР не предпринял, «дорожа достоинством Советского государства, а также принимая во внимание то, что в данном случае дело касается молодого независимого государства, независимость которого в настоящее время поставлена под серьезную угрозу».

После неоднократных и резких протестов Немчины его все-таки принял премьер-министр. «Встреча проходила в атмосфере явной напряженности», и «диалог не получился». 24 ноября персонал посольства без происшествий вылетел в Брюссель, а оттуда в Москву. Посла и нескольких сотрудников посольства принял Громыко, который «отметил нашу работу, стойкость, умение преодолевать возникшие трудности».

Почему СССР не выслал конголезское посольство? Очевидная причина – нежелание разрывать дипломатические отношения – называлась в ноте: «Советское правительство принимает к сведению, что решение конголезского правительства не означает разрыва дипломатических отношений с СССР и что персонал советского посольства, который признается нежелательным правительством Конго, будет заменен другими лицами, назначенными Советским правительством в соответствии с обычным порядком».

Был и менее очевидный, но важный резон «остаться» в Конго, хотя бы номинально. «Советы, – отмечает канадский исследователь советской политики в Африке, – понимали, что разрыв дипломатических отношений с Конго подтвердит “правильность политической линии Китая”, который не признал коалиционное правительство Адулы-Гизенги». В сентябре 1961 г. СССР и другие страны, установившие отношения с правительством Гизенги, признали коалиционное правительство Адулы. И только КНР закрыла посольство в Стэнливиле, ввиду того, что «законное правительство Республики Конго объявило о прекращении своей деятельности». Китайские дипломаты вернулись в Пекин. Китай критиковал решение СССР открыть посольство в Леопольдвиле, как легитимацию «антилумумбистского режима» Адулы. Разорвать с ним отношения для СССР означало косвенно признать правильность и последовательность китайской линии в конголезском вопросе, который был одним из эпизодов разногласий между КПСС и КПК по стратегии и тактике в отношении национально-освободительных движений.

Первые две попытки ООН покончить с катангским сепаратизмом окончились неудачей и трагической гибелью генсека Хаммаршельда. Провал в Катанге ослабил позиции Адулы. Он не собирался делить власть со сторонниками Лумумбы, стал проводить откровенно прозападный курс. Гизенга оказался в ловушке, сооруженной для него американцами и группой Бинза. Они пресекли попытки преемника Лумумбы вернуть Катангу и стать общенациональным лидером. С третьего раза войска ООН нанесли поражение силам Чомбе, и Адула использовал этот успех для устранения Гизенги с политической арены. Вице-премьер оказался за решеткой и вполне мог разделить ужасную судьбу Лумумбы. Развернувшаяся в СССР кампания в защиту Гизенги не затрагивала Адулу, с чьим правительством советская дипломатия настойчиво пыталась наладить полноценные отношения. И лишь когда бесперспективность такой линии стала совершенно очевидной, советское руководство начало поддерживать левую оппозицию без оглядки на премьера, которому не прочили политического долголетия. Поворот оказался запоздалым. Когда ООН окончательно решила катангскую проблему, Адула не замедлил выслать советское посольство. СССР лишился даже формального присутствия в «сердце Африки».

Неожиданное обострение и новая интернационализация конголезского кризиса дали СССР шансы на реванш.

 

Летом 1964 г. прозападный режим Конго оказался на грани краха. В августе повстанцы, которые называли себя симба (в переводе с суахили – лев), полностью контролировали 5 и частично 8 из 21 провинции. Знаменем симба стал Лумумба, лумумбисты возглавили восстание. Правительственные войска беспорядочно отступали. Американская разведка прогнозировала «полное разрушение государственной структуры» в ближайшее время. Подавить восстание удалось только при помощи внешнего военного вмешательства. Советский Союз не использовал восстание и новую интернационализацию конголезского кризиса для возвращения в «сердце Африки». Был ли это упущенный шанс из-за чрезмерной предосторожности? Или выверенная «реальная политика», вызревшая после череды неудач в Конго?

 

Обманутые ожидания

Призывы оппозиции свергнуть правительство Адулы падали на благодатную почву, находили поддержку у обнищавшего, замордованного чиновниками, армией и полицией населения. Конголезский историк точно описал настроения соотечественников в конце 1963 г. Смутное время, казалось, закончилось, и забрезжила надежда на то, что они наконец-то вкусят плоды независимости. В 1960 г. политики обещали золотые горы, говорили, что после ухода колонизаторов наступит светлое будущее и благоденствие. У всех будет работа и высокая зарплата. Не надо будет платить налогов. Станут доступными дома, автомобили, бытовая техника, появится водопровод и электричество. Бесплатными станут образование и медицинская помощь. Далеко не все принимали эти посулы за чистую монету, но многие верили, что на смену колониальному господству придет подлинная свобода, а несметные богатства страны станут достоянием народа. Лумумба обещал золотой век и отстаивал суверенитет Конго. Его враги – те, которые сместили и убили его, оказались похуже белых господ. Установили репрессивный, коррумпированный, проамериканский режим. Погрязли в коррупции и роскоши. Смотрели на простых людей свысока, считали их быдлом. Безжалостно расправлялись с недовольными. Их называли «новыми белыми», черными по цвету кожи, но чужими по духу.

Верхи стремительно отдалялись от низов не только ментально, кричащей становилась разница в уровне жизни. Миллионы конголезцев потеряли работу и стабильный заработок, созданная в колониальные времена социальная инфраструктура пришла в негодность и оказалась на грани необратимого разрушения. Резко сократилось сельскохозяйственное производство, деревня откатилась к натуральному хозяйству и нищете. Сотни тысяч крестьян, по большей части молодых мужчин, ушли в города. За четыре года независимости население Леопольдвиля выросло с 350 тыс. до 1 млн. 200 тыс.Мигранты пополнили ряды городских люмпенов, исход из деревни усугубил и без того тяжелую жизнь горожан с ее перенаселенностью, нехваткой товаров, астрономической инфляцией, массовой безработицей, разгулом преступности.

Консул США в Элизабетвиле Джонатан Дин сообщал в посольство 2 июля 1964 г.: «Здесь и в соседних районах почти все очень недовольны правительством. Первые четыре года независимости принесли всем слоям населения глубокое разочарование. Повсюду коррупция, некомпетентность, разгул насилия, экономический упадок. Конголезцы, пусть и необоснованно, ожидали от независимости совсем другого».

После вывода войск ООН в июне 1964 г. в Конго образовался силовой вакуум. В соответствии с программой модернизации КНА Израиль взял на себя подготовку парашютно-десантного батальона, бельгийские офицеры занимались боевой подготовкой во всех частях и подразделениях, несколько конголезских офицеров отправились на учебу в военные академии США. Позитивных результатов не наблюдалось: армия не стала боеспособной, зато лихо кошмарила мирное население: убивала, насиловала, грабила. ЦРУ дало воинству Мобуту исчерпывающую характеристику в меморандуме «Ситуация с безопасностью в Конго» от 17 июня 1964 г.: «КНА отличилась на поприще мародерства и изнасилований, ее ненавидят и боятся. Командный состав производит удручающее впечатление, солдаты склонны к мятежу, оружие для них – всего лишь источник доходов».

Загнанная в подполье оппозиция перешла к вооруженной борьбе.

 

Восстание басени

Ее начал соратник Лумумбы Пьер Мулеле. Он был министром образования в правительстве Лумумбы и Гизенги. В январе стал представителем стэнливильского правительства в Каире, где поддерживал контакты с советским посольством. В марте 1961 г. возглавил делегацию, которая безуспешно вела переговоры в Москве о предоставлении правительству Гизенги военной помощи.

Мулеле был политиком с твердыми убеждениями и принципами. Он разочаровался в Гизенге, считал его «неспособным противостоять натиску неоколониальных сил», не поддержал компромисс с врагами Лумумбы ради «национального примирения», которое походило на капитуляцию. 21 марта из Каира он написал Нкруме письмо, где «описал трагическую ситуацию» в Конго и попросил о помощи. Ганский президент ответил уклончиво. В апреле 1962 г. Мулеле уехал в Китай, где полтора года изучал теорию «народной войны» Мао-Цзэдуна и прошел военную подготовку, необходимую для ведения партизанских операций.

Выходящая в Лусаке газета «Daily Mail» 2 января 1964 г. опубликовала документы, якобы захваченные в ноябре 1963 г. у советских дипломатов, возвращавшихся в Леопольдвиль из Браззавиля, где они встречались с руководителями СНО. Конголезцы так объяснили Воронину причины отъезда Мулеле в Китай: «Мы сделали все, чтобы убедить наших русских товарищей помочь нам, но они не осознали, какие мы испытываем трудности, не вошли в положение. Поэтому товарищ Мулеле отправился в Китай. В Китае он получил направление для поступления в военное училище. <…> Не хотим обидеть наших русских друзей, но считаем, что нам лучше обратиться к Китаю. <…> Китай помог Мулеле». Подлинность документов не доказана, но в свете неудачных переговоров, которые в марте 1961 г. Мулеле вел в Москве, не исключено, что такие слова могли быть сказаны Воронину.

В июле 1963 г. Мулеле вернулся в Леопольдвиль официально для того, чтобы занять предложенный ему Партией африканской солидарности пост в правительстве провинции Квилу на юго-западе страны. В правительство он не вошел, а скрылся в лесах этой провинции. Там он без всякой поддержки извне создал сеть лагерей, где наладил политическую учебу и военную подготовку сторонников. Их костяк составляла малоимущая сельская и городская молодежь. Мулеле не оставил никаких программ или манифестов. Судя по записям слушателей политических курсов в его лагерях, мулелисты или, как они называли себя, басени (лесные люди), изучали маоизм, слегка адаптированный к конголезским условиям.

Мулеле учил, что общество делится на два класса – капиталистов и обездоленные массы. В Конго капиталистический класс состоял из иностранцев, «империалистов», и конголезцев, работающих на правящий режим, «реакционеров». Существовали две формы борьбы: «реформизм», лишь облегчавший страдания масс, и революция, которая делала их хозяевами своей судьбы. Революционную борьбу должны были вести бойцы, чувствовавшие себя в деревенской среде, «как рыба в воде». Инструкции Мулеле требовали от партизан соблюдения дисциплины, примерного поведения в быту, сохранения достоинства в любых ситуациях, уважительного отношения к местному населению, отказа от личной выгоды во имя общего дела. Им запрещалось пользоваться европейскими вещами, общаться с миссионерами, использовать французский язык. Подлинными у мулелистов считались только проверенные временем коллективистские ценности сельской общины, которые не допускали существования имущественного неравенства.

Неотъемлемой частью подготовки повстанцев был психологический тренинг через привычные и понятные им магические ритуалы. По традиционным верованиям человек, принявший снадобье дава, становился неуязвимым для пуль. Они либо проходили сквозь него, не причинив вреда, либо превращались в воду, соприкасаясь с телом. Дава превращала воина в супермена со сверхъестественными способностями. Он мог одним пристальным взглядом парализовать волю врага, сделать его беспомощным. Дава представляла собой воду, настоянную на злаках, которую готовили и «заряжали» знахари, выполнявшие определенные обряды. При посвящении снадобье пили из специальных маленьких пиал и обрызгивали им тело. Авторитет Мулеле зиждился и на приписываемых ему сверхъестественных способностях. Народная молва утверждала, что пули врагов ему не страшны, что он может стать невидимым, превратиться в птицу, летать на аэроплане размером в человеческую ладонь и т. п.

За полгода Мулеле удалось развернуть сеть лагерей, подготовить боевые группы во главе с «политическими комиссарами», заручиться поддержкой многих вождей. В районах, где большинство населения составляли пенде (народность Гизенги) и мбунда (народность Мулеле), мулелистские группы существовали в каждой деревне. Завершив первый этап, Мулеле приступил к организации партизанских районов. В январе 1964 г. партизаны начали совершать вылазки и рейды, атаковали военные посты, устраивали засады, нападали на христианские миссии, магазины и склады европейских компаний. 5 февраля из засады был убит отравленной стрелой начальник генерального штаба КНА полковник Евгений Илейя. Правительственные войска были окружены в городах, которые повстанцы, следуя тактике «деревня окружает город», и не собирались захватывать. На «освобожденных территориях» повстанцы расправлялись с полицейскими и военнослужащими, чиновниками, осуществляли конфискацию и раздел имущества «реакционеров».

В Квилу было введено военное положение, власти объявили награду в 10 тыс. долларов за живого или мертвого Мул еле. Когда в апреле 1964 г. на подавление восстания были брошены лучшие части КНА, мулелисты скрылись на своих лесных базах, осуществили «стратегическое отступление» на заранее подготовленные позиции. Партизанская война в Квилу продолжалась до ноября 1967 г., когда Мулеле отправился в Браззавиль, где надеялся поправить пошатнувшееся здоровье. Там Бомбоко передал ему письмо от президента Мобуту, в котором тот обещал амнистию во имя национального примирения. После долгих колебаний Мулеле приехал в Киншасу в октябре 1968 г. И прожил там 10 часов: его подвергли жестоким публичным пыткам и казнили.

 

«Они неуязвимы»

Пример басени вдохновил Совет национального освобождения, хотя мулелисты действовали автономно, изолированно от других оппозиционных сил. В январе 1964 г. из Браззавиля в Бужумбуру, столицу Бурунди, прибыл Гастон Сумиало. Он участвовал в создании НДК. Придя к власти, Лумумба назначил его главой провинции Киву на востоке страны. После смещения Лумумбы Сумиало лишился должности. Путь оппозиционера привел его в СНО. Сумиало имел поручение Гбение организовать вооруженное сопротивление силам центрального правительства в восточном Конго и на севере Катанги, где влияние лумумбистов было традиционно сильным.

Сумиало преуспел на этом поприще. Первые вооруженные столкновения повстанцев с армией произошли в апреле 1964 г. Действия симба носили иной характер, нежели маоистская стратегия партизанской войны, которой следовали басени. Главной целью симба был захват городов и создание там центров новой власти.

Карта № 3. Восстание симба

17 мая был взят город Увира. Теперь через озеро Танганьика открывался беспрепятственный путь в Бурунди, откуда повстанцы стали получать китайское оружие. На первых порах винтовки были у симба редкостью, преобладали мачете, копья, ножи, дубинки. Экипировка являла собой причудливую смесь традиционных воинских облачений и по большей части неуместных для военной формы деталей европейской одежды. Британский журналист Ян Колвин описал колоритных персонажей, которых он увидел в захваченном повстанцами Альбервиле: «Несколько человек были в касках, украшенных цветами бугенвиллеи и пальмовыми листьями. Один носил женскую шляпу с цветочками, какие обычно попадаются на деревенских барахолках. Голова другого была покрыта шоколадного цвета беретом с фетишем из леопардовой шкуры. Среди убранства их головных уборов попадались перья белой цапли, розочки из пластика, крылья птиц, полковник из Физи прикрепил на фуражку чучело головы журавля – талисман, приносящий удачу. Они носили джинсы, комбинезоны, шорты цвета хаки, леопардовые шкуры, разные детали военной формы».

Увира стала местом рождения Народной армии освобождения (НАО), там повстанцы провинций Киву, Катанги и Восточной объединились в единый фронт под руководством Сумиало. Реальное командование боевыми операциями осуществлял Николас Оленга. До независимости он работал железнодорожным служащим в Кинду. Лумумба был кумиром Оленги, он стал активистом

НДК. Занимал руководящий пост в администрации Гизенги. С началом восстания проявил себя жестким командиром и хорошим организатором.

Как и басени Мулеле, симба верили в чудодейственную силу давы. Все воины проходили обряд посвящения, чтобы стать неуязвимыми для пуль, в каждом отряде обязательно были знахари Они получали подписанные руководителями восстания мандаты с полномочиями «сопровождать и лечить военных во время боевых операций». У вождей повстанцев были свои личные колдуны. Генерал Оленга за большие деньги уговорил поддерживать свою даву некую Маму Марию Онему. Магия этой маленькой, сморщенной, одногрудой женщины неопределенного возраста считалась самой сильной в восточном Конго.

Дава проявляла свою чудодейственную силу, если человек соблюдал ряд строгих запретов и ограничений. Нельзя было употреблять алкоголь, вступать в половые связи, прикасаться к другим людям, не прошедшим обряд посвящения, есть пищу, приготовленную беременной женщиной, ступать в воду. Дабы оставаться неуязвимыми, воины должны были соблюдать определенные правила и в бою: идти в атаку строго по прямой, вытянув перед собой руки, смотреть только вперед, не отводя взгляда, кричать «май Мулеле» (вода Мулеле). Если пуля все-таки настигала прошедшего обряд посвящения, у знахарей было готово объяснение: неудачник делал что-то не так. Убит – значит, испугался, совершил кражу или спал с женщиной, ранен – значит, только испугался. Знахари не прятались за спины воинов, им надлежало сопровождать атаковавших и размахивать пальмовыми ветвями, чтобы отгонять злых духов. Перед атакой многие курили марихуану, что поощрялось.

По наблюдениям кубинского революционера-интернационалиста Че Гевары, находившегося среди конголезских повстанцев в апреле-ноябре 1965 г., вера в даву была настолько сильной, что никто не шел в бой, не пройдя соответствующий ритуал. Он неоднократно говорил с командным составом о необходимости отучить бойцов от связанных с давой предрассудков. Все было напрасно: «К даве относятся как к символу веры. Наиболее политически образованные говорили, что она является природной, материальной силой, и они, будучи диалектическими материалистами, признают ее силу и секреты, которыми владеют знахари».

Правительственная армия беспорядочно отступала. Солдаты КНА верили в волшебную силу давы не меньше, чем повстанцы. Не отличавшиеся меткой стрельбой и высоким боевым духом мобутовцы обращались в бегство, придя в ужас от «неуязвимости» противника. Типичным можно считать бой, случившийся около Касонго в провинции Киву в июле. Участвовавший в сражении офицер КНА описал его так: «Орда [повстанцев] продолжала неумолимо приближаться, так щупальца осьминога скользят к человеку, чтобы схватить его мертвой хваткой. Солдаты стреляли без перерыва. Не обращая внимания на пули, “мулелисты” шли на них, крича во всю силу легких: Мулеле-Май, Мулеле… Наши жандармы стали сомневаться в действенности своего оружия. Дистанция сокращалась: 200 метров… 150…, и в наших рядах появился страх. <…> Их [повстанцев] шеи и талии были увешаны амулетами и пакетиками с “давой”, которые ритмично раскачивались в такт шагам. <…> Орда приближалась, словно ужасное чудовище. До нее оставалось только 100 метров – очень близко. Страх начал одолевать солдат. Вдруг стрельба прекратилась, тишину нарушало лишь монотонное бормотание мятежников. Минутное замешательство – и одна мысль, словно вспышка, поразила всех наших жандармов: “Они неуязвимы… неуязвимы… Бегите, спасайтесь, чтобы остаться в живых!” Приказ не был отдан, но был исполнен. <…> Симба сочли ниже своего достоинства преследовать спасавшихся бегством».

Народная армия освобождения овладела всей северной Катангой, рядом крупных городов восточного Конго и стремительно продвигались к Стэнливилю.

 

Возвращение Чомбе

США лихорадочно искали эффективные способы подавления восстания. Самым подходящим на роль усмирителя из конголезских политиков был находившийся в добровольной ссылке в Испании Моиз Чомбе – жесткий, решительный, энергичный, не лишенный харизмы. Слухи о возможном возвращении опального лидера Катанги начали циркулировать среди дипломатов западных стран в Леопольдвиле в начале апреля 1964 г., когда Чомбе «с частным визитом» прибыл в Лондон из Мадрида и выступил на заседании Королевского института международных отношений. Британское правительство оказало ему прием, который полагался государственным деятелям зарубежных стран.

В середине июня Чомбе сообщил послу Конго в Лондоне Томе Канзе, что, по словам посетившего его представителя США, они не возражают против его, Чомбе, кандидатуры на пост премьер-министра, «когда Адула уйдет». Это стало сигналом для напуганных размахом восстания конголезских политиков. Они, как по команде, решили «не поминать старое» недавнему врагу, который, как они надеялись, сможет оградить от мятежа хотя бы Катангу. Вскоре Мобуту заявил о необходимости пригласить Чомбе в Конго. Затем в Мадрид направился президент провинции Леопольдвиль Клеофас Камитату, который привез письменные гарантии от Касавубу.

26 июня Чомбе прилетел в Леопольдвиль. На рассвете он появился в резиденции Адулы. Тот встретил гостя в пижаме и произвел на него жалкое впечатление: «Он потерпел неудачу и стоял на пороге неминуемой катастрофы. Он это понимал, он больше ничего не контролировал и не имел представления о том, что надо делать. <…> “Чомбе, сказал он, только вы можете с этим справиться”».

Правящий режим находился в отчаянном положении. Вернувшийся из провинции Киву Мобуту, в отчаянии воздев руки к небу, рассказал Чомбе как «несколько тысяч мятежников, вооруженных дубинками и копьями, наголову разбили несколько батальонов национальной армии». В столице было неспокойно: «Почти каждый день звучали взрывы, люди опасались худшего. Иностранные посольства и международные организации готовились отозвать свой персонал. У правительства Адулы практически не осталось сторонников, народ роптал и жаловался».

Возвращение Чомбе не осталось не замеченным в Москве. В заявлении представительства СССР при ООН итог ооновской операции в Конго изображался провальным: «Израсходовано 433 млн. долларов, погибло 126 солдат и офицеров вооруженных сил ООН. В докладе [ООН] не говорится, сколько погибло конголезских патриотов. Но каждый знает, что эта цифра во много крат больше. Пролито немало крови, а положение в Республике Конго не лучше, а, пожалуй, даже хуже, чем оно было 4 года тому назад, когда начинались операции ООН». Вероятное назначение Чомбе премьером могло только ухудшить ситуацию: «Желая обеспечить себе условия для бесцеремонного хозяйничанья в Конго, колонизаторы пытаются превратить конголезское правительство в колоду карт, которую можно перетасовывать по своему желанию. Они хотели бы, не считаясь с волей конголезского народа, иметь во главе правительства Конго послушных им марионеток, запутавшихся в сетях иностранных монополий. Сейчас они делают ставку на бывшего правителя Катанги Чомбе, роль которого в трагических событиях в Конго хорошо известна. Желая перечеркнуть память о совсем еще свежих событиях в этой стране, империалистическая пропаганда стремится изобразить Чомбе как человека, который может “спасти” Конго, восстановить спокойствие в республике».

9 июля Чомбе по поручению Касавубу сформировал правительство. Его состав не оставил сомнений, что новый премьер собирается править железной рукой. Себя он не обделил: стал премьер-министром, министром иностранных дел, информации, планирования, почты и телекоммуникаций. Пост министра внутренних дел ожидаемо достался верному единомышленнику и подельнику по ликвидации Лумумбы Годфруа Мунонго. Кресло министра обороны благоразумно сохранил за собой Касавубу. Нашлось место и для бывшего главы Южного Касаи Альбера Калонжи, который вернулся из Европы, чтобы стать министром сельского хозяйства. Остальные посты достались слабым малоизвестным фигурам.

В качестве «жеста доброй воли» Чомбе освободил политических заключенных, в том числе Антуана Гизенгу, который провел в тюрьме два с половиной года. Касавубу был против, но Чомбе настоял, поскольку «Гизенга был авторитетным лидером в охваченной восстанием провинции Квилу, а на международной арене он для многих стал символом».

24 июля президент США Линдон Джонсон заявил о признании правительства Чомбе и выразил «твердое намерение налаживать с ним взаимопонимание и сотрудничество». Другой была реакция африканских лидеров. Большинство из них не скрывали неприязни и презрения к этому «ходячему музею колониализма», чьи руки были обагрены кровью Лумумбы и его соратников. «Разве может кто-нибудь представить себе, что я, Хасан II, <…> могу допустить, чтобы во время минуты молчания, объявленной на официальном мероприятии в память о наших африканских героях, среди нас будет сидеть один из их убийц?», – заявил король Марокко в радиообращении к нации 14 июля.

Надеясь улучшить свой имидж в африканских странах, Чомбе собрался приехать вместе с Касавубу на вторую конференцию глав государств и правительств африканских стран, проходившую в Каире 17–21 июля. Это вызвало «бурный протест» Алжира, Ганы и Египта, за которым последовало официальное заявление Организации Африканского Единства (ОАЕ) о нежелательности присутствия конголезского премьера на форуме. Касавубу там готовы были принять, но ему была послана телеграмма с просьбой не включать Чомбе в состав конголезской делегации. После этого Касавубу отказался от поездки в Каир.

Чомбе рискнул посетить несколько городов Восточной провинции. 18 июля он прилетел в Стэнливиль, ездил по городу в открытом джипе, возложил венок к монументу Лумумбы. Нераскаявшийся, скрывавший свое преступление палач публично чтил память жертвы! Толпа горожан молча наблюдала за этим запредельно циничным, кощунственным действом.

Смена власти в Леопольдвиле никак не повлияла на ход восстания, оно распространялось со скоростью лесного пожара. Ни массированная американская помощь, ни храбрившийся Чомбе не могли его остановить. Гарнизоны КНА редко оказывали сопротивление, чаще разбегались, сдавались или переходили на сторону повстанцев. Бывало, что симба звонили в городскую администрацию по телефону, говорили «мы идем» и беспрепятственно входили в город. Их главным трофеем были арсеналы современного оружия.

5 августа повстанцы заняли Стэнливиль, который обороняли 1500 военнослужащих КНА. «Правда» сообщила, что «после продолжительных уличных боев части конголезских повстанцев установили контроль над столицей Восточной провинции Конго – городом Стэнливилем». По свидетельствам очевидцев бои были недолгими. Оставшиеся в городе американские дипломаты наблюдали из окон консульства, как взвод КНА поспешно ретировался по авеню Эйзенхауэра на грузовике от противника: «Шедших в колонне по одному тридцати или сорока человек, которых вел высокий импозантного вида человек. Они были одеты в белое, махали пальмовыми ветвями, у них, похоже, не было оружия. Они двигались грациозно и молча. От них веяло чем-то жутким и потусторонним».

Оленга начал путь к Стэнливилю во главе небольшого отряда, который быстро превратился во внушительную силу. После занятия каждого крупного населенного пункта он присваивал себе очередное звание. Взяв Стэнливиль, он произвел себя в генералы.

После захвата Народной армией освобождения Стэнливиля советская пресса, доселе весьма скупо освещавшая восстание, стала писать о положении в Конго едва ли не каждый день. 8 августа «Правда», рассказав об очередных успехах повстанцев – взятии стратегически важного города Маноно в северной Катанге и продвижении к столице провинции Касаи Лулуабургу, – охарактеризовала положение в Леопольдвиле как «панику». Это не было преувеличением. Став премьер-министром, Чомбе почувствовал себя «капитаном тонущего корабля с многочисленными пробоинами». А после падения Стэнливиля совсем запаниковал: «В августе 1964 г. стало очевидным, что революция (sic!) продолжится. Она охватила три пятых территории страны. Еще несколько недель, и повстанцы будут в Леопольдвиле, они будут везде».

По заказу правительства США американские специалисты по контрпартизанской войне подготовили исследование о магии и ее влиянии на «военные и полувоенные операции в Конго». Они предложили изучить возможность использования против повстанцев «контрмагии», состряпать с помощью лояльных знахарей некую «антидаву». Приоритет все же отдавался обычным методам: «Есть все основания считать, что в Конго, как и повсюду в Африке, дисциплинированные и искусные в стрельбе войска под командованием знающих свое дело офицеров могут легко развеять представления о магической неуязвимости». Таких войск в Конго не было.

 

«Псы войны»

Оставалась только внешняя военная интервенция. Американская дипломатия попыталась подвигнуть на нее Бельгию. С этой целью 7 августа в Брюссель прибыл заместитель госсекретаря Аверелл Гарриман. Министр иностранных дел Поль-Анри Спаак категорически отверг его предложение направить в Конго бельгийские войска или хотя бы офицеров для восстановления командной структуры КНА. Спаак заявил, что «все как один» бельгийские предприниматели против военного вмешательства и готовы вести дела с Гбение, который понимает необходимость сохранения бельгийского присутствия в Конго и важность экономической помощи для экономики страны.

США не могли допустить прихода повстанцев к власти, это означало конец проамериканского режима, который создавали и укрепляли три администрации (Эйзенхауэра, Кеннеди, убитого в ноябре 1963 г., и его преемника Джонсона) на протяжении четырех лет. 11 августа положение в Конго обсуждалось на заседании Совета национальной безопасности. Директор ЦРУ Джон Макоун констатировал, что «необходимы западные войска». Гарриман согласился: «Конголезская армия в большинстве случаев показала свою полную негодность. <…> Правительство деморализовано, Леопольдвиль в опасности». «Время уходит, Конго надо спасать», – резюмировал президент Джонсон.

В тот же день в Леопольдвиль вылетел помощник Госсекретаря по африканским делам Меннен Уильямс. Вместе с ним летела сводная тактическая группа ЛЕО – взвод десантников, который должен был обеспечить эвакуацию американского посольства при возникновении чрезвычайных обстоятельств. Чомбе прямо заявил Уильямсу, что «готов принять помощь хоть от дьявола». Накануне отъезда из Вашингтона Уильямс беседовал с послом ЮАР, который сообщил, что Чомбе попросил Преторию поставить ему две эскадрильи истребителей. От американского представителя Чомбе потребовал ни больше ни меньше как немедленно направить в Конго три батальона парашютистов для взятия Стэнливиля. Последовал «жесткий отказ». В планы Белого дома не входило посылать американские войска в Конго с перспективой получить оттуда гробы незадолго до президентских выборов. Уильямс предложил Чомбе четыре или пять «почти новых» бомбардировщиков Б-26К. Чтобы смягчить негативную реакцию африканских стран и ООН на появление у Чомбе американских штурмовых бомбардировщиков, помощник Госсекретаря настоятельно посоветовал ему «африканизировать военную ситуацию в Конго» – публично обратиться за помощью к африканским странам «ввиду попыток вмешательства внешних сил с подрывными целями».

Чомбе упирался. Он помнил, что ОАЕ отказало ему в праве участвовать в каирском саммите. В конце концов, под нажимом американского посла в Конго Джорджа Го дли Чомбе 16 августа направил послания главам Либерии, Мадагаскара, Сенегала, Эфиопии, а впоследствии и Нигерии, с просьбой прислать в Конго войска для помощи в подавлении восстания. Лишь Нигерия выразила готовность принять участие в операции по поддержанию мира в Конго, но только «под эгидой ОАЕ».

Советская пресса резко отреагировала на визит Уильямса. «Переброска парашютистов и техники США в Конго, – писала “Правда”, – не может быть расценена иначе, как начало американской интервенции в этой стране. Действия США не имеют никаких оправданий. Известны резолюции Совета Безопасности ООН, по которым военные поставки или посылка военного персонала в Конго не могут производиться в обход Организации Объединенных Наций. Вашингтон открыто попирает эти решения, полностью игнорируя ООН». Автор использовал против США тот же аргумент, которым они мотивировали свою позицию в отношении советской помощи правительствам Лумумбы и Гизенги. Объявить об «американской интервенции» в Конго он поторопился.

После падения Стэнливиля США сделали выбор в пользу другого способа привлечь в Конго военную силу, способную справиться с восстанием, – воспользоваться услугами наемников. «С точки зрения Соединенных Штатов, – телеграфировал Годли Госсекретарю Раску 5 августа, – использование наемников выглядит предпочтительнее, поскольку дело с ними будет иметь конголезское правительство, а прямое вмешательство Запада (бельгийское или американское) будет сведено до минимума. <…> Бремя ответственности ляжет на правительство Конго, а не на нас или бельгийцев».

Спустя два дня Раск дал указание находившемуся в Брюсселе Гарриману «договориться с бельгийцами о помощи Чомбе в рекрутировании наемников». Спаак гарантировал содействие. Вашингтон и Брюссель условились о совместном финансировании «солдат удачи» и поставках им оружия. Официально это должно было выглядеть как помощь правительству Чомбе.

В бытность главой Катанги у Чомбе был опыт вербовки и использования наемников. Там впервые проявил себя Майк Хоар, «Бешеный Майк». Он участвовал в североафриканской кампании во время II мировой войны, дослужился до звания капитана британской армии. После войны переехал в Дурбан, где работал бухгалтером, продавал подержанные автомобили, организовывал сафари. Еще в апреле 1964 г., почувствовав, что в Конго снова запахло жареным, Чомбе послал в Южную Африку своего представителя. Тот передал майору предложение патрона возглавить отряд катангских жандармов, которые вторгнутся в Катангу из Анголы и начнут новую войну за отделение провинции. Хоар, любивший риск, но не авантюры, ответил коротко и ясно: «В кости не играю».

Теперь же расклад был другим. Риска никакого, и поддержка сильных мира сего обеспечена. 8 августа загодя вызванный из Дурбана в Леопольдвиль Хоар был приглашен на заседание, где присутствовали руководители силовых структур кабинета Чомбе. Премьер дал поручение: «привлечь белые наемные войска для помощи национальной армии в подавлении восстания, которое грозит захлестнуть страну». Главнокомандующий КНА Мобуту поставил конкретные задачи в тут же написанной директиве. Решили и вопрос об оплате ратного труда наемников.

От желающих не было отбоя, вербовочные пункты работали расторопно. Через три недели тысяча человек, «готовых сражаться в Конго в качестве наемных солдат», была завербована. 23 августа американский самолет доставил первую группу на военную базу Камина. Так был сформирован Конголезский иностранный легион, который называли преторианской гвардией Чомбе. Подавляющее большинство «гвардейцев» составляли южноафриканцы и родезийцы, были граждане европейских стран и Израиля – бельгийцы, немцы, итальянцы, французы, евреи – всего 19 национальностей. Чернокожим претендентам указывали на дверь в вербовочных пунктах. Такой была принципиальная позиция Хоара. Его взгляды на расовую проблему, мягко говоря, не отличались толерантностью. «Африканцы, – говорил он другу-наемнику, – вбили себе в головы, что они могут поступать с нами, белыми, как хотят: топтать нас, плевать на нас». В способность африканцев вести современную войну майор не верил. «Кто знает, – задавал Хоар риторический для себя вопрос, – не окажется ли наемный солдат единственной позитивной и реальной силой, способной на адекватные и жесткие меры чтобы остановить коммунистическое вторжение в Африку?».

Что влекло наемников в Конго? В интервью журналистам они обычно говорили: «Борьба с коммунизмом». И потом хохотали. Хоар был откровенен: «Мне очень хотелось бы сказать, что мы руководствовались антикоммунистическими настроениями, но, положа руку на сердце, я не могу этого сделать. Иногда встречались идеалисты, чьим главным мотивом был антикоммунизм, или просто искатели приключений, которые не думали о заработке, но почти все мы были в Конго ради одного – денег».

Деньги были единственной ценностью, верховным божеством в мире наемников. Хоар имел много случаев убедиться в этом. Он попытался проводить что-то вроде политинформаций, но отказался от этой затеи после первого раза. Построив личный состав, он убедительно говорил, что их миссия состоит не только в подавлении восстания, они должны «изменить лицо Конго», выполнить «историческую задачу, поставив заслон реальной угрозе проникновения коммунизма в эту страну» и т. п. Из явно скучавшего строя последовало два вопроса: «Что насчет нашей зарплаты?» и «Как выполняются наши контракты?». Хоар заверил, что операция не начнется, пока они не получат деньги. Все как в прачечной – «Нет оплаченной квитанции – нет выстиранного белья». Это вызвало оживление и одобрительный смех.

Низкое качество оказавшегося в его распоряжении человеческого материала тревожило Хоара, и он в первую очередь избавился от тех, кого считал негодными – алкоголиков, наркоманов, люмпенов, гомосексуалистов. Отсев оказался значительным. Для оставшихся он разработал «Правила ведения боя», своеобразный устав. Из 10 правил только одно относилось к сфере духовной («Ежедневно молись Богу»). Остальные касались внешнего вида («Выгляди так, чтобы гордиться своим внешним видом даже в разгар боя, каждый день брейся»), поддержания боеготовности («При любых обстоятельствах чисть и береги оружие»), поведения в бою («Не рискуй без необходимости»).

Соблюдение этих правил обеспечивало поддержание воинской дисциплины, но не морали. Несмотря на формальный запрет грабежи для «солдат удачи» были обыденным занятием. Динамит редко использовался для военных целей, им взрывали сейфы банков и торговых фирм в «освобожденных» городах. Прихватывали все ценное из магазинов и лавок – слоновую кость, золото, алмазы, украшения, магнитофоны, радиоприемники. Кроме склонности к мародерству ЦРУ отмечало и другие «подвиги» наемников – убийства, изнасилования и грабежи мирных жителей.

Война против симба была войной без правил. На конголезских «львов» Запад спустил своих «псов войны», жестоких и беспощадных. Пленных пристреливали сразу или после допроса с пытками. Нередко, дабы сэкономить патроны, им перерезали горло. Как и туристы, наемники посылали домой открытки. Но не с красотами природы, а с видами иными. Английский еженедельник «Обсервер», куда попало несколько таких фотографий, решился опубликовать далеко не все, поскольку «там были запечатлены не только сцены расстрелов и повешения пленных после пыток, но и то, как наемники используют их еще живые тела в качестве мишеней для стрельбы, заключают пари, сколько потребуется выстрелов, чтобы убить жертву». В неформальных беседах Хоар называл своих бойцов «отъявленными головорезами». А публично оправдывал: «Правила Куинсберри годны для боя с джентльменами, когда против вас дикари, никаких запретов быть не может».

Попасть в плен к наемникам было для повстанцев еще везеньем. Участь тех, кто оказывался в руках КНА, была поистине ужасной. Расстрел пленного по-конголезски выглядел так. Сначала стреляли в запястья и лодыжки, потом, по прошествии нескольких часов, – в колени и локти, проходило еще несколько часов, и следовал последний выстрел – в сердце. Другой способ умерщвления был не менее изощренным и мучительным для жертвы. Ее связывали мокрыми ремнями из сыромятной кожи и ставили под палящее солнце. Ремни сохли и стягивались, стягивались, разрезая плоть до костей. Бывало, что с пленными поступали совсем уж по-варварски, так, что даже наемники старались остановить изуверов. Взвод КНА решил сварить своего пленника заживо. Развели костер под бочкой с водой и бросили в нее связанного офицера повстанцев. Солдаты подбрасывали дрова, подливали в огонь бензин, радостно и оживленно комментировали агонию несчастного. Случайно проходивший мимо рядовой из отряда Хоара приказал прекратить жуткую казнь. Конголезцы отказывались подчиниться, пока наемник не пригрозил им пистолетом. Они неохотно погасили пламя и вывалили тело из бочки на землю. Было уже поздно.

Из наемников было сформировано три отряда. Отряд 5 под командованием Хоара был англоязычным подразделением. Франкоязычный Отряд 6 возглавил француз Боб Денар. Личный состав Отряда 10, подчинявшегося бельгийцу Жану Шраму, говорил на двух языках – французском и фламандском. Как и Хоар, два других командира имели солидный боевой опыт и не были новичками в Конго. Шрам (кличка Черный Джек) (1929–1988), окончив школу, служил в армии, в 1953 г. купил плантацию в Конго. Владел 15 кв. км земли, на него работала тысяча африканцев. После отделения Катанги стал доверенным лицом Чомбе, шефом полиции Катанги. Денар (урожденный Жильбер Бурегард) (1929–2007) был профессиональным военным. Служил в Индокитае, Алжире, Марокко. Карьеру наемника начал в Катанге в декабре 1961 г.

Первый боевой успех КНА обеспечили «военно-воздушные силы Конго», в составе которых не было ни одного конголезца. За штурвалами сидели наемники-кубинцы. После революции 1959 г. в США оказались сотни профессиональных летчиков из числа кубинских эмигрантов. Многие из них имели боевой опыт – поддерживали с воздуха неудачную высадку антикастровских сил в Заливе Свиней в апреле 1961 г. В ноябре того же года ЦРУ организовало на базе одной из летных школ в Майами учебно-тренировочный центр для кубинских пилотов. Их рассчитывали использовать в горячих точках по всему миру. Завербованные кубинцы давали ЦРУ подписку о том, что в течение тридцати лет будут хранить в тайне свое участие в боевых действиях в Конго, столько же лет правительство США отрицало их причастность к конголезским операциям. В отличие от «сухопутных» наемников у кубинцев была сильная нематериальная мотивация. Они были ярыми убежденными антикоммунистами, готовыми защищать «свободу и демократию» в любой точке планеты.

В конце 1962 г. первая группа из семи пилотов прибыла в Конго. Боевая мощь «ВВС Конго» была нулевой: пять стареньких учебно-тренировочных АТ-26 без вооружения. На них и стала летать «Кубинская добровольческая группа» (Grupo Voluntario Cubano). Конголезская правительственная армия называла ее Макаси, «сильный, могучий» на языке лингала. В апреле 1964 г. американские техники установили на АТ-6 вооружение: по два крупнокалиберных пулемета и две подвески для пуска неуправляемых ракетных снарядов (НУРС). К началу лета по каналам ЦРУ на вооружение Макаси поступили истребители Т-28. Эта была уже не тренировочная, а боевая машина с мощным вооружением – четыре крупнокалиберных пулемета, две подвески с 28 НУРС.

К середине августа центральное правительство контролировало только один город в Восточном Конго – Букаву, столицу провинции Киву. Там сосредоточились остатки отступавших частей правительственных войск. Деморализованные, они бежали бы и дальше, но было некуда. За спиной озеро Киву, а за ним другая страна – Руанда. Народной освободительной армии необходимо было захватить город, чтобы консолидировать свой восточный фланг и начать наступление в западном направлении, на Леопольдвиль.

Повстанцы, которыми командовал Оленга, вошли в Букаву, после ожесточенного боя прижали защитников города к озеру и окружили их. Тут в небе появились два Т-28 и обрушили на симба град огня, выкашивая их ряды. 19 и 20 августа Оленга предпринял еще несколько атак, но они захлебнулись под пулеметным и ракетным огнем с воздуха. 21 августа симба отступили от города, понеся тяжелые потери.

Использование боевых самолетов американского производства против повстанцев вызвало первую официальную советскую реакцию на ситуацию в Конго после начала восстания симба. В заявлении ТАСС от 25 августа утверждалось, что «Республика Конго вновь стала объектом вооруженной интервенции империалистических держав». Среди доказательств приводилось и следующее: «американская авиация начала боевые операции, обстреливая ракетами и пулеметным огнем отряды патриотических сил Конго». «Колониальные авантюры», попытки «сломить борьбу конголезских патриотов» не должны были остаться без ответа: «Правительства многих африканских государств, руководствуясь идеалами африканского единства, уже заявляли о своей готовности предоставить помощь силам, которые ведут борьбу за свободу и национальную независимость. Призывы о такой помощи всегда найдут отклик и у других народов. <…> Те, кто посягает на свободу конголезского народа, не могут не знать, что продолжение вооруженного вмешательства во внутренние дела Конго может привести к расширению конфликта. У народа Конго есть настоящие друзья в Африке и не только в Африке, которые смогут оказать ему необходимую поддержку».

Руководство НСО увидело в заявлении то, что хотело увидеть – шанс получить советскую помощь. После обсуждения документа 26 августа на заседании НСО в Браззавиле «было принято решение выразить благодарность правительству Советского Союза за решительную позицию, занятую им перед лицом конголезского кризиса». И тут же, в комментарии «Правды» к сообщению о заседании, последовал вполне определенный ответ: «Заявление ТАСС, выражающее авторитетное мнение Советского Союза, является большим моральным (выделено мной – С. М.) подспорьем для конголезских патриотов, которые с оружием в руках ведут борьбу за свободу и независимость Конго, против империализма, колониализма и неоколониализма».

Отечественные архивные материалы о повстанческом движении не рассекречены. Американский исследователь холодной войны в Африке Пьеро Глейджесес исследовал архивы бывшей ГДР на предмет выяснения советской позиции. Он сделал вывод, что «Советы не были склонны оказывать помощь восстанию симба, о котором они практически ничего не знали». «Наши советские товарищи, – сообщало в свое министерство иностранных дел посольство ГДР в Москве в середине сентября 1964 г., – не имеют ясного представления о ситуации в освободительном движении Конго. Они знают только, что… лидеры восстания… заняты борьбой за власть и руководствуются личными амбициями, а не политическими соображениями». Конголезский кризис принес СССР столько неудач и разочарований, что его руководство не собиралось снова лезть в это пекло.

Неудача под Букаву стала первым крупным поражением повстанцев. В их тылу остался занятый противником анклав, куда американские С-130 доставляли подкрепления, оружие и боеприпасы. Сотни трупов «защищенных» магией воинов были наглядным аргументом в пользу ее бессилия перед смертоносными самолетами, которые для ружей и винтовок симба были действительно неуязвимы.

Радио Леопольдвиля объявило о гибели Оленги, но поторопилось. С остатками войск, штурмовавших Букаву, он прибыл в Кинду 21 августа. Это укрепило многих конголезцев во мнении: у генерала такая сильная дава, что ему нипочем и обстрелы с воздуха. Сам же Оленга был в ярости от обидного поражения, когда близкая победа ускользнула из рук из-за этих проклятых американских самолетов. В Стэнливиль полетела депеша: «Приказываю арестовать всех находящихся в Конго американцев и судить их военным судом без снисхождения, невзирая на религиозную принадлежность». Лишь по счастливому стечению обстоятельств этот приказ не был исполнен.

 

Заложники в Стэнливиле

Приближение симба к административному центру Восточной провинции не вызвало паники среди иностранцев. Многие из них не воспользовались возможностью эвакуироваться. В последнем самолете, вылетевшем из Стэнливиля до захвата его симба, было 60 свободных мест. Повстанцы ассоциировались с правлением Гизенги, когда по отношению к белым бывали эксцессы, но убийств не случалось. Не было и экспроприаций. Симба считались более опасными, но не настолько, чтобы от них надо было спасаться, снявшись с насиженного места, бросив бизнес и все нажитое. В Стэнливиле остались около 1600 иностранцев – 500 бельгийцев, 700 европейцев других национальностей, 400 индийцев и пакистанцев.

Отказались от эвакуации и 29 американцев, в основном миссионеры. По приказу посла Годли осталась и часть персонала консульства, в том числе консул Майкл Хойт и вице-консул Дэвид Гринвис (офицер ЦРУ). Они понимали, что встреча с симба, «агрессивными, антиамерикански настроенными парнями», не сулит им ничего хорошего. Но приказ есть приказ, да и мотивы начальства были понятны. Американское присутствие должно сохраняться на территории, прежде подконтрольной правительству Гизенги, который пользовался поддержкой СССР.

Оставшиеся в Леопольдвиле американские дипломаты быстро убедились в правильности своих опасений насчет повстанцев. Утром 5 августа с десяток вооруженных симба вошли на территорию консульства, обстреляли здание из автоматов, выбили двери и вошли внутрь. Хойт, Гринвис и радист Джеймс Стауффер успели укрыться в комнате-сейфе. Она примыкала к кабинету Гринвиса, входить в нее разрешалось только сотрудникам ЦРУ Хотя его архив, как и другие секретные документы консульства вместе с шифровальной машиной, были накануне уничтожены, в комнате оставалось много того, что ни в коем случае не должно было достаться врагу. Например, средства связи, которые обеспечивали защищенный доступ к глобальной системе коммуникаций, связывавшей американские посольства и консульства по всему миру с Государственным департаментом, Белым домом, Министерством обороны, ЦРУ и другими правительственными учреждениями.

Комната была надежно защищена двумя дверями. С массивной деревянной дверью симба справились довольно быстро, а вот находившаяся за ней толстая бронированная дверь выдержала автоматный огонь и удары увесистой кувалдой. Подкрепившись найденным в буфете вином и едой, симба ушли. Просидевшие несколько часов в тесном помещении с отключенным освещением и кондиционером американцы смогли выбраться из укрытия.

Связь работала, и они подробно проинформировали посольство о нападении на консульство. Пентагон и ЦРУ в течение суток разработали операцию по освобождению дипломатов. Планировалось уничтожить повстанцев на прилегающей к консульству территории огнем с Т-28. Вслед за авианалетом должна была последовать высадка вертолетного десанта: восемнадцати кубинских эмигрантов, прошедших курс подготовки в частях специального назначения армии США. Кубинцами командовал американец, офицер ЦРУ Уильям Робертсон. Сигнал к началу операции должен был поступить из консульства. Если перед зданием припаркована зеленая машина – вперед, если нет – ждать. В разработке операции «Флагшток» принимал участие и получивший повышение Лоуренс Девлин, начальник восточноафриканского отдела ЦРУ. Название возникло из курьеза. «Никто из нас, – вспоминает Девлин, – не знал, где находится флагшток. А это было критически важно, т. к. мы планировали, что вертолет сядет у флагштока на газоне перед зданием консульства, заберет персонал и через несколько секунд взлетит». Это рискованное предприятие планировалось осуществить 11 августа, но утром Хойт телеграфировал, что вокруг консульства наблюдается скопление крупных сил симба, да и зеленую машину у консульства конфисковали. Операция была отменена.

Американцы были единственными белыми, к которым симба относились с нескрываемой враждебностью. Остальные иностранцы чувствовали себя в относительной безопасности. Всем консулам и менеджерам крупных компаний была выделена охрана, которая сопровождала их во время передвижения по городу.

10 августа Оленга собрал примерно 100 представителей иностранных диаспор Стэнливиля – консулов, предпринимателей, врачей. «Повелитель симба» был высоким, хорошо сложенным мужчиной средних лет благообразной внешности. Бельгийский мундир цвета хаки с тремя золотыми звездами генерал-лейтенанта на лацкане был ему великоват. На ремне висели сабля и кобура, на офицерскую фуражку был нашит кусочек шкуры леопарда, что в Конго традиционно символизировало высшую власть. Генерал заверил, что иностранцы «будут «защищены от неприятностей», но выехать из Стэнливиля им будет позволено лишь после того, как его армия «завоюет все Конго». Американские дипломаты, подчеркнул Оленга, это «особый случай».

«Особое» отношение к себе американцы испытали уже на следующий день. В консульство нагрянули симба, перевернули все вверх дном в поисках «скрывавшихся солдат КНА». Сотрудников консульства избили прикладами. Всем, кроме Хойта, засунули в рот обрывки американского флага и заставили жевать. Американцев посадили в грузовик и привезли в военный лагерь Кетеле. Им приказали снять носки и обувь и стали колоть штыками, целясь в оголенные ступни. Приходилось быстро отдергивать ноги от земли и невольно исполнять судорожно-нелепый танец под смех и улюлюканье симба. С тех пор американцы находились под арестом.

«Правда» тем временем сообщила, что жизнь в Стэнливиле «входит в нормальную колею, в городе открываются магазины». И со ссылкой на агентство ЮПИ опубликовала явную дезинформацию: «Руководители повстанческого движения Конго предъявили требование американскому консульству в Стэнливиле покинуть город» в связи с тем, что «американские военнослужащие были замечены среди солдат Чомбе».

Приказ Оленги 21 августа судить американцев военным судом «без снисхождения» означал высшую меру. От расстрела, а, возможно, линчевания, сотрудников консульства спас находчивый консул Бельгии барон Патрик Нотомб. Он надоумил Хойта направить в Леопольдвиль телеграмму с требованием к администрации США прекратить военную помощь режиму Чомбе. Это был шанс отсрочить казнь и выиграть время. Хойт решил им воспользоваться и обратился с соответствующим предложением к офицерам НАО, отвечавшим за охрану консульства. Те рассудили, что хуже от такой депеши не будет, а разделаться с американцами можно и потом, после возвращения Оленги в Стэнливиль. Тем более что генерал отличался неуравновешенностью и часто отменял решения, которые он принимал в гневе или подпитии, что бывало нередко.

В присутствии офицеров Хойт отправил с телеграфа в Стэнливиле телекс «президенту Линдону Б. Джонсону» с настоятельной просьбой «пересмотреть политику оказания военной помощи центральному правительству Конго». Чтобы в Вашингтоне не решили, что он сошел с ума, и оценили серьезность ситуации, Хойт подчеркнул, что «это вопрос жизни, повторяю жизни, для всех находящихся здесь американцев». После чего сотрудников консульства отвезли в хорошо охраняемый аэропорт и заперли в женском туалете – небольшом помещении с бетонными стенами и полом, разбитыми унитазами и стойким запахом.

Телеграмма Хойта произвела впечатление в Вашингтоне. Пентагон срочно разработал план освобождения находившихся в Стэнливиле американцев. Группа военнослужащих частей специального назначения должна была десантироваться у реки Конго, вверх по течению неподалеку от города, доплыть на резиновых плотах до города, освободить заложников и эвакуировать их на вертолетах. Предусматривалось мощное воздушное (восемь истребителей) и наземное (две роты десантников) прикрытие. Несколько групп из элитных частей США в обстановке секретности ежедневно отрабатывали элементы операции «Золотой ястреб»: десантирование в ночное время, надувание плотов, ход на веслах вниз по течению, освобождения заложников и их доставка в безопасное место. Большое внимание уделялось многоплановым мерам, чтобы исключить «засветку» принадлежности «золотых ястребов» к вооруженным силам США. Никаких переговоров, общение только жестами, иностранное оружие, черные маски и перчатки. Не забыли и о татуировках, тем, у кого они были, пришлось их свести. Операция была признана «трудноосуществимой» и отменена.

Вернувшись из Букаву, генерал Оленга, похоже, забыл о своем приказе судить американцев «без снисхождения». У него появились более важные дела. Приняв ложное сообщение о гибели генерала в бою за чистую монету, губернатор Восточной провинции Альфонс Кингис и третий человек в командовании НАО полковник Кифакио попытались захватить власть. Оленга быстро расправился с соперниками. Губернатор был отстранен от должности и помещен под домашний арест. Полковника генерал прилюдно средь бела дня пристрелил на улице.

 

Наролная Республика Конго

5 сентября в присутствии многотысячной толпы в Стэнливиле Оленга провозгласил создание Народной Республики Конго (НРК). Ее президентом стал Гбение, Сумиало занял пост министра обороны. Командование над вооруженными силами и реальную власть сохранил Оленга. Территория самопровозглашенного государства охватывала 7 из 21 конголезской провинции.

Лидеры повстанцев объявили себя духовными преемниками и продолжателями дела Патриса Лумумбы. Он стал символом и идейным знаменем восстания. Его почитали как «посланца бога», человеческую инкарнацию несбывшихся надежд и чаяний, связанных с «первой независимостью». Народ верил, что Лумумба вернется в этот мир, и тогда наступит «золотой век», который он обещал во время предвыборной кампании 1960 г. На партийных карточках НДК образца 1964 г. печатали красное пятно – символ пролитой «великомучеником» Лумумбой крови. «Вторая независимость» означала выполнение двух сформулированных им целей: разрыв с колониальным прошлым и сохранение единого унитарного Конго. Подлинное освобождение было невозможно без свержения «марионеточного режима» в Леопольдвиле. Потом предполагалось разработать и осуществить программу «качественной трансформации экономических, политических и социальных структур», отложить оружие и, «взявшись за мотыги, восстановить нашу прекрасную родину».

Большинство симба теорией не интересовались. Они понимали «вторую независимость» как наконец-то открывшуюся возможность доступа к власти и благам, который узурпировал режим, уничтоживший Лумумбу. Клерки, учителя начальных школ, бывшие солдаты и полицейские, лидеры молодежных секций лумумбовской НДК принялись яростно мстить, руководствуясь «революционной законностью». Пыткам и казням подвергались и правые, и виноватые, основанием для расстрела могло стать европейское образование, принадлежность к «интеллектуалам».

На центральной площади Стэнливиля стоял «памятник Лумумбе» – его цветная фотография в полный рост и натуральную величину в застекленной рамке, вертикально закрепленной на бетонной плите. Он стал местом «суда единодушного одобрения» и экзекуций. По приказу губернатора Кингиса туда в течение пяти дней привозили арестованных. Обвиняемого подводили к памятнику, и Кингис вопрошал: «Виновен или нет?» «Виновен!» – ревела толпа. Несчастного тут же расстреливали. Так было убито 120 человек.

Все это происходило при отсутствии в городе Оленги. Вернувшись, генерал осудил «произвольные аресты, убийства, проявления варварства и вандализма». Кингис был освобожден от должности и арестован. Подобного рода наказания были редкостью. Учитывая во многом спонтанный характер формирования отрядов повстанцев и быстрое развитие событий, лидеры симба не могли эффективно контролировать свои кадры на местах. Террор носил массовый характер. Свои «памятники Лумумбе» были во всех городах, находившихся под контролем симба.

Провозглашение Народной Республики Конго не принесло повстанцам военных успехов. После неудавшегося штурма Букаву в боевых действиях наступил перелом. Наступление симба остановилось, они терпели поражение за поражением. 30 августа КНА при поддержке 20 наемников во главе с Хоаром заняла Альбервиль – важный порт на озере Танганьика, через который повстанцы получали из Руанды оружие. И опять решающую роль сыграла авиация, которая уничтожила подкрепление, спешившее на помощь гарнизону города. В первых числах сентября Отряд 10 под командованием Шрама атаковал и разгромил две колонны повстанцев в Экваториальной провинции, наступавших на Леопольдвиль. 15 сентября Отряд 6 Денара захватил крупный город Лисала в Экваториальной провинции.

Дикторы радио Стэнливиля клеймили «тысячи» американских наемников и военнослужащих, воюющих на стороне «марионеточного режима в Леопольдвиле», регулярно зачитывали приказ Оленги от 7 октября: «Если самолеты НАТО будут бомбить и убивать мирных конголезцев, пожалуйста, убивайте одного иностранца за каждого убитого конголезца».

25 октября симба потерпели чувствительное поражение под г. Бени. Командование НАО получило сведения об участии в сражении бельгийских наемников. Отныне бельгийцы наряду с американцами стали считаться «врагами Народной Республики Конго». Гбение сообщил в обращении по радио к королю Бодуэну, что «мы больше не гарантируем безопасность бельгийских граждан и сохранность их собственности». Вооруженные симба задерживали всех бельгийцев, включая женщин и детей, на улицах Стэнливиля и свозили их в отель «Виктория». К вечеру 27 октября их там скопилось 365 человек.

Приехавший в отель 30 октября генерал Оленга прилюдно избил бельгийского консула Патрика Нотомба и вице-консула Поля Дюке. Дипломатов отвезли к монументу Лумумбы, где устраивали публичные казни противников режима. На этот раз генерал передумал. Дипломатов отвезли на радиостанцию. Под дулом автомата консул зачитал подготовленное штабом Оленги заявление: «Все бельгийские и американские граждане, находящиеся в Стэнливиле, включая сотрудников консульств, находятся под домашним арестом». Нотомб просил от имени 5 тыс. бельгийцев, живших на «освобожденных территориях», запретить бельгийским офицерам участвовать в боевых действиях и прекратить воздушные налеты. «От этого зависит наше освобождение». По приказу Оленги Нотомба и Дюке доставили в центральную тюрьму и посадили в камеру № 8, где сидели Хойт и другие американцы.

Вечером того же дня в камере появился еще один бельгийский подданный Глеб Глебович Макаров. Его судьба во многом типична для нескольких сотен эмигрантов из России, осевших в Конго и много сделавших для его экономического и социального развития. Родился в 1910 г. в Ярославской губернии, потомственный дворянин. Сумел уехать из России в первые годы НЭПа сиротой: отец, уездный предводитель дворянства, погиб в тюрьме в 1919 г., мать умерла от голода. В 1937 г. окончил Лувенский католический университет в Бельгии по специальности «горный инженер». Приехал в Конго в 1938 г., работал в бельгийской золотодобывающей компании. В 1940 г. перебрался в восточное Конго, искал золото около г. Касонго, потом алмазы в Касаи. После окончания II мировой войны женился на графине Надежде Петровне Апраксиной. В 1953 г. возглавил строительную службу компании «Форминьер». Был глубоко религиозным человеком православной веры. Бурные события лета 1960 г. заставили Макарова, находившегося с семьей в отпуске в Бельгии, отказаться от очередного контракта на работу в Конго, но уже в 1962 г. он поехал, правда, без семьи, в провинцию Киву, где поступил в бельгийскую транспортную компанию «Се-Эф-Эль». Вскоре его перевели директором компании в Стэнливиль.

Имя Макарова много раз упоминается в дневниках Хойта и Нотомба. Хойт познакомился с Макаровым вскоре после приезда в Стэнливиль, консулу «сразу понравился» «крупный пожилой мужчина с окладистой черной бородой». В рабочем кабинете Макарова была радиостанция, и он знакомил Хойта с приказами, которые рассылал Оленга из захваченного Кинду. С приходом повстанцев помощник-бельгиец Макарова под присмотром офицера симба передавал по всему свету послания Оленги.

26 августа Нотомб и Макаров добились приема у Оленги. Генерал согласился с мнением Макарова о недопустимости намерения созданного в «Се-Эф-Эль» «совета рабочих» «выгнать руководящие кадры». Ободренный Глеб Глебович попросил отменить введенные Оленгой искусственно заниженные «цены 1960 г.», которые автоматически разоряли всех иностранных предпринимателей. Отменить это экономически абсурдное, популистское решение генерал наотрез отказался. Шпиономания повстанцев не обошла стороной и Макарова, его арестовали 30 октября. Предъявленное обвинение свидетельствовало о богатой фантазии его авторов: Макаров якобы навел по радио американские самолеты на одно из судов его компании, ходящих по реке Конго. Судно потопили самолеты «ВВС Конго», пилотируемые кубинскими эмигрантами, без какого-либо участия Макарова, который заказал в городском католическом соборе мессу за упокой душ погибших в результате воздушной атаки. В камере, чтобы успокоить нервы, Макаров, Нотомб и Хойт часами играли в бридж.

 

Новая интернационализация конголезского кризиса

5 сентября, в день провозглашения НРК, в столице Эфиопии Аддис-Абебе открылась чрезвычайная сессия министров иностранных дел 34 стран-членов Организации Африканского Единства. Конго представлял Чомбе, его сопровождала внушительная делегация из 58 человек. В повестке дня был один вопрос – положение в Конго. Созыв сессии стал возможным благодаря позиции США, которые рассчитывали привлечь внимание к проблеме заложников и изменить позицию африканских стран в отношении правительства Чомбе. Американской дипломатии удалось добиться от императора Хайле Селассие гарантий, что Чомбе будет допущен на форум, а от самого премьера – согласия пойти на компромисс ради улучшения отношений с африканскими странами.

Президент Ганы Кваме Нкрума продолжал отстаивать необходимость «африканского решения» конголезского кризиса. Он предложил ввести в Конго под эгидой ОАЕ войска, которые должны были обеспечить прекращение огня и проведение свободных выборов для избрания «истинно демократического правительства». В пику Нкруме Чомбе выдвинул собственный план «африканского решения». Он отказывается от услуг иностранных наемников и любой помощи из неафриканских стран в обмен на военную помощь Либерии, Малагасийской Республики, Нигерии, Сенегала и Эфиопии, к которым он уже обратился с просьбой прислать войска. Замысел Чомбе был прозрачен: подавить восстание силами прозападных африканских стран. Представителей НРК в Аддис-Абебу не пригласили, но обращение Гбение к ОАЕ было распространено на сессии. Он назвал целями НРК «восстановление суверенитета конголезского народа», «возрождение национальной независимости» и «восстановление национальной свободы и демократии».

После долгих дискуссий министры приняли план из шести пунктов. Он предусматривал «немедленное выдворение» из Конго иностранных наемников. ОАЕ призвала «все конголезские политические партии достичь национального примирения», а все государства, входившие в организацию – «воздержаться от любых действий, которые могли бы осложнить ситуацию в Конго». Для реализации плана решили создать специальную комиссию из представителей 10 стран-членов ОАЕ.

«Правда» охарактеризовала итоги конференции как «провал планов колонизаторов»: «ОАЕ вместо “уничтожения мятежников” чего требовал нынешний конголезский премьер, предложила решить конголезскую проблему на базе прекращения иностранного вмешательства, т. е. именно так, как требуют ее решить патриоты Конго». Чомбе со свойственной ему хвастливостью считал, что в Аддис-Абебе ему удалось «пробить окружавшую его стену ненависти» и завоевать репутацию «реалистичного лидера Африки». Конференцию могли записать себе в актив обе конголезские стороны. Чомбе участвовал в ней как глава единственного законного правительства Конго, трибуна форума в АддисАбебе не была предоставлена представителям НРК. Ему удалось воспрепятствовать включению в план ОАЕ пункта о прекращении огня. Повстанцы могли быть довольны призывом выдворить наемников из Конго и тем, что вопрос об освобождении заложников не нашел отражения в решениях сессии.

Созданная по решению сессии Комиссия по примирению в Конго собралась в Найроби 19 сентября. В ее состав вошли представители Верхней Вольты, Ганы, Гвинеи, Камеруна, Нигерии, ОАР, Сомали, Эфиопии. Председателем был избран президент Кении Джомо Кениата. 23 сентября Комиссия призвала США прекратить поставку вооружений и другую военную помощь правительству Чомбе. Кениата сообщил на пресс-конференции о решении направить делегацию из представителей пяти стран (в том числе Ганы, Гвинеи и ОАР) для встречи с президентом Джонсоном. «Пока в Конго поставляется разрушительное оружие, – говорилось в телеграмме Кениаты Джонсону, – наши цели в этой стране не могут быть достигнуты».

Это вызвало резко негативную реакцию президента Касавубу, который объявил о выходе Конго из ОАЕ, поскольку поездка ее миссии в Вашингтон является вмешательством во внутренние дела страны. Джонсон поддержал союзника. Он заявил, что примет делегацию только в том случае, если в ее составе будет представитель леопольдвильского правительства. Госсекретарь Дин Раск дал указание послу в Найроби Уильяму Эттвуду «решительным образом подтвердить, что мы не хотим приезда миссии ОАЕ в Вашингтон, и приложить все усилия, чтобы не допустить этого». Телеграмма пришла поздно, когда посланцы ОАЕ находились на пути в Вашингтон, куда они прибыли 25 сентября.

Там их ждал подчеркнуто холодный прием. Неделя в американской столице прошла в бесплодных попытках встретиться с президентом. Времени для этого у него не нашлось. На «рабочем завтраке» в честь миссии госсекретарь

Раск произнес протокольные и общие слова о том, что США с «благожелательной симпатией» относятся к усилиям ОАЕ по мирному разрешению кризиса в Конго. Нкрума констатировал очевидное: «Отношение американского президента к миссии отчетливо показало, насколько низко он оценивает значимость ОАЕ».

Вскоре самому Чомбе пришлось испытать, каково это быть нежелательным визитером. Он решил принять участие в конференции ^присоединившихся стран, проходившей 5-10 октября 1964 г. в Каире, вопреки предупреждению президента Насера о том, что от Конго может приехать только Касавубу. 4 октября весь дипломатический корпус Леопольдвиля собрался на аэродроме Нджили, чтобы проводить делегацию из 46 человек во главе с Чомбе в Каир. Не было только посла ОАР. В последний момент перед вылетом одетый в шорты и футболку клерк из египетского посольства привез паспорта с визами. На подлете к Каиру «Боингу» Чомбе была запрещена посадка. Самолет сел в Афинах, где Чомбе встретился с летевшим на конференцию Хайле Селассие и рассказал ему о своих злоключениях. Император взял конголезскую делегацию в свой самолет, и Чомбе «контрабандой» долетел до Каира, прежде чем египетские власти узнали об этом. По указанию Насера Чомбе привезли во «дворец “Аль-Уруба”, обычно предоставляемый в распоряжение приезжающих гостей, но “на всякий случай” выставили охрану». И три дня держали фактически под домашним арестом в номере, где был отключен телефон.

Касавубу заявил о разрыве дипломатических отношений с Египтом и Алжиром. «Правда» с удовлетворением отмечала, что «дело Чомбе» «обернулось звонкой пощечиной тем, кто хотел взорвать конференцию»: «В пресс-центре можно было иногда от западных журналистов услышать слова о том, что с Чомбе поступили неделикатно. Однако вопрос, связанный с приездом Чомбе на конференцию, не является юридическим. Это вопрос политический. Руководители неприсоединившихся стран не против участия в конференции Демократической Республики Конго. Они выступили против Чомбе, который запятнал себя связями с империалистами. Сейчас, когда персонал алжирского и египетского посольств покинул Леопольдвиль, Чомбе также разрешено покинуть Каир. Сегодня утром он и сопровождающие его лица вылетели в Афины».

29 октября по радио Стэнливиля прозвучал призыв Гбение к главам Алжира, Ганы, Гвинеи, Мали и ОАР: «Довожу до сведения ваших превосходительств, что вы разделяете со мной ответственность за потерю Африки. Я сделал все возможное для сохранения африканского достоинства, а вы оставили меня один на один с американскими и бельгийскими бомбардировками. Я обращаюсь к вам в последний раз, умоляю во имя Лумумбы, вмешайтесь в течение нескольких часов. Если вы не сделаете этого, я применю тактику выжженной земли, и американцы с бельгийцами окажутся в пустыне». Это был жест отчаяния, оставшийся без ответа.

 

«Спасайтесь! Белые гиганты идут!»

Внешнее вмешательство было для повстанцев единственным шансом спасти ситуацию. Их положение стало критическим. 1 ноября началась операция по захвату Стэнливиля. Ее план разработал полковник бельгийской армии Фредерик Вандерваль. Он прослужил в Конго более четверти века, входил в ближайшее окружение Чомбе во время отделения Катанги.

Главный удар наносился с юга силами сводной колонны Лима I. Ее ударную силу составляли три отряда англоязычных наемников (по большей части южноафриканцев) численностью примерно по 40 человек под командованием Хоара. Еще 20 наемников (бельгийцы, французы, итальянцы, немцы) составляли экипажи пяти разведывательных бронемашин. Остальной личный состав передвигался на грузовиках, доверху набитых всем необходимым – «от боеприпасов до горшков для приготовления пищи», и джипах. На отдельном джипе ехали подполковник армии США Дональд Раттан с водителем-сержантом. Раттан отвечал за связь. В колонне было 150 конголезцев: инженерный взвод и рота катангских жандармов.

Колонна выдвинулась из города Конголо. До столицы Народной Республики Конго было 470 миль. Через провинцию Киву, оплот армии Оленги. По проложенным сквозь джунгли узким дорогам, изобиловавшими идеальными местами для засад. Хорошо обученная рота с пулеметами и базуками могла разгромить колонну. Тем более что грузовики, по выражению Раттана, были «зажигательными бомбами на колесах», т. к. везли боеприпасы, топливо, горюче-смазочные материалы. Командовавший колонной подполковник Альбер Льежуа прослужил в бельгийской армии 30 лет, большую часть из них в «Форс пюблик». Он хорошо знал сильные и слабые стороны конголезцев и был уверен, что интенсивного огневого контактного боя с наемниками симба не выдержат, да и сам вид колонны посеет среди них панику. Льежуа предпочел скрытности и хитроумным маневрам «ставку на скорость, превосходство в огневой мощи и решительность». Колонна двигалась в светлое время суток, не маскируясь, ревя моторами и поднимая клубы пыли.

Разведку вела авиация. Она же с бреющего полета обстреливала позиции симба. Помимо Т-28 в налетах участвовали бомбардировщики Б-26К. Эти штурмовики, хорошо зарекомендовавшие себя в контрпартизанских операциях, значительно превосходили Т-28 по огневой мощи, их вооружение состояло из четырех крупнокалиберных пулеметов и четырех подвесок с 76 ракетами. Для кубинских летчиков наступили горячие деньки. «Пилоты Макаси, – вспоминал обслуживавший их самолеты техник Сежиберто Фернандес, – всегда были впереди пехоты. Они обнаруживали противника и уничтожали цели. Летали по 12 часов в день, смены длились 2,5–3 часа. Возвращались на базу, заправлялись топливом, перезаряжали боекомплект, и уже надо было менять в небе товарища. Это была трудная кампания как для летчиков, так и для нас, наземного персонала».

У симба не было зенитного оружия и тем более самолетов. Они не понимали необходимость маскировки и не владели ее приемами. Они обвешивали мосты, грузовики и другие возможные цели пальмовыми листьями, веря, что так отгонят злых духов. Пикирующие самолеты повстанцы встречали, как учили знахари: глядя прямо перед собой и вытянув вперед руки. Ревущие стальные птицы за секунды разносили в клочья все, что должны были уберечь пальмовые листья и заклинания, поражали воинов. Посеяв смерть и разрушения, они снова взмывали в небо. Оставшиеся в живых впадали в панику, утрачивали способность к сопротивлению. «Если бы у противника были самолеты, – признавал Хоар, – результат мог бы быть совсем иным».

Самыми тяжелыми были для колонны дни, когда погода не позволяла летать. Тогда случались обстрелы, иногда даже минометные. Они не приносили большого урона, но наводили страх на приданных наемникам конголезцев. Вот как описывает их поведение Хоар: «Солдат охватила массовая паника, они мгновенно бросились врассыпную – под грузовики, где они лежали друг на друге, в заросли кустарника, в любое место, где можно было найти хоть какое-то укрытие. Через несколько секунд они открыли огонь. Без устали палили (многие зажмурившись) в воздух, по стоявшим перед ними нашим грузовикам, по кустам, вокруг себя. Это было ужасное зрелище. Когда я понял, что они стреляют и по моим людям, я заорал: “Прекратить огонь!”». Беспокоили колонну и засады, устроенные в джунглях вдоль дороги, где летчики не могли их обнаружить. Даже на одиночный выстрел из «зеленки» колонна отвечала ураганным огнем из всех стволов и калибров, следуя негласному приказу: «Убивай все что движется». Льежуа оказался знатоком психологии конголезцев. По пути колонны от деревни к деревне летели тревожные дроби тамтамов: «Спасайтесь! Белые гиганты идут!».

НАО пыталась оборонять крупные города, но ничего не смогла противопоставить сокрушительному превосходству противника в огневой мощи. Штурм начинала авиация. Огневые точки, как правило, незамаскированные, подавляли ракетными ударами, а не имевшую привычки окапываться пехоту расстреливали из крупнокалиберных пулеметов. Не успевали деморализованные симба опомниться, как появлялись наемники на джипах, которые расстреливали оставшихся в живых, как в тире. Сержант-наемник в порыве откровенности даже сожалел, что взятие г. Кинду вылилось в кровавую бойню: «После авиаудара Б-26 началась резня. Мы расстреливали всех и вся. Я первый, кто признает, что многих погибших в Кинду убивать было необязательно. <…> Мы просто сметали все, что попадалось на глаза. Я полагаю, что в Кинду мы, должно быть, убили три тысячи человек. Я буду с вами честен: большинство из них напрасно».

Части КНА в штурмах не участвовали, их держали в тылу и выпускали для зачистки. Жестокость конголезских солдат поражала даже головорезов-наемников: «У них другое представление о войне, чем у нас. КНА считает мятежниками все гражданское население в охваченных мятежом районах. И все. Точка. Все гражданские должны быть уничтожены». Отбитый у повстанцев город подвергался разграблению и погружался в вакханалию насилия. Итальянский журналист, очевидец взятия г. Боэнде в конце октября, описал то, что происходило везде: «Заняв город, наемники вышибали двери магазинов выстрелами из базук, врывались внутрь и брали все, что можно было унести и увезти. <…> Покончив с грабежами, принимались за убийства. Расстрелы продолжались три дня. Три дня казней, линчеваний, пыток, пронзительных криков и террора».

Колонна под командованием Льежуа взяла Кинду 5 ноября. Это было чувствительным поражением повстанцев. Кинду была центром района Маниема провинции Киву, где симба пользовались наиболее массовой поддержкой населения. В Кинду, где Лумумба основал свою партию НДК, разместился главный штаб НАО.

Армия едва не лишилась главнокомандующего. Несколько сотен уцелевших защитников Кинду пытались переправиться через р. Луалабу на пароме, но двигатель заглох, и они стали легкой мишенью для подоспевших наемников. «Вода в реке покраснела от крови», – вспоминал Хоар. На пристани стоял «Мерседес» генерала Оленги с трупом, одетым в генеральскую форму, внутри. Из воды выловили головной убор Оленги из шкуры леопарда. Конголезское правительство поспешило объявить по радио о смерти генерала. И снова, как и после неудачного штурма повстанцами Букаву, выдало желаемое за действительное. Оленга каким-то чудом спасся, переплыл Луалабу и на велосипеде доехал до ближайшего города. Погибни Оленга – и его армия могла бы разбежаться. Узнав, что командир жив, воины воспрянули духом: он, а значит, может быть, и они оставались неуязвимыми даже для пуль «белых гигантов».

 

Операция «Красный дракон»

После взятия Кинду наступление на Стэнливиль приостановилось почти на две недели. Шла перегруппировка сил, чинили износившуюся на ухабистых дорогах технику. Колонна Лима I получила подкрепление – колонну Лима II (50 франкоязычных наемников и 300 военнослужащих КНА), отряд бельгийских наемников («Пятая механизированная бригада») и подразделение под командованием офицера ЦРУ Уильяма Робертсона, состоящее из восемнадцати отлично подготовленных кубинских эмигрантов, «вооруженных восемью видами оружия». Стэнливильская колонна, как ее стали называть, выступила 18 ноября.

В тот же день на далеком Острове Вознесения, где находилась британская военная база, высадились бельгийские парашютисты. Они должны были войти в Стэнливиль одновременно с колоннами под командованием Вандерваля.

После того как сотни бельгийских граждан фактически стали заложниками симба в Стэнливиле, правительство Бельгии стало предпринимать срочные усилия для их спасения. 8 ноября Спаак в Вашингтоне предложил Гарриману провести совместную операцию. США обеспечивают воздушный мост до Стэнливиля, где высаживается бельгийский десант и вызволяет всех иностранцев. Гарриман согласился. 10 ноября было получено «добро» от президента Джонсона и высшего руководства Бельгии, включая короля Бодуэна.

11 ноября в американском посольстве в Брюсселе собралась группа планирования. Она состояла из генерала и трех офицеров армии США и семи офицеров бельгийской армии. 14 ноября план операции под кодовым названием «Красный дракон» (Dragon Rouge) был готов. Он состоял из трех этапов. На первом 12 американских транспортных самолетов С-130 должны были перелететь со своей базы в Эвре (Франция) на бельгийскую авиабазу Кляйн Брогель, взять на борт 545 десантников и перевести их на расстояние 4134 морские мили на остров Вознесения, британское владение в Южной Атлантике. На столь протяженном маршруте планировалась одна посадка для заправки топливом в Испании, на американской базе Морон. На втором этапе предстоял перелет с острова Вознесения на базу Камина в Катанге (2405 мили), которая становилась плацдармом. Третий этап – полет до Стэнливиля (550 миль) и высадка десанта с боем. В условленной точке за 100 миль до Стэнливиля С-130 должны были встретиться с самолетами сопровождения – звеном Б-26.

До начала десантирования руководство операцией осуществляли американцы, потом бельгийцы. Бельгийские офицеры из числа разработчиков «Красного дракона», служили в Конго до независимости, принимали участие в интервенции 1960 г. и хорошо знали местные условия. Они не видели в симба серьезных противников, относились к ним с «самоуверенным патернализмом». Шапкозакидательские настроения выразил полковник Чарльз Лоран, командир задействованного в операции парашютно-десантного полка. Ему выполнение задачи казалось делом простым: «Спрыгнуть на Стэнливиль и забрать заложников».

План был рискованным, особенно с точки зрения выполнения основной задачи – спасения заложников. Вряд ли найдется боевая десантная операция, которую готовили на основе столь скудных разведданных. Не было информации о наличии или отсутствии у повстанцев средств ПВО, численности и вооружении сил Оленги, их дислокации в городе. Неизвестно было даже, где находятся заложники, которых предполагалось спасать. Требование генерала ВВС США Рассела Доугерти о проведении авиаразведки Стэнливиля Комитет начальников штабов отверг, опасаясь, что появление самолетов над городом может спровоцировать симба на резню заложников. Не существовало никакого резервного плана.

Днем 17 ноября 14 С-130 взлетели с базы Кляйн Брогель и вечером 18 ноября приземлились на острове Вознесения. Никогда столь внушительная армада не прилетала на этот Богом забытый вулканический островок. Местный британский гарнизон предоставил бельгийским десантникам все необходимое, и уже на следующий день около аэродрома вырос палаточный городок со столовой, душевыми, пунктом обмена валюты и даже кинотеатром.

По плану операции стэнливильская колонна должна была начать штурм города одновременно с высадкой десанта. Чтобы выйти к Стэнливилю, колонне надо было преодолеть за ночь пару десятков километров. Хотя колонну возглавил сам Вандерваль, наемникам не удалось выполнить приказ к установленному сроку. В каждой деревне их ждала засада, ожесточенность сопротивления нарастала. Повстанцы направили на колонну горящий грузовик, она остановилась, завязался рукопашный бой. Наемники понесли потери убитыми и ранеными. Смертельное ранение в голову получил корреспондент американской телекомпании Эн-Би-Си, записывавший звуки боя. Хоар решил, что колонну надо остановить и дождаться рассвета, когда сможет действовать авиация. Вандерваль, узнав о потерях, согласился. По признанию Хоара, эта ночь была для него «самой ужасной и горестной в жизни».

Проблемы, возникшие у сухопутных сил на подступах к Стэнливилю, не повлияли на сроки проведения операции «Красный дракон». 21 ноября воздушная армада перелетела на базу Камина и находилась в трехчасовой боевой готовности. Приказ к выступлению поступил из Объединенного комитета начальников штабов США 24 ноября в 1.30, в 3.00 операция началась. В 6.00 самолеты появились над аэродромом Стэнливиля. Впереди шли Б-26, они должны были подавить огневые точки повстанцев, но целей не было обнаружено.

320 бельгийских парашютистов беспрепятственно десантировались на примыкавшее к аэродрому поле для гольфа. Им хватило получаса, чтобы захватить аэродром и расчистить взлетно-посадочную полосу от бочек с водой, сломанных транспортных средств и других препятствий. Охрана практически не оказала сопротивления, покинув оборудованные пулеметные точки, симба скрылись в лесу. Несколько очередей по самолетам успели дать два крупнокалиберных пулемета китайского производства на диспетчерской вышке, но и их расчеты обратились в бегство при приближении парашютистов. Три джипа пытались выехать из аэропорта, два десантники уничтожили, один захватили. В нем нашли загранпаспорт на имя Гбение, его удостоверение личности, справку о прививках и «значительную» сумму денег.

Около 7 часов на диспетчерской вышке, где командир десанта полковник Лоран развернул свой штаб, неожиданно зазвонил телефон. Мужской голос сообщил на французском языке, что заложники находятся в отеле «Виктория». Спустя несколько минут к вышке подошел голландский миссионер и подтвердил эту информацию. Лоран отдал приказ немедленно выдвигаться в город. Три километра рота парашютистов преодолела меньше чем за час, уничтожая стрелявших по ним симба метким и плотным огнем. Достигнув последнего поворота перед отелем, когда до него оставалось всего ничего, десантники услышали стрельбу.

В отеле «Виктория» находились 298 заложников – 280 бельгийцев, 17 американцев и 1 итальянец, в том числе примерно 100 женщин и детей. 24 ноября они проснулись в шесть утра от гула самолетов. Те, кто занимал номера на верхних этажах, могли наблюдать в окна высадку десанта, некоторые даже вышли на крышу, чтобы лучше видеть это редкое зрелище. Обитателям нижних этажей вид на аэропорт закрывали дома, но они сразу же догадались в чем дело. Радио Стэнливиля окончательно развеяло сомнения: «Мы получили нож в спину от бельгийцев и американцев. Берите мачете и убивайте белых людей. Убивайте белых людей!» Спасение было близко, но до него надо было еще дожить.

В тревожном ожидании прошел час. В семь часов в коридорах появились вооруженные симба. Они распахивали двери номеров и приказывали заложникам выходить на улицу. Их построили перед отелем. В колонне оказалось примерно 250 человек, полусотне удалось остаться в отеле, спрятавшись на крыше, в туалетах, платяных шкафах. Двенадцать симба окружили заложников, держа автоматы наготове. «Ваши братья пришли с неба. Сейчас вы будете убиты», – повторяли они. У командовавшего конвоем полковника Жозефа Опепе, похоже, были несколько другие планы. «Вы должны заплатить за бомбардировки. Мы отведем вас в аэропорт, где вы погибнете от ваших же бомб», – заявил он заложникам, оставляя им пусть призрачный, но шанс остаться в живых. Услышав слова Опепе, пленники воспрянули духом. Еще недавно полковник пребывал в немилости у Оленги «за симпатии к европейцам», поговаривали даже о связях Опепе с разведкой Чомбе. «Давайте убьем их сейчас», – зароптали солдаты. Полковник сказал, что белые будут живым щитом, и скомандовал: «Марш!»

По мере продвижения колонны становилось ясно, что Опепе ведет собственную игру, тянет время и не жаждет крови. Один из конвоиров опознал Хойта и Нотомба и предложил не мешкая убить консулов, которые «водили нас за нос с переговорами». «Не сейчас», – ответил Опепе. Нарастал звук интенсивной перестрелки, бельгийские парашютисты были уже близко. Конвоиры стали нервничать. Надо покончить с заложниками сейчас, настаивали они. «Я прикончу первого, кто начнет убивать белых», – пригрозил командир. Подчиненные стали смотреть на него с подозрением. Навстречу колонне вылетел джип с двумя офицерами НАО. Они удирали от парашютистов и были вне себя от ярости. «Расстреляй их всех», – крикнули они Опепе. Тот схитрил: «Расстрелять? Это для них легкая смерть. Мы порвем их на куски копьями и ножами». Выругавшись, офицеры уехали. Конвоиры приказали всем сесть. Со стороны аэропорта подъехал пикап. Из кабины вылез майор Бубу, один из приближенных Сумиало, глухонемой бородатый гигант, боксер-тяжеловес. Бубу отчаянно жестикулировал, показывая Опепе, что парашютисты совсем рядом и с белыми пора кончать. Полковник от него отмахнулся.

Дальше описания очевидцев расходятся. Одни пишут, что Бубу не понял жеста Опепе и открыл огонь по заложникам, другие утверждают, что первым на спусковой крючок нажал самый молодой конвоир, у которого не выдержали нервы. Все сходятся на том, что Опепе не давал команды стрелять.

Так или иначе, но через несколько секунд все 12 конвоиров без разбору палили по сидящим заложникам. Кому не достались первые пули, бросились врассыпную. Хойт бежал рядом с Гринвисом. Это был опасный забег: «Несколько человек, бежавших вместе с нами, упали на землю. Надо было бежать дальше! Я слышал свист пуль, а, может быть, это мне казалось. Вопли женщин, мужчин и детей сливались с гортанными криками симба». Шедший в первом ряду «марша смерти» Макаров попытался спрятаться за узким деревом. Русского заметил один из конвойных, прицелился, но тот успел упасть в траву.

Выстрелить в Макарова симба не успел, подоспели парашютисты. Увидев их, конвойные бросились наутек. Позже полковник Опепе был расстрелян симба за невыполнение приказа Оленги уничтожить заложников сразу после начала вторжения. Парашютисты смогли предотвратить полное истребление заложников, но жертвы были велики. 33 заложника были убиты на месте, шестеро умерли от ран, 40 получили ранения.

Раненых на первом попавшемся транспорте отправляли в аэропорт, те, кто был в состоянии самостоятельно идти, брели туда же под охраной десантников. Стоявшие наготове С-130 взмывали в воздух и брали курс на Леопольдвиль. Хойт и Гринвис улетели на одном из первых бортов. Перелет был тяжелым. «На полу салона, – вспоминает Хойт, – стояли лужи крови. Медики трудились над ранеными. Остальные пассажиры лежали и находились в шоковом состоянии».

В городе продолжалась перестрелка. Десантники двигались от дома к дому, собирали иностранцев и направляли их под охраной в аэропорт. Два дня воздушный мост Стэнливиль-Леопольдвиль функционировал без перерывов. Были задействованы самолеты бельгийской компании «Сабена» и конголезской «Эр Конго». Воздушные суда прислала Британия, Италия и Франция. Всего были эвакуированы примерно 1500 иностранных граждан и 150 конголезцев. Поиски руководителей повстанцев результатов не дали. Оленга, Гбение и Сумиало тайно покинули город еще до начала высадки десанта.

В 11.00 в Стэнливиль вошла колонна Вандерваля. Через полчаса он встретился с командиром парашютистов Лораном. Договорились, что бельгийцы обеспечат охрану аэропорта и эвакуацию иностранцев, а люди Вандерваля займутся городом. И они им занялись. КНА устроила в конголезских кварталах «день охоты», как выразился Хоар. Озверевшие солдаты стреляли во всех без разбору на улицах, врывались в дома, убивали мужчин, насиловали женщин. Местом жуткой бойни стала штаб-квартира партии Лумумбы НДК, где были убиты десятки человек, все, кто не успел покинуть здание. Даже видавших виды бельгийских военных коробило. «Я никогда в жизни не видел такой резни. Пленных не брали. Их резали, расстреливали или забивали до смерти. Это было отвратительно», – вспоминал Лоран. Полковник приказал поскорее вывести из города своих молодых парашютистов, дабы созерцание таких «торжеств по случаю победы» не травмировало их юную психику.

Город подвергся тотальному разграблению. Военнослужащие КНА без затей вышибали витрины магазинов и брали все, что им нравится. Наемники на мелочи не разменивались, при помощи динамита и ацетиленовых горелок вскрывали бронированные сейфы с наличностью и драгоценностями. Пьяные наемники устраивали дикие выходки. Осушив содержимое винного погреба одного из крупных отелей, патруль зашел в городской зоопарк, где выпустил из клеток голодных львов.

После зачистки конголезских кварталов «мятежников» и «подозреваемых пособников» свезли на городской стадион. Таких набралось более 20 тыс. человек. Их держали в страшной тесноте, антисанитарии, почти не кормили. Даже наемники из отряда Хоара проявили к ним сострадание, пригнали на стадион грузовик риса, чтобы задержанные не умерли от голода. Увиденное там произвело на Хоара неизгладимое впечатление: «На мокрой от дождя освещенной деревянной платформе работал трибунал. Это был “суд единодушного одобрения”. Наблюдая за этим действом, я все больше проникался мыслью, что стрелки часов переведены на тысячу лет назад. На помост выводили мятежника, и его имя объявлялось по системе оповещения. Если собравшиеся его приветствовали, пленника освобождали. Если же освистывали, то его выводили и расстреливали прямо у стадиона». Заправлял судилищем известный пренебрежением к нормам закона глава службы безопасности Чомбе Виктор Нендака. У него были личные причины лютовать в Стэнливиле – там симба казнили его жену и детей.

В специальном заявлении администрация США разъяснила, что целью операции в Стэнливиле было «спасение жизней невинных мужчин, женщин и детей, конголезцев и граждан по меньшей мере восемнадцати стран». Утверждалось, что если бы акция не состоялась, погибло бы еще больше заложников. Президент Джонсон тоже объяснил прямое военное вмешательство гуманитарными мотивами и провозгласил победу Запада на конголезском фронте холодной войны: «Конго было ареной борьбы держав и идеологических войн. Я надеюсь, что теперь у этой страны появился шанс на мир».

Высадка десанта и расправа над повстанцами вызвала широкий международный резонанс. ОАЕ осудила иностранную вооруженную интервенцию на стороне режима Чомбе. Кваме Нкрума расценил ее «как наглую агрессию против Африки, напомнившую, что колониализм не умер». Президент Алжира Ахмед Бен Белла заявил, что направит добровольцев и оружие для помощи «конголезским братьям». Словесным осуждением дело не ограничилось. В Каире толпа прорвалась на территорию американского посольства и сожгла носившую имя президента Кеннеди библиотеку культурного центра, где хранилось 27 тыс. книг. В Кении прошла демонстрация под лозунгом «Повесить президента Джонсона!» Массовые демонстрации протеста против действий Бельгии и США прошли в Джакарте, Пекине, Софии, Праге, где в здании американского посольства были выбиты стекла. В Москве демонстранты, среди которых было много студентов из Азии и Африки, атаковали американское и бельгийское посольства, зданиям был причинен ущерб.

Официальная советская реакция была предсказуемо жесткой. 26 ноября в МИД был приглашен посол Бельгии, где его ознакомили с заявлением советского правительства. Оно охарактеризовало «высадку бельгийских парашютистов и захват силой оружия города Стэнливиль» как «грубый акт вооруженного вмешательства во внутренние дела со стороны Бельгии, США и Англии, продолжающих политику произвола и насилия в отношении конголезского народа». Ссылка на необходимость освобождения заложников была сочтена фальшивым предлогом, раскрывающим «колониальную сущность этого агрессивного акта»: «И дело не в том, что в Стэнливиле оказалось какое-то количество иностранцев, а в том, что колониальные державы, убедившись в неспособности своего ставленника Чомбе справиться с положением в стране, решили оказать ему открытую помощь в подавлении национально-освободительного движения частями регулярной армии». Советское правительство потребовало «прекращения военной интервенции и вывода из Конго всех бельгийских войск и всех иностранных наемников». Заявления аналогичного содержания были сделаны послу Великобритании в СССР и временному поверенному в делах США в СССР. 25 ноября постоянный представитель СССР в ООН Федоренко направил письмо председателю Совета Безопасности. Его текст отличался от заявления лишь мелкими деталями.

Волна протестов вынудила руководство США и Бельгии внести коррективы в военные планы в Конго. Помимо «Красного дракона» планировались еще три операции по спасению заложников. Из них была проведена только одна – «Черный дракон». 26–27 ноября десантники Лорана освободили 375 белых в г. Полис, где накануне симба убили 22 заложника в отместку за Стэнливиль. Несмотря на настойчивые просьбы посла Годли продолжить военные операции, 28 ноября «на самом высоком правительственном уровне США и Бельгии» было принято решение немедленно вывести бельгийских парашютистов. Один из членов ситуационной группы по Конго неофициально объяснил это так: «Мы струсили».

В СССР развернулась пропагандистская кампания против «новых преступлений империалистов в Конго» со всеми ее атрибутами: митингами трудящихся, заявлениями общественных организаций, подборками сообщений в центральных газетах об акциях протеста в других странах. Пресса старалась создать впечатление, что «стэнливильский орешек оказался слишком крепким для агрессоров», и конголезские патриоты вот-вот отобьют город. Это не только не имело касательства к реальному положению дел, бывало, что одна газета публиковала взаимоисключающую информацию. К примеру «Правда» сообщила 5 декабря: «В Стэнливиле повстанцы по-прежнему удерживают левый берег [р. Конго] и во многих местах проникают на правый берег. Около 50 измученных наемников и части КНА, поредевшие от минометных и пулеметных обстрелов, удерживают в настоящее время лишь аэропорт и узкую полоску прибрежной территории. <…> Наемники Чомбе <…> показали свое бессилие перед лицом повстанцев». Непонятно, как, пусть и при поддержке авиации, «белым наемникам и отрядам катангских жандармов удалось форсировать реку и создать небольшой плацдарм». О чем газета сообщила 7 декабря.

О ситуации в Конго высказались первые советские официальные лица. Избранный вместо смещенного Н. С. Хрущева Первым секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежнев не поскупился на гневные эпитеты в адрес «колонизаторов»: «Кровопролитная резня, устроенная в конголезских городах бельгийскими парашютистами, доставленными на американских самолетах с благословения Белого дома и с одобрения Совета НАТО, – это разительный пример коллективного пиратства колонизаторов». Об ответных мерах советский лидер говорил обтекаемо: «Конголезские патриоты не сдаются <…> На их стороне – вся Африка, на их стороне – силы свободы и мира во всем мире. <…> Верный своему интернациональному долгу, неизменно поддерживающий национально-освободительную борьбу народов, Советский Союз решительно отстаивает дело свободы и независимости Конго. Коллективная акция колонизаторов должна встретить солидарный отпор всех сил, отстаивающих свободу и независимость народов!»

«Можно ли представить, – гневно вопрошал с трибуны XIX сессии ГА ООН министр иностранных дел Громыко, – более грубую форму вмешательства во внутренние дела независимого государства, чем объединенная акция колонизаторов в Конго, осуществленная бельгийскими парашютистами, переброшенными в Стэнливиль на американских военно-транспортных самолетах с находящегося под контролем Англии острова Вознесения?»

Ситуация в Конго после высадки десанта в Стэнливиле неоднократно обсуждалась в Совете Безопасности. 1 декабря 22 неприсоединившиеся страны, в основном африканские, обратились к его председателю с просьбой «в срочном порядке» созвать заседание для «рассмотрения положения в Демократической Республике Конго». Они назвали «военные операции в Стэнливиле и в других частях Конго», к которым приступили правительства Бельгии и Соединенных Штатов с согласия правительства Соединенного Королевства, «вмешательством в африканские дела, явным нарушением Устава Организации Объединенных Наций и угрозой миру и безопасности африканского континента».

Срочно Совет не собрался, обсуждение конголезского вопроса началось 9 декабря. На нем четко обозначились позиции противников по холодной войне. Представитель СССР Федоренко назвал высадку десанта «агрессией колонизаторов, которые самым вызывающим образом попрали принципы Устава Организации Объединенных Наций, грубо нарушили национальный суверенитет Конго». Представитель США Стивенсон заявил, что «акция, предпринятая Соединенными Штатами и Бельгией, представляет собой лишь чисто спасательную миссию, заранее согласованную с законным правительством Конго».

Африканские страны акцентировали внимание на расовом аспекте вызволения заложников, подчеркивали недопустимость «спасения жизни нескольких людей, принадлежащих к белой расе, в то время как жизни лишаются тысячи африканцев». «Агрессия в Стэнливиле, – заявил представитель Конго (Браззавиль) Ш. Д. Ганао, – является исключительно серьезным делом. Она только что доказала разительным образом, что в этом мире нет места для черного человека, кто бы он ни был, будь то в стране, в которую он приехал, <…> или на его собственной родине, в Африке». Представитель Ганы К. Ботсио не преминул указать в весьма жестких выражениях на наличие расовой проблемы в США: «Согласно международному праву, у Соединенных Штатов не больше прав на вмешательство [в Конго], чем, скажем, у Ганы в дела южных штатов Соединенных Штатов Америки в целях защиты жизни афро-американских жителей этих штатов, которые постоянно подвергаются пыткам и которых убивают за то, что они требуют своих законных прав, и защищать жизнь которых поручено правительству Соединенных Штатов». Ему вторил представитель Гвинеи Л. Беавоги. «Так называемые цивилизованные правительства и страны, которые сейчас осуждают то, что они называют зверствами повстанцев», не выражали негодования, когда американские самолеты, пилотируемые кубинскими наемниками, «бомбили города, удерживаемые силами Совета национального освобождения, убивали конголезских и европейских мирных жителей, например в Альбервиле и Букаву». «Не по той ли причине, что тысячи конголезских граждан, убитых южноафриканскими, родезийскими, бельгийскими авантюристами, а также кубинскими эмигрантами, были чернокожие, как и цветные граждане Соединенных Штатов, которых убивали в Миссисипи?»

Стивенсон ответил, что за семь лет работы в ООН он «не слышал такого бессмысленного, безответственного, оскорбительного и отвратительного языка в этом зале, языка, используемого, если хотите, бесцеремонно с целью очернить и оболгать смелые и успешные усилия по спасению человеческих жизней представителей многих национальностей, людей различного цвета кожи».

С сожалением отметив возникновение в зале «призрака расового антагонизма и конфликта», представитель США заявил, что черный расизм не является «противоядием против белого расизма».

Результатом острых и продолжительных дебатов стала «беззубая» резолюция, принятая Советом 30 декабря. Призывы «всем государствам воздержаться от вмешательства или прекратить вмешательство во внутренние дела Конго» и «прекратить огонь в Конго» были не более чем благими пожеланиями. Не предусматривалось никаких конкретных мер, генеральному секретарю всего лишь предлагалось «следить за развитием положения в Конго и представить Совету Безопасности доклад в соответствующий момент». Федоренко справедливо отметил, что резолюция «далеко не в полной мере выражает законные требования африканских государств, которые обратились к Совету Безопасности за помощью», в ней «не названы по именам те, кто несет ответственность за агрессивные действия против конголезского народа, <…> и не содержится должного осуждения совершенной этими странами вооруженной интервенции в Конго».

Советская реакция на интервенцию не ограничилась вербальным уровнем. Посольство Демократической Республики Конго в СССР было закрыто. Временный поверенный в делах ДРК в СССР Г. Ньямбани 22 декабря покинул Москву. На аэродроме его провожали дипломаты из Бельгии, Великобритании и США, но не было ни одного представителя африканского дипломатического корпуса.

Советский Союз начал военные поставки повстанцам через третьи страны. До операции «Красный дракон» оружие симба в небольшом количестве поставлял только Китай. После высадки бельгийских парашютистов в Стэнливиле военную помощь антиправительственным силам стали оказывать Алжир, Египет и Гана. В декабре к поставкам подключилась советская военно-транспортная авиация. Пилотируемые советскими экипажами АН-12 доставляли грузы из Алжира в суданскую Джубу, откуда грузовики перевозили их в восточное Конго. С провозом грузов через Судан в отличие от 1961 года проблем не было. 15 ноября 1964 г. И. Аббуд передал власть временному гражданскому правительству, которое открыто поддержало конголезскую оппозицию. Данные об объеме советских поставок не опубликованы, отечественные архивные документы на этот счет остаются засекреченными. Л. Намикас установила по материалам из архивов бывшей ГДР, что СССР договорился с Восточной Германией о поставках симба 2 тыс. ящиков с боеприпасами, 100 танков (?!), средств связи и других военных грузов всего на сумму более 3 млн. марок. «Сомнительно, – резонно считает автор, – что все или хотя бы большая часть этого было доставлено в Конго».

К середине 1965 г. Египет свернул помощь конголезским повстанцам в обмен на реальные дивиденды от улучшения отношений с Западом. В Алжире 19 июня был свергнут Бен Белла, а новый лидер Хуари Бумедьен быстро нашел общий язык с западными странами по Конго. Основные силы повстанцев были разбиты бригадой из тысячи наемников под командованием М. Хоара. В результате операции «Белый гигант» пути снабжения симба из Судана и Уганды были перерезаны.

Лишь Танзания по-прежнему пропускала через свою территорию грузы для повстанцев и дала пристанище многим их лидерам. В танзанийскую столицу Дар-эс-Салам и прибыл в январе 1965 г. Че Гевара. Неблагоприятное впечатление от встреч с лидерами конголезского и других африканских освободительных движений не отвратило его от намерения лично наладить партизанскую войну в восточном Конго и превратить его в «еще один Вьетнам». В апреле он под чужим именем, изменив внешность, вместе с небольшим кубинским отрядом переправился через озеро Танганьика в «освобожденный район» в северной Катанге.

Че называл свою конголезскую эпопею «историей поражения» и «историей разложения конголезской революции». Человеческий материал, с которым он столкнулся, оказался совершенно непригодным для формирования революционных кадров и организации вооруженной борьбы. В конголезском дневнике много ярких и обескураживающих наблюдений на этот счет. Вот его мнение о рядовом составе Конголезской народно-освободительной армии: «Солдаты – все из крестьян и совершенно не отесаны. Для них главное получить винтовку и форму, иногда и ботинки, и, конечно, некоторые властные полномочия в своем районе. Они испорчены бездельем и привычкой распоряжаться крестьянами, их головы забиты фетишистскими представлениями о смерти и враге, у них нет никакого политического образования, полностью отсутствует революционная сознательность, чувство перспективы, их воображение не распространяется дальше пределов обитания их племени. Ленивые и недисциплинированные, они лишены духа борьбы или самопожертвования. Они не доверяют своим лидерам, которые первые только в соблазнении женщин, пьянстве, чревоугодии и устройстве для себя легкой жизни. У них нет постоянного боевого опыта, что могло бы способствовать их становлению как бойцов, весь их опыт состоит разве что в убийстве безоружных людей. У них отсутствует какая-либо подготовка, строевые занятия – это все, чем с ними занимались по нашим наблюдениям».

Помимо пьянства и распутства, командный состав отличала коррупция, желание «нажиться на революции». Из всех руководителей восстания Че Гевара дал позитивную характеристику только полевому командиру Лорану Кабиле, чьи силы действовали на западном побережье озера Танганьика: «Кабила – определенно единственный из них, кто помимо ясной головы и способности логически мыслить, обладает качествами лидера». Николас Оленга жил на широкую ногу, «компрометируя дело революции». Этот «генерал в ссылке», саркастически замечал Че, «проводит военные операции посредством телепатии, находясь в Каире или другой столице». Бывший министр обороны НРК Гастон Сумиало – «революционный лидер средней руки. При правильных советах и руководстве он может принести пользу как председатель Высшего совета революции. Основное его занятие – поездки, красивая жизнь и сенсационные пресс-конференции. Это все, на что он способен. У него начисто отсутствуют организационные способности». В отношении бывшего президента НРК Кристофа Гбение Че был лаконичен – «он просто агент контрреволюции». Основанием для столь жесткой оценки послужила информация о сепаратных переговорах Гбение с властями в Леопольдвиле.

Че Геваре и его кубинским бойцам не удалось подготовить из конголезцев боеспособной силы и провести хотя бы одну успешную крупную операцию. Повстанцы бежали с поля боя или стреляли, закрыв глаза и не отпуская спусковой крючок, пока не кончались патроны. В конце ноября кубинцы покинули Конго, пробыв там семь месяцев. Для Че это было трудным решением, но другого выхода не было. «Мы, – писал он, – руководствовались идеей, что необходимо создать такую ситуацию, когда люди, получившие опыт в освободительных сражениях (и в дальнейшем в борьбе против реакционных сил), сражались плечом к плечу с неопытными, необстрелянными людьми, т. е. обеспечить “кубинизацию” конголезцев». Получилось же наоборот, произошла «конголезация» кубинцев, которые оказались на грани деморализации.

13-25 сентября 1965 г. в СССР по приглашению Советского комитета солидарности стран Азии и Африки в Москве находилась делегация Высшего революционного совета Конго. 24 сентября делегация во главе с Сумиало была принята в ЦК КПСС, где с ней беседовали секретари ЦК М. А. Суслов и Б. Н. Пономарев. Содержание беседы не рассекречено. Советская помощь конголезским повстанцам ограничивалась поставками оружия через Танзанию.

Неудачный кубинский опыт отправки в Конго военных советников показал, что СССР занял в отношении восстания симба взвешенную, осторожную позицию. Опасения относительно слабостей восстания оказались обоснованными. Оно было подавлено, конголезский кризис закончился полной победой Запада. Мобуту, захвативший власть 26 ноября 1965 г. в результате бескровного переворота, был его верным союзником на протяжении более тридцати лет.

Премьер-министр Республики Конго Патрис Лумумба. 23 июня 1960 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршельд. 10 апреля 1958 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Выступление первого заместителя министра иностранных дел В.В. Кузнецова на заседании Совета Безопасности ООН 20 июля 1960 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Председатель Совета Министров СССР Н.С. Хрущев в зале заседания XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Сентябрь 1960 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Н.С Хрущев и президент Гоны Кваме Нкрума в здании постоянного представительства СССР при ООН на XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН 22 сентября 1960 г.

Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Демонстрация протеста против убийства Патриса Лумумбы и его соратников Мориса Мполо и Жозефа Окито у здания посольства Бельгии в Москве 14 февраля 1961 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Рабочие сборочного цеха Московского завода малолитражных автомобилей во время митинга принимают резолюцию с требованием призвать к ответу виновных в убийстве П. Лумумбы и его соратников 15 февраля 1961 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Митинг рабочих завода «Фрезер» им. М.И. Калинина в защиту Антуана Гизенги 29 мая 1962 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Парламентская делегация Республики Конго в СССР 25 июля 1963 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Один из лидеров восстания симба Гастон Сумиало. Август 1964 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Иностранные студенты, обучающиеся в Москве, у здания посольства США во время демонстрации против иностранной интервенции в Конго 28 ноября 1964 г.

Из фонда РГАКФД г. Красногорск

 

Источники

1. Архивные материалы

Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ), Москва.

Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ), Москва.

Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ), Москва.

National Archives (ΝΑ), College Park, Maryland.

United Kingdom National Archives (UKNA), Kew.

2. Сборники документов

Президиум ЦК КПСС 1954–1964. Т. 1:. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы / Главн. Ред. А. А. Фурсенко. М., 2003.

Россия и Африка. Документы и материалы. XVIII в. – 1960 г. Т. II. 1918–1960. Под редакцией А. Б. Давидсона и С. В. Мазова. М., 1999.

СССР и страны Африки, 1946–1962 гг. Документы и материалы: В 2 т. М., 1963.

СССР и страны Африки, 1963–1970 гг. Документы и материалы. Часть 1 (1963–1966 гг.). М., 1982.

Centre de Recherche et d’Information Socio-politiques(CRISP):

A.B.A.K.O. 1950–1960. Documents. Bruxelles, 1962.

Congo 1959. Documents beiges et africaines. Bruxelles, 1960.

Congo 1960. T. I–III. Bruxelles, 1961.

Congo 1961. Bruxelles, 1962.

Congo 1962. Bruxelles, 1963.

Congo 1963. Bruxelles – Leopoldville, 1964.

Congo 1964. Bruxelles – Leopoldville, 1965.

Verhaegen B. Rebellions au Congo. 2 tomes. Bruxelles – Leopoldville, 1966, 1969.

CWIHP Conference Reader Compiled for the International Conference The “Congo Crisis, 1960–1961”. Washington, D.C. 23–24 September 2004. Organized by The Woodrow Wilson Center’s Cold War International History Project and the Africa Program / Edited by L. Namikas and S. Mazov for The Cold War International History Project.

Foreign Relations of the United States (FRUS):

1955–1957. Vol. XVIII: Africa. Washington (D.C.), 1989.

1958–1960. Vol. XIV: Africa. Washington (D.C.). 1992.

1961–1963. Vol. XX: Congo Crisis. Washington (D.C.), 1994.

Higgins R. United Nations Peacekeeping, 1946–1967: Documents and Commentary. Vol. 3: Africa. New York, 1980.

3. Документы ООН

S/ – Совет Безопасности.

А/ – Генеральная Ассамблея.

Организация Объединенных Наций. Официальные отчеты Генеральной Ассамблеи. Первая часть Пятнадцатой Сессии. Пленарные заседания. Том 1. Стенографические отчеты. 20 сентября – 17 октября 1960. Нью-Йорк, М., 1965.

4. Доклады комиссий

А/5069. 24 April 1962. Report of the Commission of Investigation into the conditions and circumstances resulting in the tragic death of Mr. Dag Hammarskjold and of members of the party accompanying him.

A/5069/Add.l. Annex II. Report of the Rhodesian Board of Investigation. Federal Department of Civil Aviation. Civil Aircraft Accident. Report by the Investigating Board on the accident to Douglas DC-6B aircraft SE-BOY which occurred near Ndola on 17th September, 1961.

A/5069/Add.l. Annex III. Report of the Rhodesian Commission of Inquiry. Salisbery, February 1962.

United States Senate. Alleged Assassination Plots Involving Foreign Leaders. An Interim Report of the Select Committee to Study Governmental Operations With Respect to Intelligence Activities. Together With Additional, Supplemental, and Separate Views. Washington, 1975.

5. Мемуары, дневники, путевые заметки

Бекназар-Юзбашев Б. Конго… третий акт трагедии. М., 1964.

Брежнев, Жуков, Рокосовский. Из дневников маршала В. Г. Куликова. Литзапись Николая Добрюхи // Огонек. 2001. № 26. URL: .

Брутенц К. Н. Тридцать лет на Старой Площади. М., 1998.

Викторов Ю. П. Мои африканские эпизоды // Африка в воспоминаниях ветеранов дипломатической службы. 5(12). М., 2004.

Ганзелка И. Зикмунд М. Африка грез и действительности. В 3-х т. М., 1956.

Гриневский О. Тысяча и один день Никиты Сергеевича. М., 1998.

Добрынин А. Ф. Сугубо доверительно. Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962–1986). М., 1997.

Жуков Ю. Жизнь и смерть Патриса Лумумбы // Новый мир. 1962. № 11. URL: vivovoco.

rsl.ru/VV/Papers/HISTORY/LUMUMBA.HTM.

Колесниченко Т. А. Вторая жизнь Патриса Лумумбы. Заметки журналиста. М., 1963. Корниенко Г М. Холодная война: свидетельство ее участника. М., 1994.

Кирпиченко В. А. Из архива разведчика. М., 1993.

Нажесткин О. И. Годы конголезского кризиса (1960–1963 гг.). Записки разведчика // Новая и новейшая история. 2003. № 6.

О'Брайен К. В Катангу и обратно. М., 1963.

Орестов О. Дорога длиною в полвека. Записки журналиста. М., 1987.

Рахматов М. Африка идет к свободе. М., 1961.

Стэнли Г. В дебрях Африки. М., 1958.

Субботин В. А. Конго – Леопольдвиль в 1960 г. // Африка в воспоминаниях ветеранов дипломатической службы. 5(12). М., 2004.

Хохлов Н. Бурлящее Конго. М., 1961.

Хрущев Н. С. Время. Люди. Власть. (Воспоминания: В 4 кн.). М., 1999.

Alexander Н. African Tightrope. Му Two Years as Nkrumahs Chief of Staff. New York, 1966.

Attwood W. The Reds and the Blacks. A Personal Adventure: Two Tours on Duty in Revolutionary Africa as Kennedy’s Ambassador to Guinea and Johnsons to Kenya. New York, 1967.

Adamafio T By Nkrumahs Side. The Labor and the Wounds. Accra, 1982.

Bloin A. My Country, Africa. Autobiography of the Black Pasionaria. New York, 1983.

Dayal R. Mission for Hammarskjold. The Congo Crisis. Princeton, 1976.

Devlin L. Chief of Station, Congo. A Memoir of 1960-67. New York., 2007.

Eisenhower D. Waging Peace, 1956–1961: The White House Years. New York, 1965.

Gizenga A. Ma vie et mes luttes. [n.p., n.d.]

Guevara Ernesto ( Che. The African Dream. The Diaries of the Revolutionary War in the Congo. Translated from the Spanish by Patrick Camiller. L., 2000.

Heikal M. The Cairo Documents: The Inside Story of Nasser and His Relationship with World Leaders, Rebels and Statesmen. Garden City, New York, 1973.

Hoare M. Congo Mercenary. L., 1967.

Hoare M. The Road to Kalamata. A Congo Mercenary’s Personal Memoir. L., 1989.

Hoare M. Congo Warriors. Boulder (CO), 2008.

Hoyt M. Captive in the Congo. A Consul’s Return to the Heart of Darkness. Annapolis (Md), 2000.

Kama T. The Rise and Fall of Patrice Lumumba. Conflict in the Congo. L., 1978.

Macmillan H. Pointing the Way, 1959–1961. New York, 1972.

Macmillan H. At the End of the Day, 1961–1963. L., 1973.

Murphy R. Diplomat among Warriors. New York, 1964.

Nothomb R Dans Stanleyville. Paris, 1993.

O’Brian C. To Katanga and Back. A UN Case History. L., 1962.

Reed D. Ill Days in Stanleyville. L., 1966.

Rikhye I. Military Adviser to the Secretary-General: UN Peacekeeping and the Congo Crisis. L., 1990.

Scott I. Tumbled House: The Congo at Independence. L., 1969.

Shevchenko A. Breaking with Moscow. New York, 1985.

Tshombe M. My Fifteen Months in Government. Translated by Lewis Bernays. Plano (TX), 1967. Urquhart B. A Life in Peace and War. New York, 1987. von Horn C. Soldiering for Peace. New York, 1966.

Welensky R. Welensky’s 4000 Days. The Life and Death of the Federation of Rhodesia and Nyasaland. L., 1964.

6. Работы и речи политиков

Нкрума К. Я говорю о свободе. Изложение африканской идеологии. М., 1962.

Туре С. Независимая Гвинея. Статьи и речи. М., 1960.

Kennedy /. Special Message to the Congress on Urgent National Needs, May 25, 1961. URL: http: / / www. cs. umb. edu/j fklibr ary.

Lumumba P. Congo, My Country. New York, 1962.

Lumumba P. Speech at the opening of All-African Conference in Leopoldville. August 25, 1960. URL: http://www.marxists.org/subject/africa/lumumba/1960/08/25.htm.

Nkrumah К Challenge of the Congo. A Case Study of Foreign Pressures in an Independent State. L., 1967.

7. Устные свидетельства

The Association for Diplomatic Studies and Training. Foreign Affairs Oral History Project.

URL: www.adst.org/oral-history/oral-history-interviews/.

The Congo Crisis, 1960–1961: A Critical Oral History Conference. Organized by The Wood-row Wilson International Center for Scholars’ Cold War International History Project and Africa Program. September 23–24, 2004. URL: www.wilsoncenter.org/sites/default/files/ The%2°Congo%2°Crisis%2C%201960-1961.pdf.

United Nations Oral History Project. URL: www.unmultimedia.org_

8. Произведения художественной литературы

Алексеев Валерий. Грани алмаза. Повесть о Патрисе Эмери Лумумбе. М., 1988.

Конрад Джозеф. Сердце тьмы // Избранное в 2-х т. Т. II. М., 1959.

Пиньоль Альберт Санчес. Пандора в Конго. М., 2007.

Твен Марк. Монолог короля Леопольда в защиту его владычества в Конго // Собр. соч.: В 12-ти т. Т. II. М., 1961.

Conan Doyle Arthur. The Crime of the Congo. L., 1909.

 

Исторические исследования

1. Монографии и статьи

Брыкин В. А. Операция ООН в Конго // Народы Азии и Африки. 1966. № 1.

Винокуров Ю. Н., Орлова А. С, Субботин В. А. История Заира в новое и новейшее время. М., 1982.

Винокуров Ю. Н. Демократическая Республика Конго. Власть и оппозиция. М., 2003.

Володин Л. Д., Орестов О. Л. Трудные дни Конго. Политический репортаж. М., 1961.

Вольский Д. Патрис Лумумба – герой Африки. М., 1961.

Гайдук И. В. В лабиринтах холодной войны: СССР и США в ООН, 1945–1965 гг. М., 2012.

Давидсон А. } Мазов С, Цыпкин Г. СССР и Африка 1918–1960. Документированная история взаимоотношений. М., 2002.

Емельянов А. Л. Постколониальная история Африки южнее Сахары. М., 2012.

Жуа П., Левэн Р. Тресты в Конго. / Пер. с франц. И. В. Кузнецова и Ю. Н. Панкова. М., 1962.

История Африки в биографиях / Под общей редакций академика РАН Аполлона Давидсона. М., 2012.

Кулик Б. Т. Советско-китайский конфликт в контексте мировой политики // Советская внешняя политика в годы «холодной войны». Новое прочтение. М., 1995.

Лесиовский В. М. Тайна гибели Хаммаршельда. М., 1985.

Маевский В. Вступительная статья И О’Брайен К. В Катангу и обратно. М., 1963.

Мазов С. В. «Расизм по-русски»? Африканские студенты в СССР в 1960 г. // Европоцентризм и афроцентризм накануне XXI века: африканистика в мировом контексте. Материалы международной научной конференции, посвященной 70-летию А. Б. Давидсона. М., 2000.

Мазов С. В. Советская помощь правительству Антуана Гизенги в бывшем бельгийском Конго, 1960-61 гг. По материалам российских архивов // Архивы – ключ к истории Африки XX века. Материалы международной конференции к 75-летию проф. А. Б. Давидсона / Отв. ред. А. С. Балезин. М., 2005.

Мазов С. В. Политика СССР в Западной Африке, 1956–1964. Неизвестные страницы истории холодной войны. М., 2008.

Мартынов В. А. Конго под гнетом империализма. Социально-экономические проблемы бельгийской колонии. М., 1959.

Мартынов В. Заговор против Конго. М., 1960.

Мирский Г. И. Полвека в мире востоковедения // Восток. 1996. № 6.

Пономаренко Л. В. Патрис Лумумба: неоконченная история короткой жизни. М., 2010.

Потехин И. И. Африка смотрит в будущее. М., 1960.

Ронин В. К. «Русское Конго»: 1870–1970. Книга-мемориал. Т. I–II. М., 2009.

Сидорова Г. М. Военная интервенция в Конго // Азия и Африка сегодня. 2010. № 3.

Сидорова Г. М. Вооруженные конфликты в Африке на примере Демократической Республики Конго. М., 2013.

Фурсенко А. А. Россия и международные кризисы. Середина XX века. М., 2006.

Фурсов А. Виновны в непонимании. Размышления о холодной войне // Литературная газета. 2006. 15–21 марта. № 10 (6061).

Хохлов Η. П. Трагедия Конго. М., 1961.

Хохлов Η. П. Патрис Лумумба. М., 1971.

Юръев Н. Экспансия США в Конго. М., 1966.

Africa and the Communist World / Ed. by Z. Brezezinski. Stanford, 1963.

Africa and International Communism / Ed. by D. E. Albright. L., Basingstoke, 1980.

Anstey R. King Leopolds Legacy: The Congo under Belgian Rule, 1908–1960. L., 1966.

Bartlett R. Communist Penetration and Subversion in the Congo. Berkeley (Calif.), 1962.

Bradley M. Decolonization, the global South, and the Cold War, 1919–1962 11 The Cambridge History of the Cold War. Volume I: Origins / Eds. Lefler M., Westad A. Cambridge, 2010.

Brzezinski Z. Conclusion: the African Challenge // Africa and the Communist World / Ed. by Z. Brzezinski. Stanford, 1963.

Cohn H. Soviet Policy Toward Black Africa: The Focus on National Integration. New York, 1972.

Chomd J. Lumumba et le Communisme: Variations a partir du livre de Μ. P. Houart. Brus-selles, 1961.

Christopher A., Mitrokhin V. The World Was Going Our Way: The KGB and the Battle for the Third World. New York, 2005.

Cohn H. Soviet Policy Toward Black Africa: The Focus on National Integration. New York, 1972.

Collins C. The Cold War Comes to Africa: Cordier and the 196 °Congo Crisis // Journal of International Affairs. 1993. Vol. 47. № 1.

Colvin I. The Rise and Fall of Moise Tshombe. L., 1968.

Covington-Ward Y. Joseph Kasa-Vubu, Abako, and Perfomances of Kongo Nationalism in the Independence of Congo 11 Journal of Black Studies. 2012. № 43.

Divine R. Eisenhower and the Cold War. New York, 1981.

De Witte L. The Assassination of Lumumba. L., New York, 2001.

Dosal R J. Comandante Che. Guerilla Soldier, Commander, and Strategist, 1956–1967. The Pennsylvania University Press, 2003.

Dunn K. Imagining the Congo. The International Relations of Identity. New York, 2003.

Epstein H. (Ed). Revolt In The Congo. A Facts on File Publication. New York, 1965.

Frank T., Carey J. The Legal Aspects of the United Nations Action in the Congo // Background Papers and Proceedings of the Second Hammarskjold Forum / Ed. Tondel L. Jr. New York, 1963.

Fursenko A., Naftali T. Khrushchevs Cold War: The Inside Story of an American Adversary. New York, 2006.

Gaddis J. We Now Know: Rethinking Cold War History. Oxford, 1997.

Gaddis J. The Cold War: A New History. New York, 2005.

Gavshon A. The Mysterious Death of Dag Hammarskjold. L., 1962.

Gdrard-Libois J. Katanga Secession. L., 1966.

Gdrard-Libois J. The New Class and Rebellion in the Congo // The Socialist Register, 1966.

Gibbs D. The Political Economy of Third World Intervention: Mines, Money, and U.S. Politics in the Congo Crisis. Chicago, 1991.

Gibbs D. Let us Forget Unpleasant Memories: The U.S. State Departments Analysis of the Congo Crisis // Journal of Modern African Studies. 1995. Vol. 33. № 1.

Gleijeses P. Flee! The White Giants Are Coming: The United States, Mercenaries and the Congo, 1964–1965 11 Empire and Revolution: the United States and the Third World since 1945 / Eds. R L. Hann, M. A Heins. Columbus, 2001.

Gleijeses P. Conflicting Missions. Havana, Washington, and Africa, 1959–1976. Chapel Hill, L., 2002.

Haskin J. The Tragic State of the Congo: From Decolonization to Dictatorship. New York, 2005.

Haslam J. Russia’s Cold War. From the October Revolution to the Fall of the Wall. New Haven, L., 2011.

Heldman D. The USSR and Africa: Foreign Policy under Khrushchev. New York, 1981.

Hochschild A. King Leopolds Ghost: A Story of Greed, Terrorism, and Heroism in Colonial Africa. Boston, 1998.

Hoskyns C. The Congo Independence. January 1960 – December 1961. L., etc., 1965.

Hosmer S., Thomas W. Soviet Policy toward Third World Conflicts. Lexinton (Mass.), 1983.

House A. The UN in the Congo: The Political and Civilian Efforts. Washington (D.C.), 1978.

James A. Britain and the Congo Crisis, 1960–1963. New York, 1996.

James A. Britain, the Cold War and the Congo Crisis, 1960-63 // The Journal of Commonwealth History. 2000. Vol. 28. № 3.

Kalb M. The Congo Cables: The Cold War in Africa from Eisenhower to Kennedy. New York, 1982.

Kamitatu C. La Grande Mystification du Congo-Kinshasa. Brussels, 1971.

Kanet R. The Soviet Union and the Developing Nations. Baltimore, 1971.

Kashamura A. De Lumumba aux colonels. P., 1966.

Kelly S. Americas Tyrant. The CIA and Mobutu of Zaire. How the United States Put Mobutu in Power, Protected Him from His Enemies, Helped Him Become One of the Richest Men in the World, and Lived to Regret it. Washington, 1993.

Kent J. America, the U.N. and Decolonization: Cold War Conflicts in the Congo. New York, 2010.

Kitchen H. (Ed). Footnotes to the Congo Story. New York, 1967.

Larkin B. China and Africa, 1949–1970: the Foreign Policy of the Peoples Republic of China. Berkeley, Los Angeles, 1971.

Latham M. The Cold War in the Third World, 1961–1963 11 The Cambridge History of the Cold War. Volume II: Crisis and Detente / Eds. Lefler M., Westad A. Cambridge, 2010.

Layne C. American Empire: A Debate. New York, 2006.

Lefever E. Crisis in the Congo: A UN Force in Action. Washington (D.C.), 1965.

Legum C. Congo Disaster. Baltimore (Md), 1961.

Legvold R. Soviet Policy in West Africa. Cambridge (Mass.), 1970.

Lemarchand R. Political Awakening in the Belgian Congo: The Politics of Fragmentation. Berkeley, 1964.

Mahoney R. JFK: Ordeal in Africa. New York, 1983.

Marte E Political Cycles in International Relations. The Cold War and Africa 1945–1990. Amsterdam, 1994.

Masow S. Die Sowjetunion und die Kongokrise 1960 bis 1964 // Krisen im Kalten Krieg. Studien zum Kalten Krieg. Band 2 / Greiner B., Muller C., Walter D. (Hg.). Hamburg, 2008.

Mazov S. A Distant Front in the Cold War. The USSR in West Africa and the Congo, 1956–1964. Washington (D.C.), Stanford (Calif.), 2010.

McKown R. Lumumba. A Biography. New York, 1969.

Meriwether J. A “Torrent Overrunning Everything”: Africa and the Eisenhower Administration 11 The Eisenhower Administration, the Third World, and the Globalization of the Cold War / Ed. by K. Startler and A. Johns. Lanham (Md), 2006.

Merriam A. Congo: Background to Conflict. Evanston (111.), 1961.

Miller R. Dag Hammarskjold and Crisis Diplomacy. New York, 1962.

Muehlenbeck R Betting on the Africans. John Kennedy’s Courting of African Nationalist Leaders. Oxford, 2012.

Namikas L. Battleground Africa: The Cold War in the Congo, 1960–1965. Washington (D.C.), Stanford (Calif.), 2013.

Natufe I. Soviet Policy in Africa. From Lenin to Brezhnev. Bloomington, 2011.

Nielsen W. The Great Powers and Africa. New York, 1969.

Noer I Cold War and Black Liberation: The United States and White Rule Africa, 1948–1968. Columbia, 1985.

Noer T New Frontiers and Old Priorities in Africa 11 Kennedy’s Quest for Victory. American Foreign Policy, 1961–1963 / Ed. by T. G. Patterson. N.Y., Oxford, 1989.

Nwuabani E. Eisenhower, Nkrumah and the Congo Crisis 11 Journal of Contemporary History. 2001. Vol. 36(4).

Nzongola-Ntalaja G. The Congo: From Leopold to Kabila: A People’s History. London; New York, 2002.

Odom I Dragon Operations: Hostage Rescues in the Congo, 1964–1965. Combat Studies Institute. US Army Command and General Staff College, Fort Leavenworth, Kansas, 1988.

Ogusanwo A. China’s Policy in Africa, 1958–1971. L., 1974.

Pease L. Midnight in the Congo. The Assassination of Lumumba and the Mysterious Death of Dag Hammarskjold. URL: www.webcom.com/~stka/pr399-congo.html.

Price /., Jureidini P Witchcraft, Sorcery, Magic, and other Psychological Phenomena and their Implications on Military and Paramilitary Operations in the Congo. Washington (D.C.), 1964.

Raanan U. The USSR Arms the Third World: Case Studies in Soviet Foreign Policy. Cambridge (Mass.), 1969.

Radchenko S. Two Suns in the Heaven: the Sino-Soviet Struggle for Supremacy, 1962–1967. Washington (D.C.), Stanford (Calif.), 2009.

Schatten F. Communism in Africa. L., 1966.

Schlesinger A. M., Jr. A Thousand Days: John F. Kennedy in the White House. Cambridge (Mass.), 1965.

Schmidt E. Foreign Intervention in Africa. From the Cold War to the War on Terror. New York, 2013.

Simon C. Dag Hammarskjold. New York, 1967.

Stevens C. The Soviet Union and Black Africa. L., 1976.

Szabo L. The Belgian Disengement and the UN Activity in the Congo in the Eyes of the Hungarian Ministry of Foreign Affairs in 1960. Paper Proposed for the Panel 27 “Re-Visiting ‘The Winds of Change’: The Role of Europe and the United Nations in the Decolonization of Africa Half a Century Ago” of the ECAS4 in Uppsala 2011. URL: http.www.nai.uu.se/ ecks-4/panels/21-40/panel27/LorandSzabo-full-paper.pdf.

Taubman W. Khruschchev. The Man and his Era. New York, L., 2003.

Thompson S. Ghana’s Foreign Policy 1957–1966. Diplomacy, Ideology and the New State. Princeton (N.J.), 1969.

Tully A. CIA: the Inside Story. New York, 1962.

Turner T. The Congo Wars: Conflict, Myth, Reality. L. 2007.

Urquhart B. Hammarskjold. New York, 1972.

van Bilsen A. Vers l’independence du Congo et du Ruanda-Urundi. Brussels, 1956.

Villafana F. Cold War in the Congo. The Confrontation of Cuban Military Forces, 1960–1967. New Brunswick (N.J.), 2009.

Wagoner E Dragon Rouge. The Rescue of Hostages in the Congo. Washington (D.C.), 1980.

Weissman S. American Foreign Policy in the Congo, 1960–1964. Ithaca, 1974.

Weissman S. The CIA and U.S. Policy in Zaire and Angola // American Policy in Southern Africa: The Stakes and the Stance / Ed. by R. Lemarshand. Washington (D.C.), 1981.

Weissman S. Opening the Secret Files on Lumumbas Murder 11 Washington Post. 21.07.2002.

Westad A. The Global Cold War. Third World Interventions and the Making of Our Times. New York, 2005.

Williams S. Who Killed Hammarskjold? The UN, Cold War and White Supremacy in Africa. L., 2011.

Young C. Politics in the Congo. Decolonization and Independence. Princeton, 1965.

Young C. Rebellion in the Congo 11 Protest and Power in Black Africa / Ed. by R. I. Rotberg and A. A. Mazrui. New York, 1970.

Zaher M. Dag Hammarskjolds United Nations. New York, L., 1970.

Zubok V. A Failed Empire: The Soviet Union and the Cold War from Stalin to Gorbachev. Chapel Hill, 2007.

2. Диссертации

Дябин А. Ю. Формирование военно-политической стабильности в районе Великих озер в контексте конголезско-руандийских отношений. Диссертация на соискание ученой степени кандидата политических наук. М., 2009.

Namikas L. Battleground Africa: theCold War and the Congo Crisis, 1960–1965. A Dissertation Presented to the Faculty of the Graduate School University of Southern California, 2002.

 

Периодические издания

Азия и Африка сегодня. М.

Известия. М.

Комсомольская правда. М.

Литературная газета. М.

Народы Азии и Африки. М.

Независимая газета. М.

Новая и новейшая история. М.

Новый мир. М.

Огонек. М.

Правда. М.

Труд. М.

Journal of Black Studies. Philadelphia.

The Journal of Commonwealth History. L.

Journal of Contemporary History. L.

Journal of International Affairs. New York.

Journal of Modern African Studies. Cambridge.

Middle East Record. Jerusalim.

New York Times. New York.

Observer. L.

The Socialist Register. L.

Time. New York.

Washington Post. Washington.