Анна и Беннетт проследовали за Бонфисом по коридору, по обеим сторонам которого располагались камеры для временно задержанных. Они не могли удержаться и то и дело поглядывали на своих вчерашних соседей, многие из которых были отделены от коридора лишь стальными прутьями. Грязные, оборванные, окровавленные тела лежали, скорчившись, на койках, издавая храп всех тональностей и мощностей, или сидели на полу, уронив головы на руки, и, видимо, думали об ожидающем их наказании. Бр-р, вот воскресное утро в трущобах — вонючее, грязное, безнадежное. Зато когда они вышли на улицу, сладкий, свежий морской воздух ударил им в нос соленой пеной прибоя. Было шесть часов утра.

Три больших «ситроена» того сизо-серого цвета, который французская полиция всегда использует, если хочет провести операцию инкогнито, ожидали перед зданием полицейского участка. Моро, Анна и Беннетт сели в первую машину. Бонфис проверил пассажиров двух других машин — семерых полицейских, закамуфлированных под обычных французских граждан, которые, как известно, ранним воскресным утром всегда выходят на улицу одетые в джинсы, зеркальные очки и наглаженные светло-голубые рубашки. Беннетт подумал, что со своими короткими стрижками они выглядят как десантники на отдыхе. Все они были в прекрасном настроении, шутили и смеялись, довольные, что им не придется провести этот день, уныло раздавая талоны за неправильную парковку, и счастливые оттого, что за такую опасную операцию им всем был обещан дополнительный выходной. Один Бонфис хмурился и нервничал. Он сел во вторую машину, кортеж двинулся в сторону бульвара Круасетт и вскоре выехал на шоссе.

Сидевший впереди Моро сосал трубку и без конца трещал по телефону. Он звонил всем, кому только можно было позвонить, раздавая поручения и снова и снова объясняя им детали операции. Он позвонил командующему на военно-воздушную базу и приказал ему подготовить к вылету вертолет. Затем долго объяснял капитану полицейского участка в Ле-Бометт, как тот должен держать своих людей в напряжении, не позволяя им расслабиться ни на минуту, поскольку ему, Моро, может потребоваться подкрепление местных полицейских сил. Но «без шума, старик, без шума, мы же не хотим спугнуть наших голубей?» Он разбудил Леона из кафе «Крийон» в Сен-Мартине и напомнил ему, что мозговой центр операции будет размещен у него в кладовой, находящейся за баром. А когда он истощил список лиц, которых мог мучить по делу, то набрал номер Бонфиса, просто чтобы его немного подразнить.

Да, шеф, все наши люди вооружены. Да, шеф, все знают последовательность действий. Нет, шеф, проблем возникнуть не должно. Бонфис прижал трубку к уху и мрачно уставился на идущую впереди машину. Проклятый индюк, старый утконос! Во что он превратил это дело? Выслуживается, ублюдок. А вдруг Поллюс сам появится, чтобы забрать кейс? Бонфис покрылся холодным потом. Нет, не может быть, Поллюс слишком умен для этого. Ну а все же, вдруг кейс ему так нужен, что он пренебрежет обычной для него осторожностью? Его арестуют по подозрению, и он окажется за решеткой раньше, чем успеет моргнуть своим старым глазом. И тогда что? Конец карьере молодого капитана Бонфиса. Он положил трубку, повернулся и рявкнул на своих людей, чтобы те заткнули рты. Несут всякую чепуху, как школьницы на пикнике. И если еще увидит хоть одну улыбку, он ее быстро сотрет кулаком. Это не чертов пикник, это боевая операция, понятно?

Три машины, в отличие от гражданских автомобилей не стесненные ограничением скорости, сохраняли скорость сто восемьдесят километров в час на протяжении всего пути, пытаясь обогнать солнце, которое медленно вставало у них за плечами. Анна и Беннетт с трудом сдерживались, чтобы не показать распиравшую их радость. Перед рассветом они шепотом посовещались и решили на протяжении всего дня сохранять постные лица несправедливо обвиненных людей, против воли участвующих в полицейской операции. Однако им было сложно сдерживаться. Каждый раз, когда они смотрели друг на друга, их так и подмывало расхохотаться от облегчения. В итоге они сцепили пальцы и, чтобы не поддаться искушению, отвернулись в разные стороны и уставились на мелькавший за окнами пейзаж.

Конвой пролетел мимо поворота, ведущего в аэропорт Мариньян, и въехал в сельскую местность, которая становилась все более неровной, дикой и неухоженной, в особенности по сравнению с плюшевыми пальмами и подстриженными газонами Канн. Моро в двадцатый раз посмотрел на часы — удовлетворенный прогрессом кавалькады, он позвонил Бонфису во вторую машину и приказал сделать короткую остановку в Кавайоне. Во-первых, необходимо было купить газеты и раздать всем полисменам. По замыслу Моро, его люди будут сидеть за столиками кафе Леона и наблюдать за дорогой к дому Беннетта, а развернутые утренние газеты придадут им сходство с местными жителями, пришедшими выпить свой кофе в утренней прохладе улицы. Конечно, все газеты должны быть разные, понятно? Купите подборку разных газет, а то ведь все как один раскроют свою любимую «Франс-диманш» на спортивных новостях. Моро мельком подумал, как справедливо утверждение: Бог познается в мелочах. Воистину так: Бог и полицейская работа. Аминь.

К восьми они были в Кавайоне. Полицейские вышли из машины, чтобы размять ноги, а Бонфис отправился за газетами. Все попытки выпить кофе были с негодованием отвергнуты Моро — по его мнению, чем раньше они прибудут в Сен-Мартин, тем лучше. Все равно им потребуется какое-то время, чтобы рассесться за столиками и принять небрежный вид. Там и выпьете кофе, сказал он своим людям, я и по свежему круассану вам добавлю, так и быть. Моро чувствовал прилив энергии и с юношеским энтузиазмом продолжал объяснять водителю, как лучше добраться до места — в принципе, в этом не было нужды, поскольку водитель уже давно выучил маршрут наизусть. До Сен-Мартина оставалось минут пятнадцать езды.

* * *

Энцо Туззи лег спать, мучаясь неприятной проблемой, но проснулся с ее готовым решением. Эти сто тысяч долларов, которые требовал Поллюс, терзали его и расшатывали нервную систему. Какое необоснованное требование и почему такая завышенная сумма? Туззи только одну минуту подумал об этом за ужином и сразу же получил несварение и изжогу. От этого он еще больше расстроился — ведь он привык гордиться тем, что его организм работает как часы, независимо от постоянно возникающих проблем. Однако к утру изжога прошла, а вместо этого в голове всплыла простая и изящная схема. Вот что он сделает: он выставит Поллюсу счет за доставку кейса в сто тысяч долларов, хочет того корсиканский мафиозо или нет. А не согласится, так Туззи продаст формулу в другое место. Bravo, Энцо, bravo, сказал он себе, напомаживая волосы и обрызгивая себя одеколоном перед отъездом за кейсом. Он аккуратно собрал волосы в пучок и закрепил над шеей красивой лентой.

Что же надеть? Наверное, лучше не надевать ничего кричащего. Он выбрал свободную рубашку в клетку и темно-синие джинсы. Затем взял с прикроватного столика свой любимый никелированный револьвер 38-го калибра в замшевой кобуре и прикрепил на пояс под рубашкой. Еще немного одеколона, расчесать усы, бросить последний горделивый взгляд в зеркало — ах, ну что за удалец! — и он был готов. Клеб прав, как всегда. Это действительно простая миссия. Может быть, следует пригласить молодого Бенито пообедать вместе с ним, чтобы отпраздновать этот удачный день? Видит бог, мальчик старается изо всех сил, и к тому же его дядя — авторитет в строительном бизнесе в Неаполе.

Он вышел на палубу и увидел, что лорд Клеб, в сером, как голубиное крыло, льняном костюме, который он обычно надевал для путешествий, уже стоит на корме, готовый спуститься в катер. На ногах лорда были расшитые бархатные туфли. Сердитым шепотом он отдавал стюарду последние распоряжения относительно кормления и ухода за Чингизом. Туззи отвел его в сторону и рассказал о своем плане по возвращению ста тысяч долларов.

— Что же, старина, стоит попробовать, — сказал Клеб. — Но мне кажется, нам следует ожидать некоторого сопротивления со стороны Поллюса. Думаю, ему это совсем не понравится.

— Ну и что? — спросил Туззи. Одним небрежным движением руки он смахнул сопротивление Поллюса с палубы прямо в Средиземное море. — У нас будет кейс. Хочет его забрать, пусть платит, а то кейс уйдет к другому. — Туззи радостно засмеялся, с энтузиазмом схватил Клеба за плечо и начал его массировать.

Клеб в панике поглядел на смятый пиджак и отступил от Туззи на безопасное расстояние.

— Хорошо, хорошо, я уже сказал, что ты можешь попробовать. Сам знаешь, для нас любая сумма имеет значение. Но советую сказать ему об этом только тогда, когда кейс будет у тебя в руках, а сам ты будешь на борту яхты в полной безопасности. Понимаешь, о чем я, старина? А то эти корсиканцы такие взрывные.

— Что ты сказал? Они кого-то взорвали?

Клеб вздохнул. Как приятно будет провести хоть несколько дней в стране, где люди говорят по-английски или хотя бы на том языке, который нынче называют английским.

— Никого они не взрывают, старина. Эти корсиканцы очень горячие, то есть легко возбуждаются. Ну, вспыльчивые, понимаешь, тьфу, как же тебе объяснить?

— А! — сказал Туззи. — Vulcanico.

— Да, именно так, это я и хотел сказать. Ну ладно, старик, мне пора лететь. Удачи, или, может быть, мне надо сказать buona fortuna? — Клеб подошел к борту и уже занес ногу, чтобы спуститься на катер.

Позади него Туззи воскликнул звучным баритоном:

— Я буду считать дни до твоего приезда!

Святой Иисус на небесах, подумал Клеб, взмахнув на прощание сигаркой и спускаясь по трапу на катер, — ну что за привычка все превращать во второсортную оперетту?

Туззи заказал стюарду кофе и велел позвать Бенито.

— Дон Туз, я готов!

Дородный молодой крепыш встал перед Туззи, выпячивая вперед широкую грудь. Туззи поморщился, взглянув на надпись, красовавшуюся у него на футболке: Per favore, non mi rompere i coglioni! Она вызвала болезненные воспоминания. К тому же такой призыв совсем не подходил к воскресному утру. В это время люди в церковь ходят, между прочим. Надо же такое написать: «Пожалуйста, не разбейте мне яйца!» Туззи даже головой потряс от возмущения. Ну и молодежь пошла, ничего не могут сами сделать правильно. Он отправил Бенито переодеться и отхлебнул ароматного душистого кофе. Завтра он поедет на Ибицу. Хватит, он заслужил отдых, а там его ждут испанские девочки, горячие и сладкие, как спелые фиги.

* * *

Джулиан По стоял на террасе, любуясь рассветом, заливавшим верхушки гор Великого Люберона. У него было искушение приехать в Сен-Мартин пораньше, но потом он решил воздержаться от любых действий, которые могли бы спугнуть «разносчика кейсов». Если он к тому же еще и непрофессионал, то его легко напугать. Беннетт с девчонкой наверняка уже трясутся от страха под кустом, особенно с тех пор, как Симо продемонстрировал каждому из них свое искусство пробивания пальцем деревянных предметов. Вчера он дал задание Жерару — бедняга Жерар, сколько дней он уже просидел в машине? — схватить Беннетта и девку в месте, откуда до сих пор раздавался сигнал радиомаячка. Ему также было приказано с ними особо не церемониться.

В целом мне предстоит довольно приятный день, размышлял По, в особенности после того, как формула будет возвращена, а деньги доставлены вместе со сладкой парочкой. Тогда можно будет подумать и о мести. По посмотрел на часы и увидел, что у него еще вполне хватит времени, чтобы позавтракать. Сегодня утром он доест кумберлендские колбаски из «Харродз», а потом позвонит в Париж Шу-Шу. Наверное, ей пора возвращаться. А может быть, лучше встретиться с ней в Лондоне, прошвырнуться по Оксфорд-стрит? Да, приятно планировать такие встречи. Он вернулся в дом и увидел Симо, стоящего в дверях неподвижно, как статуя.

— Доброе утро, Симо. Я вижу, ты уже нарядился для воскресного променада?

Вместо обычного костюма на японце были мешковатые черные штаны, черная футболка и черные тенниски на рифленой подошве. Это была его бойцовская униформа — брюки достаточно свободного покроя, чтобы не сковывать движения ног, рифленая подошва — для лучшего сцепления с полом. Хотя По и не ждал неприятностей от их маленькой экспедиции, Симо был всегда к ним готов. Поэтому, собственно, По и был до сих пор жив.

Симо склонил голову:

— Доброе утро, мистер Джулиан. Ваш завтрак готов.

— Прекрасно! — По потрепал Симо по плечу, даже через одежду чувствуя напряженные мускулы его спины и шеи. — Полагаю, ты не согласишься разделить со мной колбаски? М-м-м, они такие вкусные!

Симо отрицательно покачал головой:

— Я позавтракал в шесть. Рис и суп мисо. Вкусная и полезная еда.

Как всегда, По почувствовал в голосе японца легкое неодобрение. Симо поддерживал своего господина во всем, кроме диеты. Конечно, если По в своем рационе полностью перешел бы на проросшие побеги фасоли, он осчастливил бы Симо, но пока По был к этому не готов. С кухни донесся запах поджаренных на гриле колбасок, и чувство вины сразу же улетучилось.

— Ты прав, — сказал По. — Я знаю, что ты прав. Но я обожаю колбаски.

С этими словами он уселся за стол, наслаждаясь приятной прохладой льняной салфетки у горла, прозрачностью лиможского фарфора, солидной тяжестью столового серебра — удивительным, полным роскоши, привилегированным порядком собственной жизни. А говорят, что краденые деньги — горькие деньги, подумал он. Вот идиоты.

* * *

Жоржет встала задолго до рассвета, от любопытства и беспокойства она с вечера не находила себе места. Сейчас она уже точно не заснет. Она быстро оделась и отправилась в дом Беннетта, чтобы проверить, не залетела ли какая-нибудь наглая муха в дом за время ее отсутствия или не зашел ли из соседнего дома таракан? Да она умрет со стыда, если негодяи, втянувшие ее маленького милорда в неприятности, увидят, что она плохо отполировала кафельную плитку или забыла натереть паркетные полы в гостиной. Да пусть хоть сам президент придет за дипломатом — он не должен увидеть ни пылинки, ни соринки, ни грязинки! В конце концов, это не только ее честь — она отвечает за честь всей деревни.

Еще раз все хорошенько помыв, Жоржет вернулась домой, спустилась в подвал и вытащила кейс из-под гравия. Потратив еще полчаса на тщетные попытки открыть крышку, она тихо выругалась и, вздохнув, достала пасту для полировки металлических поверхностей. Еще через пятнадцать минут алюминиевый чехол кейса блестел так, что солнечные зайчики отражались от его ребристой поверхности. Она поставила кейс на кухонный стол и села пить кофе, задумчиво макая кусок вчерашнего багета в свой café crème и следя за стрелками часов, которые медленно, но неуклонно ползли по циферблату. Какие лица будут у ее подружек, когда она расскажет им, что произошло здесь сегодня утром! А у этого придурка Папина? Да он умрет от зависти! Она чуть не рассмеялась вслух. А она-то уж торопиться не будет — им придется все сведения из нее выжимать по словечку, а самое интересное — что бы это ни было — она оставит на сладкое. Она закончила завтрак, убрала со стола, вымыла посуду и села ждать.

* * *

Один за другим утренние посетители, шаркая ногами, хрипя и кашляя, заходили в кафе «Крийон». Анн-Мари и Леон стояли за стойкой бара, пытаясь сделать вид, что ничего особенного не происходит. На самом деле они все время прислушивались, не раздастся ли шум приближающейся машины. Конечно, их вид не смог обмануть бдительности самого старого из стариков, восьмидесятилетнего деспота, которого Леон за глаза звал chef des pépé. Он и в самом деле пользовался безграничным уважением других игроков в домино и даже имел негласный статус «шефа домино».

Он сразу почувствовал, что здесь что-то не так, как только порог переступил. Он остановился и медленно, с глубоким подозрением огляделся по сторонам, подобно старому псу, внезапно почуявшему кошачий запах.

С тех пор как доктор запретил ему пить коньяк после обеда, у него совсем разладился сон, и он вставал ни свет ни заря. Отсутствие алкоголя в крови и бессонница сделали его характер еще более невыносимым, чем раньше. Он стоял, опираясь на палку, вытянув вперед голову на тощей шее, а его уши с отвисшими мочками вздрагивали в ожидании дурных новостей.

— Eh, alors, — сказал он. — Eh, alors. Ну и что здесь происходит?

Анн-Мари притворилась, что не понимает вопроса:

— Что вы имеете в виду, pépé?

Старик потряс палкой в воздухе, как будто разгоняя бесов. Он указал на стоящую на стойке бара вазу с цветами, на необычный порядок в зале, на подметенный пол, на столики, каждый из которых украшала настурция в маленьком бокале для коньяка.

— Вот это все, — выпалил он. — Цветы эти. Все эти безделушки и прочее. — Он медленно прошел к своему столу в задней части зала, стуча палкой об пол и изо всех сил шаркая шлепанцами. — А цены, что это за новости? — продолжал он. — Они что, за ночь так выросли? Вы что, включили в стоимость вина всю эту ерунду? — Он с кряхтением приложил руку к правому боку, где, как он знал, у него находилась печень, и тяжело опустился на стул.

— Вовсе нет, — сказала Анн-Мари. — Просто цветы очень украшают помещение. К тому же сегодня воскресенье.

— Ха! — скривился старик. — Ждете, что Всемогущий заглянет к вам после мессы? Куда они катятся! Цветы, подумать только. Скоро канделябры расставят, не иначе. Принеси-ка мне немного rosé, девочка. Эй, а где мое домино?

Леон пошел было за домино, но тут с улицы раздался шум подъезжающих автомобилей.

— Это они! — Леон выскочил из-за стойки и поспешил на улицу.

— Кто «они»? — Старик забарабанил палкой по полу, но Анн-Мари, не обращая на него внимания, выскочила на улицу вслед за мужем. — Dieu et Jésus, мне что, тут от жажды помереть?

Леон направил все три машины во внутренний дворик за зданием кафе, где разгружались грузовики, доставляющие ему пиво «Кроненберг» из отеля «Мутзиг». Он обнял Беннетта, уважительно пожал руку Моро и повел их за собой через черный ход в кладовую.

— Voilà, — сказал он. — Здесь не очень удобно, зато вас никто не увидит. А отсюда, — он приоткрыл жалюзи на окнах, — можно разглядеть всех, кто въезжает в нашу деревню. — Леон посторонился, чтобы Моро мог лично оценить вид из окна на центральную улицу и парковку. — Видите, месье? Все, как я рассказал вам по телефону. Надеюсь, вас это устроит.

Моро посмотрел на улицу, посасывая трубку и хлюпая горлом, потом удовлетворенно кивнул. Да, это его устраивало.

— Бонфис, пусть люди выйдут из машин. Устрой четверых на улице за столиками, только за разными, понял? А остальные пусть идут внутрь, стоят у двери в зал. — Он повернулся к Анне и Беннетту: — Вы двое останетесь здесь, со мной. — Он сделал паузу и прислушался. — А это что еще за шум?

Стук палки старика становился все более громким и настойчивым. Леон приоткрыл дверь, ведущую в зал:

— J’arrive, j’arrive. Анни, предложи чего-нибудь нашим друзьям, пастиса, а может быть, немного кальвадоса? — Стук нарастал. Леон покачал головой. — Merde! Вот неугомонный старик! J’arrive!

Pépé уже забыл о своем домино и с возмущением разглядывал целую толпу молодых людей с газетами, рассевшихся за столиками снаружи и внутри. Все до единого не местные. Он заворчал на Леона, когда тот поставил перед ним кувшин с розовым вином.

— Сюда уже толпы ходят, — сказал он. — Даже вина нельзя спокойно выпить в воскресенье. Кто это еще такие?

— Туристы, — соврал Леон не моргнув глазом. — Простые туристы.

— Иностранцы небось?

Дневной дозор Сен-Мартина в виде престарелых дам уже давно заступил на свою вахту за кружевными занавесками или на скамеечках перед домами на площади, и теперь их взгляды были также устремлены на нездоровое оживление, царившее перед кафе. Столько молодых мужчин, все такие чистенькие, что они делают здесь так рано? Откуда они взялись? И почему, как только по улице проезжает машина, их газеты, как по команде, опускаются вниз? Что-то тут не так. Что-то ненормальное происходит сегодня в деревне.

Анна и Беннетт стояли на посту около окна в кладовой, пили кофе и пытались не обращать внимания на хлюпы, хрипы и бульканье трубки Моро и на испепеляющие взгляды, которые бросал на них Бонфис. Моро устроился на пивном бочонке, поставил перед собой две винные тары в качестве столика и разложил на них свои записки, мобильный телефон и часы. Он то и дело проверял время, потом, не в силах себя сдержать, схватил телефон и позвонил Шевалье.

После короткого, но, по-видимому, очень удачного разговора, если судить по его ежесекундным вскрикам «Ah bon?», горящим глазам и срывающемуся от волнения голосу, он подошел к окну, чтобы поделиться своей радостью с Анной и Беннеттом.

— В Париже все удовлетворены ходом нашего дела, — сказал он. — Они очень и очень рады. За нашим прогрессом следят на самом высоком уровне. Вы меня понимаете? Сам президент объявил, что он будет сидеть у телефона в ожидании новостей. Забавно, вы не находите? Мы здесь ждем в кладовой деревенского кафе, а на самих Елисейских Полях пристально следят за нашим прогрессом.

Он опять посмотрел на часы и тихонько замурлыкал себе под нос. Ну все, теперь уже скоро.

* * *

Голова Жоржет появилась из-за входной двери и с величайшей осторожностью огляделась по сторонам. Ее глаза пробежались по окнам соседских домов. Все было тихо, кружевные занавески висели неподвижно, не колыхались. По правде говоря, большинство ее соседей, как магнитом привлеченные новостями, которые уже разнесли по деревне престарелые кумушки, внезапно почувствовали приступ невыносимой жажды и отправились в кафе. Анни и Леон с ног сбились, обслуживая посетителей — такого количества клиентов зараз у них не было много лет.

Убедившись, что никто за ней не подглядывает, Жоржет надвинула на глаза любимую канареечного цвета бейсболку, подхватила полиэтиленовый пакет, в котором лежал кейс, и быстро прошла по аллее де Лис к дому Беннетта. Она открыла дверь своим ключом и, как велел ей Беннетт, положила кейс на стол, стараясь не поцарапать сверкающую деревянную поверхность стола грубым металлом. Затем она пригладила покрывало на диване, смахнула несуществующую пылинку с двери шкафа и пошла на кухню. Здесь она опустилась на стул и стала ждать.

* * *

Темно-зеленый «рейнджровер» плавно свернул на деревенскую улицу и остановился около памятника погибшим в Первой мировой войне. Четыре газеты сейчас же опустились чуть ниже уровня глаз. Престарелые дамы на площади замолчали, повернули головы в сторону джипа и насторожились, пытаясь получше рассмотреть вновь прибывших. Часы на здании церкви захрипели и стали медленно бить десять раз.

Беннетт увидел, как открылась дверь машины и оттуда выпрыгнул Симо и открыл дверцу По. Беннетт кивнул Моро, который дышал ему в ухо, стоя прямо за ним, и сказал:

— Это По.

Анна посмотрела на своего бывшего любовника, элегантного, как всегда, в черном пиджаке и бежевых брюках со стрелкой, и взяла Беннетта за руку. Он улыбнулся ей:

— Пунктуальный, мерзавец, правда?

Моро не сводил с По глаз.

— Бонфис? Дайте ему пять минут, затем идите брать. Я хочу, чтобы кейс был у него в руках, понятно?

* * *

По и Симо не обращали внимания на неприкрытое любопытство жителей деревни, поскольку считали его обычной вульгарной привычкой невежественных крестьян. Не поворачивая голов, они прошли по улице и свернули на аллею де Лис. Симо толкнул дверь дома номер 3, и они вошли в холл. Сидящая на кухне Жоржет затаила дыхание, прислушиваясь к мягким шагам, раздававшимся в направлении гостиной.

По склонился над кейсом.

— Давай удостоверимся, что все на месте, хорошо? — Он положил кейс боком на стол, повернул барабаны шифрового кода, нажал на пружины защелок, и крышка кейса послушно поднялась.

Жоржет на кухне изо всех сил напрягла слух, когда до нее донеслось слабое щелканье, а потом скрип поворачиваемых петель. Ага, кейс открывают! В трех метрах от нее раскрывался секрет, который мучил ее уже неделю и который она одна во всей деревне могла узнать во всех его необыкновенных подробностях. Ну как она могла устоять?

С криком «Bonjour, bonjour, bonjour!» она ворвалась в гостиную, и ее глаза устремились на лежащий на столе открытый дипломат.

— Un petit café pour les messieurs?

Двое мужчин резко обернулись на крик, а Симо присел, инстинктивно заняв боевую позицию. Но через мгновение он узнал низенькую, пухлую фигуру в желтой бейсбольной кепке и поднялся.

— Что это за баба? — спросил По.

Симо пренебрежительно тряхнул головой.

— Это femme de ménage. — Он встал между Жоржет и кейсом.

— Не надо кофе. — Он медленно склонился, заглянул ей в глаза и кивнул в сторону кухни. — Иди туда!

Жоржет, испуганно стреляя в него глазами, попятилась назад. По опять повернулся к кейсу.

* * *

— Bon, — сказал Моро. — Пора. Пошли.

Жандармы опустили на стол газеты, поднялись из-за столиков, сплоченной группой вышли из кафе на центральную улицу и зашагали к дому Беннетта. Обитатели деревни как один подняли брови. Воистину, это было совершенно невообразимое воскресенье.

* * *

«Мерседес» Туззи с молодым Бенито за рулем резво въехал в деревню, пропылил по центральной улице и остановился возле кафе.

— Эй ты! — закричал Туззи, высовываясь из машины. — Где тут аллея де Лис?

Изумленный жандарм успел только рукой махнуть в направлении аллеи, как Бенито нажал на газ и умчался, оставив за собой черные следы на асфальте и запах горелой резины. Беннетт, все еще стоящий у окна кладовой, открыл рот от изумления.

— Но это же Туззи! — воскликнул он. — А он что тут делает, хотел бы я знать.

* * *

Бенито остановил джип около въезда в аллею и пожал плечами. Не проедет, уж слишком узкая аллея.

— Ладно, жди меня здесь, — сказал ему Туззи. — Я вернусь через две минуты.

В спешке Туззи оставил пассажирскую дверцу открытой, и когда Бенито наклонился, чтобы захлопнуть ее, он увидел нескольких молодых людей, проходящих по аллее мимо него. Какое оживленное место, а вроде деревушка-то такая маленькая, подумал Бенито, включил волну «Монте-Карло» и начал мечтать о девочках.

* * *

Дверь дома номер 3 была приоткрыта. Туззи распахнул ее, помедлил в холле, затем прошел в гостиную. Его сандалии ступали по паркету совершенно бесшумно. Он уже стоял в дверном проеме, когда По и Симо заметили его.

Секунду или две никто не шевелился — все трое замерли от изумления. По стоял, положив руку на кейс, Симо по левую руку от него, а Туззи закрывал своим телом дверной проем. По первым оправился от удивления. Он резанул воздух свободной рукой, как будто отгоняя назойливую муху, и пробормотал:

— Симо, разберись с ним.

Японец повернулся к Туззи и замер, прикидывая, каким образом лучше прикончить противника. Его любимый прием — фронтальная лоботомия пяткой, — достигаемый ударом вывернутой ноги в висок, был в данной ситуации невозможен. Туззи еще не вошел в комнату, и половина его тела была под надежной защитой дверного косяка. Что же, тогда придется применить маваси-гэри-гэдан, удар голенью в бедро, а затем хадака-дзимэ, удушение сзади. Он скользнул к Туззи, взметнулся к потолку в прыжке и, как в замедленной съемке, увидел руку Туззи, вытягивающую из-за пояса револьвер.

* * *

Позже, в течение многих лет, в разной обстановке и при разном стечении народа, но всегда с неизменным успехом, Жоржет так описывала события, развернувшиеся в то утро в гостиной, свидетелем которых она невольно оказалась. Нога Симо, чье искусство было отточено годами тренировок, с невероятной скоростью выбросилась вперед и ударила итальянца в назначенное место. Туззи показалось, что его пах взорвался от боли, он согнулся, но при этом спазматически нажал на курок револьвера. Пуля, выпущенная из револьвера под несколько необычным углом, пролетела в сантиметре над плечом Симо и через секунду достигла своей цели. На лбу у По расцвел красный цветок, и он умер, не успев сменить изумленного выражения на своем лице.

В это время в дом, как лавина, ворвалась целая группа вооруженных до зубов жандармов, которые наставили на всех пушки. Побледневший Симо, ничем не выдавая смятения чувств, встал у стены и сложил руки на груди. Жоржет запоздало завизжала и подняла руки к потолку. По тихо истекал кровью на ковре, а Туззи, в позе эмбриона, стонал и рычал от боли, лежа на полу.

Пораженный Моро не мог пожелать более драматического исхода своей операции. Он даже забыл побулькать трубкой. Не выпуская ее изо рта, он бросился к телу По и склонился над ним.

— Бонфис, срочно вызовите из Авиньона специалистов из убойного отдела. Фотографа. «Скорую». Как обычно.

Жоржет, у которой шок постепенно сменялся восторгом оттого, что она стала свидетелем невиданной по размаху и динамичности драмы, тоже решила поучаствовать в процессе:

— Месье? Мой кузен Аристид работает на местной «скорой помощи». Он может забрать мертвое тело. И вон того, который стонет в углу. Это очень большая карета, она рассчитана на четырех человек.

Моро поднялся с пола, сурово взглянул на Жоржет и указал рукой на По:

— Его нельзя забирать, мадам. Он — улика для следствия. Его ни при каких обстоятельствах нельзя двигать с места, пока фотограф не сделает снимки, а врач не напишет заключения.

Жоржет подвинулась поближе и бросила на тело опасливый взгляд:

— А мой ковер? Посмотрите, что он сделал с моим ковром! Он же весь заляпан кровью.

Моро с досадой выпустил из легких воздух.

— Успокойтесь, мадам. Бонфис! Сделай себе пометку, чтобы ей возместили убытки за испорченный ковер. — Он взглянул на потрясенного Беннетта, который вместе с Анной стоял на пороге комнаты. — Ну, месье, скажите мне теперь, как по-вашему, это настоящий кейс?

Беннетт оторвался от Анны и перешагнул через тело По.

— Думаю, да. Можно я его открою?

Жоржет чуть не вывернула шею, не в силах оторвать глаз от загадочного чемодана, пока Беннетт возился с замком. Как это говорил По? Девяносто — шестьдесят — девяносто? Замок щелкнул, крышка открылась. Пробирки, лежащие в пенопластовой упаковке, папки, распечатки — все было так, как он помнил. Не было сомнения, именно этот кейс он отдавал на хранение Жоржет. Он поглядел на Моро и кивнул.

Они оставили двоих жандармов сторожить тело и вышли из дома. Жители Сен-Мартина, высыпавшие на улицу из кафе, были вознаграждены сполна за свои утренние треволнения, ибо увидели целую процессию. Впереди, скрючившись и приволакивая ноги, шел Туззи, которого практически тащил на себе Бенито, за ним шагал Симо, скрестив руки на груди, а его, в свою очередь, сопровождали трое мужчин с автоматами наперевес. Все утренние дела были позабыты — мясник, булочник, бакалейщик, мадам Жу и все, кто еще мог ходить, присоединились к этой процессии, забрасывая Жоржет вопросами, на которые она, втайне крайне довольная, отказывалась отвечать.

* * *

Беннетт обнял Анну за плечи и почувствовал, как она напряжена.

— Что с тобой, моя радость?

— Со мной все в порядке. Я думаю о нем. Он ведь даже не понял, что его убило, да?

Беннетт вспомнил выражение непонимания на лице По, аккуратную дырку над бровью, удивленно округленный рот.

— Да, родная, он ничего не понял.

— Давай уйдем отсюда поскорее, хорошо? Я больше не в состоянии видеть ни полицейских, ни оружия.

Однако так просто уехать они не смогли. Моро объяснил им, что необходимо соблюсти некоторые важные формальности. Первой из них оказался звонок Шевалье. Он отправился звонить другу из кладовой, оставив Жоржет, Анну и Беннетта у стойки бара. Леон настоял на том, чтобы налить им всем по бокалу своего почти-самого-лучшего шампанского.

В кафе никогда не было столько народа. В основном все толпились вокруг Жоржет, а она, наслаждаясь неожиданной ролью суперзвезды, цедила ответы сквозь зубы, впрочем не забывая при этом налегать на шампанское. Старики за столом не слышали ее рассказа и сердито кричали, чтобы она говорила громче. Анна и Беннетт постояли несколько минут, а потом потихоньку улизнули на улицу и сели за столик.

Вскоре вышел и Моро, прямо-таки сияя от удовольствия.

— Думаю, больше я не буду вас задерживать. — Он положил ключи от машины и их паспорта на стол. — Я договорился с водителем — вас отвезут в Ле-Бометт к вашей машине. Все, что я могу сказать…

— Месье Моро? — Раскрасневшийся Леон махал ему рукой из зала, затем приложил ее к уху, как телефонную трубку: — Вам звонят из офиса президента!

В кафе наступило мертвое молчание, даже старики прекратили стучать в домино. Все старались послушать, как Моро разговаривал с президентом. Моро поднес трубку к уху и вытянулся по стойке «смирно». Он несколько раз кивнул и несколько раз сказал «да». Когда положил трубку, всем показалось, что Моро стал по крайней мере на несколько сантиметров выше ростом.

— Да… — сказал он Анне и Беннетту, вытирая лоб клетчатым платком. — Должен вам сказать, что президент республики очень доволен. Не только полным успехом проведенной операции, — он помедлил и с нарочитой скромностью передернул плечами, — но и вашей помощью в этом чрезвычайно важном деле. — Затем понизил голос: — Entre nous, возможно, вас представят к награде за заслуги перед сельским хозяйством Франции. Не забудьте оставить адрес капитану нашего отделения. — Тут он посмотрел на часы и с деланым ужасом всплеснул руками. — Боже мой, уже столько времени, а еще ничего не сделано. Прошу меня извинить. С мертвецами всегда полно мороки. — Он пожал им обоим руки, повернулся и нырнул назад в шумную толпу около бара, где Жоржет, чья бейсболка уже заметно сползла набок, рассказывала открывшим рот слушателям, как она ощутила у своей щеки ветер — да, ветер от той зловещей, смертельной пули, что пролетела мимо нее.

* * *

Анна и Беннетт отъехали от жандармерии, не в силах поверить, что они свободны, и каждую секунду ожидая, что над ухом вот-вот раздастся вой полицейской сирены. Беннетт все время поглядывал в зеркало заднего вида — рефлекс беглого преступника. Только когда доехали до холмов и разрушенных каменных построек древних пастухов, их напряжение начало постепенно спадать и они поверили, что свободны.

Беннетт очистил от пыли мешок и бросил его на заднее сиденье своего автомобиля. Миллион долларов минус стоимость одного трактора.

— На обед нам, пожалуй, хватит, — сказал он Анне. — Кажется, мы его заслужили.

Он так часто думал об этом за последние несколько дней: куда они поедут после того, как все закончится и они обретут долгожданную свободу, что в конце концов все свелось к обеду в ресторане. Этот обед будет для них знаковым — он ознаменует конец одной жизни и начало другой, вознаграждение за храбрость и личный праздник их любви. И лучшего времени и места, чем Центральная Франция, двенадцать часов дня в воскресенье, было бы не найти во всем белом свете. Единственной проблемой стал практически неограниченный выбор ресторанов. После того как Беннетт чуть не сломал себе на этом голову, он решил не мучиться и пойти самым простым путем — выбрать тот ресторан, который первым придет ему на ум. И конечно, решение тут же нашлось — «Ле Ма Туртерон», каменная таверна приличных размеров, расположенная неподалеку, знаменитая как своей кухней, так и открывающимися из нее видами.

Они оставили «пежо» на стоянке между «ягуаром» со швейцарскими номерами и грязным местным «рено». Анна боязливо оглядела сервировку столов — бело-синие скатерти, рассеянный свет, огромные горшки с цветами вдоль стен, клиенты, читающие меню с богобоязненным видом истинных прихожан. Она провела рукой по волосам, посмотрела на свои джинсы и вздохнула:

— На кого я похожа! Меня же даже на порог здесь не пустят.

Беннетт взглянул на ее измазанные грязью сапоги, измятые джинсы, футболку, которая просто требовала ее постирать… А затем перевел взгляд на лицо, на светящиеся восторгом новой жизни глаза. Да, надо быть слепым, чтобы этого не увидеть.

— Ты выглядишь очень голодной, — сказал он. — Не волнуйся, они же не звери, они пустят тебя поесть.

Он взял ее за руку и поднял с земли мешок. Во внутреннем дворике их встретил улыбающийся супруг Элизабет, сам шеф-повар, и усадил в уголок по соседству с геранями.

— Хотите сдать в гардероб ваш мешок, месье?

Беннетт взглянул на Анну и улыбнулся:

— Пожалуй, нет. Спасибо. Уж лучше пусть он побудет с нами.