Дорожное движение в Бостоне было почти нормальным – для Бостона. Было только две аварии, обе несерьезные. Правда, последняя имела такой вид, будто кто-то решил сделать разворот из левого ряда на боковой съезд. И теперь этот предприимчивый фургон лежал на крыше, как перевернутая черепаха, а колес у него не было.

Когда такси, в котором он ехал, резко свернуло, Римо их увидел. Они катились в разные стороны, будто решили выехать покататься.

– Для этой дороги – день как день, – проворчал себе под нос таксист.

Римо так и не привык к зрелищу своего дома, открывающемуся за последним поворотом. Собственно говоря, это был даже не дом, а кондоминиум, но квартиры в нем никогда не выставлялись на продажу по многим серьезным причинам. Не последней из них было то, что здание это раньше было каменной церковью.

Это была не совсем обычная церковь. Обычно у церкви наверху купол с крестом. А это было здание средневековой архитектуры, хотя выглядело вполне современным с его каменными стенами и двумя рядами чердачных окон.

И все же этот дом построен для отправления культа, а не для жилья. Мастер Синанджу выбил его у Харолда В. Смита при подписании контракта несколько лет назад. Мнением Римо никто не интересовался. А ему тоже было все равно. После долгих лет жизни на чемоданах приятно было иметь постоянный адрес. В этом доме у него было целое крыло.

Вот чего он не любил – это досужих замечаний таксистов.

– Вы здесь живете? – удивленно спросил тот, когда Римо попросил его остановить машину. – В этом каменном мешке?

– Этот дом принадлежит моей семье уже несколько веков, – заверил его Римо.

– Эта церковь?

– На самом деле это замок, перевезенный сюда по кирпичику из родового поместья в Верхнем Синанджу.

– А где это?

– Нью-Джерси.

– Там есть замки?

– Больше нет. Этот был последним, который вывезли оттуда, когда налоги штата на замки поднялись выше крыши.

– Он, видимо, был построен еще до Революции.

– И даже до «до Революции», – подтвердил Римо, сунув двадцатку сквозь щель в перегородке. Запас наличности он пополнил в банкомате аэропорта по кредитной карточке, которую носил в заднем кармане.

Перед дверью он позвонил. Потом позвонил еще раз.

К его удивлению, к стеклянным овалам двустворчатой двери шлепающей походкой подкатилась пухлая коротышка азиатской внешности с серо-седыми волосами. Одета она была в неописуемую стеганую кацавейку, которую нельзя было назвать ни в точности красной, ни определенно серой. Может быть, она была когда-то сиреневой.

Она посмотрела на Римо, мигнула по-совиному и открыла дверь.

– Кто вы такая? – спросил Римо.

Старуха отвесила поклон. Когда она подняла лицо, Римо рассмотрел его и решил, что она из Южной Кореи, а не из Северной. Это утешало. А то он было испугался, что это одна из кузин Чиуна, которая приехала погостить лет на десять.

– Мастер ждать вас, – сказала она на ломаном английском.

– Он сейчас в колокольной башне?

– Нет, рыбный погреб.

– Какой рыбный погреб? – оторопело уставился на нее Римо.

– Который быть в подвал, – ответила старуха.

– Ах, этот рыбный погреб, – протянул Римо, который никогда не слышал ни о каком рыбном погребе и был абсолютно уверен, что в подвале до сегодняшнего дня ничего подобного не было. – Как вас зовут, кстати?

– Я экономка. Имя не иметь значения.

И она снова поклонилась.

– Но у вас все-таки есть имя?

– Да, – ответила старуха, еще раз поклонилась и засеменила вверх по лестнице.

– Чиуну лучше бы запастись хорошим объяснением для всего этого, – проворчал Римо, ныряя в дверь подвала.

Подвальное помещение имело форму буквы "Г", как и само здание. Сквозь окна-бойницы пятнами падал дневной свет. Он ложился на длинный ряд холодильников вроде тех, в которых большие семьи хранят говяжьи бока и ноги. Холодильники были новыми и дружно гудели, Тут же стояли рядами булькающие аквариумы. Рыбы в них не было.

– Чиун, ты где? – выкрикнул Римо.

– Здесь, – послышался писклявый голос.

Римо хорошо знал этот писк. Он означал, что его обладатель недоволен. Чиун был расстроен.

Римо обнаружил мастера Синанджу в дальнем углу подвала, где когда-то был угольный бункер. Здесь все переменилось. Деревянная обшивка бункера была сорвана, а стенки обложены кирпичом. Кроме того, в нем появилась дверь. Она была открыта.

Римо заглянул внутрь.

Мастер Синанджу стоял посреди этого мрачного холодного помещения, и лицо его было похоже на маску мумии. Светло-карие глаза глянули на Римо. Они блеснули и прищурились.

Чиун был одет в простое серое кимоно из шелка-сырца. Без украшений. Полы кимоно касались верха черных корейских сандалий. Руки, спрятанные в широкие рукава, были скрещены на тугом и плоском животе.

Похожий на кнопку нос сморщился, и Чиун сказал:

– От тебя воняет санго.

– Санго?

– Акулой.

– Ах да. Она пыталась меня съесть.

Чиун вопросительно склонил голову набок по-птичьи, но выражения его лица в полумраке было не уловить.

– И?..

– Я съел ее раньше.

Римо улыбнулся. Чиун – нет. Голова его откинулась назад, отбрасывая резкие тени на пергаментные черты лица. Он был лыс, как пасхальное яйцо, и только два пучка пуха торчали над каждым ухом. С подбородка свисала бородка, похожая на тощий хвост белой мыши.

– Смитти уже рассказал тебе, что со мной случилось? – поинтересовался Римо.

– Нет. Несомненно, чувство стыда сковало его благородный язык.

– Я попал в точку встречи вовремя. Но судно кто-то потопил.

– И ты это допустил?

– Я ничего не мог поделать. Оно затонуло раньше, чем я прибыл.

– Надо было добраться туда пораньше.

– Да, но я не смог.

– Но ты отомстил за это оскорбление?

– Пытался. Судно потопила подводная лодка. Я отправился на ее поиски, но она первая нашла меня.

– Ты уничтожил это пиратское судно во имя нашего Дома?

– На самом деле оно вроде как удрало, – признал Римо.

– И ты позволил какой-то подводной лодке уйти от тебя! – вспыхнул Чиун.

– Я впервые видел субмарину, – обиженно сказал Римо. – Мне удалось пробраться на борт, но они выкурили меня наружу. Я сделал все возможное, Чиун. А потом я оказался в открытом океане без досточки и щепки. Чуть не утонул.

Лицо Чиуна оставалось суровым.

– Тебя учили не тонуть в воде.

– Я сказал «чуть не утонул». Меня окружили акулы.

– Ты сильнее акулы. Ты опаснее акулы. Ни одна акула не может победить того, кого я учил мудрости из солнечного источника Синанджу.

– Благодарю за все похвалы, но я действительно был на грани гибели.

– Мудрость, которую я расточал на тебя, привела тебя домой живым, – сказал Чиун, выходя и резко закрывая дверь, как бы ставя точку.

– На самом деле, боюсь, я бы не выбрался, если бы не вспомнил Фрейю, – откровенно признался Римо.

Чиун с нескрываемым интересом вздернул подбородок.

– Я вспомнил, что у меня есть дочь и что я хочу увидеть ее снова. И тогда я нашел в себе волю к жизни.

Чиун не проронил ни слова.

– Сожалею, что сорвал задание, – тихо сказал Римо. Он механически крутил кистями рук.

Чиун молчал, лицо его не шевельнулось, карие глаза были непроницаемы.

– А что мы потеряли? – спросил Римо.

– Честь. Но мы ее вернем. Ты лично этим займешься.

И Чиун беззвучно мелькнул мимо Римо, как серое привидение.

Открыв дверь, Римо просунул голову в выложенный кирпичом угол погреба. Там ничего не было, если не считать вывешенных рядами кедровых полок.

Пожав плечами, Римо закрыл дверь и последовал за мастером Синанджу вверх по лестнице. Догнав его, он пристроился рядом.

– Старая леди сказала, что ты в рыбном погребе. Но я никакой рыбы не вижу.

– Это потому, что там ее нет.

– Рад это слышать. Сегодня у меня есть настроение полакомиться утятиной.

– Это хорошо, потому что сегодня на ужин утка. И каждый вечер в обозримом будущем – тоже.

– Это больше, чем мне хотелось бы.

Они дошли до верха лестницы.

– Потому что нет рыбы, – сказал Чиун, не став развивать эту мысль.

Они ели на кухне, устроившись на низких табуретах. Рис был белый и липкий, приготовленный именно так, как любил Римо, и подавался в бамбуковых чашках. В золотисто-оранжевом соусе лежала утка.

Когда шаркающая по кухне бессловесная экономка передала Чиуну миску супа из рыбьих голов, Римо удивился.

– Кажется, ты говорил, что рыбы нет? – спросил Римо.

– Рыбы нет. Для тебя.

– А для тебя есть?

– Я не проваливал задания, – сухо ответил Чиун.

– Обычно мы ели одно и то же.

– Отныне и до тех пор, пока не будет отомщена честь Дома, твой рацион ограничен утятиной. Ты будешь есть жареную утку, пареную утку, вареную утку и холодные утиные объедки. В основном ты будешь есть холодную утятину. Более того, ты будешь есть ее с удовольствием.

– Я с этим смирюсь, но мне это не нравится, – возразил Римо, прокалывая коричневую корочку утки серебряной палочкой. – А что это за экономка у нас появилась?

– Это решение я принял сегодня.

– Она из Южной Кореи, а не из Северной.

Чиун с любопытством посмотрел на Римо.

– Очень неплохо, Римо. Как ты узнал? По глазам? По форме головы?

– Нет, по тому факту, что она не сожрала все в буфете.

Чиун нахмурился.

– Южане обычно становятся прекрасными слугами, хоть у них и низкий характер. Я бы не позволил себе сделать северянина слугой. Но поскольку она кореянка, хотя и не нашей крови, она вполне терпима.

– Да, но могут возникнуть проблемы с безопасностью.

– Ее английский весьма несовершенен.

– Я заметил, – сухо ответил Римо.

– А я устал готовить для тебя и убирать после тебя.

– Я делаю свою часть работы.

– Но только не сегодня. Сегодня ты потерял целое судно и его ценный груз.

– Да, кстати, – спросил Римо, – что означает «Инго Панго»?

– Ты понимаешь по-корейски.

– Я не все слова знаю.

– «Инго» ты знаешь.

– Что-то знакомое.

– «Кум» ты знаешь.

– Конечно. Это означает золото.

Чиун поднял палочку.

– А вот это «инго».

– Теперь я вспомнил. «Инго» – это серебро.

Мастер Синанджу наколол палочкой кусок рыбы у себя в тарелке.

– А вот это «панго».

– Рыба?

– Не «рыба». У рыб есть названия. У каждой рыбы есть свой вкус, свое строение и даже своя родословная. Речная рыба отличается от океанской. Тихоокеанская рыба лучше атлантической рыбы.

– С каких это пор?

– Этот суп приготовлен из голов тихоокеанской рыбы.

Римо наклонился над тарелкой и пристально посмотрел на рыбью голову. Голова смотрела на него.

– Не узнаю, – сознался он.

– Это карп.

– «Инго Панго» означает «серебристый карп»?

– Да. Очень достойное имя для судна.

– Возможно. Никогда не любил карпа.

– Да, ты пожиратель акул.

– Это была необходимость, – буркнул Римо.

– Не в большей степени, чем ванна.

Римо посмотрел на мастера Синанджу.

– От тебя пахнет акулой, – напомнил ему Чиун.

– Это лучше, чем если бы от акулы пахло мной, – сострил Римо и улыбнулся сам, не дождавшись улыбки от мастера Синанджу.

Было так приятно чувствовать себя живым, что даже утка ему понравилась, хоть и была слишком жирная.