Министр рыбного хозяйства Канады Гил Хьюгтон буквально слетел по трапу с самолета «Эр Канада» и прыгнул в свой «бентли».

Сияющая серебром машина ворвалась в степенное уличное движение Оттавы. Нога министра непроизвольно давила на газ, и он заметил, что превышает скорость. Этого он раньше никогда не делал. Но теперь превышал. Ладно, только на этот раз. Министерские номера избавят его от разговоров с дорожной полицией.

Его поездка к Храму Кали была вихрем отрывочных мыслей. Гил Хьюгтон надеялся, что Госпожа Кали найдет для него время перед встречей. Если нет, то после. Его и то, и другое устроит.

Через двадцать минут он подрулил к мрачному зданию. Впрочем, оно всегда было мрачным. И только красная лампочка над входной дверью указывала, что эта старая электростанция еще не совсем заброшена. Поставив машину у тротуара, министр быстрым и четким шагом пошел на этот рубиновый свет. Кнопка звонка отозвалась жужжанием, и министра впустили внутрь.

В огромной приемной с эротическими скульптурами он решил пока не снимать с себя одежду. Лучше не надо. Что, если Генеральный секретарь ООН уже здесь? Да, правда, правила Госпожи Кали суровы и неизменны. Никто не входит к ней иначе как в том виде, в котором появился на свет.

Но сейчас – это другое дело. Он здесь сейчас не как поклонник, а как министр промыслов и океанов.

А если он ошибается, то он ничего не имеет против попробовать кнута в награду за серьезный проступок.

Показавшись перед зеркальной дверью, он возвысил голос:

– Прошу позволения войти в обитель ужаса.

– Входи, – резанул холодный и твердый, как сталь, голос.

Гилу Хьюгтону послышалось в ее голосе восхитительное нетерпение, и он шагнул вперед. Двери распахнулись, и Гилберт остолбенел.

Госпожа Кали стояла посреди комнаты, уперев кулаки в бедра, разведя локти, низко склонив лицо в маске домино, и ее вечно меняющиеся глаза горели, как изумруды, если смотреть через них на огонь.

В следующее мгновение они были как голубые алмазы, холодные и безжалостные, и от их взгляда у него засосало под ложечкой.

– Надеюсь, я не опоздал к началу встречи? – спросил министр.

– Ты слишком рано.

– Это хорошо.

– Я презираю торопливость.

Хьюгтон попытался сглотнуть. Язык был как кусок высохшей резины.

– Я... Я могу уйти, если вы позволите.

Тут он заметил алую розу на длинном стебле, воткнутую в звено цепи, опоясывающей ее лироподобные бедра. Быстрым движением руки Госпожа Кали выдернула розу и подняла вверх.

Повернувшись боком – он видел ее поднятые груди и лицо в профиль, и сердце у него замерло, – она поднесла розу к свету. Сжав алый рот, она стала отщипывать шипы со стебля.

– Приблизься, – прозвучало приглашение.

Он сделал несколько осторожных шагов. Тонкие пальцы отламывали шипы один за другим. Они падали на черный стеклянный пол с сухим тоненьким звуком, будто кошачьи когти стучали по фарфору.

– Расстегни «молнию», – приказала она.

– Зачем?

– Повинуйся!

Медленно, потому что сердце его колотилось, Гил Хьюгтон опустил «молнию» на брюках, а Госпожа Кали продолжала счищать шипы со стебля. Когда упал последний, орган министра уже был обнажен и заметно дрожал.

– Что вы соби?..

– Что ты мне сказал на днях? – нежно спросила она.

– Что вы никогда не прикасаетесь ко мне.

– А что еще?

– Что мы больше никогда не делаем ничего нового. – Голос его сорвался на блеянье.

– Значит, ты хочешь попробовать что-нибудь новое, не так ли? – спросила она мелодичным голосом. Она не глядела на него. Казалось, он вообще вне ее внимания. Подрагивающий член министра наливался твердой упругостью.

– Да, – сказал он, склонив голову, – очень.

– Очень – что?

– Очень, Госпожа Кали. Я очень хочу испытать что-нибудь новое, Госпожа Кали, – поспешно произнес министр.

На алых губах мелькнула мимолетная улыбка. Откуда-то над собой она достала высокий флакон с массажным лосьоном. Большим пальцем с черным ногтем она отковырнула крышку и погрузила туда стебель на всю длину. Комната наполнилась рыбным запахом. Рыбий жир. Тресковый, его любимый. Хьюгтон подскакивал на цыпочках в предвкушении.

– Что вы собираетесь делать?

– Кое-что новое, – ответила она, вытягивая стебель. С него стекали вязкие капли.

Министр облизнул губы.

– Правда?

Ее голос упал почти до шепота:

– Да, правда.

И она резко повернулась к нему, одной рукой схватила его набухший член, а другой глубоко вонзила в уретру смазанный стебель и стала двигать вверх и вниз, вверх и вниз, пока он не завопил от неслыханной боли и неслыханного наслаждения, какого в самых диких мечтах не мог себе вообразить.

Боль бросила его на колени. Он скорчился на полу, ловя ртом воздух и стиснув себя обеими руками, а под ним растекалась лужица рыбьих молок и темно-красного малинового сока.

Сквозь эту муку, как стальная игла, дошел до него ее голос:

– Никогда больше не жалуйся, что я не делаю ничего нового.