Весь следующий день стоял густой тяжелый туман. Заползал в пустые подвалы Фолкнер-сквер и Хоуп-стрит, в окна заброшенных зданий в Кенсингтоне и на Уэйвтри-роуд. Через реку Мерси взад и вперед вслепую ползали паромы, и за те двадцать минут, что требовались на переправу, песни «Битлз» взрывались в тумане с такой частотой, что даже туристы обалдевали от многократных повторов. Дальше, в устье реки и по направлению к Ирландскому морю, туман стоял плотным молочно-белым валом, и только бесконечные унылые гудки удерживали паромы с острова Мэн от столкновения с дублинскими.

Рикмен провел день на чердаке, стирая пыль с воспоминаний, которые охотнее похоронил бы в памяти навсегда. Наконец он нашел ледериновый альбом, засунутый в картонную коробку без надписи, вытер его, долго на него смотрел, но так и не смог заставить себя открыть. Когда он прикрыл за собой дверь чердака, в руках у него было пусто.

До него донесся отдаленный звонок. Он понял, что разрывается телефон в холле, и рванул вниз по лестнице, борясь со смутной тревогой за Грейс.

Но это был Хинчклиф.

– Ты можешь срочно подъехать? – спросил тот.

– Я же в отпуске, – напомнил ему Рикмен.

– Жду тебя в течение часа, – сказал Хинчклиф. – Осторожно, гололед. – И положил трубку.

Рикмен задумался над загадочным советом начальника: «гололед» – что это означает? Хинчклиф не дурак. Узнал об участии Ли Фостера? Но когда он открыл дверь и вышел на улицу, его обожгло ледяным ветром и он увидел, развеселившись над собственной подозрительностью, что забота Хинчклифа была искренней. Вся земля была покрыта толстым слоем инея. Инеем были оторочены деревья в саду перед домом. Иней покрыл ослепительно белыми иголками каждую голую ветку и края еще не облетевших листьев. Поверх всего лежал туман.

Рикмен натянул перчатки, но пальто застегивать не стал, с удовольствием ощущая покусывание морозца и прикосновение влажного воздуха. Туман разрывался, курясь, как дым, пока он быстро шагал сквозь него, скручивался и вихрился в воздушных воронках, созданных полами его пальто, затем снова оседал в пустом белом безмолвии.

В коридоре он обогнал Фостера, лишь бросив ему отрывисто: «Доброе утро». Некоторые пялились на него с удивлением и быстро отводили глаза, если встречались с ним взглядом. Он прошел прямо в кабинет старшего инспектора.

Хинчклиф сидел за столом, Мэйли – на стуле справа от двери.

– Дежавю, – пробормотал Рикмен.

Хинчклиф, похоже, иронии не оценил. Он устремил на Рикмена глаза-бусинки и пригласил:

– Входите, инспектор.

Рикмен не уловил ничего похожего на желание извиниться ни в его тоне, ни в поведении, но попытался успокоиться.

Когда он сел, Хинчклиф кивнул Мэйли.

– Мы обнаружили аномалию в пятнах крови на блузе жертвы, – сообщил Мэйли.

– Аномалию… – повторил Рикмен.

Хинчклиф бесстрастно смотрел прямо перед собой, но Мэйли, как показалось Джеффу, был смущен, что Джефф посчитал добрым знаком.

– Они попали туда не в результате обычного кровотечения, – продолжил Мэйли.

– Что… аномально, – констатировал Рикмен. Не то чтобы у него было чувство обиды на Мэйли – тот сделал свою работу беспристрастно, как делал ее всегда, – он только желал, чтобы все поскорее выяснилось.

– В пробе обнаружено присутствие химиката, – вступил в разговор Хинчклиф.

– Этилендиаминтетрауксусная кислота, ЭДТУ, – пояснил Мэйли.

– Добавляется в пробы крови для предотвращения свертывания, – сказал Рикмен. Это знал любой человек, закончивший полицейскую школу, и уж тем более каждый, получивший специальное образование. – Ах да, еще в кровь, сданную для переливания. А это означает, что кровь на одежду жертвы попала из донорской партии, как я и предполагал.

– Это заставляет меня вернуться к моему изначальному вопросу, – подхватил Хинчклиф, пристально глядя на него. – Почему?

– Возможно, мне просто не повезло. – Рикмен повернулся к Мэйли. – Вы проверяли сданную кровь? Есть недостача?

Прежде чем ответить, Мэйли взглянул на Хинчклифа, затем произнес:

– В вашей порции не хватает примерно пятидесяти миллилитров. С пятьюдесятью миллилитрами крови можно наделать много гадостей.

– А то я не знаю, – произнес Рикмен с горечью. – Еще какие-нибудь контейнеры с кровью повреждены?

– Мы сейчас проверяем, – ответил Мэйли. – Некоторые должны были уже использовать.

Рикмен посмотрел на Хинчклифа:

– Восстановите меня.

– Полицейский участок Хай-Парк-стрит. Завтра же с утра.

Рикмен покачал головой:

– Нет.

Хинчклиф прищурился. Прежде чем он успел разозлиться на такое грубое нарушение субординации, Рикмен продолжил:

– Видите ли, сэр, я должен закончить это расследование.

– Не может быть и речи, – отрезал Хинчклиф.

Мэйли начал подниматься со стула:

– Мне нужно… – Он махнул в сторону двери.

– Сядь, Тони, – сказал Хинчклиф.

Мэйли бросил на Рикмена извиняющийся взгляд и сел.

– Сэр, – настойчиво продолжил Рикмен, – если вы направите меня на другую работу, вы тем самым подтвердите, что все-таки что-то было в этой… – Он пренебрежительно взмахнул рукой – … улике и что я с помощью какой-то уловки сумел вывернуться. – Он посмотрел Хинчклифу прямо в глаза. – Будут думать, что вы мне не доверяете.

Он шел на риск, при свидетеле заявляя начальнику, что тот не прав и как ни трудно старшему инспектору изменить свое решение, но, отодвинув проблему сейчас, он получит еще большую в будущем.

– Восстановите меня, – еще раз повторил Рикмен.

Он ждал ответа тридцать мучительных секунд.

Рикмен заглянул в свой кабинет. Хинчклиф добросовестно переориентировал его работу. Лоток для входящих был пуст, в нем лежал только один лист с указанием, набранным крупным шрифтом: «Всю корреспонденцию, пришедшую на имя инспектора-детектива Рикмена, следует переправлять в кабинет старшего инспектора-детектива Хинчклифа».

Фостер оторвался от позднего ланча, состоявшего из сандвича с ветчиной и хрустящего картофеля в пакетике, и поднял глаза.

– Все в порядке? – спросил он.

Обычно эта фраза служила универсальным приветствием. Сегодня это был вопрос.

Рикмен усмехнулся:

– Больше, чем в порядке. – Он повесил пальто за дверью, затем взял из лотка памятную записку и, скатав в шарик, бросил в корзину. – Я хотел бы назначить срочное совещание. Собери всех, кого только сможешь. Не хочу, чтобы мое возвращение выглядело так, будто я тайком пробрался через заднюю дверь.

Первыми Фостер оповестил офицеров, работавших в тот момент в отделе. Одного из детективов он послал на кухню – посмотреть, не шатается ли там кто-нибудь. Потом поручил обзвонить офицеров, занятых на опросах и других направлениях расследования.

Совещание было запланировано на шестнадцать часов, и реакция последовала исключительная. Прибыла почти вся дневная смена: никто не хотел пропустить развязку этой маленькой драмы.

Рикмен подождал еще несколько минут после назначенного времени. Он знал, что Фостер не объяснял причину столь раннего сбора, поэтому представлял, сколько слухов незамедлительно возникнет – как о его отставке, так и о реабилитации. Уж Рикмен-то знал копов. Он только надеялся, что о реабилитации будут болтать с большим энтузиазмом.

Он вошел, и воцарилась тишина. Проходя через комнату, заметил несколько удивленных взглядов. Рикмен знал, что ему придется найти способ еще раз объединить участников этого дела в команду, сплоченность которой нарушена спорами, был ли он виновен или произошло недоразумение. Ему необходимо было привести их к согласию. Быстрый осмотр комнаты подсказал Рикмену тему для обсуждения. Пакет с вещдоком был засунут под один из стульев, рапорты валялись на столах, хотя им давно надлежало быть подшитыми и заархивированными. Повсюду пластиковые стаканчики, пакетики из-под сластей и картофеля, корзины переполнены картонками из-под сандвичей и выброшенными бумагами.

– В этом помещении, – произнес он выразительно, – ужасающий бардак.

На лицах некоторых офицеров он увидел негодование. Это те, предположил он, кто поставил против него.

– Мы проводим расследование особо важного дела, сидя в комнате, напоминающей спальню тинейджера.

Люди начали переглядываться. Даже те, кто был у него в чести, почувствовали себя пристыженными. Ну что ж, ладно. Значит, они не будут злорадствовать над товарищами и делиться на группы.

– Вещественные доказательства должны быть упакованы, подписаны, зарегистрированы и сданы в хранилище сразу же по прибытии. Никаких отклонений, никаких проволочек. Рапорты должны быть написаны немедленно по возвращении в офис и сданы диспетчеру группы «Холмс». Все понятно?

Им было понятно.

Он затребовал устный отчет о проведенной работе за этот день. Служба поддержки беженцев продолжала гнуть свою линию, утверждая, что они не в состоянии работать быстрее по идентификации девушки, поэтому чиновник по связям с общественностью попросил помощи у землячеств: возможно, удастся таким способом достичь некоторого прогресса.

– Хорошо, – сказал Рикмен. – Я организую пресс-конференцию, покажем портрет девушки, выполненный художником, в выпуске региональных новостей. Быть может, это поспособствует пробуждению чьей-нибудь памяти.

– Сэр? – Рикмен узнал слегка пришепетывающий ланкаширский акцент Танстолла. – Не хочу выглядеть глупо, сэр, но почему бы просто не предъявить ее фото?

– Потому что не хочу расстраивать показом фотографии мертвой девушки всех этих мамочек-папочек, смотрящих телик вместе с детьми во время вечернего чая.

Танстолл не уловил сарказма в голосе Рикмена.

– А-а, – проговорил он довольно. – Понятно.

Рикмен колебался. Он не знал, как объяснить факт своего возвращения к этому расследованию. Он не хотел, чтобы его слова прозвучали как попытка обороны, но и не желал, чтобы эта история осталась предметом дальнейших кривотолков.

– Сэр? – Это снова Танстолл. – Вы навсегда вернулись, сэр?

– Да, Танстолл, – сказал Рикмен.

– Просто мы слышали, что ваш брат совсем больной, сэр.

Рикмен не мог сказать, был ли этот человек превосходным актером или непроходимым тупицей: в его голосе не было ни капли иронии, а на лице – ни тени ухмылки. Зато все остальные шутку прекрасно поняли.

Перед ним была дилемма: сохранять достоинство и выглядеть при этом идиотом либо воспринять все с юмором. Рикмен ответил, как будто вопрос был ироническим:

– Скажем так, произошло чудесное исцеление.

Улыбок мало. Смех, выдаваемый за кашель.

Танстолл, единственный, кто шутки не понял, не унимался:

– Ну а что за штука с этой донорской кровью, сэр?

Рикмен не ожидал такой наглости. Он заметил, что некоторые неловко заерзали, считая, что товарищ слишком далеко зашел. Посмотрев в лицо Танстоллу, он увидел лишь кроткое смущение. Тот понял, что допустил ляп, но не знал где и как. Что ж, это давало Рикмену возможность разрядить атмосферу.

– Кровь была похищена из донорской партии, – начал он, тщательно подбирая слова. Поднявшийся ропот изумления заставил его повысить голос: – Служба внутренней безопасности ведет расследование, но я хотел бы предложить и вам опросить весь персонал, работавший на донорском пункте в тот день, я подчеркиваю – всех, от регистратора до водителя. – Эти слова встретили всеобщее одобрение, и Рикмен кожей почувствовал, что выигрывает. – Где детектив Харт?

– Здесь, босс, – откликнулась Наоми.

Она назвала его «босс», принимая его восстановление в качестве руководителя расследования и ясно показывая остальным, что она думает по этому поводу.

– Я хотел бы, чтобы вы возглавили расследование этой маленькой грязной аферы.

– Есть. – Она выглядела довольной.

Это самое малое, подумал Рикмен, что он может сделать для нее за то, что она всегда была на его стороне.