Часть первая
1
«Твое место здесь, не уходи из рощи».
Эти слова звучали тут так часто, что я забыл, от кого услышал их впервые. Наверное, каждый из живущих в Роще просил меня остаться, но я все равно ушел.
Я чувствовал, — если я задержусь еще на год, как просил учитель, то стану таким же, как все здесь. Буду учиться и учить, бродить в тени деревьев, следить как восходит и заходит солнце, петь на берегу ручья. Мир за стенами Рощи перестанет манить меня, я забуду о том, к чему стремился.
Поэтому я не стал слушать советов и ушел.
Я знал, что поступил правильно, — ведь теперь, приходя в Рощу, я словно погружался в сон, глубокий и спокойный, наполненный шелестом листвы, голосами птиц и движением волшебства. Роща была прекрасным сном, так непохожим на реальность. Я не хотел жить во сне.
Я вырос среди деревьев, привык вслушиваться в шаги, узнавать людей по голосам. Солнечные блики и глубокие тени рассекали тропы, не давали увидеть издалека. А в воздухе всегда текла сила, отзвук чужих песен — она колола пальцы и холодила дыхание.
За стенами Рощи мир был другим.
Деревья там не скрывали горизонт, не заслоняли небо и не сдерживали ветер. Насколько хватало глаз простирались поля, лоскутным одеялом уходили вдаль, теряли цвет, становились безжизненной равниной и разбивались о черную гряду гор. Или превращались в песчаные склоны, поросшие редкой сухой травой, — холмы спускались к морю, тонули в прибое. Я никогда не видел море спокойным, волны пенились и разбивались у моих ног, ветер был полон соли, не давал дышать. Я часто летал на побережье — я родился где-то там, в одной из рыбачьих деревень.
Где бы я ни родился, я был рад, что попал в Атанг. Главный город страны белой скалой вспарывал равнину, дома разбегались от дворца, — плоские крыши, лестницы, широкие улицы, — и среди камней и городского шума зеленела Роща волшебников. Остров спокойствия и тишины.
Учитель считал — мое место там, но я знаю, что он ошибся.
Я забежал попрощаться с ним, и теперь шел обратно, к воротам в город. Нима провожала меня, ее шаги растворялись в опавшей хвое. Нима то и дело поворачивалась ко мне, ловила взгляд, и солнце отражалось в ее карих глазах, искрами вспыхивало на волосах.
— Учитель не расстроился, что ты улетаешь? — спросила она.
Мы с Нимой были единственными учениками Зертилена. Мы выросли вместе, вместе учились, играли среди сосен, дружили и враждовали с другими детьми в Роще. Потом я ушел, а она осталась, — как и прежде собирала травы, варила целебные настои, пела и слушала учителя. Я не знал своих родных, но Нима была мне как сестра.
Я отмахнулся.
— Спросил, не пошлют ли со мной большой отряд. — Мы засмеялись вместе, и я добавил: — Думаю, он рад, что выбрали меня.
По Зертилену трудно было понять, рад он или нет. Он пожелал мне удачи и тихо спел над моим оружием — но я не знал этой песни.
Я не стал рассказывать об этом Ниме.
Тропинка нырнула под деревянные створки ворот, и мы остановились. Нима сжала мою руку, прежде чем я успел попрощаться.
— Эли, ты ничего не видел? — спросила она.
Это была наша с Нимой тайна. Когда мне было тринадцать лет, я заболел, лежал в лихорадке и бредил. Нима сидела тогда со мной, и потом пересказала, что я говорил. Мы знали, что надо быть внимательными к любым словам, пришедшим из сна или забытья, и стали ждать. Слова, рожденные лихорадкой, сбылись, — и с тех пор я несколько раз видел, как предчувствия и неясные видения становятся правдой.
Не знаю, почему мы никому не рассказали об этом, но это была наша тайна.
Я покачал головой.
— Нет. Все тихо.
Возможно, Нима сама видела что-нибудь. Может быть ее мучали предчувствия или сны, о которых она боялась рассказать даже мне. А может быть, она гадала, как часто делают девушки в Роще, и ей выпало темное предсказание. Может быть она услышала обрывок чужого разговора. Или просто беспокоилась за меня. Я уже жалел, что попрощался, не расспросив ни о чем, — но ворота закрылись, я покинул Рощу.
Я коснулся деревянной створки — она заскрипела, готовая отвориться. Но я и так пробыл в Роще слишком долго — солнце подходило к зениту. У меня не было времени.
От Рощи до казарм идти не так долго — если поторопиться, можно успеть до удара гонга, до четвертой смены стражи. А если б я мог взлететь, то оказался бы на месте почти мгновенно — не пришлось бы шагать по каменному лабиринту, — крыши, лестницы и мощеные улицы пронеслись бы под мной со скоростью ветра.
Я могу летать, сказал я себе.
Об этом так легко забыть, когда идешь вдоль белых и серых стен, стремясь срезать путь, ныряешь в переулки, и ждешь в толпе, пока проедет повозка, и дорога вновь будет свободна.
Но я умею летать, моя лодка отправится сегодня в первый дальний полет. Я почти год ждал этого дня, и теперь все решено.
Но я торопился и опаздывал — и досада гасила радость предвкушения. Я хотел попрощаться с городом, как простился с Рощей и со всем, кто жил там, — хотел идти неспешно, смотреть по сторонам, кивать знакомым, хотел запомнить этот день. Но не видел ничего, кроме собственных мыслей — они клубились, тянули то в Рощу, то в небо, заставляли ускорять шаг — я почти не заметил, как дошел до казарм.
— Рилэн, ты мне проспорил! — крикнул Джерри, когда я вошел во двор. — Он пришел до пятой стражи!
Со мной не посылают большой отряд, со мной отправляются только двое. Джерри, которого я знал с того дня, как покинул Рощу, и Рилэн, которого я весь этот год учил управлять лодкой.
Обычно в это время двор почти пуст, — только стража на стенах крепости, и солдаты, спешащие на смену караула. Но сегодня здесь было немало народу: черная и серая форма, гул голосов, приветственные оклики. Я махнул рукой, не зная к кому обратиться — кругом было слишком много знакомых лиц. Те, с кем мы вместе учились и жили в казармах. Я вчера простился со всеми на общем построении, и все-таки они пришли проводить меня. Я не знал, что сказать.
Лодка ждала посреди двора, серая и легкая, — с каждым шагом я чувствовал, как заключенная в ней песня звучит все громче. Рилэн уже занял свое место впереди, передвигал рычаги, — и неслышный напев взлетал и звенел от каждого прикосновения.
Джерри со смехом сказал что-то Рилэну и взъерошил свои темные волосы. Он был почти неузнаваем в новой черной форме, с новым ружьем за спиной. Джерри повысили в тот день, когда было решено, что он летит со мной.
Я запрыгнул в лодку и сел на корме, возле рулевого весла. На дне лежали наши вещи: три рюкзака со знаком королевской гвардии, ящики с патронами и ружья. Джерри взял больше ружей, чем нам было нужно.
Я сбросил перевязь с плеча и положил свое оружие на дно, рядом с остальными. Я не стрелял, мне не нужны были патроны и ружья. Моим оружием был стальной жезл, острый как пика, с изогнутым крюком вместо рукояти.
Над этим оружием сегодня мой учитель спел незнакомую песню. Я хотел знать, что он вложил в сталь, но сейчас не было времени прислушаться.
— Ты купил сигареты? — спросил я у Джерри.
— А то! — Джерри усмехнулся и швырнул мне сверток. — Ты у меня в долгу.
Не знаю, откуда пришел этот предрассудок, из Рощи или от горожан. Но все в Атанге были убеждены, что волшебникам нельзя курить. В этом году мне исполнилось двадцать лет, но мне никто не продавал сигареты. Не знаю, чтобы я делал, если бы не Джерри.
— Залезай уже давай, — сказал я. — А то мы прилетим на место только ночью.
— Ну да, конечно, — согласился Джерри. — Это же меня тут все ждали.
Он устроился у левого борта, среди ящиков и оружия. Лодка тихо качнулась на опорах.
— Взлетай, — сказал я ей и Рилэну.
Моей лодке не нужна была внешняя сила, но я не смог удержаться. Я закрыл глаза и запел, еле слышно. Рулевое весло скрипнуло в руках, прощальные выкрики взрезали воздух, и ветер развеял их, унес вниз.
Я открыл глаза. Двор удалялся, разворачивался внизу, становясь все меньше, сливаясь с крепостью. Небо пело вместе со мной, неслось навстречу, и грохот сердца отзывался в лодке, — словно у нее была своя кровь, кипящая от восторга.
Когда моя песня смолкла, город был уже далеко, и под нами зелеными и желтыми лоскутами мелькали поля. Мы летели на запад, к границе. К форту, охраняющему поселения возле гор.
Джерри смотрел вперед, туда, где земля смыкалась с небом.
— Как думаешь, что там случилось? — спросил он. — На них нападают обычные бандиты или все-таки враги?
— Может быть, там давно не осталось никого кроме врагов. — Я повернул весло, ловя воздушный поток. — И это ловушка.
— Может быть, — кивнул Джерри и вытащил сигареты. — Будем осторожны.
Мы с детства знали, что враги могут быть, где угодно.
2
— Почему вы молчите? Я хочу вас выслушать.
Я хотела ответить, но слова казались пустыми и тусклыми.
Уже много лет, почти каждый день мы приходим в эту комнату, и каждый раз она другая, незнакомая, но узнаваемая. Каждый раз, переступая порог, я задерживаю дыхание, — и все равно пол словно уходит из-под ног, я не могу предугадать, что увижу: сияющие стены, бесконечные отражения, пропасть, наполненную всполохами огня, или темноту словно озеро лежащую у ног Мельтиара.
Место менялось, но сам Мельтиар оставался прежним, и прежней была его сила, — какими бы ни были стены и воздух, ее ни с чем было не спутать.
Сегодня мы вошли в пустую комнату. Черные панели убегали к потолку, белый свет отражался в них, бликами ложился на пол. Где-то рядом шумели лопасти, снова и снова рассекали воздух, и искусственный ветер несся на нас, заставлял дышать глубже. Мы ждали Мельтиара, — теперь он пришел, а мы все еще стояли молча.
Он прошел мимо нас, как мимо строя простых воинов, остановился у стены. Ветер трепал его длинные темные волосы, бросал на лицо, и я не могла поймать его взгляд. Но я знала, что Мельтиар недоволен. Мы все знали.
Я взглянула на остальных. Мы стояли перед ним, четыре звезды Мельтиара, его предвестники, и молчали.
Амира смотрела в пол, и ее ресницы часто вздрагивали, словно она боялась расплакаться или заговорить. Рэгиль заслонял ее от Мельтиара — будто ждал удара и хотел закрыть собой. Лаэнар сжимал кулаки — я знала, он хочет немедленно вернуться в бой, как и я.
Лаэнар встретился со мной взглядом, вздохнул и сказал:
— Мы сделали все, что смогли.
— О. — Мельтиар засмеялся и прислонился к стене. Отражение качнулось в темной поверхности. — Мои предвестники смогли так много — второй раз вернулись, не выполнив задания.
— Но там был этот человек! — воскликнула Амира. Ее голос дрожал, как натянутая струна.
Мне хотелось успокоить ее хотя бы взглядом, но я смотрела на Мельтиара, я не могла обернуться.
— Амира. — Мельтиар говорил так мягко и тихо, невозможно было предугадать, что он сделает в следующий миг. Может быть, если бы он назвал мое имя, я поняла бы — но сейчас могла только смотреть. — Ты так испугалась человека?
Мельтиар был почти неподвижен, — смотрел мимо нас, вверх, туда где вращались невидимые лопасти. Черная одежда сливалась со стеной, и лишь волосы текли темным потоком — ветер не замирал ни на мгновенье.
Амира всхлипнула, словно пытаясь ответить, и я не смогла больше сдерживаться, шагнула вперед.
— Это был не просто человек, — сказала я. — Он мог летать, нам не удалось напасть сверху. — Мельтиар обернулся, поймал мою руку. Его ладонь была горячей, в ней текла та же сила, что всегда наполняла эту комнату. Я запнулась на миг, но договорила: — Я думаю, это был всадник.
— Арца.
Мельтиар сжимал мою руку все крепче, все больнее, и мое имя звенело в этой боли. Я смотрела в его глаза, в темноту, и теперь точно знала — чтобы он ни сказал сейчас, и чтобы ни сделал, он не сердится по-настоящему. Если мы виноваты, мы можем все исправить, и так и будет.
— Арца, — повторил Мельтиар и наклонился ко мне. — Вас было четверо, а он один, и вы ничего не смогли сделать? Сколько будет всадников, когда начнется война? Сколько будет врагов на каждого из вас? Что вы будете делать тогда?
Мельтиар выпустил мою руку и обвел нас взглядом.
— Мы все исправим! — сказал Лаэнар. Его голос звенел, а слова повторяли мои мысли. — Мы можем вылететь прямо сейчас! Мы сделаем все что угодно, мы готовы умереть!
— Умирать не надо, — возразил Мельтиар. — У вас другое задание.
Мы хорошо знали задание, и тренировались так долго, — но вот уже второй раз возвращались ни с чем. Мы должны были держать захватчиков в страхе, мы стали ночными демонами, появляющимися из ниоткуда, несущими разрушения и кровь. Но уже вторую ночь подряд селения чужаков спали спокойно.
Мы отступили дважды, всего лишь из-за одного человека.
Я зажмурилась на миг, пытаясь справиться с чувствами. Внутри меня словно что-то горело, и едкий дым отравлял душу. Мне сейчас хотелось лишь просить о прощении, но я знала — так делать нельзя.
— И лететь прямо сейчас тоже не надо, — продолжал Мельтиар. — Идите спать и вылетайте по расписанию.
— Я могла бы улучшить машину, — тихо проговорила Амира. — Пока все будут спать… Я не успею сделать много, но хотя бы кое-что и тогда…
— Запрещаю, — сказал Мельтиар и провел пальцем по ее щеке, словно стирая слезу. Должно быть, Амира и правда плакала. — Иди спать.
Она кивнула и пошла к двери. Мне хотелось задержаться, подождать, — может быть он назовет мое имя? Но Мельтиар молчал, не позвал никого, мы все четверо вышли в коридор.
Снаружи солнце уже перешло полдень. Все говорило об этом: и лампы, сияющие в полную мощность, и привкус дневного воздуха в искусственном ветре. В коридоре было людно, — кто-то приветствовал нас на ходу, другие молча расступались, давая дорогу.
Я запрокинула голову, но надо мной был лишь потолок. Я совсем не хотела спать, я хотела вырваться стрелой из колодца, черной молнией разрезать голубое небо. Я так давно не видела дневного неба, тренировки и вылеты начинались с закатом. Как будто мы и правда превратились в ночных демонов.
Скоро все изменится, скоро мы сразимся с врагами открыто. Мельтиар будет с нами, и мир станет нашим.
— Не знаю, — сказал Рэгиль, хмурясь. — Мне кажется мы должны были объяснить ему, рассказать больше. И дело не в том, сильный или слабый этот всадник… Дело в том, что он сумел нас увидеть. Этого не должно было случиться.
Никто не должен видеть, откуда мы прилетаем, никто не должен видеть нашу машину. Мы тайна, мы страх, мы внезапный удар. Рэгиль был прав.
— Но ты промолчал, — ответил Лаэнар, и я слышала вызов в его словах. — Если считаешь, что Мельтиар всего этого не знает, почему ты молчал?
Коридор был полон звуков — шаги, голоса, шелест механизмов, — но между нами застыла тишина. Я думала, что Рэгиль не ответит, но он объяснил:
— Обычно говоришь ты. Или Арца. Вы нападающие, и в разговоре, и в битве.
Я хотела возразить — да, мы нападающие, а Рэгиль и Амира пилоты, но мы предвестники Мельтиара, и мы равны. Но Рэгиль не стал ждать ответа, — обнял Амиру и повел прочь.
— Не беспокойся. — Лаэнар держал меня за руку и говорил уверенно и легко. — Мы рождены, чтобы победить врагов, какими бы они не были.
Какими бы они не были.
Иногда мне кажется, что мы знаем о врагах так же мало, как и они о нас.
3
Почти всю дорогу мы летели молча — лодка мчалась, рассекая небо, и ветер уносил дыхание и слова. Изредка я пел, чтобы добавить ей сил, — и земля под нами сливалась в неразличимую пелену. Рулевое весло было теплым и слушалось малейших движений, но я уже чувствовал, как ноют руки — мы впервые летели так далеко.
Впереди возвышались горы — темной грядой поднимались над равниной. Солнце наливалось красным, готово было скрыться за острыми вершинами. Нам нужно было торопиться. Я не хотел прилететь в темноте.
Я потянул весло, и лодка развернулась, солнце качнулось за левым бортом.
— Зачем? — крикнул Рилэн, обернувшись. Встречный ветер трепал его светлые волосы. — Мы шли правильно, Форт там!
— Нужно быть осторожней! — прокричал я в ответ. — Если это ловушка! Высадимся рядом!
Рилэн кивнул, но передвинул рычаги, и ветер перестал так яростно хлестать в лицо. Мы уже не мчались, а плыли.
Я перевесился через борт. Земля под нами была серой, с тускло-зелеными и желтыми пятнами — должно быть, выгоревшей на солнце травой. Пустынная, ни на что не годная земля — но по ней змеилась дорога. Даже с высоты я различал движение и клубящуюся пыль, — я был уверен, это военный отряд, торговые караваны не скачут так быстро.
Кто бы это ни был, они двигались в сторону гор, туда, где виднелись крохотные домики, такие же серые и невзрачные, как и все вокруг. Селение или пограничный пост — сейчас это было неважно.
— Туда! — сказал я Рилэну. — И скорее!
Лодка устремилась к земле — самый прекрасный миг — она не парила, а падала, неслась вниз. Небо уже не было незримым потоком, оно стало бездной, а лодка — ястребом, ринувшимся на добычу. Я сжимал весло, земля мчалась на нас, — и лишь в самое последнее мгновение лодка выровнялась и, словно скользя по невидимому склону, приземлилась.
Сколько себя помню, я всегда мечтал летать.
От поднявшейся пыли я закашлялся, и почти не слышал, как ругается Джерри. Пыль была безвкусной, но жгла глаза. Казалось, она никогда не осядет. Я наощупь отыскал оружие, застегнул перевязь и выбрался из лодки.
— И как здесь люди живут, — пробормотал Джерри.
Мы приземлись возле самой дороги. Она была немощеной — сейчас дымилась от пыли, а как пойдут дожди, превратится в грязь. Но это была настоящая широкая дорога и заканчивалась возле двух высоких столбов, — но ни ворот, ни ограды не было. Отряд, который мы видели с высоты, уже въехал за эту несуществующую черту. Пыль оседала, и я начал различать краски и силуэты: кто-то был верхом, кто-то спешился, ружья в руках и за спиной, цветные нашивки на рукавах. Человек десять или пятнадцать, я не мог сказать точнее.
— Пограничный отряд, — проронил Рилэн.
По их торопливым движениям, по неразличимым выкрикам было ясно, — они готовы сразится с нами. Я не мог их винить — лодки плавают по морю, а не летают по небу.
— Уберите оружие, — сказал я.
— Ты же говорил, может быть ловушка, — возразил Джерри, но, даже не оборачиваясь, я знал — он послушался.
Я взмахнул рукой, отдавая салют. В ответ мне прокричали что-то, но я не понял, приветствие или угрозу. Я вытащил из кармана конверт и поднял над головой. Вряд ли издалека были видны королевские печати, но все же люди расступились, освобождая путь между двух столбов, словно это и правда были ворота.
Настоящих солдат здесь почти не было — лишь четверо в желтоватой приграничной форме — остальные обычные ополченцы, вряд ли выбиравшиеся дальше родных мест. Но я знал — должен быть хотя бы один офицер, командир отряда.
— А я давно говорю, что в гвардию пора брать женщин, — сказал Джерри.
Мы подошли уже близко, и теперь я тоже понял. Позади расступившегося отряда стояла девушка — высокая, с черными косами и красной офицерской лентой, завязанной на шее, как платок.
Я чувствовал взгляды со всех сторон, настороженные, колючие. Мы словно внезапно стали чужаками и шли сквозь вражеский строй. Одно неосторожное движение или слово, и зазвучат выстрелы, — и я не знал, кто выстрелит первым.
Но земля была безжизненной и тусклой, воздух наполняла только пыль, перестук копыт и голоса людей. Я не чувствовал следов магии, ни одной сияющей струны, ни одной песни, — только серебристый отзвук лодки, оставшейся у нас за спиной.
Говорят, магию врагов невозможно почувствовать, но я никогда не верил в это. Любое волшебство сияет и звенит, если к нему прикоснуться.
Здесь не было магии.
Я еще раз отсалютовал, подойдя, и протянул черноволосой девушке конверт.
Она взглянула на печати, потом по очереди на каждого из нас. Долгий и усталый взгляд. Каждый из нас был старше ее по званию, и все же она смотрела на нас как на новобранцев, впервые взявших в руки оружие. Мне был так хорошо знаком этот взгляд и я с трудом смог сдержаться и промолчать.
Это граница, сказал я себе. Мы не в Атанге. Здесь другие опасности и другие порядки.
Я трижды мысленно повторил это, пока девушка вскрывала конверт и разворачивала письмо. Бумага хрустела, запах свежих чернил еще не выветрился, чувствовался даже в здешней пыли.
Мы не в Атанге. Я повторил это еще несколько раз, пока она читала.
Атанг или граница — мы в одной стране, и у нас одни законы. Я не знал, сколько еще смогу молчать.
Наконец она вернула мне бумаги и коротко отсалютовала.
— Аник, — сказала она. — Командир пограничного отряда, четвертый пост.
— Отличные укрепления, — радостно сообщил Джерри.
Аник не взглянула на него.
Укреплений здесь не было. Четвертый пограничный пост с земли выглядел еще более невзрачно, чем с воздуха: несколько низких бараков, пыль, запустение, отряд из ополченцев и женщина-командир.
По уставу она должна была дождаться моего ответа. Но, видимо, за пределами Атанга про устав мало кто слышал.
— Мы просили прислать подкрепление.
Я уже видел, как снова отдаю ей конверт, слышал, как говорю: «Перечитай. Если сложно, я прочту вслух, здесь все написано». Эти слова были так близко, почти на выдохе, — наверное Аник ощутила их.
— Я так понимаю, прислали только вас? — сказала она. Ее взгляд уже не был таким тяжелым, только усталым. — Больше нам никого не ждать?
— Да, — кивнул я. — Но вам прислали больше, чем вы просили.
«Вы втроем стоите двух отрядов», — так нам сказали перед отлетом. Я не собирался объяснять это.
Аник вновь обвела нас взглядом и проговорила:
— Я должна доложить вам обстановку. Пойдемте.
Пока мы шли, напряжение вокруг исчезало: ополченцы вернулись к своим делам, расседлывали лошадей, разговаривали. Враждебность таяла с каждым шагом, и так же таяла, затихала серебристая песня позади, — мое волшебство уходило вглубь земли, лодка засыпала.
Джерри щелкнул зажигалкой на ходу, протянул мне, — но я отмахнулся. Куда бы я ни прилетал, это суеверие было повсюду, — а я меньше всего хотел сейчас услышать, что волшебники не должны курить.
Горы уже поглотили солнце, и сумрак становился все глубже. Сигарета Джерри вспыхивала, как искра костра, и горьковатый дым доносился сквозь запах пыли. Я уже готов был наплевать на чужие суеверия и закурить, но тут мы пришли.
Аник распахнула дверь и сняла газовый фонарь со стены. Пламя зашипело, разгораясь, метнулось за стеклом, и комната наполнилась тенями и светом.
— Знакомо выглядит, — сказал Джерри и затянулся.
Двухъярусные кровати вдоль стен, пол, посыпанный стружкой, — обычная казарма, но почти заброшенная, нежилая.
— Поговорим там. — Аник кивнула на дверь в дальнем конце комнаты и, не дожидаясь ответа, прошла вперед.
Я был уверен — там маленькая тесная комнатка, превращенная в штаб. Стол, заваленный картами, кресло и шкаф, набитый никому не нужными бумагами — конверт с королевскими печатями наверняка отправится туда же.
Но за дверью оказалась веранда — широкая и, наверное, светлая днем, — отблески огня отражались в высоких окнах. На полках выстроились горшки и банки, на столе стояли позабытые кружки. Аник кивком указала на скамьи. Мы сели, а она наполнила четыре стакана темным напитком. Я сразу узнал этот терпкий, но легкий вкус, — можжевеловое вино, такое же, как в Атанге.
На самом деле, не так сильно здесь все и отличалось.
Аник смотрела на меня выжидательно, и я сказал:
— Я Эли, королевский волшебник. Это Джерри, стрелок нашего отряда. — Джерри приветственно махнул рукой и наконец-то затушил окурок в одной из пустых чашек. — А это Рилэн, он управляет нашей лодкой. — Аник все еще молчала, но смотрела внимательно, и я пояснил: — Мы можем перемещаться по воздуху, очень быстро. И у меня есть разные… разное волшебное оружие.
«У меня есть разные песни», — вот что я хотел сказать.
Аник покачала головой.
— Вы должны понимать… — Она говорила медленно, я почти видел, как она примеряет, отбрасывает и выбирает слова. — Никто не думал, что пришлют кого-то… связанного с магией. В столице, наверное, проще, но тут… народ до сих считает, что людям магия чужда.
«Магией занимаются враги, люди этим не занимаются!» Я слышал это много раз. В Атанге не меньше, чем в других местах. И чем младше я был, и чем слабее — тем чаще слышал. Нима слышала это до сих пор. Может быть и из-за этого она не стремилась покинуть Рощу.
— Как вовремя об этом зашел разговор, — сказал Джерри и залпом допил вино. — Можно еще вспомнить, что врагом может оказаться каждый, любой из нас.
Каждый, любой. Мы все знали это с детства — темный народ смешался с нами, многие сотни лет живет среди нас неузнанным, и в каждом доме, в каждой семье может таиться враг. Детей могут подменить в колыбели, и даже в королевском роду могут быть враги. Они сокрыты, живут как мы и ничем не выдают себя, и только когда настанет день войны, мы узнаем правду.
Мне было страшно, когда я впервые узнал об этом. Но это было давно. Страх мешает жить, я избавился от него, как, наверное, и каждый из нас.
— Зачем сейчас об этом? — спросила Аник. Она смотрела на Джерри и голос ее был таким же жестким, как и взгляд. — Пока вы в столице рассуждаете о том, что может случиться, враги уже нападают на нас открыто!
— Расскажи, — попросил я.
Аник вздохнула, на миг закрыла глаза, и заговорила вновь:
— Нападения на приграничные деревни. Каждую ночь. Цель выбирают без явного плана. Это может быть деревня, на которую нападали вчера, или та, на которую не нападали никогда. Никаких грабежей и никаких требований. Незнакомое оружие, сильные взрывы и тяжелые ранения — почти никто из раненых не выжил. Никто не видел нападавших — только тени и огни в небе. Они прилетают всегда по ночам. Мы разбились на отряды и патрулируем, но нас слишком мало. — Она вновь замолкла на мгновение, потом качнула головой и договорила: — Последние две ночи нападений не было. Видели белые вспышки в небе, но никто не напал.
Мысли, запыленные долгой дорогой, снова стали ясными, рвались на волю, а в груди звенел и разгорался азарт. Сколько я себя помню — я мечтал летать. А с тех пор, как покинул Рощу — я мечтал сразиться с врагами открыто.
— Мы тоже можем летать, — усмехнулся я.
— Уже стемнело, — сказал Рилэн. — Вылетаем?
Я кивнул и поднялся из-за стола.
Даже отсюда я чувствовал, как лодка просыпается и рвется в небо.
4
— Почему ты так торопишься? — спросил Лаэнар. — Еще только стемнело.
Я не могла остановиться — шла быстро, почти бежала, и Лаэнар не отставал от меня ни на шаг. Его сердце все еще билось в такт с моим, в словах было мое дыхание, а наши мысли смешивались, сплетались друг с другом. И я торопилась, чтобы не утерять это чувство — отправиться в битву сейчас, когда Лаэнар был моим продолжением. Чтобы мы были как две руки, держащие меч.
Не замедляя шага, я поймала его ладонь и сжала крепко.
— Я тороплюсь, потому что ты со мной.
— Я всегда с тобой, — ответил он.
Этот путь был слишком долгим — мы могли бы оказаться в ангаре почти мгновенно, влететь по отвесному колодцу, но эти пути были запечатаны, они откроются, когда начнется битва. Поэтому мы спустились на нижний уровень, где никто не жил постоянно. В коридорах было тихо, нам встретились лишь несколько младших, слабых звезд, — и сразу отступили в сторону, освобождая дорогу.
Стены, пронизанные решетками и иссеченные скобами лестниц, изгибались, смыкались над головой. Гул механизмов здесь был совсем близким, а магия отступала и пряталась за запахом металла. Мы словно бы оказались внутри гигантской машины.
Я тысячу раз ходила этим путем, и каждый раз мечтала о том времени, когда распечатают колодцы, и все пути в городе станут свободными.
Коридор замыкали ворота — на их створках полосы и блики переплетались, показывали небо. И глядя на металлический рисунок созвездий, я знала, что Лаэнар прав, — еще только стемнело.
— Арца!
— Лаэнар!
Мы назвали свои имена почти одновременно, и ворота разошлись — но не полностью, так чтобы могли пройти лишь двое.
Внутри ангара гуляли ветра. Из решеток вырывались потоки, текли и смешивались. Теплые кружились и уходили в высоту к далеким сводам, куда не дотягивался свет белых ламп. Холодные потоки стлались к полу, делали каждый шаг быстрее и легче.
Я невольно подняла руку, и крылья раскрылись за спиной, сила потекла в них. Ботинки ощетинились хвостовыми перьями, и я едва не взлетела, — каждая струя воздуха и каждый отблеск на стенах звали меня ввысь.
Здесь я впервые надела крылья, здесь я училась летать.
Машина ждала нас — черная капля среди множества механизмов и форм, песчинка в огромном ангаре. Но она притягивала взгляд — глубокой темнотой и силой, неотличимой от силы Мельтиара, от силы каждого из нас. Как и я, машина была готова взлететь — ее дрожь отдавалась в полу, а в черных бортах не отражался свет.
Мы подошли, и борт раскрылся. Я запрыгнула внутрь, надела шлем, стекло с тихим щелчком опустилось, закрывая лицо. Мир изменился. И как всегда в первый миг я не могла различить ничего, кроме красных контуров и мешанины теней и света — но этот миг прошел, и я стала видеть ясней, чем обычно.
Амира и Рэгиль уже были здесь, сидели впереди, их руки скользили по панелям управления, огни вспыхивали и гасли от прикосновений. Лаэнар опустился рядом со мной, застегнул шлем.
— Готовы? — спросил Рэгиль.
— Да, — кивнул Лаэнар. — Летим!
Чернота стен, как и чернота шлема, стала прозрачной, — машины, ждущие своего часа, люди в ангаре, каменные своды, решетки и лестницы, — все они красными контурами проступили снаружи, за сумрачной дымкой стекла. И выход превратился в огромную шестеренку, очерченную огнем, — она поворачивалась, раскрывая стену, выпуская нас.
В такие мгновения я завидовала пилотам: только они могут по-настоящему ощутить, как машина отрывается от земли, становится снарядом, несущимся ввысь. Они ощущали и направляли полет, — а я чувствовала только силу, переполняющую нас всех, видела, как на нас падает небо, расчерченное сеткой координат, а внизу проносятся бордовые контуры земли.
— Куда? — спросил Рэгиль.
Амира подняла руку и перед ней вспыхнули разноцветные точки — они были похожи на несуществующее созвездие, но никогда не поднимались в небо и горели только от нашего огня. Это была карта вражеских поселений, и Амира наугад указала на одно из них.
— Мы там были в прошлый раз, — проговорил Рэгиль. — Тот человек был именно там. Может быть…
— Тем лучше! — прервал его Лаэнар. — Летим туда!
Красные контуры под нами смазались, стали неразличимо-быстрыми, земля проносилась как ураган. А затем машина нырнула, развернулась, теряя скорость, и я увидела цель.
Все поселения возле гор были похожи — как будто в них жили одинаковые люди, с одинаковыми мыслями. Низкие дома светились тускло, но у края селения теснились и двигались алые пятна, — я знала, там загон криворогих баранов, украденных у гор и запертых в неволе.
Машина сделала еще один круг, и я увидела людей, — их контуры горели ярче всего. Один замер посреди улицы, закричал что-то, глядя вверх. Машина донесла звук с земли, усилила многократно, но я не разобрала слов.
Мы невидимы, мы стремительны, мы почти бесшумны — но не можем скрыть ветер, он несется от нашей машины как прилив.
Враги уже знают, чего ждать.
— Пора! — сказал Лаэнар.
Машина зависла. Борта распахнулись, справа и слева, открывая нам с Лаэнаром путь в небо. Крылья вновь призывно дрогнули, но я сдержалась, не дала им увлечь себя, не рванулась навстречу битве.
Оружие было готово, приклад привычно упирался в плечо. Я перевесилась наружу.
Ветер, рожденный нашей скоростью, стих, разбился о землю вдалеке. Меня встретили только обычные ночные потоки: холодные текли с гор, теплые поднимались от земли, и соленое эхо чужих ветров доносилось от моря. Потоки переплетались, кружились, я чувствовала их сквозь одежду, перчатки и шлем, — датчики усиливали это чувство в сотни раз. Все небо было моим.
Но целью была земля.
Лаэнар выстрелил первым — отдача встряхнула машину, белый огонь полыхнул над нами, а внизу загорелось живое, красное пламя. Крыша дома вспыхнула, люди выбегали на улицу, их контуры мерцали, крики наполняли воздух. Мгновение спустя нас настиг жар пламени — у меня не было времени уменьшить чувствительность датчиков, я целилась.
Впереди, там где дома расступались и улица превращалась в дорогу, стояла вышка. Водонапорная башня или сторожевая — неважно. Мельтиар говорил, что я умею находить самую лучшую мишень. Она была сейчас передо мной, в прицеле.
Я выстрелила. Белый свет ослепил меня, отдача толкнула внутрь, и в тот же миг грохот затмил все звуки, чужая сила швырнула машину, и кинула меня обратно, к земле.
Крылья распахнулись, ловя восходящий поток, и, все еще ничего не различая, я взмыла вверх.
— Правый двигатель! — Голос Амиры в шлеме звучал ясно, но перед глазами было лишь мельтешение красных и черных полос. — Подбит!
— Что с приборами? — Я слышала, как мой голос срывается на крик. — Почему темно?
Не дожидаясь ответа, я откинула стекло шлема.
Внизу бушевал огонь. Его ярость и жар текли вверх, перемешивая ветра, унося меня вверх. Башня пылала, потоки огня растекались от нее по деревне. Что бы ни хранилось в этой вышке, оно вспыхнуло, как масло.
Раскаленный восторг захлестнул меня. Я выбрала верную мишень, и, хотя нас атаковали, мы выполнили задание, — напали, принесли огонь и страх, никто не остановил нас.
Я забила крыльями, вырвалась из горячего потока, нырнула вниз, к машине.
Порыв ветра швырнул гарь мне в лицо, и я закашлялась.
Машина была подо мной — она летела, не теряя высоты, но накренившись, и за ней тянулся дымный след.
— Где он? — закричал Лаэнар. — Амира, дай мне свет!
— Возвращайся! — позвал Рэгиль. — Утечка из второго двигателя, нужно возвращаться!
— Амира, дай мне свет!
Из дна и бортов машины хлынул свет — я едва успела нырнуть под луч, задела его крылом, и воздух взрезал выстрел. Лаэнар пронесся совсем рядом, и я ринулась следом.
— Арца! — крикнул Рэгиль. — Верни его!
Я сложила крылья, кинулась вниз, схватила Лаэнара на лету. На мгновение мне показалось, что мы не удержимся, рухнем вместе, но машина развернулась, поймала нас открытым бортом. Мы упали внутрь и, прежде чем стены сомкнулись, я успела увидеть врага — неясную серую фигуру с огромными крыльями. Он коснулся земли и исчез.
— Я почти догнал его, — сказал Лаэнар.
Машина летела запрокинувшись, и мы все еще держались друг за друга, сидели, прижавшись к правому борту. Аварийные огни мигали, все стекла стали черными. Я чувствовала, как где-то глубоко внутри, возле сердца машины, рождается и нарастает дрожь.
— Мы почти потеряли машину, — ответил Рэгиль.
Я хотела быть такой же спокойной и сказала:
— Но мы выполнили задание на этот раз.
5
Еще до того как мы увидели зарево пожара и почувствовали дым во встречном ветре, я знал — мы опоздали.
Волшебство нельзя скрыть, его следы как волны, и лодка качалась на них. Я смотрел на небо, на ясную звездную россыпь, и видел как нас сносит невидимое течение, — с каждым мигом мы все дальше отклонялись от заданного пути. Отзвук чужой магии влек лодку, и я не мешал ей.
Я пытался понять, различить песню, оставшуюся в воздухе. Почти не удерживая весло, глядя в небо, я слушал, но отзвук был неуловим. В нем чувствовалась сила — холодная, как волшебство живущее в самой глубине моего оружие, — и стремительная легкость, зовущая лодку ввысь. Было что-то еще, но я не мог соединить звуки, не мог повторить песню, и не понимал.
Но другую нить волшебства я чувствовал ясно — она была знакомой, сумеречно-серой, но не пела, только шелестела еле слышно. Я знал этот шорох.
Он никогда не проникал в Рощу, но часто был слышен на улицах Атанга, во дворце и в казармах. И без труда можно было отличить тех, от кого он исходил, — каждый слышал о них, они были всем знакомы.
Никто в Роще не хотел говорить со мной про эту шелестящую, пепельную магию, и только учитель сказал однажды: «Это не волшебство. Не называй это так».
— Мы опоздали, — сказал Джерри, глядя вперед, на багровое небо.
Я бросил весло, и лодка качнулась, потеряла путь, не знала, какой поток ей ловить. Я слышал, как скрипнули рычаги — Рилэн пытался удержать нас на плаву, и поэтому я крикнул:
— Вниз!
Он ответил что-то — ветер унес слова — но послушался. Мы рухнули, как камень в воду, магия и ветер кругами понеслись прочь. Звезды кружились над нами, мелькали черные горы и озаренный пожаром горизонт, — и на миг все заслонила тень. Она метнулась над нами, как огромная птица и скрылась, но я успел вновь ощутить шелестящий звон, — он был сейчас горячим, как зола на углях.
Я рванул весло, и лодка вздрогнула, подбросила нас и зависла у самой земли. И пока она медленно, миг за мигом опускалась, я закричал:
— Атанг! Мы из Атанга!
Киль коснулся земли, и лодка, все еще полная полетом, медленно накренилась, повалилась на бок. Джерри рванулся наружу, но я успел схватить его за плечо.
— Не стреляй, — сказал я. — Это всадник, это не враги.
— Ты так уверен, — пробормотал Джерри.
Только сейчас я понял, что сжимаю оружие — не заметил, как выхватил его. Hе стоило встречать всадника с жезлом в руках — но неумолчная песня стали придавала мне сил.
Джерри наклонился, нашарил что-то на дне, еле слышно ругаясь, щелкнул зажигалкой. Огонь вспыхнул, погас до крохотной искры, а потом разгорелся вновь. Джерри поднял лампу и выбрался из лодки.
Мы приземлились среди скал, — дрожащий свет выхватывал острые грани, камни под ногами, одинокое дерево, его корни, крошащие землю.
— Могли разбиться, — сказал Рилэн.
Было тихо, лишь шорох ветра и треск огня за стеклом лампы. Но я знал, что всадник рядом, не было смысла прятаться или искать его в темноте. Поэтому я повернулся туда, где серый шелест мерцал яснее и повторил:
— Мы из Атанга. Нас прислал король.
Джерри поднял лампу, свет качнулся, лег по-другому. Тени стали тоньше, распались, как порвавшаяся сеть, и навстречу нам шагнул человек.
Это был всадник, я не ошибся.
Его лицо и одежда были в копоти или в грязи, а огромные крылья топорщились как нескладный плащ, деревянный каркас выпирал сквозь прорехи ткани. Но шелест струился вокруг этих крыльев, обволакивал руки, держащие оружие — я точно видел, что это всадник.
Он был выше меня, но едва ли старше — больше я ничего не мог разобрать среди качающихся отблесков и теней.
— Королевская гвардия, — сказал он. Голос у него был такой же, как и лицо — запятнанный копотью. — Вас прислали за мной?
— Если вот это ты устроил, — усмехнулся Джерри, и указал на север.
Зарево там угасало — или его заслонили скалы.
— Нет! — горячо возразил всадник и шагнул вперед. — Я пытался остановить это!
Он все еще сжимал обеими руками ружье — оно было похоже на подделку, деревянное, стянутое полосами темного металла. Никто не мог стрелять из него, только всадники. В нем тек пепел, готовый в любой миг обратиться в пламя, — я слышал его песню.
«Не называй это волшебством», — сказал мне тогда Зертилен. Но я не знал, как еще это назвать.
— Они прилетают каждую ночь, — продолжал всадник. — Издалека их лодка похожа на вашу. Но не вблизи, поэтому я не напал на вас.
— Кто они? — спросил я и тут же пожалел об этом.
Я должен был сначала спросить: «Кто ты?»
— Демоны, — ответил всадник.
Он подошел совсем близко, и Джерри посветил ему в лицо. Всадник зажмурился на миг, но тут же открыл глаза и продолжил:
— Во всех деревнях уверены — это ночные демоны. Им ничего не нужно, они хотят только разрушать. Я не знаю, откуда они прилетают, но сумел остановить их, дважды.
Его глаза лихорадочно блестели, голос был неровным и быстрым — как у того, кто слишком часто курит синий дым, или почти дошел до истощения и знает, что может не успеть договорить.
— Во всех деревнях уверены? — тихо повторил Рилэн. Он стоял, прислонившись к лодке, и в его словах было эхо песни полета. — Ты всех здесь знаешь? А нам про тебя никто не сказал.
— Вот именно, — подхватил Джерри. — Кто ты такой?
Я хотел вмешаться, но не успел, всадник ответил почти мгновенно:
— Меня зовут Тилиниэн Эрил Амари.
— Как?! — воскликнул Джерри.
Я засмеялся.
— Тин, — сказал всадник. — Можно звать так.
Мы теряли время. Еще можно было отыскать врагов, догнать их.
— Полетишь с нами, — сказал я. — Залезай в лодку.
Всадник отступил, шелестящая песня вокруг него стала жарче, но тише, — я чувствовал, он готов исчезнуть, снова стать тенью.
— Мне нельзя появляться там, где бывают всадники, — сказал он. Его слова бежали еще быстрей, догоняли и кромсали друг друга. — Я нарушил устав, я изгнанник.
Я не знал их устава. Он был тайной, как и не-волшебство, дававшее всадникам силу.
Но в чем бы ни провинился этот человек, он дважды остановил врагов.
— На границе всадников нет, — сказал я. — Ты нигде их тут не встретишь. Полетели.
— Вот именно, — кивнул Джерри. — Тут и солдат нормальных почти нет. — Он махнул рукой и добавил: — Я Джерри. Это Рилэн. — Рилэн отсалютовал и запрыгнул в лодку, склонился к рычагам управления. — Это…
— Я узнал, — прервал его всадник. — Это Эли, гвардеец из Рощи.
Я поморщился. Я королевский волшебник, а не гвардеец из Рощи — но спорить об этом глупо.
— Залезай в лодку, — повторил я, и на этот раз всадник послушался.
6
Я смотрела, как Амира ходит вокруг машины, касается ее, отходит и возвращается вновь. Рэгиль стоял рядом с нами, наблюдал за ней. Когда мы приземлились, он прижал ладонь к борту — датчики у него на запястье мигнули красным и зеленым светом — и молча выбрался наружу. Теперь мы ждали, пока Амира закончит слушать машину.
Мои глаза болели от копоти, волосы пропитались дымом пожара, и мне хотелось скорее уйти из ангара. Отстегнуть крылья, смыть следы битвы, заснуть, — видеть сны о полетах и битвах, или просто скрыться во тьме до пробуждения.
Но я не могла уйти.
Пока машина мчалась обратно, и цифры на стенах показывали срок жизни двигателя, — моя мысль стала сияющей струной, метнулась к Мельтиару. В этой струне была пылающая деревня, враг и наша машина, подбитая, летящая назад. Ответ был без слов — едва коснулся сознания, быстро и легко — Мельтиар понял меня, он ждал нас.
Наверное, все мы позвали его по пути домой.
Он знал, что случилось, но все равно мы должны были пойти к нему, рассказать о полете. Мы делали так всегда. Это было как ритуал.
Амира отошла от машины и покачала головой.
— С ней все в порядке. — Она всегда говорила о машине как о человеке, как об одном из нас. Иногда я завидовала Амире, но не сейчас. — Но оба двигателя надо менять… Завтра мы не сможем полететь.
— Это и так было ясно, — проговорил Рэгиль. Он взял Амиру за руку и потянул к воротам. — Пойдем.
Амира кивнула. Она не снимала шлема в полете и не глотала дым — но глаза у нее были красные.
— Нет, — сказал Лаэнар.
Я обернулась к нему.
Наверное, сейчас мы с ним были особенно похожи, — перепачканные в копоти, в обожженных доспехах, с оружием и крыльями. Он был моим отражением, — но я не понимала, о чем он говорит.
— Я не пойду к Мельтиару, — сказал Лаэнар.
Мои мысли сейчас горели, вспарывали усталость, взлетали и дробились. Я слышала свой голос, срывающийся и горячий, — «пойдем», «мы должны», «он ждет нас», — но слова звучали внутри, не могли вырваться наружу.
Между нами был всего один шаг, и я рванулась вперед, схватила Лаэнара за плечи, словно мы все еще были в воздухе и могли упасть.
— Мы с Амирой отвечаем за машину, — сказал Рэгиль у меня за спиной. — Наша вина, что с ней что-то случилось.
— И мы сожгли деревню. — Я старалась говорить также спокойно, как Рэгиль, но знала — не получается. — Мы выполнили задание.
— Не в этом дело! — Лаэнар вырвался из моих рук, остался только след ярости в ладонях. — Мы не справились с врагом! С первым настоящим врагом! Что мы скажем? Что мы ни на что не способны до сих пор? Я не пойду!
— И обязательно кричать об этом?
Я обернулась на незнакомый голос, и тут же склонила голову, опустила руки.
В ангаре редко бывали старшие звезды, но тот, кто заговорил с нами, был много старше нас, возрастом и, быть может, и силой. Я не знала его имени, но он мог быть одним из равных Мельтиару.
— Не бойтесь.
Я подняла глаза. Незнакомец был в черной одежде, как любой из предвестников Мельтиара, но за спиной струился серый плащ, похожий на огромные сложенные крылья.
Я знала, как выглядят враги, наблюдала за их жизнью через чаши предсказателей. Я видела их оружие, я знала, с кем мы будем сражаться.
У этого человека были крылья всадника.
Темный всадник. Я не знала, что мы так глубоко проникли в тайны врагов. Не знала, что старшие звезды живут среди всадников.
— Чьи вы предвестники? — спросил он, и было ясно — он знает ответ.
— Мельтиара, — тут же ответил Лаэнар.
Всадник кивнул.
— Как и я.
— Правда? — Мы с Лаэнаром спросили это хором, и я слышала эхо своего удивления в его голосе. Мы снова стали отражениями друг друга.
— Мы все были предвестниками войны, прежде чем стали предвестниками Мельтиара, — ответил всадник и взглянул на Амиру: — О чем ты хочешь спросить, дитя?
Амира все еще держала Рэгиля за руку, но стояла неподвижно, словно в строю. Крылья приподнялись у нее за спиной, на них мерцали и дрожали блики света. И когда Амира заговорила, точно также дрожал ее голос.
— Ведь ты… знаешь о всадниках все, правда?
Он смотрел на нас серьезно и спокойно, и под этим взглядом я чувствовала себя девочкой, впервые одевшей крылья. Наверное, он так и видел меня. Мне шестнадцать лет, я никогда не была предвестником войны, всегда была предвестником Мельтиара.
— Правда, — сказал всадник. — Я вхожу в их высший совет.
Я знала — ему незачем обманывать, и все же не могла поверить.
Самые опасные противники в грядущей войне — это всадники. Сотни лет назад они уничтожили нашу жизнь и забрали землю, отдали ее людям, лишенным силы. А теперь мы проникли в самое сердце их тайны, к источнику могущества.
Мельтиар говорил: «Сражайтесь так, будто каждый бой — последний». Наверное, поэтому мы не знаем, как близка победа.
— Мы встретили сегодня всадника, — выпалил Лаэнар.
— Здесь? — Темный всадник нахмурился, повернулся к нему. — В горах?
— Да, — кивнул Лаэнар. — Мы летаем вдоль границы, наше задание — сеять страх в селениях врагов. Но на нас напал крылатый враг, он подбил нашу машину, поэтому…
— Он был один? — спросил темный всадник. Его голос стал отрывистым и жестким.
Я переглянулась с Лаэнаром. Я помнила выстрел, вспышку, удар и крылатую тень.
Я кивнула.
Лаэнар покачал головой.
— Вы не знаете, — сказал всадник. — Они живут на побережье и в столице, никогда не приезжали сюда, а вы даже не знаете, один он был или нет. Это вы сжигаете деревни?
— Это наше задание, — ответила я.
Я надеялась, что крылья не раскрываются у меня за спиной, а голос не дрожит, как у Амиры. Пусть он из старших звезд, пусть он знает врага лучше нас, но мы не просто предвестники, мы самые яркие звезды Мельтиара. Мы не склоняемся ни перед кем, кроме него.
— Ваше задание — пугать поселенцев? — Темный всадник смотрел на меня. Его глаза были светлыми, выцветшими от времени или магии, слишком часто затоплявшей душу. Он смотрел на меня несколько мгновений, а потом повторил мои мысли: — Вы звезды, предвещающие приход Мельтиара. И ваша задача — смести все преграды на его пути. Вам дали задание, и у вас есть препятствие, есть враг, почему вы не разузнали все о нем?
— Но Мельтиар не говорил…, - тихо возразила Амира.
— Он и не должен был, — ответил темный всадник. — Узнайте о своем враге все, что сможете, и тогда вы по-настоящему выполните задание. Идите.
Он развернулся. Я смотрела ему вслед, на серые крылья, плащом стелящиеся по черному полу.
Покров тайны — вот наша главная сила. Но сделать невидимой машину, внезапно появляться в небе — мало. Он прав. Мы никогда не покидали город, но он прав. Каждый из нас может войти в дом врага и узнать все секреты. Каждый из нас.
— Пойдем, Арца! — позвала Амира.
У ворот дежурила незнакомая девушка. Она касалась пульта на стене, огни вспыхивали и гасли под ее пальцами. Когда мы подошли, она обернулась и проговорила:
— Мельтиар сказал, чтобы вы пришли завтра, сейчас он там. — Она махнула рукой вверх.
Там. Где-то наверху, — может быть, туда можно взлететь, а может быть нет, и как он сказал, так мы и должны сделать. Прийти завтра.
У нас есть время.
— Если мы не можем пойти к Мельтиару, — растеряно проговорила Амира, — как же нам разузнать про этого всадника?
Мы тайна, мы страх, мы внезапный удар. Но чтобы действовать, нам не нужна машина и ночь.
— Я знаю как, — ответила я.
7
Я во сне.
Знаю об этом, ведь я не в обычном сне.
За спиной ветер, он сумеречный и легкий, он говорит со мной, как человек. Я слушаю его, говорю с ним, и мир меняется, течет, показывает мне то, что я должен увидеть. Я внутри видения.
Внутри нашей с Нимой тайны.
Нима близко, я слышу ее смех, различаю слова, но они ускользают и теряют смысл — ветер заслоняет ее от меня.
— Смотри, — говорит ветер. — Сюда причалили первые корабли.
Я высоко в небе, воздушные реки струятся сквозь меня, не касаясь. Подо мной земля — сумеречно-серая, как небо, как ветер, как я. Черные горы тенью вырастают из земли, движутся и разбиваются о берег. На море шторм, волны бушуют и пенятся, рвутся к земле. Море сильнее гор, оно сокрушает их. Воздух теперь полон соли.
Я хочу петь, я хочу лететь туда.
Но это сон.
— Нет, — отвечаю я. — Первые корабли причалили южнее Атанга.
— Здесь. — Ветер держит меня за плечи, заставляет смотреть вниз. На серебристой земле вырастает селение, полузаброшенный пограничный пост. Я сплю в одном из этих домов и помню об этом. — Здесь жили люди звезд, здесь была первая битва.
— Нет, — повторяю я.
Ветер указывает вниз.
Подо мной вспыхивают звезды. Они сияют осколками хрусталя, разгораются все ярче, земля становится все темней. Ветер течет между ними, превращается в свет, застилает все ослепительной сетью.
Сеть звенит, поет звуком ветра и голосом металла.
Песня флейты, голос раненой птицы — зовет меня, и тонет в грохоте шторма.
Я лежал, глотая воздух, пытаясь вспомнить все, что я увидел во сне, повторить каждое мгновенье и каждое слово. Меня выбросило в явь, швырнуло обратно в пыльный барак, в оковы тела.
Обычный сон рассеивается постепенно, но я вернулся не из обычного сна.
Я мысленно повторил сон трижды — слово за словом и мгновение за мгновением — и только тогда открыл глаза.
Потолок был слишком близко — я спал на двухъярусной кровати. Не удержавшись, я протянул руку, коснулся досок над головой. Наощупь они были такими же, как и вся явь вокруг, — теплыми и пыльными. Пыль плясала и колыхалась в воздухе, в солнечных лучах.
Солнце уже высоко. Нима, наверное, вернулась домой, развешивает пучки трав над крыльцом. Или сидит с учителем возле ручья. Или…
Я собрался с силами и слез с кровати.
Сны-видения не дают отдохнуть ни душе, ни телу. Я всегда чувствую себя потом так, словно не спал, а ходил где-то много часов. В каком-то смысле это правда.
Я хотел рассказать свой сон, но Нима была в Атанге, за стенами Рощи. На лодке туда лететь несколько часов, а скакать верхом — гораздо дольше. И мои слова не могут преодолеть этот путь — сколько мы с Нимой ни пытались, я не мог услышать ее и не мог передать ей свою мысль. В Роще говорили, что на это волшебство у Нимы не хватает сил.
Нимы здесь нет, а больше я никому не могу рассказать.
Когда я наконец вышел из дома, солнце уже пересекло зенит.
— Я думал идти будить тебя, — сказал Джерри. Он сидел на ступеньках, дым сигареты таял в пыльном воздухе.
Я опустился рядом с ним, нашарил в кармане сверток, наугад вытянул сигарету. Джерри щелкнул зажигалкой.
Мне попался желтый дым — с каждой затяжкой мысли становились все спокойнее, все яснее.
Чтобы понять сон, мне не обязательно рассказывать его кому-то.
— А где… — Я запнулся, вспоминая имя. — …Тин?
Ночью, когда мы вернулись, ополченцы обступили лодку. Факелы трещали и бились на ветру, Аник расспрашивала, а всадник отвечал. Я ушел спать, а они все еще говорили.
— Поехал с ними. — Джерри стряхнул пепел. — Вроде как дневной патруль.
— Аник согласилась его взять?
«Вы в первый раз вылетели и сразу привезли неизвестно кого!» Эти слова я хорошо запомнил.
— Ну, — усмехнулся Джерри, — она ругалась, что у него дырявые крылья. Но ему даже дали коня.
Я взглянул на небо. Оно было чистым, лишь с востока тянулись первые облака, прозрачные и легкие, как обрывки тумана. Первые знаки осени, в столице они ощутимей, чем здесь.
При свете дня пограничный пост уже не выглядел заброшенным, — я видел дорожки, протоптанные от барака к бараку, лошадей, пасущихся вдалеке. Слышал неразличимые обрывки разговора где-то рядом, чувствовал запах армейской кухни, мешающийся с запахами пыльной земли и диких трав.
Не так уж сильно пограничный пост отличался от казармы в Атанге.
Я затянулся и спросил:
— Где у них кухня?
— Там.
Джерри указал налево. Дорожки скрещивались, и одна из них вела к стоящему на отшибе дому. Над ним клубился дым, полупрозрачный, тающий в чистом небе. Глупо думать, что здесь все как в Атанге. Должно быть здесь топят деревом, а газа едва хватает на светильники.
— Ты лучше поторопись, — продолжал Джерри, — а то сейчас этот дневной патруль вернется и сметет там все.
Я кивнул и затоптал сигарету. Вкус желтого дыма еще не угас, теплом отзывался в кончиках пальцев, окутывал мысли, вел их легко и плавно.
— А почему они днем патрулируют? — спросил я. — Говорили, что все нападения были по ночам?
Джерри засмеялся, махнул рукой в сторону гор.
— Я сам проспал все, — сказал он. — Но вроде наблюдатель заметил что-то в небе, и они решили проехать по деревням, проверить.
Я почти знал, что хотел рассказать мне сон. Если я останусь здесь, если буду петь и слушать отзвуки давнего волшебства, сотни лет назад занесенного пылью, заросшего травой, — я пойму. Если первые корабли причалили здесь, то я найду здесь что-то.
Но какая бы магия не таилась тут, невидимая и забытая — это подождет. У нас были более важные дела.
Я поднялся и сказал:
— Найди Рилэна, пусть готовит лодку.
— Слетаем посмотрим сверху? — спросил Джерри.
— Да, — кивнул я и отправился на кухню.
8
Рэгиль заставил меня пойти спать, но сон долго не приближался ко мне, я лежала и смотрела в темноту. Напряжение и тревога дрожали в каждой мышце, а в памяти звенели наши голоса, снова и снова вспыхивали слова и фразы.
Мы вчетвером полночи просидели в комнате Лаэнара, говорили о том, что нужно делать, — спорили и соглашались, решали, как лучше поступить. Было темно, нам светил лишь красный ночник над дверью, и все жесты казались особенно резкими, каждое слово вспарывало воздух. Мы были словно дети, играющие в скрытых. Но мы уже не дети. И я в самом деле отправляюсь к врагам, пусть и ненадолго.
Лаэнар пытался возразить мне, говорил: «Нет, пойду я». Но Лаэнар как обнаженный клинок, он не сможет скрыться. Из нас лучше всех это удалось бы Амире — никто не усомнился бы в ней — но Амира и Рэгиль должны чинить машину.
«Я пойду с тобой», — говорил Лаэнар. Мне хотелось, чтобы он был рядом. Мы могли бы сказать: «Мы брат и сестра, потерявшиеся на горных тропах», — но мы уже слишком взрослые для этой сказки. Я должна идти одна.
Мы спорили долго, но все согласились со мной. Даже сон наконец согласился со мной, отдалил голоса и мысли, погрузил в темноту.
Сновидения пролетели мимо, не коснувшись, и я проснулась до того, как прозвучал сигнал.
Мы собрались в зале скрытых.
Я знала то, что знают все, — то, что повторяют каждому с раннего детства. Скрытые живут в городах врагов, дышат одним с ними воздухом, едят одну пищу, работают бок о бок с врагами — ничем не выдают себя, но узнают тайны, одну за одной. И, когда начнется война, откроются, ринутся в бой. Враги знают об этом, сотни лет знают об этом, но ничего не могут сделать, только боятся и подозревают каждого.
Враги не могут проверить, кто перед ними, — ведь даже прикасаясь к нам, они чувствуют лишь тепло кожи. Не могут ощутить чувства другого человека, не могут понять, правда в его словах или ложь.
Я знала все это, как знала и язык врагов — его слова опавшими листьями кружились позади моих мыслей, и я надеялась, что не запнусь, не позабуду чужую речь, — но в зале скрытых я была впервые.
Мы звезды Мельтиара, мы воплощение атаки. Когда придет время, мы вспыхнем над столицей врагов, уничтожим все на своем пути. Нам незачем скрываться.
Незачем — но я могу, и у меня получится.
Лаэнар, Амира и Рэгиль ждали меня у входа.
— Я все нашла, — сказала Амира.
Она провела меня по лабиринту столов и стеллажей. Здесь было много людей — они смеялись и разговаривали, переодеваясь. Лишь некоторые замолкали — я чувствовала их удивленные взгляды.
Одежда, которую нашла Амира, пахла дымом. Я разделась, оставила только крылья, и осторожно натянула чужие вещи, одну за одной. Ботинки стиснули хвостовые перья — те задрожали, готовые вспороть грубую кожу, вырваться наружу, но я не позволила им. Крылья были мне послушны — сложились, стали плоскими, прижались к спине. Никто не разглядит их под широкой крестьянской рубашкой.
Я застегнула накидку у горла и попыталась расправить складки. Ткань была шершавой, цвета песка и пыли, и то там, то тут — следы огня.
— Еще не поздно… — Амира запнулась, не договорила.
Ее пальцы скользили в моих волосах, вплетали серебряный шнур.
— Все будет хорошо, вот увидишь, — пообещала я.
Амира обняла меня, стиснула так крепко, что я чувствовала, как вспыхивают и гаснут ее мысли. Ее крылья вздрагивали в такт ударам сердца, и позади каждого удара трепетал страх.
— Арца, я буду ждать, — прошептала Амира. — Каждую секунду буду слушать, я услышу, почувствую, мы успеем, если…
Ее страх проникал в меня, холодными кристаллами падал на дно души. Поэтому я не позволила договорить, — отстранилась, сжала ее запястья и сказала:
— Я обещаю. — Искры страха уже растворились в крови, но не исчезли. Ледяной узор поднимался от сердца, оплетал руки. Мне нужно было договорить, прежде чем он коснется ладоней и достигнет кончиков пальцев. — Я все узнаю и вернусь сегодня, когда сядет солнце.
— А если ты не успеешь все узнать сегодня? — тихо спросила Амира.
— Тогда я вернусь с тем, что узнаю, — сказала я и разжала руки.
Амира вздохнула. Мгновение она стояла неподвижно — должно быть готовилась возразить, убедить меня — а потом качнула головой и вновь принялась сплетать серебряный шнур с моими волосами.
— Он поможет тебе, — ответила Амира на мой молчаливый вопрос. — Это помощь для тех, кому трудно скрыться. Тебе будут верить, в тебе не будут сомневаться.
Да, Амира легко могла бы стать скрытой, она даже знает об этом больше всех нас. Но она нужна тут.
Пока мы возвращались через зал, пока шли по коридорам и поднимались по спиральной лестнице — я привыкала к чужой одежде, старалась идти легко. Но каждый шаг отзывался болью, — я сжимала пальцы ног, не давала перьям шелохнуться. Я словно бы заново училась ходить — лестница, по которой я пробегала столько раз, стала бесконечной, ступени уходили в немыслимую высь.
Наконец они кончились.
Мы стояли на дне колодца. Он был распечатан до нашего рождения или не запечатывался никогда — гладкие стены уходили вертикально вверх, и над головой сиял крохотный круг неба, оно казалось ослепительно-белым отсюда.
Восторг раскрылся в сердце, слился с моей силой и хлынул наружу, смывая страх. Крылья дрогнули, готовые раскрыться, разорвать чужую одежду, поднять меня вверх, выбросить в дневное небо. Но я удержала их — я не могла сейчас лететь.
— Я проверил плоскодонку, — сказал Рэгиль. — Полетал на ней утром, поставил экран. Даже если ее заметят, то не успеют разглядеть, что это.
Плоскодонка, наша первая машина, мы летали на ней еще детьми. Я почти забыла о ней, но Рэгиль и Амира помнили — навещали ее в ангаре, следили за ней. Ангар не мог открыть нам ворота днем, но Рэгиль вылетел затемно, и теперь плоскодонка ждала нас наверху, возле колодца.
Она отвезет меня к врагам.
— Ты уверена? — спросил Рэгиль.
Я знала, о чем он.
— Уверена, — кивнула я. — Отвезите меня, но возвращаться за мной слишком опасно. Я вернусь сама.
Амира взглянула мне в глаза и сказала, почти глотая слова:
— Помни, Арца, ты обещала.
Она шагнула в сторону, распахнула крылья, и в тот же миг понеслась вверх — все быстрей и быстрей, по невидимой спирали, черная искра в сияющем колодце.
Лаэнар и Рэгиль обняли меня с двух сторон, и рванулись следом, в ждущее нас небо.
9
Здесь, в высоте, среди ветров, внутри звука полета, — легко забыть о земле, о городах, о людях и цели. Стоило закрыть глаза — и сон вспыхивал тысячью осколков, чужая песня пробивала навылет душу. Я пытался не думать об этом, хотел забыть, — но голос флейты, звучавший в видении, был совсем рядом. Он был тише дыхания, но громче следов магии, над которыми мы пролетали. Он был неизъяснимым, но я почти чувствовал, почти понимал, откуда он струится.
Я потянул весло на себя и велел:
— Вверх!
Лодка рванулась — не открывая глаз я чувствовал, как борется в ней вера в мой голос и покорность рычагам управления. Но она жила моей песней, кренилась вверх, мчалась к небу против встречных потоков.
Я слышал, как гремит что-то на дне, как ругается Джерри.
— Эли, что ты делаешь? — крикнул Рилэн. Его слова пролетели мимо меня обрывками ветра. — Мы не…
— Вверх! — повторил я, и мой крик почти стал песней, окатил лодку, вытолкнул ее из сплетенья ветров.
Пошатнувшись, она выровнялась, движение стихло. Мы уже не летели, мы словно качались на волнах прибоя. Внизу воздушные реки подхватили следы волшебства, несли его прочь, к горам и к морю.
Я открыл глаза.
— Ну ты и дурак, — сказал Джерри. Он все еще держался за борт.
Рилэн вопросительно смотрел на меня, сжимал рычаг высоты, — но я не стал объяснять.
Звук флейты, пришедший из видения, был по-прежнему близко — но все так же недостижим, развеян в небе над головой. Даже если поднимусь еще выше, я не коснусь его.
Я сжал весло обеими руками. Светлое небо, солнце, уже повернувшее в сторону Атанга, черная стена гор, и земля внизу, в неразличимой дали — ни селений не видно, ни дорог, все слилось в единый узор. Холод проникал в тело с каждым мигом, с каждым вздохом.
Мы слишком высоко.
Я погнался за видением и забыл обо всем. Я знаю, так сходят с ума.
Почему Нима не ушла из Рощи вместе со мной? Она всегда знала, о чем говорят мне сны.
Я повернул весло, и лодка скользнула вниз. Мы опускались медленно, круг за кругом. Холод отступал, знакомые ветра возвращались, и с каждым мгновением дышать становилось все легче.
— Ты бы хоть предупредил, — пробормотал Джерри. — По-моему у нас что-то вывалилось…
Опрокинутые ящики валялись у меня под ногами, цилиндры с патронами перекатывались по дну лодки. Я мотнул головой и объяснил:
— Мне показалось.
— Вот поэтому вам и не разрешают курить, — сообщил Джерри. — Вы и так все тронутые.
Я хотел ответить, но Джерри вдруг указал в сторону.
— Смотри!
Лодка разворачивалась, снижаясь, и я успел увидеть лишь черный росчерк на небе, слишком быстрый для птицы. Только что он был, и тут же исчез — так невидимые чернила тают на бумаге, пока ты пишешь слово.
— Ты тоже видел? — спросил Джерри.
Я кивнул.
Звон флейты все не покидал меня, мне было страшно искать чужую магию. Поэтому я освободил жезл — вытащил из перевязи, поднял над головой. Запах грозы коснулся меня, крохотные разряды кололи кожу. Та же магия, что прошлой ночью, мое оружие запомнило ее.
— Летим туда, — сказал я.
Мы опустились уже очень низко, под нами была тропа, она петляла среди черных скал, бежала к сгоревшей деревне. Ветер донес вкус гари — но вкус грозы в моем жезле вспыхнул с новой силой, затмил все ощущения и звуки.
Я перевесился через борт, взглянул вниз.
— Мы здесь вчера подобрали этого всадника, — сказал Рилэн.
Сегодня здесь был кто-то другой. Крохотная фигурка, жмущаяся к земле, закрывающая голову руками.
— Приземляйся! — велел я Рилэну и лодке.
Я пожалел, что сказал это вслух. Подступающее безумие еще не схлынуло, еще держало душу в небе, выше теплых ветров. Лодка знала об этом, и мой голос пробил песню полета, как брошенный камень разбивает гладь воды.
Лодка ударилась о землю, подпрыгнула, опустилась снова, скользя по обрывкам песни. Я с трудом разжал ладони — не заметил, как бросил жезл и вцепился обеими руками в весло.
— Ты точно здоров? — спросил меня Рилэн.
Я отмахнулся и выбрался наружу.
Здесь мы подобрали Тина? Ночью это место выглядело иначе. Было лабиринтом темноты, черных скал и отблесков пожара — а стало широкой тропой, огражденной валунами, петляющей по склону. Земля и камни неподалеку были опалены, словно по ним прошелся огненный смерч — но вчера или сегодня?
На тропе не было никого, кроме нас.
Джерри остановился у меня за спиной и спросил еле слышно:
— Кого ты видел?
— Не знаю, — ответил я.
Я отбросил страх.
Безумие не коснется меня, это сказки для слабых духом. Любое волшебство можно почувствовать — я должен это сделать, прежде чем заговорю или шагну вперед.
Песни, мои и чужие, зазвучали вокруг, в воздухе, в камнях, в глубине земли. Лодка дрожала от полета, плакала о моем видении, хотела вернуться туда, где звенела флейта. Сумеречный след был едва различим — но теперь я без труда слышал его шелест, голос магии Тина. И чужая, незнакомая песня сплеталась петлей в два следа, звучала высоко над головой.
Других следов здесь не было, ни одного.
Я обернулся к Джерри и сказал:
— Я видел человека. Надо поискать.
— Если б на меня сверху что-то падало, — подхватил Джерри, — я бы тоже убежал!
Я оглядел тропу. Здесь было не так много укрытий — обломки скал, гигантские обтесанные водой и ветром камни.
Джерри кивнул в сторону одного из валунов, и я увидел тень и край одежды, почти сливающийся с землей. Я осторожно подошел.
Тот, кто прятался среди камней, был совсем крохотным, — сжался за валуном, накрылся обожженной накидкой, едва приметно вздрагивал, как загнанный в ловушку зверь.
— Эй. — Джерри опустился на землю, перевесился через валун. — Ты кто?
Из-под накидки на миг показалась рука — тонкое запястье, быстрые пальцы — и тут же исчезла, стиснув края грубой ткани. Неразборчивый всхлип — и снова тишина.
— Ты из деревни? — спросил Рилэн. — Не бойся.
— Пожалуйста… — Прерывающийся, едва слышный шепот. — Не надо…
— Не бойся, — повторил я за Рилэном и опустился на корточки. — Что случилось?
Накидка соскользнула — под ней была девушка, еще почти ребенок. Она выпрямилась, цепляясь за края валуна, взглянула на меня. Глаза у нее были темными и расширенными, как от страха или внезапной боли.
— Вы вернулись… чтобы убить меня? — Ее голос срывался, то звенел, то падал до шепота.
— Нет. — Я старался говорить как можно спокойней — но как убедить испуганного ребенка? — Мы сражаемся с врагами. Не бойся.
— Вы прилетели по небу. — Она опустила голову, обхватила себя руками. Волосы у нее были еще темнее глаз, серебряная ленточка среди них мерцала как ручей в горах. — Разве не вы… сожгли все вчера? Вернулись сегодня… Я спряталась, но вы вернулись еще раз…
Она всхлипнула, прижалась к земле.
Я закрыл глаза, пытаясь собрать слова.
Легко думать о войне, пока знаешь о ней из Атанга. Даже пролетая над сожженной деревней я ничего не понимал.
— Мы не враги, — сказал я. — Мы сражаемся с ними. Мы тебе поможем.
— Правда? — Она снова взглянула на меня.
— Конечно! — подтвердил Джерри. — Где твои родители?
Она зажмурилась, мотнула головой. Я боялся — сейчас она расплачется, и никто из нас не найдет нужных слов, не сможет ее успокоить. Но она сказала:
— Никого нет.
Рилэн тронул меня за плечо и тихо спросил:
— Куда же нам ее отвезти? Аник говорила, что все, кто выжил, разъехались по соседним деревням и в крепость…
— Отвезем на пост наш? — предложил Джерри. — Раз Аник тут всех знает, должна найти ее родных.
Я осторожно взял девушку за руки и помог подняться. Ее ладони были ледяными. Сколько времени она провела здесь, на холодной земле? Все утро, весь день? Мы прилетели вчера слишком поздно, и всадник тоже. Никто не пострадал бы, если бы мы успели, если бы мы остановили их.
— Все будет хорошо, — сказал я. — Мы тебе поможем.
Я усадил ее рядом с собой на корму. Она уже не дрожала, сидела неподвижно, вцепившись в край скамейки.
— Как тебя зовут? — спросил я.
Он подняла глаза и еле слышно ответила:
— Арца.
10
Амира была права.
Они верили мне, они не сомневались.
Пока мы летели в их машине — открытой и хрупкой, движимой только магией — я молчала, стараясь запомнить все.
Сила, наполнявшая машину, была незнакомой, неслась неуклонно, на вкус была горькой, как штормовой ветер. Это была сила мага, сидевшего рядом со мной. Его звали Эли, и это имя было таким же сумеречно-серым, как цвет его волос и глаз. Пока Эли вел меня к машине, я чувствовала его тревогу, и знала — он поверил мне и хочет помочь. Но как только он перестал меня касаться, его чувства скрылись, остались только слова.
Враги всегда разговаривают так — словно между ними стоят стены. Но даже сквозь стены можно многое узнать.
Маг был двигателем машины. Я не могла понять, может ли эта пропитанная силой скорлупка, взлететь без него, — магия текла между ними кругами, такая же ясная и стремительная как ветер.
У этой машины был один пилот и один нападающий. Пилот, едва сев на свое место впереди, слился с пультом, передвигал тяжелые рычаги, смотрел в небо, и, казалось, позабыл об остальных. Встречный ветер трепал его светлые волосы.
Как можно летать в открытой машине без шлема?
Нападающий сидел у левого борта, я то и дело ловила его взгляд. Они с магом перебрасывались словами, но я почти не понимала смысла, так несвязаны между собой были их фразы. Иногда нападающий говорил мне что-то утешительное, и я кивала или молчала в ответ.
Я много раз видела в чашах предсказателей войска врагов, и теперь поняла без труда — эти трое из столицы захватчиков. Но никто из них не был всадником.
Но даже если я не найду всадника, я могу узнать что-то о нем. Я думала об этом и готовилась, вспоминала и повторяла про себя чужие слова, пока мы летели мимо нашей вчерашней цели, потом над склоном и дальше — к предгорьям. Меня увозили все дальше. Как я смогу вернуться с заходом солнца? Крылья трепетом отзывались на эту мысль, но я крепко держала их, не давала распахнуться.
Я боролась со страхом, не позволяла ему вновь оплести сердце, — и не заметила, как мы снизились, подлетели к селению врагов. Но, как только взглянула на столпившихся внизу людей, поняла — машина привезла меня прямо ко всаднику.
Враги обступили машину — их было так много, они были так близко, что вряд ли я смогла бы уничтожить их, даже если б в руках у меня было оружие. Я узнала их по одежде — войска, которые мы столько раз видели с высоты, на горных дорогах. Всадник был одет так же, но я не могла перепутать — серые складки крыльев за спиной выдавали его.
Я знала, что нужно делать.
Враги считают самой прочной связью узы крови. Для них потерять кого-то из семьи — все равно что потерять учителя или напарника для нас. Враги пожалеют меня и ни в чем не усомнятся.
Ведь я — уцелевшая, мой дом уничтожен, родных нет, и наконец-то я вижу тех, кто точно мне поможет.
Я приподнялась, держась за борт машины, обвела солдат взглядом, глубоко вздохнула.
— Вот видишь, все хорошо, — сказал мне нападающий. — Теперь ты в безопасности.
Я кивнула, глотнула воздух, словно собираясь заговорить, но только тихо всхлипнула.
Главной здесь была женщина. Все говорило о том, что она командир — ее короткие фразы, сдержанные жесты и темный взгляд. Маг уже стоял рядом с ней, говорил о чем-то, я разбирала лишь отдельные слова. Я смотрела на них, хотя хотела смотреть на всадника.
Магия машины остывала, уходила все глубже в землю, и я начала различать другую силу. Она была похожа на густой липкий туман, шуршала, стелилась по земле, текла от всадника. Теперь, даже не глядя, я знала, где он.
Девушка-командир резко развернулась, подошла к лодке и наклонилась ко мне.
— Мы найдем твоих родных, — пообещала она. — Есть у тебя родственники в соседних деревнях?
Я взглянула ей в глаза и сказала тихо, почти шепотом:
— Я одна.
— Видишь, она измученная совсем, — проговорил нападающий и помог мне выбраться наружу. Его беспокойство коснулось меня как теплая волна. — Не соображает ничего.
Девушка кивнула и сказала мне:
— Пойдем.
Она повела меня прочь — я чувствовала, как след дымной магии всадника тает, становится неразличимым, и обернулась. Нападающий улыбнулся мне, словно пытался подбодрить. Маг поймал мой взгляд и улыбнулся тоже.
Они верили мне, они ни в чем не сомневались.
Девушка отвела меня в дом — почти все здесь было деревянным: стены, скамейки, пол. В бочке была теплая вода. Меня привели сюда, чтобы я умылась и переоделась, — моя одежда в копоти и грязи.
Как мне скрыть крылья?
Я смогу убежать. Ударю ее, прежде чем она поймет, кто я, незаметно выберусь наружу, проберусь между домами как тень и убегу. Ничего не узнаю, но и враги ничего не узнают.
Мне не пришлось этого делать, потому что девушка сказала:
— Там в шкафу моя одежда, ты можешь взять. — И ушла.
Комната, куда меня привели позже, наполовину состояла из окон. Глядя в них я видела осколок неба, дома неподалеку и землю, истоптанную шагами. Сквозь мутные стекла все это казалось безжизненным и серым. Отсюда не видно было запада, но тени были длинными, — скоро солнце коснется гор. Даже если отправлюсь в путь немедленно, я не успею к закату.
Но я должна успеть.
И я не могу вернуться, ничего не узнав.
Я съела все, что они поставили передо мной — ломти хлеба, намазанные чем-то густым и сладким. Каждый кусок давался с трудом — напряжение все громче звенело внутри, я не могла есть. Но я голодная замерзшая девушка, спасенная из сожженной деревни. Я должна.
Пить чай было проще. Его терпкий вкус был мне знаком, напоминал о городе, будил решимость. На горячей кружке были нарисованы то ли мачты кораблей, то ли городские шпили — я рассматривала их, чтобы слишком часто не встречаться взглядом с врагами.
Девушка-командир уже ушла, и за столом со мной остались трое. Маг и нападающий курили, стряхивали пепел в потрескавшуюся плошку. От сигареты Эли поднимался синеватый дым, — я старалась не вдыхать его, такой дым уводит в сны. Дым, обвивающий нападающего, был тускло-желтым, незнакомым.
Всадник сидел ближе всех ко мне и, когда ловил мой взгляд, улыбался. Я узнала его имя — повторила про себя трижды и запомнила — но больше ничего.
— Арца, ты их совсем не разглядела? — спросил Эли. Окутанный дымом, он казался сейчас почти бесцветным, словно серые тени в глубине зеркала прорицателей. Он был совсем не похож на свою магию.
Я покачала головой.
— Мне казалось, я видела… — Теперь я не опускала глаз, смотрела на него. Он должен мне верить. — Но потом прилетели вы — я думала они вернулись… Такие же, так же летят…
Маг кивнул и раздавил окурок в плошке.
— Мы их уничтожим, — сказал он. — Обещаю.
Он поднялся из-за стола, в дверях обернулся, махнул нападающему. Тот развел руками и вышел следом.
Мы остались вдвоем.
Я протянула руку и коснулась крыла. На ощупь оно было — дерево и ткань, но окутывающая его сила липла к ладони, стремилась проникнуть под кожу, скрывала чувства всадника.
— Ты правда всадник? — спросила я.
— Да, — отозвался он и вздохнул. — Староста вашей деревни обо мне знал, но я просил не рассказывать никому… Мне очень жаль, Арца. — Он сжал мою руку, горячо и внезапно. Я едва сдержалась, что бы не вырваться, не кинуться прочь. Но он продолжал: — Эли прав, мы сумеем их уничтожить. Сумеем хотя бы отомстить. Я подбил их машину и смогу это сделать снова.
— Почему… — Я на миг опустила глаза, но не остановилась. — Почему здесь нет других всадников? Вы вместе легко могли бы…
Он жестом остановил меня.
— Я изгнанник. Я должен жить вдали от столицы, вдали от остальных. Я выбрал такое место, где все равно смогу помочь людям. — Он снова вздохнул и отпустил мою руку. — Я подвел вас, но я сделаю все, что в моих силах, клянусь.
— Спасибо, — прошептала я.
Тени за окном уже затопили всю землю, небо окрасилось закатом. Сколько пройдет времени, прежде чем Мельтиар позовет меня? Пора возвращаться, уже слишком поздно.
Я встала и сказала:
— Я сейчас вернусь.
Всадник кивнул, не поднимая взгляда, и я выскользнула за дверь.
11
Я вышел из дома и остановился, глядя на небо.
Они теперь прилетали и днем.
Это все меняло. Я должен был решить, что делать. Вчера у меня почти не осталось сомнений: мы будем патрулировать по ночам, рано или поздно поймем, откуда прилетают враги, найдем их укрытие и, вместе с всадником и ополчением, уничтожим их. Тин покачал головой, когда я рассказал об этом. «У них нет никакого укрытия, — сказал он. — Они все живут среди нас».
Если они все живут среди нас, откуда же они прилетают?
Не только ночью, но и днем. Пока мы будем выслеживать их, сколько людей погибнет, сколько останется без родных и крова, как Арца? Я не знал, что делать. Видение снова поднималось из глубины души, пробуждая тоску.
Я сам не заметил, как закурил. Мне опять попался синий дым, — с каждой затяжкой тело казалось все легче, а земля все прозрачней, что-то мерцало в ней, в глубине.
Я знал, там сокрыто мое видение.
Джерри прислонился к стене рядом со мной. Он смотрел вдаль, был почти неподвижен, лишь изредка стряхивал пепел. Его дым теперь тоже был синим.
— Что думаешь? — спросил я.
Джерри знал, о чем я.
— Надо лететь в Форт, — сказал он. — В конце концов, король нас послал туда. Аник всего лишь командир отряда, надо поговорить с комендантом.
Я кивнул. Возможно там нам дадут план действий, готовое задание. Если налеты продолжатся и днем и ночью, все жители укроются в крепости — мы должны будем оборонять ее. Это разумней, чем летать по ночам и искать врагов.
Я не хотел в Форт, не хотел готовых заданий.
Мое видение горело все ярче, до краев заполняло память, я слышал голос из сна, слышал флейту и грохот шторма. Мои мысли пулями проносились сквозь эти звуки.
Что бы ни говорила Аник, но мы уже сделали немало. Вчера нашли того, кто две ночи подряд останавливал врагов, а сегодня спугнули врагов, спасли Арцу.
Я хотел вернуться в дом, хотел снова поговорить с ней. Она выглядела такой хрупкой, такой юной. Она сказала: «Мне шестнадцать лет», но я не дал бы ей больше четырнадцати. Так странно, ведь в деревнях все девушки выглядят старше своих лет. Я никогда не видел такой девочки — если одеть ее в светлый полупрозрачный шелк, привести во дворец, она не померкнет на фоне живущих там красавиц. Даже поняв, что мы не враги, она осталась такой же тихой и робкой, лишь изредка поднимала взгляд, и глаза у нее были огромными и черными.
Я не хотел лететь в Форт.
Я хотел вернуться на веранду, обнять Арцу, сказать ей, что все будет хорошо, ей больше ничто не угрожает, она больше не одна.
— Эли!
Джерри тряс меня за плечо. Я открыл глаза. В руке у меня не было сигареты, а небо уже потемнело.
— Я тебе говорил, если подряд куришь, чередуй дым! — Голос у Джерри был злым, поэтому я поспешно протер глаза и огляделся. — Синий с желтым или с серым! Синий нельзя подряд, ну сколько раз говорить-то?
— Я их беру наугад, — объяснил я и, оторвавшись от стены, шагнул вперед. Мир не закачался, не опрокинулся на меня, лишь видения звенели и пели, но про это Джерри лучше было не знать.
— Нет, ну какой кретин, — пробормотал Джерри и потянул меня за рукав. — Пойдем. Я искал Рилэна, но Аник меня остановила, она хочет тебе что-то показать, идем.
С каждым глотком прохладного вечернего воздуха, с каждым шагом — синий дым отступал, отпускал мысли. Но тоскливая бесконечная нота, звучащая в глубинах земли, в небесной высоте или в сердце — не исчезала.
Сон не уходил из памяти, он был настоящим. Я должен понять его, прежде чем решу, что делать.
Аник стояла на крыльце дальнего дома. Когда мы подошли, она подняла фонарь, свет качнулся, тени потекли, меняясь, но звон не исчез.
Аник распахнула дверь и обернулась к нам:
— Я виделась сегодня с отцом. Он считает, что вам нужно на это взглянуть.
— С отцом? — повторил Джерри.
— С комендантом крепости, Джатом. — Аник подкрутила колесико фонаря, и огонь за стеклом вспыхнул ярче. — Он мой отец.
— А, вот почему ты в армии! — радостно сказал Джерри.
Я толкнул его в плечо. Джерри засмеялся и развел руками. Аник молча кивнула вглубь дома, и мы пошли за ней.
Это был старый, полузаброшенный дом, непохожий на казарму. Здесь в беспорядке стояли обычные деревенские вещи, следы мирной жизни, — и огромные ящики. Свет выхватывал армейские печати на боках и крышках, красные и синие чернила. Аник поставила фонарь на стол и остановилась возле одного из ящиков.
Я встретился с ней взглядом и понял, что она сейчас скажет.
Волшебство нельзя скрыть. Оно звенит и поет, оно плачет и ранит. Если не питать его, если оставить, оно уходит в глубину земли, в толщу скал, растворяется в песке — но никогда не исчезает.
«Здесь причалили первые корабли, — сказал мне сон. — Здесь была первая битва».
Песня звучала чуть слышно — неразличимое, угасшее волшебство, отблеск звезд на волнах.
— Там их вещи, — сказала Аник и наклонилась над ящиком.
Ключ щелкнул в замке. Джерри откинул крышку, заглянул внутрь и спросил:
— Чьи вещи?
Я жестом показал ему отойти и опустил руки в неслышную песню. Перекладывая содержимое ящика на стол, я чувствовал, как позабытая магия искрами вспыхивает на моей коже, на миг становится громче и утихает вновь. Каждый предмет был завернут в пергамент, и на нем были другие, шелестящие следы — но лишь следы, ни звука, ни искры.
— Здесь раньше жили враги, — объясняла Аник у меня за спиной. — Где-то здесь было их поселение. Говорят, вещи врагов опасно уничтожать, никто не знает, какая магия с ними связана. Все, что в этих ящиках, хранится с войны.
— Что, шестьсот лет хранится? — спросил Джерри.
— Да, — сказала Аник.
Я принялся разворачивать пергамент. Он отходил неохотно, словно не доверял мне, но все же раскрылся. Внутри была флейта, серебристая, тонкая, пронизанная едва приметной нитью волшебства. Мысли разлетелись, словно меня вновь окутал синий дым. Я молча смотрел, как отблески огня блуждают по телу флейты.
— А что это? — Джерри стоял рядом, разворачивал другой сверток. — Похоже на книгу…
Я осторожно опустил флейту на стол и помог Джерри снять пергамент. Под ним оказался свиток, но не книга, лишь один большой лист.
Аник подняла фонарь, и мы расстелили этот лист на столе. Темное полотно и белые точки, сплетающиеся в узоры, рисующие фигуры.
— Звездное небо, — сказал я.
Все знают, что враги поклонялись звездам, даже все их имена — имена звезд.
Я провел руками по звездной карте, пытаясь узнать и понять таящееся в ней волшебство. Аник поднесла фонарь поближе, и я различил знакомые созвездия — подбитую птицу, лодку и серп. Возле каждой звезды была надпись. Я знал эти буквы — каждый волшебник учит язык врагов, чтобы у чужих слов не было над нами власти. Если наши знания верны, я смогу прочесть эти надписи.
Буквы возле ярких звезд были крупнее, и я коснулся небесного серпа, яркой звезды в его рукояти. Ее имя было из четырех букв, и я прочел.
Арца.
12
Я стояла перед его дверью.
Руки дрожали, спина и плечи превратились в горячую, движущуюся боль, и крылья не закрывались, трепетали от каждого вдоха.
Там, снаружи, закат давно погас, венец победы уже поднялся в черном небе и повернул в сторону запада. Я нарушила обещание, не успела к заходу солнца. Но я узнала все, что смогла, добралась в город сама, никто не заметил меня.
Я вышла из поселка без труда, охраны не было, никто не заметил, как я пробралась мимо домов. Но взлетать там было опасно — и я долго бежала по равнине, глотала пыль и вслушивалась, не нарастает ли позади чужая сила, не летят ли за мной враги. Но все было тихо, их машина давно заснула и остыла. Вскоре и дома скрылись вдали, стали неразличимы среди закатных теней и скал, — и я распахнула крылья. Они взрезали одежду, освобождая себе путь, и я взлетела.
Я не успела заметить, когда солнце исчезло за горами. Алые отблески погасли, и без машины, без шлема темнота была почти непроницаемой — сплетение теней, чернота гор, уходящая в черноту неба, звезды, сияющие все ярче, указывающие мне путь. Больше не было никаких ориентиров, вся моя сила утекала в крылья, я ныряла, взлетала из потока в поток, рвалась вперед, — и магии не хватало, чтобы бросить путеводную нить до дома.
Мысль Мельтиара обрушилась на меня, ослепительная и близкая, и я потеряла поток, едва не упала вниз.
Арца! Где ты?
Слова обжигали меня, словно он был рядом. Я забила крыльями, ответила: я еще далеко, я возвращаюсь, я лечу, я буду скоро.
Опустись на землю, не двигайся, я сейчас заберу тебя.
Нет, нельзя, я ничего не вижу, здесь могут быть враги, я долечу, — моя мысль дробилась как капли света. Мельтиар ответил без слов, оставил струну между нами. Сияние его силы направляло меня, вело домой, — теперь я знала путь, мне не нужно было смотреть на звезды.
И я добралась, я в городе. Осталось только прикоснуться к двери, назвать свое имя, и я войду к Мельтиару.
Я не успела. Темная панель отошла в сторону, Мельтиар обнял меня и увлек в комнату.
Он прижал меня к себе, я ничего не видела. И все чувства схлынули — я ощущала только его силу, она притупляла боль. Я уже могла дышать глубже, пол больше не уходил из-под ног. Словно я всего лишь тренировалась весь день, а не летела одна в темноте. Руки Мельтиара скользнули по моей спине, между лопаток — и крылья подчинились им, сложились, перестали биться в такт сердцу.
Мельтиар отпустил меня.
Комната сегодня была темной. Свет лился из полукруглых ламп на стенах, оставлял острова мрака на полу. На грани света и тени стояли кресла и мерцающий цветными росчерками стол. А посреди комнаты, где смыкались все острова темноты и соединялись реки света, ждали Лаэнар, Рэгиль и Амира.
Они смотрели на меня. Амира кусала губы, словно пыталась удержать слова, а у Лаэнара на лице была кровь.
Мельтиар усадил меня в кресло, сам опустился на подлокотник. Я забралась с ногами на сиденье, мне хотелось стать меньше. Мельтиар смотрел на меня. Я знала, что должна заговорить.
Волосы затеняли его лицо наполовину, сливались с темнотой. Он облокотился о спинку кресла, и рука попала в поток света. На костяшках пальцев была кровь.
Он наказывал Лаэнара за то, что мы сделали.
— Лаэнар не виноват, — сказала я. — Это я решила.
— Вы напарники, — объяснил Мельтиар. — Вы отвечаете друг за друга. — Он наклонился ближе, взял меня за плечи — так осторожно, что я едва почувствовала прикосновение. — Вам нечем заняться, пока машина не летает и меня нет рядом?
Он был так близко, я слышала его дыхание, отблески света таяли в темноте его глаз. Я смотрела на него, надеялась, что он поймет меня без слов. Я стала скрытой ради него. Я сделаю ради него все, что угодно.
— Вас не учили жить среди врагов, — продолжал Мельтиар. — Вы рождены для открытой битвы. Война уже скоро. Почему вы не готовитесь к этому дню?
Он крепче сжал мои плечи, и боль всколыхнулась волной, вспыхнула и угасла.
Я зажмурилась на мгновение. Он разочарован, он в тревоге, — я чувствовала это в каждом движении и слове. Я скажу: «Прости», — наверное он ударит меня и прогонит, а завтра все будет как прежде.
Я открыла глаза и сказала:
— Я узнала про всадника.
Мельтиар разжал руки и отстранился, улыбаясь. Я не знала, что он сделает. Страх, который я весь день сдерживала в самой глубине сердца, вырвался, — потек вверх, замораживая кровь, останавливая дыхание.
— Хорошо, — проговорил Мельтиар. — Расскажи.
— Его зовут Тилиниэн Эрил Амари, — сказала я. — И он изгнанник.
Я рассказывала все, что узнала, и все, что со мной было, весь долгий день, все имена и все слова врагов — все, что могла вспомнить. Мельтиар больше не улыбался, слушал внимательно. Я чувствовала, что Лаэнар, Рэгиль и Амира смотрят на меня — мне хотелось подойти к ним, хотя бы обернуться, — но я не могла отвести взгляда.
Когда я замолчала, Мельтиар повторил:
— Хорошо. — И снова привлек меня к себе. Рубашка, разрезанная крыльями, под его руками разошлась, лоскутами упала на пол. — Два дня будете в городе, никаких полетов.
— Но, Мельтиар… — Это был голос Лаэнара, такой же звонкий и уверенный, как всегда.
Мельтиар повернулся. Я ничего не видела, мир был скрыт завесой его волос.
— Еще одно «но, Мельтиар», — сказал он. — И будешь отскребать крылья от пола.
Лаэнар замолчал.
— Я смогу лететь завтра, — пообещала я. — Правда.
— Нет, — отозвался Мельтиар. — Пусть Амира займется машиной.
Амира ответила что-то, радостно и быстро, но я не разобрала слов, — Мельтиар снова был слишком близко, его дыхание следами оставалось на коже, и страх изменился, оплетал меня горячей, обжигающей сетью. Ладони Мельтиара скользнули по моим крыльям, и крепления разошлись, крылья скользнули вниз, вслед за одеждой.
Мельтиар повернулся, не отпуская меня, и сказал:
— Пошли вон.
Я едва расслышала быстрые шаги, звук закрывающейся двери.
Я уже не могла говорить. Но Мельтиар прошептал, словно отвечая:
— Останешься со мной. Тебе станет лучше.
13
Мой сон был тонким, как паутина, рвался с каждым вздохом, видения и голоса утекали дымом сквозь пальцы. Я очнулся рано утром, до рассвета, и не мог ни заснуть, ни вспомнить сны. Ни Джерри, ни Рилэн не шелохнулись, когда я позвал их, и я ушел на веранду.
Не зажигая огня, я сидел за столом, смотрел на оконное стекло, в котором дробились отражения и тени. Хотелось курить, но я не знал, какой сигареты с каким дымом вытащу в темноте, наугад. Я не хотел сегодня ни в чем полагаться на волю случая, даже в мелочах.
Я должен был решить, что делать дальше.
Есть легенды, есть история, и есть вещи известные каждому. Все они смешались сейчас, рассыпались как листы расплетенной книги, и я не знал, на что опереться.
Вещи врагов, пропитанные магией и песнями, хранились здесь, на границе, ждали меня сотни лет, — как такое возможно?
Враги живут среди нас, носят наши имена и не отличаются ничем, — так зачем же одной из них называться древним именем?
Все знают, однажды враги явят свою истинную суть, и война начнется на каждой улице, в каждом доме, — так для чего же им сейчас нападать на приграничные деревни?
Чтобы ослабить нас? Чтобы отвлечь?
Я закрыл глаза. Мысли толпились, жгли меня и рассыпались пеплом. Я сидел там же, где сидела Арца вчера, я мог протянуть руку и коснуться чашки, из которой она пила. Но сколько я ни вслушивался, я ни мог уловить следов чужой магии, отзвуков древних песен.
Но я знал, где искать ответ.
Я отправился мыслью обратно, в Рощу, в вечерний сумрак, к журчанию ручья, к камням, еще хранящим дневное тепло. Туда, где мы с Нимой слушали учителя. Зертилен говорил: «Если вокруг вас слишком много песен, вы тонете в них и не можете совладать с потоком; или если нет ни одной, пустота, — тогда слушайте ту песню, которая звучит внутри вас. Поначалу ее трудно услышать — но она всегда вам ответит, даже если смолкнут все песни мира».
Закрыв глаза, я сидел в предрассветной тишине и слушал свою песню.
Моя песня дрожала в глубине сердца, и чем дольше я слушал, тем громче она становилась, струилась в крови, скользила в дыхании. Она то обретала слова — слишком стремительные, не разобрать — то превращалась в чистый звук, в самую высокую ноту. Я был этой песней, и все же она не была мной.
Дай мне ответ, попросил я.
Песня схлынула, словно отлив, но оставила после себя мысль, прозрачные камешки слов.
Это значит, что война совсем скоро.
Я зажег фонарь и вернулся в комнату. Высыпал на пол бумаги, привезенные из столицы, нашел ту, которая была мне нужна — карту предгорий. Рилэн пробормотал что-то, но я не мог сейчас ему ответить, мне нельзя было отвлекаться, я шел по невидимой струне. Один шаг в сторону — и я забуду, что должен делать.
Входная дверь заскрипела под моей рукой. Утренний туман стлался к земле, — дом, в который привела меня вчера Аник, был почти невидим.
Мне нужно было туда.
Это холодное утро, темное небо, перекличка часовых, — мешали мне. Мне нужна была уверенность, нужна была сила.
«Когда ты поешь, — говорил Зертилен, — всегда сохраняй в сердце холодную искру. Не дай волшебству унести тебя, не дай захватить полностью».
«Нет, нет, — говорил Кимри, — пусть ничего не останется! Отдай песне свою душу, пусть твоя душа станет песней — тогда ты уничтожишь тысячи, десятки тысяч!»
«Волшебство течет повсюду, — говорила Ора. — Ты всегда сможешь утолить эту жажду, всегда сможешь зачерпнуть силу, из земли, из неба, из своего сердца. И тогда тебе не нужно будет учить песни, ты создашь их сам, силой своей жизни».
Зертилен научил меня сотням песен, Кимри дал мне одну, а Ора — ни одной, но каждое их слово, каждая искра их волшебства были нужны мне сейчас. Мне нужна была вся Роща. Я собирался сделать то, что не делал никто никогда.
Я подчиню себе магию врагов.
Я расстелил карту на пыльной земле, придавил камнем, поставил фонарь рядом и принялся за дело. Мне пришлось ходить в дом несколько раз, пока я принес все, что мне было нужно. Я почти ничего не видел среди нагромождения ящиков, в которых хранились вещи врагов. Но я слушал следы магии, они звучали сейчас громче, вспыхивали осколками в сердце — там, где неслышно билась моя собственная песня. Один за одним я вынес из дома восемь прозрачных шаров.
Пока я раскладывал их на пыльной земле, сверяясь с картой поселений, небо светлело. Огонь фонаря уже был почти неразличим, но я не гасил его. Мне нужна была любая сила, даже та, что жила в газовом фонаре.
Нельзя было медлить, но я смотрел на шары, на пыльную землю, искаженную ими. Сам не зная зачем, я поднялся, вернулся в дом.
Она ждала меня там, где я ее оставил вчера — флейта, холодная и легкая. Мне незачем было ее брать, она бесполезна.
Я едва заметил, как снова оказался на улице, как положил флейту в центр хрустального узора.
Я взял последний шар, поднял его, ловя лучи рассвета, и запел.
Кроны деревьев смыкались надо мной, Роща окружала меня, Зертилен пел вместе со мной, и Кимри, и Ора. Нима обнимала меня, вторила моей песне еле слышно. Каждый волшебник Рощи был со мной, каждая птица, каждая травинка отдавала мне свою силу. Потоки волшебства, текущие в земле, и потоки в небе — вливались в мой голос. И ветви деревьев растворялись, корни исчезали, все меркло, оставались лишь хрустальные звезды. Они разгорались все ярче, а земля становилась прозрачной, как в моем сне, а потом исчезла вовсе.
Мое тело исчезло. Я был ветром, я был песней, я растворился в звуке. Созвездие, созданное мной, пылало, и больше не было ничего. И я знал — так будет вечно. Ветер никогда не стихнет, песня не умолкнет, не погаснут звезды.
Никогда.
Вокруг меня звучали голоса, на языке был вкус песка, вкус предгорной равнины. Кто-то держал меня за плечи, голова раскалывалась как после затяжной пьянки, меня мутило. Я собрал всю силу воли, и открыл глаза.
Мир двоился и качался. Я был где-то под крышей, в полумраке, среди людей. Я видел Тина, Аник, еще кого-то, их лица расплывались, голоса были слишком громкими, резали слух.
— С ним такое уже было, — говорил Джерри. Это он держал меня. — Когда мы в первый раз поднимали лодку в воздух… Он пел полдня, и потом даже хуже было.
— Все нормально со мной, — сказал я. Голос меня не слушался, был хриплым и рвался на выдохе. — Они горят?
Я попытался встать, Джерри помог мне. Мир все еще был неясным и мутным, но я уже узнавал эти темные стены, ящики, стол, квадрат света на полу, распахнутую дверь… Мы в доме, наполненном следами древней магии, вещами врагов.
Джерри вывел меня на крыльцо, и я прислонился к стене, закрыл глаза на миг. А когда открыл — взглянул вниз.
Солнце уже поднялось высоко, но земля была все такой же пепельно-бесцветной. Хрустальные шары терялись на ней, были почти неразличимы, пыль уже припорошила их. Только флейта сияла, как отполированный до блеска меч.
— Они горели, — сказал мне Джерри. — Пока ты пел. Потом ты потерял сознание, и они погасли.
Я кивнул.
Я подчинил их. Подчинил себе магию врагов.
— Это было так страшно, — проговорил Тин. Я не видел его — он остался позади, в доме. — Когда ты пел… Как будто душу режут на части.
— Привыкай, — сказал ему Джерри. — Это всегда так.
Степени заскрипели от шагов Аник, песок хрустнул и смолк. Она остановилась возле ближайшего шара, смотрела на него несколько мгновений, потом обернулась ко мне.
— Зачем это нужно? — спросила она.
Мне нравится, когда задают правильные вопросы.
Мысли возвращались ко мне, мир уже почти не дрожал.
— Это сигнализация, — объяснил я. — Каждый шар — поселение. Нам не нужно патрулировать вслепую. Эта карта покажет нам, где нападение. Нужный шар будет светиться.
Я закашлялся. Говорить было трудно, слова песком застревали в горле.
Аник нахмурилась.
— Даже если вы полетите на своей лодке, то как вам это поможет? Вы прилетите, и все уже будет сожжено.
Моя песня искрилась в хрустальном созвездии, накатывала и отходила как волны — осыпала Аник сияющими брызгами. Но Аник не замечала этого, она смотрела на меня, ждала ответа.
Я должен рассказать про свой дар.
Никто не знает об этом, даже учитель. Только Нима.
Нима, прости меня, я открою нашу тайну.
— Нет, — сказал я. — Они будут светиться до нападения. Они предскажут нападение.
Все молчали, смотрели на меня. Джерри протянул мне сигарету, щелкнул зажигалкой.
Я затянулся. Дым был серым, бесцветным, как пыль, как все вокруг.
Как я.
14
— Я была у Мельтиара сегодня утром, — сказала Амира.
Я смотрела, как она работает, — панели машины были распахнуты, двигатель обнажен, и руки Амиры, затянутые в черные перчатки, скользили среди металлических пластин и труб. Я почти ощущала, как машина отзывается на каждое ее прикосновение, — поток силы, неукротимый и темный, вспыхивал, пронзительным эхом уходил в высоту, под своды ангара.
Рэгиль сидел, прислонившись к борту, смотрел на свои браслеты. Зеленые и красные сигнальные огни отражались в темном полу.
Поток воздуха хлестнул по лицу, и я запрокинула голову. Черный всплеск крыльев, рывок, смерч, на мгновение превращающийся в летящего человека, — и вновь уносящийся ввысь. С тех пор, как мы пришли в ангар, Лаэнар был в воздухе.
Мои крылья дрогнули, я не стала удерживать их. Полные силы, они раскрылись, качнулись, зовя вверх. Но я не послушалась, лишь поднялась на цыпочки, напряглась, как струна.
Я почти не чувствовала тела — таким оно было легким, ни следа вчерашней усталости, ни тени боли.
Вчера, засыпая, я надеялась, что проснусь там же, где закрыла глаза, — рядом с Мельтиаром, в его руках, в тишине, хранящей отзвук его слов. Но я проснулась в своей комнате, одна. И все же каждый его вздох, каждое прикосновение и слово — были со мной, я вспоминала их снова и снова, и от этого его сила была мне сегодня видна ярче, — в каждой машине, в каждом встречном, в каждом из нас. Все мы вспыхнем, засияем ярко, как никогда прежде, — уже скоро, так скоро.
— Что он тебе сказал? — спросила я.
Амира взглянула на меня, но тут же вновь наклонилась к машине.
— Он сказал, я могу усовершенствовать двигатель. — Она говорила тихо, но машина отвечала на каждый звук, электричество трещало, искры вспыхивали где-то в глубине механизма. — Но запретил улучшать остальное. Сказал, что перед началом войны будет время, я сумею сделать все, что захочу. — Она замолкла на миг, но потом качнула головой и договорила: — Сказал, чтобы эти два дня мы его не беспокоили, он занят.
Ветер снова ударил в лицо, швырнул волосы на глаза. Гулкое эхо ушло в пол, в темную глубину. Я взглянула на Лаэнара — только что он мчался в вышине, а теперь стоял рядом. Он дышал тяжело и часто, его крылья все не могли успокоится, били по воздуху снова и снова.
Я шагнула к Лаэнару, взяла его за руку.
— Он просто не хочет нас видеть, — сказал Лаэнар. — Вот и все.
Его голос звучал уверенно, но не мог скрыть усталость. Лаэнар сжимал мою ладонь, все крепче и крепче, и его прикосновение говорило мне: мы старались, ты старалась, Арца, но напрасно, в этом нет смысла, мы ничего не достигли, он недоволен нами.
Но ни чувства Лаэнара, распахнутые передо мной, как небо, ни тоска в его глазах, — не могли повлиять на меня сейчас. Я знала, он не прав, — ведь я все еще дышала вместе с Мельтиаром, горела его огнем.
Я стиснула ладонь Лаэнара обеими руками. Я хотела отдать ему свою силу и чувства, пусть он, как и я, оставит сомнения. Мельтиар уверен в нас, я знала это.
— Я вас искал.
Этот голос, негромкий и ясный, рассек шорох электричества и шум лопастей. Чувства Лаэнара ускользнули от меня, — я разжала руки и обернулась.
Незнакомец стоял почти там же, где встретил нас в первый раз — на полпути ко входу. Но теперь мои глаза не болели от копоти, мысли текли ясно, и я могла рассмотреть его.
Черная одежда, как у каждого из нас, серые крылья — как у всадника, за которым я следила. И также коротко остриженные волосы — светлые, с седыми, белыми прядями. Лицо, опаленное солнцем, темное, как старый пергамент, — от этого глаза казались светлее и ярче, но взгляд был непроницаемым, не выдавал ни мыслей, ни чувств.
Если бы я встретила его среди захватчиков — не догадалась бы, что он один из нас.
Он подошел — легко и быстро, эхо шагов едва слышно дрожало в полу — повернулся к Амире и спросил:
— Ты справишься сейчас без напарника, дитя?
Амира переглянулась с Рэгилем и кивнула.
— Хорошо, — сказал темный всадник. Взглянул на меня, на Лаэнара, на Рэгиля, подошедшего к нам. — Вы трое должны пойти со мной.
— Вас прислал Мельтиар? — спросил Лаэнар.
— Идите со мной, — повторил всадник. — Это важно.
Он привел нас в учебную комнату — столы и кресла стояли здесь полукругом, стена смыкалась с потолком, изгибалась мерцающим экраном. Здесь было так тихо — даже шум лопастей умолк, воздух тек едва приметно, был почти неощутим.
Когда-то мы часто бывали в таких местах — очень давно, в раннем детстве, до того, как Мельтиар начал учить нас.
Он учил нас у себя, учил в зале с молниями, в ангаре, на дальнем пустынном берегу, высоко в небе — где угодно, но не тут.
— Садитесь, — сказал всадник.
Мы послушались, и он сел напротив, вновь обвел нас взглядом, внимательным и долгим.
В комнате был еще один человек — когда мы вошли, он кивнул нам, но не поднялся с места. Он был мне незнаком. В одежде врагов, такой же загорелый, как темный всадник, — и тоже скрытый, это было ясно.
— Лаэнар. Арца. Рэгиль, — проговорил всадник. — Верно?
Я кивнула. Даже не глядя, я знала — так сделал каждый из нас.
— Меня зовут Скэтар, — продолжал всадник. — Кто из вас лидер?
— У нас нет лидера, — ответил Лаэнар. — Мы все равны.
— Ты лидер, — кивнул всадник, жестом отсек возражения и повернулся к молчащему незнакомцу.
Тот вскинул руку, словно приветствуя нас вновь, и сказал:
— Я Миэлти. Я держу связь со скрытым из пограничного поста. — Он взглянул мне в глаза, улыбнулся и добавил: — Того, где была вчера Арца. Да, он видел тебя.
Ночь, холодные потоки, одиночество и полет среди темных ветров, — вернулись ко мне, захлестнули душу. Я словно снова оказалась без опоры, — вцепилась в подлокотники, усилием воли сдержала крылья. Я должна слушать внимательно, должна мыслить ясно.
Я стала скрытой, чтобы выследить всадника — но там уже был скрытый, следящий за ним. Кто? Это мог быть маг, ведь магия течет в нашей крови и в нашем дыхании. Это могла быть черноволосая девушка, командир отряда. Но никто из них не подал мне знака. Значит это кто-то другой, кто-то из тех, кто видел меня издалека.
Нельзя спрашивать кто. Таков порядок. Если расскажут — я буду знать, если нет — гадать бессмысленно.
Миэлти снова улыбнулся мне, перевел взгляд на Лаэнара и продолжил:
— Если хочешь устроить охоту на всадника, мы поможем. Я буду держать тебя в курсе, сообщу, как только узнаю, когда и где можно напасть, не привлекая внимания врагов.
— Я понимаю, — сказал Лаэнар. — Нам нельзя выдавать себя.
Его голос снова звенел, был полон силы. Не глядя, я протянула руку, наши пальцы переплелись. Лаэнар — как клинок, он сам разрежет все сомнения, уничтожит все преграды.
Все встало на свои места, все было, как надо.
— Миэлти даст вам сигнал, когда придет время, — сказал темный всадник. — Я научу вас, как сражаться с всадниками. Они летают не так, как вы, сражаются не так, как вы. Но не это самое важное.
Он замолчал. Мы ждали, смотрели на него. Я слышала стук своего сердца, слышала как пульс Лаэнара отзывается эхом. Наконец, всадник заговорил:
— Вы сильные, вы полетите в бой первыми. Но вы не одни. Каждый может помочь вам и вы можете помочь каждому. Война уже скоро, и вам осталось научиться только этому. Вот что важно.
Мгновение он смотрел на Лаэнара, а потом добавил:
— Да. Меня прислал Мельтиар.
15
Казалось, мы покинули Атанг давным-давно. Песни песка и ветра уже пропитали мою душу, я жил, как живут здесь все, — и время растянулось.
Я вставал до рассвета, пил горький чай на полутемной веранде, уходил бродить по поселку. Приходил к стоящему на отшибе дому, садился на ступени рядом с часовым — Аник велела непрерывно наблюдать за хрустальными шарами — и курил. Прошел день, и еще один — но шары оставались темными, пыль заносила их. Песня стонала и билась в них, текла от одного к другому, не находя выхода, но не сияла. Тин уезжал каждую ночь патрулировать вместе с ополченцами, но в предгорьях было тихо.
Враги словно исчезли. Словно растворились в моем сне.
Когда рассветало, я уходил в дом и блуждал там среди древних вещей, вдыхал следы магии, пытался понять, о чем говорят слова на пергаментных листах. Но надписи были обрывочными, следы — неуловимыми, и я вновь доставал сигареты, и синий дым окутывал меня. Мысли растворялись и рвались в небо, в заоблачную вышину, навстречу пронзительной тоскливой ноте, голосу флейты.
Вчера это стало невыносимо, и я забрал флейту из хрустального созвездия и отыскал Аник.
Я сказал ей: «Отправь кого-нибудь в Форт, пусть повесят ее в окне самой высокой башни, пусть ее всегда качает ветер». Аник смотрела на меня, ее глаза были черными и злыми, но она не задала ни одного вопроса, сделала, как я попросил.
Все, кроме Джерри, Рилэна и Тина, сторонились меня. Куда бы я не приходил, — на кухню, к лодке, к постам часовых, — ополченцы замолкали или понижали голос.
«Это не из-за песен, — сказал мне Тин. Его они считали своим. — Это из-за того, что ты колдуешь с вещами врагов».
Магия — ремесло врагов. Привычные слова, знакомые каждому. Роща выросла посреди Атанга, чтобы доказать людям, что это не так. Чтобы все увидели, что в нас тоже есть эта сила, мы сможем противостоять, если начнется битва. Но граница далеко от Атанга, здешние люди думают так же как двести, как триста лет назад. Я ничего не мог с этим поделать.
Живя в столице, я думал, что знаю, что такое недоверие и враждебность. Но там никто не смотрел на меня так, никто не отворачивался, когда я подходил.
Сегодня мне приснился Атанг. Весенний ветер, пыльца в воздухе, солнечные блики на мозаичном полу. Вино искрилось в высоком кувшине, белые цветы оплетали чугунную ограду балкона, — и прислонившись к этой ограде, прямо передо мной, сидела Арца. В ее волосах сияли драгоценные камни, прозрачные и алые, и ее платье было цвета огня, — шелковое, невесомое, оно струилось от каждого движения.
Мы говорили, но я не запомнил слов, — я смотрел на Арцу, и сгорал, не мог отвести взгляда от ее золотистой кожи, от улыбки, беспечной и легкой, от солнечных искр в ее глазах. Но я должен был сохранять спокойствие, ведь я знал — она враг. Враг, живущий среди нас, и она не знает, что мне все известно.
Но потом она засмеялась, и я забыл обо всем. Вскочил, чтобы рвануться к ней, — и мир перевернулся, померк, все заслонили горы, черная гряда, режущая небо. И выше, над горами, вскипала черная волна, бескрайняя грозовая туча, готовая рухнуть, захлестнуть мир.
Скоро начнется война.
Я думал об этом, когда проснулся, думал весь день. Я знал об этом и без снов, зачем они напоминают мне?
Я никогда не хотел предвидеть будущее.
Уже стемнело. Я протер глаза и огляделся. Запах синего дыма все еще витал в воздухе — я опять курил слишком долго, опять потерялся среди мыслей, воспоминаний и предчувствий. Я не знал сколько просидел здесь, за столом, над старым пергаментом. Час, два?.. Когда я пришел, сквозь пыльное окно падал свет, квадратами ложился на потускневшие строки. А сейчас было так темно, что я не видел собственных рук.
— Эли!
Окрик снаружи, незнакомый и резкий голос. Я встал и, пытаясь не сшибить ничего на пути, направился к двери. Ящики не давали мне пройти, запах древности, смешанный с дымом, мутил мысли. Меня окликнули еще раз, и я наконец нашел дверную ручку, вышел из дома.
Снаружи был свет. Призрачно-алый, он бился в хрустале, ночь обступала его, тени дрожали на земле.
Я медленно спустился по ступеням, остановился рядом с часовым.
Сигнализация зажглась. Один из шаров сиял — погасшее созвездие с единственной звездой, и у меня в руках не было карты, я не помнил, где север, где юг, не мог понять, какая деревня под угрозой и куда нам лететь.
Я взглянул на часового, и тот понял меня без слов.
— Это Форт, — сказал он. — Самое южное поселение, Форт. Загорелся только что. У нас есть время?
— Час или два, — кивнул я. — Может быть, больше. Найди Аник. И Джерри или Рилэна, кого-нибудь, позови их.
Я сам не мог сделать ни шага. Алое мерцание не отпускало меня, звало подойти, прикоснуться, запеть. Сквозь мое волшебство звучала другая, затерянная в веках песня, она наполняла ночь, наполняла мою душу.
Здесь, на границе, Форт — единственная крепость. Если враги открыто напали на него, значит ли, что началась война?
Чужая песня отвечала мне, пронзала сияющими нитями сердце. Нет, нет, говорила она, еще рано, еще рано.
Я едва заметил, как они пришли. Джерри и Рилэн, Аник и Тин, — обступили мое созвездие, и их тени вздрагивали и метались от всплесков алого света.
— Летим туда? — спросил Рилэн. Он стоял ближе всех к пылающему хрусталю, сигнальный свет отражался в его глазах.
Говорить мне все еще было трудно, и я кивнул.
— Я уже отдала приказ, — сказала Аник. — Отряд собирается, мы немедленно выезжаем туда.
Все правильно. Чем больше нас там будет, тем лучше.
— А деревни? — Тин стоял рядом с Аник, касался ее руки, смотрел требовательно и тревожно. — Никто не поедет патрулировать в горы?
Мой голос наконец-то отделился от песен, от переплетенного потока волшебства, — и я сказал:
— Видишь, только Форт. Все остальные в безопасности.
— А если на них нападут по пути? — возразил Тин. — Или после? У вас не будет сигнализации с собой. Отправляйтесь в Форт, я поеду в горы.
— Один? — Аник нахмурилась и покачала головой. — Опасно. И ты нам нужен.
Тин отвернулся на миг, а потом посмотрел мимо Аник, на меня.
Я буду твоей сигнализацией там. Его мысль, горячая, пропитанная пеплом, расколола мою песню, прошла сквозь меня. Я позову. Убеди ее.
На миг мир потемнела, и я был уверен, — сейчас меня вывернет наизнанку, я потеряю сознание, или потеряю себя. Но дыхание вернулось, вернулись мои собственные мысли. Я видел Тина, видел в его глазах просьбу хранить тайну.
Никогда прежде чужие мысли не проходили сквозь мое сердце как отравленный пепел. Я слышал мысли учителя, мысли других волшебников, — они звенели в моей душе, как новая струна в знакомой песне. Но я никогда прежде не слышал мысли всадников.
«Это не волшебство, не называй это так», — сказал мне Зертилен, и сейчас я не мог с ним спорить.
Но я умею хранить тайны.
Я поймал взгляд Аник и сказал:
— Тин столько времени жил в горах один, и несколько раз останавливал врагов. Пусть поедет.
Аник мотнула головой, то ли соглашаясь, то ли возражая, а Джерри пробормотал:
— Я же говорил, что нужно было сразу лететь в Форт…
Мне нечего было ему ответить, и я пошел к лодке.
16
Мы были на полпути к ангару, когда Лаэнар остановился. Я обернулась и увидела, что он прижимает к виску левую руку. Браслет на запястье мигал зелеными огнями, передатчик шелестел еле слышно, и Лаэнар хмурился, слушая.
Мой браслет молчал. Я взглянула на Рэгиля, на Амиру, — но и их передатчики были темными.
Каждый из нас уже получил сообщение утром. Мы все обсудили, решили и шли в ангар, — ворота были распахнуты сегодня, знаки созвездий не видны, и сила и голоса машин выплескивались в коридор, неслись как волна, заставляли чаще биться сердце.
Это еще не война, но преддверье войны — в первый раз мы летим не одни. Еще одна машина, или две, и отряд бескрылых воинов, — они впервые отправляются в открытую битву, они уже в пути.
Но только одно затеняло радость — Мельтиара не было с нами. Он не звал нас все эти дни, и не он позвал нас в бой. Наша обязанность и наше право — возглавить атаку, сиять ярче всех, но все же это еще не война.
Мельтиар будет с нами, когда начнется война.
Шелест в передатчике стих, и Лаэнар обвел нас взглядом.
— Это Миэлти, — сказал он, все еще хмурясь. — Всадник сейчас один, в горах. Все остальные силы стянуты в Форт. Мы можем уничтожить его, пока он один.
— Все силы стянуты в Форт? — повторил Рэгиль. Он стоял совсем близко, и я чувствовала, как вспыхивает и искрится его тревога. — Они ждут нападения? Откуда они знают?
Все эти дни я снова и снова вспоминала то, что увидела там: чужого мага, деревянную машину, ополчение захватчиков. И сейчас — даже ярче, чем прежде, но у меня не было сомнений.
Я сжала руку Рэгиля на миг и сказала:
— Тем лучше. Мы уничтожим их всех сразу.
Рэгиль промолчал, а Лаэнар возразил, упрямо и резко:
— Нет. Другого шанса может не быть. Мы должны уничтожить всадника.
Я хотела ответить, но все мои слова Лаэнар знал и сам. Мы звезды Мельтиара, мы первыми должны ворваться в битву. Пусть это еще не война, но наше место там, в бою — мы уничтожим Форт, мы должны.
Лаэнар кивнул, словно я говорила это вслух.
— Есть те, кто заменят нас там, — сказал он. — Но никто не отправится в горы искать всадника. А именно он был нашим врагом, он нас видел. Мы должны убить его.
Я застыла, глядя на Лаэнара. Он сжимал кулаки, и его темные глаза пылали, — наша подбитая машина, выстрелы, отблеск пожаров, — все было в его зрачках. Он хотел мести сильнее, чем все мы, хотел одним движением стереть наши неудачи.
Я ничего не могла возразить ему, и не могла согласиться.
Два дня прошло. Пусть Мельтиар не зовет нас, я могу позвать его.
Моя мысль рванулась белой вспышкой, всполохами света, и Мельтиар ответил мгновенно, без слов. Ответ затопил мою кровь, и на миг я оказалась с ним, — в окружении черных росчерков скал и лунных теней, далеко отсюда. Он разговаривал с кем-то, воздух был полон звоном магии и искрами темноты.
Должны быть я забыла себя, растворилась в его душе, — но в тот же миг все исчезло, знакомые стены и своды сомкнулись вокруг, белые лампы сияли в вышине, невидимые лопасти рассекали воздух.
Остался только его голос, всего три слова.
«Что случилось, Арца?»
Я не могла вместить в слова предстоящую атаку, всадника, ярость Лаэнара и тревогу Рэгиля. Даже образами я не могла рассказать об этом, все дробилось и распадалось. И я спросила:
«Мы можем сами выбирать сегодня цель?»
«Да, — ответил он. — Это ваше право».
На миг он снова захлестнул меня — он со мной, как я могла думать, что мы летим в бой без него? — и исчез.
Я глубоко вздохнула и сказала вслух:
— Я согласна с Лаэнаром.
Мы все делаем правильно.
Я повторяла это себе, пока мы летели.
«У них нечеловеческое зрение, — сказал нам темный всадник. — Они видят то, что не видим мы, то, что не видят обычные захватчики. Всегда держитесь так, как будто он видит вас».
Экраны работали на полную мощность, мы были незаметны ни с неба, ни с земли, но летели так, словно нас освещало солнце. Машина взлетала и падала, неслась петлями, красные контуры земли поднимались и исчезали за бортом, сетка координат шаталась. Движение было непредсказуемым, я не знала, куда мы качнемся, куда повернем в следующий миг, — даже если нас видят, то не сумеют подбить.
Пальцы Амиры скользнули по пульту, и машина вздрогнула, вышвыривая сигнальный заряд. Он вспыхнул впереди — ослепительный дождь, звездопад у самой земли. Всего несколько мгновений, но их было достаточно, — приборы поймали врага, он красной точкой двигался по сетке координат.
Мы все делаем правильно, он наш, мы не упустим его.
Борта открылись, мы с Лаэнаром прыгнули в ночь. Машина рванулась ввысь, и ветер ударил по моим крылья, закрутил меня, не давая поймать поток. Лаэнар был впереди — небесные реки удержали его, мчали к цели.
Я забила крыльями, хвостовые перья щелкнули так яростно, что на миг меня пронзила боль, острая, как удар током. Но я должна была догнать Лаэнара, мы должны быть вместе, — и ветер послушался меня, небо послушалось меня, я помчалась вперед.
Наша цель, красная точка среди алых контуров, метнулась, исчезла на миг, появилась. Она росла, поднималась кругами, уже видны были росчерки крыльев, встречный ветер доносил их вязкую, дымную силу, непохожую на знакомую магию, непохожую ни на что.
Лаэнар нырнул вниз, и даже в красном мерцании приборов я видела — у него в руке меч, сияющий, рассекающий воздух. Всадник отпрянул, его крылья качнулись, но они были слишком тяжелыми, он не мог уйти от Лаэнара.
Мы все делаем правильно.
Я замерла, позволила потоку нести меня. Лаэнар и всадник кружились, меч сверкал, крылья кромсали ветер. Враг отбивал удары, но я не видела оружия, оно было неразличимым и ускользающим, как и он сам.
Я подняла ружье, приклад привычно лег на плечо. Я ждала, сливалась с ветром, я не могла промахнуться, они были слишком близко друг к другу.
Страх коснулся меня. Мне нечего было бояться — но холод, оплетающий душу, донесся с юга. Он нарастал, он был знаком, — я знала, если поймаю и сокрушу его прямо в сердце, то выстрел будет точным, никто не помешает мне.
Я не успела.
Всадник был совсем близко к Лаэнару, закрыл его своими крыльями на миг, — и в ту же секунду небо предало Лаэнара, расступилось под ним, бросило вниз.
Мир застыл вокруг меня.
Неподвижным был ветер, наша машина, несущаяся на помощь, и угроза мчащаяся с юга. И таким же неподвижным, застывшим и ледяным было мое сердце. Оружие стало невесомым в моих руках.
Я смотрела в прицел, враг был в красном перекрестье. Я выстрелила.
Белый огонь промчался сквозь неподвижный мир, ударил всадника, швырнул на скалы.
Я забыла о нем в тот же миг. Сложила крылья и метнулась вниз — туда, где исчез Лаэнар.
17
В лицо бил ветер, и я глотал его — холодный, несущийся с горных вершин. Ни вкуса моря, ни вкуса земли не было в нем сегодня, только лед и небо. Я поворачивал весло, не давая лодке соскользнуть с верного потока, но не открывал глаз, — меня слепили темнота и свет.
Темнота обступала нас, я видел ее сквозь зажмуренные веки. Темнота гор и темнота неба, — луна уже скрылась за скалами, а звезды в разрывах облаков не могли осветить наш путь. И свет оглушал меня своей песней, бился на дне лодки, текучий и алый, не утихал ни на миг.
Мы были готовы взлетать, когда я выпрыгнул из лодки, бегом вернулся к хрустальному созвездию и забрал сияющий шар. «Зачем?» — спросил Рилэн. Он хмурился, смотрел с тревогой и, должно быть, думал, что безумие все-таки поглотило меня.
Я не знал, что ему ответить. Песни владели мной, я растворился, я был тенями и звуком, обычные мысли покинули меня.
И теперь, каждое мгновение, сквозь свист ветра, сквозь голоса Джерри и Рилэна, я слышал как песня полета сплетается с голосом алого света, уносит меня все выше, все дальше, куда не может унести ни лодка, ни синий дым. Я словно стал бесплотным, словно был во сне.
Но я был не во сне, и я знал, что мне делать.
Мы приближались, небесная река мчала нас все быстрей, была спокойной — невидимые корабли не обогнали нас, не оставили в воздухе звенящий след.
— Я вижу Форт! — крикнул Рилэн.
Я запел, бездумно, еле слышно, — так поет ветер, задевая колокольчики под крышей. Тихое волшебство, песня теней, скользнула на дно лодки. Я чувствовал, как она растекается там, окутывает ящики и ружья, укрывает хрустальный шар. Эта песня усыпит алый свет. Мы не будем сияющей мишенью в ночном небе.
Снизу донесся выстрел, еще один, Джерри выругался. Я услышал, как он передернул затвор, и открыл глаза.
Чернота по-прежнему нависала над нами — горы и небо, как опрокинутая пропасть. Шар едва приметно мерцал, его тоскливая песня царапала мне сердце.
— Стреляли в нас? — спросил я.
— Нет, — ответил Джерри. Я почти не различал его, должно быть он полулежал, прижавшись к борту, целился вниз. — Возле Форта!
— Куда лететь? — Ветер рвал голос Рилэна, доносил лишь клочья. — Снижаться?
Мгновение я не мог понять, о чем они говорят, но потом наклонился над кормой и увидел.
Форт был под нами. Черный, как расщелины в скалах, видны лишь факелы на башнях, на крепостных стенах, искры в ночи. Где-то там, в одной из башен, качается на ветру флейта — я не удержался, прислушался, но она молчала. Звучала лишь высоко в небе, по ту сторону моей души, и отражалась в земле, у ворот крепости.
Из Форта вновь донеслись выстрелы, разрозненные, повторяющиеся эхом, и темнота за воротами ответила им. Взорвалась вспышками, окатила стены белым огнем, и я увидел врагов, но не мог сказать, что я вижу.
Они стояли строем, но десять их было или сто, тысяча или сотня тысяч? Их магия звенела и сияла, белый огонь, черные тени, и больше ничего не увидеть, ничего не понять.
— Снижайся! — крикнул я.
Мы пошли вниз, и я вскочил, бросив весло. Лодка качнулась, я едва удержался на ногах, но мне было все равно. Песня подступала к горлу, — горячее огня, ослепительней полуденного солнца, — и остальное не было важно.
Я запел.
«Забудь обо всем, — говорил мне Кимри. — Есть только твои враги, и есть песня, пусть она пылает, пусть сожжет их! Ты смерть, ты сметаешь все, ты непобедим. Пой!»
Я пел.
Моя душа, рассеченная песней смерти, была пламенем, огнем из сердца солнца. Мой голос взлетал и падал, песня рушилась на землю, прожигала ее до самых недр. Сколько бы ни было врагов — десять, тысяча или сотня тысяч, — их жизни стали пеплом, и пепел сгорел без остатка. Их смерть рванулась к небу, пылающая и яркая, и стала моей силой. Я вдохнул ее с последним звуком, и песня смолкла.
Я рухнул на корму, вслепую нашарил весло. Я не слышал даже свиста ветра, тишина была звенящей и страшной.
Кимри научил меня только одной песне, но она была сейчас важнее других.
— Ужасно, — сказал Джерри. Его голос был прерывающимся и хриплым. — Что это было?
— Песня смерти, — ответил я. Песня еще жила во мне, отголоски саднили горло, сила переполняла, обжигала при каждом вдохе — и лодка качалась, словно нас бил прилив. — Атака прекратилась? Я не видел…
Джерри пробормотал что-то утвердительное, ветер унес слова.
Я мог не спрашивать. Наши враги умерли, лезвие песни полоснуло их души — уничтожило мгновенно, каждого из них.
Факелы внизу двигались, зажигались все новые огни. Нам нужно спуститься, нужно сказать людям, что опасность позади.
Я потянул весло, направляя лодку к земле, но вслух не успел сказать ни слова.
Эли! Они здесь!
Мысль Тина была как пуля, окутанная дымом. Прошибла меня насквозь, окатила тошнотой и слабостью. Но песня смерти, эхом бьющаяся в крови, не дала мне отпустить весло.
Я по-прежнему знал, что делать.
— На север! — крикнул я Рилэну и лодке. — Туда, где мы оставили всадника!
Рилэн сказал что-то, вопрос распался на звуки. У меня не было сил переспрашивать и отвечать.
Лодка развернулась, тяжело и неловко, словно впервые была на лету. Накренилась, черпанув бортом ветер, и мерцающий шар покатился, стукнулся о мои ботинки и замер. Я чувствовал, как с каждым мгновением немеют руки, как все сильнее саднит горло.
Всадники знают то, что недоступно другим людям.
Это известно каждому. И это все, что известно, — их орден окутан тайной, посторонние не могут входить в их дома, приходить на их собрания. Каждый может узнать всадника по крыльям. Любой волшебник ощутит незримые следы всадников — горячий пепел, дымный огонь. Но кто испытал на себе их силу?
Мысль Тина была словами, стремительным призывом. Но ни звука, ни чувства, ни света, ни тени. В Роще мысли струились, наполненные образами, дрожащие от песен, — частички души.
Мысль Тина не сплеталась с душой, она пробивала душу.
Учитель был прав, это не волшебство.
Но это призыв, и нельзя медлить.
Я глубоко вздохнул, пытаясь собрать все силы. Мы были уже близко, — сумеречный шелест струился в воздухе, сворачивался спиралью, уходил вниз. Я потянул весло, направляя лодку за ним, и ощутил другой след.
Он горел высоко в небе, широкий, темный, убегающий в ночь. Враги пролетали здесь, совсем недавно.
Мы опускались, и с каждым мгновением шелест становился сильней, но холоднее, рассыпался и замерзал, как зола на льду.
Джерри зажег фонарь. Пятно света метнулось вниз, выхватило острые грани, темные валуны и отвесный склон.
— Я здесь! — крикнул Тин.
Его голос тонул в расщелине между скалами. Мы нырнули туда.
Джерри выпрыгнул наружу, кинулся к всаднику, помог забраться в лодку.
— Ты ранен? — спросил он. — Подожди, надо…
Тин мотнул головой — я увидел ссадину у него на щеке, запекшуюся кровь на лбу — и разжал руки. На дно лодки посыпались щепки и планки, куски ткани и деревянные кольца.
Это они шелестели голосом замерзшей золы.
— Мои крылья, — объяснил Тин. Его голос сорвался и исчез на миг, но тут же вернулся. — Меня сбили. Крылья сломались, я не могу летать. И что-то с рукой… Но я не ранен.
Я коснулся его плеча и запел, еле слышно. Порыв ветра, запах хвои и солнца — одна из моих первых песен.
Тин стиснул мою руку и сказал:
— Спасибо.
— Эта песня снимает боль, — предупредил я. — Но если ты ранен…
— Потом. — Он мотнул головой и обернулся к Рилэну. — Они улетели только что, нужно лететь за ними! Пока они не начали жечь!
Я слышал голоса Джерри и Рилэна, они возражали что-то, Тин настаивал, — но я не вслушивался в слова, мне было все равно. Силы возвращались ко мне, восторг возвращался, след чужой магии над головой был ясным, пел отзвуком древних песен. Враги возле Форта не смогли скрыться от меня, и эти не смогут.
— Летим! — сказал я, и лодка послушалась, скользнула вверх.
Поток подхватил нас, помчал над скалами, мы летели все быстрей. Я задыхался от ветра, задыхался от чужой песни, она звучала эхом песни полета, но горела незнакомым огнем. Мы все смотрели вперед, но не видели ни врагов, ни огня, только черноту гор, черноту неба.
— Там ничего нет! — крикнул Рилэн. — Только горы!
Он был прав — но все же звенящий след уходил вперед, к скальной стене, еще далекой, но уже отличимой от неба. Я помнил эти места, мы пролетали здесь днем. Лишь отвесные скалы и пропасти — ни горных троп, ни деревень.
Но мы не повернули, мы мчались в потоке чужой песни, и я чувствовал другие следы среди ветров, десятки и сотни, старые и новые. Я смотрел в черноту, смотрел не отрываясь, — и понял, что песни захлестнули меня, я схожу с ума.
В скальной стене зажглась звезда. Сперва крохотная, она мерцала белым светом, разгоралась все ярче, росла. Она пылала, превращалась в солнце, и в глубине его сияли песни, неисчислимые, яркие, пронизывающие камень, уходящие в землю, уходящие в небо. Тысячи жизней были по ту сторону белого солнца, они сияли и пели, смертоносные и прекрасные.
— Вы видите это?! — закричал Джерри. — Горы открылись, открылись!!
Я понял, что я вижу.
Я видел ворота. Скальная стена разошлась, открыла туннель, — оттуда бил свет, ослепительно-яркий в ночи, там двигались тени, там был спрятан целый мир. Мы мчались туда, лодка дрожала и стонала от скорости и ветра, — но ворота уже закрывались, свет исчезал. Еще миг — и осталась лишь мерцающая звезда, а потом пропала бесследно.
Я отпустил весло, и лодка остановилась. Небесные реки качали ее, вокруг нас была тишина и ночь, больше ничего. Я смотрел вперед, в черноту, не в силах поверить.
— Они прилетают оттуда, — прошептал Тин.
Я кивнул.
Мы нашли убежище врагов. Город, скрытый в глубине гор.
18
— Я разрешил вам выбирать цель, — сказал Мельтиар.
Воздух все еще был холодным — когда мы вошли стены искрились ледяным узором, белый свет сиял нестерпимо, мороз обжигал горло. Сейчас мы сидели на полу, перед Мельтиаром, на островке тепла. Темнота волнами текла вокруг нас, замыкалась в кольцо, возвращалась к Мельтиару, разбивалась о его ладони, исчезала бесследно. Его темнота, звенящая и жаркая, способная уничтожить, способная исцелить. Я смотрела на черный поток, струящийся над полом, повторяющий свой путь снова и снова. Мельтиар никогда не говорил об этом, но я знала, — это его темный огонь, сила его души.
Белый узор на стенах таял, превращался в сверкающие дорожки воды. Наверху шуршали лопасти, смешивали жар темноты Мельтиара с холодом тающего льда. С каждым мгновением мне было все сложнее дышать.
Мельтиар вскинул руки, и темные волны покорились ему, исчезли.
— Я разрешил вам выбирать цель, — повторил Мельтиар. — Но я хочу знать, почему вы выбрали эту цель.
Тьма осталась в его глазах, искрящейся чернотой уходила в глубину зрачков, завораживала, не давала отвести взгляд.
Почему мы выбрали эту цель?
Решение, казавшееся вчера таким простым, распалось на сотни действий и слов, потеряло смысл.
Мы отправились за всадником, — и отряд бескрылых воинов погиб у стен Форта. Машина, вылетевшая следом за нами, пришла слишком поздно. Но они выполнили задание, а мы не достигли своей цели.
Я взглянула на Лаэнара. Он сидел неподвижно, смотрел вперед. Его новые крылья были сложены, прижимались к спине, сливались с одеждой. И даже не прикасаясь к нему я знала, — пламя, бушевавшее в нем вчера, не утихло, он хотел отомстить, еще сильнее, чем прежде.
— Я хотел убить всадника, — сказал Лаэнар. — И все еще хочу.
Мельтиар подался вперед, сжал его запястье. Крылья Лаэнара дрогнули, и так же на миг вздрогнул его голос.
— Он остановил нас дважды, — продолжал Лаэнар. — В третий раз подбил нашу машину. Это настоящий враг, я хотел убить настоящего врага.
— Мы не справились, — сказал Рэгиль, тихо, но твердо. Я не удержалась — взглянула на него и кивнула.
Мы узнали сегодня утром — всадник жив, мой выстрел не уничтожил его. Я не вернулась, чтобы добить его, и знала, что это правильно. Жизнь Лаэнара важнее смерти врага.
Никто не мог объяснить, что сделал всадник, как он разомкнул крылья Лаэнара, как смог лишить их силы. Мы готовились к сражению, но не справились, Рэгиль был прав.
Мельтиар обвел нас взглядом, отпустил Лаэнара, протянул к нам раскрытые ладони.
Наш ритуал, знакомый с детства.
Я коснулась его руки, и следом за мной Лаэнар, Амира и Рэгиль. Мы сидели молча — переплетенные пальцы, сжатые ладони, не различить где чья — Мельтиар и его звезды. Чувства текли сквозь тепло рук, отзывались в стуке сердец. Я слышала отчаяние и страстную устремленность Лаэнара, чувствовала, как звенит и зовет душа Амиры, как Рэгиль пытается успокоить свою бурю, — и сквозь все несутся черные искрящиеся потоки, жизнь Мельтиара. Его сила, наполняющая нас каждое мгновение, пылающая ярче всех звезд. Эта сила сейчас была почти спокойной, — ни радости, ни гнева, лишь тревога, дальняя и темная.
— Я ни в чем не виню вас, — сказал Мельтиар, глядя на Рэгиля. — Вы выбрали цель, и сделали все, как вас учили. Я хотел знать почему, я узнал, и теперь могу принять решение.
Он разжал руки и поднялся. Эхо его чувств еще было в воздухе, сквозило в каждом движении. Лед на стенах растаял, превратил их в мерцающие зеркала, и Мельтиар отражался многократно, черными всполохами на черных плитах.
Он вернулся почти сразу, вновь опустился на пол, поставил перед собой бокалы. Я смотрела, как он открывает высокую дымчатую бутылку, как красный напиток течет, наполняя бокалы.
— Я понимаю ваше решение, — сказал Мельтиар. — Пейте.
Я сделала глоток. Это было вино, — саднящее горло, но сладкое на вкус. Мы пили такое однажды с Амирой.
— Война уже скоро, — проговорил Мельтиар. Его голос был задумчивым и глубоким, и мир качнулся передо мной — может быть от вина, а может быть потому что он говорил о будущем. — Но впереди еще осень и зима, у вас есть время. Вы больше не будете вылетать по ночам.
— Какое у нас теперь задание? — спросил Лаэнар. Его стакан уже опустел, а глаза горели. Я чувствовала — мысленно Лаэнар уже в ангаре, уже готов мчаться в битву.
— Я отменяю задания, — ответил Мельтиар, глядя на него. — Вы недостаточно подготовлены, вы продолжите тренировки.
Я замерла на миг, пытаясь найти слова. Но их не было, я ничего не могла возразить, — Мельтиар был прав. Мы подвели его, все, что мы можем теперь, — исполнять все его приказы, безукоризненно.
— Мельтиар. — Голос Амиры заставил меня обернуться. Она говорила еле слышно и сжимала ладонь Мельтиара обеими руками. — Если мы не будем летать… можно нам улучшить машину?
Мельтиар засмеялся и обнял ее.
— Как я могу тебе отказать, Амира? — сказал он. — Да, вы с Рэгилем займетесь машиной, можете сделать с ней все, о чем мечтали. — Амира прошептала слова благодарности, они были едва различимы. А Мельтиар продолжил: — А Лаэнар и Арца снова будут тренироваться, и в зале с молниями, и в небе над горами, каждый день.
— Мы все сделаем, — сказала я и сжала руку Лаэнара, не дала ему вымолвить ни слова.
Мельтиар покачал головой и вновь наполнил бокалы.
— До войны еще достаточно времени, — проговорил он. — И я с вами. Пейте.
19
Рассветное небо смотрело на меня сквозь решетку окна. Я знал, что мои силы на исходе, но не мог остановиться.
Я пел.
Я ничего не мог сделать сейчас, только петь.
Воздух все еще был полон запахом гари, песня не могла отгородить меня, она сделала мир ярче, — и мне казалось, что горячий пепел падает на мою кожу, прожигает до кости, стрелами огня и боли вонзается в сердце. С каждым мгновением мое дыхание слабело, но песня звучала, не прерываясь.
Форт встретил нас запахом пожара и вкусом пепла. Лодка опустилась, коснулась двора крепости, и на миг мне показалось — я во сне или на погребальном пепелище. Три факела мерцали, как догорающие угли, голоса доносились еле слышно, словно из другого мира.
Но свет стал яснее, голоса различимей, и я увидел двор, крепостные стены, караулки и башни, — покрытые слоем сажи, словно здесь прошла волна огня, уничтожающая все на своем пути.
Аник стояла на ступенях, ведущих к центральной башне. Несколько ополченцев теснились рядом, — все они были в копоти, и пламя факелов билось на дымном ветру.
«Твоя вина», — сказала мне Аник. Я еще не понял, о чем она говорит, но услышал, как кричу в ответ, — нет, нет, песня смерти убивает только врагов, уничтожает только жизни, моей вины нет.
Мы все кричали друг на друга: я кричал на Аник, она — на меня и Тина, кто-то пытался успокоить нас, пытался объяснить. В конце концов, я понял.
Песня смерти убила не всех врагов. Мы улетели на помощь Тину, но к Форту пришли другие враги, ударили с воздуха. Все, кто выжили, — из ополчения и из гарнизона, — стояли перед нами, и коменданта среди них не было.
Я понял тогда, что Аник обвиняет меня, чтобы не плакать.
«Мы не знаем, погибли ли они! — кричала Аник. — Многие как будто исчезли! Может быть, их похитили! Может быть…»
Тин обнял ее, и она замолкла.
Я был словно во власти синего дыма, песня теснилась во мне, рвалась наружу, — я должен был уйти отсюда, как можно скорее, как можно выше, подальше от вкуса гари, от дымного ветра. Я забрал обломки крыльев Тина, поднялся в башню, нашел незапертую комнату, — нетронутая пожаром, она парила над опаленным Фортом. Но запах гари был и здесь, пепел был здесь.
Горячий пепел был в моих руках, огнем и болью впивался в кровь, и я пел.
Даже в воспоминаниях я не мог сейчас вернуться к учителю, не мог вернуться в Рощу. Не мог зачерпнуть силу из неба, не мог дотянуться до земли. Только один источник был здесь, сиял в самом сердце моей жизни, в глубине моей песни.
Я пел, отдавал свое дыхание и силу, моя песня изменялась на выдохе, меняла то, к чему прикасалась, лишала огонь дыма, превращала боль в вышину, делала туман прозрачным, обращала угли в ослепительный свет. Белый и ясный, он горел все ярче, поднимал меня все выше, моя песня кровоточила. Страдание становилось восторгом, и этот восторг был нестерпимым, — и моя душа не выдержала, швырнула меня в темноту, в глубину забытья.
Я падал и слышал песню.
Я на крыше. Подо мной Атанг, надо мной небо, но мир изменчив. Я поднимаю голову и вижу солнце, раскаленное и белое. Я смотрю на него, и Атанг подо мной тает, превращается в черные скалы, расщелины и горные тропы. Я опускаю взгляд и снова вижу мозаику светлых крыш, — но небо темнеет, тучи мчатся, обгоняя друг друга, ветер все сильней.
Ветер касается моих рук, говорит со мной.
Я во сне.
На краю крыши стоит мальчик, — он изменчив, как и все вокруг. Ветер треплет его одежду, ерошит волосы, — они то темные, то светлые, то сумеречные как у меня.
«Смотри, смотри», — шепчет ветер. Его голос сейчас еле слышен.
Мальчик держит в раскрытых ладонях амулет. Причудливо выточенный черный камень, похожий на переплетение ветвей, — даже не подходя близко, я чувствую тысячи песен, тысячи жизней. Они заключены в этом камне, как внутри гор.
Я хочу спросить у ветра: что это значит? Он враг?
Но не могу говорить вслух, мы не одни.
Мальчик оборачивается ко мне. Его внешность не меняется больше, и я узнаю его.
Это ученик Оры. Уже лет десять прошло, с тех пор как он исчез из Рощи, — но он такой, каким я его помню, не стал старше ни на день.
Я спрашиваю:
«Ты умер? Ора сказала, ты уехал, но ты не вернулся.»
Он качает головой и делает шаг.
Крыша становится горной вершиной, улица пропастью, он летит вниз, раскинув руки, белая искра в черноте. И в тот же миг ветер толкает меня, я взлетаю.
Безоблачное небо и раскаленное солнце мчатся мне навстречу, мир полон звуком. Звенит моя песня и новое волшебство рожденное ею, и ветер подхватывает их, ветер поет вместе с ними. Весь мир поет за меня.
Я лечу, я могу летать.
Я смог спуститься из башни только к вечеру.
Сперва сны, темное забытье и обрывки яви накатывали волнами, свет появлялся и гас. Я слышал голоса Джерри и Рилэна, чувствовал вкус воды. До меня доносились мои собственные слова, — я просил уйти, оставить меня, не трогать.
Волшебство исчерпало мои силы, я чувствовал себя легким, прозрачным, почти лишенным цвета. Когда-нибудь песня заберет все мои силы, я не проснусь, останусь в сумеречном небе вместе с ветром.
Когда я пришел в себя в очередной раз, то понял, что лежу на полу, на армейских одеялах. На миг мне показалось, что я в кандалах. Но это были не оковы, — это новая песня сплелась с обломками крыльев всадника и сомкнулась на запястьях и лодыжках. Деревянные браслеты, сидящие как влитые, пронизанные новым волшебством, песней полета и моей жизнью. Они звенели и звали ввысь, но, сколько я ни вслушивался, не мог различить дымного шелеста. Он исчез.
Тень шелохнулась у стены, и я приподнялся. Двигаться все еще было трудно.
Из сплетения теней появился Тин, опустился рядом. Потянулся к моему запястью, но отдернул руку, не коснувшись браслета.
— Они отвергают меня, — прошептал он, и я не знал, что в его голосе — благоговение или ужас. — Мои крылья… Каждый делает их себе сам, проходит посвящение, никто другой не может их надеть… Как тебе удалось, что ты сделал?
Я зажмурился на миг, сделал глубокий вдох, а когда открыл глаза, понял, что снова могу говорить, могу мыслить ясно.
— Теперь это мои крылья, — объяснил я. — Я подчинил их.
Тин взглянул на меня, с тревогой, потом качнул головой.
— Тебя ждут, — сказал он. — Аник уже готова уезжать, ждут только тебя.
Небо за решетчатым окном еще было светлым, но я чувствовал, — ночь рядом, земля уже во власти сумерек.
Я кивнул и сказал:
— Я сейчас приду.
Тин ушел, а я некоторое время собирался с силами. Сигареты нашлись в кармане куртки, и серый дым теплом влился в кровь, помог подняться. Я попытался надеть ботинки, но не сумел, — браслеты на лодыжках были слишком широкими, мешали.
Наверное, все в Атанге посмеялись бы надо мной, — моя форма в пыли и саже, я босиком, в деревянных браслетах. Но мы не в Атанге.
Я распахнул дверь и пошел вниз по лестнице.
Она спиралью уходила вниз и была темной, — ни окон, ни факелов, ни газовых фонарей. Камень ступеней был холодным, истертым тысячами шагов. Путь казался мне бесконечным, но все же привел меня к цели.
Я всегда считал, что кухня — самое безопасное место в крепости. Снаружи доносился запах гари, но внутри все было таким привычным: длинные столы, скамьи, широкая плита у стены, зажженный фонарь на стене. Меня здесь ждали.
Я не чувствовал голода, но Джерри заставил меня сесть за стол, поставил передо мной тарелку и кружку. Я знал, что он прав, и послушно ел, не чувствуя вкуса пищи, — лишь каждый глоток чая обжигал меня, не давал сбиться с мысли.
Джерри, Рилэн, Тин и Аник сидели за тем же столом, смотрели на меня.
— Ты уезжаешь? — спросил я у Аник.
Она снова стала решительной и собранной, — заплела косы туго, так что не выбивалась ни одна прядь, крепко завязала косынку на шее. Я не знал, что Аник видит, глядя на меня, — ее черные глаза стали непроницаемыми.
— Да, — ответила она. — Мы не оставим здесь людей на еще одну ночь. В деревнях все готовы, многие уже отправились в путь. Мы спустимся к морю, у многих там есть родственники. Там нас всегда примут.
Мне казалось, я слышу то, что она хочет сказать: «Мы просили короля прислать помощь, он прислал тебя, ты бесполезен. Мы будем спасаться сами». Я не знал, что ответить.
— Что мы будем делать? — тихо спросил Рилэн. Он сидел, сцепив руки, смотрел вниз.
Мне хотелось снова вытащить сверток с сигаретами, закурить, подумать. Но на это не было времени, и я уже знал ответ.
— Мы вернемся в Атанг, — сказал я. — Сообщим королю, о том, где скрываются враги. — Я замолк на миг, но все молчали, никто не возразил мне. Тогда я договорил: — Но сначала я хочу слетать туда еще раз, взглянуть на это место, запомнить его. Может быть, мы увидим еще что-нибудь.
Тин подался вперед, сказал быстро, на одном дыхании:
— Я полечу с вами!
— Нет! — Голос Аник вспорол воздух, как внезапный удар. — Хватит, ты поедешь с нами.
Тин сжал ее ладонь обеими руками и кивнул.
— Я обещал и помогу. — Его голос звучал горячо, убежденно. — Я догоню вас в пути, или приеду сразу на берег, я буду с вами, буду защищать твоих людей. Но, Аник, пойми, я должен слетать туда, это важно.
Я не знал, почему это важно для него. Я даже не понимал, почему я лечу туда сам.
— Готовь лодку, — сказал я Рилэну и поднялся из-за стола.
20
Услышав наши имена, колодец раскрылся.
Мы были высоко, лишь несколько метров скальных сводов отделяли нас от неба. Знаки созвездий мерцали на дверях, ведущих к лестницам и колодцам, — под нами и вокруг нас город жил своей обычной жизнью, но до нас не доносилось ни звука, мы будто перенеслись в другой мир, в другое время. Верхний предел, двери полета, — этот маленький зал сейчас казался похожим на пещеру, экраны — будто рисунки углем на стенах. Тишина, круг неба над головой, — и больше ничего.
— Ты готова? — спросил Лаэнар.
Он держал меня за руку. Сквозь черные перчатки я не чувствовала его кожу, сквозь темное забрало шлема — не видела глаз. Но я ощущала душу Лаэнара, — распахнутая, она мчалась, разрезала воздух, словно мы уже поднялись в небо, словно нас несли крылья.
Его душа так легко освободилась от пут сновидения, устремилась в полет. А я все еще была в плену своих снов, во власти тревоги и горя, — и Лаэнар знал об этом, ведь он держал меня за руку.
Я проснулась сегодня рядом с ним и сперва не могла говорить, — слезы украли мои слова, сжали горло. В комнате было темно: лишь отблеск красного светильника над дверью и неясные тени. И голос Лаэнара. «Что случилось, Арца? Что тебе приснилось? Арца?» Он обнимал меня и вытирал мои слезы, и в конце концов я смогла сделать вдох и сказала: «Мельтиар. Он мне приснился».
Едва я произнесла это — и сон распался, погас как искры темноты. Осталась лишь неизмеримая даль, бесконечное пространство или бесконечное горе. Во сне Мельтиар был отделен от меня этой пропастью или этой бедой, — и как я не старалась, не могла дотянуться до него.
«Мне тоже», — сказал Лаэнар.
Должно быть, если бы я подождала хотя бы мгновение, он рассказал бы свой сон. Но я не могла молчать, слезы все еще были слишком близко.
«Ему было плохо, — сказала я. — А я ничем не могла ему помочь».
В этот миг я поняла, что сон Лаэнара был совсем другим. Страх, непонимание, голос шторма, — вот чем были наполнены его чувства. Ни отчаяния, ни боли там не было, — наши сны не совпали сегодня, и Лаэнар не стал пересказывать мне свое видение. Я просила, но он не стал.
И сейчас Лаэнар был здесь, держал меня за руку, рвался в небо. И поэтому я зажмурилась, заперла в глубине сердца боль, пришедшую из сна, и кивнула.
— Я готова.
Крылья Лаэнара распахнулись, забились — быстрее, чем стук сердца, быстрее движения мысли, — ветер ударил мне в лицо, и Лаэнар стал черной молнией, рванулся ввысь. Я метнулась следом, хвостовые перья вспороли воздух, колодец крутанулся перед глазами, и я пронзила небо, догнала Лаэнара.
Мы должны быть вместе, должны быть отраженьями друг друга, — тогда никто не сможет сокрушить нас. Если бы мы были рядом тогда, если б наши движения и мысли звучали нераздельно, — всадник не смог бы сбить Лаэнара, ничего не смог бы сделать.
Мельтиар прав, мы не готовы, мы должны тренироваться. Мы не можем подвести его, мы его звезды.
Небесные реки подхватили нас, млечный путь опрокинулся, качнулся над головой. Мы парили рядом, крыло к крылу, и земля поворачивалась, сияла багровыми контурами ущелий и скал, а звезды над нами полыхали белым огнем. Одна из них, носящая мое имя, вставала над краем гор, указывала на север.
Я нырнула вниз, взлетела на другом потоке, упала — и краем глаза видела, как Лаэнар повторяет мои движения зеркально, — мы сходились и расходились по спирали, ловили и бросали ветра. Словно между нами были враги и мы сокрушали их снова и снова, или словно это был танец, — созданный только для нас, и для неба.
Мы прошли так близко, что почти соприкоснулись крыльями, — сила, текущая в них, пела, переполняла восторгом, — и я развернулась вновь. Холодный, стремительный ветер поймал меня, повлек к себе. Я окунулась в него, — этот поток пришел из ниоткуда, он был полон силы, сиял.
Пришел из ниоткуда?
Я забила крыльями, пытаясь остановиться, но было поздно, — поток поймал меня, словно морская волна. Я видела только очертания земли и гор, только сияние звезд, — но волна не приходит из пустоты.
Я откинула забрало шлема. Ветер ударил мне в лицо, и я узнала его вкус.
Вкус магии, сияющей, идущей кругами, неукротимой, — живущей в серебристых бортах деревянной машины.
Звезды надо мной меркли, их затмевала тень, — в шлеме я смотрела сквозь нее.
Мельтиар предупреждал нас, нельзя во всем доверять приборам.
— Лаэнар, — сказала я. — Рядом враги. Посмотри без стекла.
Я почти не двигалась, — парила на волнах, идущих от машины врагов. Возможно, они не видят меня. Возможно, у нас есть шанс.
— Я их вижу! — Голос Лаэнара звенел в моем шлеме. — Они подо мной!
Враги и сияющая волна их силы не сбили нас — мы все еще двигались в своем танце, и сами того не заметив, поймали в клещи чужую машину.
— Они надо мной, — сказала я. — Ударим с двух сторон!
— Да! — крикнул Лаэнар, и я рванулась прочь из холодного потока.
Мои крылья рассекали воздух, — ни один из ветров не пришел мне на помощь, но я поднималась, все быстрее, тень становилась все больше, все ближе. Не было времени целиться, и я выхватила меч — я была уже близко, скоро я поравняюсь с машиной, нанесу удар.
Огонь полыхнул, промчался мимо, обдал меня запахом гари, горячего пепла. Я ослепла, забила крыльями, — но небо пожалело меня, поймало восходящим потоком, понесло вверх.
Еще миг — и я снова смогла видеть. Машина была совсем рядом, я видела врагов, слышала, как они кричат, глядя вверх.
Лаэнар падал на них сквозь потоки, — черная молния в ночи. Мы все делаем правильно, еще немного, и мы ударим одновременно, мы уничтожим их.
Лаэнар не успел долететь — враг прыгнул ему навстречу, рассек небо без крыльев, оно удержало его. Меч Лаэнара сверкнул, но отразился от оружия врага, и от силы удара они закрутились вдвоем, понеслись прочь.
Я не могла смотреть на них, у меня была цель.
Поток швырнул меня в машину, она качнулась. Крылья не дали мне упасть, я ударила одного из врагов. Он уклонился, и я его узнала — это был всадник. Он схватил меня за плечи и выпрыгнул из лодки.
Я рванулась, пытаясь нанести удар, но он крепко держал меня. Мы падали, и я распахнула крылья, — но что-то пробралось в них, липким туманом, шелестящей золой текло, гася силу. Только правое крыло поднялось, а левое повисло разломанными пластинами, и я не могла удержаться в воздухе, могла только замедлить падение.
Так он разомкнул крылья Лаэнара тогда, так сумел сбросить его на землю.
Я швырнула все силы в правое крыло, и дымный шелест затих, затаился. Внизу были скалы, неразличимые и острые, и черная пропасть колодца. Я вновь попыталась сбросить всадника, но он был сильнее. Но крыло все еще было мне послушно, мы снижались кругами, все ближе к колодцу.
Он принял нас, и я крикнула:
— Арца!
Услышав мое имя, врата колодца сомкнулись над нами, звездные знаки вспыхнули и погасли.
Мы рухнули на пол, и всадник разжал руки. Я откатилась, отпрыгнула.
Сила Мельтиара была в этом зале, в стенах, в полу, в каждом камне. Она была со мной, а всадник все еще не мог подняться.
Только теперь я увидела, что у него нет крыльев.
Я знала, что убью его.
21
Я понял — ради этого мгновения я жил.
— Наверху! — крикнул Джерри.
Лодка накренилась, зачерпнула бортом ветер, и я увидел врага. Он падал на нас, неразличимый как ночь, его выдавали лишь звезды, мерцали на обнаженном клинке.
Я бросил весло, выхватил оружие, лодка шатнулась подо мной. Металлический жезл в моих руках был холодным, песни мчались в нем, звенели на острие. Но еще громче звучало волшебство в браслетах, — я не заметил, как оно толкнуло меня вверх, швырнуло в небо.
Я молчал, но весь мир пел за меня, и я летел.
Клинок сверкнул, я отразил его жезлом, и звездное небо закружилось. Ветер бил в лицо, отнимал дыхание, но я смеялся. Все небо стало моим, расступалось от каждого движения, от каждой мысли, — мне не нужны были крылья и небесные реки, я был сильнее их.
Я жил ради этого дня.
Мой враг оставался черной тенью, но он был так близко, что я различал песню его души, — она сияла и билась, тоскливая нота вплеталась в нее, звала все выше. Наше волшебство схлестывалось, расходилось кругами, и я все смеялся, не мог остановиться.
Враг забил крыльями, скользнул в сторону, — я позволил ему. И почти сразу рванулся следом, сквозь хлесткий ветер, холод и восторг. Враг вновь попытался обойти меня, попытался ударить, — но меч скользнул мимо, пронзил лишь воздух. Песни мчались вокруг нас, как смерч.
Я мог уничтожить врага, убить его в любое мгновение. Опьяненный полетом и схваткой, я помнил об этом. Помнил, но хотел вечно лететь, сражаться в небе.
Эли! Дымная пуля прострелила сердце песен, и я задохнулся, на миг перестал видеть врага и небо. Эли, помоги мне! Я внутри гор, она убьет меня!
Я рванулся верх, закружился, глядя как враг поднимается следом, ловит потоки. Не закрывая глаз, я вернулся в Рощу и запел.
«Я не знаю разрушительных песен, — сказал мне тогда Зертилен. — Но песня яда может убить. И может вылечить, все в твоих руках».
Песня потекла, раскаляясь, заполнила жезл, зазвенела, стремясь вырваться.
Враг все еще боролся с ветром — и я упал вниз, ударил жезлом, полоснул еще раз. Зазвенел металл, крыло разлетелось осколками. Волшебство вонзилось в тело врага, полыхнуло в крови, — я слышал гул яда, видел его огонь.
Я не дал врагу упасть, схватил его, мы вместе опустились на скалы. Он рухнул, едва я разжал руки, — песня яда бушевала в его сердце, пожирала жизнь.
Я сорвал с него шлем, швырнул прочь. В темноте лицо было неразличимо, но я видел как моя магия проступает сквозь кожу, несется потоками синего света.
Все волшебники учат язык врагов, вся Роща знает его.
Это важное знание, я не забыл его, и чужие слова пришли легко.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Лаэнар, — прошептал он. Отрава уже завладела его голосом, он стал прерывистым и хриплым.
— Лаэнар, — повторил я и запел.
Имя вернулось к нему и сомкнуло его песню с моей, как замыкают звенья цепи. Яд полыхнул еще ярче, но теперь подчинялся мне. Враг был в моей власти.
— Слушай внимательно, Лаэнар, — сказал я. — Мой удар был отравлен, и через полчаса ты умрешь. Ты умрешь еще раньше, по одному моему слову. Не пытайся ничего сделать, не пытайся никого звать.
Он кивнул.
Должно быть, песня яда открыла мне его душу: я не видел его глаз, но чувствовал страх — глубокий и неодолимый как морские волны. Враг бился об этот страх, он хотел жить.
— Я могу вернуть тебе жизнь. — Слова чужого языка поднимались из памяти, одно за одним, и позади каждого вспыхивала Роща, придавала мне сил. — Но твоя жизнь будет принадлежать мне. Ты хочешь жить?
Он снова кивнул — тень в росчерках яда.
— Я обменяю твою жизнь на жизнь моего друга, — сказал я. — Он внутри гор, ему грозит смерть. Ты можешь привести меня к нему?
— Да, — проговорил он. — Я видел, как они упали в колодец… Смогу.
Его страх опьянял меня.
— Если ты приведешь меня не туда — умрешь. И если мы придем слишком поздно — умрешь.
— Хорошо, — выдохнул он. — Не убивай Арцу.
Арцу? Вторая тень, напавшая на нас и сражающаяся сейчас с Тином в глубине гор, — это Арца? Хрупкая девочка, смотревшая на меня с ужасом и надеждой?
Нельзя думать об этом сейчас.
— Все будет зависеть от тебя, — сказал я. — Покажи, где они.
Я помог ему подняться, и мы взлетели. Я держал его за плечи, и он словно якорь, тянул меня на дно, — но браслеты были сильнее, небо все еще было моим. Я слышал песню лодки, — сумеречная и ясная она звала к себе, была совсем близко.
— Там. — Враг указал вниз, в черноту гор.
Мы помчались вниз, рассекли небесные реки, одну за другой, — земля приближалась, я готов был остановиться, но враг выкрикнул, надрывно:
— Лаэнар! — И скала под нами разошлась, открыла колодец, я увидел свет в глубине.
Сияющее волшебство устремилось мне навстречу. На миг мне показалось, что этот поток захлестнет меня, лишит воли и мыслей, — так много там было песен, следов древнего волшебства, ослепительных вспышек силы.
Но песни переплелись, закружились, приняли меня, как река принимает лодку, — и повлекли вниз, в колодец, в тайный город врагов.
22
Я не успела зачерпнуть силу из толщи стен, не успела даже сбросить разомкнутые, сломанные крылья. Успела только уклониться и удержать в душе мысленный крик, зов о помощи.
Выстрел дымной вспышкой пронесся мимо меня — но я знала каждое движение воздуха, каждый камень в этом зале — и смогла отпрыгнуть.
Я недооценила врага.
Всадник все еще лежал на полу, но в руках у него было оружие, он готовился выстрелить вновь.
«Их ружья пропитаны горьким дымом, — сказал нам Скэтар. — Этот дым прорывается сквозь магию, раскалывает души. Помните, единственный выстрел может уничтожить вас».
Я рванулась вперед — хвостовые перья задрожали, ускоряя мой бег. Темная сила расходилась по полу, как круги на воде. Я стала быстрее выстрелов, быстрее огня всадника.
Я не подведу Мельтиара.
Я не подведу Лаэнара.
Меч невесомо сверкнул в воздухе, обрушился на врага. Тот заслонился, я ударила снова. Воздух окрасился запахом крови. Я пинком выбила из рук всадника оружие, — оно отлетело, ударилось о стену.
Враг был в моей власти, нужно было лишь замахнуться, добить его одним ударом. Но я услышала голос Лаэнара и остановилась.
Его имя пронзило ворота колодца, вспыхнуло на них звездами, и тяжелые створки разошлись. Горный воздух обрушился на меня — словно наверху бушевал смерч, стремился ворваться в город.
Лаэнар возвращается. Он хотел убить всадника, я должна разделить победу с ним.
Я с размаху опустила меч, пробила плечо врага. Он выкрикнул что-то, но я не слушала, я ждала, глядя вверх.
Ветер, мчащийся на меня из колодца, был слишком стремительным, холодным.
Лаэнар не один. Я поняла это еще до того, как увидела, — и крепче стиснула рукоять меча.
Они должны были разбиться — так стремительно падали вниз, черная и светлая вспышки, всполохи ветра. Ледяной вихрь ударил мне в лицо, я зажмурилась на миг и, еще не успев открыть глаза, услышала, как Лаэнар зовет меня.
— Арца!
Он не разбился, и он был не один.
Крылья Лаэнара не бились, но он застыл в воздухе, в нескольких метрах надо мной. Рядом с ним парил враг — его рука лежала на плече Лаэнара, так легко, небрежно, словно они были друзьями, словно стояли на земле. Ветер стих, но я чувствовала как вокруг них вращается незнакомая, неистовая сила, удерживает в воздухе и не дает упасть.
Я узнала эту силу и этого человека. Эли, маг врагов.
Крылья распахнулись у меня за спиной.
— Не двигайся, Арца! — крикнул Лаэнар. Его голос, искаженный магией и болью, крошился в воздухе осколками стекла. — Не зови! Иначе я умру!
— Слушай его! — засмеялся маг. В другой руке он держал жезл, изогнутый и тонкий, и острие было в крови. — Одно мое слово, одна мысль — и он умрет.
Всадник выкрикнул что-то, дернулся, и я, не глядя, вогнала меч глубже ему в плечо.
И поняла — всадник говорит на языке захватчиков, но речь мага — наша. Маг скрытый, он один из нас, не может быть иначе.
Надежда вспыхнула, окатила меня огненным шквалом, и погасла в тот же миг — едва я взглянула на Лаэнара.
Сквозь его кожу проступало зеленовато-синее сияние, росчерками текло по лицу, наполняло глаза. Я встретилась взглядом с Лаэнаром и даже сквозь расстояние его боль полоснула меня, я пошатнулась, едва не выпустила рукоять меча.
— Что ты с ним сделал?! — крикнула я магу.
Мир двоился и дрожал — я знала, что плачу, но не могла удержать слезы.
— Я забрал его жизнь, — ответил Эли. — Но верну ее. Если ты отдашь мне Тина.
Я чувствовала — это правда. Бушующая магия сделала мир прозрачным, даже без прикосновений я понимала — это так.
— Хочешь, чтобы он жил? — продолжал маг. — Я заберу Тина и заберу Лаэнара, и верну ему жизнь.
Обжигающие и ледяные волны захлестнули мое сердце, душили меня, не давали видеть. Я не знала, что делать.
Я должна позвать Мельтиара.
Как еще я спасу Лаэнара?
— Нет, Арца! — крикнул Лаэнар. Я чувствовала, как с каждым словом, с каждым вздохом кончаются его силы. — Делай так, как он говорит!
Мир все еще дрожал, слезы все еще ослепляли меня.
Я сделала глубокий вдох — воздух был полон магией, болью и правдой — и сказала:
— Хорошо. Я отдам тебе всадника, верни Лаэнару жизнь.
— Брось оружие, — велел Эли. — И отойди.
Я освободила меч — всадник дернулся, крикнул что-то, мне или магу — разжала руку. Меч упал, тихое эхо погасло в глубине зала. Я оступила. Один шаг, второй, третий. Я остановилась лишь когда за спиной оказалась стена.
Маг сказал правду, Лаэнар будет жить.
Я повторяла эту мысль снова и снова.
Эли и Лаэнар опустились. Маг схватил всадника за руку. Слова, чужие и быстрые, погасли, не успев коснуться меня. И в тот же миг зал наполнился ветром, — все трое стали смерчем, умчались вверх. Эхо магии прокатилось по колодцу и затихло. Остались лишь следы крови на полу, мой меч и оружие всадника.
Я не могла больше ждать.
Мельтиар!!
Он появился почти мгновенно, темнота хлынула, опаляя. Мельтиар сжал мои плечи, но я не могла говорить. Я могла ответить лишь мыслью, — и в этой мысли вспыхнуло все: битва, магия, враги, забравшие Лаэнара.
Мельтиар отпустил меня и исчез — черные искры вспыхнули и растворились.
Слезы хлынули снова, я слышала свой голос, я кричала, звала Лаэнара и рыдала. Мир накренился мне навстречу, я упала на пол и замерла.
Я лежала с закрытыми глазами, прижимаясь к холодной плите. Было тихо — я не слышала уже ни своих рыданий, ни звука ветра. Мгновения растянулись, стали бесконечными и пустыми.
Но потом меня вновь окружил жар темноты. Мельтиар вернулся. Он поднял меня, прижал к себе. Я чувствовала, как его сила течет сквозь меня, словно небесная река. Эта река была сейчас бездонной и черной.
— Все будет хорошо, — прошептал Мельтиар.
Война начнется раньше. Его голос прошел через мое сердце, отзвуком флейты пронзил мысли. Я знала, его слышу сейчас не только я — каждый предвестник Мельтиара слышит эти слова. Каждый воин в городе, и каждый скрытый, живущий среди врагов. Война начнется совсем скоро. Будьте готовы — каждый день, каждый час.
— Мы победим, — сказал он вслух. — И мы вернем Лаэнара.
Я закрыла глаза и кивнула.
Мельтиар прав.
Он прав всегда.
23
Я думал, что тайный город врагов не отпустит меня — каменный колодец закроется, стены сожмутся, замуруют меня навсегда. Я был ослеплен, переполнен и исчерпан — волшебство звенело в каждом глотке воздуха, песни мчались сквозь меня, и моя собственная песня кричала, рвалась за каждой из них.
Но никто не остановил меня.
Мы вырвались наружу — там царила тишина, словно и не было сражения. Лишь пустынные черные горы, небо, ледяное и звездное, и песня полета, дрожащая во встречных ветрах.
Моя лодка близко.
Я позвал ее, беззвучно — осколки напева вспыхнули в душе, потянулись к ней. Лодка выскользнула из сплетения волшебства, появилась под нами. Я видел Джерри и Рилэна, слышал, как они зовут меня — разорванные ветром слова уносились вниз, к черному колодцу, таяли в глубине.
Внезапно усталость затопила меня, небо стало шатким, звезды качнулись. Тин сжимал мою левую руку, а правой я держал врага за плечи — один был ранен, другой умирал, и их боль схлестывалась в моем сердце. Мир все еще пел за меня, браслеты несли меня сквозь потоки — но я знал, скоро я разожму руки или потеряю сознание.
Но лодка устремилась ко мне, к сердцу моей песни — сумеречная и легкая, пропитанная магией, она качнулась и поймала нас, как ловят птицу в раскрытые ладони.
Я упал на дно, отпустил врага и едва почувствовал, как Тин разжал руку.
Рилэн обернулся, и я крикнул:
— В Атанг! Скорее!!
Я закрыл глаза и запел — всего несколько звуков, торопливых, дрожащих на ветру, — и песня теней вновь окутала нас, мы слились с небом, растворились среди звезд, стали невидимыми для врагов.
Когда я открыл глаза, мы уже мчались на восток. Рилэн не оборачивался, сидел, склонившись над рычагами управления. Я должен был помочь ему, взять весло, — но сейчас не мог это сделать.
Тин полулежал на корме, зажимал рану скомканной курткой. Я чувствовал запах крови, звон боли. Но это просто рана, я успею вылечить ее, а время врага истекает.
Джерри тормошил меня за плечо, и я кивнул, попытался без слов показать, что со мной все в порядке.
— Что случилось? — спросил Джерри и указал на Лаэнара. — Зачем он здесь?
— Надо убить его, — выговорил Тин. Его голос был надтреснутым, затуманенным болью. — Он больше не нужен.
Мы не можем убить его. Я обещал, он будет жить.
Я обещал Арце.
— Он должен жить, — повторил я вслух и запнулся, подбирая слова. — Он наш заложник.
Роща была сейчас слишком далеко, и сил во мне почти не осталось. Но волшебство нельзя остановить, если оно взрезало сердце, — и песня зазвучала, поплыла, окружая врага. Превратилась в волны, сперва тихие, разбивающиеся пеной на краю души, — но с каждым мигом набирающие силу, превращающиеся в оглушительный шквал.
Это шквал затопил врага, яд раскалился, изменился, хлынул сквозь его мысли, — мчался сметая все на своем пути, всю прежнюю жизнь, счастье и горе. И также внезапно схлынул, затих, оставив врага в забытье, лишенном сновидений.
Враг спал, как спит человек после тяжелого дня. Но сияющие росчерки отравы исчезли, и дыхание было спокойным.
Я выполнил обещание, он будет жить.
Не дожидаясь расспросов, я взял Тина за руку и запел песню исцеления. Она забрала остатки моих сил, и, сев на корму, к рулевому веслу, я чувствовал себя прозрачным и невидимым, как ветер в моих снах.
Тин благодарил меня, Джерри спрашивал о чем-то, но я не мог отвечать. Я молча сжимал весло, смотрел вперед и ждал, когда небо начнет светлеть, окрасится рассветом. Но ночь не уходила, сияла миллионами звезд. Млечный путь качался над головой, звал к себе.
В первый миг мне показалось, что мелодия, тоскливая и ясная, звучит там, в небесном сиянии. Но она была ближе, — флейта пела, пронзительно и призывно, но не в сгоревшем Форте, и не по ту сторону неба, — в моем сердце. Нет смысла гнаться за ней — она звучит внутри меня. Нет смысла говорить о ней — больше никто не слышит.
Но потом она смолкла, и я вдохнул встречный ветер. Его вкус сказал мне, что мы миновали пыльную равнину, летим над холмами, уходящими к морю.
— Оставьте меня здесь, — попросил Тин. — Я доберусь, Аник где-то рядом.
— Может, все-таки с нами? — Голос Джерри был встревоженным и усталым. — Может, тебя простят? Ты же столько сделал…
Тин покачал головой.
— Не простят. И я обещал Аник, что буду с ней.
Лодка опустилась. Тин попрощался, поднялся, чтобы выбраться наружу и взглянул на Лаэнара. Тот по-прежнему лежал в забытье, на дне лодки, среди теней.
— Ты уверен? — спросил Тин. — Он враг. Лучше убить его сейчас.
Я покачал головой. Тин вылез из лодки, махнул рукой. Я потянул весло, но в последний миг остановился.
— Тин! — позвал я.
Я хотел сказать: «Тин, война начнется скоро. Совсем скоро». Но я не знал, откуда пришло это знание — от голоса флейты, от мерцания звезд, или из глубины моей усталости. Поэтому я сказал:
— Будь осторожен.
Тин кивнул, и мы взлетели.
Постепенно ночь отступала, восток звал солнце. Предрассветные сумерки затопили землю, холмы сменились полями. Я видел дороги и полосы тумана, цепляющиеся за изгороди и ветви деревьев. Атанг приближался.
Пленник шевельнулся и открыл глаза.
Джерри выпрямился, сжимая ружье. Я опустился на дно лодки и взглянул на врага.
Он смотрел растеряно, но не пытался ничего сделать, не пытался заговорить. Его песня все еще была слышна мне — но стала иной, словно из нее исчезли все сложные звуки, остался лишь изначальный напев, бездумный и простой.
Я понял, что сделал с ним.
Мое волшебство стерло его жизнь, унесло его память — так стирают слова со старого пергамента, чтобы написать новую книгу. Его душа была как чистый лист.
— Лаэнар, — сказал я.
Он встрепенулся, приподнялся, ловя мой взгляд.
Имя не забылось. Может быть еще что-то осталось на этом листе.
— Ты помнишь, что случилось, Лаэнар? — спросил я.
Его взгляд стал непонимающим и беспокойным, в глубине его песни зазвенело отчаяние. В конце концов он проговорил:
— Не знаю… Кажется, ты спас мне жизнь?
Вряд ли стоило что-то объяснять, и наш полет подходил к концу — впереди уже сияло солнце, окрашивало алым белые крыши Атанга.
— Да. — Я кивнул. — Я спас тебе жизнь.
Легенда о Шаэларе
В ту пору звезды сияли ясно, люди и магия были свободны, захватчики еще не приплыли. Там, где возникнет город, были лишь пещеры и пути подземных рек. Там царила темнота, лишь кое-где лучи света падали сквозь проломы в скалах. Но источники силы и жизни сияли в сердце гор, как сияют и сейчас.
Шаэлар покинул родное селение, чтобы петь там, в безлюдной глубине гор. Он пел много дней и ночей, он слился с сиянием магии. Позабыв о времени и о мире яви, он пел бы так еще долго, но в мелодию пробралась тень, тревога заполнила звуки. Шаэлар понял, что пришла беда, и очнулся.
В сердце гор ничего не изменилось: магия сияла, пещеры были безмолвны и безлюдны. Никто не пришел с дурной вестью. Но, зная, что что-то не так, Шаэлар потянулся душой к своим звездам. Ему никто не ответил.
Тогда Шаэлар попытался внутренним взором отыскать близких — но весь мир казался темным. Лишь в глубине лесов и на бездорожье пустошей Шаэлар увидел редкие огни, мерцающий свет. Не все звезды погасли, но оставшихся было так мало, словно по земле прошла смерть и почти никого не пощадила.
В тревоге Шаэлар покинул пещеры и, выйдя наружу, понял, что видение не обмануло его.
Пока он пел, позабыв обо всем, мир постигла беда.
У берегов стояли корабли, их паруса заслоняли небо. Чужаки, приплывшие из-за моря, словно стая саранчи заполонили землю. Всюду, где они проходили, оставались руины селений и пепел лесов. Люди пытались сражаться с захватчиками, но не могли выстоять против них: ведь те привезли с собой оружие, несравнимое с копьями и стрелами, и силу, способную сокрушить магию. Самые сильные песни могли лишь ненадолго задержать врагов, дать передышку.
Глядя, как торжествуют захватчики, и как прячутся в чащах последние звезды, Шаэлар понял, — ни одна магия, ни одно волшебство не поможет сейчас освободить землю. Можно лишь погибнуть сражаясь или спрятаться и выжить, чтобы через десятки и сотни лет, нанести удар.
Сперва Шаэлар пришел в лес, к истокам большой реки, где прятались уцелевшие из южных деревень. Он сказал им: «Ради победы оставьте дневной свет и сияние ночного неба, идите со мной». Не все хотели идти с ним, но захватчики приближались, выжигали леса, и люди согласились последовать за Шаэларом.
Он привел их в сердце гор. Там, под каменными сводами зазвучали песни, магия потекла, превращая дикие пещеры в человеческие жилища. А Шаэлар вновь вышел в мир, искать выживших. Он находил их в разных концах земли: некоторые прятались группами, другие по одиночке, и Шаэлар шел на свет каждого и, одного за другим, уводил их в горы. И, в конце концов, все уцелевшие звезды собрались в каменных чертогах, сияли внутри гор, как в магическом шаре. А захватчики, не встречая больше сопротивления, решили, что полностью уничтожили темный народ.
Тогда Шаэлар собрал всех в самой большой пещере, сказал: «Клянусь, настанет день нашей победы», — и запечатал горы, так что ни один чужак не мог найти путь внутрь.
Так был основан город.