Доктор Харолд В. Смит был в панике.

– Мне очень жаль, – сказал он, – но это решительно невозможно: я весь день буду крайне занят.

– Какие могут быть неотложные дела у руководителя санатория? – удивился Хармон Кэшмен.

Как руководитель предвыборной кампании вице-президента он привык встречать в официальных лицах горячий энтузиазм. А этот Смит с кислой миной ведет себя так, словно наступил конец света.

Смит стал возиться с пузырьком аспирина. Ему никак не удавалось открыть крышечку с секретом от маленьких детей. Он сидел за большим дубовым столом в своем мрачном кабинете в южном крыле санатория “Фолкрофт”. За спиной было окно, в котором виднелись спокойные воды пролива Лонг-Айленд. Крышечка не поддавалась, и на лысине у Смита выступила испарина.

– Да успокойтесь вы, Смит, – умиротворяющим тоном произнес Кэшмен. – Давайте я помогу. – Он взял пузырек из рук Смита и уверенно нажал на крышку, продолжая прерванный разговор. – Кстати сказать, ваши люди прекрасно привели в порядок газон – он как бритвой выбрит.

– Благодарю, – буркнул Смит и крепко сжал пальцы в кулак. – Но то, о чем вы просите, совершенно невозможно.

– Да послушайте вы! Речь продлится самое большее полчаса, а вам надо выступить минуты на две. Это такая традиция: когда кандидат в президенты выступает в заведении вроде вашего, руководитель сначала должен его представить.

– Я на публике ужасно нервничаю. У меня заплетается язык. Нападает ступор. Я все испорчу, в этом нет никаких сомнений!

Хармон Кэшмен стал склоняться к тому, чтобы уступить. Этот Смит и впрямь какая-то размазня. Он хотел было пустить в ход последний аргумент: “Этот человек может стать нашим следующим президентом!” – но передумал. Не дай Бог, у парня еще сердце прихватит – тогда все насмарку! А кортеж уже выехал.

Мысль Кэшмена лихорадочно работала. Он с такой силой крутнул крышку пузырька, что содрал кожу с пальцев.

– Это что за лекарство?

– Детский аспирин, – рассеянно отозвался Смит. – Взрослую дозировку мой желудок не переносит.

Кэшмен разглядел на этикетке фигурку знаменитого мультипликационного персонажа.

– Крышка с секретом на детском лекарстве? Где логика!

– Вы не поторопитесь? У меня голова просто раскалывается.

– В таком случае вряд ли вам это поможет.

Неожиданно Смит выхватил пузырек у Кэшмена из рук и с силой ударил им по краю стола. Крышка отскочила, розово-оранжевые пилюли посыпались во все стороны. Смит запихнул в рот четыре разом и запил минеральной водой.

Хармон Кэшмен смерил Смита долгим взглядом. Да, этому парню определенно нужен отпуск. И лучше бы – в палате с мягкими стенами.

– Ну, хорошо, – примирительно произнес он. – Может, удастся уговорить мэра сказать вступительное слово. Мне надо ему позвонить. Кстати, как называется этот городишко?

– Рай, штат Нью-Йорк.

– Я знаю, в каком мы штате, я еще не настолько заработался! Позвольте воспользоваться вашим телефоном.

– Нет, только не этим! – заорал Смит, бросаясь наперерез Кэшмену, протянувшему руку к красному аппарату на краю стола. Смит поспешно сунул телефон в верхний ящик. – Он неисправен, – слабым голосом попытался оправдаться он.

– А-а. Вот уж не хотел бы получить удар током от сломанного телефона, – с сомнением произнес Кэшмен, берясь за обычный телефон. Набирая номер, он успел сказать: – Знаете ли, вице-президент будет очень недоволен. Он просил, чтобы его представляли лично вы.

Смит выудил еще одну таблетку и, не запивая, проглотил. Он подавился и целых пять минут не мог унять кашель, пока Хармон Кэшмен, заткнув пальцем второе ухо, просил мэра города Раи исполнить гражданский долг, за который любой другой человек охотно бы отдал годовую зарплату. Любой, но не доктор Харолд В. Смит.

* * *

Кортеж вице-президента появился ровно за две минуты до запланированного выступления. Над просторной территорией санатория “Фолкрофт” кружили вертолеты охраны. Служба безопасности уже прочесала территорию и большое кирпичное здание в форме буквы “Г”, в котором размещался комплекс “Фолкрофт”, в том числе мозговой центр самой глубоко законспирированной секретной службы Соединенных Штатов – КЮРЕ.

Смит сидел на складном стуле и страшно нервничал. Он нарочно выбрал себе место за спинами двух очень высоких мужчин, так, чтобы телекамеры не могли выхватить его лица. Он вообще не хотел садиться в президиуме, но Хармон Кэшмен и слушать об этом не стал.

Часы Смита показывали только 8.54, а он уже решил для себя, что это будет худший день в его жизни. Никогда прежде санатории “Фолкрофт”, превращенный в штаб-квартиру организации КЮРЕ еще в начале шестидесятых годов, не оказывался в центре общественного внимания, какое грозило ему сегодня. На протяжении двадцати с лишним лет Смит без лишнего шума, но достаточно успешно руководил своей организацией, не привлекая к ней ненужного внимания. Таким же скромным и неприметным он оставался и в частной жизни.

Смит пытался внушить себе, что это как летняя гроза – погремит и пройдет. За свою долгую историю КЮРЕ неоднократно оказывалось скомпрометированным, а сегодняшнее мероприятие – не более чем случайный выбор политика, который к тому же вскоре может оказаться его непосредственным начальником. Но повсюду снующие бесчисленные агенты службы безопасности вызывали у него чувство протеста. Ему казалось, что на его территорию вторглись незваные гости. Правда, он принял все меры предосторожности, даже на весь день отослал Римо и Чиуна.

Но один промах Смит уже допустил – когда не убрал красный телефон прямой связи с Белым домом. К счастью, о его назначении никто не подозревал и не мог подозревать. Второе осязаемое свидетельство существования КЮРЕ – компьютерный терминал на его рабочем столе легко убирался простым нажатием секретной кнопки. Подсоединенный к большим машинам, установленным в потайном зале подвала санатория, этот терминал обеспечивал Смиту доступ к глобальной базе данных. Никакой поверхностный обыск не обнаружил бы этого секретного вычислительного центра, отделенного от подвала массивной стеной.

Подкатил лимузин вице-президента, и кандидат в лидеры Соединенных Штатов вышел из машины, застегнул пиджак и поправил растрепавшиеся на ветру жидкие волосы. Смит попытался успокоиться. Вице-президент взошел на импровизированную сцену, и президиум разом поднялся. Все приготовились пожать руку герою сегодняшнего мероприятия. Смит на всякий случай остался сидеть – вдруг пронесет.

– А где доктор Смит? – донесся до него чей-то голос.

У Смита екнуло сердце. Голос принадлежал самому вице-президенту.

Хармон Кэшмен подвел его к Смиту. Тот неловко поднялся.

– Вот он, господин вице-президент. Разрешите представить вам доктора Харолда Смита.

– А, – криво усмехнулся вице-президент. – Рад наконец с вами познакомиться. Наслышан о вас, Смит.

– Неужели? – прохрипел Смит, вяло отвечая на рукопожатие.

– Хармон говорит, вы очень волновались из-за сегодняшнего мероприятия.

– Гм... да, – признался Смит.

У него вдруг закружилась голова.

– Немного найдется людей, которые станут воротить нос от подобной возможности. Во всяком случае, об этом мне говорят. Про вас же Хармон рассказывает, что вы ведете себя так, словно скрываете какую-то ужасную тайну. Но этого, конечно, не может быть, правда? В конце концов, вы руководите этим прекрасным лечебным учреждением. Ваша обязанность – лечить людей.

– Конечно, конечно, – пробормотал Смит, чувствуя, как у него подгибаются колени.

Вице-президента наконец подвели к предназначенному для него креслу, где он и устроился в окружении агентов службы безопасности, вооруженных рациями.

Смит неуверенно опустился на стул. Его лицо стало белее сорочки. Уж больно близок оказался вице-президент к правде! Конечно, это были пустые слова, но Смит все равно злился на себя, что своей нервозностью и отказом участвовать в церемонии только вызвал к себе нежелательный интерес. Впрочем, если дальше все пройдет гладко, это не должно отразиться на дальнейшей судьбе КЮРЕ.

Когда вице-президент сел, публика тоже заняла свои места. Для проведения предвыборного собрания на лужайке санатория “Фолкрофт” установили рядами складные стулья. Некоторым сотрудникам санатория было разрешено присоединиться к тщательно отобранной команде сторонников кандидата. Смит заметил в заднем ряду свою секретаршу миссис Микулку, которая вся светилась от гордости. Мэр города прошел к сцене, поправил микрофон и в короткой речи представил вице-президента, завершив ее приглашающим жестом и словами:

– А теперь, дамы и господа, – будущий президент Соединенных Штатов!

Вице-президент встал и направился к микрофону.

– Благодарю вас за теплый прием, – сказал он, пытаясь движением руки унять аплодисменты, тогда как активисты его кампании, напротив, давали публике тайные знаки хлопать громче и дольше.

Телевизионщики записывали то, что должно было произвести впечатление спонтанного проявления массового энтузиазма.

– Благодарю вас, – повторил вице-президент.

Наконец он подал знак своим активистам, и те, в свою очередь, просигнализировали аудитории. Установилась тишина.

– Должен признать, что не встречал такого горячего приема после партийного съезда в Айове, – пошутил вице-президент. Аудитория одобрительно хохотнула. – Сегодня я здесь, – продолжал вице-президент, – дабы подтвердить обещание, данное когда-то давно, еще в начале предвыборной гонки. Так вот, ни для кого не секрет, что политика нынешней администрации вызывает немало нареканий, и я, конечно, далек оттого, чтобы противопоставлять себя Белому дому. В частности, критика касается деятельности секретных служб. Некоторые полагают, что нынешняя администрация чересчур увлеклась тайными службами, незаконными способами достижения своих политических целей и неконституционными методами в целом.

У доктора Харолда В. Смита пересохло во рту.

– Что ж, хочу заверить вас, что в моей администрации такого не будет.

Толпа одобрительно захлопала.

– Я не участвовал ни в чем подобном при нынешнем президенте, которым я искренне восхищаюсь, и уж тем более не буду этого делать, когда стану хозяином Овального кабинета. Ни в коем случае! Этого не будет. Я обещаю!

Он просто работает на публику, сказал себе Харолд Смит, но сердце его готово было выскочить из груди. Предвыборная риторика! Это еще ничего не значит!

– Должен сказать вам: очень может быть, что в прошлом в недрах ЦРУ или военной разведки разрабатывались и проводились какие-нибудь секретные операции, не имеющие ничего общего с законом. Что-то, должно быть, осталось нам в наследство от прежних правительств. Что ж, когда руководить страной буду я, тайным организациям придет конец. Я намерен искоренить эту порочную практику!

Агитация, сказал себе Смит, не более того. Но по спине у него пробежал холодок, и причиной тому был отнюдь не осенний ветер с залива.

– Насколько мне известно, и сейчас существуют и действуют незаконные, внеконституционные организации. Они служат определенным политическим целям, во имя которых и проводят свои секретные операции. – Вице-президент для пущей убедительности воздел указательный палец. – Я хочу, чтобы эти герои знали: их дни сочтены. Когда я приду к власти, я наведу в доме порядок!

Публика от души зааплодировала. Смит глубже вжался в кресло. Голова у него заболела с новой силой.

Вице-президент обвел толпу взглядом. Он сиял. Он купался в любви и одобрении. Он оглянулся на президиум и по-мальчишески улыбнулся: дескать, что с ними поделаешь? Они меня любят! Но когда он встретился взглядом с доктором Харолдом В. Смитом, то многозначительно подмигнул.

Смит сидел с краю последнего ряда и, воспользовавшись шумом аплодисментов, отвернулся и нагнулся. Его стошнило.

Значит, он все знает. Для Смита этот взгляд вице-президента явился однозначным предупреждением: каким-то образом тому стало известно о КЮРЕ и он вознамерился прикрыть организацию. Все кончено.

Следующие двадцать минут, пока вице-президент продолжал распинаться, Харолд В. Смит сидел, застыв как изваяние и не слыша ни одного слова. Когда стихли последние аплодисменты, вице-президент с помощью охранников протиснулся через толпу к своему лимузину и покинул пределы “Фолкрофта”.

Смит, спотыкаясь, направился к себе в кабинет с выражением лица человека, приговоренного к смерти. Он не слышал ни стука складываемых и убираемых стульев, ни веселой трескотни своей секретарши, которая поспешила следом за ним. Он не чувствовал холодного ветра, обвевающего щеки, как и теплых лучей солнца, греющих его ссутуленные плечи. Он ничего не слышал и не видел, ибо знал: жизнь его кончена.