Пройти лабиринт

Меньшов Александр

Земля была черной. Но не такой, какой бывает только что вспаханное поле. Она была похожа на мелкую угольную пыль. И даже также скрипела под ногами. Михаил еще раз посмотрел на показания «КЛЮЧа» и сделал несколько пробных шагов. Он присел и внимательно осмотрел почву. Ни одного кустика, ни малейшего намека на травинку. И бесконечно высокое черное небо…

 

Земля была черной. Но не такой, какой бывает только что вспаханное поле. Она была похожа на мелкую угольную пыль. И даже также скрипела под ногами.

Михаил еще раз посмотрел на показания «КЛЮЧа» и сделал несколько пробных шагов. Он присел и внимательно осмотрел почву. Ни одного кустика, ни малейшего намека на травинку. И бесконечно высокое черное небо.

Вернее, не совсем небо. Скорее, бездонная темная высь.

Она, словно дыра над головой. Дыра безумно циклопических размеров. И каждый раз, глядя в нее, казалось, будто начинаешь отрываться от земли и падать, либо лететь, прямо вверх. В эту черную пропасть. От этого даже голова начинала кружиться.

На плечи тихо ложился темно-грязный снег. Секундой позже Михаил сообразил, что это пепел. Извержения далеких вулканов озаряли этот мрачный мир, испещренный длинными огненно-красными реками лавы.

В воздухе разливался тошнотворный запах серы.

Михаил вытер капли пота со лба и пошел вниз.

«Дом Огня — поэтично. Неплохое название, — он улыбнулся. Оно показалось ему романтическим. Ему вдруг вспомнилась та длинноногая девушка-гид, заумно рассказывающая гавайские байки, и, словно, перекривляя ее заученную речь, он хмыкнул себе под нос: — Ну что ж, пойдем, поищем твои «слезы Пеле».

Вход найти было тяжело. Все эти расфокусировки внимания, поедание мухоморов, долгие медитации и дыхательные упражнения по системе йогов, пение мантр — ничего не помогало. Только научная теория, воплощенная в технических решениях — вот ответ на все вопросы. Это было и проще и быстрее, — так считал Михаил. Он верил в рационализм, выраженный в физике мира и описанный языком цифр и формул.

Два года экспериментов и вот «КЛЮЧ» был готов.

За следующим курганом местность стала меняться. Черная земля уступала место острым базальтовым нагромождениям. В паре мест Михаил заметил гейзеры, яростно рвущиеся к небу.

Костюм не помогал: чем дальше он двигался, тем жарче становилось. А осыпающийся с неба пепел залеплял защитные очки плотным слоем.

«По-моему, — Михаил остановился оглядеться, — по-моему, это действительно дом богини Пеле».

Вспоминалась какая-то статья в каком-то научном журнале, а, может, в интернете, где весьма красочно расписывались нравы этой богини.

«Говорят, — читал он тогда, — что когда Пеле спит, то её дух путешествует по Гавайям в образе прекрасной девушки».

Он почувствовал, как некая радость начинает его переполнять. Столько трудов и вот, наконец, результат. И именно здесь — на Килауэа, на Гавайях. Нигде в других местах: ни в Исландии, ни на Камчатке. Наверное, это символично: найти вход в дом Огня в доме богини Пеле.

«Слава мне хорошему! — Михаил чуть не прыгал от радости. — Пробил-таки вход!»

После последней попытки в Исландии, ему уже и не верилось в то, что удастся создать «точку замыкания», тот самый «синглетон» с единственным элементом.

Тренированный глаз сразу заметил движение слева. Михаил не стал останавливаться, чтобы не выказывать свою настороженность.

Ему хотелось бы избежать встречи с кем-либо, но видно чего быть, того не миновать.

За очередным курганом внизу в полукилометре протекала река лавы. Он остановился, завороженный открывшейся картиной. Этот новый мир одновременно и пугал и восхищал. В нем чувствовалась древняя мощь бушующих энергий. Виделась дикая красота неописуемых человеческим языком пейзажей.

Если создатель и действительно существовал, то Дом Огня был его одним из самых ярких и красивых творений.

Михаил огляделся. И в тоже мгновение почувствовал чье-то присутствие за спиной.

Он обернулся и словно окаменел: это была та самая девушка-гид. Она улыбнулась, выставляя на показ белоснежные зубы:

— Как вы сюда попали? — спросила она.

Ни костюма, ни маски на лице. Кого-кого, а её он увидеть был не готов.

В красных отблесках извержений, девушка выглядела до ужаса прекрасно. Именно «до ужаса»: среди этого мрачного сюрреалистического пейзажа, ей было не место. И потому Михаил ощутил всю ту опасность, которая исходила из этого создания.

«Богиня Пеле, вроде бы, тоже являлась людям в облике прекрасной девушки», — мелькнуло в голове. Хотя в подобные суеверия Михаил не верил.

— Случайно, — ответил Михаил, но сквозь дыхательную маску слова вылетали плохо.

— По моему, вам тут нечего делать!

— А кто меня остановит? — он прикинул расклад сил, и осторожно потянулся за пистолетом.

«Всё-таки человек, — заключил он. А потом добавил: — По крайней мере, очень похожа».

— Мы, — её белоснежная улыбка резко контрастировала с чернотой здешнего мира.

— Мы? — Михаил криво усмехнулся, отчего тонкая полоска шрама на правом виске изменила свою глубину. Лицо стало по-пиратски страшным. Любой бы мало-мальски нормальный человек отступил бы.

— Мы — это хранители «южной» двери, — проговорила гид. Она, не спеша, продолжала приближаться. Удивительно, но пепел почему-то обходил её стороной. — Ты пересек границу Предела. Изначальным не нравится случайные путешественники, а потому мы и стоим на страже «южных» врат Лабиринта.

Последнее слово Михаил не понял. Он перевел его, как «лабиринт», но почему-то засомневался в верности услышанного.

— Это угроза? — прошипел он, чувствуя, как бешено заколотилось сердце.

— Ни одному человеку не дана вечная жизнь. И потому каждая душа вкусит смерть, — эти слова были из Корана. Девушка произнесла их очень спокойным голосом, будто была диктором на радио. Она уверенно пересекла ту критическую черту «невозврата».

Рука Михаила нащупала предохранитель.

— Ближе не надо подходить, — предупредил Михаил.

Следующие события произошли буквально молниеносно: гид за долю секунд преодолела оставшееся расстояние. Михаил выстрелил, отпрыгивая в сторону.

Параллельно мелькнула мысль, что он впервые решился применить оружие против человека.

Ноги соскользнули, и Михаил свалился в расщелину…

 

1.

Андрей открыл глаза. Кажется, он задремал.

«Точно задремал, — Андрей затряс головой, словно отгонял комаров. — Во даю!»

Он не замечал за собой привычки спать после обеда… Да еще на работе.

— Фу ты! — Андрей выругался и встал со стула.

Ему, ведь даже, что-то приснилось. Что-то неприятное.

Он попытался напрячь память, но резкое пробуждение уже разогнало марево сна.

Это все скука. Здесь, в районном центре, вообще скукотище. Даже для главного врача.

— А еще и оттого, что сытно перекусил. — Андрей посмотрел на судок, недавно содержащий кашу и печеночные котлеты.

Маша готовила и до этого отменно. Но в последнее время, когда Андрей стал хорошо зарабатывать, да еще появились «левые» деньжата, она вообще сделала из еды целый культ. Но главное, Андрею это начинало нравиться.

Кто из мудрых сказал, что к хорошему быстро привыкаешь.

Считать это наградой за труды? — Андрей задумался.

В жизни ему приходилось немало пережить. Правда, больше всего — плохого. Хотя друзья и знакомые, безусловно, сказали бы, что не смотря ни на что, Андрей остался добрым и отзывчивым.

Но это была только видимость. И Андрей это осознавал.

«Это всего лишь оболочка», — иронично пробормотал он.

Андрей был уверен: иначе, просто, не выжить.

«В нашем мире, — не раз сам себе говорил он, — нет ни любви, ни ненависти, ни доброты, ни зла, ни милосердия… ничего! А нормы морали — только абстрактные «рамки». А блюсти их или нет — вопрос третий».

Выживают в этом мире только «воины», кем бы они ни были, и чем бы ни занимались. А все те, кто либо верит в какие-то «светлые идеалы», либо служит сам себе — в реальности лишь «слабаки».

— Кажется, это у Кастанеды было: «У воина нет ни чести, ни достоинства, ни семьи, ни имени, ни родины. Есть только жизнь, которую нужно прожить».

«А я страшный человек!» — сам себе улыбнулся Андрей. Он даже был рад этому выводу.

Абсолютная «мимикрия». Только она дала возможность достигнуть в жизни того, чего он достиг.

Андрей вдруг ужаснулся: ведь человек не мог так размышлять. Не должен! Ему не позволяла совесть. Должна была не позволять. Она, как страховка от «темной стороны».

И все же он — Андрей — так размышляет. И при этом не видит ничего предосудительного. И это было вдвойне ужасно.

Прав был брат. Доктор не может быть человеком. Даже не смотря на то, что он спасает человеческие жизни…

Операция пошла на удивление успешно. Андрей внутренне испугался. Никогда еще не проходило все гладко. Всегда были нюансы, форс-мажоры, ошибки.

Аврал, как норма, поддерживающая его в рабочем состоянии.

И вдруг — полное спокойствие. А главное уверенность. Он словно смотрел фильм. Безучастно, лениво, заранее зная конец.

А потом была благодарность родственников. Мать ребенка даже начала целовать ему руки.

И ничто не дрогнуло. Андрей хоть и мягко отстранил родителей, демонстрируя внешним видом сочувствие, но на самом деле в душе лишь усмехнулся.

Усмехнулся и тут же ужаснулся себе.

Следующие операции тоже были удачными.

«Уж не заключил ли ты сделку с самим чертом?» — похлопал Андрея по плечу главврач.

«А если и так? Разве это плохо? Все живы, здоровы», — улыбнулся Андрей в ответ.

А потом брат сказал, что он сильно изменился.

— Почему ты так решил?

— Я тебя знаю с детства, — сердито ответил Михаил. — Ты плакал даже над мертвым воробьем, которого выдрал из зубов соседского кота. А сейчас стал таким циником. Смерть для тебя перестала, что-либо значить. Ты перестал к ней благоговейно относиться.

— Благоговейно! — фыркнул Андрей. — Мы живем в материальном мире. Здесь правит только четкий и трезвый расчет. Чувства хороши, только до поры до времени… Да, я не высокой моральной чистоты, как ты. Но я, по крайней мере, спасаю людей. И этих людей не интересует, что я при этом думаю…

За давно немытым окном медленно-медленно падал снег. Большие пушистые хлопья укрывали землю белым покрывалом.

В воздухе разлилась непроницаемая тишина. Казалось, будто уши заложило ватой.

Птица… Это была птица. Точно!

Андрей быстро облизал губы. Рука его потянулась к подбородку. В период нервозности, он начинал сильно его тереть.

От воспоминаний отрывков сна, почему-то кидало в жар.

Черная птица… Ворона. Другой не может быть!

Вспомнилось, как она закрутила головой. А затем уставилась правым глазом.

«Даже оторопь взяла», — Андрей поежился.

Ему показалось, что взгляд птицы, словно стремительный всепоглощающий поток, проник прямо в душу.

А потом птица («Это точно была ворона», — убежденно согласился сам с собой Андрей) посмотрела левым глазом. И…

«И потом я проснулся!»

Андрей посмотрел на часы.

«Начало четвертого, — отметил он. — А не пора ли домой?»

Конечно, было еще рано. Даже неприлично рано. Но Андрею ничего не хотелось.

Он вытянул из шкафа пальто и быстро оделся.

— Алла! — обратился он к секретарю через селектор. — Вызови мне Пашу.

— Хорошо, Андрей Станиславович. Сейчас сделаю.

Ждать пришлось не долго.

Паша примчался из гаража через пару минут.

— Я туда! — проговорил Андрей Алле, выходя из кабинета, и тыча пальцем в потолок. — Может, не вернусь сегодня.

— Хорошо.

Секретарь, безусловно, очень обрадовалась, хотя и не показывала виду. Сегодня, наверняка, убежит домой пораньше.

«Волга» тихо мурчала, выпуская из выхлопной трубы белые клубы.

— Куда? — негромко спросил Паша.

— Домой, — выдохнул Андрей.

Приехали они быстро.

— Вас ждать? — обернулся водитель.

— Нет.

— Тогда до завтра?

— Да. Бывай!

Андрей вылез из салона и потопал к входным дверям.

В доме пахло свежей выпечкой. Андрей вошел и словно окунулся в воду: уши заложило от какой-то странной тишины. Откуда-то издалека в мозг стали пробиваться отдельные звуки. Словно из тумана.

И тут ему вдруг подумалось, что он только что пересек какой-то невидимый Предел, за которым начинался новый виток его жизни.

«Что за ерунда!» — отмахнулся Андрей.

Он не спеша, разделся и прошел в гостиную.

— Эй! Живые есть? — звук его собственного голоса разрезал ту странную «вату тишины».

— Ага! — в гостиную влетел огромный силуэт. Именно силуэт.

— Ну, ты прямо типичный немецкий бюргер! — голос, как и силуэт, принадлежал Михаилу — младшему брату Андрея. — Пузик отъел, будь здоров!

Он протянул огромную «клешню» под названием ладонь и сильно пожал вялую руку Андрея.

— А ты стал еще…

Андрей хотел сказать — «грубее», но передумал в последний момент. И теперь он не знал, как закончить предложение.

— Словно пират Долговязый Джо, — нашелся он.

Михаил внешностью пошел в их отца, а Андрей в мать. С каждым годом это было все более и более заметно.

Воздух сотрясся от смеха Михаила. Он схватился за бока и минуту судорожно надрывался.

Манеры брата всегда пугали Андрея. Но сейчас он успел отметить какую-то нервозность в его действиях.

В комнату заглянула Маша.

— Ты чего не позвонил, что вернулся? — спросил Андрей, приглашая брата присесть на диван. — Я бы тебе машину организовал.

— Да ладно! — Михаил отмахнулся и легко переместился (именно «переместился»: Андрей не ожидал такой легкости в движениях от громадного и неуклюжего на вид брата) на диван. — Как ты? Говорят, уже стал главным врачом?

— Стал, — согласился не без гордости Андрей.

В памяти сразу же пронеслись все те бесконечные споры с братом о темной стороне человека, о его внутреннем Звере.

Уже прошло почти семнадцать лет, как они закончили ВУЗы и пошли своими дорогами. Андрей начал стремительную карьеру и чуть было не стал, как тогда писали в газетах: «врачом от Бога», «гением хирургии» и прочее в том же духе. Вовремя остановился, — успокаивал себя Андрей. Еще бы один шаг и его бы Зверь навсегда поселился в его душе. А сейчас тихая мирная жизнь обычного главврача в районной больнице, красавица жена, домик в английском стиле. И главное — умиротворение. Не надо с собой спорить, не надо искать компромисс между разумом и чувствами.

Михаил же напротив: выбрал поначалу скромную жизнь «ботаника» в каком-то НИИ. А сейчас, если верить всему, что говорили ребята из СБУ…

— А ты? Все бродяжничаешь?

Андрей прошел в ванную и стал умываться с дороги. Брат развалился на новеньком модном диванчике, забравшись на него, как говорится — «с ногами».

— А то! — проревел он, как-то странно и нехорошо ухмыляясь. — Бродяжничаю…

— Мы тоже в прошлом году ездили в Голландию, — бросил из ванной Андрей.

— В Нидерланды, — негромко поправил его Михаил. — Представляю себе… Это достижение.

Андрей не услышал. Либо сделал вид, что не услышал.

— Как у тебя вообще? — спросил он, возвращаясь в гостиную.

— Да ничего, собственно… А что?

— Невесту не нашел?

Михаил расхохотался так, что с потолка посыпалась побелка.

— Невесту! Ну, ты даешь! — при этих словах он сильно потер правый висок, где еле виднелась кривая полоса шрама.

Маша пригласила всех на ужин.

Андрею вдруг захотелось посмотреть на себя со стороны: как он важно проходит на кухню (именно важно, не спеша, как подобает главе семьи); как он, не спеша, со знанием дела, раскладывает нож, ложку вилку и так же не спеша, начинает ими оперировать; как тщательно пережевывает… От этого ему вдруг стало страшно приятно.

«Словно эпитафия, — вдруг мелькнула мысль: Он был отличным семьянином… туда-сюда и прочее… и просто прекрасным человеком…»

— Как блюдут ныне клятву? — голос Михаила рассеял марево мечтаний.

— Что? — Андрей прищурился.

Брат откинул в сторону лишние приборы, оставив только вилку, и принялся за еду.

— Как сейчас блюдут клятву Гиппократа?

Андрей не почувствовал подвоха в вопросе.

— Блюдут, — серьезно ответил он.

«Это вам не город!» — вспомнились слова старшей медсестры.

Да, здесь не город. Особых денег не дерут.

— Ну-ну! — усмехнулся Михаил.

Андрей демонстративно разрезал отбивную ножом и наколол небольшой кусочек на вилку.

— И почем сейчас болезни? — не отставал брат.

— Чего ты хочешь? Есть что-то — так скажи.

Михаил промолчал. И молчал он до самого конца ужина. Андрей ел нервно. Даже почти не пережевывал.

После, они вдвоем прошли на веранду. Андрей налил коньяк и протянул брату.

— Где ты пропадал? — он нарушил первым затянувшуюся паузу.

— Да так…

Михаил как-то неопределенно пожал плечами. А потом вдруг повернулся и, открыл, было, рот, но тут же его закрыл.

— Да? — Андрей вопросительно уставился на него.

Тот залпом выпил рюмку коньяка и сел на одно из кресел.

— Поговорим? — спросил он.

— Давай, — Андрей сделал небольшой глоточек из своей рюмки и присел рядом.

Лицо Михаила покрылось испариной.

— Я, кажется, видел бездну.

— Что? — не понял Андрей.

— Я разбудил Волка…

 

2.

— Ты всегда был сильным интуитивом, — в слова Михаила Андрей ощутил странные нотки. Но пока он не мог определить их значение.

— Ну а ты у нас непревзойденный логик, — в тон ответил Андрей.

Словно не замечая этого, Михаил продолжил:

— Может, скажешь мне, чем закончится наш разговор?

— Ничем хорошим.

Ему сразу вспомнился дневной сон. Вернее его обрывки. И еще та странная птица.

«Вот черт! — досадно выругался про себя Андрей. — Вот, пожалуй, и конец».

Скорее всего, он и сам до конца не понял смысл своей последней мысли.

— И все же, — продолжил беседу Михаил, — я попытаюсь.

Андрей сделал еще один глоточек и попытался отстраниться от нахлынувших неприятных чувств. Голос Михаила стал чуть отстраненней:

— Есть одна старая ученая загадка… вернее вопрос: «Вода окружает сушу или суша разделяет воду?» Что скажешь ты?

— Это пустой вопрос.

— И все же?

— Я не знаю. Может, у тебя есть правильный ответ?

— Будем считать, что есть, — улыбнулся Михаил. — Однажды читая «СтаршуюЭдду»…

Тут Андрей не удержался и хихикнул.

— Да, твоя любовь к викингам уже ходит в легендах. Ты, пожалуй, и сам уже скоро им станешь. Этакий берсерк…

Никто из них двоих и не догадывался, что в определенных кругах Михаил уже проходил под этим кодовым именем.

— Я понимаю твою иронию, — прищурился Михаил. — Но все же дослушай до конца. В общем, как-то снова читая мифы скандинавов про девять миров, я стал долго сопоставлять факты, и однажды меня посетила такая мысль: что если Мидгард — наш с тобой мир, это суша, а море и есть те остальные восемь миров, разделившие его на «материки». Улавливаешь мысль?

— Нет.

— Чтобы попасть из одного мира в другой должны быть какие-то «двери». Это как сосуществование суши и воды: одно есть в другом. На земле есть озера и реки. А в океанах и морях есть острова. Теперь понимаешь? Что если, чтобы попасть из Мидгарда в Муспельхейм — мир огня, надо пройти через вулкан. Что если «дверь» там? Надо лишь пройти лабиринт, взять ключ у последних врат и отворить их. А там — новый мир. А мы — люди, блуждаем в этом лабиринте, не имея сил найти верные пути, а оказываясь у этих «последних врат», у «двери», не имеем этого самого ключа. Потому что являемся жителями именно Мидгарда, а не Муспельхейми, или Нифльхейма. А я не без лишнего пафоса скажу тебе, что нашел такой «ключ»! Нашел и открыл «двери» в Муспельхейм…

— Что за чушь! — Андрей аж поморщился.

Поначалу он долго не мог понять, серьезен ли брат.

— Что за чушь! — повторил Андрей.

«Лабиринты, что за чушь! — Андрей поморщился. — Правду говорят, что каждый сходит с ума по-своему. Ключи, волки, лабиринты, паутины…»

Глаза Михаила сверкнули безумным огоньком.

«Берсерк, — заключил Андрей. — Совсем умом тронулся».

— Ты совсем меня не слушаешь! — вдруг резко сказал Михаил. Он даже встал и заметался по комнате. Движение помогало ему упорядочить мысли.

Да и вообще, только во время какого-либо механического действия, будь то ходьба, либо монотонная робота, он более или менее мог связно размышлять.

— Понимаешь, порой мне кажется, что я вижу узоры.

Андрей в непонимании изогнул брови «домиком».

— Узоры Норн. Те узоры, что сплели нити, на которые нанизаны все вещи нашего мироздания. И они связываются в некий странный лабиринт…

— Да ты сам себя слышишь? — в тон ответил Андрей. — Норны, Мидгард, Мусель… тьфу ты! Послушай, Миша, ты себя хоть со стороны слышал?

— Да я понимаю, что логика моих мыслей тяжела для понимания. Но ты постарайся выйти из обычных рамок.

Андрей махнул рукой.

— Представь, что наш мир это общая комната, из которой можно попасть в другие комнаты, но только при наличии ключика от дверей.

— Ну, допустим.

— Имея этот самый ключик, я свободно прохожу по комнатам. Сейчас я, так сказать, в «земном мире», потом в…

— … лунном, — бросил Андрей, кривовато усмехнувшись.

Михаил резко замолчал. Он несколько секунд пристально смотрел на брата, потом залпом допил коньяк и молча вышел вон.

— Что там случилось? — вошла Маша.

Отвечать не хотелось.

— Да ничего особенного…

Андрей резким движением влил коньяк в рот.

— Что-то я устал сегодня.

Он оставил жене рюмку и пошел к себе в кабинет.

Книги читать не хотелось. В голову лезли слова Михаила.

— Наверное, зря я так резко. Что он там говорил?

«Мне, кажется, что вижу узоры… Те узоры, что сплели нити, на которые нанизаны все вещи… Они связываются в лабиринт…»

— Если честно — бред! Бред, какого-то буддистского монаха. Он со своими путешествиями совсем себе разум просрал… Надо с Михаилом завтра поговорить.

Андрей сжал зубы: ему казалось, что он теряет брата. Словно тот какой-то законченный алкоголик.

— Нет, надо с ним поговорить. И даже сегодня. А то эти его путешествия на острова Океании ни к чему доброму не приведут.

— Он ушел, — в комнату вошла Маша.

— Что? Кто ушел?

— Миша… Забрал свои вещи, вызвал такси и…

— Давно?

— Минуту назад.

— Чего ты сразу не сказала! — Андрей вскочил.

— Откуда мне знать, что там у вас происходит!

Маша резко развернулась и вышла из кабинета.

Андрей нервно заходил туда-сюда.

— Как маленький ребенок!

День заканчивался крайне неудачно.

Как и большинство людей, Андрей не хотел признавать свои ошибки.

«Да, безусловно, они есть… Даже глупо бы было отрицать, — он с силой потер глаза, будто считал, что от этого станет легче. — Только в кино можно все контролировать: мысли, действия, чувства…»

— Ядрить твою мать! — он тяжело вздохнул.

Многого в жизни можно было бы избежать, много достичь, если только уметь все контролировать. Но даешь себе в чем-то поблажку и всё. Конец Порядку…

Андрей набрал полные легкие воздуха и задержал дыхание.

Как быстро забываются победы. Путь к ним тяжел и труден, но стоит достичь чего-то большего, как все можно потерять, из-за того, что «отпускаешь вожжи».

— Я человек! Я не слаб! Я не силен! — тихо зашептал Андрей свою старую «формулу воина». — Я контролирую себя, потому иду верно. Я вижу свои ошибки, и не дам им повлиять на мое будущее.

В этом толстячке с трудом можно было бы разглядеть мастера. Время и иная деятельность стерли черты классического воина.

«Завтра я начну… Почему завтра? — Сегодня… Сейчас!»

Андрей встал и направился в гостиную.

Маша сидела к нему спиной и смотрела какое-то телевизионное шоу, с замахом типа «Что? Где? Когда?».

Он догадывался, что она чувствует его присутствие.

Андрей присел рядом.

— Извини, — как можно мягче сказал он.

Маша не отреагировала. Вернее, не подала вида.

«Так и должно быть!» — Андрей внутренне усмехнулся. Ему была видна вся дальнейшая беседа. Маша уже «проиграла» эту битву.

— Я действительно был не прав.

Жена повернулась.

— Не буду оправдываться… Наши отношения с Михаилом затуманили мне глаза.

Он прижал Машу и поцеловал в лоб по-отечески.

Она сдалась…

«Одно только «но»: — сам про себя подумал Андрей, — я не испытываю тех чувств о которых говорю».

И было не понятно, считать ли это проигрышем для себя лично…

 

3.

Ритуал… Частое повторение действий ведет от хаоса к слаженности… гармонии…

Это путь к Порядку. Это путь к другому полюсу. И ритуал его вектор…

Утром пошел первый в этом году настоящий снег, а не слабая его пародия, как вчера. Но асфальт был ещё теплым, потому белые хлопья быстро таяли, и в выбоинах тротуаров и дорог скапливалась грязная вода.

Люди спешили на работу. Все они, повинуясь только своему закону движения, проходили мимо друг друга, почти не замечая окружающей действительности. Мысли их кружили вокруг ночных снов, планов сегодняшних работ, списков покупок, визитов вежливости… Да мало ли чего ещё! Люди бежали по своим проторенным траекториям, вычеркивая из памяти сегодняшнее утро.

Это и был Порядок. Это и был Ритуал…

Андрей сидел на единственном оставшемся брусе подъездной скамьи. Снег тихо садился ему на плечи, укутывая пушистым покрывалом.

Из-за угла бетонной многоэтажки показался он.

Выцветший сиреневый плащ, красно-белый «петушок» с советскими буквами «Спорт», сильно подрубленные штаны в полосочку и огромные кожаные ботинки, затертые до дыр. Звали его — Петр Сергеевич.

Он сильно сутулился под тяжестью «кравчучки», в которой тянул на рынок свои нераспроданные пожитки. На щеке была наклеена бумажка: след неудачного бритья.

Проходя мимо, Петр Сергеевич на секунду остановился, с любопытством оглядывая фигуру Андрея. Не найдя ничего примечательного он зашагал дальше.

«Старость никого не жалеет, — Андрей поднялся. — Старость — первый предвестник смерти».

Прозвучало это как-то фальшиво. Даже очень фальшиво.

— Доброе вам утро! — сказал вслед Петру Сергеевичу Андрей.

Тот остановился и уже более внимательно уставился на него.

— Доброе! — произнес это он, скорее, оттого, что счел Андрея, заслуживающим беседы.

— Вы меня не помните?

— А как ты думаешь? — конечно, Петр Сергеевич был старше, но все же это «ты» Андрею не понравилось.

— Думаю, что запамятовали.

Петр Сергеевич никак не выявил своих мыслей. Он по-прежнему смотрел на Андрея со смесью какого-то превосходства.

— Я — Андрей Замятин… Ваш ученик…

— Уже нет, — усмехнулся Петр Сергеевич. — И уже давно не ученик. Ты обычный… уже.

Андрей, в принципе, ожидал такого ответа.

— Возможно, — как бы согласился он, — а возможно, что и нет.

— Ты что-то хотел?

— Поговорить… У вас есть время?

Петр Сергеевич довольно долго молча смотрел на Андрея, словно что-то искал.

— Можешь провести меня до рынка.

И он, не дожидаясь ответа, пошел.

— Мне нужен ваш совет, — Андрей попытался догнать своего бывшего учителя.

Петр Сергеевич промолчал.

«Так и должно быть, — Андрей поравнялся с ним. — Он явно испытывает меня».

— Помните, вы когда-то говорили про дороги…

— Нет.

— Про то, что дорог в нашей жизни много. И какую бы я не выбрал…

— Послушай, Андрей, — Петр Сергеевич резко остановился. — Не надо перевирать мои слова. Я не учитель в школе, и про пути-дороги тебе ничего не рассказывал.

— Но…

— Я все сказал.

Петр Сергеевич выжидательно уставился прямо в глаза Андрею.

Резкий тон его слов и само поведение вызывали противоречивые чувства. А когда-то он казался таким тихим и жалким человеком, не нашедшего себя в этом мире. Чудак, рассказывающий сказки про неведомые дали, иные миры и земли, да прочую лабудень.

Но человек, стоящий сейчас перед Андреем, был совсем иным.

— Тогда что вы говорили? — не сдавался Андрей.

— Много чего говорил… И много чего не говорил…

Андрей напрягся. От него ускользнуло, что по лицу Петра Сергеевича пробежала легкая улыбка.

— Я не за себя… Понимаете…

Андрей не нашелся, что сказать. На него вдруг нахлынули тысячи мыслей: и о брате, казалось бы уже потерянном для нормального общества; и о своей пустой жизни, полной безразличности к окружающим; и мысли о матери, и тех до сих пор непонятных причинах, приведших её к самоубийству. Все это закружилось в нелепом танце.

«Зачем я к нему пришёл?» — Андрей злобно посмотрел в небо, словно ожидая ответа от него.

Посчитав разговор оконченным, Петр Сергеевич медленно побрел дальше. Но вдруг обернувшись, он вдруг громко спросил:

— А зачем это тебе?

— Ну…

Андрей от неожиданности не знал, что сказать. Ему показалось, что Петр Сергеевич словно заглянул в его мысли.

— За брата переживаешь?

— Да, — голос Андрея стал нервным и напряженным. — А вы что-то знаете?..

Петр Сергеевич улыбнулся…

 

4.

…Запах серы. К нему трудно было привыкнуть.

Михаил огляделся. Гряда с вулканами осталась далеко позади. Но легче не становилось. Четвертые сутки без нормального сна. Да и воду он не рассчитал. Если через пару дней ничего не придумает, то далеко он не проедет.

Двигатель остывал медленно. Надо было быть осторожным, чтобы вовнутрь турбины не проник вездесущий пепел.

Вчера вечером удалось миновать гигантскую кальдеру, края которой отвесной скалой ниспадали в пропасть. Внизу буйствовали фумаролы, выбрасывая вверх тонны сероводорода и других химических соединений, не менее опасных для человека.

С каждым часом ехать становилось все труднее. Хотя в «Грифоне» — так Михаил назвал свое детище — и стоял очиститель воздуха и кондиционер, машина начинала работать натужно. Два раза ее бомбардировали огромными базальтовыми камнями: следствие пирокластического потока из восточного вулкана. Другой раз «Грифон» чудом избежал лавового потока. Жидкая масса с огромной скоростью вылетела из-за хребта. Михаил чудом среагировал, направляя машину вверх, но поток успел лизнуть корпус.

Долго простаивать не стоило. Того и гляди: от очередного землетрясения лопнет порода, и «Грифон» со своим хозяином навеки пропадет где-нибудь в глубинах магмы.

Михаил проверил показания приборов и снова завел двигатель. Сверив данные фотосъемки, он проложил новый курс и тронулся с места.

«Грифон» дернулся и резво помчался вперед, оставляя слева кипящую грязь. Маршрут пролегал к обсидиановым скалам, виднеющимся на юге. По последним наблюдениям — это было самое спокойное место в Доме Огня.

Анализатор сработал быстрее Михаила. Он дал «полный стоп». «Грифон» скользил по инерции около метра и тут же подался назад. Порода от веса машины начала быстро уходить вниз, обнажая кроваво красную остывающую лаву.

Михаил выругался своей невнимательности.

Теперь надо будет объезжать этот участок. И неизвестно какова его протяженность.

От усталости болела голова. Но остановиться на сон следовало только в надежном месте.

«Сколько я уже здесь? — Михаил автоматически проверил показания хронометра. — Девятый день… Да, назад пути уже нет».

Действительно, на обратную дорогу ушло бы в два раза больше времени: «мост» (про себя Михаил назвал его Калинов мост) между двумя озерами кипящей лавы (продолжая сказочную тематику озера стали рекой Смородиной), который он миновал на третий день, развалился, и теперь надо было бы ехать в объезд.

Михаил достал новую ампулу и сделал очередной укол.

Встреча была неожиданной, не смотря на всю банальность фразы.

Шагал Михаил по лестнице, словно взбирался в горы. Движения его были резки и быстры. Наконец, он на секунду поднял голову вверх, оценивая оставшееся расстояние, и столкнулся взглядом с молодым парнем.

Он пристально всматривался в Михаила, прищурив глаза. Его ноздри усиленно раздувались, выдавая крайнее волнение.

— Миша? — тихо спросил он.

— Андрей! Ты?

Михаил в два счета преодолел разделявшие их ступени.

— Брат, — голос Андрея чуть дрогнул. — Не может быть!

«Грифон» набирал скорость, обходя остывающую, успевшую потемнеть, лаву по левому борту.

Датчики заметили движение.

«Это уже что-то новое, — оживился Михаил, заглядывая в мониторы. — Ну-ка, ну-ка! Покажитесь».

На экранах было пусто. Но Михаил сбавил скорость и активировал «Мьёльнир». Легкое гудение говорило о том, что началось высасывание энергии из прилегающего пространства.

Прошла минута: ничего подозрительного аппаратура не фиксировала. Замигала зеленая лампочка боеготовности «Мьёльнира».

Навигатор вывернул «Грифона» вправо, обходя скальные нагромождения. Михаил, было, чуть расслабился, как снова прозвучал зуммер тревоги. И на экране вырисовался огромный лавовый бич. Он медленно раскачивался из стороны в сторону.

Машина резко стала. Михаил визуально прикинул размеры «огненного змея» — как он успел его про себя окрестить, — метров сто, не меньше.

Переключившись с автомата на ручное управление, Михаил крепко сжал руль. Прикрываясь скалой, «Грифон» начал медленное движение.

«Змей Горыныч» сделал еще два пируэта и почти мгновенно, ринулся вниз, изливая в стороны электрические разряды. Один из них попал в нефтяную лужу, и та вдруг вспыхнула ярким факелом.

Михаил среагировал быстрее автомата. Выстрел «Мьёльнира» был подобен яркой белой вспышке молнии.

«Голову» «змея» буквально смяло. «Грифон» от выстрела хорошо встряхнуло. Михаил подлетел под низкий потолок и сильно стукнулся затылком о металлический поручень.

Температура воздуха снаружи стала заметно падать. Сказывалось действие «Мьёльнира»: атомы «змея» хаотично распадались на части, лишаясь электромагнитных связей, при этом поглощая энергию из прилегающего пространства. Через секунду вихревые потоки, образовавшиеся на месте «головы», резко сдетонировали, разрушая пространство вокруг на десятки метров.

«Грифон» снова подбросило. Михаил ударился грудью о рычаги управления и почувствовал, как остатки воздуха влетели из легких. В глазах потемнело.

Машину занесло, и она с громким грохотом налетела на обломок скалы…

 

5.

Мама часто по ночам плакала. Она садилась у окна, думая, что Михаил уже спит, и начинала что-то шептать. Иногда выпивала. Совсем чуть-чуть.

Михаил помнил, как когда-то спросил, почему она бросила Андрея.

— Почему мы бежим?

— Чем больше мы сопротивляемся, тем болезненнее все происходит, — ответила она, глядя в окно. — Голоса говорят мне, что делать.

— Чьи голоса?

— Ангелов божьих…

А на следующее утро, он нашел ее повешенную в сарае…

Света в кабине не было. Только бледное мерцание от двух экранов.

Михаил пошевелился: ничего кроме головы и груди не болело. Хронометр показывал, что он был в отключке часа три.

Еле вылезая из кресла, Михаил огляделся по сторонам, пытаясь на глаз определить повреждения.

Судя по всему, система кондиционирования и очистки воздуха еще работала. Да и кое-что из датчиков.

Двигатель молчал. То ли заглох, то ли еще что. Михаил еще раз просмотрел показания приборов и направился к шлюзу.

Костюм, висевший возле него, давал возможность выбраться наружу и пробыть там автономно пару часов.

Термометр показывал за бортом семьдесят градусов по Цельсию. Анализаторы уловили в воздухе много сульфатов. Наверное, недавно было очередное извержение. Об этом говорило ещё и увеличенное количество пепла.

Михаил проанализировал ситуацию. Выхода не было: либо сидеть сиднем в кабине и сдохнуть от нехватки воды, или попытаться разобраться с поломками и продолжить путь… И тоже сдохнуть от нехватки воды.

Михаил усмехнулся: в любом случае выход остается один — умереть.

Он подмигнул своему отражению в маленьком зеркале, висевшем у входа, и стал одеваться.

Прихватив сумку с инструментом, на котором красовалась наполовину истершаяся надпись «NASA», он задраил шлюз и открыл люк.

Снаружи было неимоверно жарко. Тефровые осадки густой пеленой сыпали с неба. Михаил постоянно протирал камеры на шлеме.

Спрыгнув вниз на черные камни, он быстро огляделся. Восточнее места вынужденной стоянки в паре километров внизу в кальдере откуда-то появилась лавовая река. Она быстро прокладывала себе дорогу среди фумарол. То тут, то там вспыхивали факелы воспламеняющейся нефти и газа.

Михаил обошел «Грифон» по периметру, пытаясь найти видимые повреждения. И нашел их в корме: левый трак лопнул и расплавился. А на корпусе виднелись несколько глубоких борозд, похожие на царапины, словно оставленные лапой какого-то гигантского животного.

Знали бы ребята из NASA, как Михаил решит использовать их детище: вместо Марса — мир Огня в Доме Пеле. Да еще снял антенну с башни и вместо нее пристроил аннигиляционную пушку, которую выкрал у военных в одном из российских закрытых НИИ.

Какие уж в этом мире исследования. Не до жиру — быть бы живу.

Ремонтировать одному было тяжело. Костюм был хоть и защитным, но от жары спасал слабо.

Потратив полтора часа на трак, Михаил устало присел на камень.

Перед глазами снова вставал «змей». Чего-чего, а такого он увидеть не ожидал. Рассчитывал на кремниевые формы жизни, либо плазмоиды, но не такое.

«Может это один из Предтеч, о которых когда-то упоминала та девушка гид? Как ее там звали? Лиза… Ванесса… Черт, забыл!.. Хотя — нет. Близко, но не похоже на Предтеч».

Что он вообще знал о них. Михаил мысленно напрягся, пытаясь найти в пыльных уголках своей памяти нужные «файлы».

То что «змей» был живым, он знал, скорее интуитивно. Прямых доказательств не было, но все же Михаил почувствовал, как существо этого странного мира, «прощупало» его мозг, идя на какой-то непонятный контакт. Однако не прикрываемое чувство агрессии не на миг «змея» не покидало.

Не успей Михаил среагировать, остались бы от «Грифона» рожки да ножки. Да и от него самого тоже.

Пройдясь еще раз вдоль машины, Михаил решил вернуться внутрь.

Уже в кабине, он еще раз поклацал тумблером. На четвертый раз двигатель заурчал, и салон наполнился мягким светом.

«Грифон» отъехал назад и, развернувшись на месте, не спеша, тронулся в путь.

Михаил тем временем быстро перекусил, не спуская глаз с мониторов.

Уже у обсидиановых скал температура за бортом заметно снизилась. Михаил заглушил двигатель и установил «сторожа».

Закрыв, как ему казалось на секунду глаза, он провалился в липкую черную бездну…

— Читай дальше, — попросил старик, которого тут прозывали Старичком-Боровичком.

Михаилу катастрофически не хватало денег. Приходилось подрабатывать «нянькой», приглядывая за престарелыми людьми.

К религии Михаил относился по-своему. У него было свое мировоззрение, свои устоявшиеся убеждения. Однако к другим взглядам он относился очень лояльно.

«Библия» уже имела такой вид, словно по ней сто раз проехал танк, да еще и столько же раз на ней развернулся.

— Читай дальше, — снова попросил старик.

— Хорошо.

И Михаил продолжил: «От престола исходили молнии и громы и гласы…»

Практически все люди к старости начинают задумываться над прожитой жизнью. Вспоминают свои дела и о чем-то сожалеют, о чем-то печалятся, чему-то радуются…

Михаил был абсолютно уверен, что, глядя на этого деда, он видит себя в пенсионом возрасте. Тоже будет читать «Апокалипсис» и бить себя в грудь, раскаиваясь в своих поступках.

«… и увидел звезду, — спокойным речитативом говорил Михаил, слабо вслушиваясь в смысл собственных слов, — падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны: она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи…»

 

6.

Стало вдруг тихо.

От этого Михаил и проснулся. Снаружи за обшивкой не было слышно даже шороха. До этого, по корпусу барабанили струи песка, стонал и завывал ветер, где-то вдалеке рвались газы из жерл циклопических вулканов.

И вдруг стало тихо.

Михаил хлопнул в ладоши: звук был, значит, он не оглох. Просто что-то произошло.

Он прильнул к экранам. А в них темнота. Черная беспроглядная темнота. Только «белый шум».

Михаил натянул на голову шлем, включил наружные датчики и стал пристально вслушиваться в звуки. И снова глухо.

По спине медленно пополз холодок. Инфракрасный диапазон тоже был пуст.

Не может такого быть! Просто не может! Я сплю, — Михаил с силой сжал кулаки.

Первым делом он стал грешить на приборы. Возможно, вышла из строя система наружного наблюдения — «сторож». Но, проверив ее состояние, стало ясно, что она функционирует. Камеры снаружи двигались в такт с манипулятором.

Михаил нервно застучал кулаком по коленке.

— Черт! Черт! Черт! — он стиснул зубы. — Да какого же хрена!

Если это обрыв «цепи», то «Грифон» должен был бы сейчас быть в точке «ноль». Навряд ли дело в «КЛЮЧе» — quantum linear universal compact holemaker (QLUCH) — квантово-линейном универсальном компактном бурителе дыр.

«А все же, — начал обдумывать ситуацию Михаил, — что если предположить, что пока я спал, «КЛЮЧ» пробил новую «скважину»? Что я вообще знаю об этом?»

Не смотря, что ему удалось собрать «буритель», Михаил слабо представлял его возможности.

Началось это относительно давно.

Работая в НИИ, Михаил однажды натолкнулся на работу некого Малышева, которую за отсутствие доказательств, положили в архив. Тот работал над проблемой интерпретации квантовых измерений и расслоением пространственных множеств.

Взяв его математические выкладки за основу, Михаил три года потратил на построение собственной модели вселенной. Пришлось даже придумать собственный одиннадцати мерный математический аппарат, чтобы описать эту модель. В результате, получилась весьма забавная картина. В представлении Михаила, наша вселенная состояла неких ячеек — таких себе островков-миров, связанных между собой, подобно цепи. Он рассматривал эти звенья миров, как множества компактных пространств. Это были не другие планеты, а действительные иные пространства, разделенные между собой какой преградой. Преодолев этот барьер, можно было перемещаться по этим ячейкам, которые для удобства Михаил обозвал Домами. За точку «ноль» он принимал земное пространство.

Формулы формулами, но требовалось более веское доказательство, иначе работа Михаила оказалась бы на той же полке, что и работа Малышева.

Прежде всего, выяснилось, что преграда между мирами — это некое динамическое поле, энергетическая плотность которого может меняться в пространстве и времени. Преодолеть его оказалось очень нелегкой задачей.

Преграда должна была преодолеваться — вооружившись такой аксиомой, Михаил стал работать в данном направлении. Скорее всего, преграда была избирательно-проницаемой, поскольку некоторые элементы иных ячеек-Домов попадали в точку «ноль» — на Землю. Это были странные артефакты: шаровые молнии, плазмоиды Циолковского (правда фактически наблюдался только один раз, да и то в лабораторных условиях), и даже НЛО, природа которых пока оставалась для Михаила загадкой.

Самый простой и менее энергоемкий процесс преодоления — это был процесс диффузии, то есть перенос материи или энергии из области с высоким потенциалом в область с низкого потенциала. Михаилу приходилось слышать, что подобную манипуляцию могут делать люди, называющие себя «лоцманами». Как и на чем основан этот процесс, он не знал. Скорее всего, это были досужие домыслы.

Второй способ — активный переход. Довольно-таки энергоемкий. Приходилось создавать в некой локальной области обратную разность «потенциалов». Возникающая напряженность в данной точке вызывала волну, которая и перемещала объекты в соседнюю ячейку. Правда первые испытания «КЛЮЧа» не смогли создать подобной волны: слишком уж кратковременной была зона действия. Лишь обнаружив существование сопряженных пространств, где энергетические затраты были значительно ниже, лишь только тогда Михаилу удалось попасть в иную ячейку.

Впервые это произошло на Гавайях.

Михаил поежился. Именно тогда он неожиданно для себя столкнулся с существованием другой жизни. Вспомнилась девушка-гид.

Вернее, это была не девушка. Вообще не человек. Ароморф. А, может, одна из параллельных эволюционных линий человечества.

Перед глазами снова промчались тогдашние события: падение, выстрел. Девушка-гид двигалась какими-то рывками. Пуля ушла куда-то в сторону.

Михаил кувыркнулся за камень и ползком добрался до выемки справа.

Ароморфа нигде не было. То ли девушка тоже запряталась за камни, то ли…

Додумать он не успел. Что-то тяжелое и жутко горячее навалилось сверху. Михаил не стал сопротивляться. Он скользнул в сторону наименьшего сопротивления, и, вращаясь вокруг своей оси, выскочил наверх.

То, что стояло перед ним, трудно было назвать девушкой. Даже трудно было назвать человеком: размытое черное облако. Будто поглощающее свет.

Михаил бросился бежать, на ходу вытягивая «КЛЮЧ». Через несколько секунд он тяжело рухнул на асфальт.

Проезжавший мимо «форд» сделал вираж, объезжая его и, громко бибикая, помчался дальше.

Можно было только представить, что подумал водитель, когда прямо перед его машиной появилась странная фигура в не менее странном костюме диковинного космонавта…

Михаил снова поежился, вспоминая неприятный холод, исходивший из темного облака ароморфа.

Он снова прильнул к мониторам.

Выходить наружу не хотелось. Но, скорее всего, иного пути не было.

Тяжело вздохнув, он снова отправился натягивать на себя защитный костюм, при этом еще раз сверяя показания датчиков температуры и химического состава воздуха.

«Относительная норма, — усмехнулся он сам себе. — Если здесь вообще есть норма».

И он вышел наружу.

Вышел и словно окунулся в густое желе. Ощущение было такое, будто все кругом замерзло. Даже мысли.

В воздухе почти физически ощущалось непонятное психическое состояние какой-то тревоги. Михаил почувствовал себя маленьким ребенком, оставшемся в одиночестве в темном страшном подвале, где за каждым углом мерещились какие-то «бабаи» и «бармалеи».

Он попятился назад, пока не уперся спиной в холодную сталь обшивки «Грифона». И только теперь он понял, что здесь реально низкая температура. Хотя в кабине приборы показывали семьдесят градусов, но снаружи было иначе: «Грифон» был покрыт тонким слоем инея.

Уже заскакивая в шлюз, Михаил сообразил, что это аммиачный конденсат…

Монотонное чтение «Откровения» поначалу Михаилу нравилось. Можно было просто читать, не вдумываясь в слова, а самому тем временем обдумывать собственные проблемы. Но вскоре, он понял, что эта монотонность его усыпляет. И когда уже в четвертый раз Михаил столкнулся с одной и той же последовательностью мыслей, то решил сделать маленький тайм-аут.

— Разрешите, я прервусь, — мило улыбаясь, поднялся он, отдавая книгу.

— Вам не интересно? — сухо спросил Старичок-Боровичок.

— Ну, как сказать…

— Вижу, что не интересно. А жаль.

— Почему?

— Потому, что книга эта о таких же ищущих, как ты сам.

Михаил остановился.

— Мы сеем зло даже благими поступками, — продолжал дед, — и его же пожинаем. Наши ошибки, словно раковая опухоль, распространяются по миру.

— Так было всегда…

— Да, так было всегда. Войны, катаклизмы — все это было всегда. Но каждый раз они все более трагичны.

Михаил согласно кивнул и вышел вон из комнаты. Вслед ему донеслось:

— Имеющий ключ от бездны, не оставит нам дом наш… Запомни это, Михаил…

 

7.

Говорили они до самого утра. Андрей рассказал, как год жил в детском доме. Потом его приняла одна семья.

— Отец — востоковед, мать — врач-невропатолог. Не скажу, что живу плохо.

Михаил опустил голову.

— А вы как? — спросил Андрей. — Как мама?

— Она умерла, когда мне было шестнадцать…

Сознание возвращалось медленно, будто втекало в мозг подобно воде.

Михаил сел на колени, пытаясь стряхнуть сонное состояние. Кажется, он пролежал на полу что-то вроде пяти-десяти минут.

Действовал он скорее по интуиции, нежели осознано. Щелкнув тумблером «Мьёльнира» и приводя его в боевое положение, Михаил, не раздеваясь, заполз на водительское кресло.

Двигатель тихо зашипел и с натугой стал набирать мощность.

Выстрел был тихим. Только сигнализаторы говорили о нем.

А потом бабахнуло. Машину дернуло и понесло.

Михаила подбросило, но он удержался. «Грифон» натужно поехал вперед, и через минуту выскочил из пелены мрака.

От взрыва в щепки разнесло обсидиановую скалу. К небу потянулся грибовидное облачко.

Уже отъехав на солидное расстояние, Михаил позволил себе остановиться и осмотреться.

Вылезать из машины не хотелось. Но нужно было осмотреть внешние повреждения. Но для начала Михаил несколько раз провентилировал шлюзовую камеру.

Снаружи было страшно жарко. После темноты странного аммиачного облака, пейзаж вокруг казался ослепительным.

Михаил прошелся вокруг машины, отмечая слабую коррозию корпуса.

Удивительно, но «Грифон» все еще был в неплохой форме.

И только теперь Михаил сообразил, откуда столько света: южнее за чередой базальтовых нагромождений, а может даже еще дальше, откуда-то из земли лился теплый белый свет. В небо рвались гигантские протуберанцы.

Михаил попытался на глаз прикинуть их размер и ужаснулся: как минимум пару километров. А то и больше.

Приходилось постоянно жмуриться. Михаил потянулся к глазам, забывая, что на голове шлем.

«Слава Богу, — отметил он про себя, — что шлем непрозрачен. А то — прощайте глаза».

Внутреннюю поверхность занимал светодиодный экран, на котором ретранслировалась картинка окружающего мира через несколько миниатюрных камер.

Вернувшись в кабину, Михаил наскоро перекусил и отпил немного воды.

— Когда ты счастлив, то не станешь вспоминать богов, — слова приемного отца Андрея неприятно саданули по душе.

Михаил впервые пришел в гости к новой семье брата.

Жили они весьма небедно. Не сказать, что роскошно, но с большим умом. Андрей, кстати, как потом отметил про себя Михаил, тоже перенял этот эпикуреизм.

— Вы так считаете? — осторожно спросил Михаил.

— Это непреложная аксиома, — улыбнулся отчим.

— Аксиомы недоказуемы, — подал голос Андрей из гостиной, — следовательно, они могут быть и не верными.

— Они очевидны и не нуждаются в доказательствах. А кто идет против них, тот страдает.

— Ладно, отец, — вошел Андрей, — не надо смущать моего брата.

И они прошли за праздничный стол.

Позже, когда они вдвоем с Андреем вошли в комнату последнего, Михаил заметил:

— А они тебя любят. Я имею в виду новых отца и мать.

Андрей как-то странно посмотрел на него, но ничего не ответил.

Он достал из шкафа начатую бутылку коньяка и разлил по рюмкам. Выпив первым, он вдруг спросил:

— А мама?

— Что «мама»?

— Она вспоминала обо мне?

— Всегда, — чуть помедлив, ответил Михаил. Он резко запрокинул голову и выпил коньяк.

— На все воля Аллаха, — пробормотал Андрей. — Я ее ни в чем не виню. Знай это…

Дальнейшая дорога лежала к неведомому свету.

«А что потом?» — спросил себя Михаил. И впервые ощутил свою беспомощность. Он словно влез в зыбучие пески и теперь не мог сам себя вытянуть.

Наблюдая за рождением протуберанцев, ему вдруг в голову пришла мысль, что он находится на солнце.

«Тьфу ты! — Михаил отогнал эту мысль. — Если бы это было так, то я давно бы сгорел».

Он направил датчики на растущую гигантскую спираль нового протуберанца.

Прошло минут пять, прежде чем на мониторе высветились первичные данные: «Температура — шесть тысяч; химический состав — присутствие линий водорода, гелия…»

Он присвистнул.

«И куда это я еду?» — Михаил тяжело вздохнул.

Датчики вынесли на экран данные о магнитном и радиационном поле. Скорее всего, впереди лежал термоядерный океан плазмы, сходной по своей природе с солнечной.

Михаил остановил машину.

Вот он логический конец пути. Теперь ничего не осталось, как возвращаться назад. Океан плазмы, лежащий далеко на юге, пересечь было нечем.

Парадоксальный мир и заканчивался парадоксально.

Михаил резко развернул «Грифона» и на максимальной скорости направился на условный север. Надо было возвращаться.

 

8.

Через семьдесят два часа пути Михаил уже достиг подножия цепи вулканов. Уже вторые сутки они безмолвствовали. Только тонкие струйки дыма говорили о том, что они дремлют.

Маршрут пришлось прокладывать значительно восточнее первоначального, чтобы заранее объехать лавовые озера.

Воды осталось около двух литров. И как назло постоянно хотелось пить.

Михаил стиснул зубы, уже проклиная тот момент, когда его черт дернул ввязаться в эту авантюру.

Странным было то, что за все время пути он так и не повстречал ни «змеев горынычей», ни шаровых молний, ни прочей лабуды. Будто все затаились в ожидании.

Михаил всю дорогу анализировал. Получалось, что если жизнь в той или иной форме здесь и существовала, то в том далеком океане. Выходила ли она на «берег» — было не известно.

Легче всего, наверное, попадать в мир Дома Огня, было через солнце, чем через зоны с активной вулканической деятельностью. Хотя тогда, возможно, Михаил сразу бы попал в «океан».

«И мгновенно бы поджарился», — усмехнулся он.

Тревожно завыл зуммер движения. Михаил покосился на экраны: вроде пусто.

И тут в десятке метров рухнул дымящейся кусок скалы. И через секунду чуть ближе второй.

Михаил перешел из автомата на ручное управление. Отвернув в сторону, он сделал петлю в маршруте движения. Следующий кусок уже раскаленной докрасна скалы пролетел совсем близко.

Определить источник было трудно. Михаил перевел камеры наблюдения в другой ракурс. И уже через минуту нашел «змея».

Судя по всему, он находился в глубокой расщелине, потому как над поверхностью земли выглядывала небольшая «голова».

«Грифон» снова изменил траекторию и, виляя из стороны в сторону, помчался к «горынычу». Тихо загудел аккумулятор «Мьёльнира», приводя его в боевую готовность.

Михаил ощутил азарт охоты.

«Змей» перестал разбрасывать камни и скрылся в расщелине.

Дорога пошла вниз. Несколько минут «Грифон» ехал в аммиачном тумане, а когда выскочил, то едва не слетел в пропасть кальдеры.

Многотонная махина резко затормозила.

Внизу, свернувшись в диковинную спираль, сидел «змей». Только теперь присмотревшись и дав волю наблюдательным зондам, Михаил понял, что ошибался, принимая его за лавовый поток. Это было нечто иное.

Чуть дальше первого «змея» вилось еще четыре. А еще дальше за ними километрах в двух на выступающем из центра кальдеры островке, переливаясь электрическими разрядами, высилась необычайно огромная и абсолютно черная громада какой-то ненормальной воронки. Она медленно вращалась, периодически меняя контрастность.

— Ого! — вот и все, что сумел сказать Михаил.

Машина дала «полный назад», но уже поздно: «горынычи» начали атаку.

Причем двигались они просто мгновенно, поглощая сотни метров за доли секунд. Михаил даже не успевал прицелиться.

Краем глаза он отметил состояние «КЛЮЧа» — мигал желтый индикатор. Это означало, что до маячка у преграды еще километров сто. Никак не меньше. Маркеры, оставленные на входе помогали навигационной системе «Грифона» точно ориентироваться в новом пространстве. Энергии для создания обратно-заряженного потенциала не хватило бы.

Включив «автопилот», Михаил всецело отдался бою. Он натянул на голову шлем и приготовился.

Мощность пришлось сбросить до половины. Одно дело стрелять по одному «змею». А тут сразу пятеро. «Мьёльнир» мог и не выдержать. Систему охлаждения никто еще не испытывал.

«Горыныч» приблизился достаточно близко. Михаил даже ощутил его агрессивную ауру. Она неприятно давила на психику, превращая его сознание в сознание «запуганного ребенка».

Выстрел снова был беззвучным и на редкость точным. «Голова» «горыныча» рассыпалась и через пару секунд на ее месте бабахнуло.

Остальные «змеи» рассыпались по периметру кальдеры.

«Грифон» в скорости проигрывал. «Змеи» слегка вытянулись и выбрались вверх.

Михаил снова нажал на кнопку и к крайнему правому потянулся разряд. И снова точно.

Не успев себя похвалить, Михаил ощутил сильный удар по нервам: перед глазами поплыло, и мысли вновь замерзли, как тогда в аммиачном облаке. Ему вдруг захотелось оглянуться, будто за спиной была невиданная опасность. Беспокойство росло, а с ним и ясно ощущаемый ледяной холод.

Экран монитора пред глазами стал гаснуть. А с ним и сознание…

Когда Михаил смог открыть глаза, то картина изменилась. Автопилот вывел «Грифона» на плато и сейчас машина неслась по кругу по краю кальдеры.

В отключке он был не долго. Может минуту, или две.

«Змеи» выстроились в забавную цепь и вдруг всосались друг в друга.

— Вот тебе и настоящий трехголовый Горыныч! — пробормотал Михаил, пытаясь выйти из ступора.

Еще пару ударов по сознанию и он мог уже никогда не вылезти из той липкой тьмы.

Переведя мощность «Мьёльнира» на полную, он дал команду замедлить ход, стараясь подпустить «горыныча» ближе.

Когда расстояние сократилось метров до ста, Михаил нажал на кнопку.

Но тут произошло что-то странное: направление выстрела «Мьёльнира» самопроизвольно изменилось, и белая молния ушла в сторону воронки. Даже не смотря на большое для выстрела расстояние, весь заряд всосался в неё, отчего электрическая сеть разрядов молний, окутывавшая ее, заиграла ярче.

«КЛЮЧ» вдруг замигал зелеными индикаторами и кабина «Грифона» на несколько секунд погрузилась во тьму. И даже двигатель затих.

Михаил похолодел от ужаса, но трансформаторы как неожиданно замолчали, так же и неожиданно загудели.

До следующего выстрела оставалась минута, как минимум.

Михаил судорожно сглотнул. Но «горыныч» остановился, будто вслушивался, размахивая «головами», будто бешеный осьминог щупальцами.

Кто-то чужой — другого определения Михаил не нашел — ощупал его сознание. И снова сердце забилось в испуге, выбрасывая в кровь «боевой адреналин».

Мир перед глазами закачался, и Михаил услышал тоскливый вой.

Это «кричала» воронка. Но не от боли… Она словно призывала Михаила, звала, просила освободить.

И только теперь тот сообразил, что «горынычи» стоят на ее охране. А он своим присутствием растормошил их. Вот почему те так набросились на него.

Надо было уносить ноги из этого тридесятого царства. Черт его знает, какие силы тут скрываются.

Воронка еще раз «прощупала» Михаила, и он чуть не отключился. Было такое ощущение, что по нервам бьют электрическим током.

«Горыныч» ожил и вдруг сжался в клубок. Через несколько минут земля задрожала и внизу кальдеры среди кипящих гейзеров на поверхность вырвались голубоватые протуберанцы. На боковом мониторе высветились просто сумасшедшие показатели радиационного фона.

«Вот блин! — Михаил выругался. — Твою налево!»

Он клацнул по кнопке и «Мьёльнир» плюнул по оставшемуся «змею» белой молнией.

Когда «Грифон» отошел от края попасти на пару километров, протуберанцы достигли невероятно огромных размеров, изменив голубоватый цвет на яркий ослепляющий белый.

Последнее, что отразилось на мониторах, были гигантские, напоминающие каких-то сказочных исполинов, человеческие фигуры. А потом они вдруг стали таять и экраны стали полностью слепыми.

Несмотря на увеличивающееся расстояние, сознания Михаила снова коснулась холодная рука воронки. По нервам пробежала жгучая волна боли.

Это последнее, что запомнилось. Михаил так и не узнал, что автоматика «Грифона» самопроизвольно изменила траекторию движения и машина, лихо развернувшись, направилась прямиком к фантастической фигуре, теперь напоминавшей огромную черную собаку. Или волка…

 

9.

Андрей помог Михаилу устроиться в общежитии. За три года он завел кучу полезных знакомств в университете. Да и приемные родители Андрея были людьми очень известными.

— А почему ты решил стать хирургом? — спросил его как-то Михаил.

Брат усмехнулся. Он сильно изменился. В его взгляде читалась уверенность и целеустремленность.

— Наверное, — ответил он, — потому что хотел спасать человеческие жизни.

— А я хотел спасать человеческие души, — тихо проговорил Михаил.

— Тогда ты не на тот факультет поступил.

— Да нет. Я поступил куда надо…

Чьи-то голоса натужно хрипели, ведя громкую беседу. Потом вдруг откуда-то взялась темная холодная вода.

Тело не хотело слушаться. И его уносило течением все дальше и дальше во тьму ночи…

Голова стукнулась обо что-то твердое.

«Наверное, это дно», — мелькнуло в сознании Михаила.

Он попытался открыть глаза. Но те были, будто налиты свинцом. Во рту стоял неприятный привкус метала.

Машина перестала трястись: видно выехала на более ровную поверхность. И только теперь Михаил сообразил, что лежит на полу в кабине «Грифона».

Он попытался подняться, но сотни маленьких иголочек тут же впились в мозг.

— Ох! — в глазах снова потемнело.

«КЛЮЧ» лежал рядом, изредка помигивая зеленым огоньком. До маячка было еще километров десять, но можно было уже попытаться сделать переход.

Михаил снова попытался подняться и тут его вырвало.

Стало легче. Несколько минут Михаил посидел, собираясь силами.

Когда он взглянул на мониторы, то понял, что «Грифон» отмахал по маркерам восемьдесят семь километров от той странной кальдеры, где находилось гнездо стражей-«горынычей». Направив машину к базальтовой скале, он попытался навести порядок в кабине.

«Грифон» проехал еще минут пятнадцать и послушно остановился в указанной точке. Дальше Михаил уже собирался идти сам.

Он натянул костюм и вылез наружу. Тщательно замаскировав машину, он установил несколько маячков, и отошел в сторону метров на сто.

«КЛЮЧ» по-прежнему мигал зеленой лампочкой, но уже чаще.

Оглядевшись по сторонам, Михаил запустил «буритель дыр».

«Я еще сюда вернусь, — думалось ему. — Мы еще повоюем…»

В голове возникла картина: архангел Михаил, попирающий змея.

«Надо будет на «Грифоне» нарисовать, — усмехнулся Михаил, чувствуя, как его начинает всасывать. После пересечения барьера, он намеривался отправиться к брату. — Он наверняка поможет во всем этом разобраться».

Михаил поежился, вспоминая «взгляд» воронки. Та явно была «голодной», как волк.

И уже выходя из Мира Огня, он сообразил: «Точно! Это Волк…»

 

10.

Солнце кинуло последний луч в синеву неба и скрылось за горизонтом. Вечер залил улицы холодным светом от фар машин и янтарно-желтым светом фонарей. Андрей вышел на проспект и зашагал вдоль ярких огней витрин.

— Не будет прикурить? — приблизился молодой парень с лицом человека, уже вкусившего сладости жизни.

— Нет. Не курю.

— Жаль, — парень пожал плечами и двинулся далее.

Андрей какое-то время смотрел ему вслед.

Через квартал появились кафе. Люди медленно стекались к этим островкам ночной жизни, словно мотыльки.

Андрей вошел в первое, приглянувшееся, и выбрал свободный столик.

Ему так не хотелось сидеть дома.

А здесь можно было какое-то время избавиться от того противного чувства страха одиночества.

Да-да, именно одиночества.

Вы знаете, как бывает страшно, порой, остаться один на один с самим собой, со своими мыслями!

«Я никогда не думал, что это так».

Раньше Андрею удавалось избегать самого себя: он занимал свой мозг какой-нибудь работой, или стремился очутиться среди людей… А теперь всё чаще и чаще приходится наталкиваться на дверь, ведущую в странный мир собственных мыслей.

«Со мной что-то не так», — вдруг подумалось Андрею. Ему даже показалось, что он вообще не он.

«А кто же тогда?»

Истина кружилась так близко, что можно было ее схватить за руку, но все разбилось и пропало за обыденностью фразы:

— Что вы будете заказывать? — к столику подошла девушка-официантка.

Андрей мельком окинул её взглядом, отмечая на её ногах какие-то задрыпаные тапки и сельский макияж на лице.

— Чай.

— Всё?

Что за тон!

— Пока, что да… И трубочку в чашку.

Девушка ушла.

Судя по всему — шутку она не поняла. Сейчас, наверняка, принесет чашку с трубочкой.

Мысли стекались к утренней встрече со своим старым учителем.

«Когда мы с ним расстались? Мне тогда было лет двенадцать».

Жизненные установки Петра Сергеевича он улавливал с трудом. Чем он жил, что делал — не понятно.

Он и раньше был странным… Одно, что как-то успокаивало мятеж в душе Андрея — это путь к свободе. Он реально существовал.

Однажды, на одном из так называемых занятий, Петр Сергеевич провел его в странный мир.

Андрей до сих пор склонен предполагать, что попал под воздействие гипноза… Но не выбери он другую дорогу — не стать ему «воином».

«Хотя, может это и не мой путь», — подобная мысль мелькала не раз, но Андрей ее гнал, и снова двигался к своей цели.

— Ваш чай, — подошла девушка.

В чашке торчал «зонтик».

— Мерси.

Андрей сдержанно улыбнулся.

— Итак, — достал он свой кожаный портфельчик, — приступим.

На стол легли несколько затертых книг, папки и фотографии.

«Самый знаменитый лабиринт — Минотавра — находился на Крите, — читал он. — Там приносились жертвы человеку-быку… Но Тесей, убивший этого монстра, при помощи нити Ариадны, нашел выход из лабиринта».

— Чего Михаил так испугался, — Андрей вытянул «зонтик» и отхлебнул чай. — Так… Давай-ка сосредоточимся.

«Этимология слова неизвестна. В наиболее ранних упоминаниях проявляется лишь производное, вторичное значение, которое, скорее всего, воссоздает оригинал. Можно проследить гипотезу, согласно которой идея лабиринта возникла впервые как обозначение группового танца, во время которого цепочка исполнителей следовала по строго определенному пути».

— Бред. Зачем мне все это?

«А там ли я ищу?» — Андрей откинулся на спинку и снова сделал глоток.

— Стоп! — какая-то мысль промелькнула в голове. Но тут же испарилась.

Мысль была очень важная.

Из кармана донеслась мелодия из кинофильма «Бриллиантовая рука». Это звонила Маша.

— Да, алло! — Андрей придал голосу строгости главного врача.

Это у него получалось. Этакая смесь занятости человека, выполняющего ответственное задание, где любые средства хороши. А главное — это нотки снисхождения к непонятливым обывателям.

— Привет! Ты там долго ещё? — спросила жена. Она думала, что он еще в больнице.

— Уже выезжаю. Думаю заскочить в супермаркет. Что взять?

— Не знаю… Может чего-то сладенького?

— Окей! Выберу что-то на свой вкус.

Минут через двадцать Андрей уже шлялся среди прилавков, выбирая что-то сладенькое. Затем отстоял длиннющую очередь к кассе.

Народ попался нервный. Все куда-то торопились, пытались влезть вне очереди. Другие возмущались, что из пяти касс работают только три.

— Вы что не видите? — рьяно кричала охраннику модно приодетая старушка. — Найдите остальных продавцов, пусть откроют другие кассы.

Домой Андрей попал часов в восемь.

Ужин был отличным. Андрей чмокнул Машу в щечку и направился в ванную.

Понежившись, минут двадцать в горячей воде, он вылез вон.

Жена уже спала. Из-за двери спальни на Андрея набросился кот Бадя. Он вцепился в бахрому полотенца и повис.

— Вот же… Пошёл вон, бандит!

Маша мирно сопела. Андрей наклонился, чтоб поцеловать её в лоб.

— А? — жена приоткрыла глаза. — Ты какой-то другой… Совсем другой…

Андрей опешил.

Маша зевнула и снова засопела.

 

11.

Сон не шел.

Странно. Почему она так сказала?

Этот вопрос засел у Андрея в голове и не давал покоя.

Казалось бы, известно, что люди во сне думают совсем не так, как в реальности, и потому под словом «другой», Маша вообще могла иметь в виду или одежду, или изменения в моей прическе. Но Андрею отчего-то казалось, что она имела в виду нечто совсем иное.

Часы отбили полночь.

Андрей тихо-тихо сидел на кухне, окруженный мягким приглушенным светом настенного бра, и пространно смотрел в потолок.

— Ты чего не спишь?

Голос жены, казалось, разрезал какую-то невидимую ткань, и мозг, встрепенувшись, вылез из-под одеяла «медитации». Андрею даже показалось, что вдруг разрушилось какое-то волшебство.

— Странно, — сказал он.

— Что тебе странно? — жена присела на стул напротив.

— Ты мне сказала…

— Что?

— Что я другой.

— Ну и что? — не поняла Маша.

Её сонное лицо выражало лишь недовольством «непорядком»… нарушением ритуала…

— Ничего…

Андрей поднялся:

— Не обращай внимания. Я просто устал.

— Может ты мне, что-то расскажешь? — остановила его Маша.

— Ты о чем?

— Что там произошло между тобой и Мишей?

— Это тут при чем?

— Я думаю, что «при чем».

— Ерунда…

— Андрюша! — голос Маши немного поднялся.

— Да ладно тебе!

Он резко встал. В голове снова мелькнули слова брата: «Мне, кажется, что вижу узоры… Те узоры, что сплели нити, на которые нанизаны все вещи… Они связываются в какой-то лабиринт…»

— Это все что припоминаю, — Андрей сказал и сам себе удивился. Надо же: четко запомнилась только эта фраза. Остальное он не запомнил, потому что не смог понять. — Разбудить Волка…

Машин взгляд можно было трактовать по-разному: от «идем спать», до «что-то ты совсем плох стал».

— Ладно, пойдем отдыхать, — глухо проговорил Андрей.

 

12.

Самолет сделал еще один поворот и, наконец, вышел на финишную прямую. Несколько секунд он стоял и вдруг помчался вперед.

Михаил почувствовал, как его вдавило в кресло и в ту же секунду они оторвались от взлетной полосы. Михаил прикрыл глаза…

Удивительно, но вместо Гавайев, он очутился в Исландии у подножия вулкана Кейлир. Слава Богу, с прошлого года остались знакомые в одной из экскурсоводческих фирм, организовывающие тут джип-туры, потому и удалось добраться до Рекъявика без проблем. Правда, косые взгляды на, хоть и старательно уложенный в походный мешок, защитный костюм, все же говорили о «легкой» подозрительности.

Первым делом, Михаил отравился в банк «Reykjavik Samvinnubanki Islands», где, не смотря на бушующий кризис, снял приличную сумму.

Остановившись в «Hotel Reykjavik», как в прошлый раз, Михаил прежде всего принял душ. Потом несколько дней к ряду то и делал, что ел и спал.

Какое это было блаженство. Ничем непередаваемое блаженство.

Да и много ли вообще человеку-то надо? Добрый сон, отличная еда, свежее белье…

Михаил спустился вниз и заказал через портье билет до Лондона.

— Были в нашем Национальном парке? — поинтересовался портье.

Михаил вдруг вспомнил в качестве кого он тут поселился и тут же ответил, вспоминая экскурсоводческие проспекты.

— Нет, ездил по заповеднику Хейдмёрк. Хотел бы, конечно, побывать и в Тингветлире, но абсолютно нет времени. Дела.

Михаил улыбнулся.

— Вы почти ничего не потеряли. Лучше всего приезжать в парк летом, — улыбнулся в ответ портье. — Так что ждем вас, когда потеплеет.

Обедал сегодня он не в ресторане отеля, а в «SjАvarkjallarinn». Заказав блюда, Михаил достал из сумки приобретенный по случаю в магазине томик Моргана «A theory of human evolution».

— Шахматы любите?

Сегодня новым подопечным Михаила был пожилой мужчина, которого все почему-то прозывали Полканом. Сначала он интерпретировал это имя с его военной выправкой: уж очень это бросалось в глаза.

— Полкан — русский богатырь! — хихикнул когда-то сотоварищ Михаила Илья.

Но Полкан лишь усмехнулся, когда Михаил рассказывал ему о своих измышлениях.

— Все это чушь собачья! — голос его был очень громок, так что слышалось даже в конце коридора. — Хотя…

Тут он задумался и целый час молча смотрел в окно, не отвечая ни на какие дальнейшие вопросы.

«Наверное обиделся», — решил тогда, уходя назад в общежитие, Михаил.

Но вот сегодня Полкан был очень бодр и весел.

— Так что? Шахматы любишь? — пробасил он.

— Играть умею, но не люблю, — безразлично пожал плечами Михаил.

— Почему? — брови Полкана поползли вверх.

— Хоть и говорят, что шахматы похожи на нашу жизнь, но в них хоть правила есть. А в реальности их как таковых нет.

Полкан вдруг рассмеялся.

— Шахматы — это игра в игре, — пояснил он.

— То есть?

— Да то и есть! — усмехнулся он расставляя фигуры. — Кстати, зови меня просто Инпу…

— Интересно? — вдруг раздался голос слева.

Михаил сначала подумал, что это не к нему. Но все же обернулся.

За соседним столиком сидел типичный «бюргер», как обычно определял Михаил. Цвет кожи и волос указывал в нем потомка древнего рода викингов.

— Это вы мне? — тихо поинтересовался Михаил.

— Да, — кивнул головой собеседник.

— Пока не знаю, — пожал плечами Михаил, кивая на книгу. — Пытаюсь сосредоточиться и хоть что-то понять.

— Вы знаете, я впервые вижу…

Закончить собеседник не успел: официант принес ему заказ. Но Михаил и так знал, какое впечатление он производил на окружающих, только стоило ему одеть пиджак, очки и взять какую-нибудь книженцию. На профессора он явно не тянул: скорее пират, попавший в высшее общество.

— Понимаю, — ответил Михаил и отвернулся.

Он не собирался продолжать беседу, когда сосед по столику снова к нему обратился.

— Позвольте к вам присоединиться.

Теперь настала очередь Михаила удивляться настырности этого человека. Он еще раз внимательно оглядел собеседника. На вид лет сорок пять. Одет был в отличный серый клетчатый костюм. Безупречно выбрит, приличная стрижка.

— Вы похожи на декана, — сказал Михаил, предлагая соседу присесть рядом.

— Так и есть, — улыбнулся тот и жестом попросил официанта переставить блюда на стол Михаила. — Университет Акурейри. Только не декан, а простой преподаватель. Профессор Гримссон. Эйдур Гримссон.

«Прямо, почти как их президент», — улыбнулся про себя Михаил.

— Михаэль, — вдруг сорвалось с его губ. Новое звучание ему очень понравилось. — Михаэль Райз.

Фамилию в свое время он взял матери.

— Университет Акурейри? Вы должны быть знакомы с Йоуне Кристьянссоном?

Профессор Гримссон удивился

— Знаю, безусловно… Вы тоже вулканолог?

— Нет. Но интересуюсь и этим тоже.

Принесли и заказ Михаила.

— Позвольте спросить, — начал профессор, — а зачем вам труд Моргана?

— Да так… Пытаюсь сложить одну мозаику…

— Хочу вам сказать, — продолжал Эйдур, — что у Моргана не все так гладко, как вы думаете?

— Вы знаете больше? — с ехидцей спросил Михаил, но профессор будто бы и не заметил этого.

— Я могу вам рассказать куда больше.

— А факты?

— И факты есть.

«Чего он ко мне пристал? — Михаил вдруг напрягся, хотя агрессивной ауры от Гримссона не уловил. — Навряд ли он из разведки или службы безопасности… Хотя, что тем ребятам из экскурсоводческой фирмы стоит просто рассказать полиции о странном парне, бродящим среди вулканов со скафандром в мешке. Вот могли и заинтересоваться».

Он и так был в неладах с органами, и не только с СБУ. И в России и в США его ждали прямо-таки с распростертыми объятьями. Особенно после случаев с NASA и их «Грифоном» и «Мьёльниром» выкраденным у НПП «Исток». Правда и то и другое пришлось здорово дорабатывать.

— Тогда у меня к вам вопрос, — продолжил беседу Михаил. — Что вы знаете о теории параллельного развития человека?

— Что-что? — не понял профессор. Он даже перестал есть.

— Разные научные школы по-разному описывают движущие силы эволюции. Но в основном они сходятся в том, что современный человек — это результат, так сказать, отделения от человекообразных обезьян. И что он единственный гоминид. Единственный ныне существующий вид рода Homo…

— А-а, я понял. Судя по всему у вас иное мнение.

— Возможно.

— Вы часто путешествуете, — это была констатация факта.

Пару минут Гримссон молчал.

— Знаете, Михаэль, — профессор сосредоточенно уставился на собеседника, — есть такая эволюционная теория, согласно которой праворукость и леворукость являются и не нормой и не патологией. Это адаптивный фенотип, можно сказать, для стабильной и изменчивой среды. Так вот, современные археологические данные указывают на то, что первоначальное одинаковое использования обеих рук, позднее преобразовалось в некую асимметрию, где предпочтение стало отдаваться правой.

— И что? — не понял Михаил.

— И правши и левши сосуществуют в этом мире. И те и другие — люди. Внешне между собой вы их не различите. Только опосредованно, по неким признакам. Тоже касается и вашей теории о параллельном развитии. Предполагается, что есть нормальные Хомо сапиенс, а есть иной…

Тут профессор запнулся.

— Вид? — подсказал слово Михаил.

— Нет. Большинство видов не могут иметь плодовитое потомство… Хотя, бывают исключения. Как у тигров и львов, к примеру… Но все же не вид, а иное… Определения пока не могу сказать… Скорее «вариетет».

— Это ваша теория?

— Я над этим работаю.

— А конкретней?

— Ароморфоз человека.

— Не понимаю, — прикинулся Михаил.

— Эволюционные изменения, приводящие к повышению уровня организации организма. В моем случае — человека. Сейчас полагают, — продолжал профессор. Он уже забыл о еде. Зрачки его расширились от возбуждения, — что эволюция человека протекала линейно и однонаправлено. Но существовали и тупиковые ветви, а также множество параллелизмов.

— Примеры.

— Пожалуйста: как известно, от австралопитеков произошел Homo habilis, а от него — питекантроп. Так? Но что вы скажете о черепе Kenyanthropus platyops, найденном в девяносто девятом году? Он, безусловно, по ряду признаков ближе к человеку, чем австралопитеки… Правда, надо сказать, что по другим — дальше. Но вопрос в том — что появился альтернативный вариант. Что если австралопитеки и произошедшие от них Homo habilis являются слепой ветвью? Что если питекантропы произошли не от них, а от линии кениантропов? Такая же история наблюдается и с неандертальцами и Хомо сапиенсами.

Михаил перестал улавливать связь в рассказе профессора.

Кажется, тот это заметил и немного успокоился.

— Я полагаю, — продолжил тот, — что мы — человечество — в некотором роде тоже слепая ветвь эволюции, не смотря на многие достижения науки и техники. Когда-то, одна из ветвей отделилась от нашей, либо мы от ее, и каждая пошла своим путем.

— Тогда где же эта ветвь?

— Вот самый главный вопрос!

Гримссон откинулся назад…

Прозвучал сигнал, разрешающий расстегнуть ремни безопасности. Михаил открыл уставшие за день глаза.

Самолет набирал высоту.

 

13.

Хитроу, как всегда встречал дождем. Впрочем, для Англии это было не удивительным.

Добравшись на поезде до центра Лондона, Михаил пересел на такси и направился к вокзалу Виктория. А оттуда снова поездом, но уже до Гастингса.

Четыре года назад он приобрел там небольшую квартирку. Как истинный конспиратор, ею он пользовался в очень крайних случаях. И надеялся, что об ее существовании ни одна живая душа из соответствующих органов не знает.

Всю дорогу он дремал. В голове изредка мелькала мысль о том, как все же вернуться на «родину» и повидаться с братом.

А повидаться с ним надо было.

Михаил никогда не видел повешенного человека.

Его хватил ступор. Вокруг суетились люди, пытались снять мать и даже оживить. Но даже не профессионалу было видно, что уже поздно.

Через неделю он получил письмо. Судя по штемпелю, его послала мать за несколько дней до своего самоубийства.

«Дорогой мой мальчик!

Меня уже нет на этом свете. Мне не хватило бы сил объясниться сразу, потому я решила написать это письмо.

Прошу тебя не судить меня. Я — слабая женщина, у которой отняли детей. Мне тяжело было бороться с Ними.

Мы совершаем много ошибок в своей жизни. И исправляя их, снова совершаем новые.

Поверь, что я любила и тебя и Андрея очень сильно. Когда мне пришлось стать перед выбором, кого спасти, а кого бросить, я совершила позорный поступок, в котором до сих пор себя упрекаю.

Прости меня, сынок! Прости мою трусость тогда… И мою трусость сейчас.

Я никогда не перестану любить вас обоих!

P.S. Спаси брата, если сможешь».

Горячая слеза медленно потекла по щеке Михаила…

Вагон резко качнуло, и Михаил сквозь туман дремы сообразил, что приехал.

Вставать совсем не хотелось. Хотя вдруг голова резко прояснилась и тело отчего-то задрожало. Испытав еле заметное чувство тревоги, Михаил быстро собрался и вышел из вагона.

До своей квартиры он не доехал какой-то квартал-второй, и, рассчитавшись с водителем, вылез из такси. Заметно потемнело, но теплый свет фонарей радовал глаз.

Уже поравнявшись с магазинчиком, стоящем в десятке метров от дома, он столкнулся нос к носу с подтянутым брюнетом. Тот нес в бумажном пакете какую-то снедь.

«Типичный любитель здоровой пищи», — усмехнулся Михаил, но тут же напрягся.

Его насторожил тот пронзительный взгляд брюнета, какой бывает у человека, неожиданно увидевшего перед собой спокойно гуляющего тигра.

Михаил уже успел пройти несколько метров, а в мозгу уже промчались толпы мыслей.

«Как там говорили в одном фильме, — замедляя ход промурчал себе под нос Михаил: «Славянская у тебя рожа…»

Тренирован брюнет был отлично. Но его, очевидно, сбило с толку неожиданное столкновение с объектом. Михаил, скорее, почувствовал его присутствие за спиной, и, не предпринимая явных попыток к самообороне, вывернулся вправо.

Брюнет бил в голову, но неожиданно для себя промахнулся. Кулак рассек пустоту. Объект оказался вдруг справа, и на следующий выпад, почти незаметно пнул того чуть пониже колена.

Ногу должна была пронзить сильная боль, и брюнет рухнул на землю.

Напарники среагировали быстро, но предпринять ничего не успевали.

Михаил тут же свернул в переулочек и бросился бежать. Шагов преследователей он не слышал, но спиной ощущал их жгущий взгляд.

Ориентировался Михаил лучше них. Несколько поворотов, он нырнул в паб. Томас, знакомый бармен, проводил его через черный ход.

«Где ж я прокололся? — Михаил вышел на улицу и, оглядываясь по сторонам, двинулся прочь. — Как они вышли на квартиру?»

Здесь в Гастингсе он никаким образом не засветился. Михаил был уверен.

«Только разве…» — и он хлопнул себя по лбу.

Ну конечно! Какой же он осел!

В памяти всплыли переговоры с логистическим центром в Штутгарте. Когда он полностью менял проводку в «Грифоне», пришлось обратиться Lapp Group. Его заказ разместили на заводе в Грино во Франции на Lapp Muller. Из-за срочности, переговоры пришлось вести отсюда.

Но как им удалось их отследить? Никто ведь…

Михаил выматерился, еще раз удивляясь возможностям спецслужб.

Остановился он в небольшой гостинице. Рассчитавшись наличкой, он зарегистрировался на «левое» имя.

Принимая душ, он медленно раскладывал события по полочкам.

«Как? Как? — Михаил облокотился о стену. — Миллион «как». Как вышли? Как выбраться отсюда? Как попасть к брату?»

Наскоро вытираясь и выходя из ванны, Михаил достал из мини-бара холодное пиво.

«Доигрался, твою мать! — он сделал большой глоток. — А ты вообще, что себе думал? Не найдут!»

Михаил сел на кровать и включил телевизор.

В голове вдруг «лопнули» какие-то струны, другого сравнения на ум не пришло. Стало безумно больно. Неимоверным усилием, Михаил сдержался, чтоб не закричать. Несколько минут он, обливаясь потом, боролся с приступом. Когда боль отступила, Михаил медленно сполз на пол и отключился.

Скорее всего, он минут сорок лежал без сознания, а когда пришел в себя, то чувствовал себя прекрасно отдохнувшим.

«Очевидно, — подумалось ему, — это результат встречи с «воронкой».

И тут же вдруг стало кристально ясно, каким образом можно попасть к брату.

Михаил покосился на «КЛЮЧ». Он ведь не только должен был взламывать «границу», но и локальное пространство.

Он взял лист бумаги и нарисовал на нем две точки на концах противоположных углов.

«Ну и как ты собираешься попасть из точки „А“ в точку „Б“? — тихо спросил он себя. И тут же медленно сложил лист так, что нарисованные точки оказались друг напротив друга. — Теперь расстояние между ними меньше, — пробормотал Михаил себе под нос. Но тут же кисло улыбнулся: — Правда, это только в теории…»

 

14.

Он нажал кнопку звонка. Какое-то время было тихо и, наконец, дверь открылась

На пороге стояла Маша — жена Андрея. Брови ее быстро потянулись вверх.

— Привет, — улыбнулась она. — Почему не позвонил? Мы бы…

— Не было времени, — улыбнулся в ответ Михаил.

Он прошел следом за Машей в дом.

Болела голова, и Михаил снова вытянул из кармана куртки таблетки «аспирина». Глаза снова застилал этот противный «туман». И еще этот громкий вой. Михаилу показалось, что он опять стоит у гигантской кальдеры, из центра которой на него внимательно смотрит «воронка». Теперь у нее отчетливо просматривались глаза. Бездонные черные точки, мучительно отдающие электрическим зарядом в мозгу.

— Выглядишь ты просто отвратительно, — услышал Михаил голос Маши.

— Да устал от перелетов, — соврал тот.

— Сходи, может, прими ванну.

— Пожалуй, — согласился Михаил, разуваясь.

В ванную он дошел, что говорится, на «автопилоте». Подставив голову под струи холодной воды, он стал медленно отсчитывать от ста. Когда дошел до сорока пяти, боль утихла, а с ними и «огненные ленты» пульсирующие в такт с приступами.

Такое началось вчера вечером. Видно сказывалась общая усталость.

Михаил совершал уже пятую экспедицию в Мир Огня. Если первые четыре носили лишь ознакомительный, разведывательный характер, то в последней пятой он уже получил ряд «затрещин» от представителей иного мира. Не факт, конечно, что мигрень это результат этих самых «затрещин», однако все могло быть. Нервную систему стоило бы проверить.

Особенно Михаила беспокоили приступы панического страха. И голоса в ночных снах.

Он тщательно вытер голову и вышел из ванной.

«А, может, дело и не в «затрещинах» все же, — продолжал размышлять он. — Что если это влияние переходов? Никто ведь этот аспект не изучал».

Да и кому, вообще, его было изучать?

С тех самых пор, как Михаил пустился в самостоятельное плавание, ни на кого, кроме как на себя ему рассчитывать не приходилось.

— Андрей будет позже, — крикнула Маша.

Она была на кухне, что-то готовила. Судя по запахам: весьма вкусное.

Михаил быстро переоделся и пришел к ней.

— Как жизнь? — спросил он, завязывая беседу.

— Замечательно. Грех, как говориться, жаловаться.

Уши Михаила снова заложило «ватой». Сквозь них он вдруг услышал:

— Эй! Живые есть?

Михаил задержал дыхание, напрягая все мышцы тела и стараясь выйти из болезненного состояния.

Через секунду «вата» рассеялась, а с ней и приступы слабости.

— Ага! — пробасил Михаил, выходя вон из кухни.

Андрей сильно изменился.

«И на его физическую форму я когда-то равнялся», — мелькнуло в голове Михаила. И он не преминул заметить:

— Ну, ты прямо типичный немецкий бюргер! Пузик отъел, будь здоров!

— А ты стал еще… Словно пират Долговязый Джо.

Андрей пожал руку брату и тот уловил в ней все ту же силу.

«Внешность обманчива», — напомнил он себе, намекая на кажущуюся беззащитность Андрея. И тут же добродушно рассмеялся.

— Ты чего не позвонил, что вернулся? — спросил Андрей, приглашая брата присесть на диван. — Я бы тебе машину организовал.

— Да ладно! — Михаил отмахнулся и сел на диван. — Как ты? Говорят, уже стал главным врачом?

— Стал, — согласился не без гордости брат. — А ты? Все бродяжничаешь?

— А то! — Михаил усмехнулся про себя: «Знал бы ты!» Но в слух добавил: — Бродяжничаю.

— Мы тоже в прошлом году ездили в Голландию, — сообщил Андрей.

— В Нидерланды… Представляю себе… Это достижение.

Потом Маша пригласила их на ужин.

Брат как-то странно смотрел на Михаила, и тот поёжился под его взглядом.

«Мастер, что не говори! Вот бы кого в моё войско, — подумалось Михаилу. — А здорово звучит: архистратиг Михаил! И никакие силы ада его не одолеют».

— Как сейчас блюдут клятву Гиппократа? — решил он завести разговор.

Это был тот давнишний спор о том, что важнее, вернее — правильнее: спасти жизнь, или спасти душу. Андрей тогда резко отреагировал на замечание о том, что тело это ерунда.

— А вот душа…

Закончить Михаил не успел. Андрей резко ответил, что только болтуны и «иная сволочь» (это было дословно) трындит о спасении души, а сами реально ничегошеньки не предпринимают.

— Видел я этих «пастырей», спасающих «заблудших овец», — голос Андрея был похож на щелканье бича. — Только языком молоть и горазды. А у самих золота на руках больше чем в государственном хранилище.

— А ваши, так называемые, врачи, — в тон резко отвечал Михаил: — нет денег у пациента — нет и лечения. И клятва Гиппократа это полная чушь…

— Блюдут, — с металлическим оттенком в голосе ответил Андрей.

— И почем сейчас болезни? — решил испытать его терпение Михаил.

— Чего ты хочешь? Есть что-то — так скажи.

«По-прежнему горяч, хотя и сдержан», — подумалось Михаилу.

По окончанию ужина, Андрей пригласил его на веранду. Вытянув из шкафчика начатую бутылку «Арарата», он разлил коньяк по рюмкам и одну из них протянул Михаилу.

На столике лежала открытая книга. Это был Чехов «Палата N6».

Как-то было удивительно, что брат подобное читает.

«Хотя, чего тут удивительного?» — спрашивал себя Михаил. Это он сам отвык от чтения нормальной литературы.

— Где ты пропадал? — спросил он.

— Да так…

Михаила так и тянула все рассказать, но он боялся одного: быть непонятым.

Он слегка склонился, пытаясь разобрать строчки. На удивление. Первое, что ему бросилось в глаза, было: «Около книги всегда стоит графинчик с водкой и лежит соленый огурец или моченое яблоко прямо на сукне, без тарелки. Через каждые полчаса он, не отрывая глаз от книги, наливает себе рюмку водки и выливает, потом, не глядя, нащупывает огурец и откусывает кусочек».

Михаил удивился. Описание так подходило к Андрею.

— Ну, — настаивал брат.

Михаил уловил начинающийся приступ мигрени и залпом выпил коньяк.

— Давай поговорим, — предложил он.

— Давай, — Андрей сделал небольшой глоточек из своей рюмки.

«Как начать? — Михаил судорожно соображал. Почему-то он никак не мог выстроить свою речь. — С чего начать?»

— Я, кажется, видел бездну.

Андрей никак не отреагировал.

— И, кажется, я разбудил Волка, — тихо проговорил Михаил. — Фенрира.

Андрей сделал еще один небольшой глоток. Но вдруг чуть вздрогнул:

— Кого? — тихо переспросил он.

 

15.

Андрей почти не слушал. Для Михаила было главное, чтобы его понял, но брат, то ли не хотел этого делать, то ли по какой иной причине вдруг сказал:

— Что за чушь!

Михаила словно молотком стукнули по голове. Секунду-другую он открывал рот, пытаясь что-то сказать.

«Как там, у индусов? — вспомнилось ему. — Незнание — вот корень всякого страдания и боли. Только через правильное познание реальности достигается освобождение».

«А я уверен, что на правильном пути?» — спросило второе «я».

«Ты сомневаешься, — Михаил выпил очередную порцию коньяка. — Мало видел? Мало узнал?»

«Видеть! — он хмыкнул. — А что я видел? Что я узнал?»

И тут же сам себе процитировал строчку из Упанишад: «Кто есть Знающий?»

— Понимаю, что мои слова слышаться тебе полным бредом, — и тут голос Михаила дрогнул. — Но… но… но это все правда!

И Михаил снова попытался рассказать о «КЛЮЧе», переходах, Мире Огня.

— Попробую объяснить на простых примерах, — продолжал Михаил. — Есть такое понятие — многомировая интерпретация. Она предполагает, что наша Вселенная — это частичка некой Метавселенной. И каждая такая Вселенная наделена одними и теми же законами природы. Но, как всегда, есть одно «но»: они находятся в различных состояниях. Я называл их «вложениями».

Объясню суть. Для начала ряд, так сказать, определений.

Первое: это многообразие. Так называют пространство, которое локально выглядит как евклидово пространство. Самый простой, так сказать общепринятый вид многообразия — поверхность.

— Представь, что наша Вселенная, наш мир, — продолжал он, — это как бы вложение некого n-мерного пространства. Своего рода трюк Уитни, когда это n-мерное пространство, вкладывается в двухмерное евклидово пространство. Правда, в данном случае, скорее в трехмерное… Вернее, четырехмерное, если учитывать время.

Андрей, молча, кивнул, делая очередной глоток коньяка. Понимал он или не понимал — Михаил никак не мог определить.

— Мир Огня — это, скорее всего, одно из множеств пространства старшей размерности.

— Как и Мир Земли? — вопрос Андрея застал Михаила врасплох.

Ему показалось, что брат его «подкалывает».

— Как и Мир Земли, — согласился Михаил. — Такое понятие называют в математике «картой»…

— Причем тут лабиринт? — не повышая голоса, спросил брат.

«Все-таки слушает», — мелькнула мысль в голове Михаила.

— Пока точно не скажу. Потому как сам толком не знаю. Могу предположить, что лабиринт как-то связан с «атласами». Так называют покрытия пространства, любые две «карты» из которого согласованны…

— Ты говорил, что разбудил какого-то волка, — снова перебил Михаила брат.

— У меня родилась одна теория, — возбужденно заговорил тот, — что в мире должен существовать такой объект, функция которого — «пожирать» Вселенные. Я обозвал его за «аппетит» Волком, или Фенриром…

— Что за чушь! — вдруг отозвался Андрей. — Ключи, волки, лабиринты, паутины…

Михаил побагровел.

«Не быть тебе в моем воинстве», — прошептал он про себя, резким залпом выпивая остатки коньяка.

И тут же вышел вон…

 

16.

Хотя Михаил и был взбешен, голова его работала предельно ясно. Уже в такси, подъезжая к вокзалу, он почувствовал слежку.

Очевидно, что-то в нем изменилось. Он стал острее чувствовать любой «негативизм», исходящий от людей. Особенно, если он касался его самого.

Почему и как это произошло, Михаил не пытался понять. Да и зачем это сейчас?

Он попросил водителя притормозить и, рассчитавшись, вылез на улицу. Подойдя к витрине ларька, он сделал вид, что внимательно смотрит на выставленный товар, а сам, пользуясь стеклом, как зеркалом, обшарил пространство за спиной.

Синий «Форд», стоявший на другой стороне, и был тем источником «негативизма». В нем сидело трое. И хотя они делали вид, что не смотрят на Михаила, он ощутил «уколы» их взглядов. И даже, как на мгновение показалось, их мысли. Вернее, обрывки.

Михаил не спеша направился к зданию вокзала, отмечая, что тройка вылезает из машины, а водитель прижимает к уху мобильный телефон.

И еще Михаила вдруг смутил подъехавший грязно-белый микроавтобус. И хотя тот стал в «отстойник» для маршруток, это был не обычный автобус.

Михаил чуть прибавил скорости, пытаясь затесаться в толпу. Так он готовился защитить себя от «снайперов», если таковые тут были.

Тройка наблюдателей взяла его в плотное кольцо, не спуская глаз. И Михаил уже явно чувствовал их спиной.

Войдя через огромные двери в здание железнодорожного вокзала, он тут же изменил траекторию движения, и быстрым шагом двинулся к кафе. Там уж точно должен был быть «черный» выход.

Он быстро перемахнул через стойку, под крики возмущенной официантки. Топот за спиной говорил о том, что троица агентов начала преследование.

В зал ворвались люди в камуфляже.

— Всем лечь! — проорал чей-то властный голос.

Но Михаил уже юркнул в узкий коридор, на ходу доставая «КЛЮЧ» и активируя его.

И все же один из агентов, явно молодой и физически более подтянутый, чем его коллеги, догнал Михаила у самой двери. Он ловко подсек свою жертву, но в туже секунду сам полетел на пол. Причем, как он не старался сгруппироваться, голова его гулко стукнулась об пол. Пришел он в себя, спустя десять минут, на руках своего напарника.

Михаил выскочил на улицу, ощущая за дверью присутствие «омоновцев». На ходу в подкате, он сбил с ног ближайшего противника, в ту же секунду «исчезая» из поля их зрения.

«Омоновцы» переглянулись.

— Что произошло? Растворился, словно призрак…

Оглядываясь по сторонам, они помогли подняться своему коллеге.

Михаил не знал, что его «выбросило» в паре километров от вокзала, прямо на пустырь. От этих «переходов» мутило. В прошлый раз, когда из Англии он добирался сюда, ему не было так плохо.

Он огляделся по сторонам, пытаясь собраться мыслями.

Трезво оценив ситуацию, он выбрал конечной точкой путешествия Рекъявик.

И снова замигал зеленый индикатор «КЛЮЧа», и Михаил, тяжело вздохнул, сделал шаг.

В этот раз «переход» был еще хуже. Его вдруг вырвало прямо на дорогу. Не обращая внимания на прохожих, Михаил сел на снег, и несколько минут собирался силами. В голове медленно начинал созревать план.

Поднявшись на ноги, Михаил снова ощутил подступающий к горлу комок. Кое-как совладав с порывами рвоты, он доплелся до отеля и снял недорогой номер.

Приняв душ, он завалился спать.

 

17.

Поднялся Михаил с кровати только утром. Голова была тяжелой и неприятно покалывала.

В ванной из зеркала смотрело бледное небритое лицо.

Наскоро умывшись, надев неприглядный костюм, Михаил спустился вниз и поел. Вкус пищи он практически не ощутил, и только кофе медленно, но верно вернуло Михаила в этот бренный мир, с его красками, звуками и прочей атрибутикой.

Осмотрев себя в зеркале ванной комнаты, Михаил пришел к неутешительному выводу: выглядел он, как заядлый революционер. Что-то среднее между Че Геварой и Фиделем Кастро.

И тут же от тоски защемило сердце: революционер всегда был обречен на одиночество. Его понимают лишь потомки, да и то не все. Понимают и сожалеют, что так трагично сложилась жизнь «этого человека».

А потом пишут диссертации либо рефераты: «Ошибки и победы товарища Мао» или «Ленин в октябре». Ведут диспуты и дискуссии, как надо было бы поступить.

А режиссеры снимут душераздирающие драмы, в которых, как когда-то пел Боярский, будет «пальба, трактиры, стычки, шпаги, кони». И конечно не обойдется без трагических моментов, глядя на которые, обыватель пустит слезу.

Михаил нахмурился. Остро захотелось выпить.

Ему всегда казалось, что он стремится только к лучшему, светлому. А на самом деле, как когда-то и предупреждала его мать, он совершил миллионы ошибок, на исправление которых затратил кучу сил, повлекших еще тысячи просчетов.

Михаил сильным усилием воли согнал «плаксивое состояние». Он резкими шагами вышел из ванной комнаты.

Прежде всего, по плану, надо было встретиться с профессором Гримссоном.

Михаил вернулся в номер, накинул куртку, и направился на улицу. Он сел в одно из дежуривших рядом с отелем такси, и отправился в центр.

План дальнейших действий едва-едва только начинал прорисовываться. Но нужно было хорошо отдохнуть и собраться силами, и только потом приступать к детальному продумыванию дальнейших действий.

Жаль, конечно, что с братом не нашел общий язык. Он, очевидно, уж слишком закостенел в бытовых дрязгах.

О лучшем мире, как говорится, думают лишь те, кто еще не прочувствовал семейные перипетии, кто еще не увяз в быту. И лишь они, на удивление, порой находят верные пути-дорожки.

«Мы выбираем путь, — пели когда-то «Земляне», — Идем к своей мечте. И надо не свернуть с пути уже нигде…»

— Да, я выбрал путь. Давным-давно, — Михаил поднял глаза кверху, словно ожидая там кого-то увидеть. — И этот путь очень тяжел. И усталость иногда сжимает у сердца грудь… Но пути назад действительно нет. Нельзя просто «отмотать» всё, как кассету в магнитофоне. Надо либо идти вперед. Либо…

Он хотел закончить фразой про смерть, но вдруг пред глазами снова возникло безжизненно висящее тело матери, и Михаил тихо добавил:

— Надо только вперед!

Он вытянул из кармана блокнот и стал искать номер телефона профессора.

Спустя минуту, созвонившись с ним, Михаил вышел из такси и направился в Интернет-кафе, где провел пару часов, выискивая по крохам необходимую информацию.

А уже через двадцать минут, он ждал Гримссона в ресторане.

Профессор опоздал на четверть часа. Он быстрым шагом вошел в помещение и принялся глазами выискивать Михаила.

— Я здесь, Эйдур! — помахал рукой тот.

— Извините, был на встрече, — застенчиво улыбнулся Гримссон. — Рад вас снова видеть.

— И я.

Подошел официант.

— Что будете? — спросил Михаил у профессора. — Я сегодня угощаю.

Заказав блюда, они стали, не спеша, смаковать аперитив.

— А у меня к вам серьезный разговор, — вдруг сказал Михаил.

— Да? — удивился профессор. — И в чем же дело?

— Помогите мне в кое-чем разобраться. Видите ли, у меня есть подозрения, что все же «вариетет» человека — это вполне реальный факт.

Гримссон пристально посмотрел в глаза Михаилу.

— Вполне возможно, — как-то неопределенно сказал он. И сделав несколько длинных глотков вина, продолжил: — Давай начнем вот с чего: с древних мифов и легенд. Обычно, те сведения, которые хранятся там, зачастую кажутся нам вымышленными. И дело не в сказочности или фантастичности этих сведений.

— А в чем? — спросил Михаил, включаясь в беседу.

— Дело в несоответствии наших представлений о тех исторических моментах, о которых говорится в этих текстах. Мы просто не верим в реальность этих событий…

— Еще бы! Вы хотите сказать, что ковер-самолет, к примеру, реально существовал?

— Зачем так утрировать? — Гримссон нахмурился. — Ну, вот представьте себе следующую картину: ребенку три годика и он впервые видит, что с неба идет снег…

— Как это? А где он до этого жил? В Африке?

— Нет. Здесь, в Рекъявике. Под словом «видит» я имел в виду слово «осознал». Итак, это ребенок, выйдя на улицу, вдруг видит, что на земле лежит белая холодная субстанция, которая, как он понимает, сыпется сверху с неба.

— Ну и что? — не понимал Михаил.

— И это ребенок, не дождавшись объяснений взрослого, решает, что это и есть само небо. Оно вдруг стало осыпаться на землю. И он говорит маме, что «небо поломалось».

— При чем тут «сказочность» к снегу и этому ребенку?

— Да притом, что ваш ковер-самолет мог быть, в аллегоричном, конечно, смысле, этим самым «небом, которое падает на землю». И если некому объяснить, или если разум в силу своей ограниченности не в силах понять объяснения, то субъект становится этим самым ребенком, который ищет собственное описание устройства нашего мира.

— Хорошо, допустим. И что это нам дает?

— Не торопись, Михаэль. А теперь возьмем математику. Вернее, геометрию.

Гримссон достал карандаш и, взяв салфетку, нарисовал на ней жирную точку.

— Если мне не изменяет память, то согласно какой-то там теоремы, название ее не помню… а, может, это и аксиома — сейчас это не суть важно… так вот, через эту точку можно провести бесконечное множество прямых.

— Можно, — согласился Михаил, смотря, как профессор начертил несколько скрещивающихся линий.

— Обычно, мы говорим, что будущее инвариантно и все зависит от того, что мы сделали сейчас, какую, так сказать, из линий движения выбрали: левую или правую, шестую или сто двадцатую. Но если посмотреть наоборот, то и прошлое инвариантно. К данной точке настоящего могли привести миллионы прямых. Отсюда и вопрос: кто знает, какая из наших «историй» нас сюда и завела, — профессор почему-то обвел рукой ресторан. — Всем известно, что все радиальные нити паутины, раньше или позже сойдутся в центре.

— Я не понимаю.

— Неужели? — Гримссон улыбнулся. — Ладно, попробую еще раз объяснить. Представь себе дельфина и ихтиозавра.

— Ну, представил.

— Что между ними общего?

— Оба живут в воде. Оба хищники. Что еще? Форма тела, практически, идентична.

— Да, — кивнул головой профессор. — Только дельфин — млекопитающее, а ихтиозавр — рептилия. И разница во времени между этими двумя животными составляет миллионы лет. Понимаешь?

— Не совсем.

— Если примитивно, то не только млекопитающим «пришла в голову» идея перебраться в море. А, совершив это, оба животных — и дельфин, и ихтиозавр — приобрели одинаковые конвергентные признаки. Тогда почему мы считаем человека — вершиной эволюции? Неужели никто другой не пытался обрести разум? Параллельные процессы в эволюции были всегда. Вопрос лишь в том, были ли эти события в прошлом, или настанут в будущем.

Хотя, если все же продолжать аналогию с паутиной, то радиальные линии через центр пресечений, переходят друг в друга. Так что считать за прошлое, а что за будущее — это еще надо посмотреть. Неизвестно с какой стороны двигаемся мы.

— Но разбитая бутылка назад же не собирается. Значит, мы движемся от прошлого в будущее, — возразил Михаил.

Гримссон хитро улыбнулся:

— Давай опять вернемся к геометрии, — тут он расчеркал салфетку еще дополнительными линиями. А потом при помощи спирали, превратил все это в паутину. — Вот это, — Гримссон ткнул в одну из радиальных линий, — допустим, линия прошлого, а это, — тут он показал на ее продолжение, уходящее из центра в другую сторону, — линия будущего. Кроме центральной точки, у этих линий, по крайней мере, есть еще две точки соприкосновения. Это точки их пересечения со спиралью. А это значит, что прошлое, минуя настоящее, может оказаться будущим, а будущее, соответственно, прошлым.

— Н-да! Мудрено что-то, — покачал головой Михаил.

— Не спорю, — снова улыбнулся профессор. — Мудрено. Но вот тебе еще один факт: Раймонд Дарт считается основоположником так называемой «теории саванны». Согласно ей, предки людей обитали на деревьях. Но ряд условий привел их к тому, что они стали приспосабливаться для жизни в саванне. Не буду вдаваться в детали, но эта теория имеет право на жизнь. Однако, есть ряд анатомических особенностей человека, такие как отсутствие шерсти, развитый слой подкожного жира, прямохождение, которые указывают на то, что человек приспособлен к полуводному образу жизни.

— Это как?

— Ходить на двух ногах люди стали из-за необходимости искать на мелководье пропитание. Отсутствие волосяного покрова характерно для большинства морских млекопитающих: китов, дельфинов. Тоже касается и подкожного жира. Ну и так далее.

— И что? Какая теория права?

— Я сейчас не об этом. Понимаешь Михаэль, долгое время считалось, что эволюция человека была, так сказать, линейной. То есть один вид сменял другой, причем каждый последующий был прогрессивней предыдущего. Однако сейчас все больше данных о том некоторые виды гоминид сосуществали практически в одно и тоже время. К примеру, где-то пятьдесят тысяч лет назад на Земле было одновременно несколько видов гоминид: Homo erectus, Homo neanderthalensis, и даже Homo sapiens. И даже как-то странно, что сейчас существует один только вид… И потом, что мы понимаем под разумом человека? Войти в «шкуру» иного разума пока не было возможности.

— То есть вы предполагаете…

— Да, предполагаю. Дельфин и ихтиозавр, несмотря на сходства, имеют и большие различия. Тоже касается, скажем, кроманьонца и неандертальца. Если сравнить их черепа, то мы также увидим явные отличия. У неандертальца большие затылочные доли. Вполне возможно, что его «вариант разума» — это символическое мышление. Оно основано на ассоциативных связях зрительных образов. Речь у него тогда должна была состоять из нескольких десятков слов. Но каждое слово охватывало целый букет ассоциативно связанных понятий. И мне думается, что общение в таком случае должно было происходить на телепатическом уровне. А взять кроманьонца: у него хорошо развиты лобные доли. А это значит, что его «вариант разума» основан на логически-аналитическом мышлении. Улавливаешь ход мысли?

— Вроде бы да.

— А потом вдруг неандертальцы вымерли, — профессор допил вино и показал официанту, чтобы наполнили его бокал.

— Вымерли? — Михаил не совсем сообразил, куда клонит Гримссон.

— Вымерли… Или может ушли по другой линии «паутины». Как я уж тебе говорил: через точку можно провести бесконечное множество прямых.

— А сколько таких точек? — вдруг спросил Михаил.

Гримссон рассмеялся:

— Михаэль, ты так наивен! Неужели ты думаешь, что я всеведущ. Я всего лишь рассказал тебе один из мифов, — и он снова рассмеялся. — Как видишь, здесь тоже были «ковры-самолеты». А в начале беседы ты сомневался!

Наконец принесли заказанные блюда. Несколько минут они молча поглощали еду, прежде чем Гримссон снова продолжил.

— Возможно, что и «теория саванны» и «теория водной обезьяны», имеют реальные исторические корни. Только вот какая из них и в какой линии зародилась? И какая из них наша?

— Вы же сами говорили, что прошлое инвариантно. Может обе линии привели к существующей точке?

— Может. Тогда эти линии должны были быть настолько идентичны, что практически неотделимы друг от друга. И спираль, несколько раз их пересекая, еще больше их сблизила… А что, если предположить, что эти радиальные линии лишь фикция, а истинная же суть Вселенной вот эта вот спираль, — Эйдур ткнул пальцем в рисунок. — И только она соединяет прошлое и будущее и ведет к центру мироздания.

Михаил уставился в пол. Только сейчас он начал понимать смысл своих слов, сказанных брату: «Мне, кажется, что вижу узоры… Те узоры, что сплели нити, на которые нанизаны все вещи… Они связываются в лабиринт…»

Это было настоящее откровение. И он не понимал его тогда, да и сейчас лишь смутно начинает понимать.

— Послушайте, Эйдур. Эта ваша «теория паутины» реальна? Я имею в виду, что насколько ей можно довериться.

— Ни насколько. Это лишь теория. И, быть может, она совершенно неверна. А, может, она лишь частный случай чего-то большего. Мы, как тот ребенок: некому объяснить, что падающие белые хлопья, это не куски неба, а обычный снег.

— Что вы мне посоветуете?

— Ничего конкретного. Попробуй заняться анализом сам.

— Я пробовал: не выходит.

— Да? — Гримссон задумался. — Конечно, все дело в варианте «нашего разума». Может, как инструмент для описания мира, он не совсем годится.

— Как это?

— Разум — это лишь один из органов, помогающий нам адаптироваться к окружающей среде. Как рука, нога, как плавники у рыб, крылья у птиц. А Вселенная огромна и непредсказуема. Будь другие исходные данные, может, у нас был бы совсем другой «разум».

— Как у неандертальцев?

— Кто знает? Может как у знаменитого Соляриса… А, вообще, как думают боги мы ведь не знаем.

Гримссон вдруг погрустнел, а Михаил странно улыбнулся…

 

18.

Дни шли серой чередой. Работа-дом-работа-дом… Андрей снова втянулся в этот ритм и события того дня подзабытой беседы с братом растаяли, словно сливочное масло на горячей корке хлеба.

— Доброе утро! — в кабинет без стука влетела старшая медсестра Полина Аркадьевна.

— Доброе! — улыбнулся из вежливости Андрей.

Улыбка вышла какая-то кривоватая, как у пирата. (Так почему-то подумалось ему.)

— Вот! — Полина Аркадьевна положила на стол толстую тетрадь. — Вы просили…

Андрей нехотя, но с видимостью желанья поработать на начальствующем челе, развернул тетрадку к себе.

Дальнейшие слова медсестры пролетали мимо.

«Сегодня выпал снег. Я не заметил, как это произошло. Проснулся утром (если это вообще можно назвать утром), а вокруг уже лежит снег… А потом я понял, что это пепел, — прочитал Андрей на первой странице. — Серое небо было затянуто тяжелыми мрачными тучами. Сегодня будет не ахти какая погода. Это я по своим костям чувствую».

Андрей закрыл тетрадку и прочитал на ее обложке: «Журнал регистрации…»

Он непонимающе посмотрел на Полину Аркадьевну.

— Что? — спросила она.

Андрей снова открыл: даты, количества, росписи…

— Который час? — голос его стал суховат.

— Без пяти четыре. А что?

— Просьба: давайте перенесем разговор на завтра.

Андрей отложил тетрадь в сторону.

— Хорошо, давайте на завтра.

Полина Аркадьевна вышла.

«Что за чертовщина! — Андрей потер глаза, будто это должно было помочь. И глядя куда-то сквозь рабочий стол, спросил у самого себя: — Что, родной, происходит?»

Это написал его брат. По крайней мере, почерк был похож…

Андрей поймал себя на том, что рукой гладит поверхность стола. Ладонь была влажная. На полированной поверхности медленно испарялись следы пота.

— Вызывали? — тоже без стука вошел Паша-водитель.

— Да-да… сейчас поедем в управление… Возьми у Ермолаева пакет. Он знает какой.

Паша вышел.

Андрей встал и, не спеша, стал одевать пальто. Глаза сами несколько раз скользили по тетради. Не выдержав, он ее снова открыл.

«Выдан… дата… роспись…»

— Тьфу ты!

Андрей резко захлопнул тетрадь и принялся складывать в портфель бумаги.

Внизу стоял уже прогретый автомобиль.

— Едем! — Андрей разместился сзади и по привычке не тратить время даром, вытянул из портфеля отчеты.

«Чтобы понять лабиринт, — прочитал в одном из них Андрей, — его форму, а также, чтобы набраться смелости и решиться войти внутрь, требуется определенная степень зрелости».

— Как они суда затесались? — это были одни из ксерокопий тех книг по лабиринтам и прочей ерунде, которые Андрей пытался прочитать пару недель назад.

Странный сегодня день. Вернее, вечер.

Андрей вытянул все бумаги из портфеля и разложил их по стопкам. Отчеты и прочие документы он сложил назад, а ксерокопии стал сортировать: фотографии отдельно, статьи из газет во вторую стопку, страницы из каких-то научных книг — в третью.

— Приехали, — остановил машину Паша.

— Секунду, пожалуйста, — отчего-то оправдываясь, Андрей сунул бумаги под мышку, стал вылезать из машины.

На совещание приехало человек двадцать. Начальство как всегда задерживалось. Андрей присел в углу и снова достал свои распечатки.

«Присмотритесь повнимательнее к форме лабиринта, — прочитал он. — Это внутреннее пространство, отделенное от остального мира. Оно окружено внешней стеной, в которой имеется лишь одно отверстие для входа. Внутреннее пространство кажется на первый взгляд ошеломляюще сложным.

Оно заполнено максимально возможным количеством поворотов. Много раз человек приближается к цели — к центру, и только затем, чтобы путь вновь отводит его в противоположную сторону. А поскольку на пути к центру идущий лишен возможности выбора, то тот, кто в состоянии вынести это психологическое напряжение, непременно достигнет цели.

Достигнув центра, человек остается в полном одиночестве, наедине с самим собой, с Минотавром или же с чем-то другим, чем может быть наполнено содержание понятия «центр», где человеку дается возможность обнаружить нечто настолько важное и значительное, что это открытие требует кардинальной смены направления движения».

Андрей вытянул одну из фотографий северных лабиринтов и ручкой пробежал по ее спиралям.

Спирали древнего лабиринта притягивали какой-то своей странной энергетикой.

Андрей попытался сам воссоздать что-то подобное и начертил пару кривоватых лабиринтиков. Они были таким смешным и уродливым подобием оригинала, что Андрей нервно скомкал лист бумаги.

И тут его осенило: а что если на фотографиях этих древних лабиринтов изображены лишь подобия того самого первого Лабиринта? Его производные?..

Андрей открыл глаза. Кажется, он задремал.

«Точно задремал, — Андрей затряс головой, словно отгонял комаров. — Во, даю!»

Он давно не замечал за собой привычки спать после обеда…Да еще на работе…

Стоп! Это что за дежа вю?

Он снова открыл глаза: совещание было в самом разгаре. И судя по всему, сейчас о чем-то жарко спорили.

Андрей закрутил головой: шея затекла. То ли он действительно заснул, то ли…

Он не знал как закончить эту мысль. Она ему казалась не важной, и потому, как все не важное, мысль вытекла из сознания тонкой песочной струйкой.

На часах было восемь вечера. За окном было уже темно.

Хотелось домой. Андрей задумался над тем, как бы выскользнуть отсюда, как вдруг объявили, что совещание прерывается и переносится на следующую неделю.

Паша-водитель дремал на переднем сидении. Даже когда Андрей сел и хлопнул дверью, он даже не проснулся.

— Павел!

— А!.. Что…

Он непонимающе закрутил головой.

— Поехали.

Паша включил двигатель, и устало зевнул.

— Домой? — спросил он.

— Нет. Отвези-ка меня на Тургенева.

— Куда?

— На Тургенева. Там четырнадцатиэтажка есть…

Паша обернулся.

— Оставишь меня там, — проговорил он, как бы оправдываясь за то, что приходится так долго эксплуатировать водителя.

Ночной город горел желтыми глазами кухонных окон. Андрей поймал себя на мысли, что ему нравится этот желтый цвет. Местами попадались окна, где стояли энергосберегающие лампы. Но владельцы этих квартир почему-то выбирали холодный белый свет.

«Как в морге», — мелькнула мысль.

Все-таки, лампа накаливания, несмотря на все свои «не», имела родство с первобытным очагом, который в ночи пещер, согревал людей и защищал, хоть и в чем-то условно и призрачно, от ночных ужасов.

И словно вторя Андрею, из динамиков донесся голос ведущего радио, цитирующего к чему-то Волошина:

Есть два огня: ручной огонь жилища,

Огонь камина, кухни и плиты,

Огонь лампад и жертвоприношений,

Кузнечных горнов, топок и печей…

«Есть что-то мистическое в этом, — Андрей откинулся на сидении и закрыл глаза. — Пламя очага в темноте ночи, очерчивающий круг света… А за ним, за этой чертой, неизвестность… тьма… страх и ужас…хаос…»

— Здесь? — стал притормаживать Паша.

Андрей выглянул в окно.

— Да. Притормози у дерева.

И уже вылезая из машины, Андрей понял, что автомагнитолу никто не включал…

 

19.

Шахта лифта была заколочена потемневшими от времени досками. Андрей вздохнул и поплелся на четырнадцатый этаж. Ни на одной площадке не было света. Если бы ни луна, пробивающаяся в узкие окошки с улицы, то увидеть даже собственные пальцы перед глазами было бы проблематично.

Минут через двадцать Андрей добрался наверх и, чуть отдышавшись, принялся искать нужную квартиру. За время подъема глаза немного адаптировались. Нащупав кнопку звонка, он осторожно ее нажал.

За дверью послышался резкий звук сирены.

«Словно гудок на начало каторжных работ», — мелькнула такая мысль.

Через минуту замок щелкнул и дверь распахнулась. Яркий свет лампы заставил прижмуриться.

— Так поздно? — голос принадлежал Петру Сергеевичу.

Но он не удивился, будто ждал прихода Андрея.

— Проходи, раздевайся.

Коридор был обклеен старыми пожелтевшими газетами.

— Начал когда-то ремонт, — пояснил Петр Сергеевич.

«Я вроде не спрашивал, — улыбнулся про себя Андрей. — Мне все равно, что у тебя: ремонт или безденежье».

Раздевшись, он прошел в комнату.

— Слушаю, — без всяких предисловий начал Петр Сергеевич.

Андрей нервно потер лоб и полез в портфель. Боковым зрением он видел, что Петр Сергеевич с каким-то пренебрежительным превосходством смотрит на его потуги.

— Послушайте… я хотел бы… вот что…

Словно студент на экзамене, Андрей пытался начать отвечать зазубренный билет, но от волнения все мысли перемешались между собой.

Петр Сергеевич проигнорировал вступление и даже не сделал «шага» на встречу. Он по-прежнему сидел на своем стареньком стуле в растянутой от времени жилетке, белой рубашке и штанах древней покройки.

Такое пренебрежение к своему «я», выраженное в запущенности квартиры, безвкусицы одежды и тому подобному, говорило либо о полном безразличию к сему миру, либо крайней бедности.

Андрей поймал себя на мысли, что начинает злиться. Но от этого порядок в голове не наводился. Лишь мысли начинали все более хаотично носится туда-сюда.

— У меня есть проблема… Хотел бы чтобы вы помогли мне…

Петр Сергеевич снова молчал.

— Ну, так как?

Петр Сергеевич погладил свои коленки и сухо сказал:

— Я по-прежнему тебя слушаю.

— Мне трудно соткать свою мысль, — продолжил Андрей, а сам вдруг отметил, что отчего-то сказал «соткать».

— Все еще ищешь свой «идеальный» путь?

— Что?.. При чем тут это?

— Ты пожинаешь плоды своих собственных промахов. Это как «эффект бабочки»…

— Я к вам пришел не за тем, чтобы разбирать старые дела.

— А я думаю, что за этим.

«Глупый старый осел! — Андрей злобно заходил желваками. — Какого черта я к нему приперся?»

— Хотя ты по своей сущности интроверт: замкнут, сосредоточен, молчалив, скрытен…

— И что? При чем тут это? — Андрею захотелось встать и уйти.

— А кто еще обладает такими же чертами?

— Кто угодно!.. Петр Сергеевич, я пришел…

— Подумай. Кто?.. Идеальный путь — это не путь напрямую…

— Мы с вами опять приходим к тому спору, который расколол…

— Который тебя смутил. Ты выбрал консенсус с этим обществом.

— Что выбрал?

— У человека не спрашивают согласия, хочет ли он жить в «общепринятой реальности». Тебя приучают путём выработки условных рефлексов в процессе воспитания. И в результате ты соглашаешься, то есть достигаешь консенсуса с другими людьми в отношении реальности.

— В таком случае, вы сделали тоже самое, но со своей «реальностью»?

— С моей реальностью ты консенсуса не достиг, — впервые Петр Сергеевич улыбнулся.

— Не достиг… Потому, что я живу нашем мире, а не вымышленном!

— А может прав все же я? — Петр Сергеевич сказал это с такой интонацией, что Андрей несколько смутился. Ему и без того было многое не понятно.

— Прав или не прав — это гадание на монетке: орел либо решка.

После последних слов Андрея наступило тягостное молчание. Петр Сергеевич по-прежнему поглаживал свои колени и смотрел куда-то в пол.

«Твою мать! — Андрею страшно хотелось уйти. — Чего я добился?»

— Ты помнишь, — негромко начал Петр Сергеевич, — когда тебе было девять, ты с матерью собрался ехать в другой город, якобы к тете. Вы пришли рано утром на автовокзал. Она усадила тебя на скамью, а сама ушла за билетами. А чтобы ты не скучал, она оставила книжку: это был старенький томик со сказками. Картинок там не было… И ты читал ее от самой первой до самой последней страницы. Даже тираж и издательство… кто был редактором… на какой бумаге… Ты читал час, два, сутки… двое… Она не приходила… И не пришла… Никогда больше…

Андрей смутился. Но лицо Петра Сергеевича не отображала тех эмоций, которые выливались из его слов. Казалось, что он вообще безразличен к своему собственному рассказу.

На секунду Андрей «провалился» в воспоминания. Это было сродни падению на дно бесконечного темного колодца…

Рука матери была влажная. Влажная и теплая.

Они вышли к остановке. Серое раннее утро… Еще никого не было.

— Садись здесь.

Мама строго ткнула пальцем на разбитую металлическую скамью.

— А ты? — мальчик вопрошающе поднял брови.

— Я? — мама на секунду замешкалась. — Пойду за билетами. Держи бублики.

И она вытянула из кармана старенького плаща целлофановый пакет.

— Держи, — повторила мама. — И еще это.

Она протянула серую клееную книжечку.

— Давай читай, — словно оправдываясь перед кем-то, продолжила мама. — Надо же учиться грамоте…

Это был сборник сказок.

Мальчик увлеченно схватил книгу и даже не заметил, куда отошла мать.

Периодически он поднимал голову. Мать не появилась через час… И через два… три…И даже утром следующего дня…

— Тебе было страшно? — спросил Петр Андреевич. — Ты тогда ведь ещё не достиг еще консенсуса с… этой реальностью. Пусть я живу по твоим словам в «вымышленном мире». Пусть… Но человек, выходящий из лабиринта, уже совсем не тот, чем тот, который входил в лабиринт. Именно там — в центре лабиринта я перешел от смерти к новому рождению.

«Пафосно», — Андрея это не впечатлило.

— Ты меня не услышал, — заметил Петр Сергеевич. — А еще, называется, пришел за помощью… Ты и раньше не хотел меня слушать. Ты боялся вылезти из той «скорлупы», которой окружило тебя общество. А чтобы было еще легче, ты ввел Порядок… ритуал… Помнишь нашу аксиому: «Повторение действий ведет от хаоса к порядку. И когда странник пускается в путь в каком-либо направлении, он убеждается, что те же события повторяются в том же беспорядке, которые, будучи повторенными, становятся порядком. Вселенная становится структурной и периодичной».

Андрей резко встал и прошелся взад-вперед.

Ему не нравился весь этот разговор. Он пришел за другим.

«Да, за другим… Или, может, я хочу услышать что-то другое? — Андрей покосился на Петра Сергеевича. — Как когда-то: я ведь тоже не смог воспринять сказанного. И теперь чего-то хочу…»

— Я не понимаю, — начал он, — или, быть может, не хочу понять… отчего-то… Мне нужна помощь… Я запутался и чувствую, что здесь что-то не так.

— Я не могу тебе помочь.

Андрей остановился. Несколько секунд он обдумывал и, приняв решение, пошел к выходу.

Уже одетому Андрею Петр Сергеевич сказал, открывая входную дверь:

— Я к чему тебе напомнил этот случай из твоего детства? Все эти двое суток никто из прохожих не подошел к тебе. Даже дежуривший на автовокзале милиционер. А ведь казалось бы — должен был кто-то отреагировать… А почему?

— Почему?

— Потому что для них тебя на автовокзале не было…

 

20.

На улице было очень холодно. Андрей сложил губы трубочкой и выпустил вверх тонкую струйку пара.

«Чем тебе не паровоз», — усмехнулся он.

Разговор с Петром Андреевичем не выходил из головы. Почему-то напоследок, он сказал ему, чтобы Андрей был осторожен.

«Почему?» — спросил тот.

«Тебя уже ждут».

«Кто?»

«Сейчас это сложно объяснить…»

«Что здесь сложного? — Андрей насупился. — Я же не маленький. Можно просто сказать: ищут «такие-то» потому что…»

«Понимаешь, — Петр Сергеевич натянуто улыбнулся, — если бы я родился среди зулусов или амазонских индейцев, то для меня мир был бы чем-то другим, нежели если я родился бы в Англии где-то в кварталах Манчестера или Портсмута. И для меня было бы понятно, кого следует опасаться в саванне или джунглях, но не понятно кто такие бритоголовые «скинхеды» или футбольные фанаты, и отчего они кидаются на прохожих».

«Я не настолько отсталый…»

«Вот! Ты снова не понял. Пытаюсь тебе аллегорично объяснить, а ты снова берешься за старое…»

Андрей огляделся: большие темные многоэтажки с единицами глаз горящих окон.

«Я здесь словно чужой», — и он, не спеша, пошел домой.

 

21.

Февраль начался дождями. Причем противными мелкими и бесконечно частыми. Вот и сейчас под вечер снова зарядило: будет теперь барабанить всю ночь.

Михаил устало тер лоб, пытаясь собраться силами. Очень хотелось спать. Уже несколько дней он колесил при помощи своего «КЛЮЧа» по Европе. Переходы давались с трудом, хотя организм стал потихоньку приспосабливаться. Сегодня он остановился в Валенсии.

После последнего разговора с Эйдуром, он полностью уверился в существовании «вариететов». Причем он точно был уверен, что именно в Мире Огня они и живут.

В дверь постучали. Михаил мгновенно напрягся, нащупывая «КЛЮЧ».

Он медленно приблизился к дверям и глухо спросил:

— Кто там?

— Обслуживание номеров.

— И что?

— Вы заказывали ужин в номер.

Михаил напрягся, пытаясь вспомнить.

— Разве?.. Ах, да.

Он открыл дверь, впуская молодого конопатого парня с тележкой. Когда тот ушел, Михаил направился в ванную комнату и долго стоял под холодным душем.

В голове медленно складывался план.

«В моих ли силах изменить мир? — тихо спросил он себя. Душу рвали противоречия. — Ну, почти как Гамлет! Быть — не быть».

Михаил опустился вниз.

Профессора начинало пронимать. Давно он не вступал в такие ярые дискуссии. Тем более со студентами. Начали с социальных реформ, а кончали уже чуть ли не призывами к свержению политического строя и социальной революцией.

Не хватало еще потом, чтобы из СБУ к нему пришли на душеспасительную беседу.

— Это все юношеский максимализм, — проговорил он как можно более ровным голосом. — Вы слишком романтично смотрите на жизнь. Думаю, что с годами к вам вернется истинное понимание вещей…

— С годами нас начинают «убивать» неудачи! — возразил этот настырный студент, затеявший спор. — Лишь вера в правое дело…

— Вера? Уверенность? — профессор даже подскочил со стула. — Как вас зовут?

— Михаил.

— Вот что, Михаил, Мы с вами и близко не стояли с Иовом.

— А при чем тут он?

— Притом! Притом, что он истинный праведник! Вот он стойко верил в свою непогрешимость, не смотря ни на что! А вот когда вы доживете хотя бы до половины моего теперешнего возраста, то вспомните этот разговор. Вспомните и подумайте: удалось ли вам удержаться в своей вере. Так уж вы были непогрешимы в своих взглядах? Все революционеры на это натыкались. И посмотрите, как их «благие намерения» воплотились в жизнь!

— Значит, они не были достаточно сильными духом! — возразил Михаил. — И не смогли…

— Что? — профессор стал аж черным. — Не сильны духом? Ну и бред! А духа у них было по-более вашего!

— Может я и не Иов, как вы сказали. Даже, скорее всего не Иов, потому как он персонаж вымышленный. Я просто человек. И у меня действительно много слабостей. Но мне не все равно!

Профессор не ответил. Он лишь хмуро смотрел на Михаила пару минут. А потом собрал свои вещи и вышел вон…

Да, мир можно было изменить. При помощи «КЛЮЧа» можно было открыть дверь в любой мир Вселенной.

«Почти как у Саймака, — убеждал себя Михаил. — Незаселенные земли… возможность начать новую жизнь».

«Начать новую жизнь», — эта фраза, словно какое-то магическое действие, меняло твой взгляд на жизнь.

Долой тяжелые будни, долой обязаловку, неустроенность, неопределенность. Долой грязную политику… Если ты свободен от всего этого, то, не смотря на то что слова звучат слишком высокопарно, то можно обрести потерянный рай.

От подобных мыслей стало как-то веселее на душе. Михаил с удовольствием поел и даже выпил вина.

Все бы хорошо: расстраивало только отсутствие конструктивного плана. Или программы, как выражались политики. Да ещё возможное наличие на иных землях «вариететов». Если они все такие, как в Мире Огня, то у людей вполне могли быть естественные трения с ними.

А как этого избежать?

По всем законам драмы: сейчас должны были бы развернуться стены и в комнату бы ввалились «иные». Но ничего подобного не происходило. Да и могло ли произойти?

С этими мыслями Михаил заснул…

 

22.

Попробовав хваленную паэлью, Михаил вышел на улицу и быстрым шагом направился в Город искусств и наук, построенный на дне реки Турия. Здесь Эйдур обещал встречу с «кем-то».

— С кем? — не понял Михаил.

Гримссон заговорщески улыбнулся в ответ.

Михаил пришел в Галерею. L'Umbracle, как называли ее здесь. Ждать надо было возле какого-то непонятного сооружения: то ли скульптуры в виде конуса с обрезанными трубами, то ли какого-то технического сооружения непонятного назначения.

Михаил прошелся мимо пальм, и снова вышел к месту встречи.

— Добрый день! — произнес кто-то за спиной по-английски.

Михаил быстро развернулся.

Перед ним стояла женщина средних лет. Михаил успел отметить ее отличные формы.

— Здравствуйте, — кивнул он. — Вы искали со мной встречи?

— Да, если вы Райз.

— Совершенно верно, — ответил Михаил, хотя был абсолютно уверен, что женщина точно знала, как он выглядит.

Они спустились вниз в одно из кафе.

— Итак? — улыбнулся Михаил, едва они заказали по чашечке кофе. Настроение у него было игривое, но поймав взгляд своей собеседницы, он вдруг ощутил внутри легкий холодок.

— Я не представилась, — голос женщины был очень мелодичным и приятным. — Меня зовут Майя Тамбо.

— Очень приятно.

Михаил увидел на шее у Майи маленький золотой кулон в виде рыбки.

— Могу угадать ваш первый вопрос, — снова улыбнулся Михаил. — Что-то типа: «Верите ли вы в Бога?»

— Почти угадали, — в тон ему ответила Майя, играя «зеркало» в мимике. — Только мой вопрос звучит по-иному: «Что вы считаете основной ценностью в жизни?»

— Странный вопрос. А зачем вам?

— В зависимости от ответа, я пойму, пришло ли время вам, Михаил, двигаться дальше.

— А если не пришло, то, что дальше?

— Тогда вы не наш. Очередная, так сказать, «личинка»…

— Интересно.

— Вернее — «образ». — Майя сделала паузу, а потом снова спросила: — Ну, так что с ответом на мой вопрос?

— Я вижу у вас на груди амулетик, — Михаил махнул головой. — Хочу сразу отметить: меня мало интересуют религиозные темы. Я слишком долго живу на этом свете и слишком много всего видел, потому не верю ни в высшую справедливость, ни в райские кущи…

— Заметьте, Михаил, я у вас про это и не спрашивала. И все же повторю свой вопрос: «Что вы считаете основной ценностью в жизни?» На мой, как вы выразились «амулетик», прошу не смотреть. Он означает совсем не то, что вы себе подумали.

— А что же он означает? — подмигнул Михаил.

— Он говорит, что в этом мире душа и разум находятся в конфликте. Потому «рыбы»… если вы присмотритесь, то она на кулоне не одна, а две… плывут в разные стороны. А вообще-то — это память о «войне пешек»…

Михаил прищурился, замечая, что внутри основного изображения рыбы, находилась рыбка поменьше, смотрящая в противоположную сторону.

— Я отвечаю на все ваши вопросы, но вы, к сожалению, упорно игнорируете мои.

Майя нахмурилась.

Михаил замолчал. Он посерьезнел и стал неспешно пить принесенный кофе.

— Это слишком трудный вопрос, чтобы на него можно было ответить так быстро, — проговорил он. — Я, быть может, отнес бы себя к моральным абсолютистам, только беда в том, что духом я слишком слаб, чтобы безусловно придерживаться всех прописанных там принципов. Хотя аморальность, особенно самые ярые ее проявления — насилие над ребенком либо стариком, убийство человека, издевательства — все это и подобное этому вызывает во мне протест и желание бороться…

— А ложь?

— Ложь? Трудно сразу ответить. Смотря, какая ложь. Если, как говорится «во спасение», то тогда это благо… В данном случае моральность зависит от контекста поступка…

— Замечательно! — Майя резко откинулась назад. Судя по всему, ответ ей не понравился. — Тогда в зависимости от подтекста, можно и рассматривать насилие над детьми, убийство человека…

— Можно, — кивнул головой Михаил. — Но не нужно. Я не святой и в силу своего характера не могу им быть. Уверен, что и вы, Майя, тоже не святая. Человека от зверя отличает умение прощать. А «зуб за зуб» — это пережиток той эпохи, когда все мы были еще «детьми».

— То есть вы не сторонник понятия «добро с кулаками»?

— Послушайте Майя. Мне не понятен смысл ваших нападок. Я ведь не философ и не религиозный реформатор. Однако считаю, что силы добра, — если уж мы так далеко с вами зашли в беседе, — не должны бороться с силами разума.

Михаил изменил позу. От напряжения у него на лбу вздулась вена. Он наклонился вперед и глухо сказал:

— Я в своей жизни видел и умирающих детей, которым нечего было есть, в то время как «добрые пастыри веры» в паре километров от них жрали, как не в себя! Жрали и умничали! А человек, который постоянно воровал и насильничал, не смотря ни на что, отдал свой последний кусок этим опухшим от голода детям. И отдал не из-за сытости, а потому что совесть не позволила. А спустя час он преспокойно отправил на тот свет человека, отобрав у него деньги, которые пропил в близлежащем баре.

Я видел, как отъявленные головорезы вспарывали животы людям «иной расы». И девчушка, лет шестнадцати, бросалась на них с кулаками, защищая тех. А потом её истерзанное тело, этот же представитель «иной расы» пихал ногой, говоря, что она «тупая дура, оскорбившая его честь и достоинство, как мужчины». И не быть ему теперь в раю… Спустя полчаса он прекрасно отдыхал с теми же головорезами в какой-то местной забегаловке.

— Так что моральность — это лишь абстракция. И то, что для кого-то добрый поступок, для другого — плохой…

— А для вас?

— Что для меня? — не понял Михаил.

— Что для вас ценно, а что нет.

— Вы так настойчивы в этом вопросе, что я начинаю нервничать.

— Вы описали поступки других, но ничего не сказали о себе.

— Потому что мне нечего сказать о себе! — зло проговорил Михаил. — Я абсолютно ничего о себе не знаю!

Майя замолчала. Она пристально смотрела на Михаила, словно взглядом хотела прожечь в нем дырку.

— А хотите узнать? — вдруг спросила она, смягчив голос.

— Нет, — честно ответил Михаил.

— Почему?

— Боюсь, что тем самым мы «разбудим» Волка во мне самом.

— А вы его и так уже разбудили, — усмехнулась Майя.

Михаил бросил на нее испепеляющий взгляд, но тут же «закрылся». В сознании быстро пролетел калейдоскоп из путешествия по Миру Огня. Особенно четко вспомнился тот вой, который издала воронка.

Майя словно что-то ждала. Михаилу даже показалось, что он словно играет с ней в шахматы, и сейчас его ход. Смысл сложившейся игры он не понимал, а ходить наобум ему не хотелось.

— Скорее всего, — начал он, — нам стоит мирно разойтись.

— Почему же! Я вижу, что вы, Михаил, стоите на самом перепутье. И если будете там и дальше стоять, то останетесь «личинкой».

— А кто вы, Майя? Какие силы представляете?

— А какие силы представляете вы, Михаил? Кто вы? Куда идете? Чего хотите?

— Я сам по себе и путь мой лежит в стороне от вас. Я знаю чего хочу и знаю куда иду. Я знаю свой путь! — подытожил Михаил.

— Знать свой путь, а тем более идти по нему — это совершенно разные вещи. Вы, Михаил, безусловно имеете дар, но не умеете им пользоваться.

— Слушая со стороны нашу беседу, может показаться, что смотришь «Матрицу». Вы — оракул, пифия. А я — Нео. И все это нереальность. There is no spoon.

Майя рассмеялась.

— Действительно, мы с вами зашли слишком далеко. Стает очевидным, что надо сделать небольшой перерыв. Вот моя визитка.

Майя встала.

— Когда найдете ответы на вопросы…

— Какие еще вопросы?

— Кто вы? Чего хотите? Куда идете?.. Узнаете — позвоните.

И она вышла.

Михаил вдруг понял, что что-то потерял. Он был на пороге чего-то важного, но разом все упустил.

Он посмотрел на визитку, где золотыми тесненными буквами было выбито: «Майя Тамбо. Йоханнесбург. ЮАР». И больше ничего.

Михаил вспомнил кулончик на шее у Майи.

«Символ конфликта разума и души», — пробормотал под нос Михаил, вставая из-за столика…

 

23.

Сон совсем не шел. Михаил медленно растирал виски, пытаясь снять усталость.

Он лежал на кровати, по привычке не раздеваясь, следуя принципу: «Будь готов».

— Кто я? — спросил себя и вдруг хихикнул.

«Схожу с ума. Нет, не быть этому, — он потянулся за пультом и включил телевизор. — Я — это я».

По телевизору толком ничего не было. Поклацав бесцельно по кругу, Михаил остановился на каком-то «элит-каналле», нудящем про высокие моды, и, сделав звук по минимуму, попытался начать анализировать сегодняшнюю встречу.

Но в голову лезло совсем иное.

Всё дело в брате. Какое-то время он был тем идеалом, которому хотелось подражать и даже превзойти.

Удивительно, но и сейчас где-то в глубине души Михаил завидовал Андрею. Всегда целеустремлен, удачлив, спокоен. Он был подобен скале, о которую разбивались житейские дрязги.

Михаил был уверен, что избери Андрей себе иное занятие, то и в нем бы достиг не меньших успехов, чем в медицине.

Помнится, о нем даже писали одно время в газетах: «Талантливый хирург спасает жизни…»

Да, Андрей достиг того, чего хотел: он спасал человеческие жизни.

«А я? — досадовал Михаил. — Почему я не смог?»

Мечты о спасении душ с каждым годом таяли, словно лед под солнцем.

Михаилу было стыдно за эту зависть к брату.

— Прямо, как Каин и Авель! — сказал как-то однажды кто-то из их общих друзей.

Михаил запомнил эти слова, дав себе зарок победить самого себя. Но сам просто сбежал, едва закончил учиться.

— Ну и путь! — сердился он на себя потом.

А лишь не так давно он понял секрет удачливости Андрея: он никого не любил. Абсолютно никого!..

Тихо-тихо щелкнул замок. Несмотря на сонливое состояние, Михаил почти мгновенно перешел в режим боеготовности.

Он бесшумно сполз с кровати, перемещаясь в угол за дверью. В относительной тишине, Михаил услышал осторожные шаги. Очевидно, вошедших было двое.

«Быстро вычислили», — пронеслось в голове. А дальше, почти как по учебнику: первого он пропустил в комнату, а прикрывающего тыл отправил в нокаут молниеносным ударом в горло. В следующую секунду Михаил кружился вокруг какое-то еще время стоявшего на ногах агента, прикрываясь им как щитом, а потом быстрым движением сбил ведущего.

Не дожидаясь его ответной реакции, Михаил вылетел в коридор, опасаясь там натолкнуться на прикрытие. На удивление, здесь никого не было.

Михаил воспользовался лестницей, и спустя пару минут был уже в вестибюле. Тут он увидел еще двоих агентов.

— Твою мать! — прорычал он, ускоряясь по максимуму, на самом пределе сил.

Это, наверняка, были американцы. Михаил определил, опираясь на опыт физиогномики.

Он выскочил на улицу, пытаясь на ходу определить, где еще находится группа прикрытия. Они почти мгновенно себя выдали, выскочив из неприметного старенького «шевроле». Краем глаза Михаил успел увидеть нечто похожее на пистолеты в их руках.

Адреналин ворвался в кровь, подобно урагану. Мир вокруг будто застыл. В висках запульсировало и вдруг «лопнуло».

Что произошло потом, Михаил с трудом помнил. Он пришел в себя спустя полчаса, с удивлением разглядывая окрестности. В правой руке была зажата «берета». Он пощупал ствол: горячий.

«Неужели стрелял?» — мелькнуло в голове.

К горлу подкатывал ком: сказывался переход в экстраординарное состояние. Руки и ноги становились будто ватными.

Михаил опустился на асфальт, прижимаясь спиной к стене какого-то здания. Дышать было трудно, да еще какая-то ватная пелена окутала сознание. Окружающий мир казался ему изломанным. Лишь мгновение спустя, он сообразил, что видит его действительно не таким, как обычно.

Просидел он у стены минут десять. Мозг проваливался в какое-то забытье. От усталости замирали все мысли.

Кое-как восстановившись, Михаил попытался сориентироваться. Город он практически не знал, и потому не мог сообразить, куда вообще стоит идти.

И тут, словно вспышка: в номере остался «КЛЮЧ»!

— Ах, ты ж…

Михаил с еле теплящейся надеждой похлопал себя по карманам. И тут с удивлением вытянул из кармана брюк небольшую черную коробочку размером с мобильный телефон. Это и был тот самый «КЛЮЧ». Вернее, пульт управления. Или то, что от него осталось.

«Вот же…», — иных слов Михаил не нашел.

Столько лет работы. И теперь они лежат у него в ладони мертвым грузом.

Он поднялся и, пошатываясь, поплелся вдоль стены к автобусной остановке, виднеющейся в сотне метров слева. Пистолет он засунул за пазуху.

«Что делать? Что делать?» — мысль назойливо кружилась в сознании, заглушая все остальные.

Михаил вспомнил о Майе. Порывшись в кармане брюк, Михаил вытянул визитку.

— Наверняка, она еще здесь, — тешил он себя этой мыслью. — Должна быть здесь.

Он лихорадочно закрутил головой в поисках телефона-атомата. И как назло, нашел его в пяти кварталах.

Трубку долго не снимали.

«Еще бы, — успокаивал себя Михаил, — три часа ночи».

Он снова набрал номер. Через минуту полусонный голос проговорил: «Алло».

— Майя?

— Да, я. Кто вы?

— Это Майкл Райз.

Пауза была долгой.

— Да, Майл. Я вас внимательно слушаю.

— Мне сейчас не к кому обратиться.

— Готова помочь, — голос ее стал мягче.

— Меня преследуют. Я ищу временное убежище.

— Хорошо. Давайте встретимся на площади де-ла-Вирхен через час. Знаете где это?

— Найду, — угрюмо проговорил Михаил, оживляя в памяти все, что помнил о Валенсии.

Искать пришлось дольше, чем думалось. Без денег в чужом городе передвигаться было очень долго. Лишь спустя пару часов, Михаил вышел к собору Пресвятой Девы.

Майю он нашел быстро: она почти единственный человек, который стоял у одного из огромных столбов, освещающих предутреннюю площадь.

Быстро осмотревшись, Михаил приблизился к Майе.

— Ну и вид у вас! — проговорила она.

Михаил осмотрелся: да, выглядел он, вернее его одежда не совсем презентабельно.

— Что произошло? — спросила Майя.

— Мы можем продолжить этот разговор в более укромном месте?

— Можем, — согласилась Майя.

И повела его к машине…

 

24.

В комнате было уютно.

— Хорошо здесь у вас, — проговорил Михаил, осматриваясь. На подоконнике он нашел потрепанный томик Чехова на английском.

«Дежа вю!» — мелькнуло в голове.

Закладка была на «Палате № 6». Михаил медленно прочитал про себя: «Жизнь есть досадная ловушка. Когда мыслящий человек достигает возмужалости и приходит в зрелое сознание, то он невольно чувствует себя как бы в ловушке, из которой нет выхода. В самом деле, против его воли вызван он какими-то случайностями из небытия к жизни… Зачем? Хочет он узнать смысл и цель своего существования, ему не говорят или же говорят нелепости; он стучится — ему не отворяют; к нему приходит смерть — тоже против его воли».

Майя рылась в комоде, разыскивая аптечку.

— Это не моя квартира, — бросила она.

— А чья?

Майя не ответила.

— Снимите рубашку, — попросила она. — Ого!

Восклицание касалось двух длинных полос, тянущихся от левой груди книзу.

— Похоже на пулевые ранения, — проговорила она.

— Похоже, — согласился Михаил, кладя на стол «берету».

— Как это случилось? — Майя принялась профессионально обрабатывать раны.

— Вам, возможно, будет не совсем интересно.

— Напротив. Очень интересно.

— Длинная история…

— Касается Мира Огня? — подмигнула Майя.

Михаил напрягся.

— Вот видите, мне тоже кое-что известно.

— Откуда? — холодно спросил Михаил.

— Представьте, что я стою на возвышенности. Мне видно гораздо больше и дальше. А вы, Михаил, не смотря на все задатки, по-прежнему сидите в яме. Ваш брат уже давно рванул вперед… Знаете, мне порой кажется, что мы зря чего-то ожидаем от вас. Извините, конечно, за прямоту…

— Ничего-ничего, я все равно мало чего понимаю из вашего рассказа, — сказал Михаил, морщась от боли.

— Я говорю о потенциальной возможности вырастить из вас «архитектора». Вы «пышете» энергией, как атомная станция. Но толку от этого, как от той же атомной станции. Вот ваш брат, наоборот, сидел как… забыла вашего сказочного героя… Элай из Маруна…Да как же его там!

— Илья Муромец?

— Вот-вот. Сидел-сидел, а потом, как пружина — раз и махнул наверх. Его и так бесконечно «подталкивали». А он, как тот упрямый ослик: не хочу, не буду. А теперь в нем «забурлило», как в молодом вине… Вы думаете, что знаете свой путь? А ничегошеньки вы на самом деле не знаете! Все мы только механизмы в огромной системе. Детали, которые с точностью до миллиметра подгоняют, чтобы вся эта махина, — тут Тамбо обвела рукой пространство вокруг себя, — закрутилась, завертелась. Одним словом — заработала…Почему они так интересуется именно вами? — Наверняка это был ваш следующий вопрос. А потому что вы для них один из важных «агрегатов» их машины. Ваш потенциал выше, нежели у остальных. Это как быть селекционером: выращивать что-то лучшее, имеющее такие характеристики, которые бы удовлетворяли потребности этого селекционера… В конце концов, — Майя закончила свою речь на какой-то непонятной ноте, — вы наверняка вырветесь в «архитекторы».

— Все это интересно, только мне все равно ничего не ясно.

Майя перестала возиться с ранами и села на быльце кресла.

— Прежде, чем вам что-то рассказывать, я хотела бы услышать вашу историю, — сказала она, кокетливо улыбнувшись.

— Мою историю?

— Да. От начала до конца.

— Гм! — Михаил пощупал бок. — Моя история темна и запутана.

— Давайте ее вместе распутаем.

— Я родился…

— Про «родился» и «рос» — в следующий раз. Кто, по-вашему, вас ищет и зачем?

И Михаил рассказал о своих разработках в области «КЛЮЧа». Рассказал о создании «Грифона», оружии «Мьёльнир». О том, как пробился в Мир Огня, об увиденной там огромной воронке. Рассказал и о том, что все прототипы техники он выкрал у НПП «Исток» и НАСА, а теперь спецслужбы постоянно сидят на «хвосте».

— Хороший ключик вы придумали, — задумчиво проговорила Майя. — У меня вопрос: а зачем вы направились в Дом Огня?

— Зачем? — то ли переспросил, то ли не понял вопроса Михаил.

Он долго молчал, что-то анализируя.

— Сказал бы, что ради научного интереса, так соврал бы. Мне отчего-то думается, что меня туда тянуло… Может воронка эта?

— Воронка, воронка…

Майя встала и прошлась по комнате взад-вперед.

— Какая-то проблема? — поинтересовался Михаил.

— Не совсем… Воронка… Неужели артефакт? Мы явно искали его не там…В Доме Огня? — Майя замерла, что-то анализируя. — Почему бы и нет!..

— Может, оставим недомолвки и поговорим начистоту? — предложил Михаил. — Если вы опасаетесь разглашения с моей стороны, то…

Он красноречивым жестом показал, что он «могила».

Майя заколебалась. Она пристально вглядывалась в лицо Михаила, и, наконец, сдалась.

— Ладно, поговорим. Только сначала переоденьтесь.

И она вытянула аккуратно запакованные в целлофановые пакеты рубашку и штаны.

 

25.

Небо заволокло тучами. С неба изредка накрапывало.

— Почти, как в Англии, — улыбнулся сам себе Михаил.

Он отошел от окна и снова сел в мягкое кресло, дожидаясь, пока Майя приготовит кофе.

— Прошу, — проговорила она, входя в комнату, и протягивая чашечку.

— Спасибо.

Михаил сделал первый глоток, и зажмурился, почти физически ощущая, как в голове начинает проясняться, а тело снова наполняется бодростью и легкостью.

— Кто вы, Майя? — спросил он.

Женщина присела напротив него на маленький диванчик.

— Мы с вами, Михаил, если следовать античной мифологии, герои — потомки богов и смертных людей.

— Как это понимать?

— Вы помните свое детство?

— Ну конечно…

Михаил ответил быстро, и лишь потом порылся в памяти, выуживая лишь какие-то отрывочные воспоминания.

— Помню, — твердо проговорил он. — Знаю, что отцы у нас с Андреем были разные. Мать говорила…

— Да, Виктория была еще та! — Майя усмехнулась. — Она всегда была противником упорядоченной селекции, так сказать.

Михаил не понял смысла до конца, но такое резкое высказывание в сторону его матери привело его в легкую ярость.

— Вот что, Майя, попрошу вас быть несколько тактичнее!

— Зря кипятитесь, Михаил. Ваш брат, к примеру, был заранее «спланирован». Но небольшие просчеты показали неустойчивость его, как «героя». А вот вы результат хоть и спонтанного, но на удивление верного хода. Ваш настоящий отец — эллу.

— Это что? Или кто?

— Эллу — это такой род, как «человек». Результат конвергентной эволюции. Только с одним но: эллу и люди относятся к родственной группе.

— У них общий предок?

— И да, и нет, — Майя повела плечом. — Прежде надо рассказать о Лабиринте. Знакомо такое понятие?

— Знакомо. Хотя, что именно вы подразумеваете?

— Я говорю о форме нашей Вселенной. Все нити Лабиринта переплетаются между собой…

— Я помню: мне Эйдур говорил о «паутине», «вариететах» и прочем…

— Да, в иных мирах Лабиринт зовут Паутиной. Это правда. Но все это «зеркала калейдоскопа». Они отражают истинную реальность, а затем отражения отражают отражения, и так до бесконечности. Вот и образуется «паутина». Ты успеваешь за ходом моей мысли?

— Почти.

— Эллу «отразились» раньше людей, потому считаются старшими, но не первыми.

— Конвергентные образы? — улыбнулся Михаил.

— Пусть будет так. Логика рассуждений не тот инструмент, которым можно описать Лабиринт.

— А где живут эллу?

— В Доме Эллу.

— Где это?

— На «западе». Иногда этот Дом зовут Альвхеймом. Слыхали? Может Льесальфахейм?

— Нет, — отрицательно помотал головой Михаил. Но он лукавил. Эльфы, или альвы по древнескандинавски, вот о ком говорила Майя.

— Ну да это суть не так важно, — махнула рукой она.

— А Дом Огня? Чье он «отражение»?

— Первобытного Хаоса. Я знаю, обитатели этого Дома, еще старше эллу.

— Они тоже конвергентные «образы»?

— Да. Только мы с вами, как и эллу, лежим в одной плоскости, потому имеем схожесть, а они — их еще зовут «игнисомами» — из другой плоскости.

Майя встала и подошла к окну.

— Когда эллу и люди стали жить друг с другом, появились мы.

— Герои? — усмехнулся Михаил. — Как Геракл или Ахилл?

— Герои, — нехотя ответила Майя. — Те, кто вышел за рамки обыденности, стали совсем иными, чем обычные «пешки».

— Лучше?

— Когда как. Когда как… Вы помните нашу беседу о ценностях?

— Помню.

— Мораль — это битва. Борьба за установление своих ценностей, обусловленная кучей причин, как от простых материальных, так и сложных — духовных. В более узком смысле: мораль — это цель Игрока. На войне бы сказали: «Генеральная директива».

— Кто такой Игрок?

— Скорее всего, Игрок — это Изначальный.

— Он один?

— Не знаю, — Майя пожала плечами. — По логике вещей — вроде бы нет. Но по «закону подлости» — скорее всего один. Только вот его «генеральная директива» имеет слишком много «отражений». И какое из них верное, а какое ложное — понять трудно. Ближе всего к нему, конечно же, «архитекторы»… Самое страшное, — она повернулась к Михаилу, — что вдруг окажется, что вдруг Игрок ближе к не-гуманоидам.

— К игнисомам?

— И к ним тоже.

— А есть еще кто-то?

— Есть…

Михаил не разделял противоречий Майи.

— Меня учили, что истина всегда одна, а вот правда у каждого своя. То что кому ближе, то для того и правда. Мы — люди. И должны жить по человеческим меркам. А все остальные — съедят себя сами. По закону воздаяния.

— Вы типичный эллу, — вдруг заявила Майя. — Они тоже столь категоричны в плане морали.

— А вы?

— Я? Я даже не навигатор.

— А кто?

Майя посмотрела на часы.

— Вот что, Михаил: я вас проведу дальше. А там решите сами: кто вы и куда идете.

Она вышла из комнаты.

Михаил сделал последний глоток и закрыл глаза.

 

26.

Утром следующего дня они были в Йоханнесбурге. Майя отвезла его в предместье в небольшой по-африкански колоритный домик, ничего не объясняя.

— Отдыхайте, — почти приказала Майя. — К вечеру за вами придут.

Михаил послушно кивнул и направился в дом. Первым делом он принял ванну, а потом сытно пообедал. В баре нашлось белое вино. Покрутив бутылку, он тихо прочитал на этикетке: «Chardonnay sauvignon blanc chenin blanc viognier». А чуть ниже: «South Africa».

Михаил порылся в ящиках на кухне, и не найдя штопора, ножом вытянул пробку.

Вино оказалось просто обалденным. Выпив одним махом первый бокал и сбив оскомину, Михаил налил второй и вышел на веранду.

Уже когда он заканчивал допивать, к дому подъехало такси. Из машины вылезла девушка.

Она огляделась и быстрым шагом направилась к нему.

— Здравствуйте! — голос ее был с легким, но непонятным акцентом. — Я — Лорхен. Ваш наставник.

Михаил чуть не подавился.

— Оч-чень приятно. Михаил. Проходите в дом.

— Спасибо.

Девушка прошла в вестибюль.

— А где Майя? — спросил Михаил.

Лорхен не ответила. Она долго его разглядывала, а потом вдруг проговорила:

— Так! Вы, Михаил, смотрю, совсем плохи. И куда смотрели навигаторы?

— Не понял.

— Задатки у вас огромные. Только вот почему не развиваются — это вопрос!

— Не понял…

Но Лорхен вдруг сделала едва заметный выпад. Михаил неловко блокировался.

Через секунду мир перед глазами стал колебаться, и Лорхен вдруг стала расплываться, превращаясь в нечто безобразное. Она снова атаковала: но теперь у нее были не две руки, а шесть. Михаил отступил назад, ощущая неприятный холодок внутри своего тела.

Перед ним стояла гигантская тварь, покрытая, словно чешуей — тысячью глаз. Руки ее, словно лапы какого зверя, с когтями на концах, молниеносно рассекали воздух.

Михаил уперся спиной в стену, холодея от ужаса.

И они закружились в бешеном хороводе боя. Лорхен атаковал без подготовки. Михаилу приходилось постоянно уходить от ее прямых ударов, подныривать, но Лорхен ускоряла темп. И вскоре он понял, что перестает успевать следить за ее движениями. А потом он попался: одна из лап ударила в голову.

Очухался Михаил спустя полчаса, лежа на полу.

Лорхен сидела на диване и, молча, пила вино.

— А мне говорили, что экстраординарное состояние тебе дается легко, — проговорила она.

— Что это было? — поднялся Михаил, ощущая, как гудит в затылке.

— Испытание, — сердито ответила Лорхен. — Вы сырой материал, Михаил. И кто додумался сравнивать вас с Архистратигом? Фюрер и тот был подготовленнее…

Голова сильно гудела. Михаил закрыл глаза и попытался дыхательными упражнениями восстановить силы.

— Зачем же так! — с обидой проговорил он. — То, что вы явно выше меня по многим показателям не дает вам право…

— Моя система проста, — отрезала Лорхен: — либо плыви, либо тони. Третьего не дано. Между прочим, я с вами еще панькаюсь. Иные наставники более круты в обучении.

— Не знаю, не видел.

— Благодарите судьбу, — усмехнулась Лорхен. — Ну? Продолжим?

Михаил открыл глаза и напрягся.

— Что в этот раз? — зло буркнул он. — На меня наброситься «огненный дракон»?

Лорхен поднялась. И снова Михаил ощутил то непонятное ему состояние тревоги.

Перед ним стояла грязная измученная девочка лет шести. На скуле красовался огромный кровоподтек. Она была невероятно красива, как бывает красивым ребенок в детстве.

Михаил хоть и удивился столь быстрой метаморфозе, но бдительности не терял.

Девочка долго смотрела на него испуганными глазами затравленной жертвы. Так что Михаил даже засомневался, что поначалу считал картину перед собой иллюзией.

Он сделал маленький шаг навстречу, и девчушка отпрянула назад, закрывая руками лицо.

— Не надо больше! — взвизгнула она.

— Не надо что?

— Я не хочу огня…

Она всхлипнула, и Михаилу показалось, что она тихонько позвала маму.

— Лорхен? — осторожно спросил он.

Девочка не ответила. Голос подала сама Лорхен. Она стояла позади Михаила.

— Узнаешь? — грубо спросила она его.

— Кого?

— Её! — Лорхен кивнула на девочку. — Она была еще ребенком…

— И что? — по-прежнему не понимал Михаил.

— Четыре года назад. Москва. Улица Краснопрудная… Все забыл?

— Что там было? — повернулся, было к Лорхен Михаил, но она заставила его снова смотреть на ребенка.

— Ты бежал от сидевших на хвосте агентов ФСБ. Заскочил в первую попавшуюся машину. Это был «ВАЗ» пятой модели. Зеленого цвета с измятым левым крылом.

Михаил медленно возвращался к тому дню.

Да, была погоня. Даже перестрелка. Он, кажется, заскочил в какую-то машину… Еще водителя оттолкнул.

— Было, вроде, — неуверенно сказал Михаил.

— А потом?

— Я уехал. На перекрестке они меня подрезали…

— Твоя машина выскочила на тротуар и врезалась в бетонный столб.

— Точно! Я еще о руль сильно ударился, — Михаил потер грудную клетку. — Я вылез из машины и ушел переулками.

— А она?

— Кто?

— Эта девочка, — Лорхен кивнула на ребенка.

— А что она? Я никого не сбил. Я врезался в столб. На тротуаре были люди, но довольно-таки далеко.

— Вот именно — далеко.

По глазам ударила ослепительная вспышка, и перед Михаилом разверзлось пламя.

— Не надо! — пронзительно взвизгнула девочка.

Языки отреагировали на звук и бросились к ней.

Михаил, было, рванулся вперед, но с удивлением обнаружил, что упирается в невидимую преграду.

— Машина занялась пламенем, — словно читала какую-то статью в вечерке, говорила Лорхен. — Девочка оказалась зажатой сиденьем… Ты ведь не удосужился взглянуть в салон. Очень торопился убежать.

— В машине была она? — Михаил все еще не верил.

Пламя перестало играться с девочкой и с жадностью набросилось на нее.

— Ты еще, верно, не видел, как горят люди? — Лорхен улыбнулась.

Михаил снова бросился вперед, но не смог пробить преграду. Кричала девочка минут пять. Кричала так, что Михаила охватил ужас. Он застыл в ступоре, судорожно глотая воздух, но был не в силах отвернуться от развернувшейся картины.

— Зачем..? — слова найти было трудно.

— Это «истина». А теперь ты расскажешь мне «правду», про то, что ты не виноват. Что это случайность…

— Но… разве это не так?

— Это полностью твоя вина! — рявкнула Лорхен. Она приблизилась к Михаилу и с силой схватила его за шею. — Посмотри, что ты наделал!

К горлу подкатил ком и Михаил разрыдался.

— Хочется, наверное, искупить свою вину? — ехидно спросила Лорхен. — Знаю, что хочется. Тогда, как говорится, «зуб за зуб». Родные девчушки хотели, чтобы ты медленно-медленно горел в аду на раскаленной сковороде. А мне дали роль шеф-повара: просили, чтобы я побольше масла подливала. И дровишек подбрасывать не забывала… Так что? Пойдем на встречу пожеланиям трудящихся?..

Лорхен вдруг вспомнились слова матери девчушки, сказанные на похоронах: «Я накануне вечером никак не могла уложить ее спать. Очень сердилась по этому поводу… А теперь… теперь она спит и никогда не проснется… никогда…»

Лорхен поймала себя на все той же часто возникающей мысли, что она ничего не чувствует. Никакие события, кроме «работы», ее уже давно не волнуют. Вот и эта тень маленькой девочки — ей же, Лорхен, ведь сейчас абсолютно все равно когда, как и почему она умерла. Тем более, что вычислители показывали её «нить», ведущей к тупиковой «ветке» большой Игры. К чему пустые затраты — это простая экономика, ничего личного. Так просто надо для дела.

Как надо было и тогда, когда она, Лорхен, участвовала «Акции Тиргартенштрассе 4». Или как ее тогда называли национал-социалисты: «Программа умерщвления «Т-4». Таким образом тогда боролись с лишней обузой, в лице умственно отсталых. Контроль, так сказать над популяцией. Вычислители указали на этот сектор, как самый вероятный очаг будущего «коллапса» подсистемы.

«Санитары леса, мать их!» — Лорхен вздохнула, глядя на красное лицо Михаила, на лбу которого вздулась крупная вена…

 

27.

Жара просто убивала. Михаил измождено опустился на сухую пыльную землю.

Уже третьи сутки он брел по безжизненной пустыне. Без еды и воды… И уже третьи сутки за ним по пятам шли голодные шакалы. На ночь, когда относительная прохлада окутывала землю, Михаил искал валун как можно побольше, чтобы под его прикрытием пересидеть ночь. Изредка он отгонял палкой наиболее храброго из шакалов, решившего проверить силы Михаила.

— Пошел вон, сволочь! — зло бросал тот. Но каждый вечер он говорил эту фразу все более слабо.

«Сейчас, — думалось Михаилу, — главное совсем с ума не сойти».

Хотелось спать, но страх быть съеденным заживо, еще кое-как поддерживал Михаила в боеготовности.

«Чего эта Лорхен от меня добивается?» — злился Михаил.

Он уже сомневался на счет девочки. Скорее всего, он участвует в неком подобии процесса инициации, целью которого…

— Да хрен его знает! — выматерился Михаил. — Хрен его вообще что-то понять!

На четвертый день, он наконец-то добрел до оазиса. Под пальмой виднелся прикрытый колодец.

Но воды в нем не было.

— Не может быть! — Михаил с силой швырнул кожаное ведро. — Суки!

«Успокойся! — попытался он сам себя подбодрить. — Дохлый я им точно не нужен. Это ж, в конце концов, не общество садистов».

Рядом затрещали кусты и на поляну вышел, шатаясь, такой же оборванец, как и сам Михаил.

Чуть присмотревшись, он сообразил, что это девушка. Короткой стрижки и штаны ввели его в заблуждение на счет мужского пола.

— Пить! — еле-еле проговорила она по-французски.

Девушка рухнула на песок. Михаил вздохнул и попытался ее поднять. Руки не слушались. Только с третьей попытки он смог кое-как оторвать ее от земли. Подтянув ее в тень пальм, он пощечинами привел ее в чувство.

— Пить, — снова проговорила она спекшимися губами.

— А нету! — усмехнулся Михаил.

— Пожалуйста. Я вам отдам… все что хотите… дайте пить…

— Сам ищу.

Михаил встал.

Девушка вдруг оказала чудеса эквилибристики: непонятно как вскочила с песка и вцепилась Михаилу в горло. Где-то с минуту они возились, прежде чем ему удалось утихомирить девушку.

— Послушайте, мадам… или мадемуазель… я в таком же положении, что и вы. Нет у меня ни воды, ни еды… и вообще, я четвертую ночь почти не сплю толком. Потому очень зол. И могу, ненароком, зашибить!

Девушка немного успокоилась и тут же зарыдала…

 

28.

Ночь прошла в относительном спокойствии. Шакалы не решились пойти в оазис и где-то пропали.

Михаил полудремал, глядя на скрутившуюся калачиком девушку. Она с момента драки не проронила ни слова. Лежала и тихо всхлипывала.

А утром впала в какую-то прострацию. И как Михаил не пытался ее поднять, ни на что не реагировала.

— Да что ж мне с тобой делать? — Он устало пробовал ее поднять. Но, пройдя пару шагов, тяжело рухнул на колени.

Было два выхода: либо сидеть с ней тут, либо самому двигаться дальше к следующему оазису.

Михаил еще раз попытался растормошить девушку, но тщетно.

— Твою мать! — устало выругался он и присел рядом с ней.

Совесть требовала, чтобы он не бросал девушку, а разум говорил, что иначе они подохнут оба.

— А так есть шанс! — убеждал он.

— Но это не правильно! — неуверенно проговорила совесть.

— Не правильно? Она тебе кто? Жена? Сестра? Может, мать? Если она не хочет идти, то это ее дело. Её путь. Твой путь — иной.

— А как же милосердие?

— Вот что я тебе скажу про милосердие, — разум усмехнулся: — Возьми вон тот камень и размозжи ей голову. И она не будет мучиться, а ты продолжишь свой путь.

— Миша, ты вообще нормальный? — совесть аж подскочила.

— Я? Я-то — нормальный. А вот ты, судя по всему, совсем уже!.. Голову напекло?

«Стой! Стой! — Михаил огляделся. — Это испытание. Должно быть им. Мне только надо найти правильное решение».

Михаил потер виски. Но решение в голову не лезло.

Хотелось пить. И еще спать.

Когда он снова закрыл глаза, проваливаясь в дрему, в оазис вошли шакалы…

 

29.

Что влажное прошлось по щеке. Михаил еле-еле смог приоткрыть глаз и увидел острые клыки.

— Охренеть! — он вскочил, и шакал отпрыгнул в сторону.

Михаил огляделся. Картина была нелицеприятной: четверо тварей терзали тело девушки.

— Пошли прочь! — Михаил схватил палку и попытался отогнать животных.

Они отскочили, но тут же осмелев от вкуса крови, бросились в атаку.

«Вот тебе и испытание!» — мелькнуло в голове.

Михаил успел отбиться от первого шакала, но второй и третий сбили его с ног, впиваясь зубами в бедро и руку.

Небеса не разверзались, и Лорхен не появлялась. И Михаил ощутил, как ком подступил к горлу.

Дрался он отчаянно. Так отчаянно он не бился никогда. Он уже переступил ту грань, отделяющую его от возврата к жизни, включив все резервы. Михаил это сознавал и потому хладнокровно «разрешил» своему телу включить их. Он был уверен, что когда все закончится, то умрет.

Шакалы отступили с большими потерями: четверо зверей, скрючившись, валялись на песке.

Михаил дождался, когда они скроются, и тяжело рухнул на песок, поднимая в воздух пыль. И тут же на остывающее тело накатилась боль. Болело все: руки, ноги, ребра, спина…

Михаил поднял голову. Дышать было очень тяжело.

«Но ничего, — успокоил он себя. — Дышать осталось не так уж долго».

Он рассмеялся своей шутке и тут же закашлялся.

Михаил дополз до тела девушки и с удивлением обнаружил, что она еще дышит.

— Помогите, — прохрипела она.

Вытирая кровь со своих глаз, Михаил перевернул девушку.

— Помогите, — снова проговорила она. Смотреть на нее было больно.

В лице ее читалось страстное желание жить. Но помочь Михаил был не в состоянии.

— Чего вы хотите? — во весь голос заорал он куда-то в небо.

Девушка вдруг всхлипнула и затихла, уставившись на Михаила немигающим взглядом.

— Помогите! — тихо выдали ее губы.

В голове что-то лопнуло, и обжигающая боль стала рваться прямо в мозг.

Комок подступил к горлу и из глаз брызнули слезы.

Михаил погладил девушку по голове, чувствуя, как к нему подступает темнота.

— Что вы хотите? — тихо прошептал он.

В памяти снова всплыл образ Майи всё с теми же вопросами: «Кто ты? Куда идешь?»

Глаза закрылись сами собой, и Михаил провалился в воронку.

И уже падая, он услышал знакомый голос: «И дан ему ключ от бездны…»

Перед внутренним взором пронеслись миллионы линий, уходящих в бесконечность. И последнее, что Михаил запомнил, так это то, как некая сила унесла его прочь сквозь эти линии, превратившимися в образы каких-то миров. И «летел» по какой-то спирали громадной Паутины, вырывая и засасывая за собой «детали» этих миров в темную воронку своей сущности…

 

30.

Наступило утро. В дальней комнате зазвонил будильник. Андрей чисто автоматически посмотрел на часы: семь-ноль-ноль.

За всю ночь он ни разу не сомкнул глаз.

Именно сейчас подумалось, что большая часть жизни проходит в каком-то ожидании. Наиболее запоминающиеся её моменты выглядят на общем фоне яркой вспышкой, словно зажженная спичка во тьме.

Их, наверное, можно было бы пересчитать по пальцам.

Андрей прошел на кухню и поставил на плиту чайник.

«Хотя, — снова подумалось ему, — если бы вся жизнь была бы, как эти спички — то и они бы стали той тьмой, которой мы все окружены».

А вообще-то ему подумалось, что жизнь дана, чтобы получить какие-то знания и навыки, от которых в дальнейшем будет зависеть… Что именно — он не знал.

«Мы словно пешки: идем от клетки к клетке. Сражаемся за туманные идеалы: потому что, якобы, наш враг иного цвета. Смешно, ей-богу!»

— Кто сказал, что все темные силы — это хаос? — Михаил уже хорошо подвыпил.

Андрей хоть и держал себя в руках, но чувствовал, что скоро и он дойдет до «нужной кондиции».

— И что ж такое темные силы? — спросил он.

— Это обыденность. Упорядоченная обыденность. Она создана «для храбрости существования». Знаешь, как «для храбрости» выпивают, так и мир вокруг нас строят таким образом, чтобы…

— Я тебя не понимаю. Изъясняйся, пожалуйста, попроще.

— Порядок — вот то зло, которое ведет нас по жизни и предписывает нам, что делать и как. Из порядка вырастает законность. Потом черед общества, морали, религии…

— А хаос?

— Хаос — это свобода… Вот ты, Андрос, живешь согласно логике вещей…

Михаил вдруг замолчал, глядя куда-то вверх…

Андрей тщательно выбрился, почистил зубы. На кухне хозяйничала Маша. Она по привычке встала вместе с мужем, чтобы приготовить ему завтрак.

И снова Ритуал. Каждый создает себе свой собственный. Каждый движется от хаоса к упорядоченному космосу.

Ел Андрей также не спеша. А куда торопиться-то?

План созрел в его голове, едва он вечером переступил порог дома. Сколько раз он пытался удержаться на выбранном им пути. Сколько раз его подталкивали в другом направлении. И, наверное, только вчера вечером он решился сделать шаг в сторону, сойти с тропы.

В голове отголоском прозвучала аксиома: «И когда странник пускается в путь в каком-либо направлении, он убеждается, что те же события повторяются в том же беспорядке, которые, будучи повторенными, становятся порядком».

Запах кофе приятно бодрил. Андрей сделал первый глоток, смакуя неповторимую горчинку напитка.

«Когда я отступил, я стал проторивать свою дорогу, — как-то даже злобно подумалось ему. — Я построил эту жизнь. Я создал свой порядок, свой уклад».

— Время! — он сделал еще один глоток и решительно встал.

— Так рано? — Маша замотала головой, разгоняя сон. — Еще Паша не приехал.

— Он не приедет, — ответил Андрей, направляясь в коридор одеваться.

— Ты пешком сегодня? — Маша даже удивилась.

«Н-да. Зажрался я что-то», — усмехнулся про себя Андрей.

На улице стоял добрый мороз. Андрей глубоко вздохнул и, не спеша, выпустил в небо струйку пара.

«И не жалко? — спросил он сам себя. — Неужели не жалко?»

Привязанность приравнивалась к поражению. Уметь жертвовать — значит иметь неоспоримый козырь.

И снова на ум пришли слова Кастанеды: «Человек становится мужественным, когда ему нечего терять».

— Отныне я — садху!

И Андрей, не спеша, пошел по улице…

 

31.

Небо было украшено багровыми облаками. Утро было холодным и сырым.

Андрей достал прутик и расшевелил еле тлеющие угли потухшего костра. Слабое пламя на секунду рванулось вверх и снова запряталось среди золы.

Андрей подкинул сухой травы и дождался, когда их начал лизать затаившиеся пламя — «ручной огонь жилища». Цитата из Волошина его почему-то рассмешила.

«Наверное, потому что она напоминает о другом мире и другом времени», — заключил Андрей.

Следом за травой пошли ветки, и вскоре костер разгорелся вновь.

Андрей зачерпнул из озера воды и поставил закоптившийся чайник кипятиться.

Хотелось кофе. Как же давно он его не пил.

От некоторых «радостей жизни» отказаться было нелегко.

Лба коснулся легкий ветерок. Андрей быстро повернулся, но снова кроме легкого воздушного темного облачка, пронесшегося рядом, ничего не увидел.

Он уже с месяц, как заметил полное отсутствие людей. Была мысль, что темные призраки-тени и есть те самые люди. Просто почему-то они потеряли физическую форму.

Да и вообще весь мир переменился: город, где он странствовал, стал вдруг все чаще превращаться в какие-то удивительные ландшафты.

Вот и вчера, Андрей шел по проспекту и вместо площади вышел к озеру. А утром и сам проспект пропал.

Андрей от этой мысли поежился. Ему было не по себе.

Чайник закипел. Андрей насыпал в кружку чай и залил его кипятком.

Уже месяц ни одного человека. Пожалуй, можно решить, что сошел с ума.

Андрей вытянул из кармана куртки замусоленные распечатки, и снова в который раз попытался вникнуть в суть написанного. Понимал он с каждым разом все меньше и меньше.

«Существует множество вариантов объяснения символизма лабиринта, — читал в сотый раз Андрей. — Это достижение реализации после мучений, испытаний и проверок; инициация; проверка духа… Лабиринт охраняется или управляется находящимся в его центре Владыкой Лабиринта, Судьей Мертвых, как это имеет место в минойском лабиринте. Считается, что он символизирует мир, вселенную, целокупность, непостижимость, движение. Но зачастую в лабиринте главенствует женщина (Великая Мать), а блуждает в нем, как правило, мужчина… И Она в ужасной ипостаси ткачихи судьбы иногда изображается в виде паука. Сохраняя власть над всем миром явлений, как причина развития и смерти для всех феноменальных форм, прядет нить каждой человеческой судьбы».

Андрей осторожно взял горячую кружку и сделал слабый глоток чая.

«Интересно, — он задумчиво потер подбородок, — я вступил в этот самый лабиринт?»

И снова лба коснулось теплое дыхание ветерка: мимо проскользили мутные облака-тени. Почему-то подумалось, что он не видит их четко, потому что они находятся снаружи какого-то запотевшего «стекла». А потом вдруг подумалось, что эти темные облака — тени людей.

«В Индии, — вернулся Андрей к своим бумагам, — сеть паука, благодаря её лучеобразной структуре, является Символом космического порядка — Лабиринтом. Его первым прообразом… Паук, сидящий в своей паутине, ассоциируется с центром мира, и поэтому рассматривался, как Майя, вечный ткач паутины иллюзий, а также Творец-прядильщик нити из свой собственной субстанции… У народов на некоторых островах Океании Старый Паук тоже считается создателем Вселенной».

— Ну и груз! — Андрей сердито закинул бумаги в сумку и принялся за чай.

Ему и без того надоела его «паломничество». Знать бы только какова его цель.

— Как врач, — рассуждал он, — я должен бы жить согласно логике вещей, а не вопреки ей! Чего я хочу достичь? Ни разумного плана, ни точной цели… Куда я иду?

— Отступись от себя! — сенсей подошел очень близко.

Андрей попятился, занимая боевую стойку.

— Чего ты боишься? Свободы? — сенсей снова приблизился.

— Я… я не боюсь, — оправдался Андрей.

— Воин готов всегда: вчера, сегодня, завтра! — сейчас учитель напоминал ему крадущегося рассерженного кота, топорщащего усы и фыркающего на своего противника. — Он должен отступиться от самого себя, иначе… Ты ведь не меня сейчас боишься, а себя!

— Что?

Сенсей атаковал. Сделал он это практически мгновенно, не подготавливаясь. Это было маэ-гери. Андрей успел напрячь пресс и выдохнуть длинное: «Ос-с-с-с-с!». Блокировать он и не пытался, понимая, что не успеет.

Удар был такой силы, что Андрея отбросило на метр назад. И вместо «ос» у него получилось что-то вроде: «Хизе-е-е-е».

Сенсей в следующее мгновение оказался рядом и нанес татэ-цуки. Стойку он сменил практически незаметно. И последнее, что увидел Андрей было уширо-маваши-гери. А потом темнота…

Чай обжигал язык. Андрей кривился, но продолжал пить. Утренняя сырость отступала. Красный диск восходящего солнца неторопливо выглянул из-за шапки леса.

— Н-да! Прямо как у Булгакова: «Необыкновенные приключения доктора».

От этой мысли вдруг стало так тоскливо.

— Кх-кх!

Андрей вздрогнул. Он покосился на тень слева и почувствовал, как волосы на теле мгновенно вздыбились.

— Здравствуй, мил человек.

Это был какой-то небритый бомж. Андрей чисто рефлекторно провел по подбородку, проверяя состояние его волосяного покрова, то бишь наличие щетины.

— Здравствуй.

Он узнал его. Это местный «блаженный» — Старичок-Боровичок, как прозвали его коллеги Андрея по цеху. Когда-то лежал в районной психушке.

Страх от неожиданности немного улегся.

— Дело пытаешь, аль от дела лытаешь? — спросил Старичок-Боровичок.

«Смешно. Ой, не могу».

Андрей поднялся и сердито посмотрел на собеседника.

— Шучу, мил человек… Нрав у меня так — веселый, — расхохотался старичок.

— Оно и видно.

Дед присел рядом на кочку и каким-то тоскливым собачьим взглядом посмотрел на Андрея. Таким взглядом дворовый пес пытается заполучить у человека либо еду, либо ласку.

«А человек? Чего такой манерой добивается этот дед?» — Андрей чувствовал, что заводится.

Ему не нравилась такая компания. Ему не нравилась ситуация. Свое «паломничество» он предпочитал делать в одиночестве. Даже если это выглядело слишком заносчиво.

Бомжеватый Старичок-Боровичок продолжал смотреть, причем Андрею казалось, что он специально пытается заглянуть именно ему в глаза.

Одна из главных аксиом воина: при любых раскладах контролировать ситуацию. Андрею вспомнились случаи, когда кто-то из уличных продавцов настойчиво пытались предложить какую-то ерунду. И как он тренировался на них владеть ситуацией.

Андрей сделал глубокий вдох и поднял глаза на деда.

— Вы что-то хотели?

— Я? — Старичок-Боровичок удивился. При чем не наигранно. — Да, вообще-то, это ты, мил человек, ко мне пришел.

«Мил человек» страшно не нравилось Андрею.

— У меня имя есть, — сердито проговорил он. — И что значит «пришел к вам»?

— А то и значит, мил человек… прости, имени твоего не знаю… что моё место в начале.

— Меня зовут Велор, — вдруг даже для себя самого сказал Андрей.

«Почему я так сказал? — он нервно потер подбородок. И тут же оправдался в своих глазах: — Нечего ему знать мое настоящее имя…Да и вообще, теперь я первый человек, значит и имя у меня должно быть новым…»

— Велор? Никогда такого имени не слышал.

— Оно древнее… древнескандинавское…

— Да?.. Ну пусть… Итак?

— Что «итак»?

Тут Андрей снова вспомнил о чае и взял кружку. Тот уже сильно остыл, хотя от начала появления деда прошло не так много времени.

— Как там говорили раньше: «Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?» — улыбнулся тот.

Андрей сделал глоток и сосредоточился: «Держать ситуацию под контролем… держать ситуацию… нельзя идти на поводу».

— Ты знаешь, — голос деда стал несколько серьезнее, — кто ты?

Андрей лишь покосился на собеседника и снова сделал глоток.

— Тогда смотри…

 

32.

Мир взорвался.

Наверное, по-другому не назовешь. Андрей испугано смотрел по сторонам: люди неслись со всех сторон. Они будто хотели затоптать его. Толкали, огрызались…

Кружка вылетела и покатилась по пыльному асфальту, разбрызгивая чай на тротуар.

И тут Андрей вдруг отчетливо увидел себя со стороны: бомжеватый тип сидящий на краю тротуара. Да еще и не бритый. Почти, как Старичок-Боровичок.

— Развелось тут…

— Еще один ненормальный.

— Ой, слушай, я его знаю.

— Точно, это же главврач…

Слова, мысли… отрывки фраз… «Где я?»

Андрей давно не чувствовал такой паники. Ему казалось все чужим. И люди какие-то страшные… чужие… вовсе не люди… Слева… справа… повсюду…

Идут. Как-то зловеще смотрят.

Андрей схватил свою кружку, словно она могла ему как-то помочь.

— Отойди…

— Ну, блин! Какого ты тут встал!

— А вонище какое! Сколько дней он не мылся?

Пинок в спину… в плечо… Кружка чуть снова не вылетела из рук. Андрей с силой прижал ее к груди и попятился.

Глаза на несколько секунд перестали бегать по сторонам, и он увидел четкий рисунок на асфальте. Это были спиралевидные узоры, нанесенные белым мелом, и причем очень ровно. Они «рукавами» расходились в стороны… А в центре стоял он — Андрей.

«Лабиринт? — от этой мысли стало вдруг нестерпимо душно. — Это лабиринт!»

Андрей отчего-то даже обрадовался подобному открытию.

И только теперь он отметил, что окружающие люди перестали его толкать. Они проходили по внешним кольцам и уходили прочь.

Лабиринт его защищал… Андрей присел в центре и коснулся белых линий. От них исходил какая-то радостная энергетика. И восторг…

Но это длилось минуту-другую. И потом все исчезло. Исчезло как дым, растаявший в воздухе… бесследно…

Андрей снова ощутил их взгляды… шепот…Какая-то черная тень застилала ему глаза… И еще эта боль… Боль от одиночества и непонятости…

«Они осуждают меня, — Андрей тяжело сел на холодный асфальт. — Я сумасшедший».

Эта мысль поглотила все иные.

Андрей потерял нить своих рассуждений. И лишь больше забился в «скорлупу», пытаясь закрыться от недовольных взглядов… а еще от мыслей…

«Да, мыслей! Они словно молнии, что вырываются из мглы темных туч… Нет! Нет… Чего вы хотите?»

А люди проходили мимо.

«Мне, кажется, что вижу узоры… Те узоры, что сплели нити, на которые нанизаны все вещи… Они связываются в какой-то лабиринт…»

Эти слова выплыли из глубин памяти.

«Я также отнесся к своему брату, как сейчас прохожие относятся ко мне», — от этой мысли стало горько.

— Что за чушь!

Андрей сжал зубы до хруста. Зачем он тогда так сказал?

Кто-то присел рядом.

Андрей знал, кто это и зажмурил глаза.

Как не хотелось их открывать: там, за пеленою век, была иная реальность.

— Здравствуйте, — и голос у этой реальности был неискренним и слащавым. Хотя этот голос и старался убедить в обратном.

Можно было откликнуться на него и снова выбрать путь к Порядку.

Чужая рука легла на плечо. С ним пытались установить контакт.

О, как же хотелось снова оказаться у озера. Старичок-Боровичок сыграл злую шутку, вернув Андрея назад.

«Отомстил, сволочь!.. Отомстил за все те дни, проведенные в психушке… И пусть я фактически не участвовал в процессе его лечения, но я, как и все, его осудил за отказ от Ритуала».

Андрей сделал глубокий вдох.

«Не надо забывать, что я воин! — резко ответил он сам себе. — Да, воин! И не надо говорить о напыщенности фразы!»

Андрей открыл глаза.

Перед ним сидел средних лет мужчина. Лицо его — маска. Маска терпения и доброты. Маска понимания и любви.

Его выдавали глаза. Глаза потерявшего цель в далеком-далеком прошлом… Наверное, в детстве.

Андрей представил, какой сейчас ужас этот человек должен испытывать, глядя в его глаза. И этот страх, будто змея, уверенно заполз тому в сознание.

Смотреть в глаза безумца действительно страшно. В них нет той привычной логики обыденности. В них что-то иное.

Это как сидеть пред бешеной собакой и не знать, какой фокус она сейчас выкинет: то ли пробежит мимо, то ли укусит.

— Здравствуйте! — повторил мужчина. Голос его на миг дрогнул.

За ним стояли двое. Он вспомнил о них и сделался чуть увереннее:

— Андрей Станиславович… вы меня узнаете?

— Меня зовут Велор.

Реакция была однозначной: мужчина покосился на своих помощников, и подал им сигнал.

— Велор? Удивительное имя… Что вы делаете, Велор?

— Генрих Максимович, — усмехнулся Андрей, — вы все равно не поймете.

Кажется, собеседник не ожидал, что к нему обратятся по имени.

— Может и пойму. Не стоит сразу отказываться от беседы, — настаивал он. — Может, проедем ко мне. Все обговорим.

— Я не хочу что-либо обговаривать.

— Но…

— Но я знаю, что вы примените силу.

Андрей протянул руки, словно предлагая надеть на них наручники.

Двое помощников подняли его с земли, и повели в «карету».

Андрей обернулся: лабиринта на асфальте не было…

 

33.

Андрей проснулся из-за холода. Серое утреннее небо, промозглый туман… Костер давно погас.

Андрей поежился от всепроникающей сырости. Вставать не хотелось. Лучше сжаться калачиком, укрыться теплым одеялом и ждать пока не выглянет теплое солнышко.

— Доброе утро!

Голос принадлежал Генриху Максимовичу. Каждое утро он приходил на берег озера рыбачить и своим приходом всегда старался разбудить Андрея.

«И от чего я должен каждое утро лицезреть его? Как специально, прямо!»

— Почему «доброе»? — недовольно проворчал Андрей.

Уже который день подряд стояла типичная английская погода.

— Это лишь традиционная форма приветствия, — слащаво улыбнулся Генрих Максимович.

Андрей помнил его еще по институту. Правда, учился он на другом потоке.

— Чтобы вас не раздражать, — продолжал он, — буду просто здороваться.

Он закинул удочку и сел на свою излюбленную кочку.

— Послушайте, — Андрей заставил себя сесть, — а почему бы вам не рыбачить в другом месте?

— Здесь я уже прикормил, — снова улыбнулся Генрих Максимович.

«Неужели я постоянно буду его видеть тут? Надо, наверное, самому найти какое-то другое место».

Андрей зачерпнул воды из озера и умылся.

— Сколько помню, — обернулся он к Генриху Максимовичу, — у вас тут никогда не клевало.

— Разве? — кажется, тот искренне удивился. — А мне помнится, что вчера я поймал пять карасей.

— Да? Видно я где-то ходил.

Андрей вернулся к затухающему костру.

— Хотите кофе? — спросил Генрих Максимович, протягивая термос. — Жена утром сварила.

— Она у вас так рано встает?

— Иногда… а ваша?

— Что моя?

— Жена. Ваша жена тоже рано встает?

Андрей на секунду задумался. Какие-то мысли промчались в его памяти, но тут же растворились среди других мыслей.

— Моя? — Андрей подул на едва тлеющий огонек.

Дым медленно потянулся кверху.

— Давайте ваш кофе, — нервно ответил Андрей.

Он принял термос и налил себе в кружку горячий напиток. Аромат кофе защекотал ноздри.

Первый осторожный глоток и мир уже не казался таким серым.

«Почему я здесь? — Андрей подкинул в костер пару веточек. — И где я?»

Определенно что-то было не так.

Андрей сделал еще глоток. Казалось, кровь за ночь застоялась в жилах и теперь начинает радостно бурлить.

Этот Генрих Максимович не зря сюда ходит. Рыбалка — это отговорка. С него рыбак, как с гуся орел.

— Хорошо? — подмигнул он Андрею.

— Не плохо, — согласился тот, возвращая термос.

— Андрей, вы помните…

— Велор, — поправил тот Генриха Максимовича. — Вы опять меня с кем-то путаете.

— Извините, старею видно… Скажите, Велор, а на чем мы с вами вчера остановились.

«Определенно не рыбак, — про себя отметил Андрей. — Даже на поплавок не смотрит. Наживку всю уже, небось, уже рыбы сожрали».

— Мы говорили об обстоятельствах.

— Верно, точно старею!

«Ага! Конечно! Проверяешь меня, гусь ты лапчатый, — Андрей провел рукой по подбородку. — Надо бы побриться».

Генрих Максимович попытался затянуть Андрея в свою беседу, но тот игнорировал все начинания. Он молча пил кофе, пространно смотря на гладь озера.

— Эге-ей! — прибегнул к последнему козырю Генрих Максимович.

— Рыбу распугаете… Что вам?

— Андрей, вы…

— Велор. Я уже говорил.

— Почему именно Велор? — голос Генриха Максимовича стал другим.

«Неужели я тебя достал? — улыбнулся про себя Андрей. — Ну, давай, давай. Посмотрим».

— А почему Андрей?

— Потому что это твое имя! — Генрих Максимович прищурился. Он ждал какой-то реакции.

— Допустим.

— Вы с этим согласны? Тогда почему вы упорно требуете называть себя Велором?

— Что есть имя? Как говорил когда-то капитан Врунгель: «Как вы судно назовете, так оно и поплывет». Был Андреем — плыл так, стал Велором — поплыл по-другому.

— А куда же плывет ваш Велор?

— Послушайте, Генрих Максимович, а вы точно рыбу ловите?

— Да, — тот спохватился и взялся за удочку.

— Тогда вопрос: кто из нас нормальный — я или вы?

— То есть?

— Вы здесь видите озеро?

Генрих Максимович растерянно заклипал глазами.

— Нет, — признался он.

— Андрей его тоже не видит…

— А Велор?

— Он — видит.

 

34.

Они сидели в небольшой комнате — типичной больничной палате с белыми холодными стенами. Андрей подошел к окну и присел на подоконник.

— Послушайте, Генрих, я сознаю, где мы можем с вами находиться… Ответ на вопрос о сегодняшней дате, который вы порываетесь мне задать, будет для вас убедительным доказательством моей нормальности? Так?

— Д-да, — голос врача был растерянным.

— Сегодня семнадцатое мая. Верно?

Генрих Максимович чисто автоматически посмотрел на часы, хотя отлично знал дату. Он облизал губы, и какое-то время хранил молчание.

— Тогда зачем вы разыгрывали этот спектакль с озером и…

— Почему спектакль? Я же вам говорил, что для Велора — вы рыбачите, а для Андрея — притворяетесь… Нет, дело не в раздвоении личности, просто… Это первый этап. Точка отправления. Нужно было найти какое-либо реальное место на Земле, где раньше был, которое чем-то дорого. Это может быть озеро, водопад, ручей, болото, дерево, дупло, колодец…

— А-а, вот что… Я читал ваши бумаги, — Генрих Максимович достал из папки распечатки. — Где ж это?

Несколько секунд он перекладывал листы.

— Ага. Вот: «Это место должно иметь тенденцию к углублению… Постарайтесь вспомнить его со всеми деталями, как можно четче и ярче. Запомните эту картину — это ваше место отправления».

— Вы хорошо подготовились, доктор, — улыбнулся Андрей.

— «Мысленно перенеситесь туда. Попросите духов места о помощи в путешествии», — дочитал Генрих Максимович. — Вы их нашли?

— Кого?

— Духов места?

— Нет… Вы сами в них верите?

— А вы?

— Послушайте, Генрих, это вы ко мне приходите, а не я к вам… Если вы будете таким нападчивым, то…

— Извините. Просто я хочу понять…

— А зачем это вам?

— Ну… клятва Гиппократа…

— Ей Богу, смешно!

— Ладно… Скажите, что за место вы вспомнили? Где находится это озеро?

— В Голландии.

— Где?

— В Нидерландах, — вспомнил Андрей, как его когда-то поправлял брат. — Очень красивое…

— И что вы ждете?

— Кого… кого я жду.

— И кого?

— Думаю, стража… Не Цербера, конечно, но кого-то…

— Сфинкса? Он задаст вам вопрос, и вы, если ответите…

— Ну, пусть «сфинкса»… Он уже приходил. И спрашивал.

— И каков вопрос?

— Как всегда, в таких случаях: «Кто я?»

— И кто вы?

— Велор.

— Если вы знаете ответ, то почему не двигаетесь дальше?

— Мало знать, надо понимать…

— Что же мешает?

— Ни что, а кто! Это вы, Генрих. Испытываете, пытаетесь убедить меня, что я Андрей.

— Так, может, так оно и есть?

— Вы в детстве сказки читали?

— Кто их не читал!

— Ах, да, действительно… Тогда, уверен, вы болели за Ивана-царевича, а не за Кощея Бессмертного.

— Разумеется. Вы разве нет?

— Тоже… Но вот в этом и проблема. Вы и Андрей… в общем люди — представители сил Порядка. Так? Сказка о Кощее Бессмертном восходит корнями к мифу о Змее. Это древний символ… некое хтоническое существо, хранитель Мирового яйца. Иван-царевич, как культурный герой, убивает этого Змея. А что значит его смерть: значит конец первозданному хаосу и начало организованного космоса. И пока Змей жив, космос находится до времени в свёрнутом виде в яйце, подобно зародышу.

— И что? Я не улавливаю смысла?

— Что если Порядок это как раз и есть противное природе состояние? Извращенное?.. Тогда Андрей — его часть.

— А Велор — часть Хаоса?

— Верно.

— Старо как мир, — вздохнул Генрих Максимович. — Всегда есть кто-то, утверждающий, что зло — не зло, а добро — не добро… Ваша теория о Кощее и Иване-царевиче стара, как этот мир. Это лишь отголоски рождения Вселенной: Большой взрыв, состояние до и после его.

— Скажите, Генрих, вы счастливы?

— Это трудный вопрос. И ответ на него долгий и спорный.

— И все же? Можно просто взвесить все «да» и «нет», и дать короткий ответ.

Генрих Максимович на несколько секунд задумался.

— В прочем, думаю, что все же счастлив, — растянуто, ответил он.

— Но там, где-то в глубине, вы плюетесь на свою судьбу, и считает, что многое у вас не сложилось из-за каких-то там её прихотей. Нам рассказывают о воздаянии и награде, но наступающих когда-то, потом. В той жизни. А в этой: мы либо миримся и несем груз сквозь серые будни, либо сражаемся до исступления и в конце сдыхаем в канаве. И главное: вокруг обстоятельства. А кто их создал? Почему мы следуем им? Либо боремся с ними? Кто сплел нашу судьбу? Возможно ли однажды разорвать «ткань» и увидеть иное?

— Что именно?

— Если бы я знал, то не застрял бы здесь… у врат… Если бы правда была бы такой однозначной, то не было бы столько религий, столько теорий и прочего… А вдруг все же правы вы?

— Сомневаетесь?

— Нет. Просто рассуждаю… И потому стою у озера… Кстати, у вас клюёт.

Генрих Максимович чисто автоматически схватил удочку. На крючке болтался карасик килограмма полтора…

 

35.

Сегодня был какой-то мутный рассвет. На расстеленной кровати сидел в синей пижаме Генрих Максимович.

Он проснулся неожиданно. Вдруг открыл глаза и сел. Его густая черная шевелюра была взъерошена, как бывает после ночного отдыха.

Рядом пошевелилась жена.

— Ты чего? — она прищурено поднялась на локоть и посмотрела на часы.

Генрих Максимович как-то перепугано на неё посмотрел.

«Глаза!.. Его глаза! — доктор судорожно выдохнул. — Как у животного… нет, как у рептилии…»

Он напряг память. Он точно помнил, что уже видел такие глаза.

И было это… и было это… и было это в зоопарке в террариуме.

Такие глаза он видел у питона. Еще тогда, глядя в них, он почувствовал мороз по коже. Хорошо, что змея была за стеклом.

Генрих Максимович, покачиваясь, поднялся и поплелся в ванную комнату.

На секунду-другую ему снова вспомнились глаза Велора: они казались ему очень огромными, без белков.

И приснится же такое!

Он усилием воли попытался развеять неприятный осадок, но разум, терзаемый одной мыслью, не хотел сдаваться.

«Кто ж это был? Чьи это глаза?.. И еще эта рыба!» — Генрих Максимович открутил кран и сделал глоток, вспоминая вчерашнего карася на крючке.

«Что же он там рассказывал?» — Генрих Максимович напряжено пытался сложить мозаику непонятных символов и слов, которые в тот день так и сыпались из Андрея.

Он говорил о каких-то произвольных ограничениях, которые опутали наш мозг.

— Помните такого математика — Лобачевского? — спросил Андрей.

— Да, кажется, был такой. И что?

— По его мнению, мы слишком ограничили себя, так сказать, «евклидовым миром». На примере, могу объяснить так: наша Солнечная система состоит из ряда планет, спутников, метеоритов, да и самого солнца. Чтобы попасть, скажем, на Марс, надо построить ракету и несколько лет лететь. Так?

— В общем-то, да.

— А если проследить логику размышлений Лобачевского… хотя хочу оговориться сразу: возможно, он именно так и не думал! Так вот, если я буду следовать его логике, то на Марс смогу попасть также, как если б он был в соседней комнате.

— Не понял, — Генрих Максимович растерялся.

— Я не смогу с математической точностью вам объяснить сказанное, скажу лишь, что мы с вами живем до сих пор на «плоской Земле», стоящей на слонах, и плывущей на черепахе. А увеличив размерность данного пространства, мы с удивлением бы обнаружили, что «Земля-то круглая». А еще увеличив, вдруг бы осознали, что и Марс, и Венера, и Солнце, это такие же части нашей «Земли», как комнаты в доме. Но еще раз оговорюсь — мои слова представляют собой лишь сравнение того, что в реальности нас окружает.

— То есть, по-вашему, иные… иные… иные пространства действительно существуют?

— Ну да.

— И мы сейчас сидим на берегу озера, которое расположено где-то в Голландии?

— А что вас удивляет?

— Почему я всего этого не вижу?

— Вы — житель «плоского мира».

— Ерунда какая-то!

— Н-да! — Андрей, казалось, расстроился. — Как говорил когда-то Фейнман, что мы всегда можем опровергнуть теорию, но мы никогда не можем доказать, что она правильна…

Где-то в глубине квартиры тихо зазвонил телефон. Слышно было, как встала жена и, что-то ворча себе под нос, она поплелась снимать трубку.

Генрих Максимович тяжело опустился на край ванны.

— Иди, это тебя! — заглянула жена.

— Кь… кто там?

— Не знаю… По работе кто-то.

Доктор поднялся и, не спеша, поплелся в залу.

— Да? — грубым голосом произнес он в трубку.

— Он пропал… совсем…

— Кто пропал?

— Да этот… Из третьей… Андрей…

Путаясь в носках, забывая застегнуть ширинку, Генрих Максимович пытался собраться. Все валилось с рук.

— Пропал… Пропал… Как это?

Не позже, чем за десять минут, Генриху Максимовичу удалось все же собраться. Выскочив в совершенно темный коридор лестничной площадки, он доковылял до лифта и нажал на ощупь кнопку вызова.

Запахло кофе. Кто-то из соседей видно варил его в турке.

— Та где же ж ты! — доктор снова нажал на кнопку, но лифт, не спеша, поднимался к нему на этаж.

Остановился он с громким лязгом стареющего механизма. Полуживая лампа резанула по глазам, уже привыкшим к темноте.

Входя и попутно нажимая на кнопку первого этажа, Генрих Максимович полез в портфель, пытаясь одновременно вспомнить какую-то важную мысль и найти бумаги Андрея.

Внизу уже ждало такси. Водитель устало зевал, глядя по сторонам.

— Доброе утро! — поздоровался он. — Как всегда?

— Да-да.

Генрих Максимович вспомнил, отчего проснулся: дневник. Он во сне читал чей-то дневник. Пожухлые страницы, выцветшие чернила, но все слова были разборчивы.

«Сегодня выпал снег. Я не заметил, как это произошло. Проснулся утром, а вокруг уже лежит снег».

Он снова стал рыться в портфеле.

— Где же оно! Твою бабушку!

«…Серое небо было затянуто тяжелыми мрачными тучами. Сегодня будет не ахти какая погода. Это я по своим костям чувствую».

Генрих Максимович бегло пробежал по строчкам.

— Когда он успел это написать? — ему точно помнилось, что ничего подобного в бумагах Андрея раньше не находил.

На другой странице был уже другой почерк: «Когда встало солнце, из утреннего тумана выплыла лодка… вернее, это была ладья. Такие я видел только на картинках. Резная голова морского змея, широкий красный парус… Она встала ко мне правым бортом… Я взошел на ладью, и мы поплыли в туман…»

Машина стала у приемного покоя.

— Пропал… пропал…

Запричитала медсестра.

— И как это произошло? Забыли запереть двери?

— Нет-нет, Генрих Максимович! Я заглянула под утро, а его нет.

— Да что ж он — Дэвид Коперфильд, по-вашему?

В палате было темновато. Смятая постель… окно заперто… ничего подозрительного…

— Н-да! — Генрих Максимович нервно заходил желваками. — Позови мне Олега, — бросил он стоявшей рядом медсестре. — И почему тут грязь на полу?

— Где?

— Да вон там… Бардак!

Медсестра подбежала к стене и присела.

— Это песок какой-то… и трава…

— Так уберите! Что вы там рассматриваете!

Генрих Максимович резко развернулся и зашагал к себе в кабинет…

 

36.

Мерно тикали часы. Маша огляделась, но нигде их не увидела.

Она сидела в полутемном кабинете. Воздух был прохладным и очень тяжелым. Но, не смотря на это, Маша чувствовала себя относительно комфортно.

Прошло уже пятнадцать минут, как ее усадили в старое кожаное кресло в углу комнаты. Девушка, секретарь, провожавшая ее в кабинет, сказала, что главврач Сергей Семенович будет через минуту, но, судя по всему, тот не был очень пунктуальным. А, может, это сама секретарь врала. Офисным работникам это не в тягость.

Маша опустила глаза. Тихая атмосфера данной конторы, заставляла человека зевать и мирно подрёмывать. Здесь никуда не спешили. И была в этом такая основательность, что Маша вдруг задумалась над тем, что, пожалуй, это и есть смысл существования.

По коридорам никто не бегал. Можно было подумать, что о посетителе здесь вообще забыли.

Маша вдруг представила ситуацию, как ее закрывают на ночь в этой комнате, а утром с удивлением находят спящую на кресле.

«Да, было бы забавно», — и она рассмеялась.

В кабинет вошел невысокий человек. Он был в белоснежном белом халате. А на ногах сверкали начищенные черные туфли.

«Итальянские», — быстро определила Маша.

— Добрый день! — голос его был вкрадчивым. И от этого каким-то неестественным.

— Добрый день! — поднялась Маша.

— Да вы сидите-сидите, — замахал руками главврач. — Не надо церемоний.

Сергей Семенович сел за свой дореволюционный дубовый стол. Он, не спеша, вытянул из верхнего ящичка какую-то папку.

— Думаю, что вы догадываетесь, почему находитесь здесь, — снова вкрадчиво проговорил он, доставая из кармана позолоченные очки.

— В общих чертах, — Маша снова ощутила, как бешено начинает биться ее сердце.

— Мы нашли вашего мужа, — продолжал Сергей Семенович.

— Как? Где?

— На улице. Он сидел на мокром асфальте и вырисовывал вокруг себя какие-то спирали.

— С ним все в порядке?

— Наши работники трудятся над этим, — главврач посмотрел на Машу поверх очков. — Позвольте вопрос: как и когда вы в последний раз виделись с Андреем?

— Давно. Зимой. Он пришел с работы уже какой-то смурной.

— Почему?

— Не говорил. А потом на утро собрался. Я думала, что как всегда на работу. А он оделся, вышел… и всё!

— Ничего не объясняя?

— Ничего.

— Так-так, — Сергей Семенович, почесал подбородок. — А до этого как он себя вел?

— Да, вроде бы, нормально. А что случилось?

— Мы думаем, что у Андрея расщепление личности. Он просит себя называть Велором. Кстати, вам это имя незнакомо?

— Абсолютно… А я могу его видеть?

— Позднее, — нехотя выдавил из себя Сергей Семенович.

Он какое-то время что-то писал, а потом снова спросил:

— Что у него за хобби? Чем он увлекается?

— Какого-либо конкретного хобби я за ним не замечала.

Главврач протянул Маше какие-то листки с распечатками.

— Не знаете, что это?

Маша взяла их медленно пролистала.

«…Лабиринт — первооснова и модель Вселенной, — прочитала она подчеркнутые предложения. — Его непрерывная линия означает вечность, бесконечную длительность, бессмертие, где нить — это веревка, ведущая к небу, которой связано все и которая пронизывает все в этом мире…»

— Впервые это вижу, — призналась Маша, возвращая главврачу бумаги. — А что это?

— Нашли у Андрея. Думаю, что это и есть его хобби.

Дальнейшая беседа носила, скорее, общий характер. Сергей Семенович задал еще ряд разобщенных вопросов, при этом, что-то старательно записывая на листе бумаги, а потом неожиданно попрощался.

— Я могу идти? — Маша даже удивилась.

— Конечно. Разве я могу вас тут задерживать?

— И все же, — Маша поднялась с удобного кресла, — могу ли я увидеть…

— Позже, — твердо ответил главврач…

 

37.

…За окном тягостно завывал ветер. Мелкие, но частые капельки дождя осторожно стучали в окно.

Готхард говорил не спеша. Обычно быстрый, сегодня он вторил природе. Доклад, вернее медлительность с какой его произносил Готхард, начинали раздражать группенфюрера. Единственное, что на это указывало, было неспешное постукивание пальцев по быльцу кресла.

— Все? — голос группенфюрера был слишком громким, отчего Готхард даже вздрогнул.

Он на несколько секунд замешкался, а потом согласно кивнул.

От камина тихой тенью отошла «фрау Лорхен», так, по крайней мере, ее здесь называли.

— Предлагаю усилить операторов запасной группой, — тихо проговорила она.

Готхард не совсем разбирался в высшей иерархии, но все же группенфюрер, казалось ему, часто прислушивается к предложениям этой странной фрау.

«Откуда она? — не раз задавался Готхард вопросом. — Аненербе? — Вряд ли. Абвер? СД? СС?»

Готхард в последнее время переставал понимать смысл своих действий. Может это заговор? Их уже столько было, но каждый раз фюреру чудом удавалось уцелеть.

Точно, это заговор. И он, Готхард, просто пешка, которой отведена роль лишь наблюдателя, или как говорила фрау Лорхен — младшего оператора. Наблюдать и докладывать — вот основная его функция. Обо всем и обо всех. Причем наблюдать особым методом…

Когда в июле сорок третьего его перевели работать в III управление РСХА, он даже не представлял себе, чем ему придется заниматься, а главное чему его здесь научат.

Готхард догадывался, что его проверяли, испытывали, прежде чем потом отправили на обучение. Происходило это в каком-то закрытом лагере, месторасположение которого Готхард до сих пор не мог обнаружить. Два месяца подготовки и ему присвоили «звание» младшего оператора…

— Сегодня фюрер опять Его видел, — сказала фрау Лорхен. — Но что говорят нам операторы? Что все без изменений. Ищем, ищем, и снова ничего! — говорила она явно с какой-то горечью в голосе. — Никакого Принцепса!

Глаза группенфюрера сверкнули.

— Послушайте Радгрид… Извините, Лорхен, — поправился группенфюрер, при этом быстро кинув косой взгляд на Готхарда. — Послушайте, карт-бланш дали совсем не вам. Потому…

— Ну и не вам! — напряглась фрау Лорхен.

В воздухе почти физически почувствовалось сильное напряжение. Лорхен абсолютно не верила, что «личинка», которую так тут лелеяли и старательно «растили», и есть этот недоумок фюрер. И что он никак не мог сыграть роль будущего Архистратига. И тем более спасти Дома от Ереси. Да и дверь отворить в «последнюю комнату», куда ушли когда-то Предтечи, навряд ли сможет.

А все эти поиски «ключа» — артефакта прошлого, который вроде как похоронен где-то в Доме Льда, так тупо замаскированные под поиск Атлантиды — вообще полное безумство, которым прикрываются, чтобы оправдать миллионы жертв.

— Послушайте Отто, — фрау Лорхен нахмурилась, — возьмите себя в руки. Вам панические нотки не идут.

Группенфюрер наклонил голову и осторожно потер лоб указательным пальцем.

— Лорхен, вы прекрасно знаете, что я итак играю с огнем. Рейхсляйтер уже не раз мне указывал на мое место…

— Хранитель Святого Грааля? — в голосе фрау Лорхен прозвучало ехидство.

Отто встал. Знаком он показал Готхарду выйти.

— Не смотря на все мое уважение к вам… вашему Дому, порой мне кажется, что вы не совсем… как это сказать…

— Я вас прекрасно поняла, Отто. Ваши моральные качества…

— Вы просто смеетесь надо мной! — вспылил группенфюрер.

— Отнюдь. Я потому вас и рекомендовала. Кстати, я думаю, вы догадываетесь, какая награда ждет за выполнение «Императива цели»?

— Какая? — не совсем понял Отто.

— Освобождение.

— То есть?

— Полное освобождение, — фрау Лорхен встала и подошла к окну. — Говорят, что у «богов» есть такой себе «ларец», где хранятся «фигуры», так или иначе удаленные из «игры». Периодически их снова ставят на «шахматную доску» и они снова выполняют какие-то «миссии» и прочее… прочее… прочее… Некоторым «фигурам» посчастливилось никогда больше не попадать в этот «ларец»…

— Да? — кажется, Отто не разделял «чувства счастья от освобождения». — Молодцы.

Фрау Лорхен обернулась и грустно посмотрела на Олендорфа.

— Какой вы еще, в сущности, ребенок, особенно в этих вопросах, — тихо сказала она.

Снова возникла долгая пауза, нарушаемая лишь тихим постукиванием дождя в окна комнаты.

— Итак, — первой заговорила фрау Лорхен, — мы уже в который раз имеем очередное «прозрение» фюрера, снова он видел тень Принцепса, но, как говорят русские: «А воз и ныне там!»

— Исследования в области гипотермии дают свои результаты, — сменил вдруг тему Отто. Хотя почему «вдруг»? Он сделал это намеренно: его уже начинали раздражать постоянные поиски какого-то таинственного артефакта, роль и цели которого он не понимал. — Пока все завуалировано, — продолжал Отто, — под эксперименты для летчиков Люфтваффе, которые очутились в экстремальных условиях севера.

Ему вдруг вспомнились донесения из лагеря в Освенциме: охранники жаловались на жуткие вопли заключенных, над которыми Рашер проводил эксперименты. Им, видите ли, не очень приятно по ночам просыпаться от криков замерзающих людей.

Фрау Лорхен вдруг нахмурилась и в упор посмотрела на Отто.

— Вы знаете, что экспедиция назначена на пятницу? — вдруг спросила она. — Это уже четвертая по счету… Все очень плохо! — вдруг заключила фрау Лорхен и махнула рукой, будто в той была сабля. — Мы уже который год бьемся на этой базе, свезли тысячи заключенных для работ. Наши ученые, — тут следует отметить, что слова «наши», «мы» и прочее в подобном духе, она произносила с какой-то злой иронией, — наши ученые бьются над гипотермией, проводят сотни экспериментов…

— Неужели вы тоже верите, что это бывшая Атлантида? — удивился Отто.

— Во что верю я — это второй вопрос. Для вас главное, во что верит ваш фюрер!

Отто успел заметить, что в этот раз она произнесла не «наш», а все же «ваш».

— Дениц снова пошел на встречу и выделил ряд субмарин… — фрау Лорхен задумчиво посмотрела вверх. — Послезавтра на базу доставят новую команду. Думаю, Отто, вы понимаете насколько важно нам найти…

Тут Лорхен вдруг замолкла, как бывает, когда вдруг осознаешь, что чуть было не сказал что-то секретное, чего нельзя было говорить.

— …Атлантиду, — продолжила Лорхен. — Найти Атлантиду.

«Вы, наверное, Лафкрафта перечитались!» — хотел сказать Отто, но лишь молча кивнул фрау Лорхен.

А она сделала вид, что не заметила тени иронии в лице группенфюрера.

— Ладно, Отто, мне пора. Встретимся послезавтра.

Фрау Лорхен мило улыбнулась и вышла вон. А Отто вдруг четко осознал, что его ожидает в будущем. Почему-то с полной ясностью он увидел падение Третьего Рейха, и следом… свое «освобождение»…

 

38.

Юрген глубоко вздохнул, словно хотел этим вдохом растянуть сжавшиеся, как казалось ему, от долгого подводного плавания, легкие. Он никому не хотел признаваться, но столь долгое нахождение в тесных отсеках субмарины его пугало.

Ну вот и она — Новая Швабия

Оправиться и придти в себя ему не дали. Приказав быстро спуститься по трапу, он с командой был препровожден в пещеру, стены которой были обшиты то ли сталью, то ли еще чем-то. Шли они долго в сопровождении целого отряда солдат. Коридоры то раздваивались, то снова сходились, то резко спускались. Спустя минут тридцать группа вышла в обширную пещеру, освещаемую целой кучей прожекторов.

Осмотреться не дали, хотя Юрген и успел отметить, что внизу стояли какие-то сооружения и тысячи людей копошились вокруг каких-то блестящих объектов.

Команду повели в боковой узкий коридор, и снова началось бесконечный спуск.

В отличие от своих товарищей, Юрген не имел особой подготовки по ведению боевых действий. В его задачи входили лишь сбор материалов, геофизические наблюдения и прочее в таком же духе. Что должны были делать остальные члены команды, он не знал. И на единственный раз, когда Юрген, было, поинтересовался, Хуго Кёрнер — командир группы, ответил очень резко, типа, не суй нос, куда не следует.

Внизу они вышли снова в высокий просторный коридор, в стенах которого были вмонтировано множество дверей.

— Вот, вот и вот, — указали им на три двери. — Разделитесь и отдыхайте. Прошу вас никому из комнат не выходить до особого распоряжения.

Юргену выпало быть с обер-лейтенантом Куртом Маммом и сержантом Вилли Хартманом.

Комната была совсем не большая, но по сравнению с субмариной, с ее тесными коридорчиками, малюсенькими отсеками — это были просто хоромы.

Сержант Хартман первым делом стал обосновываться на нижней полке стоявших здесь двухъярусных кроватей. Курт же не спеша оглядел помещение, и лишь потом полез наверх. Но выбрал он все же место над сержантом, демонстративно отстраняясь от Юргена.

Тот и так чувствовал себя чужим среди всей этой братии. Еще бы, он ведь не солдат. И на Восточном фронте, как многие из команды, не воевал. Он всего лишь очкарик из университета. И их, как его не тошнило в кубрике во время завтрака, да еще и на своих товарищей.

Юрген принялся расстилать кровать. И лишь секундой спустя он поймал удивленные взгляды сержанта и обер-лейтенанта.

— Ты зачем это делаешь? — спросил Мамм.

— Не понял, — Юрген опешил, готовясь к чему-то худшему.

— Ты ведь не у мамочки гостишь, — вставил слово Хартман. — Мы должны быть в любой момент готовы…

И словно вторя его словам, двери в комнату отворились. На пороге стоял высокий мужчина в белом маскхалате. За его спиной виднелись еще несколько человек одетых подобным образом. Все они были вооружены и от этого выглядели как-то неприветливо.

— Собирайтесь. Планы изменились, — сообщил мужчина. — Через несколько часов у «ворот» будет бушевать буран. Надо вылетать.

«Вылетать?» — чуть не спросил Юрген, но успев себя остановить, он, молча, последовал следом за своими товарищами.

Их провели длинным полутемным коридором в какой-то ангар, в котором стояло несколько самолетов, среди них «Кондор» с работающим двигателем, и какая-то иная непонятная техника.

Инструктаж проводили быстро. В основном это касалось действий во время снежной бури. Больше всего Юргена поразило, что среди выданного комплекта обмундирования он увидел парашют. На несколько секунд ему стало не по себе.

— Когда загорится красный сигнал, вам следует незамедлительно надеть кислородную маску. И не снимать до того, пока не загорится зеленый, — инструктировал все тот же мужчина в маскхалате. Он часто глядел на часы, словно кого-то или что-то ожидал.

— Внимание! — скомандовал он. — Сбор у крайнего левого самолета через десять минут.

— А где компас? — удивился Мамм, когда осматривал снаряжение.

— Там он вам не понадобится, — сердито буркнули в ответ…

 

39.

Последним в самолет заходил командир группы Хуго Кёрнер. Он по профессиональной привычке отметил время погрузки и махнул сопровождавшим их солдатам.

— До встречи!

— Удачи! — донеслось в ответ.

Группа разместилась по местам и стала ждать старта. Отмашку дали быстро, что наводило на мысль о реальной опасности, исходившей от какого-то непонятного «бурана».

Несколько минут «Кондор» двигался по широкому тоннелю. Потом какое-то время стоял, словно готовясь к рывку, и когда вдруг кабину озарила вспышка синеватой молнии, стал резко набирать скорость.

Оторвались они от земли или нет, Юрген не знал. За окном было черным-черно. Ни огонька, ни малюсенького блика.

Летели они бесконечно долго. Несколько раз их сигналом заставляли надевать кислородные маски.

Юрген попытался прикинуть в уме приблизительное время полета: выходило что они были в небе уже около пяти часов. Люди уже начинали подремывать, когда из кабины вышел второй пилот:

— Через пять минут посадка, — громко проорал он. — Предупреждаю сразу: будет сильно трясти. Когда остановимся, из самолета не выходите до нашей команды. Уровень опасности очень высок. Ясно?

— Так точно, — раздались недовольные голоса.

Садился самолет действительно как-то резко. Его сильно тряхнуло, и Юргену показалось, что машина сейчас взбрыкнется, как дикий конь, и перевернется. Но все обошлось. Двигатели работали еще минуту, и лишь потом затихли.

За стеклом иллюминатора стояла кромешная тьма.

— Темно как в…

— Заткнись, Курт! — злобно рявкнул командир. От столь длинного путешествия его уже начинало все раздражать. Все эти недомолвки, какие-то тайны со всего… Нельзя было просто и доступно объяснить ситуацию. А то всё, мол, расскажут на месте. Каком, к черту, месте? Уже сменили десяток мест: тренировочный лагерь, подлодку, Новую Швабию… Когда же конец пути? Когда им уже расскажут, в чем цель миссии?

Из кабины вышли оба пилота:

— Ожидайте здесь. Сейчас самолет затянут в ангар, а там…

Что «там» снова не рассказали.

Снаружи мелькнули лучи прожекторов. Пейзаж за стеклом «расцвел»: это была огромная каменистая пустыня. Местами громоздились огромные ледяные торосы. Но что больше всего поразило группу, так это полное отсутствие звезд на небе. Казалось, что над головой черная бесконечная дыра. Даже вдруг на секунду подумалось, что ты не стоишь на земле, а летишь в пропасть.

Юрген поежился и стряхнул с себя неприятное ощущение падения.

Что-то громко лязгнуло и через минуту самолет медленно поехал к горам, имеющих неприятный ржавый оттенок.

Тряслись они еще минут двадцать, пока машину не затянули в хорошо освещенную пещеру.

— Теперь можно выходить, — объявил старший пилот, открывая двери.

Подкатили металлический трап. Отряд, молча, собрал пожитки и стал выходить наружу.

Внизу стояло около десятка каких-то людей в белых маскхалатах.

— Добрый день! — громко произнес один из них. — Следуйте за мной.

 

40.

Юрген посмотрел на Антона. Уставшее помятое лицо, бледная радужка глаз и волосы какого-то пепельного оттенка. Это был очень уставший человек. В его движениях не чувствовалось живости. Да и вообще, казалось, будто у него отсутствует тот жизненный стержень, благодаря которому мы все как-то существуем — трудимся, стремимся, опираемся…

Антон удивленно посмотрел на Юргена, словно только что его увидел.

— Не надо на меня так пялиться, — сердито пробурчал он, поднимаясь со стула. — И жалеть меня не надо!

— Я ничего…

Антон жестом оборвал оправдания Юргена.

— Не буду говорить, типа, посидите здесь с мое — тоже таким станете. Каждому свое! Я, можно сказать, всю свою жизнь сюда стремился… Просто на самом деле тут не так оказалось романтично… Да и методы воплощения моих мечтаний и грез оказались очень и очень…

Антон не закончил.

— Завтра вы отправитесь в экспедицию, — сменил он тему. — Не буду скрывать: из девяносто девяти процентов у вашей группы шансов на… на… одну десятую.

Он вдруг рассмеялся своей шутке.

— Вы, мой друг, верите, что жизнь может иметь причудливые формы? Вы ведь, кажется, химик?

— И химик тоже. Спектр моей научной деятельности очень обширен. А что?

Антон не ответил.

Несколько минут он рылся в каких-то бумагах, что-то бормоча себе под нос.

— Мы очень близки, — это были первые внятные его слова, — но там, за Железными горами, жизни для людей нет. Это не наш мир. Не наша…

Дверь резко распахнулась и в комнату вошла женщина.

Юрген успел отметить ее кошачью грацию. Она пристально оглядела Юргена и чему-то усмехнулась.

— Добрый день! — голос ее был довольно-таки грубоватым. И говорила она с легким акцентом. — Вот вы где, Антон! Как продвигаются эксперименты?

Антон что-то зло буркнул и сел за свой стол.

— Вы, как я понимаю, Юрген? — скорее женщина утверждала, чем спрашивала. — Почему вы не со своими товарищами, а здесь?

— Изучаю обстановку, — спокойно ответил Юрген.

— Похвально. Антон, может, представите меня своему новому товарищу.

— Да, да… Это фрау Лорхен, — махнул рукой Антон. — Наш… наш…

— Куратор, — улыбнулась фрау Лорхен.

— Точно так. Наш куратор… или корректор…

Последнее Антон сказал с явным подтекстом. Но фрау Лорхен, казалось, этого не заметила.

— Думаю, Юрген, Антон уже успел вас попугать своими байками…

— Нет, — резко отрезал Антон. — Наш друг еще ничего не знает.

— Вот и славно. Не надо излишне расстраивать его.

Фрау Лорхен присела рядом с Юргеном и пристально уставилась на него.

— А есть чего бояться? — решился на вопрос тот.

— Бояться всегда есть чего.

— Или кого! — снова съехидничал Антон.

— Это тоже верно, — мягко промурлыкала фрау Лорхен. — Вообще-то, Юрген, я и сама не считаю верным использовать вас… я хотела сказать — людскую расу… Вы не совсем подходите для данных миссий, даже не смотря на все ухищрения ваших ученых. Но я лишь куратор в данном аспекте и вмешиваться в работу главных Корректоров не могу.

Юрген ничего не понял, но и удивляться не стал. Ему еще на большой земле несколько раз говорили, что ничему нигде не удивляться.

— Ты служишь высшей цели нашего движения, — на личной беседе сказал ему тогда начальник спецшколы оберфюрер Вальтер Хайнц. — На алтарь положены такие жертвы, что тебе и не снились. Не приведи Господь, тебе их не оправдать…

— Что ж это за миссии такие, которые нам не под силу? — Юрген решился идти до конца. Возможно, второго шанса что-либо узнать у него не будет.

— Пока все упирается в людскую природу, — снова улыбнулась фрау Лорхен. — Мое мнение Корректоров мало интересует, однако вас надо было бы использовать по-другому.

Говорила она так, будто человек для нее был каким-то механизмом или машиной.

— А вы сами?

— Что «сами»?

— Разве вы сами не человек?

— Дорогой ты мой, Юрген…

— Не человек! — вдруг резко проговорил Антон. — Они совсем не люди.

— Это точно.

Юрген вдруг показалось, что она хотела сказать что-то типа «жалкие людишки». По-крайней мере в глазах у нее это явно читалось.

— Ваши ученые все пытаются победить вашу же природу: вон сколько опытов ставят на заключенных. То колют им что-то, то дают пить, то замораживают, то отрезают… Если подумать — просто жуть. И не могут понять одного, что фокус не в физической корректировке вашего тела… Ну да ладно. Оставим эту тему: Антону она никогда не нравилась.

Тот в ответ поморщился, но ничего не сказал.

— Итак, Юрген. Вас уже ознакомили с основной задачей?

— То есть?

— Вам сообщали, какова ваша главная цель?

— Атлантида? — неуверенно начал Юрген.

Фрау Лорхен долго смотрела ему в глаза, потом с тяжелым вздохом ответила:

— В некотором роде… Я думаю, вы догадались, что мы в действительности не в Новой Швабии.

— Я предполагал… Мы летели почти шесть с половиной часов. При этом за иллюминаторами была кромешная ночь, а в это время года солнце должно еще…

— И компас, конечно же, начал выделываться, — улыбнулась фрау Лорхен.

— На счет компаса не скажу — нам его не выдавали.

— Молодцы, неплохо в этот раз сработали. Раньше он входил в комплект снаряжения.

— И где же мы?

— Неизвестная Южная земля, — грубо расхохотался Антон, и Юрген снова отметил его психическую неуравновешенность.

— Скорее, тогда Арктида, если следовать логике арабского мира. У них карты перевернуты и север на юге, а юг на севере.

— И все же? — серьезно спросил Юрген.

— Это «север».

Она сказала эту фразу так, словно одного упоминания о каком-то явно подчеркнутом слове «север» было бы достаточно, чтобы раскрыть всю суть существования Вселенной.

— И что? — приподнял брови в непонимании происходящего Юрген.

— Н-да! Чему теперь обучают…

Фрау Лорхен не закончила предложение и встала.

Антон усмехнулся и поставил на стол маленький глобус земли.

— Покажи нам, где здесь моря и океаны, — попросил он.

— Ну, вот они, — недовольно ткнул пальцем Юрген.

— Где горы? — продолжил Антон.

— Тут и тут. И вот тут.

— Хорошо. Пустыни?

— Тут. И там… В чем смысл урока?

— Смысл в том, — вступила в разговор фрау Лорхен, — чтобы вы поняли, что мир разнообразен: в нем есть океаны, горы, леса, пустыни и…

— Я не школьник и это понимаю!

— Раз понимаете, тогда представьте, что все эти части, будто «заплатки», вырезанные из чего-то большего, пришитые на… на «глобус»…

Юрген прищурился, потирая нос указательным пальцем.

— То есть… то есть вы хотите сказать, что…

Юргену было тяжело сформулировать свою мысль, поскольку он не мог ее сформулировать. Он вообще не мог сообразить, о чем ему говорят.

— Все эти «лоскутки», — продолжала фрау Лорхен, — и составляют «одеяло» этого мира.

— Не понял… Вы говорите, что «заплатка» океана из мира океана, «заплатка» гор из мира гор — так что ли?

— Почти. Главное, что ты уловил суть. Мы с тобой на «севере». Называй его, как хочешь — Арктида, Гиперборея, Нифльхейм…

— Атлантида, — улыбнулся Антон. Сказал он это с явной ехидцей.

— Как бы ты его не назвал, и в какой бы точке, то есть «заплатке», ты бы в него не попал — все равно будешь…

Закончить фрау Лорхен не успела. Ее прервала громогласная сирена.

— Ну вот «Голубой демон» пришел и к нам, — проговорил Антон. — Это дня на три, как минимум.

— Кто такой «Голубой демон»?

— Это один из самых древних ураганов, бушующих в этой местности. Ему уже несколько сотен лет, — пояснила фрау Лорхен. — Во времена моего становления ему уже было около пятисот лет.

Наступила долгая пауза. Каждый задумался о чем-то своем.

Юрген молча тер подбородок, раскладывая полученную информацию по «полочкам». «Лоскутки», «одеяло», ураган которому куча лет — даже если это все отчасти и правда, то что же он тут делает? В чем его, собственно, задание? Что должна искать его группа?

«Самолет, — начал рассуждать Юрген, — летел шесть с половиной часов. Скорость его порядка трехсот… или трехсот пятидесяти километров в час. То есть грубо мы пролетели две с чем-то тысячи километров. Куда ж мы тогда прилетели?»

Он попытался вспомнить размеры Антарктиды, и выходило по памяти, что они либо прилетели на противоположный берег, либо очень близко к нему. Но подобный полет был абсолютно бессмыслен: ведь можно было на подлодке подплыть к любой стороне материка, а не летать с риском для группы над ним.

«Может мы действительно не в Антарктиде? Что она там говорила про компас?» — Юрген жалел, что не имеет его сейчас.

Он перевел взгляд на фрау Лорхен. В голову забрела мысль: «А кто она вообще такая?» Антон упоминал, что она не человек. Но кто тогда?

— …арийцы! — долетело до сознания Юргена последняя фраза фрау Лорхен. Оказывается, они с Антоном о чем-то жарко спорили. — Вы хоть меня не смешите!

— Мы — германская нация являемся потомками…

— Оставьте свою пропаганду для гитлерюгендов. Вы хоть сами понимаете, кто такие арийцы?

Фрау Лорхен сердито хмыкнула.

— Ладно, оставим эту тему.

Антон не ответил. Он посмотрел на Лорхен, а та в свою очередь как-то многозначительно посмотрела на него и вышла.

— Что мы тут ищем? — вдруг спросил Антон. — Что?

— Вопрос ко мне? — не понял Юрген.

— Представь себе, что ты — обычная бактерия. Скажем из рода бацилл. Живешь в своей капле воды. С тобой живут тысячи… нет — миллионы иных бактерий. И это ваша Земля. А соседняя капля — Марс. Или Венера.

Антон хмуро уставился в пол. Голос его стал резким и злым. Он нервно хихикнул, и снова продолжил:

— А океан — это Вселенная. Огромная, многоликая, неизведанная до конца. Да и как этой несчастной бактерии такую мощь охватить!.. И вот плывет в ней рыбешка — это Лорхен. А акула или кит — это некто больший и сильнейший за неё. А вот дальше мой мозг отказывается представлять… Сидит же Кто-то и смотрит в этот аквариум, где все эти киты — лишь малюсенькие золотые рыбки…

Антон нервно закусил губу.

— И на какой им мы? Зачем слать каких-то «бактерий» туда… куда? Куда слать? Где мы, черт побери! Зачем мы гробим миллионы себе подобных?

— Если мы бактерии, то, может, нужны, чтобы сделать «молоко» кислым? Или…

— Может, — кивнул головой Антон. — А, может, они сами в этих условиях выжить не могут — организм не позволяет. Вот на нас и экспериментируют…

 

41.

— Ну и где он? — сразу же с порога спросил вошедший.

Сергей Семенович, не спеша, поднял глаза, оглядывая посетителя. То был человек довольно высокого роста, с аккуратной стрижкой и такими же аккуратно подогнанными к лицу усами. При ходьбе ощущалась какая-то кошачья грация.

Одно, правда, сразу бросалось в глаза: потухший взгляд. И он резко диссонировал с общей картиной.

От опытного глаза Сергей Семеновича не ушло и то, что посетитель все делает через силу.

— Как я понимаю, вы Игорь Скопюк? — тихо спросил главврач.

— Точно так! — в голосе собеседника мелькнула ирония. — Капитан Скопюк.

— Ясно, — Сергей Семенович немного помолчал, а потом лишь ответил: — Пропал.

— Это мне уже говорили, — майор сел напротив главврача. — Где? При каких обстоятельствах? Когда точно это случилось?

— Ого, сколько сразу вопросов!

— Послушайте, Сергей Семенович… правильно?.. Так вот, мне сказали, что вы окажете любое содействие следствию.

— Вы не похожи на следователя. Скорее на…

— Скорее на… — согласился Скопюк. — Итак?

— Три дня назад. Медсестра утром зашла в бокс, а его и след простыл.

— Как я понимаю: все произошло, как у Агаты Кристи: классическая закрытая комната и ни одного свидетеля?

— Зря иронизируете.

— Совсем не зря! — майор нахмурился. Судя по интонации, ситуация с Андреем для него была, как кость в горле. — Знали б вы, как долго мы искали его. А тут, едва поступила информация, что он у вас, как на следующий день его и след простыл.

— И зачем он вам? — вкрадчивым голосом поинтересовался главврач.

Скопюк не ответил. Он, молча, смотрел на него, что-то обдумывая.

И снова Сергей Семенович интуитивно ощутил исходящую от этого человека тоску безысходности. Ему даже показалось, что он в самой глубине своей души ведет незримый бой с кем-то или чем-то. Отдельные жесты еще больше подчеркивали вывод.

— Мне надо его дело.

— Что? Какое дело? — не понял Сергей Семенович.

— А как у вас там? Медицинская карта? История болезни?

— Это…

— …конфиденциальная информация, — закончил майор. — И это знаю, но дело государственной важности. Думаю, вы понимаете. Хотелось, чтобы вы пошли на встречу. Вы ж догадываетесь, что постановление я могу достать без труда. Просто мы потеряем время.

— В карте вы ничего не поймете. Можете спрашивать.

— Вот и ладненько. Итак: он был болен?

— Для нас с вами — да.

— Как это понимать?

— Обычно, любое отклонение от нормы считается болезнью. В таком ракурсе — Андрей считается больным.

— А на самом деле?

— Доктор Гауф, наблюдавший за пациентом, полагает, что у него была явно выраженная шизофрения — расщепление личности.

— В чем это выражалось? — голос майора изменился. Глаза немного увлажнились.

Сергей Семенович уловил это, понимая, что сейчас Скопюк показывает свое истинное лицо, а не ту маску солдафона.

— Во-первых, он называл себя Велором…

— Как? — Скопюк вытянул из кармана ручку и блокнот и левой рукой стал что-то записывать.

Сергей Семенович обратил внимание и на эту деталь.

— Велор.

— Велиар? — переспросил майор.

— Нет, — отрицательно покачал головой доктор. — Велор.

— И в чем различия новой личности от старой?

Главврач долго смотрел в глаза Скопюку.

— Что такого сделал этот человек, что им начала интересоваться такая солидная организация?

Майор молчал. Потом вдруг резко поднялся и подошел к стене, на которой красовались какие-то дипломы.

— Раз интересуемся, значит так надо… И где ж его искать? — он скорее даже не спрашивал, а просто говорил вслух. — Такой же неуловимый, как и его братец. Ладно, доктор, до свидания.

И Скорпюк вышел из кабинета.

 

42.

Вечер был необычно теплым и красочным. Особенно небо. Игорь прошелся по деревянному помосту возле маленького прудика и сел на свободную скамью.

«Ну и задание дали, — вздохнул он. — Как там, в детских сказках: найди то, не знаю что. Иди туда, не знаю куда».

Игорь сделал несколько глубоких вдохов. Он собрался и снова стал сосредоточенно раскладывать факты по полочкам.

«Что докладывать руководству? — Игорь поморщился. — Жили-были два брата… Один вечно в бегах «по заграницам». А второй с ума сошел и бродит в сумеречной зоне своего «я».

Вспомнилась вдруг одна статья, в которой говорилось, что реальность можно изменять при помощи воображения.

«Если б так!» — сердце кольнуло.

Второе «я» злобно хихикнуло: «Что, с-сука? Хочется все исправить? А время вспять не повернешь! Так что живи… пока… если совесть позволяет».

Игорь снова набрал полные легкие воздуха и закрыл глаза.

Есть еще в стволе патрон. И он все еще его ждет.

«Господи, кто я? — Игорь проглотил комок, болью воспоминаний сжавший горло и наполнивший глаза влагой слез. — Несовершенен… несовершенен… — тихо зашептал он. — Господи, дай мне силы. Прошу тебя, выжги эту боль…»

«Дорога туда одна, — змеиным шепотом заговорило второе «я», — Но вопрос лишь в том: ждут тебя там или нет».

«Ждут», — но ответил Игорь очень неуверенно.

«Ты хоть сам в это веришь? Там ничего кроме тьмы и могильного холода».

«Что ты от меня хочешь? — «комок» снова сдавил горло. — Боже, до чего больно!»

Что-то внутри Игоря дрогнуло. И он решился.

«Всё!» — рука тихо поползла под полу пиджака…

— Молодец! — хлопнул Игоря по плечу Ставицкий — командир роты специального назначения. — А ты, парень, не трус! Честно, я бы так не рискнул… Обдумав, возможно, и попробовал, но явно от этого упустил бы время.

«Так всех трусами нас делает сознанье…», — процитировал «Гамлета» кто-то из его группы.

— Да, — несмело улыбнулся Игорь. — Да.

Не этого результат он хотел достигнуть. Жаль, что он оказался проворнее, чем противник.

А так бы какая-то секунда промедленья и быть ему в стране Вечной охоты.

«Кто б стал под грузом жизни кряхтеть, потеть, — но страх, внушенный чем-то за смертью — неоткрытою страной, из чьих пределов путник ни один не возвращался, — он смущает волю и заставляет нас земные муки предпочитать другим, безвестным», — вспомнился и Игорю шекспировский «Гамлет». Какими мудрыми порой бывают люди, которые знают природу человеческой души.

«А ты не трус», — сказал Ставицкий, но от этих слов у Игоря внутри что-то оборвалось. И перед глазами снова всплыл образ пистолета, приставленного к голове.

Гомон и озорные крики вернули Игоря в реальность, отгоняя черную тень темных инстинктов.

Недалеко одна шумная компания молодых людей, попивающих пиво в литровых пластиковых бутылках, нашла себе новый объект развлечения: двух мальчишек. Один из них худой брюнет с тонкими руками музыканта, нес кипу каких-то книг. Второй сутуловатый поменьше ростом с волосами каштанового цвета, плелся чуть позади. Он ничего не нес. Зато имел громадные очки, в которых глаза были размером с пол-лица.

Что там и как началось, Игорь пропустил. Он лишь отреагировал, когда слух резануло писклявое:

— Отдайте!

Скопюк полуобернулся, краем глаза оценивая ситуацию.

Компания приняв изрядную дозу пива, и не найдя иного занятия, отняла очки у сутулого, а брюнет вместе с книгами полетел на землю, получив ловкую подсечку.

— Вот же…

Игорь недоговорил, поднимаясь со скамьи. Вмешиваться он не хотел, хотя тело само двинулось к шайке.

«Торопишься сдохнуть?» — радостно встрепенулось второе «я», что-то предвкушая.

«Вот же тварь вредная! — хмыкнул Игорь. — Оставь меня в покое!»

И он вышел на поляну.

Это была стая «шакалов»: один ничего не стоил и при первом шухере «делал ноги». Но стоило им собраться вместе, то никакому «льву» несдобровать.

Игорь не был готов к драке. Поэтому пришлось срочно водить себя в «раж».

Он быстро определил самые опасные фигуры среди «шакалов». Их было четверо и все совершенно, как говорится «безбашенные».

Игорь быстро перехватил руку парня, последнего поймавшего очки. Глаза их встретились и, даже на секунду показалось, что от взглядов полетели искры, будто от скрещивающихся клинков.

— Попробуй у меня забрать, — тихо проговорил Игорь.

И он рывком сдернул с того часы.

Компания затихла, но ненадолго. Игорь не выглядел Шварценнегером. А в костюме вообще походил на пришибленного инженера.

Основные силы компании быстро подтянулись к новому месту будущего глумления.

— Опаньки! — голоса у парней были до ужаса противными. — Ну, ни фига себе!

— Да он крутой! — подхватил кто-то слева. — Защитник слабых и обездоленных!

Не смотря на алкоголь в их крови, «шакалы» были достаточно физически подтянутыми. И, возможно, не раз принимали участие в уличных драках.

Замечания обступающих парней он пропускал мимо ушей, готовясь к бою. И, когда его толкнули, он тут же провалился в знакомую уже темноту. Сколько он побыл в ней — неизвестно, но только когда «рассвело», вокруг лежал десяток стонущих тел.

Игорь медленно оглянулся, опасаясь выходить из состояния полной готовности.

— Браво! — раздался голос позади.

Майор, также не спеша, повернулся: возле скамьи стояла миловидная девушка лет двадцати пяти. Что Игорю сразу бросилось в глаза: это профессиональная спортивная обувь. Да и вообще она была одета, будто собиралась преодолевать «полосу препятствий».

— Браво! — повторила она, приближаясь.

Походка сильно насторожила Игоря. Так девушки не ходят. Так ходят проффесиональные…

Додумать ему она не дала, вовлекая в беседу:

— Совсем не плохо! За что вы их?

— За дело!

Он, вообще-то, не считал себя «защитником слабых и униженных». Да и не был таким никогда. Просто, пожалуй, у каждого периодически более или менее нормального человека, просыпается что-то наподобие совести. И, словно, стараясь очиститься от копоти темных инстинктов, мы ни с того ни с сего начинаем совершать морально верные поступки.

Зачтется или нет нам это потом — это вопрос второй.

— Ай-ай-ай! Такой большой дядя, а совести нет. Малышей обижать не годиться. А если об этом узнает ваше начальство?

— Кто вы? Мы знакомы? — Игорь насторожился.

— Нет. Но, если хотите, можем. Меня зовут Лорхен.

— Игорь, — быстро ответил тот, оглядываясь на корчащиеся от боли тела.

— Может, сменим дислокацию? — в голосе Лорхен прозвучала ирония.

— Да, пожалуй, стоит.

И они зашагали прочь.

 

43.

— Кто вы — я знаю! — прямо заявила Лорхен.

Они сидели за столиком маленького кафе и ждали официанта.

— Откуда? — резко спросил Игорь, пытаясь выяснить степень опасности исходящей от собеседницы.

— Мне сообщили. Я даже знаю, чем вы занимаетесь в данное время.

Игорь приподнял брови.

— Ищите Андрея. Думаете, что через него, вам удастся выйти на младшего брата Михаила Райза.

Игорь молчал. Он пристально рассматривал Лорхен.

Красавицей её назвать было трудно. Но в ней было что-то «иное», будто и не человеческое вовсе.

Темные жесткие густые волосы рыжеватого оттенка, полный нос, тонкие губы, большой рот, широкие скулы… Глаза темные, скорее всего карие.

Игорь попытался по этим данным составить психологический портрет, но получалось с трудом.

— Кто вы, Лорхен?

Имя было странным. Похоже, что настоящим, но очень странным.

— Баба Яга, костяная нога, — губы Лорхен растянулись в тонкой улыбке. — Поверь, Игорь, это сейчас не так важно.

Она перешла на «ты».

— Не люблю играть вслепую. И не хочу быть пешкой…

— Все мы чьи-то пешки, — оборвала Лорхен. На удивление это прозвучало очень искренне. — Игорь, у тебя сейчас реальный шанс сдвинуться с «мертвой точки».

— Почему я должен просто так довериться незнакомому человеку.

— Ладно, скажу проще: ты мне нужен только по одной причине — благодаря своим дедуктивным способностям. Я же тебе нужна только как… как…

Лорхен сощурилась, подбирая выражения.

— Допустим, у меня есть клубок ниток, который указывает путь. Считай, что я действительно Баба Яга, а ты Иван-Царевич. Только одна разница: не ты пришел ко мне, а я к тебе.

— Каков твой резон?

— Я сказать не могу. Как там у вас — «государственная тайна», — улыбнулась своей шутке Лорхен.

Игорь никак не отреагировал.

— И что будет, если мы найдем Михаила? Как будем его делить? — спросил он.

— Когда найдем, тогда и решим. Возможно, будем кидать жребий, — она снова улыбнулась. — Ну как? Согласен?

Теперь улыбнулся Игорь:

— Нет! Здесь что-то не так. А раз я считаю, что «дело пахнет керосином», то за него не берусь.

Лорхен нахмурилась. Лицо ее вдруг резко стало каким-то отталкивающим, неприятным. Глаза еще больше потемнели.

— А что тебя убедит? — глухо спросила она.

— Раскрой карты, тогда я подумаю.

— Если я их раскрою, то ты точно откажешься, — в тон ответила Лорхен. — Смотри, Иван-Царевич, придешь к моей избушке сам, тогда не жди помощи.

И она встала из-за стола.

Игорь проводил ее взглядом до дверей. И когда она за ними скрылась, тут же бросился следом, в надежде проследить. Но на улице ее уже не было…

 

44.

— Зря отказался, — шеф сильно нахмурился. — Мы уже который год топчемся на месте, как куры на насесте, — проговорил он в рифму. — А тут хоть какой-никакой шанс! Ты по базе ее «пробивал»?

— Пробивал, — глухо проговорил Игорь. — Нет ее там?

Своими впечатлениями и мыслями он делиться не стал.

— Попробуй еще раз войти в контакт. Тебя подстрахуют.

— Где я ее буду искать?

— Это уже не моя головная боль! — рявкнул шеф.

«И какого я хрена ему все рассказал? — Игоря от досады аж колотило. — Идиота кусок! Думал, тебе орден дадут!»

Он, молча, встал:

— Разрешите идти!

— Свободен.

Игорь вышел полутемный коридор, потирая переносицу. Начинала болеть голова.

Он вошел в свой кабинет и присел.

— Вот послушай, — с какой-то радостью в голосе проговорил ему Глеб, — послушай, что пишут. Называется: «синдром цирковой лошади».

И он стал читать: «Синдром «цирковой лошади» возникает, когда, как говорится, на вас все ездят да еще и пришпоривают… человек пашет как заведенный, а все лавры достаются коллегам… Так, дальше, дальше… Ага. Основные симптомы: если нормальная усталость накапливается ближе к вечеру, то при синдроме «цирковой лошади» она постоянная, повышаются раздражительность, недовольство окружающими, возникают трудности в общении (человек уверен, что его все используют, пытаются чего-то добиться за его счет)».

— Слышал? — весело спросил он.

— Слышал, — Игорь махнул рукой.

— Чего ты? — Глеб откинулся на кресле. — Опять шеф сношал?

— Опять.

— Так ты плюнь! А еще лучше, — продолжил Глеб, подымаясь с места, — съезди в воскресенье на рыбалку. Говорю тебе: лучшего релакса не найти!

Игорь снова потер переносицу.

— Рыбалку? — тихо переспросил он.

«Развлекаться надумал?» — проснулось второе «я», обливаясь с ног до головы ядовитой желчью «праведности».

От мысли, что они мертвы, и лежат в своих холодных могилах, поедаемые червями и прочей мерзостью, а он живой и здоровый. Поливает, как ни в чем не бывало, цветы на подоконнике. Развлекается, на рыбалку ездит… От этой мысли стало так плохо, что Игорь чуть не взвыл.

«На рыбалку он собрался, с-сука!» — второе «я» плюнуло прямо в «лицо», шепча под нос проклятья.

«Да пошел ты! — Игорь сжал челюсти. — Надо — поеду. Не твое собачье дело!»

— Так как? — спросил Глеб…

Жена все же уговорила. Игорь сам не знал, чего так долго сопротивлялся. Ну, сходят в театр, что он от этого сыпью, что ли, покроется?

Шли чеховские «Три сестры». Нудно было до немоготы. Игорь с трудом заставил себя сосредоточиться.

«Вот сейчас интересный момент, — прошептал ему сосед слева. — Прошу обратить внимание».

Игорь удивился такой заботливости. Он покосился на говорившего и удивился еще больше: бомж бомжом. Особенно бросилась в глаза вязаная шапочка и песне с мутноватыми стеклами.

Человек этот слушал пьесу разинув рот, подавляя в уголках глаз скупую слезу.

— Выражать недовольство жизнью в шестьдесят два года, — говорил на сцене артист, играющий Дорна, — согласитесь, — это не великодушно.

— Какой упрямец, — возразил ему Сорин. — Поймите, жить хочется!

— Это легкомыслие. По законам природы всякая жизнь должна иметь конец.

— Вы рассуждаете, как сытый человек. Вы сыты и потому равнодушны к жизни, вам всё равно. Но умирать и вам будет страшно.

— Страх смерти — животный страх… Надо подавлять его, — резко ответил Дорн. — Сознательно боятся смерти только верующие в вечную жизнь, которым страшно бывает своих грехов…

«А закончится, — снова к Игорю обратился сосед, — все как всегда».

«Не понял. Это как?»

«Пулей в лоб»…

Идея в целом была неплохая, потому в это же воскресенье он, не смотря ни на что, воплотил ее в жизнь.

Старенький красный «Вольво» громко «охнул» и затих. Ручник с таким скрежетом поднялся до упора, что в небо взмыли испуганные комары. Игорь вытянул ключи и направился к багажнику, где были сложены снасти. И уже минут через пятнадцать он расположился на берегу, собираясь забрасывать спиннинг…

Где-то тайно, совсем глубоко в душе. Игорь восхищался Михаилом. Это был гениально ловкий и умный человек.

Заработав свои миллионы путем кибер-преступлений, он необычайно легко и просто выкрал у американцев их марсоход. Правда, вот зачем он ему — Игорю было не понятно.

Скорее всего, Михаил переоборудовал его под что-то иное. Об этом говорили запоздалые данные о закупках некого специфического оборудования у высокотехнологичных компаний, таких как LAPP или ABB.

Игорь снова перебирал в голове данные, полученные в результате обыска конспиративных квартир, но складной картины не получалось. Спецы-аналитики вовсю ломали головы, строили самые фантастические предположения, однако ни одно из них на проверку не давало положительных результатов.

Леска резко натянулась и также резко ослабла. Игорь вскочил, откидывая пустую пачку сигарет.

— Вот черт!

Мелодично запел мобильник.

Игорь нехотя полез в карман, не спуская глаз с лески. Звонил Иващенко.

— Да, — негромко произнес Игорь в трубку.

— Здорово! Ты сейчас где?

— В публичном доме, — зло пошутил Скопюк.

— Тогда живо одевайся и мотай на Львовскую.

— Чего?

— Кажется, там твоя девушка засветилась.

— Ладно. Хорошо.

Игорь посмотрел на часы: ехать туда было час-полтора. Можно было не торопиться. И без него начнут.

Он снова присел на раскладное кресло.

В голове медленно роились какие-то мысли.

Клева не было. И когда на небо набежали тучи, Игорь стал собираться.

Уже на полпути к городу его застиг сильный ливень. Он припарковался у обочины и решил перекусить. В такую дождливую погоду, ему становилось хорошо. На душе становилось теплее.

Игорь вытянул из пакета бутерброды и термос.

«Сам делал? — голос второго «я» нельзя было заглушить. — На рыбалочку ходишь, бутербродики с дорогой колбаской жрешь. С-сука ты, Игорюня!»

Сука, — тихо согласился тот, глотая подкатившийся к горлу ком.

Он осторожно достал табельный пистолет и тут же испуганно спрятал его назад.

— Тьфу, ты! Придет же такое в голову.

Он тут же усилием воли прогнал второе «я» в самый дальний угол сознания.

В памяти снова встал образ Лорхен. Было в ней что-то притягательное. И вместе с тем жуткое.

От этих мыслей, Игорь даже перестал жевать.

«Баба Яга, — вспомнилось ему, как она себя назвала. — А если и так, то как к ней попасть? Заехать в темный лес?»

Снова зазвонил телефон. От неожиданности Игорь чуть не выронил термос.

— Да еду я! — раздосадовано прокричал он в трубку Иващенко.

— Можешь не торопиться, — ответил тот.

— Чего? Что там у вас?

— Четверо раненых.

— Наши? Кто?

— Егоров, Данилевский, Жмых и Гундарь.

— Как это получилось?

— Твою Лорхен хотели задержать. Это все что известно.

— А где она?

— Как сквозь землю провалилась.

Игорь раздосадовано сложил бутерброды назад и снова завел двигатель.

К Львовской он доехал через два часа, когда там уже все заканчивали. Иващенко здесь не было. Порасспросив у ребят, Игорь поехал в управление. На «разбор полетов» он попал уже в середине действия.

— И как, — не говорил, а орал босс, — как скажите десять человек, упустили одну б-б-б… бабу? И почему столько жертв?

— Она била наверняка…

— Что? А вы кто — боксерские груши? Почему не вызвали подкрепление?.. Бог ты мой! Подкрепление! Неужели десять здоровых бугаев…

— Мы тоже так думали, — негромко, но очень зло перебил Иващенко. — Десять бугаев против одной, как вы говорите, бабы. Только вот она, баба эта, так нас «отметелила»…

Иващенко не стал распространяться, что Лорхен просто «прошлась» по залу магазинчика, словно не замечая оперативников. Те, кто оказался к ней ближе, свалились на землю, будто мешки соломы. При чем ни с того, ни с сего. А потом она вообще растворилась в дверях, оставив после себя только холод. Реальный физический холод. Да еще боль в голове, словно все оперативники мучились жуткими мигренями.

Он мог бы заикнуться о легендарном бесконтактном бое, но не стал. Пожалуй, босс его бы не понял…

 

45.

Вернулся Игорь в свою квартирку часам к двенадцати ночи. Раздевшись, он с порога отправился в ванную умыться, чтобы потом завалиться спать.

Он старательно заглушил все посторонние мысли, кроме мысли о полноценном сне.

Сам себе не признаваясь, он боялся оставаться один. Потому что его все еще ждал патрон в стволе.

И уже заканчивая возиться, он вдруг реально ощутил чье-то присутствие за спиной.

Майор обернулся: никого. Он выскочил в коридор, выхватывая из кобуры, висевшей на вешалке под курткой, табельный пистолет.

В комнате было пусто. Хотя минуту назад, там кто-то был. Игорь почувствовал легкую прохладу воздуха и приблизился к окну. Форточка была закрыта.

— Добрый вечер! Вернее, ночи!

Скопюк нервно дернулся и обернулся на звук.

В дверях стояла Лорхен. Хотя «стояла» — не совсем верное слово.

— Как вы сюда попали? — глухо спросил Игорь, переводя пистолет в боевое положение.

— Вошла. Входная дверь открыта.

Игорь напряг память: ему казалось, что он точно ее закрывал.

— Как вы меня нашли? — он стал медленно приближаться к Лорхен.

— По адресной книге, — улыбнулась та. — Не надо сейчас так нервничать, Игорь. Я пришла еще раз поговорить. Может, предложишь мне чая?

— Подними руки так, чтобы я их видел, — Игорь прицелился девушке в грудь.

— Игорь, подумай: если бы я хотела причинить тебе вред, то не сделала бы этого раньше. Логично?

— Возможно, — Игорь приблизился на расстояние прыжка.

— Тогда опусти оружие. Ненароком выстрелишь.

— Ты сегодня покалечила четверых ребят…

— Я защищалась. Это мое право.

— Защищалась? Двое из них сейчас в коме.

— Сейчас и ты в ней окажешься, если не успокоишься и не угостишь меня чаем, — резко ответила Лорхен.

В туже секунду токая ледяная игла вонзилась чуть позади левого глаза, так что мир на миг померк перед глазами, и Игорь безвольно сел на колени.

— Еще раз предлагаю присесть за стол переговоров.

Игла тут же пропала. Лорхен протянула руку.

— Ну? — спросила она.

— Хорошо, давай посидим-покалякаем.

Жил Игорь в старенькой однокомнатной квартире. В гости почти никого не приглашал.

Сверху на гардеробе стояла запыленная фотография в деревянной рамочке: жена и сын. Долгими зимними вечерами, вернувшись домой слишком рано, для того чтобы просто рухнуть в постель и спать, Игорь присаживался в кресло с проваливающимся сидением, и, тупо уставившись в телевизор на очередной непонятный сериал или новости, частенько косился на фотографию, и думал…

Это было почти три года назад. Тот день он помнил почти досконально.

И надо сказать, хороший был день. Редко когда такой выпадает.

Вечером присели отметить присвоение очередного звания Иващенко. Ему налили водки в матерый граненый стакан, кинули туда звездочки и Иващенко одним махом проглотил содержимое. Даже не покривившись и не поперхнувшись. Хотя, если судить по моментальному покраснению щек — алкоголь начал действовать.

— Майор Иващенко представился! — четко проорал он, вытерев тыльной стороной ладони губы, и одновременно вытягивая изо рта золотистые звезды.

Игорь сказал что-то вроде: «Ну и горазд же ты водку жрать!»

Ему всегда казалось, что у человека должно быть какое-то предчувствие. В книгах или кино эту тему постоянно развивают. Главный герой чувствует, что с его родными или друзьями что-то случается.

А вот Игорю ничего не почувствовалось. Только когда позвонили и сказали…

Автобус врезался в остановку: четыре человека погибли сразу, еще двое через сутки в больнице, а трое тяжело ранены. Жена и сын были в первой четверке…

Игорь сидел и смотрел на телефонную трубку, не понимая как ему реагировать.

Когда-то он пытался смоделировать подобную ситуацию. Пытался определиться со своими чувствами и эмоциями. А сейчас все было взаправду.

Ничего не подозревающие коллеги налили ему рюмку, кто-то говорил очередной тост, а Игорь… он просто сидел с глупой улыбкой на лице.

«Неужели не любил? — потом не раз спрашивал себя Игорь. — Вот же сука! И живешь сейчас! Рад, что стал свободен?»

«О, Боже! Дай мне сдохнуть!» — тихо шептал Игорь, пока второе «я» злорадно ухмылялось из отражений зеркала.

«Возьми пистолет — и вот и весь ответ».

И Игорь взял, но только духу не хватило…

— Я люблю крепкий чай, — произнесла Лорхен.

Одета она была в серый комбинезон. На ногах были все те же профессиональные кроссовки.

Игорь поставил на плиту чайник и сел напротив.

— Не буду скрывать, — начал он, — я получил от начальства задание войти в контакт и по возможности задержать…

— Я догадывалась. Но не советую этого делать.

— Я тоже догадываюсь, что не стоит, — в тон ей ответил Игорь. Хотя сам подумал, что ему терять-то особо и нечего. — Итак?

— Мне нужен помощник.

— Зачем?

— Я, как и ваше управление, ищу Архистратига…

— Кого?

— Михаила, — улыбнулась Лорхен. — Мы назвали его Архистратигом.

— Почему?

— Потому что он и есть будущий Архистратиг.

Ответа Игорь не понял, но переспрашивать, пока, не стал.

— Зачем его искать?

— Те силы, которые представляю я, полагают, что Михаил очень опасен.

— Что за силы?

— Давай условимся: что нужно — я тебе расскажу сама.

— Ладно. И что тебе надо от меня?

— Ну, для начала — согласие.

— Хорошо. Согласен. Хотя, в принципе, не по своей воле…

— Чья воле сильнее, та и диктует порядок, — Лорхен улыбнулась. И тут же добавила: — Свой порядок.

Закипел чайник, оглашая воздух противным свистом. Игорь встал и молча принялся заваривать чай…

 

46.

Они вышли на площадку. Игорь захлопнул двери и поправил лямки рюкзачка.

Одет он был в бежевые вельветовые штаны, теплый бордовый свитер. Сверху была накинута коричневая джинсовая куртка, а на голове красовался вельветовый светлый картуз. На ноги, по совету Лорхен, он надел легкие черные кроссовки. А за плечами висел молодежный рюкзачок, куда он сложил походный набор туриста.

— Готов? — негромко спросила Лорхен, оглядывая Игоря.

— Как пионер.

— Тогда пошли.

Было раннее утро. Солнце еще не появилось, но небо было уже окрашено в багровые цвета занимающейся зари.

Они вышли из подъезда. Лорхен не торопилась. Она, не спеша, огляделась по сторонам, и как показалось Игорю, даже принюхалась. И лишь убедившись в безопасности, она дала сигнал к движению.

На память приходил ночной разговор.

— Так кого ж мы ищем? Михаила или Андрея? — спрашивал Игорь.

— Михаила, — уверенно заявила Лорхен. Она пила чай и жадно поглощала бутерброды.

«С виду — обычный человек, — Игорь оценивающе окинул взглядом девушку. — Хотя…»

Додумать он не успел.

— Давай еще раз пройдемся, — начала Лорхен. — Рассказывай где и когда его последний раз засекли агенты.

— В декабре. Мы вышли на его конспиративную квартиру в Англии. Но он ушел от преследования. При чем так ловко, что наши сыскари еще долго головы ломали. На следующий день его обнаружили уже в доме брата. И это за тысячи километров… Как ему удалось так быстро преодолеть такое расстояние — не понятно. Возможно, в Англии был не он…

— Он, — кивнула головой Лорхен. — Дальше.

— Операцию по задержанию проводили местные спецы, но и от них он также легко ушел. Один из бойцов говорил, что Михаил просто рассеялся в воздухе. Как призрак. После этого случая мы ни разу его не засекли.

Лорхен доела бутерброды и одним глотком «приговорила» чай.

— Ты не пробовал составить карту его перемещений? — спросила она.

— Карту?

— Да.

— Я не пробовал, а что?

— Не знаю. Попробуй. Может в этом что-то будет.

И Игорь битых два часа сопоставлял данные донесений.

— Вот что выходит, — устало проговорил он, ставя на плиту чайник. Ему жутко хотелось кофе. — Карта выглядит довольно странной. Если еще учесть, что его могли видеть одновременно в разных местах.

— И что там? — Лорхен приблизилась.

Игорь ощутил запах ее тела. Он не знал, что он точно напоминает, но запах носил печать опасности.

— Ключевская сопка. Потом Исландия — Хейдмерк. Снова Камчатка. Затем Мексика: вулкан Попокатепетль. И тут же одновременно Гавайи — Килауэа. Затем опять Исландия. Средиземноморье — Вулькано. Опять Хейдмерк…

— А детально: где и сколько раз он там был?

— На Камчатке — два раза. На Гавайях — один. В Исландии — четыре. В Средиземном море на Вулькано и Этне — два раза. В Мексике — два раза.

— Ну откуда нам начинать? — задумчиво проговорила Лорхен.

— Логичнее, конечно, с того места, где был больше всего.

— В Хейдмерке что ли? А почему не на Гавайях?

— По теории вероятности — в Исландии его было бы легче засечь. Да и местность там более пустынная. Можно и марсоход где-то спрятать.

— Не думаю… Хотя…

Лорхен прошлась взад-вперед:

— Да. Там, безусловно, он следов больше оставил.

— Да и знакомых, наверняка, тоже, — усмехнулся Игорь.

Лорхен внимательно посмотрела на Игоря.

— Одевайся. Идем в Хейдмерк.

— Куда? — Игорь аж подскочил.

— Туда, где ходят поезда, — сердито проговорила Лорхен. — В Исландию.

— Ну, допустим. Но страна-то ведь большая. И где мы его там искать будем?

— А на что тебе голова? — Лорхен остановилась. Сейчас она была похожа на его босса.

— Да, действительно, — Игорь присел.

Несколько минут он что-то обдумывал.

— Надо как-то выяснить насчет туристических фирм.

— Каких фирм? — не поняла Лорхен.

— Михаилу, наверняка, тоже проводники нужны были.

И Игорь включил свой ноутбук. Минут сорок он лазил по сайтам, собирая данные.

— Итак, начал он подводить итоги: нас ждут, — тут он взял блокнот и зачитал: «…незабываемые впечатления. Исландия — место, где начинается и заканчивается европейская культура».

Лорхен взяла в руки блокнот Игоря и быстро пробежалась по его записям.

— Ну, теперь уж точно одевайся, — глухо проговорила она, и, возвращая назад блокнот, добавила: — Только одевайся по погоде.

Когда они вышли к парку, и тут Лорхен дала знак остановиться.

— Послушай, Игорь, — мягко проговорила она. — Это всегда неприятно. Но потом…

В следующую секунду Игорь увидел черную точку дула. Глаза ослепила огненная вспышка, и через мгновение он провалился в какой-то колодец…

— Трудности — это испытания, которые даются нам, чтобы «очистить» нашу душу, — говорил батюшка. Говорил и, наверное, сам уже не верил. К нему, пожалуй, со своей непереносимой болью этих самых испытаний, стекаются тысячи прихожан. И, главное, с одним вопросом: «Почему? За что Бог их карает?»

— Страдания — это колебания веры. Как говорил апостол Павел, что «многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие»… Стой в соблюдении всех заповедей.

— К чему же такие «жертвы», ради моего спасения? — зло проговорил Игорь. — Зачем губить одних, чтобы потом спасать других? Разве жизнь любого человека для Бога не свята?

— Ничего не делается просто так, — вздохнул батюшка. — Я бы мог привести тебе десятки примеров, но не буду. Просто верь.

— Просто верь? То есть вы оправдываете убийство? Для вас оно «богоугодное дело», так что ли? Совершив его — тем самым укрепят мою веру, и я, значит, спасусь?

Батюшка тяжело вздохнул.

— Не думай, что я ничего не понимаю. Терять близких — это очень тяжелое испытание. Нам, порой, кажутся нелепыми и противоречивыми действия Бога. Неисповедимы Его пути и наша логика здесь становится бессильной. И от того сердце наше тяготится болью маловерия… «Почему?» — спрашиваем мы у Него. И что в ответ?

— В ответ — тишина! — ответил Игорь. — Разве Бог снизойдет до того, чтобы ответить?.. Боги устали от моего счастья.

И тут же вдруг, отчего-то вспомнились чеховские «Три сестры» и фраза про сытость жизни.

 

47.

— Вы сами не знаете, с кем играете? — профессор Гримссон наклонился вперед.

Английский Игорь знал не очень хорошо, но Лорхен помогала переводить.

— Может, просветите нас? — насмешливо спросила она.

Профессор пристально смотрел ей в глаза. Игорю даже показалось, что между ними происходит какая-то невидимая беседа: слишком яркий ряд эмоций забегал по лицу Гримссона.

Наконец он посмотрел на Игоря и встал, долго-долго что-то обдумывая…

«Переходы», или как их назвала Лорхен — совмещения пространств, ему давались очень болезненно. Лорхен говорила, что если бы не стоило так спешить, то все произошло бы почти нормально для организма. Кстати, Игорь никак не мог вспомнить, что произошло после того, как они с Лорхен вышли из его дома. И эта амнезия его начинала пугать.

За день, если судить по часам, они «дошли» до Рекъявика. Еще несколько суток понадобилось, чтобы связаться с тур-агентствами. Только в четвертом или пятом опознали Михаила. И даже посоветовали обратиться в университет Акурейри.

— Почему туда? — спросил Игорь со страшным акцентом.

— По всей видимости, он был вулканологом. И, насколько мне припоминается, там у него был кто-то из знакомых коллег.

Решив проверить эту версию, они с Лорхен побывали в университете и познакомились с Йоуне Кристьянссоном. А уж тот посоветовал связаться с профессором Гримссоном.

— По-моему, они в последнее время сильно сдружились с Михаэлем.

Эйдура Гримссона они нашли в Рекъявике в его квартире, но разговор не клеился. В воздухе висело какое-то напряжение. Скорее всего, Гримссон косвенно был знаком с Лорхен, потому, наверное, и не шел на контакт.

— Так что? — спросила Лорхен у профессора.

За эти дни Игорь немного изучил эту девушку. И чем больше чего за ней замечал, тем больше вопросов у него возникало.

— И что вы конкретно хотите от меня услышать? — устало спросил Эйдур.

— Мы всего лишь хотели узнать, когда и где вы видели в последний раз Михаэля? — включился в разговор Игорь. Он хотел немного смягчить ощущения от неприятной для профессора беседы.

— Здесь, в Рекъявике, — улыбнулся Гримссон. — Это было… было, кажется… Точно все-таки не скажу. А что?

Его лицо вытянулось в удивленном непонимании ситуации, хотя это было так наигранно, что видно не вооруженным глазом.

— А мне хотелось бы узнать, — снова начала Лорхен, — что имелось в виду под фразой: «Вы не знаете, с кем играете»?

— Госпожа Лорхен, — начал профессор, присаживаясь в кресло, — не надо на меня давить. Мы ведь можем поговорить, как нормальные цивилизованные люди.

Лорхен нахмурилась, долго-долго вглядываясь в профессора. Затем она присела напротив на старенький диванчик.

— Хорошо, Эйдур. Давайте поговорим.

Она явно ждала «душеизлияний» от Гримссона, но тот не торопился. По поведению было видно, что он овладел собой, и уже спокойно о чем-то размышлял.

— Я много лет посвятил себя изучению первой и второй еретических войн. Понимаете о чем говорю? — Эйдур прищурился.

— Да. И что?

— О своих результатах я докладывал своим кураторам…

— Эйдур? Это ваше настоящее имя?

— Не совсем, — улыбнулся профессор.

— Стойте, стойте! — Лорхен задумалась. — Вы… Юрген? Так?

— В некотором роде.

По выражению лица, Игорь понял, что Лорхен знала этого человека.

— Мне говорили, что из четвертой экспедиции кто-то остался… Да, говорили, что остался Юрген и…

— И всё, — усмехнулся Гримссон. — Нас полностью уничтожили «автоматы». За тридцать секунд.

— Вы говорите о ётунах? Разве вам не выдали оружие?

Тут профессор перешел на немецкий. И хоть Игорь его не знал вообще, но точно понял, что это немецкий.

Лорхен переглянулась с Игорем, и, прочитав в его глазах полное непонимание, что-то быстро сказала профессору. Тот вздохнул и снова перешел на английский.

— После экспедиции, меня переправили в Ан (Лорхен, снова повернувшись к Игорю, добавила, что это огромный город в Луче Эллу), где я участвовал в изучении образцов, добытых в Доме Мрака. Потом я сам вернулся сюда, где сначала преподавал в Берлине, а потом уж «переместился» сюда.

Эйдур прищурился и с легкой ухмылкой стал смотреть на Лорхен. Та с легкой сталью в голосе ответила:

— Думаю, что вы понимаете, что моя роль во всех этих… ну в общем во всем том, что тогда делалось, была лишь ролью куратора.

— Понимаю. Но…

Он не закончил.

— Так что с еретическими войнами, и как связан с ними Михаил?

— Я много общался с Михаилом — это было одно из моих, так сказать, негласных заданий.

— Вы «проводник»? — не поняла Лорхен. — Чей?

— Инпу. Дом Живых Мертвых.

— Вот же… Не знала. Вы вели надзор за Михаэлем?

— В отличие от вашего Дома, мы всегда ведем надзор над потенциальными «личинками», тем более, если те выходят из под вашего наблюдения. Не думаю, что вы знали о том, чем именно занимается Михаэль. И не думаю, что вы знаете, к чему это могло привести.

Лорхен пропустила эту колкость мимо ушей, или сделал вид, что ее не заметила.

— Интересно, интересно. И давно вы его ведете?

— Давно… Между прочим, госпожа Лорхен, вы должны помнить, что еретики по-прежнему в Игре. Наш Дом уже не первый раз указывает на это правящему Дому, но все впустую.

— Причем тут еретики?

— При том, что механизм выхода из-под вашего надзора именно для Михаила запустили они. Ваши превентивные меры в виде науськивания спецслужб, мол пусть они этим занимаются, привело к тому, что одна из потенциальных «личинок» Архистратига подхватила «вирус» Ереси.

— Что?

— Да, той самой Ереси, о которой не любят вспоминать в вашем Доме… А знаете, что нашла именно наша экспедиция?

— И что? — Лорхен была похожа на рассерженную кошку. Игорь даже подумал, что она вот-вот бросится на профессора.

— Мы нашли следы, так званного, Фенрира. Его «скорлупу»… И знаете, кто первый ее обнаружил до нас?

— Кто?

— Херон.

— Кто? — Лорхен аж поднялась. — Вы нашли Херона?

— Мы нашли лишь его косвенные следы. Да и то, что это был он, мне рассказали уже в Ане, когда рассматривали добытые материалы.

— И где же этот «Фенрир»?

— Мы полагаем, что он уже много сотен лет, как на свободе.

— Вы хотите сказать, что он…

— Мы думаем, что «заражение» Михаила, возможно, его рук дело.

— Зачем это ему?

Эйдур не ответил. Он вдруг встал и подошел к видавшему виду бару. Открыв дверцу, он достал бренди и три бокала. Уже разливая спиртное, Гримссон спросил:

— Скажите, госпожа Лорхен, это правда, что это с вашего приказа «сдали» Отто Олендорфа?

— А вы его жалеете? Для всех он военный преступник, погубивший почти миллион…

— Но ведь он действовал под вашим руководством.

Эйдур протянул бокалы Игорю, а потом Лорхен. Она, хоть его и взяла, но пить не торопилась.

— Он действовал по приказу Корректоров.

— Имеющих полный карт-бланш! Вы задумываетесь над тем, что именно тогда натворили?

— Лорхен залпом выпила бренди и встала с дивана.

— Вы, Юрген, много не знаете и многого не понимаете…

— Так говорили еще во времена первой еретической войны, — Эйдур тоже залпом выпил спиртное и пристально уставился на Лорхен.

Та резко повернулась к Игорю, и приказала:

— Идем! Здесь мы свою миссию выполнили. Едем в Каир…

 

48.

Ему казалось, что он постоянно спит. Открывает на пару минут глаза и снова проваливается в ватную тишину.

Велор вдохнул прохладу полной грудью.

Неменяющийся пейзаж: туман, вода серого, даже стального оттенка, какой бывает глубокой осенью — все это навевало какую-то тоску.

И снова Велор провалился в сон.

Ладья, казалось, могла плыть вечно. Может, не стоило входить на ее борт, а дождаться появления Старичка-Боровичка? Велору думалось, что именно с его разрешения можно было трогаться в путь дальше.

И вообще, лабиринт ему представлялся не таким.

«Как там Михаил?» — эта мысль растормошила Велора. Он был уверен, что тот ушел сюда раньше.

Что-то затрещало, и ладья резко дернулась. Тело Велора по инерции полетело вперед.

Туман не торопился рассеиваться. Но все же стал реже.

Велор тяжело поднялся, стряхивая сонное состояние.

«Кажись, приплыли!» — пробормотал он, подходя на нос. Легкий ветерок раздернул занавесь тумана, обнажая песчаный берег.

Велор почувствовал, как он сильно продрог за время плавания.

«Человеку, в сущности, очень немного нужно. И прежде всего ему нужен огонь».

Эти слова, кажется, принадлежали Булгакову.

Велор огляделся по сторонам и спустился вниз.

Поесть не мешало бы. Только где эту еду взять?

В следующее мгновение что-то черное и твердое пролетело откуда-то слева и…

 

49.

Тьма медленно отступала. А с ней, откуда-то поначалу издалека, наползала тупая пульсирующая боль. Она жила где-то в районе затылка.

Веки будто весили сто пудов. Велор их с трудом расцепил, но перед глазами стоял лишь туман.

Боль стала сильнее, и вместе с ней в голове стало проясняться. Появился даже какой-то порядок.

Руки-ноги не хотели слушаться.

«Где это я?» — Велор попытался оглядеться.

Он лежал на земле в нескольких шагах от старой поросшей мохом сосны. С трудом повернув голову, он увидел справа четырех мужчин. Они сидели у костра и, судя по всему, ели. Руки были туго связаны. Да и ноги, скорее всего, тоже.

— Эй! — попытался крикнуть Велор, но горло пересохло и из него не вылетело ни звука.

Вместе с болью возвращался и рассудок. Мысли зароились. Глаза быстро отметили ориентиры в пространстве.

Кажется, эти четверо совсем не обращали внимания на Велора. Судя по всему это они его связали. И связали хорошо: руки затекли так, что Велор их не чувствовал.

— Эй! — голос у Велора проснулся.

Четверка обернулась, престав есть.

То, что они сказали, понять было трудно, но говор был очень близок к пониманию. Кажется крайний левый, тот, что выглядел моложе всех, сказал нечто вроде «очухался». Сидевший рядом с ним, вроде бы согласился.

Нужно было, первее всего, освободится от пут, — решил Велор, обдумывая ситуацию. Он увидел позади четверки огромные луки с колчанами стрел. Рядом лежали, кажется, тушки зайцев.

«Охотники… Это по своему хорошо… даже замечательно», — Велор сделал вид, что пытается сесть.

Это можно было сделать, в принципе, легко, но нужно было показать этой четверке, что он слаб.

Велор показал жестом, что хочет пить.

Разрешение дал самый крайний справа. Он выглядел старше их всех и… Велор прищурился, пытаясь еще раз осмотреть охотников… Точно, он не только был старшим среди них, но, по-видимому, был либо их отцом, либо старшим братом. Все четверо имели ряд одинаковых физических признаков: толстый нос, разрез глаз, размер ушей.

Семья. Определенно семья…

А тот дед все же их отец… Царь-отец и его три сына.

К Велору приблизился младший.

«Будешь у меня Иваном-дураком», — про себя усмехнулся Велор.

Он вытянул из сумки бутылку, обмотанную тонкой бечевкой, и подошел к Велору. Последний снова сделал попытку сесть, и Иван-дурак клюнул, грубо пытаясь помочь. Велор успел заметить, что на поясе у него висел нож.

«Неловко» сев, Велор расслабил тело и, как бы внезначай не удержался, наваливаясь на младшего. Иван-дурак выругался и резко усадил пленника под сосну. Открыв бутылку и дав сделать Велору несколько глотков, он вернулся к своим.

Ножа на поясе у него уже не было.

Следующие несколько минут были потрачены на перерезание веревок.

Кисти, посиневшие без притока крови, потяжелели. Закололо в пальцах..

Охотники мирно кушали. Слов Велор не мог разобрать, но, судя по всему, они обсуждали прошедшую охоту.

«Кто ж они такие?.. И где я?» — Велор огляделся. Это была красивая поляна, какую обычно рисуют в картинах маститые древние художники, типа а-ля «девственность». Внизу темнела вода: небольшой ручей, по берегам которого стояли темные ели.

Охотники кончили есть и немного разбрелись в стороны. И вот сейчас младший должен хватиться ножа.

Велор медленно вдохнул через нос. Задержав дыхание на несколько секунд, он прыгнул, вместе с криком Ивана-дурака.

Шок. Обычно такой эффект от лоу-кика. Велору вспомнились его тренировки. Он помнил свои ощущения. И первое было удивление, когда тренер зарядил ему в бедро, отчего вдруг нога полностью отнялась и не хотела слушаться своего хозяина.

Первый из охотников оторопел. Он завалился на бок, не понимая, отчего перестал чувствовать свою ногу.

Следом был удар в район горла. И охотник упал. Велор двигался дальше.

Путь был уже размечен.

Второго он подловил на неумелом ударе кулаком в голову. Велор поднырнул и резко ударил в предплечье. Это было больно, особенно если знаешь куда ударить. Рука у охотника тут же повисла плетью. Он не нашел ничего другого, как закрыть глаза. Но такая защита не спасла: Велор ответил ему в переносицу, и в вдогонку — в пах.

Эти двое будут бездействовать, по крайней мере, минут пять.

Иван-дурак у же стоял у лука со стрелами. Он был в десяти метрах и никакой прыжок не покрыл бы это расстояние. Царь-отец заходил слева. Он уверенно достал нож.

Для этих двоих нужна была иная тактика.

Велор выпрямился и быстрым шагом пошел на Ивана-дурака. Для создания нужного эффекта, он перебросил нож с руки в руку.

Младший занервничал. Ему нужно было достать стрелу, натянуть тетиву, прицелится и выстрелить. Именно сейчас так должен был думать Иван-дурак. Именно поэтому он должен был не успеть совершить такое «огромное» количество действий.

Велор усмехнулся.

Стрелы выпадали из рук и Иван-дурак бросился бежать.

С отцом подобное не пройдет. Это был матерый боец.

Он в несколько прыжков сократил дистанцию и без разведки кинулся в драку. Велор «уронил» нож, прямо под ноги нападавшего. Нужно было, чтобы он отвел глаза вниз.

Так и произошло. И Велор резко «ножницами» выбил нож из руки Царя-отца. Тот на секунду опешил и бросился в горло Велору.

«Да я, прямо, пророк, какой-то!» — похвалил себя Велор, подхватывая охотника под кисть. Он продолжил его движение и в крайней точке изменил направление. В следующую секунду Царь-отец с удивлением смотрел, отчего это под его ногами уже не земля, а небо… А потом снова земля… И он лежит носом в хвое, а рука его заломлена за спину…

А потом темнота…

Велор быстро поднялся и подошел к сумкам. В одной из них, он нашел веревки.

Связать этих троих было делом десяти минут.

Теперь надо было уходить, пока не вернулся Иван-дурак. А он вернется.

Охотник есть охотник. Пусть он не боец, но все же в данной ситуации, Велор может проиграть.

— Кх-кх! По-моему я опоздал… Или все же успел?

Велор обернулся. Сзади стоял Петр Сергеевич.

 

50.

Охотники сидели в сторонке. Судя по их взглядам, они были явно недовольны произошедшим.

Но обижаться следовало бы им на себя! — обозлено оправдывался перед собою Велор.

Петр Сергеевич сидел между ним и охотниками, словно граница между двумя государствами.

— Итак, теперь ты Велор, — улыбнулся он.

— Да. А…

— А я — Кутх. Лоцман.

— Кто? — Велор даже слюной поперхнулся.

Петр Сергеевич повернул голову правой частью и моргнул. При чем типично по-вороньи.

Только теперь Велор обратил внимание на его одежду: абсолютно черная, но какая-то подтянутая, строго военная — других аналогий не подберешь. Любая ее деталь была четко выверена и находилась там, где нужно. И лицо — оно было иное: какое-то птичье.

— Ты чему удивляешься? Сам же придумал: имя определяет сущность. Как там в песенке у капитана Врунгеля: «Как вы лодку назовете — так она и поплывет». Верно?

— Все в мире относительно, — сердито проговорил Велор. — Почему Кутх? И почему лоцман?

Петр Сергеевич усмехнулся и ответил уклончиво:

— Я здесь места хорошо знаю. Почему Кутх? Можно Куркыль. Или Ка-ар…

Велор непонимающе посмотрел на своего бывшего учителя.

— Как вы меня нашли? — хмуро спросил он.

— Ты оставил много следов, — снова улыбнулся Кутх.

Новое имя сильно резало слух.

— И чего пошли за мной?

— Будем считать, что я твоя энциклопедия.

— Неужели все знаете?

— Почти, — снова по-вороньи подмигнул Петр Сергеевич. — Это, кстати, — тут он показал на охотников, — семья Медведей.

— Настоящих? — съехидничал Велор.

Кутх вдруг посерьезнел и на секунду-другую задумался.

— Странно, что ты вообще нашел сюда путь, — вздохнув, произнес он. — Большинство пытается пройти с помощью каких-нибудь устройств. А ты, прямо-таки, «эволюционировал» и пошел сам. Но с таким «негативизмом» вообще сложно куда-то попасть. Тем более выйти в…

Мысль он не закончил.

— Почему эта семья Медведей на меня набросилась?

— Они хранители западной «двери».

— Что? — Велор прищурился.

Кутх не успел ответить: старший охотник, отец этой ватаги Медведей, подошел к тому и показал куда-то вправо. Речь его казалась опять набором каких-то непонятно-понятных слов.

— Чего он? — насторожился Велор.

— А ты сам не понял? — Кутх встал.

— Я не «энциклопедия»…

— Тогда прислушивайся. — Кутх повернулся к старшему и сказал: — Скази ще втора.

— Витр идеж вильмы дуг. Метаты снег зле. Худо быти.

— Ну что? Понял? — Кутх обернулся.

— Что-то понял, — Велор встал. — На каком это они говорят?

— На своем, — судя по всему, Кутха что-то раздражало.

Охотники собирались быстро. В прочем погода портилась не менее быстро.

Велор неохотно поднялся. Ему не хотелось никакой компании. Появилась даже мысль отстать по дороге и продолжить свой путь самому. Но старый Медведь поставил его в середину отряда. Следом пошел Кутх.

— Позволишь несколько вопросов? — решился Велор на объяснения.

— Валяй.

— Я все же не совсем понимаю, что это за место.

— Ну, допустим, что это… петля лабиринта во Вселенной… Вернее, это некое заповедное место Вселенной, в котором пространство и время изменили свои параметры…

— А название у этого места есть?

— Известно множество названий этого места: Великая земля, Земля жизни, страна Юности… э-э Сид, Хай-Бризейл… или Остров Буян… Лукоморье. Ты сомневаешься?

— Нет, — Велор говорил правду. — А что тогда такое «лабиринт»?

— Извини, но тут уж ты должен найти ответ сам.

«Другого ответа я и не ожидал», — усмехнулся про себя Велор.

— Ты где так ловко драться научился? — спросил Кутх. — Это интересует наших друзей, — он кивнул на охотников.

— В секции…

— Это, наверное, после меня, — сделал заключение Кутх.

— Да, после того, как мы с вами расстались, я через полгода пошел в клуб «Дао» на Спартаковском. Время было такое… сами знаете. Я тогда только сменил свою «философию» на более реальную… жизненную.

— И тренировки тебе помогли в этом?

— Помогли. На том этапе… Я оказался достаточно понятливым учеником.

— Ты всегда таким был. Только одно «но» — ты всегда полагаешься на свое мнение.

— По-моему так делает каждый. Если брать аналогию с физикой: то разум человека это «оптическая» призма… условно, конечно… И мир мы видим через неё искаженно. Каждый по-своему. Это и называется свое мнение.

— Логично… Тогда никто из нас истины не видит.

— Не видит, — согласился Велор. — Когда я только начал заниматься стилем «кёкусинкай», то имел уже за плечами истину, так скажем, от вас. Там она разбавилась новыми темами и перешла на следующий круг… И там тоже была свобода. Но только своя.

Велор закрутил головой, отчего захрустели шейные позвонки.

— У нас, — начал он, — неделя была разбита на три основных занятия: понедельник — техника, среда — «день улицы», пятница — «классика». Понятно, что основная часть учеников приходила в понедельник: технику ударов выполнять было легче всего. Но в этом-то и была загвоздка: достигнуть свободы можно было только при условии преодоления собственного страха. А для этого надо было участвовать в занятиях и в среду, и пятницу.

— Что такое «день улицы»?

— Сенсей делил нас на две группы: в первую входили «спортсмены», во вторую «хулиганы». Последним разрешалось биться без правил: в голову, в спину, по суставам… разве только пах оставался неприкосновенным.

— И кто побеждал? Пятьдесят-на-пятьдесят?

— Нет. Всегда побеждала «улица». Мне в первом же бою сломали нос… Я тоже несколько недель ходил только по понедельникам. Страшно было… Боишься боли, и боишься еще потому, что знаешь — победит противник. Перешагнуть через это тяжело, но перешагнув, ты приближаешься к свободе.

— А в пятницу?

— «Классика» — это еще одно испытание: ученик должен простоять «круг». Это когда все бойцы группы по очереди проводят с тобой кумите. На каждого по две минуты. Когда дошла очередь до меня: то четвертый по счету боец лоу-киком свалил меня на землю. А шестой попал точно в солнечное сплетение… Я расплакался… От собственного бессилия, что-то изменить…

Велор нахмурился:

— А изменить ничего нельзя. Это еще одна «призматическая» истина.

— Ты хоть раз выстоял?

Велор не ответил.

— А что было после клуба? — снова спросил Кутх.

— Шесть лет я ходил… Даже ездил на соревнования… один раз… Потом новый виток.

— Какой?

— Религия…

— Религия? — не понял Кутх.

— Я пытался найти свободу и в религии тоже… Очередное «додзё» — место, где ищут путь.

— И чьей религии? Буддизме, христианстве…

— Во всех.

— Представляю! — Кутх рассмеялся. — Вот это каша у тебя в голове.

— Почему? — обиделся Велор.

— Обычно, смесь религиозных взглядов…

— У меня не смесь. Я не брал от каждой религии то, что мне по душе! Я внимательно изучил каждую сторону «призмы».

— По душе! — хохотнул Петр Сергеевич. — И тебе, понятное дело, наверняка были «откровения»? — голос Кутха показался Велору вызывающим.

— Нет, — резко ответил он. — В отличие от адептов этих религий я остался непобедимым. Потому что настоящий воин ни с чем не борется.

— Морихей Уесиба? — продемонстрировал свою эрудированность Кутх.

— Да, О-Сенсей Уесиба.

— Что-то не видно, чтобы ты исповедовал его философию.

— А я и не исповедываю его философию. Я вообще не исповедываю ничью философию. У меня собственный путь.

— Ого! — расхохотался Кутх подобному заявлению.

— Помните, я к вам приходил тогда вечером?

— Помню.

— Может и хорошо, что тогда вы мне ничем не помогли.

Воздух заметно похолодел. Старый Медведь, часто останавливался, принюхиваясь либо щупая землю под ногами.

Спустя какой-то час группа вышла к старой землянке.

— Вот и наше убежище, — улыбнулся Кутх…

 

51.

Снаружи буйствовал ветер. Здесь в землянке было хоть и тесно, но очень уютно. Судя по всему семья Медведей была здесь часто.

Велор потихоньку раззнакомился с охотниками. Отца звали Свирепа, старшего сына — Ласка, среднего — Грызозуб, а младшего — Легконог.

«Прямо, как индейцы из племени могикан», — Велор никак не мог избавиться от ехидства.

Кутха, судя по всему, они знали. А главное — уважали. Это было видно по тому, как они слушали и выполняли его указания.

— Когда кончится этот буран, куда мы пойдем? — спросил Велор.

— Это тебе виднее. Куда ты шел?

— Я думал…

— Ты думал, что я тебя буду вести? — Кутх рассмеялся. — Я лишь сопровождение. А путь этот твой. И «истина» твоя. Это место — очередное твое «додзё». Продолжай искать путь…

— Колкости вам не к лицу… Если так, то…

— Не торопись отказываться от моей компании… Да и от их тоже, — Кутх кивнул на охотников.

Велор резко встал и ушел в другой конец землянки.

Они уже второй день сидели здесь. На улице вовсю гуляла непогода.

— Мне казалось, что на Буяне, или как там у этих…

— Ирландцев?

— Точно, у этих. Так вот они, по-моему, говорили, что здесь царит вечная весна.

— Ну, может, у них царит и весна. А у тебя — зима… Впрочем, у Афанасьева с Карамзиным тоже.

Велор обернулся, пытаясь сообразить, шутит Кутх, или говорит серьезно. Тот устало тер виски. Перехватив взгляд Велора, он пару секунд настороженно что-то обдумывал.

— Ты чего-то хочешь? — спросил он.

— Снова свела меня судьба с вами. Спрашивается: зачем?

— Судьба — это нити у Ткача. Он их плетет-плетет… Узор дивный получается. Одни круги-спирали. Большие-маленькие…Сегодня наши нити встретились, завтра разбегутся в дальние углы, а послезавтра, глядишь, снова встретятся.

— Или не встретятся.

Кутх улыбнулся.

— Ты неисправимый пессимист… Ну, ничего, — тут он вдруг сменил тему, — непогода завтра-послезавтра кончится и… Прежде чем вступить в лабиринт, человек преодолевает целый ряд препятствий. И преодолеет их лишь тот, кто уже достиг зрелости. И когда вход остается позади, человеку открывается «принцип извилистой дорожки».

Ход мыслей Кутха стал каким-то непонятным. Может, между этими всеми фразами и была какая-то связь, то от Велора она стала уходить. Ему вообще страшно хотелось спать. И постоянная зевота была тому подтверждением.

Велор расстелил шкуру какого-то зверя, и укутался в нее, так что нос только выглядывал. Уже проваливаясь в сладкую дрему, он вдруг отчетливо вспомнил одну из фраз в своих распечатках: «Космический Паук, Великий Паук, или Великий Прядильщик, является Творцом, который прядет нить жизни из своей собственной субстанции, прикрепляет к себе посредством пуповины всех людей и вплетает их в сеть узоров мира».

 

52.

Глаза сами собой жмурились. От обилия света, они даже начали слезиться.

Да тут еще этот снег… Велор сильно давил пальцами на веки, будто это могло чем-то помочь.

Два дня в темной землянке, тут уж точно можно потом ослепнуть от солнечного света.

— На, одень! — выглянул Кутх. Он протягивал шубу и меховую шапку. — Морозец сегодня что надо!

Велор на ощупь принялся одеваться. Из землянки вылезла семья Медведей.

За эти три дня, Велор убедился, что что-то медвежье в них есть. Он помнил, как когда-то слышал споры двух ученых по телевизору. Они утверждали, что человек может стать… вернее, они тогда часто употребляли термин «магия»… Простая «магия» заключалась в том, что себя надо представлять, скажем, тем же медведем. «Видеть» как растут у тебя когти на руках-лапах, «видеть» как удлиняется лицо, превращаясь в морду животного… Более тонко чувствующие личности могут ощутить твое перевоплощение. Остальные, вдруг почувствуют непонятный страх, исходящий от тебя, и отступят в сторону.

Эти охотники — семья Медведей — видно тоже пользовались простыми «магическими» навыками оборотней. Как, в прочем, и Кутх.

«Хотя, все дело в психическом воздействии, — думалось Велору. — Если умеешь воздействовать на другого человека, то можешь стать, хоть Дедом Морозом воплоти. И люди поверят».

— Послушайте, — обратился он к Кутху, — а вы здесь часто бываете?

— Где? — не понял тот.

— В Лукоморье?

— Бываю, а что?

— Зачем?

— Да по-разному бывает… то одно то другое, — уклончиво ответил Кутх.

— А мой брат здесь был?

— Я его тут не видел.

Судя по тому, с каким выражением лица Кутх подбирал слова, он сказал не всю правду.

Дальнейший разговор прекратился сам собой. Пока отряд позавтракал, пока собрался — эти мысли отошли на другой план.

Свирепа выдал всем диковинные снегоступы и повел всех вниз к реке.

— Я думал, что вы пойдете за мной, — проронил Велор.

— А ты знаешь куда идти? — усмехнулся Кутх.

— Но мы же говорили вчера…

— Мы говорили не о ходьбе по местности, — отрезал Кутх. — Мы говорили о лабиринте. Путь в нем ты выбираешь сам.

— А это разве не «лабиринт»?

— Лабиринт. Но ты сейчас топчешься на одном месте. Когда определишься, то мы двинемся дальше.

Разговоры пришлось прекратить. Свирепа подал знак и всем пришлось залечь в снегу.

— Чего там? — прошептал Велор.

Грызозуб в ответ недовольно шикнул. Он подполз к отцу, и они долго о чем-то перешептывались, смотря куда-то вниз в долину.

Велору было неудобно. Да еще плюс он лежал в сугробе под елью. Потому не видел, что там увидели охотники.

Прошло минут пятнадцать, когда Свирепа приказал разделиться. Велору он велел двигаться за собой. Причем след в след.

Идти пришлось почти вприсядку, да еще по самым неудобным местам.

Скорее всего, началась охота. Так подумалось Велору. Чуть позже он понял, что не ошибся, когда они со Свирепой вылезли в кусты, намного левее того места, где лежали: внизу у излучины стоял просто огромный дикий бык. Очень огромный. Велор даже охнул от неожиданности.

Таких быков, он видел разве что в краеведческом музее, да и то в далеком детстве. Тогда мир казался куда больше.

Свирепа вел их на подветренную сторону. Он часто останавливался и тоже самое требовал от Велора.

Ему было страшно жарко от такой манеры ходьбы. Если бы не эта тяжеленная шуба!

«Черт бы побрал эту охоту и этих охотников!» — ругался Велор.

— Астойти тут, — приказал Свирепа.

Он еще раз проверил направление ветра. Потом осторожно выглянул из укрытия, и стал готовиться к охоте.

На снег легла котомка, лук и колчан со стрелами. Свирепа протянул Велору нож и стал снимать свою шубу.

Сделал он это, не смотря на неудобное положение, довольно легко. Затем, прихватив с собой лук и колчан, он пополз вниз.

Велор засел под стволом старой ольхи и стал наблюдать.

Неожиданно для себя, он почувствовал азарт. Куда-то пропала усталость, даже стало легче дышать.

«Жаль, что нет ружья!» — промелькнула мысль.

Свирепа полз какими-то ему видными канавами. Минут через двадцать он был уже в пятидесяти шагах от быка.

Велор сопоставил размеры быка и человека и ужаснулся. Бык был просто гигантских размеров. Казалось, что никакая стрела его не возьмет.

«Да тут и пуля не возьмет! — поправил себя Велор. — Разве только пулемет».

С другой стороны он увидел ползущих Кутха и Легконога. Они тоже вышли на удобные позиции.

Бык медленно двигался к воде. Охотники ждали. И ждали очень долго.

Велору было не по себе. С одной стороны, он рвался вниз к охотникам («Эх, мне бы ружьишко, да удобную позицию»), с другой он пытался рассчитать реакцию раненого быка.

Затопчет насмерть. Или на рога поднимет. И будет пинать до Китая.

И вот зашевелился Свирепа. Он встал на колено и стал целиться.

Велор перестал дышать.

— Ну же!

Секунда… вторая… третья… Свирепа стоял, будто застывший пластмассовый солдатик.

Первым выстрелил Легконог.

Велор даже сначала не понял, что произошло. Бык дернулся и споткнулся на левую ногу. Свирепа отпустил тетиву, и вторая стрела вошла где-то в районе шеи.

Еще две стрелы и бык свалился на берегу. Не смотря на ранения, никто из охотников не рисковал показаться.

Велор спустился вниз на несколько метров, чтобы иметь возможность в случае чего быстрее отреагировать.

Хотя с ножом против такой махины…

Из кустов, что правее быка, вдруг на берег вышел медведь. Настоящий гигантский бурый медведь.

«Шатун, — мелькнуло в голове. — Ну и развязочка истории!»

Его появление было настолько неожиданным, что Велор инстинктивно попятился.

Двигался шатун быстро. Бык его заметил и тут же резко вскочил, а затем, шатаясь, ринулся в бой.

То, как легко он это сделал, еще раз убедило Велора в мысли, что его раны были не глубоки. Бык, хоть и животное, но вел себя весьма хитро. Появись первыми охотники, а не медведь — людям было бы несдобровать. Он бы раскидал бы их, как спичечные коробки.

Медведь поднялся на задние лапы и спустя секунду до уха Велора донесся громкий рык. По спине пробежали «мурашки».

«И как это наши предки с рогатиной на такого зверюгу ходили?» — Велор уже не жалел, что находится внизу среди охотников.

Бой между животными был короткий: медведь обрушился на спину быку и они покатились вниз в воду. Минута душераздирающих кадров и яростный медведь вытянул на берег кровавую тушу.

И вдруг Свирепа, вопреки логики самосохранения, вышел из кустов. Он что-то закричал медведю.

Тот снова поднялся на дыбы, исходя яростным ревом. Животное какое-то время стояло напротив охотника и неожиданно направилось в лес, откуда пришел.

Двигался медведь медленно, словно сожалея, что приходится это делать.

«А я бы обосрался!» — усмехнулся про себя Велор. — У этого деда либо не все дома, либо яйца из титана».

Медведь еще раз обернулся, глядя на Свирепу из-подо лба. Слабо рыкнув, он снова двинулся прочь.

«Ну и охота!» — Велор рискнул подняться, и, тоже не спеша, стал спускаться вниз.

Через минуту медведь скрылся в зарослях.

Действовать нужно было бы быстро. Шатун мог еще вернуться. Мало ли что у этого сумасшедшего медведя на уме.

Из засады вылез Легконог, а за ним Кутх.

— А где остальные? — глухо спросил Велор…

 

53.

У быка был сломан хребет и передняя правая нога.

Свирепа забрал назад свой нож и подошел к туше. Он сделал небольшой надрез и протянул Легконогу кусок мяса. Такой же он дал Кутху и Велору.

Мясо было непривычно теплым.

— Чувствуешь? — подмигнул Кутх. — Откуси и съешь?

«Что я должен чувствовать? — Велор поднес к лицу кусок. От него исходил непривычный запах. — Откусить?»

Этого делать не хотелось. Не смотря на свою профессию, Велору было не по себе оттого, что в руке у него кусок плоти, принадлежавшей десять минут назад живому существу. Да еще такому могучему, как тогда казалось.

Свирепа отрезал и себе. Он потянул носом, словно винный дегустатор. Что-то пробормотав себе в бороду, он откусил мяса и усиленно зажевал.

— Ты сейчас потеряешь, — проговорил Кутх Велору, и тут же сам принялся жевать.

«Опять загадки», — Велор вздохнул. Он не понимал кайфа есть сырое мясо, но все же сделал это.

— Ну что? Ощутил? — снова приставал Кутх.

— Что я должен ощутить?

— Силу. Этот бык обладал не дюжей силой.

Велор попытался прислушаться к своим ощущениям.

Сзади заскрипел снег. Все обернулись: из зарослей орешника, с той стороны, где скрылся медведь-шатун, вышел Ласка. Он нес на себе своего брата.

Бледное белое лицо, тяжелое поверхностное дыхание…

— Клади его, быстро! — приказал Велор. — Расступитесь!

Он рывком разорвал рубаху и приложил ухо к груди, одновременно проверяя пульс.

— Что случилось? — быстро спросил он, отсчитывая биение сердца. — Мне кажется, у него гипертонический криз… Часто такое с ним бывает?

Грызозуб мелко задрожал. Глаз его до этого блуждавшие по объектам, резко закатились.

Велор выругался, бурча под нос. Но разобрать можно было только: «раствор пентамина» и «раствор мезатона».

Велор нанес несколько резких пощечин. Грызозуб попытался защититься, но сделал это вяло.

— Дай шубу, быстро! — злым голосом приказал Велор.

Ласка живо ее скинул.

— Сними обувь и разотри ему ноги. Пока не покраснеют. А потом укутай.

Ласка кинулся это делать. Кутх присел рядом с Велором:

— Могу чем-то помочь? — тихо спросил он.

— Чем? — Велор тяжело вздохнул. — У него повышенно артериальное давление, — тихо проговорил он. — Это, скорее всего, следствие каких-то физических или психоэмоциональных нагрузок… Боюсь, как бы не было коллапса.

— Чего?

— Резкого падения сосудистого тонуса… либо быстрого уменьшение массы циркулирующей крови.

Ласка перестал тереть стопы и укутал их шубой.

Грызозуб судорожно вздохнул.

— Что с ним случилось? — повернулся Велор к Ласке.

— Он не рассчитал свои силы, — ответил Свирепа. — Такое бывает, когда недооцениваешь своего противника. Даже я бы не рискнул тягаться с этим туром.

— Я не понял, — мотнул головой Велор.

Грызозубу вроде стало легче. Лицо стало приобретать розоватый оттенок, а глаза перестали закатываться.

— Он говорит о том мишке, — проговорил Кутх.

— Каком «мишке»?

— Не притворяйся, что не понимаешь, — Кутх встал.

Велор покосился на Грызозуба.

«Сто-ит ли уди-и-ивлять-ся? — как-то медленно подумал он, растягивая каждое слово. Это помогало ему собраться. — Мишка-Грызозуб… Охренеть!»

Велор снова пощупал пульс у Грызозуба, одновременно заглядывая на тело под разорванной рубашкой: справа на ребрах виднелись два длинных кровоподтека, а чуть ниже — темный пятак синяка.

Нужно было соглашаться с действительностью. Велор поднялся и отошел в сторону.

«Пожалуй, стоит все принять, как есть, — вздохнул он. Захотелось закурить. — Ничему не удивляться… А в принципе: что я вообще знаю? Мир настолько разнообразен и удивителен… А удивление — лишь пробел в знаниях».

Подошел Кутх.

— Повторение действий, — тихо зашептал он аксиому, — ведет от хаоса к порядку. И когда странник пускается в путь в каком-либо направлении, он убеждается, что те же события повторяются в том же беспорядке, которые, будучи повторенными, становятся порядком.

— И к чему здесь это? — устало спросил Велор.

— Сколько «кругов» ты уже намотал?

— Не понимаю.

— Твой уклад жизни — это твой мир. У тебя свой «порядок»… У них, — Кутх кивнул на Медведей, — совсем другой. Давным-давно они пошли другим путем…

— Правильным? — с ехидцей спросил Велор.

— Своим, — в голосе звякнули стальные нотки. — Своим. Причем тут: правильным или неправильным?.. Ты помнишь притчу о трех слепцах и слоне? Так кто из них троих был прав?

Велор наклонил голову и нервно заходил желваками.

— Я тоже отношу себя к подобным слепцам: много чего знаю и много чего не знаю, — продолжил Кутх. — Но эти знания не дают полной картины…

— А что дает?

Кутх не ответил.

«Вселенная вновь становится структурной и периодичной», — усмехнулся про себя Велор…

 

54.

К вечеру Грызозубу стало заметно лучше. Медведи тем временем успели разделать быка. Брали только те лучшие места, которые можно было унести.

Свирепа развел огонь и принялся что-то готовить.

Велор выбрал место поближе и, укутавшись в шкуру, задумчиво смотрел на потрескивающие ветки.

«Почему меня всегда так привлекал огонь? — вдруг подумалось ему. — Хотя, наверняка, каждый человек испытывает тягу к пламени».

И снова вспомнился Волошин и его сова о «двух огнях»: огне камина и огне пожаров.

Да, человека тянет к этой стихии. Сколько древних богов носили ее в себе.

К Велору подошел Свирепа и протянул глиняную тарелку. В ней была какая-то темная густая жидкость. В свете пламени костра, она походила на нефть.

Велор осторожно понюхал и сделал слабый глоток.

Гортань мгновенно «замерзла». Велор хотел спросить, но изо рта не вырвалось не звука.

Свирепа показал жестом, что нужно допить все до конца. И Велор подчинился.

Когда он выпил, «холод» опустился до самого желудка. Мысли вдруг (именно «вдруг» — Велор даже удивился, такой резкой смене состояния) стали кристально ясными.

— То ести сила тура, — пояснил Свирепа.

«Сила быка? — Велор словно захмелел. Руки-ноги стали тяжелыми. — А где у быка хранится сила?»

После поедания сырого мяса, не хотелось даже представлять, откуда Свирепа добыл «силу тура».

И вдруг, тело приобрело странную неподвижность и одновременно легкость. Однако тут же мысли в голове наполнились «туманом».

Костер медленно потрескивал, пытаясь убаюкать Велора. Языки пламени завораживали своими гипнотическими танцами. Глаза сами закрывались.

Спал Велор плохо. Вернее, даже почти не спал: он лежал в странной полудреме. В голову лезли необычные мысли. Их было так много, что порой они, напоминали Велору муравьиную кучу: каждое насекомое со своей «важной» ношей.

Не удивительно, что под утро на него навалилась огромная усталость.

Утром отряд тронулся в путь. Велора снова поставили в середину.

Небо было нежно-розовым. Воздух казался кристальным, и оттого еще более холодным. Снег сильно поскрипывал: явный признак мороза.

Велор старался идти след в след, но непривычный к подобным походам, стал выбиваться из сил.

«Чего я с ними плетусь? — удивленно смотрел он на себя. — Почему я их слушаю?»

На ближайшем привале, он тяжело опустился под стволом дерева и прикрыл глаза. В следующую секунду провалился в липкую трясину сна. И лишь сильная тряска вернула его к реальности.

Над ним склонился Свирепа. Велор с трудом сообразил, что тот его о чем-то спрашивает.

— Что? — глухо спросил он, пытаясь подняться. Его вдруг замутило, и он, тяжело шатаясь, побрел прочь. — Я хочу побыть один, — бросил он назад, и ушел в чащу.

 

55.

Велор сидел под валуном на берегу речушки. Усталость была такая, что даже сон не шел. Порой ему казалось, что время отключалось… а потом снова включалось… и снова отключалось… А с ним и сознание.

А потом при включении просыпалась какая-то мысль, как сейчас про путешествия шаманов.

«Когда вы выйдите из туннеля, вы попадете в необычайно красивый мир. Вы всегда будите удивляться его красоте: эти горы, реки, водопады, леса, озера — не могут остаться безразличными», — вспоминал Велор свои распечатки. — Это третий этап — путешествие… Это третье испытание. Кто сказал, что лабиринт это однообразная дорога, ведущая то влево, то вправо? Это путь… путь жизни через трудности, через иллюзии… путь к центру… Это своеобразная модель мира… вселенной… и человека, где для каждого существа, для каждого предмета, явления есть своё место. Это посредник между мирами… своеобразная дорога, по которой можно перейти в…»

Куда?

Велор снова «отключился». Ему показалось, что на секунду.

«Лабиринт — это путешествие от смерти к рождению, — вдруг отчетливо вспомнил он одну фразу из своих распечаток. — И идти по нему можно вечно!»

Последняя мысль его ужаснула.

Что если он не там свернет? Или заблудится?

А что если все это действительно иллюзия? Что, если он снова сидит, где-то на асфальте на центральной площади города? И люди, спешащие по своим делам, снова косятся на него, считая сумасшедшим?

На землю рядом приземлился ворон.

Это была огромная для своего вида птица. Она медленно подошла почти вплотную. Потом посмотрела на Велора то левым глазом, то правым, а потом ушла за валун.

Через несколько секунд с противоположной стороны вышел Кутх.

— Можно? — показал он рукой на место рядом с Велором.

— Присаживайтесь, — кивнул тот головой.

Кутх опустился на землю.

— Понимаю, что со временем, — не спеша, заговорил он, — человек «костенеет» и ему уже сложнее воспринимать изменения в окружающем мире. Так рождается Порядок. А Порядок — это покой.

— Я помню, — усмехнулся Велор. — Я помню аксиому: «Повторение действий ведет от хаоса к порядку. И когда странник пускается в путь в каком-либо направлении, он убеждается, что те же события повторяются в том же беспорядке, которые, будучи повторенными, становятся порядком. Вселенная становится структурной и периодичной».

— Верно, — кивнул Кутх. — Все верно. Тяжело жить в постоянном напряжении. Тяжело жить среди хаоса. Ледяные шторма, кипящая лава, падения, взлеты…

— Тяжело.

— Потому в таком возрасте как ты, когда человек переходит в другой лабиринт, он либо сходит с ума, либо все же перестраивает себя.

— А я?

— Что ты?

— Может я — сошел с ума?

— Может. Смотря откуда смотреть, — улыбнулся Кутх. — Ребенка легче перенастроить. Он еще не так «окостенел»… Вера — вот твоя путеводная нить.

— Вера во что?

— Хороший вопрос, — Кутх задумался. — Понимаю подвох, потому попытаюсь объяснить.

Он на некоторое время замолчал.

— Кто есть верующий? — тихо спросил он.

— С какой точки зрения?

— С любой.

Велор пожал плечами.

— Верующий — это носитель определенной модели мира. Скажем… ну-у… твой сосед. Как его зовут?

— Семен Семенович.

— Хорошо. Так вот, Семен Семенович верит в такую модель мира, согласно которой по утрам встает солнце, зимой идет снег, ночью следует спать…

— И все это не правильно, что ли?

— Не о том сейчас речь. Правильно… неправильно… мы говорим о вере. Семен Семенович своей верой создает свою спираль в модели мира. Он намечает ориентиры, создает дорогу Порядка в Хаосе Вселенной и движется по ней всю свою жизнь.

— Спираль подразумевает бесконечность. Следовательно, он никогда бы не смог пройти дважды…

— Представь эту спираль в виде ленты Мёбиуса.

— Ладно. Допустим, что это истина. Тогда она…

— Тогда она навязана нам с рождения. Мы согласились на данную модель, потому что не нашли иной «дороги» в хаосе.

— Давайте сразу определимся с понятиями. Что такое хаос?

— Я так понимаю, ты склонен верить строго «научному» языку объяснения, чем размытому «философскому».

— Можно и «научным». Но только без формул. Я в математике не силен.

— Ладно. Как я уже говорил — мир нам, как и Семену Семеновичу, кажется вполне стабильным. Любые попытки «разрушения» этой картины мы сводим к проделкам темных сил, случайности и прочей лабуде. Мир для нас, будто машина — и все события, следовательно, должны определяться некими законами. Так?

— Допустим, хотя несколько однобоко.

— Я стараюсь объяснить, — улыбнулся Кутх. — Представим себе комнату. Мы вошли в неё и обнаружили навалом сложенное огромное множество различных вещей. При чем, всё в этой комнате, по нашему мнению, беспорядочно. И мы говорим в таких случаях — хаотично. То есть мы уже определили значение «хаос», как беспорядок.

Тут же напрашивается еще один вывод, что хаос — это неисчислимое количество информации. И наше сознание не может совладать с таким количеством этой информации. И получается, что порядок является всего лишь умозрительным состоянием мира, связанное с ограниченным количеством информации, которое мы в состоянии понять.

— Пытаясь разобраться в этой комнате, мы находим свой порядок данных вещей: вот лежит одежда, вот — книги, там еда. Нам уже не кажется все таким запущенным и пугающим.

— Отсюда следует, — включился Велор, — что хаос это более высокая форма порядка. Вернее, правильно сказать, что хаос — это другая форма порядка.

— Мы с тобой немного отходим от темы, — снова улыбнулся Кутх.

— Почему?

— Потому, как говорили о твоих представлениях об окружающем мире. Мы говорили о том, что модель Вселенной, то есть «твоего мира», определяется твоей верой. Помнишь?

— И что?

— То есть это она — эта модель — результат отражения действительности в твоем сознании. Но насколько оно адекватно?.. Упорядоченность — это тоже субъективизм. Она привязана к целям наблюдателя.

— И каковы же эти цели? Кто для меня придумал «дорогу» Порядка?

Кутх не ответил.

— Это мне напоминает тот хитроумный вопрос, — усмехнулся Велор, — который я слышал еще в институте: «Кто же кого выдумал? Люди богов, либо боги людей?..»

 

56.

…Неизвестный, кажется, начинал приходить в себя. Женщина пощупала его лоб, и снова вернулась к огню.

— Где я? — еле слышно пробормотал неизвестный.

— Тут, — неопределенно ответила женщина, даже не оглядываясь.

Человек попытался подняться и тяжело застонал.

Женщина попробовала деревянной ложкой, варившуюся в чане похлебку. Несколько секунд она задумчиво смаковала еду, прежде чем решила отлить ее в потрепанную оловянную миску.

— Вам надо поесть, — негромко говорила она. — Вам нужны силы.

Она приблизилась и помогла мужчине присесть.

— Ешьте, — протянула женщина миску. — Только не спешите.

Судя по бледности лица, незнакомцу было очень плохо. Он кое-как разлепил веки и некоторое время, молча, вглядывался в содержимое миски.

— Прошу прощения, — еле-еле выдавил он из себя. — Но не могу. Нету сил.

Женщина вздохнула и снова подошла ближе.

— Ладно, давайте помогу, — голос ее был совершено безразличный.

Незнакомец поднял глаза и вдруг спросил:

— Лорхен?

— О чем вы? — все также безразлично спросила она.

— Ты — Лорхен?

Она задумалась. Причем выглядело это так, будто она решала в уме какое-то сложное уравнение.

— Не знаю, — наивным голосом студентки-первокурсницы ответила она.

— То есть, — не понял незнакомец. Но тут же в его рот влилась горячая похлебка, и он с трудом ее проглотил, чувствуя, как по пищеводу разлилось тепло.

— Ты очень похожа на… на одного человека, — проговорил он.

— Бывает, — все также безразлично ответила женщина.

— Меня зовут Михаилом, — представился незнакомец, проглотив очередную порцию похлебки. — А тебя?

— Я — Радгрид. Я Подбирающая.

— Что? — не понял Михаил.

— А что тут не понять, — она пожала плечами. — Я стою на границе миров, и выбираю тех кому идти дальше, а кому отправляться к богам. Тебе суждено идти дальше. Вчера приходили Сопровождающие сетры, но они ушли и тебя с собой не поведут. В их списках тебя нет.

Говорила она это как-то безразлично. А Михаилу вдруг подумалось, что вся обстановка здесь какая-то неестественная. Он почему-то сравнил себя с былинным героем, явившимся в тридевятое царство к Бабе Яге.

— А где я? — осторожно спросил он, оглядываясь.

Он лежал укутанный в оленью шкуру. Скорее всего, — подумалось Михаилу, — он находился то ли в какой-то юрте, то ли нечто подобном.

На удивление сооружение было очень просторным. Стены были укрыты шкурами животных, в центре горел огонь, языки пламени которого неровным светом освещали пространство вокруг.

— Где я? — снова спросил Михаил.

Женщина остановилась только тогда, когда в миске кончилась похлебка.

— Ложись, отдохни, — сказала она, возвращаясь к огню. — Тебе нужны силы.

Михаил хотел возразить, но тут же провалился в темноту сна.

 

57.

Когда он открыл глаза: в юрте никого не было. Посреди нее по-прежнему горел огонь.

Михаил хотел встать, но тут же ощутил, что в тело впились миллионы мелких иголочек. Громко ойкнув, он с большим трудом скинул с себя шкуру и оглядел собственное тело.

Михаил был абсолютно голым. Кожа была покрыта толстым слоем какого-то вонючего жира.

— Эй, Лорхен! — громко крикнул он. — Или как там тебя?

Тишина. Лишь за стеной волком выл ветер.

Михаил хотел встать, но снова ощутил острые «иглы» во всех членах.

— Ты уже встал? — откинув полог, в юрту быстро прошла Лорхен.

Михаил был уверен, что это она.

Одета Лорхен была в меховую шубу.

— Да, — прохрипел Михаил, корчась от боли. — Что со мной? Почему я в какой-то вонючей гадости?

Лорхен снова проигнорировала вопрос. Она подошла к огню и стала подбрасывать в него ветки.

— Почему ты молчишь? — зло рявкнул Михаил.

Женщина, наконец, оторвалась от своего занятия и подошла ближе. Она присела рядом с ним и стала внимательно осматривать лицо Михаила. Последнему даже показалось, что он на приеме у ЛОРа.

— Сегодня ты выглядишь лучше, — негромко констатировала женщина.

— А что со мной было?

Минутное молчание. Михаил хотел, было, снова рявкнуть, когда женщина начала отвечать. И только теперь Михаил понял, что у него с ней абсолютно разная скорость восприятия окружающей действительности.

Вся эта медлительность, только для него была медлительностью. Для этой женщины все ее действия были достаточно быстрыми.

«Стоп!» — только теперь Михаил сообразил, что говорит с Лорхен по-фински. Правда она отвечала с заметным акцентом. Скорее всего, это не ее родной язык.

Михаил сейчас и сам не чисто говорил. Сказывалось отсутствие практики. Раньше, когда он после ВУЗа хотел было ехать работать в Финляндию на один из заводов концерна АББ, куда каким-то макаром его устроил брат (связи у Андрея были хорошие, что тут говорить), — так вот тогда Михаил за пару месяцев освоил финский язык и мог вполне сносно говорить. Репетитор диву давался. Говорил, что месяц практики среди финнов сделают его ничем не отличимым от них.

Михаил и без того уже освоил три языка: немецкий, английский и испанский. Но по ним у него хотя бы была постоянная практика общения. А финский так и остался не нужным. Вместо Хельсинки он отправился в задрыпанное НИИ из которого и начал свой путь. Если бы не тогдашний выбор, то жил бы он сейчас где-нибудь в Хельсинки да возглавлял, быть может, какую-нибудь лабораторию или отдел. Имел бы жену красавицу, пару детей…

— Ты нарушил естественное чередование противоположностей, — оборвала воспоминания Лорхен.

— То есть?

— Жизнь и смерть, свет и тьма, день и ночь — попеременно пребывают в этом мире. Нарушив их чередование — мы можем нарушить круговорот жизни. А это ведет к самым страшным последствиям.

Лорхен заботливо укрыла Михаила шкурой и встала.

— Подожди, — поднял руку Михаил. — Я не понимаю. Кто ты?

Лорхен, молча, смотрела на Михаила и, судя по ее взгляду, совершенно не понимала смысла вопроса.

— Что с тобой? — Михаил даже испугался.

Лорхен неопределенно поджала плечами и вернулась к костру.

— Что ты здесь делаешь? — не отставал Михаил.

— Жду.

— Кого? Или что?

— Они приходят и снова уходят. А я все еще жду, — ответила «на своей волне» Лорхен.

— А я как тут очутился?

— Я тебя нашла.

— Где?

— Там, — Лорхен махнуло головой в сторону выхода.

— Там? — Михаил попытался восстановить последовательность событий, но все что приходило на ум, так это оазис и шакалы. Однако ощущалось, что между теми событиями и нынешними прошло много времени.

«Неужели амнезия? — тихо спрашивал себя Михаил. — Что со мной случилось?»

Голова была тяжелой. Мысли начинали путаться, и Михаил почувствовал, что его снова бросает в жар. Ему показалось, что Лорхен что-то запела, а потом он снова отключился…

 

58.

В юрте еще кто-то был. Михаил с трудом разлепил веки.

У огня сидела Лорхен и еще кто-то. Кто это был — Михаил не мог увидеть. Перед глазами только стоял необычайно черный силуэт.

— Лорхен, — позвал Михаил.

Сидевшие переглянулись.

— Кого он зовет? — тихо спросил незнакомец.

— Очевидно, меня. Я ему напоминаю кого-то из его знакомых, — ответила Лорхен.

— Такое бывает, — кивнул человек.

Михаил снова позвал женщину.

— Пить, — еле проговорил он.

Лорхен помогла ему и дала воды. Михаил сделал несколько глотков и провалился в полудрему.

В принципе, он слышал все, о чем потом говорили, однако никак не мог преодолеть слабость. А ведь у него были миллионы вопросов, и незнакомец у костра наверняка знал на многие из них ответы.

— Послезавтра я уйду, — продолжил свою речь незнакомец.

— Но завтра мы уже окажемся в самом центре урагана, — сказала Лорхен, возвращаясь к огню.

— Навряд ли в самом центре, — не согласился мужчина. — Он уйдет южнее. Скорее зацепит по касательной и пару-тройку дней вас поштормит.

— Не боитесь идти в такую погоду? Можете замерзнуть. Или погибнуть от голода…

— Смешно, — улыбнулся мужчина. — Всем известно, что наш организм находится в состоянии неравновесного порядка. Нам надо компенсировать затраты энергии за счет пищи. Нам надо дышать, чтобы кислород смог участвовать в процессах окисления и прочее, и прочее, и прочее. Но стоит нам умереть: как мы приходим в естественное равновесие с окружающим миром.

Незнакомец вдруг хихикнул своей шутке.

— Вот она глубинная взаимосвязь, — продолжил он. — Я не боюсь. Потому что нечего бояться.

— А что делать мне? — спросила Лорхен.

— Думаю, что тебе следует продолжить свой путь. Подбирающих и без того хватает.

— Но…

Лорхен замолчала, словно не зная, что возразить.

Это последнее, что запомнил Михаил…

 

59.

Он вскочил, будто ужаленный.

Несколько секунд понадобилось, чтобы сообразить, где он находится. Было очень тихо. Так тихо, что Михаил даже испугался.

Всё это время, звуковым фоном были завывания ветра за стеной, треск горящих дров. А теперь было абсолютно тихо.

В юрте никого не было. И еще пугало, что не горел даже огонь.

Вообще-то, холодно пока не было, но Михаилу вдруг сразу стало как-то неуютно, и отчего-то кожа покрылась мелкими пупырышками.

— Лорхен! — громко позвал он, чувствуя, как дрогнул его голос.

Никто не отозвался.

— Эй! Есть кто-нибудь?

И снова тишина.

И вдруг Михаил физически ощутил чье-то присутствие. Там, в дальнем уголке, кто-то был, но из-за темноты его не возможно было разглядеть.

— Кто там? — Михаил придал голосу большей уверенности.

Тьма в углу стала еще непроницаемей. Перед глазами, как это обычно бывает, прыгали «искорки» света, мешая сосредоточиться.

— Выходите, я вас там вижу.

Что-то неприятно захлюпало. Михаилу вдруг представился образ какого-то гигантского слизня, который не спеша ползал в темноте.

И вдруг откинулся полог и в юрту кто-то вошел. На секунду на уши Михаила навалилась дикая какофония звуков, но едва полог опустился, как снова наступила тишина.

— Кто вы? — спросил Михаил.

— Зови меня Хероном, — ответил знакомый мужской голос.

Это был тот незнакомец, что сидел у огня вместе с Лорхен.

— А где…

— Она ушла, — быстро ответил Херон.

— Куда?

— Пришло ее время двигаться дальше. А что?

— А… Послушайте, Херон, — начал Михаил, — вы не могли бы мне объяснить, где я, черт возьми, нахожусь?

— Черт возьми! — Херон вдруг громко расхохотался. — Интересное выражение. Никогда такого не слышал. А вы сами кто будете?

— Человек, — в тон ответил Михаил.

— В каком плане? — вполне серьезно спросил тот, присаживаясь у того места, где когда-то горел костер.

— Что значит «в каком плане»? Разве сам термин вам не ясен?

Херон что-то сделал, и юрту озарило, сначала небольшое, а потом все ярче разгораемое пламя.

Только теперь Михаил смог разглядеть его лучше: это был не совсем человек. Внешне, безусловно, он походил на человека, но действительность говорила обратное. Он был скорее гуманоидом, только с кучей отличных признаков. К примеру, ноги: они явно были приспособлены к быстрому бегу и напоминали больше страусиные, чем людские.

— Термин ясен, — нехотя ответил Херон. — Мне твое происхождение не совсем ясно. Я никогда еще не видел такой странной… «структуры». Вроде и человек, но не человек.

— То есть?

— То и есть. К примеру, я по людской терминологии — кентавр. Но предки мои — Иные. Или Другие. Или иногда, как говорят люди — Титаны. А ты?

— Меня называли «личинкой» Архистратига.

— Кем? — Херон расхохотался. — Архистратигом? Мне лично никаких таких особых навыков в тебе не видно.

— Пока не видно…

— По-моему, вообще не видно. Поверь мне! Я воспитал ни одного настоящего «воина». В том числе и из вашей вида. Стратег — это как художник, как музыкант. Надо иметь задатки, развивать их всю жизнь. Это постоянная практика. Нельзя просто выучить какую-то книгу, или прослушать лекцию по стратегии. Этим надо жить.

— Я понимаю.

— Понимаешь? — Херон удивился. — Хорошо, предположим. Тогда какова твоя цель, как стратега?

— Победить врага.

— Какого врага?

Михаил пожал плечами.

— Как ты собираешься это делать? — снова спросил Херон.

— Ну… Соберу армию и… и…

Херон посмотрел на Михаила, будто генерал на рядового.

— Ну, такой чуши я даже от детей не слышал, — грустно проговорил он. — Ты сам откуда?

— Вообще, с Земли.

Херон встал и направился в дальний угол юрты. Там он долго чем-то гремел, пока не вынес к костру приличный казан.

— Есть хочешь? — спросил он, наливая воды в него.

— Не плохо бы.

— Вот и отлично! А пока будет готовиться еда, ты мне расскажешь о своих странствиях. Хорошо?

— Окей.

— Что?

— Хорошо, говорю.

И он начал свой рассказ с самого начала: когда и где родился, про брата, про мать, про учебу, про открытие КЛЮЧа, про встречу с Лорхен и прочее, прочее, прочее.

Михаил почувствовал усталость. Он слишком долго говорил для своего состояния здоровья. Голова начинала гудеть.

Херон подошел к казану и еще раз помешал варево деревянной ложкой.

— Вот и готово, — сухо ответил он.

— Вот и хорошо, — вяло ответил Михаил.

Ему хотелось уже просто молча поесть и лечь вздремнуть.

Херон разлил еду по глубоким глиняным тарелкам и протянул одну из них Михаилу.

Варево оказалось очень вкусным.

— Что это? — удивленно спросил Михаил.

— Суп, — без охоты ответил Херон.

Он о чем-то думал. Видно было по его взгляду, что мыслями он был где-то очень далеко.

— Я думал, что не задержусь здесь надолго, — проговорил он. — Вижу, что ошибался.

— Отчего? Неужели и вы после моего рассказа увидели во мне Архистратига?

— Нет. Я увидел «руку Архистратига». Вся генеральная директива, так сказать, мне не ясна, но отдельные моменты восхищают своей продуманностью. Ладно, ты отдыхай. Потом посмотрим, что дальше.

 

60.

Первый раз Михаил попытался подняться самостоятельно, но тут же неуклюже свалился на шкуры.

— Соберись! — сердито проговорил Херон. Он даже не пытался подойти и помочь. — Ты должен все сделать самостоятельно.

Михаил тяжело вздохнул и снова встал. Несколько секунд он старательно удерживал равновесие, но через секунду его стало раскачивать в стороны. Понадобились громадные усилия, чтобы удержаться.

Михаил сделал несколько пробных шажков.

— Вот, молодец, — улыбнулся Херон.

Снаружи громко бушевала буря. По словам Херона, эпицентр ее проходил где-то дальше. Но уже сейчас от дикой какофонии звуков начинали болеть уши.

— Ладно, садись. Пока хватит, — сказал Херон. — Позже еще попробуешь.

Он вернулся к костру, где варилась какая-то похлебка.

Херон, казалось, будто медитировал над своим варевом. Для него приготовление пищи, как отметил Михаил, походило на какой-то диковинный дзен-ритуал.

— Я все возвращаюсь к тому разговору, — вдруг заговорил Херон, — про Архистратига.

— И что?

— Пожалуй, важной точкой в нем является лишь один момент, — словно не слыша Михаила, продолжал он, — это время.

— Причем тут время?

— Когда мой учитель, — его звали Скитальцем, — глядя на сухое дерево, сказал, что «красота его розовых цветков бесподобна», мы его спросили, мол, какое-такое цветение, если дерево умерло много лет назад и на нём нет ни одного зеленого листика, ни одной живой ветки. Он тогда ответил, что когда-то мы увидим «истинную сторону времени». Я много лет думал над его словами, и лишь потом понял, что он «ощущал» это дерево одновременно во всех моментах его существования, а не лишь только «сейчас».

— Я не понял смысла ваших слов.

— Меня подсознательно смутила именно твоё «ощущение» Лорхен. Похоже, что ты её действительно встречал. Но в будущем!

— То есть… то есть я…

Михаил судорожно сглотнул.

— Но если я в прошлом… это абсолютно невозможно. Это нарушение второго начала термодинамики…

Херон улыбнулся:

— Время это лишь определенная последовательность событий. Обычно они характеризуются направлением прошлое — будущее. Не ясно как, но тебе, скорее всего, удалось разрушить эту систему. А, может, это удалось сделать кому-то иному…

Херон вдруг замолчал, как-то странно глядя на Михаила.

— Я говорю о той воронке.

Они долго молчали. Херон продолжал возиться со своим супом, а Михаил попытался сопоставить все факты.

— А где мы? — решился продолжить разговор Михаил.

— То есть?

— Что это за место?

— Это убежище, для таких как мы.

— Каких таких?

— Наш организм приспособлен для иных условий существования, так?

— Ну, так.

— А там за стеной условия совершенно иные.

Михаил поморщил лоб. Ему не совсем нравилось объяснение, но высказывать это словами он не стал.

— Ну что здесь непонятного? — Херон поднялся. — Снаружи иная атмосфера, иное магнитное поле…

— А где ж мы тогда? — Михаил аж поднялся.

Херон улыбнулся.

— Ну уж точно не в тропиках. Иные называли этот Образ Домом Льда, либо Северным Домом. Когда-то я здесь провел свои молодые годы, занимаясь топологическим изучением этого мира.

— И что? Каковы результаты?

— Что? В смысле? Тебя что интересует?

— Какова эта самая топология?

— Непрерывная, — снова хохотнул Херон. — Одно скажу тебе — здесь без спецсредств наружу не выйдешь: либо замерзнешь, либо задохнешься, либо…

— А как это возможно… то есть я хотел спросить, как сообразуются между собой эти Дома?

Херон замолчал. Он не спеша мешал деревянной ложкой суп в котелке, а потом что-то вяло ответил.

— Катаклизм? — Михаилу показалось, что именно это слово он услышал.

Херон устало улыбнулся.

— Да. Я назвал это событие Катаклизмом. Но не стоит его понимать буквально. Просто обычно этим понятием мы обозначали появление нашей Вселенной.

— У нас подобная теория носит название Большого Взрыва, — ответил Михаил. — Предполагают, что поначалу существовал некий высокоэнергетический «пузырь», состоящий из «ложного вакуума». Потом произошел процесс разложения этого вакуума на еще одну разновидность вакуума, а энергия, которая выделилась в результате этого разложения, и вызвала появление всей существующей материи.

Херон ничего не ответил. Он почему-то долго смотрел в глаза Михаилу, и у того сложилось впечатление, что Херон то ли спит, то ли «отключился».

— Целостность была нарушена Катаклизмом, — вдруг сказал он. — Так изначально появились первые два Образа, два Луча — Свет и Тьма. Иначе говоря, континуум стал обладать некими патологическими свойствами сингулярности: произошел раскол мира. А потом еще один Катаклизм. И еще один. И еще. И теперь, в конце концов, мы имеем целую кучу Образов…

— А как же наш мир?

— А что «ваш мир»?

— Он же, по идее, тоже Образ.

— Вернее наслоение Образов, или Лучей. Он — буфер: механизм перехода из одного Образа в другой. Этот мир нужен для компенсации разницы в скорости потоков между Домами.

«Ну, наворотил!» — усмехнулся Михаил.

— Все эти Образы нестабильны, — продолжал Херон. — В конечном итоге, мы придем к тому, что очередной Катаклизм приведёт к исчезновению всего существующего континуума. Он и сейчас на грани распада. Только Доминаты удерживают Образа, или Дома, от этого. Они находятся в неком метастабильном состоянии, которое и позволяет как бы «склеивать» данный Образ. Кроме того они выступают и хранителями «генетической» информации. И стоит кому-то запустить процесс дестабилизации, как мы снова вернемся к состоянию, предшествующему первому Катаклизму.

— Это к какому?

— Изначальному Образу.

— А как можно запустить этот самый процесс?

— Скажем, изменение причинно-следственных связей, — Херон улыбнулся.

Михаил устало прикрыл глаза.

— Послушай, — негромко начал он, — у меня есть куча вопросов. Они касаются всего. Я хотел бы попросить тебя провести некий ликбез. Как ты на это смотришь?

Херон надолго задумался.

— Ну… давай так, — он подошел ближе. — Я, конечно, могу тебе кое-что рассказать, но предупреждаю сразу: мне понадобится кое-что взамен.

— И что это?

— Я об этом скажу позже. Идет?

Михаил насторожился:

— Мне все же хотелось бы знать, что это.

— «Ключ от бездны».

— Но его у меня нет.

— А мне он «живьем» и не нужен.

— А что тогда нужно?

— Данные по его изготовлению.

Михаил попытался найти подвох в словах Херона, но так ничего и не смог обнаружить.

— Ладно. Я все схемы дам, но есть вопрос: а зачем они…

— Надо! — перебил Херон и снова вернулся на старое место.

Он несколько минут что-то обдумывал.

— Начнем с того, что все, о чем бы я тебе не рассказывал, лишь моя точка видения. Да и вообще, — Херон поморщился, — кто бы тебе иной, что не говорил — это по-прежнему останется лишь его точкой видения.

— Это мне понятно, — отмахнулся Михаил.

— Раз ясно, тогда давай приступим. Какие у тебя вопросы?

— Если б я знал, что спрашивать… Вернее, не что, а как правильно сформулировать вопрос.

— Когда я только начинал, — Херон присел рядом, — то, я был абсолютно также растерян, как и ты. Мой мир — это «Северо-Восток» Лабиринта. Поверь мне, это место закаляет характер. Наш долг был всегда нести военную службу на рубежах. Я тоже так начинал, но потом все изменилось.

— Что именно?

— Тебя наверняка удивляет тот факт, что все Образы отчего разделены некими преградами. И невозможно «просто так» попасть из одного мира в другой. Представь себе, что каждый Образ — это огромный остров в океане со своей замкнутой экосистемой. Можно только лишь предполагать существование других островов. И не имея лодки нельзя попасть на иные земли. Плюс ко всему надо еще и придумать такую лодку, чтобы пересечь океан.

— Я это понимаю…

— Понимаешь? Хорошо. Ведь не все задаются вопросом о том, что возможно существование другого мира. Приземленность плюс быт как бы стирают этот аспект. Те, кто думают иначе, могут оказаться аутсайдерами на своем же собственном острове. Но создав свою «лодку», ты навсегда меняешь свое мировоззрение… Так произошло и со мной.

— А почему это происходит?

— Хороший вопрос. Я могу лишь предположить, что приступы «гениальности», случающиеся и в твоем мире, и в моем, и в каком-либо ином — заранее спланированный акт.

— Кого?

— Допустим, Доминатов. Кому-то из них понадобился активный полевой игрок… Кстати, я ведь, между прочим, являюсь военным советником по Северному Дому. В Железных горах у меня построена база…

— А это место?

— Полевая база. Таких здесь три.

Михаил устало потер глаза.

— Мне надо посмотреть то место, где меня нашла Лорхен… или как там ее зовут.

— Зачем? — удивился Херон.

— Пока не знаю.

— Хорошо. Завтра, скорее всего, буря чуть поутихнет и мы сходим туда. А сейчас отдыхай.

 

61.

— Дальше идти смысла нет, — почти прокричал в ухо Херон. — За этой грядой начинается зона сверхнизких температур. Сначала начнутся небольшие вкрапления азотного льда, а дальше — больше. Уже здесь без маски дышать невозможно, а там вообще уже иной состав атмосферы.

Михаил задрал голову, пытаясь увидеть в мутном мареве темного неба вершину скалы. Они почти отвесно подымалась вверх.

Снежный вихрь яростно набросился на двух путников, чуть не сбивая с ног.

— Вон там тебя нашли, — Херон указал в сторону огромного черного валуна. — Удивительно, что ты еще дышал.

Михаил наклонился под порывами ветра и медленно поплелся по ледяному насту в сторону, указанную Хероном.

Они уже вторые сутки добирались до этого места. Температура воздуха, скорее всего, была в районе пятидесяти градусов. Ураган, бушующий где-то в ста километрах южнее, уходил дальше. Херон обмолвился, что он бушует уже несколько сотен лет, курсируя между трех зон: Большой снежной пустыней, кратером Бурь и Кривым хребтом.

— Сотни лет? — Михаил удивленно поднял брови.

— Ага. Мы называем его «Голубым демоном».

Херон отчего рассмеялся. Двигался он довольно-таки легко и быстро среди нагромождений ледяных торосов, а Михаил постоянно отставал…

Черный валун, под которым Лорхен нашла Михаила, оказался похожим на кристалл кремния.

Михаил удивленно обернулся к Харону и тот, словно прочитав мысли, согласно кивнул:

— Ты прав — здесь господствуют кремнеорганические формы жизни. Кстати, можешь познакомиться: это часть панциря взрослой личинки, скорее всего ату-…

Дальше Михаил ничего услышать не смог. Что-то темное и очень твердое стукнуло ему прямо по макушке. Свет померк, а вместе с ним померкло и сознание.

Очнулся Михаил от того, что что-то холодное и мокрое капало ему на лицо. С трудом разлепив веки, он увидел наклоненную над ним льдину. Вода капала с неё.

С трудом перевернувшись, Михаил огляделся: Херона нигде не было. На том месте, где тот стоял, была огромная лужа воды. Рядом лежал здоровенный кусок, отколовшийся от того куска кремния, который Херон назвал панцирем. Один из краев этого куска слегка дымился.

Михаил с трудом поднялся, стараясь заглушить накатившую тошноту. Судя по всему, этот кусок кристалла то ли взорвался, то ли еще что, но, в общем, отлетел от панциря и стукнул его по голове. Не будь на ней меховой шапки, красовались бы сейчас на макушке его мозги.

За торосами мелькнула яркая вспышка. Громкий хлопок тут же заложил уши, будто ватой. Что-то огромное и темное бросилось бежать влево, ломая торосы на своем пути. И снова мелькнула вспышка. Только теперь Михаил успел увидеть белый ослепительный шар, промчавшийся сквозь льдины в ту же сторону, куда бросилось громадное нечто.

Через минуту появился Херон.

— Живой? — прокричал он, сквозь бушующий ветер. Снежные хлопья застилали ему глаза, и он постоянно их вытирал.

— Наверное, — вяло бросил Михаил, снова борясь с приступом тошноты.

— Зря я тебя послушался. Сюда не следует ходить.

— Почему?

— Из-за гор иногда приходят гиганты…

— Кто?

Херон улыбнулся.

— Тебе, наверное, ближе по пониманию будут — ётуны.

— А кто они?

— Жители этого мира. Вернее его охранная система, оставленная еще Изначальными. Эти ётуны по природе своей хищники. А наша, вроде как «беззащитность», очевидно, спровоцировала его на агрессию. Надо уходить отсюда. Не факт, конечно, но он может заявиться уже не сам, и тогда нам не поздоровится.

Михаил снова вернулся к кремниевому панцирю. Рука легла в нишу, нащупывая ледяной холод кристалла.

В памяти сначала медленно и где-то далеко-далеко мелькнуло какое-то воспоминание.

И снова в душу заползла «змея» тревоги. Мозаика никак не хотела складываться.

— Пошли! — торопил Херон.

Михаил еще раз провел рукой по внутренней поверхности панциря бывшей личинки. И уже в последнюю секунду его словно ударило током в миллион киловольт.

«Я здесь был! — эта мысль была настолько четкой, что застилала собой все иные. — Это моя «раковина».

Михаил от волнения сбился в дыхании: с памяти будто спали какие-то невидимые шоры и он вспомнил. Вспомнил все, что было от момента сражения с гиенами в пустыне до сегодняшнего момента.

Он умер. Умер в пустыне. Вернее умерло его тело, погрызенное шакалами.

А потом… потом его словно вихрем понесло по вселенным. Его несло сквозь пространство и время. Как будто какая-то невидимая рука тянула… А куда тянула?

Обернувшись. Михаил увидел, что следом несся… Волк…Фенрир, пожирающий все на своем пути, не оставляя ничего. Его следы, будто «черные дыры» каких немыслимых воронок, пожирающих континуум.

Волк гнался за ним, за Михаилом.

«О, боже! — холодный пот прошиб сознание. — Не может этого быть!»

И Волком этим был…

Херон несколько секунд смотрел на Михаила, гладившего кремниевый панцирь. А потом его не стало, как не стало и огромного участка близлежащего пространства, мгновенно втянувшегося в темную воронку…

 

62.

Ординатор хмуро посмотрел на Лорхен. Она стояла, склонив голову, стараясь не смотреть на золотистое сияние его шести «крыльев».

— Говори, — тихо проговорил он. В ушах зазвенело, словно кто-то дунул в громогласную трубу.

Лорхен догадывалась, каких усилий стоит Ординатору «сворачивать себя» до трехмерной реальности. Она когда-то слышала, что их раса одно из первых «отражений» Изначальных. Что и люди и эллу лишь очень далекие «отражения отражений отражений».

— Он скрылся от нас буквально в мгновение ока, — сказала Лорхен. — Симулятор вдруг вышел из строя. Пока сориентировались, Михаила и след простыл.

— Куда он направился? — и снова голос, как трубный зов из апокалипсических книг.

— Мы пытаемся выяснить.

— Что говорят мастер-инженеры иных Доминатов?

— Ни в одном из Домов его нет.

— Такого не может быть, — голос Ординатора чуть не свалил Лорхен с ног.

От постоянного напряжения, её начинало мутить. Хотя, возможно, дело либо в «слабом экране»: не все процессы оставались «свернутыми» и как последствия прорывались в наши измерения излучениями, в том числе и радиоактивными. Можно было представить, что, так сказать, за «физиологические» за процессы протекали у Ординаторов. Когда-то Херон говорил ей о термоядерном синтезе и прочей лабуде, но она слабо тогда разобралась в объяснении.

— Такого не может быть! — снова повторил Ординатор.

Никто не предполагал, что процесс инициации пойдет по иному пути. Почему? — Потому что иного пути никогда не было.

Никогда!

Кто-то все изменил.

— Как это вышло?

Все ходы были всегда прогнозируемы как на логическом, так и на интуитивном уровне.

— Вы уверены, что он не пошел к иным Доминатам?

— Да.

— Есть идеи? — спросил Ординатор Омега, чуть подумав.

— Я думаю, что дело в артефакте.

— Поподробнее, пожалуйста.

— Помните те попытки? Ну, когда мы…

— Лорхен, прошу покороче! — Омега всегда отрицательно относился к эксперименту с Третьим Рейхом. Лорхен уже в который раз отмечала его нежелание говорить на эту тему.

— Он побывал в Доме Огня. И выбрался там к артефакту, и, думаю, что тот каким-то на него повлиял.

«Крылья» Ординатора перестали быть золотыми и потемнели.

— Лорхен, вы понимаете смысл сказанного? — Ординатор «запылал» красными огоньками. — Вы знаете, что означает сам по себе Лабиринт?

Не дожидаясь ответа, Омега громогласно сказал:

— Нет его — нет ничего!.. Почему об артефакте сказали только сейчас?

— Мы не знали. В ходе расследования выяснилось… Майя, это лоцман второго уровня, вспомнила о некой «воронке», о которой упоминал Архистратиг в своем рассказе.

— Вы знаете, чем это все нам грозит?

— Нет, Ординатор.

— И я не знаю!..

В наступившей тишине, Лорхен услышала биение своих сердец.

— Одна ошибка в расчетах, — как-то печально проговорил Омега, — может стоить всей игры… Вы знаете, что появление Михаила было странной, как тогда казалось, случайностью. Всплеск эмоций, «любовь» так сказать — и вот вам новый персонаж. Лишняя «деталь», которую и выбросить жалко и приспособить некуда.

Лорхен помнила, потому, как сама стояла у истоков «селекции». Попытки вырастить Архистратига — защитника Лабиринта от… И тут Лорхен вдруг запнулась в своих размышлениях. Она вдруг четко поняла, что толком не знает, кто же тот Враг, от которого пытаются спастись Дома Лабиринта.

— Андрей же, — продолжил Омега, — Андрей напротив, слишком уж тщательно «готовился». Так тщательно, что когда дело дошло до «шлифовки» выяснилось, что он с «изъяном»… Кстати, а что с ним сейчас?

— Он под присмотром лоцмана Кутха.

Омега, кажется, о чем-то крепко задумался, и чуть позже вдруг заявил:

— Мне пора на совет. Посмотрим, что скажет Альфа… Продолжайте поиски.

 

63.

Нужен был «КЛЮЧ». Лорхен была в этом уверена.

Михаил, наверняка, и сам не знал, что соорудил. Наверняка, само устройство находилось в «Грифоне». Иначе машина бы заблудилась в Лабиринте.

Лорхен посмотрела на часы. Уже скоро должен был прибыть нужный ей «объект». Аналитик он прекрасный. Жаль будет его…

«Хотя меня никто не жалел», — вздохнула Лорхен.

Игорь появился через минуту. Он сел на скамейку, погружаясь в свои мысли.

Лорхен подошла ближе и стала ждать.

Компания слева измывалась над прохожими, и «объект» не преминул заступиться. Дрался он не плохо, но как-то вяло.

— Браво! — заговорила Лорхен, приближаясь к нему. — Браво! Совсем не плохо! За что вы их?

— За дело!

— Ай-ай-ай! Такой большой дядя, а совести нет. Малышей обижать не годиться. А если об этом узнает ваше начальство?

— Кто вы? Мы знакомы?

— Нет. Но, если хотите, можем. Меня зовут Лорхен.

— Игорь.

— Может, сменим дислокацию? — Лорхен не хотелось вести беседу здесь.

— Да, пожалуй, стоит.

Они прошли в небольшое кафе, стоящее в соседнем квартале.

— Кто вы — я знаю! — начала Лорхен. Нужно было торопить события. Сейчас не до раскачки, если уж и Ординатор Омега не мог рассчитать конец Игры-Лалы.

— Откуда?

— Мне сообщили. Я даже знаю, чем вы занимаетесь в данное время.

Игорь приподнял брови.

— Ищите Андрея. Думаете, что через него, вам удастся выйти на младшего брата Михаила Райза.

В затянувшейся паузе, Лорхен увидела черные багровые наслоения на ауре Игоря. Он хотел умереть.

— Кто вы, Лорхен? — негромко спросил он.

— Баба Яга, костяная нога. Поверь, Игорь, это сейчас не так важно.

— Не люблю играть вслепую. И не хочу быть пешкой…

— Все мы чьи-то пешки, — оборвала Лорхен. — Игорь, у тебя сейчас реальный шанс сдвинуться с «мертвой точки».

— Почему я должен просто так довериться незнакомому человеку.

— Ладно, скажу проще: ты мне нужен только по одной причине — благодаря своим дедуктивным способностям. Я же тебе нужна только как… как… Допустим, есть клубок ниток, который указывает путь. Считай, что я действительно Баба Яга, а ты Иван-Царевич, которому дали этот клубок ниток. Только одна разница: не ты пришел ко мне, а я к тебе.

— Каков твой резон?

— Я сказать не могу. Как там у вас — «государственная тайна».

— И что будет, если мы найдем Михаила? Как будем его делить? — спросил он.

— Когда найдем, тогда и решим. Возможно, будем кидать жребий. Ну, как? Согласен?

Игорь усмехнулся:

— Нет! Здесь что-то не так. А раз я считаю, что «дело пахнет керосином», то за него не берусь.

— А что тебя убедит? — сердито спросила Лорхен.

«Кажется, начинаю терять хватку», — подумалось ей.

— Раскрой карты, тогда я подумаю, — предложил Игорь.

— Если я их раскрою, то ты точно откажешься. Смотри, Иван-Царевич, придешь к моей избушке сам, тогда не жди помощи.

Она резко встала и вышла вон.

«Не получилось! Проклятье!» — Лорхен отправилась в Валенсию. Начинать, наверное, стоило оттуда.

И почему Майя сразу не доложила! Глупость на глупости…

 

64.

…Гиннунгагап. Мировая бездна. Первичный хаос.

Как только его не описывали. И яйцом. И «тьмой над бездною».

Он был неимоверно гигантским организмом непонятного генеза.

А дело в том, что Гиннунгап никто никогда не видел. Ни Доминаты, ни их Архитекторы, ни Ординаторы. Вольные лоцманы, путешествующие из Дома в Дом, и те не находили его следов.

Но все знали, что Гиннунгагап был всегда. Но при этом на всей Ойкумене, во всем Лабиринте никто не находил место его обитания…

Лорхен вернулась. Валенсия ничем не порадовала. Да и оперативных навыков выслеживания у нее оказалось слишком мало. Надо было все же убедить Игоря помочь. Если бы он согласился, то при помощи ее вводных, смог бы рассчитать вероятностные события прошлого и недалекого будущего.

Лорхен направилась к Кутху. Нашла она его в магазине на Львовской.

— Любите вы в непонятных местах встречи назначать, — пробурчала она, приближаясь к лоцману.

— Привычка, — отмахнулся тот.

— Что с Андреем?

— Тяжелый материал…

— Брат его был не легче.

— Да, но благодаря ему, вернее, его «толчку», Андрей начал «бродить», как молодое вино. Кстати, он тоже ищет Михаила.

— Зачем?

— Пока не понятно.

Кутх вздохнул.

Лорхен вдруг поежилась. Ей показалось, что она вновь стоит перед Ординатором Омегой.

Она нервозно огляделась, подспудно замечая по аурам людей «хвост» за собой.

Ординаторы не были из расы «эллу». Они были гораздо старше и древнее. Их «образы» потом частично отразились сначала в «эллу», а потом в «хомо».

Ординаторы, по представлениям ученых из расы эллу, даже не находились в нашей Вселенной.

— Мы, скорее всего, — когда-то рассказывал Лорхен её наставник Херон, потомок расы известной эллу, как «Идущих наверху», — видим лишь их образы, адаптированные нашему восприятию. Представь, что мы рыбы в аквариуме, а они — те, кто снаружи.

Кстати, Лорхен не была чистокровной «эллу». Ее предки частично имели корни потомков «постнеандертальцев», живущих на «востоке» Лабиринта.

— А кто они? — спрашивала тогда Лорхен. — Те, кто снаружи?

— Возможно, они первые, кто были в Лабиринте, — ответил Херон.

— Изначальные?

Херон не ответил, продолжая ставить свой опыт. Они были в его лаборатории.

— Мне никак не удается закончить ускоритель, — вдруг грустно проговорил он. — Но если я его закончу и все же добьюсь проведения опыта, то мы все узнаем, что там за стенками нашего аквариума.

Но добиться ничего не удалось: через пару месяцев Херон погиб…

…Лорхен за всю свою жизнь была приглашена на Совет два раза. Но что в первом, что во втором случае, после каждого его посещения, она несколько дней восстанавливалась.

На последний Совет сошлись все Ординаторы: Носители, Регуляторы и Завершители. Присутствовали также все Архитекторы «запада» и «востока». Из мастер-инженеров пригласили только Лорхен.

— Впервые, — начал Альфа, — установленный порядок Игры был нарушен. Произошел именно тот случай, который не мог произойти ни при каких условиях и раскладах. Ни один прогноз, ни один расчет не показывал, что он мог произойти. Но он произошел!

Еще бы, — подумала тогда Лорхен, — как любой гроссмейстер, Ординаторы и Архитекторы знали последствия каждого своего и чужого хода. И вдруг фигура, которой пророчили роль Архитектора, вдруг пропала с игрового поля, нарушив всю стройность композиции. И та часть Игры, которая завязывалась на нее, оказалась в подвешенном состоянии. Даже Ординатор Омега, которому отводилась роль Завершителя, хмуро смотрел на присутствующих. Одно из его «лиц» разглядывало Лорхен немигающим взглядом, от которого ей казалось, у нее начинает плавиться мозг…

Кутх ушел незаметно, тоже почуяв засаду. Лорхен не стала прятаться. Ответ ее был резок, о чем она потом сожалела. Но отступать не стала. Тела агентов разлетелись в стороны, словно весили они сущие пустяки.

Вечером она решила еще раз попытаться поладить с Игорем. Его способности сейчас нужны были, как никогда.

Застала она его в спальне.

— Добрый вечер! Вернее, ночи! — поздоровалась она.

Игорь отреагировал мгновенно.

— Как вы сюда попали? — Игорь, перевел пистолет в боевое положение.

— Вошла. Входная дверь открыта.

— Что вам надо?

— Еще раз предлагаю присесть за стол переговоров…

 

65.

…Дальнейший Совет уж проходил без Лорхен. Позднее, она снова встретилась с Омегой.

— Каковы мои действия? — без предисловий спросила она.

— Задач несколько. Во-первых, надо попытаться найти «Грифон». Мы уверены, что там есть оперативные записи. По ним можно определить координаты артефакта.

Голос Ординатора был опущен до нормальных высот. Правда тембр немного изменился, и Лорхен, уже чуть научившаяся определять эмоциональное состояние Омеги, поняла, что тот несколько взволнован.

— Во-вторых, пусть Кутх продолжит присмотр за Андреем.

— Зачем?

— Лорхен! — Омега повысил голос. Его третье лицо — «птичье», запылало золотом. — Вам следует исполнить волю Совета, и этого будет достаточно. Хватит с нас Михаила!

Альфа намекал на то, что Лорхен не смогла определить в том скрытые течения.

— Я поняла, — Лорхен опустила глаза. Смотреть на Ординатора становилось трудно.

— Хорошо… Есть еще в третьих.

— И что это?

— Мы разрешаем тебе использовать «императив цели».

— Но…

Лорхен хотела возразить, однако не нашла в себе силы.

Она послушно кивнула. Другой бы мастер-инженер обрадовался возложенной на него миссии, тем более давали карт-бланш: воля Дома — есть высшая мораль. Но «императив цели» подразумевал не просто свободу действий, а и несоблюдение Кодекса Дома. В любом случае ее ждала бы «индульгенция», поступи она, с точки зрения Кодекса, правильно либо нет.

— Неужели все настолько серьезно? — тихо спросила она.

— Да.

Ординатор прекратил аудиенцию…

Лорхен еще раз прогнала всю беседу с ним в памяти, в то время как Игорь, подпитываемый её энергией, «прокладывал курс».

Она видела, как сильно он «заболел». Мысли о самоубийстве, будто раковые клетки, разрастались ни по дням, а по часам. Игоря мог спасти только «очистительный огонь» Ординаторов. Но, судя по всему, тогда от его «я» практически ничего бы не осталось.

Был еще один выход: терминальное состояние. Тогда бы он протянул бы довольно-таки долго. Но только в «поле» Лорхен. «Свобода» убила бы его в считанные часы.

Кодекс запрещал подобную «операцию», но, имея карт-бланш в виде «императива цели», можно было делать все, что считалось необходимым.

Но Лорхен хорошо помнила историю.

Именно подобная самоуверенность сгубила лучших Ординаторов. Им тоже давался карт-бланш. И как они им воспользовались?..

Какая гигантская кропотливая робота была проведена сотнями навигаторов, архитекторов… Инквизиция, крестовые походы, расовые чистки — все это лишь скрывало основную идею: борьбу с рождением нового Принцепса. Еще одного «бунта» Вселенная могла не выдержать. Хватило и того, что Главные Цензоры древности были уничтожены в так называемой «еретической войне», и мир еще многие миллионы лет восстанавливал свою структуру. Пусть связь с Предтечами пока и потеряна, но отчаиваться не стоит.

— Давай еще раз пройдемся, — предложила она Игорю, возвращаясь от воспоминаний к реальности.

— В декабре разведка вышла на конспиративную квартиру Михаила в Англии. Но он ушел от преследования. Причем так ловко, что оперативники еще долго головы ломали. На следующий день его обнаружили уже в доме брата. Операцию по задержанию проводили местные спецы, но и от них он также легко ушел. Один из бойцов говорил, что Михаил просто рассеялся в воздухе. Как призрак. После этого случая мы ни разу его не засекли.

— Ты не пробовал составить карту его перемещений? — спросила она.

— Карту?

— Да.

— Я не пробовал, а что?

— Не знаю. Попробуй.

Игорь повозился еще два часа и «распутал» первые нити. Лорхен в душе улыбнулась. Все пока складывалось удачно.

Игорь взял блокнот со своими записями.

— Итак, — усмехнулся он, — нас ждут «…незабываемые впечатления. Исландия — место, где начинается и заканчивается европейская культура»…

В Исландии все закончилось плохо. Самым удивительным оказалось, что за Михаилом вели надзор со стороны Дома Живых Мертвых.

Игорь непонимающе смотрел на Лорхен, которая вдруг приказала направляться в Каир.

— Что происходит? — глухо спросил он. — Зачем нам в Египет?

— Затем! — грубо ответила она…

 

66.

…Нельзя сказать, что в Доме Живых Мертвых их встретили приветливо.

Здесь правил уже четвертый Архитектор. Его настоящее имя давно затерялось в веках. Сохранилось только последнее — Усир…

Лорхен настаивала на встрече с Ординатором Инпу. Долгие пререкания с мастер-инженерами поначалу ни к чему не привели, и тогда Лорхен воспользовалась последним козырем — карт-бланшем, или «императивом цели».

И тут, как по волшебству, ее пропустили.

— Тебе, Игорь, не стоит идти со мной, — проговорила она. — Не стоит так рано искушать судьбу.

— И что мне делать? — удивленно остановился тот.

Они стояли на берегу какой-то гигантской реки. Где-то в глубине сознания Игорь понимал, что они уже давно не в Каире. Во фразах Лорхен раз или два проскользнуло что-то про Луч Псов…

— Останься здесь. Мне надо поговорить кое с кем, — продолжала Лорхен. — А то они и так уже начинают на тебя заглядываться.

И ушла в странное сооружение, напоминающее какого-то насекомого, то ли работу безумного архитектора в жанре постмодернизма.

Игорь огляделся, присаживаясь на один из гладких черных валунов. Он уже начинал догадываться, что находится не в земной реальности.

И еще он начал чувствовать странную перемену в себе. Мысли его практически всегда были четки, он перестал отвлекаться на второстепенные дела. Почему-то казалось, что он становится каким-то автоматом. Даже роботом. Едва Лорхен задавала ему какую-либо задачу, мозг практически сам начинал раскладывать ее на составляющие и искать ответ.

«Что со мной случилось? — вопрошал он сам себя. — Что она со мной сделала? Зомбировала?»

Лорхен вошла в здание, где ее проводили к Инпу. В сопровождавших она быстро узнала «постнеандертальцев». Они были молчаливы, но Лорхен знала, что они просто пользуются мыслеречью.

Инпу предстал пред ней в таком же виде, каком его изображали еще древние египтяне: человек с головой шакала. Хотя по правде, из-за «сияния», вообще трудно было понять, чья у него голова. У Альфы и Омеги, к примеру, четыре разных «лица». А на самом деле, это лишь результат неполноценного восприятия Лорхен эмоциональной природы Ординаторов.

— Что вас привело ко мне? — от голоса Инпу закружилась голова.

— Я здесь с официальной миссией, — Лорхен умело закрылась от сканирования ее сознания.

— Какой?

И Лорхен поведала о проблеме, связанной с Михаилом.

— Нам это уже известно, — оборвал ее Инпу.

И только после этих слов, Лорхен успела на миг увидеть, что так называемая «аура» Ординатора носит печать Дома Огня.

«Значит, все-таки, его отцом был Сетх, — мелькнуло в голове. — Удивительно, что он добился успеха в чужом Доме. Хотя…»

Хотя многие из Изначальных, перетасовались в «колоде карт», и теперь у каждого Домината есть свои «черви», «пики», «трефы», «бубны».

— Что же хочет ваш Дом? — спросил Инпу.

«Дом?» — усмехнулась Лорхен. Ординатор провел четкую разделительную черту между собой и правящим Доминатом.

— У Михаила есть брат…

— Мы это знаем. Теперешнее его имя — Велор.

— Нам бы хотелось узнать, кто его настоящий отец. Говорят, он из вашего круга? — спросила Лорхен.

— Возможно, — согласился Элементаль. — В проектировании тогда участвовали и наши мастер-инженеры. Однако…

— Однако, как мне сказали, Андрей имеет некий «изъян».

— А вот это — ваша ошибка! — ответил Инпу, снова демонстрируя «огненные» линии своего «я».

В отличие от Хора, он всегда имел резкую и вспыльчивую натуру.

— Ваши архитекторы всегда были слишком самоуверенны. Они хотели, чтобы мы вырастили Супер-Архитектора. А проблема оказалась в том, что вы прикладывали для этого слишком мало сил, либо делали наиглупейшие ошибки…

Инпу слегка наклонился к Лорхен.

— Открою тебе один секрет, — тут он даже улыбнулся, но улыбка эта была настолько неприятной, что Лорхен внутренне сжалась. — Когда-то, до Великой войны, был один Завершитель. Имен у него было много, в каждой вселенной своё: Велиар, Лодур…

— Лодур? — переспросила Лорхен. — Вы говорите о Локи?

Инпу кивнул.

— Он долго работал над созданием Супер-Архитектора, способного проложить верный маршрут сквозь Лабиринт к «последней двери», — продолжил Инпу. — Совет дал полный карт-бланш. И тогда Лодур создал три первых Прототипа.

— Титанов?

— Не совсем, — Инпу снова улыбнулся. — Титаны это первые образы Предтеч. Или, как говорят в вашем мире «эллу» — отображения. И Лодур относился к одним из них. Сразу оговорюсь: после Предтеч — первых наидревнейших Доминатов, ушедших за «последнюю дверь», остались два основных типа разумных существ. Это были Не-Гуманы, называемые Титанами, Асурами, Элементалями… И мы — Мастера, или Демиурги, Конструкторы, Асы, да мало там как еще…

Инпу некоторое время молчал.

— В общем, Лодур создал три Прототипа сверхразумных автоматов, использовав, как основу, «ДНК» Титанов. Вы должны их помнить, как Волка Фенрира, Змея Ёрмунганда и…

— Хель?

— Да. И Хель. Но к большому прискорбию, вместо Супер-Архитекторов, как их понимаем мы, или Модификаторов по-другому, он создал сверхдинамическую систему, состоящую из трех независимых друг от друга функций. Правда, это были так называемые «многозначные» функции, способные принимать несколько значений для одного и того же значения аргумента. Однако выяснилось, что если воссоединить все три Прототипа, и заставить их работать, как единое целое, то можно было бы запросто «разворотить» Лабиринт. Полностью и до основания, вместе с «последней дверью».

— То есть?

— То есть перестроить его под иную реальность… Видишь ли, к примеру реальность Не-Гуманов это своеобразная динамическая асимметрия узоров Лабиринта. Реальность Мастеров это бесконечная равномерная симметрия. Оба подхода назвали феноменами, поскольку считается, что они вытекают из существования других реальностей, или реальности, хотя бы тех же Предтеч. На совете произошел раскол: Демиурги считали, что эту троицу надо удалить из Игры, а Титаны, напротив, доказывали, что их присутствие позволит наконец-то вывести вялотекущий процесс формирования Лабиринта на иной, более качественный уровень. Решили провести пробную сессию, в результате которой произошло следующее: Фенрир в заданной области просто «поглотил» континуум, в результате чего тот стал неимоверно огромной «черной дырой». Ёрмунганд в своём секторе путем пересечения всех элементов континуума, привел к образованию зацикленной самой на себя структуры. То есть он как бы создал искусственную альтернативу бесконечно повторяющемуся Лабиринту, но с одним единым «витком». Вышел эдакий Уробо?рос: змей пожирающий сам себя. У Хель континуум стал просто одной стационарной точкой, основные характеристики которой не менялись со временем. Это исключительный случай, когда временем, как физической величиной, просто пренебрегли, поскольку его влияние было крайне слабо и незначительно.

Последствия хоть и были ужасны для обоих феноменов реальности, но вполне исправимы. Пока вдруг Завершители из Демиургов не показали свои расчеты: в случае воссоединения всех трех прототипов в одну общую функцию, должна была произойти флуктуация вакуума и тогда наш континуум переходил в иное «равновесное» состояние.

— То есть?

— Как ты понимаешь — все стремится к равновесию. Если система вдруг в чем-то меняется, то она будет искать такое положение, при котором будет затрачено наименьшее количество сил, чтобы вернуться к этому самому равновесию. Так вот, если все три Прототипа воссоединятся, то наша система, наш мир может абсолютно радикально измениться.

— Полное уничтожение.

— Не совсем, но если подразумевать наше с тобой, так сказать, существование, то да — полное уничтожение. Нас там просто не будет. На смену имеющимся двум феноменам реальности, придут иные.

— Правильные?

— О! — воскликнул Инпу. — Вот, кстати, отсюда и пошла Ересь Лодура. «Очищение» — слышала, наверное?

— Краем уха, — честно призналась Лорхен.

— Ну да, ну да. Сейчас об этом не принято вспоминать… Лодур попытался воссоединить Прототипы, и к нему присоединились многие Титаны. И вот тогда и началась война. Целью было полное очищение игрового поля, поскольку он полагал, что нынешнее состояние Лабиринта, или Закон, не соответствует тому, что изначально закладывалось Предтечами. Произошел спор, в котором разглядывался главный принцип Закона — свобода воли и кому она дана. Демиурги, ссылаясь на нравственную необходимость, настаивали на таком плане Лабиринта, где континуум мыслился как наилучший среди всех возможных вариантов. А как ты понимаешь, навязывать свой план, означало идти по пути жесткого детерминизма, в котором все участники становились лишь фигурами, с четкой программой действий. Тогда Лодур принял титул Принцепса морали и возглавил Титанов в их стремлении «очистить» мир от скверны добродетели, и отдать его, так сказать, в руки «истиной свободы».

Война длилась долго, и могла бы вообще не кончиться, если бы не создание Архистратига — первого и пока единственного Модификатора Связей Лабиринта, созданного из «ДНК» Демиургов. Он очень быстро разбил Титанов, Ёрмунганда и сектор Хель, где черпались их основные ресурсы. В последней битве видя, что Архистратиг побеждает Фенрира, Лодур забрал «ключ».

— Что это?

— «Ключ» — определяющая часть алгоритма создания Прототипов. Без них — они лишь автоматы…Битва закончилась полной победой Демиургов, хотя они и потеряли своего Модификатора. Оставшихся Титанов вместе с игнисомами, ётунами и прочими «роботами» сослали в закрытые локации — замкнутые петли Лабиринта.

Самая большая опасность исходила от пресловутого «ключа». Долгое время считалось, что его спрятали его в Доме Льда. Потому все это время, там упорно продолжались поиски. А, как видишь, он оказался совсем не там… И что самое обидное — его успели активировать.

— Но Михаил всего лишь…

— Он «личинка»! А это значит… Я вижу, что ты совсем не понимаешь, кто такие Модификаторы?

— Кто?

— Эксперименты по созданию Супер-Архитекторов никогда не заканчивались. «Личинки» — это все те же Прототипы, только с определенной пропорцией «ДНК» Титанов и Демиургов. И ты, кстати, тоже одна из «личинок». Но с изъяном, который зовется «вирусом Лодура», и потому тебя, как и многих иных никогда не обрабатывали дальше. Не хватало, чтобы наш мир снова попытались дестабилизировать. Стоит правильной, так сказать, «личинке» заполучить «ключ», и произойдет цепная реакция, остановить которую, возможно, не сможет ни один Доминат. И Ересь Лодура воцарится на том, что останется от Лабиринта. Хватит с нас того эксперимента с «Третьим Рейхом». Хорошо во время приостановили действие карт-бланша, а то…

Инпу многозначительно не закончил свое предложение.

— Найти Михаила сможет только Андрей. Он ближе всех был к Архистратигу по показателям. Но надо быть осторожным: он слишком нестабилен… И его уже давно одолевает Ересь. Это сильная «программа». С ней надо бороться, как с «вирусом» — искоренять до основания. Недаром одно время рассматривался вариант ликвидации Андрея. Мы опасались, что он «заразит» Михаила… Правда, их мать, Виктория, пыталась как-то по-своему решить эту проблему: она просто изолировала одного брата от другого.

— Но ведь это помогло!

— Да, она спасла обоих, — согласился Инпу. — Но, факт остается фактом. С Андреем надо быть крайне осторожным. И еще, мне не совсем нравится та «программа», которую вы в него пихаете: Велор совсем не то, что ему надо.

— Но он сам ее выбрал.

— Что значит сам?.. Стоп!.. Точно сам? Это очень плохо. Возможно, Ересь еще глубже, чем мы предполагаем.

Тут он замолчал. Его эманации стали светло-золотыми.

Лорхен еще чего-то ждала, но Ординатор словно превратился в статую: он ни на что не реагировал, и не отвечал..

Скорее всего, аудиенция была окончена, Лорхен проводили к выходу, где ее ждал Игорь.

— Куда теперь? — спросил тот.

Лорхен даже показалось, что с какой-то усталостью и безразличием в голосе.

— Меня долго не было? — тихо спросила она.

— Очень, — согласно кивнул Игорь…

 

67.

Они сидели втроем в маленьком кафе, стилизованном под арабский стиль.

Кутх подманил пальцем официанта и сделал заказ.

— Итак? — спросил он чуть погодя.

Интуитивно Кутх чувствовал, что Лорхен сильно напряжена. Императив цели слишком уж на нее подействовал. Раньше она была крайне рассудительной и спокойной.

«Может это испытание? — спрашивал он ее еще тогда, когда она только получила полный карт-бланш. — Что если Ординаторы проверяют твою «профпригодность»? Не пройдешь этого теста и лишишься всего».

«Может», — глухо ответила она тогда. И натворила кучу дел.

— Итак, по какому поводу у нас сегодня совет? — спросил он снова.

— Скоро узнаешь, — грубовато отмахнулась Лорхен.

Очевидно, она кого-то еще ждала.

Игорь был по-прежнему безучастен. Кутх окинул его взглядом, пытаясь определить, насколько еще ему хватит жизненной энергии. Лорхен «гоняла» его по-полной.

Кутх вообще был против превращения Игоря в «разумный компьютер». Кодекс запрещал подобные манипуляции, ссылаясь на пункт «о свободе воли». Лорхен же снова вняла своей природе ловца «пси-полей», или валькирии, и потому, наверное, посчитала данную манипуляцию вполне адекватной поставленной цели.

«Надеется на «индульгенцию», — подумал тогда Кутх.

В зал вошел старичок. То, как он легко миновал фейс-контроль на входе уже говорило о том, что он из чьей-то «епархии».

— Баюн, или Старичок-Боровичок, — представила его Лорхен. — Из Дома Живых Мертвых. Или Антошка Чехонте, если угодно. Или…

— Ладно, не стоит всех титулов перечислять, — сердито отмахнулся Баюн.

Кутх крякнул от удивления. Такой компании он не ожидал.

— Это Кутх, — представила его Баюну Лорхен.

— Я знаю, кто он, — кивнул старичок, присаживаясь рядом. — Он был моим провожатым.

Кутх криво усмехнулся. Он тоже вспомнил Баюна. Правда, тогда он был просто Антоном Павловичем.

— Удивительная у нас подобралась компания, — заметил Баюн, начиная перечислять: — мастер-инженер высокого класса (он показал на Лорхен), лоцман-проводник — вы Кутх, я — навигатор, специалист по управлению пространством, и…

— Вычислитель, — рассмеялся Игорь. — Человек-компьютер, вы хотели сказать.

— Почти, — снисходительно улыбнулся в ответ Баюн, и потом добавил: — Оператор.

— Что же в нашей компании вам кажется странным? — спросила Лорхен.

— Стороннему наблюдателю это показалось бы подозрительным. Будто мы сговариваемся. Или мы действительно собрались вступить в сговор?

— Да, Баюн, вам палец в рот не клади, — Лорхен, скорее, не хвалила, а уязвлено огрызнулась. — Возможно, и сговориться. Вы против?

— Против? Против чего? Сути дела мне еще не изложили.

— Каждый из нас принадлежит своему Дому, — начала Лорхен. — И по идее мы все защищаем интересы этих Домов. Но сейчас сложилось такая ситуация, что, возможно, скоро нечего будет защищать.

Кутх и Баюн переглянулись.

— Да, мои слова сейчас звучат напыщенно, — продолжала Лорхен. — И, быть может, режут слух. Но факт остается фактом.

— Хотелось более подробно, — проговорил Баюн.

— Речь идет о Михаиле. Опустим предысторию…

— Я слышал, его пророчили в Архитекторы? — перебил Баюн.

— Готовили, это правда, но только в Архистратиги. Однако Михаил исчез из отражений Лабиринта. Причем из всех.

Лорхен подала знак Игорю.

— Анализируя собранную информацию, — начал тот, чуть откашлявшись, — я пришел к выводу, что Михаил воспользовался артефактом.

— Чуть поподробнее, — подключился к разговору Кутх. До этого момента, он лишь безразлично слушал, итак зная все выше сказанное.

— Не смотря на опыт, — продолжила Лорхен, — вы все мало, что знаете о Лабиринте и его появлении.

— Отчего же! — возмутился Кутх. — Всем известно, что первоначально существовал лишь Гиннунгагап — Вселенская Пустота.

— Ага, Мировая бездна, — согласился с ним Баюн. — Из неё появились первые два «отображения» — Свет и Тьма, Мир Огня и Мир Мрака…

— Хорошо-хорошо, — остановила их Лорхен. — Это замечательно, что вы знаете… «мифы».

Она скрыла ироничную улыбку в уголках губ. Ей, как более древнему существу, было известно гораздо больше.

— Я, конечно, могла бы вам на примере, скажем, теории Фейнмана попытаться объяснить суть Лабиринта. Взяла бы за основу модель одноэлектронной Вселенной, но это было бы очень и очень ограниченно и примитивно. Пусть будет так, как вы сказали, — продолжала она. — Речь немного о другом. После войны остался один артефакт. Его еще называют «ключом». Многие о нем слышали, но никто и никогда его не находил.

— Даже Доминаты? — спросил Баюн.

Лорхен не ответила, а лишь пристально посмотрела на него.

— Мы предполагаем, — снова подключился Игорь, — что Михаил не совсем… как бы это сказать… Не совсем тот, за кого мы его принимали.

— То есть? — Кутх наклонился.

Лорхен устало потерла глаза. Находиться в постоянно напряжении, и скрывать данную область от взгляда Архитекторов было очень тяжело.

— Есть вещи, — негромко начала она, — которые вам сейчас еще рановато знать. Прошу не обижаться. Я лишь сейчас намекну: когда проходит терминальное состояние, фигура не пропадает из Лабиринта.

В нависшей тишине, Баюн и Кутх долго вглядывались в лицо Лорхен.

— Ты говоришь о Доме Живых Мертвых, или…

— Я говорю о том, что фигура отправляется в «резерв».

— А потом?

— Всех правил Игры я не знаю.

— Если ты хочешь сказать, что этим «резервом» пользуются позднее, — начал Кутх, — то скажу тебе, что ни разу не встретил ни двух, ни трех и ни тысячу абсолютно идентичных фигур.

Лорхен ничего не возразила.

Пару минут она собиралась мыслями.

— Думаю, всем присутствующим понятен смысл слова «архетип»? — спросила она. — Так называют первообразы, узловые точки, согласно которым устанавливается ранг фигур.

— То есть? — не понял Баюн.

— То есть: либо ты ладья, либо ты — ферзь.

— Это как у Карла Юнга, — вступил в разговор Игорь. — Если вы знакомы с его работами, то слышали об архетипах Анимуса, Анимы, Ребенка, Тени и прочего в таком же ключе. Мы полагаем, что Михаил — архетип Кощея.

— Кого?

Игорь смутился, но Лорхен его поддержала:

— Лабиринт в некотором роде не совсем «правильная» структура. Однажды начав упорядочение, мир приобрел теперешнюю форму. Кощей — это персонифицированный образ изначального хаоса. И чтобы вернуть изначальную ипостась, Гиннунгагап как бы вызывает из глубин Лабиринта свой образ, который и есть Кощей. И из него начинает разупорядовачивать космос. Так отображается борьба с персонифицированным Иваном-Царевичем, то есть Порядком.

— Ну и сложности! — заметил Кутх, а сам про себя добавил: «Она б еще сюда курочку Рябу приплела и миф о мировом яйце». — Ты хочешь сказать, что Михаил это снизошедший, так сказать, в наш мир, «образ» Вселенской Пустоты, Хаоса?

— Хочу, — кивнула Лорхен.

— Бред! — согласился с Кутхом Баюн.

Глаза Лорхен вспыхнули.

— Не надо резких слов, — проговорил Кутх, обращаясь к Баюну. — Перед нами не простая «дама», а уже «козырная», — намекнул он на карт-бланш.

— Наш мир — Лабиринт, был зачат на «убийстве», — резко проговорила Лорхен. — Так что по закону воздаяния он обречен на «Судный День». И Михаил, как «орудие возмездия»…

— Ну, вариантов «Судного Дня» существует много, — махнул рукой Баюн, не веря ни в один из них.

— Да, много, — согласилась Лорхен. — Только все они были прогнозируемыми, а потому управляемыми. Миллионы раз в Лабиринте вспыхивали войны: то из-за амбиций Ординаторов, то из-за раздела влияния за территории, — но все они кончались установлением Порядка. А сейчас мы имеем дело с огромной брешью в ходе Игры…

— Ладно, — кивнул головой Кутх, вроде как соглашаясь со словами Лорхен. — Возможно, Игорь прав. Он проанализировал вводные параметры, сделал расчеты. Все это понятно. Но что ты хочешь от нас с Баюном?

Лорхен снова посмотрела на Игоря.

— Есть еще один вариант, — проговорил тот. — Действие рождает противодействие.

— То есть?

— Мы имеем в виду Велора. Брата Михаила.

Кутх и Баюн снова переглянулись.

— Почему его?

— Одна из ошибок, — подключился Игорь, — которую совершили мы…я имел в виду Ординаторов… это неверный анализ потенциала Михаила. Градиент возрастания его настолько высок, что просто уму непостижимо. Отчего это сразу не заметили — мне сказать трудно. Возможно, что скорость возрастания в начальные периоды была небольшой. Тоже касается и Велора. Я подсчитал, что оба объекта — и Андрей и Михаил — имеют одинаковые исходные точки, а также одинаковый базис. И что интересно: направленности их пути очень близки к Идеалу. Но что примечательно: имеют разнополярные векторы этой направленности. То есть, по идее, сумма их взаимодействия равна нулю.

— Можно подумать, — язвительно заметил Баюн, — что слушаешь лекцию по высшей математике.

— Я консультировалась с Альфой, — подала голос Лорхен. — Он проверил расчеты Игоря и согласился. Необходимо «вытолкнуть» Андрея его из роли будущего мастер-инженера Велора и «разогнать» до…

Она не закончила.

— До Архитектора? — спросил Баюн.

— Почти. — Лорхен вдруг поморщилась, слово от боли. — До архетипа Ивана-царевича.

Некоторое время все молчали, обдумывая ситуацию.

— Как я понимаю, — сказал Баюн, — начинать предлагается мне.

— Верно, — кивнула Лорхен. — Надо вывести Андрея из Велора. Для начала, помогите вернуть его назад, но так, чтобы без привязки к старому образу «обычного человека». То есть, я имею в виду, что возврата к старой работе, жене, друзьям и прочему сейчас категорически неприемлемы. Следует «возбудить» его структуру к иной программе.

— А потом что?

— Потом подключится Кутх. Его задачей будет контроль и управление этой «программы», до тех пор, пока это будет возможно осуществлять.

— Мне надо подумать, — проговорил Баюн.

— У нас нет времени на раздумья. Игорь покажи расчеты.

Тот расстелил на столе свои выкладки, выраженные сухим языком математических расчетов.

— В вашей «бухгалтерии» я не очень смыслю. Но хотел бы совершенно точно знать: вы уверены в своих расчетах? — повернулся Баюн к Игорю. — Мне нужен честный ответ.

— Если в процентном соотношении…

— Причем тут проценты? Я говорю о вашей уверенности лично. Да или нет!

Игорь выдержал взгляд Баюна и спокойно ответил:

— Да.

Тот вздохнул и согласно кивнул. Он, молча, встал и вышел на улицу. Следом вышел и Кутх. И только после этого Лорхен расслабилась и вздохнула. Наконец она могла снять защитный экран с места переговоров.

Для наблюдателей Доминатов здесь ничего предосудительного не произошло. Все было скрыто за барьером непроницаемости.

— Мы ведь не советовались с Альфой, — тихо проговорил Игорь.

— Знаю. Но я имею четкие указания: нужно остановить Михаила. Цель оправдывает средства, слышал о таком выражении?

— Императив цели?

— Да, — уверенно кивнула она, а сама подумала: «А, может, все-таки это испытание, как говорил Кутх?»

 

68.

В супермаркете было очень многолюдно. Понятное дело: в выходной день многие спешили скупиться. Особенно много было желающих у отдела со спиртными напитками.

Маша, не спеша, прошлась среди рядов с овощами, внимательно разглядывая цены и сравнивая их с рыночными. Потом свернула к стеллажам с посудой. Тут она задержалась надолго, разглядывая новехонькие стеклянные разноцветные тарелки.

— Т-с-с! — кто-то зашипел из-за угла.

Маша оглянулась, но решив, что ей показалось, продолжила любоваться посудой. Когда она еще позволит себе что-то подобное купить. А так хоть помечтает, — усмехнулась она сама себе.

«Когда мы с Андреем…» — подумалось ей, но она тут же осеклась.

«С Андреем» — эта фраза так резанула по душе, что снова навернулись слезы.

Ушел, пропал без вести. Только однажды, когда сказали, что он в психиатрической больнице. А потом снова пропал.

Маша отогнала эти мысли и снова вернулась к посуде.

— Т-с-с! Эй!

Маша снова огляделась: никого.

Она сняла с полки стеклянную гусятницу и стала пристально ее оглядывать.

«Чего это одни толстеют, а другие едят, сколько хотят, и остаются такими, какими были? — грустно подумалось ей. Она внутренне оглядела себя со стороны. — Метаболизм? Чего у меня все не так как у людей?»

— Эй! Эй!

Отодвинув в сторону тележку, она решительно шагнула за угол.

У стеллажа с полотенцами стоял невысокий старичок. Вид у него был явно не респектабельный.

— Вы ко мне обращались? — подошла Маша поближе.

— Да, — заискивающе улыбнулся тот.

— Я вас слушаю, — сухо продолжила Маша.

Старичок вытянул из кармана грязного холщового плаща бумагу. Потом достал кисет с табаком (причем Маша успела отметить, что тот выглядел явно лучше всего, что окружала этого странного человека). Насыпал табака и стал мастерить самокрутку. Сделал он это довольно ловко. Чувствовался навык.

Чиркнув спичкой, он затянулся и пустил пару колечек.

Запах табачного дыма на удивление был очень приятным. Видно в кисете лежала не какая-то дешевая махорка.

Секундой позже, Маша сообразила, что они находятся в супермаркете, и по правилам здесь курить нельзя.

— Меня зовут Антоном Павловичем, — представился старичок. — Но вы зовите меня Баюн.

— Что? Как?

Старик снова затянулся. Маша успела его разглядеть: широкая борода лопатой, пожелтевшее морщинистое лицо, вязанная черная шапка с распускающимся от времени балабоном, затертый плащ с заплатками на локтях, на ногах серые просившее есть ботинки. И глаза — хитрые с искринкой.

— Не надо так кричать, — тихо ответил старик. — Нас могут услышать. Я к вам с серьезным делом.

Маша посмотрела на себя со стороны снова: какого черта прилично одетая женщина якшается с бомжом?

— Каким делом? — все же спросила она.

— По поводу Андрея, — еще тише сказал Баюн.

У Маши снова все похолодело.

— Да-да, я слушаю, — быстро проговорила она.

Но Баюн не спешил. Он сделал еще пару затяжек. Удивительно, что никто в этом углу не было, а то уже успели бы пожаловаться охране.

— Я извиняюсь, конечно, — проговорил старик как-то заискивающе, — но не затруднит ли вас купить соли?

— Что-что? — не поняла Маша.

— Понимаете, соль кончилась…

— А, да, конечно…

— Можно йодированную?

Маша схватила тележку и нервно засуетилась.

— Вот, — старик откуда-то достал пачку соли и протянул ей.

Он затушил самокрутку и положил окурок в карман.

 

69.

Они сидели в маленьком кафе. Баюн жадно поглощал тортик и запивал его чаем. Маша, не спеша, внимательно рассмотрела его: это был человек лет шестидесяти, с темным обветренным лицом, множеством морщин. Руки его были грубы и сильно грязны. Самым большим контрастом, все же был кисет с табаком. Судя по всему, Баюн его очень бережно хранил.

— Итак, — подала голос Маша.

— Как я уже упоминал, — Баюн будто бы ждал именно этих слов, чтобы начать, — я к вам по поводу Андрея.

— Вы знаете, где он? — с надеждой спросила Маша.

— Полагаю, что знаю. Он в краю Вечной Охоты.

Сказал, словно пошутил. Маша напряглась. Ей стало неприятно, что ожидания её не оправдались. Не хотелось быть разменной монеткой в руках людей, играющих на чувствах.

Баюн доел тортик и снова взялся за свой кисет. Из внутреннего кармана он достал тонкую папиросную бумагу и принялся мастерить самокрутку.

— Он сам хотел туда попасть, — продолжил Баюн. — Понимаю, что вам мои слова кажутся полной дичью. Но поверьте, что это так.

— Зачем? — слова с трудом выползали из гортани.

— Что «зачем»?

— Зачем вы так? — глаза сами увлажнились.

Баюн, наконец, закончил с самокруткой и пристально посмотрел на Машу. Он посмотрел так, что по спине у той пробежал холодок. В черных зрачках у Баюна плясали какие-то дьявольские огоньки.

— В моих словах нет ничего такого, над чем стоило бы рыдать, — сказал, словно отрезал. При чем почему-то, как Маше показалось, зло сказал. — Возьмите себе что-нибудь, — вдруг предложил он, указывая на стойку бара. — Советую. Разговор может быть неприятным.

Тут же подошел официант.

— Водки нам, — проговорил Баюн. — И что-то на закуску.

Официант, молодой паренек, четко мотнул головой, и бросился прочь.

Маше вдруг стало смешно: неужели никто не видит, что Баюн бомж и халявщик.

— Не видит, — ответил вдруг тот. — Да, я веду бродячий образ жизни. Но это ровным счетом ничего не значит.

— Не понимаю, о чем вы, — Маша покраснела.

— Ладно, оставьте это. Давайте вернемся к нашим, так сказать, баранам.

Появился официант с запотевшим графинчиком и салатом. Он ловко все расставил и забрал использованную посуду.

Баюн налил по рюмке и первым выпил. Не чокаясь.

— Хотите Андрею помочь? — спросил он.

Маша мотнула головой.

— Пейте! — приказал Баюн.

Она с трудом проглотила содержимое рюмки.

Баюн затянулся и пустил вверх клубы дыма.

— Вы должны его отпустить, — он говорил какими-то загадками. — Не надо его держать. И когда он к вам вернется, вы должны его отпустить.

Маша в удивлении даже привстала.

— Что?!

— Сядьте!

Снова взявшись за графин, Баюн налил еще по рюмке.

— Я понимаю ваше негодование, — констатировал он.

— Да, — Маша почувствовала, что водка начинает действовать. — И почему же тогда…

Баюн жестом остановил ее словоизлияния. Он снова выпил, не чокавшись, и показал сделать тоже самое Маше.

— Равнодушие — это паралич души, преждевременная смерть…

— И причем тут оно? — не понимала Маша.

— Притом, что Андрей никогда вас не любил, и никогда не смог бы полюбить. Для него, вы всего лишь часть плана жизни. Вернее, часть той программы, которую ему заложили еще с детских лет, когда его мать… Ну, в общем, суть такова, что вы лишь «якорь», который может затормозить процесс…

— Да что вы вообще мелете такое!

— Дорогая вы моя Маша! Вспомните лучше, как складывалась ваша с Андреем жизнь от самого первого знакомства, до его ухода. Не видите ли вы во всем этом кучу невероятных случаев. И в основном удачных. То вдруг вы ногу подвернули. То он отчего-то задержался в приемной, хотя уже пять минут как должен был быть на операции. Да и все остальное.

— Ну были какие-то… какие-то…

— Всё было «подстроено» от начала до самого конца. Так нужно было нам. А вам, Маша, отводилась роль того самого «снотворного», которое сдерживало Андрея от ненужных нам действий… Только вот вмешательство брата вдруг включило в нем…

Баюн не закончил и снова налил водки. В наступившей паузе каждый думал о своем. Маша совсем растерялась, и, выпив рюмку, вдруг отчего-то спросила:

— А почему вас зовут Баюн? Когда вы перестали быть Антоном Павловичем? Вам тоже «программу» включили?

— Да, — кивнул тот. — Я сам согласие на это дал, — и налил еще по одной.

Водка видно стояла до этого в морозильнике, потому как была тягучей, будто желе.

В этот раз он молча чокнулся и выпил. Глаза его на секунду заволокло какой-то поволокой.

— Мысли… мысли… — тихо повторил он. — Наши мысли тянутся куда-то к цели по одной линии, среди потемок, и, ничего не осветив, не прояснив ночи, исчезают где-то… где-то там… Все мы в разладе сами с собой… Я много лет создаю подобные «программы». И мне это нравится. И нравилось раньше… тогда, когда я сам был подопытным кроликом…

— А я знаю, кто вы! — вдруг заявила Маша.

— Не сомневаюсь. Однако прошлое лучше оставить таким, какое оно есть. Пусть в памяти людей я останусь тем, кем был.

— А сейчас? Неужели роль Баюна вас больше устраивает, Антон Павлович?

— Каждому своё. Закон воздаяния, — улыбнулся тот. — Надо быть всегда осторожным со своими желаниями…

— Где ж вы живете? У Лукоморья?

Баюн рассмеялся. Смех его был чистым, даже озорным. Маша даже позавидовала. Она уже давно так не могла смеяться.

— Нет. Там, может, жил прежний Баюн. Ну да ладно. Оставим мою персону в покое. Поговорим о вас, Мария.

— Хорошо, — кивнула та головой.

— Вы в шахматы играете?

— Нет.

— Ну а хотя бы принцип игры знаете?

— В общих чертах.

— Ладненько. Не это главное. — Баюн снова разлил водку. — Там есть такое понятие, как «поле превращения». Когда пешка достигает самой последней клетки, она должна быть заменена на какую-то из фигур. Обычно её «превращают» в самую сильную фигуру — в ферзя. Вижу в ваших глазах непонимание. Сейчас постараюсь прояснить.

Баюн встал и прошелся взад-вперед.

— Все фигуры, в том числе и пешки, выполняют на шахматном поле свои задачи. Смысл всех их действий сводится к одному: победить противника другого цвета, либо поставив ему мат, либо заставив его сдаться. В некотором роде, все эти фигуры являются носителями воли игрока. И чем выше ранг фигуры, тем ближе она к игроку. Если еще более упростить, то все они «воплощения» этого игрока.

— Аватары?

— Ну… да… Пусть будут аватары. И «поле превращения» — это в некотором роде «просветление».

— Хорошо. Здесь вроде бы понятно. Но зачем мне это все?

— Зачем?

Баюн сел и сделал еще один глоток.

— Андрей стал одним, так сказать, из «ферзей».

— И что?

— Боюсь, что вы с ним имеете разные «цвета».

Маша некоторое время, молча, смотрела на Баюна.

— Почему… почему вы так решили? — голос ее сел.

— Так сложилась эта Игра.

— И что это все значит?

— К сожалению, это все должно закончиться печально. Так, по крайней мере, говорят прогнозы.

— На что вы намекаете?

— По законам жанра: ружье, висящее на стене, в последнем акте должно выстрелить… Я не говорю о том, что опасность грозит от самого Андрея, хотя подобное не исключаю, однако…

— Да вы в своем уме! Андрей не такой! Вы его совершенно не знаете!

— Ни одна из фигур не живет своей жизнью. К сожалению. Так или иначе, Андрей станет тем, кем пожелает Игрок. Думаешь, в моё время было иначе? Или мне не хотелось жить по-иному?

— И кто он, этот ваш злобный бессердечный игрок? Бог? Какой-то абсолютно аморальный тип! — Маша почувствовала, что в голове у неё начинают плыть мысли от водки.

Баюн не ответил. Он как-то печально посмотрел на Машу и вздохнул. А она не хотела верить в происходящее.

Выждав какую-то паузу, Баюн грустно проговорил:

— Помнишь, как там у старика Чехова: «Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье, и разбиваются их жизни…»

— Понимаешь, — продолжал он, — окружающим людям жизнь кажется пресной. Никто не говорит умных слов, все больше какие-то глупости и пустые речи. И все больше едят да пьют. Волочатся туда-сюда. Нет драматизма… Для Игрока все выглядит по-другому. «Быт» у него как бы общая канва. На фоне которой творятся вселенские «чудеса», которых мы же совершенно не видим. И пока люди живут своими проблемами, он ведет свои «фигуры» либо к победе, либо к поражению…

Баюн вздохнул:

— Вот это настоящий Драматург! — не понятно о ком сказал он.

В воздухе повисла какая-то недосказанность.

Баюн вдруг замахал головой, словно развеивал дым.

— Пейте! — снова приказал он, вставая. — Кстати, у вас соль дома кончилась.

С этими словами он бросил Маше тот пакетик с йодированной солью, какую просил приобрести в супермаркете…

 

70.

Маша закончила убирать в доме. Она устало присела на стул и подперла голову руками. В такие минуты в перерывах между делами, она снова окуналась в апатичное состояние. Из глаз медленно текли горькие слезы, попадая часто на губы и оставляя там вкус одиночества и безысходности.

День стоял погожий. Весна буйно раскинулась по городу, заставляя расцветать кусты и деревья.

Маша подошла к подоконнику и оперлась на него. В памяти пролетали отрывки детства и душу снова начинали ласкать беззаботность и радость юных лет.

Если мерить годами — то, как же это было давно! Неужели так и жизнь проходит?

Маша в который раз ощутила, как та вытекает из нее, словно песок в часах. Не так уж и много остается его в верхней части.

От этих мыслей ее оторвал чей-то настойчивый взгляд.

Маша повернулась на причину этого взгляда: на той стороне тротуара стоял Андрей. Он смотрел немигающим взглядом.

Поначалу Маша подумал, что это видение. Но и спустя минуту Андрей продолжал стоять на тротуаре.

Первым желанием было броситься к нему. Но, присмотревшись, Маша ощутила легкий холодок страха, пробежавшего между лопаток.

Лицо его не выражало никаких эмоций, никаких мыслей.

Сразу вспомнились все события этого полугодия: как Андрей вышел однажды на работу и пропал без вести; как его нашли где-то в городе и увезли в психушку; как он исчез оттуда и снова он пропал без вести. Сколько слухов и досужих сплетен приходилось слушать. А теперь, глядя на Андрея, Маша вдруг подумала, что не все они были такими досужими.

Маша осторожно попятилась назад. Спрятавшись от взгляда Андрея в соседней комнате, она судорожно пыталась сообразить, что ей делать.

— Здравствуй! — звук голоса показался резким, как удар хлыста.

Маша испугано ойкнула и отскочила в угол.

— З-здравствуй, — заикаясь, проговорила она.

Андрей огляделся и присел на диван. Он принюхался и вдруг улыбнулся.

— Пирожки с творогом и изюмом, — определил он.

— Ага.

Улыбка у Андрея была еще страшнее, чем безэмоциональная маска на лице.

Ситуация выглядела как-то абсолютно нереально. Маша, огляделась по сторонам, пытаясь понять: быть может, она спит?

— Хочешь есть? — тихо спросила она.

— Хочу, — снова улыбнулся Андрей.

Они прошли на кухню.

Привычные действия вернули Машу к действительности. Она наконец-то собралась, и решительно спросила:

— Где ты пропадал?

— Ты меня сперва напои, накорми, а потом о деле пытай, — Андрей присел на свое место в углу и откинулся на спинку диванчика.

— Я тебе Баба Яга, что ли? — обиделась Маша.

Андрей громко расхохотался.

— Как знать!

Что его так веселило? Маша поставила на стол миску с пирогами и полезла в холодильник за сметаной.

Где-то подспудно в глубине сознания она отметила, что давно не пекла пирогов. А сегодня, вдруг так захотелось. (Кстати, Баюн был прав — в доме абсолютно не было соли.)

«Будто почувствовала, что кто-то придет в гсоти», — поймала себя на подобном выводе Маша.

Андрей ел жадно, будто триста лет голодал.

Маша меж тем его разглядывала: чистая одежда (правда не его, какая-то «не наша» — именно это сравнение пришло в голову), выбрит, ухожен, словно из салона красоты. Будто не пропадал нигде, а только из ванной вышел.

Андрей это заметил и даже на секунду перестал есть.

— Что? — с улыбкой спросил он.

— Да ничего, — пожала плечами жена. — Просто давно тебя не видела… А ты вот так заявился. Ни здрасьте тебе, ни до свидания. Даже не говоришь, где пропадал.

— Дай поесть… Приобщиться, так сказать, к миру «живых».

Маша опешила. Сразу вспомнились слова Баюна про край Вечной Охоты.

Да, Андрей сильно изменился.

«А, может, он и не Андрей вовсе!» — ее вдруг передернуло от мысли. Незаметно перекрестив фигуру мужу, она прочитала про себя пару предложений из «Отче наш».

Андрей чем больше ел, тем «человечнее» ставал. Маша не могла никак рационально объяснить метаморфозы, но инстинктивно чувствовала, что Андрей «возвращается».

— Налей-ка чая, — откинулся муж назад, отодвигая миску с почти полностью съеденными пирогами.

Маша встала и принялась за приготовление напитка. Едва обернувшись, она увидела Андрея куняющим за столом.

Сердце сжалось от такой картины.

«Господи! Дай нам счастья! — Маша отвернулась от Андрея, чтоб он не видел одолевающих ее эмоций. — Что тебе стоит? Верни его мне…»

И потом несколько минут она, молча, что-то еще бормотала, сильно зажмурив глаза и подавляя слёзы.

— Устал? — спросила она, присаживаясь напротив Андрея.

— Что? — муж встрепенулся. — Извини, не услышал.

Манера говорить стала прежней, — отметила Маша.

— Я пойду, подремлю, — пробормотал Андрей и поплелся в спальню.

Уже через минуту, он крепко спал на кровати, а Маша присела рядом и осторожно погладила его волосы. Они были жесткие, словно шерсть…

 

71.

Давно… Наверное, уже давно…

Так почему-то подумалось Маше.

Уже давно она закончила филологический факультет. Преподаватели в один голос твердили, что у нее талант к этой науке. Да и языки давались легко.

Английский, немецкий, финский… При желании, можно было продвинуться еще дальше. Работать в каком-то посольстве.

Но та роковая встреча с Андреем и жизнь переменилась. Пыльные полки с книгами сменились на вполне рядовые будни. Быт одолел страсть к науке.

Одно осталось неизменным — тяга к чтению… Но мир вдруг изменился… Да, мир действительно изменился.

Просто сейчас Маша не находила ни слов ни образов, чтобы описать эти изменения.

Прошло несколько дней в каком-то относительном спокойствии. Правда в воздухе висела какая-то недосказанность, неопределенность.

Однажды рано утром Маша вышла на кухню, где уже сидел Андрей. Он не спеша пил кофе, и читал газету.

— Доброе утро! — проговорил он улыбаясь.

— Доброе утро, — Маша потерла сонные глаза. — Ты чего так рано встал?

Андрей не ответил, а лишь отчего-то тихо рассмеялся. Он выглянул в окно, будто кого-то ждал.

— Будешь завтракать? — спросил он.

— Буду. А ты что-то приготовил? — Маша удивилась.

— Да, — неопределенно ответил муж. — Чего хочешь?

— Не знаю… Может пирожное или торт какой.

— Садись, — Андрей пригласил Машу. Через мгновенье он поставил на стол большую чашку ароматного чая и корзинку с пирожными и кексами.

— Откуда…

— От верблюда, — оборвал Андрей жену, все так же мягко улыбаясь.

— Ты точно стал другим.

— Когда-то ты мне это уже говорила. Тогда я не поверил.

— А что произошло сейчас?

— Думаю, что раньше я был маленьким ребенком, которому ничего не понятно. Который жил по своим собственным представлениям. И вот кокон раскрылся и теперь я познаю мир в другом, так сказать, свете.

Теперь пришел черед Маши улыбаться. Слова мужа показались ей настолько наигранными, словно из дешевого телесериала.

Кажется, и Андрей это понял. Он пожал плечами, мол, что поделаешь, но факт остается фактом, какими словами и интонациями его не выражай. Он наклонился и по-отечески поцеловал жену в лоб.

— Видишь ли, — улыбаясь, говорил он, — лягушка, к примеру, видит только движущиеся предметы. Если я буду сидеть рядом с ней неподвижно, то, следовательно, для неё я, как объект живой природы — просто не существую. Но я ведь есть! Или возьмем насекомых: они могут различать такие спектры света, которые нам даже не снились. Пчелы видят ультрафиолет. А мы о нем знаем только понаслышке и благодаря научным знаниям. Но, так сказать, в глаза не видели, на что он похож.

— И что? К чему ты все это?

— К тому, что не все познается нашими чувствами…Помнишь, к нам приезжал Миша? — спросил он.

— Конечно, помню.

— Я тогда подумал, что он умом тронулся… Даже хотел его «спасать», — Андрей рассмеялся. — Если сейчас расскажу тебе, то ты посчитаешь меня таким же свихнувшимся.

— Почему? Может, и не посчитаю.

Андрей вздохнул. Маша пристально посмотрела ему в глаза и через секунду отвела свой взгляд.

Это был не Андрей. Вернее, и телом, и повадками, и даже голосом он очень походил на Андрея, но внутри, в душе, так сказать, это был совершенно иной человек. Другой, как когда-то она заметила.

— Что мы вообще знаем? — негромко сказал Андрей. — Что вообще означает «знать»? Я не поэт, не оратор. Красиво говорить не умею. Пусть мои слова покажутся напыщенными и не искренними… Пусть. Но все же, я скажу так: порой, мне кажется, будто я живу в каком глиняном сосуде. И знания, будто вода, капля за каплей наполняют его. И я поднимаюсь все выше и выше, к самой горловине. И уже достигнув ее, ловлю себя на самодовольной мысли: «Я достиг «небес». Пределов знаний». И вот, поднявшись до апогея, я стремительно лечу вниз, и снова нахожусь на дне сосуда. Но уже гораздо большего. В котором стоит первый сосуд. И снова «вода» наполняет его, и я поднимаюсь к новой горловине. Но, в конечном итоге, я понимаю, что я лишь щепка, и ничего не знаю, сколько бы таких «горловин» не миновал. Улавливаешь смысл?

— Пока, да.

— Где я был, что я делал… Сейчас мне это вообще кажется сном. Вот это всё, — тут Андрей протянул Маше какие-то пожелтевшие бумаги и фотографии, — это все полная чушь. Все эти лабиринты, хороводы, пауки, ткачи и прочее… Это как ребенка просить рассказать процесс термоядерного синтеза. Я уверен, что он бы такого бреда наговорил бы, если вообще смог бы хоть что-то рассказать.

Маша медленно пересматривала бумаги. Это были распечатки каких-то статей, выдержки из книг. На полях часто попадались мелкие непонятные пометки, сделанные рукой Андрея.

— Мой брат, — продолжал тот, — так сильно стремился познать наш мир, что влез в работу, так сказать, его механизмов, и те самым вызвал некий сбой в этой самой работе.

— И как это случилось?

Андрей пожал плечами:

— Не знаю, — тут он вдруг рассмеялся. — Он пошел на Край Света. А теперь за ним идут из Края Мглы… Мастер-инженерам надо будет ой как повозиться!

— Зачем им за ним идти?

Андрей снова рассмеялся.

— И где он сейчас? — спросила Маша.

Андрей как-то по-детски пожал плечами.

— Ты говоришь очень путано.

— Сам понимаю, — вдруг оскалился Андрей. — Мне известно не так уж много. Да и то это все может быть результатом моих домыслов.

— Может, все же попробуешь рассказать, — Маша сама себе удивлялась. Она, словно, дала себе установку соглашаться и принимать на веру все сказанное мужем.

Андрей вздохнул, словно ему предстояло выполнить какую-то неприятную работу.

— Наш мир разделен между собой Доминатами. Лоцман говорил…

— Кто? — не расслышала Маша, так ей показалось.

— Лоцман Кутх… по-нашему — проводник. Он мне рассказал о Домах. Я побывал только на «востоке». Место называли и островом Буяном, и Лукоморьем. В общем — у каждого свое название…

— Край Вечной Охоты?

— Может и так.

— А как ты туда попал?

— Есть особый метод передвижения. К сожалению, я не физик — объяснить не смогу. Миша, думаю, нашел метод прохождения по-иному, чем все. Он мне тогда, в последнюю нашу встречу, говорил о «ключе». Пытался рассказать принцип работы. Но я тогда отмахнулся.

Андрей досадно мотнул головой.

— А что за мастер-инженеры? Кто такие навигаторы? — спросила Маша.

— Мастер-инженеры это такие ребята, которые придумывают, как управлять пространством Домината. Придумывают всякие вещи, типа скатерти-самобранки или ковра-самолета, — тут Андрей улыбнулся, так что трудно было понять смысл последних слов — то ли он шутит, то ли действительно мастер-инженеры могут создавать подобные вещи. — А навигаторы — это ребята, которые придумывают всякие пути-дорожки, при помощи которых продвигают влияние одного Домината в пространстве другого. Главенствуют у них — архитекторы. Эти осуществляют общий контроль и организацией пространства своего Домината. Эти пространства и называют Домами.

— А мы в чьем пространстве живем? — не унималась Маша.

— Своем собственном. Мы — неизменяемый объект. Есть такие. Для чего нужны — не скажу. Не буду врать. Вроде бы для увеличения скорости «влияния». А может, я и такое слышал: для представления значения абстрактных типов данных. Например: числа, вектора, скаляры и прочее. Бывает, что архитекторы могут совершить ошибки, которые трудно обнаружить. Их потом возможно полностью устранить, если использовать упорядоченные неизменяемые объекты… Кстати, все эти термины придумал не я. Чтобы тебе объяснить, я просто их обобщил. На самом деле Доминатов, как только не называют — и демиургами, и богами, и высшими существами. А архитекторов представляют иногда их аватарами. Или демонами. Или ангелами. Но мне лоцман Кутх предложил заменить все эти общие названия немного иными терминами… Ты мне веришь?

— Сейчас, когда ты спросил, стала сомневаться. Большинство твоих слов действительно бездоказательно и лишь обобщает известное.

— Я так, в принципе, и полагал. Пока, как говорится, сам не пощупаешь — не поверишь.

— Так проведи меня туда, — Маша махнула головой в сторону улицы за окном.

— Возможно, но в свое время я тебе это предложу.

Андрей резко встал и вышел из комнаты. Судя по всему, он был сильно чем-то недоволен.

 

72.

Ну и дела!

Маша тупо уставилась в телевизор. Картинки мелькали у неё перед глазами, а мысли ее были далеко.

«То покойный Чехов является! То Андрей со своими доминатами. Пропадал где-то полгода… Край вечной охоты».

Согласиться, что мир непостижим было трудно. Будь Маша ребенком, тогда быть может — убеждала она себя. Но с каждым годом и с теми знаниями полученных во всяких учебных заведениях… Уже привыкаешь к тому, что солнце светит постоянно и спать не ложиться. Что луна — не светило, а лишь мертвая планета, отражающая лучи солнца. Что дождь — это осадки, а не слезы тучек. Ко всему этому просто привыкаешь. И принимаешь. Так удобно, когда есть, так сказать, неопровержимые аксиомы.

И тут приходит человек, пусть даже это муж… приходит и говорит, что ты лягушка и видишь только «движущиеся предметы». Просто замечательно! Приехали, как говорится!

В комнату бесшумно вошел Андрей. Словно привидение, он проскользил мимо и скрылся в библиотеке.

Маша устало потерла глаза. Взгляд ее упал на бумаги, которыми муж недавно размахивал.

Она еще раз пролистала их, разглядывая фотографии каких-то мегалитов, северных каменных лабиринтов и прочую лабуду в таком же духе.

Рядом совсем неслышно присел Андрей. Маша его скорее почувствовала, чем услышала.

— Изучаешь? — негромко спросил он.

— Да так… А что?

Андрей молчал. Он как-то пристально изучал Машу. И тут последовало:

— Завтра меня не будет.

— Ты опять уходишь в свой край?

Андрей не ответил, а лишь спросил:

— Не хочешь отправиться со мной? Ты ведь вроде этого желала?

Маша вздрогнула.

— То есть? — переспросила она. — Не понимаю.

— Понимаешь, — кивнул Андрей. — Ты все понимаешь. Я ведь совсем уже другой. И был им. Только этот другой «дремал» во мне многие годы.

— И кто же ты?

— Для тебя я — Андрей. Это та моя грань, которая стоит ближе к человеческой природе.

— А для других?

— Был Велор.

— Кто? — не расслышала Маша.

Андрей встал.

— Помнится мне, — сказал он, отворачиваясь от Маши, — в школе по геометрии учили, что через точку можно провести множество прямых.

— И что?

— А то, что я и есть та точка, через которую проходят эти миллионы прямых.

Андрей обернулся. В тусклом свете настенного бра он сделался каким-то до жути неузнаваемым. Маша секундой позже поймала себя на том, что боится. Сердце бешено колотилось о ребра. А голове отдавалась нескончаемое «тук-тук-тук…»

— Так каково твое решение? — голос Андрея, казалось, заполнил все вокруг.

— Я… я… я не знаю. Хочу подумать, — растерялась Маша.

— У тебя нет времени. Решай сейчас, — приказал Андрей.

«Решать? Что он хочет? — Маша забилась в угол дивана. — Он точно не мой Андрей!»

В голову лезла и прочая чушь. Голоса разума слышно же не было.

Почему-то вдруг вспомнился Баюн и его фраза: «Наши мысли тянутся куда-то к цели по одной линии, среди потемок, и, ничего не осветив, не прояснив ночи…»

Нет! Я не хочу идти, — вдруг четко осознала Маша.

Андрей, казалось, услышал ее мысли. Он вдруг неожиданно тяжело вздохнул и вышел вон…

 

73.

Он был практически неприметен. Люди шли мимо, безразлично оглядывая его фигуру, полагая его антуражем к городскому пейзажу.

Баюн был, как обычно, одет в секондхендовское старье. На голове его красовалась неизменная черная вязаная шапочка.

Он ждал. Для вида развернул газетку.

Лабиринт… Огромный, практически бесконечный мир. Пространство, заполненное многочисленными переходами, залами, дворами, которые называли здесь нитями, Домами, землями, мирами… Сложнейшая структура, не совсем понятная даже Архитекторам. И никакая раса: ни люди, ни их вариететы, ни игнисомы, ни «ангелы», ни «демоны», ни «серафимы» и ни «боги» — никто никогда не доходил до его Центра. Никто.

А что там? Или кто?

Что если Михаил действительно нашел легендарный «ключ»? Что если он вышел из Лабиринта?..

Вышел, — Баюн чуть не рассмеялся. Подобная идея была столь неправдоподобной, что поверить в нее казалось просто противоестественным. — Куда вышел? Куда отсюда можно выйти?

В Центре должен был сидеть «Минотавр», или «Паук», или «Судья»… У каждого народа Лабиринта в Центре был свой демиург. А Домены, как гигантские зеркала, отражали этого самого демиурга и, соответственно, мир, порожденный его эманациями.

Лабиринт обрастал «образами-зеркалами», будто дно судна ракушками. И каждый мир все дальше и дальше от Центра…

А люди по-прежнему молчаливо пробегали мимо.

По своей старой привычке, Баюн внимательно смотрел на них: за внешним фасадом приложенной на лицо «маски», виднелись все бытовые неурядицы. Кто-то трусливо сам себе жаловался на недостаток денег, на вечно ворчащую жену (в чем-то, конечно, правую), на нудную работу (и обязательно недооцененную и малооплачиваемую). Среди них не было ни одного, кто смело бы кинулся в «бой»: пошел бы, к примеру, к своему боссу и, громко грохнув кулаком по столу, потребовал бы (именно потребовал бы) прибавки к зарплате. Не было и того, кто раз и навсегда бы положил конец сплетням за своей спиной, вызвав клеветника на «дуэль». Да мало ли там еще чего!

Все это были лишь люди. И жизнь их проходила в болоте рутины, где очень редко проглядывались какие-то поистине счастливые моменты. У каждого свои…

Баюн вдруг подумал, что ему отчего-то становится стыдно от того, что он всё видит и понимает. Да мало того: создает и косвенно участвует во всем. Как истинный драматург. И эти «пьесы» ему нравились.

Чисто как эксперимент, ему всегда было интересно, что человек выберет, если на карту поставить равноценные цели. К примеру: кого из детей спасти, если дается шанс только одному? Или что важнее: жизнь одного человека, или жизни миллионов? Будут ли они ради спасения собственной жизни… да что там — собственного благополучия! — идти на преступление, подлость… низость, в конце концов? И чем себя оправдают?

Справедливостью?

А что это? И бывает ли она вообще? Или справедливость лишь понятие для оправдания действий сильного?

Баюн набил трубку табаком и затянулся.

Что ж, свои работы, или «пьесы», как он называл про себя, давались раз от раза ему все легче. И сюжеты в них становились всё изощреннее и безумно интереснее. С каждым разом ему поручали всё более трудные «дела», требующие особых подходов. Как и тогда…

Баюн пустил в небо колечко дыма.

Не отдайся он «ловцам душ» в своё время, то валялась бы его «фигурка» в пыльном ящике последнего круга. А вот нет же: что-то… а, может и кто-то… в общем решение он принял и всунулся в Игру с головой. И во многих моментах её он видел и свой вклад…

Когда стал вопрос о том, что Андрея надо убрать из Игры, ему, Баюну, предложили разработать подробный план. Это была одна из лучших его «работ» в качестве навигатора. Тогда она показалась ему неприятной, даже «нечистой». Но выбора не было: он сам дал согласие на подобную работу.

И снова, как когда-то в той далекой жизни Антона Павловича, он написал «пьесу», в которой решил просто «разделить» братьев, не «убирая» никого из них. А право выбора, так сказать, возложил на мать…

Глаза её просто остекленели. Баюн точно помнил: такие пустые и совершенно бездонные. В них была явно выражено «смирение» с проклятой «судьбой», хотя где-то там, очень и очень глубоко, её душа просто разрывалась на мелкие части. Ей хотелось просто умереть, но «ангел смерти», думалось ей, просто не хочет быть милосердным. А этот злой старик в вязаной шапке, снова и снова требует сделать выбор. Требует оставить лишь одного, а второго её ребенка, её кровинушку, одну из неразделяющихся частей её души, вырвать с корнем. Вырвать навсегда.

— За то один будет жить! — говорил Баюн. И голос его был ровным и спокойным.

— Спасти надо обоих, — в десятый раз твердила она, но с каждым разом понимая, что уверенность её слов просто улетучивается.

«Пусть бы они сами сделали выбор, — мелькнуло в ее голове. — Но нет же: им нравится терзать меня!»

А меж тем это был фарс — усмехнулся сам себе Баюн. И снова надавил. И мать сдалась.

Утром она вывезла Андрея на автостанцию и оставила там. А сама бежала с младшим за кудыкины горы.

— И что дальше? — спросили тогда у новоявленного навигатора. — Какова суть «пьесы»?

— Каждому своё, — ответил тогда Баюн. — Андрей еще должен отыграть ещё одну партиечку в судьбе Михаила.

По плану, Андрей должен был поступить на медицинский, а чуть позднее устроить своего брата в одно «теплое местечко».

— Мы же говорили, что они вообще не должны встречаться, — настаивали кураторы.

— Мы «заглушим» Андрея благополучием. Быт — основа любой истории, — усмехнулся Баюн.

Но вот прошло время, а кураторы оказались в чем-то правы: Андрей все же «повлиял» на Михаила и сбил вектор его действий совершенно в другую сторону. Но что хорошо: теперь при помощи того же Андрея можно было всё вернуть на свои места.

Возможно, тут расчёты Лорхен действительно оказались верны.

Мимо прошла Маша, направляясь в супермаркет. Лицо ее ничего не выражало, закрытое «маской» деловой женщины.

Баюн встал и пошел следом. И ему вдруг за столько лет захотелось выпить. И именно водки…

 

74.

…Вечером Кутх нашел Баюна возле Луксорского храма.

— Привет, — глухо поздоровался он, подходя ближе.

Лицо его выражало огромную усталость. Да и вообще выглядел он очень постаревшим.

— Привет, — кивнул Баюн. — Есть дело?

Кутх попытался улыбнуться, но вышла такая гримаса, что можно было подумать, что у него что-то болит.

— В зависимости, как посмотреть, — проговорил он. — Ты давно «служишь»?

— По сравнению с тобой — мало.

— По-твоему, я истинный Кутх? — он покачал головой. — Я лишь образ Архитектора.

— Как и я, — поддакнул Баюн.

— Ага, — теперь Кутх улыбнулся уже по-настоящему. Он понял подоплеку сказанного.

— Мы с тобой, — вдруг печально проговорил он, — давно стали неотъемлемыми функциями в этом огромном уравнении. — Тут он обвел рукой окрестности. — Мы и рождены были этими функциям. Гармонично влились в стройный ряд… а он, Михаил, вдруг стал тем исключением… Почему всегда должен родиться некто, которому дана власть изменить ход истории?

Говорил Кутх очень путано, перескакивая с одного на другое.

Баюн перестал любоваться храмом и повернулся к Кутху.

— Ты говоришь о Принцепсе?

— О нем тоже, — кивнул Кутх.

Он немного помолчал, потом с какой-то злобой в голосе проговорил:

— Еще один «культурный герой»! Сколько их уже было! Они, как «desperado» Ласкера… А с другой стороны, — тут Кутх прищурившись, посмотрел в упор на Баюна, — может это мы «desperado»?

— Ты просто устал, — ответил Баюн.

Зажглась подсветка, и Баюн несколько секунд стал отвлеченно созерцать архитектурный ансамбль: длинные ряды полуразрушенных сфинксов, высокий обелиск и сами развалины храма.

— Красиво, правда? — спросил он.

— Красиво, — бросил в ответ Кутх.

— Ты не веришь Лорхен? — снова вернулся к разговору Баюн.

— Веришь, не веришь… Скажи еще: предопределение, судьба… Я достаточно долго наблюдал за Игрой и все, что мы связываем с понятием «рок», в подавляющем большинстве случаев, лишь результат «ошибок».

— Ошибок?

— Да. А ты наивно полагаешь, что Архитекторы безупречны?

— Почему «наивно»? — возразил Баюн.

— Если бы это было не так, если бы они были безупречны, то срабатывал бы принцип: «Белые начинают и выигрывают». Это, между прочим, непреложная аксиома.

— Откуда же берутся ошибки?

— Оттуда же, откуда и аксиомы, — взгляд Кутха стал колючим. — Они, аксиомы, как отправные точки. Всегда логичны, но бездоказательны.

— Не понял.

— Мне почему-то кажется, что «ошибки» заранее запланировали.

— Ты меня запутал. То говоришь, что Архитекторы отнюдь не безупречны. А теперь, что ошибки кем-то запланированы. В чём правда, брат? — Баюн улыбнулся одними уголками губ.

Кутх не был настроен шутить. Он, молча, обошел одного из сфинксов.

— Весьма аллегорично, — пробормотал он себе под нос.

— О чем это?

— О сфинксе. Сам загадка, да еще и загадки загадывает…

— А сколько тебе лет? — подошел ближе Баюн.

— Чьих? Земных?

Кутх усмехнулся.

— Скажу тебе, что мой Архитектор уже давно уступил место следующему поколению.

— Так ты должен был тогда еще застать «войну ангелов».

— Что застать? — не понял Кутх, отвлекаясь от разглядывания шедевров древнего искусства. Сообразив, он ответил: — Мы называли эту войну — «войной великих пешек». С одной стороны Велиар, с другой Михаил. Битвы тогда были жуть какие кровавые. Архитекторы всегда вели слишком жестокую Игру. А фигуры даже не понимали, какой цели служат.

— Велиар по твоему был более достойным, нежели Михаил?

— Удивительное дело: иногда самые верные адепты оказываются отвергнутыми… Архитекторы его не поддержали. Ибо, как когда-то произнес потом один из них — Джа, что он: «…не устоял в истине, ибо нет в нем истины».

— И где же сейчас Велиар?

Кутх не ответил, как-то странно смотря на Баюна…

 

75.

Трактор двигался относительно быстро, но иномарки лихо его обгоняли, даже не включая сигнал «поворота».

Возле пустыря, уже успевшего порасти громадными кустами амброзии, у вагончика уже начали собираться рабочие. Сегодня надо было разровнять площадку и начинать готовиться к рытью котлована.

Ребята были практически все молодые, только бригадир — старикан лет шестидесяти со здоровым брюхом, прозванный из-за него Тарасом Бульбой.

— Что слушаешь? — спросил один из парней у интеллигентного вида коллеги.

— Тебе такое не понравиться, — отмахнулся тот.

— И все же? — настаивал парень.

— Стинга.

— А-а-а…

— «If you love somebody set them free», — добавил второй совершенно без акцента, наслаждаясь произведенным эффектом. — Слышал? Ну, тогда о чем говорить.

В это время из-за поворота появился долгожданный трактор.

— Кончай трындеть! — проорал Тарас Бульба. — Взяли тачки, лопаты и по местам!

Рабочие медленно разбрелись.

Любитель Стинга задержался у вагончика. К нему из кустов амброзии вышел незнакомец. Он скользнул взглядом по фигуре рабочего, но смотрел, правда, словно сквозь него, и направился прочь. Причем все происходило без каких-либо звуков. Будто незнакомец был призраком.

В воздухе заметно похолодало, словно ты очутился внутри морозильной камеры.

— Ты чего тут застыл? — вышел из вагончика бригадир.

Парень ткнул пальцем в спину незнакомца уже успевшего отойти на солидное расстояние.

— Чего там? — Тарас Бульба посмотрел в указанном направлении. — И что?

Рабочий, до этого хвастающийся знанием английского языка, «проглотил язык». Он путано пытался что-то объяснить.

— Чертовщина какая-то, — заключил бригадир. — Тут давно про это место байки ходят. Про «черные тени».

Парень тоже что-то вспомнил по этому поводу, но промолчал. Ему-то думалось, что «тени» должны были появляться в полночь, а не утром, да еще при свете солнца…

 

76.

Андрей вышел на проспект и не спеша пошел вдоль разноцветных ресторанов, гламурных «шопов» и респектабельных «центров здоровья». Люди, словно воды реки, обтекали его, даже не замечая его, как препятствия. Для них он был незаметной «тенью», быстро несущейся по тротуару. Только холодные потоки — результат «всасывания» энергии из окружающей среды — только они могли выдать его присутствие.

Остановился Андрей возле кафе «A.v.e.n.u.e», присаживаясь на одно из вынесенных на улицу плетеных кресел, стоявших под ветвистыми каштанами. Пара секунд и он перестал быть «тенью»: его тело уже стало обычным частным случаем.

— Доброе утро! — перед Андреем возникла фигурка миловидной официантки. — Что будете заказывать?

— Кофе. Натуральный. И лучше с корицей.

— Сахар?

— Ложечку, — Андрей втянул носом свежесть утра. — И что-то сладенького.

— Не поняла?

— Тортик, круассан, сладкую булочку… Что-нибудь такое. На ваше усмотрение.

Девушка кивнула и юркнула в двери. Андрей расслабился в предвкушении небольшого завтрака. Рот заполнился слюной.

«Даже не думал, что еда может так влиять на настроение», — он запрокинул голову, глядя через листья на небо.

Он возвращался из полюбившегося так «Лукоморья» уже третий раз. Единственное за кем он тут скучал: это была Маша. Но эта скука больше напоминала легкую досаду от того, что потерял любимую вещь. И только.

Нельзя сказать, что он её отчаянно любил, как, скажем Отелло Дездемону, или Ромео Джульетту. Даже в тот день, когда они познакомились, не было того чувства «первой любви». Скорее, обоюдная симпатия.

«Хотя, что такое любовь в действительности? — рассуждал не раз Андрей. — Самогипноз? Химия тела? Физиология?»

Ответа он не находил. Чувства, безусловно, тут присутствовали. Но глубокой страсти, как в кино все же не было.

Просто ему с ней было комфортно. — Так он когда-то определил для себя.

— Прошу. Вот ваш кофе и круассан с шоколадной начинкой.

Девушка поставила на столик маленький поднос. Андрей её поблагодарил, и взял чашку в руки. В нос ударил тонкий аромат корицы смешанный с бодрящим запахом натурального кофе.

Через секунду за столик присел Петр Сергеевич.

— Привет! — как-то нехотя проговорил он.

— Доброе утро! — Андрей широко улыбнулся и сделал глоток.

Петр Сергеевич этой улыбке напрягся. И вообще он выглядел каким-то разбитым.

— Есть дело, Велор?

— Андрей, — поправил его тот. — Сейчас я Андрей.

— Хорошо, — устало согласился Петр Сергеевич. Он явно ощутил, что теряет контроль над Андреем. Получив толчок, тот уже дотянулся до весьма «заоблачных» высот.

— Что там расскажете нового? — все так же улыбаясь, спросил Андрей, смакуя напиток и заедая его свежим круассаном. — Вы ведь меня постоянно сюда заталкиваете, — Андрей имел в виду земную реальность.

Вместо ответа, Петр Сергеевич протянул смятую газету, где зеленым фломастером была выделена какая-то статья.

Андрей отставил чашку и живо принялся читать. Заголовок гласил: «Двадцать человек исчезли в течение одной минуты…» Ниже была сама статья: «В селе Долгопрудном бесследно исчезла целая группа людей. Очевидцы ясно видели, как на вошедшую в лес группу, приехавших на пикник, горожан, опустился мерцающий серый туман. Через минуту он принял форму плотного облака, и тут же почти мгновенно растворился. А вместе с ним и вся группа людей. Специалисты не в силах объяснить данное явление».

— Интересно, — кивнул головой Андрей. — Но, по-моему, люди пропадают на Земле толпами. И в основном либо это криминал, либо…

Петр Сергеевич вдруг сильно рассердился.

— Кутх, ты мог изъясняться яснее. «Желтая пресса» не мой конёк. Может, это одна из шуток мастер-инженеров, а?

— «Может это одна из шуток», — перекривлял его Петр Сергеевич. — Мозгов ни на грош!

Андрею еще никогда не приходилось видеть Кутха таким рассерженным.

— Давайте без колкостей! — резко осадил он Петра Сергеевича. — Историям про бермудский треугольник, либо похищения НЛО я не верю. В них даже фамилии людей не сообщаются. Всегда пользуются общими значениями.

Петр Сергеевич сжал губы. Некоторое время он раздумывал, и вдруг спросил:

— Ты слышал о четвертой норфолкской дивизии воевавшей в Турции в Первую мировую войну?

— Нет. Военная история не моё хобби.

— А о пропавшей колонии на острове Раноке, что в штате Северная Каролина?

— Извините! — сердито проговорил Андрей. — Я не столь всеведущ. Может, поделишься информацией со мной?

— В 1585 году на острове Раноке исчезли жители целой деревни, — пояснил Кутх.

— И?

— Английские поселенцы основали деревню на том острове. Средства для создания дал сэр Уолтер Рейли — известный в то время авантюрист, прославившийся пиратскими нападениями на испанский флот. Его друг Джон Уайт возглавил эту колонию. Когда 18 августа 1590 года тот прибыл в деревню из Англии, то обнаружил ее полностью заброшенной. Не было ни следов борьбы, ни следов поспешного бегства. Проводились поиски, но все тщетно. Потом все списали на индейцев.

— Занимательно, — пробормотал Андрей. — А что с полком?

— Согласно английским военным архивам, это был все же не четвертый полк, как по нашей, так сказать, просьбе пишут в «желтой прессе», а первый батальон пятого полка. Произошло все 21 августа 1915 года у высоты 60 на берегу залива Сувла в Турции. Во время одной из атак на подступах к этой высоте, сверху, несмотря на ветер, опустилось облако серебристого «тумана». Это явление наблюдали новозеландские солдаты. И они в один голос утверждают, что несколько сот солдат, вошедшие в спустившееся на дорогу облако, исчезли в нем. С противоположной стороны никто не вышел.

Повисла пауза. Андрей обдумал факты, но ничего определенного не высказал.

— Уже после капитуляции Турции, — продолжил Петр Сергеевич, — в 1918 году британское командование стало требовать возвращения исчезнувших солдат. Считалось, что они попали в плен к противнику. Но турецкие военные заявили, что они не только не брали английских солдат в плен, но даже не видели их на высоте 60.

— И каковы же причины этих исчезновений. Есть кто-нибудь способный пролить свет на эти события?

— Я сведу тебя с одним из навигаторов. Он большой спец по «пропажам».

— Кто он?

— Зови его Мухомором.

Андрей улыбнулся, догадываясь об истинной подоплеке имени.

 

77.

— Вот он! — Петр Сергеевич кивнул в сторону скамьи.

Они вошли в центральный парк и уже подходили к фонтану. Рядом с ним на бетонных плитах сидел смуглый сморщенный человек неопределенного возраста. Со стороны он выглядел законченным наркоманом.

«Хотя, возможно, так оно и есть», — подумал Андрей.

Одет он был в грязный засаленный зеленый плащ. На ногах были рванные малиновые носки. А рядом стояла видавшая виды клетчатая клеенчатая сумка, из которой торчали какие-то палки.

Мухомора Андрей почувствовал еще перед главным входом. Отчего-то он совсем не маскировался: даже не пытался заглушить эманации.

— Привет! — поздоровался Мухомор.

Его колючие глаза скользнули сначала по фигуре Кутха, потом по Андрею. На последнем он задержался, словно хотел его просканировать.

— Пыхнём? — предложил он. Слова Петра Сергеевича о том, что Мухомор бывший сотрудник Ленинской библиотеки, как-то не вязались с его внешним видом.

— Не хочется, — ответил Андрей, присаживаясь рядом.

Рука Мухомора поднялась вверх для рукопожатия. Андрей успел увидеть следы от многочисленных уколов на сгибе локтя.

«Всё же наркоман», — подытожил он.

— Это Мухомор, — стал знакомить Кутх их друг с другом. — А это…

— Андрей, — перебил тот Петра Сергеевича и пожал вялую ладонь Мухомора.

— Эгей, — кивнул тот. — Ну, привет тебе, Андрей! Чего хочешь?

— Пока не знаю, — пожал плечами тот, стараясь никак не выдать себя.

Скорее всего, Мухомор достиг третьего уровня, но все еще слабовато различал, если следовать его терминологии, «магов».

— Обычно ко мне приходят, чтобы расширить область осознаваемого. Видишь ли, — глаза Мухомора постоянно блуждали с предмета на предмет, — эта область обычно очень узка. Мы зовем ее тоналем. Слыхал?

— Да, я читал об этом, — кивнул Андрей, сдерживая улыбку. — «El tonal» — так, кажеться?

— Ага. Это то, что доступно рассудку. Но это такая маленькая частичка… Ты ведь не хочеш умереть, так и не познав ничего? Хотелось бы тебе постигнуть нагваль?

Мухомор резко повернулся к Андрею.

— Вообще-то, было бы не плохо.

— Тогда следуй принципу одного известного воина: «Каждому живому существу дарована сила, если оно того пожелает, искать проход к свободе». Иди за Вороном, и он сможет указать тебе этот путь.

— Он мне его уже указал, — усмехнулся Андрей. — Ты дилер?

От навигатора сквозило какой-то наивностью.

— А кто ты? — Мухомор впился глазами в глаза Андрея.

— Бодхисаттва, — улыбнулся тот в ответ своей безупречной улыбкой, отчего Кутх, наблюдавший за беседой, снова поёжился.

Конечно, Андрей лукавил. Он только вступил на путь понимания собственной природы.

Все люди обладают способностью к просветлению. Андрей был не просто в этом уверен, а он это знал.

Как бы сказали дзэн-буддисты: просветление, или сатори, для него наступило настолько внезапно, что он стал сравнивать его со вспышкой молнии. Это изменение так сильно испугало Кутха, что он отступил и не пытался больше «учить» Андрея, наблюдая со стороны за его пробуждением.

«Да кто же он? — не раз спрашивал сам себя Петр Сергеевич. Ему-то думалось, что он воспитает очередного лоцмана, свободного от влияния какого-либо Дома. — А тут нечто иное. Совсем иное. Он какой-то другой. Неужели действительно Архистратиг?»

Андрей не раз отвечал Кутху на прямой вопрос о его сущности: «Только по зернышку можно определить растение. И если ты в них ничего не понимаешь, то будь любезен — разберись».

— И что ты хочешь от меня? — кажется, Мухомор все же догадался, кто перед ним. Но, скорее, это было понято на сознательном уровне, благодаря логическим умозаключениям.

— Его интересует феномен «массового исчезновения людей», — вступил в беседу Кутх.

Мухомор посмотрел на того и замолчал.

Андрей, было, подумал, что навигатор впал в транс, и хотел, его растормошить, когда Мухомор начал говорить:

— Как я понимаю, Ворон, ты привел ко мне Орла. Надеюсь не за тем, чтобы тот сожрал моё осознание.

Андрей косо посмотрел на Петра Сергеевича.

— Ибо сказано: «Орла не волнуют обстоятельства жизни любого живого существа», — Мухомор говорил таким голосом, будто читал заупокойную мессу. — Но я…

— Успокойся, навигатор, — остановил его Андрей. — Я пришел к тебе за другим. Итак?

Мухомор исподлобья посмотрел на Андрея.

— Умелая маскировка. Высший класс, — восхищенно пробормотал он. — Кто ты на самом деле?

— Перед тобой обычный тональ. И зовут его Андрей. Думаю, этого пока будет достаточно, — ответил Петр Сергеевич. — Расскажи ему об исчезновениях.

Мухомор полез в свою сумку и стал долго там рыться.

— Ага, — пробормотал он себе под нос, доставая самодельный «бульбулятор». — Прости, Андрей, — тихо продолжал он. — Я, к сожалению, не смог достигнуть таких высот, как ты. Я всего лишь ученик… Может даже сротаапанна. И впереди у меня еще долгий путь.

С этими словами Мухомор провел привычную процедуру и через пару минут уже пыхтел.

— Оставим в покое все эти учения, — глухо проговорил Андрей. — Может, как-нибудь в следующий раз.

— Понимаю.

Несколько минут Мухомор отрешено дымил.

— Исчезновения. Они начались еще на заре нашего мира. И не только люди пропадали без вести. Это лишь частные случаи. Так сказать — последствия. Отголоски. Исчезали целые миры, — говорил он, будто лекцию читал.

— А какова ж причина? — поинтересовался Андрей.

— Причина одна: нечто пожирает этот мир. И пожирало его раньше. И сожрет в будущем!

— И для чего?

— Чтобы ты сказал, будучи обычным человеком, когда тебе предложили бы решить все проблемы. Дать тебе пищу, кров, одежду. Дать все, чего ты сам добиваешься тяжелым трудом, всеми правдами и неправдами? Уверен, что ты бы согласился.

— За такие подарки следовало бы хорошо заплатить.

— Возможно да. А, может, и нет?

— То есть?

— Самое страшное оружие — это вера!

— Не понимаю.

Мухомор о чем-то долго думал, потом, перестав «пыхтеть», вдруг спросил:

— Ты слышал о «Пряди о Хрёреке сыне Стейгара»?

— Нет, — честно признался Андрей.

— Я ее не видел, но говорят, что существует такая сага. История такова: некий викинг Хрёрек отправился, кажется, в Гардарику со своей дружинной, но буря отнесла его ладьи в иную сторону, где он встретил «немалое число воинов и иного люда». И «земля та была очень дивна». Там этот викинг провел немало времени, а когда вернулся, то нашел, что в его краю давно живут иные люди, которые и не слыхивали о его отце конунге Стейгаре. И только один старый человек, припомнил, что во времена деда его деда жил такой конунг. Хрёрек прожил не долго, а по его смерти осталась «карта» той странной земли.

— И что? К чему этот рассказ?

— На «картах» Лабиринта я нашел такую область… назовем ее «темным раем».

При этих словах Мухомор вытянул из своей замусоленной сумки тканый «атлас», который, он назвал «мандалой».

— Не знаю почему, но раньше я его не замечал, — проговорил он.

Таких «атласов» Андрей не приходилось еще наблюдать. Скорее всего, это была «мандала истинной природы реальности». Такие бывали только у настоящих навигаторов. Даже лоцманы пользовались лишь какими-то бледными копиями подобных «карт».

Андрей успел отметить, как засверкали глаза у Петра Сергеевича, и как он жадно вглядывался в рисунок.

Мухомор отложил в сторону свой «бурбулятор» и развернул «атлас». То, что он потом сделал, в принципе, словами описать трудно. Но вдруг элементы «мандалы» пришли в движение. Андрей слышал о таком явлении от Кутха. Тогда он сказал, что подобные «карты» являются многомерной сверхпроводниковой реальностью, которая не зависит от характеристик окружающего пространства.

— Вот здесь, — Мухомор ткнул рукой куда-то правее центра, где виднелась какой-то черный дымок. — Он здесь.

— Ты хочешь сказать, что какая-то «божья благодать» снизошла на этих исчезнувших людей и унесла их в «рай»?

— Ну… будем считать так и было.

— И кто ж это соизволил послать «божью благодать»?

— У меня нет по этому поводу никаких предположений.

Мухомор свернул свой «атлас» и снова взял «бульбулятор».

Сейчас он стал напоминать какого-то английского лорда, важно курящего трубку. Правда, выглядел как очень бедный лорд. Настолько бедный, что даже подходил под определение «жалкий».

— Ключ ко всему — вера, — важно сообщил он, тыкая в небо грязным пальцем.

Андрей встал, считая разговор законченным. Хотя ничего собственно нового он не услышал. Отчего Кутх так хотел свести его с этим навигатором, было не ясно.

Ушли они не прощаясь.

 

78.

Солнце приобрело типичный вечерний цвет красного яблока. А небо окрасилось в розовые тона.

— Все-таки прошлая жизнь еще в тебе теплится, — сказал Петр Сергеевич, неспешно попивая чай.

Они сидели в прибрежном ресторане «Бунгало» на берегу реки в плетеных креслах. Официант принес теплые пледы и тихонько спросил:

— Что-нибудь еще?

— Спасибо, чуть позже, — ответил за обоих Петр Сергеевич.

— И снова мы в очередной «забегаловке», — вдруг грустно проговорил Андрей. — Даже не смотря на всю здешнюю красоту, чувствуется присутствие «искусственного».

Он отхлебнул глоток горячего глинтвейна из большой фарфоровой чашки и стал укутываться в плед. Холодно ему не было. Делал он это скорее по простой человеческой привычке, избавиться от которых было весьма трудно.

В ресторане почти никого не было. Но для этого места вечернее время являлось лишь прелюдией. Скоро сюда стянется городской бомонд, зазвучит неспешная живая музыка. Официанты зажгут факелы на террасе.

— Ты помнишь, — начал Андрей, затянувшийся разговор, — я тебе когда-то рассказывал об этапах своего пути?

— Припоминаю, — ответил Петр Сергеевич.

— Еще одним пунктом в нем было «время религии». Сразу после занятий в спортивном клубе, едва поступив в институт, я заинтересовался этим феноменом. По-первой меня это так увлекало, что я начал подумывать оставить свой факультет и перейти на философский.

— А что остановило?

— Не знаю, — пожал плечами Андрей. Его всегда «что-то» останавливало. В любой вехе его пути всегда было нечто такое, что толкало его идти в следующем направлении, а потом снова менять направление. И так до сегодняшнего дня. — Сейчас я обдумываю слова навигатора, — продолжал Андрей, чуть отхлебнув глинтвейна, — и понимаю, что пропажи людей связаны с той головоломкой, которую мы все называем Лабиринтом.

— Лабиринт — это форма существования Вселенной…

— Нет. Лабиринт это путь, по которому эта Вселенная движется. Я понял это давно, а когда увидел «атлас» Мухомора, то мои выводы подтвердились. И путь этот не является четко определенным. Я бы сказал, что само понятие «лабиринт» подразумевает какой-то порядок. А на самом деле — лабиринт постоянно движется. Когда я смотрел на «карты», я видел, что они находятся в непрерывном движении. Можно сказать — изменении.

— И что это значит? Ты хочешь сказать, что ни один «атлас» не отражает действительно состояние Вселенной?

— «Атласы» это, если говорить твоими словами: «Дороги порядка в хаосе Вселенной». И всё! Именно эти «дороги» создают Дома, земли и прочие «части света»… Как в древние века: мореходы рисовали карты с неизвестными материками, островами, тварями. И причем: многие утверждали, что они реально существуют. И даже видели их собственными глазами.

— По-твоему выходит, что Домов не существует? И архитекторов, и…

— Я не совсем это хотел сказать, Кутх.

Андрей прижмурился.

— Если бы мы жили, скажем, в плоском мире, — продолжил он, — то любое трехмерное существо по сравнению с нами, обладало бы потенциально большими возможностями. Оно, к примеру, могло бы взять нас с поверхности нашего мира и положить на плоскость, лежащую выше нашей, или ниже. Для всех бы произошло необыкновенное чудо: исчезновение объекта, которое нельзя описать законами нашей физики. А кто-то бы говорил о магии, или божественном вмешательстве. Потому что для жителей плоского мира, нет понятия «вверх» или «низ».

Андрей несколько мгновений молчал. А потом вдруг добавил:

— Наверняка бы иные плоскости назвали бы параллельными вселенными, — тут он улыбнулся.

Петр Сергеевич ничего не ответил. Он, молча, допил чай и дал сигнал официанту.

— Представляешь, какие перспективы открываются тому трехмерному существу! — восклицание Андрея заставило Кутха вздрогнуть. — Вот откуда «растут ноги» религии… А что такое тот «рай»? — вдруг сменил тему Андрей.

— Что?

— Это ты мне говорил о Кощее, помнишь?

— Я не улавливаю ход твоей мысли.

— Те «пожиратели» нашего мира, кто они? Зачем им вырывать целые страницы из нашей истории? Наше будущее стало неопределенным и размытым. А значит его можно изменить. Вот! Понимаешь теперь?

— Не очень.

— Ладно. Вот что Кутх, надо разделиться. Мне надо уйти.

— Куда ты?

— Как там в Коране: «Его огонь — это рай, а его рай — это адский огонь».

— Ты хочешь пойти на «юг», к игнисомам?

— Возможно. Мне надо кое-что сделать.

И Велор вдруг стал ослепительно белым…

 

79.

…Обходчик Колосов уже завершал проверку состояния путей на своем участке, когда вдруг из темноты туннеля метро ему навстречу вышла какая-то фигура. Двигалась она медленно и, как ему показалось, о чем-то тихо шептала. Поначалу Колосов подумал, что это один из диггеров, которые часто сновали в здешних местах. Но когда странная фигура вдруг свернула и «вошла» прямо в глухую стену, он судорожно сглотнул слюну, покрываясь липким потом.

То, что этот отрезок тоннеля славился рассказами о «призраках», он слышал от старых обходчиков, но чтобы в живую наблюдать подобную картину самому — это было впервые.

Из черного зева тоннеля потянуло могильным холодом. Колосову даже показалось, что стены покрылись инеем. Он осторожно перекрестился и бросился прочь от этого места…

За окном снова пошел дождь. Андрею вспомнилось, что он читал когда-то про Окленд: осадки здесь были практически круглый год. Не смотря ни на что, ему тут нравилось.

Добрался он в Окленд в считанные минуты, совмещая линии континуума. Отчего пришлось затратить кучу сил, которую приходилось компенсировать «всасыванием» энергии из прилежащего пространства.

Сегодня должна была быть одна важная встреча, которой он ну никак не планировал и тем более не ожидал. На вопрос самому себе: «А с кем встреча?» — он, улыбаясь, ответил:

— С чертями!

И Андрей, по-детски рассмеялся.

— А если серьезно? — снова тихо спросил он сам себя.

— Я серьезен как никогда.

— Почему тогда с «чертями»?

— По-другому их не назовешь…

Остановился Андрей в «Hyatt Regency». Поднявшись в свой номер, он направился в ванную принять душ, а потом преспокойно расположился в кресле, уставившись на панораму за окном: гавань, наполненную разноцветными парусами яхт.

Наблюдать за яхтами было интересно. Захотелось и себе приобрести какой-нибудь катер и поплавать по морю-океану.

Встреча должна была быть на окраине Окленда.

— In the Centennial Memorial Park, — проговорил Андрей на хорошем английском.

Просто ждать не хотелось. Он быстро переоделся и поехал в залив Ваитемата. Там, сев на круизный катер, долго катался…

 

80.

Волны жадно лизали черные пески побережья. Андрей не спеша шел среди дюн, вдыхая прохладу морского бриза. Погода в который раз испортилась и с неба падали косые плети дождя.

Его ждали. Он увидел незнакомца за очередной дюной.

Та поза, в которой находился незнакомец, говорила о том, что его анатомия немного отличается от человеческой.

Андрей приблизился, разглядывая собеседника.

— Добрый день! — холодно проговорил тот.

Голос его был сухим, напоминающим треск ломающихся веток.

Темная дымка скрывала все детали его фигуры. Поначалу, он показался Андрею похожим на обуглившегося человека, покрытого черными мелкими пластинами. Особо выделялись громадные красные глаза.

Андрей второй раз сталкивался с этой расой, прозванных им же самим, «чертями». Кроме характерной внешности, аргументом в пользу этого названия, говорило и место их обитания — «южный мир», или мир «Муспелльсхейм». Условно, конечно же.

— Добрый день! — чуть с задержкой ответил Андрей.

Угрозы от незнакомца он не ощущал. Пси-фон был совершенно нейтрален.

— Мы давно искали встречи с вами.

— Кто «мы»? — спросил Андрей.

Собеседник изменил форму. Очевидно, он поднялся, так как стал казаться выше.

Андрей изменил спектр зрения, чтобы выявить его настоящую природу. И только в длинноволновом ультрафиолете он разглядел фигуру «чертика».

Это было неуклюжее на вид, длинношее существо, с двумя гибкими руками-лапами. Рогов на удивление Андрей не увидел, хотя в действительности серьезно и не думал их обнаружить.

— Кто «мы»? — повторил вопрос Андрей.

Скорее всего, незнакомец перед ним был лишь «проводником». В его задачу входило всего лишь прощупывание почвы.

— Называйте нас джиннами, — предложил незнакомец. — Или игнисомами.

— Интересно, — Андрей усмехнулся. Как врач, знающий латынь, он легко перевел слово: получалось «огнетелые». — Почему тогда не «сыны Муспелля»?

Шутки собеседник не понял. А, может, и понял, но каких-либо эмоций у него трудно было проглядеть.

— И какова же цель вашей встречи со мной? — Андрей перестал улыбаться и посерьезнел.

— И вы, и мы ищем одно и то же.

— И что?

— Не «что», а «кого»?

Андрей приподнял брови, чуть позднее соображая, что, возможно, игнисом не умеет читать проявление человеческих эмоций по мимике лица.

— Кого? — продублировал он голосом свое непонимание.

— Своего Принцепса.

Андрей нахмурился.

Он давно перестал понимать те события, которые происходили сейчас в мире.

— Здесь немного поподробнее, — проговорил Андрей. — Кто такой Принцепс?

Игнисом некоторое время молчал. Но потом вяло проговорил:

— Вам все более или менее подробно расскажет кто-то из архонтов. (Андрей вспомнил, что так назывались в «южном» мире старшие навигаторы среди игнисомов).

Ответ явно был уклончив. Однако Андрей не почувствовал ловушку. Хотя с другой стороны, нормальный пси-фон еще не гарант спокойствия. Кто его знает, имеют ли вообще игнисомы какие-либо эмоции.

— Как я понимаю, это и есть официальное приглашение в ваш мир? — съехидничал Андрей.

— Будем считать, что это так, — и снова собеседник ни голосом, ни фоном не выдал своих чувств.

— Когда же следует явиться?

— Можно и прямо сейчас.

— Я подумаю, — резко отрезал Андрей.

Игнисом, как показалось Андрею, кивнул головой.

— Когда надумаете, — хрипло проговорил он, — приходите сюда.

Тут он развернул что-то вроде атласа и указал на какую-то точку. Через секунду она выросла в размере, став чем-то наподобие черного обелиска.

Андрей быстро сориентировался, что это и понимающе кивнул…

 

81.

Земля была укрыта тонким слоем серого пепла. В зареве протуберанцев, она казалась седой.

Андрей выжал акселератор, прибавляя скорости. Он рассчитывал, что минут через тридцать-сорок достигнуть искомой точки.

Андрей снова вытянул из нагрудного кармана читательский билет Австрийской национальной библиотеки. Вспомнилось, сколько времени пришлось затратить, чтобы отыскать точное месторасположение черного обелиска.

На Хельденплатц у стола обслуживания он заказал годовой билет. Причем за него отдал лишь десять евро, в то время как краткосрочный, рассчитанный на пять дней, отчего-то стоил полтора евро за день.

Да, буржуи деньги считать умели.

Андрей, поднаторевший в вопросах типа «не подмажешь — не поедешь», быстро нашел общий язык с кое-какими сотрудниками библиотеки. Его интересовали собрания папирусов. Потратив пару недель, он нашел нужные указания по поиску «точки встречи».

Правда его ждал и другой сюрприз. Когда он его обнаружил, то сначала и не поверил.

После разговора с Мухомором, он прошерстил весь интернет, но даже упоминания о «Пряди о Хрёреке» не находил. И вдруг среди прочей лабуды, которую он проглядывал в библиотеке, он наткнулся на упоминание о манускрипте с номером GkS 1805/11/12-3, в котором говорилось о том, что некий сын конунга Стейгара прожил почти двести пятьдесят лет.

Андрей копнул глубже, и нашел еще одну заметку о существовании толи некой карты, толи некого атласа Стейгарсона, которую увезли в Ватикан во времена Папы Климента VIII, когда в Европе вовсю господствовала инквизиция. На этом пергаменте были изображены земли, в которых «жили великие воины, и много иного благоденствующего народа».

А еще чуть позже Андрею попалась статья о Рихарде Бруне. Он был одним из бывших «наци», каким-то образом избежавшим возмездия. В одном месте этой статьи была ссылка на то, что он состоял в группе, активно сотрудничавшей с духовенством Ватикана, особенно это касалось области изучения некоторых древнескандинавских и древнегерманских манускриптов, в том числе и тех, якобы входивших в «Круг земной». Не по совсем ясным причинам, они отчего-то были удалены оттуда, откомпилированы и спрятаны в архивах Святого Престола. И среди прочего он упоминал «Прядь о Хрёреке сыне Сейдура». А также некой таинственной карте, которую хотели добыть члены общества Туле, а потом и Аненербе.

Стало совсем не понятно, откуда Мухомор знал о существовании подобной пряди, если ее не было даже в официальном «Круге земном». А следы «карты» и самой саги терялись еще в 15–16 веках…

Машина выехало на плато.

«Ну, вот и он», — улыбнулся в душе Андрей.

Это был огромный черный обелиск неправильной формы, созданный, скорее всего, из диорита, и отдаленно похожий на тот, что изображал Стенли Кубрик в своей «Одиссее». Стены его были полированными и гладкими. А на ощупь казалось, что это вообще не камень, а кожа какого-то животного.

Вообще-то, вспомнилось Андрею, он где-то уже читал гипотетическом существовании неких докембрийских биот, полностью вымерших около миллиарда лет назад. Скорее всего, этот обелиск и есть нечто подобное вендской форме жизни.

Это был самый настоящий Камень Сейд. Не те смешные подобия, разбросанные по Северу Европы и Америки. Еще даже не видя его, Андрей начинал ощущать так называемое «пение», исходящее от Сейда. И теперь, стоя рядом с ним, он чуть ли не всем телом почувствовал странную энергию Камня.

Андрей оставил джип в паре метров камня и сел ждать связного.

«Думаю, тот скоро тут должен появиться», — решил про себя он.

Ему сейчас снова на память пришел последний разговор с Кутхом.

— Игнисомам, или как они там еще себя именуют, — сердито ворчал последний, — верить нельзя. Их этика совсем не такая, нежели людская. Разве можно о чем-то договариваться, к примеру, с акулой? Она либо тебя сожрет, либо, если ты покажешь свое превосходство, трусливо ретируется. А если ты будешь ей петь дифирамбы о человеколюбии и прочей ерунде, то кончишь жизнь калекой.

— Ты так полагаешь? — Андрей намеренно вступил с Кутхом в спор. — По-твоему их понятие добра и зла, справедливости…

— О чем ты говоришь! — Кутх замахал руками. — Черти — они и в Африке черти!

— Ты знаешь, европейцы тоже поначалу считали иные расы…

— Послушай, Велор! Они совсем не люди. Понимаешь?

Андрей промолчал.

— Ладно, попробую тебя убедить, — вздохнул Кутх. — Обрати внимание на тот факт, что человечество до сих пор не имеет какой-то одной общей системы морали. Наши цивилизации, народы и даже зачем далеко ходить — соседи, и те сталкиваются друг с другом, пытаясь навязать свои взгляды. И все же — некий стержень, некое химерное основание у нас есть. Мы все понимаем различие между добром и злом, понимаем, что значит долг, справедливость.

— Замечу, что у каждой, как ты сказал, цивилизации, эти понятия хоть и существуют, но отличаются…

— Это понятно, — махнул рукой Кутх. — Но вот этика игнисомов — абсолютна иная.

— Какая?

— Чужая, — неопределенно ответил Кутх.

— Теоретически, так и должно быть. Они живут в иной среде. Но вот практически… Кто-то имел тесный опыт общения с ними?

— Из тех, кого я знаю: никто. Обычно с ними никто не связывается без особой нужды. Странно, что они сами вышли на тебя. И, говоришь, они сами назначили встречу?

— Можно сказать и так… А откуда они?

Кутх пожал плечами:

— Для меня наш мир — это луковица с множеством слоев. В каждом живут свои создания. И только в неких точках, которые мы называем «сгущением», эти миры соприкасаются друг с другом. Все что мне известно: они были раньше нас, раньше, чем образовался наш «слой лука».

Андрей не боялся встречи с игнисомами.

Они сидели в какой-то забегаловке, носившей название «Партком». Только человек с социалистическим прошлым мог понять юмор фразы: «Ты где?» — «На парткоме».

Кутх сам выбрал это место.

В последнее время он сильно нервничал. Поначалу Андрей это связывал с тем случаем — с нападением. Но в последнее время стал немного сомневаться.

Официант, одетый как комиссар двадцатых годов прошлого столетия: в кожанке, с «маузером» наперевес — принес запотевший графин с водкой и к ней легкую закуску.

Кутх не стал ничего дожидаться и, быстро налив себе в рюмку, выпил.

— Этические законы люди познавали веками, — чуть поморщившись, продолжал он. — Их появление, так сказать, кровью вычерчено на страницах…

— Да брось ты мне лекции читать, — улыбнулся Андрей. — Я и сам могу рассказать, что и когда появилось. Мне понятна твоя мысль.

Кутх снова налил себе. Потом секунду-другую подумал и налил Андрею.

— Чего ты боишься? — вкрадчивым голосом спросил последний.

Он мог надавить и вытянуть информацию, но делать этого не хотел.

Кутх ничего не ответил. Он, молча, чокнулся и выплеснул содержимое рюмки себе в рот…

Андрей вылез на громадный валун, любуясь дивными узорами, которые выписывали в темном небе протуберанцы. Они медленно взлетали кверху, освещая мир вокруг золотым заревом.

Несмотря на всю мрачность, этот мир не был лишен шарма. Андрею в чем-то он даже начинал нравиться.

Конечно, дом бы себе он тут не построил, но прогуливаться время от времени стоило, созерцая громадные петли-фигуры протуберанцев, либо частые извержения громадных вулканов, реки кроваво-огненной лавы.

«Не по этим ли местам бродил в свое время Данте Алигьери? Хотя нет: в его описаниях ад куда прозаичнее», — подумалось Андрею.

Тут и там виднелись типичные анаэробные голотипы, приспособленные к безводному существованию. Скорее, это были подобия грибов, использующие при дыхании для окисления серу. Они были буровато-красного оттенка, отчего казалось будто земля в месте их произрастания проржавела.

Приближающуюся пару он заметил спустя минуту. Они шли пешком, прикрываясь тенью скал.

Шли они, судя по всему, к черному обелиску.

Андрея они не видели, хотя он и не старался скрываться. Он не спеша обследовал пси-фон незнакомцев, выделив, что ведущий — это особа женского пола. Но она, скорее всего, не была человеком. А вот второй был, но…

Какое-то время Андрей не мог никак сообразить, что в нем не так.

Через полчаса эта маленькая процессия достигла обелиска. Они остановились в десятке метров от присыпанного пеплом джипа.

Оглядевшись по сторонам, эти двое обнаружили Андрея, но с места не сдвинулись.

— Приветствую вас! — проговорил Андрей, ловко спрыгивая с валуна.

— И тебе добрый день, — ответила девушка.

Тело ее было очень похоже на человеческое, но, как бы сказали эзотерики: некие отличия в «эфирном теле» были явно на лицо.

Эти двое были без кислородных масок и прочей ерунды, помогающей нормально дышать. Скорее всего, они либо не дышали вообще, либо имели иные механизмы саморегуляции. А может, как игнисомы — были факультативными анаэробами.

Андрей снова заинтересованно посмотрел на второго человека. Тот хоть и имел четко выраженные эмоции, но его пси-фон по-прежнему оставался непонятен. Он либо не был человеком, либо не совсем человеком.

— На проводников вы явно не похожи, — улыбнулся Андрей.

Сам он тоже обходился без маски. И, похоже, это тоже настораживало пару.

— Вы тоже, — ответила в тон девушка. У нее был легкий акцент. Андрей сразу не мог уловить какой.

— Похоже, мы с вами тут по одной и той же причине, — перешел он на английский.

— Похоже, — все с таким же акцентом ответила она тоже по-английски. — А вы, я смотрю, любите комфорт, — тут она кивнула на машину.

— Меня зовут Андрей, — представился он, пропуская это ехидное замечание.

— Лорхен, — с небольшой заминкой ответила девушка.

— А вашего спутника?

— Игорь, — на плохом английском ответил тот.

— Итак, дорогие мои, могу ли я узнать, что вам нужно от игнисомов?

— Не можете, — чуть резко ответила Лорхен.

Она уже достаточно успела оценить Андрея, но (тут он себя похвалил), не смогла раскрыть его истинной природы. Скорее всего, он для нее казался обычным проводником. Что-то вроде Кутха.

— Не хотите со мной пообедать? — предложил Андрей, все же пытаясь наладить контакт. — Вполне возможно, что к нам придут не скоро.

— Пообедать? — удивился Игорь.

— Да, вон там, за той скалой, есть отличная площадка. Вид там открывается незабываемый: громадная кальдера с кипящими озерцами гейзеров. Пойдемте, не пожалеете.

Немного поколебавшись, они согласились.

Андрей вытянул из машины раскладные стулья, столик и сумку с провизией.

— Не окажите ли мне небольшую помощь? — спросил он Игоря.

— Да-да, — поспешно согласился он.

Через полчаса вся троица расположилась на площадке с видом на кальдеру. Андрей откупорил бутылку вина.

— Вино из бордосских виноградников, — пояснил он, разливая напиток по бокалам.

— Я так и думала, — проговорила Лорхен, — что вы будете пить нечто дорогое.

— А почему бы и нет?

Игорь первым сделал глоток и тут же заметил:

— Да оно же холодное!

— Вино и надо пить охлажденным, — заметил Андрей.

Некоторое время они молча смаковали напиток, заедая его козьим сыром. Андрей почувствовал, что его, так сказать, гости стали расслабляться.

Игорь придвинул поближе к обрыву стул, разглядывая в зареве уходящего за спиной в высь протуберанца, пейзаж кальдеры. А тот действительно завораживал: горячие клубы пара десятка гейзеров периодично взлетали вверх, словно фонтаны в Петергофе. Жаль, что не хватало подходящего музыкального сопровождения.

— А я знаю, кто вы, — вдруг негромко сказала Лорхен.

 

82.

Андрей допил вино из своего бокала и, наконец, решил спросить:

— И кто же я?

— Вы Велор.

Ни один мускул у Андрея не дрогнул.

Лорхен улыбнулась, и он почувствовал, как она осторожно прощупывает его пси-фон.

«Это Кутх! Его рук дело. Чего же ты добивался? Силы этих двоих явно малы в сравнении с моими, — Андрей откинулся на спинку и, молча, уставился в небо. Пепел облетал площадку стороной, словно падал на невидимый купол и скользил вниз. — Кутх, Кутх. Что ты задумал? Что они задумали?»

— Каковы же ваши дальнейшие действия? — спросил он у Лорхен.

Игорь, молча, разглядывал фонтанирующие гейзеры. Он совсем не обращал внимание на их разговор.

— Вы боитесь? — хитро подмигнув, спросила она.

Андрей вдруг расхохотался.

— Чего? Или кого? — голос его стал необычно высокомерен. Он решил снять «маску».

— Себя, — в тон ему ответила девушка.

— Не понимаю.

— Самое неприятное, это когда ты подозреваешь в себе какие-то стороны, не очень приятные во всех отношениях. И вдруг сознаешь, что, даже не смотря на то, что ты старательно их скрываешь, окружающие знают про тебя все!

— Я хотел бы послушать, — Андрей сменил позу. — Что же окружающие такого обо мне знают?

— Кого вы ищете? — Лорхен поставила бокал на стол и наклонилась к Андрею.

— Своего брата. А что?

— Психологи утверждают, что все наши действия, человек, так сказать, оправдывает в своих же глазах. К примеру, ответьте мне: отчего закинули ногу на ногу?

— Мне так удобно сидеть.

— Скрещенная поза говорит о «закрытости»…

— Дорогая моя Лорхен, позы есть позы. Они могут носить как показательный характер…

— Вот вам и ответ! — улыбнулась Лорхен. — В любом случае, вы находите оправдание своим действиям, скрывая от собеседника истинную природу вашего эмоционального состояния.

— Хорошо, допустим. Все равно я не вижу, как связаны между собой поиски моего брата и…

— А тем и связаны. Брат это всего лишь оправдание ваших действий.

— И что же я ищу на самом деле?

— Вопрос надо ставить по-другому: кто вы на самом деле?

— Что? — не понял Андрей.

— Вы когда-нибудь задавались этим вопросом?

— Ну… трудно сказать… очень редко. А что?

— Игнисомы не для того пригласили вас сюда, чтобы помочь найти вашего брата, как вы в тайне надеетесь.

— Интересно-интересно. И для чего?

— Они ждут своего Принцепса. Вы ведь потомок… — тут Лорхен осеклась, явно скрывая что-то.

Андрей напрягся. Очевидно, кто-то в нем пересилил на секунду-другую Андрея, потому как Лорхен вдруг отпрянула назад.

— Принцепса? — гортанным голосом проговорил он, ощущая, как пересыхает во рту от волнения.

— Да. Им необходим censura morum — «надзор за нравами».

— Я — человек, а не джинн.

— Одно другому не мешает. Может вы аватар их очередного Принцепса… Были же, к примеру, в индуизме одними из ипостасей бога и человеколев Нараси?мха, и тысячеголовый змей Ана?нта-ше?ша и вепрь Вараха, — не понятно, то ли Лорхен так шутила, то ли говорила серьезно. — Разве так важна форма «учителя просветления»?

— А где же их бывший Принцепс? — тихо спросил Андрей.

Лорхен не ответила. Глаза ее сузились и она «закрылась». Защита ее была не слабая, но при желании можно было взломать и её. Правда, все могло бы кончиться очень плохо.

— Откуда вы, Лорхен? — сменил тему Андрей. Велор в нем снова лег дремать. — Вы ведь не человек.

— Я такой же хомо, как и вы, как и Игорь.

— Хомо? — усмехнулся Андрей, понимая подоплеку сказанного.

— Хомо, — кивнула Лорхен. — Правда, во мне слились как кровь первых людей, так и кровь эллу…

— Не слышал о таких.

Лорхен снисходительно улыбнулась:

— Их порой называют еще альвами, туатами, фейри… Неужели не знаете?

— Нет, не слышал, — не понял Андрей, хотя чувствовал подвох.

— Считайте, что мы одна из инвариантных ветвей рода хомо.

— А ваш спутник Игорь?

— Он — человек. Из вашего мира.

— Не похож он на человека…

— У него своеобразное терминальное состояние. Скоро это пройдет.

— И кем же он станет? Альвом? Или этим… туатом? — вспомнил Андрей мудреное слово.

— Когда я его встретила — у него уже началась фрустрация сознания. Я лишь изменила потоки витальности. Он, конечно, не находится в самадхи, как вы…

— Он что же — мертвый?

— Его жизнь замедленна.

— Зачем вы это сделали?

— Он мне необходим.

— А что потом?

— Потом? — Лорхен подняла свой бокал и выпила остатки вина. — Потом как у всех…

Игнисомы появились через час. Их было четверо.

А Лорхен и Игорь к этому времени ушли. Андрей встал из-за стола и подошел к обрыву.

Был ли он равен «архитекторам» — было еще не известно. Но те запасы дремлющей силы, которые имел Велор, пожалуй, могли бы дать шанс потягаться с любым из них.

«Эх, вырастил, так сказать, Принцепса сам из себя. — Андрею от этой мысли стало смешно. Он никогда не думал, что сменит дьявола на его посту. — Но я ведь еще человек. И чту законы морали своего мира, а не мира игнисомов».

Хотя с другой стороны он ведь и не знал законов их этики…

 

83.

Ординатор Альфа вызвал ее к себе впервые. Лорхен видела его только несколько раз, да и то, можно сказать, мельком. А тут вдруг личная аудиенция.

Альфа казался более мягким и «приземленным», чем «богоподобный» Омега. И голос его не разносился, подобно иерихонским трубам. Но вместе с тем, Альфа пугал. Было в нем что-то чуждое.

Когда Лорхен вошла, он преобразился в какого-то старенького человечка, и мастер-инженер вдруг вспомнила, где видела его: это был Старичок-Боровичок. От столь неожиданного открытия Лорхен бросило в холодный пот.

«Так вот кто такой Баюн! Твою налево!» — Лорхен досадно поморщилась.

— Послушайте, Лорхен: он «…не верит, он не опирается слепо на чужие авторитеты, он доверяет только собственному мышлению, он орудует разумом!» Как думаете, о ком это?

Альфа положил на стол томик Гейне.

Лорхен пожала плечами.

— Обычно, я мало что читаю, — пояснил он. — Не в моей это природе.

Девушка почему-то кивнула.

— Я вызвал вас для выдачи «индульгенции», — улыбнулся Ординатор. — Хотите ее получить?

— Хочу, — устало согласилась она, не понимая, шутит ли Альфа, или нет.

— Замечательно! — тот улыбнулся. — Может, тогда исповедаетесь?

— Не поняла.

— Очистите, так сказать душу.

Он приблизился.

— Скоро финальные титры. Я, думаю, вы бы хотели, чтоб ваше имя не осталось в стороне.

— Хотела бы, — кивнула Лорхен, все равно не понимая Ординатора.

— Тогда расскажите мне о том, как на «юге» появился Принцепс.

— Омега сказал, что это часть плана совета…

— Какого совета? Вашего с Кутхом и Баюном? Вы сознаете, что сотворили?

Лорхен молчала.

— Вижу, что нет, — Альфа вернулся назад. — Как там когда-то говорил один ваш знакомый — Антон Павлович: «Чаще всего встречается в романах и повестях, так это очень частое отсутствие конца».

Лорхен нахмурилась. Она совсем потеряла нить разговора. Неясность в ситуации сбивала ее с толку.

— Хорошо, что это дело поручили вам, — вдруг более мягко сказал он. — Вы выполнили его так, как нужно нам.

— Это похвала?

— Считайте, что да.

— Но ведь Принцепс…

— Что Принцепс?

— Я думала, что это плохо… что неверно просчитала варианты исходов… мне казалось, что Андрей должен был занять место другой фигуры, способной потягаться с…

— Он и так способен. Я ведь на даром зачитал слова Гейне. Под эту характеристику Велор подходит практически на все сто процентов.

Альфа снова взял старый томик и открыл на закладке.

— Слушайте, Лорхен: он «…логик. Он не только представитель мирской полноты жизни, чувственных наслаждений, плоти, но он также представитель человеческого разума, именно потому, что разум отстаивает все права материи…» Мы верно выбрали момент, вы верно его воплотили. Теперь в Лабиринте есть тот, кто сможет «заштопать пуповину»… Итак, Лорхен, свою миссию вы выполнили. Императив цели с вас снимается. Можете быть свободны.

— Это все? — не поняла Лорхен.

— Вы можете быть свободны, — медленно проговорил Альфа.

И тут, словно что-то тяжелое упало с ее плеч. Лорхен глубоко вздохнула и вышла вон.

Внизу ее ждал Игорь.

— Что там? — спросил он.

— Я свободна, — тихо проговорила Лорхен. — Ты тоже.

— Как это понимать?

В следующее мгновение воздух заколебался и в мир вошел Гавриил.

«Ну, вот и конец моей игры, — мысль была какой-то радостной. Лорхен впервые ощутила, насколько она устала. — Даже смешно как-то!»

Ей раньше отчего-то думалось, что она дотянет до финала Игры.

«Тоже, наверное, ощущали и многие другие, погибшие в штурмах, либо удерживающих оборону», — мелькнула последняя мысль.

— Смерти нет, — повернулась Лорхен к Игорю. — Не бойся… Там не страдают.

 

84.

По легкому колыханию пси-фона, Велор ощутил появление легата. Тот приблизился и остался стоять в стороне, ожидая разрешения говорить.

Велор медленно перевел взгляд на него. В памяти само собой всплыло: «одеяние их из смолы, лица их покрывает огонь».

Велор закрыл книгу. Хоть он и добровольно принял на себя роль Принцепса, читать «страницы судеб» становилось все тяжелее и тяжелее.

«Ошибки… Ошибки… Одни лишь ошибки и просчеты. И сколько боли и страдания! Сколько бессмысленных войн… А потом снова и снова одни и те же «грабли», и снова страдания».

— Говори, — кивнул Велор.

— Фенрира уже там нет, — коснулся мозга «шепот» легата. Он говорил о том «темном рае», названым так Мухомором.

— Ищите…

Легат нашел Принцепса на Красных террасах — одном из любимых его мест. По мнению легата, ландшафт этого геотермального озера, заточенного в небольших ячейках-чашах почти идеальной круглой формы, не были ничем интересны. Прагматичный склад его ума не отличался склонностью к созерцанию окружающей природы.

Принцепс же, напротив, не раз восхищался увиденным здесь, будь то лавовый поток необычного оттенка, «черный снег» (так он называл пепел), или гейзерные поля. Вот и сейчас он превратил Красные террасы в какой-то онсэн, где часто занимался созерцанием.

Цвет травертина здесь был настолько насыщенным, что казалось, что в его структуру специально добавляли какой-то красящий пигмент. Струи пара медленно поднимались верх. В зареве далеких извержений вулкана, они переливались дивной радугой.

Принцепс сидел на обсидиановой скамье и молчал. В его голове медленно складывалась мозаика ходов.

Эту возможность — изменять одной лишь мыслью события — он почувствовал в себя недавно. Перед внутренним взором проносились переплетения «нитей», и он осторожно вступил в Игру, зачиная свой узор. Получаемая картина уже давно полностью сложилась в его мозгу.

Велор еще раз посмотрел на «полотно», в котором медленно проступало пятно «разъедания». Новый Фенрир прогрызал дыру, полностью поедая все на своем пути.

Вот отчего так всполошились Архитекторы. Доминаты стали терять свои границы, уходя в ничто.

Вот почему они так усердно «штопают» образовавшуюся дыру, в которой исчезают люди, земли…

Велор взял в руки старый потрепанный фолиант и снова открыл на закладке:

«Жили-были дед да баба, — читал он страницу, — у них была курочка ряба. Снесла курочка яичко…»

Он поднял глаза на легата и вдруг спросил:

— Что это: «Живое родит мертвое, а мертвое родит живое»?

Легат ничего не ответил.

— А это и есть суть Лабиринта, — Велор поднялся. — Значит всё действительно неизбежно, — было не понятно, то ли он о чем-то сожалел, то ли просто это были мысли в слух. — Начнем, пожалуй…

— Я вас понял, Принцепс!

Велор еще раз посмотрел на «полотно», отмечая, что «цикличности» в нем все-таки нет, чтобы не утверждали философы. А потом снова вернулся к растущей дыре. Ему уже было известно, кто и зачем ее создал…

 

85.

Был уже глубокий вечер. Круглов по привычке посмотрел на часы и снова потянулся к пивному бокалу.

Здесь в ресторане, который находился на территории старого пивного погреба Брюггерис в Лиллехаммере, была необычайная теплая атмосфера, которую увидишь разве что в старых добрых фильмах. Неторопливость, приветливость, душевное спокойствие — что еще надо, чтобы славно отдохнуть!

Круглов умиротворенно вздохнул. Он совсем не жалел, что его позвали в этот ресторан. Когда-то, он мечтал побывать в старинных замках, роскошных современных паласах, и прочей прекрасной лабуде, но работа сего не позволяла. А теперь, когда он стал главой комитета и постоянно отбывал в командировки, то мог себе уже позволить исполнение давних желаний. К примеру: в прошлом месяце в Эстонии в Таллинне прогулки по Старому городу, ужин в Olde Hansa под звуки древних инструментов и горящих восковых свечах с ароматом старого меда. Сейчас в Лиллехаммере в старом пивном погребе, превращенного в ресторан еще в середине девятнадцатого столетия. Через неделю надо ехать в Берлин. Там его обещали сводить по местам «боевой славы» студентов эпохи романтизма.

Прогулки по вечерним городам, ужины в прекрасных ресторанах, плюс ко всему беседы с умными людьми — благодать, да и только…

Строй мыслей нарушил голос Алехина. Он немного припозднился на ужин, и теперь как виновник, громко отшучивался.

Круглов оторвался от созерцания арочного свода кирпичного потолка и полухмельным взглядом уставился на своего товарища.

— Где ты пропал? — развязным голосом спросил он.

— Да тут… да понимаешь…

Алехин тяжело плюхнулся рядом. Он несколько раз порывался что-то сказать, но лишь просто открывал рот, словно рыба.

Фраза типа: «Катастрофа», или «Вселенная содрогнулась», сейчас были настолько неуместны, и особенно в этом месте, где, глядя на всех этих людей в зале Брюггериса, казалось, что мир наш незыблем и вечен. И что никогда не наступит его конец.

— Ну так что? — снова спросил Круглов.

Алехин даже засомневался, что пятнадцать минут назад с ужасом читал данные отчета группы Марлинского, пришедшие ему по электронке.

— Тут такое дело… короче говоря, подтвердилась теория о том, что вся Вселенная, за исключением нашего Сверхскопления, исчезнет за горизонтом событий.

Круглов подавился и сильно закашлялся. Несколько минут он пытался придти в себя, и когда смог снова говорить, выдавил из себя:

— Ты что! Это шутка?

Алехин покосился на сидевших рядом иностранных коллег. Они по-прежнему мило улыбались, пили пиво и о чем-то спокойно разговаривали.

— Какая на хрен шутка! — прошипел Алехин. — Марлинский разве похож на шутника?

— И когда ж это случилось? Да ты понимаешь, сколько времени надо, чтобы подобное произошло?

— Знаю, я не ведь не первокурсник. И, между прочим, имею…

— Да ладно ты со своими наградами и званиями! — Круглов поднялся. — Пойдем, покурим.

Они вышли на улицу. Тихий морозный вечер, скрипящий снег под ногами. Круглов посмотрел в небо, где мило блистали звезды.

Алехин рефлекторно вытянул свой мобильник и еще раз прочитал сообщение от Марлинского: «Срочно проверь свой ящик!»

Они сидели на вечернем заседании. Круглов «свалил» первым под предлогом, что ему необходимо встретиться с кем-то там из шведских коллег. Не прошло и минуты, как завибрировал телефон. Звонил как раз зануда Марлинский. Алехин секунду раздумывал над ситуацией, и, посчитав, что «глупые научные разговоры» сожрут слишком много денег, потому сбросил вызов. Не прошло и минуты, как телефон снова завибрировал. Процедура сброса-вызова повторялась четыре раза, а потом уже пришло это злополучное SMS…

— Все произошло за считанные минуты, — говорил Алехин, доставая из кармана пачку сигарет. — Наблюдатели даже зафиксировать ничего не успели. Галактики почти мгновенно скрылись за горизонтом событий.

— А доказательства?

Алехин рассмеялся:

— Данные из Пулково, с РАТАНА-600, с «Бадаров», с Зеленчукской от Дьякова…

— Это какая-то… какое-то… Хрень какая-то! — заключил Круглов. — Да по всем расчетам на все это понадобится от двадцати до тридцати миллиардов лет. А не какие-то пять минут. Всем известно, что ход времени гораздо быстрее на микроуровне и медленнее на макроуровне…

— Это еще не все, — Алехин затянулся. — Марлинский говорит, что начался процесс распада нашей галактики…

 

86.

Андрей сделал шаг, и словно вышел из темноты ночи.

Он бы назвал это комнатой, но где же тогда стены? Где потолок? Границы площадки обозначились ослепительным белым светом, за которым была беспроглядная тьма.

— Добро пожаловать в Лигу! — улыбнувшись, помахал ему рукой из кресла кто-то из Игроков.

Андрей присмотрелся: здесь было достаточно много Архитекторов, разделившихся по группам. Среди тех, кого он знал, были Альфа, Омега, Хор, Инпу, и даже Джа.

Никто из присутствующих Андрея не звал в свою команду. Они лишь молчаливо смотрели на него, словно чего-то ожидая.

Андрей прошел в середину «комнаты», разглядывая «игровую карту». Рядом стоял какой-то сундук, доверху светящимися шарами.

— Где я? — спросил Андрей.

— Это последний круг Лабиринта, — ответил Омега, имевший вид подтянутого молодого человека в строгом деловом костюме, похожий на президента какой-то крупной фирмы.

— Последний? — загадочно переспросил Андрей.

— Первый, — поправил своего товарища Старичок-Боровичок. Это был Альфа.

— А вы, значит, и есть Игроки?

— Мы — Устроители Порядка, — вмешался в разговор Сетх, похожий сейчас на помесь муравьеда и человека. Рядом с его креслом из дорогой крокодильей кожи сидел гигантский рыжий пес.

От голоса Сетха заколебался воздух. Но Андрей даже не взглянул на Архитектора, продолжая стоять над шарами в сундуке.

— Вы все Устроители? — глухо спросил он.

— Все, — кивнул головой Сетх.

— А где же Доминаты?

В повисшей тишине Андрей оглядел всех присутствующих.

— Мы — «западный» Доминат, — подал голос Джа. С ним поднялись со своих мест Альфа, Омега и еще несколько Архитекторов, которых Андрей не знал.

— Мы — «восточный»! — Сетх не стал вставать.

— Доминат — это уклад существования, — пояснил кто-то из Архитекторов. — Принимая его, мы становимся частью Лабиринта.

— А ты, Велор, уже остановился на секторе? — спросил Хор. — Даже не смотря, что ты Принцепс «юга», это не твой Доминат, так?

— Так, — согласился Андрей. Снова оглядывая присутствующих.

Он подошел к «игральной доске», и трогая рукой фигуру-шарик Кутха.

— Ты сам по себе? — удивленно спросил Хор.

— Я? Можно и так сказать… Я — Судья. Минотавр, живущий в Лабиринте.

Архитекторы быстро повставали со своих мест.

— Мое имя — Велиар. Наверное, слышали. Так, ведь, Альфа? Омега? Инпу?

— Велиара нет! — резко ответил Джа.

Андрей медленно повернулся к Джа. Тут заговорил Сетх:

— Все мы тут собравшиеся либо Михаилы, либо Велиары. Все зависит от точки зрения.

— Чьей точки зрения?

Сетх усмехнулся, снова присаживаясь в свое дорогое кресло.

— Мы говорим об Образах. Архетипах, так сказать. Велиар воплощал в себе динамику изменений, а Михаил — статику. Один вел мир к постоянным изменениям, другой к равновесию. Сегодня, к примеру, мне выгодно быть Велиаром. А завтра наоборот — Михаилом.

— Выгодно? — как-то пространно спросил Андрей. Он медленно оглядел всех присутствующих.

В душе, где-то там глубоко внутри, что-то закипело, как бывает, когда сама твоя природа восстает же на тебя самого, и лишая здравого смысла, заставляет идти против. Против той несправедливости, которую ты терпишь, оправдываешь в своих глазах. Которая вроде, как и противоестественна морали, однако из-за целого ряда причин становится вполне приемлема. И вот, дойдя до какого-то предела, до какой-то такой точки, за которой ты уже не можешь терпеть, из тебя вырывается тот Судья, пусть и Минотавр, но пожирающий всю несправедливость, всю ту подлость, которой обросла твоя душа.

— Да, — Андрей злорадно хохотнул, — вот оно истинное Царство Квинтэссенции!.. Как я понимаю: вошедший в последний… вернее первый круг Лабиринта, назад выйти не может. Так?

Архитекторы переглянулись.

— Из первого круга есть только один выход, — ответил Омега. Он кивнул на богато разукрашенную позолоченную дверь. — Только вот выйти отсюда может только один — тот у кого «ключ».

Андрей улыбнулся.

— Я, Принцепс морали, пришел в этот круг с одной целью: очистить его для истинного Игрока.

— По-моему, — подал вдруг голос Альфа, — подобное уже когда-то было.

— «Великая война»? — усмехнулся Андрей. — Да, она чем-то походила. Только ведь организовал его не Велиар, как вы учите своих подопечных, а вы. И потому именно вы здесь! Вы и есть та мерзость, уничтожившая их ради «золотого века» этот мир, и который так и не наступил. И не наступит! Вы настолько запутались в собственных идеях, что перестали отличать «динамику» от «статики». И пока вы, то одни, то другие — новые пешки, слоны, ладьи и прочие фигуры страдают в последних кругах Лабиринта, не способные освободиться и потому постоянно повторяя одно и тоже в каждой своей жизни. А вы, занявшие все свободные «ниши» в первом круге, и сами, между прочим, не способны выйти! — Андрей кивнул головой в сторону золоченных дверей. — А почему? Кто спросит?

— Почему? — спросил Сетх.

Андрей прошелся мимо сундука с фигурами.

— Потому что никакие вы ни Архитекторы, — глухо сказал он и хлопнул в ладоши.

Комнату словно заволокло черным туманом: это в первый круг ворвался Фенрир, а за ним и армия игнисомов.

— Мы здесь, Принцепс! — отрапортовал Первый легат.

— Как ему это удалось? — злобно прошипел Сетх. — Никому и никогда не удавалось никого провести в первый круг.

Вся партия вдруг сложилась до последней детальки. Сетх от удивления даже растерялся.

«Ну, конечно же! Как же я раньше этого не мог понять!»

Стало ясно, почему Демиурги так относительно легко победили Велиара. Да потому что это лишь иллюзия. Хитрый ход: сдать все основный сильные «фигуры», а на самом деле лишь «растворить» их в «фигурах» Демиургов. А их самих заманить в «первый круг», из которого нет выхода, и который по сути лишь тот самый Ёрмунганд: вцепившийся в свой хвост змей. Замкнутая самоотносимая система.

А они глупцы: так легко попасться на эту удочку с «ключом», которого то в Лабиринте нет. Потому что нет и самого Лабиринта. Лишь Уробофос: конечная бесконечность — результат сессии Ёрмунганда. Они, Демиурги, наивно полагали, что загнали остатки Титанов в закрытые локации. А на самом деле сами очутились в аналогичном положении.

Сетх резко двинулся к Андрею, но уже через секунду был аннигилирован, а с ним и ряд иных Архитекторов. Выделенной в результате этого энергией смело, чуть ли не половину армии джиннов.

Альфа устало вздохнул и посмотрел на Омегу:

— Ты это знал? — спросил он.

— Да. Расчеты показывали именно такой исход. Иначе просто не сдержать процесс. По модели Вольтера — Лотки… — начал умничать тот, но закончить не успел.

Через пару минут в комнате остался только Андрей, пару десятков игнисомов во главе с легатом, и Фенрир — огромный вихрь, из которого вышел Михаил.

— Вселенная содрогнулась, — проговорил Андрей. — Ну что ж, так тому и быть!

Он сел в кресло Сетха.

— Вы не войдете в Дверь? — удивился Михаил.

— Ты так ничего и не понял! — усмехнулся Андрей. — В своем стремлении к высшей справедливости, ты сам разрушил этот мир. А куда по-твоему ведет эта Дверь? Она «ключ» в этот мир. Его пуповина.

— А ты все хочешь этот мир излечить? — оскалился брат.

— Я всегда этого хотел.

— А ведь он болен «раком». Неизлечимым «раком». А «рак» надо выжигать. До основания, — и Михаил направился к «последней двери», пожирая оставшиеся крохи Вселенной. — Нам с тобой не по пути, — бросил он напоследок.

— Вы его не остановите? — удивился Первый легат.

Андрей не ответил. Он взглядом проводил Михаила, пока тот не скрылся за дверью.

В ту же секунду в сундуке, что-то звякнуло: это упал небольшой светящийся шарик с резной мордой волка.

— Как видишь, — улыбнулся Андрей, глядя на легата, — выхода из Лабиринта нет. Пока нет… Но «предродовые схватки» уже начались.

— И когда ж будут сами «роды»? — снова спросил легат.

— Ты их не дождешься. Ну а для меня — скоро…

…На серый грунт медленно опустилось желтоватое яйцо. Змея вынырнула из воды, и, сделав небольшой круг, снова опустилась на дно. Медленно обвив свое яйцо, она закрыла глаза и стала ждать. То было время сна.

Прошли, наверное, миллиарды лет, пока что-то не зашевелилось под скорлупой.

Змей очнулся от своей бесконечной спячки и открыл правый глаз.

Скорлупа едва-едва затрещала, а потом на ней мгновенно возникла ломаная линия разъема, делившая яйцо пополам…

Так появилось Небо. И так появилась Земля.

Так родился Свет. И так возникла Тьма…