Взлетали вверх пробки от шампанского, визжала публика, воздушные шарики шарахались от потолка, как испуганные совы. В главную лабораторию здания на сто двадцать восьмом шоссе вкатили на тележке огромный белоснежный торт, украшенный голубым логотипом “Химических концепций”, а лаборанты передавали друг другу свежезабитые “косяки”. Смех волнами поднимался вверх, и казалось, что на них и качаются разноцветные шарики.

Ример Болт вскочил на какой-то стул, потребовал тишины и получил ее.

– Мы думали, что успех на рынке нам обеспечен! – орал он. – Но нам был необходим еще один опыт. И вы провели его! Так давайте выпьем за великолепный коллектив, который все выполнил и ни о чем не проболтался. Я обещаю, что мы все разбогатеем. И здорово разбогатеем!

Ример Болт тряхнул бутылкой “Дон Периньон”, и пена окатила визжащую от восторга толпу. Эти ребята не только взялись за невероятный, безумный проект и сделали генератор, но и научились направлять его в любую точку атмосферы. В любую.

Они направили луч на деревушку Малден в восьмидесяти километрах от Лондона. И он пробил дыру в озоновом щите прямо над деревней, выпустив на нее прямые лучи солнца. Они могли полностью управлять процессом. Они сумели навести луч из-за океана и попали в цель размером сорок на сорок футов.

– Я тебя обожаю, Кэтлин О’Доннел! – прокричал по телефону Ример Болт.

На другом конце провода на поле около Малдена, Англия, доктор О’Доннел просто повесила трубку. У нее было много работы. Для окончательной проверки надо было провести сорок семь экспериментов. Надо было постараться избежать огласки, потому что, узнай британское правительство, что американская химическая компания проводит во владениях ее величества опыты с запрещенными флюорокарбоновыми лучами, оно бы устроило международный скандал. И, что еще хуже, могло бы довести “Химические концепции” до банкротства. Англичане такие ранимые.

Так что доктор О’Доннел постаралась скрыть истинную природу эксперимента. Для этого она воспользовалась услугами одной из английских фирм, и просто кое в чем их дезинформировала. Ей нужно было всего лишь установить силу и характер происходившего в маленькой деревушке близ Лондона.

Она шла по полю, и сухая трава хрустела у нее под ногами. Лаборанты в белых халатах следили за тем, как идут дела в клетках, мензурках и сосудах. Главный эксперимент безусловно удался. Они сумели не только навести луч флюорокарбонов на цель за несколько тысяч миль, но и научились контролировать размер открываемого окна и продолжительность его воздействия.

Доктор Кэтлин О’Доннел шла от стола к столу и вдруг поняла, что идет вдоль рядов уже поджаренного мяса. Может, от этого у нее и закружилась голова. Да еще стоны умирающих животных.

Ее внимание привлек пышный куст роз. Прелестные черные розы. Она заглянула в список. До начала эксперимента они были чайными. Легкий ветерок шевельнул лепестки, и они осыпались горсткой пепла.

Но поле был маленький вонючий пруд. Сейчас он был затянут беловатой пленкой – это были всплывшие на поверхность высохшие насекомые. Только сейчас, увидев этих дохлых жучков, она поняла, как много их было в этом пруду. Она услышала, как один из лаборантов сказал, что в пруду погибли даже микробы.

Она удивилась странным звукам, раздававшимся вокруг, но потом поняла, что это стонут умирающие животные. Среди них было несколько кроликов с особенно густым мехом, но даже мех не защитил их кожу. Он обгорел и потрескался, как шкурка пережаренной сосиски. Кэтлин провела рукой по некоторым из них, чтобы просто удостовериться. То же самое случилось со щенками. Только они выли и скулили, а не тряслись безмолвно от страха, как кролики. Доктор О’Доннел присмотрелась к ним повнимательнее и сделала интересное, на ее взгляд, открытие. Щенки были слепы.

Некоторые лаборанты, закаленные в работе с животными, отворачивались, не в силах спокойно наблюдать за их страданиями.

Доктор О’Доннел чувствовала лишь приятное возбуждение, как будто кто-то ласкал ее кожу.

Очевидно, у щенков чувства были развиты сильнее, чем у кроликов, поэтому они, вероятно, посмотрели на небо, от которого исходил непонятный свет. И прямые лучи выжгли им роговицы.

Один из работников подошел к ней с важным вопросом.

– Можно мы теперь избавим животных от страданий? Мы зафиксировали все результаты.

Доктор О’Доннел заметила, что его лицо искажено болью. Более того, она это почувствовала. Она провела языком по губам. Она не ответила ему, он продолжал стоять рядом, и взгляд его был исполнен немой мольбы. Телу ее было тепло и приятно. С ней опять случилось то самое здесь, в Англии, во время эксперимента.

– Животные. Им очень больно, – сказал лаборант.

Кэтлин что-то записывала в блокноте. Она заметила, как лаборанта передернуло, как будто каждый миг ожидания был для него болезненен. Это определенно происходило снова.

– Можем ли мы их уничтожить? Пожалуйста...

– Не могли бы вы минутку подождать? – сказала Кэти. Она не могла понять, достаточно ли намокли ее трусики.

Полчаса спустя большинство животных умерло в мучениях, лаборанты ходили мрачные и подавленные. Люди часто реагировали на страдание подобным образом, и Кэти привыкла к этому. В детстве она часто это видела. И в детстве же она стала удивляться тому, что взрослых и остальных детей страдания других существ приводят в ужас. Родители даже водили ее по докторам, пытаясь понять, почему она не такая, как остальные дети. Но даже в возрасте двенадцати лет маленькая и очень смышленая Кэтлин О’Доннел понимала, что это не она другая, а мир – другой.

Поэтому, став взрослой, она стала скрывать свои особенные чувства, потому что мир обычно боится всего иного. Она водила сверхбыстрые машины. Она стремилась к руководящим постам. Она боролась за признание. А чувства скрывала, скрывала даже от собственного тела. Мужчины никогда не были для нее особенно интересны. А успех – его следовало добиваться, потому что это лучше, чем поражение.

Но когда столько крохотных существ начало жалобно стонать, ее тело проснулось само по себе, и упоительные волны прокатывались по всем его укромным уголкам. Это было восхитительное ощущение. Когда кто-то предложил подвезти ее в Лондон, она сказала, что останется на поле и еще немного поработает.

Ей хотелось играть. Ей хотелось играть с людьми, которые так переживали сейчас из-за страданий животных. Люди были такие забавные. Они были даже интереснее и занятнее чисел.

Правда, порой они бывали чересчур просты. Как Ример Болт. Он был игрой сексуальной, и играть в нее не составляло никакого труда. Болт, как и множество других мужчин, принадлежал к тем, для кого секс являлся подтверждением их самоценности. От секса он чувствовал себя лучше. Когда его не было, он чувствовал себя ненужным. Он буквально мог отдать себя во власть той, которая уступала его притязаниям при условии, что дама делала вид, что полностью удовлетворена. Болту было это нужно, и Кэтлин это ему давала. Она была хорошей актрисой, всегда была хорошей актрисой. Когда она была подростком, ей удавалось обманывать даже психиатров. Но вид чужих страданий не мог обмануть ее тела, несмотря на то, что прошло столько лет.

Когда она говорила посеревшему лицом лаборанту, что этот эксперимент был так важен, потому что только научившись все контролировать, они смогут сделать эти опыты безопасными для человечества, она представляла себе, что будет чувствовать человек, посаженный в клетку под луч флюорокарбонов.

К ней опять подошел лаборант и попросил разрешения избавить от мучений терьера. Она в этот момент исследовала состояние растворов в пробирках, а краем глаза наблюдала, как он прикусывает губу. Она заметила, что кровь на губе не выступила.

– Как вы можете допускать подобные вещи? – спросил он.

Кэти положила руку ему на запястье.

– Поверьте, мне очень жаль, что вы вынуждены на все это смотреть, Джон, – сказала она. Она знала, что такие слова обычно успокаивают.

– Джим, – поправил он.

– Неважно, – сказала она. – Трагедия в том, Джим, что такие люди, как вы, должны на это смотреть.

– Им не нужно было страдать, – сказал он. В глазах его стояла боль. Она постаралась изобразить на лице сочувствие и еще раз напомнила себе, что его зовут Джим. Как “джем”. Представь себе это слово написанным на доске, сказала себе Кэтлин. Д-ж-и-м. Нажим. Отжим. Джим.

– Джим... они должны были страдать.

– Но почему, черт возьми, почему?

– Чтобы потом не страдали дети. Мы не хотим, чтобы энергия солнца несла зло, как может нести его атомная энергия. Мы не хотим, чтобы такие ужасные вещи происходили с ни в чем не повинными детьми. – Кэтлин взглянула в его тревожные глаза. Она надеялась, что в ее глазах светится должное количество сочувствия. – Мне очень жаль, Джем, – он озадаченно взглянул на нее. – Джим, – поправилась Кэти и ласково погладила его по руке. Когда нужно добиться чего-нибудь от мужчины, всегда лучше до него дотронуться. Поэтому так трудно порой говорить по телефону. Работать удобнее руками. – Джим, мы узнаем такие вещи, которые помогут нам защитить самое драгоценное – наших детей. И, Джим, я не знаю лучшего способа, Джим.

– Неужели мы должны оставить несчастных животных страдать?

– Боюсь, что да. У детей не было бы столь великолепной возможности избежать страданий. Вы можете заставить себя наблюдать за этим?

Джим наклонил голову. К его боли прибавилось еще чувство стыда за собственную слабость.

– Наверное, мне надо это сделать.

– Молодец, Джим, – сказала Кэтлин. – Если бы та энергия, которую мы сейчас высвободили, вышла бы из-под нашего контроля, дети бы пострадали больше всего. Они бы валялись на улицах, стонали бы и плакали, не понимая, что с ними случилось, не понимая, почему их нежная кожа почернела и отваливается, они не могли бы даже видеть, что происходит вокруг, потому что они бы были слепы. Слепы, Джим, слепы и напуганы. Они бы умирали. Если бы вы Джим, увидели умирающего ребенка, смогли бы вы перерезать ему горло, чтобы избавить его от страданий? Смогли бы?

– Нет, я бы не смог, – ответил Джим.

Он побледнел, руки у него тряслись, а ноги не могли удержать его на месте. Он оступился и упал на траву, как мешок, свалившийся с телеги.

Кэтлин О’Доннел хотела сказать ему, что и от этого ей было хорошо.

* * *

Радиотелескоп Джорделл-Банк заметил какие-то странные изменения в атмосфере. Что-то непонятным образом отражало сигналы.

– Думаешь, это то самое? – спросил один из ученых.

– Никогда не видел ничего подобного, – ответил другой. – Наверное.

– Кажется, над Малденом.

– Давай позвоним парням из разведки, а?

– Странное воздействие на радиосигналы, говорю. Так может вести себя луч или поток флюорокарбонов. Вы представляете, что это может сделать с озоном?

– Не знаю. Это может идти из Америки.

– Точно не скажу. Источник – где-то к западу от Великобритании.

– Америка – к западу от Великобритании.

– Вот именно.

* * *

В номере Римо зазвонил телефон.

– Римо? – Это был Смит.

– Да?

– Это случилось в Великобритании.

– Эта штука там?

– Нет. Они туда попали, но луч был послан откуда-то с запада. Мы придерживаемся того же мнения.

– И где это?

– Где-то в Америке, но мы точно не знаем, где. Возможно, по-прежнему на восточном побережье. У англичан должны быть более точные сведения. Так думают здесь. Но с Великобританией проблема. Они не делятся с нами своей информацией. По каким-то идиотским причинам их разведка все держит при себе.

– Значит?

– Вы должны отправиться в Англию и выяснить, что они скрывают. А потом возвращайтесь сюда и сверните шеи этим психам до того, как мы все погибнем, – сказал Смит.

Римо раньше никогда не слышал, чтобы этот сдержанный человек выражался столь прямо, отдавая приказ.

– И сделайте это быстро, потому что я не знаю, что происходит у русских. Я их никогда не мог просчитать. Единственный, кто знал, что они делают, это Чиун. А его я тоже не в состоянии просчитать.

– А что русские? – спросил Римо.

– Похоже, они тоже что-то разнюхали. Они знали, чего ожидать. Но остается только гадать, как они поступят. В аэропорту Кеннеди вас будет ждать спецсамолет ВВС. Это самый современный истребитель. Он обошелся в четверть миллиарда долларов, перенесет вас через Атлантику в два раза быстрее “Конкорда”. Творит чудеса.

* * *

Одной из чудесных особенностей нового истребителя 3-83 было то, что он мог пеленговать все радарные сигналы и перекодировать таким образом, что офицер Пентагона мог заносить их в компьютер. Это великолепное изобретение теоретически давало возможность Воздушным Силам иметь сведения о воздушных перемещениях вокруг Земли, используя всего два самолета.

Сложность с 3-83 была в том, что он имел на борту слишком много приборов: радарный компьютер, навигационный компьютер, автоматическую систему наведения цели, и поэтому чаще всего двигатель просто не запускался. Когда Римо прибыл в аэропорт, 3-83 стоял на взлетной полосе и походил на огромную акулу, выброшенную на берег.

– Эта штука летает?

– Это лучший в мире самолет, но взлетает он только тогда, когда удается скоординировать все его приборы.

Это сказал генерал военно-воздушных сил, который объяснил, что было бы весьма непредусмотрительно запускать всю систему, летательные функции которой важны скорее в стратегическом плане, нежели в тактическом.

Короче, объяснил генерал, это не летает, скоро не полетит, и неизвестно, полетит ли вообще. Он посоветовал воспользоваться услугами авиакомпании “Дельта Эрлайнз”. Они будут готовы, как только будет готов он.

* * *

Когда фельдмаршалу Земятину сообщили, что был выпущен еще один луч, на этот раз над Англией, он забормотал:

– Я не хочу войны. Я не хочу войны. Ну почему эти дураки навязывают мне войну?

Раньше никто никогда не слышал, чтобы Великий называл врага дураком. Это слово он приберегал для своих. Он учил всех русских вождей, что враг умен и совершенен во всех отношениях до тех пор, пока он не показал, как его можно победить. Что всегда и делал, потому что ничего совершенного не существует.

– Откуда ты знаешь, что они не напали на Великобританию? – спрашивал Генеральный. – Кое-кто в Политбюро считает, что Америка выбрала Великобританию в качестве цели, потому что она – никудышный союзник, Выказала свое презрение. Почему вы твердите о войне, если они стреляли в союзника?

Земятин сидел в черном кожаном кресле и смотрел на комнату, заполненную генералами армии и КГБ. Они не оборачивались, потому что не видели его. Они были по другую сторону непрозрачного зеркала и тихо беседовали друг с другом ни о чем. Ни о чем, потому что Генеральный вышел из комнаты. А вышел он потому, что его звонком вызвал Земятин.

Земятин покачал своей лысой головой. Какая тоска!

Вот это бессмысленное стадо и есть будущее России. Правда, и остальным миром управляли такие же. Но даже такие же, но по другую сторону Атлантики не стали бы развязывать войну безо всякой на то причины.

– Откуда ты знаешь, что они решили воевать? – снова спросил Генеральный.

Земятин кивком дал ему знак наклониться пониже. Он не любил говорить громко. Он хотел, чтобы остальные прислушивались.

– Когда эта штука, уж не знаю, что это, попала по нашей ракетной базе, я позволил себе надеяться, что это всего лишь случайность. Слава Богу, на одной надежде государством не управляют. Это – самоубийство.

– Почему ты решил, что это случайность?

– Я не решил, что это случайность, – поправил его Земятин. – Я надеялся, что это случайность. Я повел себя так, будто это было сделано преднамеренно, но вынужден был спрашивать себя, почему Америка ведет себя так по-идиотски. У них нет никаких оснований испытывать на нас неопробованное оружие. Так себя не ведут, когда собираются развязать войну.

– Да, пожалуй, ты прав.

– Но это такая штука, что я подумал, а вдруг Америка решит, что мы полные дураки и не поняли, что это управляемое оружие? Очень глупо с их стороны, потому что мы все берем под подозрение.

– Так, так, – сказал Генеральный, пытаясь уследить за ходом мысли Великого Земятина. Иногда он говорил так ясно, а иногда был, как летний туман в сибирском лесу. Совершенно непредсказуемый.

– Но оставалась капля надежды, что это действительно случайность. Правда им нужна была от нас одна вещь. Если можно быть в чем-то уверенным, я уверен в этом.

Земятин помолчал.

– По нашим данным они уже знают, как это влияет на животных. И знают, как это влияет на микробов. Но они по-прежнему не знают, как это может повлиять на нашу обороноспособность. Думаю, они не знают, как использовать это в войне. Пока что.

Генеральный решил, что это уже звучит обнадеживающе, но колебался. Он не любил, когда его называли дураком, даже с глазу на глаз. И когда Земятин от этого воздержался, почувствовал облегчение.

– К сожалению, сейчас я более чем уверен в том, что они будут использовать это оружие в военных целях. А почему? Когда они решили поэкспериментировать на нас, то совершили ошибку. Они не смогли узнать, как все сработало. Больше скажу, ошибка была столь серьезная, что я позволил себе надеяться на случайность. Они, естественно, попались в нашу ловушку, когда стали просить нас поделиться информацией, важной для так называемой совместной борьбы за мир. А что еще остается делать, когда понимаешь, что твои испытания насторожили противника?

– Тогда испытаний больше не проводят. Но они же провели, – сказал Генеральный.

– Вот именно. И на территории союзника, сделав вид, что это всего-навсего научные исследования. И только. Если бы они направили эту штуку на солдат, я бы не так был уверен в их намерении воевать – они бы не старались этого скрывать.

– Ого, – только и сказал Генеральный.

– А я ведь все эти годы твердил, что они не войны ищут, а контроля над нашими военными ресурсами.

– Но почему сейчас?

– Было бы у нас такое преимущество, стали бы мы его игнорировать?

– Понял, – ответил Генеральный.

– Вот именно, – продолжал Земятин. – Пока что нас спасает только одно – они не знают, как это действует на наши ракеты. А узнают – разберут нас по винтику, как старые часы.

– Но ты этого не допустишь? – спросил Генеральный.

– Нет. Нам придется нанести первый удар. Эти идиоты не оставили нам другого выхода – только ядерная война. – Старик сокрушенно покачал головой. – Слишком многое переменилось. Я всегда говорил, что нет худшего врага, чем дурак-союзник. Теперь я вынужден признать, что в ядерную эпоху самое опасное – это иметь дурака-врага.

Но у него были и хорошие новости.

– Наше счастье, что повторный опыт был проведен в Англии, а для КГБ это все равно, что центр Москвы, – сказал Земятин.

Ему не нужно было напоминать Генеральному, что британская разведка была почти вся завербована. КГБ практически руководило их шпионской сетью. По другую сторону зеркала было несколько высокопоставленных чинов из КГБ. Земятин убавил звук подслушивающих их микрофонов. Раньше ему не пришлось бы отдавать подобного приказа. Но КГБ слишком зажирело, упиваясь собственными успехами.

– Я хочу, чтобы в Англии они сделали все возможное. Никаких игр. Никакой политики. Никаких вечеринок с чопорными английскими леди. Да-да, я все знаю. Мне нужны конкретные результаты. Пойди скажи им это. Скажи, что мы этого требуем. Не дай им себя заболтать.

– Хорошо, – ответил Генеральный, который и пост-то получил только благодаря умению ладить со всеми, в том числе и с КГБ.

Земятин смотрел, как Генеральный возвращается по ту сторону зеркала. Смотрел, как он разыгрывает из себя сурового вождя.

Земятин бы предпочел, чтобы на этом месте оказался Сталин. Тому было бы достаточно одного выстрела, а рядом с размазанным по стене товарищем они бы не стали играть в политические игры и разбираться, как лучше действовать и кому этим заниматься. Но этот Генеральный был из другого теста. А Земятин знал первую заповедь – воюй тем, что есть. Надо быть идиотом, чтобы ждать лучшего.

Он следил за Генеральным через зеркало. Опять началась дискуссия. Он убавил звук и снова нажал на кнопку звонка. И Генеральный еще раз отправился к Земятину.

– Послушай, если ты дашь им втянуть себя в обсуждение, они тебя переубедят. Никаких обсуждений. Никаких игр. Иди и скажи, что ты им шеи свернешь. Без шуток. Кровь. Пошли в Англию тех, кого не испугает кровь. К черту прикрытия. Начнется война – будет не до прикрытий, – сказал Земятин.

Будь он помоложе, он бы удавил этого человека. Не со зла, а просто за то, что тот так поддается нажиму. Действовать надо было быстро и четко.

– Кровь. Кровь на улицах. Кровь в сточных канавах. Узнай, что им известно. Завтра нет, есть только сегодня!

* * *

В аэропорту Римо встречал безукоризненно одетый офицер. Он улыбался, был бесконечно любезен, выражал радость по поводу предоставленной возможности работать с ним, интересовался, какому департаменту он подчиняется, сказал, что весьма впечатлен тем, что американское правительство наделило Римо такими полномочиями. Но есть одно “но”.

Какое же, поинтересовался Римо.

К сожалению, полковник Обри Уинстед-Джонс мало чем мог оказаться полезным Римо. Правительство Ее Величества не имело никакого представления об интересующих Римо вещах. На самом деле.

– Честно, старина, если бы ваш госдепартамент нас раньше спросил, мы бы сразу это сказали. Так что в вашем приезде не было никакой необходимости.

Римо вежливо его выслушал, но по пути из аэропорта Хитроу в Лондон полковник Уинстед-Джонс внезапно решил сообщить Римо, что ему были даны инструкции поводить Римо по Лондону, пока Римо не надоест, а потом отправить домой. Он должен был обеспечить Римо всем необходимым – наркотиками, вином, женщинами. Таков был приказ начальника отдела МИ-12. Будучи спрошенным, он охотно сообщил Римо адрес и конспиративное название МИ-12, и вкратце рассказал историю министерства. Римо со своей стороны был также готов к сотрудничеству. Он помог полковнику Уинстед-Джонсу сесть обратно в машину, которая минутой раньше волокла его за собой по шоссе. Непосредственный контакт с родным британским шоссе пробудил в нем удивительное желание сотрудничать. Римо даже заверил его, что в ближайшем будущем он снова сможет пользоваться ногами. Во всяком случае тем, что от них осталось.

Полковник сообщил ему, от кого именно он получил приказ сопровождать Римо.

– Спасибо, старина, – сказал Римо.

Контора МИ-12 находилась неподалеку от площади Пиккадилли в здании эпохи Тюдоров. Трудно было представить себе помещение менее подозрительное. С улицы это была обычная табачная давка, боковая дверь которой вела на лестницу на второй этаж, с пыльными окнами на улицу. На самом деле они были воздухе и светонепроницаемыми и очень походили на окна библиотеки. Но внутри сидели парни из британской спецслужбы и строго охраняли МИ-12 от постороннего глаза.

Полковник сказал, что именно в этом здании сидел его шеф, отдавший ему приказ. Не будет ли Римо любезен возвратить ему способность пользоваться ногами?

– Позже, – ответил Римо. То же обещание получил водитель, когда Римо тронул руками его позвоночник и заблокировал один маленький нерв.

– Скоро вернусь, старина, – сказал Римо. Римо распахнул дверь и увидел лестницу на второй этаж. Похоже, в этом месте выращивали плесень на продажу. Деревянные ступени скрипели. Они были старые и расшатавшиеся. Они бы заскрипели, даже если бы по ним пробежала мышь. Но Римо не любил шуметь. Против этого восставал весь его организм. Поэтому он постарался слиться с деревом, стать его частью, существовать вместе с ним. Но одна из деревяшек в конце концов скрипнула.

Дверь наверху открылась, и какой-то пожилой мужчина крикнул:

– Кто там? Могу быть чем-то полезен?

– Безусловно, – ответил Римо. – Мне надо повидать начальника отдела МИ-12.

– Здесь расположено Королевское общество геральдических манускриптов. Это что-то вроде библиотеки, – услышал он в ответ.

– Хорошо. С удовольствием посмотрю на ваши манускрипты.

– Боюсь, это невозможно, старина.

– Но все же придется.

– Будьте так любезны, не двигайтесь, – сказал пожилой человек.

– Не получится, – ответил Римо.

– Боюсь, это наше последнее предупреждение.

– Хорошо, – сказал Римо.

Сюрприза у них не вышло – он уже услышал шаги. Так могли двигаться только атлеты, чувствовалось, что у них отлично тренированные тела и ноги. Они уже заняли позицию наверху. Их было семеро.

– Можете подниматься, если вам угодно, – сказал пожилой.

Подходя к площадке, Римо по запаху понял, чем они обедали. Свининой и говядиной. Значит, будут двигаться чуть медленнее.

Когда Римо вошел в комнату, за ним встали бесшумно, как им казалось, два человека. Римо не стал обращать на них внимания.

– Может быть, вы скажете нам, молодой человек, почему вы решили, что это МИ-12? – спросил пожилой человек, который выходил на площадку.

– Потому что я проволок вашего полковника пару сотен ярдов по одной из ваших изумительных дорог, и он сообщил мне об этом, – сказал Римо. – Но послушайте, времени на любезности у меня нет. Отведите меня к начальнику отдела.

Холодное дуло малокалиберного пистолета оказалось у затылка Римо.

– Боюсь, вам придется найти время на любезности, – раздался низкий голос.

Пистолет ткнулся Римо в голову, очевидно для того, чтобы поощрить Римо к сотрудничеству.

– Дайте подумать, – сказал Римо. – Сейчас я должен оглянуться, увидеть пистолет и затрястись от страха, да?

– Именно так, – сказал пожилой.

Римо отодвинул локоть, схватил пистолет и зашвырнул его в потолок. Пистолет полетел вместе со своим владельцем. Снегопадом посыпалась штукатурка.

Прямо из стены выступил какой-то грузный тип с кинжалом, нацеленным в солнечное сплетение Римо. Римо послал его обратно в стену одним ударом. Пожилой дал сигнал, и из-за его спины выскочил лейтенант в мундире, открывший огонь из автомата. Первая очередь шла прямо на Римо. Второй не было, потому что пули были для Римо все равно, что снежки. Они были слишком медленными, и от них можно было легко увернуться. Тело его чувствовало этот поток и двигалось между пулями прямо к тому месту, откуда они вылетали.

Лейтенант такими способностями не обладал, поэтому оказался без автомата и был отшвырнут прямо на стальную дверь, которую он поклялся охранять ценой собственной жизни.

Дверь дрогнула и упала в комнату.

Римо перешагнул через валявшегося без сознания офицера и вошел в кабинет.

Человек в сером спортивном пиджаке, сидевший за столом, поднял голову и увидел, что его сверхнадежная страна не справилась с одним-единственным человеком с широкими запястьями, одетым в темные брюки, футболку и сандалии и не имевшим никакого оружия, коме понимающей улыбки.

– Привет, – сказал Римо. – Я из Америки. Вы меня ждали. Я тот самый, кого полковник Уинстед-Джонс должен был катать по Лондону и ублажать вином, наркотиками и женщинами.

– Ах, да. Сверхсекретный агент и все такое. Что же, добро пожаловать, Римо. Чем мы можем вам помочь? – спросил мужчина, раскуривая пеньковую трубку, вырезанную в форме головы одной из английских королев.

У него было породистое лицо с длинным носом, впалыми щеками и лошадиной улыбкой. Похоже было, что его пепельные волосы стригут газонокосилкой. Он не стал подниматься из-за стола. Он даже не выглядел особенно огорченным. Он не походил на человека, чья охрана была снесена, как карточный домик.

– У нас возникли проблемы с одной штуковиной, которая дырявит озоновый слой, от чего мы все поджаримся либо от солнышка, либо от ракет русских, – сказал Римо.

– Не могли бы вы объяснить, почему это заставило вас врываться сюда и расшвыривать наших людей? Я, к сожалению, не вижу между этими событиями никакой связи.

Начальник отдела сделал затяжку. Говорил он более чем любезно. Римо более чем любезно выбил у него изо рта трубку и несколько передних зубов, которые были бы длинноваты для любого рта за пределами Британии.

За свою американскую грубость Римо принес извинения.

– Я пытаюсь предотвратить Третью мировую войну, поэтому немного тороплюсь, – сказал Римо.

– Это предштавляет дело в нешколько ином швете, – сказал начальник отдела, тряся головой, но не сильно, потому что из носа у него хлестала кровь. Он надеялся, что легкая встряска поможет ноздрям, в которые, кажется, провалились мозги. – Да. Так вот, приказ ишходил от Адмиралтейштва.

– Почему от Адмиралтейства?

– Можете меня убить, штарина, но я вам не шкажу, – сказал он. Но когда Римо сделал шаг в его сторону, быстро добавил: – Потому что не знаю. Не имею ни малейшего предштавления.

Римо взял начальника отдела с собой. Он осторожно, чтобы не перемазаться кровью, взял его за талию, пронес мимо дюжины изумленных охранников и посадил в машину. В Адмиралтействе он нашел офицера, опознанного начальником отдела, и объяснил ему все про англо-американское сотрудничество.

Офицер, ответственный за детали спецзадания, ценил эту долгосрочную дружбу. Еще он ценил возможность пользоваться легкими, которую Римо обещал ему сохранить. Судя по тому, как Римо утюжил ему ребра, вероятность потери легких была весьма велика. Командующий напряг все свои способности, чтобы понять, о чем толкует Римо.

Поскольку в технических деталях Римо был не силен, это была задача не из легких. Вроде как небо по каким-то причинам распахивалось. Тогда страдающий от непереносимой боли командующий наконец догадался, что ищет Римо. Парни из обсерватории Джорделл-Банк что-то такое обнаружили.

Римо прихватил с собой и морского офицера. На заднем сидении автомобиля стало довольно тесно. Но никто из всей толпы не мог толком ему объяснить, почему англичане столь неохотно сотрудничают со своим лучшим союзником.

– Видите ли, сэр, если бы вы не применяли насилие, мы бы сотрудничали охотнее.

Это сказал Уинстед-Джонс, уже рассказавший остальным, как его волокли за машиной.

– Я его и не применял, пока вы не отказались сотрудничать, – сказал Римо.

Парни из Джорделл-Банк оказались на редкость компанейскими. Как это ни удивительного, они были единственными, кто не работал на британские силовые ведомства.

Да, они обнаружили луч. Шел откуда-то с запада, возможно, из Америки. Они с радостью разъяснили, как они это сделали. Теоретически возможно рассчитать, где раскроется озоновый слой, и, учитывая угол положения Солнца по отношению к Земле, рассчитать, на какое место попадут прямые солнечные лучи.

Римо знал, что рано утром они попали на территорию Англии. Поэтому он здесь и находился. Парни из обсерватории знали немного больше. Прямые солнечные лучи попали на поле неподалеку от рыбацкой деревушки Малден.

Римо вернулся к машине с хорошими новостями. Никто не двигался. Все понимали, что кому-то следовало отправиться за помощью, но никто не мог решить, кому. Они отдали приказ шоферу. Шофер сказал, что ему было велено оставаться за рулем, поэтому небольшой отряд представителей британской разведки сидел и ждал Римо.

– Привет. Приятно увидеть вас снова, – сказал полковник. Начальник отдела в виде приветствия пришел в сознание, а командующий дышал.

– Мы отправляемся в Малден, – бодро сообщил Римо.

– Так вы все нашли, – сказал полковник. – Значит, мы вам больше не нужны.

– Вы же знали все, что мне было нужно. Почему вы молчали?

– Приказ.

– Чей?

– Да тех людей, знаете ли, которые всегда отдают приказы, а когда начинает литься кровь, их нет как нет.

– Но мы же союзники, – сказал Римо. – Эта штука – угроза всему миру.

– В приказах не должно быть смысла. Был бы в них смысл, им мог бы повиноваться любой. Настоящий солдат повинуется любому приказу, каким необоснованным с точки зрения здравого смысла он бы ни был.

По пути в Малден Римо пытался выяснить, кто приказал им уклоняться от сотрудничества. Может, им известно что-то, что неизвестно ему?

– Это разведка, штарина, – сказал начальник отдела. – Здесь никто никому не доверяет.

– Я вам доверяю, – сказал Римо.

– Тогда шкажите, кто приказал вам отправиться шюда?

– Вы все равно не поймете, – сказал Римо. – Но поверьте мне на слово. Мир висит на волоске. И даже ваши ведомства этого не остановят.

Римо заметил около ноги шофера радиотелефон. Шофер объяснил, что он очень простой. Сложность в том, стоит ли говорить по линии, доступной всем. Если они не найдут штуку, протыкающую озоновый слой, не будет причин для секретности. Он воспользовался телефоном, который мог прослушать весь мир.

– Открытая линия, Смитти, – сказал Римо, услышав голос Смита.

– Хорошо. Продолжайте.

– Нашел источник.

– Хорошо.

– Он определенно на восточном побережье.

– Мы это уже знаем. Нельзя ли немного поподробнее? Восточное побережье тянется вдоль нескольких стран.

– Это все, что есть у меня на данный момент.

– Так. Хорошо. Спасибо. Я так понимаю, что будет еще что-то.

– Надеюсь, скоро.

– Удачи вам. Не беспокойтесь насчет открытых линий. Любая информация. Любая.

– Хорошо, – сказал Римо.

Он впервые слышал, как у Смита дрогнул голос.

В Малдене все обо всех все знали. Это была маленькая деревушка. Да, эксперимент проводили. Некоторые считали, что его проводило правительство.

На небольшом поле лаборанты в белых халатах осматривали клетки. На поле смотрели все, кроме Римо. Римо умел пользоваться ресурсами человеческого организма, о которых остальные давно позабыли. И одним из них было умение чувствовать опасность. Он смотрел не на поле.

Казалось, само небо говорило ему: “Парень, пришло твое время”. Среди грязно-серых от промышленных выбросов облаков, сверкало быстро сужающееся ярко-голубое кольцо. Но в нем была не голубизна чистого неба, а какое-то почти неоновое сияние. Казалось, будто сапфир подставили под солнечный луч и свет от него сверкает на небе. Римо смотрел, как кольцо стягивается, и тут шофер посмотрел на небо и сказал:

– Вот оно.

Римо насторожила именно его красота. Он видал на своем веку очень драгоценные камни и понимал, как другие люди могут сходить от них с ума, хотя сам, ничего подобного никогда не испытывал. Он вспомнил один из первых уроков, полученных от Чиуна. Смысл его, как и многое другое, чему учил его Римо, он понял много позже. Чиун говорил тогда о том, что к самому красивому в природе следует присматриваться внимательнее.

– Слабые прячутся за тусклыми цветами, стараясь слиться с землей. Но все смертоносное рядится в яркое, чтобы привлекать жертв.

– Ага. А как же бабочки? – спросил Римо.

– Когда увидишь самую красивую в мире бабочку, остановись. Не трогай ее. Не трогай ничего, что вызывает желание потрогать.

– Как скучна будет жизнь.

– А ты думаешь, я рассказываю тебе про развлечения?

– Конечно, – сказал Римо. – Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь.

– Да, – сказал тогда Чиун. – Не понимаешь.

Годы спустя Римо понял, что Чиун учил его думать. Ничто не бывает красивым просто так. Часто наиболее опасное облачается в блеск и сияние, чтобы привлечь жертву. Но то, что увидел Римо в небе, было не красотой-приманкой. Римо увидел за этим безразличие Вселенной. Оно могло уничтожить сотни миллионов жизней, даже не заметив этого, потому что для изначальной логики Вселенной жизнь неважна. Римо смотрел на прекрасное кольцо, сужавшееся у него на глазах и думал обо всех этих вещах, а офицер рядом с ним продолжал твердить, что поле, которое он искал, перед ним.

– Отлично, – сказал Римо своим пассажирам. – Оставайтесь на местах.

– А куда мы денемся? – сказал морской офицер. На его мундире не хватало одной из пятнадцати медалей, полученных им за то, что он никогда не выходил в море. – Я уже целый час не чувствую своих ног.

На поле пахло паленым. Этот уголок Англии был вовсе не зеленым. Здесь была желтая выжженная трава, как будто ее кто-то продержал денек в пустыне. На металлических столах стояли клетки со сгоревшими животными. Римо слышал сладковатый запах паленой плоти. В клетках не двигалось ничего. Несколько человек в белых халатах стояли у столов и заполняли какие-то бланки. Один из лаборантов собирал паленую траву. Другой собирал землю в пробирки и упаковывал их в пластик. Третий пытался завести часы.

– Остановились, – сказал он.

У него был типично британский выговор. Странность этого языка была в том, что по тонам, если пронумеровать их от одного до десяти, можно было определить, к какому классу принадлежит тот или иной человек. Десять – член королевской фамилии, у него акцент сглаженный, один – кокни, и акцент у него резкий, как перечный соус. Человек, жалевший о своих часах имел семерку – один из высших классов с очень легким налетом кокни.

– Привет, – сказал Римо.

– Чем могу вам помочь? – спросил человек, продолжая трясти свои часы.

Еще несколько лаборантов посмотрели на свои часы. У двоих часы шли, у троих – нет. У человека был бледный английский вид, как будто лицо его выцвело от солнца и радости. Лицо, созданное для тоски и печали, и, пожалуй, для глотка виски время от времени, чтобы сделать его более терпимым.

– Даже не услышав, как он говорит, Римо сразу узнал бы в нем англичанина. Американец сначала бы решил проблему с часами, а уж потом стал бы разговаривать с незнакомцем.

– Меня интересует эксперимент. Возможно, здесь опасно, и я хотел бы узнать, что вы делаете, – сказал Римо.

– У нас есть разрешение, сэр, – сказал лаборант.

– На что? – спросил Римо.

– На данный эксперимент.

– А в чем он заключается?

– Это контролируемая безопасная проверка воздействия солнечных лучей, не защищенных озоновым слоем, на окружающую среду. А могу ли я спросить, кого вы представляете?

– Их, – сказал Римо, указывая на машину, забитую сотрудниками органов безопасности.

– Они, безусловно, производят впечатление, но что это за люди?

– Представители ваших органов безопасности.

– Есть ли у них какие-либо удостоверения? Извините, но я должен с ними ознакомиться.

Римо пожал плечами, пошел к машине и попросил сдать ему удостоверения. Один из пассажиров, будучи еще не вполне в себе, протянул ему бумажник.

– Это не ограбление, – сказал Римо.

– А я и не понял, – сказал полуживой сотрудник сверхсекретной службы.

– Нет, – ответил Римо и, присовокупив свое удостоверение к другим удостоверениям и пластиковым значкам с фотографиями, отнес всю кипу лаборанту. Лаборант взглянул на них, и у него перехватило дыхание.

– Боже, среди вас офицер такого ранга!

– Один из них, – сказал Римо. – Здесь еще парень из разведки.

– Да. Понял. Вижу, – сказал лаборант, возвращая удостоверения. Римо сунул их в карман – вдруг снова понадобятся. – Что вам угодно? – спросил лаборант.

– Кто вы сам?

– Я лаборант лондонской лаборатории Помфритт.

– Что вы здесь делаете? Поподробнее, пожалуйста. Что здесь происходит?

Лаборант пустился в пространные объяснения – про флюорокарбоны, энергию солнца, воздействие прямых солнечных лучей и про контролируемый, он это подчеркнул, контролируемый опыт, цель которого – выяснить, что может делать человечество с поступающей в полном объеме энергией солнца.

– Сгореть до тла, – сказал Римо, который понял примерно половину из того, о чем говорил лаборант. – Хорошо, а чем это делается, и где оно?

– Это управляемый генератор флюорокарбоновых лучей.

– Так, – сказал Римо. – И где эта флюорокарбоновая... штука?

– На базе.

– Понял. И где база?

– Я не знаю, сэр, но, как вы видите, проведен эксперимент безукоризненно.

Он слегка стукнул по часам, чтобы проверить, не пойдут ли они. Часы не пошли.

– Почему вы не знаете? – спросил Римо.

– Потому что это не наша установка. Мы только проводим эксперимент.

– Отлично. И для кого?

Лаборант сообщил Римо название и адрес фирмы. Фирма была американской. Это подтверждало некоторые из фактов, полученных им от парней из машины. Он вернулся к машине и взял в руки телефон.

Раздался звонок. Римо держал телефон, подсоединенный к машине, стоя снаружи у окна шофера. Услышав скрипучее “да” Смита, Римо сказал:

– Я все еще на открытой линии.

– Продолжайте, – сказал Смит. – Что у вас?

– Я нашел, где та штука, которая дырявит озоновый слой.

– Хорошо. Где?

Римо дал ему название и адрес американской фирмы.

– Вы хотите, чтобы я вернулся и с ними разобрался? Или сами это сделаете? Вы ведь в Америке.

– Не вешайте трубку, – сказал Смит.

Римо улыбнулся группе людей на заднем сидении. Полковник улыбнулся в ответ. Офицер разведки мрачно смотрел перед собой. Лаборанты на поле рассматривали свои часы. Римо, насвистывая, ждал указаний Смита.

– Хорошо, – сказал Смит.

– Вы хотите, чтобы я вел дело здесь, или у нас хватит времени подождать, пока я вернусь обратно, чтобы заняться проблемами на месте?

– Я хочу, чтобы вы продолжали присматриваться, Римо. Не только не существует компании “Санорама” в Буттсвилле, Арканзас, но и самого Буттсвиля, Арканзас не существует.

Римо вернулся к лаборанту и предложил починить его часы, пропустив их ему через ухо и вытащив через нос, если он не скажет правды.

– Нам дали именно это название. Мы участвуем в эксперименте для доктора О’Доннел. Это ее компания. Она и сообщила такое название. Правда.

Римо был склонен поверить этому человеку. Большинство людей говорило правду, когда им зажимали нерв спинного мозга.

– Отлично, – сказал Римо. – Где доктор О’Доннел?

– Она уехала с парнем, который говорил по-русски, – сказал лаборант.

В этот момент Римо заметил, что на поле нет ни одного полицейского, никакой охраны, которую англичане хотели бы скрыть от представителя Америки. Кто же на чьей стороне, и что это за русский?