Три раза подряд субботние телепрограммы, в которых президент Соединенных Штатов отвечал на телефонные звонки зрителей, давали самый высокий рейтинг в сетке передач на уик-энд. Однако четвертая и пятая провалились с треском. В Нью-Йорке их начисто забил старый сериал «Семья Монтефуско», в Лас-Вегасе – фильм с участием Говарда Хьюза, который показывали в девятьсот пятнадцатый раз.

По словам представителя телекомпании, имевшего бурное объяснение с советником президента, дело было «в общем-то гиблое. Этими ответами президента телезрители интересуются в той же мере, как, скажем, процессами высыхания краски или роста травы. Или, к примеру, испарения жидкости. Так что тратить на них эфир – дело пустое. Извини, старик, что так получилось. Но ничего не поделаешь.»

Советник президента, излагая ситуацию патрону, сообщил, что «продолжать публичные выступления по ТВ пока целесообразным не представляется.»

– Но придется.

Президент пожал плечами, не поднимая головы из-за громоздившихся на его столе бумажных кип высотой примерно по футу каждая. Чиновники вечно жалуются на обилие бумажной работы. Но человек за столом понимал, что бумаги – это информация, а именно обладание информацией и давало доступ к президентскому креслу. Распоряжение неверное, даже глупое, сколь бы не было вредно само по себе, все же не имеет таких последствий, как распоряжение, не подкрепленное информацией – ибо последнее слишком часто воспринимается подчиненным как новый стиль работы. Поэтому к бумагам президент относился с уважением, теша себя еще и мыслью о том, что он первый со времен Томаса Джефферсона осознал важность информационных данных и даже применил для их обработки некоторые научные методы.

– Но, сэр...

Президент осторожно вложил желтый карандаш «2М» в стоявшую перед ним серебряную подставку и поднял наконец глаза на советника.

– Прежде всего я отвечаю на эти звонки, чтобы почувствовать пульс народа Америки, а вовсе не из желания появиться лишний раз на экране. Если бы мне действительно хотелось заинтересовать этих телевизионщиков – проще всего было бы послать им кассету, на которой я исполнял бы на лужайке перед Белым домом «Танец маленьких лебедей». Ручаюсь, что они обеспечат такую передачу самым удобным эфирным временем.

На лице президента советник увидел знакомое ему выражение, означавшее, что лучшим ответом на эту тираду будет молчаливое согласие собеседника.

Поэтому советник лишь кивнул, слегка улыбнувшись.

– Верное решение, сэр.

Снова взявшись за карандаш, президент принялся заносить цифры в графы лежавшего перед ним отчета об импорте пищевой продукции.

– И верные люди, – кивнул он в ответ.

Вздохнув про себя, советник медленно пошел к двери. И обернулся, вновь услышав голос хозяина кабинета за спиной.

– А верные люди – верные решения.

Президент широко, ободряюще улыбнулся. И лишь когда успокоенный советник исчез за дверью, президент тяжело вздохнул. Самое сложное в работе любого руководителя – это, без сомнения, личные отношения с людьми. Даже те, кто вот уже многие годы работает с ним, до сих пор склонны принимать его несогласие за неодобрение, до сих пор склонны думать, что если президент не делает то, что, по их мнению, он должен делать – значит, их работа недостаточно убедительна, а сами они не Бог весть как ценны...

Президенту подумалось, что если не бы столько времени уходило на то, чтобы гладить по шерстке членов Конгресса, сотрудников, даже его домашних – сколько еще разных документов смог бы он хотя бы прочесть... Невесело усмехнувшись, он вернулся к прерванному занятию.

А четыре дня спустя он вновь сидел в кабинете в южном крыле здания, окруженный нацеленными на него объективами телекамер, нажимал на кнопки стоявшего перед ним телефона и отвечал на вопросы простых американцев, которым удалось пробиться через заслон из трех секретарей, чтобы поговорить наконец с главой нации.

– Следующий – мистер Мэнделл, сэр. Линия два. По вопросу энергоснабжения.

Президент послушно нажал на корпусе телефона кнопку с цифрой «два».

– Добрый день, мистер Мэнделл. С вами говорит президент. Вы хотели узнать что-то насчет энергии?

– Нет, известить – о том, что у вас ее уже не осталось.

– Ну, видите ли, мистер Мэнделл, наши энергоресурсы, разумеется, не бесконечны, и если мы не...

– Да не наши, мистер президент. А ваши. И закончатся они очень скоро. В субботу, через несколько дней.

Угроза, – если это была она, – заставила его на секунду задуматься. Что-то в голосе звонившего говорило о том, что это не обычный сумасшедший. Не было в нем той истерической напористости, повизгивающих нот, которыми всегда отличаются голоса подобных типов. Этот словно сообщал о чем-то давно решенном. Президенту пришли на ум интонации оператора телефонной станции или диспетчера узла полицейской связи.

Рука машинально потянулась к карандашу; на квадратном листке появилась короткая запись: «Возраст ближе к пятидесяти. Южный акцент. Возможно, уроженец Вирджинии».

– Не понимаю, о чем вы, сэр?

– Помните тот случай в Солнечной долине? Так вот, в субботу, сэр – ваша очередь. Вам придется умереть – и я даже назову вам место. Прямо на ступенях Капитолия. Я предупреждал – это случится немедленно, если выплаты прекратятся.

Президент махнул рукой одному из секретарей, давая знак отключить остальные каналы и засечь разговор по второй линии. Наверняка у охраны достаточно средств, чтобы проследить, откуда звонит этот...

– Вы упомянули Солнечную долину? – переспросил президент.

– И вы прекрасно знаете, почему. Тот малый тоже думал, что защищен с головы до ног. Пришлось заставить его расстаться с этой уверенностью. Мы думали, это кое-чему вас научит – но вместо этого вы набили весь дом охранниками. Но они вам, увы, не помогут. Вам придется умереть, мистер президент.

– Предположим, мы выплатим вам ту сумму, которую вы пожелаете? – Президент поймал взгляд советника, который при помощи внутреннего телефона приводил в движение громоздкий аппарат Федерального бюро – они должны были выяснить, откуда сделан звонок, и арестовать звонившего.

– Слишком поздно, мистер президент, – произнес голос в трубке. – Вы умрете, говорю вам. А наш разговор очень скоро закончится – так что ваши люди не успеют засечь меня, не надейтесь. Единственное, что вы можете сделать – оставить записку своему преемнику. Напишите ему, что нам не нравится, когда игнорируют наши просьбы, и когда мы позвоним ему – ровно через неделю после того, как он займет ваше кресло, сэр – лучше ему прислушаться к тому, что мы ему скажем. Всего хорошего, мистер президент. До субботы.

Президент услышал легкий щелчок. Беседа была окончена.

Опустив трубку на рычаг, президент резко поднялся с места. Для передачи он оделся по-домашнему – в светло-голубой свитер с закатанными рукавами, обнажавшими его крепкие запястья и крупные руки фермера.

– Эти звонки нравятся мне все меньше, – заметил он.

Окружавшие его люди, как по команде, шагнули к нему, советник, стоя спиной, все еще прижимал к уху телефонную трубку, пытаясь выяснить местонахождение звонившего.

Секунду спустя, гневно бросив трубку на рычаг, он выпрямился и обернулся к президенту. Виновато развел руками и покачал головой.

– Ладно, оставьте, – махнул рукой президент.

Однако прежде чем выйти из комнаты, он, подойдя к советнику, шепнул:

– Позаботьтесь, чтобы ничего не попало в прессу. Ни слова, слышите! Ничего – пока я сам не обдумаю как следует это дело!

– Разумеется, сэр. С вами... все в порядке?

– Абсолютно. Абсолютно все. Извините, мне нужно подняться наверх. Похоже, настал мой черед звонить...

* * *

Подавшись вперед на своем инвалидном кресле, мистер Сильвестр Монтрофорт пытался вслушаться в то, что говорил ему сидевший напротив Римо, – однако взгляд его был, словно цепью, прикован к ложбинке, разделявшей симметричные детали анатомии мисс Виолы Пумбс.

В самом начале беседы с тремя пришельцами физиономия мистера Монтрофорта располагалась на уровне их глаз; однако такая позиция ограничивала обзор груди и бедер Виолы, по каковой причине мистер Монтрофорт дюйм за дюймом поднимался вверх, пока не оказался на фут над головами гостей, – и впился в Виолу взглядом.

Она же, склонив голову над блокнотом, записывала. Занятие это, как у всякого непривычного к нему человека, продвигалось у нее энергичными, но короткими порывами; тело мисс Виолы реагировало на них движениями груди, от которых на лбу у мистера Монтрофорта выступала испарина.

– Этот Пруэл – он ведь был из ваших, – заметил между тем Римо. – Что это произошло с ним?

– Не имею представления, – взгляд мистера Монтрофорта не сдвинулся ни на дюйм. – Он только недавно вернулся с выполнения ответственного задания в Африке. И... был как-то не в себе, знаете. Как крот, который возвращается в свою нору и обнаруживает там клубок змей. Собирался подать в отставку, сказал, что с него-де хватит убийств и всего что с ними связано.

– Какое же отношение имел он к убийствам?

– Помедленнее, – подала голос Виола, бросив в сторону Римо недовольный взгляд. – Вы говорите слишком быстро.

Ее грудь воинственно поднялась, и мистер Монтрофорт поспешил поддержать Виолу:

– Да, да. Можно помедленнее. Я, знаете ли, временем не ограничен.

Римо пожал плечами.

– Пожалуйста. «Какое-же-отношение-имел-он-к-убийствам». Теперь успеваете?

– Почти, – кивнула Виола.

– Он занимался вопросами безопасности. Это и есть наш бизнес, – ответил мистер Монтрофорт. – Охрана глав правительств, богатых предпринимателей... в общем, тех, кого всегда находятся охотники подоить, как корову-двухлетку.

– Теперь вы зачастили, сэр! – поморщилась Виола.

– Простите, милочка. – Он сделал галантную паузу, чтобы Виола могла закончить, затем подождал еще пару секунд – пока она не подняла глаза и легким кивком не поблагодарила мистера Монтрофорта. – Так вот. Пруэл много лет работал в Службе безопасности, охранял президента. Как и все наши люди, в общем-то. Им там, разумеется, приходилось нелегко, и думаю, это в конце концов его и доконало. Старые раны... ну, сами знаете.

– Знаем, знаем, – закивал Чиун. – Старые раны нас тоже нередко тревожат – особенно вот его.

Римо поморщился.

– А эти двое в машине? Они ведь тоже на вас работали.

– Вернее, числились у нас в штате – работали они на самом деле на Пруэла. Оба – из его личной команды. И вообще я чувствую себя мухой в чужой тарелке. Понятия не имею, с чего вдруг понадобилось ему в вас стрелять? С какой стати? Ума не приложу. А те двое – может быть, они хотели помочь ему. Почему – опять-таки не знаю. Может, вы им просто не понравились. Что-то в вашей внешности, возможно, их испугало.

– Маловероятно, – вздохнув, Чиун указал на Римо. – Взгляните – разве этим можно кого-нибудь напугать?

– Заткнись, – сквозь зубы проворчал Римо.

– Помедленнее, – снова одернула их Виола. – Я дошла только до «маловероятно».

– О, у меня есть полный текст, – лучезарно улыбнувшись, мистер Монтрофорт открыл в столе ящик и вынул оттуда миниатюрный магнитофон. – Когда мы закончим, вы, мисс, могли бы остаться здесь и переписать все себе прямо с пленки!

– А саму пленку вы мне не можете дать? – спросила Виола.

– Тысяча извинений, милочка – но не могу. Таковы правила нашей фирмы. Но с удовольствием помогу вам переписать – если вы, конечно, пожелаете.

– Но, возможно...

– Разумеется, разумеется, – закивал Римо. – Это будет очень полезно для вас, мисс Пумбс. А Чиуну и мне еще нужно кое-что сделать.

– Ну, если вы рекомендуете... – начала она.

– От всей души, – заверил ее Римо.

У самой двери Римо, остановившись, обернулся к мистеру Монтрофорту, который уже вернул кресло на пол и медленно двигался к Виоле.

– Еще один вопрос, мистер Монтрофорт. Вы знали некоего Эрнеста Уолгрина?

– Да, он был одним из наших клиентов. Тоже бывший сотрудник Службы. К сожалению, мы потеряли его. Это был первый случай в нашей практике, – с сожалением качая головой, мистер Монтрофорт не отрывал в то же время взгляда от бюста Виолы, продвигаясь все ближе и ближе в его направлении. Внезапно он поднял глаза на Римо. – Его охрана тоже была в ведении Пруэла. Вы думаете, все это как-то связано между собой?

– Кто знает, – вздохнул Римо.

На улице, выйдя из сорокаэтажного, из бетона и стекла здания, Чиун задумчиво произнес:

– Он терзаем похотью...

– В принципе его можно пожалеть, – Римо покачал головой.

– Да. Но не пришло еще время для этого.