Проклятые джунгли вторглись в сновидения Хоппера. И без того каждое пробуждение обращалось страданием, но теперь он не мог найти отдохновения даже во сне. Его ночные грезы провоняли запахом гниющих растений, наполнились звоном жалящих насекомых и видениями извивающихся змей. И всякий раз где-то там, на заднем плане, в непроглядном мраке, слышалось грозное рычание более крупных хищников, невидимых, но готовых вонзить клыки в плоть человека, сделавшего неверный шаг.

Вместо того чтобы вставать по утрам свежим и отдохнувшим, готовым к изматывающему трудовому дню, Хоппер просыпался изнуренным, измученным сновидениями, которые начинали преследовать его, как только он забирался в спальный мешок и натягивал бурую противомоскитную сетку, похожую на гигантскую паутину. В последние дни Хоппер прекратил бриться, и не столько оттого, что этот несложный ритуал отнимал у него силы, сколько стремясь избежать взгляда на лицо, которое приветствовало его по утрам в зеркале – исхудалая физиономия с запавшими красными глазами и соломенными волосами, упорно бросавшими вызов расческе. Его ввалившиеся щеки были покрыты воспаленной коростой от укусов насекомых, а пятнистый загар, который так ненавидел Хоппер, делал его похожим на жертву биологического эксперимента. Десны Хоппера начали сочиться кровью в четверг ночью – или это была среда? Они кровоточили не так уж сильно, но зубы тем не менее сразу покрылись коричневым налетом, и это была последняя капля, переполнившая чашу. Хоппер подарил зеркало обезьянам, которые являлись по утрам, чтобы устроить в лагере погром, и решил не бриться до той поры, пока у него снова не будет горячей воды и ванной либо не найдется парикмахер, который сумеет привести его в порядок, да так, чтобы Хопперу не пришлось смотреть на свое лицо.

Парикмахерша. Пусть, если хочет, выбреет все его тело и скоблит его до первозданной чистоты, пока Хоппер снова не почувствует себя человеком.

В этот раз у Хоппера сложилось особое, специфическое отношение к джунглям, которые кормили его добрых полтора десятка лет. Хоппер не любил называть свою деятельность работой – это означало бы, что в случае неудачи ты должен искать себе новое место, а для такого человека, как Хоппер с его узкой специальностью и скромным образованием, это было бы совсем нелегко.

Нет, экспедиции Хоппера не были работой. Они уже давно превратились в рутину. Всякий раз Хоппер использовал одно и то же оборудование, довел свои навыки до автоматизма и научился выполнять простейшие действия, не просыпаясь – собственно говоря, именно так прошли последние десять ночей или около того. Путешествия сулили два возможных исхода: успех или неудачу, но в любом случае Хоппер получал свой гонорар – хотя бы за то, что предпринял попытку.

Итак, причиной его нынешнего состояния оказались джунгли. И это было странно, ведь Хоппер в свое время побывал в самых гибельных и зловонных джунглях от Конго до Амазонки. Ему доводилось общаться с пигмеями и дикарями Мату-Гросу, есть пищу, которой побрезговал бы даже стервятник, выкачивая из местных жителей сведения, которые могли оказаться полезными для дела. Хоппер знал повадки змей, пауков и скорпионов, научился купаться в облегающих трико, чтобы мерзкие паразиты и крохотные рыбки с острыми как бритва плавниками не смогли забраться в прямую кишку или мочеиспускательный канал. Доводилось ему бывать и в пустынях, поверхность которых напоминала старую лопнувшую кожу, – там, где температура в тени (если, конечно, можно было найти тень) достигала пятидесяти градусов и даже хищным мухам доставало ума прятаться до заката солнца. Знавал Хоппер и арктическую тундру, ему доводилось обедать бифштексами из жареного на ворвани мороженого мяса мамонта и наблюдать за тем, как струйка собственной мочи замерзает в воздухе золотистой дугой.

И тем не менее Хоппер всегда выполнял задание.

Что же случилось на сей раз? В чем причина его неприязни к этому месту?

Хоппер сомневался, что дело было в местном климате, напоминавшем погоду в Индонезии в разгар лета – жаркую, влажную, высасывающую соки из всякого, кто был достаточно глуп, чтобы работать в дневные часы. Однако на этот случай человек мог запастись солью и особыми напитками, возвращавшими в кровь утраченные электролиты. Уловок и хитростей было немало – Хоппер лично изобрел многие из них.

Может быть, тучи надоедливых насекомых? Вряд ли. Да, в здешних джунглях обитали москиты невиданных размеров и злобности, а также мухи, укусы которых напоминали подкожную инъекцию и которые всегда нападали сзади. Но Хоппер был привит от целого букета хворей, от малярии до болотной лихорадки, и вооружен специальным репеллентом, производимым для армейских нужд. За сутки на его долю приходилось от двадцати пяти до тридцати укусов, и с этим можно было мириться.

Что же ему мешало?

Одиннадцать недель раздумий привели Хоппера к выводу, что виновником его страданий явилось место как таковое – совокупность климата и рельефа, ползучих растений и коварных животных – все это вместе поставило его на грань нервного срыва. Сколь бы нелепой и смехотворной ни казалась такая мысль, это было именно так. Место, в котором находился сейчас Хоппер, источало миазмы злобы, вторгавшиеся в плоть и кровь и проникавшие в человеческий мозг.

А может быть, Хоппер попросту сходил с ума.

Одиннадцать недель.

Предполагалось, что работа займет едва ли половину этого срока, но кто-то наверху, по-видимому, недооценил джунгли и рассчитал длительность маршрута, основываясь на туристических путеводителях и картах, уменьшавших страну до размеров почтовой открытки, превращавших могучие реки в сеть тоненьких ручейков, а всепожирающие джунгли – в зеленую кляксу, которую можно было накрыть ладонью. «Планировщики», как они любили себя называть там, в Штатах, не имели ни малейшего понятия о том, что такое перейти вброд реку, кишащую крокодилами, или пробраться по многомильному зловонному болоту по шею в стоячей воде, чувствуя под промокшей одеждой извивающихся пиявок.

Единственным утешением Хопперу была щедрая плата за перенесенные невзгоды – половина авансом, половина после возвращения плюс солидные премиальные в случае успеха. Среди коллег Хоппера, и, в частности, в Лос-Анджелесе, где у него было нечто вроде дома, ходили слухи, что там, где не нашел Хоппер, не найдет никто. Может, это и было преувеличением, но блестящая репутация еще никому не мешала.

Но могла привести к гибели, если ты не следил за каждым своим шагом.

Тогда, в марте, во время короткого совещания, на котором Хопперу предложили очередное задание, оно представлялось вполне выполнимым. Не слишком простым – надеяться на это было бы глупо, – но выполнимым.

Воодушевление планировщиков, отправлявших Хоппера на поиски, питали местные легенды, секретные военные документы и рассуждения, принимающие желаемое за действительное и основанные на космических снимках, сделанных во время полетов двух последних «шаттлов». Ну и запах бешеных денег... может быть. Им был нужен специалист по разведке в «полевых условиях».

Услышав это, Хоппер невольно улыбнулся. Планировщики говорили о «полевых условиях» так, будто собирались послать его прогуляться по лужайке или пастбищу. Как правило, «поле» оказывалось чем-нибудь совершенно иным: джунглями, пустыней, иногда – суровыми горными вершинами, на которых, как известно, очень трудно (а то и вовсе не возможно) наладить приисковые работы. Хоппер никогда не действовал по чьей-то указке; он тщательно исследовал район предполагаемой экспедиции, изучая его вдоль и поперек, изыскивая всевозможные лазейки, помогавшие его банковскому счету выглядеть не хуже других.

В его работе была одна привлекательная черта: вместо того чтобы действовать на свой страх и риск, Хоппер выступал в роли наемника крупных компаний, которые располагали солидными средствами и соглашались платить вне зависимости от результатов. Всякий раз, когда Хоппер возвращался пустым, работодатели устраивали скандал, но такое случалось редко. К тому времени, когда компании обращались к его помощи, район будущей разведки, как правило, уже бывал основательно изучен теоретическими методами, а шансы на успех подсчитаны при помощи головоломной математики, которой Хоппер не понимал и не пытался понимать. Потом наступала пора полевой разведки, и отныне Хоппер должен был применить все свои знания, опыт и везение на благо людей, которым не хватало умения и смелости прийти самим и взять искомое собственными руками.

Хопперу хватало того и другого... до сих пор.

Он пытался убедить себя, что все это глупости, что в здешних джунглях нет ничего такого, чего бы он не видел раньше. Те же змеи или очень похожие. Те же проклятые пауки, муравьи, мухи, гнус, комары, вши... Такие же, или очень похожие, местные жители с их инстинктивной подозрительностью к чужакам, которые дурили их в прошлом и могут сделать то же самое в будущем, стоит лишь потерять бдительность.

Ясных, отчетливых причин ненавидеть эти джунгли у Хоппера не было. И тем не менее, помимо пота, палящего солнца и запаха гнили – неизменных попутчиков исследователя тропиков, было нечто... Нечто непонятное.

Тоскливое, нудное ощущение опасности.

Между прочим, в своих страхах Хоппер был не одинок. Его чувства разделяли местные жители, которые не желали делиться информацией и еще менее – предоставлять экспедиции проводников, вынуждая Хоппера платить за туземную помощь намного больше обычного. Хоппер не возражал – в конце концов это были не его деньги, – но несговорчивость обитателей джунглей, граничащая с суеверным ужасом, неминуемо отражалась на деятельности экспедиции.

Первым из трех участников группы сломался Экинс, геолог из Хьюстона. Он становился раздражительным, внимательно вглядывался в тени на марше и упорно смотрел мимо костров в темноту, когда экспедиция становилась лагерем. Уже на исходе второй недели он начал задавать вопросы, интересуясь всем подряд – от туземных обычаев до повадок хищников. Но, поскольку это был его первый поход в девственные леса, поведение Экинса можно было оправдать понятной нервозностью.

Второй жертвой страха, к своему искреннему удивлению, стал сам Хоппер. До сих пор ему казалось, что он успешно скрывает испуг, хотя недостаток здорового сна изматывал его, давил на психику и заставлял совершать многочисленные ошибки. Поначалу Хоппер приписывал свое угнетенное состояние возрасту – в августе ему должно было стукнуть сорок, – но вскоре был вынужден признать, что его ночные кошмары и мрачные, тягостные предчувствия, которые охватывали его в часы бодрствования, объясняются чем-то другим.

И вот теперь, если, конечно, он не ошибся, страх пронял даже Спаркса. Спаркс был их ангелом-хранителем, головорезом с армейским прошлым, который в свое время служил наемником, а впоследствии перешел на работу, обозначенную расплывчатым понятием «служба безопасности». За пять тысяч в год плюс транспортные расходы Спаркса можно было направить в Вашингтон сломать кому-нибудь руку, прослушивать телефон в Бирмингеме... или нянчиться с экспедицией, пробирающейся по джунглям в тысячах миль от Штатов.

Спаркс знал свое дело и не шевельнул бы даже пальцем, не рассчитав все загодя. В момент опасности ему не было равных. Ходили туманные, но упорные слухи о том, что он убивал не только в гражданских войнах стран «третьего мира».

И вот теперь он начинал нервничать, никаких сомнений. В глазах Спаркса поселился страх, а сам он не расставался с винтовкой со снятым предохранителем.

Это все пустая игра воображения, говорил себе Хоппер. Ведь до сих пор не произошло ничего необычного. Носильщики и проводники сохраняли угрюмое молчание, но порой в их поведении сквозили разнообразные табу и суеверия. Само путешествие, хотя и стоившее Хопперу небывалого напряжения сил и усталости, во всех остальных отношениях не было очень уж рискованным. Единственным случаем, сулившим настоящую опасность, была встреча с коброй, когда Хоппер сошел с тропы, чтобы справить малую нужду.

Путешествие проходило спокойно, и тем не менее Хоппер не мог избавиться от ночных кошмаров.

Они всегда начинались одинаково. Хоппер пробирался сквозь джунгли в предзакатные часы, одинокий и заблудившийся. Он знал, что лагерь находится где-то впереди, в сотне ярдов или около того, но, когда он окликал Спаркса или Экинса, никто не отвечал. В джунглях раздавались заунывные вопли птиц, в подлеске скреблись невидимые грызуны, и казалось, что поблизости нет ни единой человеческой души.

Время во снах течет неуловимо, и все же Хоппер постепенно начинал чувствовать, что за ним следят. По его следу шло нечто большое и голодное. Оно не показывалось на глаза, но было достаточно близко, чтобы Хоппер мог услышать его дыхание. Господи, какое оно было огромное! Судя по звукам, вместо легких у этого создания были кузнечные мехи. Натыкаясь на стволы, чудовище выдирало их с корнем и валило на землю. Охваченный паникой, Хоппер бросался бежать куда глаза глядят, продираясь сквозь колючие ветви, которые цеплялись за одежду и хлестали по лицу. Запах свежей крови приводил преследователя в ярость. Чудовище издавало голодные вопли, словно Кинг-Конг, вышедший на охоту. В конце концов Хоппер натыкался на опустевший лагерь. Он бросался к палаткам под призрачную защиту костра и неизменно спотыкался у дальнего края лужайки, падая лицом вниз. Громадный хищник наклонялся, пока Хоппер не начинал чувствовать его зловонное дыхание. Зубы...

Глаза Хоппера распахнулись, как всегда спасая его от того ужасного мгновения, когда он уже был готов распрощаться с жизнью. Тело, укутанное спальным мешком, обливалось потом. Хоппер дрожал, словно испуганный ребенок.

Он приподнялся и сел на койке, металлические ножки которой стояли в жестянках, наполовину заполненных водой для защиты от ползучих тварей, выпростал ноги из спального мешка и, прежде чем спустить их с кровати, внимательно оглядел пол.

Итак, сон становился все страшнее, чтоб его черти побрали. В этот раз, когда хищник подбирался к Хопперу, он уловил сотрясение земли. Господи, если он не сумеет в ближайшее время избавиться от этого наваждения...

Подземные толчки.

Все, хватит, сказал себе Хоппер. Этот номер не пройдет. Должно быть, его ногу свело судорогой, и ему показалось, будто к лагерю приближается громадное чудовище.

Дикий вопль выбросил Хоппера из кровати. Он запутался в москитной сетке и рвал ее до тех пор, пока не сумел освободиться. К этому мгновению в лагере зазвучали невнятные крики проводников и носильщиков, послышалась испуганная ругань Спаркса.

Раздался винтовочный выстрел, громкий, словно удар грома.

Хоппер выскочил из палатки и оказался в кромешном аду. Туземцы бросились врассыпную, двое из них пробежали сквозь огонь и выскочили по ту его сторону, даже не вскрикнув от боли. Таково воздействие страха – он приглушает все иные чувства и пускает в ход механизм инстинкта самосохранения, который включается в минуту опасности.

Хоппер осмотрелся, отыскивая взглядом Спаркса и Экинса. Ангел-хранитель экспедиции стоял подле своей палатки в боксерских трусах и носках, приложив к плечу винтовку, нацеленную вверх под углом около сорока пяти градусов. Послышался еще один выстрел, и Хоппер увидел красно-оранжевую вспышку, вырвавшуюся из дула.

Куда он стреляет? И где Экинс? Хопперу казалось, что он слышал крик, но он мог ошибаться, и...

И в это мгновение он увидел неуклюжий призрачный силуэт чудовища из своих снов. Оно шагало вперед, привлеченное вспышками ружейных выстрелов, и поводило головой из стороны в сторону, рассматривая лагерь. Из его скрежещущих зубов свисало нечто вроде тряпичной куклы. По губам и нижней челюсти чудовища стекала кровь. Кукла была одета в зеленые штаны и такую же рубаху, залитые чем-то красным.

Экинс.

Спаркс выстрелил в третий раз, но без толку. Шагающий дьявол повернулся в его сторону, тряхнул головой и выплюнул окровавленное тело. Спарксу пришлось отскочить; тело ударилось о землю, подскочило и рухнуло бесформенной кучей. Спаркс изготовился выстрелить вновь, но не успел.

Теперь чудовище уже не казалось неуклюжим. Оно подпрыгнуло, словно птица, и опустилось на землю, заставив ее вздрогнуть. Спаркс не заметил удара – кошмарное создание обрушилось на него своей тяжестью, сбив с ног и повалив на спину с вывернутыми руками. Винтовка отлетела в сторону. Чудовище быстро клюнуло головой, словно громадный цыпленок, подбирающий зерно, и впилось в Спаркса сверкающими зубами.

Хоппер издал пронзительный вопль и, испугавшись собственного голоса, зажал рот ладонями обеих рук.

Слишком поздно.

Оживший призрак из сновидения перекусил Спаркса пополам, уронил его в грязь и, заслышав безумный крик Хоппера, повернулся в его сторону. Пасть чудовища была набита кровавым месивом.

Господи! Надо бежать!

И Хоппер побежал.

У него не было времени продумать свои действия. Какой-то уголок его сознания отметил, что он бос и одет лишь в нижнее белье, но если бы он задержался, чтобы взять одежду, а тем более натянуть ее на себя, то чудовище захватило бы его в палатке, и Хоппер присоединился бы к компании Экинса и Спаркса в качестве лакомой закуски к позднему ужину.

Лужайка была невелика. Десяток шагов – и Хоппер оказался среди деревьев и продолжал мчаться вперед, не обращая внимания на камни и колючки и позабыв о змеях. Он понимал, что оставаться в лагере смертельно опасно. Все прочие обстоятельства казались ему второстепенными, и он надеялся преодолеть их по мере поступления.

Бегство от опасности – простейший инстинкт, который включается выбросом адреналина в кровь. Разум Хоппера, до сих пор не оправившийся от изумления, вызванного увиденным, фактически бездействовал. Где-то в его глубине по-прежнему мерцала надежда на то, что все происходящее – не более чем сновидение во сне, еще один ужасный ночной кошмар.

Напрасные надежды.

Хоппер споткнулся, раскинул руки, стремясь сохранить равновесие, и почувствовал, как ему в ладонь впилась зазубренная ветка. Выдернув ее, он увидел кровь и ощутил резкую боль, которая перечеркивала все надежды на то, что это происходит во сне.

Может быть, он сошел с ума? Или подцепил лихорадку, и утомленный, ослабленный болезнью мозг окончательно утратил связь с реальностью? Не лучше ли остановиться и подождать чудовище здесь, на этом самом месте?

В джунглях раздавался громкий треск, и этот звук был ответом на все вопросы. Чудовище гналось за ним, и Хоппер бросился вперед, гадая, видит ли преследователь в темноте или ориентируется по запаху.

Охваченный паникой, Хоппер мчался во весь опор. Какая-то часть его разума действовала четко и ясно, и он подумал, что он ошибался в своих снах. Зловещий мрачный хищник не рычал и не взревывал. Он шипел. Следом за Хоппером двигалась громадная неумолимая паровая машина.

Хоппер подумал о реке, протекавшей к северу от лагеря. Если бы только он выдержал направление и сумел промчаться в темноте милю или, самое большее, две, у него сохранялся шанс на спасение. Этот трюк частенько использовался в кинофильмах против собак-ищеек: вода смывала запах жертвы, помогая незадачливому беглецу на время оторваться от погони. Но если даже это не удастся, река могла бы оказаться достаточно глубокой, чтобы задержать преследователя или вынудить его отказаться от своих намерений.

Острая боль в легких и внезапный приступ головокружения, едва не сваливший Хоппера с ног, заставили его остановиться. Он привалился к стволу дерева, оставив на коре отпечаток ладони, и сложился пополам, пытаясь унять ноющую боль в боку. Его ступни были изранены и кровоточили. Хопперу казалось, что он стоит на куче бутылочных осколков.

Тишина.

Может быть, ему удалось улизнуть от чудовища, и он в безопасности? В это трудно было поверить, но, с другой стороны, такое огромное создание вряд ли могло двигаться, не производя шума.

Хопперу почудился мягкий толчок, какое-то волнение в воздухе над его головой, и в тот же миг из-за деревьев показались широко разинутые челюсти. Хоппер взвизгнул, метнулся в сторону, дважды перекатился по земле и вскочил на ноги. Его мозг заполнила мысль о жизни и смерти, и, не в силах выбрать нужное направление, он развернулся и помчался наугад в гущу леса.

За его спиной послышалось яростное шипение. Хищник жадно раздувал ноздри, чуя кровь и запах мягкой влажной плоти. Он не знал никаких обычаев, кроме закона пожирания, не ведал иных побуждений, кроме голода.

Лес поглотил Хоппера живьем.