Компьютер сообщил о небывалом всплеске количества авиабилетов, приобретенных по карточкам Бисли во Флориде, Калифорнии и Луизиане, и Харолд В. Смит тут же сообразил, что за этим фактом кроется что-то серьезное.

Флорида и Калифорния – традиционные вотчины Сэма. Но Луизиана ни малейшего отношения к корпорации не имела. Ни парков, ни контор.

Служащие Бисли направлялись в Лондон. Зачем? Что им делать в столице Британии? Может быть, они намерены добраться до «Евро-Бисли» на самолете, следующем рейсом «Лондона – Париж»?

По зрелом размышлении Смит отверг этот вариант. Во-первых, в компьютерах системы бронирования мест не было сведений о массированных закупках транзитных билетов во Францию. Во-вторых, Франция продолжала депортацию граждан США, считая их «нежелательными лицами». Пока глава КЮРЕ щелкал клавишами, электронная почта принесла официальное известие о том, что американский посол во Франции объявлен «персоной нон грата» и выдворен за пределы страны «за деяния, несовместимые с его положением».

Как правило, эта дипломатическая формула обозначала обвинение в шпионаже, но применять ее в данном случае было бы полной нелепостью. Американский посол не имел к разведке ни малейшего отношения.

Смит вернулся к своей задаче.

Итак, работники корпорации Бисли хлынули во Францию с безумным упорством спятивших леммингов, рвущихся к воде.

Зачем?

– Вряд ли они едут в Лондон, – пробормотал Смит. – В Англии им нечего делать.

Догадка пронзила мозг Смита, словно удар грома.

Франция объявила американских граждан вне закона, но британцы по-прежнему могли пользоваться ее гостеприимством – в той мере, в коей люди, не владеющие французским, могли чувствовать себя во Франции желанными гостями.

Смит вывел на экран подробную карту Британских островов и уменьшал масштаб до тех пор, пока на мониторе не появились Английский канал и северное побережье Франции.

Перелет из Лондона в аэропорт де Голля или Орли занимал не более часа. Однако американцы, пожелавшие въехать во Францию через тот или другой аэропорт, неминуемо будут задержаны на пограничном пункте. Даже если их целый полк, далеко им не прорваться.

Смит внимательно осмотрел пролив. Его можно было переплыть на пароме или попутном судне. Однако вторжение с моря вряд ли сулило успех.

Смит нахмурился и отстучал команду, в мгновение ока превращавшую англоязычные названия во французские.

«Канал» превратился в «Ла-Манш», по-французски – «рукав». Это и было французское наименование географического пункта, который весь остальной мир называет Английским каналом.

Не увидев в этом названии ничего интересного или настораживающего, Смит уже собирался было выключить карту, когда его внимание привлекла незнакомая линия, пересекающая пролив.

Красная линия.

И подпись: «Транс-Манш».

Серые слезящиеся глаза Смита уставились в одну точку. Не упустил ли он что-нибудь важное? Его пальцы забегали по клавиатуре, возвращая на экран английские слова.

Там, где только что была подпись «Транс-Манш», появились другие буквы. В памяти Смита мгновенно всплыло слово. Слово, от которого кожа его пошла пупырышками, а по спине разлился холодок.

Чуннель.

* * *

Они были одеты в гражданское, а значит, были мирными гражданами, а не людьми в мундирах, которые маршируют под грозный рокот барабанов с оружием в руках.

Объединенные силы Калифорнийских мушкетеров, Флоридских партизан и Луизианских зуавов высадились в лондонском аэропорту, тщательно спрятав в багаже американские паспорта и мундиры.

Поэтому их сочли простыми туристами, но уж никак не солдатами.

Когда они группами по два-три человека прибыли на международный вокзал Ватерлоо, в карманах у них лежали поддельные канадские паспорта. Примирившись гостями из-за океана, они заняли места в скоростном поезде «Евростар» и погрузились в молчание, не без оснований полагая, что креольский диалект Луизианы вряд ли сойдет за парижский выговор.

Поезд неторопливо прогромыхал по старой фолкстоунской ветке, вышел на скоростную магистраль под Ла-Маншем и разогнался до ста восьмидесяти шести миль в час.

И хотя воодушевление бойцов нарастало с каждой пройденной милей, они упорно держали рот на замке.

Французские пограничники тревоги не подняли, но это была простительная оплошность. Кто бы мог подумать, что захватчики вторгнутся в страну через Транс-Манш? Ведь не кто иной, как Британия долгие века сопротивлялась объединению с Европой. Именно британцы опасались вторжения с континента, а не наоборот.

Паспорта этих людей были в полном порядке, мундиры аккуратно сложены и спрятаны под истинно английскими твидовыми пиджаками и холщовыми рубахами.

После того как поезд покинул вокзал Кале и направился в Париж, чужеземцев уже было не остановить.

У них не было при себе ни оружия, ни предметов, которые могли быть признаны таковыми.

Каждый из них вез личный универсальный пульт дистанционного управления, но, поскольку таможенникам нечасто доводится видеть в пассажирском багаже пульты от телевизоров, они и не подумали возражать.

* * *

Поначалу Марк Кобьен отнесся к новому назначению с энтузиазмом.

– Вы поведете Луизианских зуавов, – сказал ему Боб Бисли. Разговор состоялся в конференц-зале Утилдака флоридского парка «Бисли-Уорлд».

– Куда я их поведу?

Когда Боб объяснил, что батальону предстоит захватить «Евро-Бисли», дабы уберечь от французов секретную технологию, Марк Кобьен проглотил застрявший в горле комок и сказал:

– Но ведь это опасно...

– Вы сделаете это ради компании.

– Я понимаю, – нерешительно пробормотал Марк. – Но...

Боб Бисли пригвоздил его к месту отеческим взглядом окруженных морщинками глаз и прошептал:

– Дядя Сэм назвал именно вас. Он сказал: «Я хочу, чтобы эту операцию возглавил Кабан».

– Кобьен, сэр.

– Что?

– Кобьен. Это французская фамилия.

– Дядя Сэм так и сказал. Вы болтаете по-французски и выглядите типичным лягушатником. Теперь слово за вами. Неужели вы откажете своему Дяде Сэму, когда он в трудную минуту обращается к вам за помощью?

У Марка заныло под ложечкой. Он боготворил Дядю Сэма, любил его с тех самых пор, когда еще ходил под стол пешком. Но обожаемый Дядя не имел никакого отношения к тому кошмарному созданию, которое смотрело на него зловещим взглядом там, под Питерсбергом, в кузове передвижного командного пункта.

Первый был добродушным весельчаком с лучистыми глазами и занимал в сердце Марка Кобьена особое место.

Второй – страшным чудовищем, левый глаз которого пульсировал зеленым ящеричьим светом, при виде которого Марк изверг из себя завтрак, упал без сознания и очнулся в лазарете Бисли лишь на следующий день.

В конце концов Марк принял решение, продиктованное не столько любовью, сколько страхом.

– Я согласен, – проговорил он.

Боб Бисли положил ему руку на плечо и улыбнулся.

– Я знал, что вы – наш человек. Кабан.

– Кобьен, сэр, – отозвался Марк и, получив авиабилет, добавил: – Вы забыли упомянуть о премиальных...

– Повышение по службе и есть ваша премия, – холодно произнес Боб Бисли. – Остальные восприняли повышение именно так.

* * *

К тому времени, когда Марк Кобьен прибыл в Лондон, душа его пылала раздражением. Пока вагон мчался по Чуннелю, раздражение нарастало, превращаясь в тлеющую затаенную злобу. Три часа спустя после отбытия из Лондона поезд «Евростар» поравнялся с платформой парижского Северного вокзала, и Марк теперь был готов убить первого встречного.

Но, почувствовав себя тайным агентом и осознав, что находится во враждебной стране в преддверии опасной операции, Марк подавил свою злость против работодателя.

К тому же ему надо было как-то управляться с луизианскими психами.