Римо вышел из лифта на главную палубу. С него струилась вода, оставляя на полу лужицы. Палуба была пуста, если не считать одного человека. Издали доносились звуки песен и пьяные выкрики — это кутили последние, припозднившиеся гости Тебоса. Дело шло к утру.

Человек стоял в тридцати футах от лифта, повернувшись спиной к Римо и вглядываясь в океан. Под мышкой он держал свернутые в трубку бумаги.

Его смокинг из голубой парчи был бы вполне уместен на популярной рокзвезде, присутствующей на свадьбе юной любительницы рока. Редеющие волосы были коротко подстрижены и прилизаны волосок к волоску.

Облокотившись о перила, он весь подался вперед, будто надеясь расслышать в шуме ветра что-то очень важное.

Римо не видел его лица, да и нужды в этом не было.

— Привет, Смитти! Какими судьбами?

Доктор Харолд В. Смит, глава КЮРЕ, не спеша обернулся.

— Хорошо искупались? — спросил он.

— Неплохо, — ответил Римо. — Стараюсь каждый вечер делать десять заплывов, чтобы держать форму. Что вы здесь делаете? К чему этот нелепый маскарад?

— Я считал, что вы не одобряете мой серый костюм, — сказал Смит — Видя вас десять лет в одном и том же костюме, я, естественно, его не одобрял. Но я не мог ожидать, что вы выйдете на люди одетый точно клоун.

Смит фыркнул, точь-в-точь как святоша из романа Диккенса.

— Я стараюсь одеваться как все. Мне казалось, что на сегодняшнем приеме мой костюм будет соответствовать, так сказать... А если уж говорить о манере одеваться, я удивлен, видя на вас все ту же тенниску и брюки. Я думал, что вы щеголяете теперь в шелковых шароварах и расшитых туфлях с загнутыми кверху носами.

— Ну ладно, — сказал Римо, — мы квиты. Но что привело вас сюда?

— Извините, Римо, это — государственная тайна.

— С каких это пор у вас от меня секреты?

— Но, согласитесь, я не могу выбалтывать первому встречному все, что знаю. Тем более иранскому телохранителю, — сказал Смит.

У Римо задвигался кадык.

— Секреты? От меня? — повторил он, помолчав.

Смит слегка передернул плечами, как будто желая поправить тяжелую ношу у себя на спине — он нес на себе груз ответственности за судьбу планеты.

— Тогда я сам скажу вам, что вы здесь делаете. Вы считаете, что здесь, на корабле, что-то готовится, и хотите помешать этому. А сверток бумаг у вас под мышкой — чертежи этой лодки.

— Корабля, — терпеливо поправил его Смит. — Это не лодка, а океанский лайнер.

— Да пропади он пропадом! — вскричал Римо. — Мне нет дела до того, как его называть: лодка, корабль или вонючая лохань. Вы запаслись чертежами потому, что считаете положение на этой шаланде неблагополучным, раз здесь происходят нападения, убийства и прочее. Так я говорю?

— Близко к истине? — согласился Смит.

— О'кей. Теперь я скажу вам кое-что интересное. Здесь что-то зреет, но что именно, я не знаю. Чертежи не покажут вам того, что есть на самом деле. Эта треклятая баржа вся издырявлена тайными проходами и нашпигована аппаратурой, о которой никто и понятия не имеет. Почему бы вам, Смитти, не собрать американскую делегацию и не отчалить, пока не поздно?

— Катастрофа на этом корабле может стать мировой трагедией, — возразил Смит.

— Мир пережил смерть многих великих людей, а жалкая толпа паяцев — невелика потеря. Полно, Смитти! Вы же их видели сегодня на приеме. Кого вы собираетесь спасать? Забирайте нашего представителя и его штат. Пусть у вас болит голова об Америке.

— Это не наш стиль работы, — сказал Смит. — Извините, Римо, — продолжал он после паузы, — но это как раз то, чего вы никогда не понимали.

— Но ведь здесь опасно, Смитти, действительно опасно!

— Каждый делает свой выбор.

— Значит, вы собираетесь остаться на этой лодке, — тьфу! — на этом чертовом корабле и будете рисковать жизнью, пытаясь выяснить, что здесь готовится, и помешать этому — и ради кого? Ради стада корыстолюбивых, падких на бесплатное угощение выродков в полосатых штанах, готовых продать душу за цент.

— Да, — просто сказал Смит.

— Значит, Чиун был прав?

— Вот как? В чем же?

— Что вы — безумец, всегда были им и навсегда им останетесь.

— Мне понятна его точка зрения. Вы с Чиуном, так же как и другие наемники, работающие только ради денег, никогда не поймете тех, кто работает бескорыстно. Именно это делает их сумасшедшими в ваших глазах. Вам нравится работать на Иран?

— В общем, да, — сказал Римо. — Очень милые люди. Хорошо платят и не дают нелепых заданий.

— Я рад, что вы так хорошо устроились, — сказал Смит.

— Послушайте, Смитти. Вы здесь для того, чтобы обезопасить корабль, так? Но ведь это как раз то, чего вы хотели от нас с Чиуном. Пусть у нас с вами не все шло гладко, но ведь сейчас-то мы здесь. Почему бы вам теперь не уехать? Вы хотели поручить это нам, и мы этим занимаемся.

— Вы правы, Римо, но лишь отчасти. Видите ли, Чиун и вы работаете на Иран. Насколько мне известно, иранцы могут быть причастны к происходящему на корабле. Не обижайтесь, но я вам доверять не могу; я не имею права считать вас беспристрастным и непредубежденным сотрудником, когда вы работаете на хозяина, который вполне может оказаться нашим противником.

— Вы — самый большой зануда, какого я когда-либо знал! — вспылил Римо.

— Прошу прощения, — сказал Смит, — но у меня очень мало времени, а дел много.

И он углубился в изучение вынутого из рулона листа бумаги.

Римо зашагал было прочь в своих хлюпающих мокасинах, но обернулся.

— Вы — сумасшедший, — сказал он.

Не отрываясь от своего занятия, Смит кивнул.

Сделав еще несколько шагов, Римо кинул через плечо:

— И одеты вы как пугало!

Смит ответил рассеянным кивком.

— Вы — редкостный сквалыга, и надеюсь, что американские делегаты сейчас жуют ластики и портят канцелярские скрепки, бросая их об стену. Подумайте, какая расточительность!

Смит согласно кивнул ему в ответ.

— Повернитесь, черт возьми, когда с вами разговаривают! — не выдержал Римо.

Смит повернулся.

— Передайте от меня привет шаху, — сказал он.

Римо застонал, как от зубной боли, и кинулся прочь.