Дон Сальваторе Маселло злился на самого себя. Расположившись на заднем сиденье лимузина, медленно пробиравшегося по оживленным послеполуденным улицам Манхэттена, глядя в спину шофера и покуривая сигару, он размышлял о том, что организованная преступность выглядела организованной лишь на фоне общего хаоса, царящего в стране. Как можно назвать организованным то, что происходило сегодня днем?

Утром Маселло принимал участие в заседании Совета главарей мафиозных группировок в отеле «Пьер», рядом с нью-йоркским Централ-парком.

Когда настала его очередь, он сделал блестящий доклад о достижениях своей организации, курирующей американский Средний Запад, а затем перешел к описанию удивительного изобретения доктора Вули.

В данный момент ему была необходима солидная сумма для покупки изобретения вместе с изобретателем.

Он ожидал немедленного согласия и был крайне удивлен, когда Пьетро Скубичи из Нью-Йорка, семидесятилетний мужчина в рубашке с застиранным воротничком и жирными пятнами на костюме, спросил:

– Что вы подразумеваете под «солидной суммой», дон Сальваторе?

Маселло пожал плечами, словно размер денежной суммы не имел никакого значения.

– Представления не имею. Я знаю лишь одно: мы должны заполучить ученого, чтобы его изобретение принадлежало только нам. Для этого нельзя жалеть денег, дон Пьетро.

– Мне не нравятся люди, которые проводят все свое время перед телевизором, – ответил Скубичи, – их стало слишком много.

Все дружно закивали, и дон Сальваторе Маселло понял, что его предложение в опасности. Он сделал ошибку, вынеся свою идею на всеобщее обозрение. Надо было не терять времени и самому купить изобретение.

– Знаете, кто любит смотреть телевизор? – задал вопрос Фиаворанте Дубескьо из Лос-Анжелеса. – Ваш племянник Артур Грассьоне.

– Артур – хороший мальчик, – убежденно произнес Скубичи.

– Он смотрит телевизор, – нерешительно повторил Дубескьо.

– Смотрит. Но он хороший мальчик, – сказал Скубичи в защиту своего племянника. – Дон Сальваторе, постарайтесь приобрести это удивительное изобретение. Но не за «солидную сумму». Пятьсот тысяч вполне достаточно для ученого. И когда вы пойдете к нему, возьмите с собой Артура Грассьоне. Он разбирается в телевизорах. – Скубичи посмотрел на Дубескьо. – Артур смотрит телевизор ради того, чтобы знать, что о нас говорят.

– Понимаю, дон Пьетро, – кивнул Дубескьо.

– А если ваш профессор откажется продать телевизор, Артур отберет его силой, – продолжал Скубичи, обращаясь к дону Сальваторе Маселло. – Затем он обвел взглядом присутствующих. – Все со мной согласны?

Двадцать шесть человек молча кивнули.

– Решено, – подытожил Скубичи. – Что у нас там дальше?

И вот теперь дон Сальваторе Маселло направлялся в деловую часть на встречу с человеком, с которым он был когда-то знаком и которого невзлюбил с первого взгляда: с Артуром Грассьоне, главным громилой мафии.

Сначала был кот Феликс. Им заменили Микки Мауса, которого не смогли выпустить из-за каких-то неожиданных неполадок в диснеевской студии. И выбор пал на кота.

Если бы не эти неполадки, Микки Маус не только украшал бы афиши и циферблаты наручных часов (а на некоторых непристойных плакатах обнимая Минни Маус), но и был бы первой лентой национальной кинопромышленности на международной ярмарке в Нью-Йорке в 1939 году.

Раздались восторженные ахи и охи, а затем все было благополучно забыто. Но девятнадцатилетний Артур Грассьоне запомнил это событие надолго. С тех пор он успел посмотреть множество незабываемых фильмов.

Артур прошел путь от тридцатилетнего новобранца нью-йоркской мафии до пятидесятилетнего опытного волка. За это время он видел на телеэкране, помимо всевозможных шоу, казнь убийцы президента, подлинные кадры войны во Вьетнаме и первого человека на Луне.

Телевидение было для Артура Грассьоне настоящей школой. Так, он узнал, что чернокожие всегда на вторых ролях, итальянцы – героические личности, толстяки играют комических персонажей, китайцы – шпионов, слуг, садовников, за исключением Чарли Чана, который на самом деле гаваец.

И вот сейчас пятидесятилетний Артур Грассьоне смотрел очередную удивительную телепередачу, но отнюдь не был счастлив. Он наблюдал закрытие одного из подпольных предприятий дядюшки Пьетро.

Грассьоне сидел, повернувшись спиной к Винсу Марино, своему главному подхалиму и лизоблюду, и, уставившись в огромный экран телевизора «Сони», слушал сообщение зеленоватого диктора о процедуре банкротства липовой фирмы в прокуратуре манхэттенского округа.

Грассьоне повернулся к Марино и стукнул кулаком по огромному дубовому столу:

– Как ты думаешь, 154 косоглазых трудились над этим ящиком целых два часа, чтобы я смотрел, как наших ребят арестовывают? Да еще в бело-зеленом свете?!

Марино заметил, что цветовой спектр телевизора состоял исключительно из оттенков зеленого цвета. Он встал и подошел к телевизору.

– Немного подрегулирую цвет, босс.

– Убери свои лапы! – взвизгнул Грассьоне. – Ящик в полном порядке. Он так устроен. Эти обезьяны портят все, за что берутся.

Во время обличительной тирады брызги слюны попали на лацкан пиджака Грассьоне. Он несколько раз отчаянно рванул его, пока, наконец, не оторвал и отшвырнул прочь.

Марино сел на свое место.

– Эй, китаеза, черт побери, куда ты провалился? – заорал Грассьоне.

Слева от него приоткрылась дверь, и вошел худой маленький азиат с глазами навыкате. Потупясь, он приблизился к Грассьоне.

– Китаеза! – завизжал Грассьоне, словно охотничья собака, почуявшая добычу, – отнеси в чистку мой пиджак!

Тщедушный человечек шагнул к лежащему на полу пиджаку.

– Только... – начал Грассьоне.

Азиат, вздрогнув, обернулся.

– Только не в китайскую химчистку, неряха! В итальянскую. Там его почистят как следует. Откуда тебе знать, что такое хорошая чистка!

Винс Марино заерзал на стуле, как всегда во время подобных сцен. Стул заскрипел, и Грассьоне бросил на Винса злобный взгляд. Эдвард Леонг вновь двинулся к пиджаку.

Грассьоне смотрел на китайца.

– Медленнее, идиот! – крикнул он.

Эдвард Леонг остановился и осторожно шагнул левой ногой, нагнулся, шагнул правой, снова качнулся, левой, правой.

– Вот так-то лучше – сказал Грассьоне.

Леонг приблизился к пиджаку и, прищурясь, наклонился. Он медленно протянул руку, словно ожидая удара.

Марино отвернулся. Не то, чтобы он очень любил китайцев, но от всего этого ему становилось не по себе.

Грассьоне подождал, пока рука Леонга не дотронулась до пиджака.

– Перчатки! – заорал он. Где твои перчатки? Ты напустишь на мою одежду китайских микробов!

Эдвард Леонг закрыл глаза, подавив глубокий вздох, и достал из заднего кармана брюк грубые перчатки, какие носят садовники. Он никогда не работал в саду, даже в городке Коламбус, штат Огайо, где родился и вырос, но носил с собой эти перчатки, так как Грассьоне считал, что все китайцы – садовники.

Он неуклюже поднял пиджак, зажав ткань между большим и указательным пальцем.

– А теперь – в химчистку, – приказал Грассьоне. – Да побыстрее. Я жду важного гостя, а другого пиджака у меня нет. По твоей милости, безмозглая желтожопая обезьяна!

Грассьоне не отрываясь глядел на Эдварда Леонга, пока дверь за ним не закрылась. Затем, повернувшись, он распахнул за своей спиной стенной шкаф и вытащил оттуда чистый отутюженный пиджак на деревянных полированных плечиках.

Пока Грассьоне одевал черный шелковый пиджак, составляющий идеальную пару с его брюками, Марино мрачно смотрел на экран телевизора, где в уютной комнатке семейная парочка жизнерадостно обсуждала проблемы стирки. Чернокожий мужчина приятным голосом спрашивал свою жену, как ей удается так чисто отстирывать его рубашки. Грассьоне прервал разговор телевизионных супругов, выключив телевизор. В центре экрана осталась лишь зеленая точка, которая вскоре погасла. Грассьоне повернулся к Марино.

Перегнувшись через стол, с улыбкой он спросил Винса:

– Как ты считаешь, чего хочет этот Маселло?

Винс Марино упорно глядел себе под ноги, словно силился прочитать там ответ на вопрос:

– Не знаю, шеф. Может он хочет, чтобы мы кое-кого убрали.

Он поднял глаза на Грассьоне, который выпрямился в полный рост и обошел вокруг стола. Грассьоне остановился рядом с Марино, довольный страхом, который нагонял на своего помощника.

– Возможно, – ответил он. – Но тут дело серьезнее.

– Что за дело? – недоумевающе спросил Марино.

– Маселло слишком умен. Говорят, что когда-нибудь он станет большим человеком. Я думаю, он хочет попросить нас о чем-то особенном.

– Особенном?

Почему-то в этот момент Марино сообразил, что его шеф в лоснящемся костюме, с блестящими сальными волосами и жирной кожей похож на пластмассовую куклу.

– Да, особенном. Может, нам поручат убрать парня вроде того, за которым нам тогда пришлось погоняться с Джонни Деуссио, Верильо и Сальваторе Паластро. Он нас здорово измотал.

Когда же прибыл дон Сальваторе Маселло, Грассьоне с разочарованием узнал, что, скорее всего, убирать никого не придется. Только в крайнем случае, если парень не согласится на сделку. Этот парень – преподаватель колледжа, профессор. Грассьоне выслушивал объяснения с абсолютным безразличием, пока Маселло не упомянул об изобретении нового телевизора. Грассьоне оскорбился: его вполне устраивали старые.

– Решено! Мы уберем изобретателя, дон Сальваторе, – сказал он.

Маселло улыбнулся:

– Нет. Только, если он откажется с нами разговаривать. Такова инструкция дона Пьетро.

– Как ему угодно, – ответил Грассьоне. – Пусть будет по-вашему, дон Сальваторе.

– Прекрасно.

Маселло договорился с Грассьоне о следующей встрече и поспешно распрощался. Он чувствовал настоятельную потребность постоять под душем.

После ухода Маселло Грассьоне включил телевизор. Показывали какого-то придурка, победившего в совершенно идиотских соревнованиях по бегу в Бостоне. Грассьоне интересовался только теми видами спорта, где он мог заключать пари. Он отвернулся от телевизора и нажал кнопку звонка.

В кабинет вошел Эдвард Леонг. Он остановился на пороге, глядя миндалевидными глазами на Грассьоне и зеленоватый экран телевизора.

– Ну и что ты видишь, мудрец? – спросил его Грассьоне.

– Ничего.

Грассьоне даже привстал:

– Эй, я плачу тебе не за такие ответы.

– Но я действительно ничего не вижу.

– Убирайся вон, китайская рожа!

Леонг пожал плечами и взялся за ручку двери. Он еще раз взглянул на Грассьоне и телевизионный экран, где показывали победителя в бостонском марафоне. Парень бежал так быстро, что его почти не было видно – лишь неясное расплывчатое пятно.

– Вот так проходит человеческая жизнь... – задумчиво произнес Леонг.

– Выметайся отсюда! Готовь рикшу. Мы едем в Сент-Луис.