У Доминик Парилло наверняка возникли бы неприятности с таможней ричмондского международного аэропорта «Байяр», если бы не американские служащие, которые были только счастливы побыстрее спровадить французских националистов. Те спешили убраться восвояси, не дожидаясь, пока конфликт разгорится по-настоящему.

– Au revoir, – бросила Доминик таможеннику.

– Давай, проваливай в свою вонючую дыру, – пробурчал тот.

Женщина направилась к магнитометру, и, как только она вошла в металлочувствительную раму, прибор, естественно, заверещал.

– Предъявите содержимое карманов, – распорядился охранник.

– Qu'est-ce que c'est? – спросила женщина, нахмурив тонкие брови.

– Я сказал, предъявите содержимое карманов.

– Je ne comprend pas, – ответила она.

– Черт побери! Еще одна лягушатница. Parle-vous anglais? – осведомился охранник, огрубляя живую музыку гласных и попирая правила произношения окончаний.

– Non, – ответила Доминик.

– Ладно уж, идите, поклонница Льюиса, – раздраженно отозвался охранник. – Без вас в Америке легче дышится.

Вот каким образом величайший со времен водородной бомбы военный секрет ускользнул от внимания американских властей и попал на борт французского лайнера, надежно укрывшись между изящных ног агента ОВБ.

– Болван, – пробормотала женщина, понизив голос.

Всякий раз, передвигая ноги, она болезненно морщилась, но это было приятное страдание. Оно напоминало Доминик о медали Легиона Чести.

Парилло поудобнее устроилась в кресле, поджидая стюардессу с обедом от «Эр-Франс», пищей хотя и самолетной, но все же французской. А значит, изысканной, хотя к тому времени, когда стюардесса добралась до Доминик, мидии в белом вине уже остыли.

Во время полета показали два фильма с Джерри Льюисом. Что особенно приятно, с экрана звучал родной французский язык.

В аэропорту Шарля де Голля Доминик поймала такси и велела шоферу остановиться у ближайшей бакалейной лавки. Там она купила теплую ароматную булку и, едва такси тронулось с места, принялась уплетать за обе щеки.

– Только что из Америки? – сочувственно произнес таксист.

– Oui, – промолвила Доминик с набитым ртом.

– Мне доводилось видеть сильных мужчин, которые после недельного пребывания в американском аду были не в силах сдержать слез при виде круга сыра, выставленного в витрине, – сообщил водитель. – Но хватит об этом. Теперь вы дома. Куда едем?

– В ОВБ. Но прежде я хотела бы доесть этот восхитительный хлеб.

– Американцы ничего не понимают в хорошем хлебе.

– Они ничего не понимают ни в хлебе, ни в вине, ни в сырах.

– Не разбираться в сырах – непростительный грех.

– И что самое главное, не понимают французского. Да и говорить на нем как следует не способны.

– Где уж им! Коли они запихивают в рот всякую дрянь, оттуда не может вылететь ничего, кроме дряни.

Доминик с улыбкой смотрела в окно. Машина только что миновала толпу, которая штурмовала универсам «Хааген-Дарц», вываливая его работников в смоле и перьях фальшивых европейских товаров.

* * *

Услышав имя Доминик, директор ОВБ распахнул дверь своего кабинета и уставился на женщину застывшим взглядом.

– Вы живы?

– Я вернулась с победой. Секрет Бисли в наших руках.

– Входите, входите же, агент Арлекин. Как только за спиной Доминик захлопнулась дверь, она извинилась и задрала юбку, без тени стыда продемонстрировав отсутствие нижнего белья.

– Это и есть тот самый прибор, который лишал наших граждан мужества и воли, – заявила она.

– Я никогда не сомневался в этом, – ответил Ренар, отводя глаза, но не из стыдливости, а потому, что увидел висящую белую нить. Предметы женского интима вызывали у директора только тошноту.

Он с ужасом услышал чмоканье Извлекаемого тампона и явственный глухой звук, с которым тот шлепнулся ему на стол.

– Прошу вас... – растерялся мужчина.

– Нет, я имела в виду то, что находится внутри.

– Не будете ли вы так добры сделать это собственноручно? – деликатно осведомился директор.

Доминик Парилло нахмурилась, ногтями разорвала тампон и извлекла из хлопчатобумажной упаковки предмет чуть больше мраморного шарика для детской игры.

Директор покрутил его в руках и увидел, что он сделан из полированной стали.

– Не понимаю...

– Поверните другой стороной.

Директор ОВБ повернул шарик, и тот глянул на него холодным серым взглядом. Ренар чуть не уронил его на пол.

– Что это? Глаз?

– Электронный глаз. По-моему, он... как это называется? Кибернетический?

– Ш-ш-ш! Запрещенное слово.

– Простите, – отозвалась Доминик. – Я вынула этот глаз из черепа человека, которого весь мир уже давным-давно считает умершим.

– Oui?

– Этот человек собран из механических частей. Человек, в котором воплощено зло. Главный демон ада под названием Клякса.

– Кто же этот зловещий выродок?

– Дядя Сэм Бисли собственной персоной.

Директор ОВБ часто заморгал.

– Не может быть! – вырвалось у него.

– Хотите верьте, хотите нет, но это истинная правда.

Доминик вкратце поведала директору о встрече с американскими агентами, которые пали жертвой пульсирующего света, испускаемого кибернетическим глазом. Директор тем временем внимательно рассматривал прибор.

– Как вам удалось одолеть его? – спросил он.

– При помощи дзюдо. Механический Сэм Бисли оказался очень сильным, но тем не менее неловким и неуклюжим. Я обратила его силу против него самого. Он повалился на спину, и я камнем ударила его по голове. Дядя Сэм потерял сознание. Его настоящий глаз закатился, а эта мерзость продолжала излучать свет. И я решила взять ее с собой.

Директор ОВБ поморщился.

– Чем вы ее?.. Ножом?

– Нет, просто вынула из гнезда, как вилку из розетки.

– И все? Так просто?

– Да. Так просто. И помчалась со всех ног, унося свой трофей.

Ренар изумленно вскинул брови и покачал головой.

– Отличная работа, агент Арлекин!

– В этом шарике заключен таинственный свет, заставлявший людей подчиняться его приказам.

– Каким образом?

– По-моему, это лазер.

Директор ОВБ яростно прошипел:

– Не смейте произносить это слово! Грязное слово из запретного списка.

– Я забыла. Моему мозгу не хватало полноценного питания. Я слишком долго была в Америке.

– Сочувствую. Я и сам не далее как вчера поймал себя на том, что называю водяную кровать английским словом «waterbed».

– Все это – дурное влияние американских фильмов, которые давно уже следовало запретить.

– Кроме фильмов Джейри, разумеется.

– Само собой, – рассеянно произнесла Доминик.

Директор поднес глаз к свету, внимательно его разглядывая.

– Интересно, как включают эту штуковину?

– С тыльной стороны есть отверстие.

– Полагаю, она должна откликнуться на электрическое воздействие.

Директор вынул из телефонного аппарата шнур, снял изоляцию и принялся скручивать жилы, пока провод не стал достаточно тонок, чтобы проникнуть в маленькое отверстие.

– Стоит ли? – спросила Доминик.

– Я закрою глаза. Кажется, вы сказали, что свет не оказывает на вас влияния?

– Oui.

– Какого цвета был этот импульс?

– Откуда мне знать? Все цвета кажутся мне серыми.

– Да-да, конечно.

– Но только не розовый. Розовый цвет вызывает положительную реакцию. Даже грубые американцы становятся вежливыми и человечными. Цвет, излучаемый этим устройством, вызывал у них рвоту.

– А какой цвет вызывает рвоту?

– Для меня все цвета серые, – напомнила женщина, пожимая хрупкими плечами.

Директор поморщился.

– Я непременно закрою глаза, – пробормотал он и начал запихивать провод в отверстие прибора, похожего на кусок грязного льда.

Некоторое время медная проволока поворачивалась внутри, издавая царапающие звуки, но пару секунд спустя послышался легкий щелчок. Сероватый белок глаза вспыхнул, а черный зрачок, казалось, взорвался.

Это было последнее, что увидел директор ОВБ сквозь стиснутые веки. Вспышка была ярко-зеленого цвета. Она вонзилась в сетчатку глаз директора, словно блеск мириадов сверкающих кристаллов изумруда.

Содержимое его желудка хлынуло в горло.

* * *

Директор ОВБ очнулся на следующий день.

– Vert... – простонал он.

– Э?.. – отозвался чей-то голос.

– Зеленый. Цвет рвоты – зеленый.

– Скорее, чуть желтоватый.

– Зеленый... – простонал директор.

– Но я сама вытирала рвоту с вашего лица, mon Directeur.

– Я имел в виду цвет, вызывающий рвоту, – ответил директор и, распахнув глаза, лихорадочно зашарил взглядом по комнате. Над ним тотчас склонилась Доминик Парилло. – Где я? В больнице?

– Под чужим именем. Ваше здоровье вне опасности.

– Расскажите мне, что случилось?

– Электронный глаз вспыхнул, вас стошнило и вы упали лицом в свой обед. По-моему, это были улитки.

– Улитки, и очень хорошие. А свет был зеленый. Ужасный!

– Электронный глаз уже изучают. Это лазер.

– Ш-ш-ш!

– Я хотела сказать, «источник индуцированного излучения». Наши специалисты заставили его светить розовым, зеленым, красным и желтым. Все эти цвета оказывают на нервную систему очень сильное воздействие.

– Я сам испытал его на своей шкуре. – Ренар уселся в постели и добавил: – Умираю с голоду.

– Хотите грушу?

– Merci. – Директор протянул руку, взял плод и, увидев, что он зеленый, начал медленно оседать на подушки.

– Что случилось?

– Она зеленая! Уберите! Она зеленая!

– Я должна идти. Меня направляют в Кляксу.

– Зачем?

– Там видели двух американских агентов. Подозревают, что это те самые люди, с которыми я встречалась в Нечестивых Штатах. А я – единственный работник ОВБ, не подверженный воздействию зловещего глаза.

– Где этот ужасный orbe?

– Я не имею права сказать вам, где он находится. Этот запрет продиктован соображениями национальной безопасности.

– Тогда молчите, – отозвался директор и накрыл голову подушкой, чтобы не видеть зеленую грушу, которая стояла на прикроватном столике, словно сердитый Будда со вздутым животиком и напоминала о желудочных коликах.